Въ чемъ же состоятъ увлеченія антропологической школы уголовнаго права?
Въ чемъ же состоятъ увлеченія антропологической школы уголовнаго права?
(Размышленія, вызванныя статьею проф. Анучина).
Дмитрій Дриль.
‘Русская мысль’, кн.VI, 1890
В чем же состоят увлечения антропологической школы уголовного права?, Дриль Дмитрий Андреевич, Год: 1890
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Въ майской книжк Встника Европы напечатана статья проф. Д. Н. Анучина, посвященная разбору недавно выпущенной мною книги Психофизическіе типы въ ихъ соотношеніи съ преступностью и ея разновидностями. Заключающіяся въ стать замчанія почтеннаго автора, въ значительной мр отличающіяся общимъ характеромъ, я не могу оставить безъ отвта по весьма многимъ причинамъ.
Научное направленіе, извстное подъ именемъ антропологической школы уголовнаго права, иметъ за собой сравнительно недолгое прошлое, если, конечно, не считать и всхъ подготовительныхъ стадій къ нему. Это направленіе, будучи новымъ, не нашло, однако, нетронутой почвы. Напротивъ, въ сред своего изслдованія оно столкнулось съ издавна развивавшимися, различно наслоившимися и, подъ вліяніемъ времени, глубоко укоренившимися взглядами, сопутствовавшими разнообразной исторической практик.
Вредоносныя дйствія, извстныя подъ именемъ преступленій, сфера которыхъ въ различныя времена была различна, всегда вызывали противъ себя реакцію, первоначально подсказывавшуюся исключительно слпымъ совтникомъ — возбужденною эмотивною сферой, и порождали вмст съ практикой преемственно видоизмнявшіеся взгляды какъ на преступленіе и преступника, такъ и на то, что мы называемъ наказаніемъ. Начиная съ эпохи междуродовыхъ войнъ и разграбленій и проходя черезъ эпоху кровавой мести, факультативныхъ и потомъ обязательныхъ выкуповъ, государственныхъ казней и устрашенія и т. д. и слдя при этомъ за вліяніемъ отражавшихъ особенности этихъ эпохъ различныхъ идей: идеи частнаго вреда, нарушенія общаго мира, нарушенія запрета государственной власти, грха, идеи возмщенія, отмщенія, вознагражденія, устрашенія, искупленія и возмездія и т. д. Мы можемъ наблюдать интереснйшую филіацію и взаимодйствіе идей, приводящія къ боле новйшимъ, весьма сложнымъ въ ихъ существ взглядамъ на преступника, преступленіе и наказаніе съ соотвтствующею имъ конструкціею практическихъ мропріятій.
Всякое новое направленіе, задавшееся цлью всесторонне изучить, при помощи новыхъ методовъ, явленія преступленій и самого преступника, а, также и боле дйствительныя средства борьбы съ преступностью человка, очевидно, должно было столкнуться съ этимъ чрезвычайно сложнымъ наслдіемъ далекаго прошлаго, неминуемо должно было встртить сильное и часто инстинктивно развивающееся противодйствіе со стороны укоренившихся взглядовъ и выдержать упорную борьбу за право своего существованія, за свои пріемы и свои начальные выходы. И мы дйствительно видимъ, что антропологическая школа выдерживаетъ подобную борьбу и съ величайшимъ трудомъ понемногу прокладываетъ свой путь къ общему признанію. Различными ея противниками, въ ихъ совокупности, отрицается большая часть ея основныхъ положеній, а нкоторыми и самое ея право на существованіе.
При такомъ положеніи, послдователямъ уголовно-антропологической школы необходимо касаться по возможности всхъ сыплющихся на нее возраженій и нападокъ. Только такимъ путемъ имъ и будетъ возможно разъяснить и устранить различныя недоразумнія и неврныя пониманія, съ необходимостью возникающія при нарожденіи всякаго новаго направленія. Для уголовно-антропологической школы это тмъ боле необходимо, что изучаемые ею вопросы въ значительной мр суть вопросы науки прикладной, вопросы практическіе, всегда живо интересовавшіе общество, вс члены котораго такъ или иначе принимали и принимаютъ участіе въ ихъ разршеніи. Вслдствіе этого, и ученія школы должны разсчитывать не на спеціалистовъ только, которые и безъ поясненій значительно легче разбираются въ спорныхъ вопросахъ, но и на большую публику вообще. Только при условіи яснаго пониманія съ ея стороны возможно серьезное вліяніе новыхъ взглядовъ на практику, которая затрогиваетъ самые жизненные интересы многихъ членовъ общества и часто порождаетъ теперь крайне нежеланныя и печальныя слдствія.
Въ виду всего этого, я съ большимъ удовольствіемъ остановлюсь на замчаніяхъ уважаемаго проф. Анучина, спеціалиста въ области антропологіи, и постараюсь по возможности разъяснить нкоторыя недоразумнія, по моему мннію, породившія весьма многія изъ нихъ.
Всеобщій опытъ всегда различалъ людей по особенностямъ ихъ психическаго существа на людей хорошихъ и дурныхъ и, вслдствіе того, на людей, наклонныхъ, съ одной стороны, къ добру, а съ другой — къ различнымъ порокамъ, а въ томъ числ и преступленіямъ. Таковъ былъ и есть неоспариваемый никмъ повседневный опытъ. Исходя отъ него и слдуя вполн основательному примру психіатріи, антропологическая школа уголовнаго права задалась стремленіемъ выяснить, и, притомъ, въ ихъ генезис, т различныя органическія особенности (при этомъ я понимаю это выраженіе въ широкомъ смысл), которыя необходимо сопутствуютъ, лежатъ въ основ дурныхъ особенностей характера, предрасполагающихъ, при соотвтствующихъ условіяхъ, къ различнымъ порокамъ и преступленіямъ. Это стремленіе является необходимымъ логическимъ слдствіемъ современнаго развитія психологіи или, врне, психофизіологіи и психіатріи, которыя по отношенію къ каждому душевному явленію и каждому душевному разстройству и уклоненію, какъ бы незначительны они ни были, исходятъ всегда отъ органической основы, отъ неизмнно сопутствующихъ органическихъ процессовъ. Такое пріурочиваніе представляетъ собою основное положеніе этихъ наукъ, оно является результатомъ всего ихъ предшествующаго научнаго опыта. А если такъ, то было бы странно и даже невозможно допустить, что въ то время, какъ въ основ явленій, напримръ, гнва, боле стойкой и длящейся раздражительности, бредовыхъ идей лежатъ и опредленные органическіе процессы и различныя измненія въ нихъ, въ основ же явленій жестокости и кровожадности, предрасполагающей, при извстныхъ условіяхъ, къ дйствію убійствомъ, и въ основ явленій нравственной дряблости, предрасполагающей, также при извстныхъ условіяхъ, къ стремленію жить на счетъ другихъ при посредств преступленія и т. д.,— они отсутствуютъ и не оказываютъ ршающаго вліянія. Все это явленія хотя и различныя, но однородныя. Если въ основ чувствъ и мышленія вообще лежатъ органическіе процессы и ихъ особенности, то они же необходимо лежатъ и въ основ ихъ многообразныхъ оттнковъ, изъ которыхъ многіе играютъ ршающую роль въ человческой преступности и ея разновидностяхъ.
Эти положенія вполн примнимы, строго говоря, и по отношенію къ такъ называемымъ случайнымъ преступникамъ. Вдь, и при стеченіи сравнительно сходныхъ неблагопріятныхъ условій далеко не вс люди впадаютъ въ преступленіе, а только нкоторые — мене совершенные и въ томъ или другомъ отношеніи недостаточные и не вполн приспособленные типы и, притомъ, именно вслдствіе этой своей недостаточности, хотя, можетъ быть, сравнительно очень слабой. Въ природ нигд [нтъ рзкихъ граней, а только неуловимые и безсчисленные переходы и оттнки.
Съ другой стороны, неблагопріятныя условія окружающей обстановки всегда неминуемо оставляютъ свой боле или мене глубокій слдъ и, дйствуя невыгодно на неразрывно соединенную психо-физику, тмъ самымъ порождаютъ въ организм человка боле или мене длящіяся и ооле или мене устойчивыя неблагопріятныя органическія состоянія, хороша извстныя каждому по собственнымъ личнымъ наблюденіямъ и опытамъ, которыя и становятся, вмст съ предрасполагающими причинами, непосредственными опредляющими моментами преступныхъ дяній подобна тому, какъ вспышка гнва, наприм., сопутствуемая временными уклоненіями въ органическихъ процессахъ, становится непосредственнымъ опредляющимъ моментомъ того или другаго безразсуднаго дйствія. На этихъ, въ сущности, явленіяхъ и основывается такъ называемая ‘соціальная теорія преступности, которую, по какому-то странному недоразумнію, протянуполагаютъ теоріи органической. Мы не знаемъ жизни человческаго организма вн вліяній условій соціальной жизни, а потому не можемъ и не должны говорить о какой-то соціальной теоріи преступленія или теоріи органической, а только о соціально-органической теоріи. Поэтому же несправедливо и замчаніе проф. Анучина, что ‘центръ тяжести’ вопроса, по ученію антропологической школы, лежитъ ‘въ порочной или оскудлой организаціи преступника’. Вдь, сама эта организація, по ученію школы, есть послдствіе вліяній, существующихъ и развивающихся въ общественной сред.
Приступая къ изученію соотношенія физическаго и психическаго въ сфер преступленія, я не считалъ выгоднымъ для дла ограничиться изученіемъ исключительно только преступника. Поэтому я ршилъ призвать на помощь, съ одной стороны, результаты физіологическаго эксперимента, а съ другой — воспользоваться вковымъ медицинскимъ опытомъ вообще, и, въ особенности, психіатрическимъ. Этотъ путь я считалъ и продолжаю считать наиболе надежнымъ. Накопленный медицинскій и психіатрическій матеріалъ, въ его цломъ, представляетъ, по моему мннію, наиболе обоснованное, что у насъ есть въ областяхъ, соприкасающихся съ изученіемъ души человка. Въ немъ мы можемъ наблюдать, съ одной стороны, т или иныя органическія разстройства и уклоненіи, а съ другой — устойчиво сопутствующія имъ психическія измненія и, притомъ, нердко въ основныхъ особенностяхъ психическаго существа. Сравнивая затмъ послдніе элементы съ соотвтствующими элементами, обычно наблюдаемыми и въ сфер преступленія, мы безъ труда можемъ подмтить ихъ значительное сродство, что и даетъ намъ основаніе обращаться за помощью къ медицинскому и особенно психіатрическому опыту для выясненія явленій, лежащихъ въ основ субъективной стороны преступленія, и боле отдаленныхъ причинъ, подъ вліяніемъ которыхъ вырабатываются неблагопріятныя особенности, обусловливающія наклонность къ преступленію.
