В царстве сказок, Чириков Евгений Николаевич, Год: 1912

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Евгений Чириков

В царстве сказок
История маленького путешественника

 []

Милым деткам[1], Жене и Гоге, эту книгу посвящает —
Папа.

Побег из родного дома

Няня часто рассказывала нам сказки про Некоторое Царство — Некоторое Государство, и всегда в этом Царстве-Государстве происходило много чудесного, непонятного, удивительного. Все в этом Царстве-Государстве было необыкновенное: цветы, деревья, люди, звери, река и озера. Но всего более меня интересовали ведьмы, колдуны, добрые и злые волшебницы, лешие и разные нечистая сила, о которых много рассказывалось в каждой няниной сказке.
Однажды я спросил няню:
— Скажи мне, няня, где находится это удивительное Царство-Государство?
Няня ответила мне:
— Далеко. Очень далеко.
— А можно до него дойти?
— Можно, только надо очень долго идти.
— Сколько дней?
— Много лет, а не дней.
— Кто-нибудь был там?
— Многие пошли туда, но никто не вернулся назад.
— Почему?
— Не знаю. Верно, не дошли и умерли в дороге.
Няня вздохнула и опустила голову, а я стал думать о том, как хорошо было бы побывать в волшебном Царстве-Государстве, потом вернуться назад и всем рассказать, что там делается.
— Вот если бы ты, няня, согласилась идти со мной! — сказал я, заглядывая в доброе лицо няни.
— Я не дойду, потому что старая, а ты не дойдешь, потому что ты — малый…
— Я дойду — давай спорить! — сказал я няне, но она покачала головой и ответила:
— Сперва спроси у матери, пустит ли еще тебя она!
— Можно без спроса… Я маленький, — мне жить еще долго: сходил бы и вернулся…
— Если бы и вернулся, то разве только стареньким старичком, — улыбнувшись, сказала няня.
— А в какую сторону надо идти?
— В ту, где садится солнце… Иногда, после заката солнца, бывает видно это Царство-Государство. Не все видно, а только краешек… А вот есть за морем высокая-превысокая гора, так с той горы один раз в год все Царство-Государство можно увидеть…
Однажды под вечер я залез на подволоку[2] нашей дачи, оттуда вылез на крышу и стал ждать, когда закатится солнце, чтобы хорошенько заметить то место и потом смотреть в ту сторону, где находится чудесное Царство-Государство. С крыши было видно очень далеко. Сперва тянулись засеянные поля, словно разрезанные на длинные разноцветные полосы, потом зеленели сочной травой луга, и среди них серебряной лентой извивалась наша река Черемшанка, а потом опять поднимались поля с хлебом, и на горизонте слева синел лес, а справа выглядывала мельница. Мельница махала крыльями, и казалось, будто это не мельница, а какая-то громадная птица хочет улететь и не может… Между лесом и мельницей была зеленая ложбина, которая уходила далеко-далеко, и синий туман соединял ее с голубым небом.
Вот как раз в этом месте и опускалось солнце. До заката оставалось недолго. Солнце делалось все больше и краснее и все ниже припадало к земле. Вот уже осталась только половина солнца. Синий туман в ложбине стал смешиваться с розовым, и засверкали на синем небе крылья мельницы… А потом солнце стало прятаться быстрее и вдруг пропало, точно провалилось под землю.
Я уселся поудобнее на крыше, уперся ногой в щель, чтобы не скатиться, и начал неотступно смотреть, что делается в том месте, где опустилось солнце. Ведь там находилось чудесное Царство-Государство!..
Вот если бы добрая Волшебница сделала так, чтобы я увидал хоть маленький уголок Некоторого Царства-Государства!..
— Милая волшебница! Сделай так, чтобы я увидал! — шептал я, придерживаясь за трубу, и старался не мигать, чтобы не пропустить момента, когда появится чудесное видение. И там, где спряталось солнышко, стало делаться что-то особенное… Вот появилось длинное розовое озеро с белоснежными лебедями, потом поднялись перламутровые горы с золотыми вершинами, на горах появилась зеленоватая стена и синий замок с серебряной крышей, за замком встал густой фиолетовый лес, кудрявый такой и немного пасмурный, лес уходил прямо в тучи, а в тучах были настежь открыты веселые, радостные такие ворота в небеса…
Вздрогнуло от радости мое сердце, и я чуть-чуть не скатился с крыши. Хорошо, что моя рубашка зацепилась за гвоздь, а то я упал бы и разбился. Может быть, это добрая Волшебница зацепила мою рубашку за гвоздь?..
