Николай Бердяев. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии, Дживелегов Алексей Карпович, Год: 1902 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

А. ДЖИВЕЛЕГОВ. Николай Бердяев. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. ^[1292]

Критический этюд о Н. К. Михайловском. С предисловием Петра Струве. Цена 2 р. 25 коп.

Этюд Н. А. Бердяева представляет обстоятельную критику миросозерцания Н. К. Михайловского с точки зрения критической философии и исторического материализма. Но автор, примыкая к историческому материализму, заранее предупреждает, что он чужд ортодоксальности, в этом — крупное преимущество его позиции перед позицией, напр[имер], Бельтова, критика которого с философской точки зрения едва ли дала что-нибудь, кроме ‘полемических красот’, и во всяком случае не свела ‘теоретических счетов с субъективистами’ ^[1293]. И Бельтов, если он захочет держаться тех критериев, которых держался в полемике с немецкими социологами (напр[имер], Конрадом Шмидтом ^[1294]), вероятно, объявит взгляды Бердяева буржуазными, а самого его — оппортунистом. Но дело не в этом. Мы хотим только указать, что Бердяев, не расставаясь с самой общей основой исторического материализма, в понимании его делает очень много уступок. Он, по примеру Вольтмана, зачисляет в предшественники исторического материализма Бокля, и ‘развитие производительных сил’ понимает настолько своеобразно, что под его концепцией не отказались бы подписаться люди, не имеющие с материалистическим пониманием истории ничего общего. Мы лично с некоторыми оговорками готовы принять его формулу так, как она выражена на с. 158 и след., но мы думаем, что в ней осталось очень немного от ‘теории прогресса Маркса и Энгельса’. После всего сказанного является вопрос, каким путем пришел Бердяев к своей смягченной концепции исторического материализма. ‘Ученики, — говорит он, — могут двинуть вперед теорию своего учителя, только оплодотворив её великим духом философского критицизма’. В своих философских взглядах Бердяев примыкает к неокантианцам и, вооруженный методом критической философии, подвергает анализу воззрения Н. К. Михайловского. Но центр тяжести книги — не в отрицательной части, а в положительной.

Указав на общественную обстановку, в которой воспитался Н. К. Михайловский, Бердяев подчеркивает громадное значение той задачи, которую глава субъективной школы сформулировал как гармонический синтез правды-истины и правды-справедливости, но он находит, что сам г. Михайловский не сумел её разрешить. Доказательству этого положения и посвящена книга. Прежде всего, Бердяев подвергает гносеологическому анализу понятие субъективизма и, исходя из известного учения Канта о трансцендентальной апперцепции, проводит разницу между объективным как логическим, гарантированным логическим a priori и субъективным как психологическим, обусловленным индивидуальной психикой, первое обладает общеобязательностью, второе лишено её, но и второе на своем месте имеет свой raison d’etre ^[1295], ибо из процесса познания нельзя искоренить субъективных предпосылок, такое положение, как Бердяев показывает с полной очевидностью, вовсе не является ересью с точки зрения материалистического понимания истории, последнее вполне признает субъективизм своим учением о классовой психологии, и таким образом сходится здесь с субъективным направлением. Ошибка Н. К. Михайловского, по мнению Бердяева, состоит в том, что он смешивает то и другое, вместо того, чтобы тщательно разграничивать психологическое (субъективное) сознание и трансцендентальное (логическое). Этой ошибкой обусловлено и то обстоятельство, что Н. К. Михайловский от правильного понятия субъективизма в социологии переходит к ложному, ‘субъективному методу’. Бердяев, как и некоторые из субъективистов, напр[имер], Н. И. Кареев, считает совершенно невозможным говорить о ‘субъективном методе’, у него это отрицательное отношение связано со всей цепью предыдущих рассуждений, субъективизм — это законное психологическое a priori, метод-понятие, имеющее исключительно логический смысл и потому никоим образом не связуемое с понятием субъективного.