Это значительное сродство элементовъ, часто рзко бросающееся въ глаза, издавна было подмчено, и его наблюденіе отразилось на ученіи знаменитаго французскаго психіатра Esquirol’а о мономаніяхъ преступленій и на ученіи Prichard’а о нравственномъ помшательств. Послднія, не будучи продуктомъ досужей фантазіи, смнились боле широкимъ, боле разработаннымъ и ‘стройнымъ’ ученіемъ знаменитаго Могеія о физическомъ и нравственномъ вырожденіи и регресс породы, развивающемся подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ условій окружающей обстановки и служащемъ основаніемъ наклонности къ дурнымъ, порочнымъ и даже преступнымъ дйствіямъ.
Глубокое и многообъемлющее ученіе Могеія, дальнйше развитое и дополненное новйшими работами, стремилось и стремится распространиться и на область преступленія. И это стремленіе также не есть плодъ досужей фантазіи, а необходимое слдствіе все подвигающагося впередъ боле тщательнаго изученія преступника въ его наслдственномъ и личномъ прошломъ, въ его особенностяхъ, наблюдаемыхъ посл преступленія въ тюрьм, на опытъ которой въ моей работ есть весьма много указаній, и въ производящихъ его соціальныхъ причинахъ. Въ то же время, оно есть необходимое слдствіе и такъ называемой соціальной теоріи преступленія, съ которою такъ носятся нкоторые изъ нашихъ противниковъ, не усматривающіе ея дальнйшихъ слдствій. Неблагопріятныя условія жизни, какъ учитъ повседневный медицинскій опытъ, производятъ и неблагопріятныя органическія измненія, которыя, передаваясь въ большей или меньшей мр по наслдству, порождаютъ и недостаточныя вырождающіяся организаціи. Вырожденія же не представляютъ собою всегда себ равныхъ величинъ. Общее понятіе вырожденія охватываетъ собою цлую совокупность различныхъ степеней и оттнковъ до самыхъ слабыхъ включительно и соотвтствующихъ различнымъ степенямъ и оттнкамъ въ органическихъ уклоненіяхъ съ различною мрой устойчивости.
Задавшись мыслью о своей работ, результаты которой изложены въ трехъ уже выпущенныхъ мною книгахъ, составляющихъ, въ сущности, одно нераздльное цлое, я хорошо напередъ видлъ и понималъ всю предстоявшую мн трудность при выясненіи факторовъ человческой преступности и причинъ, ихъ порождающихъ, на что и указалъ на первыхъ же строкахъ перваго тома своего сочиненія. Эта ясно сознававшаяся мною трудность всегда заставляла меня заботиться о томъ, чтобы выводы имли подъ собою фактическое основаніе, и чтобы путь, которымъ они получены, былъ у всхъ на виду и всегда допускалъ проврку. Та же ясно сознававшаяся трудность и сложность вопроса подсказывала мн большую осторожность въ форм выраженій и вынуждала меня постоянно напоминать читателю о нкоторой ‘гипотетичности характера объясненій’ и тмъ самымъ постоянно держать его на-сторож. Но воздержаться отъ обобщеній и ограничиться однимъ перечнемъ фактовъ я, конечно, не могъ. Во-первыхъ, для такихъ обобщеній, по моему мннію, въ противность мннію г. Анучина, уже приспло время и многое для нихъ подготовлено въ другихъ областяхъ знанія, на которыя я указывалъ. Во-вторыхъ, фактъ самъ по себ, какъ ни велико его значеніе, только единица матеріала, изъ котораго воздвигается постройка. Кром него, необходима обобщающая, связующая мысль, созидающая все зданіе. Только эта послдняя указываетъ надлежащее мсто каждому отдльному факту, только она освщаетъ его истинный смыслъ и значеніе. Безъ нея собраніе фактовъ — куча безпорядочно сваленнаго матеріала, въ которомъ пока нельзя разобраться, который нельзя хорошо оцнить и обозрть и который пока еще не приноситъ пользы. Только обобщающая мысль вноситъ первый порядокъ, распредляетъ факты на т или другія родственныя группы и даетъ намъ возможность овладть ими. И начальныя, иногда не вполн врныя обобщенія, обоснованныя на недостаточныхъ наблюденіяхъ, внося извстную систему, порядокъ и осмысленность, тмъ уже самымъ оказываютъ намъ услугу и даютъ возможность, путемъ дальнйшихъ проврокъ и изученія, подмчать вкравшіяся ошибки, исправить ихъ и успшно подвигаться дале въ пониманіи связи явленій. Вотъ почему возможныя объясненія всегда играли такую роль въ наук и всякое время имло ихъ въ свою очередь. Во всхъ естественныхъ наукахъ и теперь есть весьма много положеній, которыя вовсе не представляютъ собою безповоротно доказанныхъ истинъ, но это нисколько не умаляетъ и не уничтожаетъ ихъ современнаго значенія.
Г. Анучинъ обвиняетъ меня въ большой смлости обобщеній. Я постараюсь показать дале, насколько справедливо это обвиненіе по существу. Теперь же, посл всего уже сказаннаго, замчу лишь, что о смлости обобщеній могла бы быть рчь только въ томъ случа, если бы свои возможныя объясненія я выдавалъ за вполн доказанныя научныя истины и въ такомъ вид представлялъ бы ихъ читателю. Между тмъ, въ предисловіи къ своей книг я, напротивъ, предупреждаю послдняго и говорю слдующее: ‘Я далекъ отъ мысли считать представленныя мн истолкованія фактовъ вполн установленными и непогршимыми. Я глубоко убжденъ лишь въ безусловной Врности того пути, которому слдую для достиженія намченной цли. Истолкованія фактовъ легко могутъ оказаться недостаточными или неправильными, но самый путь и основное направленіе работы сохраняться’. ‘Вс эти объясненія представляютъ собою только попытку, которая, какъ таковая, всегда предполагаетъ дальнйшія, боле правильныя и совершенныя’. Такова въ дйствительности приписываемая мн смлость моихъ обобщеній.
Въ своей работ, вслдъ за общею психологіей, изучавшейся въ связи съ преступностью, я перешелъ въ только что выпущенномъ том, вызвавшемъ разборъ г. Анучина, къ частной психологіи преступности и приступилъ къ изученію особенностей основныхъ характеровъ органическихъ типовъ, причемъ велъ его на ряду съ указаніемъ условій, подъ вліяніемъ которыхъ вырабатываются они, и такимъ образомъ единовременно охватывалъ психологическую и соціальную сторону явленій, что и составляетъ одну изъ особенностей моего сочиненія.
Между тмъ, организмъ человка, лежащій въ основ его психическаго существа, не представляетъ собою однороднаго цлаго. Состоитъ онъ изъ различныхъ системъ органовъ, изъ которыхъ каждая исполняетъ свою особую работу и большею или меньшею степенью своего развитія, своими измненіями и уклоненіями, порожденными предшествующими упражненіями и опытами, вліяетъ черезъ посредство своего системнаго чувства и на соотвтствующія измненія того, что я назвалъ остовомъ психической личности. Но очевидно, что единовременно вести изученіе особенностей всхъ органическихъ системъ и ихъ вліянія я, конечно, не могъ. По необходимому пріему изученія сложныхъ многофакторныхъ явленій, подобныхъ явленіямъ психической жизни человка, я долженъ былъ расчленить сложное цлое, выдлить его отдльныя составныя части и изолированно изучать вліяніе ихъ особенностей. Въ выпущенной мною книг я и сдлалъ это и представилъ попытку изученія вліянія особенностей кровеносной системы, обусловливающей ту или иную степень энергіи питанія, а чрезъ то и ту, и иную степень силы организма и энергіи его дятельностей. Въ своемъ очерк я исключительно только съ одной этой стороны пока и разсматривалъ представляемые дйствительностью, сложные психофизическіе типы, временно игнорируя вс другія особенности послднихъ. Получились, конечно, односторонніе типы, но иначе пока и быть не могло. Изученіе другихъ сторонъ — задача будущихъ готовящихся очерковъ.
Все это я вполн ясно изложилъ въ своей книг, но г. Анучинъ, повидимому, не обратилъ вниманія на соотвтствующія мста, что и вызвало его несправедливый, какъ увидимъ, упрекъ, будто я не разъясняю того, что разумю подъ понятіемъ темпераментъ.
Посл этихъ предварительныхъ замчаній перейду теперь къ разсмотрнію по существу возраженій почтеннаго рецензента.
Приступая, посл краткаго изложенія содержанія и нкоторыхъ бглыхъ замчаній по его поводу, къ разбору моей книги, г. Анучинъ упрекаетъ меня въ ‘нкоторой односторонности взглядовъ’, въ ‘недостаточной критик источниковъ’ и, какъ я уже замтилъ выше, въ ‘наклонности къ довольно смлымъ обобщеніямъ’. По поводу послдней онъ замчаетъ: ‘эта наклонность сказывается уже въ исходной точк автора, въ пониманіи имъ совершеннаго и сильнаго органическаго типа хорошо уравновшенною и равномрно и полно развитаго человка’. Типъ этотъ, по мннію автора, характеризуется ‘сангвиническимъ темпераментомъ’, который ‘наиболе благопріятенъ для полнаго и правильнаго развитія организма и для наилучшаго выполненія всхъ функцій’.
И такъ, изъ приведеннаго мста статьи г. Анучина какъ бы выходитъ, что всякій хорошо питающійся организмъ, какимъ является сангвическій организмъ, для меня равнозначенъ съ хорошо уравновшеннымъ и равномрно развитымъ организмомъ. Очевидно, что здсь что-то не такъ. Но на это ‘не такъ’ г. Анучинъ не обратилъ должнаго вниманія и потому (впалъ въ недоразумніе, обусловленное недосмотромъ и послдующимъ неправильнымъ сопоставленіемъ взятыхъ у меня выраженій. Почтенный авторъ почему-то [не замтилъ одно предшествующее небольшое мсто въ моей книг, которое, однако, разъясняетъ приводимое имъ послдующее. Мсто это читается слдующимъ образомъ: ‘При сравнительно полномъ, сравнительно равномрномъ развитіи и другихъ органическихъ системъ, особенно при достаточно полномъ развитіи умственныхъ способностей съ ихъ регулирующимъ и задерживающимъ вліяніемъ, сангвиники обыкновенно представляютъ наилучшія формы здоровья и боле или мене совершенныя разновидности человческихъ личностей’. Вотъ къ кому, на самомъ дл, относятся послдующія слова о хорошо уравновшенномъ и полно развитомъ тип. Смю думать, что въ этомъ есть маленькая разница съ тмъ, что выходитъ изъ вышеприведеннаго сопоставленія въ стать г. Анучина.
Продолжая свой разборъ, почтенный авторъ замчаетъ, какъ я указалъ уже, что у меня будто бы не выяснено, что я разумю подъ темпераментомъ. Самъ же онъ склоняется въ пользу того предположенія, что подъ нимъ я разумю ‘степень и качество чувствованія’, зависящія отъ энергіи кровообращенія. При этомъ г. Анучинъ излагаетъ извстное ученіе о темпераментахъ, длящее ихъ на сангвиническіе, холерическіе, меланхолическіе и флегматическіе, и говоритъ, что я нсколько иначе, нежели другіе, понимаю, повидимому, сангвиническій темпераментъ.