‘Благодарю тебя, милая Волшебница!’ — подумал я и начал снова ползти по крыше, чтобы ухватиться за трубу. Но тут случилась беда: из трубы пошел вдруг густой дым, и ветер погнал его прямо мне в лицо. Я перебрался на другую сторону трубы, но и ветер стать дуть в другую…
‘Должно быть, злая Волшебница не хочет, чтобы я видел Некоторое Царство-Государство. Верно, она сама толкнула меня с крыши!..’ — подумал я и уже боялся смотреть в ту сторону, где появилось чудесное видение…
— Не буду смотреть, не буду… — ворчал я и стал по лестнице слезать с крыши. И опять чуть было не сорвался. Слава Богу, что вовремя ухватился за дождевую трубу. Но когда я слез и почувствовал себя в безопасности, я не удержался и посмотрел. Все уже пропало. Осталась только длинная пунцовая дорога, которая идет с конца земли в Некоторое Царство-Государство…
— Чего смотришь? — спросила няня, и когда я ей объяснил, почему смотрю, она сказала: — Не увидишь. Ночь вылезает из того места, куда упало солнышко, и закрывает от людей синим покрывалом волшебное царство!..
— А я все-таки успел увидать! Честное слово, няня, я видел кусочек Некоторого Царства-Государства!..
— Врешь все…
— Ей-Богу, видел!..
За ужином я рассказал про это всем: и маме с папой, и Володе, и кухарке, но никто мне не верил… Володя сказал, что никакого такого Царства-Государства нет на свете, папа не хотел слушать, а мама сказала:
— Будет врать! Ешь кашу!..
Не хотелось мне есть кашу. Размазывал я ложкой кашу по тарелке, а сам думал про перламутровые горы с золотыми вершинами и про розовое озеро с белыми лебедями, про синий замок и пасмурный лес, про радостные ворота в небеса… Попробовал я вырезать в размазанной по тарелке каше такие ворота и сделать горы, но увидала это мама, рассердилась, схватила меня за руку и сдернула со стула.
— Все озорничаешь! Пошел спать!..
Мама шлепнула меня небольно, но я заплакал, потому что было очень обидно. Я поссорился с мамой, назвал ее драчуньей, а она меня скверным мальчишкой…
— Не прощайся со мной, не хочу с тобой прощаться! — сказала мама.
— И не надо! Я убегу от вас в Некоторое Царство-Государство. Не хочу с тобой, драчуньей, жить… Лучше буду жить с доброй Волшебницей…
Так и ушел я спать с обидой в душе и долго плакал в подушку.
Пришла няня, стала ласкать меня и уговаривать не плакать.
— О чем ревешь, и сам не знаешь! — говорила няня.
— Нет, знаю… Мама бьет меня, и пусть! Я убегу от вас и никогда не вернусь… И даже стариком не вернусь, а останусь в Некотором Царстве-Государстве… А добрая Волшебница будет моей мамой…
— Вон ведь какой ты сердитый, — сказала няня, погладила меня по спинке и спросила: — А кто же будет у тебя отцом? Леший, что ли?
— И пусть — Леший!.. Бывают и Лешие добрые…
Няня долго что-то шептала, и я заснул под ее шепот крепким сном.
Ночью я проснулся и сейчас же вспомнил, что поссорился с мамой. А как вспомнил, так уже не мог больше заснуть. Опять мне сделалось обидно и хотелось досадить чем-нибудь маме… ‘Вот возьму и убегу в Некоторое Царство-Государство!’ — думал я, лежа с открытыми глазами… Потом я вспомнил про розовое озеро с белыми лебедями, про белоснежные горы с золотыми вершинами и спустил с кровати ноги. Подойдя к окну, я приподнял занавеску и посмотрел. Ночь была лунная и такая светлая, что на клумбе под окном можно было рассмотреть каждый цветок… С синих небес смотрели на меня звезды, от деревьев падали на траву тени, в траве валялось забытое володино ружье… Вот и отлично: возьму ружье и пойду в ту сторону, где спряталось солнце!..
Потихоньку я оделся, только башмаки взял в руки, чтобы не топать ногами и не разбудить кого-нибудь. Отыскал свою шапочку, помолился Богу на икону и пошел. Проходя мимо маминой спальни, я постоял у двери и послушал. Жалко мне стало маму. Может быть, и ей жалко меня, и она плачет о том, что обидела меня? Нет, не плачет, а храпит себе… Ну и пусть ее храпит, потом раскается…
Осторожно, чтобы не скрипнула, отворил я дверь на террасу и вышел. Обошел кругом дома, поднял володино ружье — пистоны были у меня в кармане, — повесил ружье за спину, как делают охотники, и взглянул на мамино окошко. Окошко было занавешено и как-то сердито смотрело на меня холодными стеклами.
— Прощай, драчунья! Больше никогда не увидимся! — тихо проговорил я и пошел прочь.
Когда я прошел поле, луга, перебрался по узеньким мосточкам через речку и вышел на гору, к мельнице, я еще раз оглянулся. Из сада, окружавшего дачу, выглядывала только крыша с трубой, за которую я держался, глядя на Некоторое Царство-Государство, капнули у меня из глаз две слезинки, и, махнув рукой, я отвернулся к мельнице…
‘Пусть добрая Волшебница будет теперь моей мамой!’ — подумал я.

Старый колдун

Уже раньше, когда я не думал еще о бегстве из дому, деревенские мальчишки говорили мне, что на ветряной мельнице живет старик — Колдун. Не верил я деревенским ребятам, а теперь немного боялся. А вдруг правда, что мельник — Колдун?.. Днем не верилось, а вот теперь, ночью, когда я приблизился к мельнице и заглянул в маленькое окошечко, — я начал сомневаться. Мельница не работала, и кругом нее было тихо. Вдруг залаяла маленькая черненькая собачонка, которая выползла из-под запертых широких дверей мельницы. Я сбросил с плеч ружье и приготовился к обороне. Заскрипела вдруг сбоку мельницы маленькая дверка, и из нее вынырнул высокий-превысокий старик с большой бородой, весь белый от муки, которой он был обсыпан.
— Кто тут ночью бродит? — спросил сердитый голос.
— Это я! — испуганно ответил я, оглядывая страшную фигуру громадного старика.
— Что тебе надо? Кто ты такой?
— Прохожий. А вы — мельник? — спросил я, чтобы не так было страшно.
Старик не ответил. Луна обливала его серебристым блеском, глаза у него были черные, а борода и голова совсем белые, словно были сделаны из серебряной ваты. Я вспомнил ‘елочного деда’ — у них такие же бороды — и стал еще больше верить, что это не простой старик.
— А зачем тебе ружье?
— На всякий случай…
— Может быть, ты — маленький разбойник?..
— Нет, ей-Богу, не разбойник, я — дачник!..
— Куда же ты идешь один в полночь?
— Я убежал из дому… Поссорился с мамой и убежал.
— Вон что! Иди-ка, брат, ко мне, а завтра я тебя отведу домой…
Я понял хитрость старого Колдуна и хотел убежать. Но было поздно: Колдун уже схватил меня за руку и потащил в свое жилище. Конечно, я заплакал и стал просить, чтобы он отпустил меня домой, но Колдун не слушал. Пихнул ногой маленькую дверку и строго сказал:
— Полезай!
Нечего было делать — я послушался и шагнул в какую-то темную дыру. Старик нагнулся очень низко и тоже влез за мной. И тут я убедился, что попал действительно к Колдуну, потому что в такой маленькой избушке с такой крошечной дверкой и с крошечным окошечком не мог бы жить такой огромный старик, если бы он не был Колдуном.
— Ложись!..
— Зачем?
— Спи, а то побью!..
Я лег на покрытые мукой кульки и притих, а Колдун присел к огромному пню, который служил ему столом, и начал что-то делать. Не было видно, что он там делает, но было слышно, как он брякнул чем-то железным.
— А ты что там делаешь? — спросил я, дрожа от страха.
— Топор уронил.
— А зачем тебе топор?
— Спи! Завтра скажу…
Вспомнил я про ‘Сестрицу Аленушку и про братца Иванушку'[3], которые попали к ‘Бабе-Яге’, вспомнил, как точили ножи булатные, чтобы Иванушку зарезать, и потихоньку заплакал. Громко заплакать я боялся: услышит Колдун и стукнет топором по голове. Прижался я в самый угол. Мучная пыль лезла мне в рот и в нос, пахло мукой и мышами. Кругом было темно, только в крохотном окошечке синел кусочек неба со звездочкой… Притих я, а Колдун все ворочался, вздыхал и бормотал какие-то странные слова… И вдруг — какой ужас!.. — вижу, что один пустой куль из-под муки поднимается, встает и идет к Колдуну.
— Колдун! Спишь? — спрашивает Куль.
— Ась? Кто это? — тихо спросил старик.
— Ведьма из-под колеса!..
— A-а! Милости просим!
И они начали потихоньку шептаться между собой. О чем они говорят? Я стал прислушиваться. Ведьма звала Колдуна к Лешему в гости. Колдун пошептал ей что-то и показал рукой в тот угол, где лежал я. Со страху я поджал ноги, спрятал голову под кулек и начал просить в мыслях добрую Волшебницу спасти меня от смерти. И вдруг с шумом раскрылась маленькая дверка, и вся в лунном свете появилась похожая на белого ангела добрая Волшебница… Колдун захрапел, притворился спящим, а Ведьма моментально превратилась опять в пустой кулек из-под муки. Тихо вошла добрая Волшебница в маленькую избушку, и в ней стало вдруг светло, словно много-много свечей зажгли чьи-то невидимые руки…
Ласково улыбнулась мне синеглазая Волшебница и молча протянула свою красивую, точно из мрамора сделанную, руку. Я поднялся на ноги, отряхнулся от мучной пыли и подал ей руку. Когда мы выходили из маленькой двери, я посмотрел на лежавшего Колдуна: один глаз у него был крепко закрыт, а другой со злобою смотрел в нашу сторону.
— Садись ко мне на спину! — ласково сказала добрая Волшебница и помогла мне устроиться на ее спине. Ногами я обвил ее стан, а руками обнял мягкую теплую шею.
— Тебе будет тяжело! — сказал я.
— Держись крепче! — сказала добрая Волшебница и вдруг побежала по лужку все быстрее и быстрее. Серебристая пелена, перекинутая через ее плечи, стала развеваться от ветра, быстрые ноги Волшебницы едва касались земли, золотистые волосы рассыпались по плечам и щекотали мне лицо. Мне было и страшно, и приятно, дух замирал у меня, как это бывает, когда очень высоко качаешься на качели… Я оглянулся назад и обмер от ужаса: крыша ветряной мельницы отделилась от нее и, махая своими крыльями, летела следом за нами. А на крыше сидел, держась за шпиль, Колдун рядом с Кулем из-под муки… Я закричал от ужаса и крепко сжал ноги и руки.
— Колдун летит за нами! — шепнул я в розовое ушко Волшебницы.
— Держись крепче! — крикнула она, и вдруг серебристое покрывало, трепавшееся за ее плечами, превратилось в крылья, которые начали рассекать воздух с такой силою, что с каждым взмахом слышался резкий свист… Под руками я почувствовал вдруг мягкие перья и только теперь увидел, что лечу на дивном белом лебеде…
— Гоу-гоу! — кричал белый лебедь с синими глазами и все дальше улетал от махавшей крыльями крыши мельницы… От встречного ветра у меня свалилась шапка, я посмотрел вниз, как она падала, и сердце у меня сжалось от страха, а голова стала кружиться… Я закрыл глаза и прижался к мягким белым перьям лебедя…
— Гоу-гоу! — жалобно звучал крик его в небесах и отдавался в молчаливых лесах на земле…

Волшебный лес

Должно быть, я заснул на мягкой спине летящего лебедя, потому что не помню, когда и куда улетел он. Раскрыв глаза, я увидал хмурые корявые ветки огромных сосен, через которые синели маленькие кусочки неба. Должно быть, было уже утро, потому что кое-где на бледно-зеленом мягком мху золотились солнечные пятна… Присев и оглядевшись вокруг, я убедился, что лежу в каком-то необыкновенном лесу: деревья такие высокие, что не видно вершин их, а стволы у них такие толстые, что пять человек, схватившись за руки, не могли бы обнять одного, самого тоненького из деревьев. И мох был необыкновенный: местами розовый, местами бледно-зеленый, а местами золотистый. И такой пышный, что на него можно было с разбегу падать, как в мягкую пуховую постель. Были сосны с желтыми стволами и янтарной смолой, были старые дуплистые березы, ветви которых, как зеленая бахрома, опускались почти до земли, образуя просторные шатры, были и такие деревья, которых я никогда до сей поры не видал: в два ствола, похожих на огромные вверх поднятые человеческие ноги, или в один толстый ствол, разделяющийся вверху на два более тонких, похожие на человека с поднятыми к небу руками.
Тихо пошел я в глубь леса, пугливо озираясь по сторонам. Неожиданно под самыми ногами у меня захлопала крыльями какая-то птица и полетела прочь с пронзительным криком.
— Ой-ой! — закричала эта птица и скрылась в чаще переплетающихся ветвей.
Я успел заметить, что ножки у ней были золотые, шейка пунцовая, крылья прозрачные, как у коромысла, а головка совсем круглая с прической, какую делает себе мама… И тут я догадался, что попал в Некоторое Царство-Государство, о котором так много рассказывала нам старая няня.
Я так взволновался от этого, что вдруг почувствовал голод и вспомнил, что не пил утром чаю. ‘Верно, теперь наши сидят на террасе и пьют чай с хлебом и маслом!’ — подумал я и загрустил, потому что соскучился по маме, папе, по Володе, по террасе, по своей кроватке… Присел я под огромным деревом и заплакал… Опустил голову и вижу сквозь слезы, что под большим зеленым листом прячется преогромная красная ягода. И радостно улыбнулся и протянул руку… Вот так ягода! Величиной с грецкий орех! Сорвал, понюхал: земляника! Никогда не видел такой земляники… Откусил и засмеялся: так вкусно и приятно сделалось во рту. Вытер рукавом глаза и нос и стал ползать на коленях по мху и траве, отыскивая дивную землянику. Вот если бы набрать такой земляники и принести домой маме! Все удивились бы и похвалили… Земляники было не особенно много, но зато каждая ягода равнялась целой горсти наших. Одна попалась величиной с куриное яйцо… Выскочил из кустов какой-то зверь. Сперва я думал, что это теленок, но по ушам и прыжкам его догадался, что это заяц. Такой большой, а трус, как и наши зайцы!.. Захлопал я в ладоши и закричал: ‘Держи его!’ — и со всех сторон ответило мне: ‘Держи его!’, деревья зашумели листьями, словно рассердились, полетели в разные стороны диковинные птицы, наполнив весь лес своими криками, и вдруг потемнело вокруг. Постоял я тихо на месте, потом взглянул вперед и вижу, что идет большой Белый гриб[4] в коричневой шляпе и машет саблей, сделанной из острой осоки, и сердитым старческим голосом кричит:
— К оружию!
И вот прятавшиеся прежде в траве и мху грибы забегали во все стороны в лесу, на бугорках и на муравейниках под соснами появлялись грибы Красноголовики, сидящие верхом на зеленых лягушках, и трубили из соломинки, с вставленными в концы их венчиками гвоздиками. Там и сям появлялись под начальством разноцветных Мухоморов марширующие куда-то тонкие Опенки. Где-то заиграли марш комары-музыканты, и послышались воинственные клики, какие я слышал иногда на городской площади, — когда там солдаты встречали генерала.
Это было такое удивительное зрелище, что я стоял, как вкопанный, около дерева, похожего на человека с поднятыми вверх ногами, и с жадным любопытством смотрел на происходящее, не подозревая никакой опасности. Прямо передо мною тянулась и пропадала меж деревьев узенькая укатанная дорожка, и вот со всех сторон на нее выходили полки грибов, пешие и конные, — на лягушках. Впереди шел огромный Белый гриб в коричневой шляпе и в мундире, сшитом из прошлогодних листьев, с саблей из осоки. Рой комаров кружился впереди войска.
— Смирно! — скомандовал Белый гриб, и все разноцветные Мухоморы повторили эту команду. Потом Белый гриб махнул саблей, комары заиграли марш, и все войско двинулось под музыку по дорожке прямо на меня.
Случайно оглянувшись, я увидел, что и сзади на меня наступает несметная грибная сила… Не успел я обдумать, как мне поступить, как со всех сторон закричали грибы ‘ура!’ и бросились на меня… Сперва мне было это только забавно. Я уничтожал неприятелей целыми десятками, притоптывая обеими ногами, но, к моему ужасу, количество грибной армии не уменьшалось, а увеличивалось: со всех сторон подходили новые грибные полки и смело шли мне под ноги. Скоро у меня под ногами образовалось месиво из раздавленных грибов, и ноги стали скользить, как по льду, а главное — они заметно уставали, и меня тянуло сесть.
— Уже устает! — закричали со всех сторон, и кто-то из грибных генералов, проскакав на зеленой лягушке, скомандовал:
— Огонь из всех орудий!
Грибы-артиллеристы хватали высохшие Дождевики и, хлопая ими, бросали в меня со всех сторон… Скоро весь воздух около меня наполнился похожей на желтый дым пылью лопающихся Дождевиков, эта пыль лезла мне в горло, в нос и в глаза. Я начал чихать, из глаз потекли слезы, начал одолевать кашель. А ноги так устали, что отказывались работать… Целые миллионы крупных, как черные пуговицы, муравьев, подходили грибам на помощь, а длинные тощие и голодные комары-музыканты, трубя победу, ринулись на меня в атаку… Ах, как я жалел теперь, что второпях оставил свое ружье у Колдуна на мельнице!
Дело принимало скверный оборот. Теперь я уже сознавал всю опасность своего положения: ноги скользили, разъезжались в стороны, и я каждый момент мог упасть, муравьи окружали снизу, комары сверху. Бежать было опасно, потому что легко было поскользнуться и упасть. А этого только и добивался бесчисленный неприятель, потому что как только я свалился бы наземь, грибы тысячами полезли бы мне в рот, нос и все лицо, пыля вонючей пылью Дождевиков, а муравьи с комарами стали бы наносить мне тысячи ран по всему телу, пока я не потерял бы сознанья и не был бы насмерть замучен соединенными силами неприятеля.
— Сдаюсь!.. — закричал я и, привязав на палку носовой платок, замахал белым флагом.
— Ложись! — потребовали сотни вражеских голосов, и лягушки затрещали в барабаны.
Но я понял коварство неприятеля и не лег. Напротив, мне сейчас же пришла мысль подняться вверх, а не опуститься вниз. Быстро обернувшись к дереву, я ухватился за сучок и начал карабкаться по стволу. Много смельчаков из муравьиной армии и из отряда комаров-музыкантов ринулись следом за мной, но я чувствовал, что теперь не погибну, и эта надежда увеличила мои ослабшие силы. Я с ловкостью кошки карабкался все выше и выше, пока не достиг вершины одного из стволов… Отсюда я уже спокойно взглянул вниз и мог видеть ту суматоху, которая поднялась среди обманутого неприятеля. Доползающих до меня муравьев я сбрасывал щелчками вниз, а самоотверженных комаров давил без всякой жалости прямо на своем лице…
Вплоть до ночи отсиживался я на дереве, похожем на поставленного вверх ногами человека, и, обламывая сухие ветки, бросал ими в отступающего в страшном беспорядке неприятеля. Скоро вокруг все стихло. Только сторожевые огоньки из Ивановых червячков указывали на местоположение неприятельских войск…
— Что же делать? Милая, добрая Волшебница! Помоги мне!.. — шептал я.
И вдруг темный страшный лес огласился грустным звонким криком лебедя:
— Гоу-гоу!..
Зашумели над моей головою сильные крылья, и белый лебедь опустился на траву около самого дерева, на котором я отсиживался. Но когда я опустил радостный взор на землю, там, вместо лебедя, стояла знакомая, похожая на белого ангела девушка, моя добрая и милая Волшебница. Как только в лесу прозвучал крик лебедя, все сторожевые огни неприятеля сразу потухли…
— Бедный мальчик! Где ты? — раздался нежный голос озирающейся вокруг белой девушки.
— Я здесь! — радостно закричал я и начал торопливо спускаться по стволу дерева на землю.
Еще обламывая сухие ветки, чтобы кидать их в неприятеля, я слышал какие-то слабые стоны, но, занятый своим спасением, не обратил на эти стоны никакого внимания. Теперь, слезая, второпях, я обломал живую ветку и ясно расслышал, как простонало мое дерево, и почувствовал на своей руке теплую клейкую влагу. При свете, который исходил из белых одежд доброй Волшебницы, я увидел на своей руке кровь… Сперва я думал, что я поранил себе руку до крови, но потом убедился, что кровь текла из обломанной мною ветки… Я весь задрожал от испуга и изумления и, спрыгнув раньше времени на землю, подбежал и прижался к белой девушке…
— Не бойся, милый мальчик! Теперь я не дам тебя в обиду! — сказала она, гладя меня по голове и ласково заглядывая в мои глаза.
Я молча показал ей на дерево и сказал:
— Из него течет кровь!.. Оно стонет…
Добрая Волшебница приблизилась к этому дереву, поцеловала его и сказала:
— Встань, бедный великан, на ноги!..
И совершилось такое, чему, конечно, никто не поверит. И я не поверил бы, если бы не видал этого своими глазами. Дерево, похожее на перевернутого вверх ногами человека, стало тихо опускать свои, похожие на ноги, стволы, когда обе вершины стволов, перегнувшись, коснулись земли, вдруг вырвался из земли общий ствол с мохнатым корнем, и пред нами предстал Великан с всклокоченной, давно нечесанной головою, стоявший на двух широко расставленных ногах. Великан еще напоминал немного дерево, потому что вместо одежды его покрывала древесная кора, а вместо двух рук были две толстые ветки. Но вот белая девушка дотронулась до этих ветвей, и они быстро превратились в руки. С радостным смехом, гулко разносившимся по молчаливому лесу, Великан сдирал с себя древесную кору, и там, где отрывалась кора, показывалось голое тело… Когда Великан сделался совершенно человеком, он упал на колени перед доброй белой девушкой и поцеловал ей ногу. А потом он со смехом посмотрел на меня и сказал:
— Шалун! Погляди, что ты сделал с моей рукой!
Я взглянул и увидел, что на левой руке Великана не хватает одного пальца, и алая кровь струится из того места, где он должен бы был расти.
— Я тебя не трогал! — испуганно оправдывался я, опустив глаза в землю.
— Никогда не ломай у деревьев свежих веток! Ты сломал мне палец!.. А впрочем тебе было не до меня, и поэтому я тебя прощаю…
Добрый великан
— Береги его! — сказала белая девушка, упала на траву, покатилась и, обратившись в белого лебедя, громко взметнула крыльями и скрылась из виду. Только долго еще с высоты падал на землю и носился по лесу грустный крик лебедя:
— Го-у! Го-у!..
Проходила ночь — красным светом выходящего солнца озарились вершины деревьев.
Оставшись с глазу на глаз с Великаном, я так оробел, что начал плакать и кричать:
— Ма-а-ма!
Великан был страшный. Все тело его обросло зелеными волосами, и только на груди и лице оставались чистенькие местечки да на локтях и коленках волосы обтерлись и вылезли. Кое-где в волосах еще болтались куски древесной коры, а на спине еще сохранились небольшие обломанные ветки с листочками. Особенно страшна была голова Великана: волосы на ней еще перемешивались с длинными древесными корнями, и от этого голова была похожа на только что выдернутую из грядки огромную круглую редьку. Так как голова и плечи Великана были долго в земле, то кое-где на них остался мох, песок и гнилые листочки с ползающими на них червяками.
— Ма-а-ма! — кричал я.
Вдруг раздался такой гул в лесу, словно кто-то выстрелил из ружья, и множество листьев посыпалось со всех деревьев, а с некоторых упали на землю прятавшиеся в ветках птицы. Я упал в мох, словно меня сшиб с ног могучий порыв ветра, и не сразу понял, что случилось… Раздался вторично такой же гул, и тут я увидел, от чего этот гул происходит: это чихал Великан!..
— Будьте здоровы! — робко пискнул я, лежа во мху.
— Спасибо! — сказал Великан, утирая приятные слезы от чихания.
— Больше не будете чихать?..
— Прочихался, голубчик!.. Есть что-то хочется…
— Вы меня съедите?!
— Тебя?.. Я ведь не людоед, а такой же человек, как и ты, только очень большой!.. Не бойся! Первым делом, давай выберем место для костра и испечем каштанов… Ты ведь, наверно, любишь каштаны?
— Очень! Я воевал с грибами, муравьями, лягушками и комарами и очень устал и проголодался…
— Вот и отлично!
Мы пошли отыскивать лужайку для костра. По дороге Великан остановился под огромным деревом, схватил его обеими руками за ствол и начал трясти. Каштаны величиной с хороший апельсин посыпались, как дождь с неба. Один попал мне в голову, и я вскрикнул от боли. На моей голове вскочила шишка не меньше самого каштана, что очень рассмешило Великана. Когда он смеялся, я чувствовал, как в моем животе все трясется… Словно я ехал в телеге по мерзлым кочкам…
— Перестань смеяться! У меня начинает болеть живот! — попросил я Великана.
Начал я собирать по дороге обломки сухих веток для костра, но Великан улыбнулся и велел бросить это занятие. Попалась высохшая сосна, Великан подошел, выдернул ее и, взяв в руку, пошел с ней, как с тросточкой. Нашли широкий лужок, весь усеянный пурпуровыми цветами, и здесь уселись на мягкой, словно бархатной, траве, залитой радостным солнцем. Солнце здесь казалось вдвое больше, и вдвое ярче светило оно, а поэтому и радость от солнечного света была вдвое сильнее той, которую мы обыкновенно испытываем… Мне хотелось прыгать, хохотать, кувыркаться, петь и кричать…
Великан взял сухую сосну и об колено ноги наломал из нее дров. Потом взял два полена и так сильно ударил их друг о друга, что оба они загорелись. Зажгли костер. Напекли каштанов и плотно покушали. Великан съел не меньше сотни каштанов, а я съел три и был сыт по горло.
— Теперь я сосну, — сказал Великан, — а ты побегай и поиграй!
Сладко потянулся он и лег на спину, опершись согнутой ногой в землю. Заснул Великан и начал храпеть… Боже мой, как он храпел! Помню, были мы в зверинце, и там я слышал, как рычит лев. Вот так же, если не сильнее, храпел спящий Великан. С ужасом и удивлением из кустов выглядывали голубые олени, белые, как снег, зайцы с теленка величиной, волки, равные по росту лошади, — и в испуге бежали прочь… С деревьев валились листья и еловые шишки, сотрясалась сама земля около нас, и в безумном испуге разлетались по лесу сороки с серебряными хвостами… Сперва было неприятно и хотелось уйти. Об этом я уже подумывал, но обилие всяких зверей в лесу останавливало меня от побега. С Великаном было спокойно. Добрая Волшебница велела ему беречь меня… Привык я к храпу Великана, только в ушах стоял звон, словно туда залезли надоедливые комары-музыканты. Я сидел, смотрел, как спит Великан и как при каждом дыхании у него высоко вздымается живот…
‘Точно морская волна!..’ — подумал я, и мне захотелось покачаться на животе у Великана.
Недолго думая, я вскарабкался по ноге на живот Великана, прилег и начал приятно покачиваться. Было здесь мягко и тепло, потому что живот у Великана был мохнатый, и скоро я задремал. И приснился мне сон, будто бы я плыву один в лодке по морю, а на море начинается буря, и лодку высоко подбрасывает на сердитых зеленых волнах, похожих на бегущие друг за другом горы… Не знаю, долго ли я спал. Проснулся я от страшного толчка и, когда открыл глаза, то лежал в мягком мхе шагах в десяти от Великана… Великан кашлял. Очевидно, от этого кашля меня и сбросило с живота на землю.
Огромное солнце пылало на небе, и свет его был в лесу необыкновенный: проникая через вершины и сплетшиеся вверху ветки деревьев с разноцветными листьями, этот свет ложился на траву и мхи разноцветными пятнами: синими, как небо, красными, как малина, желтыми, как лимон… Местами эти пятна перемешивались друг с другом, и тогда казалось, что с неба упала на землю и разбилась на неровные куски яркая радуга.
Становилось жарко, хотелось пить.
— Пойдем к Розовому Озеру! — сказал Великан, протирая глаза спросонья.
— Далеко оно, это озеро?
— Сто верст отсюда.
— Не скоро дойдем. А хочется очень пить…
— Через час дойдем! — сказал Великан и поднялся на ноги.
— Я могу пройти в час только три версты. А сто верст я даже не могу пройти в месяц!..
— Ты сядешь ко мне на плечо! Ну-ка! Иди скорей!
Я подошел. Великан засунул мизинец мне за пояс и поднял меня.
— Держись за бороду! — сказал он и зашагал огромными шагами по лесу.
Я сидел на плече, словно на крыше нашей дачи, и держался за шею Великана, как держался когда-то за трубу. Приподняв правую руку, Великан обламывал мешавшие нам коряги и толстые ветки деревьев и швырял их в сторону. Позади нас оставалась дорога, похожая на просеку, какие делают в наших лесах. Шел он так быстро, чт
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека