У старой кумирни, Табурин Владимир Амосович, Год: 1911

Время на прочтение: 36 минут(ы)

У старой кумирни.

I.

…Необъятная ширь! Глаза устаютъ глядть въ прозрачную даль, но она властно манитъ къ себ. Свирпый тайфунъ, дувшій дв недли подрядъ, затихъ. Буйный, неудержимый, онъ на юг разметалъ шаланды по берегамъ желтаго моря, прокатился смерчами по равнин рки Ляохе и смирился въ горахъ Гуанъ-Линъ.
На плоской вершин невысокой сопки собралась группа людей. Одни сидли на земл, другіе стояли и въ бинокли смотрли на югъ. Справа и слва громоздились горы. Какъ богомольцы, он тснились къ центральному мсту, гд выше всхъ остальныхъ подымалась остроконечная сопка. Окружныя горы оставались въ тни, а высокая сопка горла, какъ разукрашенный разноцвтными камнями идолъ. Вся ея крутая поверхность была усыпана отъ вершины до подошвы камнями и осколками, игравшими на солнц яркими цвтами своихъ изломовъ. И было странно видть, что они крпко держатся на ея гладкой, крутой поверхности. Вершина ея остро врзывалась въ небо и неожиданно заканчивалась башенкой, высченной изъ ея же массы. Правильныя архитектурныя линіи башни не вязались съ дикими линіями сопки. Казалось, она чудомъ выросла изъ скалы.
Въ противоположной сторон разстилалась равнина. Слва, изъ красной отъ заходящаго солнца дали тянулась извилистой змйкой насыпь строившейся желзной дороги. По ней ползли вереницы груженыхъ платформъ, стояли товарные вагоны для рабочихъ, и два классныхъ пульмановскихъ вагона, покрытые парусиной для спасенія отъ жары.
Люди, стоявшіе на сопк, были одты весьма разнообразно. Кто въ чесунч, кто въ хакки, а кто и въ путейской тужурк. На нкоторыхъ были форменныя инженерныя фуражки. У одного франта въ рукахъ плоскій китайскій зонтикъ изъ краснаго шелка. Онъ боится загара. На немъ блоснжный фланелевый костюмъ, мягкая палевая шелковая сорочка и золотая цпь чрезвычайной толщины. На голов дорогая панама, а на ногахъ желтые гетры американской работы. Спутники зовутъ его Уважаемымъ.
Солнце заходило за ихъ спинами. Массы окружныхъ горъ тонули въ лиловомъ туман и только нкоторыя вершины выглядывали изъ тни навстрчу косымъ лучамъ. Ни одна сопка не смла бросить тнь на высокую гору. Она выступала впередъ своей громадой, вызывающе выставляя обнаженную и освщенную грудь. Каждая мелочь на ней выдлялась съ изумительной отчетливостью. Она казалась такъ близко, что брошенный рукою камень долженъ-бы долетть до нея.
— Смотрите отъ вершины книзу и нсколько влво,— говорилъ сидвшій на земл тучный господинъ, котораго звали генераломъ.— Видите будочку съ красной крышей, прилипшую, какъ ласточкино гнздо? Дерево стояло почти вплотную къ ней.
— Его не видно ни на склон, ни у самой подошвы,— замтилъ Саркисъ, совсмъ молодой человкъ, только что окончившій институтъ и недавно прибывшій въ отрядъ. Юное лицо его обрамлялось густою черною бородой. Блые зубы выразительно блестли при его быстромъ, порывистомъ говор съ гортаннымъ произношеніемъ.
— Да вы смотрите въ бинокль,— сказалъ генералъ.
— Безъ бинокля я вижу лучше. Кумирня виситъ, какъ балкончикъ. Подъ ней песокъ — это мсто обвала. Удивительно, какъ она не обрушится.
Два дня тому назадъ на гор случилось несчастье. Два китайца захотли срубить сосну, росшую около кумирни. Это большой грхъ. Будда разсердился и вмст съ деревомъ сбросилъ ихъ въ пропасть.
Рядомъ съ генераломъ сидлъ человкъ въ чесунчовомъ пиджак, застегнутомъ на нижнюю пуговицу, и держалъ на колняхъ большую пробковую каску англійскаго образца. Волосы его гладко причесаны и раздлены ровнымъ проборомъ на дв стороны. Усы подстрижены, а подбородокъ тщательно выбритъ. Онъ заговорилъ, когда наступила тишина.
— Меня, ваше превосходительство, интересуетъ не дерево, а эта башня. Я думаю, что это — кумирня.
— Не думайте. Это не — кумирня, а древняя постройка временъ династіи Минговъ, изгнавшихъ татаръ. Говорятъ, высчена изъ скалы. Кром нея на вершин есть еще большая кумирня. Она видна съ западной стороны.
— Господа!— воскликнулъ Саркисъ.— Лзу на гору! Кто со мной? Уважаемый, махнемте!
Высокій блондинъ въ панам посмотрлъ на гору, смривъ ее отъ подошвы до вершины, и ничего не ршилъ.
Саркисъ былъ доволенъ своей идеей. Онъ всегда былъ доволенъ и всегда-же готовъ былъ спорить. Страстно любилъ держать пари по малйшему поводу.
Генералъ предупредилъ его.
— Имйте въ виду, что взобраться на эту кручу не такъ-то легко.
Саркисъ посмотрлъ въ холодную глубину долины. Она затянулась дымкой лниваго отдыха. Дно ея сверху, казалось покрытымъ мелкимъ кустарникомъ.
— Часъ туда, часъ назадъ… Въ десять часовъ будемъ обратно.
Генералъ посмотрлъ на часы.
— Теперь восемь. Къ двнадцати не вернетесь. Здсь воздухъ удивительно прозраченъ и разстоянія обманчивы.
Саркисъ сдлалъ энергичный жестъ рукою.
— Идетъ пари, что раньше? Уважаемый, присоединяйтесь.
— Согласенъ.
— На полдюжины шампанскаго!
Генералъ съ удовольствіемъ крякнулъ.
— Хорошо! Идетъ. А вы что же сидите?— обратился генералъ къ своему сосду.— Господа, возьмите Кирилла Кирилыча, онъ тоже хочетъ посмотрть башню.
— Нтъ ужъ, какъ-нибудь въ другой разъ,— отвтилъ Кириллъ Кирилычъ и передернулъ плечами. Онъ все откладывалъ до другого раза. Куда бы его ни звали, что бы ни предлагали — сыграть ли въ карты, выпить ли вина,— онъ всегда отказывался, но стоило только перестать его упрашивать,— рука его незамтно протягивалась за стаканомъ вина, или онъ подсаживался къ играющимъ и осторожно держалъ мазу.
Уважаемый и Саркисъ были инженеры. Уважаемый уже опытный и побывавшій на Дальнемъ Восток, а Саркисъ новичекъ. Кириллъ Кирилычъ былъ добровольцемъ и случайнымъ членомъ отряда. Еще недавно въ Иркутск онъ занималъ довольно солидное мсто въ губернскомъ управленіи, но бросилъ службу изъ-за семейныхъ непріятностей. Его жена бжала съ казачьимъ офицеромъ на Востокъ. Сначала онъ хандрилъ, попивалъ, потомъ пустился на поиски за женой, видлся съ ней, писалъ, велъ переговоры, но безъ успха. Случайная встрча съ инженерами устроила его жизнь на новый ладъ. Онъ присоединился къ отряду, строившему дорогу, въ качеств полезнаго человка. Продовольственную систему онъ зналъ довольно хорошо и оказался дйствительно полезнымъ.
Саркисъ гикнулъ и побжалъ съ откоса. Уважаемый послдовалъ за нимъ длинными шагами, стараясь сохранить въ походк граціозность. Когда срый пиджакъ Саркиса уже скрылся въ кустахъ, Кириллъ Кирилычъ крикнулъ:
— Саркисъ, и я за вами! Только имйте въ виду, что я въ пари не участвую!
Онъ протеръ свои очки, всталъ и укрпилъ на голов пробковую каску ярко-желтаго цвта съ черными пятнами отдушинъ.
— Я, ваше превосходительство, принципіально противъ пари.

II.