Ученіе о темпераментахъ въ изложенномъ вид мн дйствительно представляется довольно неопредленнымъ и я въ своей работ вовсе не понимаю темперамента въ смысл ‘степени и качества чувствованія’. Можетъ быть, для меня было бы удобне вовсе не употреблять слово темпераментъ. Но я воспользовался готовымъ и употребительнымъ терминомъ, хотя всякому, сколько-нибудь внимательно читавшему мою работу, должно быть вполн ясно, что подъ темпераментомъ я разумлъ особенности ‘характера органическихъ типовъ’, ‘особенности остова психической личности’, зависящія отъ особенностей въ развитіи различныхъ системъ органовъ и налагающія рзкій отпечатокъ на все умственно-нравственное существо человка. Такъ понимаю темпераментъ не я одинъ, а многіе, и такое пониманіе иметъ за себя полное основаніе. Въ данномъ случа я разсматривалъ, какъ замчено уже выше, только одну изъ этихъ особенностей — степень силы кровеносной системы и энергіи питанія организма и проистекающую отсюда степень энергіи его дятельностей.
Оставляя въ сторон вопросъ о томъ, можетъ ли быть, при какихъ бы то ни было условіяхъ, чрезмрный и невыгодный избытокъ крови въ организм вообще, замчу только, что я даже и не вдавался въ сколько-нибудь подробное и детальное описаніе боле сильныхъ и совершенныхъ степеней. По особенностямъ моей задачи, он были для меня мало интересны. Главнымъ образомъ, были важны типы большаго или меньшаго оскуднія въ отношеніи развитія кровеносной системы, типы недостаточные и оскудвающіе въ этомъ отношеніи, въ ихъ связи съ преступностью, а потому подробному изученію ихъ особенностей и условій ихъ порожденія и развитія я и посвятилъ свою работу. Но и тутъ я не вдался въ слишкомъ уже большія подробности и въ описанія многообразныхъ варіацій и комбинацій, по соображеніямъ, указаннымъ въ примч. къ стр. 3..
Г. Анучинъ, если только я врно понимаю его, утверждаетъ дале, будто я считаю сангвиническій темпераментъ (‘единственно нормальнымъ’. Возражая противъ такого воззрнія, онъ замчаетъ, что въ вопрос о темпераментахъ нельзя сосредоточивать вниманія исключительно на современномъ европейскомъ обществ, и что антропологическая школа должна ‘включить въ свой кругозоръ вс извстныя разновидности человчества’. При этомъ онъ приводитъ въ примръ негровъ, какъ представителей сангвиническаго темперамента, и американскихъ индйцевъ, какъ представителей темперамента меланхолическаго, и примры ближайшихъ къ человку животныхъ.
Сангвиническія организаціи я никогда не считалъ, да и не могъ считать ‘единственно нормальными’. Такого утвержденія г. Анучинъ не найдетъ у меня на протяженіи всей книги и мн никакъ нельзя сдлать упрека ‘въ субъективной оцнк’ въ ‘изученіи естественно историческихъ явленій’, какъ это длаетъ г. Анучинъ. Поэтому и примры различныхъ народностей ничего не говорятъ противъ меня. Всмъ извстно, что различныя народности представляются различно одаренными, а, вмст съ тмъ, конечно, и различно конструированными. Вопросъ о причинахъ этой различной органической и психической одаренности — вопросъ пока еще очень темный, а потому вводить въ мое спеціальное изученіе различныя мало изученныя въ этомъ отношеніи народности и тмъ безъ нужды усложнять его съ моей стороны едва ли было бы цлесообразно. Процессъ постепеннаго оскуднія организма, со всми сопутствующими ему явленіями, можетъ быть съ удобствомъ изучаемъ и помимо этихъ народностей. Для этого европейско-американскій районъ — районъ вполн достаточный.
Не считая, какъ я уже сказалъ, сильный сангвиническій темпераментъ ‘единственно нормальнымъ’, я считаю его, однако, наиболе выгоднымъ въ отношеніи энергіи органическихъ дятельностей и только единственно въ этомъ отношеніи (и, само собою разумется, въ производныхъ отсюда отношеніяхъ), потому что большее или меньшее совершенство въ другихъ отношеніяхъ обусловливается и вліяніемъ другихъ органическихъ системъ. Что такое, въ самомъ дл, сангвиническая организація, какъ я понимаю ее? Это хорошо и энергически питающаяся организація, а такая организація, какъ я продолжаю думать и теперь, есть наиболе выгодная въ отношеніи энергіи органическихъ дятельностей. Полагаю, что ни одинъ проф. Bouchardat, въ качеств француза, но и многіе ученые многихъ другихъ народностей раздлятъ то же мнніе.
Однако, г. Анучинъ возражаетъ и противъ такого взгляда. Онъ говоритъ, что для его принятія нужно доказать, что сангвиническій темпераментъ преобладаетъ у наиболе культурныхъ націй или у выдающихся геніальныхъ личностей. А такихъ доказательствъ, по его мннію, у меня нтъ и быть не можетъ. У различныхъ культурныхъ націй и у выдающихся представителей человчества встрчаются и различные темпераменты, съ другой стороны, различные также темпераменты наблюдаются и между преступниками^ Такое разнообразіе проф. Анучинъ считаетъ выгоднымъ для человческаго прогресса: происходитъ дленіе культурныхъ задачъ и одинъ выполняетъ одно, а другой — другое, соотвтственно особенностямъ своего темперамента и характера.
Все это мсто, по моему мннію, показываетъ, что, съ одной стороны, проф. Анучинъ не совсмъ врно понимаетъ содержаніе моей работы, а съ другой — неправильно ставитъ вопросъ о доказательств. Повторяю, что въ своей книг я изучалъ инстинктивную природу человка пока только съ одной стороны,— со стороны степени энергіи питанія и вытекающей отсюда боле или мене устойчивой энергіи органическихъ дятельностей, а, между тмъ, существуютъ и другія стороны, изъ которыхъ каждая оказываетъ свое вліяніе на результатъ совмстной дятельности. Разборы типовъ Рудина и Обломова, съ сдланными къ нимъ примчаніями ясно показываютъ, какъ я понимаю дло. Между тмъ, высшая культурность, геніальность и преступность, — все это явленія очень сложныя, которыя нельзя выяснить изъ какой-либо одной стороны природы человка, наприм., изъ степени энергіи органическихъ дятельностей. Я этого и не длаю, а разсматриваю только, какую роль, въ числ прочихъ факторовъ, играетъ и эта сторона.
Несомннно, что у различныхъ культурныхъ народностей преобладаютъ и различные темпераменты, что различные же темпераменты встрчаются и между геніальными людьми и преступниками. Но это въ данномъ случа ровно ничего не доказываетъ. Конечно, и не сангвиники могутъ быть высоко-культурными и геніальными личностями, а сангвиники могутъ быть преступниками. Приведу примръ. Человкъ вообще можетъ быть сангвиникомъ и, въ то же время, вообще представлять сравнительно малое развитіе мыслительныхъ способностей и извращеніе половаго чувства, порождающія кровожадность. При такихъ особенностяхъ организаціи, онъ легко можетъ стать преступникомъ, при извстныхъ условіяхъ воспитанія и обстановки, но его наклонность къ преступленію въ такомъ случа будетъ обусловлена, конечно, не сангвиничностью, а другими особенностями природы.
Въ виду этого, мн едва ли нужно было предпринимать какія-либо безнадежныя статистическія изысканія. Мое положеніе о выгодности сангвиническаго темперамента обосновывается вовсе не на понятіи большей культурности или геніальности, а на ученіи о вліяніи энергіи питанія, о вліяніи крови, энергіи кровообращенія (послднему во 2-мъ выпуск моей работы посвящена особая глава) и на ученіи о вліяніи ихъ ослабленій. Ученія эти, думается мн, достаточно обоснованы въ наук и на нихъ можно опираться съ довольно достаточною степенью безопасности.
Я совершенно согласенъ съ проф. Анучинымъ, что разнообразіе особенностей иметъ важное значеніе въ человческомъ обществ. Скажу боле. Даже душевно-неуравновшенныя личности въ экономіи жизни могутъ иногда играть важныя роли, но изъ этого не слдуетъ, чтобы сами по себ он могли быть признаны выгодно сформированными организаціями и могли быть приравниваемы къ другимъ, боле счастливо одареннымъ.
Значительную смлость обобщенія проф. Анучинъ усматриваетъ у меня и въ томъ, что порожденіе нервности въ ея различныхъ степеняхъ и органическаго оскуднія я отношу на долю неблагопріятныхъ жизненныхъ положеній, разрушительно дйствующихъ на экономію организма и создаваемыхъ особенностями современной общественной жизни. При этомъ онъ упрекаетъ меня въ томъ, что, приводя мннія писателей о нарощеніи нервности, я будто бы выбираю боле яркія, хотя и сомнительной научности. ‘Любопытно знать,— спрашиваетъ г. Анучинъ,— когда были эти ‘прежнія времена’ съ ‘правильною жизнью’: въ эпоху ли наполеоновскихъ войнъ, великой революціи, религіозной борьбы, господства инквизиціи, средневковаго варварства, или въ какую-либо иную? Безспорно, что современная общественная жизнь представляетъ и темныя стороны, и что въ борьб за существованіе гибнетъ, вянетъ и глохнетъ не мало людей, но для боле точнаго опредленія этого вреднаго вліянія современныхъ обществъ необходимъ опять-таки боле широкій кругозоръ и примненіе сравнительнаго метода’ (опять сравненіе съ малоизученными народностями). Дале г. Анучинъ указываетъ, что нервные, истеричные, эпилептики и слабоумные встрчались и въ прежнія времена, и у первобытныхъ народовъ, что алкоголики и эпилептики совершаютъ убійства и акты грубаго насилія и у вневропейскихъ народовъ и что, наконецъ, психическое вырожденіе можетъ обусловливаться также вліяніемъ климата, воды и почвы.
Съ приведенною аргументаціей почтеннаго автора я ршительно согласиться не могу. Генезисъ типовъ возростающаго органическаго обдннія съ его проявленіями, ‘стройная’, какъ выражается г. Анучинъ, ‘система оскуднія’ и столь же ‘стройная, система вырожденія’, заимствованная мною изъ области психіатріи съ ея пограничною зоной, обоснованы въ моей работ на ученіи объ остро-и хронически-развивающемся физіологическомъ обднніи и наблюдаемыхъ при этомъ явленіяхъ, а также и на ученіи о вліяніи и значеніи крови для жизни организма и на обширномъ клиническомъ матеріал. Ученія эти, какъ мн кажется, довольно хорошо обставлены и со стороны физіологическаго эксперимента, и со стороны многочисленныхъ клиническихъ наблюденій и, смю думать, еще не опровергнуты новйшими изслдованіями. Справка съ малоизученными народностями едва ли могла бы многое прибавить къ нимъ.
Описанныя мною явленія, сопутствующій нарощающемуся физіологическому обдннію, каждый изъ насъ легко можетъ наблюдать и въ своемъ повседневномъ опыт. Отчасти и, конечно, въ очень слабомъ миніатюр и скоротечномъ ход они наблюдаются уже въ явленіяхъ, сопровождающихъ въ здоровомъ организм временное переутомленіе отъ чрезмрной дятельности, боле ясно мы можемъ наблюдать ихъ при истощающихъ болзняхъ съ нарощающимся малокровіемъ, а еще боле ясно — при очень длительномъ переутомленіи и истощеніи, охватывающемъ годы.
Пріурочиваю же я физіологическое обднніе съ его неблагопріятными слдствіями къ неблагопріятнымъ условіямъ общественной жизни на томъ основаніи, что и по моимъ личнымъ, довольно продолжительнымъ и многочисленнымъ наблюденіямъ, и по свидтельству авторовъ, занимавшихся изученіемъ экономическохъ явленій современной общественной жизни, — явленій бдности, пауперизма, преступности и т. д.,— въ этой жизни усиленно дйствуютъ именно т самые неблагопріятные факторы, которые, по эксперименту и клиническимъ наблюденіямъ, порождаютъ физіологическое обднніе. Основаніе, думается мн, достаточное для заключенія.
Психофизическое вырожденіе можетъ происходить, повидимому, и отъ какихъ-то неизвстныхъ въ точности вліяній почвы, воды, климата и пр., но изъ этого никакъ не слдуетъ, чтобы они въ неизмримо большемъ количеств не происходили отъ вліяній неблагопріятныхъ условій общественной жизни, каковы, наприм., значительное обезцненіе нкоторыхъ отраслей труда, неблагопріятныя условія его производства, чрезмрное переполненіе рынка продающими свой трудъ и пр., и пр.
Не безъинтересно мимоходомъ замтить, что проф. Анучинъ, возражая мн по этому поводу, самъ признаетъ, какъ мы видли, нчто подобное и при этомъ употребляетъ даже выраженіе ‘безспорно’. Любопытно было бы знать, на чемъ обосновывается лакое утвержденіе и почему г. Анучинъ не предпосылаетъ ему примненія сравнительнаго метода? Повидимому, и для него существуетъ какой то другой путь приходить къ заключеніямъ по этому вопросу.
Я вполн согласенъ, что утвержденіе о возростаній нервности въ современныхъ обществахъ не можетъ быть выражено въ цифровыхъ данныхъ и отношеніяхъ, но я вовсе не думаю, чтобы оно было такъ неосновательно, какъ это, повидимому, полагаетъ г. Анучинъ. По этому вопросу я приводилъ далеко не мннія лицъ сомнительной научности, а свидтельства довольно авторитетныхъ авторовъ, какъ, наприм., извстнаго нмецкаго клинициста и писателя проф. Krafft-Ebing’а, проф. Boucht и друг.
Выраженія: ‘прежнія времена’ и ‘правильная жизнь’ не принадлежатъ мн и заимствованы г. Анучинымъ изъ цитированныхъ у меня мстъ изъ сочиненій другихъ писателей, напримръ, д-ра CuUerre. Что же касается опредленія эпохи, когда нервность была мене распространена, то мн думается, что намъ ршительно незачмъ отправляться такъ далеко, какъ времена средневковаго варварства, инквизиціи и т. д. Полагаю, что меньшую распространенность стойкой нервности мы найдемъ въ ближайшее къ намъ время, когда еще не было такой скученности въ большихъ городскихъ центрахъ съ ихъ во многомъ неблагопріятными условіями жизни, а, главное, такого развитія громадныхъ фабрикъ съ ихъ неблагопріятными условіями производства и жизни, такой распространенности въ народныхъ массахъ отравленій наиболе вредными сортами алкоголя, такого развитія конкурренціи, такого развитія и господства биржевой спекуляціи съ ея страстною и ничмъ не стсняющеюся погоней за наживой, такого быстраго развитія машиннаго труда и такого, вмст съ тмъ, вышвыриванія изъ производства труда ручнаго и проч., и проч.
Прибавлю еще, что еслибы даже распространенность и возростаніе нервности въ современныхъ обществахъ и были значительно преувеличены,— чего я, впрочемъ, не думаю,— то это нисколько не говорило бы противъ принимаемаго мною генезиса нарощающихся степеней оскуднія. Вопросъ о распространенности — это вопросъ количественный, а не вопросъ отношенія фактора къ слдствію, который составляетъ главнйшую задачу моей работы.
Сдланныя г. Анучинымъ ссылки на народности, стоящія на низкихъ ступеняхъ культуры, въ данномъ вопрос, по моему мннію, маю доказательны. Изъ нихъ можно вывести только одно всмъ извстное заключеніе, что и въ жизни этихъ народностей существуютъ неблагопріятныя вліянія, порождающія нервныя болзни, и что алкоголизмъ и эпилепсія у нихъ представляютъ въ общемъ т же особенности, какъ и у народовъ европейскихъ.
Упрекъ въ смлости обобщеній г. Анучинъ длаетъ мн и по поводу высказаннаго въ моей книг мннія, что, при постоянно возростающемъ органическомъ оскудніи въ теченіе многихъ поколній, ‘постоянно прогрессирующая наслдственность закрпляетъ за каждою новою генераціей свой особый типъ послдовательно увеличивающагося физіологическаго обдннія’. Приведя это мсто, г. Анучинъ замчаетъ, что наслдственность ‘есть свойство по преимуществу консервативное’, что вопросъ о наслдственности еще мало разработанъ и что при этомъ легко смшеніе наслдственности съ вліяніями при зачатіи, утробномъ развитіи и при послдующемъ рост и развитіи въ семь и обществ. ‘У алкоголика сынъ алкоголикъ. Спрашивается, насколько это обусловливается наслдственностью’ условіями развитія, вліяніемъ семьи и общества?’ Поэтому объясненія наслдственностью, по мннію г. Анучина, весьма опасны.
Здсь я долженъ признать, что въ приведенномъ мст моей книги мною допущенъ небольшой недосмотръ въ выраженіи. Но и только. На самомъ дл я говорилъ не о прогрессирующей наслдственности, какъ таковой, а исключительно о наслдственно передаваемыхъ прогрессирующихъ степеняхъ органическаго оскуднія. Подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ жизненныхъ условій, лицо А. обднло и ослабло физіологически. Это пріобртенное свое обднніе оно наслдственно передало своимъ дтямъ, которыя, вслдствіе нкоторыхъ неблагопріятныхъ особенностей полученной конституціи, явятся мене способными къ успшной борьб за существованіе, будутъ предрасположены къ занятію невыгодныхъ жизненныхъ положеній и потому къ дальнйшему обдннію, его дальнйшей наслдственной передач слдующему поколнію, которое въ свою очередь будетъ предрасположено повторить то же самое, и т. д. Вотъ о чемъ на самомъ дл шла рчь въ приведенномъ мст моей работы. Длая это поясненіе, я охотно, однако, признаю нкоторый недосмотръ въ выраженіи. Впрочемъ, я не думаю, чтобы внимательно читавшій мою книгу могъ впасть въ неврное пониманіе приведеннаго мста, потому что на всемъ ея протяженіи я разсматриваю наслдственность исключительно какъ начало только консервативное. Вотъ что говорю я, наприм., въ другомъ мст своей работы: ‘Законъ наслдственности — это законъ консерватизма, законъ сохраненія разъ пріобртеннаго, законъ приспособленія — законъ измняемости, а при благопріятныхъ вншнихъ воздйствіяхъ — законъ совершенствованія и прогресса’.
Я охотно признаю также, что вопросъ о наслдственности, если говорить о частностяхъ, еще далеко не достаточно разработанъ. Мы не можемъ, наприм., сказать напередъ, какъ отразится нервная слабость и истощенность матери на детальныхъ особенностяхъ ея потомства. Въ вопрос о наслдственности, какъ показываютъ весьма многіе факты, очень важную роль, помимо всего прочаго, играютъ и органическія состоянія родителей въ моменты зачатія, опредленіе которыхъ при послдующемъ изученіи наслдственности даннаго лица обыкновенно представляется весьма затруднительнымъ.
Но какъ общій принципъ, вліяніе наслдственности не можетъ подлежать ни малйшему сомннію. Оно прекрасно подмчено вковымъ опытомъ народовъ и формулировано даже въ ихъ пословицахъ, оно же указывается намъ и нашимъ повседневнымъ опытомъ. Каждому, вроятно, извстны примры семей, въ которыхъ дти воспитывались совмстно и при одинаковыхъ условіяхъ, а, между тмъ, одинъ, по своему вншнему виду, по своимъ нравственнымъ особенностямъ, наклонностямъ и даже нкоторымъ привычкамъ, рзко походитъ на мать, а другой — на отца, и оба значительно рознятся. Общее вліяніе наслдственности обнаруживается и въ случаяхъ унаслдованія наклонности къ самоубійству, проходящей иногда черезъ нсколько генерацій и затрогивающей много лицъ одного и того же рода. Оно же подтверждается и многочисленными клиническими наблюденіями, въ которыхъ родословныя больныхъ, сопоставляемыя съ исторіями болзни, ясно свидтельствуютъ о немъ, особенно при сравненіи съ родословными людей сильныхъ и здоровыхъ и т. д.
Въ явленіяхъ алкоголизма вліяніе наслдственности особенно ясно подмчается въ случаяхъ происхожденія отъ лицъ, впервые начавшихъ злоупотреблять алкоголемъ (не имвшихъ алкоголиковъ въ числ восходящихъ) и въ случаяхъ значительнаго различія въ особенностяхъ дтей, происшедшихъ въ смнявшіеся періоды довольно продолжительныхъ состояній трезвости и послдующихъ состояній алкогольнаго отравленія. Оно же наблюдается, между прочимъ, и на потомств животныхъ, подвергшихся алкогольнымъ отравленіямъ ради прямыхъ опытовъ, и т. д.
Соотвтственно со всмъ сказаннымъ, въ своей книг я всегда только отмчалъ явленія наслдственности, какъ фактъ, но я вовсе не пользовался этимъ принципомъ для объясненія какихъ-либо детальныхъ явленій психической жизни. Я утверждалъ лишь, что наслдственность, какъ законъ консерватизма, закрпляетъ вообще различныя степени развившагося органическаго оскуднія, пріобртенныя генераціями предшествующими. Смю думать и теперь, что высказывать такое мнніе вовсе не ‘опасно’, и что оно достаточно обосновано на фактахъ, въ большомъ количеств приведенныхъ даже въ самой книг.
Свою статью проф. Анучинъ заканчиваетъ сопоставленіемъ нсколькихъ фразъ, заимствованныхъ изъ различныхъ мстъ моей книги, въ которыхъ я употребляю слово ‘повидимому’. Получается то, что технически называютъ ‘сильнымъ мстомъ’, способнымъ производить впечатлніе на читателя. Но это лишь полемическія пріемъ — не боле. Слово ‘повидимому’ я съ намреніемъ употреблялъ очень часто. Я длалъ это вовсе не потому, чтобы прибгалъ къ построенію нг на чемъ не обоснованныхъ предположеній,— нтъ, этимъ словомъ я имлъ въ виду постоянно напоминать читателю о необходимости критическаго и весьма остърожнаго отношенія въ этой области ‘еще темныхъ явленій души’, какъ я выразился въ одномъ мст своей работы.
Этимъ я и закончу настоящую свою замтку. Кажется, я исчерпалъ вс соображенія, приводимыя проф. Анучинымъ въ подтвержденіе его упрековъ и обвиненій.