Московские нравы
Московские нравы
Уличная благотворительность
Уличная благотворительность
Комментарии
Комментарии
Уличная благотворительность, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1898
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Осоргин М. А. Московские письма.
Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2003. — (Материалы Лаборатории городской культуры и СМИ Перм. ун-та. Вып. 1)
Мне уже приходилось несколько раз касаться вопроса о московской благотворительности. До сих пор я указывал только на ее хорошие стороны. Тысячи молодых людей обоего пола получают воспитание на суммы из благотворительных фондов, образовавшихся путем частных пожертвований. Ежегодно устраиваются концерты, балы, лотереи, благотворительные базары, спектакли, лекции, чистый сбор с которых целиком поступает в пользу недостаточных учащихся. На средства частных лиц возникли два даровых студенческих общежития — ляпинское и лепешкинское. В последнем студентам предоставлены всевозможные удобства — прекрасная квартира, стол, получаются все газеты, некоторые театры присылают даровые билеты. Кроме того, существует студенческая столовая на 600 человек, дающая бедным студентам даровой, довольно порядочный стол. Ежегодно вносятся большие суммы в уплату за слушание лекций студентами и курсистками и за право учения воспитанников средних и низших учебных заведений.
Помощью учащимся, разумеется, не ограничивается московская благотворительность. На частные средства существуют несколько ночлежных домов, родильных приютов, больниц, богаделен. Наконец, широко развита уличная благотворительность. Последняя, безусловно, делая честь москвичам, является, однако, большим злом, на что уже много раз обращали внимание в печати.
На рынках, на бульварах, на перекрестках больших улиц, на церковной паперти, везде вы можете встретить безногого или безрукого инвалида, дряхлую старуху, оборванную нищую с ребенком на руках или с поленом, обернутым в грязные тряпки, пропойцу в лохмотьях, подчас очень нахального подростка — девочку, с юных лет развращенную неумолимой нуждою. Все это протягивает руку за даровым хлебом, все рассчитывает на лишнюю копейку, залежавшуюся в кармане прохожего. И этот расчет оказывается вполне основательным: из десяти прохожих непременно один даст пролетарию эту залежавшуюся в кармане копейку. В Москве нельзя умереть с голоду, это знает всякий нищий, протягивающий к вам руку за подаянием. Напротив, известны неединичные случаи, когда несчастный оборванец, стоящий целые часы на морозе, оказывается обладателем тысячного состояния, сколоченного нищенством. Не так давно в Москве был опубликован один подобный случай, когда у одного нищего старика найдено было более двадцати тысяч рублей, зашитых в его лохмотья. Этот старик нищенствовал в течение всей своей жизни, отказывал себе в куске хлеба, в одежде, спал в ночлежных домах и, конечно, был освобожден от общих налогов, так как наше законодательство держится совершенно правильного взгляда, что от неимущего нечего взять. На днях знакомый передал мне такой случай. Обедая в недорогой кухмистерской, он невольно обратил внимание на одну подозрительную личность, которая аккуратно каждый день являлась туда съесть свой тринадцатикопеечный обед. Этот субъект, по-видимому, не особенно нуждался в средствах, так как позволял себе изредка лишнее блюдо, бутылку лимонаду и т. д. Того же самого субъекта знакомый мой случайно увидал на одной многолюдной площади, где тот попрошайничал у места остановки конки. На нем была фуражка с красным околышем и кокардой, и сам он называл себя отставным офицером, бывшим в таких-то кампаниях, пострадавшим за отечество и потерявшим в сражении… он обыкновенно не оканчивал фразы, так как имел целыми и руки, и ноги, и голову, вероятно, потерял он только совесть. На этого отставного военного обратили внимание также два оборванца одной с ним профессии, которым показалась подозрительною та забота, которую он проявлял по отношению к своей уже старой и довольно ветхой фуражке. Однажды, улучив удобную минуту, эти оборванцы выждали его на темной лестнице какой-то пивной, один толкнул его так, что с него слетела фуражка, а другой подхватил эту фуражку и хотел убежать с нею. К несчастию для удальцов, на улице было много публики, которая подбежала на крик обладателя таинственной фуражки, все три оборванца были задержаны и отведены в участок. При следствии оказалось, что в фуражке субъекта, который действительно оказался отставным офицером, были зашиты кредитные билеты на 800 рублей. Кроме того, по дальнейшим розыскам, он оказался владельцем дома на окраине Москвы, где он жил сам и сдавал квартиры бедным ремесленникам.
Вот два случая, пришедшие мне на память. Повторяю, таких случаев можно насчитать очень много.
Весь московский пролетариат можно разделить на несколько категорий, по их типическим чертам. Самую многочисленную группу составляют так называемые золоторотцы, или, по-здешнему, — хитровцы (их притон — Хитров рынок). Какой бы ни стоял мороз, всегда можно видеть на улице или бульваре полуодетого хитровца, дрожащего в своих лохмотьях, и каждую полученную копейку употребляющего на ‘внутреннюю топку’. К ночи хитровцы тянутся по направлению к Хитрову рынку, где находятся четыре громадных ночлежных дома. Недавно мне удалось осмотреть эти помещения. Все ночлежные дома очень однообразны. Внутри они разделены на несколько комнат различных размеров, на дверях которых значится номер комнаты и степень ее вместимости. В каждой комнате на дощатых полатях сидят и лежат хитровцы. Воздух все время, даже днем, когда по правилам никто не должен пускаться в ночлежный дом, стоит удушливый и поистине ужасный. Разумеется, при такой массе грязного нищего люда не может быть и речи о гигиене, но, по-видимому, тут не соблюдаются даже самые элементарные правила гигиены, так как не существует и признака какой бы то ни было вентиляции. Женские и мужские комнаты разделяются кое-как запирающейся на ночь дверью. За ночлег взимается 5 коп. с человека. Ночлежные дома принадлежат частным владельцам, которые богатеют на нищенские средства. Паспорты у ночлежников не отбираются и не смотрятся, но полиция часто делает обходы ночлежных домов, при которых забирается множество беспаспортных и ссыльных.
Второй тип московского пролетария — это несчастные калеки, как естественные, так и искусственные. Нельзя смотреть без содрогания на больного, совершенно высохшего старика, на беспалого нищего, выставляющего на показ свою безобразную руку, на пьяную женщину, отмеченную ужасной болезнью…
Наконец, третью категорию составляют ‘бедные, но благородные’. Я уже описал одного представителя этой категории московских нищих — отставного офицера. На днях на одной из больших улиц ко мне подошел довольно полный, обритый по-актерски, субъект и, отрекомендовавшись ‘бедным провинциальным актером из Тамбова’, просил дать ему что-нибудь, чтобы он мог хотя бы чаю напиться. ‘Мне так неловко вас беспокоить, но поверите ли, вот уже три дня, как я сижу без хлеба. Положение ужасное. Просить стыдно, а жить нужно. Пожалуйста, дайте так, чтобы было незаметно, мне так неловко’,— закончил он, привычной рукой принимая монету и, отойдя несколько шагов, на моих глазах завернул в портерную. Гонимые за правду, обремененные многочисленным семейством, пролившие кровь за отечество — все это нищенская аристократия, и к ‘нищим’ она относится с презрением. Я встречал несколько таких ‘аристократов’, которые знали довольно сносно новые языки. Тип Любима Торцова также не последнее лицо среди них.
И весь этот пролетариат кормится подачками благочестивых москвичей. Все поданные копейки и пятаки в сумме составляют такой капитал, на который мог бы существовать прекрасный рабочий дом. Мне припоминаются меры, принятые против нищенства в Риге. Там было основано общество, которое выдавало ежегодно каждому, внесшему определенный вклад (1 рубль) на бедных, особый ярлычок, этот ярлычок прибивался на дверях квартиры, и нищий, видя этот ярлычок, знал, что ничего в этой квартире не получит. Из этих вкладов образовывался такой солидный капитал, что явилась возможность устроить в Риге образцовый рабочий дом. В самый непродолжительный срок нищенство было искоренено, тогда как раньше оно имело огромные размеры. Москва также подумывает о рабочем доме, но неизвестно, когда осуществится эта вопиющая потребность.
22 февраля 1898 г.
Уличная благотворительность. 22 февр. 1898 г.
С. 40. Ляпинское общежитие находилось на Большой Дмитровке (д. 42), в доме братьев-купцов Ляпиных, которые сдавали студентам дешевые квартиры.
Лепешкин Семен Васильевич (около 1857 — около 1913) — известный предприниматель и общественный деятель. Был почетным членом Общества пособия нуждающимся студентам Московского университета. В 1880 г. на его средства построено и в 1881 открыто первое общежитие для студентов университета в Филипповском переулке, д. 11.
С. 44. Портерными в те времена назывались рюмочные.
Любим Торцов — персонаж пьесы А.Н.Островского ‘Бедность не порок’ (1853).
Рабочий, или работный, дом — благотворительное учреждение, призванное обеспечивать нуждающихся оплачиваемой работой, при условии, что они будут жить в этом доме и подчиняться его дисциплине. Возникли в Англии в XVI веке и имели принудительный характер. В Москве эти дома находились в ведении комитета для разбора нищих.