Сначала пошли заросли, густыя, перепутанныя. Потомъ стали попадаться кусты оршника. Все выше и гуще. Скоро путникамъ пришлось расчищать дорогу руками. Впереди виднлись толстые стволы и высокая зелень.
Саркисъ остановился.
— Лсъ!
Уважаемый посмотрлъ на часы и сдлалъ недовольную гримасу.
— Да, лсъ. Странно, что его сверху не было видно.
Поглядли назадъ. Тамъ виднлась маленькая сопка съ группою людей. Пройденнаго разстоянія почти не было замтно. Большая сопка блестла на солнц, но оставалась такъ же далеко и такъ же близко, какъ и раньше.
Саркисъ захохоталъ.
— Что-жъ, идемъ дальше. Больше ничего не остается.
Сзади отчаянно звалъ ихъ Кириллъ Кирилычъ.
— Онъ насъ будетъ связывать всю дорогу,— недовольно замтилъ Уважаемый. Саркисъ участливо обратился къ подбжавшему Кириллу Кирилловичу:
— Милйшій Кирилычъ, идите вы обратно. Вдь вы устанете.
Кирилычъ отвтилъ не сразу. Онъ вообще былъ ненаходчивъ, и отвты давалъ съ опозданіемъ. Наведетъ опять разговоръ на старую тему, и просто заявитъ:— ‘Вотъ давеча вы мн сказали то-то. Позвольте вамъ возразить слдующее’.
Когда онъ вытеръ очки и придумалъ отвтъ, спины Уважаемаго и Саркиса уже исчезли за деревьями.
Подъемъ неожиданно кончился, и открылась плоская поляна, изборожденная узкими грядками съ сорной травой. Это было заброшенное чумизное поле.
Саркисъ перебжалъ поляну, остановился и крикнулъ:
— Пари проиграно! Крутой обрывъ и рка!
Отчаяннымъ жестомъ онъ сбросилъ съ головы фуражку и растянулся на земл.
Уважаемый и Кирилычъ подошли къ обрыву и безнадежно взглянули на бурлившую внизу рку. За ней опять тянулась долина, поросшая кустарникомъ и густая роща. А дальше, окутанная тнью до середины, сіяла своей вершиной большая сопка.
Саркисъ мечтательно посмотрлъ на небо и сказалъ:
— Кирилычъ, возьмите вашъ бинокль и бросьте въ рку На кой они чортъ, скажите, пожалуйста! Вс вы смотрли въ бинокли и что-же? Вотъ, вмсто пустой гладкой равнины оказывается бугоръ, рка, густой лсъ. Чортъ знаетъ, что за чушь!
Кирилычъ былъ радъ раздраженію Саркиса.
— Васъ вдь предупреждали, молодой человкъ… Вы погорячились.
— Молчите ужъ вы, божья коровка!
— Вы вотъ давеча,— продолжалъ Кирилычъ,— сказали, чтобы я шелъ обратно. Позвольте вамъ замтить, что я иду по своей вол, могу не торопиться, а вы связаны условіемъ. Теперь вы видите, что не поспете къ сроку, поэтому вамъ остается только вернуться обратно.
— Нтъ ужъ, батюшка, разъ я пошелъ — я дойду до конца. Уважаемый, вы согласны?
— Да… Если мы вернемся, не дойдя до башни, насъ засмютъ. Прошло меньше часу, мы еще можемъ поспть.
Вдали что-то шаркнуло и зашуршало. Звукъ былъ не силенъ, но въ этой безлюдной мстности онъ заставилъ всхъ встрепенуться.
— Вчера наши рабочіе убили леопарда., — сказалъ Саркисъ.— Интересно, гд они съ нимъ встртились.
— Наврно, вотъ тутъ, въ этой долин. Леопарды любятъ такія мста: густыя поросли и рка.
Уважаемый добавилъ серьезно:
— Очень возможно, что именно здсь. Тутъ валяются трупы людей, упавшихъ съ горы.
За площадкой черезъ пордвшія деревья глядло солнце, заходившее въ сдловину далекихъ сопокъ. Края ихъ розовли отъ его горячей близости. Надъ ними, въ теплыхъ лучахъ лниво и царственно купался орелъ.
— Хорошо здсь,— сказалъ Уважаемый,— богато, величественно. Но если бы мн въ этихъ мстахъ подарили готовую усадьбу, я бы отказался. Дико, непривтливо. Одинъ тайфунъ съ ума сведетъ.
Саркисъ, лежа на спин, раскинулъ руки.
— Вы любите шаблонъ, уютъ, насиженное мсто. Здсь удивительно здоровый климатъ именно благодаря тайфуну. Это — колоссальная вентиляція. Здсь тмъ и хорошо, что не засижено, не загажено. Не слышно звонковъ трамвая, нтъ пьяныхъ извозчиковъ, поповъ, солдатъ.
Кирилычъ съ раздраженіемъ перебилъ его:
— Извините, попы есть, и даже очень много.
Уважаемый сказалъ примирительно:
— Поповъ много, это врно. Но ихъ незамтно. Въ государственной жизни они не играютъ никакой роли, съ ними никто не считается, ихъ не уважаютъ. Я это одобряю, но страна мн все-таки не нравится. Посмотрите на эти деревья съ вчно висящими на нихъ дурацкими комками, какъ вороньи гнзда. Они раздражаютъ, мозолятъ глаза. Глупая игра природы.
— Это омела, паразитное растеніе,— сказалъ Кирилычъ.— Есть поврье, что если такой пучекъ упадетъ къ ногамъ человка, то его ожидаетъ благополучіе.
Саркисъ вскочилъ на ноги, поднялъ съ земли сухую втку, отломалъ толстый конецъ и сталъ бросать вверхъ, стараясь сбить одинъ изъ комковъ. Это не удавалось.
— А ну-ка я,— сказалъ Кирилычъ и бросилъ палку. Большой пушистый пучекъ упалъ къ его ногамъ.
Кирилычъ засіялъ отъ радости.
— Знаете, что это значитъ?— замтилъ Саркисъ.
— Что?— жадно спросилъ Кирилычъ, приближая къ Саркису ухо.
— Жена вернется.
Кирилычъ глубоко вздохнулъ, но ничего не отвтилъ.
— Ну, ребята, ходу!— сказалъ Саркисъ, подходя къ обрыву.— Рку перейдемъ по камешкамъ. Тутъ ихъ множество.
Онъ сталъ спускаться. Уважаемый послдовалъ за нимъ.
Кирилычъ прислъ на краю и задумался. Пучекъ омелы лежалъ у него на колняхъ. Онъ бы съ удовольствіемъ посидлъ спокойно, перебирая листики счастливой омелы и передумывая свои грустныя мысли. Но снизу его окликнули. Эмблему счастья онъ бережно примялъ и спряталъ подъ бортомъ пиджака. Придя домой, онъ выберетъ лучшіе листики и засушитъ ихъ въ книг, а пучекъ повситъ въ углу своего купэ подъ образомъ.
Онъ послдовалъ за товарищами.
Крутизна обрывалась прямо въ рку. Кое-гд выглядывали изъ воды камни. Саркисъ сталъ перескакивать съ одного на другой. Уважаемый отыскалъ глазами Кирилыча и посовтовалъ ему идти по его слдамъ. Онъ любилъ показать ловкость и грацію.
Когда Кирилычъ всталъ на первый камень, товарищи его уже шли по другому берегу. Онъ постоялъ нкоторое время, глядя на воду, голова у него закружилась, и онъ сталъ смотрть впередъ, гд въ кустахъ блла спина Уважаемаго. На слдующій камень нужно было прыгнуть, но для Кирилыча это оказалось не такъ легко, какъ для его товарищей. Онъ съ горькимъ упрекомъ подумалъ, что они могли бы ему помочь. Но не такіе они люди. Саркисъ — безбожникъ и человкъ отчаянный во всхъ отношеніяхъ. Всегда противорчитъ. Если женится, то, наврно, будетъ жестоко обращаться съ женой и даже будетъ запирать ее на замокъ. Хорошъ тоже Уважаемый. А еще серьезный человкъ. Для него нтъ большей обиды, какъ сказать, что его часы отстаютъ. И теперь идетъ вовсе не затмъ, что бы посмотрть памятникъ, а потому, что не хочетъ отставать отъ Саркиса… Кирилычъ далъ себ слово, что если когда-нибудь семейныя дла его поправятся, и онъ встртитъ ихъ въ Иркутск или въ другомъ большомъ город, то сдлаетъ видъ, что не узналъ ихъ.
Послдній прыжокъ оказался для него неудачнымъ. Правая нога Кирилыча попала въ воду, а пробковая каска слетла съ головы и, кружась, быстро поплыла по теченію.
Пробираясь между кустами, Кирилычъ услышалъ голоса и, прибавивъ шагу, пошелъ въ этомъ направленіи песчанымъ русломъ высохшей рки. Растущія по краямъ деревья соединялись втвями, и дорога шла коридоромъ, въ полумрак. Кирилычъ прислъ на краю и снялъ сапогъ. Отжавъ промокшій носокъ и помахавъ имъ въ воздух для просушки, онъ попробовалъ снова надть, но сапогъ не влзалъ. Окликнувъ товарищей и не получивъ отвта, онъ заторопился и, не надвъ какъ слдуетъ сапога, пошелъ, прихрамывая. Дойдя до конца дороги, онъ громко окликнулъ:
— Саркисъ!
— Что вы орете?— строго спросилъ его Уважаемый откуда-то сбоку.— Вы съ ума сошли?
Кирилычъ остановился, едва переводя духъ, и осмотрлся Саркисъ и Уважаемый сидли подъ кустомъ и курили.
— Что вы со мной длаете, господа? Я васъ ищу, кричу, а вы не откликаетесь.
Оглядвъ растерянную фигуру Кирилыча безъ шляпы съ укороченной ногой, съ оттопыренною грудью, Саркисъ захохоталъ.
— Мы слышали, какъ вы тутъ бгали. Право, похоже было, что вы выслдили звря и гоняетесь за нимъ.
— Ничего нтъ смшного. Я промочилъ ноги.
— А ваша каска гд?
— Чортъ ее знаетъ! Должно быть, въ воду упала.
Когда сидящіе поднялись, Кирилычъ постоялъ и пошелъ сзади, чтобы не видли его хромоты.
Подъемъ начался сразу. Скоро пошла такая крутизна, что приходилось цпляться руками. Громадные, нависшіе камни преграждали путь. Казалось, достаточно сильнаго удара кулакомъ, чтобы они оторвались и обрушились. Нужно было обходить ихъ и часто уклоняться въ сторону. Вс трое скоро утомились. Даже Саркисъ усталъ и, чтобы отдохнуть, легъ на спину, преувеличенно громко вздыхая.
Кирилычъ страдалъ и физически, и нравственно. Знай онъ напередъ о всхъ трудностяхъ путешествія, ни за что не пошелъ бы, но также ни за что не вернулся бы одинъ ночью по безлюдной пустын (онъ не могъ забыть убитаго леопарда). Оставалось идти, подыматься на гору, напрягать вс силы, мучить себя, какъ бы подчиняясь властному велнію чужой воли. Въ эти минуты онъ ненавидлъ Саркиса. Каждое его слово и возгласъ, слышные сверху, казалось ему, направлены съ цлью надъ нимъ поглумиться.
Ненадтый сапогъ причинялъ ему большія неудобства. Каблукъ подвертывался, нога срывалась. Тогда онъ снялъ носокъ, спряталъ его въ карманъ и натянулъ сапогъ на голую ногу. Пятка вошла на мсто. Довольный этимъ маленькимъ успхомъ онъ поползъ къ Уважаемому. Тотъ отдыхалъ и мечтательно глядлъ въ долину.
— Вы устали, бдный мой Кирилычъ. Да, трудно. Послушайте, Саркисъ! Долземъ ли мы?
— Долземъ!— весело отвчалъ сверху Саркисъ.
Кирилычъ примостился къ Уважаемому, тайно надясь найти въ немъ сочувствіе.
— Вы думаете, онъ не усталъ? Поврьте, едва дышетъ, а лзетъ изъ упрямства. Знаете что, Уважаемый, вернемтесь-ка назадъ. Подумайте сами,— ночь. Когда еще долземъ! Ей Богу, вернемтесь.
— Неудобно, знаете. Мы почти дошли. Посмотрите внизъ — какое чудо.
Долину затопило росой. Точно море, спокойное, спящее, разстилалось отъ подошвы горы и терялось на запад. Средняя сопка, которую они перешли, исчезла вмст съ верхней площадкой, а окаймлявшія ее деревья чернли кольцомъ, какъ лагуна въ мор.
Кирилычъ протеръ очки и посмотрлъ вдаль. Его охватилъ священный трепетъ отъ этой холодной безконечности. Гора подъ ногами спускалась круто. Видъ плоской, какъ на карт, поверхности земли измнялъ привычную точку зрнія, расширялъ ее и захватывалъ дыханіе. Кирилычъ, едва держась на мст, почувствовалъ свое ничтожество и умилился.
Налво незамтная раньше небольшая сопка съ двумя низкими густыми пихтами закрылась туманомъ, выставивъ наверхъ темную массу деревьевъ, похожихъ на плавучее судно.
— Картина всемірнаго потопа, сказалъ Кирилычъ,— а это Ноевъ ковчегъ.
Затмъ, посмотрвъ наверхъ, онъ тихо продолжалъ:
— Скажите мн, мой Многоуважаемый: не чувствуете ли вы въ такія минуты присутствія великой творческой силы?
— Я для этого не достаточно религіозенъ.
— Но позвольте. Когда вы читаете книгу, то узнаете имя автора, когда смотрите картину, то разглядываете подпись художника. Неужели же, видя передъ собою великую книгу бытія, вы не проникаетесь…
— Нтъ, не проникаюсь… Вдь авторъ не подписался… Это — анонимъ… Пытаться раскрыть его — напрасный трудъ. Я — математикъ и люблю понятія точныя. Сумма угловъ треугольника равна двумъ прямымъ — это мн ясно, а о вашемъ вопрос люди думали и спорили вками и ни къ чему не пришли… Бросимъ…
— Нтъ, позвольте… Вы все умомъ… Неужели же вы не чувствуете?
— Сейчасъ чувствую сырость и голодъ.
Кирилычъ поползъ наверхъ.
— Уйду отъ васъ… Вс вы оглашенные…
За горой взошла луна, но ея не было видно. Высоко на вершин лучъ ея серебрилъ край темной башни.

III.

Кирилычъ совершенно выбился изъ силъ. Въ груди кололо и не хватало воздуха. Въ горл пересохло. Онъ едва держался и стоналъ. Уважаемый сжалился надъ нимъ и на послднемъ переход помогъ ему подняться.
Вступили на вершину вс одновременно.
Свтлая луна, глядвшая прямо въ глаза, мшала сразу разобраться въ темной масс стнъ и крышъ. Мелькнулъ огонекъ и исчезъ. Постепенно обрисовались освщенныя рзныя украшенія и черепицы крышъ. Строенія стояли въ котловин, образуя квадратъ, съ гладкой освщенной площадкой посередин. Въ ближайшемъ углу возвышалась бесдка съ изогнутой вычурной крышей, съ цлой системой стропилъ, на которыхъ вислъ массивный колоколъ.
Въ глубин центральнаго зданія опять засвтился маленькій огонекъ. Темная фигура стояла на колняхъ.
— Это — буддійскій храмъ,— сказалъ Уважаемый.— Вотъ какой-то субъектъ молится. Придется ему помшать.
Къ нимъ обращена была глухая стна. Уважаемый пошелъ впередъ, какъ человкъ, опытный въ сношеніяхъ съ мстными жителями. Налво бороздились грядки огорода. Боковая стна оканчивалась узкимъ проходомъ, занятымъ глинобитной наружной дымовой трубой. Саркисъ, крадучись, пробрался впередъ, какъ злоумышленникъ. Уважаемый предварительно освидтельствовалъ свой револьверъ. Кирилычъ пробрался послднимъ, томясь въ ожиданіи дальнйшихъ событій. Все новое и неожиданное его угнетало.
Чистенькій дворикъ былъ замощенъ гладкими каменными плитками. Съ трехъ сторонъ онъ замыкался постройками, а съ четвертой — глинобитной стной. Съ южной стороны возвышалось солидное каменное строеніе на высокомъ фундамент, съ открытой террасой и колоннами. Передъ входомъ снаружи массивная металлическая урна, а по сторонамъ ея каменные столбы, покрытые барельефами и надписями. Вершины столбовъ внчались богатымъ орнаментомъ строго стилизованнаго дракона.
На террас показался человкъ. Онъ медленно спустился по каменнымъ ступенькамъ и поклонился. Это былъ китаецъ въ обыкновенной синей курм, какую носятъ вс простолюдины, съ чернымъ платкомъ на голов, повязаннымъ на затылк, какъ женскій повойникъ.
Саркисъ подошелъ къ нему и съ шутливой галантностью протянулъ ему руку. Китаецъ взялъ руку и, очень польщенный, поклонился еще ниже.
Уважаемый укоризненно замтилъ:
— Не надо съ нимъ фамильярничать, ну его къ чорту!
И, желая показать, какъ нужно обращаться съ некультурными туземцами, онъ хлопнулъ китайца по плечу, заставивъ его пошатнуться, и сказалъ:
— Вотъ что, любезный ходя. Мы, во-первыхъ, желаемъ напиться воды, понимаешь? А потомъ посмотрть, что у васъ тутъ есть хорошаго.
— Воды можно, а смотрть не надо,— отвтилъ китаецъ.
— Эге! Да ты говоришь по-русски. Кто жъ ты такой?
— Китайскій человкъ.
— Ну, положимъ, человкомъ тебя назвать нельзя. Ты ходя.
— Зачмъ ходя. Я хозяинъ.
— Ну, ладно, не разсуждай. Иди за водой. Живо!
Уважаемый хотлъ идти за нимъ. Китаецъ растопырилъ руки и поднялъ голову.
— Нельзя ходить.
Эта неожиданная смлость сбила съ толку Уважаемаго. Онъ остановился и не нашелъ, что отвтить.
Сзади Саркисъ отозвалъ его:
— Не надо скандалить. Онъ одинъ, а насъ трое.
Кирилычъ высказалъ осторожное соображеніе:
— Господа, если бы онъ былъ одинъ, то не былъ бы такъ смлъ.
Уважаемый сердился.
— Да что же тамъ считать, одинъ или не одинъ. Мы не разбойники.
Саркисъ захохоталъ.
— Не разбойники, а, по меньшей мр, нахалы. Пришли на чужой дворъ и требуемъ, чтобы насъ впустили въ домъ.
— И мы войдемъ. Вы напрасно съ нимъ любезничаете. Вы этого народа не знаете.
Китаецъ ушелъ. Саркисъ посвисталъ себ подъ носъ и прислъ на цоколь монумента. Тонкій, какъ кружево, орнаментъ окружалъ основаніе колонны. Кирилычъ тоже подошелъ, посмотрлъ на работу и звнулъ. Уважаемый нетерпливо ходилъ по двору.
Китаецъ показался опять. Въ рук онъ держалъ широкую чашку.
— Чай холодный,— сказалъ онъ.— Можно пить. Вода хорошая.
Уважаемый напился и передалъ Саркису.
Китаецъ оглядлъ гостей и спросилъ, указывая на западъ:
— Тамъ ходили? Очень трудно ходить. Нужно тамъ. Я провожу.
Онъ указалъ въ противоположную сторону.
— Ты прежде покажешь намъ храмъ, а потомъ видно будетъ.
— Это нельзя.
— Поменьше разговаривай. А почему у тебя нтъ косы?
— Я былъ бонза — китайскій попъ, а теперь такъ. Коса долго ждать, а длинные волосы похоже на корейскаго человка. Лучше рзать, какъ бонза.
— Ну, ржь — твое дло. Кирилычъ, пейте.
— Я воздержусь — не довряю.
Китаецъ взялъ чашку и, оглядываясь, бокомъ, нершительно пошелъ къ ступенькамъ.
Уважаемый опять послдовалъ за нимъ. Китаецъ остановился, стараясь руками преградить дорогу. Уважаемый отстранилъ поднятую съ чашкой руку, и нсколько капель плеснуло ему въ лицо.
— Ахъ, каналья, онъ меня облилъ! Иди впередъ, собака, и показывай дорогу!
Китаецъ не трогался съ мста, и моталъ головой.
— Ну, хорошо! Сейчасъ ты меня, наврно, послушаешь.
Уважаемый медленно вынулъ изъ кобуры длинный наганъ и приставилъ дуло къ самому носу китайца.
Тотъ въ ужас прислъ на ступеньки.
Саркисъ подбжалъ сзади и схватилъ руку Уважаемаго, указывая въ темную глубину между колоннами:
— Тамъ еще кто-то стоитъ.
Одновременно оттуда послышался новый голосъ.
— Дорогіе соотечественники! Вы просили напиться. Вамъ дали. Что-же вамъ еще угодно?
Кирилычъ вскочилъ съ камня и ахнулъ отъ удивленія и радости. Онъ былъ большимъ патріотомъ, и неожиданная русская рчь привела его въ восторгъ.
— Землячекъ! Дорогой! Кланяемся вамъ въ поясъ. Извините, пожалуйста.
Новый знакомый спустился по лстниц, жестомъ услалъ прочь китайца и мелькомъ взглянулъ на Кирилыча и Саркиса. Уважаемаго онъ осмотрлъ боле внимательно и полусерьезно замтилъ:
— Будьте великодушны. Спрячьте ваше оружіе. Мы сдаемся…
Кирилычъ бросился ему на шею.
— Да позвольте же васъ обнять, дорогой мой! Вотъ чудеса съ нами сегодня! Думали встртить хунхузовъ-разбойниковъ, а встртили земляка.
Уважаемый чувствовалъ себя не совсмъ ловко. Приложилъ руку къ своей панам и сказалъ:
— Значитъ, хозяинъ тутъ — вы? Очень пріятно.
Онъ замтилъ, что гостямъ не особенно рады. Этого не замчалъ только Кирилычъ и не могъ удержать своихъ изліяній.
— Недаромъ насъ тянуло сюда. Господи, Боже мой! На этакую высоту забраться, и кто же? Нашъ родной русачекъ. Что же вы тутъ подлываете, дорогой мой?
Незнакомецъ вмсто отвта спросилъ:
— Вы, очевидно, инженеры? Вы желаете непремнно войти въ домъ? Пожалуйте. Это — храмъ, но онъ заброшенъ. Ванъ, дай огня!
Уважаемый напрасно старался разглядть его лицо. Луна мелькомъ освщала пушистые волосы на голов или край бородки, но лицо оставалось въ тни.
Кирилычъ не отступалъ съ вопросами:
— Какими судьбами вы сюда забрались, дорогой землячекъ? Вотъ любопытное дло. Господа, надо намъ всмъ представиться. Будемъ знакомы. Вотъ чудеса! Да зачмъ вы тутъ? Какъ и что? Разскажите.
Землякъ съ усмшкой замтилъ:
— Посл проведенія дороги русскихъ можно встртить здсь на каждомъ шагу.
— Понимаю, понимаю. Но въ языческомъ храм, на такой высот…
Землякъ пожалъ плечами.
— Путешественники и офицеры для своихъ стоянокъ всегда выбираютъ кумирни. Чище и просторне.
Показался свтъ. Китаецъ держалъ деревянный подсвчникъ съ толстой красной свчей.
Вс вошли въ первую комнату. Тутъ посредин стоялъ престолъ изъ массивнаго чернаго дерева, уставленный вазами, ширмочками, чашками съ кусочками ды, подсвчниками. За нимъ высокій пьедесталъ для божества былъ пустъ.
— Здсь стоялъ Будда, но онъ былъ бронзовый, и его похитили,— замтилъ новый знакомый въ роли невольнаго проводника.
— Кто же похитилъ?— возмущенно спросилъ Кирилычъ.
— Какіе-то военные, во время усмиренія страны. По праву побдителей, божество стало трофеемъ войны.
— Ну, дло прошлое. Не будемъ вспоминать. Позвольте узнать ваше, имя?
— Наше знакомство будетъ непродолжительно, а потому называйте меня, какъ уже называли: ‘Землякомъ’.
Уважаемый нашелъ удобнымъ извиниться за свою назойливость.
— Извиняйтесь вотъ передъ нимъ,— отвтилъ Землякъ.— Ванъ, тебя обидли?
Китаецъ примирительно улыбнулся.
— Тебя, любезный, Ваномъ зовутъ?— спросилъ Уважаемый.
— По-китайски Ванъ, а по русски Иванъ.
Уважаемый весело засмялся надъ такимъ упрощеннымъ переводомъ и вынулъ изъ кошелька двугривенный.
— На, возьми.
Ванъ сокрушенно вздохнулъ, пожалъ плечами, но сейчасъ же, какъ опытный бонза, нашелъ выходъ:
— Пускай капитанъ положитъ на столъ. Это для Бога.
Землякъ пошелъ направо, гд за рзной перегородкой тянулся влво коридоръ. На узкомъ общемъ возвышеніи стояли фигуры въ ростъ человка.
— Коллекція боговъ, — пояснилъ Землякъ.— Вс въ печальномъ положеніи. Въ эту кумирню во время кампаніи стрляли и даже ходили въ аттаку.
— Врно здсь засли хунхузы?— спросилъ Кирилычъ.
— Роль хунхузовъ исполнялъ Ванъ и еще двое бонзъ. Спросите у него — онъ вамъ разскажетъ.
— Это врно,— подтвердилъ Ванъ.
— Теперь онъ вернулся и занятъ ремонтированіемъ боговъ.
При ближайшемъ разсмотрніи фигуръ, у нихъ оказались большіе изъяны. У бога дождя и втра была обломана вся нижняя часть туловища, и онъ казался стоящимъ на колняхъ. У бога войны — отбитая голова съ выраженіемъ сверхъестественной свирпости была неудачно приставлена и криво сидла на плечахъ. У большинства фигуръ изъ поврежденныхъ частей торчала солома.
— Боговъ длаютъ изъ глины,— пояснилъ Землякъ.— Сначала длаютъ основу изъ палокъ, окручиваютъ ихъ соломой и облпляютъ глиной. Затмъ спеціальные художники ихъ раскрашиваютъ.
— Это врно,— сказалъ Ванъ, наивно улыбаясь и любовно поглаживая рукой ближайшаго бога, у котораго вмсто отломанной ноги была подставлена палка.
Въ конц коридора, влво, проходъ былъ загроможденъ кучами раскрашенныхъ обломковъ разбитыхъ боговъ, которые Ванъ надялся когда-нибудь возстановить. Въ стн и въ крыш свтились отверстія, пробитыя снарядами.
Дальше сворачивалъ налво опять такой-же коридоръ, но раздленный на ршетчатыя клтки.
— Наглядное изображеніе загробныхъ мученій гршниковъ,— провозгласилъ Землякъ.
Въ одной клтк два палача громадной пилой перепиливали черепъ человку, привязанному къ столбу. Ванъ пояснилъ, что такое наказаніе ожидаетъ отцеубійцъ, но можетъ быть назначено богами вообще за грубое и жестокое обращеніе съ родителями.
Въ другой клтк одна большая фигура тяжелымъ пестикомъ толкла маленькую женщину, лежавшую въ низкой открытой ступ. Наказаніе за измну мужу. Были тутъ наказанія и огнемъ, и плетьми, и горячимъ желзомъ. Мастеръ скульпторъ съ добросовстнымъ усердіемъ изобразилъ страданія на лицахъ гршниковъ и зврскую свирпость на лицахъ палачей.
На стн каждой клтки были изображены боги, величаво сидящіе на горахъ. Одни безстрастно смотрли на расправу съ гршниками, другіе злорадно смялись. А одинъ изъ боговъ съ жиденькой бородкой, которую онъ пощипывалъ, перегнувшись на одинъ бокъ, поощрительно подмигивалъ палачу.
— Сколько нужно безпросвтнаго невжества и рабской низости, чтобы вровать въ эту кошмарную миологію,— замтилъ Землякъ.
— Язычество,— осторожно вздохнулъ Кирилычъ.
— Позвольте,— вмшался Саркисъ.— А въ христіанств разв этого нтъ? Вы сами, Кирилычъ, я полагаю, не меньше Вана врите въ загробныя мученія? А? Что скажете?
— Объ этихъ вещахъ вы, пожалуйста, со мной не разговаривайте.
— Это очень врно,— убдительно заключилъ Ванъ.— Боги очень сердитые.
Дойдя до конца галлереи, Землякъ хотлъ свернуть къ выходу, но Кирилычъ остановилъ его. Въ углу, на кан лежалъ свернутый въ вид подушки полушубокъ, на стн виднлась войлочная шапка и полотенце.
— Позвольте, дорогой Землякъ, это ваши вещи? Вы здсь спите?
— Да, я здсь сплю.
— Разршите приссть?
Землякъ пожалъ плечами.
— Садитесь. Только тутъ жестко. Ванъ, поставь свчу и не слушай насъ. Онъ скучаетъ. Вроятно, храмъ никогда больше не будетъ посщаться богомольцами. Боги недовольны близостью желзной дороги. Они не любятъ свистковъ.
— Теперь я знаю!— торжественно заявилъ Кирилычъ, вытащивъ изъ-подъ полушубка книгу и заглянувъ въ нее.— Вы — путешественникъ, этнографъ!
— Можетъ быть,— уклончиво отвтилъ Землякъ и отвернулся.
Посл неловкаго молчанія онъ поставилъ свчу подальше въ уголъ, такъ, чтобы лицо его оставалось въ тни, и продолжалъ:
— Вотъ живу здсь, среди боговъ, и думаю: сколько народу поклонялось имъ, лежа передъ ними ницъ, сколько трепетной любви и униженія приносили имъ сюда. Сколько душевныхъ силъ потрачено здсь, сколько было надеждъ… А боги во вки вковъ были и будутъ глухи.
— Языческіе,— строго добавилъ Кирилычъ.
Землякъ взглянулъ на него бокомъ:
— Я этого слова не понимаю. Для католиковъ буддисты язычники, а для буддистовъ — католики. Спросите у Вана. Его тутъ зацпилъ было католическій миссіонеръ, да не понравился Вану папа римскій. За Далай-ламу обидлся, ушелъ.
— Господа!— вскричалъ Саркисъ шутливо,— давайте подожжемте этотъ храмъ. Эхъ, жалко что вы тутъ живете. А то бы славную штуку можно устроить! Горящіе боги! Это красиво. Какъ вы думаете, Уважаемый?
— Уйду отъ васъ,— махнувъ рукою, сказалъ Кирилычъ.
Онъ опять вернулся въ среднюю комнату, гд стоялъ престолъ. Свтъ отъ огня сюда не достигалъ. Урны, вазы, подсвчники едва серебрились луннымъ отраженіемъ со двора. Оно слабо расплывалось вверхъ, въ темную глубину, отнимая у нея черноту. Кирилычъ осторожно потрогалъ непонятные, но священные предметы. Они показались ему тяжелыми и массивными. Въ одной ваз торчалъ пучекъ палочекъ. Судя по обгорлымъ концамъ, это были церковныя свчи. Онъ согнулъ пару палочекъ и спряталъ ихъ въ карманъ.
Сзади едва слышно подошелъ Ванъ, ласково посмотрлъ ему въ лицо и погладилъ его по плечу.
— Капитанъ любитъ Будду — это хорошо. Я тоже люблю.
Кирилычъ отстранилъ отъ своего плеча руку Вана. Эти жесты вмст съ навязчивой солидарностью во взглядахъ его шокировали.
— Что-жъ ты думаешь длать теперь?
Ванъ глубоко вздохнулъ. Ему очень хотлось отвести душу, и онъ увренъ былъ, что Кирилычъ его пойметъ.
— Я еще не родился, а мой отецъ сказалъ: ‘Если онъ родится, я его сдлаю бонзой’. У насъ всегда такъ, когда нтъ долго дтей. Непремнно нужно, чтобы были дти. У моего отца не было дтей, и, когда онъ такъ сказалъ, Будда сдлалъ, что я родился. Многіе люди не любятъ бонзу, что онъ не работаетъ, не помогаетъ отцу. Еще не любятъ оттого, что онъ не иметъ дтей. Ну ничего… Это можно…
Ванъ хитро улыбнулся.
— Будда не увидитъ. Я ему завязывалъ глаза.
Онъ нахмурился и опять сталъ серьезенъ.
— Я жилъ здсь много много годовъ. Будда стоялъ вотъ тутъ. Я зажигалъ свчи, онъ очень любитъ.. Другой разъ много дыма отъ свчекъ… какъ тучи, и Будда летитъ, какъ птица на неб. Я ставилъ маленькіе кусочки курицы, пельмени, сладкія яблоки, Будда смотрлъ на меня. Я молился очень много. И утромъ молился, и вечеромъ. Нужно непремнно много молиться: я курилъ опіумъ… Бонза не можетъ курить опіумъ, а что длать. Очень хочется курить. Можно спрятать трубку, можно спрятать лампочку, а дымъ нельзя спрятать. Можно завязать глаза Будд, а онъ будетъ нюхать. Можно завязать носъ, а дымъ пойдетъ наверхъ, и Будда тамъ будетъ нюхать. Какъ ни длай, все равно узнаетъ. Какъ покуришь, надо много молиться…
Ванъ мечтательно посмотрлъ въ темноту.
— Теперь Будды нтъ. Пришли солдаты, Будда разсердился и ушелъ. Меня били нагайкой, чтобы я сказалъ, гд деньги.
Ванъ неожиданно остановился и сталъ шарить рукой на престол, отыскивая двугривенный, положенный Уважаемымъ. Найдя его, онъ успокоился и продолжалъ:
— Какія деньги у бонзы. Я сказалъ: нтъ денегъ. Меня опять били и погнали въ русскій городъ. Я жилъ у русскаго капитана. Научился говорить. Потомъ убжалъ и опять пришелъ сюда.
— Ты бы поступилъ въ другой храмъ.
— Зачмъ въ другой? Я не хочу. Я люблю этотъ. Будды нтъ. Ничего. Потомъ опять придетъ.
— Какъ придетъ? Его же укради.
— Это не врно. Будду нельзя украсть. Онъ самъ ушелъ, наверхъ. Туда, гд большое небо.
Ванъ увреннымъ жестомъ показалъ наверхъ.
— Будда не любитъ желзную дорогу. Машина свиститъ, колеса стучатъ. Будда не любитъ. Потомъ, когда желзной дороги не будетъ, Будда придетъ.
— Долго ждать, милый человкъ.
— Долго? Ничего, что долго. Можно подождать. Китайскіе люди очень сердиты, зачмъ пришли чужіе. Они прогонятъ чужихъ людей. Тогда Будда придетъ. Это врно — я знаю.
Ванъ взялъ коробку спичекъ и зажегъ пачку свчей. Он не горли, а тлли, какъ трутъ, посылая кверху длинную ленту дыма, который, на высот сажени, сталъ извиваться и скручиваться волнообразными формами. Кирилыча поразило это странное явленіе въ совершенно неподвижномъ воздух. Можетъ быть въ верхнихъ слояхъ было слабое движеніе, но Кирилычъ охотне допустилъ тутъ неизвстную, таинственную причину. Тамъ, гд дло касается религіи, это казалось такимъ возможнымъ.
Ванъ повернулъ къ нему свое лицо съ горящими глазами и, показывая на клубящійся дымъ, очертилъ рукою въ воздух какую-то фигуру.
Потомъ онъ опустился на колни и, сложивъ передъ лицомъ руки, зашепталъ непонятныя слова.
Кирилычъ почувствовалъ невольный наплывъ религіознаго очарованія. Несокрушимая вра молящагося нашла откликъ въ его душ. Онъ склонилъ голову и приложилъ правую руку къ груди. Но потомъ, какъ бы устыдившись своей неумстной слабости, посмотрлъ направо, гд виднлись темные силуэты боговъ, повернулся и пошелъ къ выходу.
Дворъ блестлъ подъ высокой луной. Кирилычъ легко и аппетитно вздохнулъ. Только сейчасъ онъ почувствовалъ необыкновенную чистоту горнаго воздуха. Пора было идти домой и торопить пріятелей, но онъ хотлъ нсколько времени остаться одинъ. Странныя мысли волновали его. Наивная вра этого китайца противорчила его разсудку, но его экстазъ и благоговніе были ему близки и понятны. Онъ хотлъ бы его обнять, какъ брата, если бы на немъ не было клейма ‘язычникъ’. Но и этотъ язычникъ былъ такой же покорный сынъ своей религіи. Онъ въ ней родился, былъ вренъ ей, и справедливое Провидніе не можетъ оттолкнуть его, какъ отверженнаго.
Ванъ кончилъ молиться, прошелъ мимо Кирилыча и сталъ прохаживаться по двору. Кирилычъ нкоторое время слдилъ за нимъ, потомъ подошелъ къ нему и сталъ ходить рядомъ. Онъ чувствовалъ, что теперь они довряютъ другъ другу, и между ними возможна интимность.
— Скажи мн, пожалуйста, Ванъ, кто этотъ человкъ, который тутъ живетъ?
— Русскій капитанъ.
— Я знаю, что русскій. А кто онъ такой?
Благочестивое выраженіе на лиц Вана смнилось тонкимъ лукавствомъ.
— Капитанъ, хозяинъ.
— Чей хозяинъ? Твой?
— Ну да, мой.
— Что-жъ, онъ теб жалованье платитъ?
— Немного давалъ. Теперь деньги нтъ. Потомъ получитъ и опять дастъ.
— Откуда же онъ получитъ?
Ванъ нахмурилъ брови и ршилъ молчать, что ему стоило большого труда.
Кирилычъ тоже помолчалъ.
— Это хорошо, что ты не выдаешь своего хозяина. Ты его долженъ уважать и слушать. Впрочемъ, я самъ догадываюсь. Давно онъ тутъ живетъ?
— Десять дней. Можетъ, больше.
— Здсь никто не бываетъ?
— Иногда бываютъ китайскіе люди. Въ солнце бываютъ, а посл солнца нтъ. Хозяина никто не видитъ.
— А съ русскими онъ видится?
— Ай, нтъ. Съ русскими нельзя. Пойдете домой, тоже не надо никому говорить про хозяина.
— Такъ, такъ. Любопытная исторія. Я не ошибся. Укромное мстечко нашелъ. Поджидаетъ денегъ, а потомъ махнетъ къ морю, въ Японію или Америку.
Ванъ испугался.
— Капитанъ знаетъ? Я ничего не говорилъ. Капитанъ самъ сказалъ.
— Конечно, ты ничего не говорилъ. Тише, не кричи, а то насъ могутъ услышать.
Вывдывать чужія тайны было для Кирилыча своего рода наслажденіемъ. При этомъ онъ радовался за свою спокойную, благочестивую совсть.

IV.

Уважаемый и Саркисъ удобно услись на кан. Землякъ,— засунувъ руки въ карманы, прохаживался изъ угла въ уголъ. Между ними велась бесда, но каждый говорилъ не о томъ, что его интересовало. Уважаемый старался направить бесду такъ, чтобы Землякъ разсказалъ о себ. Онъ догадывался, что хозяинъ что-то скрываетъ, и стснялся задать ему прямой вопросъ. Отвты Земляка были уклончивы, и въ душ онъ посылалъ своихъ гостей ко всмъ чертямъ.
Когда Землякъ проходилъ мимо — профиль его освщался, и Уважаемый внимательно его разглядывалъ.
На видъ онъ казался не старше тридцати лтъ. Походка, твердая и нервная, выражала нетерпніе. Онъ смотрлъ внизъ, и клокъ блокурыхъ волосъ закрывалъ его лобъ, доходя до круто вздернутой кнаружи брови. Волосы въ густой и короткой бородк были свтле, чмъ на голов, и, казалось, выцвли отъ солнца. Тонъ его голоса былъ вполн спокойный наружно, но Уважаемый замтилъ въ немъ оттнокъ не то ироніи, не то скрытаго раздраженія. Давно пора было бы встать и распрощаться, но Уважаемый былъ сильно заинтригованъ.
— Господа, что же мы сидимъ?— сказалъ вдругъ Саркисъ.— Намъ нужно еще зажечь костеръ. Это будетъ сигналомъ, что мы долзли до вышки горы. Хотя пари мы и проиграли, но до намченной точки дошли. Надо это засвидтельствовать.
— Хорошо, идите. Я вамъ принесу соломы,— сказалъ Землякъ.
Лвый флигель примыкалъ къ откосу, подымавшемуся надъ крышей. На немъ, въ нкоторомъ отдаленіи, стояла башня. Между строеніями въ углу виднлся проходъ.
Кирилычъ взялъ Уважаемаго подъ руку.
— Я знаю кое-что про этого субъекта.
Уважаемый сдлалъ равнодушный видъ.
— Вы разспрашивали этого китайца? Это — безтактно. Чтоже онъ вамъ сказалъ?
— Собственно ничего. Но я полагаю, что онъ нелегальный и скрывается здсь. Вроятно, ждетъ денегъ и фальшиваго паспорта.
— Холодно… Пора домой… Саркисъ! бросьте вашъ костеръ!
Саркиса уже не было видно. Онъ гд-то шумно карабкался и кряхтлъ.
Въ проход показался Землякъ съ кипой гаоляновой соломы и пригласилъ гостей слдовать за нимъ. Изъ прохода свернули вправо и стали подниматься по выбитымъ въ каменистой почв ступенькамъ.
Открылся гладкій, точно укатанный и лоснящійся подъ лучами луны бугоръ — высшая точка утеса. Башня гордо стояла у западнаго края. Въ ней было сажени три высоты. Ея острый конецъ расширялся книзу тремя перехватами и плавно переходилъ въ куполообразный сводъ. Стны — гладкія, на шесть сторонъ. Въ трехъ изъ нихъ правильныя отверстія — два для оконъ и одно, съ высокимъ порогомъ,— для входа. Основаніе башни въ самомъ низу расширялось и незамтно сливалось съ породой скалы, какъ стволъ стараго дуба съ возрастившей его землей. Надъ верхними краями оконъ и входа виднлся затйливый орнаментъ, а свободныя стнки были испещрены глубоко выбитыми письменными знаками. Стны были такъ толсты, что внутри могли помститься три человка. Трое пріятелей внимательно осмотрли башню снаружи и заходили внутрь. Съ уваженіемъ къ старин постучали въ стны, поцарапали ножичкомъ и остались очень довольны башней.
— Сколько ей лтъ?— спросилъ Уважаемый.
— Трудно сказать,— отвчалъ Землякъ.— Ванъ увряетъ, что ей четыреста лтъ. Я не думаю. Во всякомъ случа, надписи сдланы поздне: стны въ этихъ мстахъ подскоблены и сглажены. Башня сдлана буддистами, а надписи конфуціанскія.
Кирилычъ снялъ очки и внимательно осмотрлъ непонятные знаки.
— Вроятно, какая нибудь молитва?
— Нтъ, не молитва. Надписи философскаго и моральнаго смысла. Ванъ называетъ эту башню бесдкой Будды. Великій духъ пророка прячется сюда во время дождя.
— Это врно,— подтвердилъ появившійся Ванъ.
Саркисъ весело засмялся.
— Чудакъ твой Будда! Завелъ бы себ китайскій зонтикъ.
Ванъ зажегъ спичку, и слабое пламя ея не дрогнуло въ заснувшемъ воздух. Огоньки побжали по крайнимъ стеблямъ въ середину костра. Вс, кром Вана, остановились на краю обрыва. Роса затопила всю долину. Утесъ, на которомъ они стояли, одинъ возвышался среди безконечнаго моря. Нкоторое время вс молчали.
— Спть бы что-нибудь,— тихо сказалъ Саркисъ.
— Тутъ только одну пснь и можно пть,— замтилъ Кирилычъ:— ‘Слава въ вышнихъ богу’… Да, поди, вы ее и не знаете.
— Мн вспоминается другая мелодія,— сказалъ Уважаемый и на нсколько секундъ замолчалъ.— Это — ‘Лунная соната’ Бетховена.
Землякъ слъ на землю.
— Да, здсь хорошо. Я никогда не любилъ одиночества, но здсь понялъ, что иногда пріятно отдохнуть отъ людей…
— Спасибо,— тихо отозвался Уважаемый.
— Здсь легче дышется и легче думается,— продолжалъ Землякъ.— На этой чистой высот ясне разбираешься въ сомнніяхъ. Смотрю я внизъ, какъ вы строите тамъ свою желзную дорогу. Отсюда это выглядитъ чрезвычайно смшно. Отсюда хотя и мысленно, но очень ясно видишь нашу Россію — запустлую, грязную, бездорожную. Отъ иной деревни дохать до станціи — все равно, что путешественнику по Тибету добраться до Лхассы. А наряду съ этимъ вотъ такія дорогія зати чисто завоевательнаго свойства. Это похоже на франта въ модномъ цилиндр и безъ сапогъ.
— Не наше это дло-съ,— поучительно вставилъ Кирилычъ.
— Въ томъ то и горе, что дло, очень близкое къ намъ и очень дорого намъ стоющее, оказывается дломъ не нашимъ, а чужимъ.
— Ну, что толковать,— замтилъ Уважаемый, желая перемнить тему,— вы лучше разскажите, что написано на этихъ стнахъ.
Сзади костеръ уже пылалъ. Землякъ всталъ и подошелъкъ башн.
— Ванъ перевелъ мн. Тутъ начертано слдующее: ‘Посмотри на небо, но не поклоняйся ему, потому что оно тебя не увидитъ. Не ищи тамъ великаго духа. Онъ около тебя’.
— Это врно,— подтвердилъ Ванъ.— Такъ написано, но это неправильно.
— На этой стн другое изреченіе: ‘Будь смлъ, когда смотришь наверхъ, и будь кротокъ, когда смотришь внизъ’.— На третьей сторон: ‘Уважай боговъ, потому что ихъ уважали твои предки, но держись отъ нихъ подальше. Такъ веллъ великій Кон-фу-дзе’.
— Это врно,— опять подтвердилъ Ванъ.— Кон-фу-дзе не любилъ Будду.
— И если Будда читалъ эти надписи,— добавилъ Саркисъ,— то едва ли онъ сюда заглядываетъ даже во время проливного дождя.
Насмшливый тонъ Саркиса не понравился Вану. Глаза правоврнаго буддиста загорлись ревнивой злобой.
— Будда не уметъ читать по-китайски! Онъ пришелъ изъ далекой индійской страны. Тамъ его называли Шакіямуни. Если онъ захочетъ дунуть,— эти стны будутъ чистыя.
Кирилычъ окинулъ взоромъ башню отъ основанія до острой верхушки сказалъ:
— Оно бы, дйствительно, хорошо поскоблить изреченія этого атеиста Конфуція. Я его знаю. Это только въ Кита позволяютъ врить въ какого-то чиновника, который никогда не былъ пророкомъ. Ну, это между прочимъ. Я вотъ что хочу сказать: хорошо бы тамъ, наверху поставить крестикъ золотенькій. Пускай сіяетъ. Эту кумирню рядомъ снести, и — чудная была бы часовенька.
— А Вана обратить въ христіанство,— подхватилъ Саркисъ.— Вы будете его духовнымъ отцомъ.
— Нтъ ужъ, пускай Ванъ остается буддистомъ, — замтилъ Землякъ.— Большинство здшнихъ обращенныхъ служатъ шпіонами у мстныхъ русскихъ властей.
Кирилычъ замахалъ руками.
— Говорите, что вамъ угодно, а я глубоко врю, что въ конц концовъ христіанство здсь одержитъ побду надъ другими религіями.
Землякъ грустно усмхнулся.
— Удивительное дло. Нашли люди страну, гд нтъ государственной религіи, гд полнйшая свобода совсти,— идеалъ того, къ чему стремятся вс народы Европы, и ползли сюда навязывать свою религію. Для чего, спрашивается. Въ нравственномъ отношеніи здшній народъ гораздо выше европейцевъ. Исповдуютъ догму только такіе отщепенцы отъ общества, какъ Ванъ, со своимъ маленькимъ приходомъ, большинство же придерживается чистой морали своихъ мудрецовъ. Чему же здсь учить? Можетъ быть, наукамъ, техник. Это такъ. Но ни въ какомъ случа не религіи.
Кирилычъ, жадно искавшій предлога прицпиться къ Земляку, наконецъ, нашелъ его:
— Эге! Да вы, батенька, чистопробный атеистъ.
Землякъ до этой минуты прохаживался около башни, но при словахъ Кирилыча остановился.
— Да, да… Вы сказали очень точно. Я — атеистъ. Въ этой стран это слово произносятъ съ гордостью. Сказать: ‘я — атеистъ’, то же самое, что сказать: ‘я независимъ’. Но вы произносите его шепотомъ, трусливо… При всей своей вншней культурности, вы рабы душою…
— Но позвольте,— перебилъ его Саркисъ. Онъ не могъ утерпть, чтобы не поспорить…— Нельзя же существовать абсолютно безъ вры…
— О, всеконечно! Безъ вры не можетъ быть успха въ частности и прогресса вообще. Но для вры объектовъ очень много. Я глубоко врую въ принципы христіанства и буддизма. Я врю въ силу и святость тхъ, которые выше толпы и идутъ впереди ея. Люди разныхъ лагерей ведутъ борьбу, и я врю въ побду тхъ, кто мн милъ и кто ближе къ принципамъ чистаго христіанства. Этой врою полна моя жизнь. Этой врой движутся мои мысли и силы. Придетъ время, когда слово атеистъ потеряетъ свою кажущуюся остроту, и тогда человкъ, вооруженный культурой и чистымъ знаніемъ, станетъ во весь ростъ.
Кирилычъ сокрушенно качалъ головой.
— Вотъ, погодите: будете помирать — вспомните о религіи.
— Не думаю.
— Это многіе говорятъ, а придетъ минута и запоютъ Лазаря.
— Утопающій хватается за соломинку, но это не значитъ, что соломинка его спасетъ.
— Я не удивлюсь, если эта башня обрушится и задавитъ васъ.
— И я тоже не удивлюсь: храмы горятъ, рушатся и давятъ молящихся.
Кирилычъ заерзалъ на мст. Очень ужъ ему былъ непріятенъ этотъ разговоръ и смлая самоувренность человка, котораго онъ могъ сразить однимъ вопросомъ.
— А позвольте васъ спросить,— неожиданно обратился онъ къ Земляку:— чмъ вы собственно занимаетесь? Говоримъ, говоримъ, а другъ друга не знаемъ…
— Да и не нужно. Вы уйдете, и мы больше никогда не увидимся.
— Я васъ представляю себ въ положеніи Робинзона Крузо,— весело сказалъ Уважаемый.
— Это не совсмъ такъ. Я живу въ готовомъ дом. Пищу мн приноситъ Ванъ изъ деревни…
Вс немного помолчали. Ванъ тихонько всталъ и ушелъ. Онъ боялся, что Кирилычъ выдастъ ихъ. Черезъ нсколько времени онъ вернулся, принеся маленькій котелокъ съ водой и нсколько палочекъ съ нанизанными обсахаренными китайскими яблочками. Котелъ онъ поставилъ на горячія уголья (но вода такъ и не вскипла до конца вечера), а лакомство предложилъ Кирилычу. Тотъ отказался. Попробовалъ Саркисъ, ему понравилось, и онъ сълъ все принесенное.
— Изъ вашихъ словъ,— продолжалъ свой допросъ Кирилычъ,— мы узнаемъ, что Ванъ — вашъ слуга, но кто вы сами, все таки остается загадкой.
Уважаемый наивно посвистывалъ и прислушивался.
Саркисъ не выдержалъ безтактности Кирилыча и крикнулъ ему:
— Замолчите, или я брошу въ васъ горячей головешкой.
Землякъ слъ рядомъ съ нимъ.
— Вы, молодой человкъ, мн нравитесь, но, если вы хотли меня выручить изъ затруднительнаго положенія, то сдлать это было очень легко: вы могли завести разговоръ на другую тему. Но вы тоже замолчали. Изъ этого я заключаю, что на вопросъ вашего товарища вы вс одинаково ждете отвта.
Саркисъ обнялъ его за талію.
— Угадалъ, Землякъ! Недаромъ онъ живетъ съ богами и духами. Ей богу, интересно. Разскажите.
— Я думаю, что вы и сами догадываетесь. Я бжалъ изъ ссылки.
Кирилычъ глубоко вздохнулъ.
— Значитъ, вы нелегальный?
— Очень ясно. Что васъ такъ пугаетъ это слово?
— Надюсь, вы не уголовный?— снисходительно спросилъ Уважаемый.
— Можете надяться. Я никого не убилъ и не ограбилъ. Я просто рабъ непокорный.
Слушатели вопросительно помолчали.
— Меня нашли неудобнымъ гражданиномъ. Быть удобнымъ — нужна большая выдержка: у меня ея не хватило. Такія времена. Большинство оставляетъ свои протесты въ душ, а я говорилъ громко. Это не понравилось, и меня объявили преступникомъ.
Вс еще разъ внимательно оглядли Земляка.
Кирилычу онъ теперь представился человкомъ заклейменнымъ и пропащимъ. Онъ ршилъ даже больше не спорить съ нимъ, такъ какъ по пословиц ‘лежачаго не бьютъ’.
Уважаемый посмотрлъ на него съ участіемъ, но въ то же время не могъ отдлаться отъ чувства нкоторой брезгливости. Онъ представлялъ себ человка, принужденнаго скрываться, ходить крадучись, съ оглядкой, ночевать въ сараяхъ, жить по подложному паспорту.
Саркисъ нервно расколачивалъ потухающіе уголья и говорилъ:
— Теперь вы стремитесь за океанъ. Я съ вами не согласенъ. Вы должны опять вернуться на Западъ и продолжать свое дло…
— Разршите мн хать на Востокъ, — улыбнулся Землякъ.
Саркисъ увидлъ, что поспорить не удастся, и грустно поднялъ брови.
— Но почему же вы тутъ, въ сторон отъ магистральной линіи?
— Я хочу углубиться еще дальше въ страну. Во-первыхъ, мн нужно переждать нкоторое время, а во-вторыхъ, здсь много интереснаго и поучительнаго. Въ-третьихъ, господа, какое вамъ дло до моихъ дальнйшихъ плановъ? Довольно того, что я вамъ уже сказалъ.
— Очень даже довольно,— замтилъ Кирилычъ.— Спаси и убереги Господи всякаго отъ такихъ длъ.
Землякъ быстро всталъ и отошелъ въ сторону.
— Во всякомъ случа,— послалъ ему вслдъ Уважаемый,— вы можете быть уврены въ нашемъ молчаніи.
Саркисъ тоже всталъ и заходилъ около костра.
— Я думаю, что объ этомъ и говорить нечего.
— Онъ намъ не довряетъ. Вы разв не замчаете?— обиженно замтилъ Уважаемый.
Со стороны кумирни послышался странный шумъ. Что-то грузное упало и разбилось.
Ванъ вскочилъ и прислушался.
— Тамъ никого нтъ?— спросилъ Саркисъ.
Ванъ отрицательно покачалъ головой и бросился въ кумирню.
— Мы большіе скоты, вотъ что я вамъ скажу, господа,— подумавъ, замтилъ Саркисъ.
— А я, господа, ничего не скажу,— отозвался Уважаемый,— а предложу вамъ собрать для этого субъекта немного денегъ. Онъ, наврно, нуждается. Я даю десять рублей.
Саркисъ обрадовался.
— Это дло! Я столько же.
Онъ досталъ свой бумажникъ.
— Но у меня все двадцатипяти рублевки. Кирилычъ размняйте, у васъ полный бумажникъ.
Кирилычъ медленно отсчиталъ пять пятирублевокъ, отдалъ Саркису, а остальные спряталъ въ боковой карманъ пиджака. Листочки омелы посыпались на землю.
— А вы то что же?— спросилъ Саркисъ.
Кирилычъ сталъ бережно подбирать упавшіе листья.
— Я, господа, этому длу не сочувствую. На что вы даете деньги? На побгъ? Избавьте меня отъ соучастія. Даже съ христіанской точки зрнія выходитъ такъ: человку выпалъ на долю крестъ,— онъ долженъ его нести и страдать, а не убгать отъ испытаній. По-настоящему мы должны бы заявить кому слдуетъ. Не знаю, какъ вы, а я принималъ присягу на врность… Ну, да ужъ Богъ съ нимъ.
— Вы просто скряга, — сказалъ со злобой Саркисъ.
Прибжалъ Ванъ. Онъ былъ испуганъ. Вс посмотрли на него, ожидая, что онъ сообщитъ. Передохнувъ нсколько разъ, онъ таинственно сказалъ:
— Сегодня ночью одинъ человкъ умретъ.
— Я думаю, даже не одинъ,— весело замтилъ Саркисъ.
— Нтъ. Это врно я говорю: одинъ человкъ умретъ, который теперь здсь, на гор.
— Наврно, ты и помрешь. У тебя такое страшное лицо. Что же тамъ въ кумирн случилось? Крыша провалилась?
— Нтъ, не крыша. Вы видли тамъ бога, у котораго длинные усы?..
— На подпоркахъ? Врно, свалился?
— Упалъ и сломался… Да… Это худо… Когда два человка упали съ горы и умерли, одинъ богъ тоже упалъ. Тогда было худо и теперь будетъ худо.
— Покажи мн его!— воскликнулъ Саркисъ и побжалъ въ кумирню. Ванъ, предчувствуя бду, бросился за нимъ. Вскор изъ глубины строенія послышались его жалобные крики. Затмъ голосъ его сталъ громче и ближе. Саркисъ, преслдуемый Ваномъ, бжалъ, держа высоко надъ головой массивный предметъ. Добжавъ до костра, онъ бросилъ его въ догорающіе уголья. Это былъ кусокъ разбитаго идола. Ванъ съ воплемъ старался оттащить обломокъ, но Саркисъ отстранялъ его, собирая въ одну кучу тонкіе уголья и торжественнымъ тономъ приговаривая:
— Не сотвори себ кумира и всякаго подобія!..
Уважаемый и Кирилычъ молча наблюдали эту сцену и снисходительно улыбались.
Землякъ вышелъ изъ башни.
— Господа! Я думалъ, что встрча съ соотечественниками будетъ мн пріятна… Неужели вы не могли оставить тамъ, внизу свои милыя привычки и по-человчески провести здсь полчаса?.. Уходите, прошу васъ… вамъ давно пора…
Уважаемый уже при первыхъ словахъ Земляка вскочилъ на ноги. Потомъ быстрыми шагами прошелъ мимо него вдоль обрыва къ тому мсту, гд они поднялись. Онъ былъ оскорбленъ и едва сдерживалъ себя…
Кирилычъ поспшилъ за нимъ.
Саркисъ постоялъ у костра, растерянный и сконфуженный. Потомъ подошелъ къ Земляку и схватилъ его руку.
— Позвольте мн съ вами проститься, какъ слдуетъ. Мы собрали вамъ деньжонокъ… Уважаемый, погодите!
— Я знаю… не надо… Это единственная форма вашего великодушія. Прощайте. Скажите вашимъ товарищамъ, чтобы они здсь не спускались.
Саркисъ догналъ своихъ. Къ нимъ подошелъ Ванъ и сталъ уговаривать ихъ не возвращаться по этому склону. Онъ уврялъ, что ночью горные духи бываютъ сердиты и могутъ спихнуть съ горы. Кром того, упавшій богъ предвщалъ врную бду…
— Саркисъ, какъ вы думаете?— спросилъ Уважаемый, глядя внизъ.— Оно, дйствительно, жутковато. Темно, какъ въ преисподней.
— Чего тамъ думать, прыгайте!
Землякъ отошелъ отъ башни и остановился поодаль.
— Господа, не совтую вамъ спускаться тутъ. Идите по южному склону, тамъ не такъ круто и есть даже дорога.
— А на много дальше?— спросилъ Саркисъ.
— Версты на три. Имйте еще въ виду, что теперь тни обманчивы, легко оступиться. Кром того, тутъ, поправе около кумирни, ежечасно можетъ произойти новый обвалъ.
— Морочитъ насъ,— отозвался снизу Уважаемый.
Саркисъ помялъ въ рук дв пятирублевки, подозвалъ Вана, отдалъ ему и сталъ спускаться.
— Будемъ тверды мы душой!.. продекламировалъ онъ.— Землякъ, до свиданья! Желаю вамъ поскорй вернуться къ людямъ!
— Не стану торопиться,— отвчалъ Землякъ.
Ванъ утшился. Его два раза обидли и два раза наградили. Онъ даже считалъ себя въ долгу. Снявъ платокъ со своей головы, китаецъ повязалъ имъ голову Кирилыча, который былъ безъ шляпы. Тотъ былъ такъ растерянъ, что не обратилъ на это вниманія. Слушая предостереженія Вана и вполн съ ними соглашаясь, онъ, однако, боялся остаться или идти одному по неизвстной дорог. Землякъ былъ ему непріятенъ.
Снизу Уважаемый окликнулъ его. Онъ перекрестился и сталъ спускаться.

V.

— Чертовски трудно!— слышался голосъ Уважаемаго.— Ничего не поймешь! Кругомъ черно… встать не на что.
— Не хотите ли вернуться?— спросилъ Саркисъ.
— Не собираюсь… Я лучше найду себ удобное мсто и пролежу здсь до разсвта.
— Струсили! Вдь одинъ-то изъ насъ долженъ погибнуть. Помните предсказаніе Вана? Только, чуръ, не я. О, горный духъ! Я здсь предъ тобою стою очарованъ и въ темную бездну гляжу! Придержи, пожалуйста, эти проклятые камни, чтобы они не скатывались подъ ногами, и направь насъ кратчайшимъ путемъ къ нашему тихому жилищу… Завтра мы пьемъ шампанское и вспомнимъ о теб!
Кирилыча передернуло.
— Молчите вы тамъ! Школьникъ! Какъ бы вы первый не сковырнулись за такія шутки.
— Кирилычъ!— удивленно крикнулъ Саркисъ.— Вы, кажется, стали язычникомъ? За горнаго духа заступаетесь… Поздравляю.
Кирилычъ смутился.
— Я васъ не понялъ… Тутъ ничего не поймешь… Вотъ еще откуда-то прутья появились… Какія-то ползучія втки… Точно веревки. Не найдешь ни начала, ни конца. Раньше ихъ не было. Мы по этому мсту не подымались.
Уважаемый оглянулся.
— Кирилычъ, чортъ васъ дери! что это вы камни сыпете на меня. Куда я, туда и вы. Идите стороной!
Кирилычъ не отвчалъ. Онъ плохо видлъ и подвигался ощупью.
Лучше всхъ себя чувствовалъ Саркисъ. Ему много помогало его острое кошачье зрніе, и онъ уже былъ ниже всхъ. На гладкихъ мстахъ онъ ложился на спину и сползалъ. Его брюки и тужурка были изодраны. Онъ часто оступался, но это его не смущало. Въ критическую минуту онъ ршилъ вытянуться и распялить въ стороны руки и ноги.
Уважаемый спускался спиной впередъ. Онъ пытался поддерживать шутки Саркиса, но, въ сущности, ему было далеко не до шутокъ. Онъ отлично сознавалъ опасность ночного спуска и считалъ самымъ благоразумнымъ вернуться, чтобы идти кружнымъ путемъ. Земляка онъ не послушалъ изъ упрямства, а теперь, къ стыду своему, видлъ себя во власти страха. И чмъ сильне минутами этотъ страхъ кололъ его, тмъ упряме онъ подвигался впередъ.
Ясно рисовалась ему кружная дорога, гладкая, ровная, освщенная луной. Вс трое они идутъ по этой дорог, покуриваютъ, прохаживаются на счетъ Земляка. Вся экскурсія представлялась ему въ смшномъ вид. Неизвстно для чего, ползли на гору, неизвстно, о чемъ спорили съ незнакомымъ человкомъ… Теперь лзутъ въ пропасть и дрожатъ отъ страха. Вернуться кому-нибудь первому — значитъ выдать себя, а потому… остается идти…
Сверху опять посыпались камни. Уважаемый съ ужасомъ отшатнулся въ сторону. ‘Если я и Саркисъ трусимъ,— подумалъ онъ,— а Саркисъ тоже, конечно, труситъ,— то что же испытываетъ бдный Кирилычъ’.
Онъ прислъ бокомъ. Длинный ноготь на мизинц былъ сорванъ, шла кровь, но боли онъ не чувствовалъ. Револьверъ мшалъ ему и больно давилъ бедро. Онъ досталъ его и вмст съ кобурой бросилъ внизъ. На одну секунду онъ равнодушно подумалъ, что могъ попасть въ Саркиса, но сейчасъ же объ этомъ забылъ.
Наверху Кирилычъ безпомощно стоналъ. Это дйствовало на нервы.
— Что вы тамъ охаете?— сердито спросилъ Уважаемый.
— Силъ нтъ. Руки и ноги онмли. Ничего не вижу. Очки потерялъ… Сталъ вытирать и уронилъ. Не найдете ли? Они скатились къ вамъ.
Онъ жаловался еще, что ему мшаетъ бинокль. Судя по голосу, онъ находился много выше.
— Такъ вы его бросьте,— крикнулъ Уважаемый,— только не въ меня, а влво.
— Какъ его бросишь… онъ девяносто рублей стоитъ — призматическій…
Луна передвинулась, и освщенныя мста на гор увеличились. Тни стали короче. Уважаемый подвигался быстре. Саркисъ нсколько разъ перекликнулся съ нимъ.
Что-то блое и мягкое запрыгало по камнямъ и покатилось внизъ.
— Это вы тамъ, Кирилычъ?
Слабый голосъ отвчалъ далеко сверху:
— Это бинокль! Я его завернулъ въ носокъ и обвязалъ платкомъ. Такъ, я думаю, не разобьется. Если найдете, захватите…
— Да вы спускаетесь или нтъ?
— Нтъ!
Кирилычъ сидлъ на мст и находился въ тяжеломъ недоумніи: безъ очковъ онъ не видлъ подъ ногами. Начинался предразсвтный холодъ. нервная лихорадка усиливалась пронизывающей сыростью. Нужно было двигаться, но — куда? Онъ уже готовъ былъ ршиться переночевать въ кумирн, устроивъ такъ, чтобы не видть Земляка. Подыматься прямо съ мста было очень круто и трудно. Онъ и спускался не прямо, а стороной,— такъ было легче. Можно подыматься, обходя крутыя мста. Если, обогнувъ гору, онъ не доберется опять до вышки, то, наврно, выйдетъ на боле отлогое мсто и къ разсвту можетъ идти домой кружнымъ путемъ.
Недалеко въ сторон неясно виднлась свтлая полоса. По его разсчету онъ довольно много отклонился отъ прямого спуска, и весьма возможно, что свтлая узкая полоса была дорогой. Эта надежда его подбодрила, и онъ пошелъ дальше, чувствуя около себя приторный, одуряющій запахъ. Попробуетъ вздохнуть полною грудью, и вмст со свжимъ горнымъ воздухомъ въ горл и въ носу защекочетъ этотъ странный непріятный запахъ.
Дойдя до свтлой полосы, онъ долженъ былъ остановиться. Тутъ оказалось препятствіе, о которомъ онъ совершенно забылъ. Въ нсколькихъ саженяхъ выше, на выступающей балкончикомъ глыб, стояла маленькая кумирня, вся освщенная луной. Та самая кумирня, около которой было срублено дерево. Изъ подъ глыбы тянулись срые корни, какъ ноги паука. Ниже длинная полоса, саженъ въ пять шириною, ровная и блестящая подъ луной, какъ ледяная кора. Внизу она кончалась обрывомъ. Тяжелая глыба, грозящая обрушиться, повидимому, держалась только связывающими ее корнями. Подняться на нее и пройти мимо кумирни было опасно. Самымъ естественнымъ казалось пройти подъ глыбой по гладкой поверхности, удерживаясь на ея покатости за торчащіе корни. Дальше виднлся густой кустарникъ. Принявъ это ршеніе, Кирилычъ одновременно вспомнилъ о примт и предсказаніи Вана. Онъ торопливо вынулъ изъ за пиджака кучу листьевъ омелы и сталъ отбрасывать по одному приговаривая: ‘да’, ‘нтъ’. На послдній листокъ забившійся подъ кушакъ брюкъ, приходилось ‘да’.
Кирилычъ приготовился. Провелъ рукой по голов, по ше, и нащупалъ тряпицу, повязанную ему Ваномъ Онъ развязалъ узелъ, поднесъ тряпицу къ носу и бросилъ подальше отъ себя. Это она пропитана была сладкимъ запахомъ опіума и бобоваго масла.
Съ удовольствіемъ вдохнувъ свжій воздухъ, Кирилычъ перекрестился, какъ длалъ это во время купанья, бросаясь въ воду, и побжалъ, протягивая руку къ ближайшему корню.
Казалось, онъ уже долженъ былъ его схватить, какъ увидлъ съ удивленіемъ, что корень оказался аршина на два выше. Утопая въ глубокомъ песк, онъ устремился дальше, но тло его, противъ воли, сползало внизъ. Подъ нимъ былъ сухой, холодный, ползучій песокъ. Онъ замеръ, боясь пошевельнуться и стараясь удерживать взволнованное дыханіе. Простоявъ минуту, осторожно вытащилъ лвую ногу, чтобы повернуться къ кумирн. Песокъ заструился кругомъ и опять потащилъ его книзу. Смертельный страхъ леденящей волной дохнулъ на него, отогнавъ кровь отъ головы и шевельнувъ волосами. Направо, гд онъ сидлъ, валялись листочки омелы, и нкоторые блестли въ лучахъ луны. Онъ сталъ глядть туда, чтобы убдиться, стоитъ ли онъ на мст, но… каждой точкой своего тла онъ почувствовалъ движеніе песка. Всмъ существомъ онъ какъ-бы перешелъ въ чувство осязанія.
Голов было холодно. Онъ ни о чемъ не могъ думать и только одно сознавалъ страшно отчетливо и мучительно: онъ погибаетъ. Онъ чувствовалъ это не однимъ сознаніемъ — этой мыслью наполненъ былъ холодный воздухъ, она входила ему въ грудь съ каждымъ вздохомъ, каждая песчинка, шелествшая подъ его тломъ, шептала ему, что онъ погибаетъ.
Но онъ еще живъ, иметъ силы, и надо что нибудь предпринять. Въ об стороны полоса песку была одинаковой ширины. Кирилычъ намтилъ себ точку по діагонали, какъ гребецъ, перезжающій быструю рку, захватилъ ногами два широкихъ шага, перегнулся корпусомъ впередъ и, обезсиленный отчаяніемъ, упалъ на грудь. Песчаная рка потекла, и онъ оказался ниже, чмъ былъ раньше. На нсколько секундъ сердце перестало биться. Кирилычу показалось, что въ немъ замираютъ вс признаки жизни въ ожиданіи момента, когда движеніе песку остановится. Кругомъ стало опять неподвижно. Онъ прижался лицомъ къ холодному песку, сознавая, что самъ безсилена помочь себ. Наверху были люди. Надо кричать. Кирилычъ поднялъ голову и попробовалъ шевельнуть языкомъ. Ротъ былъ полонъ песку. Вмсто слова ‘помогите’ онъ сталъ протяжно кричать: ааа!.. ааа!..
Потомъ онъ хотлъ посмотрть передъ собою на скалу. Открылъ глаза и сейчасъ же опять закрылъ: вки засорились пескомъ и нестерпимо царапали оболочку глаза.
Прождавъ неподвижно минуту, Кирилычъ, обезсиленный, опять легъ ничкомъ и пересталъ думать.
Гд-то далеко послышался шорохъ и какъ будто усталое дыханіе человка. Кирилычъ осторожно поднялъ голову и прислушался. Было тихо, но онъ ясно почувствовалъ, что онъ не одинъ. Съ болью пріоткрылъ вки, посмотрлъ на небо и увидлъ звзды — свтлыя и улыбающіяся… Какъ онъ могъ думать, что онъ одинъ. Какъ онъ смлъ отчаиваться и считать себя погибшимъ… Онъ звалъ людей и забылъ о той сил, къ которой прежде всего долженъ былъ обратиться. Ему стало жутко, что онъ объ этомъ забылъ, и отрадно, что вспомнилъ.
Не думая больше объ опасности, онъ увренно выпрямился, сложилъ на груди руки и закрылъ глаза. Но и сквозь вки видлъ глубокое небо и глядящія на него звзды.
— Боже всесильный, спаси меня! Услышь меня, великій и вездсущій Богъ мой!
Кирилычъ молился всегда заучеными молитвами. Теперь он были не нужны, и онъ забылъ ихъ. Осненный свтлымъ упованіемъ и проникнутый горячей врой, какъ никогда въ жизни, онъ громко произносилъ слова, которыя легко и вдохновенно выходили изъ души.
— Господь Богъ мой! Я здсь, рабъ твой, погибаю и молю тебя: протяни ко мн невидимую десницу твою. Ты далъ мн жизнь. Удержи мн ее, Господи! Я буду до гроба рабомъ воли твоей. Все, что имю, я раздамъ и буду жить для прославленія имени твоего. Я на колняхъ поползу искать добраго дла во имя твое. Я всмъ умомъ своимъ, всею душою своею врую въ тебя, Господи. Ты великій и всесильный… спаси меня!
Опять послышался шорохъ и чей-то голосъ. Впереди на скал стоялъ Ванъ и говорилъ испуганно и торопливо:
— Это ты кричалъ?.. Мы услышали. Хозяинъ тоже идетъ…
— Помогите!— простоналъ Кирилычъ и протянулъ руки.
— Глупый капитанъ… Зачмъ пошелъ сюда. Иди скорй руками и ногами.
Ванъ закричалъ наверхъ и пронзительно свистнулъ.
Кирилычъ стоялъ, не шевелясь, и болзненно ждалъ. Пальцами, къ которымъ прилипъ мелкій песокъ, онъ машинально протеръ глаза, но засорилъ ихъ еще больше.
Второй человкъ сбжалъ съ горы и, задыхаясь, остановился справа Это былъ Землякъ. Онъ громко переговаривался съ Ваномъ. Кирилычъ слышалъ слова: веревки, шестъ… Потомъ Землякъ попытался проползти по песку, но вернулся обратно и едва удержался за твердый грунтъ.
— Невозможно, мы сорвемся оба.
Затмъ онъ сказалъ громко и повелительно:
— Стойте на мст и не шевелитесь. Я принесу шестъ. Ванъ, оставайся тутъ. Снимай курму, рви ее и связывай полосы.
Землякъ ползъ наверхъ. Кирилычъ стоялъ молча, чувствуя холодъ въ голов и тупую боль во всемъ тл. Когда стало тихо, онъ опять началъ молиться.
— Боже мой, удержи дыханіе мое… Душа моя будетъ свтильникомъ передъ ликомъ Твоимъ. Господи, помилуй меня. Слабетъ духъ мой… Поддержи и спаси меня.
Ванъ медленно снялъ курму и, не торопясь, перегрызалъ зубами шовъ. Услышавъ слова Кирилыча, онъ прервалъ свою работу.
— Молишься, капитанъ?.. Это хорошо. Только не зови великаго духа. Онъ далеко, не услышитъ. Молись горному духу — онъ здсь, близко.
Кирилычъ думалъ, что Ванъ ушелъ, и радъ былъ, что ошибся. Живой человческій голосъ придавалъ ему бодрости.
— Я рабъ твой, Господи! Покарай меня за грхи мои, вольные и невольные, но сохрани мн жизнь.
Ванъ работалъ медленно. Его заинтересовала молитва Кирилыча. Онъ былъ недоволенъ.
— Ахъ, капитанъ, зачмъ такъ? Великій духъ Будды не услышитъ тебя. Нужно всмъ людямъ сразу молиться, чтобы онъ услышалъ. Я теб врно говорю — я бонза. Молись лучше Цзао-Вану. Онъ хорошій богъ, онъ живетъ въ домахъ и кумирняхъ. Вотъ здсь кумирня, онъ совсмъ близко.
Кирилычъ замолчалъ, прислушался, и потомъ молящимъ голосомъ сказалъ:
— Что же это! Скоро ли? Господи помилуй…
Ванъ разорвалъ дв полосы и остановился.
— А то еще есть хорошій богъ Кай-лу-дженъ. Онъ даже самый подходящій богъ. Онъ помогаетъ путешественникамъ. Онъ можетъ сдлать человка легче во время пути. Онъ можетъ вытащить изъ воды. Слушай, капитанъ, молись этому богу, проси Кай-лу-джена.
Слова Вана оглушали Кирилыча и разсивали его молитву. Они звучали искушеніемъ: хотлось въ отчаяніи вызвать близкаго Кай-лу-джена изъ кумирни… Онъ углубился мысленно, и сталъ произносить свою молитву шепотомъ. Иногда, какъ болзненный стонъ, вырывались слова:
— Христосъ, истинный Богъ нашъ… смертью грхи наши искупившій… къ Теб прибгаю, заступникъ и спаситель мой…
— Послушай, капитанъ,— доносились до него поучительныя размышленія китайца:— я врно говорилъ, что будетъ худо, когда богъ упалъ. Ты не врилъ. Ну, не хочешь молиться Кай-лу-джену, молись богу Тьенъ-хоу-нянъ. Правда, это женщина, но тоже иногда помогаетъ. Тьенъ-хоу-нянъ это по-русски значитъ царица неба. Она живетъ вонъ на той блестящей звзд. Ее называютъ тоже мать большой звзды, Гуанъ-хоу-нянъ. Или молись богу Гуань-инъ-пуса. Онъ сильный: у него тысяча рукъ.
Кирилычъ слаблъ. Нижняя челюсть его опустилась, спина согнулась… Онъ чувствовалъ, что длаетъ земной поклонъ, и не старался удержаться. Лицо прильнуло къ песку, который набрался въ ротъ, и онъ судорожно грызъ его зубами.
Ванъ заторопился. Онъ былъ до пояса голый и дрожалъ отъ холода и предчувствія неотвратимой бды. Сверху быстро спускался Землякъ. Онъ сначала подошелъ къ Вану, когда тотъ связывалъ послдніе остатки своей курмы. Они завязали въ конецъ ленты камень и бросили внизъ.
— Ловите и держитесь крпче!
Кирилычъ забарахтался, взрывая кругомъ себя песокъ.
— Праве и выше!— кричалъ Землякъ.
— Я ничего не вижу,— отозвался Кирилычъ, но такъ тихо, что его не услышали.
Отъ сильнаго движенія его унесло на сажень ниже. Онъ былъ почти на самомъ краю обрыва. Слышно было, какъ песокъ и мелкіе камни, шелестя, падали внизъ.
Землякъ вмст съ Ваномъ сбжалъ со скалы. Въ рукахъ у него былъ длинный шестъ. Подойдя сбоку, онъ бросилъ его передъ Кирилычемъ. Шестъ лежалъ на аршинъ впереди его, но Кирилычъ, не понимая, въ чемъ дло, искалъ чего-то въ воздух.
‘Что съ нимъ?’ — подумалъ Землякъ и растерялся, но въ то же мгновеніе у него мелькнула ободряющая мысль.
— Стойте!— закричалъ онъ.— У самаго края вы должны ощупать твердую почву… Иначе вся масса сухого песку давно обрушилась бы… Погодите, я иду къ вамъ.
Онъ взялъ у Вана конецъ ленты и двинулся впередъ.
Кирилычъ согнулся, уперся передъ собой руками и носкомъ сапога ощупалъ за собой. Почувствовавъ сзади мелкій слой песку и твердый грунтъ, онъ радостно закричалъ ‘да!’ и всталъ во весь ростъ.
Затмъ, произнося невнятныя слова и задыхаясь отъ волненія, онъ протянулъ руки къ небу. Но, простоявъ такъ секунду и не владя зрніемъ, потерялъ равновсіе, покачнулся и опрокинулся назадъ.
Землякъ остался стоять въ трехъ шагахъ отъ него.
Ванъ, съ собранной лентой въ рукахъ, прислъ на корточки, вытянулъ шею и прислушался.
Снизу донеслось нсколько ударовъ, глухихъ и мягкихъ.
— Скорй къ нему!— закричалъ Землякъ.— Можетъ быть, онъ еще живъ…
Дрожа отъ холода и суеврнаго страха, Ванъ отвтилъ:
— Нтъ, онъ убился. Будда не услышалъ его…

Вл. Табуринъ.

‘Русское Богатство’, No 4, 1911

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека