Л. А. Авилова
У преддверія.
У преддверия, Авилова Лидия Алексеевна, Год: 1914
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Л. А. Авилова. Счастливецъ и другіе разсказы
С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича В. С., 3 л., 28, 1896
OCR Бычков М. Н.
Алексй Дмитріевичъ Глбовъ сидлъ у себя въ кабинет и писалъ.
— Баринъ! — позвала его горничная, пріотворяя дверь и прячась за притолоку, потому что была уже раздта,— васъ барыня просятъ… Пожалуйте.— Алексй Дмитріевичъ забезпокоился.
— Что такое? она не спитъ? сейчасъ! — онъ быстро всталъ и съ тревожнымъ выраженіемъ лица направился къ спальной. Его жена, молодая беременная женщина въ очень широкомъ пеньюар, сидла на краю постели и улыбалась возбужденной улыбкой.
— Ты что, Леля? началось? — спросилъ Глбовъ и почувствовалъ. что у него екнуло сердце. Она опять улыбнулась, глянула на него свтящимися глазами и стала дрожать, какъ въ лихорадк.
— Не знаю… кажется.
— хать за Софьей Сергевной?
— Сперва пришли маму. Я уже велла затопить плиту. Что еще надо? я забыла.
— Отчего ты дрожишь?
— Ничего, ничего… такъ. Позжай скорй за мамой и… за той.
Горничная, уже одтая, зажигала лампу въ передней. Алексй Дмитріевичъ накинулъ шинель и побжалъ внизъ по лстниц, нащупывая въ темнот перила.
— Я посвчу! — крикнула ему вслдъ горничная и стала чиркать спички и ронять ихъ въ пролетъ съ площадки четвертаго этажа.
— Швейцаръ! — позвалъ Глбовъ. Онъ добжалъ внизъ и опять ощупью нашелъ дверь въ швейцарскую.
— Швейцаръ! — крикнулъ онъ громче и сталъ стучать въ дверь пальцами.
За дверью послышался шорохъ и сейчасъ же на полу въ прихожей засвтилась узкая полоска.
— Экъ возится! — досадливо подумалъ Глбовъ. Дверь отворилась и швейцаръ вышелъ съ жестяной лампой въ рук.
Онъ поставилъ лампу на табуретъ и прошелъ къ подъзду мимо Алекся Дмитріевича, на его плечахъ, какъ на вшалк, висла старая ливрея, волосы на лбу спутались, а лицо было хмурое и болзненное.
— Я сейчасъ вернусь,— сказалъ Глбовъ и вышелъ на улицу. Дверь хлопнула.
Прошло боле получаса, когда Глбовъ остановилъ извощика и высадилъ у подъзда даму. Дверь оказалась не запертой. Лампа горла на табурет, а рядомъ на лар сидлъ швейцаръ и дремалъ, или думалъ опустивъ голову. Когда Глбовъ и дама вошли, онъ всталъ и сдлалъ имъ на встрчу нсколько шаговъ.
— Старая барыня пріхала? — поспшно спросилъ Алексй Дмитріевичъ.
— Никакъ нтъ,— вяло отвтилъ швейцаръ.
— Подожди запирать, сейчасъ подъдетъ.— Швейцаръ взялъ лампу и поднялъ ее надъ головой. Глбовъ и Софья Сергевна поднимались рядомъ и оживленно переговаривались вполголоса. Наконецъ наверху стукнула дверь. Швейцаръ медленно опустилъ лампу, поставилъ ее на табуретъ и слъ на ларь.
— Ахъ, какая умница! вотъ умница! — кричала Софья Сергевна, раздваясь въ передней.
— Вотъ умница! — повторила она, хотя очевидно мало вдумывалась въ свои слова и была бы въ сильномъ затрудненіи, еслибы кто-нибудь потребовалъ объясненія ея восторговъ.
— А мой сакъ? — обратилась она къ Глбову.
— Вотъ, вотъ! — засуетился Алексй Дмитріевичъ.
— Ну-съ, прекрасно. Ваша жена умница, а вы не извольте намъ мшать и было бы лучше всего, еслибы вамъ удалось заснуть.
— Заснуть! — возмутился Глбовъ.— Ну, нтъ! Хотя я вчера не спалъ, работалъ всю ночь…
— Тмъ боле. Тмъ боле!..
Софья Сергевна ушла въ спальную, а Алексй Дмитріевичъ почувствовалъ себя какъ въ какомъ то кошмар: во всхъ комнатахъ его квартиры горли лампы, казалось, чья-то властная рука изгнала изъ нея на эту ночь сонъ и покой.
Видъ комнатъ и лампы были давно знакомые, обыкновенные, какъ всегда, мебель тоже стояла, какъ всегда, и вмст съ тмъ въ этомъ обыденномъ вид вещей крылось что-то необычайное, какая-то тайна, или предчувствіе чего-то, передъ неминуемой и близкой минутой развязки.
Раздался звонокъ, Глбовъ бросился отворять и впустилъ очень полную и сильно запыхавшуюся тещу.
— Софью Сергевну привезъ? — спросила она сейчасъ же, хотя уже спрашивала о томъ же у швейцара.
— Да, да, здсь,— отвтилъ Глбовъ.
Теща тяжело опустилась на стулъ и стала раскутывать свою голову, развязывая одну косынку за другой.
— Вотъ… Это отъ лстницы, mon ami, я всегда говорила,— тономъ упрека сказала она.
— Что отъ лстницы, maman?
— Отъ лстницы такъ рано.
— Но вовсе не рано…
— Ахъ, laissez, пожалуйста! всегда противорчите!
Она сняла вс свои косынки и ушла въ спальную, а Алексй Дмитріевичъ прошелъ въ кабинетъ. Длать было ршительно нечего, онъ слъ къ столу и сталъ курить.
— Алексй Дмитріевичъ, mon ami! — закричала теща изъ столовой,— я ищу валерьяновыхъ.
— Кому? Ей? Нтъ, кажется, валерьяновыхъ,— быстро отвтилъ Глбовъ и вышелъ въ столовую.
— Можно мн къ Лел?
— Я не знаю, какъ можно было не приготовить валерьяна? Надо послать.
— Я самъ схожу. Къ Лел можно?
— Можно, кажется. Ахъ, эта Леля — ангелъ!
Глбовъ вошелъ въ спальную. Его жена сидла на томъ же мст и слдила за приготовленіями Софьи Сергевны. Алексю Дмитріевичу показалось, что она похудла, осунулась и что глаза ея лихорадочны и чрезмрно велики.
— Я иду въ аптеку,— сказалъ онъ и поцловалъ ея гладко причесанные волосы.
Черезъ минуту Глбовъ спускался по лстниц. Внизу было темно и только на полу прихожей свтилась яркая полоска.
— Швейцаръ! — позвалъ Глбовъ.
Маленькая дверь сейчасъ же отворилась и швейцаръ показался съ лампой въ рук.
— Я все бужу васъ. Жена больна,— сказалъ почему-то Глбовъ и пошелъ за нимъ къ подъзду.
— Никакъ извощиковъ-то нтъ,— замтилъ швейцаръ.
— Аптека близко, я пшкомъ,— отвтилъ Алексй Дмитріевичъ и почти побжалъ по тротуару.
Возвращаясь, онъ увидалъ внизу свою горничную.
— Что такое? Зачмъ вы здсь? — испуганно спросилъ онъ.
— Старая барыня прислала, чтобы вотъ еще по записк.
— Ахъ, досада какая! Ну, я схожу. Идите туда, вы тамъ нужне. Что? какъ?
— Ничего,— отвтила горничная и побжала на верхъ.
— Андрей! вы ложитесь, а мн дайте ключъ,— предложилъ Глбовъ. Швейцаръ махнулъ рукой.
— Изъ 4-го и 7_го NoNo еще не пришедши,— вяло отозвался онъ.
— У него видъ нехорошій, больной,— подумалъ Алексй Дмитріевичъ и вспомнилъ, что уже давно замчалъ въ немъ какую-то перемну.
— Вы нездоровы? — спросилъ онъ.
Швейцаръ сдлалъ опять безнадежный жестъ рукой.
— Отъ лстницы, должно… Ноги пухнутъ.
— Это отъ лстницы, mon ami, я всегда говорила,— вспомнилась Глбову фраза тещи.
Въ аптек его задержали. Дожидаясь лекарствъ, онъ старался представить себ то, что длалось дома и отъ неизвстности и страха у него замирало сердце. Домой онъ бжалъ, но когда черезъ стеклянную дверь подъзда онъ увидалъ свою лстницу и швейцара на лар, ему стало страшно вернуться въ свою квартиру и опять захотлось бжать по улиц или ждать въ аптек. Лицо швейцара, странно одутловатое и блдное, глянуло на него равнодушно и вяло.
— Ложитесь, ложитесь! — посовтовалъ Глбовъ и побжалъ, шагая черезъ дв ступени.
Его встргила теща.
— Я не знаю, какъ можно было не пригласить доктора? — сразу заговорила она дрожа и захлебываясь отъ слезъ.— Какая-то никому неизвстная sage femme… Ахъ, mon Dieu, mon Dieu! она умретъ.
— Что? что такое? — чуть не закричалъ Алексй Дмитріевичъ. Онъ скинулъ шинель и бросился къ запертымъ дверямъ спальни.
— Ее уморятъ! уморятъ! — крикнула ему вслдъ теща.
Въ спальную его не пустили.
— Уходите, уходите! Дайте капель вашей belle-mre. У насъ все идетъ прекрасно, волноваться нечего,— закричала ему Софья Сергевна. Глбовъ вернулся въ кабинетъ. Теща сидла на диван и дрожала.
— Ну, чего вы-то? — злобно косясь на нее спросилъ Глбовъ.
— Она можетъ умереть… Она наврное умретъ! — всхлипнула старуха.— И во всемъ виноваты вы: наняли квартиру гд-то на небесахъ и не пригласили доктора.— Глбовъ разсердился.
— Ну, причемъ тутъ квартира? причемъ докторъ? Я сейчасъ спрашивалъ и все идетъ хорошо.
— Хорошаго ничего нтъ! — уже закричала теща.— Она, эта sage femme, меня чуть не выгнала, потому что я все вижу и все понимаю и не хочу допустить..
— Ничего вы не понимаете! — сердито перебилъ ее Глбовъ.
— Ахъ, mon Dieul Да какъ вы смете?.. У меня у самой было восемь человкъ дтей!
— Ну, и что же?
— Какъ, что же? Я ихъ родила и все… а мой покойный мужъ, который любилъ меня, всегда требовалъ, чтобы тутъ и докторъ и все…
— Сами не умли, значитъ.
— Какъ это, я не умла?!. Только я не лазила по лстницамъ… А эта бдная Леля!..
Старуха начала громко всхлипывать. Алексй Дмитріевичъ быстро шагалъ по кабинету и кусалъ усы.
— Слышите? васъ зовутъ! — замтилъ онъ вдругъ и сталъ тревожно прислушиваться.
— Иду, иду! — закричала старуха и, несмотря на свою полноту, быстро поднялась и убжала.
Глбову стало жутко. Пока онъ говорилъ съ тещей и сердился, его нервное напряженіе находило себ исходъ, теперь, предоставленный самому себ, онъ опять весь предался тревог и ожиданію. Онъ сталъ ходить по комнатамъ, прислушиваясь къ каждому звуку. Неожиданно онъ встртился съ Софьей Сергенной.
— Послушайте,— сказала она,— ваша belle-mre этого непремнно хочетъ… Създите за докторомъ, я напишу записку.
— Значитъ плохо? — тихо спросилъ Алексй Дмитріевичъ.
— Совсмъ нтъ! все правильно. Но разъ она этого требуетъ…— отвтила Софья Сергевна и пожала плечами.
— За Николаемъ Михайловичемъ?
— Ну, конечно…
Софья Сергевна стала писать записку, а Глбовъ опять накинулъ свою шинель.
— Вретъ она про belle-mre, или не вретъ?— тревожно спрашивалъ онъ себя.
Жестяная лампочка горла, а на лар сидлъ швейцаръ и дремалъ.
— Выпустите меня! — окликнулъ его Алексй Дмитріевичъ. Тотъ поднялъ голову и поглядлъ на Глбова. Взглядъ его былъ какой-то тупой и равнодушный, всталъ онъ не сразу.
— Я совсмъ не даю вамъ покоя,— заговорилъ Глбовъ,— теперь надо за докторомъ… А вы совсмъ больны!
— Ничего! — вяло отвтилъ швейцаръ и пошелъ къ подъзду.
Докторъ былъ пріятель Глбова, но жилъ далеко. Алекей Дмитріевичъ торопилъ извощика и все думалъ о томъ: вретъ или не вретъ Софья Сергевна, что все идетъ хорошо?
— Если идетъ хорошо, то хорошо кончится,— соображалъ онъ и при слов ‘кончится’ чувствовалъ жгучее, почти несбыточное счастье.
Обратно онъ халъ вмст съ докторомъ и слушалъ, какъ тотъ соплъ и всхрапывалъ, поминутно засыпая и просыпаясь на ухабахъ.
Прочитавъ записку Софьи Сергенны, Николай Михайловичъ сперва отказался хать и только пообщалъ быть часа черезъ два, Глбовъ сталъ упрашивать его и вытащилъ чуть не насильно.
Стало свтать. Подъзжая къ дому, Глбовъ подумалъ, что увидитъ сейчасъ одутловатое лицо швейцара и его вялый, равнодушный взглядъ.
— У насъ швейцаръ боленъ,— замтилъ онъ вслухъ.
Николай Михайловичъ проснулся.
— Ахъ, это тотъ… Знаю,— сказалъ онъ,— ему не нынче-завтра капутъ.
— Отчего? — спросилъ Глбовъ.
— У него сердце не въ порядк.
Они сошли съ извощика и вошли въ подъздъ. Докторъ сдалъ свою шубу швейцару и внимательно глянулъ ему въ лицо.
— Онъ почти готовъ,— замтилъ онъ Глбову, поднимаясь по лстниц,— а дежуритъ, ничего не подлаешь!
На его звонокъ отворила теща.
— Ну, чего у васъ тутъ? это вы все мутите? — спросилъ ее Николай Михайловичъ.
Старуха замахала руками.
— Она умретъ! она непремнно умретъ!— чуть не закричала она.
— Да неужели непремнно? — спокойно спросилъ докторъ и сталъ приглаживать волосы передъ зеркаломъ,
— Идите же къ ней, au nom de Dieu!
— Не растрепаннымъ же идти! Мн этотъ… вашъ… одться порядкомъ не далъ,— сказалъ Николай Михайловичъ.
— Ахъ, mon Dieu! Леля умираетъ и все, а вы съ вашими прическами!
Докторъ спряталъ свою гребеночку въ карманъ и пошелъ за старухой.
— Ишь, какъ бгать-то стала! — пошутилъ онъ, глядя, какъ та быстро переваливалась на ходу.
Алексй Дмитріевичъ постоялъ среди кабинета, а потомъ черезъ столовую и корридоръ тихо подошелъ къ дверямъ спальни.
— Это ничего? можно? — услыхалъ онъ измученный голосъ жены.
— Конечно. Конечно! — громко отвтила Софья Сергевна.
— Au nom de Dieu, Леля, не дремли! — жалобно заговорила теща.— Ахъ, это съ ней не сонъ, а просто слабость или дурнота.
— Напротивъ, пусть спитъ, если хочетъ,— возразилъ докторъ.— А вы бы шли туда, мамаша. Тамъ Леша одинъ.
— Да… Иди, мама,— тихо сказала Леля.
Алексй Дмитріевичъ отшатнулся и, чтобы не возвращаться въ кабинетъ, быстро пошелъ по корридору и отворилъ дверь кухни. Кухарка, одтая, спала на кровати, рядомъ въ растяжку на полу спалъ большой блый котъ. У плиты стоялъ самоваръ безъ крышки, въ печи лниво потрескивали дрова, а въ большомъ мдномъ чайник булькалъ кипятокъ.
— Марья! — тихо позвалъ Глбовъ, придумывая, что бы спросить у кухарки, если она проснется. Но она не проснулась.
— Леля дремлеть, Леля не мучится,— сказалъ онъ себ съ облегченіемъ.
Непривычная обстановка развлекала Глбова.
— Что у нихъ тутъ таракановъ! Неряхи!— подумалъ онъ, приглядываясь къ раковин.
По корридору кто-то пробжалъ, горничная или акушерка.
— Если я пойду въ кабинетъ, то наврное поругаюсь съ тещей,— сообразилъ Алексй Дмитріевичъ и слъ на табуретъ около стола.
Кухарка вздохнула и пробормотала что-то во сн. Вода въ чайник глухо кипла и время отъ времени выплескивалась на плиту тонкой дымящейся струйкой. Глбовъ звнулъ и положилъ голову на руки…
— Такъ вдь вотъ же онъ! — закричалъ кто-то надъ самымъ его ухомъ. Алексй Дмитріевичъ вздрогнулъ и открылъ глаза. Передъ нимъ съ полотенцемъ въ рукахъ стоялъ докторъ и хохоталъ.
— А говорятъ — сбжалъ. Не сбжалъ, а спитъ.
Кухарка проснулась и стремительно соскочила съ постели, хватаясь за голову.
— Что? Какъ? — задыхаясь отъ внезапнаго сердцебіенія, спросилъ Глбовъ.
— А теб чего хотлось? — спросилъ докторъ, внимательно приглядываясь къ коту.
— Да говори же! — закричалъ Глбовъ.
— Поди, самъ посмотри! Чего привязался! — огрызнулся Николай Михайловичъ.
Глбовъ бгомъ выбжалъ изъ кухни.
— Только кухарочку обезпокоили! — сострадательно замтилъ докторъ и пошелъ за нимъ.
Черезъ полчаса докторъ и Глбовъ стояли въ передней, ихъ провожала теща.
— Я только сдамъ телеграмму и сейчасъ же вернусь,— суетливо сказалъ Глбовъ.
— Ахъ, mon Dieu! я такъ рада, такъ рада, что не врю себ! — заговорила теща.— Я думала, Леля умретъ и все… Я спала и ничего не знала и вдругъ Леша прибжалъ… Ахъ, ужъ какъ я рада! — она потирала руки и, улыбаясь, щурилась отъ удовольствія.
— Maman думаетъ, что все это отъ лстницы,— вспомнилъ Глбовъ и захохоталъ.
— Это съ Еленой Павловной-то? А что же съ вами отъ лстницы ничего не длается? — пошутилъ докторъ. Старуха громко засмялась и замахала руками.
— Allez, пожалуйста! всегда такія глупости!— Докторъ и Глбовъ вышли.
Какой-то молодой незнакомый малый мелъ лстницу, внизу, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, стояла жена швейцара и смотрла на улицу въ стеклянную дверь подъзда. Она оглянулась, пошла навстрчу Николаю Михайловичу и стала что-то тихо говорить, засматривая ему въ глаза умоляющимъ взглядомъ.
— Хорошо, я зайду,— сказалъ Николай Михайловичъ и обратился къ Глбову:
— Ты меня подожди, я сейчасъ.
Жена швейцара и докторъ скрылись въ маленькую дверь. Глбовъ слъ на ларь и сталъ ждать. Ему вспомнилось, какъ этой ночью сидлъ здсь швейцаръ, потому что онъ, Глбовъ, не давалъ ему спать. Ему вспомнилось еще, что когда у него или у другихъ жильцовъ бывали гости, Андрей тоже не спалъ и не тушилъ лампы.
Докторъ вышелъ изъ швейцарской, за нимъ шла женщина съ ребенкомъ и горячо благодарила его. Въ ея глазахъ вмсто мольбы свтилась надежда и робкая радость.
Николай Михаиловичъ быстро надлъ шубу и вышелъ. Извощиковъ не было и они пошли пшкомъ.
— Что тамъ? — спросилъ Глбовъ.
— Тамъ?— началъ докторъ и нахмурился,— тамъ остается вдова и пять человкъ дтей, изъ которыхъ старшему десять лтъ.
— И надежды… никакой?
Въ эту минуту Алексю Дмитріевичу очень хотлось, чтобы надежда была и чтобы его собственное радостное настроеніе не омрачалось близостью чужаго горя. Докторъ пожалъ плечами.
— А вдь онъ мой коллега… до нкоторой степени! — сказалъ онъ и усмхнулся.
— Кто? — спросилъ Глбовъ.
— А вотъ, швейцаръ. Если допустить несомннность жизни иной, откуда мы вс идемъ и куда возвращаемся, то мое мсто у преддверія: одинъ пришелъ, другой уходитъ, будь на страж и… не спи ночь,— добавилъ онъ печально.
Алексй Дмитріевичъ засмялся. Докторъ вытащилъ изъ подъ шубы часы и остановился.
— Спать или завтракать? — задумчиво спросиль онъ и сталъ что-то соображать, глядя передъ собой въ туманъ и мглу петербургскаго зимняго утра.