Установив пределы объективности социологического познания, представив собственную формулу правды-истины, Бердяев переходит к другой ипостаси двуединой правды — к правде-справедливости. Он пытается доказать по аналогии с возможностью объективного познания возможность и объективной нравственности. Тут, как и там, он исходит из учения Канта, ближайшим образом из той основной формулы категорического императива, которая объективность нравственного деяния ставит в зависимость от возможности сделать максиму воли принципом всеобщего законодательства. Но Бердяев прекрасно понимает, что кроме объективной морали существует и мораль субъективная, историческая, но её источник, по мнению нашего автора, лежит не в трансцендентальном нравственном сознании, а в психологическом. Ошибка г. Михайловского, по Бердяеву, в данном случае заключается в том, что он приписывает субъективной морали общеобязательное значение.

В связи с этими мыслями Бердяев рассматривает роль психологического анализа у Михайловского, и тщательно подчеркивая свое понимание исторического процесса, как психологического по существу, пытается доказать, что у г. Михайловского биологические отправные точки зрения помешали всесторонней оценке психического фактора культуры. Тут же он рассматривает отношение г. Михайловского к проблеме роли личности в истории.

Бердяев уверяет, что г. Михайловский нигде прямо не ставит и нигде положительно не решает вопросы о роли личности в истории, ‘мало того, его ‘субъективная’ точка зрения исключает возможность постановки такого вопроса’. Процитировав некоторые мысли критикуемого писателя о ‘естественном ходе вещей’, он открывает в них принципиальное противопоставление человеческой деятельности естественному ходу вещей, это-то обстоятельство, по мнению г. Бердяева, и мешает г. Михайловскому как поставить, так и решить вопрос о роли личности в истории. Мы не видим в инкриминируемых цитатах такого безусловного противопоставления, какое хочет в них усмотреть Бердяев. И во всяком случае, если даже оно имеется, оно ничему не помешало. Г. Михайловский и ставит, и по- своему разрешает вопрос о роли личности в истории, насколько приемлема его точка зрения — вопрос другой, но отношение г. Михайловского к проблеме совершенно ясно. Он изложил свои взгляды на этот предмет в статье ‘Граф Бисмарк’ (Собр. соч., т. VI, с. 100 и след.) ^[1296].

Не рассматривая сложного вопроса о свободе и необходимости, перейдем к взглядам Бердяева на прогресс. Он, конечно, по самому существу своих воззрений не может разделять биологически обоснованной субъективно-телеологической и субъективно-этической точки зрения г. Михайловского. Его точка зрения — объективно-телеологическая и объективно-этическая. В основе его аргументации и тут лежат идеи Канта, главным образом ‘Критика силы суждения’, но эти идеи комбинируются у него с различными сторонами теории исторического материализма. Читатель, знакомый с книгой Бердяева, вероятно, был несколько удивлен одним обстоятельством, мы до сих пор говорили только о трансцендентальной философии, поскольку оперирует ею Бердяев, и не упоминали о том, каким образом она ‘оплодотворяет’ концепцию исторического материализма. Мы сделали это вполне сознательно, ибо историко-материалистские идеи автора выступают главным образом тогда, когда ему приходится говорить в той или иной форме о прогрессе (приближение к объективной истине, к объективной морали). Теперь мы, конечно, остановимся и на этой стороне его аргументации, ибо она заслуживает полного внимания.

В своей теории прогресса Бердяев исходит из формулы Маркса и Энгельса, гласящей, как слишком хорошо известно, что в основе исторического процесса лежит развитие производительных сил, но он хочет усмотреть в ней более глубокое, чем просто эмпирическое, философское содержание, и истолкованная таким образом, она превращается в следующую формулу процесса: ‘исторический процесс есть не что иное, как процесс общественной борьбы человека с природой для поддерживания и развития жизни, в этой борьбе человек создает социальную среду, которая становится между ним и природой, защищает его от стихийных сил и нарастание которой символизирует силу человека, отделяющая его от зоологического состояния, …мерилом прогресса является степень победы человека над природой, сила и могущество человека могут вырасти только на этом базисе. В философском отношении эта точка зрения приводит к тому результату, что прогресс есть победа сознательного над бессознательным и, следовательно, она согласуется с чаяниями великих мыслителей человечества. Разные историко-философские направления много толковали о росте сознательности в истории, но только учение Маркса и Энгельса указало на настоящий фундамент этого роста сознания’.

В историческом процессе есть имманентная целесообразность, ни в каком случае не противоречащая идее закономерности. В этом пункте Бердяев поддерживает капитальную поправку к учению Штаммлера и Уорда, доказывая монистический характер процесса. Но, подчеркивая его телеологический характер, Бердяев не ставит его в зависимость от определенного ‘субъективного’ эмпирического идеала, как, по его мнению, делает это г. Михайловский. Определяя свою точку зрения, Бердяев комбинирует трансцендентальные элементы с эмпирическими, эта точка зрения и должна привести к гармоническому синтезу двух ипостасей правды. В кантовскую точку зрения Бердяев вносит поправку, доказывая, что объективная (общеобязательная) цель исторического процесса должна осуществляться не в умопостигаемом, а в реальном мире явлений. Санкционирующая прогресс объективная норма носит этический по преимуществу характер. Но тут дело идет не только о регулятивной идее. Есть трансцендентальные основания, гарантирующие целесообразность исторического процесса. ‘В объекте социальной науки мы видим имманентную законосообразность, потому что трансцендентальная апперцепция делает его таковым, внося конститутивный принцип причинности… Целесообразность коренится в трансцендентальной апперцепции, в том сверхиндивидуальном сознании, которое создает мир не только причинно-обусловленным, но и движущимся к цели’.

Итоги таковы: ‘в социологическое познание вносится троякое a priori: a priori психологическое, a priori логическое и a priori этическое. На a priori психологическом покоится субъективизм, это a priori не абсолютное, а относительное, постоянно изменяющееся, на a priori логическом и этическом покоится ‘система объективной правды’, первое вносит в познание принцип законосообразности и рождает правду—истину, второе вносит принцип целесообразности, дает объективное мерило прогресса и рождает правду-справедливость’.

Но мы видели до сих пор только роль объективных элементов миросозерцания Бердяева. Какова роль его субъективных элементов? Это вопрос очень важный, ибо возможность объективного социологического познания будет гарантирована лишь тогда, когда будут устранены моменты случайности в действии субъективных элементов, в противном случае мы придем к социологическому скептицизму а 1а Зиммель. Словом, с этим коренным вопросом неразрывно связан самый жизненный для социологии вопрос, вопрос о возможности объективного социологического познания. Бердяев именно в этот критический (в логическом смысле) момент утилизирует теории исторического материализма. Основные формулы таковы: ‘психика прогрессивного класса является почвой, на которой наиболее гармонично сочетаются все элементы и вырастает единая ‘система правды’, которую исторический процесс призван осуществить в мысли и жизни’. ‘В авангарде современного общества мы замечаем гармонию трансцендентального сознания и психологического сознания’. ‘Умственное развитие человечества есть постепенное приближение к объективной абсолютной истине путем устранения субъективизма, вредного для объективного познания’. ‘Нравственное развитие человечества есть приближение к абсолютному нравственному благу, к высшей человечности. Оно совершается путем устранения субъективизма, вредного для объективной нравственности… Каждая историческая эпоха создает в своем прогрессивнейшем классе тип нравственности более высокой, чем предыдущие’.

Мы нарочно сгруппировали все эти формулы, чтобы показать, что Бердяев незаметно соскакивает с трансцендентальной почвы на эмпирическую. Тут у него целых два эмпирических понятия: эпоха и класс, эпоха — понятие очень туманное, пригодное для педагогических целей, но никак не для научных, класс (в концепции исторического материализма) — понятие вполне определенное, но совершенно ‘субъективное’. Мы с Бердяевым убеждены, что на великой исторической арене действуют классы, но наше убеждение едва ли имеет объективную ценность, ибо доказать его трансцендентальным путем мы бы не сумели. Ведь это один из тех пунктов исторического материализма, за которые ему пришлось выслушивать бесконечные упреки в эмпиризме. А раз невозможно представить объективные доказательства тому, что исторический процесс есть непрерывная смена классовых миросозерцаний, то исчезает и возможность доказательства того положения, что гармония трансцендентального и психологического сознания осуществляется в прогрессивном классе. Одно стоит и падает вместе с другим. Мы отлично сознаем всю трудность этой задачи, мы думаем, что скептицизм в данном вопросе может быть устранен, но метод Бердяева не дает объективных результатов. Нам кажется, что путь, избранный Бердяевым, все-таки правилен, но критерии должны быть более общими. В данном случае теоретически гораздо последовательнее Струве, отрицающий необходимость классовой точки зрения.

В главе об индивидуализме г. Михайловского, Н. А. Бердяев оспаривает биологическую конструкцию проблемы отношения личности к обществу и выставляет другую. Для него нет противоположности между личностью и обществом, это не более как фикция, в историческом процессе существует антагонизм, но это — антагонизм социальных групп, борьба классов. Но и для Бердяева человеческая личность дорога, хотя и по иным основаниям: ‘Социальный процесс есть прежде всего психическое взаимодействие людей, развивающееся на почве совместной борьбы за жизнь. В этой борьбе неделимое приспособляется не к естественной среде, а к искусственной, стоящей между человеческой жизнью и природой, поэтому социальный процесс есть постоянная победа соединенной человеческой жизни над стихийной природой в интересах совместной жизни людей. Все это знаменуется нарастанием искусственной среды, которую мы и называем социальной. Власть человека над природой и соединение человека с человеком — вот сущность социальной жизни. Развитие человека — цель и результат социальной жизни’. Из этих слов видно, что тут трансцендентальный анализ еще дальше отступает у Бердяева, чем в первой главе.

Н. К. Михайловского-публициста Бердяев ставит выше, чем его же как социолога. Он доказывает, что ‘верховенствующая личность г. Михайловского — это идеальное отражение личности мелкого производители, стремящегося самостоятельно удовлетворить свои потребности на почве натурального хозяйства’. И основной факт русской действительности 70-х и 80-х годов — усиление капитализма, разрушающего натуральное хозяйство мелкого производителя — в сочинениях г. Михайловского отражается перенесением в публицистику социологической идеи антагонизма между личностью и обществом. Поэтому и г. Бердяев вполне последовательно причисляет г. Михайловского к народникам, хотя и не крайним.

Мы, к сожалению, не можем уделить места предисловию П. Б. Струве, которое заслуживало бы отдельного разбора. В нем Струве все более и более развивает свои основные философские точки зрения. Написанное в форме критики на книгу Бердяева, оно представляет самостоятельный философско-социологический этюд, более последовательно выдерживающий основной философский колорит. Основная идея П. Б. Струве заключается в том, что Бердяев, по его мнению, придает слишком большое значение классовому сознанию, сам Струве отрицает возведение классовой точки зрения в необходимость и следовательно ратует за полный простор для теоретической мысли. В сущности говоря, у Струве тут ничего не остается от исторического материализма. В этом отношении точка зрения Бердяева нам ближе, и выше, указывая на теоретическое противоречие у него, мы не возражали против комбинации критицизма с марксизмом по существу.

Примечания

1292 Вопросы философии и психологии. 1902, кн. 1 (61), с. 606-612.

Алексей Карпович Дживелегов (1875-1953), историк, писатель и публицист, литературовед и театровед, в будущем член-корреспондент АН Армянской ССР.

1293 {1*} Имеется в виду книга Г. В. Плеханова ‘К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. Ответ гг. Михайловскому, Карееву и К^о‘ (СПб., 1895), изданная под псевдонимом ‘Н. Бельтов’.

1294 {2*} Статью Г. В. Плеханова (Бельтова) против Конрада Шмидта см. в его книге ‘Критика наших критиков’ (СПб., 1906).

1295 {3*} См. прим. 12* на с. 950.

1296 Это упущение представляется нам тем более странным, что Бердяев превосходно знает сочинения г. Михайловского. Указанное нами место трактует, правда, вопрос о роли личности не во всем его объеме, там говорится главным образом о роли великих людей, но оно определяет отношение Михайловского и к вопросу о личности в истории вообще.

Критический этюд о Н. К. Михайловском. С предисловием Петра Струве. Цена 2 р. 25 коп.

Примечания

Читайте также: