Н. А. Лейкинъ.
НА ЛОН ПРИРОДЫ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ
ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18.
1893.
ВЪ ДЕРЕВН
I.
II.
III.
IV.
V.
В деревне, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
Время на прочтение: 38 минут(ы)
Учитель Василій Романовичъ Клянчинъ и его супруга Марья Ивановна со чадами и домочадцами, состоящими изъ двухъ ребятишекъ, няньки и кухарки, только что пріхали на дачу въ подгородное село Капустино. Домъ, нанятый у мелочного лавочника и помщающійся на задахъ надъ ркой, былъ совершенно пустъ, хотя лавочникъ, сдавая его Клянчинымъ, и общалъ приказать плотнику сколотить для нихъ къ перезду столы и скамейки. Село Капустино отстояло отъ Петербурга на шестьдесятъ верстъ. Клянчины хоть и захватили съ собой нсколько мебели, но эта мебель шла на возу возвращающагося изъ Петербурга въ Капустино, посл продажи сна, капустинскаго мужика и должна прибыть на дачу не иначе какъ завтра къ вечеру. Въ вид багажа прибыли съ Клянчиными по желзной дорог только кой-какая посуда, блье и платье въ сундукахъ, да подушки, а между тмъ нужно было на чемъ-нибудь пообдать, напиться чаю, приссть. Попросили у лавочника столъ и стульевъ, но лавочникъ не далъ.
— У насъ только про себя мебель. Столы и скамейки завтра плотникъ для васъ длать начнетъ, а ужъ теперь обойдитесь такъ какъ-нибудь. Не умрете за одинъ-то день безъ мебели, отвчалъ онъ.
Приходилось приспособляться и начать бивуачную жизнь. У лавочника вымолили только ящикъ изъ-подъ какого-то товара, но такъ какъ онъ былъ низокъ для стола, то поставили его на полнья и приготовились на немъ пить чай. Сундуки съ платьемъ и бльемъ замнили стулья. Кухарка и нянька просто пришли въ отчаянье отъ такого житья, роптали и критиковали дачу.
— Ну, дача! Наняли господа дачу! Сюда за воровство людей ссылать, а не за свои деньги хать, говорили он вслухъ.
— Завтра прідутъ стулья, завтра привезутъ столы, плотникъ сколотитъ скамейки и въ лучшемъ вид устроимся, успокоивали ихъ хозяева, хотя и сами досадовали на неудобства.
— А на чемъ же мы спать-то будемъ, сердечныя? спрашивала кухарка.— Постелей нашихъ вы намъ взять не позволили съ собой на желзную дорогу и сдали на возъ мужику, а мужикъ, вонъ, говорятъ что завтра прідетъ.
— Да ужъ сегодня-то переночуйте какъ-нибудь. Можно будетъ у лавочника сна купить и на сн отлично… отвчалъ Клянчинъ.— Мы и сами сегодня на полу на сн спать будемъ.
— Ну, ужъ это вамъ отлично, потому — вамъ въ охотку, вамъ забава, а я не привыкла по полу на сн валяться, дерзко заявила кухарка.— Гд хотите, тамъ и сыщите мн тюфякъ.
— Странная ты какая! Да ежели нтъ, да ежели взять негд…
— Негд взять, такъ нечего было и прислугу съ собой сманивать. Завезутъ въ трущобу, къ чорту на кулички, да и начнутъ надъ прислугой куражиться. Вдь вы говорили, что все здсь есть, что все отлично. Обманомъ живете, такъ отъ этого проку не будетъ.
— Ну, довольно. Иди и затопляй плиту. Надо хоть молочный супъ сварить, что ли, да сдлать яичницу! разсерженно крикнулъ Клянчинъ на кухарку.
Явилась нянька.
— Воля ваша, Василій Романычъ, а я на полу и въ повалку на сн спать не привыкла. Я все по хорошимъ господамъ жила и тамъ этого допущенія не было, заявила она въ свою очередь.
— Да вдь только ночь одну, а завтра прідутъ ваши постели, плотникъ сколотитъ вамъ козлы, положите на нихъ доски и выйдутъ у васъ отличныя кровати.
— Это, можетъ быть, для васъ отличныя, а для насъ совсмъ напротивъ. Помилуйте, гд же это видано, чтобъ на козлахъ спать! Вдь это ни пошевелиться, ни повернуться, а то козлы разъдутся и лети внизъ да ломай себ спину.
— Зачмъ же летть? Зачмъ же ломать спину? Доски будутъ прикрплены къ козламъ гвоздями.
— Воля ваша, а я гд ни жила, а на козлахъ не спала. Ежели не будетъ мн настоящей кровати, то пожалуйте мн расчетъ и отправьте меня обратно въ Петербургъ, потому, вы завезли меня сюда обманомъ. На козлахъ! Нтъ, я не согласна на козлахъ…
— Какая ты дура, нянька, посмотрю я на тебя! Да вдь это, въ сущности, та же кровать, только козлами она называется, попробовала утшить няньку Клянчина.
Нянька фыркнула и сгрубила:
— Вы умны очень. Для васъ это кровать, а для меня нтъ.
— Ну, пошла вонъ! вспылила Клянчина.— Не желаю я съ тобой больше разговаривать.
— А не желаете разговаривать, такъ нечего было прислугу въ такое мсто завозить. Грязная деревня, кром мужиковъ пьяныхъ да бабъ и людей-то нтъ. Давеча хали по деревн, такъ хоть бы одного господина увидла, бормотала нянька и, выйдя въ кухню къ кухарк, громко прибавила:— Нтъ, я, двушка, здсь жить не намрена. Ты, тамъ, какъ хочешь, а. я наплюю на дтей, возьму паспортъ и расчетъ, да и была такова.
— Да и я не усижу здсь. Помилуйте, какая это дача! Нешто такія дачи бываютъ! отвчала кухарка.— Сюда къ теб ни твоимъ знакомымъ людямъ въ гости пріхать, ни самой теб не съ кмъ компанію раздлить. Сивые мужики одни.
— Марфа! Ты, однако, стряпай да ставь самоваръ, а разговаривать-то ужъ будешь потомъ, на досуг! крикнулъ кухарк Клянчинъ.
— На чемъ стряпать-то, позвольте васъ спросить?
— Теб данъ ящикъ — вотъ на немъ и можешь покуда разложиться.
— Нтъ, баринъ, не слуга я вамъ. Увольте меня. Помилуйте, какая это дача! Это курамъ на смхъ, а не дача. Вотъ въ ‘Озеркахъ’ дача, въ Новой Деревн дача, въ Лсномъ дача, а это помойная яма какая-то.
— И я не слуга, прибавила нянька,— Пожалуйте расчетъ, а спать я на постоялый дворъ пойду.
Клянчины были поставлены втупикъ. Оставаться съ малыми дтьми безъ прислуги было невозможно. Поговоривъ другъ съ другомъ по-французски, они сказали прислуг:
— Расчетъ вы получите черезъ три дня, а до тхъ поръ обязаны служить. На это законъ есть. Прислуга, ежели хочетъ оставить своихъ хозяевъ, то обязана предупредить ихъ за три дня.
— А какой такой законъ есть, кто оную прислугу обманываетъ, господа ежели?.. выскочила кухарка и подбоченилась.— Не сдавайся, Даша, обратилась она къ няньк.— На такую дачу кто везетъ прислугу, тотъ прибавляетъ прислуг жалованье.
— Такъ вы прибавки хотите? Такъ бы и говорили, что вамъ прибавка на дачу нужна, сдался во имя необходимости Клянчинъ и сказалъ: — Ну, что жъ, по рублю въ мсяцъ лишняго мы за дачное время прибавить можемъ.
— Какой тутъ рубль! Въ такой тюрьм жить, такъ ужъ все хоть по два рубля прибавки въ мсяцъ надо. По два рубля прибавляйте, а то, ей-ей, не расчетъ…
— Марья Ивановна, какъ ты думаешь? отнесся Клянчинъ къ жен.
— Надо дать. Не оставаться же намъ безъ прислуги, со вздохомъ отвчала та.
— Да ужъ намъ чтобъ и козлы ваши эти самые покрпче сколотили, прибавила кухарка.— Летать къ верху тормашками по ночамъ съ постели я вовсе не намрена.
— Крпко, крпко будетъ. При теб и плотникъ-то ихъ сдлаетъ.
Кухарка загремла трубой и начала ставить самоваръ, но въ кухн все еще раздавались шушуканья съ нянькой, прерываемыя громкими возгласами:
— Какая это дача! Это не дача, а тьфу! Да тутъ всякая полированная двушка съ тоски помретъ. Захолустье какое-то, а не дача.
Кухарка появилась съ самоваромъ.
— Куда же самоваръ-то ставить? говорила она, презрительно улыбаясь.— Ни столика, ни стульчика. Вотъ житье-то каторжное! На полу, что ли, сидя будете пить?
— Зачмъ на полу? Мы разстелемъ вотъ тутъ на лужк коверъ, на ковр и будемъ пить по-походному, отвчалъ Клянчинъ.— Для разнообразія это даже пріятно.
— Ну, ужъ хороша пріятность! Да солдаты въ лагеряхъ — и т лучше живутъ.
— Приготовляй, приготовляй скорй, что слдуетъ. Разстели вонъ тамъ коверъ, на коверъ дощечку, на дощечку самоваръ… Вотъ дощечка валяется — ее и подложи подъ самоваръ. Чайный приборъ вынесешь на поднос и тоже на коверъ поставишь: мы сядемъ около — и отлично все будетъ. Вдь въ сущности такъ только до завтрашняго вечера придется намъ на бивуакахъ прожить, а завтра вечеромъ придетъ мебель на возу, лавочникъ велитъ плотникамъ сколотить столы и скамейки и будетъ все по-городскому.
Кухарка съ кислой миной исполнила то, что ей приказывали, и говорила:
— Совсмъ я и не умю такъ-то служить. Вдь это надо чтобы съ молодости привыкнуть, а я съ двчоночнаго положенія все по хорошимъ господамъ служила.
— Какая мудрость — коверъ на лугу разостлать и поставить на него самоваръ и посуду! улыбнулся Клянчинъ.
— Конечно же, на все это нужно особую привычку имть, а кто безъ привычки…
— Ну, ты не ворчи, а длай дло. Надоло ужъ мн васъ ублажать. Что это, въ самомъ дл! Сладу съ вами нтъ! крикнулъ Клянчинъ, потерявъ терпніе.— Наконецъ, мн такъ нравится жить, хочу такъ жить. Теб и няньк ужъ прибавлено за дачное время къ жалованью — ну, ты и должна исполнять наши требованія. Чмъ лучше съ людьми обращаться, тмъ хуже они сами длаются, обратился онъ къ ясен.
— Совершенно врно. Дай поблажку — сядутъ на шею, отвчала та.
Вскор Клянчины размстились на лугу, на ковр около самовара, рядомъ съ домомъ. Дти сли также съ ними. Началось чаепитіе. Посплъ сваренный молочный супъ, явились наскоро изжаренные кусочки мяса, яйца. Кухарка и нянька хоть и прислуживали уже молча, но презрительная улыбка не сходила съ ихъ лицъ.
Изъ-за угла дома, какъ изъ земли выросъ, появился мужикъ, почесался, передвинулъ шапку со лба на затылокъ, что означало поклонъ, и сказалъ Клянчинымъ:
— Съ новосельемъ, господа сосди… Чай да сахаръ. Съ улицы-то лавочникъ сюда не пускаетъ, боится, что покупателевъ отъ него отобьемъ, такъ я по задамъ къ вамъ, съ рки. Вамъ поросеночка не надо ли? Отличные у меня сосунчики есть. Яйца есть. Пожалуйте посмотрть. Въ лодк у меня на рк все это привезено.
— А по чемъ яйца? спросила Клянчина.
— Да по чемъ же съ васъ взять? замялся мужикъ.— Вы по-сосдски не обидите. Вдь сосди. Черезъ четыре двора отъ васъ… По четвертаку за десятокъ не дадите?
— Что ты, что ты! Это въ деревн-то! Да я ужъ въ Петербург покупала по двадцати копекъ. Если хорошія свжія яйца, то по пятіалтынному за десятокъ…
— Что вы, помилуйте… Въ городъ свезти, такъ тамъ лавочники по рубль восемь гривенъ за сотню дадутъ, а вы господа…
— Такъ вдь въ городъ-то везти нужно, а здсь на мст, въ деревн…
— Ну, да, въ деревн. За деревню и беремъ. Вдь мы господъ-то всю зиму ждали. Съ кого же и взять, какъ не съ господъ? На то вы и господа. Ну, да ладно, по двугривенному берите.
— По пятіалтынному, такъ возьму.
— Какъ возможно по пятіалтынному! Вотъ ужо господа охотники, которые ежели за дичью, станутъ посл Петрова дня къ намъ назжать, такъ т по два двугривенныхъ за десятокъ-то даютъ. Дашь ему свженькихъ, а онъ теб два двугривенныхъ, да еще стаканчикомъ винца попотчуетъ. А я думалъ, что вы сосдей обижать не станете и по четвертаку дадите. Берите ужъ за двугривенный-то. Вдь ежели у лавочника взять, то онъ съ васъ дороже возьметъ.
— Какъ же это онъ можетъ съ насъ взять, ежели не дадимъ.
— За неволю дадите, ежели онъ сюда на дворъ никого допускать не будетъ. Вдь ужъ я сюда по задамъ пролзъ. Онъ и то мн сказалъ: ‘поймаю, вс бока обломаю’. Пріятно нешто на драку лзть? А я ужъ такъ, по сосдски, хорошимъ господамъ думалъ услужить. Врьте совсти, онъ сюда никого до васъ не допуститъ. Теперь ужъ вы въ его власти.
— Разсказывай, разсказывай! Что мы маленькія дти или арестанты, что ли? Ну, сюда не допуститъ, такъ мы сами на деревню будемъ ходить и тамъ покупать.
— Разв ужъ что сами-то. А только нешто это господское дло, чтобъ крадучись!
— Ну, ужъ это не твое дло разсуждать. Пятіалтынный бери вотъ за десятокъ яицъ.
— Это, стало быть, и на пару пива не хватитъ? Нтъ, не расчетъ, покачалъ головой мужикъ.— А я пособралъ у бабы двнадцать штукъ, да думаю, что мн и на стаканчикъ, и на пару пива… Ну, а поросеночка возьмете?
— Да вдь и за поросеночка будешь такъ же дорожиться, такъ съ какой же стати?..
Мужикъ помялся и отвчалъ:
— Конечно, ужъ мы супротивъ города не можемъ… Вы вотъ все хотите, чтобъ дешевле, чмъ въ город, а это намъ не сподручно.
— Нарочно въ деревню и пріхали, чтобы жить было дешевле, чтобы покупать все дешевле.
— Ну, этого вы не дождетесь. Въ город бы, вонъ, за пятачокъ въ чайной-то лавк можно чаю нашему брату напиться — и въ лучшемъ вид подадутъ, а здсь лавочникъ на постояломъ двор съ нашего брата гривенникъ беретъ. Прежде двоимъ на двнадцать копекъ чай собиралъ, а нынче — нтъ, говоритъ, пятіалтынный: чай и сахаръ вздорожалъ. Въ городу или въ деревн! Сравнили вы тоже… Да поросеночка-то мы давно бы ужъ въ городъ свезли и продали, а мы дачниковъ ждали, чтобъ отъ дачниковъ супротивъ города попользоваться. Посмотрите поросеночка-то… Поросенокъ поеный, что твои сливки…
— Нтъ, нтъ… Мы прежде по деревн походимъ, да прицнимся къ здшнимъ цнамъ. У кого найдемъ, что дешевле, у того и будемъ брать, сказала Клянчина.— Мы пріхали сюда для экономіи, а не для транжирства.
— Это ужъ будетъ не по-господски, а по-сквалыжнически. У насъ прасолы такъ-то прижимаютъ, а вы нешто прасолы? возвысилъ голосъ мужикъ.
— Ну, ты такъ не разговаривай… Пошелъ вонъ? крикнулъ Клянчинъ.
— Да какъ же съ вами разговаривать, коли вы сосдей тснить хотите!
— Теб сказано, чтобы ты проваливалъ!
— Позвольте… Вамъ раковъ не надо ли?
— Пошелъ вонъ! А нтъ, такъ я пошлю сейчасъ за лавочникомъ и ужъ онъ тогда съ тобой по-свойски расправится!
— Вотъ те штука! Я пробрался къ господамъ по задамъ, чтобы супротивъ лавочника услужить, а господа сами… Ну, господа! И это называются господа! Фу, ты, пропасть! Мы разсчитывали, чтобы отъ нихъ пользоваться, а они сами отъ мужиковъ пользу ищутъ! Сосди тоже, черти оголтлые….
— Вонъ отсюда! разсвирплъ Клянчинъ.
— Тише, тише, баринъ. Съ сердцовъ печенка лопнетъ. Да и не расчетъ вамъ съ нами ссориться, потому мы тутъ всегда около васъ, такъ какъ бы чего не вышло, проговорилъ мужикъ, пятясь.
— Дарья! Сбгай за лавочникомъ и попроси его сюда!
Мужикъ, ругаясь, началъ уходить за избу.
— Сосди тоже… улыбнулась Клянчина.— Самъ толкуетъ о сосдств, а это разв по-сосдски съ такими угрозами подступать?
Клянчинъ молчалъ.
Съ рки повяло прохладой. На землю спускались сверныя іюньскія сролиловыя сумерки, замняющія собой ночь. Бивуачный обдъ-ужинъ на ковр подъ открытымъ небомъ былъ конченъ. Вс были уставши отъ треволненій перездки и приходилось помышлять о ночномъ успокоеніи въ совершенно пустомъ съ голыми стнами дом.
— Самое лучшее постлать сно или солому, покрыть все это простынями, положить, разумется, подушки, да такъ и лечь, говорилъ Клянчинъ и послалъ кухарку къ лавочнику попросить куль сна или соломы.
Та выслушала все это съ усмшечками и отвчала:
— А только, воля ваша, баринъ, а я сама сна не понесу. Никогда я его не таскала, да и теперь не понесу. Пускай лавочники сами несутъ. Мужицкими работами я и въ своемъ-то мст не занималась. Я двочкой въ Петербургъ привезена и сразу себя соблюдать стала.
— Да, да… Ты попроси тамъ, чтобы принесли. У лавочника есть работники.
— И на рку ужъ я больше за водой не пойду. Впередъ вамъ говорю, продолжала кухарка.— Два ведра сегодня принесла — и довольно.
— Нтъ, нтъ, теб не придется ходить за водой. Я нанялъ такъ, что за носку дровъ и воды буду платить лавочнику, чтобы доставляли его работники, успокоивалъ кухарку Клянчинъ.
— Ну, то-то… Такъ вы и знайте. И ежели завтра утромъ вода не будетъ принесена, то я и самовара вамъ ставить не стану. Какъ, тамъ, хотите…
Кухарка отправилась къ лавочнику. Клянчинъ презрительно кивнулъ ей вслдъ, взглянулъ на жену и, пожимая плечами, сказалъ про кухарку:
— Какой народъ! Вотъ ужъ народъ-то! Никакого снисхожденія. Каждый свой шагъ цнитъ, словно у ней золотая ступня.
— И ненависть какая-то къ хозяевамъ, ненависть къ тому мсту, гд пьетъ, стъ и жалованье получаетъ, прибавила Клянчина.— А только напрасно ты ей посулилъ давеча прибавку. Она все равно у насъ жить здсь не останется и придется намъ вмсто нея какую-нибудь бабу взять. Она сейчасъ вслухъ, не стсняясь, въ кухн съ нянькой разговаривала. ‘Чихать, говоритъ, мн на ихъ два рубля въ мсяцъ прибавки, я, говоритъ, въ город отъ покупки провизіи въ три раза больше наживала, а здсь ни мясной лавки, ни зеленной, вс припасы у лавочника будутъ брать на книжку, а не на деньги, и за молоко даже не отъ кого благодарности получить, потому, и молоко отъ лавочника’…
— Ну, чортъ съ ней!
— Нянька тоже фыркаетъ и говоритъ, что здсь въ деревн ни одного порядочнаго человка не увидишь и что придется омужичиться ей. Ужъ успла справиться: будутъ ли въ деревн стоять солдаты, и когда узнала, что не будутъ, то рветъ и мечетъ. Но что няньк и кухарк ножъ острый, такъ это то, что ихъ гости къ нимъ сюда за дальностью прізжать не могутъ.
Кухарка вернулась.
— Сейчасъ принесутъ сно. А только лавочникъ говоритъ, что за куль сна дешевле рубля взять нельзя, потому — нынче сно дорого, сказала она.
— Это въ деревн-то рубль! воскликнулъ Клянчинъ, всплескивая руками.
— Ну ужъ, тамъ, какъ хотите, а только онъ веллъ сказать, что рубль въ книжку запишетъ.
— Да вдь мы только на подержаніе, завтра мы ему можемъ отдать сно.
— И я то же самое ему говорила, а онъ: ‘ужъ какое это, говоритъ, мятое сно! Его скотина сть не будетъ’.
Работникъ лавочника принесъ куль сна.
— И не стыдно это вамъ за какіе-нибудь полтора пуда сна брать рубль! сказалъ ему Клянчинъ.
Работникъ ухмыльнулся и отвчалъ:
— Оно конечно, что дорого, а вдь это только съ господъ. Что подлаете? Хозяинъ. Ужъ онъ дачниковъ не щадитъ. ‘Долженъ же, говоритъ, я отъ нихъ пользоваться’. Также онъ вамъ веллъ сказать, что коли ежели куль не возвратите обратно, то двадцать копекъ, потому, намъ кули себ нужны.
— Возвратимъ, возвратимъ. А про сно скажи ему, что это даже грхъ.
— Сно-то у насъ, ваша милость, нынче подобралось. За зиму все въ Питеръ вывезли и продали, а теперь оно въ цн.
Работникъ переминался съ ноги на ногу и улыбался.
— Съ пріздомъ позвольте ваше здоровье поздравить. Я предоставленъ, чтобы воду и дрова вамъ носить. На чаекъ бы съ вашей милости, сказалъ онъ.
— Такъ вотъ принеси съ вечера воды, чтобы намъ завтра утромъ на самоваръ не нуждаться! отвчалъ Клянчинъ, доставая пятіалтынный и подавая его работнику лавочника.
— Это сколько угодно. Гд у васъ кадка?
— Да кадки у насъ нтъ. Кадка на возу… Завтра прідетъ.
— Такъ вы у нашего хозяина кадку купите. Правда, онъ сдеретъ, но кадки у насъ хорошія.
— Нтъ, нтъ. Ты въ ведр принеси. Принеси и оставь.
— Да вдь и ведро-то наше. Онъ даже мн сказалъ: ‘возьми, говоритъ, у нихъ ведро обратно, коли ежели они не хотятъ купить. Ведро новое’.
— Ну, ведро мы беремъ.
— За ведро веллъ сказать, что тридцать пять копекъ. Мы и съ крестьянъ за эти деревянныя ведра меньше какъ по четвертаку не беремъ.
— Ладно, ладно. Пусть запишетъ.
Изъ дома показалась въ отворенное окно Клянчина.
— Вообрази, Василій Романычъ, въ дом ни одного запора! Придется съ отворенными дверями ночевать, сказала она мужу.
— У насъ, сударыня, здсь тихо. Насчетъ этого будьте покойны. Шалостевъ нтъ, проговорилъ работникъ лавочника.
— Однако, нельзя же спать не замкнувшись! воскликнулъ Клянчинъ.— Даже и домъ-то нашъ не огороженъ ничмъ. Съ рки свободный входъ, дворъ у васъ проходной.
— Золото разсыпьте — никто не возьметъ. Народъ у насъ пьяный на деревн, словъ нтъ, а только чтобы по домамъ шарить — этого не бойтесь. Спите смло.
— Нтъ, нтъ… Позови сюда своего хозяина.
Черезъ пять минутъ явился лавочникъ. Онъ былъ въ туфляхъ на босую ногу и въ халат на распашку.
— Помилуйте, хозяинъ, въ дом ни одного запора! встртилъ его Клянчинъ.
— Да не успли… Ладилъ я засовъ придлать съ душкой, а въ городъ-то здивши и забылъ купить. Вы будьте безъ сумннія. Послзавтра засовъ будетъ. Крюкъ также здоровый привезутъ, чтобы изнутри запираться.
— Но чмъ же мы сегодня запремся? Чмъ же завтра? Вдь и у оконъ даже крючечковъ нтъ, прибавила Клянчина.
— Да ужъ какъ-нибудь, сударыня. Вдь здсь деревня, здсь не въ город, здсь тихо, отвчалъ лавочникъ.— Вы возьмите вонъ у меня въ лавк пяти-дюймовыхъ гвоздей къ дверямъ, да веревкой и опутайте ихъ. Крпко будетъ. А только у насъ здсь спокойно.
— Но окна, окна… Вдь ни одно окно не запирается.
— Не успли. Крючечки и петельки я дамъ. Какъ-нибудь приладите на ночь. Плотники-то у меня запьянствовали. Ну, да къ завтраму выходятся… Вина я имъ давать не буду… Придутъ, сколотятъ вамъ столы и скамейки, козлы для постелей сдлаютъ и все приладятъ.
— Такъ пришлите гвоздей, веревокъ и крючки съ петлями.
— Гвоздей фунтъ прикажете прислать, или больше? Веревки также у меня въ лавк по фунтамъ…
— Да неужели и за это деньги? Вдь это на время?
— А то какъ же-съ? Торговля. Намъ тоже даромъ никто не даетъ.
— Да вдь ваша вина, что у меня запоровъ нтъ.
— Будутъ-съ, послзавтра будутъ. А ужъ за гвозди и веревки я запишу въ книжку. Дачу сдавали безъ гвоздей и веревокъ. Такъ фунтъ веревокъ прислать и два фунта гвоздей? крикнулъ, уходя, лавочникъ.
Клянчинъ не отвтилъ и только пожалъ плечами.
Ночь была проведена Клянчиными хоть и на полу, на сн, но спокойно. Благодаря свжему воздуху и усталости, вс спали, какъ убитые. Только кухарка жаловалась на утро, что ее душилъ ночью домовой.
— Какъ возможно въ новомъ дом жить, пока онъ не освященъ! Вдь ужъ новый домъ извстно, что такое, въ новомъ дом всякой нечисти достаточно, слышалось Клянчинымъ черезъ перегородку, отдляющую комнаты отъ кухни, когда они только еще проснулись и продолжали лежать на своихъ снныхъ постеляхъ.
— А ужъ святить — пускай сами святятъ. Не мн же святить для нихъ. Я и такъ дешево дачу сдалъ, отвчалъ мужской голосъ.— Да тутъ, прежде чмъ святить надо домового-то самого удовлетворить, взять зарзать птуха, кровь выпустить на голикъ и этимъ голикомъ вымести на всхъ порогахъ — вотъ домовой и угомонится. Пусть у меня птуха купятъ. Я птуха въ лучшемъ вид за три четвертака продамъ.
— Купятъ они, какъ же! Сквалыжники, а не господа. И хали-то сюда къ вамъ въ деревню, чтобъ сквалыжничать и на обух рожь молотить, отвчала кухарка.
— Да вдь птуха-то потомъ въ суп сварить можете, онъ не пропадетъ. Все-таки, ты поговори господамъ. Есть у меня захудалый птушенко, забили его ужъ очень другіе птухи. Купятъ, такъ гривенничекъ теб на помаду.
— Удивилъ гривенникомъ! А мы вотъ лучше уговоримся, какая мн скидка будетъ съ заборной книжки. Вдь провизію-то хоть и на книжку, а все-таки буду покупать я въ лавк.
— Какая тутъ скидка! Здсь, умница, не городъ.
— Ну, тогда смотри, тогда я за всами буду смотрть у тебя въ оба, да и каждую вещь буду хаять. Пусть господа изъ города возятъ.
— Да ужъ удовлетворимъ, удовлетворимъ немножко-то, ежели господа основательно всякую провизію покупать будутъ. На своемъ кофе ужъ не будешь сидть, на этотъ счетъ будь покойна. А ты говоришь, сквалыжники господа-то?
— И! За каждой полтиной гонятся съ дубиной.
— Вотъ это не хорошо. Вдь я только изъ-за этого и дачу выстроилъ, чтобъ отъ дачниковъ по лавк пользоваться. Гости-то у нихъ часто будутъ бывать? Угощеніе всякое въ достаточномъ количеств потребуется?
— Какіе гости, какое угощеніе! Они сами норовятъ другихъ объстъ. У насъ и въ город-то гостей не бывало, а ужъ здсь и подавно.
— Въ город дло другое, а на дач гость иногда силой назжаетъ, нахрапомъ.
— Поди ты! Кто сюда подетъ? Вдь сюда тоже больше рубля надо, чтобы дохать. Да обратно… Одно слово, тутъ у васъ дальнее захолустье, а они, идолы, нарочно въ это захолустье и пріхали, чтобъ ужъ ни одинъ гость до нихъ не добрался. Вотъ посмотри, какъ будутъ сквалыжничать!
— Гм… За что же я имъ дачу-то дешево отдалъ? Кром того, вдь общалъ домъ палисадникомъ огородить. Вонъ плотникамъ придется поденщину платить. Коли такъ, то лсъ на палисадникъ мой, а поденщину пускай сами платятъ.
— Да конечно же. Что имъ зубы-то глядть! Пусть платятъ.
— Каковы у насъ домочадцы-то! сказалъ Клянчинъ жен, выслушавъ весь этотъ разговоръ, и крикнулъ кухарк:— Марфа! Приготовь воды для умыванья, да ставь самоваръ. Мы встаемъ.
— Продрали ужъ зньки, проговорила кухарка.— Иди и веди съ ними политичный разговоръ.
Когда Клянчинъ вышелъ на крыльцо, передъ нимъ стоялъ уже мелочной лавочникъ и кланялся. Это онъ былъ собесдникомъ кухарки.
— А я ужъ второй разъ къ вашей милости навдываюсь, началъ онъ.— Все думаю, что ужъ встали. Плотники выходились, я относительно ихъ… Имъ пора начать работать палисадникъ вокругъ дачи. Лсъ мой, а ужъ насчетъ поденщины потрудитесь сами съ ними уговориться.
— Вздоръ! Вздоръ! Вы взялись мн палисадникъ сдлать, включили это въ условіе найма дачи, а потому должны и за поденщину платить, сказалъ Клянчинъ.
— Невозможно этому быть.
— Какъ невозможно? У меня и росписка ваша есть. Тамъ прямо сказано: ‘обязуюсь огородить палисадникомъ’… Я заставлю огородить.
— Промахнулся-съ, развелъ руками лавочникъ и почесалъ затылокъ.
— А мн какое дло!.. Въ условіи сказано, и чтобъ палисадникъ былъ…
— Хорошо-съ, нашъ грхъ. Но тогда ужъ ни столовъ, ни скамеекъ, ни козелъ для кроватей отъ насъ не ждите. Плотники не станутъ вамъ сколачивать. Этого въ росписк нтъ, насчетъ мебели тамъ ничего не сказано. Даже и лсу на столы и скамейки не дамъ.
— То-есть какъ же это такъ? Вдь вы общали.
— Можетъ быть, на словахъ и общалъ, а только на словахъ вдь не считается. Сами же вы по запискамъ да роспискамъ точка въ точку разсуждаете.
— Однако, что же это такое! Какъ же намъ быть безъ столовъ и безъ кроватей! вспылилъ Клянчишь.— Вы должны все это намъ дать.
— Кабы вы для насъ, то и мы для васъ, спокойно отвчалъ лавочникъ.— А на записк про столы ничего не сказано.
— Какъ это хорошо! А еще торговецъ! Торговецъ, а своего слова не держитъ. Гд же ваше торговое слово?
Лавочникъ улыбнулся и отвчалъ:
— Мы слово держимъ, коли съ нами по поступкамъ поступаютъ. Да чего вы насчетъ поденщины-то упираетесь? Вдь вся недолга, что двумъ плотникамъ по рублю съ гривенникомъ въ день. Больше одного дня вамъ палисадникъ не продлаютъ. Горбули у меня готовые припасены. Только столбы обтесать, планки набить, да горбули на нихъ наколотить. Тогда ужъ и столы со скамейками и съ козлами для постелей для вашей милости у меня явятся.
Пришлось согласиться. Клянчинъ пожалъ плечами и сказалъ:
— Ну, хорошо.
— Вотъ и отлично, опять улыбнулся лавочникъ.— Лучше въ мир жить, чмъ въ ссор. А насчетъ поденщины я вамъ вотъ что скажу: будетъ лавк отъ вашей милости хорошая польза, то и поденщину насчетъ работы за палисадникъ приму на свой счетъ. Вы къ намъ ласковы — и мы къ вамъ ласковы. Такъ плотникамъ-то можно начинать палисадъ строить? Я давно бы послалъ ихъ сюда, да ваша милость все изволили почивать, такъ думалъ, что подъ окнами начнутъ стучать, такъ какъ бы не разбудили вашу милость.
— Пусть работаютъ.
— По рублю съ гривенникомъ? Такъ я отъ вашей чести съ плотниками и поряжусь.
— Ладно, ладно.
— Лошадь черезъ часъ на станцію сына повезетъ. Онъ въ городъ детъ. Не подете ли вы, такъ и васъ по пути довезла бы?
— Нтъ, я не поду.
— Мясца не прикажете ли сыну изъ города привезть или какого другого товару? Закуски, къ примру… Супротивъ городскихъ цнъ плевую разницу возьмемъ.
— Все есть, все изъ города вчера привезли съ собой.
— Ну, вотъ изволите видть… Какъ съ вами ласкову-то быть? А вы дайте лавочнику отъ васъ попользоваться, вдь изъ-за этого и дачу выстроилъ, изъ-за этого сдаемъ ее.
Съ задовъ показалась баба съ кошелкой.
— Яичекъ бы вашей милости, творожку… начала было она, но увидавъ лавочника, тотчасъ же умолкла и попятилась.
— Пошла вонъ, подлая! Какую такую ты имешь свою собственную праву на нашъ дворъ съ товаромъ ходить и у насъ покупателей отбивать! крикнулъ на нее лавочникъ.— Вонъ, ступай! Яйца по той же цн будемъ съ васъ брать, что и на деревн берутъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Клянчину.
Черезъ полчаса Клянчины, сидя на ковр, разостланномъ на трав, пили чай. Около дома стучали топорами плотники, сколачивая столы.
Къ вечеру на другой день посл переселенія Клянчиныхъ въ деревню, пришелъ, наконецъ, возъ съ ихъ мебелью. Крестьянская лошаденка еле втащила возъ на дворъ лавочника и остановилась у дома какъ вкопанная, понуря голову. Мебель была въ самомъ жалкомъ, поломанномъ вид. Мстный мужикъ, взявшійся доставить мебель изъ города въ деревню, сморкалъ заморившуюся отъ усталости лошадь, заставляя ее фыркать.
— Батюшки! Да что же это такое! Вдь все переломано! восклицала Клянчина, ходя вокругъ воза.— Столы и стулья безъ ножекъ. Какъ мы сидть-то будемъ?
— Безъ ножекъ! Лошадь-то изъ-за васъ зарзалъ, чтобъ вамъ пусто было! отвчалъ мужикъ, распутывая на возу веревки.— Вдь шестьдесятъ верстъ. Зналъ бы, что эдакое дло станется, ни въ жизнь бы не взялся перевозить, пропадите вы совсмъ и съ мебелью! Нешто наши лошади къ этому привычны?
— Съ какой же стати, въ самомъ дл, ты взялся, милый? говорилъ Клянчинъ.
— Вы подбили. ‘Все равно теб изъ города порожнемъ въ деревню хать’. А я, дуракъ, и послушался. Всю телгу изъ-за вашей проклятой мебели поломалъ, два раза въ дорог чинился. Воля ваша, а ужъ починка телги на вашъ счетъ. Я по дорог двумъ кузнецамъ полтора рубля отдалъ.
— Зачмъ же ты дешь въ плохой телг? Это ужъ твоя вина.
— Телга была крпкая, въ моей телг хоть камни возить, а это ужъ изъ-за вашей мебели, чтобъ ей сгинуть, проклятой. То шкворень выпадетъ, то ободъ съ колеса долой… Помилуйте, гд же это видано?! Какъ хотите, а полтора рубля при расчет за починку телги пожалуйте.
— Да вдь ты у насъ на пятнадцать рублей мебели поломалъ изъ-за твоей неисправной телги, и за починку телги съ насъ же хочешь.
— Вольно жъ вамъ было приказывать на одинъ возъ столько грузить! Тутъ матеріалу на два воза, а вы изъ-за сквалыжничества на одинъ…
— Ну, не разговаривай, не разговаривай. Я теб показалъ мебель, ты сказалъ, что въ лучшемъ вид одинъ увезешь. Намъ съ тебя за поломанную мебель надо требовать, а не теб съ насъ за поломанную телгу. Да и ломалась ли телга по дорог — это вопросъ.
— Видите, ободъ на колес заново… Вонъ и подушка подъ телгой новая.
— Ну, разгружайся, разгружайся!
Мужикъ почесывался. Кром усталости, онъ былъ изрядно пьянъ.
— Гд жъ мн одному-то разгружаться? Грузились въ город, такъ дворники помогали, а здсь вдругъ одному разгружаться! говорилъ онъ.
— Ну, я помогу, кухарка поможетъ, суетился Клянчинъ.— Марфа! Поможемъ ему диванъ снять съ воза.
— Нтъ, баринъ, увольте. Я этими длами никогда не занималась, чтобы возы разгружать. Завезли въ глушь, гд и людей-то настоящихъ не видать, да еще возы вамъ разгружать! Я кухарка и свое дло правлю, фыркала кухарка.
— Ну, прислуга! И не стыдно это теб? воскликнулъ Клянчинъ.
— Чего тутъ стыдиться! Вы же не постыдились завезти меня въ такое мсто, гд всякая двушка подохнетъ отъ скуки. Мы изъ своей деревни ушли, чтобъ намъ въ городу было весело и чтобъ жить можно было по полированному, а тутъ, наткось опять деревня, да еще хуже нашинской! У насъ въ нашей деревн, по крайности, хоть свой домъ есть, сродственники имются, а здсь даже не съ кмъ путнаго слова перемолвить. Сами прислугу надули, да еще стыдиться ее заставляютъ.
Клянчинъ молчалъ и попробовалъ самъ снимать вмст съ мужикомъ диванъ съ воза, но мужикъ былъ пьянъ и руки его дйствовали плохо. Диванъ зацпился ножкой за край телги и полетлъ съ воза.
— Тише, тише! закричалъ Клянчинъ, но было уже поздно: диванъ лежалъ съ отломанной ногой на земл.
— Воля ваша, а надо за мужиками послать на деревню, сказалъ мужикъ.— Или семъ-ка я въ кабакъ сбгаю. Тамъ наврное наши сидятъ. За вино живо помогутъ. Пожалуйте, сударь, на сороковку…
— Да ужъ на сороковку потомъ. Надо сначала разгрузиться.
— Эхъ, баринъ! Долженъ же я мужиковъ чмъ-нибудь заманить. А то не поврятъ, подумаютъ, что задарма. Вы говорите: потомъ. Потомъ-то особь статья. Потомъ-то — мы это знаемъ.
— Да вдь ежели теб дать на сороковку, ты и самъ пропадешь въ кабак.
— Зачмъ же пропадать? Я живо… Малость выпью съ устатку и сейчасъ же мужиковъ приведу. Будьте покойны.
Пришлось дать. Мужикъ отправился въ кабакъ и черезъ четверть часа явился съ пятью мужиками.
— Куда же столько народа-то ты ведешь! кричалъ Клянчишь.— Тутъ много что двоихъ нужно. А то вдругъ пятеро.
— Ничего-съ… Они помогутъ. Они рады постараться для барина, далъ отвтъ мужикъ-возница.
— Для барина въ лучшемъ вид… отвчали хоромъ мужики.— Съ пріздомъ, ваша милость… Дай Богъ счастливо… Митрофанъ! Берись! Кузьма, залзай на возъ-то! Надо для барина постараться. Баринъ насъ въ лучшемъ вид попотчуетъ. Баринъ человкъ хорошій.
Возъ былъ разгруженъ, но мебель представляла изъ себя самый жалкій видъ. Ничего не стояло, ибо было все безъ ногъ.
— Какъ тутъ жить! Все поломано… чуть не плакала Клянчина.
— Да вдь ужъ перездка, сударыня… Перездка всегда… утшалъ ее мужикъ-возница.— Сколотитесь и будетъ чудесно. Плотники запустятъ вамъ тутъ гвоздье хорошее, и будетъ еще крпче новаго.
— Да что ты толкуешь! Какъ въ буковые гнутые стулья гвозди запускать!
— Въ лучшемъ вид съумютъ. Не прикажете ли за ними сбгать? Они теперь на постояломъ ужинаютъ.
— Ничего не надо, ничего. Мы сами… Вотъ теб расчетъ и позжай съ Богомъ…
Мужикъ-возница принялъ бумажку и сталъ ее вертть.
— А за поломку телги? спросилъ онъ Клянчина.
— Да что ты въ ум? Ты у меня всю мебель изувчилъ, и я съ тебя ничего не требую. Благодари Бога, что я за поломанную мебель ничего не вычитаю.
— Какъ же это такъ, баринъ?.. Помилуйте… Вдь я по дорог кузнецамъ въ двухъ мстахъ полтора рубля… Нтъ, ужъ вы какъ хотите, а хоть рубль подавайте…
— Пошелъ вонъ — вотъ мой сказъ!
— Позвольте… Да нешто это возможно?.. Я судиться буду… Мировой отъ насъ въ пяти верстахъ…
— Судись сколько хочешь. Ты про встрчный искъ слыхалъ? Ты на меня предъявишь искъ въ рубль за поломку телги, а я на тебя подамъ искъ въ пятнадцать рублей за поломку мебели, коли ужъ на то пошло.
— Посмотримъ.
— Поглядимъ.
— Эхъ, господа! И это господа!
Мужикъ-возница принялся ругаться.
— Ужъ захотлъ ты отъ нашихъ господъ… вмшалась было язвительно кухарка.
— Ты еще чего? крикнулъ на нее Клянчинъ.— Молчать! Смешь еще становиться на сторону подлецовъ! Хорошая прислуга, нечего сказать! Нтъ, я потерялъ съ тобой всякое терпніе. Завтра теб паспортъ въ руки и расчетъ, и чортъ съ тобой. Позжай въ городъ.
— И безъ васъ бы ушла. Къ тому и гну. Хорошо, что сами догадались. Здсь жить, такъ съ одури подохнешь.
— Довольно! А нтъ, сейчасъ убирайся вонъ и ночуй гд хочешь! подскочилъ къ кухарк съ сжатыми кулаками Клянчинъ.