А. К. Дживелегов
А. К. Дживелегов
Ульрих Фон Гуттен
Ульрих Фон Гуттен
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/ulrich_von_hutten.jpg)
———————————————————————
Ульрих Фон Гуттен, Дживелегов Алексей Карпович, Год: 1910
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Гуттен (Hutten), Ульрих фон, самый яркий из немецких гуманистов, род. 21 апр. 1488 г. в замке Штекельберг во Франконии. Отец его, владелец замка, был рыцарь, сильно обедневший, каких стало много в юго-западной Германии к концу XV века. С детства Г. дышал угрюмой атмосферой, в которой жило, обреченное на гибель, его родное сословие. Он глубоко впитал его горести, научился ненавидеть его врагов и до конца своих дней не умел представить себе Германию великой и славной без могущественного мелкого рыцарства. От своих предков, которые долго наполняли поля и ущелья Франконии звоном мечей и боевым кликом, Г. унаследовал неукротимый нрав, безумную смелость и добрый старый рыцарский девиз: к раз намеченной цели идти до конца, ‘напролом’. Там, где Рейхлин задумывался не раз и не два, там, где хитрая старая лисица Эразм трусливо отступал, не жалея жертвовать малейшим из своих удобств, Г., маленький, тщедушный, вечно больной, не признавал никаких уклонов, никаких зигзагов. Борьба была его стихией, когда он шел на борьбу, он забывал обо всем, не смотрел, сколько перед ним противников и кто эти противники, — как в удалой стычке на римской дороге, где он напал на пятерых французских дворян и победил их один. Всегда готов был загореться огонь в его глазах, то мрачный, фанатичный, то искрящийся задором и насмешкой. Всегда готов был зазвенеть грозный, как орлиный клекот, его латинский девиз: perrumpendum est! В конце концов он погиб, но гибель только упрочила его славу, ибо велики были его дерзания.
Отец хотел сделать Ульриха монахом и отдал его в Фульду. Он бежал из обиталища схоластической науки на вольный простор, давно манивший его, и бесстрашно начал новую жизнь. Нужда и злейший сифилис встретили юношу у самого порога этой новой жизни, но не убили в нем ни бодрости, ни любви к свету и свободе. Энтузиазм к новым началам культуры не покидать его никогда. ‘Умы проснулись! Жить стало наслаждением!’ И несмотря ни на что, на бедность, на страдания, Г. до конца вкусить этого наслаждения. В трагической эпопеи его жизни, где было много борьбы, мало побед и никакого личного счастья, — восторженная преданность новой культуры была единственной светлой полосой.
Начал Г. паломничество по гнездам гуманистической образованности Кельну, Эрфурту, Лейпцигу, Грейфсвальду, Виттенбергу. Ему посчастливилось найти друзей, даровитых, как и он, безраздельно отдавших себя служению новой наук: Крота Рубеана, Эобана Гессе, каноника Муциана. Шесть лет, не покладая рук, работал Г. и хорошо овладеть гуманистической латынью. И уже поэтический дар его начал разбрасывать вокруг свои первые брызги.
Чтобы завершить свое гуманистическое образование, Г. предпринял в 1512 году путешествие в Италию. Между делом он думал также добиться там диплома юриста, чтобы сделать приятное отцу: старик от души презирал профессию гуманиста и поэта и требовал, чтобы Г. нашел себе, наконец, какое-нибудь хлебное занятие. Но пребывание в Италии не дало Г. ничего. Он попал туда в разгар войны между Францией и Германией, время для занятия науками весьма неудобное, едва не погиб в Павии от рук швейцарских наемников императора, вернулся в Германию, снова поехал, опять неудачно, и в 1517 году окончательно возвратился на родину. Хлебного диплома он не получил, но его слава, как поэта и гуманиста, окрепла настолько, что в Вене он удостоился от Максимилиана венчания поэтической короной. Корона была уже в то время сторицею им заслужена. Г. больше, чем кому-нибудь, была обязана немецкая литература тесным сближением между народным и гуманистическим течением, между направлением Себ Бранта и Мурнера с одной стороны, Рейхлина и Эразма — с другой.
Имя Г. в это время уже гремело по всей Германии, как имя страстного и красноречивого бойца за справедливость, бестрепетно поднявшего руку на могущественного противника. Его двоюродный брат, Ганс Г., был убит герцогом Ульрихом Виртембергским, у которого находился на службе. Обстоятельства, сопровождавшие эту грубую расправу, были действительно возмутительны, и Г. от имени всего своего родового клана, который сплотился перед этим кровавым оскорблением, начал поход на герцога. Одну за другой опубликовал он четыре ‘речи’ против убийцы, требуя, что имперский суд предал его казни, а в Италии кроме того опубликовал диалог ‘Phalarismus’, в котором выставил герцога Ульриха верным учеником самого свирепого тирана древности, Фалариса. Возбуждение, поднятое в Германии филиппиками Г., было так велико, что два года спустя у герцога были отняты его владения.
Но герцог Ульрих был ничтожный противник сравнительно с теми, на которого дерзнул (‘Ich hab’s gewagt!’) ополчиться Г. после виртембергской победы. То был Рим. В борьбе его с Римом необыкновенно ярко вскрывается та крепкая связь, которая очень скоро образовалась в Г. между гуманизмом и духом реформы. Г. начал, как чистый гуманист, легкой атакой против кельнских обскурантов. Он принимал участие в составлении памфлета ‘Triumphus Capnionis’. Он — главный автор второй части ‘Писем темных людей’. Они написаны в Италии, и в них идет речь больше о невежестве монахов и их ненависти к классическому просвещению, чем о религии и церкви. Но то, что он видел в Риме, то, что перечувствовал на родине, постепенно вдыхало все больше и больше серьезности в его протест. В 1519 и 1520 гг. один за другим появляются его диалоги: ‘Лихорадка’, ‘Вадискус или римская троица’, ‘Зрители’, и жало его сатиры все больнее, все чувствительнее уязвляет духовенство и Рим. Но Г. еще не стоит на точке зрения реформы. Его взгляд на движение, поднятое Лютером, мало изменился с тех пор (1518), когда он в одном письме изображал все дело, как обычную распрю монахов, ему ненавистных, и посылать им самое искреннее пожелание: consumite ut consumamini invicem (пожирайте, да пожраны будете сами). Но Г. не мог заблуждаться долго. В 1520 году, немного позднее ‘Вадискуса’, появились главные сочинения Лютера, и Г. стало ясно, а какое могучее движение поднял этот монах. В июне 1520 г. Г. в первый раз написал Лютеру, объявил себя с ним солидарным и предложил ему помощь от имени Зиккингена. С этих пор Г. уже не покидает: он служил ему более пылко, чем сам Лютер, без оппортунизма ‘виттенбергского папы’, со всей страстью, на какую он был способен. В целом ряд диалогов (‘Булла’, ‘Советчики’, ‘Разбойники’), писем, инвектив (против Алеандра, против епископов, собравшихся в Вормсе) он горячо нападает на Рим и прокладывает дорогу планам Лютера. Страстность его объясняется тем, что Г. оценил великую национальную роль реформации, ее значение, как средства против политического разложения Германии.
Г. горячо любил свою родину. Но он любил ее как мелкий рыцарь юго-запада, как представитель безнадежно разоряющегося, безнадежно дичающего сословия. У рыцарства был естественный враг — князья, духовные и светские. Те же князья связали крылья орлу империи, которого так любил воспевать Г., о победоносном полете которого он так мечтал. Император был героем и первоначальной политической программы Г. Еще в 1512 году он взывал к нему, умоляя спасти честь и достоинство Германии, а к аугсбургскому сейму 1513 года он написал речь, в которой увещевал князей забыть раздоры, подчиниться императору и облегчить ему защиту немецкой нации от внешних опасностей. Он выступает горячим апологетом единства и свободы, у которых видит все того же врага: князей и их распри. В этой речи, которую так много цитировали немцы перед объединением, Г. указывает и на материальные средства, при помощи которых должна совершиться национализирующая работа: объединение для борьбы с внешними врагами. Это — деньги попов, монастырей, кардиналов, богатых городов. С городами Г. потом примирился, а церковные имущества вместе с началом реформации получили вполне определенное место в его программе, уже переосмотренной. Рыцарство могло быть спасено только революцией, которая одинаково могла придти и сверху и снизу.
Сверху, — если бы император взял из рук Лютера знамя реформы, сделал его национальным стягом Германии и понес против Рима. Это означало бы секуляризацию духовных владений, т. е. земельное обогащение рыцарства. Г. мечтал об этом, но мечты обманули его. Тогда для него остался только один возможный исход, — революция снизу, и он бросился в нее. Он думал и о восстании городских классов, он предвидел и грозное крестьянское движение. Но сам решил прежде всего испытать счастье вместе с родным мелким рыцарством.
Во время похода против Ульриха Виртембергского в 1519г. Г. подружился с Францом фон Зиккенгеном. Их сблизило чувство, которое можно назвать рыцарским идеализмом: оба они склонны были забывать условия хозяйственной эволюции, непоправимо враждебные рыцарству, склонны были закрывать глаза на противообщественную деятельность рыцарства (разбои и проч.), оба верили в возможность его возрождения. Церковные имущества должны были послужить фундаментом этого возрождения. И вот, когда реформация подняла движение во всех классах общества, рейнское рыцарство с Зиккенгеном во главе подняло знамя революции (1522). В самом походе на Трир Г. не мог принять участия, он лежал больной. После поражения Зиккингена он бежал. Сначала он поехал в Базель, где надеялся найти поддержку у Эразма. Но трусливый старик встретил его более, чем холодно, и когда Г. печатно протестовал против такого приема, Эразм стал ожесточенно преследовать затравленного человека поношениями, клеветою, доносами, всеми продуктами растревоженной мелкой злобы. Из Базеля Г. поехал в Мюльгаузен, оттуда летом 1523 г. в Цюрих. Цвингли принял его радушно, и Г. мог отдохнуть от пережитых волнений. Но здоровье становилось все хуже. Чтобы удобнее лечиться, он поселился на Уфнау, островке Цюрихского озера. Здесь он умер в конце авг. 1523 г.
Первая публикация: Энциклопедический словарь Русского библиографического института ‘Гранат’.Т.17.