У целебного источника, Шпильгаген Фридрих, Год: 1886 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 144 минут(ы)

У ЦЛЕБНАГО ИСТОЧНИКА.

(AN DER HEILQUELLE).

Романъ Фридриха Шпильгагена.

Глава I.

Въ одинъ изъ послднихъ дней сентября, вскор посл полудня, изъ главныхъ дверей htel d’Angleterre въ Баденъ-Баден вышла на свою обычную прогулку молодая дама. Съ минуту постояла она въ нершительности, взглянула на безоблачное небо, застегнула верхнюю пуговицу перчатки и распустила зонтикъ. Старый портье, опиравшійся о притолку, быстро выпрямился, увидавъ молодую даму, и подошелъ къ ней, почтительно кланяясь.

— Надюсь, что вы довольны комнатами, которыя приготовлены для вашихъ гостей?— спросилъ онъ.

— Благодарю,— отвчала молодая дама,— ничего лучшаго мы съ мамашей не могли бы желать.

— Устроить это было не легко,— продолжалъ портье,— мы получили сегодня еще шесть новыхъ требованій, придется отказаться отъ трехъ.

— Тмъ боле благодарна я вамъ.

— Не стоитъ,— вжливо отвчалъ старикъ.— Завтра очистится въ томъ же этаж еще одна комната, правда, на дворъ, но все же вамъ не нужно будетъ тогда всходить четыре лстницы и…

— Нтъ, нтъ,— поспшно отвчала молодая дама,— благодарю, мн нравится наверху, очень нравится… Поздъ приходитъ въ пять, не такъ ли?

— Въ десять минутъ шестаго, теперь половина четвертаго.

— Въ такомъ случа мн надо спшить.

Молодая дама ласково кивнула портье и пошла по направленію къ мосту. Старикъ почесалъ свою сдую голову, прежде чмъ надть фуражку.

— А вы опять любезничаете?— сказалъ оберкельнеръ, наблюдавшій изъ сней за этой маленькой сценой.

— Молчите,— ворчливо отвчалъ старикъ.

— Что-жь, она очень мила, хотя хорошенькою ее не назовешь. Желалъ бы я только знать, почему она во что бы то ни стало хочетъ оставаться подъ чердакомъ, хотя я уже четыре раза предлагалъ ей другую комнату.

Высокій англичанинъ, всходившій по лстниц, ведя даму подъ руку, внезапно остановился, мигнулъ своей спутниц въ сторону молодой двушки и, обратившись къ оберкельнеру, спросилъ по-англійски:

— Кто эта особа?

Жанъ поторопился разсказать мистеру Дугласу, что это фрейлейнъ Кора фонъ-Рембергъ и что она уже три недли живетъ въ гостиниц съ своею матерью, генеральшею фонъ-Рембергъ. Он ждутъ черезъ часъ прізда родственниковъ, барона Оссекъ-Оссекена съ супругою, дочерью генеральши.

— Благодарю,— отвчалъ англичанинъ.

Пока говорилъ Жанъ, онъ не спускалъ глазъ съ удалявшейся двушки, которая, миновавъ мостъ, повернула влво къ Про, менад и исчезла въ чащ.

— Well?— обратился онъ къ своей спутниц.

— Very ladylice,— отвчала она.

— She is a lady,— выразительно произнесъ англичанинъ.

Красивое, кроткое лицо дамы на мгновенье затуманилось, но она ничего не отвчала и молча шла рядомъ съ своимъ спутникомъ по лстниц.

Тмъ временемъ Кора, сдлавъ нсколько шаговъ по Лихтентальской алле, повернула назадъ и пошла между магазинами кургартена и театромъ. Променада была въ этотъ день еще оживленне обыкновеннаго, а Кора, боле чмъ когда-либо, нуждалась въ одиночеств. Она знала, что найдетъ его въ прекрасной боковой улиц, и медленно пошла, между роскошными виллами, съ одной стороны, и грандіозными аллеями Променады — съ другой. Здсь никого не было видно. Теперь она могла бы живо представить себ близкую сцену свиданія, подумать 6 томъ, какъ при совмстномъ жить сложатся обстоятельства для людей, въ нихъ заинтересованныхъ, но ясные образы, опредленныя мысли не давались ей, пока она шла, склонивъ голову, наконецъ, утомленная тщетными усиліями, іона остановила затуманенный взоръ на вилл, блвшей между мрачными соснами. Внезапно двушка вздрогнула. На балкон появилась молодая дама съ крошечнымъ ребенкомъ на рукахъ и принялась медленно ходить взадъ и впередъ. Въ дверяхъ показался мужчина и прислонился къ косяку, дама остановилась передъ нимъ, онъ наклонялся взадъ и впередъ, такъ что ребенокъ, вмсто того, чтобы вцпиться ему въ бороду, ловилъ ручонками только воздухъ. Веселые возгласы доносились до одинокой зрительницы. Она быстро отвернулась и продолжала путь, досадливо сдерживая слезы.

‘Не стыдно ли!— думала она.— Такъ вотъ твердость духа, въ которой ты клялась самой себ, спокойствіе, столь необходимое для того, чтобы любимые люди не узнали твоей тайны… Но она уже не твоя. Ты подлилась ею съ другимъ. Правда, онъ открылъ теб взамнъ и свою собственную. Но, что будетъ, если ты увидишь подобное счастье ужь не у чужихъ людей, а у нихъ самихъ, будешь ежедневно имть передъ (лазами благополучіе?’

Она дошла до конца улицы. Влво каменныя ступени вели въ обширный садъ рядомъ съ Променадою. Здсь также бывало оживлено въ этомъ часъ, но не такъ, какъ на самой Променад. Двушка спустилась по лстниц. Короткая прогулка очень изнурила ее и она охотно присла бы на минуту. Но немногія скамейки, попадавшіяся ей, были заняты няньками съ дтьми, она надялась, что господинъ, который шелъ ей на встрчу, пройдетъ мимо единственной, замченной ею пустой скамьи. Но вышло не такъ. Пока она была еще далеко, господинъ уже слъ, снялъ шляпу, вытеръ платкомъ лобъ и спокойно глядлъ передъ собою, не обращая вниманія на приближавшуюся двушку.

Острое, полу радостное, полуиспуганное чувство заставило Кору вздрогнуть, голова, наклоненная между широкими плечами, густые, блестящіе, темные волосы, большой блый лобъ, короткая бородка,— это, наврное, профессоръ Эшебургъ.

Погруженный въ мысли, онъ, вроятно, не поднялъ бы головы, взглянулъ онъ только тогда, когда двушка окликнула его. Онъ вскочилъ, протянулъ ей об руки, изъ которыхъ выпала шляпа и платокъ, радость засіяла въ его черныхъ глазахъ и ласковая улыбка поразительно украсила его неправильныя черты.

— Вы здсь, фрейлейнъ Кора? Врить ли мн своимъ глазамъ? Какъ попали вы сюда?

Онъ схватилъ ея руки и крпко сжималъ ихъ. Потомъ выпустилъ ихъ, чтобы поднять шляпу и платокъ, и они услись на скамью. Онъ все еще глядлъ на двушку и передъ блескомъ его глазъ она потуплялась, точно виноватая.

— Скажите же мн, какъ попали вы сюда?— повторилъ онъ.— Я полагалъ, что вы уже въ Берлин, или, по крайней, мр все еще въ Гаштейн, но здсь? Я, вдь, говорилъ вамъ, что чмъ дольше вы останетесь въ Гаштейн, тмъ лучше.

— Но мы вовсе и не были тамъ.

— Вотъ какъ!— воскликнулъ профессоръ.

— И въ Карлсбад не были.

Съ минуту лицо его было очень серьезно, почти мрачно, но, увидвъ замшательство двушки, онъ звонко засмялся, потомъ тотчасъ же снова сдлался серьезнымъ.

— Ну, фрейлейнъ Кора, не бда! Мы, вдь, ужь привыкли къ тому, что съ той стороны противодйствуютъ нашимъ лучшимъ намреніямъ, противъ этого безсильны вы, какъ дочь, а я, какъ другъ и домашній врачъ, Я желалъ бы только, чтобы непослушаніе не имло дурныхъ послдствій. Вы все время были здсь?

— Нтъ, мы провели четыре недли въ Киссинген.

— Ай, ай, ай!

— Мамаш отъ этого сдлалось очень дурно.

— Еще бы!

— Здсь ей стало гораздо лучше.

— Ну, и отлично. Дай Богъ, чтобы источникъ оказался цлебнымъ для вашей матери и для васъ также. Признаюсь, однако, что мн вовсе не нравится ваше лицо.

— Мн* хорошо,— нетвердымъ голосомъ отвчала Кора.— Мн всегда хорошо.— Потомъ, очевидно, съ тмъ, чтобы дать разговору другое направленіе, она торопливо продолжала:— Но я все еще не знаю, какъ вы-то попали въ Баденъ. Вы, вдь, хотли провести вакаціонное время въ своей милой Швейцаріи, а оттуда хать прямо домой?

— Холера разстроила мои планы,— отвчалъ профессоръ.— Когда я былъ въ Женев, я не могъ устоять противъ искушенія постить Марсель и Неаполь. Лавры Коха не давали мн спать. Къ сожалнію онъ на нашу долю почти ничего уже не оставилъ.

— Къ сожалнію?

— Ну, да. Разв вы не предполагаете во мн честолюбія? Не думаете, что мн досадно, когда другой человкъ гораздо раньше меня и самымъ правильнымъ путемъ достигаетъ той цли, къ которой я такъ страстно стремился?

— Нтъ, не думаю, я считаю васъ безкорыстнымъ человкомъ.

— Я испортился отъ разлуки съ вами. Вы должны опять приняться за меня,— весело отвчалъ Эшебургъ.— Я благословляю случай, направившій меня изъ Страсбурга, гд я былъ въ послднее время, сюда, такъ, безъ всякой цли. Но, какъ извстно, самое лучшее въ жизни всегда добывается именно такимъ образомъ.

Онъ сказалъ это вполн искренно и ожидалъ отъ Коры одобрительной улыбки. Его немного удивило, что двушка не отвчала ни слова и полу разсянно, полу озабоченно продолжала глядть передъ собою, неподвижно держа въ рукахъ зонтикъ, которымъ играла до той поры.

— Васъ что-то безпокоитъ,— сказалъ онъ посл короткаго молчанія.— Не подлитесь ли вы этимъ со мною? Вдь, у насъ прежде не было тайнъ другъ для друга.

Она глубоко вздохнула. Потомъ,— какъ бы принявъ тяжелое ршеніе, обернулась къ нему и, глядя ему прямо въ глаза, чуть слышно и торопливо произнесла:

— Гильда и Адальбертъ прідутъ съ слдующимъ поздомъ.

— А!

Онъ приподнялся со скамьи, но тотчасъ же опять слъ и опустилъ глаза съ напряженнымъ, почти мрачнымъ выраженіемъ.

— Безъ всякой цли…— повторилъ онъ шепотомъ.— Этой встрчи я, конечно, всего мене ожидалъ или желалъ. Слава Богу, никто, кром васъ, еще не видалъ меня, и вы одн будете знать, почему я исчезну такъ же безслдно, какъ и пріхалъ.

— А я?

Густая краска разлилась по его загорлымъ щекамъ.

— Вы правы,— сказалъ онъ,— простите. Я былъ бы трусомъ, еслибъ бжалъ, когда вы должны оставаться. Я надялся, что пройдутъ годы и рана заживетъ. Только у такихъ людей, какъ мы съ вами, раны туго закиваютъ, быть можетъ, никогда не залечатся. А все же вы оравы, то, что вамъ придется перенести и что вы, какъ я увренъ, перенесете терпливо, не должно казаться мн слишкомъ труднымъ, если я не хочу лишиться вашего уваженія и дружбы. Этого я не перенесъ бы. И такъ, фрейлейнъ Кора…— Онъ протянулъ ей руку, она подала ему свою и открыто глядла въ его темные глаза, пока онъ продолжалъ слегка дрожащимъ голосомъ:— И такъ, возобновимте нашъ старый союзъ. Если мы тогда совладали съ своимъ сердцемъ и, по мр силъ, помогли устроить счастіе двухъ любимыхъ людей, мы и теперь должны найти силу искренно радоваться ихъ благополучію… Когда прідутъ они?

— Съ шестичасовымъ поздомъ.

— Теперь уже четыре.

Онъ выпустилъ ея руку, чтобы посмотрть на часы, и всталъ вмст съ нею. Они пошли къ Променад по узкой троп, извивающейся между клумбами.

— Мы должны торопиться, если желаемъ встртить ихъ на станціи,— сказалъ профессоръ.

— Я остаюсь въ гостиниц,— отвчала Кора.— Мама этого хочетъ.

— Понимаю,— улыбаясь, сказалъ онъ.— Ради самого Бога, никакихъ уступокъ, ни одного лишняго шага! На порог собственнаго салона — вотъ самое настоящее дло! Знаете ли что: тогда и я не пойду. Это походило бы на демонстрацію, а я надюсь, что вашимъ родственникамъ будетъ пріятно увидать меня и post testum. Гд вы живете?

Кора сказала. Эшебургь засмялся.

— Отлично, меня тоже приняли сегодня въ отель d’Angleterre, хотя и не очень милостиво. А теперь- разскажите мн, какъ все это случилось? Два мсяца тому назадъ Оссекъ и не помышлялъ даже о путешествіи, я никакъ не думалъ, что онъ пустится въ такой далекій путь, да еще, пожалуй, съ ребенкомъ.

— Мы и сами очень удивились этому внезапному ршенію,— отвчала Кора.— Письмо Гильды пришло третьяго дня, а черезъ часъ была получена и депеша, которою они заказывали себ квартиру. Надо думать, что Гильда давно уже чувствовала себя лучше, чмъ утверждалъ Адальбертъ.

— Во всякомъ случа,— замтилъ Эшебургъ,— порадуемся, что она настолько поправилась. Пролежать безъ движенія шесть мсяцевъ посл того, какъ уже раньше лежала почти столько же, и все это въ теченіе двухъ лтъ, тяжеленько, въ особенности для такого молодаго и живаго существа, какъ Гильда, да, пожалуй, и для Оссека, который тоже не изъ сопливыхъ. Надо надяться, что они хали не спша, хотя бы ужь ради ребенка. Дайте подумать, вдь, ему теперь восемь мсяцевъ, ну, въ такомъ возраст многаго не сдлаешь.

Кора внутренно забавлялась, несмотря на то, что у нея было не весело на душ. Послднія слова Эшебургъ произнесъ такимъ тономъ, который ясно показывалъ, что передъ мыслью о скоромъ свиданіи съ страстно любимой женщиной поблднли въ немъ вс другія чувства. На т ощущенія, которыя ему пришлось пережить въ полчаса, на переходъ отъ испуга къ сладкому волненію, она имла три дня и три ночи, но результатъ, все-таки, оказался одинъ и тотъ же. Теперь ей чудилось, что и у нея хватитъ мужества бодро идти на встрчу предстоявшимъ мучительнымъ и, вмст съ тмъ, блаженнымъ днямъ. Вдь, у нея есть товарищъ, съ которымъ она можетъ длить все, и радость, и горе.

— Но для этого необходимо, чтобы вы остались здсь,— сказала она, отвчая на свои собственныя мысли.

— Несомннно, пока не кончатся мои вакаціи. Мн надо же искупить мою недавнюю возмутительную трусость. Только признаюсь, безъ вашего примра я едва ли нашелъ бы въ себ достаточно мужества… Чему вы сметесь?

— Тому, что вы говорите какъ разъ то самое, что и я думала, только въ обратномъ смысл. Разв это не странно?

— Ничуть. Дружба состоитъ именно въ томъ, что люди желаютъ и не желаютъ одного и того же, сказалъ Саллюстій. Онъ могъ бы прибавить: думаютъ и не думаютъ о томъ же самомъ.

Имъ пришлось теперь свернуть на, переполненную гуляющими. Эшебургъ замтилъ, что многіе смотрятъ на Кору, потомъ вскользь и на него. Онъ шутливо обратилъ на это вниманіе своей спутницы.

— Уже три недли вс привыкли видть меня одну,— отвчала Кора,— и теперь радуются, что одинокая двушка нашла, наконецъ, кавалера.

— Котораго принижаютъ, конечно, за отца красавицы.

— Вамъ не слдовало бы кокетничать немногими годами, раздляющими насъ.

— Пятнадцать лтъ немалый срокъ.

— Между Адальбертомъ и Тильдою семнадцать.

— Любовь сглаживаетъ вс неровности, даже разницу лтъ.

Они стояли уже передъ гостиницею. Профессоръ задумчиво взглянулъ на окна.

— Ваша мать не особенно обрадуется, когда узнаетъ, что и здсь,— сказалъ онъ.

— Будемъ храбры.

— Конечно.

Они поднялись по ступенямъ. Въ сняхъ портье подалъ Кор депешу. Она вскрыла ее дрожащими руками.

— Они не прідутъ?— спросилъ Эшебургъ.

Она подала ему телеграмму, къ большому удивленію стараго портье, въ глазахъ котораго господинъ изъ No 97 получилъ внезапно непредвиднное значеніе.

— Поставьте, пожалуйста, букетъ въ комнату Тильды,— читалъ профессоръ.

— Объ этомъ я вовсе и не подумала,— замтила Кора,— а теперь мн надо спшить къ матери.

Она обернулась къ портье.

— Успете вы приготовить цвтовъ для комнаты сестры?

— Конечно.

— Нтъ, нтъ,— вмшался профессоръ.— Я самъ займусь этимъ. Вы мн позволяете, не правда ли? Мн извстны любимые цвты Тильды и я васъ не посрамлю. До свиданія.

Онъ убжалъ, не дождавшись отвта.

— Не прикажете ли распорядиться, чтобы этого господина присоединили къ вашей компаніи за таблъ д’отомъ?— спросилъ портье.

— Пожалуйста.

Кора медленно пошла по лстниц.

— Онъ все еще ее любитъ,— говорила она сама себ.— Да и можетъ ли быть иначе? Въ такихъ сердцахъ, какъ наши, сказалъ онъ, туго заживаютъ раны, быть можетъ, никогда.

Она остановилась передъ дверью комнаты матери, еще разъ глубоко вздохнула и отворила ее.

ГЛАВА II.

Эшебургъ передалъ портье чудесный букетъ, составленный подъ его личнымъ руководствомъ, и веллъ отнести его въ комнату баронессы. Теперь онъ сидлъ въ своей мансард, тяжело дыша посл торопливо исполненнаго порученія и четырехъ крутыхъ лстницъ. До табль д’ота оставался еще часъ. Профессоръ имлъ время отдышаться и обдумать странное положеніе, въ которое поставила его судьба. Но къ физической усталости присоединилась и душевная истома, которая мшала ему дать мыслямъ опредленное направленіе. Въ то самое время, какъ, откинувшись съ закрытыми глазами въ уголъ жесткаго дивана, онъ старался представить себ сцену свиданія, вызвать на своихъ губахъ спокойную улыбку, съ которою онъ хочетъ встртить, размышлялъ о томъ, назоветъ ли онъ ее ‘gnдdige Frau’ или милою Тильдою, воображеніе внезапно переносило его подъ палящій зной узкихъ улицъ Неаполя, гд обезумвшая чернь, наврное, растерзала бы его и его товарища итальянца, если бы не подосплъ патруль берсальеровъ. Потомъ ему представился утренній полумракъ лазарета въ Pontа Mousson, онъ стоитъ съ Адальбертомъ Оссекъ у смертнаго ложа генерала, который помертввшими губами шепчетъ свои послднія наставленія, посылаетъ поклонъ жен и двумъ маленькимъ двочкамъ, остающимся безпомощными, пусть Адальбертъ, вернувшись домой, позаботится объ осиротлыхъ… Грезится ему вечеръ посл отъзда новобрачныхъ: онъ сидитъ у постели Коры, слышитъ ея дикій бредъ, открывшій ему тайну, подъ бременемъ которой чуть не изнемогла благородная двушка. Какъ только она поправилась, движимый чувствомъ деликатности, онъ отвтилъ на ея невольное признаніе добродтельной исповдью своей собственной тайны. Чудное созданіе! Жаль, что сердце такое непокорное орудіе! Очень жаль! Если есть на свт двушка, созданная для того, чтобы сдлать счастливымъ любимаго человка, чтобы понимать его лучшія мысли, мало того, чтобы воодушевлять его къ благороднйшимъ чувствамъ, то именно она, боле всхъ женщинъ на свт, не исключая даже ея, очаровательницы. ‘А я?’… Какъ она произнесла эти слова, когда онъ былъ настолько трусливъ, что хотлъ бжать! Какіе у нея преданные, умные глаза! Однако, какъ это странно! Эшебургъ выпрямился и провелъ рукою по лбу. Напротивъ, въ рамк открытаго окна мансарды, на темномъ фон разстилавшагося за нимъ пространства онъ увидалъ лицо Коры, блдное, грустное, съ неподвижнымъ взглядомъ, устремленнымъ впередъ. Не галлюцинація ли это? Эшебургъ ощупалъ свой пульсъ. Никогда еще не испытывалъ онъ. галлюцинацій и скептически относился къ тому, что читалъ о нихъ у психіатровъ. Онъ еще разъ взглянулъ на противуположное открытое окно. Въ темномъ пространств, казавшемся ему теперь мене мрачнымъ, двигалась, женская фигура, одтая въ черное, какъ и Кора, съ такимъ же стройнымъ, гибкимъ станомъ, какъ у нея, теперь фигура обратилась къ окну, чтобы запереть его. Эшебургъ не могъ доле сомнваться: это была сама Кора.

Онъ вскочилъ, подошелъ къ окну въ ту минуту, какъ двушка запирала свое. Видла ли она его поклонъ?

‘Надюсь, что нтъ,— подумалъ онъ.— Ей, пожалуй, было бы непріятно имть меня своимъ визави. Но какимъ образомъ попала она на четвертый этажъ? Генеральша живетъ въ первомъ и тамъ же комнаты, приготовленныя для Оссека. Должно быть, и мансарда довольно хороша для Коры? Это совершенно въ дух всего обращенія матери съ этимъ благороднымъ существомъ. Ненавижу эту женщину. Какъ могла она только имть такихъ дтей?’

Онъ закрылъ окно и съ величайшею заботливостью принялся за свой туалетъ.

Тмъ временемъ Кора сидла съ заплаканными глазами въ своей каморк, склонивъ на руки пылающую голову. Она отлично видла Эшебурга, и внезапное появленіе друга, который своими зоркими глазами, наврное, подмтилъ ея разстройство, только еще боле усилило ея горе. Какъ жестоки и несправедливы были укоры матери! Правда, они ей не новость, да и въ присутствію фрау Пультъ во время подобныхъ непріятныхъ сценъ, къ покачиванію ея головы, пожиманію плечъ и возведенію главъ къ небу ей тоже пора бы привыкнуть. Но только бы не сегодня, когда сердце ея переполнено черезъ край, когда матери надо бы, казалось, радоваться при мысли о скоромъ свиданіи съ любимою дочерью! Господи, вдь, Кора давно знаетъ, что Гильда избранница изъ цлаго милліона. И если въ этомъ милліон есть хоть одна душа, готовая безъ зависти признать это превосходство, то именно она. Такъ было съ дтскихъ лтъ, когда она давала безжалостной маленькой фе рвать свои куклы, вплоть до того дня, когда шестнадцатилтняя двушка прямо со школьной скамьи сдлалась невстою человка, котораго она сама безпредльно любила. Вплоть до того дня? А разв теперь уже не то, разв сердце ея уже не такъ горячо предано сестр? Или она теперь мене готова радоваться тому счастью, которому сама всми силами помогала? Она не требуетъ никакой благодарности или награды. Но если она обуздала свое сердце, отреклась отъ высшаго счастья женщины, неужели она должна ради этого обходиться и безъ любви матери?

Кора вскочила и широко открыла окно, которое притворила подъ вліяніемъ неожиданности. Но противуположное окно было теперь заперто. Она устыдилась своего движенія и подошла къ маленькому зеркалу.

‘На что я похожа!— сказала она сама себ.— Что подумалъ бы онъ, если бы увидалъ меня съ заплаканными глазами, дрожащими губами? Это ли та бодрость духа, за которую онъ меня постоянно прославляетъ? Никто не долженъ знать, что происходитъ въ нашей душ* помочь намъ въ нужд люди не хотятъ и не могли бы, если бы даже захотли’.

Она распустила волосы и снова тщательно причесала ихъ, выбрала изъ своего скромнаго гардероба хорошенькое свтлое платье, еще не надванное. Теперь не хватало только цвтка. Три розана, принесенные ею съ прогулки за нсколько дней передъ тмъ, уже не годились, но въ комнат Тильды были свжіе цвты, одинъ изъ нихъ она можетъ уступить ей. Къ тому же, необходимо досмотрть, вс ли распоряженія въ точности исполнены.

Кора вышла изъ своей каморки, сбжала съ лстницы и вошла въ гостиную, предназначенную для сестры и смежную съ салономъ матери. Роскошная комната удовлетворитъ требовательному вкусу Тильды, на кругломъ стол красовался подъ золоченою люстрою прелестный букетъ Эшебурга,— громадный букетъ и прекрасный, какъ его любовь. Нтъ! Онъ посвятилъ ей каждый цвтокъ! Было бы преступно присвоить себ даже самую скромную изъ этихъ дивныхъ розъ!

Кора осмотрла остальныя дв комнаты, спальню, почти такую же большую и пышную, какъ гостиная, и боле миніатюрную, скромную комнату для ребенка и няни.

У ршетчатой кроватки она остановилась, нжно провела рукою по маленькимъ блоснжнымъ подушкамъ, и безпредльная тоска наполнила ея сердце.

— Выше этого ничего нтъ на свт,— прошептала она.— Назвать своимъ любимаго человка, должно быть, безконечное блаженство. Но ребенокъ въ мягкомъ гнздышк,— ребенокъ, котораго можно беречь, качать на рукахъ, цловать, какъ сегодня носила свое дитя дама на балкон… Господи, это не зависть, я всей душой радуюсь счастью Гильды. А, все таки, все-таки…

Она опустилась на стулъ у кроватки, прижалась головою къ ршетк, но только на мгновенье. Потомъ встала, отерла платкомъ влажные глаза и вернулась въ гостиную. Часы подъ зеркаломъ показывали четверть шестаго, поздъ, должно быть, уже пришелъ, ожидаемые гости могли явиться ежеминутно. Кора вышла на балконъ, черезъ садъ и черезъ улицу взглянула вправо на дорогу, по которой катили уже со станціи карета за каретой. А вотъ и открытое ландо, въ немъ сидятъ дама съ мужчиной, а спереди пестро-разряженная няня въ странномъ головномъ убор, за ними тащится багажная фура съ горничною. Кора вмигъ сбжала съ лстницы, протснилась въ сняхъ сквозь толпу кельнеровъ и вновь пріхавшихъ гостей и сжала въ своихъ объятіяхъ Гильду, вошедшую раньше другихъ.

— Милая, милая Гильда!

— Ахъ Кора!

— А это твое дитя?

Кора взяла на руки ребенка, ласково улыбавшагося ей, несмотря на ея порывистыя движенія.

— Пожалуйста, отдай его Доретт,— сказала Гильда.

— А со мною и поздороваться не надо?

Кора обернулась и въ первый разъ взглянула на красивое лицо Адальберта, ей показалось, что онъ постарлъ, несмотря на ласковую улыбку, которою онъ смотрлъ на нее, сильно сжимая ея руки.

— Мн кажется, что мы гораздо удобне могли бы продлать все это въ комнат,— сказала Гильда.

Она такъ поспшно пошла по лстниц, что сопровождавшему ее кельнеру приходилось шагать черезъ дв ступени. Кора, Адальбертъ и няня съ ребенкомъ поднимались медленне.

— Она все еще немного нервна,— сказалъ Адальбертъ какъ бы въ извиненіе.

— По она дивно хороша,— отвтила Кора.

— Да, дивно хороша,— повторилъ онъ.

Въ тон его голоса, обыкновенно сильнаго, слышалась какая-то подавленность, которая соотвтствовала невеселому выраженію лица.

— Мама едва могла дождаться вашего прізда,— сказала Кора.

— Нашего прізда? Скажемъ лучше: прізда Гильды и ребенка, это понятно, но…

Онъ замолкъ, потомъ, остановившись, глубоко вздохнулъ, снова взялъ Кору за руку и, пожимая ее, проговорилъ:

— Ты не повришь, какъ я радъ тебя видть!

Кора отвтила съ нсколько напряженною улыбкой. Эти слова звучали еще неестественне, чмъ первыя, не свиданіе же съ генеральшею до такой степени волнуетъ этого человка, обыкновенно шутя преодолвавшаго вс препятствія.

Но Кор некогда было размышлять теперь объ этомъ, встрча между матерью и Адальбертомъ на порог ея комнаты прервала ихъ разговоръ. Когда зять приложился въ рук генеральши, она слегка поцловала его въ лобъ, поблагодарила за то, что онъ такъ неожиданно привезъ въ ней любимую дочь, взяла на руки ребенка и попыталась его поцловать, что, впрочемъ, не особенно удавалось, потому что бэби началъ кричать изо всхъ силъ и вцпился бабушк въ волосы.

Гильда потеряла терпніе.

— Оставь же, мама, ты видишь, она упрямится. Боже мой, Доретта, да возьми же ее у мамаши. А теперь, Кора, покажи, пожалуйста, кормилиц дорогу и дайте мн, наконецъ, хоть сколько-нибудь толково поговорить съ мамой.

— И такъ, до свиданія,— сказалъ Адальбертъ, еще разъ цлуя руку тещи и идя за остальными, уже стоявшими въ дверяхъ.

— Я сейчасъ приду,— закричала ему вслдъ Гильда.

Глава III.

Дверь захлопнулась за ея высокой фигурой. Генеральша снова обняла дочь.

— Спасибо, моя дорогая, моя любимица! Теперь я вижу, что ты еще не совсмъ забыла свою старую мать, все еще любишь ее хоть немного. Вдь, ты любишь меня, не такъ ли?

— Можешь ли ты въ этомъ сомнваться?— отвчала Гильда, освобождаясь, однако, изъ объятій матери.— Пойдемъ, мама, сядемъ, я немного устала.

Она опустилась съ утомленнымъ видомъ въ уголъ дивана, генеральша сла рядомъ.

— Бдное дитя! И зачмъ было хать безостановочно всю дорогу изъ Франкфурта! Вы могли бы остановиться въ Гейдельберг или Карльсруэ. Я нахожу не совсмъ деликатнымъ со стороны твоего мука (если ты простишь мн это замчаніе) требовать отъ тебя такого напряженія. Однако, ты, все-таки, прелестна, дитя. Ты сдлалась, пожалуй, еще красиве прежняго.

Она схватила опущенную руку дочери и нсколько разъ поцловала ее.

— Ахъ, мама!— сказала Гильда.

— Твой строгій повелитель, вдь, насъ не видитъ,— замтила генеральша,— конечно…

Она быстро встала, подошла къ двери гостиной, изъ которой доносился глухой говоръ, прислушалась съ минуту, потомъ вернулась.,

— Мы можемъ спокойно говорить,— сказала она.— Словъ нельзя разобрать. Я уже раньше убдилась въ этомъ ради нашихъ взаимныхъ интересовъ. Довольна ли ты, что я выхлопотала вамъ комнаты рядомъ съ собою? Мн хотлось имть поближе отъ себя мою милую дочку. А теперь, дорогое дитя, позволь мн сдлать теб одинъ вопросъ, который я никакъ не ршалась предложить письменно, хотя онъ тяжело лежитъ у меня на сердц’ счастлива ты?

— Да это само собой разумется,— отвчала Гильда, не открывая глазъ.

— Ничуть,— живо возразила генеральша.— Я знаю сотни людей, женившихся, какъ говорится, по любви, и вовсе не счастливыхъ. Не то, чтобы я сомнвалась въ твоемъ блаженств, Боже избави! Я была бы тогда несчастнйшею изъ матерей. Нтъ, нтъ. Но между вами такая разница въ возраст, двадцать лтъ…

— Сдлай милость, только семнадцать…

— Значитъ, около двадцати. Прости заботливость любящей матери, но я и прежде не знала и теперь не вдаю, сходятся ли ваши характеры, вкусы…

— Онъ меня носитъ на рукахъ,— сказала Гильда.

— Еще бы!— горячо продолжала генеральша.— Да онъ былъ бы извергъ, варваръ, еслибъ этого не длалъ. Твой покойный отецъ тоже носилъ меня на рукахъ, а я все же не была счастлива.

— Но я счастлива!— нетерпливо повторила Тильда.

— Да Господи, я врю,— успокоительно сказала генеральша,— хотя я не удивилась бы, еслибъ было и не такъ, посл всего, что ты вынесла въ свое кратковременное замужство. Всего два года, и изъ нихъ пролежать двнадцать мсяцевъ! Ужасно!

— Въ этомъ Адальбертъ не виноватъ,— прошептала Тильда.

— Конечно, когда же бывають виноваты мужчины? Они никогда не отвчаютъ за то, что переносимъ мы, женщины. Мы жертвуемъ имъ своей свободой, молодостью, красотою, здоровьемъ, а они принимаютъ все это, не говоря намъ даже спасибо.

— Прошу тебя, мама, перестань!— воскликнула Тильда.— И зачмъ мучишь ты себя и меня такими мрачными фантазіями? Я пріхала сюда, чтобы вознаградить себя за все, что я… ну, да все равно, просто, чтобы повеселиться. Я сейчасъ же уду, если ты не сдлаешь веселаго лица.,

— Для этого я должна сначала видть тебя веселою!

— Да можно ли быть веселою, когда*на тебя постоянно обращены испытующіе, меланхолическіе глаза? Этого довольно, чтобы отправить мн всю жизнь. А теперь, мама, мн пора вспомнить и о своихъ.

— Еще одну минуту,— сказала генеральша.— Боже милостивый, я, вдь, не видала тебя цлыхъ два года, ни съ кмъ не говорила въ это время по душ, не слыхала ни одного ласковаго слова…

— Ахъ, мама!

— Нтъ, дитя. Благодарю Бога, что теб но на.что жаловаться, тмъ мене должна ты удивляться, если жалуюсь я, у которой есть на это причины. Кора…

— Кора должна бы выйти замужъ,— быстро сказала Тильда.— Вы не годитесь другъ для друга.

Генеральша горько улыбнулась.

— Кора? Выйти замужъ? Да за кого же? За одного изъ обитателей луны?

— Она такъ добра и мила.

— Только не со мною. Ты бы послушала сцену, которую я имла съ нею четверть часа тому назадъ.

— Спасибо, я вовсе не охотница до сценъ.

— Я тоже нтъ, он мн ненавистны, но какъ ихъ избгнешь, когда тебя вызываютъ, да еще такимъ образомъ?Ты только послушай…

— Ради самого неба!

— Ты должна меня выслушать. Я не хочу, чтобы ты или твой мужъ ложно думали обо мн, а Кора только этого и желаетъ. Слушай же.

Генеральша поспшно поправила прическу, разгладила на колнахъ складки платья и начала говорить, не обращая вниманія на отрицательный жестъ Гильды, блдныя щеки ея раскраснлись, дрожащій голосъ выдавалъ волненіе.

Дло шло о комнат Боры на четвертомъ этаж. Генеральша не была тамъ, конечно, но фрау Пультъ говорила ей. что это комната для прислуги, да и назначалась она первоначально для самой фрау Пультъ. Но можно ли требовать, чтобы старая женщина, сдлавшаяся въ послднее время очень дряхлою, бгала постоянно изъ четвертаго этажа въ первый? Генеральша должна была, понятно, дать старух одну изъ двухъ маленькихъ комнатъ рядомъ съ гостиною. Такимъ образомъ, Кор пришлось спать въ комнатк наверху, понятно, только первыя ночи, пока не очистилось боле приличное помщеніе. Его и предлагали ей уже не разъ, хотя, правда, только въ послдніе дни, и генеральша убдительно просила Кору воспользоваться случаемъ. Она постоянно отказывалась наотрзъ, не дале, какъ сейчасъ, хотя мать настаивала и, скоре, приказывала, чмъ просила.

— Конечно,— продолжала генеральша, все боле и боле горячась,— я понимаю, какъ легко истолковать такую вещь, въ теб я уврена, но твой мужъ всегда судилъ обо мн неврно. Начнутъ, пожалуй, говорить: безчувственная мать! бдная, заброшенная двушка! Кто этого не знаетъ? И Кора это отлично понимаетъ, но этого-то ей и хочется, къ этому она только и стремится, вотъ, что меня бситъ. Представь себ, въ то самое время, какъ я совершенно онмла предъ ея упорствомъ, а добрая Пультъ шепчетъ мн на ухо не волноваться, что она все уладитъ, что Кора не иметъ дурнаго умысла, Кора объявляетъ мн вдругъ совершенно спокойно, точно самую простую вещь, что профессоръ Эшебургъ пріхалъ сегодня утромъ и тоже остановился въ отел d’Angleterre! Онъ надется увидать меня за обдомъ, такъ какъ боится обезпокоить раньше. Ты смешься?

— Прости, мама! Теперь я понимаю твое дурное расположеніе духа. Подумать только, что ты должна встртиться съ нимъ какъ разъ посл того, какъ ты такъ блистательно выразила ему свое недовріе. Это ужь, право, черезъ-чуръ!

И Гильда снова расхохоталась.

— Въ особенности,— продолжала генеральша, досада которой только усилилась отъ такой, по ея мннію, несвоевременной веселости,— въ особенности потому, что это было, очевидно, условлено между ними.

— Это невозможно!— воскликнула Гильда.— Кора никогда не лжетъ. Еще въ послднемъ письм сообщила она, что не иметъ никакихъ свдній объ Эшебург, что ты запретила съ нимъ переписываться и что она думаетъ, не ухалъ ли онъ въ Берлинъ.

— Значитъ, это случайная встрча двухъ благородныхъ душъ,— колко замтила генеральша.

— А еслибъ и такъ!— вырвалось у Гильды.— Мн это не врится, потому что, въ такомъ случа, они уже давно бы соединились, но я не видла бы въ этомъ никакого несчастій, напротивъ…

— Я ненавижу этого человка,— дрожащими губами прошептала генеральша.

— А я такъ думала, что ты оказываешь эту честь только тому, кто отнялъ у тебя твою Гильду,— отучала молодая женщина такимъ горькимъ тономъ, такъ жестко, даже враждебно взглянувъ, въ лицо матери, что та обомлла бы, еслибъ не была всецло поглощена своею темой.

Генеральша продолжала, все боле и боле горячась:

— Онъ употребилъ вс усилія, чтобы это осуществилось.

— Что именно?

— Вашъ бракъ.

— Разв для этого надо было избавить сначала Адальберта отъ другихъ связей?

— Кто знаетъ,— отвчала мать, пожимая плечами.

— Ты! Ты это знаешь!

Гильда вскочила съ дивана и стояла теперь передъ матерью, съ поблднвшими щеками и неподвижнымъ взоромъ. Генеральша не ожидала этой вспышки и не на шутку испугалась. Она имла твердое намреніе дйствовать крайне осторожно въ сношеніяхъ съ зятемъ и Тильдою, основательно изучить положеніе длъ и тогда только попытаться возстановить прежнее вліяніе на дочь. Но она увлеклась и вернуться въ нейтральной позиціи было уже поздно. Генеральша знала дочь, материнскимъ авторитетомъ съ нею ничего не сдлаешь. Откинувшись на спинку дивана и прижавъ платокъ въ глазамъ, фрау фонъ-Рембергъ прошептала:

— Этого я не заслужила отъ тебя!

— Перестань плавать, мама!— сказала Гильда уже мене рзво, но, все-таки, весьма опредленно.— Ты сдлала намекъ, который я должна и хочу выяснить. На это у меня есть вскія причины, ну, словомъ, я хочу все знать.

— Боже мой!— начала мать, успвшая тмъ временемъ опомниться.— Право, не изъ чего такъ волноваться. Все это, быть можетъ, только пустая болтовня госпожи Реннеръ…

— Кого?

— Ипполиты Вольфсбергъ, которая черезъ четыре недли посл твоей свадьбы вышла замужъ за тайнаго совтника Реннера.

Гильда разразилась громкимъ смхомъ.

— Поли?— воскликнула она,— красавица Поли? Давнишняя страсть Адальберта? Ты сразу бы такъ и говорила!

Смхъ былъ невеселъ, генеральша хорошо подмтила это, однако, ясно было, что Гильда ожидала чего-то другаго, еще мене пріятнаго. Мать много бы дала, чтобы знать, чего именно.

— Видишь ли,— начала она,— теперь ты уже въ состояніи смяться, значитъ, мн и говорить боле не о чемъ. Теб все извстно.

— Очень вроятно,— отвчала Гильда.— Однако, я, все-таки, желаю знать, что сказала красавица Поли.

— И такъ… Но, прежде всего, сдлай милость, сядь. Я, право, не могу говорить, нова моя любимая дочка глядитъ на меня такими мрачными глазами. И такъ, вчера…

— Поли здсь?

— Она пріхала нсколько дней тому назадъ и живетъ въ htel de l’Europe, рядомъ съ нами, съ своимъ братомъ, молодымъ офицеромъ. Мы встртились вчера на, и неудивительно, если разговоръ коснулся васъ, не такъ ли? Фрау Реннеръ, всегда разговорчивая, сдлалась вдругъ молчаливою, что, признаюсь, меня очень изумило. Не все ли ей теперь равно, встртится ли она съ вами, то-есть съ твоимъ мужемъ, или нтъ? Я позволила себ немного пощупать почву, ты можешь, конечно, представить себ какъ осторожно. Но сердце красавицы,— она въ самомъ дл очень хороша,— было переполнено черезъ край. Ты знаешь, я никогда не любила Вольфсберговъ, но, право, мн стало даже жаль Поли. Она очень несчастна съ мужемъ, да и что тутъ удивительнаго! Ему шестьдесятъ лтъ и вышла она за него съ отчаянія…

— И все это она сообщила теб съ первой же минуты?— насмшливо спросила Тильда.

— Такія вещи прямо не говорятся, ихъ читаешь между строками… Ты меня совершенно сбиваешь съ толку.

— Объ остальномъ я и сама могу догадаться,— сказала молодая женщина.— Поли вышла за старика потому, что тщетно кокетничала съ Адальбертомъ, какъ и съ тысячью другими.

— Не такъ, какъ съ другими: они были обручены.

— Это ложь.

— Конечно, не явно,— спокойно продолжала мать,— иначе мы объ этомъ бы знали, но въ тайн, чтобы не оскорбить друга Адальберта, безумно влюбленнаго въ Поли.

— Какая деликатность! Что же дале?

— Подробности мн тоже неизвстны. Насколько я могла понять, какая-то невинная шутка, которую позволила себ Поли, чтобъ испытать жениха, была причиною разрыва.

— Прелестная исторія! А какую роль игралъ при этомъ профессоръ?

— Повторяю, что я не знаю ничего опредленнаго. Я вывожу заключеніе только изъ нкоторыхъ словъ, вырвавшихся у взволнованной женщины. Она называла Эшебурга Мефистофелемъ, отлично умющимъ запутывать недоразумнія, которыя безъ этого разршились бы легко.

— Что за ангелъ невинности,— воскликнула Тильда,— настоящая Гретхенъ! Какъ ты думаешь, мама, были у Гретхенъ рыжіе волосы?

— Я очень рада, что ты смотришь на эту исторію такъ весело,— отвчала мать, пытаясь улыбнуться, но безуспшно.

— Да какъ же мн иначе смотрть на нее?— сказала Тильда, подходя къ зеркалу и поправляя волосы.— Веселе этого ничего не придумаешь. Эшебургъ въ роли Мефистофеля, рыжая Поли — Гретхенъ за прялкою, а Адальбертъ — Фаустъ. Или, быть можетъ, теб хотлось, чтобъ я отнеслась къ длу серьезно? Ужь нтъ ли у тебя въ запас другой исторіи, въ которой только что разсказанная служитъ прологомъ? Быть можетъ, къ ней я не въ состояніи буду отнестись такъ шутливо?

Она внезапно обернулась къ матери, быстро приподнявшейся съ дивана.

— Но, милое дитя, какъ можешь ты это спрашивать? Другая исторія? Что хочешь ты этимъ сказать? Никакой другой исторіи я не знаю, по моему, и это довольно непріятно, хотя, быть можетъ, мн такъ кажется только отъ преувеличенной материнской заботливости. Впрочемъ, я очень рада, что ты можешь шутить надъ тмъ, что причинило мн столько безпокойныхъ часовъ.

— Могу ли я шутить!— смясь, сказала Тильда.— Да я нахожу комедію презабавною. Одно только досадно: для меня не осталось въ ней мста посл раздачи ролей. Зибеля играетъ, правда, всегда женщина, только на роли томнаго любовника у меня нтъ таланта… Боже мой, уже половина шестаго. Я должна еще одться. До свиданія, черезъ десять минутъ.

Она выпорхнула изъ комнаты, что-то напвая. Генеральша снова опустилась на диванъ и нахмурила брови. Изъ сосдней комнаты доносились до нея звуки громкаго разговора, смха и веселой псни. Фрау фонъ-Рембергъ не знала, радоваться ли ей веселости Тильды, или сердиться за то, что ея сообщенія произвели такъ мало эффекта. Вдь, не хотла же она разссорить дочь съ мужемъ, Боже избави! Она желала только сдлать ее боле осторожною, напомнить ей, что у нея есть еще заботливая мать, къ которой можно прибгнуть въ случа нужды, а если она черезъ-чуръ увлеклась, то кто же въ этомъ виноватъ, какъ не Кора и Эшенбургъ? Разъ человкъ раздосадованъ… Но что хотла Тильда сказать, говоря о второй исторіи? Это надо вывдать на всякій случай.

Дверь спальни тихо отворилась, фрау Пультъ вошла въ комнату. Генеральша подняла голову.

— Ты, конечно, опять все подслушала,— сказала она.

— Вдь, вы обыкновенно не имете тайнъ отъ меня,— отвчала старуха.

— Ну, и что же ты на это скажешь?

— Я скажу, что баронесс стыдно ни однимъ словомъ не освдомиться о старух Пультъ.

— О теб? Какое ей теперь дло до тебя или до меня? У нея есть мужъ! Мы съ тобой въ отставк.

Генеральша опять, въ упоръ глядла Передъ собою.

— Пультъ,— начала она,— что подразумвала Тильда подъ второю исторіей, къ которой она не могла бы отнестись шутливо?

Старуха покосилась на барыню и грубо отвчала:

— Не знаю. Спросите ее сами, вдь, вы мать. Когда бдная прислуга суется въ господскія дла, она получаетъ щелчки съ обихъ сторонъ.

— Ты глупа,— досадливо сказала генеральша.

— Быть можетъ, но не настолько, чтобы напрасно лзть въ огонь.

— Пультъ!— воскликнула барыня,— ты все знаешь. Рчь касается чего-то, что случилось, пока ты была въ Оссекен.

— Очень можетъ быть,— упрямо повторяла старуха,— а все же я ничего не знаю… Вижу только, что, если вы не начнете, сейчасъ же одваться, вы опоздаете къ столу.

Она вышла въ сосднюю комнату. Генеральша постояла нсколько минутъ, прислушиваясь въ разговору въ гостиной дочери. Словъ разобрать она не могла, но слышала сперва голосъ Тильды, потомъ голосъ ея мужа. Ясно было, что они одни. Такъ говорятъ супруги лишь тогда, когда остаются между собою. Или, быть можетъ, только двойная дверь придавала голосамъ такой глухой, чисто дловой звукъ?

Звонокъ, призывавшій къ обду, пробудилъ генеральшу отъ размышленій. Она провела рукою по лбу и медленно пошла въ сосднюю комнату, откуда старуха Пультъ хриплымъ и сердитымъ голосомъ звала замшкавшуюся барыню.

Глава IV.

Кора, прежде всего, пошла проводить кормилицу въ назначенную для нея комнату. Молодая женщина оказалась весьма услужливою и понятливою. Въ нсколько минутъ вынула она самыя необходимыя вещи и взяла ребенка съ рукъ Коры, которая не могла наглядться на его голубые глазки.

— Ну, не прелестная ли крошка?— сказала Доретта,— вчно прыгаетъ и смется. А какъ она понимаетъ людей! Къ вамъ сейчасъ пошла, потому что увидала по вашимъ глазамъ, что вы любите мою малютку. А вотъ у нашей бабушки глаза строгіе, ну, а такихъ мы боимся. Не такъ ли, милка?

Доретта сла на скамейку и принялась кормить двочку.

— А моему ребенку дома у матери живется хорошо,— продолжала Доретта.— О насъ заботится баринъ, вы не поврите, какой онъ добрый и терпливый. Ну, да ему и нужно терпніе! А теперь, милка, пора бай-бай…

Доретта кивнула Кор уйти. Двушка удалилась на цыпочкахъ, отвтивъ улыбкою на кивокъ кормилицы, но не успла Кора отвернуться, какъ улыбающееся лицо ея омрачилось. До сихъ поръ все шло такъ мило, что за прелестное дитя, какая славная женщина! Зачмъ только сказала она это жестокое слово? Почему бы Адальберту и не нуждаться въ терпніи? Разв не всмъ оно нужно?

Къ своему большому удивленію, Кора застала Оссека все еще одного, хотя прошло уже съ четверть часа. Онъ стоялъ у стола посреди комнаты, быстро обернулся и пошелъ на встрчу Кор съ протянутою рукою.

— Спасибо, милая Кора, за прелестный букетъ. Прости, что я телеграфировалъ о немъ. Ты, наврное, и сама бы вспомнила. По Тильда привыкла къ этому… и еще разъ спасибо.

Онъ поцловалъ ея руку, въ его голос снова слышался прежній свтлый, веселый звукъ, въ голубыхъ глазахъ и на полныхъ губахъ мелькала привычная, полу-ласковая, полу-шутлива я улыбка.

‘Слава Богу!’ — подумала про себя Кора.

— Я не могу принять твоей благодарности,— отвчала она.—

О цвтахъ я не подумала, да они и не отъ меня. Отгадай, отъ кого? Только безъ нкоторой помощи ты не нападешь на слдъ.

И такъ, отъ добраго, стараго друга.

— У меня ихъ много.

— Въ такомъ случа отъ твоего лучшаго друга.

— Съ какой буквы начинается его имя?

— Постыдись, теперь я и вовсе не скажу теб.

— О чемъ ты не хочешь говорить?— спросила Тильда, со смхомъ вбгая въ комнату.

— Вотъ объ этомъ прелестномъ букет,— отвчалъ Адальбертъ.— Я напрасно ломаю себ голову. Это подарокъ моего добраго… нтъ, моего лучшаго друга.

— Ну, этого теб никогда не отгадать. Еслибъ дло шло о самой близкой твоей пріятельниц, а то о простомъ друг!

Щеки Тильды пылали, глаза сверкали. Никогда не казалась она Кор такою красивою, какъ въ ту минуту, когда, напвая арію Зибеля, она наклонилась надъ цвтами, потомъ снова выпрямилась и разразилась громкимъ смхомъ.

— Онъ все еще не догадывается! Могу я ему сказать, Кора? Отъ Мефистофеля, добраго, милаго Мефистофеля! Онъ произнесъ надъ букетомъ страшное заклинаніе, и не успю я взять въ руки цвтокъ, какъ вс листья облетятъ. Видишь?

Она вытащила прелестную желтую розу, граціозно и быстро начала ощипывать ее и кидать листья на коверъ. Потомъ снова запла арію Зибеля сильнымъ, звучнымъ голосомъ, въ которомъ слышалось, однако, волненіе.

— Но, Тильда!— воскликнулъ ея мужъ,— такой прелестный розанъ!

— Да еще отъ твоего лучшаго друга!… ‘Que mon coeur nuit et jour languit d’amour’…

— Ты разбудишь ребенка,— съ нжнымъ укоромъ сказалъ Адальбертъ.

— Прости!— обратилась₍Тильда, но не къ мужу, а къ Кор.— На меня иногда находитъ, ты, вдь, это знаешь, а тутъ еще мама разсказала такія веселыя вещи. И такъ, Эшебургъ здсь? Ты говорила съ нимъ? Онъ живетъ въ нашей гостиниц? Это прекрасно. Что, онъ все такой же мизантропъ? Ну, мы его отъ этого вылечимъ. Я такъ рада быть снова съ тобою, Кора. Вдь, ты мой лучшій другъ, не такъ ли?

Она бросилась въ ея объятія, ласкала и цловала ее, потомъ снова кинулась къ букету, подобрала подъ цвтъ нсколько розъ и приколола ихъ къ платью сестры.

— Такъ, милое дитя! Это необыкновенно идетъ къ теб. Еще одинъ розанъ, вотъ этотъ, темно-красный, въ твой черный парикъ. Сиди же смирно. Такъ! А теперь, милая, мн тоже надо немного прибраться, чтобы теб не было стыдно отъ твоей старой замужней сестры.

Она выпустила Кору, проводила ее до дверей, поцловала ее горячими, дрожащими губами и медленно вернулась. Мужъ стоялъ, потупивъ глаза, онъ зналъ, даже не глядя на жену, что выраженіе ея лица теперь опять такое же, какое онъ видлъ уже нсколько мсяцевъ подрядъ, холодное, враждебное. Пніе и шутки,— все это одна комедія. Комедія кончилась и старое горе снова вступало въ свои права. Сдлавъ усиліе стряхнуть съ себя нестерпимый гнетъ, Адальбертъ сказалъ:

— Отлично, что Эшебургъ здсь, намъ всмъ отъ этого будемъ хорошо. Не понимаю, какъ я сразу не догадался, что это онъ, но, конечно…

— Это по твоему распоряженію здсь все такъ устроено?

Адальбертъ поднялъ глаза, Тильда стояла въ дверяхъ спальни и указывала въ нее рукою. Въ груди мужа закиплъ гнвъ, но онъ совладалъ съ собою и отвчалъ спокойно:

— Я не длалъ никакихъ распоряженій. Насколько я могу судить, все устроено такъ, какъ принято во всхъ отеляхъ.

— Принято или нтъ, мн все равно. Ты, вдь, знаешь, что я должна имть при себ Доретту и ребенка.

— Что ты должна имть его, въ этомъ я сомнваюсь, скажи лучше, что ты этого хочешь. Это будетъ честне.

— Хорошо, я этого хочу, здсь, какъ дома, какъ во все время путешествія.

— Другими словами, ты хочешь и здсь продолжать несогласія. Я надялся, что теперь будетъ иначе. Что подумаютъ о насъ твоя мать и сестра? Отъ нихъ нельзя будетъ ничего скрыть. Помиримся же, Гильда.

Онъ подошелъ въ ней, она не приняла его протянутой руки, а онъ медленно опустилъ ее, потомъ продолжалъ дрожащимъ голосомъ:

— Если ты никакъ не можешь любить меня, давай, по крайней мр, жить мирно, пока живется. Я увренъ, что это возможно, если только у насъ найдется добрая воля. У меня она есть, клянусь теб. Хочешь?

Онъ вторично протянулъ ей руку. Въ груди молодой женщины происходила сильная борьба. Одинъ голосъ подсказывалъ ей: ‘да, я хочу’, другой — странно, но ей казалось, что это голосъ матери нашептывалъ: ‘Зачмъ? чтобъ снова отдаться тому, кто откупился отъ твоей матери, взявъ у нея тебя, а въ теб бросился прямо изъ объятій рыжей Поли?’

Въ ея глазахъ, на минуту нжныхъ, снова виднлось теперь старое упорство, но только еще боле сильное. Хорошенькія губы, умвшія такъ сладко смяться, произнесли холодно и рзко:

— Я хочу одваться, давно пора.

Онъ вздрогнулъ, точно его ударили по лицу. Краска гнва выступила внезапно на его лбу, рука, протянутая для примиренія, судорожно сжалась и что-то врод презрительной улыбки промелькнуло на губахъ. Мрнымъ шагомъ пошелъ онъ къ двери корридора и дважды пожалъ пуговку электрическаго звонка, потокъ остановился и, глядя черезъ плечо, сказалъ:

— Я уже одтъ, какъ видишь, и не буду мшать теб. Ты найдешь меня внизу въ столовой, можешь придти съ Корой и матерью.

У дверей раздался стукъ, вошла горничная.

— Мы хотли бы произвести нкоторыя перемны въ комнатахъ, gndige Frau укажетъ ихъ вамъ. Вы можете устроить все, пока мы обдаемъ. До свиданія.

Онъ слегка поклонился Тильд и, пройдя мимо горничной, вышелъ въ дверь, въ которую доносился изъ сней звукъ колокола.

Горничная видла, какъ молодая, красивая дама, стоявшая у входа въ спальню, внезапно протянула об руки, наврное, съ испуга, что уже звонятъ, а она не одта.

— Будетъ еще одинъ звонокъ,— сказала горничная.— Вы имете четверть часа времени.

Она сдлала нсколько шаговъ впередъ, потомъ бросилась къ молодой женщин, упавшей на кресла, съ потухшими глазами. Къ величайшему успокоенію горничной, на ея зовъ прибжала кормилица и камеристка баронессы Лизетта, женщины хлопотали вокругъ больной, которая вскор открыла глаза и съ удивленіемъ оглядлась.

— Ничего,— сказала она,— это усталость съ дороги. Доретта пускай идетъ въ ребенку, вы также можете удалиться, Лизетта скажетъ вамъ потомъ, какъ я хочу размстить кровати. А теперь, Лизетта, дай мн срое шелковое платье, но только скоре, у насъ всего нсколько минутъ времени.

Глава V.

Вечеромъ того же дня тайная совтница Реннеръ сидла въ кургартен на веранд ресторана. Она выбрала то самое мсто, на которомъ возсдала въ этотъ часъ уже цлую недлю, въ сопровожденіи тхъ же трехъ кавалеровъ, которые составляли и теперь ея свиту.

— Gndige Frau приноситъ намъ жертву,— началъ полковникъ Крель, поглаживая лвою рукою свою крашеную бородку,— большую жертву. Должно быть, непріятно переносить взоры тысячи поклонниковъ, и все только ради насъ, которые безъ этого безслдно затерялись бы въ толп. Не такъ ли, Вольфсбергъ?

— Что прикажете?— разсянно спросилъ молодой человкъ.

— Удо, ты опять спишь!— сказала Поли.— Ты, вроятно, не слыхалъ даже, что говоритъ полковникъ, иначе теб, какъ любезному брату, пришлось бы заступиться за сестру.

— Извините, пожалуйста,— началъ Удо.— О чемъ идетъ рчь, докторъ?

— Я могу только присоединиться къ мннію полковника,— отвчалъ докторъ Геннигъ.— Gndige Frau — тотъ огонь, вокругъ котораго вьемся мы, срая моль, отъ ночи до ночи, лишь на минуту озаренные лучами, которые она распространяетъ.

— Прелестная.аллегорія,— сказалъ полковникъ.— Васъ, литераторовъ, никогда не затрудняютъ такія вещи.

— Не знаю, право,— сказалъ Удо,— мн кажется, что изъ насъ троихъ только одинъ докторъ похожъ на моль.

— Однако, господинъ Вольфсбергъ!— воскликнулъ Геннигъ, выпрямляясь.

— Не обижайтесь, докторъ, я не имлъ ничего худаго въ мысляхъ.

— Если имлъ вообще хоть какую-нибудь мысль,— вмшалась Поли.

— Да, въ вид исключенія, сестрица. Вашъ костюмъ, докторъ, сшитъ по метод егера и, наврное, очень практиченъ, только въ глазахъ насъ, военныхъ, въ немъ есть что-то, я, право не знаю, какъ бы выразиться, но полковникъ, наврное, понимаетъ меня.

— Вы хотите сказать, что-то демократическое, что-то уравнивающее,— смясь, сказалъ Крель.— Но это-то мн и нравится. Я увлекался музыкою будущаго задолго передъ тмъ, какъ она сдлалась блаженною дйствительностью, теперь я брежу государствомъ будущаго.

— Вы шутите,— сказалъ Геннигъ.

— Ничуть, уважаемый докторъ. Только могучія идеи управляютъ вселенной, прочелъ я сегодня въ всемірной исторіи нашего стараго Ранке и захлопнулъ книгу, потому что не могъ доле читать: такъ овладла мною эта простая, но великая мысль… И я тоже началъ прозрвать выдвигающуюся изъ мрака будущаго нкую фигуру, покрытую съ ногъ до головы шерстью, съ дерзко нахлобученною шляпою и въ башмакахъ съ пряжками, какъ у нашего доктора.

Геннигъ, слушавшій тираду полковника съ любезною улыбкою, растерялся, когда нападеніе обратилось противъ него. Удо разразился громкимъ смхомъ.

Поли поспшила дать разговору другое направленіе.

— Я слышу рчи Улисса,— сказалъ полковникъ, любезно кланяясь.— Вамъ слдовало бы засдать въ рейхстаг, gndige Frau.

— Смотри, Поли, вотъ опять идетъ красивая англичанка,— сказалъ Удо.— Я теперь знаю, кто она, это лэди Дугласъ, а несносный человкъ рядомъ съ нею — ея мужъ. Они живутъ въ htel d’Angleterre!

— А вотъ и твои ‘барышни-близнецы’, Удо!— воскликнула Поли.

— Вы говорите о трехъ маленькихъ барышняхъ со старикомъ?— спросилъ полковникъ.

— Именно. Это послднее увлеченіе Удо, т.-е. предпослднее, такъ какъ вакантное мсто въ его необъятномъ сердц надо, конечно, предоставить лэди Дугласъ.

— Глупости!— сказалъ Удо.— Он вовсе некрасивы, просто миленькія. Жаль только, что ихъ никакъ не различишь. Вы сметесь, Геннигъ! Держу пари, что и вы не разберете. Пойдемте.

— Сдлайте ему это удовольствіе,— шепнула Поли.

— Какъ прикажете,— отвчалъ Геннигъ, бросая недоврчивый взглядъ на полковника и его даму и идя вслдъ за Удо.

— Чему обязанъ я этой неслыханной честью?— спросилъ Брель, насмшливо придвигаясь ближе въ Поли.

— Объ этомъ потомъ. Прежде всего, я хотла бы попросить васъ не давать постоянно чувствовать моему protg вашего превосходства.

— Разв я былъ бы такъ жестокъ къ нему, еслибъ онъ не былъ вашимъ protg?

— Боже мой, да мн навязалъ его мой мужъ, который всячески ему покровительствуетъ. Онъ опредлилъ его въ Страсбургъ, но Геннигу хочется вернуться въ Берлинъ, и онъ пріхалъ сюда просить моего заступничества. Онъ и мн самой нуженъ для моихъ литературныхъ вечеровъ. Что за отличную рецензію написалъ онъ о моихъ стихахъ и какъ восторгается моимъ Юліемъ Цезаремъ!

— Это, наврное, прекрасная пьеса,— сказалъ полковникъ.— Не появляется ли, быть можетъ, въ ней шутъ, такой же добродушный, какимъ моя прелестная пріятельница считаетъ, повидимому, меня?

— Вы глупы, Крель.

— А я говорю, что Поли Вольфсбергъ стыдно обманывать своего стараго любовника.

Онъ нагнулся впередъ и заглянулъ молодой женщин въ глаза. Ей удалось вынести его взглядъ, но она не въ силахъ была устоять противъ лукавой улыбки, которая мелькала на все еще красивыхъ губахъ собесдника. Полковникъ присоединился къ ея смху съ видомъ наслаждающагося фавна.

— Такъ-то лучше,— сказалъ онъ,— настоящій смхъ авгуровъ, какъ намъ и подобаетъ.

— Боже мой,— сказала Поли,— я была уврена, что вы ничего не будете имть противъ моего маленькаго лирическаго интермеццо.

— Въ принцип — нтъ, моя дорогая, но противъ личности… что бы вамъ отучить доктора хоть отъ нелпаго костюма, которымъ онъ такъ непростительно кокетничаетъ!

— Chacun а son got, Крель. Вдь, я не смюсь надъ туалетами фрейлейнъ Зельмы, хотя она, не дале какъ сегодня, была опять непозволительно одта.

— По крайней мр, я имю довольно такта, чтобы не показываться съ нею публично.

— Да оно и лучше, вы ждете, кажется, со дня на день свою жену?

— Съ такимъ же нетерпніемъ, какъ вы вашего супруга.

Поли откинулась на спинку стула и принялась отбивать веромъ тактъ къ маршу изъ Лоэнгрина, который игралъ оркестръ. Полковникъ слегка прикоснулся къ ея рук.

— Ужь не для того ли отослали вы отсюда молодыхъ людей, чтобы дать двумъ старымъ друзьямъ возможность безпрепятственно обмниваться такими любезностями? Полноте! Мы подлили вмст слишкомъ много радостей и горя! И если я теперь во всхъ отношеніяхъ отставленъ отъ службы, то вы не откажетесь, конечно, засвидтельствовать, что въ свое время я исполнялъ ее не безъ отличій.

Къ удивленію, объясненія полковника не удовлетворили, казалось, молодую женщину. Она отдернула руку и выраженіе неудовольствія не исчезло съ ея лица. Глядя въ упоръ передъ собою, она вдругъ сказала:

— Оссекъ пріхалъ сегодня съ женою.

— Неужели?— вырвалось у полковника.

— Я уже третьяго дня слышала отъ самой генеральши, что они должны пріхать, и сочла поэтому нужнымъ не прятаться отъ нихъ. Она была очень любезна, освдомилась о моихъ родителяхъ, выразила сожалніе, что такъ мало видла ихъ въ послднее время, точно они не избгали другъ друга всми силами! Оссекъ съ женою живутъ въ htel d’Angleterre, и ребенокъ съ ними. Что вы объ этомъ скажете?

— О томъ, что ребенокъ съ ними?— спросилъ полковникъ.— Да это кажется мн довольно естественнымъ. Ну, простите, моя дорогая, если хотите, я буду говорить серьезно. Я тоже въ восторг отъ прізда Оссека, но что тутъ подлаешь? Необходимо съ достоинствомъ подчиняться неизбжному.

— Вамъ хорошо говорить!— воскликнула Поли.— Правда, что вы тогда съумли выгородить себя и заключили съ нимъ миръ надъ моей головой.

— Лучше надъ вашей головой, чмъ надъ вашимъ сердцемъ. Будемте честны, Поли. Вы любили Оссека такъ же мало, какъ и меня. Разъ мы съ нимъ убдились въ этомъ, намъ незачмъ было перерзывать другъ другу горло, и мы могли, если и не оставаться прежними друзьями,— для этого положеніе все же было немного щекотливо,— то стать въ такія отношенія, которыя дали мн возможность поздравить молодую чету.

— А теперь?

— Теперь я намренъ и дале продолжать т же отношенія. Какъ же иначе?

Отвта не послдовало. Полковникъ пытался прочесть его на лиц Поли и чуть не испугался: до того оно было искажено.

— Вы, должно быть, страшно ненавидите Оссека?

— А то какъ же?— сказала она.— Онъ виновникъ моего несчастія. Ужь не думаете ли вы, что такая двушка, какъ я, выходитъ такимъ образомъ замужъ, иначе какъ съ отчаянія?

— A qui le dites-vous?— воскликнулъ полковникъ.

— Ваше дло совсмъ иное. Вы насладились свободою, а съ четырьмя милліонами даже самый разудалый офицеръ можетъ выйти въ отставку. Но я… я…

— И такъ, вамъ хочется войны съ Оссекомъ и вы желаете имть во мн союзника?— спросилъ полковникъ.

— Да, только не открытой войны. Иначе зачмъ стала бы я сближаться съ генеральшей? А этотъ мудрый шагъ былъ мн очень полезенъ. Я узнала, что старуха терпть не можетъ зятя, должно быть, потому, что онъ недостаточно щедръ.

— Врядъ ли,— отвчалъ Врель, качая головой.— Вы знаете, я ненавижу Оссека не мене вашего и намренъ при случа отомстить ему. Но я справедливъ и къ своимъ врагамъ. Оссекъ всегда былъ воплощеннымъ великодушіемъ.

— Хорошо. Въ такомъ случа она ненавидитъ его потому, что влюблена въ свою дочь. Влюбленныя матери всегда терпть не могутъ зятьевъ.

— Моя теща меня обожаетъ. Однако, какимъ образомъ хотите вы воспользоваться этимъ обстоятельствомъ противъ Оссека?

— Я уже позаботилась о томъ, чтобы мнніе генеральши не измнилось къ лучшему посл нашего разговора. Но этого мало! Что за польза отъ дурныхъ отношеній между тещею и зятемъ, если супруги въ ладу? Теперь они очень дружны, но это можетъ измниться.

— La donna &egrave, mobile!— проплъ полковникъ.

— Молодая женщина, наврное, находится подъ вліяніемъ мамаши, вотъ съ этого и надо начать, конечно, осторожно, не раздражая Оссека. Я буду съ нимъ очень любезна. А еслибъ вы, милый Врель, поддлались въ молодой женщин… вдь, вы неотразимы, когда хотите! Сдлайте это для меня и моя благодарность будетъ безпредльна.

Они въ упоръ поглядли другъ на друга и улыбнулись одновременно.

— Ршено,— сказала Поли,— а теперь походимте, становится свжо.

Въ эту минуту показался Удо, за нимъ Медленно шелъ Геннигъ.

— Скоре, Поли, скоре!

— Что случилось? Ужь не твои ли ‘близнецы’…

— Ахъ, что ‘близнецы’! Маленькая баронесса Оссекъ! Ничего подобнаго еще на свт не бывало! Ты должна ее видть!

Онъ увлекъ Геннига. Поли крпче прижала въ себ руку полковника, на которую опиралась.

— Я полагаю, что это придастъ вамъ мужества,— шепнула она.

— У барона Бреля никогда не было въ немъ недостатка, когда надо было идти въ атаку,— отвчалъ полковникъ, поглаживая усы.

Глава VI.

Оссекъ съ своей компаніей уже часъ тому назадъ вошелъ въ кургартенъ, одна только генеральша осталась дома. Адальбертъ велъ Кору, Гильда опиралась на руку Эшебурга. Они бгло осмотрли магазины и уже нсколько разъ успли обойти весь садъ, особенно красивый въ этотъ вечеръ, благодаря множеству пестрыхъ фонарей, развшанныхъ всюду, даже на вершинахъ деревьевъ. Наконецъ, Адальбертъ, замтивъ усталость на лиц Боры и находя мало удовольствія толкаться въ толп, предложилъ идти домой или въ ресторанъ. На это Гильда возразила, что дома еще успешь соскучиться, а что сть и пить во всякое время дано не каждому.

Она сказала это черезъ плечо и, мгновеніе спустя, исчезла съ своимъ спутникомъ въ толп.

— Совершенно безполезно искать ихъ,— замтилъ Адальбертъ.— Войдемъ на минуту въ залы. Быть можетъ, они тамъ.

Они повернули въ концертную комнату, почти совершенно пустую, заглянули въ читальню, въ курильную и снова вернулись въ залу.

— Какъ здсь все измнилось!— сказалъ Адальбертъ.— Прежде здсь везд играли, вотъ тутъ я проигралъ однажды свой послдній талеръ, когда былъ еще совсмъ молодымъ офицеромъ. Сядемъ, Кора. Несносная бготня утомила меня, да и тебя тоже, мн кажется.

Они сли противъ пустой эстрады.

— Здсь мы можемъ свободно говорить,— сказалъ Адальбертъ.— Ты не повришь, какъ я радъ тебя видть.

Кора улыбнулась, но не радостно. Адальбертъ повторялъ ей эту любезность уже съ полдюжины разъ въ теченіе вечера. Она не сомнвалась въ искренности его намреній, но какъ-то не врила ‘въ его радость. Въ тон голоса слышалась печаль, лицо выражало большую усталость. Сердце Боры билось глухо, она чувствовала, что черезъ минуту, наврное, услышитъ жалобы на Гцльду, пожалуй, даже обвиненія, выслушивать которыя ей всего мене приходится. Она хотла сказать это Адальберту, но слова не шли съ губъ, хотла встать, но колна ея точно онмли.

— Смшно, что я такъ часто повторяю теб одно и то же,— продолжалъ онъ все такъ же глухо.— Но я долженъ высказаться, мн пріятно видть тебя, слышать твой голосъ. Я увряю себя тогда, что это не можетъ быть правда. Ты знаешь, о чемъ я говорю, Кора? Ты знаешь, что я несчастнйшій человкъ на свт.

Послднія слова онъ произнесъ шепотомъ, крупныя слезы капали съ его рсницъ на свтлыя перчатки. Онъ замтилъ это, вытеръ глаза платкомъ и продолжалъ:

— Прости! Но сердце мое переполнилось. Не уйти ли намъ отсюда?

Кора не отвчала, не двигалась. Этого она никакъ не ожидала, она думала о мелкихъ несогласіяхъ, въ крайнемъ случа даже о значительномъ разлад. Но слышать, что онъ несчастнйшій человкъ на свт, онъ, за котораго она готова бы умереть, этого она не предполагала.

Онъ не смлъ смотрть на нее и взглянулъ только тогда, когда, готовясь встать, замтилъ, что она не слдуетъ его приглашенію.

— Ради Бога, Кора, что я сдлалъ? Ты сердишься? Не осуждай меня, не выслушавъ сперва. Конечно, я виноватъ во всемъ, я одинъ. Тысячу разъ твердилъ я себ это.

— Нтъ, нтъ,— горячо сказала она,— этого я не хочу.

Онъ испуганно посмотрлъ ей въ глаза.

— Этого я не хочу,— повторила она,— ты не долженъ такъ унижаться. Довольно и того, что ты несчастенъ.

— Все можетъ еще поправиться,— пробормоталъ онъ.

Потомъ, замтивъ печальную улыбку, которая промелькнула по ея губамъ, онъ продолжалъ:

— Несомннно можетъ. Видишь ли, Кора, еслибъ я въ это не врилъ, еслибъ не думалъ, что именно ты спасешь насъ, никогда не посмлъ бы и говорить съ тобою объ этомъ, чтобы тамъ ни случилось. Вдь, я все еще люблю ее, пожалуй, даже боле, чмъ когда-либо. Вотъ хоть сейчасъ, мн уже кажется, будто я ее вкъ не видалъ, будто все, что было между нами, только тяжелый сонъ. И такъ бываетъ всегда, когда мы врозь. Мн все представляется, что дверь сейчасъ откроется и я увижу передъ собою Тильду съ распростертыми объятіями, улыбающуюся, какъ только она одна уметъ улыбаться. Но дверь остается запертою, а когда мы съ женой встрчаемся… ну, не дале, какъ сегодня… нтъ, это слишкомъ ужасно!…

Онъ замолкъ и, кусая нижнюю губу, глядлъ передъ собою пылающими глазами. Кора прикоснулась къ его рук и прошептала:

— Продолжай, прошу тебя.

— Иногда мн казалось,— снова началъ онъ,— что она измнилась ко мн только вслдствіе болзни, т.-е. отъ долгаго лежанья, потому что настоящимъ образомъ больною она никогда не была. Но, вдь, и другимъ женщинамъ приходится переносить то же самое. Сначала Тильда принимала все очень легко, шутила и смялась, я носилъ ее на рукахъ изъ комнаты въ комнату, читалъ ей цлые дни и ночи романы, ученыя сочиненія, въ которыхъ не понималъ ни слова, да и Тильда, вроятно, то же ничего не понимала. Внезапно она нашла, что я читаю дурно, и захотла длать это сама, потомъ объявила, что не можетъ заниматься, пока я въ комнат, и я долженъ былъ уходить на охоту или въ поле, и чмъ доле я отсутствовалъ, тмъ пріятне ей было. Наконецъ, родилась наша двочка, я блаженствовалъ и она то же, цлыхъ восемь дней. Докторъ не желалъ, чтобы она продолжала кормить ребенка, пришлось, прежде всего, выписать старуху Пультъ. Я сдлалъ это очень неохотно, терпть не могу этой женщины, она перессорилась со всми, была груба со мной и, кажется, даже съ Тильдою. По крайней мр, жена не имла ничего противъ того, когда я ее отослалъ. Подробности я уже забылъ, знаю только, что мое кратковременное счастье миновало, казалось, будто невидимыя руки воздвигаютъ между нами стну, которая становится съ каждымъ днемъ выше и плотне, и, когда я готовъ былъ кинуться на колна и цловать подолъ платья Тильды, я ударялся объ эту стну.

— Это ужасно,— прошептала Кора.

— Не думай, конечно, чтобы мы жили не говоря другъ съ другомъ ни слова, хотя, быть можетъ, это было бы и лучше. Иногда прізжаютъ къ намъ гости, иногда мы сами длаемъ визиты, и тогда Тильда совершенно такая же, какъ сегодня, бойкая, остроумная. Но при всякомъ подобномъ случа она касается темы, которая именно въ ея устахъ мн необыкновенно антипатична, старается дать мн понять, что и я ничуть не лучше другихъ, намекаетъ на разныхъ дамъ, за которыми я дйствительно когда-то ухаживалъ, въ особенности на одну, извстную и теб, Поли Вольфсбергъ. Это такія связи, Кора, съ которыми всегда окончательно порываешь, какъ только женишься, да у меня и не было ничего такого серьезнаго, какъ думаетъ Тильда. Но не могъ же я говорить ей все это, да мн и не хотлось, я радъ былъ, что она ревнуетъ меня хоть къ моему прошлому, значитъ, все же она не совсмъ равнодушна. Она такъ часто говорила про эту Вольфсбергъ, что мн, наконецъ, просто захотлось ее видть. Она очень красива и по своему, кажется, любила меня. Неужели Тильда и къ этому отнеслась бы равнодушно, какъ ты думаешь?

— Она здсь.

— Кто?

— Поли Вольфсбергъ, фрау Реннеръ.

— Одна? Безъ мужа?

— Не знаю. Кажется.

— Видитъ Богъ, какое страшное совпаденіе!

Онъ вскочилъ. Кора тоже приподнялась и вопросительно глядла ему въ глаза.

— Мы пойдемъ теперь домой?— сказала она.

— Конечно, а то куда же? Наши, наврное, уже ушли изъ сада.

Онъ подалъ ей руку. Они сдлали нсколько шаговъ, потомъ Кора снова остановилась.

— Тильда одна во всемъ виновата, но часть вины ляжетъ и на тебя, если окажется, что и ты не совсмъ хорошій человкъ.

— Что хочешь ты этимъ сказать?

— Что это будетъ неблагородная месть, если только месть можетъ вообще быть благородною.

— А, понимаю, не безпокойся. Эта особа замужемъ, да и я теперь уже не тотъ опасный человкъ, какимъ меня нкогда прокричали.

Онъ сказалъ это смясь, но, какъ показалось Кор, уже не своимъ прежнимъ, милымъ смхомъ. Молча покинули они залу и вошли въ смежную комнату, уже значительно опуствшую.

Глава VII.

Эшебургъ и Гильда, отыскивая своихъ товарищей, заглянули бгло въ залу, какъ разъ въ то время, когда Адальбертъ и Кора находились въ боковыхъ комнатахъ, потомъ они снова прошлись взадъ и впередъ по главной алле Променады. Наконецъ, профессоръ предложилъ вернуться домой, такъ какъ Гильда, наврное, уже достаточно насладилась кургартеномъ.

— Ничуть,— отвчала она.— Мн здсь чрезвычайно весело. Я могла бы гулять такъ всю ночь. Посмотрите на этихъ двухъ толстухъ, съ цлымъ цвтникомъ и неизбжными попугаями на головахъ, разв он не восхитительны? А этотъ старый франтъ съ размалеваннымъ лицомъ и въ прекрасныхъ лакированныхъ ботинкахъ, которые, повидимому, страшно жмутъ его ноги? Все это необыкновенно занимательно.

— А мн такъ кажется очень печальнымъ,— замтилъ Эшебургъ.

— Вы шутите?

— Вовсе нтъ. Станьте немного въ сторону, такъ, чтобы ряды гуляющихъ надвигались прямо на насъ. Знаете ли, что они мн напоминаютъ?

— Ну?— спросила Гильда.

— Шествіе мертвыхъ Шпангенберга, выставленное въ музе.

— Вы съ ума сошли.

— По всему вроятію. Конечно, это не совсмъ то же самое, потому что на картин паломники уже мертвые и имютъ право глядть на насъ такимъ тусклымъ взоромъ, а эти люди живутъ и идутъ на встрчу смерти съ глазами, въ которыхъ сверкаетъ жажда наслажденія.

— Ну, замтно, что вы защищаетесь патологическою анатоміею,— сказала, смясь, Хильда.— Я не вижу этихъ ужасовъ, для меня это веселое маскарадное шествіе. Вы просто хотите испортить мн настроеніе духа.

— Ого!

— Ужь не думаете ли вы, что я не замтила, какъ вы злились на мою веселость? Вы не обращали никакого вниманія на мои остроты за табль д’отомъ, хотя нкоторыя изъ нихъ были очень удачны.

— Я готовъ согласиться, что ваша веселость не произвела на меня пріятнаго впечатлнія, она показалась мн дланною.

— Вы хотите сказать, что я играла комедію?

— Я бы не такъ выразился. Вы, очевидно, испытывали настоящую потребность повеселиться, только это вамъ не удавалось, вотъ что меня огорчало.

Они вышли изъ главной аллеи и направились къ одному изъ выходовъ между магазинами.

Тильда остановилась.

— Побудемте еще немного въ саду,— сказала она.— Мы можемъ избгнуть ненавистной вамъ толкотни.

— Охотно,— отвчалъ Эшебургъ.— Вотъ почти совсмъ уединенная аллея.

Правда, и здсь было еще довольно оживлено, однако, ходить было легче, чмъ между магазинами или передъ кургаузомъ, ярко освщенный фасадъ котораго озарялъ большую лужайку, украшенную пестрыми шкаликами. Бумажные фонари на широкихъ вершинахъ каштановъ разливали всюду мягкій полусвтъ, располагавшій къ интимной бесд. Эшебургъ предчувствовалъ, что его спутница хочетъ сообщить ему что-то, что онъ сейчасъ услышитъ разгадку той тайны, которую подмтилъ съ первой же минуты. Сердце подсказывало ему, что ршеніе загадки будетъ неутшительно. Онъ вздрогнулъ, когда, посл короткаго молчанія, Тильда вдругъ сказала настолько торопливо, что онъ едва понялъ ее:

— И такъ, вы находите мою веселость неестественною, и это васъ печалитъ?

— Да, приблизительно такъ. Только, какъ я уже раньше намекалъ, я нахожу эти выраженія слишкомъ сильными.

— Ну, это не важно въ бесд между друзьями, главное — понять другъ друга. Или, быть можетъ, вы не врите въ истинную дружбу?

— Странно, мы бесдовали сегодя съ вашей сестрою какъ разъ на эту же тему и ршили, что дружба значитъ: желать и не желать того же самаго, или, говоря въ дух Спинозы, думать и не думать объ одномъ и томъ же.

— Во всякомъ случа, вы другъ Коры?

— Надюсь.

— Но не мой?… А, вдь, когда-то вы были и моимъ другомъ…

— Если можно такъ выразиться. Вспомните, Тильда, вы были такъ молоды, а я такъ старъ. Въ такомъ случа трудно желать одного и того же.

— Адальбертъ только годомъ моложе васъ, а я, однако, вышла за него замужъ.

— Вы его любили.

— Вы хотите сказать, что любовь не иметъ ничего общаго съ дружбой?

— Напротивъ, дружба ея лучшая часть.

— Совершенно неврно,— горячо возразила Тильда.— Относительно самой дружбы вы, быть можетъ, правы. Что же касается развитія дружбы изъ любви,— это, съ вашего позволенія, чистйшій вздоръ. Эти два чувства не имютъ ровно ничего общаго, даже исключаютъ другъ друга. Любовь, становясь дружбою, перестаетъ быть любовью.

— Врне, никогда не была ею,— замтилъ Эшебургъ.

— Это-то я и оспариваю,— воскликнула Тильда.— Что такое настоящая любовь? Такое чувство, когда два человка не могутъ обойтись другъ безъ друга. Два сердца и одно біеніе — прекрасно, но дв души и одна мысль — чепуха. Заботится ли сердце о томъ, что длается въ голов? Разв у Фауста и Гретхенъ были одн и т же мысли?— ‘Ты долженъ врить!’ — ‘Милое дитя!’ Вотъ вамъ и все. Фаустъ скептическій философъ, она врующій ребенокъ, а они другъ друга любятъ. Почему? Кто это знаетъ! Нтъ, милый Эшебургъ, такія существа могутъ только любить, дружиться — никогда.

— Извольте,— отвчалъ профессоръ,— останемтесь при любви. Если два человка крпки въ своемъ чувств, пускай они обходятся безъ дружбы.

Тильда внезапно остановилась, близко подошла къ Эшебургу и сказала глухимъ, взволнованнымъ голосомъ:

— А если они не крпки, если и любви-то никогда не было, а только ложь и обманъ? Разв это не ужасно?

Эшебургъ былъ пораженъ. Въ пылу спора онъ совершенно забылъ о томъ облак, которое недавно омрачало лицо любимой женщины. Теперь изъ этого облака сверкнула молнія и съ страшною ясностью освтила бездну, у края которой онъ позволялъ себ шутить.

— Вы говорите не о себ?— пробормоталъ онъ.

— О себ?— воскликнула она все тмъ же страстно-возбужденнымъ тономъ.— Возможно ли это? Вс говорятъ, что я сдлала блестящую партію. Не вы ли съ Корой уговаривали меня выходить замужъ? Вы наврное (знали, что я буду счастлива, вдь, вы гораздо умне меня. И я счастлива. Быть въ девятнадцать лтъ матерью восьмимсячнаго ребенка — разв это ничего не значитъ? Имть все, что пожелаешь, домъ, экипажъ, слугъ? О себ? Знаете что, Эшебургъ, я должна разсказать это Адальберту Какъ онъ надъ вами посмется!

Она расхохоталась рзкимъ, вымученнымъ смхомъ, раздиравшимъ сердце. Внезапно смхъ умолкъ и она продолжала:

— Отчего вы не сметесь? Зачмъ смотрите вы на меня такъ серьезно, точно я одинъ изъ тхъ бдныхъ зврковъ, которыхъ вы анатомируете? Какая, право, бда, что я не мужчина! Какъ разъ теперь я могла бы идти въ университетъ, и, мн кажется, я не посрамила бы васъ. Хорошо, должно быть, знаться съ умными людьми, которые, однако, все же не такъ умны, какъ мы сами. Но до этого я была бы самымъ разудалымъ студентомъ, удалымъ въ полномъ смысл слова. Женщины, вино, долги!… Что вы объ этомъ думаете?

— Я думаю, что вы играете теперь комедію, отъ которой вамъ не хорошо, да и мн тяжеле, чмъ я могу сказать.

— Очень жаль. Только почему бы мн не считать жизнь комедіею, если вы смотрите на окружающую насъ толпу, какъ на шествіе мертвыхъ? Взгляните, разв эта фигура не прямо выхвачена изъ комедіи? Куда вы смотрите? Я говорю вотъ объ этомъ господин, въ костюм доктора егера. Онъ недуренъ, хотя и не такъ хорошъ, какъ его товарищъ. Гд это я его видла?

— Пойдемте,— нетерпливо сказалъ Эшебургъ.

— Ну, вотъ вы и спугнули моихъ любимцевъ своимъ злымъ взглядомъ. Право, не знаю, что съ вами длается? Здсь такъ весело. Взгляните на этотъ жемчугъ, на это брилліантовое ожерелье! Вы ничего не понимаете? Напрасно, такой человкъ, какъ вы, долженъ все знать…

— Наконецъ-то мы васъ нашли!— раздался за ними голосъ Адальберта.

— Наконецъ-то?— повторила Гильда.— Ну, это мы могли бы и вамъ сказать. Мы васъ ищемъ уже цлыхъ полчаса. Смотри, Кора, что за прелестныя вещи. Вотъ надо бы отдлать брилліанты твоей бабушки, Адальбертъ.

— Очень охотно, если теб этого хочется,— отвчалъ онъ.

— Нтъ, мн ужь расхотлось. А это кольцо ты непремнно долженъ купить Кор.

— Ты позволишь, Кора?

— Ради Бога!— воскликнула двушка, удерживая его.— Вдь, вы знаете, что я ничего такого не ношу.

Адальбертъ, смясь, старался высвободиться. Они не замтили группы, которая остановилась за ними.

— Не оказать ли вамъ поддержку, товарищъ?— раздался чей-то голосъ.

— Боже мой, полковникъ Брель!— воскликнулъ Адальбертъ, съ нкоторымъ неудовольствіемъ принимая протянутую руку.

— Къ вашимъ услугамъ. Баронесса, вашъ покорнйшій слуга. Позвольте вамъ замтить, что даже здшній цлебный источникъ не въ состояніи будетъ ничего прибавить къ прелестнымъ розамъ на вашихъ щечкахъ.

Потомъ, обращаясь къ Кор:

— Васъ я еще не имлъ счастья…

— Въ такомъ случа,— прервала его Поли, здороваясь съ двушкою,— я была счастливе васъ. Не знаю,— продолжала она, обращаясь къ Тильд,— помните ли вы еще меня? Неужели? Вы приводите меня въ восторгъ. Позвольте же мн въ такомъ случа представить и моего брата, который, наврное, встрчался съ вами въ Берлин.

— Я васъ едва ли узнала бы,— сказала Тильда.

— Еще бы!— отвчалъ Удо.— Гд же вамъ помнить ничтожнаго поручика, да еще узнать его въ статскомъ плать!

— Нельзя ли и мн имть честь…— сказалъ Геннигъ, мрачно глядя на Поли.

— Извините, пожалуйста, баронесса, приватъ-доцентъ докторъ Геннигъ.

Тильда обернулась и, съ трудомъ сдерживая смхъ, отвчала на низкій поклонъ Геннига привтливымъ наклоненіемъ головы.

— А теперь,— продолжалъ полковникъ, потрясая руку Эшебурга, котораго зналъ еще со времени войны, а потомъ встрчалъ въ антропологическомъ обществ,— позвольте сдлать вамъ одно предложеніе. Не отпраздновать ли намъ нашу радостную встрчу скромнымъ ужиномъ въ ресторан кургартена? Вы улыбаетесь, баронесса? Значитъ, дло ршено. Любезнйшій баронъ, не предложите ли вы руку фрау Реннеръ? Вольфсбергъ поведетъ фрейлейнъ фонъ-Рембергъ. Эти два ученые мужа прикроютъ наше отступленіе, которое совершится ровно въ одиннадцать часовъ. Въ пятьдесятъ лтъ можно еще увлекаться, c’est plus fort que nous, но домой возвращаешься всегда во-время. И такъ, avanti, господа, avanti!

Полковникъ пошелъ впередъ, ведя подъ руку Тильду.

— Думаете ли вы, что вс охотно идутъ съ нами?— оказала она, кидая взглядъ черезъ плечо.— Я замтила, кажется, нсколько хмурыхъ лицъ.

— Кому охота хмуриться, пока вокругъ насъ цвтетъ весна и молодость!— отвчалъ полковникъ, съ восторгомъ глядя въ обращенные къ нему красивые, улыбающіеся глаза.

Глава VIII.

Они пришли въ ресторанъ какъ разъ во-время, чтобы занять послдній, еще свободный столъ. Брель просилъ предоставить ему распорядиться и, не дожидаясь согласія, вступилъ въ отправленіе своихъ обязанностей. Въ одно мгновеніе принесли два не достававшихъ прибора, необходимое число стульевъ, было составлено меню, заказано шампанское, и въ то время, какъ боле ранніе постители тщетно звали кельнера или ждали общаннаго мста, компанія Бреля могла уже приступить къ ужину. Сли такъ, что каждая изъ дамъ имла съ обихъ сторонъ по кавалеру: Тильда сидла между полковникомъ и Удо, противъ нихъ помстилась Поли, а рядомъ съ нею Адальбертъ и Теннигъ. Кора очутилась между Удо и Адальбертомъ, визави съ Эшебургомъ. Шумъ разговоровъ, бготня кельнеровъ, стукъ тарелокъ и ножей, щелканье пробокъ,— все это длало общую бесду почти невозможною. Даже Тильда и Поли, завязавшія сначала черезъ столъ оживленный разговоръ, смясь, отказались отъ этой попытки, къ великой радости Удо, который сгоралъ нетерпніемъ побесдовать съ красивою сосдкой. Сдлать это было тмъ легче, что Брель обратился въ эту самую минуту къ Эшебургу. Тильда милостиво приняла поклоненіе, выражавшееся въ каждомъ взгляд и слов Вольфсберга, и одобрительный смхъ, которымъ она вознаграждала его шутки, вскор возвратилъ ему сумоувренность, измнившую ему сначала. Да и неудивительно. Никогда не встрчалъ онъ еще такого восхитительнаго существа. Съ этой прелестной женщиной надо было соблюдать величайшую осторожность. Какъ ршительно высказывала она свои мннія, что за прелестная лукавая улыбка мелькала на ея губахъ, когда кто-нибудь говорилъ глупость! Съ ней Удо испытывалъ то же чувство, что и на маневрахъ, когда сгораешь желаніемъ отличиться и не увренъ, какъ бы не покрыть себя позоромъ.

— Я всегда подозрвала въ васъ философскія наклонности, баронъ,— смясь, говорила Поли Адальберту.— Теперь я вику, что недостаточно васъ цнила. Вы даже великій философъ.

— Чмъ заслужилъ я эту насмшку?— опросилъ онъ.

— Съ такою красивой женой нечего бояться насмшекъ,— прошептала Поли, мигнувъ полузакрытыми глазами въ сторону Тильды и Удо.

— Вы хотите сдлать меня ревнивымъ,— отвчалъ Оссекъ,— но это вамъ не удастся. У меня нтъ никакого расположенія къ ревности и я ничего не имю противъ того, чтобы вашъ братъ бесдовалъ съ моею женой.

— Въ этомъ вы правы,— горячо сказала Поли.— Удо отличный мальчикъ, хотя и причиняетъ нашимъ родителямъ или, врне, мн много заботъ. Въ Берлин онъ ршительно не могъ доле оставаться, къ счастью, его перевели въ Раштатъ. Понятно, что и тамъ полкъ уже давно обожаетъ его. Боюсь, какъ бы Удо и теперь не продолжалъ своей легкомысленной жизни.

— Не лишайте его беззаботности,— отвчалъ Адальбертъ.— Приходитъ время, когда мы тщетно вздыхаемъ о ней.

— Боже, какъ трагично!— воскликнула Поли.— Предоставьте это намъ, не только пишущимъ трагедіи, но и…

— Мн сейчасъ сказалъ докторъ, что вы начали разрабатывать свой прекрасный талантъ. Геннигъ совершенно увлеченъ вашею пьесой, а я не знаю вашихъ стиховъ.

— Кром тхъ, надюсь, которые были посвящены одному господину, чье имя я не смю теперь даже назвать.

— Tempi passati,— пробормоталъ Адальбертъ.

— Да, они прошли, но не забыты, по крайней мр, мною. Чтобы писать трагедіи, надо самому сперва пережить ихъ.

— Мы, кажется, собрались праздновать свиданіе?

— Разв это можетъ помшать слез упасть въ чашу веселья?

— Она только омрачитъ блескъ извстныхъ мн прекрасныхъ глазокъ. А теперь позвольте замтить вамъ, что вашъ сосдъ съ лвой стороны уже три раза пытался привлечь ваше вниманіе. Дайте ему хоть одинъ шансъ, иначе онъ, наврное, пришлетъ мн завтра секундантовъ.

Адальбертъ вполн сознавалъ свою невжливость, но онъ помнилъ послднія слова Боры, ему казалось, что взглядъ ея укоризненно останавливается на немъ, и, уже ради нея, онъ хотлъ прервать разговоръ, который такъ странно его привлекалъ. Онъ обратился въ Эшебургу, внутреннее содрогнувшись, потому что Тильда разразилась въ эту минуту при одной изъ шутокъ Удо боле громкимъ смхомъ, чмъ дозволяло мсто, гд они находились.

Поли не сразу послдовала приглашенію Адальберта бесдовать съ Геннигомъ. Откинувшись на спинку стула и прикрываясь веромъ, она сидла, кусая губы. Первое нападеніе было отбито, однако, стрла, все-таки, попала въ цль, иначе Осеевъ не прервалъ бы такъ рзво ея намековъ на прошлое. Не все ли равно, Брель или Удо возьмется за дло! Глаза Поли встртились со взоромъ полковника, который незамтно для всхъ мигнулъ въ сторону Тильды и молодаго офицера. Оба улыбнулись, они вполн поняли другъ друга, съ той только разницею, что Брель не такъ благосклонно смотрлъ на своего молодаго соперника, какъ думала Поли. Онъ имлъ время обсудить дло. Жена его должна была пріхать надняхъ, для правильной аттаки оставалось слишкомъ мало времени, къ тому же, какъ ни желалъ онъ унизить Адальберта, не было никакой нужды непремнно сдлать это самому. Пусть лучше Поли пуститъ въ дло Удо, нкоторая доля удовольствія все же достанется и полковнику.

Брель вмшался въ остроумную болтовню, которая все боле разгоралась между Тильдою и молодымъ офицеромъ, взялъ сторону Удо, ни чуть не смутивъ этимъ баронессу, которая такъ же легко боролась теперь съ двумя противниками, какъ сначала съ однимъ.

Не встртивъ поддержки со стороны молчаливаго Эшебурга, Адальбертъ снова обратился къ Поля, на этотъ разъ уже съ твердою ршимостью не останавливаться боле передъ нравственными соображеніями, надъ которыми издвалась сама Тильда. Поли кротко встртила раскаявшагося и съумла завязать легкую болтовню, въ которую искусно вовлекла и Геннига. Ей не хотлось раздражать своего любимца, она боялась рзкой выходки со стороны этого безтактнаго человка.

Сидя между двумя веселыми группами, Кора и Эшебургъ были предоставлены самимъ себ. Раздленные длиною стола, они не могли бесдовать между собою и избгали даже встрчаться взглядами, чтобы одинъ не прочелъ въ глазахъ другаго только что повренной ему тайны. Слушая вызывающій смхъ Тильды, Эшебургъ вспоминалъ шутки, которыми несчастная женщина хотла скрыть отъ него свое разрушенное счастье, при каждомъ взгляд на лицо Адальберта, возбужденное теперь виномъ и искусственною бесдою, Кор представлялось оно такимъ, какимъ оно было за нсколько минутъ передъ тмъ, блднымъ, убитымъ, смоченнымъ слезами. Все тяжеле становилось у нея на душ, все мрачне длалось облако на чел Эшебурга. Онъ обдумывалъ, подъ какимъ бы предлогомъ ему покинуть общество, Кора также нсколько разъ готовилась просить, чтобы встали отъ стола. Ужинъ длился боле часа, публика почти вся разошлась, лишь немногіе постители еще сидли за остаткомъ вина или передъ пустыми чашками. Недалеко отъ компаніи Креля все еще находилась чета Дугласовъ. Англичанинъ читалъ газету, которую, очевидно, зналъ уже наизусть, тамъ какъ, онъ изучалъ все одну и ту же страницу, жена его, опираясь головою на руки, неподвижно глядла на пустую чашку, по временамъ сжимая въ рук обшитый кружевомъ платокъ. Невольно Кора сравнила ея неподвижность съ возбужденностью Тильды. Или это тоже несчастный бракъ?

Англичанинъ сложилъ, наконецъ, газету, сунулъ ее въ карманъ и всталъ, за нимъ поднялась и дама. Имъ приходилось идти какъ разъ мимо пирующихъ.

— Sapristi!— пробормоталъ полковникъ, роняя лорнетъ, черезъ который въ упоръ глядлъ въ лицо англичанки.— Что за поразительное сходство!

— Съ кмъ?— спросили три голоса.

Баронъ Крель, не отвчая ни слова, снова вставилъ стеклышко въ глазъ, чтобы еще разъ взглянуть на удалявшуюся даму.

— Извините,— сказалъ онъ,— сколько я помню, никто не обязанъ давать на суд отвтовъ, которые могли бы его компрометировать.

— Но вы не на суд!— воскликнула Поли.

— Къ тому же, вы уже скомпрометировали себя отказомъ,— сказала Гильда.

— Вы правы, какъ всегда,— отвчалъ полковникъ, любезно кланяясь молодой женщин.— Надюсь, что я съумю оправдаться искреннимъ признаніемъ, и да проститъ меня англійская леди, если я хоть на минуту смшалъ ее съ француженкой, которую видлъ вскользь въ одномъ парижскомъ игорномъ дом, гд мн указывали на нее, какъ на дочь содержательницы.

— А когда это было?— горячо спросила Тильда.

— Мн стыдно сознаться, два года тому назадъ, во время моего свадебнаго путешествія.

— Ахъ, какой вы ужасный человкъ!— воскликнула Поли, грозя Брелю пальцемъ.

— Ничуть,— замтила Тильда.— По моему, очень мило, что баронъ такъ откровененъ, это гораздо лучше, чмъ притворяться добродтельнымъ, длать видъ, будто никогда и не былъ въ игорномъ дом, никогда не могъ бы смшать одной красивой женщины съ другою…

— Мн кажется, намъ пора идти,— сказала Кора, вставая — У меня очень болитъ голова.

Эшебургъ вскочилъ, остальные встали медленне, всего неохотне поднялись Тильда и У до.

— Я могъ бы просидть такъ до утра,— сказалъ молодой человкъ, страстно глядя ей въ глаза.

Тильда засмялась и подошла къ Кор.

— Разв я такъ виновата, Кора?

— Да.

— Коротко и ясно. Ну, а подробный выговоръ я получу, конечно, завтра.

Она, смясь, вернулась къ Удо. Эшебургъ подалъ руку Кор, Поли выбрала Адальберта.

— Вы слишкомъ опасны,— сказала она полковнику и доктору.— Порядочная женщина не можетъ довриться вамъ. У одного только барона есть правила.

— Вы, право, подорвете весь мой кредитъ,— сказалъ Адальбертъ.

— Тмъ лучше,— громко отвчала она. Потомъ, сжимая его руку, шепнула:— тогда приходите ко мн, вра въ васъ безгранична.

Передъ отелемъ d’Angleterre вс разстались.

— Будемте добрыми сосдями, тихо сказала Поли Адальберту.

— А завтра давайте снова веселиться,— воскликнулъ Брель.

Глава IX.

Даже самые старые постители Баденъ-Бадена не могли бы припомнить такого блестящаго осенняго сезона, если можно было вообще говорить объ осени, когда ни одинъ листъ еще не пожелтлъ и луга и лса поражали свжестью. Что за длинныя вереницы дрожекъ ежедневно привозили съ каждаго позда массу пассажировъ, хотя одинъ Богъ вдаетъ, куда двались эти люди, такъ какъ никто не думалъ еще трогаться и отели уже давно переполнились до чердаковъ! Неудивительно, если содержатели гостиницъ брали теперь за все только русскія цны, если цвтокъ для теплички стоилъ дороже многихъ орденовъ, а букетъ для дамы сердца перешелъ въ область недосягаемыхъ вещей. Ну, словомъ, прелесть, что за жизнь!

На эту тему шелъ разговоръ между группою, сидвшею въ ресторан кургартена за стаканомъ пива или мадеры.

— Я считаю возможнымъ для насъ, мужчинъ, да, пожалуй, даже для большинства дамъ, оставаться незамченными,— сказалъ совтникъ посольства фонъ-Бинцъ.— Если нкоторыя изъ нихъ и не пользуются этимъ преимуществомъ, то исключеніе только подтверждаетъ правило.

— Сомнваюсь,— отвчалъ камергеръ фонъ-Пустовъ,— чтобы имъ очень хотлось затеряться вмст съ другими въ общей масс. По крайней мр, он всячески стараются избгнуть этого несчастья.

— До сихъ поръ имъ это отлично удавалось,— замтилъ совтникъ.

— Нтъ причинъ опасаться, чтобы число ихъ поклонниковъ уменьшилось,— прибавилъ камергеръ.

— Напротивъ,— сказалъ ассессоръ фонъ-Ленгсфельдъ,— оно даже возрастаетъ съ каждымъ днемъ.

— Врно,— отозвался фонъ-Бинцъ.— Давно уже ршено, что баронесса Оссекъ и тайная совтница Реннеръ единственныя женщины въ своемъ род, такъ сказать, вн конкурса.

— Если не считать красивой лэди Дугласъ,— вставилъ камергеръ.

— Господа,— вмшался майоръ фонъ-Либе,— вотъ идетъ Вольфсбергъ. Ни слова боле объ этомъ соперничеств.

— Какомъ соперничеств?— спросилъ Удо, слышавшій послднее замчаніе майора.

— Мы скажемъ вамъ, если вы, не задумавшись, назовете тхъ трехъ дамъ, о которыхъ мы сейчасъ говорили.

— Есть о чемъ думать!— воскликнулъ Удо.— О моей сестр, баронесс Оссекъ и лэди Дугласъ. Это само собою разумется. Относительно первой я, какъ братъ, не судья, что касается второй, я невмняемъ, потому что принадлежу къ числу ея заклятыхъ поклонниковъ, а о третьей спросите меня, когда я съиграю съ нею первую партію въ lawn-tennis.

— Ну, долго же придется ждать,— сказалъ фонъ-Бинцъ.

— Можетъ быть, а пока я очень доволенъ и крокетомъ… Боже мой, уже три четверти, у меня нтъ ни минуты времени… Кельнеръ!

Удо заплатилъ за мадеру, торопясь до такой степени, что нетерпливо закричалъ кельнеру, искавшему сдачи съ пяти марокъ:

— Оставьте себ,— и скорыми шагами вышелъ изъ парка.

— Счастливецъ!— пробормоталъ камергеръ.

— Ну, какъ сказать!— замтилъ совтникъ посольства.— Во всякомъ случа счастье его иметъ предлы. Вчера въ клуб онъ опять проигралъ Дугласу крупную сумму. Желалъ бы я знать, гд онъ беретъ деньги.

— Не понимаю теперешней молодежи,— сказалъ камергеръ.— Вы вс ужасно завистливы. Въ мое время было не такъ: живи и давай жить другимъ.

— Какъ разъ девизъ маленькой баронессы Оссекъ,— замтилъ фонъ-Бинцъ.— Я видлъ ее съ Крелемъ въ кабріолет. Прелесть, какая миленькая!

— Ну, Крель даромъ теряетъ время, она уже попалась на удочку,— пробормоталъ фонъ-Ленгсфельдъ.

— А я такъ утверждаю, что Вольфсбергъ играетъ роль щуки въ мор,— возразилъ камергеръ.

— Не совтовалъ бы я ему идти слишкомъ далеко,— вмшался майоръ, прерывая свою бесду съ помщикомъ фонъ-Штейнбахомъ и обращаясь къ остальнымъ.— Оссекъ не любилъ прежде такихъ шутокъ.

— Кстати, майоръ, вы уже давно знаете барона? Правда ли, что онъ былъ опекуномъ своей жены?

— Не въ полномъ смысл опекуномъ,— отвчалъ майоръ.— Отецъ его и генералъ фонъ-Рембергь были друзьями, даже приходились другъ другу немного сродни. Генералъ любилъ пожуировать и женился поздно, жена была моложе его лтъ на двадцать и считалась одною изъ первыхъ красавицъ Берлина. Она увлекалась обществомъ, умла принимать, и домъ ихъ походилъ на муравейникъ, говорили, что генералъ сильно запутался въ долгахъ. Но, по всему вроятію, было не такъ плохо. По крайней мр, когда онъ умеръ, все устроилось прекрасно и въ этомъ случа Оссекъ много помогалъ, только не въ томъ смысл, какъ думаютъ иные. Онъ, правда, очень богатъ и всегда былъ необыкновенно щедръ, но генеральша слишкомъ горда, чтобы принимать подарки отъ молодаго человка, смотрть же на Осеева, какъ на будущаго зятя, было еще невозможне: баронесс было тогда не боле пяти лтъ. Нкоторыя услуги онъ. наврное, оказалъ, но главнымъ организаторомъ безспорно былъ Эшебургъ, тогда еще человкъ молодой и не такой извстный, какъ теперь.

— Значитъ, они съ Оссекомъ друзья съ дтства?— спросилъ ассессоръ.

— Съ самаго ранняго дтства, они вмст играли,— отвчалъ майоръ.

— Говорятъ, что онъ женится на старшей сестр,— сказалъ фонъ-Бинцъ.

— Да ихъ нигд даже не видать вмст,— замтилъ ассессоръ.

— Ее вообще нигд не видно.

— Странно,— вмшался фонъ-Штейнбахъ,— но мн эта молодая двушка нравится гораздо больше, чмъ ея знаменитая сестра или фрау Реннеръ. О красивой англичанк судить не могу, я ее еще не видалъ.

— Позвольте предложить вамъ средство исправить эту преступную оплошность. Теперь какъ разъ время. Леди Дугласъ, наврное, играетъ въ lawn-tennis.

— Извольте,— отвчалъ фонъ-Штейнбахъ, вставая.— Мн нужно еще нагулять себ аппетитъ къ обду.

— А если вы сознаете свою ошибку?— спросилъ ассессоръ.

— Тогда приглашу васъ всхъ сегодня вечеромъ на бутылку шампанскаго.

— Не преминемъ явиться! Идетъ!— послышалось отовсюду.

Они двинулись въ путь и пошли влво отъ Лихтентальской аллеи, по которой хали теперь вереницы экипажей. была также переполнена гуляющими.

— Поврите ли вы, что половина этихъ людей или идеи, смотрть, какъ играютъ въ крокетъ, или возвращается оттуда?— сказалъ ассессоръ.

— А lawu-tennis съ леди Дугласъ дается сверхъ комплекта,— вставилъ совтникъ.

— Я знаю людей, которые считаютъ его настоящей pi&egrave,ce de rsistance,— замтилъ камергеръ, насмшливо глядя на Ленгсфельда.

— Это весьма возможно,— сказалъ онъ,— только присутствіе мистера Дугласа портитъ мн всегда аппетитъ.

— Вы должны знать,— обратился майоръ къ Штейнбаху,— что прекрасная англичанка играетъ только съ своимъ мужемъ. Поэтому Вольфсбергъ и прозвалъ ихъ: les insparables. Славный человкъ этотъ Вольфсбергъ, жаль только, что… Но что съ вами, господа?

— Да глядите же, майоръ.

— Что такое?

— Вольфсбергъ играетъ въ lawn-tennis съ лэди Дугласъ.

— Быть не можетъ!

Вс протснились сквозь толпу, густыми рядами обступившую мсто игры. Партія только что кончилась, Удо благодарилъ свою красивую партнерку и пожималъ ея руку. Потомъ онъ подалъ руку и мистеру Дугласу, и они подошли къ низкой ршетк, которая отдляла ихъ отъ крокета. Здсь стояли баронесса Осеевъ, фрау Реннеръ, три миссъ Суольвель, прозванныя ‘близнецами’, баронъ Крель, донъ Темистоклъ Виго-Суольвель, только что прибывшій изъ Чили, и Геннигъ. Началось обоюдное представленіе, но подробностей уже нельзя было разобрать, потому что толпа слишкомъ тснилась. Мало-по-малу публика стала расходиться и кавалеры снова очутились вмст.

— Господа!— воскликнулъ фонъ-Бинцъ,— Штейнбахъ все еще не сознался, что непростительно превознесъ фрейлейнъ фонъ-Рембергъ въ ущербъ маленькой баронесс.

— И не сознается,— отвчалъ землевладлецъ.— О вкусахъ не спорятъ: я нахожу фрейлейнъ фонъ-Рембергъ красиве баронессы, красиве фрау Реннеръ, даже англичанки, которую, наконецъ, увидалъ.

— Жаль шампанскаго!— воскликнулъ ассессоръ.

— А мы его, все-таки, разопьемъ,— отвчалъ фонъ-Штейнбахъ.— Господа,’прошу васъ всхъ сегодня вечеромъ, въ девять часовъ, въ ресторанъ кургартена.

Глава X.

Кора медленно шла лсомъ по своей любимой тропинк, мимо русской церкви. Въ первый разъ посл цлой недли приходилось ей идти безъ маленькой Лизы, которую она несла обыкновенно на вершину горы, поочередно съ Дореттою, тамъ проводила она многіе часы, читая, мечтая, играя съ ребенкомъ или болтая съ кормилицею. Какъ быстро летло тогда время! Какъ тянется оно сегодня! Куда двалось удовольствіе, которое испытывала двушка, слдя за золотистыми лучами солнца, слушая пніе дроздовъ, любуясь цвтами! Все преобразилось, казалось ей теперь тусклымъ и монотоннымъ.

Она сла на скамью и начала читать. Чтеніе не шло на ладъ. Кора закрыла книгу.

— Нечего вымещать свою досаду на бдномъ автор,— сказала она.— Онъ, наврное, сдлалъ все, что могъ, чтобы искусно сплести нити, и иметъ право требовать, чтобы я шла къ нему на встрчу съ добрымъ намреніемъ насладиться его твореніемъ, а не называла бы его тупымъ и прозаическимъ только потому, что сама въ такомъ настроеніи. И безъ меня довольно неблагодарности на свт.

Она снова окинула взоромъ ландшафтъ, покачала головою, опустила книгу въ карманъ и встала.

‘Лучше идти дальше въ лсъ,— подумала она.— Модно, по крайней мр, утшать себя мыслью, что прогулка, все-таки, не полная праздность’.

Кора повернула влво по тропинк. Внезапно она услыхала за собою торопливые шаги. Сердце ея забилось сильне. Она знала, что Адальбертъ не участвуетъ въ крокет, онъ не разъ видлъ, какъ она уходила сюда съ двочкою. Ужь не хочетъ ли онъ оправдать свое сегодняшнее поведеніе? Это необходимо, только врядъ ли ему удастся.

— Фрейлейнъ Кора!

— Это вы, Эшебургъ?

Она глубоко вздохнула и протянула руку.

— Я, кажется, испугалъ васъ?— началъ профессоръ.— Я былъ увренъ, что застану васъ здсь, только отчего вы одн?

— Меня отставили отъ должности,— отвчала она, стараясь улыбнуться.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Я хочу сказать, что Гильда отказала сегодня Доретт, бдняжка ухала уже два часа тому назадъ. Столько же времени находятся въ дом давно ожидаемый камердинеръ Фридрихъ и новая нянька, не знаю, право, гд они такъ скоро нашли ее.

— Но зачмъ все это?

— Кажется, фрау Пультъ терпть не могла Доретты, ну, а кого ненавидитъ фрау Пультъ…

— Ужасная женщина!— воскликнулъ Эшебургъ.— Это злой демонъ вашей семьи. Я убжденъ, что, ори всей ея льстивости, она постоянно подстрекаетъ противъ васъ вашу мать, да и интригу противъ Доретты она затяла только съ тмъ, чтобы испортить удовольствіе, которое доставлялъ вамъ ребенокъ.

— Ну, совсмъ-то это ей не удастся,— отвчала Кора.— Однако, все-таки, я отставлена отъ дла. Тильда пожелала, чтобъ я мене занималась двочкой, для того, чтобы она привыкла, наконецъ, къ бабушк и фрау Пультъ.

— И Адальбертъ присутствовалъ при этой назидательной сцен?

Кора вспыхнула.

— Очень естественно, что мужчины предоставляютъ женщинамъ ршеніе такихъ внутреннихъ вопросовъ.

— Вы находите это естественнымъ?— переспросилъ Эшебургъ.— Ну, а до меня это и совсмъ не касается, тмъ боле, что я пришелъ проститься съ вами. Я узжаю съ шестичасовымъ поздомъ.

— Счастливый путь.

— И только?— укоризненно сказалъ Эшебургъ.

— Позвольте еще выразить надежду, что вамъ было здсь весело. Почему бы и нтъ? Хорошо бродить съ утра до ночи по горамъ. Жаль только, что я все это время разыгрывала роль няньки. Теперь и я могла бы съ вами гулять, но я и тутъ опоздала.

— Вы сердитесь на меня, Кора?

Онъ остановился и заглянулъ ей въ глаза.

— Да,— сказала она, тоже останавливаясь и отвчая на его взглядъ, потомъ пошла дальше.

— Я не спрашиваю васъ даже почему?— тихо сказалъ онъ.— Я искалъ васъ только затмъ, чтобъ объяснить свой поступокъ. Объясненіе очень просто, я не могу доле видть того, что здсь происходитъ, и предпочитаю ухать.

— Это, дйствительно, очень просто,— отвчала Кора.— Нсколько сложне, но, по моему, боле дружественно было бы постараться помочь.

— Я пытался, но безуспшно. Выслушайте меня, Кора. Если посл печальныхъ наблюденій, которыми мы обмнялись въ первый же злополучный вечеръ, я старался не заговаривать боле съ вами о нашемъ общемъ гор, то только потому, что надялся безъ большаго труда самъ распутать дло. Изъ вашихъ словъ я понялъ, что Гильда сомнвается въ любви муха и ревнуетъ его къ прошлому. Удивительно ли, что она вышла изъ себя, встртившись съ той самой женщиной, на которую ей указывали, какъ на послднюю привязанность Адальберта? Нужно же было ему имть такъ мало такта и въ первый же вечеръ начать ухаживать за нею на глазахъ жены!

— Посл того, какъ она подала ему блестящій примръ своимъ обращеніемъ съ Вольфсбергомъ.

— Объ этомъ потомъ,— отвчалъ Эшебургъ.— Я имлъ счастье доказать Тильд, что Адальбертъ никогда не любилъ Поли и не былъ ея женихомъ, что если онъ ухаживаетъ за нею теперь, то изъ какого-нибудь другаго побужденія, а не изъ страсти. Да лучше всего я сейчасъ же разскажу вамъ, что происходило нкогда между нимъ и Поли.

— Я вовсе не любопытна.

— А все же на всякій случай. Я знаю, вы терпть не можете фрау Реннеръ. Адальберту она тоже была мало симпатична, но она страшно ухаживала за нимъ, и онъ не имлъ ршимости сердиться на эту рыжую сирену за ея сладкія трели. За то онъ жилъ въ вчномъ страх, какъ бы она не сдлала публичной демонстраціи, и, кто знаетъ, подъ вліяніемъ этого опасенія онъ могъ, пожалуй, даже жениться на ней. Поэтому я былъ очень радъ, когда случилось слдующее. Въ одно прекрасное воскресенье заходитъ ко мн Адальбертъ и подаетъ письмо, очень интимное, въ которомъ Поли извиняется передъ какимъ-то Гуго, что не могла принять его наканун, такъ какъ у нея былъ нкто, преслдующій ее своею безнадежною любовью. ‘Какъ попало это письмо къ теб?’ — спросилъ я Адальберта.— ‘По почт, только я не знаю, кто же этотъ Гуго’.— ‘Да кто же иной, какъ не баронъ Крель? Красавица второпяхъ перепутала адресы, и вамъ остается только обмняться съ барономъ письмами, какъ это длается въ комедіяхъ’. Понятно, что Адальбертъ пожелалъ обмняться не письмами, а пулями, но я его урезонилъ, и дло уладилось. Никто при этомъ не но—₁страдалъ, кром бднаго Реннера, черезъ четыре мсяца женившагося на Поли.

— Подобно тому, какъ Адальбертъ два мсяца передъ тмъ на Тильд.

Слова эти невольно вырвались у Коры. Эшебургъ пристально посмотрлъ на нее.

— Я самъ въ дурномъ настроеніи духа,— сказалъ онъ,— и вамъ не слдовало бы мшать мн хоть немного придти въ себя.

— Признаюсь,— отвчала Кора,— что ваша веселенькая исторія меня оскорбила. Не думаю, чтобы она имла успхъ и у Тильды.

— Правда, я не былъ особенно счастливъ,— отвчалъ Эшебургъ,— но не потому, чтобы сама исторія была оскорбительна. Тильда должна быть благодарна, если я доказалъ ей, что Адальбертъ не могъ любить такой женщины, какъ Поли. А если я ошибся въ разсчет, то только потому, что онъ всми силами старается навлечь на себя это подозрніе.

— Повторяю, онъ только слдуетъ примру Тильды, съ той разницею, что она изъ осторожности выбираетъ двухъ вздыхателей заразъ или, быть можетъ, трехъ, четырехъ, почемъ знать?

— Вы вн себя, Кора.

— Да,— воскликнула она,— удивляюсь только, что вы такъ спокойны. Да разв это прежняя Тильда, эта принцесса, которая спитъ до одиннадцати часовъ, а потомъ лежитъ еще на диван, подъ предлогомъ чтенія французскаго романа? Разв это Тильда, эта нарядная, напудренная дама, которая катается въ кабріолет съ старымъ волокитой или выставляетъ себя напоказъ съ цлой толпой поклонниковъ и такихъ же женщинъ, какъ она? Нтъ, это не моя сестра. Я не знаю этой кокетки, не хочу ее знать. И еслибъ Адальбертъ ее возненавидлъ, я не смла бы сказать, что онъ не правъ.

— А знаете ли вы, что я сказалъ бы ему?— прервалъ ее Эшебургъ.— Что онъ тысячу разъ не правъ, что если кого-нибудь слдуетъ ненавидть, то именно его, не съумвшаго приковать къ себ неопытное сердце.

— Вы сказали бы ему это?— воскликнула Кора.— Ну, а я иначе понимаю дружбу. То, что q говорила вамъ сейчасъ, я высказала Тильд прямо въ глаза. Конечно, я должна была предвидть, что она отниметъ у меня ребенка.

— Я воображалъ, что вы меня лучше знаете и не подумаете, что я нападаю на своихъ противниковъ изподтишка. Адальберту хорошо извстно мое мнніе, теперь вы поймете, почему я хочу хать.

— Еще разъ счастливый путь.

Глухой, безнадежно-печальный тонъ, которымъ произнесла Кора эти слова, проникъ въ сердце Эшебурга. Они стояли теперь передъ скамейкою, двушка сла и вынула книгу. Солнечный лучъ, прорываясь сквозь густыя втви, игралъ на ея темныхъ волосахъ, съ которыхъ она, по обыкновенію, сняла шляпу. Странное чувство, никогда еще не испытанное Эшебургомъ возл этой двушки, овладло имъ. Кора съ своимъ умнымъ, милымъ, теперь такимъ печальнымъ лицомъ показалась ему гораздо выше той женщины, ради которой онъ такъ долго изнывалъ отъ безнадежной любви.

Эшебургъ пробудился отъ своихъ размышленій и слъ на нкоторомъ разстояніи отъ Боры.

— Позвольте мн побыть съ вами еще нсколько минутъ,— сказалъ онъ.— Я не могу ухать, зная, что возбудилъ ваше неудовольствіе. Если бы мн не было стыдно’, я сказалъ бы вамъ, позвольте мн остаться въ Баденъ-Баден совсмъ, пока дозволяетъ мн время.

Слезы потекли изъ глазъ Коры. Она кивнула утвердительно и Эшебургъ глубоко вздохнулъ, точно избавился отъ страшной тяжести.

— Такъ-то лучше, милый другъ,— сказалъ онъ.— Мы просто не хорошо принялись за дло. Не помняться ли намъ ролями? Я знаю, почему посл перваго же вечера вы избгали встрчаться съ Адальбертомъ. Та же причина длала и меня робкимъ съ Тильдою. Мы еще не чувствуемъ себя довольно крпкими и боимся возврата старой болзни. Но мы должны преодолть эту слабость. Адальбертъ охотне подчинится вашему нжному голосу, чмъ моему грубому. Въ свою очередь, Тильда хоть уважаетъ меня. Только въ этомъ план есть одинъ сомнительный пунктъ.

— Какой именно?

— Что, если Адальбертъ, который съ отчаянія кидаетъ теперь свое сердце фрау Реннеръ, отдастъ его вамъ?

Кора не засмялась, краска, разлившаяся по ея лицу, вызвана была не гнвомъ.

— Это бы мн никогда и въ голову не пришло,— отвчала она — Мн даже и теперь хочется смотрть на ваши слова, какъ на шутку. Что бы вы подумали, если бы я сказала: ‘бойтесь, какъ бы красавица не влюбилась въ своего духовника’?

— Вотъ и прекрасно!— воскликнулъ Эшебургъ, не сводя глазъ съ серьезнаго лица, которое никогда еще не казалось ему такимъ милымъ.— Сперва мы поссорились, а теперь говоримъ другъ другу комплименты. Только Тильда не полюбитъ такого человка, какъ я. Она ребенокъ и должна поэтому презирать даже золотые плоды, если они поданы не на серебряномъ блюд.

— Однако, Адальбертъ богатъ, красивъ, храбръ,— словомъ, джентльменъ съ ногъ до головы. Тильд слдовало бы его любить, и она его, дйствительно, когда-то любила. Или вы и этому не врите?

— Трудно сказать,— отвчалъ профессоръ.— Иногда мн казалось, что она любила только созданіе своей фантазіи, вдь, это случается ежедневно. Бракъ, какъ учрежденіе чисто-земное, не можетъ осуществлять нашихъ идеальныхъ мечтаній, и, рано ли, поздно ли, мечтателю неизбжно приходится разочароваться. Тильда перенесла еще’, кром того, тяжелое испытаніе, которое могло бы исчерпать терпніе даже* святаго, ну, а она не святая. Но вы меня не слушаете?

— Напротивъ,— отвчала Кора, надвая шляпу и вставая,— только во всемъ, что вы говорите, я слышу лишь одно…

— Что именно?

— Что вы еще любите Тильду столько же, какъ и прежде.

— Потому что я стараюсь ее извинить?

— Потому что вы снимаете съ нея всякую вину и возлагаете всю отвтственность на Адальберта. Это жестоко и несправедливо. Что говорите вы мн о несчастій Тильды? Для женщины есть только одно непоправимое горе — утрата любви любимаго человка, второе за нимъ — никогда не быть любимой. Тильда не испытала ни того, ни другаго, вся ея бда лишь въ томъ, что она любитъ только одну себя.

— А это не жестоко съ вашей стороны, фрейлейнъ Кора?

— Лишь настолько, насколько можетъ быть жестока справедливость.

— Вамъ такъ кажется, потому что вы сами еще любите Адальберта.

— Я должна была готовиться къ этому дешевому возраженію.

— Вы не назвали бы его дешевымъ, еслибъ знали, что мн стоило его сдлать.

Съ минуту они гнвно глядли другъ на друга, потомъ взоры ихъ обратились одновременно въ одну и ту же сторону, къ небольшому отверстію въ густой изгороди, за которою виднлась маленькая вилла въ швейцарскомъ стил. Калитка щелкнула. Господинъ, вошедшій въ нее, вынулъ ключъ и заперъ калитку изнутри. Это былъ баронъ Брель. Въ дверяхъ виллы показалась женская фигура и бросилась на встрчу гостю, баронъ обнялъ стройный станъ дамы, которая съ притворною нжностью прижалась головою къ его плечу. Такъ они исчезли въ дверяхъ виллы.

— И такимъ-то людямъ надо пожимать руку!— прошептала Кора.

— Вы правы,— отвчалъ Эшебургъ.— Эти модные браки возмутительны, передъ глазами свта — толстая, уродливая дочка милліонера, въ уютной вилл — изящная, стройная танцовщица. То, что мы сейчасъ видли, дйствительно, очень некрасиво, но это напоминаетъ намъ, что порядочные люди должны тсне сплотиться для того, чтобы низость не вполн восторжествовала.

Кора молча подала ему руку, онъ съ трудомъ удержался, чтобы не поцловать ее. У дверей кургартена они разстались.

— Одно слово,— сказала двушка на прощанье,— знаете ли вы, что у Тильды сегодня гости? Фрау Реннеръ желаетъ прочесть намъ свою новую драму или, врне, заставите прочесть ее Геннига.

— Я, слава Богу, не приглашенъ,— отвчалъ Эшебургъ.

— Но вы, все-таки, придете?

— Если вы этого желаете, хотя бы даже я рисковалъ быть выброшеннымъ за дверь.

Оба улыбнулись въ первый разъ во все время бесды, Кора кивнула Эшебургу и скрылась. Профессоръ, склонивъ голову, пошелъ въ кургаузу между фланирующею толпою.

— Если бъ я не былъ Діогеномъ…— пробормоталъ онъ.— Вздоръ! Не будь даже этой оговорки… такія двушки, какъ она, любятъ только разъ въ жизни.

Глава XI.

Въ гостиной баронесы Оссекъ кельнеръ Жанъ и камердинеръ Фридрихъ зажигали свчи. Фридрихъ разсказывалъ товарищу свою плачевную исторію, какъ онъ заболлъ въ Берлин и пролежалъ цлую недлю и какъ онъ радъ, что, наконецъ, пріхалъ и увидалъ Лизету, на которой женится, лишь только они вернутся домой. На эту откровенность Жанъ отвчалъ признаніемъ, что новая нянька баронессы, Урсель, его невста и сообщилъ, какія хитрости онъ пустилъ въ ходъ, чтобы выбрали именно ее изъ трехъ соискательницъ. Теперь начнется развеселое житье, какъ разъ такое, какое ведутъ сами господа. Есть только одно препятствіе: фрау Пультъ, эта старая кошка, которая всюду крадется и все видитъ, Жанъ съ удовольствіемъ отравилъ-бы ее.

— Ну, да и я могъ бы разсказать о ней прелестныя исторіи…

Внезапно лакеи разлетлись въ разныя стороны, Жанъ началъ усердно вытирать чашки, Фридрихъ поправлялъ кресло, на которое во время бесды опирался колномъ. Дверь въ гостиную отворилась, вошла баронесса, за нею фрау Пультъ. Жанъ поспшилъ скрыться, Фридрихъ спросилъ, не будетъ ли дальнйшихъ распоряженій, и получилъ приказаніе стоять снаружи у дверей и впускать постителей. Фрау Пультъ обходила комнату, недоврчиво разглядывая приготовленія и отыскивая, за что бы сдлать выговоръ. Тильда, стоя передъ большимъ зеркаломъ, разсматривала свой туалетъ.

— Ты тоже можешь идти, Пультъ,— оказала она.— Все въ порядк.

— Найдется еще кое-что!— пробормотала фрау Пультъ, съ торжествомъ извлекая полотенце, забытое Жаномъ между чашками, и продолжая поиски.

— Слушай, Пультъ, я давно хотла спросить тебя: знаетъ ли мама, что ты мн все разсказала?

Тильда не обернулась при этомъ вопрос. Фрау Пультъ, проходившая мимо, остановилась и быстро взглянула въ зеркало, которое хоть отчасти показывало ей лицо баронессы.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать,— злобно отвтила она.

— Неужели? Въ такомъ случа, я теб скажу: я знаю, что ты мн тогда солгала.

Она обернулась съ быстротою молніи и стояла теперь передъ Пультъ, желтое, морщинистое лицо которой сдлалось совершенно срымъ подъ грознымъ взглядомъ этихъ голубыхъ глазъ.

— Не понимаю, чего вы отъ меня хотите,— пробормотала она.

— Чего я хочу?— повторила молодая женщина беззвучнымъ, гнвнымъ голосомъ.— Возвратить себ спокойствіе, котораго ты меня лишила своею гнусною ложью. Тогда я была еще глупа и теб это было легко, теперь меня трудно обмануть, и я говорю теб, что мой мужъ никогда не хотлъ жениться на мам и что она ненавидла его съ самаго начала. Сознаешься ли ты?

— Что-жь? Значитъ, въ этомъ я тогда ошиблась,— дерзко отвчала Пультъ.

— А! Ты въ этомъ ошиблась! А въ остальномъ? Въ исторіи о долгахъ и прочемъ?

— Все это остается какъ было,— отвчала Пультъ.— Я знаю, что знаю. Спросите хоть мамашу. Но на это у васъ не хватитъ мужества, а то бы вы давно сдлали то, что я вамъ еще тогда совтовала. Если вы боитесь генеральши или своего мужа, обратитесь хоть къ профессору, онъ тоже путался въ это дло. Съ нимъ, вдь, вы не обвнчаны. Быть можетъ, онъ вамъ и скажетъ.

Старуха пробжала мимо Тильды и захлопнула за собою дверь. Баронесса снова подошла къ зеркалу, улыбаясь, несмотря на волненіе.

— Удалось,— прошептала она.— Сама не знаю, откуда взялась у меня храбрость, съ каждымъ днемъ становлюсь я все самоувренне. Какъ глупо, что я поврила тогда этимъ розсказнямъ. Правда, они хоть нсколько объясняли мн безпредльную ревность мамы въ Адальберту, да и все, что мама говорила о его отношеніяхъ къ Поли, тоже казалось мн только ревностью! Бдная! Какъ несправедлива я была къ ней! Если это ложь, то все остальное также. Было бы слишкомъ ужасно думать, что мы цлыхъ десять, двнадцать лтъ жили на его счетъ и что мама съ Корою еще и теперь его пенсіонеры. Гордая Кора! Да она бросилась бы скоре въ воду! Ужь она-то, наврное, ничего не знаетъ. Эшебурга можно бы разспросить, только отъ него ничего не вывдаешь. Такъ я никогда и не узнаю правды.

Она гордо закинула назадъ голову и пристально поглядла на себя въ зеркало.

— Такъ-то, быть можетъ, лучше,— прошептала она.— А то пришлось бы еще, пожалуй, быть ему благодарною. Конечно, если любишь мужа, все хорошо, еще больше полюбишь его за это. Ну, а если не любишь, если и онъ сталъ равнодушенъ… нтъ, нтъ, никогда!… Женихомъ рыжей Поли онъ, говорятъ, небыль, но это все равно. Если онъ тогда не любилъ ее, то увлекается теперь мн на зло! Пусть его! Бда только въ томъ, что и я могу заупрямиться.

Въ эту минуту дверь быстро отворилась. Тильда едва успла отойти отъ зеркала къ столу. Она обернулась къ Удо, который подходилъ къ ней скорыми шагами, и разразилась громкимъ смхомъ.

— Въ мундир! Въ первый разъ? Что это вамъ вздумалось?

— Мы всегда являемся въ мундирахъ при парадныхъ случаяхъ,— отвчалъ Удо.— Вамъ, какъ генеральской дочери, слдовало бы это знать. А когда Поли ведетъ въ бой своего Юлія Цезаря, разв это не торжество?

Онъ страстно поцловалъ руку баронессы и сталъ теперь передъ нею, стройный, нарядный, съ горячимъ румянцемъ на красивомъ, смугломъ лиц. Тильда почувствовала, какъ вспыхнули и ея щеки, однако, вынесла обращенный къ ней восторженный взглядъ и спросила съ напускнымъ простодушіемъ:

— Что вы такъ странно глядите на меня? Ужь не осуждаетъ ли вашъ избалованный взглядъ чего-нибудь въ моемъ туалет?

— Я еще не зналъ, до какой степени вы красивы,— тихо сказалъ онъ.

— Вы съ ума сходите,— отвчала Тильда, хмуря брови.

— Это и неудивительно!

— Такъ выпейте же чашку чаю, чтобы придти въ себя! Я вамъ сама налью. А пока поставьте сюда каску и отнесите свой грозный мечъ въ уголъ. Такъ! Теперь садитесь спокойно на стулъ… нтъ, на тотъ, и давайте болтать, пока не пришли остальные.

Удо исполнилъ ея приказанія, страстно слдя за каждымъ движеніемъ ея граціозной фигуры. Они сидли другъ противъ друга, Тильда на диван, онъ черезъ два стула отъ нея, съ чашкою въ рукахъ, въ которой безпокойно мшалъ ложкой. Тильда невозмутимо пила чай.

— Я просила васъ придти немного раньше,— начала она,— чтобы поблагодарить за сегодняшній сюрпризъ. Какимъ образомъ удалось вамъ приручить чопорнаго англичанина?

— Это было не трудно. Вашъ мужъ могъ бы сдлать это такъ же легко.

— Мой мужъ?

— Онъ познакомился съ Дугласомъ въ клуб въ тотъ же самый день, какъ и я. Брель представилъ его намъ.

— Брель? Но онъ всегда уврялъ, что не въ состояніи этого сдлать.

— Быть можетъ, Поли этого не хотла. Она немного ревнива. Замтили ли вы, какъ холодно обошлась она сегодня съ красивою англичанкой?

— Еще бы! Это меня очень позабавило. Я не ревнива, иначе мн уже давно пришлось бы ревновать своего мужа къ вашей сестр.

— Стоитъ ли!

— Выражайтесь немного уважительне о своей сестр. И такъ, мой мужъ знаетъ Дугласа по клубу. Что длаютъ тамъ мужчины? Адальбертъ просто живетъ теперь въ клуб. Значитъ, даже мистеръ Дугласъ становится тамъ доступнымъ?

— То-есть, онъ очень разборчивъ. Я хотлъ познакомить его съ мистеромъ Суольвелемъ, но онъ отказался.

— Еще бы! Гордый шотландскій лордъ и старый фабрикантъ изъ Манчестера! Ну, а я не настолько исключительна, я такъ приставала въ милому джентльмену, что онъ согласился придти сюда сегодня съ своими молодыми барышнями. Что скажете вы на это?

— Что я ему завидую.

— Завидуете, что у него такія хорошенькія внучки?

— Нтъ, что онъ не понимаетъ ни слова по-нмецки.

— Это я передамъ вашей сестр!

— Какъ вамъ угодно. Насъ ожидаетъ нчто ужасное! Право, не хорошо съ вашей стороны такъ поступать.

— Не хорошо устроивать вашей сестр торжество?

— Повторяю, это будетъ ужасно. Еще ребенкомъ я всегда бывалъ болнъ, когда Поли читала свои стихи. Разставаясь съ Берлиномъ, я утшался только мыслью, что буду избавленъ отъ ея ужасныхъ литературныхъ вечеровъ. Но несчастіе преслдуетъ меня и здсь. Хорошо еще, еслибъ это были стихи! Ихъ принимаешь по чайной ложк, и въ полчаса все кончено. Но трагедія, которой хватитъ на цлый вечеръ… Да еслибъ вс эти ужасы были еще написаны ею, а то я увренъ, что все исправлено Геннигомъ и что мы приносимъ себя въ жертву даже не Поли, а ему.

— Вы не любите доктора?

— Право, не знаю, за что его любить.

— И, однако, такъ много бываете съ нимъ?

— Только ради Поли.

— Вы очень добрый братъ!

Молодой офицеръ вспыхнулъ и мрачно взглянулъ на хозяйку. Тильда немного смутилась, она не желала его оскорбить, слова какъ-то невольно вырвались у нея.

— Не сердитесь,— сказала она, подавая ему руку и прелестно улыбаясь.

Но стоявшій между ними стулъ еще боле, чмъ чувство досады, помшалъ Удо сразу взять маленькую ручку, а когда онъ, наконецъ, вскочилъ, дверь уже отворилась, и появились три барышни, сопровождаемыя величественною фигурою мистера Суольвеля.

Глава XII.

Тильда протянула руку Эдии, Кэтъ и Джэнъ и поздоровалась съ старымъ англичаниномъ, который уврялъ ее, уже во второй разъ въ этотъ день, что она совершенная англичанка и что никто въ ‘Англіи не принялъ бы ее за прізжую, хотя бы уже ради англійскаго языка, которымъ она владетъ въ совершенств.

Удо тмъ временемъ уже усплъ вступить въ разговоръ съ тремя двушками. Он все еще стояли въ той самой поз, какъ вошли, на нихъ были одинакія свтлыя платья, броши, кружевныя косынки, и он такъ походили другъ на друга, что Удо умолялъ ихъ перемнить мсто, для того, чтобы ддушка не могъ ихъ узнать, на что двицы воскликнули вс заразъ:

— You are naughty, mr. Wolfsberg!

— Это врно!— вмшалась Тильда.— Онъ и со мной велъ себя не хорошо. Побраните его получше. По, милыя барышни, сегодня здсь говорятъ по-нмецки, насъ ожидаетъ нмецкое чтеніе.

— Мы такъ боимся!— воскликнули двушки.

— Чего он боятся?— спросилъ Суольвель.

Тильда разсказала.

— Разв барышни не говорили вамъ о предстоявшемъ литературномъ вечер?

— Ни слова!— смясь, уврялъ старикъ.— Вдь, вы знаете, что я не понимаю по-нмецки. Но это не бда. Мн всегда бываетъ весело..

— Потому что вы любезнйшій изъ кавалеровъ,— отвчала Гильда.— За то васъ ожидаетъ сюрпризъ: я пригласила и вашего племянника, дона Темистокла Виго-Суольвеля.

— Благодарю, Джонъ будетъ такъ рада.

— Почему именно она?

Мистеръ Суольвель осторожно оглянулся и шепнулъ:

— Она невста своего кузена.

— Неужели?

— Вы такъ любите моихъ двочекъ, что я вамъ скажу, пожалуй, что и Эдиь помолвлена съ двоюроднымъ братомъ, Фредомъ Суольвелемъ изъ Манчестера.

— А Кэтъ?

— Пока еще нтъ, но я уже высмотрлъ для нея Джэна Суольвеля…

— Изъ Манчестера?

— Нтъ, изъ Бирмингэна.

Старый джентльменъ ршительно не понималъ, чему такъ звонко смется красавица, но счелъ долгомъ тоже расхохотаться. А такъ какъ Эдиь, Бэтъ и Джэнъ всегда смялись, когда было весело ихъ ддушк, то Удо казалось, будто смются надъ нимъ. Поэтому онъ былъ очень радъ, когда въ комнату вошли съ разнымъ сторонъ генеральша съ Карою и Адальбертъ съ Крелемъ. Гости поспшили раскланяться съ фрау фонъ-Рембергъ, которая, усвшись на диванъ, призывала всхъ поочереди на аудіенцію, длившуюся не боле нсколькихъ минутъ, одного Оссека она удержала дольше. Это длалось только для виду, но сердце Гильды, все-таки, забилось. Еслибъ она никогда не слушала инсинуацій Пультъ, колкостей матери,— дло не зашло бы такъ далеко. Теперь, когда она собралась съ духомъ и бросила въ лицо Пультъ ея ложь, не избавиться ли ей и отъ вліянія генеральши? Быть можетъ, все тогда поправится. Чего достигла она? Толкнула мужа въ объятія кокетки. Не подойти ли къ нему сейчасъ же, не обнять ли его на глазахъ всхъ? Или не позвать ли его подъ какимъ-нибудь предлогомъ въ сосднюю комнату, не упасть ли ему на шею у постельки беби и не сказать ли: ‘Прости! Я была ребенкомъ. Теперь я хочу быть твоей женою’?

Пока все это проносилось въ ея душ, она вжливо улыбалась полковнику, не понимая ни слова изъ того, что онъ говорилъ. Наконецъ, услыхавъ имя Адальберта и слова Бреля: ‘я хотлъ только оправдать его’, спросила:

— Извините, пожалуйста, я была немного разсяна. Кого хотли вы оправдать?

— Вашего супруга, если онъ не будетъ сегодня особенно веселъ. Онъ пришелъ въ клубъ уже въ дурномъ настроеніи духа, а партія съ Дугласомъ его не развеселила.

— Жаль, что вы не привели сюда и Дугласа.

— Онъ не ходитъ въ общество.

— Его жена, кажется, тоже нтъ. По крайней мр, часъ тому назадъ я получила отъ нея любезный отказъ.

— Вы были тамъ?— быстро спросилъ Крель.

— Почему же нтъ? Мы сосди. Что смотрите вы на меня такъ странно?

— Скажите, скоре съ любопытствомъ. Какъ показалась вамъ молодая женщина въ tte—tte?

— Прелестною, какъ же иначе?… Теб что, Кора?

— Я хотла только сказать, что позволила себ пригласить Эшебурга.

Она указала на профессора, который раскланивался въ эту минуту съ генеральшею.

— Отлично, только я думала, что онъ уже давно ухалъ.

А теперь похлопочи за чайнымъ столомъ.

Въ эту минуту дверь отворилась и на порог появилась Ноли въ пунцовомъ атласномъ плать. Она опиралась на руку Геннига, который въ честь событія украсилъ петличку своего обыкновеннаго костюма красной гвоздикой. Вс поспшили въ Поли, кром генеральши? сидя на диван, она милостиво протянула руку молодой женщин. Потомъ, видимо, очень возбужденная, Поли снова обратилась къ присутствующимъ съ извиненіемъ за поздній приходъ.

Совершенно иную картину представлялъ Геннигъ. Надменно-меланхолическое выраженіе, которое онъ всегда напускалъ на себя, выступало сегодня особенно рельефно. Кланялся онъ еще сдержанне обыкновеннаго и еще торжественне гладилъ свою красивую блокурую бороду. Кор онъ показался отвратительне, чмъ когда-либо. Но ей было жаль, что онъ стоитъ одинъ, и она подошла къ. нему, чтобы сдлать ласковое замчаніе насчетъ его мрачнаго лица, вовсе не соотвтствовавшаго случаю.

— Я уже привыкъ поступать не такъ, какъ принято,— отвчалъ Геннигъ съ самодовольною улыбкой.— Мы, люди изъ народа, принуждены отказаться отъ тонкаго обращенія аристократіи. Въ настоящую же минуту я обдумывалъ не то, подходитъ ли моя физіономія къ случаю и умстенъ ли весь нашъ замыселъ.

— Что хотите вы этимъ сказать?— разсянно спросила Кора.

— Тяжело, просто постыдно для генія покидать свой мирный пріютъ и выходить на торжище. Ужасъ этой минуты умряется лишь тогда, если генія привтствуютъ люди, которые въ него врятъ. Убждены ли вы, что этотъ старый англійскій коммерсантъ и его три барышни, выросшія въ сфер мыслей и чувствъ отцовъ и ддовъ, врятъ въ геній, тмъ боле въ нмецкій?

— Откровенно сказать,— отвчала Кора,— я не понимаю, зачмъ сестра пригласила этихъ милыхъ дтей, которыя, впрочемъ, понимаютъ немного по-нмецки. Однако, я посовтовала бы вамъ начать, мн кажется, уже давно пора.

— Мн тоже кажется,— подхватилъ полковникъ, слышавшій послднія слова.— Начинать! Начинать!

Онъ сказалъ это громко, ударяя при этомъ въ ладони.

— Да, начинать!— воскликнулъ Удо, прерывая веселую бесду съ барышнями.

— О, yes! начните, пожалуйста!— повторили он.

— Гд вамъ угодно ссть?— спросила Гильда.

— Я подчиняюсь во всемъ вашимъ распоряженіямъ, баронесса,— отвчалъ Геннигъ.

По знаку хозяйки, Фридрихъ поставилъ на столъ маленькій пюпитръ и дв лампы. Публика размстилась на приличномъ разстояніи неправильнымъ полукругомъ. Настала торжественная тишина, во время которой Фридрихъ внесъ громадный фоліантъ и положилъ его передъ Геннигомъ.

— Если я умру,— шепнулъ Удо Тильд на ухо,— отвезите, пожалуйста, мой трупъ во Фран…

— Тише!— отвчала она тоже шепотомъ.

— For shame!— сказали англичане, приподнявъ отъ ужаса указательные пальцы правыхъ рукъ.

Геннигъ всталъ, оперся лвою рукой на рукопись, просунулъ два пальца правой между пуговицами сюртука, подъ гвоздикой, и окинулъ меланхолическимъ взглядомъ общество, какъ бы желая убдиться, вс ли находятся въ подходящемъ настроеніи. Потомъ опустилъ глаза и началъ низкимъ, заунывнымъ голосомъ:

— Милостивые государи и милостивыя государыни! По первому взгляду можетъ казаться безполезнымъ, если нмецкій геній, идя по стопамъ безсмертнаго британца, еще разъ вызываетъ великую тнь…

Яркій свтъ внезапно скользнулъ по лицу оратора. Онъ рзко оборвалъ рчь и съ бшенствомъ взглянулъ на дверь корридора, которую дежурившій снаружи Фридрихъ беззвучно открылъ, чтобы впустить темную, стройную фигуру, неподвижно остановившуюся у неслышно затворившейся двери.

— Съ нами крестная сила!— шепнулъ Удо сидвшей рядомъ съ нимъ Кэтъ.

— Постыдитесь!— отвчали въ одинъ голосъ барышни, наполовину обернувъ головки черезъ правое плечо.

— Идите сюда,— сказала Тильда, указывая на пустой стулъ около себя.

Донъ Темистоклъ, ступая на цыпочкахъ, послдовалъ ея знаку и, секунду спустя, уже сидлъ съ видомъ человка, который весь превратился въ слухъ и иметъ твердое намреніе ничмъ не развлекаться.

Прошло съ полминуты, Геннигъ, стоя съ опущенными глазами, подавлялъ въ себ чувство оскорбленія, съ видомъ мученика. Потомъ снова началъ еще боле глухимъ голосомъ:

…— Вызываетъ великую тнь Юлія Цезаря на міровые подмостки. Но, почтенные слушатели, это только такъ кажется. Какъ ни необъятенъ геній Шекспира, онъ иметъ предлы въ относительномъ невжеств эпохи, въ особенности, если сравнить его съ обиліемъ источниковъ, изъ которыхъ можетъ, даже должно черпать наше столтіе. Это его нравственный долгъ, и онъ взываетъ къ совсти драматическихъ и эпическихъ поэтовъ. Драма, достойная настоящаго времени, опирающаяся на скалу всеобъемлющаго историческаго знанія нашей эпохи, такая драма…

— Слушайте, слушайте!— восторженно крикнулъ вдругъ Суольвель.

Старый англичанинъ, пробудившійся отъ полусна какъ разъ въ ту минуту, когда ораторъ, произнеся послднія слова съ напряженіемъ всхъ голосовыхъ средствъ, внезапно остановился, вообразилъ, что Геннигъ потерялъ нить и что его надо поддержать. Онъ испугался, когда замтилъ всюду сконфуженныя лица, и, пробормотавъ: ‘Извините, пожалуйста’, отвсилъ полный достоинства поклонъ гостямъ и самому оратору и снова опустился на стулъ. Тильда бросила Геннигу умоляющій взглядъ и извинилась передъ Пили красивымъ жестомъ, на который она отвчала многознаменательнымъ пожиманіемъ плечъ.

— Я хотлъ сказать,— покорнымъ тономъ продолжалъ Геннигъ,— такая драма…

Громкая фанфара, которою оркестръ кургартена началъ въ эту минуту шумной маршъ, снова прервала его. Посреди гула общаго разговора никто не обратилъ вниманія на привычные звуки музыки, а во время рчи Геннига наступилъ антрактъ между двумя главными отдленіями. Теперь, среди общей тишины, шумъ съ полною силой врывался въ полуоткрытыя окна. Казалось, будто музыка играетъ въ самой комнат. Оссекъ, Крель и Эшебургъ бросились затворять окна, но даже притупленные звуки все еще были слишкомъ громки для чуткаго слуха. Пока вс растерянно глядли другъ на друга, въ корридор внезапно раздался раздирающій звукъ электрическаго звонка. Оссекъ бросился за дверь и разбранилъ Жана, съ помощью другихъ кельнеровъ тщетно пытавшагося остановить расходившійся механизмъ. Когда Адальбертъ въ отчаяніи обернулся назадъ, онъ наткнулся на Геннига, который поспшно выходилъ изъ гостиной и готовился удалиться посл молчаливаго поклона.

— Но, докторъ! вы не можете же Длать меня отвтственнымъ за это несчастіе?

— Васъ, баронъ, конечно, нтъ,— отвчалъ Геннигъ, сильно ударяя на первое слово.

— Докажите же это тмъ, что вы останетесь, хотя, признаюсь, настроеніе общества въ конецъ испорчено. Слышите ли, вотъ прекращается ужасный звонъ.

— Но онъ можетъ снова начаться,— сказалъ Геннигъ съ злою улыбкой.— Къ тому же, мои нервы, дйствительно, очень потрясены. Покорнйше прошу меня извинить.

Онъ еще разъ поклонился и пошелъ къ лстниц. Адальбертъ не пытался боле его останавливать. Этотъ человкъ былъ ему всегда антипатиченъ, настоящая безтактность вполн оправдывала это отвращеніе. Ужь не было ли другой причины для этой выходки? Не оказываетъ ли ему плебей честь ревновать его?

Непріятное чувство овладло Оссекомъ. Быть соперникомъ такого человка,— Эшебургъ намекалъ на это еще поутру,— просто позорно, хотя кокетничанье съ Поли было только придумано Адальбертомъ, чтобы скрыть отъ Гильды свои страданія. Значитъ, и въ этомъ она же опять виновата: Геннигъ прямо намекалъ на то, что на ея совсти лежитъ хоть часть вины.

— Моему терпнію конецъ,— пробормоталъ Оссекъ, возвращаясь въ гостиную.

Къ своему большому удивленію, онъ засталъ все общество и даже Поли въ прекраснйшемъ настроеніи духа. Она, смясь, защищала свою рукопись отъ Удо, который желалъ непремнно занять мсто Геннига посл его бгства ‘изъ-подъ знаменъ’.

— Вы не знаете, господа, какъ прекрасно я читаю,— говорилъ Удо.— Какія тутъ прелестныя вещи! Разговоръ между Цезаремъ и Помпеемъ въ третьемъ акт такое совершенство, передъ которымъ знаменитая сцена Валленштейна съ шведскимъ офицеромъ разлетается въ прахъ. А вотъ еще конецъ третьяго дйствія, монологъ Цезаря у Рубикона. Рд онъ? Нашелъ! Слушайте же.

Удо поднялъ исполинскую рукопись и началъ декламировать, между тмъ какъ Поли отошла въ сторону въ поддльномъ отчаяніи.

Ршайся, Цезарь! Вдь, вполн,

Быть можетъ, даже слишкомъ хорошо

Ты сознаешь, какое дло началъ.

Горячій споръ, до кипятка горячій,

Идетъ о томъ, существовать ли впредь .

Законной нкогда, а нын,

Точно сыръ швейцарскій, что недавно

Мн подала въ глухомъ ущельи Альпъ

Пастушка, совсмъ подгнившей

Власти, да и о твоей судьб.

И ты колеблешься!

Ты, Кай Юлій Цезарь, императоръ!

Нтъ, никогда!

(Обращаясь назадъ къ легіонамъ, восклицаетъ).

Товарищи, квириты!

Вы, римляне, сограждане, друзья,

Внемлите мн:

Вонъ передъ вами рчка,

Названье Рубиконъ ей, отдляетъ

Она исконныя владнья Рима

Отъ цизальпинской Галли.

И двочка, не приподнявши платья,

И заяцъ, ногъ своихъ не утомляя,

Перескочить могли бы безъ труда.

Остаться мн иль перейти?

Коль здсь останусь,

Быть мн въ бд, какъ мопсу,

Что зубы лишь показывалъ,

А укусить никакъ все не ршался.

Но, если перейду, смущу я

Цлый свтъ или, точне,

Весь terrarum orbis.

Чего же вы хотите?

(Воины шумно ударяютъ въ щиты).

Достаточно! Я понялъ вашу волю.

Нмютъ люди, да, но говорятъ щиты.

И такъ, впередъ, въ Римъ! Жребій брошенъ.

Сказать бы могъ я даже: jalea est acta!

(Впрыгиваетъ въ челнокъ. Воины съ оглушительнымъ крикомъ бросаются съ берега въ рку, волны вздымаются, челнокъ Цезаря качается, но самъ онъ, освщенный многознаменательно багряными лучами заходящаго солнца, стоитъ въ спокойно-величавой поз. Занавсъ падаетъ).

Удо захлопнулъ фоліантъ.

— Прелестно!— воскликнули три англичанки.

— Браво, браво!— произнесъ полковникъ, хлопая кончиками пальцевъ и подавая обществу знакъ присоединиться къ апплодисментамъ.

Со всхъ сторонъ раздались рукоплесканія, а старый англичанинъ, теперь уже совершенно увренный въ себ, непрерывно билъ въ ладони, крича:

— Слушайте, слушайте!

— Но, вдь, онъ читалъ все, что зачеркнуто, и даже такія вещи, которыхъ вовсе нтъ, напримръ, объ orbis и jalea, и тому подобное!— воскликнула Поли, съ раскраснвшимися щеками.— Удо, не угодно ли теб сейчасъ же…

Она преслдовала брата, который, держа фоліантъ въ рукахъ, отступалъ передъ нею вокругъ кресла.

— Не доводите шутки до крайности,— шепнулъ ему Крель.

— Прошу васъ, отдайте рукопись,— съ досадою сказалъ Оссекъ, отнимая ее у молодаго офицера и кладя на столъ.

Онъ съ трудомъ сдерживалъ свое негодованіе. Геннигь правъ: все это было впередъ условлено между Тильдою и Удо, чтобы сдлать оли смшною. Ясно, что они вполн понимаютъ другъ друга. А какъ отлично ухаживаютъ они теперь вмст за гостями!

Дйствительно, Гильда напрягала вс силы, чтобы сгладить впечатлніе щекотливой сцены, разыгранной Удо. Въ душ она очень радовалась пораженію соперницы, но ни въ чемъ не чувствовала себя виноватою. А если не дошло до ужаснаго чтенія, тмъ лучше!

Весело порхала она отъ одной группы въ другой, уговаривая однихъ остаться, другихъ ссть, торопя Жана и Фридриха, по временамъ сама принося тарелки и ножи. Ее поддерживалъ Удо, онъ былъ, казалось, всюду заразъ: здсь онъ подвигалъ кресло, тамъ подавалъ блюдо, раскупоривалъ упрямую бутылку шампанскаго, съ которою не могъ справиться Жанъ, наконецъ, занялъ мсто, прибереженное для него Кэтъ. Онъ осыпалъ хорошенькую двушку любезностями то по-нмецки, то по-англійски, и, если говорилъ на этомъ язык далеко неправильно, за то очень бгло. Онъ отпустилъ даже нсколько испанскихъ фразъ, которыхъ кузенъ изъ Чили, однако, казалось, не понималъ, потому что отвчалъ на нихъ только вжливою улыбкою. Въ промежутки Удо обмнивался взглядами съ хозяйкою. Не она ли предписала ему ту роль, которую онъ теперь разыгрывалъ, не она ли шепнула, что Эдиь и Джэнъ уже помолвлены, и что, если кто желаетъ похитить Кэтъ съ ея милліономъ, тотъ долженъ торопиться? Удо поспшилъ воспользоваться совтомъ, уже въ начал вечера, еще во время tte—tte съ молодою женщиною, онъ понялъ, что ей хочется перемны въ ихъ отношеніяхъ. Ужь не ревнуетъ ли баронъ? Невозможнаго ничего нтъ, судя по его хмурому лицу.

Правда, что разговоръ, который Адальбертъ велъ въ эту минуту съ Поли, не могъ разогнать его дурнаго настроенія. Поли не жаловалась, ей, напротивъ, даже очень пріятно, что не дошло до чтенія. Она ни на кого не сердится. Какъ ни зло подшутилъ надъ нею Удо, онъ, вдь, такой enfant terrible! А что касается маленькихъ непріятностей, Боже мой, кто же не знаетъ, что такія совпаденія бываютъ, хотя, конечно, ихъ оказалось сегодня многоньво. Во всякомъ случа, она на Гильду не сердится. Чмъ же она виновата? Она, конечно, имла хорошее намреніе, когда составляла общество изъ однихъ иностранцевъ. Жаль, что лэди Дугласъ отклонила приглашеніе баронессы. Быть можетъ, Адальбертъ и не знаетъ даже, какая дружба установилась между обими дамами при посредств Удо? Право, онъ становится Тильд просто необходимымъ!

Поли встала, вс послдовали ея примру. Было только одиннадцать часовъ, но фрау Реннеръ напомнила гостямъ, что генеральша удалилась еще до ужина, надо же пожалть ее. Тщетно увряла Тильда, что разговоры нисколько не потревожатъ мать, у Поли оказалась мигрень посл волненій столь ‘поучительнаго и пріятнаго вечера’. Брелю необходимо было пойти въ клубъ, куда вызвался проводить его и Удо, ддушка Суольвель объявилъ, что готовъ бы просидть до зари, на что внучки воскликнули: ‘постыдись!’ и выпорхнули вслдъ за старикомъ, опиравшимся на руку дона Темистокла. Кора и Эшебургъ также пожелали всмъ покойной ночи. Адальбертъ и Тильда остались одни въ гостиной, откуда Жанъ, Фридрихъ и нсколько кельнеровъ торопливо уносили послдніе слды пиршества.

Глава XIII.

Тильда тоже помогала убирать комнату, взглядывая вскользь на Адальберта, который ходилъ сначала большими шагами вдоль оконъ, а теперь стоялъ, прислонившись къ балконной двери. Наконецъ, слуги вышли, Тильда, прижавъ на мгновенье руку къ сердцу, подошла въ балкону и остановилась около двери за спиною мужа. Онъ не оборачивался, она откашлялась. Это онъ долженъ былъ слышать, еще такъ недавно онъ не зналъ, какъ охранить ее отъ малйшаго втерка, сегодня онъ даже не двинулся.

— Ты не въ дух?— тихо сказала она.

Онъ на половину обернулся. Блый свтъ мсяца ложился на ея стройную фигуру и красивое лицо, обращенные къ Адальберту большіе, голубые глаза странно сверкали. Тутъ только замтилъ онъ, что на ней надто то самое блдно-голубое шелковое платье, въ которомъ она была въ день ихъ помолвки. Даже тогда она не казалась ему такою красивою, какъ теперь. Но красота и очарованіе ея уже не для него. Еслибъ онъ этого давно не зналъ, послдніе мучительные часы открыли бы ему глаза.

— Ты уже пришелъ разстроенный,— продолжала она, видя, что онъ не отвчаетъ.— Брель сказалъ мн…

Голосъ ея замеръ. Оссекъ порывисто прошелъ мимо нея. Она тоже отступила и съ дрожью въ ногахъ опустилась въ ближайшее кресло, Адальбертъ закрылъ балконную дверь, потомъ, не подходя къ жен, сказалъ:

— Я вовсе не желаю знать, что говоришь ты обо мн съ твоими друзьями. Быть можетъ, теб приличне было бы избгать такихъ разговоровъ. Къ сожалнію, ныншній вечеръ показалъ мн, что наши взгляды на приличія не всегда сходятся.

Онъ произнесъ эти слова безстрастнымъ, вжливымъ тономъ, ей показалось, будто ее ударила та самая рука, къ которой она хотла ласково прикоснуться. Колна ея перестали дрожать, она приподнялась и, поддлываясь подъ его искусственное спокойствіе, сказала:

— Я и сама жалю о многомъ, что случилось сегодня, но ни въ чемъ не виновата и не нахожу причины принимать все такъ трагично.

— Признаюсь, я не вижу комизма нкоторыхъ изъ сегодняшнихъ шутокъ,— отвчалъ Адальбертъ.

— А я такъ вижу, только дло не въ томъ. Важно то, я ли ихъ вызвала? Вотъ это я и отрицаю.

— Даже участіе въ фарс господина фонъ-Вольфсберга?

— Даже это, если только можно назвать фарсомъ его веселое чтеніе.

— За которое ты не поскупилась на благодарность.

— Какъ и за все, что длается для забавы моихъ гостей, безъ этого мы бы скучали. Очень жаль, если теб не было весело.

— Помочь горю легко, впредь я не буду омрачать твоихъ веселыхъ сборищъ моею скучною особою.

— Я желала бы только напомнить теб, что сегодняшнее общество было скоре твоимъ, чмъ моимъ. Лично мн вовсе не было нужно исполнять желаніе фрау Реннеръ и устраивать вечеръ для чтенія ея драмы. Я сдлала это только ради тебя, мн казалось, что ты обязанъ отплатить какимъ-нибудь вниманіемъ за вс ея любезности.

— Спасибо,— отвчалъ онъ дрожащимъ голосомъ.— Въ этомъ отношеніи мн далеко до тебя. Мужчины обыкновенно считаютъ ниже своего достоинства отплачивать за вниманіе, которое оказываютъ ихъ женамъ. Мы всегда полагаемъ, что это можетъ принять форму, непріятную для самихъ женщинъ и для ихъ любезныхъ кавалеровъ. Тмъ не мене, бываешь иногда вынужденъ отступить отъ этого правила…

— И ты находишь, что такой случай насталъ?

— Я долженъ просить позволенія обдлывать свои.дла безъ предварительнаго экзамена.

Онъ обернулся къ выходу, ему послышался шелестъ платья. Гильда стояла между нимъ и дверью, лицо ея было очень блдно, но въ глазахъ не замтно было того страха, котораго онъ искалъ въ нихъ въ порыв безумной ревности.

— Что теб угодно?

— Я хотла только предостеречь тебя отъ такого шага, о которомъ ты потомъ пожалешь. Ты идешь съ тмъ, чтобы вызвать Вольфсберга подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, для того, чтобы обнаружить свою настоящую причину, ты, все-таки, слишкомъ гордъ. Считаю долгомъ сказать, что никакой настоящей причины нтъ. Я не люблю господина фонъ-Вольфсберга, а если онъ въ теченіе нсколькихъ дней воображалъ себя влюбленнымъ въ меня, то, все-таки, оставался джентльменомъ. къ тому же, онъ уже излечился отъ своей маленькой слабости. Вотъ все, что я хотла теб сказать, ты знаешь, я привыкла говорить правду. А теперь я хочу спать, я очень устала.

Она отошла отъ двери и отступила въ глубь комнаты. Адальбертъ колебался. Ужь не ожидаетъ ли она, что онъ кинется къ ея ногамъ? Вдь, все, что она говоритъ, проистекаетъ только изъ заботливости о другомъ. Любовь къ нему уже давно угасла. Страшное горе неудержимо поднималось въ его сердц, дыханіе спиралось, ему казалось, что онъ задохнется или черезъ мгновенье расплачется, какъ дитя. Этого нельзя было допустить. Не пытаясь даже произнести ни слова, онъ бросился вонъ изъ комнаты.

Жена стояла, отвернувшись отъ него, услыхавъ звукъ захлопнутой двери, она кинулась въ кресло и разразилась горькимъ смхомъ. Можно ли не смяться, когда случается какъ разъ противуположное тому, что ожидаешь? Надешься услыхать умоляющій голосъ, и вдругъ щелкаетъ дверь! Смшно вообще серьезно относиться въ мужчинамъ! Если Адальбертъ не хотлъ обнять ее, онъ долженъ былъ, по крайней мр, схватить ее за горло, какъ пылкій Мавръ свою Дездемону! Но бжать, какъ школьникъ! А тотъ-то, другой! Цлую недлю длилась его безпредльная страсть, его первая, настоящая любовь! Увы! ради милліоннаго приданаго можно покончить съ такимъ пылкимъ увлеченіемъ. Нтъ, изъ-за такихъ мужчинъ не стоитъ длаться дурною женщиною. Но опять стать хорошею, быть добродтельною сегодня, завтра, всегда, пока не кончится молодость, не поблекнетъ красота, жить подобно сестр милосердія, терпть, помогать другимъ, какъ длаетъ Кора…

— Боже мой! Какъ попала ты сюда?

Дверь спальни отворилась, вошла Кора. Первый же взглядъ на ея серьезное, блдное лицо показалъ Тильд, что случилась бда.

— Не пугайся!— начала двушка.— Мн захотлось еще разъ взглянуть на ребенка, потому что я не довряла новой нян. Ее и въ комнат даже не было, окно стояло настежь, Лиза, должно быть, простудилась. Я велла позвать Эшебурга, онъ теперь съ нею. Нянька тоже вернулась.

Тильда растерянно глядла на Кору. Новая нянька… Эшебургъ… что все это значитъ? Гд же Доретта?… Вдь, Эшебургъ ухалъ, кажется, еще до обда, или это онъ стоялъ недавно тутъ у окна и говорилъ съ Борою?

— Надюсь, что нтъ никакой опасности,— сказала Кора, испугавшись ея молчанія.— Не пойдешь ли ты туда?

— Конечно,— отвчала Тильда, вставая.

Вс члены ея точно онмли. Замтивъ это, Кора хотла обнять ее, но сестра нетерпливо отстранила ее и пошла впередъ черезъ спальню, гд уже горли свчи передъ трюмо. Тильда испуганно взглянула на одинокую кровать. Она не знала даже, въ какой комнат спитъ теперь Адальбертъ. Ужь не хочетъ ли небо отнять у нея ребенка за то, что она оттолкнула отъ себя мужа?

Когда она вошла въ дтскую, къ ней подошелъ Эшебургъ.

— Сильная простуда,— сказалъ онъ,— только началась она не сегодня. Кашляла Лиза вс эти дни?

Онъ обратился съ вопросомъ не къ матери, а къ Кор, двушка отвчала, что Лиза, дйствительно, кашляла и что она совтовала кормилиц быть особенно осторожною.

— Никакого значенія это, вроятно, тогда и не имло,— замтилъ Эшебургъ,— теперь, конечно…

Онъ снова обратился къ- ребенку, съ которымъ сдлался новый приступъ кашля. Кора бросила на него испуганный взглядъ, онъ не отвчалъ, замтивъ въ эту минуту растерянные глаза Тильды.

— Пойдемте въ гостиную,— сказалъ онъ.— Я хочу прописать рецептъ. Вашъ слуга сейчасъ же отнесетъ его въ аптеку. А вы, Кора, останетесь здсь, не такъ ли?

Онъ проводилъ Тильду до дверей, потомъ вернулся и шепнулъ Кор:

— Это воспаленіе легкихъ, но можетъ сдлаться дифтеритъ. Не подвергайте себя большей опасности, чмъ необходимо. Никакихъ поцлуевъ, понимаете?

Потомъ снова вернулся въ гостиную, прописалъ рецепты, отдалъ ихъ Фридриху и взглянулъ на Гильду. Она все еще стояла неподвижно и подняла на него глаза, когда онъ подошелъ къ ней. Онъ испугался. Это былъ не тотъ взглядъ, который онъ слишкомъ хорошо зналъ,— умоляющій взглядъ матери. Въ неподвижныхъ глазахъ виднлось упорство, какъ бы вызовъ судьб.

— Вы, конечно, осуждаете меня,— сказала она голосомъ, совершенно соотвтствовавшимъ выраженію глазъ,— но лучше всего, если Лиза умретъ.

— Вамъ не слдуетъ предаваться такимъ мрачнымъ мыслямъ. Вы возбуждены и нуждаетесь въ поко и твердости.

— Я спокойна,— отвчала она,— и знаю, что говорю. Что ей длать на земл? Быть дурною? У дурныхъ матерей всегда нехорошія дти.

— Въ моихъ глазахъ вы еще вовсе не мать, вамъ еще нужно сдлаться ею. Теперь представляется для этого отличный случай. Я знаю, что вы воспользуетесь имъ.

— Я исполню свой долгъ.

— Больше этого никто не можетъ сдлать.

— Куда вы идете?

— За Адальбертомъ. Я сейчасъ вернусь.

Эшебургъ взялся за шляпу. Она сдлала нсколько безцльныхъ шаговъ.

— Эшебургъ!

— Что, Тильда?

— Ему очень тяжело было, бы лишиться ребенка?

— Вамъ не слдуетъ даже спрашивать это.

— Что-жь длать, если я это думаю! Я хочу сказать, что онъ тогда былъ бы совершенно свободенъ. Еслибъ мы теперь разошлись, осталась бы двочка и напоминала бы ему объ этой пытк. Даже смерть моя ничего бы не измнила…— Она смотрла на него съ странною улыбкою.

— Объ этомъ мы поговоримъ въ другой разъ,— прибавила она,— теперь я васъ только задерживаю. Возвращайтесь скоре, пожалуй, хоть съ нимъ. Вы можете сказать, что я ему не помшаю. Къ тому же, Кора будетъ при этомъ, вы…

— И вашъ больной ребенокъ,— выразительно произнесъ Эшебургь.

Она, очевидно, не поняла его словъ.

— Да, да,— сказала она.— Онъ очень болнъ. Я сейчасъ иду къ нему. Не безпокойтесь, я исполню свой долгъ.

Она пошла въ спальню. Эшебургъ глядлъ ей вслдъ, пока она не исчезла за портьерой, потомъ со стономъ надвинулъ шляпу на глаза и выбжалъ.

Глава XIV.

Полковникъ и Удо проводили Поли до отеля. Хорошее расположеніе духа молодаго человка совершенно разсялось на свжемъ ночномъ воздух. Онъ чувствовалъ, что дйствительно довелъ шутку до крайности. Какъ ни сдерживалась Поли, въ душ она, конечно, бсилась, а теперь ему особенно нужно быть съ нею въ дружескихъ отношеніяхъ. Она не только такъ охотно заплатила его раштатскіе долги, что онъ пожаллъ, зачмъ не покаялся сразу и въ берлинскихъ, но безропотно покрыла и вс его довольно значительные расходы по Баденъ-Бадену. Гд возьметъ онъ теперь т дв тысячи марокъ, которыя долженъ вручить завтра же мистеру Дугласу?

Удо снялъ каску, на маневрахъ подъ палящимъ зноемъ ему не бывало такъ жарко, какъ въ короткій переходъ изъ Htel d’Angleterre въ гостиницу Европа. Даже воспоминаніе о недавней побд не утшало его. Милая двочка! Какъ могъ онъ смшивать ее съ сестрами? Что бы этому случиться недлею раньше? Нельзя же Удо пойти завтра къ ддушк Суольвелю и начать сватовство съ просьбы ссудить ему дв тысячи марокъ! Какая гадость! И не гадко ли глядть въ хорошенькіе глазки Кэтъ и думать о ея милліон? Видитъ Богъ, онъ желалъ бы, чтобы милліонъ принадлежалъ ему, а у нея не было ни гроша, онъ все равно женился бы на ней. Но ужь у него всегда такое несчастіе! Самые идеальные порывы его души разбиваются о жалкую дйствительность. Просто въ отчаянье придшь. А вотъ, наконецъ, и отель!

Темная фигура ходила взадъ и впередъ передъ входомъ, это былъ Геннигъ. Онъ объявилъ, что гуляетъ здсь уже два часа, онъ, конечно, надялся, что и остальная компанія послдуетъ его примру, но охотно допускаетъ, что можно различно понимать солидарность. Во всякомъ случа, онъ желаетъ сегодня хе проститься съ фрау Реннеръ, такъ какъ узжаетъ завтра.

Полковникъ ясно почувствовалъ, какъ дрогнула рука красивой Поли.

— Я думаю, докторъ,— сказалъ онъ,— что никакого спху лтъ. У насъ здсь такой веселый кружокъ. О сегодняшнемъ, не совсмъ пріятномъ интермеццо мы еще потолкуемъ. Мн все равно надо идти въ клубъ, я введу васъ на ныншній вечеръ. Не пойдете ли и вы, Вольфсбергъ?

Они раскланялись съ Поли, Удо передалъ портье страшную рукопись, внушивъ ему непремнно отнести ее въ комнату фрау Реннеръ, такъ какъ онъ ручается за ея цлость. Эта братская заботливость о драгоцнной рукописи не смягчила, однако, души Поли, прощаясь, она подала ему только кончики пальцевъ. Вздыхая, послдовалъ Удо за товарищами и разсянно слушалъ ученый диспутъ, который завязался между ними по дорог въ клубъ.

Споръ все еще не былъ конченъ, когда они вошли въ ярко освщенныя комнаты. Удо оставилъ полковника и Геннига за бутылкой шампанскаго и отправился въ билліардную. Не усплъ онъ войти, какъ ученый разговоръ прекратился. Брель оглядлся и, наклонившись къ Геннигу, сказалъ:

— Славно же я его спугнулъ, мн хотлось поговорить съ вами наедин. Слушайте хе! Устроивъ сегодняшній вечеръ,— а это дло вашихъ рукъ,— вы оказали нашей пріятельниц плохую услугу. Пишите, пожалуйста, рецензіи, на которыя никто не обращаетъ вниманія, но не читайте самыхъ произведеній людямъ, которые сидятъ передъ вами и могутъ смяться. Это относительно будущаго. Слава Богу, сегодня дло не дошло до чтенія, а только до вашей вступительной рчи, во время ея вы испытали нкоторыя непріятности, очень чувствительныя для васъ, судя по вашему бгству. Только отвтственность за нихъ не падаетъ ни на кого, гд нтъ обидчива, нтъ и обиды. Это, кажется, логично.

— Быть можетъ. Но я долженъ отыскать кого-нибудь и непремнно найду,— отвчалъ Геннигъ, глядя на дно стакана, точно надялся увидать тамъ виновника.

— Ужь не хотите ли ли вы драться съ старикомъ Суольвелемъ?

Докторъ недоврчиво взглянулъ на полковника, аристократическое лицо котораго не дрогнуло.

— Какой же это противникъ для меня?— проворчалъ онъ.

— Или съ Вольфсбергомъ?

— Какъ братъ уважаемой женщины, онъ для меня неприкосновененъ.

— Ну, значитъ, весь списокъ исчерпанъ. Заставить поплатиться Осеева за то только, что вы случайно разсердились въ его гостиной.

Полковникъ откинулся на спинку кресла и, полузакрывъ глаза, выпускалъ дымъ жидкими струйками.

— Я ненавижу его,— пробормоталъ Геннигъ, наклоняясь надъ стаканомъ и не видя улыбки, промелькнувшей по усталому лицу Бреля.

Однако, онъ торопливо вскинулъ глаза, когда полковникъ медленно протянулъ:

— Вы хорошо стрляете, докторъ?

— Я только въ послднее время немного упражнялся.

— Такъ не попадайтесь лучше Оссеку подъ выстрлъ, это одинъ изъ искуснйшихъ стрлковъ.

— Мн незнакомо чувство страха!— пробормоталъ Геннигъ.

— Охотно врю, однако, зачмъ рисковать вашею драгоцнною жизнію? У фрау Реннеръ есть братъ…

Полковникъ медленно выпрямился и глядлъ теперь Геннигу ужь прямо въ глаза.

— Господинъ фонъ-Вольфсбергъ не захочетъ драться. Онъ слишкомъ близокъ съ баронессой.

— Поэтому-то онъ и долженъ драться,— живо отвчалъ Брель.— Разв вы не понимаете? Именно потому, что Вольфсбергъ слишкомъ хорошъ съ женою, Оссекъ отвтитъ на его малйшій вызовъ.

Геннигъ нервно пилъ вино.

— Мн кажется, что Вольфсбергъ всего больше смялся надъ нами. Поли… фрау Реннеръ шепнула мн у дверей отеля… вы говорили въ это время съ Вольфсбергомъ… что прекрасный монологъ третьяго акта…

— Да, да,— нетерпливо прервалъ его Брель.— Чмъ больше онъ виноватъ, тмъ скоре долженъ помириться съ сестрою. Ну, да я вижу, что съ вами надо толковать пряме. У васъ нтъ никакого основанія ревновать барона. Если Поли говорила амъ, что ея кокетничанье съ Оссекомъ пустая игра, это сущая правда, вамъ трудно понять это только потому, что при вашихъ отношеніяхъ она не могла сказать вамъ настоящей причины своего поведенія. А причина та, что, еще задолго до вашего знакомства, между ею и Оссекомъ существовала связь, которая порвалась очень оскорбительно для Поли, хотя никто изъ ея друзей не могъ привлечь барона къ отвту. Намъ нужна теперь новая заплата на старую одежду. Кажется, ясно?

Брель наполнилъ стаканъ и отпилъ изъ него глотокъ. Геннигъ мрачно глядлъ на дно стакана. Поли всегда отрицала свою связь съ Оссекомъ, теперь ему сдлалось все извстнымъ, и воображеніе рисовало передъ нимъ дикія, оскорбительныя картины, среди которыхъ грезился ему по временамъ Оссекъ, по₄вертнутый въ прахъ выстрломъ изъ его пистолета. Правда, могло случиться и обратно, даже, по всему вроятію, такъ и будетъ. Полковникъ врно говоритъ, гораздо лучше послать въ огонь брата.

— Мн непріятно отступать въ такомъ дл…

— Пока только на второй планъ,— отвчалъ полковникъ.— Кто знаетъ, не будетъ ли вашъ предшественникъ…

Баронъ замолкъ. Удо входилъ въ ту минуту въ залу. Онъ былъ, видимо, не въ дух. Фонъ-Бинцъ обыгралъ его на билліард и у него едва хватило чмъ заплатить долгъ.. Что будетъ съ нимъ завтра, если Поли не выручитъ?

— Держу пари, Вольфсбергъ, что у насъ съ вами одн и т же мысли!— сказалъ полковникъ.

— Не думаю,— хмуро отвчалъ Удо.

— Полагаю, однако,— продолжалъ Крель,— что вы не можете не чувствовать, какъ глубоко оскорблена ваша сестра?

Удо рзко поднялъ голову, но не усплъ отвтить, потому что въ эту минуту дверь отворилась и вошелъ Адальбертъ. Полковникъ и Геннигъ обмнялись быстрымъ взглядомъ.

— Совершенно, какъ у царственныхъ особъ!— смясь, воскликнулъ Брель.— Визитъ отданъ черезъ десять минутъ. Садитесь около меня, баронъ.

— Я очень радъ, что засталъ васъ всхъ вмст,— началъ Адальбертъ, садясь на указанное мсто.— Только врядъ ли ваша веселость вынесена вами изъ моей гостиной.

— Но сдлайте милость, любезный другъ!— воскликнулъ полковникъ.— Что касается меня, я не такъ легко теряю хорошее настроеніе духа, поэтическія натуры, правда, боле чутки. Вс эти маленькія непріятности были, конечно, немного тягостны, и сестра ваша, Вольфсбергъ, несомннно думаетъ, что ихъ можно было бы избгнуть. Не такъ ли?

— Очень вроятно.

Адальбертъ вздрогнулъ. Въ его взволнованномъ состояніи укоръ, слышавшійся ему въ словахъ Удо, а еще боле въ его сухомъ тон, показался ему вдвое оскорбительнымъ. Съ трудомъ сдержавшись, онъ обратился къ Геннигу.

— Надюсь, докторъ, что вы будете справедливе, хотя непріятности, о которыхъ идетъ рчь… поврьте, никто не сожалетъ о нихъ боле меня… прежде всего, коснулись васъ.

Онъ замолчалъ, ожидая отвта. Вс молчали. Краска гнва разлилась по его лицу, онъ медленно обвелъ взглядомъ присутствующихъ, оперся на ручку кресла и хотлъ встать.

— Одну минуту, баронъ,— быстро сказалъ Удо, потомъ обратился къ Геннигу рзкимъ, почти угрожающимъ тономъ:— Ну, что же вы?

Геннигъ молча пожалъ плечами. Удо презрительно взглянулъ на него.

— Въ такомъ случа, баронъ, позвольте мн дать за себя тотъ отвтъ, котораго вы имете право ожидать. По моему, во всей этой исторіи слдуетъ жалть только о васъ и о вашей супруг, вы хотли оказать моей сестр вниманіе, и это вамъ не удалось, безъ всякой вины съ вашей стороны. Вс говорятъ о непріятностяхъ! Всего непріятне былъ я самъ, и поэтому я прошу прощенія не у Поли, которая лучше бы сдлала, еслибъ оставалась дома съ своей дрянной драмой, а у васъ и у баронессы. Сдлайте милость, передайте ей мои извиненія.

Онъ протянулъ Адальберту руку съ такой милой улыбкой, что сердце барона переполнилось стыдомъ и, вмст съ тмъ, радостью. Этотъ человкъ не могъ быть его соперникомъ.

— Благодарю, Вольфсбергъ,— сказалъ онъ.— Я охотно буду вашимъ ходатаемъ у жены, хотя это совершенно лишнее.

Онъ всталъ. Удо также поднялся. Медленне послдовали за ними полковникъ и Геннигъ. Какъ ни скоро и ни благопріятно измнилось положеніе длъ, Крель усплъ уже принять ршеніе. Не доставало, право, чтобы его вовлекли въ ссору, къ которой онъ относился вовсе не серьезно. Ему хотлось только позабавиться и угодить красивой молодой женщин. Пусть вступается за нее ея поклонникъ!

— Я тоже прошу васъ засвидтельствовать мое почтеніе любезнйшей изъ хозяевъ,— сказалъ Крель, подходя въ Осееву,— хотя я и не провинился, подобно этому остроумному сатирику, однако, нельзя быть достаточно внимательнымъ въ красивымъ женщинамъ. Если вы уходите, и я съ вами. Покойной ночи, докторъ.

‘ Онъ небрежно бросилъ эти слова Геннигу черезъ плечо. Геннигъ заскрежеталъ отъ злобы. Какъ обращались съ нимъ эти аристократы! Точно съ собакою! Баронъ не оказалъ ему даже чести освдомиться о причин его молчанія. Такъ погодите же, онъ скажетъ атому гордому человку нчто такое, отчего вскипитъ его синяя кровь.

— Еще бутылку для меня, кельнеръ,— крикнулъ онъ черезъ чуръ громко- потомъ, обращаясь къ Оссеку, продолжалъ:— Вы, кажется, не придаете никакого значенія разъясненію моего молчанія, баронъ? Если бы завтра вашъ образъ мыслей измнился, поврьте, я буду готовъ дать вамъ это объясненіе во всякое время и въ какой угодно форм.

— Я не премину просить васъ объ этомъ черезъ одного изъ своихъ друзей,— отвчалъ Адальбертъ, съ достоинствомъ кланяясь и выходя вмст съ другими въ сни, гд какой-то господинъ спрашивать портье, здсь ли баронъ Оссекъ.

— Ты меня ищешь?— сказалъ Адальбертъ, узнавъ Эшебурга.

— Я пришелъ за тобою.

— Въ чемъ дло?

Этотъ сильный человкъ дрожалъ всмъ тломъ.

— Ничего не случилось съ твоей женою,— торопливо отвчалъ Эшебургъ,— только Лиза… надюсь, конечно, что нтъ ничего опаснаго, но мн, все-таки, хотлось бы видть тебя дома.

— Боже мой, такой прелестный ребенокъ!— воскликнулъ Удо.

— Пожалуйста, не задерживайте насъ,— прервалъ его Эшебургъ.

— Мы вс идемъ съ вами,— сказалъ полковникъ.

Вс четверо торопливо вышли.

Глава XV.

Обитатели гостиницы Англія, жившіе не далеко отъ комнатъ Оссека и не отличавшіеся особенно крпкимъ сномъ, провели безпокойную ночь посл литературнаго вечера. Старикъ Суольвель, просыпавшійся нсколько разъ, думалъ сначала, что ему не спится отъ шампанскаго, котораго онъ не переносилъ, пока, наконецъ, не убдился, что его будитъ скрипъ пола и шумъ шаговъ у его двери. Англичанинъ надлъ халатъ, отворилъ дверь въ корридоръ въ ту минуту, когда полъ снова скрипнулъ, произнесъ нсколько сердитыхъ словъ, освтилъ лицо виновника безпокойства и чуть было не выронилъ отъ испуга свчи.

— Боже мой!— воскликнулъ онъ.— Я думалъ, это кельнеръ.

— Извините,— отвчалъ Адальбертъ,— я разбудилъ васъ… Мой ребенокъ болнъ, очень болнъ…

— Войдите,— сказалъ мистеръ Суольвель,— и выпейте стаканъ содовой воды съ коньякомъ.

— Благодарю, мн некогда: надо отнести рецептъ въ аптеку, я ршился пойти самъ… мн все равно не сидится.

Онъ ушелъ. Суольвель задумчиво затворилъ дверь. Какъ блденъ и разстроенъ красивый баронъ! Напрасно онъ не выпилъ коньяку, отъ этого не умеръ бы его ребенокъ. А что, если онъ въ самомъ дл умретъ? Боже мой! Какое горе будетъ его хорошенькой матери… Какъ весела была она сегодня! А что скажутъ завтра двочки, когда узнаютъ, что ребенокъ умеръ въ ночь!

Старикъ снова легъ въ постель безъ надежды, впрочемъ, уснуть. Было уже три часа, прогорятъ ли свчи до утра? Онъ закрылъ глаза, чтобы обдумать этотъ вопросъ. Когда онъ снова открылъ ихъ, свчи уже погасли, за то лучи утренняго солнца пробивались сквозь щели гардинъ, и часы показывали девять. Онъ взволновался: что, если дитя умерло?

На судорожный звонокъ англичанина дверь тотчасъ же отворилась и, какъ наканун вечеромъ, на порог опять показался не кельнеръ, а баронъ.

— Боже мой!— воскликнулъ старикъ, не смя договорить.

Баронъ былъ еще блдне и разстроенне, чмъ вчера, должно быть, умеръ ребенокъ.

— Вы не заперли двери,— началъ Адальбертъ.— Я уже два раза къ вамъ заглядывалъ. Все идетъ отлично. Эшебургъ говоритъ, что опасность миновала.

— Ура!— закричалъ старикъ.

— Искренно благодарю васъ,— Сказалъ Адальбертъ, пожимая протянутую ему руку,— вы очень добры, и, поврьте, я вамъ чрезвычайно благодаренъ.

Суольвель съ удивленіемъ поглядлъ на него. Слова звучали не весело, лицо было разстроено. Странный народъ эти нмцы!

— Мы еще увидимся съ вами въ теченіе дня,— продолжалъ Адальбертъ.— То-есть, конечно, если… А теперь мн надо идти. Еще разъ благодарю васъ.

Въ корридор онъ повстрчалъ Кору, выходившую изъ дтской. Двушка замнила обыкновеннымъ темнымъ платьемъ свой вечерній нарядъ, котораго не снимала во всю ночь. Она готовилась идти за сидлкою, рекомендованной докторомъ Эшебургомъ.

— Ршительно не знаю, для чего намъ нужна еще сидлка,— сказала она.— Я-то зачмъ же тутъ? Но Эшебургъ этого желаетъ, быть можетъ, оно и лучше. Я сейчасъ вернусь.

Она кивнула Адальберту и вышла изъ дома. Было чудное утро и Кора съ наслажденіемъ вдыхала мягкій, влажный воздухъ. Какъ все свжо и хорошо посл страшной, тяжелой ночи! Кора можетъ спокойно наслаждаться этимъ прекраснымъ міромъ, отъ котораго чуть было не отлетлъ милый ребенокъ. За его спасеніе надо благодарить небо и искусство Эшебурга, а немного также и ее. Гд былъ бы теперь профессоръ, еслибъ она его вчера не удержала? Нтъ, она съ нимъ обошлась дурно, а онъ, все-таки, остался по своей доброт. Ночью, когда она готова была отчаиваться, слыша хрипъ ребенка, глаза Эшебурга возвращали надежду ея измученной душ, совсмъ какъ въ ту далекую ночью, когда ей казалось, что она умираетъ. Какъ серьезно относится онъ къ своимъ обязанностямъ! Такой человкъ не сталъ бы шутить бравомъ, не растерялся бы передъ капризами своенравной женщины. Сдлалась ли бы Тильда такою, какъ теперь, если бы вышла за него? Но она, вдь, ни въ чемъ не измнилась, она всегда была такою. А этотъ умный, великодушный человкъ, все-таки, любилъ ее и теперь еще любитъ, также какъ она, Кора, любитъ Адальберта. Нтъ, съ ея стороны это ужь не любовь, а только состраданіе.

Кора взобралась по крутымъ ступенямъ узкаго переулка. Домъ, который она искала, долженъ быть здсь, въ этой широкой улиц. Вотъ и указанная ей вывска цирюльни.

Кора вошла въ домъ и на удачу остановилась у двери, на которой замтила карточку. Готовясь постучать, она бгло взглянула на карточку и отшатнулась въ испуг. Несмотря на полумракъ, она прочла: ‘Докторъ Филиппъ Геннигъ, приватъ-доцентъ’. Торопливо, точно боясь, что дверь сейчасъ отворится и на порог появится ненавистный человкъ, Кора побжала вверхъ, сердясь на себя за ребячество и радуясь, что дло сошло съ рукъ такъ хорошо. Какъ непріятно было бы ей очутиться въ комнат!

На верхней площадк тоже было нсколько дверей. Она постучалась въ первую и, къ счастью, попала удачно. Маленькая, толстая женщина, съ косымъ правымъ глазомъ, спросила, что ей угодно. Кора сообщила о своемъ порученіи, едва слыша собственныя слова за пніемъ полдюжины канареекъ, свободно летавшихъ по комнат. Фрау Клумпъ пригласила свою постительницу ссть и засыпала ее извиненіями въ томъ, что она все еще не одта, но черезъ четверть часа она будетъ имть честь и удовольствіе явиться въ гостиницу. Дти — это ея страсть съ той самой поры, какъ умерли ея собственные близнецы… Милому дитяти нужна сидлка? Не долго ему придется ждать, черезъ четверть часа фрау Клумпъ войдетъ въ одну дверь, а болзнь вылетитъ въ другую. Но что же случилось съ милымъ малюткой?

Кора не отвчала, она поспшила уйти, оглушенная болтовнею косоглазой женщины и трескотнею канареекъ. Спускаясь по лстниц, двушка держалась правой стороны, чтобъ не идти мино квартиры Геннига. Съ площадки ей показалось, будто его дверь пріотворилась, черезъ минуту показалась и голова доктора. Онъ зорко оглядлъ лстницу, но, очевидно, не замтилъ Боры. Прежде чмъ она ршила, идти ли ей дальше или остановиться, случилось нчто такое, что на минуту приковало ее къ мсту. Неужели женская фигура въ кокетливомъ утреннемъ наряд, протснившаяся въ полуоткрытую дверь мимо Геннига,— Поли? Геннигъ тоже вышелъ, они считали себя въ полной безопасности. Съ грубою безцеремонностью онъ обнялъ молодую женщину за талію и свелъ до нижней площадки. Вдругъ онъ отшатнулся, шепнулъ спутниц что-то на ухо, я кинулся въ свою комнату, захлопнувъ за собою дверь. Поли вскрикнула, съ минуту не знала, идти ей за Геннигомъ или бжать внизъ, наконецъ, выбрала послднее и выбжала на улицу.

Нершительно послдовала за нею Кора. И за подобною-то женщиной ухаживалъ на ея глазахъ Адальбертъ! Неужели мужчины не чувствуютъ нравственнаго уродства такихъ женщинъ? Двушка расчитывала, что въ полумрак Поли не разглядла ее. Не поднимая глазъ, Кора шла торопливо и уже почти добралась до каменныхъ ступеней переулка, какъ вдругъ услыхала за собою шелестъ платья. Посторонившись немного, она пошла тише. Черезъ мгновенье Поли поравнялась съ нею.

— Извините, что я васъ задерживаю, фрейлейнъ фонъ-Рембергъ,— начала она, едва переводя дыханіе.— Мн надо съ вами поговорить.

Кора ничего не отвчала.

— Вы, конечно, считаете меня очень дурною женщиной,— продолжала Поли уже тверже,— но я уврена, что вы не осудите меня окончательно, когда выслушаете.

Она ожидала, казалось, отвта, но Кора опять промолчала. Прижимая подъ вуалью платокъ къ глазамъ, Поли продолжала: — Только несчастные понимаютъ другъ друга, а цы тоже несчастны, или я очень ошибаюсь. Но что значитъ ваше горе сравнительно съ моимъ? Вамъ дана сила отреченія, я этому не научилась. Мое бдное сердце все еще жаждетъ счастья. Я пыталась успокоить его поэзіей, мн это не удалось и… случилось то, что вамъ теперь извстно. Я знаю, онъ не такой человкъ, любовью котораго можетъ гордиться женщина, но это давало мн иллюзію любви, я не могла противустоять.

Кружевной платокъ снова приблизился къ вуали, но отвта и теперь не послдовало. Положеніе становилось до крайности неловкимъ. Что длать? Эта святоша способна все выболтать… Этому надо помшать во что бы то ни стало.

— Я не могла противустоять только до ныншняго дня…— Поли нашла, наконецъ, желанныя слезы, хотя это и были слезы гнва.— Только до ныншняго дня, клянусь вамъ, фрейлейнъ Кора! Позвольте мн хоть разъ назвать васъ этимъ милымъ именемъ. Отнын я найду въ себ силу, нтъ, я ее уже нашла… въ вашемъ молчаніи, въ вашемъ презрніи. Молю васъ, будьте милосерды, не отталкивайте кающейся гршницы. Наложите на меня кару, самую тяжелую, какую только можете придумать. Я съ радостью исполню все, клянусь тмъ, что мн свято.

Все это были лишь пустыя фразы. Кора знала это и ршилась не поддаваться такой плохой комедіи. Но она сознавала необходимость оградить себя и своихъ близкихъ отъ жалкой комедіантки. Он дошли почти до конца переулка, до того мста, гд онъ перескалъ боле широкую и оживленную улицу. Кора остановилась, взоръ ея впервые скользнулъ по искаженному лицу спутницы.

— Я не имю ни охоты, ни права вмшиваться въ ваши дла. Но у меня есть другое желаніе, которое покажется вамъ, вроятно, очень страннымъ: я хочу, чтобъ вы ухали.

— Съ величайшимъ удовольствіемъ ухала бы…— воскликнула Поли.— Объ этомъ я и сама думала во все время нашей бесды. Только это совершенно невозможно. Мужъ прідетъ сегодня и располагаетъ провести здсь дв недли. Никакого предлога я не могу найти, да это ни къ чему бы и не послужило: мужъ такой ужасный педантъ! Но я понимаю, что вы изгоняете меня, не хотите боле видть въ своемъ кругу, это будетъ моимъ наказаніемъ, и я должна и хочу согласиться на него. Я удалюсь отъ васъ, и со мною вся моя компанія, мужъ, мой бдный братъ, полковникъ, даже онъ… Все, что вы хотите, видите, я на все готова. Предлогъ найти легко, сошлемся, пожалуй, хоть на вчерашній вечеръ, на оскорбленное тщеславіе. Вдь, Крель и Геннигъ уже прожужжали мн уши, что я должна чувствовать себя оскорбленною…

Имя Геннига случайно вырвалось у нея, она кашлянула и поднесла платокъ ко рту.

— Вы раньше забыли упомянуть объ этомъ господин,— сказала Кора.

— Но это само собою разумется!— воскликнула Поли.— Онъ къ вамъ боле не подойдетъ.

— Удетъ ли хоть онъ?— спросила двушка.

— Онъ долженъ ухать,— отвчала молодая женщина,— я не хочу его видть. Но даже онъ… ахъ, Господи, да какъ же тутъ быть? Что намъ длать?

— Что?— нетерпливо спросила Кора, когда Поли умолкла.

— Боже мой, я не смю говорить съ вами объ этомъ. Однако, это необходимо, я обязана сказать вамъ правду. Вчера ночью въ клуб… онъ съ Оссекомъ… онъ былъ очень взволнованъ… глупый человкъ!… ради меня. Онъ такой вспыльчивый, такой забіяка…. Пистолетъ — его любимйшее оружіе…

— Этому не бывать!— горячо сказала Кора.

— Конечно, нтъ! Прошу васъ, не волнуйтесь. Боже мой, какъ вы поблднли!

— Вы меня не поняли!— отвчала Кора.— Не знаю, право, что сказалъ, бы Оссекъ, еслибъ зналъ, что я вмшиваюсь въ такое дло. Ну, да все равно. Я не хочу, чтобы онъ дрался съ этимъ… господиномъ.

— Трудно будетъ уладить это,— сказала Поли, все еще украдкою глядя на поблднвшее лицо двушки.— Онъ страшенъ въ гнв, но онъ долженъ отступить, предоставьте это мн. А теперь, фрейлейнъ, я не смю васъ доле задерживать. Тысячу разъ благодарю, мой добрый геній, мой ангелъ-хранитель.

Она схватила руку Коры и хотла ее поцловать. Двушка рзко высвободилась и выбжала на улицу. Поли гнвно поглядла ей вслдъ, смясь и плача отъ бшенства, самыя отвратительныя мысли проносились въ ея взволнованномъ ум. Геннигъ долженъ ухать, въ этомъ нтъ никакого сомннія, хотя, насколько она его знаетъ, изъ дуэли все равно ничего не не вышло. Глупый человкъ! Такъ скомпрометировать ее! Не могъ даже хорошенько осмотрть лстницу. Право, стоило бы выцарапать ему глаза. А эта добродтельная героиня, какъ _фнадменно стояла она передъ нею! За это она поплатится, она и вся ея родня. Какъ хорошо, что Поли не соглашалась ухать!

Но сначала, все-таки, надо подчиниться… Это пойметъ и Геннигъ. Сцена будетъ ужасная, ну, да длать нечего.

Поли сперва медленно, потомъ все скоре стала подниматься по ступенямъ, съ которыхъ только что сошла вмст съ Корою.

Глава XVI.

Когда Кора вышла изъ гостиницы, Адальбертъ поднялся къ Эшебургу и засталъ его за туалетомъ. Со вчерашняго дня, когда они разстались врагами, они почти другъ съ другомъ не говорили, немногія слова, сказанныя ночью, были вызваны только необходимостью. Теперь Эшебургъ ласково протянулъ ему руку и попросилъ его ссть, пока онъ кончитъ одваться.

— Я пришелъ,— началъ Адальбертъ,— снова безпокоить тебя. Съ удовольствіемъ обратился бы я къ кому-нибудь другому, но мн некому довриться. Дло вотъ въ чемъ…

— Думаю, что могу избавить тебя отъ этого разсказа,— сказалъ Эшебургъ.— Вольфсбергъ еще вчера передалъ мн вкратц всю сцену.

— Въ такомъ случа ты знаешь, о чемъ я хочу тебя просить.

— Къ сожалнію, да,— отвчалъ профессоръ.— Этотъ человкъ просто дуракъ, да, къ тому же, онъ несомннно любовникъ фрау Поли. Но первое обстоятельство не можетъ помшать дать ему удовлетвореніе, а второе тебя совсмъ не касается. И такъ, придется довести дло до конца.

Адальбертъ бгло взглянулъ на него. Онъ боялся, какъ бы ему не пришлось натолкуться если не на ршительное сопротивленіе, то хоть на колебаніе.

— Я выбираю, конечно, пистолеты,— сказалъ онъ.

— Понятно,— отвчалъ Эшебургъ.— Знаешь ли ты его адресъ? Нтъ? Ну, такъ я зайду къ Вольфсбергу, онъ, наврное, знаетъ, а не то спроситъ у своей сестры.

Снова взглянулъ на него Адальбертъ и тотчасъ же опустилъ глаза. Легкость, съ которою относился Эшебургъ къ вопросу, касавшемуся жизни и смерти, казалась ему очень странною. Въ его взволнованной душ снова промелькнула мысль, уже не разъ, приходившая ему на умъ: не любитъ ли Эшебургъ Гильду? Сегодня утромъ, когда она схватила его руки и прижала къ своей груди, это была не одна только благодарность матери, но и совершенно иное чувство.

— Что съ тобою?— съ изумленіемъ спросилъ Эшебургъ, когда Адальбертъ внезапно вскочилъ.

— Я… я думаю, не лучше ли будетъ избавить тебя отъ этой исторіи… Хотя дло касается только Поли, все-таки, было бы пріятне, еслибъ объ этомъ не говорили. Вс знаютъ, что ты улаживалъ когда-то мою ссору съ Брелемъ, и если ты опять вмшаешься, поневол найдутъ связь между теперешнею исторіей и прежнею.

— Очень возможно,— спокойно отвчалъ Эшебургъ,— тмъ боле, что соотношенія между ними гораздо больше, чмъ ты, кажется, полагаешь. Я увренъ, что за всмъ этимъ скрывается Брель, а Геннигъ только подставное лицо.

— Это невозможно,— вспыльчиво сказалъ Адальбертъ.— Брель доказалъ свою храбрость во время кампаніи, ты это хорошо знаешь.

— Врно, значитъ, у него есть другіе мотивы, чтобы не вступать съ тобою въ открытое столкновеніе. А что онъ тебя ненавидитъ и готовъ теб всячески вредить, это для меня несомннно.

— Почему?

— Да хотя бы потому, во-первыхъ, что ты проигралъ Дугласу крупную сумму.

— Какое же отношеніе иметъ ко всему этому мой проигрышъ?

— Быть можетъ, никакого,— отвчалъ Эшебургъ.— Я только хотлъ замтить, что Брель, одинъ изъ самыхъ смлыхъ игроковъ, ни разу не игралъ съ Дугласомъ, а тебя съ нимъ познакомилъ.

— Дугласъ джентльменъ,— возразилъ Адальбертъ.

— Не знаю и не спорю, утверждаю только, что онъ въ игр гораздо сильне тебя.

— Онъ джентльменъ,— повторилъ Адальбертъ,— у меня есть на это доказательство.

— Какое именно?

— Брель познакомилъ съ Дугласомъ не только меня, но и Вольфсберга, который тоже ему проигралъ. Вчера въ клуб Дугласъ отозвалъ меня въ сторону, сказалъ, что ему очень непріятна эта исторія, тмъ боле, что у молодаго человка нтъ средствъ, и выразилъ готовность подарить ему деньги, еслибъ это оказалось возможнымъ.

— Ужь не хотлъ ли онъ вывдать, нтъ ли у Вольфсберга друзей, къ которымъ онъ можетъ обратиться въ случа нужды?

— Если непремнно хочешь осудить человка, всегда найдешь причину,— отвчалъ Адальбертъ.— Впрочемъ, я съ удовольствіемъ помогъ бы Вольфсбергу, онъ вчера очень любезно вступился за меня.

— Отлично,— сказалъ Эшебургъ.— Ну, а теперь я пойду исполнить твое порученіе. Ты бы пока легъ, результатъ моихъ хлопотъ ты узнаешь достаточно рано.

— То-есть какъ это ‘достаточно рано’? Мн хочется, напротивъ, какъ можно скоре покончить это дло.

— Мн также,— отвчалъ профессоръ, взявшись за шляпу.— Что это ты такъ странно смотришь на меня?

— Ничего, ничего,— пробормоталъ Адальбертъ.

Онъ спустился съ лстницы вмст съ Эшебургомъ и пошелъ въ читальню, чтобы дождаться тамъ его возвращенія. Эшебургъ направился къ htel de l’Europe. Противъ своего обыкновенія, онъ шелъ медленно и съ наслажденіемъ вдыхалъ прекрасный утренній воздухъ. На душ у него было необыкновенно весело и хорошо. Героическое леченіе, которое онъ примнилъ къ маленькой паціентк, удалось прекрасно. Это была одна изъ тхъ минутъ, которыя вознаграждаютъ врача за многія горькія разочарованія. Какое удовольствіе доставило ему также присутствіе славной двушки, такъ преданно ему помогавшей! ‘Безумецъ,— подумалъ онъ,— ты зналъ ее еще съ дтства или, врне, долженъ бы знать, т.-е. любить ее! А теперь уже слишкомъ поздно!’

Онъ быстро пошелъ по направленію къ гостиниц. Прежде всего, надо было уладить глупую исторію съ Геннигомъ, чтобы Адальберту не пришлось его проучивать. Оказалось, что портье отлично знаетъ доктора, который часто бываетъ у фрау Реннеръ, но что адресъ въ отел неизвстенъ. Господинъ фонъ-Вольфсбергъ выходилъ сегодня со двора, но уже вернулся, и въ своей комнат, 2 этажъ, No 36. Туда-то и пошелъ Эшебургъ, но хотя ключъ торчалъ въ двери, а шаги Вольфсберга ясно доносились изъ комнаты, профессору пришлось нсколько разъ постучать. Наконецъ, задвижка щелкнула и, къ удивленію Эшебурга, передъ нимъ появился Удо въ мундир, какъ наканун, съ тою разницей, что второпяхъ были застегнуты не вс пуговицы, да и т криво.

— Ахъ, это вы, г. профессоръ?

Удо сказалъ это съ привтливою улыбкой, подавая Эшебургу руку, и ввелъ его въ комнату, но отъ гостя не ускользнуло, что улыбка немного натянута, а рука нервно дрожитъ. Также нервно было и выраженіе лица, румянецъ то вспыхивалъ, то исчезалъ на немъ, пока молодой человкъ, желая освободить кресло, бросалъ на постель какую-то одежду. Постель была оправлена, но, наврное, еще наканун, комнату сегодня не прибирали.

— Вы ожидали, кажется, кого-то другаго?— спросилъ Эшебургъ, садясь.

— Дйствительно,— отвчалъ Удо,— но я, все-таки, очень радъ, что вы оказали мн честь…

— Я не задержу васъ,— отвчалъ профессоръ,— я зашелъ только узнать адресъ Геннига.

— Ахъ, да!— сказалъ Удо.— Я совсмъ забылъ эту исторію, другое у меня въ голов. А потомъ еще это милое дитя! Слава Богу, что оно поправилось. Я уже два раза навдывался сегодня въ вашей гостиниц. Слава Богу!

Все это говорилось торопливо и разсянно. Бдный мальчикъ! Эшебургъ никогда не сердился на него и смотрлъ на его отчаянное ухаживанье за Гильдою какъ на игру, хотя, быть можетъ, и опасную. Но еслибъ списокъ его грховъ былъ еще гораздо длинне, все же жаль видть, какъ молодыя силы легкомысленно истощаются. Помочь было, однако, трудно, не представится ли случай въ теченіе разговора?

Эшебургъ поблагодарилъ молодаго человка за участіе, распространился насчетъ болзни ребенка, коснулся вчерашняго вечера и перечислилъ вс траги-комическіе эпизоды, съ особымъ удовольствіемъ остановившись на шалости Удо, который прочелъ знаменитый монологъ. Говоря такимъ образомъ и не спуская глазъ съ разсяннаго лица молодаго человка, Эшебургъ замтилъ, что его блуждающіе взоры правильно возвращаются къ одной и той же точк. Онъ обернулся какъ бы случайно и вздрогнулъ. Салфетка, оставшаяся отъ завтрака., была брошена на продолговатый, плоскій ящикъ, но не настолько искусно, чтобы скрыть стволъ пистолета. Такъ вотъ въ чемъ дло? Вотъ что значила запертая, медленно отворившаяся дверь, поспшно застегнутый мундиръ? Ужь не пришелъ ли профессоръ кстати? Быть можетъ, опоздать на четверть часа, даже на одну минуту, было опасно?

— Однако, я все болтаю,— продолжалъ онъ,— и, все-таки, не знаю, гд живетъ докторъ Геннигъ.

— Я тоже не знаю,— отвчалъ молодой человкъ.

— Неужели?

— Я не имлъ никакихъ сношеній съ Геннигомъ, и онъ лично мн очень антипатиченъ.

— Вы ничего не теряете въ моемъ уваженіи отъ этого признанія,— отвчалъ Эшебургъ.— Мн придется, однако же, отправиться на поиски этого милаго человка…

Докторъ всталъ, подошелъ къ столу и какъ бы мимоходомъ еще немного сдвинулъ салфетку.

— Какіе славные пистолеты!— замтилъ онъ, протягивая къ нимъ руку.

— Оставьте ихъ, пожалуйста,— торопливо сказалъ Удо.— Они заряжены.

— Жаль,— отвчалъ Эшебургъ.— Придется ихъ разрядить, если, конечно, вы будете такъ любезны и одолжите ихъ намъ на всякій случай. У меня нтъ пистолетовъ, у Оссека тоже, сомнваюсь, чтобы они были у доктора.

— Но, Боже мой!— воскликнулъ Удо,— неужели баронъ хочетъ серьезно драться съ этимъ человкомъ, да еще изъ-за такого вздора? И вы можете это допустить?

Эшебургъ пожалъ плечами.

— Вы знаете, Вольфсбергъ, что въ такомъ дл имешь только обязанности, а Не мннія. Во всякомъ случа, прошу васъ доврить мн эти пистолеты.

И профессоръ захлопнулъ ящикъ, точно впередъ увренный въ согласіи Удо.,

— Я въ большомъ затрудненіи,— запинаясь, началъ тотъ.— Съ величайшимъ удовольствіемъ оказалъ бы я вамъ такую ничтожную услугу, но именно сегодня никакъ не могу… мы уговорились съ майоромъ фонъ-Либе и… съ фонъ-Бинцемъ… стрлять въ цль… понимаете?

Потъ выступилъ у него на лбу.

— Это другое дло,— отвчалъ Эшебургъ.— Жаль, конечно, отъ этого произойдетъ большое замедленіе, а Оссекъ такъ торопится… Кстати, я имю къ вамъ порученіе отъ барона. Если я хорошо понялъ его, вы съ нимъ товарищи по несчастью?

— То-есть какъ?— спросилъ Удо, бросивъ Эшебургу далеко не ласковый взглядъ изъ-подъ приподнятыхъ бровей.

— По игр,— отвчалъ онъ.— Вы еще, конечно, помните слова Виргилія: solamen miseris и т. д. Оссекъ узналъ, что вы проиграли значительную сумму, боле крупную даже, чмъ вамъ, быть можетъ, удобно въ настоящую минуту. Вроятно, онъ смотритъ на васъ, какъ на товарища, помочь которому считаетъ водимъ долгомъ. ‘Мн было бы очень пріятно,— сказалъ онъ,— еслибъ я могъ услужить Вольфсбергу въ благодарность за его вчерашнее рыцарское заступничество’.

Говоря это по возможности беззаботно, Эшебургъ глядлъ, однако, въ сторону, когда онъ обернулся, наконецъ, къ Удо, онъ смутился, увидавъ растерянное выраженіе его лица. Глаза его смотрли неподвижно, губы дрожали, точно молодой человкъ готовился разрыдаться. Онъ схватилъ руку Эшебурга и взволнованнымъ голосомъ сказалъ:

— Я не могу принять этого отъ барона ни въ какомъ случа, это невозможно.

— Я такъ и думалъ,— сказалъ Эшебургъ,— но все же считалъ долгомъ исполнить порученіе. Мое собственное желаніе заключается вотъ въ чемъ: сдлайте мн то одолженіе, въ которомъ вы считаете необходимымъ отказать Оссеку.

— И этого не могу общать!

Эшебургъ выпустилъ его руку.

— Какъ!— воскликнулъ онъ.— Вы не можете сдлать этого только изъ ложнаго чувства чести? Не можете принять маленькой услуги, которую отъ чистаго сердца предлагаютъ вамъ честные люди, и предпочитаете покончить съ своею молодою жизнью, которую обязаны посвятить родин? Не думаете ли вы, что я слпъ и не видалъ, какъ взоръ вашъ ежеминутно переносился къ пистолетамъ, что я не понялъ, почему вы не хотите мн ихъ дать? Я вамъ говорю, что вы должны это сдлать…

Эшебургъ замолкъ. Раздался стукъ въ-дверь, вошелъ кельнеръ и объявилъ, что фрау Реннеръ проситъ къ себ господина фонъ-Вольфсберга, но только сейчасъ. Удо взглянулъ на Эшебурга.

— Идите, пожалуйста,— сказалъ онъ.

— Я сейчасъ приду,— крикнулъ Удо кельнеру, потомъ, обратившись въ Эшебургу, продолжалъ:— Вы подождете, пока я вернусь, не правда ли? Я непремнно долженъ…

— Идите, я подожду,— повторилъ Эшебургъ.

Удо вышелъ изъ комнаты, профессоръ заперъ ящикъ съ пистолетами и положилъ ключъ въ карманъ.

— На всякій случай,— прошепталъ онъ, потомъ открылъ окно и съ удовольствіемъ поглядлъ черезъ садъ отеля и весело журчавшую рку на зеленыя клумбы, окружавшія павильонъ минеральныхъ водъ.— Здсь, по крайней мр, я не опоздалъ,— подумалъ онъ,— ключа я изъ кармана не выпущу. Что затваетъ эта рыжая Цирцея? Наврное, стряпаетъ какой-нибудь адскій напитокъ, чтобы превратить своего добродушнаго брата въ злую пантеру, которая яростно кинется на Оссека. Сожиганіе вдьмъ имло, все-таки, хорошую сторону, жаль только, что по ошибк предпочтеніе оказывали старымъ женщинамъ.

Эшебургъ имлъ достаточно времени, чтобы предаваться размышленіямъ. Наконецъ, онъ услыхалъ шаги въ корридор. Дверь отворилась и вошелъ Удо, но не блдный юноша, котораго онъ только что видлъ, а прежній Удо, съ сверкающими глазами и улыбкою на губахъ. Онъ вынулъ изъ кармана пакетъ съ деньгами и бросилъ его на столъ.

— Это для того, чтобы вы сами убдились,— воскликнулъ онъ.— Сегодня утромъ я предлагалъ триста процентовъ, проклятый жидъ и слушать не хотлъ. А теперь я получилъ деньги даромъ. Но отъ этого я не мене благодаренъ вамъ и Оссеку,

Онъ схватилъ руки Эшебурга и крпко жалъ ихъ.

— Поздравляю,— сказалъ профессоръ.— Нельзя ли узнать причину этой перемны?

— Я и самъ не понимаю,— отвчалъ Удо.— Вчера Поли наотрзъ отказала мн, а теперь просто навязывала мн деньги. Ради этого она даже нарочно выходила со двора и взяла ихъ у своего банкира, т.-е. ей просто хотлось повидать Геннига, и она съ нимъ видлась, онъ узжаетъ сегодня въ десять часовъ. Теперь сестра и встрчаться съ нимъ боле не желаетъ. Слава Богу! Ваше дло, профессоръ, тоже кончено, идите спокойно домой. Оссекъ получитъ письмо отъ Геннига, въ которомъ нашъ пріятель проситъ у него прощенія. Больше этого баронъ требовать не можетъ.

— Все это прекрасно,— сказалъ Эшебургъ,— даже слишкомъ много удачъ заразъ. А теперь общайте мн никогда боле не играть съ Дугласомъ.

— Извольте,— отвчалъ Удо посл непродолжительнаго размышленія, подавая профессору руку.— Еще одно слово.

— Что именно?

— Сестра сказала сейчасъ, что чувствуетъ себя слишкомъ оскорбленною вчерашнимъ вечеромъ и не можетъ продолжать знакомства съ Оссеками. Я готовъ поклясться, что это только предлогъ, но, все равно, я тоже думаю, что будетъ лучше, если Поли оставитъ барона въ поко. Понятно, что и Брель долженъ участвовать въ этомъ отступленіи, и мн кажется, что онъ не заставитъ долго просить себя, Я же ни въ какомъ случа не уйду, т.-е., конечно, если меня хотятъ еще имть въ вашемъ лагер. Замолвите за меня словечко, милйшій профессоръ. Согласны?

— Съ удовольствіемъ, только и нужды въ этомъ никакой не будетъ,— отвчалъ Эшебургъ, уже стоя въ дверяхъ.— А пока я не забылъ, вотъ ключикъ, который я по ошибк опустилъ въ карманъ.

Не успла дверь затвориться, какъ въ комнат раздавалось уже веселое пніе.

Эшебургъ пошелъ домой, улыбаясь. Что за славное утро! Дитя спасено, молодой человкъ избавленъ отъ непоправимой глупости, а Оссекъ отъ опаснаго знакомства. Какъ порадуется Кора!

Глава XVII.

Черезъ нсколько дней, въ красиво убранной комнат баденскаго клуба четверо мужчинъ сидли за дессертомъ, посл холостаго обда. Молчаливый оберъ-кельнеръ осторожно поворачивалъ во льду новую бутылку Шампанскаго, между тмъ какъ дождь ударялъ за спущенными занавсами въ закрытые окна.

— Сегодня ужасная погода!— началъ фонъ-Бинцъ.— Послушайте только!

— Еще не то будетъ!— вздыхая, замтилъ камергеръ.

— Не понимаю, право, какъ это вы придаете такое значеніе нсколькимъ дождливымъ днямъ!— сказалъ майоръ фонъ-Либе.

— Нсколькимъ дождливымъ днямъ!— повторилъ камергеръ.— Хорошо, еслибъ такъ! Но поврьте, майоръ, я знаю эти штуки. Уже сорокъ лтъ провожу я въ Баден осень. Сперва тянется цлый рядъ великолпнйшихъ недль, потомъ съ конца сентября начинается дождь, сначала въ вид опыта, какъ, напримръ, сегодня, пока дней черезъ восемь не обнаружится, что дло не шуточное и что дождь вовсе не иметъ желанія прекратиться. Куда ни взглянешь, всюду дождевые зонтики, музыканты, высоко приподнявъ воротники, играютъ окоченвшими пальцами, между пустыми рядами стульевъ бродятъ, щелкая зубами, какіе-то безумцы, точно духи Оссіана.

— Я шелъ сегодня мимо мста, гд, бывало, игралы въ lawn-tennis,— сказалъ фонъ-Ленгсфельдъ,— тамъ теперь болото, пространство, отведенное для крокета,.превратилось въ озеро…

— А на веранд, кофейной, гд каждый вечеръ возсдали красавицы, можно видть теперь столы, поставленные на бокъ, и опрокинутые мокрые стулья,— прибавилъ совтникъ.

— Ну, да, вдь, дружба двухъ дамъ все равно превратилась съ того самаго четверга, какъ пожаловала сюда баронесса Брель, урожденная Гольде. Она, говорятъ, до безумія ревнива.

— А Брель еще такъ скроменъ!— смясь, замтилъ совтникъ.— Со среды таинственная вилла въ лсу уже отдается внаймы.

— И въ это же время улетучился нкто, обыкновенно вращавшійся вокругъ прекрасной Поли.

— Не врю этимъ сплетнямъ,— сказалъ майоръ.— Этотъ господинъ былъ по моему настоящее пугало, а если тайный совтникъ и не Адонисъ, то, все-таки, нтъ причины до такой степени унижать вкусъ молодой женщины. къ тому же, разрывъ между дамами имлъ совершенно иные мотивы.

— Разскажите же, майоръ.

— Право, не стоитъ. Дло происходило въ послднюю среду у баронессы Оссекъ, скандалъ былъ вызванъ безтактностью Геннига, который безъ вдома фрау Реннеръ прочелъ ея неотдланную трагедію’, да еще посреди весьма нелестныхъ замчаній присутствующихъ, полагавшихъ, что пьеса его. Только одинъ Брель, который, быть можетъ, зналъ, въ чемъ дло, или, какъ истый знатокъ, догадался объ этомъ, заступился за трагедію. По виду все сошло съ рукъ мирно, но, въ душ вс, конечно, были раздражены.

— Прекрасно,— сказалъ фонъ-Ленгсфельдъ,— но почему же Вольфсбергъ сидитъ всякій вечеръ у Осевка?

— Это я могу, кажется, объяснить,— вмшался совтникъ.— Вамъ извстно, что три хорошенькихъ англичаночки постоянно бываютъ теперь у баронессы. Нашъ милый Вольфсбергъ внезапно вкусилъ отъ древа познанія и догадался, что только слпой можетъ смшивать младшую изъ двицъ Суольвель съ ея старшими сестрами. Это не выдумка, я слышалъ это отъ него самого. А когда вслдъ затмъ я сказалъ, что въ жилахъ будущаго поколнія Вольфсберговъ можетъ, пожалуй, оказаться англійская кровь, онъ отвчалъ такою самодовольною улыбкой, которая обыкновенно свойственна людямъ, уже печатающимъ свои свадебные билеты.

— Штейнбахъ тоже считаетъ помолвку Вольфсберга съ маленькою миссъ не только возможною, но и вроятною.

— А позвольте узнать, откуда знаетъ это Штейнбахъ?— спросилъ камергеръ.— Я думалъ, что онъ уже ухалъ, съ нашей пирушки я его боле не встрчалъ.

,— Вы забываете, кажется, поводъ къ этой пирушк,— сказалъ майоръ, лукаво улыбаясь.

— Ршительно не помню.

— То-то, иначе вы бы знали, что нашъ другъ не можетъ такъ легко ухать отсюда, и поняли бы причину, почему онъ такъ безслдно пропалъ.

— Неужели?— удивился фонъ-Л^нгсфельдъ.— Что-жь, я ничего не скажу худаго рро его вкусъ. Съ той поры я присмотрлся къ молодой особ и нахожу ее, если не такою красивой, макъ ея сестра, то весьма интересной.

— Я предлагаю дать Штейнбаху на этому поводу обдъ или ужинъ,— сказалъ камергеръ,— вдь, мы у него еще въ долгу.

— Съ удовольствіемъ! Ршено!— воскликнули совтникъ и фонъ-Ленгсфельдъ.

— Погодите, господа,— прервалъ ихъ майоръ,— вы слишкомъ торопитесь, хотя несомннно, что Штейнбахъ принятъ въ домъ Оссека и очень подружился съ генеральшею и баронессою. Еще бы! Такой женихъ, какъ онъ, богатый, древняго родр, вліятельный членъ парламента! Не слпая же, въ самомъ дл, генеральша, да и баронесса тоже. Въ этомъ отношеніи Штейнбахъ совершенно покоенъ, за то онъ далеко не пользуется расположеніемъ Эшебурга и Оссека, который съ нимъ необыкновенно холоденъ.

— Быть можетъ, онъ просто не въ дух и изливаетъ свою досаду на несчастнаго вздыхателя,— замтилъ фонъ-Ленгсфельдъ.^-Говорятъ, будто Оссекъ проигралъ Дугласу огромную сумму. Это я слышалъ отъ Креля.

— А Крель почему знаетъ?— спросилъ майоръ, качая головой.— Оссекъ, наврное, ему ничего не говорилъ, да и Дугласъ едва ли скажетъ.

— Ну, Дугласъ, быть можетъ, и сказалъ. Во всякомъ случа, они очень близки. Я случайно видлъ ихъ вчера въ саду, они ходили взадъ и впередъ въ такой оживленной бесд, что даже не замтили меня. Признаюсь, я немного удивился, увидавъ ихъ вмст.

— Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго,— сказалъ майоръ.— Брель споконъ вку любилъ оригиналовъ, а чего вамъ оригинальне Дугласа?

— Остается пожелать, чтобы Оссекъ не поплатился за поддержку, которую онъ оказываетъ довольно безцвтной, какъ мн кажется, оригинальности Дугласа.

— А я такъ думаю, что это ему подъ силу. Впрочемъ, супруги подлили между собою милую парочку. Штейнбахъ говорилъ мн, что баронесса проводитъ вс свободные часы у лэди Дугласъ. Это тоже очень оригинальная женщина, никогда не беретъ она въ руки книги или работы, а сидитъ по цлымъ часамъ на диван или подъ окномъ и упорно глядитъ передъ собою, не видя ничего. Если же она разговорится, то обнаруживаетъ много чувства, знанія людей и свта,— результатъ ея странствованій по Европ и, почемъ знать, гд еще. А теперь, господа, наша бутылка опорожнена, сегодня вечеромъ я иду въ первый разъ въ гости въ Оссеку въ качеств наперсника Штейнбаха. И такъ, будьте здоровы.

Глава XVIII.

Смыслъ появленія майора фонъ-Либе въ кругу Осеева не ускользнулъ отъ Эшебурга. Это былъ хорошо разсчитанный маневръ со стороны Штейнбаха. До той поры онъ все еще чувствовалъ себя чужимъ въ гостиной барона, теперь, когда ему самому пришлось ввести туда новаго человка, онъ сразу перешелъ на роль стараго знакомаго. Выборъ помощника былъ весьма искусенъ. Майоръ отлично понялъ положеніе и приспособилъ къ нему свой образъ дйствій. Не оказывая пренебреженія Кор, онъ, все-таки, посвящалъ главное вниманіе генеральш и Гильд, ловко навелъ за чайнымъ столомъ разговоръ на экономическіе и промышленные вопросы и безъ всякаго педантизма обрисовалъ положеніе длъ въ Баден, причемъ выдающеюся фигурой всюду являлся Штейнбахъ, хотя имя его почти не упоминалось. Если бы ловкій стратегъ нсколько лтъ подрядъ изучалъ характеръ Воры, онъ не могъ бы дйствовать лучше. Такая обширная, общеполезная дятельность должна была представиться ей въ лучшемъ свт. Внимательно слдила она за ораторомъ, все чаще перенося свой взоръ на человка, который сдлалъ такъ много и сидлъ такъ скромно, будто рчь шла вовсе не о немъ.

Да, они ловко взялись за дло. Майоръ ровно ничего не преувеличивалъ. Какимъ онъ изображалъ своего друга, такимъ онъ и былъ. Можно ли, въ самомъ дл, ставить Штейнбаху въ вину, что, достигнувъ зенита трудовой жизни, онъ ищетъ себ подругу? Могъ ли онъ сдлать лучшій выборъ? Что, если Кора спроситъ Эшебурга, какъ друга: должна ли я выйти за него? Онъ не можетъ отвтить иначе, какъ ‘съ Богомъ, лучшаго человка ты не легко найдешь!’

‘Увренъ ли ты, что скажешь это?’ — промелькнуло въ его ум.

Эшебургъ, ходившій уже съ полчаса подъ колоннадою минеральныхъ водъ, вдругъ остановился и взглянулъ въ сторону htel d’Angleterre, уголъ котораго виднлся надъ деревьями кургартена. Онъ уже довольно нагулялся, пребываніе на сквозномъ втру было не особенно пріятно, къ тому же, дождь пріостановился и профессоръ могъ теперь пройти домой и сдлать визит Тильд. Однако, посл нкотораго колебанія онъ снова зашагалъ, хотя уже мене торопливо.

‘Не обманывай себя, милый другъ,— продолжалъ онъ свои размышленія.— Никогда не сойдетъ это у тебя съ губъ. Но что можешь ты предложить ей въ замну того будущаго, которое дастъ ей этотъ человкъ?’

Онъ остановился посреди колоннады у самой лстницы, потомъ ршительно спустился по ней. Онъ шелъ не къ Кор, ему было необходимо поговорить съ Тильдою, чтобъ убдиться, врны ли нкоторыя наблюденія, сдланныя имъ за послдніе дни и наполнившія е.то тревогой.

— Баронессу еще нельзя видть, она придетъ черезъ нсколько минутъ,— сказала Лизетта и скрылась въ спальню своей госпожи.

Вскор появилась Тильда въ свжемъ утреннемъ наряд, весело улыбаясь и протягивая Эшебургу руку. Онъ чувствовалъ, какъ вся его суровость таетъ передъ очарованіемъ этой улыбки, блескомъ глазъ, пожатіемъ нжной и, вмст съ тмъ, сильной ручки. Но этою не должно быть!

— Знаете ли вы,— начала она,— что Кора иметъ вс шансы сдлаться вскор счастливою невстой?

Эшебургу показалось страннымъ, что онъ такъ спокойно выслушалъ здсь, въ комнат Тильды, и изъ ея устъ то самое, что въ уединеніи колоннады такъ глубоко волновало его. Испытующій взглядъ, какъ бы случайно брошенный на него молодою женщиной, пока она произносила эти слова, помогъ ему, быть можетъ, сохранить присутствіе духа.

— Неужели вы думали, что я этого не замтилъ? спросилъ онъ.

— Съ мужчинами это бываетъ,— отвчала Тильда,— и тмъ чаще, чмъ ближе они стоятъ къ извстнымъ лицамъ, Я очень рада, впрочемъ, что вы не были слпы, а еще боле радуюсь тому, что опасенія мои и мамы были, очевидно, неосновательны.

— Какія опасенія?

— Пожалуйста, не притворяйтесь такимъ наивнымъ. Разв мы не знаемъ, что Кора — ваша любимица, вашъ недосягаемый идеалъ, и что вы не отдали бы ее никому, такъ какъ никто ея не стоитъ? Это всегда такъ было, а за послднее время намъ еще казалось, что ваша близость съ нею еще боле увеличилась. ‘Желать и не желать одного и того же’,— помните? Еще въ первый вечеръ? Какъ часто думала я съ тхъ поръ, не слдуетъ ли обращаться къ Кор, чтобы узнавать ваши желанія и взгляды, и обратно? Ну, а по моей теоріи, какъ вамъ извстно, друзья, да еще такіе образцовые, какъ вы съ Корою, не могутъ любить другъ друга. Этого мама совсмъ не понимаетъ, да оно и не нужно. Теперь она очень довольна, что все такъ прекрасно устроилось, Я въ первый разъ видла маму счастливою. Когда я выходила замужъ, она была безутшна, это очень лестно для меня и весьма не лестно для Коры, но я не прочь была бы, чтобъ оказалось обратное. Мама находитъ Штейнбаха очень милымъ человкомъ и вполн подходящимъ для Коры, это и мое мнніе. Надо сознаться, что майоръ превосходно сыгралъ свою роль Пилада. Одно только насъ безпокоитъ, именно, какъ…

— Какъ думаетъ объ этомъ сама Кора,— докончилъ начатую фразу Эшебургъ.

— Совершенно врно,— отвчала Тильда,— и никто лучше васъ не можетъ намъ разъяснить этого.

— Я?… Увряю васъ, что Кора ни однимъ намекомъ не открыла мн своихъ чувствъ.

— Какъ будто между вами это нужно! Думать и не думать объ одномъ и томъ же,— это ваши собственныя слова! Вы наврное можете сказать намъ, что думаетъ Кора въ настоящемъ случа.

— Я могу сказать лишь одно, что она поступитъ какъ всегда, т.-е. какъ энергичная, благородная двушка.

— Если вы только это знаете, намъ извстно теперь не боле, чмъ прежде.

— При самой доброй вол ничего не могу прибавить къ этому.

— Знаете ли вы, я очень сомнваюсь въ этой доброй вол и остаюсь при моемъ прежнемъ подозрніи.

— Д глубоко ошибаетесь. Нтъ человка на свт, который такъ искренно желалъ бы Кор полнаго счастья, какъ я.

— Ну, а если этотъ бракъ какъ разъ то счастье, котораго вы должны желать ей, если, наконецъ, это необходимо и для другихъ людей, которыми вы тоже интересуетесь, разв вы не обязаны сдлать все, что можете, чтобы уладить дло?

Эшебургъ внимательно прислушался въ послднимъ словамъ. Они были произнесены совершенно инымъ тономъ, выраженіе лица Гильды, до той поры веселое, даже шаловливое, странно измнилось. Что тутъ кроется? Ужь не здсь ли надо искать объясненія той загадочности, которая окружаетъ несчастіе этого брака?

Онъ сидлъ, глядя на молодую женщину неподвижными, вопрошающими глазами. Тильда на минуту какъ бы призадумалась, потомъ встала, подошла къ письменному столу, отперла его и вынула изъ ящика листъ бумаги:

— Прочтите, пожалуйста.

Онъ взялъ бумагу и сразу узналъ почеркъ Поли.

— ‘Вы едва ли поймете, уважаемая баронесса,— читалъ онъ,— почему, придя въ себя посл тяжкой борьбы, я не ршаюсь подойти къ вамъ съ прежнею сердечностью. Не думайте, чтобы меня такъ глубоко оскорбило маленькое униженіе, которое я испытала вчера. Оно меня едва коснулось. Нчто совершенно иное заставляетъ меня смотрть на добровольное удаленіе отъ васъ, какъ на необходимость. Не спрашивайте меня о причин, если вы ее еще не знаете. Все знать, это значитъ все прощать, а мы охотно прощаемъ тхъ, которые въ заблужденіи сердечномъ не вредили никому, кром себя. Позвольте мн присоединить къ этому признанію просьбу и предостереженіе, внушенныя мн желаніемъ охранить счастье, посягать на которое я никогда не желала и не имла возможности. Мы вооружены противъ вншняго врага, но безсильны противъ заговора въ собственномъ стан, если онъ прикрывается, къ тому же, покровомъ братской любви. Древніе римляне, исторіей которыхъ я такъ много занималась въ послднее время, знали одно изреченіе, позвольте же и мн кончить имъ письмо: Да смотрятъ консулы за тмъ, чтобы государство не потерпло ущерба!’

— Это возмутительно!— воскликнулъ Эшебургъ.

— Не рвите письмо!— сказала Тильда.— Это во всякомъ случа весьма любопытный документъ.

— Документъ!— гнвно повторилъ онъ.— Это не документъ, а жалкая бумажонка, о которую вамъ не слдуетъ и рукъ марать! Это вымыселъ низкой души, желающей мстить за свое уязвленное самолюбіе и, слава Богу, не умющей взяться за дло. Вы должны врить, что отъявленная кокетка, всю свою жизнь игравшая чувствами, священными для другихъ, захотла вдругъ оградить себя отъ избытка своихъ ощущеній. За какихъ же глупцовъ принимаетъ она насъ! Ужь не думаетъ ли она, что вы, не защищаясь, дадите запутать себя въ сть? При этомъ случа долженъ же былъ выплыть наружу неисправимый позоръ, вашъ покрыла она себя нкогда передо мною и Адальбертомъ. Не вытекаетъ ли логически изъ всего этого, что ея новйшій подвигъ ничто иное, какъ низкая и глупая интрига?

Эшебургъ вскочилъ и принялся въ волненіи ходить по комнат. Тильда, стоя у стола, сказала, тономъ, спокойствіе котораго непріятно поразило профессора:

— Вы совершенно напрасно горячитесь, дорогой другъ. Если я дйствительно думала въ теченіе нсколькихъ дней, что между Поли и моимъ мужемъ существуетъ связь, то давно оставила эту мысль. Только не въ этомъ дло. Понятно, что героическое самоотверженіе этой благородной души весьма неискусный вымыселъ, но что скажете вы о содержаніи письма?

— Вы серьезно меня спрашиваете?

— Кажется, шуточнаго тутъ ничего нтъ.

— Этого я никакъ не ожидалъ,— пробормоталъ Эшебургъ.

— Случаются иногда и неожиданности. Отвтьте же, мн на одинъ вопросъ. Говорили вы съ Корою о внезапномъ исчезновеніи Поли и ея свиты изъ нашего кружка?

— Понятно!

— И Кора сказала вамъ, почему, но ея мннію, скрылась Поли?

— Да. Но разв Кора можетъ смотрть на это иначе, чмъ я или всякій, это только не слпъ?

— Это одна уловка, я хочу отвта.

Эшебургь находился въ большомъ затрудненіи. Вопросъ этотъ обсуждался между нимъ и Борою, но только намеками, ему показалось, что двушк извстно что-то, чего она не желаетъ сказать ему.

— Вы молчите!— воскликнула Гильда.— Что-жь? Молчаніе тоже отвтъ. Жаль, что надо этимъ удовлетвориться, а то я узнала бы, быть можетъ, отъ васъ содержаніе длиннаго интимнаго разговора между Дорою и Поли на другой день литературнаго вечера.

— Это невозможно!— воскликнулъ онъ.— Кора, наврное, сказала бы мн объ этомъ.

— Видно, у нея были причины молчать, а что разговоръ происходилъ, это несомннно. Фрау Пультъ видла, какъ об дамы бесдовали между собою съ четверть часа. Ужь не позвать ли старуху?

Теперь настала очередь Тильды ходить взадъ и впередъ въ нервномъ возбужденіи, между тмъ какъ Эшебургь, опираясь о круглый столъ, старался возвратить себ утраченное самообладаніе.

— Хорошо,— сказалъ онъ,— значитъ, Пультъ въ вид исключенія не солгала. Разговоръ дйствительно былъ. Если фактъ этотъ оставался мн неизвстнымъ до послдней минуты, то, конечно, я не зналъ и содержанія бесды. Тмъ не мене, насколько это касается Боры, я берусь воспроизвести разговоръ съ нкоторою вроятностью.

— Я сгораю отъ любопытства!— воскликнула Гильда, опускаясь у рояля, но тотчасъ же опять вскакивая.

— Кора, наврное, сказала слдующее: уйдите вы и вс ваши приближенные, кром вашего милаго брата, изъ того дома, гд вы поселяете только раздоръ. Уйдите добровольно, иначе мы съ Эшебургомъ употребимъ все свое вліяніе, чтобы васъ къ этому принудить. Мы дали себ слово не останавливаться, пока Гильда и Адальбертъ не увидятъ, какъ преступно отталкиваютъ они отъ себя счастье, посланное имъ небомъ, и мы надемся, что они это поймутъ, какъ только научатся распознавать истинныхъ друзей отъ ложныхъ.

— Прекрасно,— отвчала Тильда.— Только дамы, къ которымъ обращаются съ подобными рчами, не остаются обыкновенно въ долгу. Не отвтила ли, быть можетъ, Поли такъ: милое дитя, какъ бы вамъ не обжечь пальчиковъ при этой грандіозной попытк спасенія? Второпяхъ вы можете смшать любовь съ состраданіемъ… вдь, это случается иногда съ самыми умными женщинами… А можетъ случиться и то, что добрый Адальбертъ, но тщеславный, какъ вс мужчины, приметъ ваши благія намренія просто за любовь…— Тильда подошла къ Эшебургу и, глядя ему въ глаза, продолжала:— Поручитесь ли вы, что этого никогда не будетъ? Дадите ли вы честное слово, что этого уже не случилось?

Эшебургъ почувствовалъ, какъ вся кровь отхлынула отъ его лица, но выдержалъ огненный взглядъ Тильды и отвчалъ, насколько могъ, спокойно:

— Всякій въ прав, а иногда даже обязанъ не отвчать на такой вопросъ, предлагать котораго не слдовало.

— Вы сегодня очень ненаходчивы въ своихъ возраженіяхъ,— замтила Тильда.— Они даютъ мн слишкомъ много простора для размышленій. Если Кора отклонитъ предложеніе Штейнбаха, а въ этомъ я уврена, я подумаю, что она длаетъ это, потому, что любитъ Адальберта, а онъ ее…

Съ минуту она какъ бы наслаждалась его смущеніемъ, потомъ снова начала ходить взадъ и впередъ, говоря больше съ собою, чмъ съ Эшебургомъ.

— И что же въ этомъ было бы удивительнаго? Они вполн подходятъ другъ къ другу, именно потому, что ихъ натуры такъ не схожи. Мы съ Адальбертомъ натуры слишкомъ однородныя. Мн слдовало бы выйти за васъ, еслибъ вы этого захотли, иной разъ мн казалось, что у васъ просто духу не хватило. Какъ глупо! Это было бы такъ славно. Жаль! Очень жаль!

— Тильда, Тильда! Ужь не хотите ли вы сдлать насъ всхъ несчастными?— съ ужасомъ воскликнулъ Эшебургъ.

— Сдлать насъ несчастными! Точно этого нтъ на самомъ дл!…

— Слушайте, Тильда, это ужасное предположеніе относительно Боры и Адальберта вызвано въ васъ только письмомъ Поли, или вы уже давно съ нимъ носитесь? Я спрашиваю васъ потому, что это хоть нсколько объяснило бы мн ваши отношенія къ муку.

— Боже мой, какія тутъ еще нужны объясненія? Мы просто другъ друга не любимъ.

— Оставьте въ сторон Адальберта, за его любовь я ручаюсь, но и вы его когда-то любили.

— Значитъ, не люблю теперь.

— Но почему же, ради самого Бога?

Краска вспыхивала на лиц Тильды и снова исчезала съ него, не поднимая глазъ, она спросила, наконецъ, дрожащимъ голосомъ:

— Правда ли, что Адальбертъ любилъ прежде… маму?

— Тильда, да вы сходите съ ума!— съ ужасомъ воскликнулъ Эшебургъ.

— Спасибо,— отвчала она, бгло взглянувъ на него.— Не правда ли, какъ это гадко? Точно наступишь на ядовитую змю, все сердце переворачивается. Однако, я этому врила, вдь, мама была тогда очень красива и немногимъ старше, чмъ я теперь. Къ тому же, ревность ея къ Адальберту всегда казалась мн неестественною, я просто съ ума сходила, когда цлые недли, мсяцы лежала больная, а эта ужасная мысль все глубже укоренялась въ моей голов. Боже мой! какъ я страдала…

Она провела рукой по лбу, дрожа всмъ тломъ. Эшебургъ слъ рядомъ съ нею.

— Бдное дитя!— пробормоталъ онъ.

Тильда улыбнулась блдными губами и сказала:

— Теперь это кончилось, правда, только съ тхъ поръ, какъ мы здсь и я ихъ опять увидала вмст. Не знаю даже, какъ это случилось, точно пелена спала съ моихъ глазъ, я поняла, что Пультъ безсовстно солгала. Я бросила ей это прямо въ лицо, у она покаялась. Не правда ли, вдь, остальное тоже ложь?

— Что хотите вы сказать, Тильда?

— Что Адальбертъ заплатилъ будто бы долги отца и что съ той поры мы жили на его счетъ, а мама съ Корою живутъ еще и теперь? О, Боже мой!

Она прочла отвтъ въ его глазахъ. Закрывъ лицо руками, Тильда откинулась на спинку кресла и судорожно зарыдала.

Эшебургъ сдлалъ нсколько безцльныхъ шаговъ, потомъ ршительно придвинулъ къ ней стулъ и сказалъ:

— Адальбертъ и я поклялись, что эта тайна сойдетъ съ нами въ могилу. Третье лицо, безъ котораго мы не могли обойтись, отецъ теперешняго банкира вашей матери, хранила молчаніе до своей смерти. Скромность четвертаго лица, фрау Пультъ, казалась намъ обезпеченною какъ преданностью, которую она притворно выказывала вашимъ родителямъ и вамъ, такъ и значительными суммами, попадавшими въ ея карманъ. Ненависть къ Адальберту или просто злое сердце сдлали, однако, изъ нея измнницу и отрицаніе съ моей стороны не имло бы теперь никакого смысла. Да, Тильда, вашъ отецъ былъ разоренъ и даже честное имя его подвергалось опасности, отвратить ее было необходимо. Я избавлю васъ отъ подробностей. Довольно вамъ знать, что вс долги были заплачены, текущіе векселя скуплены и капиталъ, будто бы очистившійся отъ ликвидаціи, положенъ у банкира, никто не подозрвалъ правды, даже ваша мать. Она думала, что, приводя въ порядокъ ея дла, мы только исполняли долгъ. Быть можетъ, ей казалось даже, что мы могли бы дйствовать осмотрительне. Но еслибъ очистился слишкомъ значительный капиталъ, это возбудило бы подозрніе, поэтому я и назначилъ умренную сумму, къ великому огорченію Адальберта, который желалъ сдлать гораздо больше. Теперь, Тильда, вы знаете, въ чемъ дло. Не правда ли, все еще поправится… быть можетъ, уже и поправилось?

Онъ наклонился въ ней и взялъ ея руку, молодая женщина не отвчала на его ласковое пожатіе. Глядя передъ собою, она сказала,

— Это никогда не поправится, никогда!

— Вамъ теперь такъ кажется. Завтра вы будете думать иначе.

— Никогда!— повторила она, отнимая у него руку,— Вы говорите, какъ мужчина, который ничего не понимаетъ.

— Я дйствительно не понялъ бы, еслибъ теперь, когда вы избавились отъ страшнаго гнета, вы не вздохнули бы свободне и не старались наверстать того, чего до сихъ поръ лишали себя, хотя и безъ своей вины.

— Легко сказать, наверстать! Разв это возможно? Безъ моей вины! Нтъ, я еще до прізда Пультъ обращалась съ Адальбертомъ не хорошо, была капризна, упряма. Въ большомъ замк, въ огромномъ парк мн было тсно, ему также, его тянуло въ полкъ къ товарищамъ. Счастливы мы были только тогда, когда скакали по лсамъ. Потомъ я слегла и даже очень скоро. Ежечасно твердила я себ: ты, которой всюду было тсно, которая роптала на судьбу, не сдлавшую тебя королевою,— ты превратилась теперь въ небольшую груду батиста и кружевъ, между тмъ какъ онъ бродитъ одинъ въ своихъ охотничьихъ сапогахъ или сидитъ у твоей постели и скучаетъ. А еслибъ я тогда еще знала, какъ дорого заплатилъ онъ за эту груду батиста и кружевъ, я, кажется, сошла бы съ ума. Да я и теперь готова сойти…

Она вдругъ вскочила и, ломая руки, принялась ходить по комнат. Эшебургъ тоже всталъ и печально глядлъ -на несчастнаго ребенка, какимъ она все еще ему казалась.

— Одного не забывайте,— сказалъ онъ.— Адальбертъ васъ любитъ и никогда не переставалъ любить, что бы между вами ни было.

— Онъ долженъ былъ перестать любить меня!— вспылила она, топнувъ ногою,— иначе я презирала бы его. Да я и знаю, что онъ меня не любитъ. Недавно, посл литературнаго вечера, я только что вывдала у Пультъ всю правду, сердце мое переполнилось, мн казалось, что теперь все поправится. Онъ…— Слезы хлынули изъ ея глазъ. Она сердито отерла ихъ.— Онъ правъ. Рабъ, собака продолжаютъ любить даже тхъ, кто ихъ бьетъ. Мужчина, когда съ нимъ дурно обращаются, любитъ другую… Поли, Кору!.. или обихъ, даже трехъ, четырехъ заразъ, не все ли равно?— Она подошла къ доктору и положила руку на его плечо.— Бдный другъ, вотъ вамъ вся моя благодарность. Изъ-за этого-то заботились вы обо мн съ раннихъ лтъ! Знаете что, Эшебургъ, я скажу вамъ нчто очень смшное, но почему бы вамъ и не посмяться посл всего печальнаго, о чемъ мы говорили?.. Знаете ли, я не разъ думала, что вы меня любите… не такъ, какъ другіе Мужчины, на это вы слишкомъ умны. По и у васъ, умныхъ людей, есть сердце и въ часы досуга вы отдаете его какому-нибудь маленькому, глупому существу, и чмъ глупе оно, тмъ лучше. Ахъ, Эшебургъ, глядть на человка и знать, что онъ позволяетъ намъ играть собою только потому, что могъ бы сокрушить насъ однимъ взглядомъ своихъ могучихъ глазъ, разв это не дивное чувство? Не такъ ли, милый, дорогой, единственный другъ мой?

Охвативъ обими руками его шею, она прижала къ его груди ‘свое пылающее лицо и мечтательно глядла на него влажными отъ слезъ глазами.

Съ минуту стоялъ онъ неподвижно подъ вліяніемъ сладостнаго ужаса. Точно молнія озарила передъ нимъ райскую страну его блаженныхъ грезъ и мрачную, опасную пропасть у его ногъ. Какъ бы желая спасти ее и себя отъ этой пропасти, онъ освободился отъ ея рукъ, усадилъ ее въ кресло, сталъ около нея на колна и пробормоталъ дрожащими устами:

— Тильда, милое дитя… прежде… прежде… но не теперь, никогда боле…

Она оттолкнула его отъ себя и, вскочивъ, глядла на него сверкающими глазами.

— Вы любите Кору?

— А еслибъ и такъ?

— Еслибъ! Мн это слово уже надоло. Любите вы ее или нтъ?

— Да.

У него хватило мужества взглянуть въ ея пылающіе глаза, онъ не дрогнулъ даже тогда, когда она зашаталась и смертельная блдность разлилась по ея лицу.

Потомъ онъ, должно быть, все-таки, отвратилъ на минуту взоры. Когда онъ поднялъ глаза, услыхавъ шелестъ платья, онъ видлъ только удаляющуюся фигуру, за которою опускалась портьера.

Онъ кивнулъ ей вслдъ головой и глубоко вздохнулъ:

— Прощай,— прошепталъ онъ.— Такъ нужно было… для меня и для тебя.

Глава XII.

Въ то самое время, пока Эшебургъ еще ходилъ задумчиво подъ колоннадою, Кора тоже вышла изъ гостиницы, чтобы пойти въ лсъ, несмотря на дождь. Но въ ту минуту, когда она поравнялась съ Conversationshaus, началась такая непогода, что ей пришлось искать убжища. Она укрылась сперва подъ колоннами, но, когда дождь настигъ ее и тамъ, перешла въ большую залу и принялась глядть въ окно на опуствшій кургартенъ, гд буря гнула, деревья и разсявала по газону листья. Наконецъ, Кора соскучилась. Никогда не входила она въ читальню одна, сегодня можно сдлать исключеніе. Беззвучно открыла она завшанную стеклянную дверь. Вокругъ продолговатаго стола тсно сидли читающіе, но на диван у стны оказалось нсколько свободныхъ мстъ. Здсь расположилась Кора, взяла со стола первую попавшуюся газету и вскор, повидимому, воя погрузилась въ чтеніе.

Но какъ на усердно слдила она обыкновенно за общественными длами, сегодня она никакъ не могла заинтересоваться статьею о предстоявшихъ выборахъ въ рейхстагъ. Она принялась за статью о Конго, но съ тмъ же самымъ результатомъ. Подъ конецъ она уже только длала видъ, будто читаетъ, мысли ея переносились, къ людямъ и обстоятельствамъ, которые касались ея гораздо ближе, чмъ рейхстагъ или Конго.

Для нея не было никакого сомннія, что любезности Штейнбаха относятся только въ ней. Остались ли бы другія двушки въ ея положеніи равнодушными въ вниманію такого человка? Нтъ, равнодушною она не была! Это доказывалось усиленнымъ біеніемъ ея сердца при воспоминаніи о вчерашнемъ вечер. Или это волненіе было только предвкушеніемъ той минуты, когда онъ дйствительно сдлаетъ предложеніе, а ей придется отвчать отрицательно? Странно! Штейнбахъ такой красивый, во многихъ отношеніяхъ выдающійся человкъ, и, наврное, добрый Почему же содрагается она при мысли быть его женою? Она его не любитъ, это врно. Но она не любитъ и Эшебурга, а, между тмъ, ей легко представить себя его женою, и она не разъ уже это длала. Было ли такое различіе ощущеній въ пользу Эшебурга только слдствіемъ ихъ долголтней близости? Не проистекало ли оно изъ того сознанія, что одинъ знаетъ вс сердечныя тайны другаго? Правда, она скрыла отъ него послдній траги-комическій эпизодъ съ Доли, но это было необходимо, чтобы не выдавать несчастной. Вдь, и Эшебургъ несомннно утаилъ отъ нея разныя обстоятельства, которыя, по словамъ Поли, играли важную роль въ ссор между Адальбертомъ и Геннигомъ.

Вздохъ, вырвавшійся изъ ея груди, заставилъ ея вжливаго сосда отодвинуться съ раскрытою газетой и пробормотать что-то о темнот, не дающей возможности читать. На двор было дйствительно темно, такъ же мрачно было и на душ у Боры. Далеко не исполнилось желаніе Эшебурга, чтобы пребываніе у цлебнаго источника послужило всмъ на пользу! Вышло какъ разъ обратное. Несогласія между Адальбертомъ и Тильдою, страшная ночь, когда ребенокъ былъ въ опасности, разстройство Эшебурга, ея собственная тревога… неужели не будетъ просвта въ этомъ мрак?

Дождь снова забарабанилъ по стекламъ. Въ зал стало такъ темно, что читающіе отложили газеты и, качая головами, глядли на окна. Кора испугалась. Поднявъ глаза, она увидала передъ собою Адальберта. Онъ, наврное, вошелъ лишь за нсколько минутъ передъ тмъ и не замтилъ ее. Теперь, когда ихъ взгляды встртились, онъ съ удивленіемъ кивнулъ ей и слъ рядомъ съ нею. Потомъ подалъ ей руку, и легкая улыбка скользнула по его лицу, не освтивъ, однако, мрачныхъ глазъ.

— Тебя тоже дождь загналъ сюда?

Кора кивнула утвердительно.

— Я былъ въ лсу,— шепнулъ онъ,— и надялся, что и теб вздумается придти туда. Тамъ очень хорошо, только очень сыро.

Двушка приложила палецъ въ губамъ и указала глазами на сосдей, которые начинали волноваться, заслышавъ ихъ шепотъ.

— Пойдемъ въ залу,— сказалъ онъ.

Слова эти были произнесены коротко, повелительно. Кора вздрогнула. Она не привыкла къ этому тону. Съ тяжелымъ сердцемъ вышла она изъ читальни.

Зала была совершенно пуста. Они обошли ее нсколько разъ и остановились, наконецъ, передъ диваномъ, на который Адальбертъ жестомъ пригласилъ Кору ссть. Она повиновалась, съ страннымъ чувствомъ замтивъ, что это то самое мсто, гд они сидли въ первый вечеръ, когда Адальбертъ сдлалъ страшное признаніе, съ той поры тяжело лежавшее у нея на душ. Она еще разъ взглянула въ его мрачное лицо, какъ бы для того, чтобы убдиться, не произошло ли въ немъ перемны въ лучшему, потомъ сказала твердымъ голосомъ, несмотря на усиленное біеніе сердца:

— Мн очень пріятно, что мы здсь столкнулись. Я такъ рдко вижу тебя и никогда не встрчаю одного, а мн хотлось поговорить съ тобою наедин. Правда, ты не особенно охотно выслушаешь то, что я хочу сказать, но этому пособить я не могу.

Онъ поднялъ голову и въ упоръ поглядлъ ей въ глаза.

— Къ чему эти прелюдіи?— сказалъ онъ.— Ты общала Штейнбаху выйти за него замужъ или готовишься это сдлать?— И пока двушка, не ожидавшая этихъ словъ, съ удивленіемъ молчала, онъ продолжалъ:— Ты была, конечно, совершенно права, думая, что это будетъ для меня не радостною встью. Я ненавижу этого человка и впередъ знаю, что возненавижу и тебя, если ты сдлаешься его женою. Немногаго не достаетъ, чтобы я уже теперь тебя ненавидлъ.

Кора покачала головой, грустно улыбаясь.

— Жаль,— сказала она,— но теб придется отказаться отъ этихъ лестныхъ для меня чувствъ. Я не помолвлена съ господиномъ фонъ-Штейнбахомъ и никогда не буду.

Съ сдержаннымъ крикомъ схватилъ онъ ея руку и осыпалъ поцлуями.

— Ради Бога!— прошептала Кора.

Кто-то вошелъ въ эту минуту въ залу, отряхивая дождевой зонтикъ, но не изъ-за присутствія чужаго человка такъ гнвно вырвала она у Оссека руку. Зачмъ дала она ему случай сказать-это? То, что ей нужно сообщить ему, выйдетъ теперь еще непріятне. Все равно.

— Я хотла поговорить съ тобою не о себ, а о теб,— начала она съ напускнымъ равнодушіемъ.— Если ты меня любишь, выслушай меня спокойно. Видишь ли, Адальбертъ, твои отношенія къ Тильд съ каждымъ днемъ ухудшаются.Вы слишкомъ озлоблены другъ противъ друга. Вотъ мой совтъ: разстаньтесь на время, вы оба успокоитесь и, я уврена, къ вамъ вернется прежняя любовь. Нтъ, даже не прежняя, а лучшая, боле глубокая и искренняя. Тильда останется съ нами. Ты же никогда не былъ въ Италіи, позжай туда, ты любишь природу и всегда цнилъ искусство, это тебя разсетъ. Согласись, Адальбертъ. Подумай лучше, что ты болнъ и что я твой врачъ! Скажи сейчасъ да и дай мн руку въ знакъ того, что ты согласенъ хать!

— Ты не кончила?— сказалъ Адальбертъ, взявъ руку двушки и кладя ее обратно на ея колна.

— У меня есть еще одна просьба, но она ни къ чему не поведетъ, если ты откажешь въ первой.

— На всякій случай, въ чемъ же дло?

— Мн хочется, чтобы вы не возвращались боле въ Оссекенъ, а остались въ Берлин, и чтобы ты опять поступилъ на службу. Ты мн самъ говорилъ, что уже слишкомъ старъ, чтобы сдлаться сельскимъ хозяиномъ, да и для Тильды деревенское затишье. невыносимо. Она, вдь, такъ красива, привлекательна, остроумна, да и такъ молода! Дай ей насладиться жизнью еще нсколько лтъ. Она будетъ теб за это благодарна, да и теб самому станетъ весело, глядя на нее. Правду я говорю?

Она сначала безпокоилась, видя, что его лицо не проясняется, потомъ въ пылу рчи перестала обращать вниманіе на выраженіе его физіономіи.

— Этотъ планъ придуманъ тобою?— спросилъ, наконецъ, Адальбертъ тономъ, не сулившимъ ничего добраго.

— А то кмъ же?

— Ты сейчасъ упоминала о врач. Пока ты говорила, мн все казалось, будто я въ самомъ дл слышу голосъ врача.

— Ну, да, мой голосъ, я, вдь, такъ охотно исцлила бы тебя.

— Нтъ, не твой, а чужой.

Кора испуганно посмотрла на его разстроенное лицо. Онъ горько улыбнулся.

— О, я еще не сошелъ съ ума, я отлично умю сопоставлять вопросы. Ты въ самомъ дл не говорила съ Эшебургомъ относительно этого прекраснаго плана?

— А еслибъ я и говорила? Ты знаешь, какъ онъ любитъ тебя и Тильду. Чему ты смешься?

Онъ громко расхохотался. Испуганная двушка на половину приподнялась. Оссекъ прикоснулся въ ея рук.

— Прости,— сказалъ онъ,— но это вышло у тебя ужь слишкомъ наивно. Знаю ли я, что Эшебургъ любитъ Тильду? Конечно, знаю. Право, я еще несовсмъ сошелъ съ ума и даже съ каждымъ днемъ становлюсь все умне. На свт все иметъ причину. Если Тильда меня не любитъ, то только потому, что любитъ Эшебурга. Это очень просто. Нечего смотрть на меня такими испуганными глазами: рано ли, поздно ли, мн надо же было узнать это.

— Это возмутительно съ твоей стороны,— прошептала Кора, между тмъ какъ слезы текли изъ ея неподвижныхъ глазъ.

— Ничуть,— отвчалъ онъ.— Возмутительно глупо, напротивъ, что я такъ поздно догадался. Еще тогда, когда мы сидли здсь въ первый вечеръ, а онъ гулялъ съ нею посаду… О, я готовъ прибить себя за свою глупость!.. И еще подозрвалъ Вольфсберга, этого добраго мальчика! Вдь, я чуть было не вызвалъ его на дуэль. Полюбить Вольфсберга… какой вздоръ! Легкое ухаживанье и дюжина любезныхъ фразъ ничего не значатъ. Но остроумная Гильда и остроумный господинъ профессоръ, это дло другое. Здсь есть чмъ похвастать, можно открыть салонъ, да еще какой!… Явятся ученые люди и будутъ вести умные разговоры, отъ которыхъ такимъ глупымъ людямъ, какъ я, остается только рты развать. хать въ Берлинъ, говоришь ты? Само собою разумется… Но только уже безъ меня. Настолько-то у меня еще хватитъ такта.

Онъ снова расхохотался, но уже не такъ громко, какъ прежде. Въ залу вошли нсколько человкъ въ шляпахъ и начали возиться между инструментами и пюпитрами. Кора была въ отчаяніи. Пока Адальбертъ говорилъ странно-глухимъ, апатичнымъ голосомъ, она содрогалась при мысли, что онъ готовъ сойти съ ума. Боже мой, нтъ ли средства отвратить это ужасное несчастіе теперь, быть можетъ, въ послднюю минуту!

И внезапно, какъ бы по внушенію свыше, съ ея блдныхъ губъ полились ясные, спокойные звуки, къ которымъ она прислушивалась точно въ чужому голосу:

— Ты ошибаешься. Не Тильду любитъ Эшебургъ… а меня., _у Онъ вздрогнулъ, точно пораженный громомъ, и смотрлъ на нее растеряннымъ взглядомъ.

— Это… это онъ сказалъ теб?

— Да.

— А ты? Ты тоже любишь его?

— Да.

— Съ какихъ же поръ, Боже мой, съ какихъ поръ?

— Я всегда его любила, всегда! Иди теперь! Я хочу быть одна. Прошу тебя, или же!

Онъ медленно поднялся, точно вс члены его онмли, и пошелъ черезъ залу къ выходу тяжелою поступью, старика. Двушка продолжала сидть все въ томъ же положеніи, въ которомъ онъ ее покинулъ. Музыканты заняли свои мста и настраивали инструменты. Она ничего не слыхала и съ удивленіемъ взглянула, на капельмейстера, поднявшаго вверхъ свою палочку, когда оркестръ разразился какою-то оглушительною увертюрой.

Кора провела рукой по лбу.

— Онъ никогда не узнаетъ этого,— подумала она.— А если и узнаетъ, сердиться на меня не будетъ. Онъ пойметъ, что я не могла поступить иначе.

Она дослушала пьесу до конца, встала и тихими шагами вышла изъ залы.

Глава XX.

Тильда, оставивъ Эшебурга одного въ гостиной, шатаясь, вошла въ свою спальню, сла у окна и, не сводя глазъ, глядла на дождливое небо, гд въ эту минуту было такъ же мало просвта, какъ и въ ея душ. Нтъ, Адальбертъ не можетъ простить ее теперь, когда она дошла до такой крайности, что предложила Эшебургу свою любовь и была имъ отвергнута. Еслибъ она еще любила его, или Удо, или хоть кого-нибудь, этотъ человкъ имлъ бы тогда на нее что-то врод права, а она на него. Но такъ, не имя оправданія даже въ любви!… О, стыдъ и позоръ! Нтъ другаго исхода, кром смерти.

Еслибъ Адальбертъ и простилъ то, что она сдлала въ порыв безумнаго отчаянія, она сама не въ состояніи простить себ, не можетъ доле жить на его глазахъ. Она должна казаться ему чудовищемъ неблагодарности посл всхъ страшныхъ жертвъ, которыя онъ въ теченіе долгихъ лтъ приносилъ ей самой, ея отцу, матери, Кор. Господи! Вдь, она ничего не знала, а когда Пультъ стала говорить съ ней объ этомъ, не поврила гадкой женщин. Дурному въ ея разсказ она, впрочемъ, поврила, только хорошему нтъ. Зачмъ не сказалъ онъ ей всего этого самъ въ первую минуту ихъ счастья? Быть можетъ, она не увидала бы тогда въ этомъ поступк ничего особеннаго, а только еще больше полюбила бы мужа. Теперь, посл всхъ оскорбленій, которыя онъ перенесъ отъ нея, ей все это кажется только униженіемъ, пожалуй, заслуженнымъ, но, все-таки, нестерпимымъ. Лучше умереть!

Если она умретъ, пройдетъ нкоторое время, ребенку понадобится мать, и Адальбертъ успокоится, онъ не будетъ въ состояніи жениться на Кор, какъ она часто думала въ послдніе дни. Ему, все-таки, жаль будетъ маленькой, глупой Тильды, которая никакъ не хотла быть счастливой и, наконецъ, довела свое упорство до такой крайности. Кора, наврное, доставила бы ему счастье! Тогда и это будетъ невозможно. Придется ему еще разъ, быть можетъ, жениться на недостойной женщин, на какой-нибудь Поли! Такимъ образомъ, и дальнйшее несчастіе его, жизни опять падетъ на ея душу. Неужели нтъ выхода изъ этого положенія, все равно, будетъ ли она продолжать свое позорное существованіе, или покончитъ съ нимъ?

Ахъ, еслибъ былъ хоть одинъ человкъ, которому можно бы доврить свое горе, не съ имъ, чтобы онъ помогъ, а чтобы утшилъ, хотя бы онъ даже сказалъ: да, ты права, жить такъ нельзя!… Тамъ мать… Она ничего не должна знать объ. этомъ, она опять оправдала бы ее изъ слпой ненависти къ Адальберту. Кора? Сознаться ей, что она была права, когда умоляла сестру за нсколько дней передъ тмъ опомниться, пока еще не поздно! Не объ униженіи идетъ теперь рчь… хорошая, любящая Кора облегчила бы ей признаніе. Но говорить съ нею о смерти, какъ объ искупленіи, все-таки, нельзя. Нтъ, и Кор она не можетъ открыться.

Лэди Дугласъ!

Мысль эта озарила ея мрачную душу, какъ солнечный лучъ, прорвавшійся сквозь темныя облака.

Да, это самый подходящій человкъ. Она, безупречная, гордая, молчаливая, пойметъ Тильду. Быть можетъ, она не оцнитъ того счастья, которое Тильда легкомысленно оттолкнула отъ себя. Это недоступно ея спокойной, чистой душ. Но что она не хочетъ доле влачить недостойной жизни, это лэди Дугласъ пойметъ. Услышавъ о ея ршеніи, она кивнетъ своею красивою, гордою головой и подастъ на прощанье стройную, холодную руку. Дугласъ ухалъ сегодня утромъ, Эллиноръ теперь одна.

Тильда съ трудомъ поднялась съ мста, она чувствовала себя разбитой. Подойдя къ зеркалу, она глядла странными, большими глазами на свое поблднвшее, какъ бы состарвшееся и подурнвшее лицо. Еслибъ она была не такъ красива, ей не пришлось бы, быть можетъ, стоять теперь здсь съ видомъ кающейся гршницы. Нтъ, не такою слдуетъ явиться къ лэди Дугласъ. Она должна понять Тильду, не презирать ее. Молодая женщина прижала платокъ къ пылающимъ глазамъ, поправила волосы, закуталась въ шаль и пошла къ комнат Эллиноръ.

Она постучала, но не получила отвта. Это уже не разъ бывало, когда лэди Дугласъ находилась въ спальн, не имвшей выхода въ корридоръ. Тильда вошла въ гостиную, Эллиноръ и въ ней не оказалось. Увренная, что найдетъ ее во второй комнат, баронесса постучала и назвала себя. Но и теперь не раздалось ожидаемаго: войдите. Тильда открыла дверь и замерла на порог, потрясенная представишимся ей зрлищемъ.

Въ небольшой, почти темной спальн, въ которой были безпорядочно разбросаны всевозможные предметы, сидла на краю постели, опустивъ голову, лэди Дугласъ. Голубой утренній капотъ былъ раскрытъ на обнаженной груди, на которую падали всклокоченныя пряди длинныхъ блокурыхъ волосъ. На колнахъ держала она небольшой кинжалъ, *къ нему былъ прикованъ ея неподвижный взоръ. Въ первую минуту испуга Тильда сочла все это за порожденіе собственнаго разстроеннаго воображенія, но страшное видніе было ясно и становилось все ясне подъ блднымъ свтомъ, падавшимъ на несчастную сквозь спущенные занавсы. Однимъ прыжкомъ бросилась къ ней Тильда, вырвала у нея ножъ и далеко закинула его. Испустивъ слабый крикъ, несчастная выпрямилась, медленно отстранила окоченвшими пальцами волосы съ лица и глядла на баронессу тусклыми глазами, очевидно, не узнавая ее.

— Это я,— сказала Тильда, застегивая платье на груди Эллиноръ и стараясь приподнять ее.

Лэди Дугласъ апатически повиновалась. Вдругъ все лицо ея вздрогнуло, трепещущими руками оттолкнула она отъ себя Тильду.

— Не трогайте меня,— пробормотала она.,

Взглядъ ея искалъ на полу ножа.

— Бдная, милая лэди!— сказала Тильда, снова обнимая ее, но она опять высвободилась.

— Не, трогайте меня, не зовите меня лэди. Вы — лэди, ваша сестра, а я нтъ. Я — падшая женщина. Онъ довольно часто повторялъ мн это… не дале какъ сегодня, когда онъ меня ударилъ… вотъ здсь!

Она снова распахнула платье. На плеч съ правой стороны было видно большое красное пятно. Эллиноръ растерянно улыбнулась и сказала:

— Ударъ долженъ былъ быть направленъ въ лицо, только мистеръ Дугласъ поторопился.

Теперь она сама поправила на себ одежду, потомъ упала на постель, закрыла лицо руками и разразилась судорожными рыданьями. Это было все же лучше оцепеннія. Тильда сла на край постели, не находя словъ отъ смущенія, молча положила она къ себ на грудь голову несчастной. Рыданья разршились, наконецъ, слезами.

— Вы такъ добры, я этого не стою, но это въ послдній разъ…

— Пойдемте,— сказала Тильда.

— Не могу.

— Вы должны. Я этого хочу.

Она подняла плачущую женщину съ такою силой, которой сама удивилась, повела ее въ гостиную, усадила [въ уголъ дивана, заперла дверь въ корридоръ, вернулась къ лэди Дугласъ и взяла ее за руку.

— Мы теперь въ полной безопасности. Разскажите же мн все. Я этого хочу.

Тильда замтила впечатлніе, которое производило на несчастную это повелительное слово, и нарочно повторила его. И на этотъ разъ оно было сказано недаромъ. Эллиноръ не посмла отнять у цея своей руки. На стол стоялъ нетронутый завтракъ. Тильда налила чашку кофе и заставила дрожащую женщину ее выпить. Что-то врод самообладанія, если неспокойствія, вернулось къ несчастной.

— Я все хочу знать, слышите, Эллиноръ?— снова начала Тильда.— Или я и этимъ именемъ не должна боле звать васъ?

Эллиноръ кивнула утвердительно головой. Да, это ея имя.

— И какое, хорошее!— одобрительно сказала Тильда.

Пока ея взглядъ покоился на несчастной, казавшейся ей въ безпорядочномъ утреннемъ туалет еще красиве, чмъ когда-либо, она вспомнила свое собственное горе и въ ней исчезли послдніе слды ложной гордости относительно бдной женщины. Она чувствовала только братскія узы несчастія, рыдая бросилась въ объятія лэди Дугласъ и поцловала ее.

— Теперь я могу говорить,— сказала, наконецъ, Эллиноръ.— Меня зовутъ Эллиноръ Мортонъ. Матери я не знала, я была младшею изъ трехъ сестеръ. Отецъ мой, флотскій офицеръ, жилъ съ нами въ Ливерпул. Почти никогда не видала я его трезвымъ. Мы расли безъ всякаго призора. Вс мы были красивы и знали это. Друзья отца, старые и молодые, твердили намъ это достаточно часто. Мои сестры не остались честными двушками, одна изъ нихъ ухала въ Америку съ капитаномъ корабля, другая, къ счастью, умерла. Я тоже не была хорошею двушкой, но я была горда и считала себя слишкомъ важною для капитановъ кораблей, мн хотлось сдлаться лэди. Поэтому я и училась многому, то одна, то случайно у учителей, интересовавшихся мною. Мн было только четырнадцать лтъ, когда онъ въ первый разъ пришелъ къ намъ. Онъ былъ въ то время мичманомъ на военномъ корабл и сразу влюбился въ меня, не его вина, если я тогда же не сдлалась его жертвой. Онъ былъ очень красивъ и клялся мн въ любви. Я врила ему, потому что тоже любила его, но жениться на мн онъ въ то время не могъ. Онъ былъ третьимъ сыномъ лорда Гленмора и вс говорили, что современемъ онъ сдлается адмираломъ. Ждать такъ долго я не желала, я ршила выйти за него, какъ только онъ сдлается лейтенантомъ. Тогда-то, еще въ Ливерпул, онъ вынулъ изъ кошелька у товарища сто фунтовъ. Онъ надялся ихъ отдать, но проигралъ. Ему пришлось покинуть службу. Я была вн себя. Дугласъ меня утшалъ, его братья, говорилъ онъ, хилы, онъ непремнно сдлается лордомъ Гленморомъ. Теперь онъ хотлъ хать въ Индію наживать деньги, чтобы жениться на мн, а до этого времени желалъ поступить не надолго въ какую-нибудь контору въ Манчестер. Попалъ онъ къ мистеру Суольвелю. Старикъ его здсь сразу узналъ, хотя Робертъ и клялся, что онъ другой Дугласъ. Десять лтъ, впрочемъ, уже миновало. Мистеръ Суольвель, вдь, не знаетъ, что длалъ онъ съ той поры, и считаетъ его честнымъ человкомъ. Онъ думаетъ, что мы женаты, и поэтому позволилъ внучкамъ познакомиться со мною. Такой добрый старикъ!

— Позвольте,— сказала Тильда,— теперь я вовсе не могу слдить за вами. О какихъ десяти годахъ говорите вы?

— Простите,— отвчала Эллиноръ.— Попытаюсь разсказать вамъ по порядку эту грустную исторію. Я должна сказать всю правду и не могу щадить Дугласа. Онъ обокралъ мистера Суольвеля на большую сумму или, врне, только хотлъ обокрасть, потому что дло открылось, прежде чмъ онъ усплъ бжать. Старикъ не желалъ сдлать его несчастнымъ на всю жизнь, далъ ему денегъ, веллъ ухать на десять лтъ изъ Англіи и вернуться честнымъ человкомъ. Всего этого я тогда не подозрвала, онъ уврялъ, что узжаетъ для меня, чтобы нажить состояніе и жениться. Сначала онъ писалъ довольно часто, но потомъ письма прекратились. Съ той поры я имла не разъ случай выйти замужъ за богатыхъ купцовъ, но мн хотлось сдлаться леди. Отецъ былъ вн себя, билъ меня, топталъ ногами, наконецъ, онъ умеръ въ блой горячк. У меня не было на свт никого, кром тетки. Я ее не знала, она была замужемъ въ Париж и овдовла за нсколько времени передъ тмъ! Не разъ звала она меня къ себ, теперь снова повторила приглашеніе. Я ршилась хать къ ней…

Молодая женщина склонила голову, голосъ ея понизился до шепота.

— Тетка содержала игорный домъ и всегда имла при себ двухъ, трехъ красивыхъ двушекъ, которыхъ называла племянницами. Она осыпала меня увреніями дружбы и подарками. Нсколько недль эта жизнь мн нравилась, это было, конечно, не то, что я ожидала, но шелковая мебель, ковры, экипажи, молодые, любезные кавалеры,— все же это было лучше ливерпульской трущобы и пьяной компаніи отца. Но продолжалось это не долго. Т же предложенія, которыя я должна была отстранять отъ себя тамъ, преслдовали меня и здсь, только въ иной форм. Я хотла вернуться домой, у меня не было денегъ, да и тетка зорко слдила за мною, хотла броситься въ рку, но я общала Дугласу жить, пока онъ вернется. Тутъ онъ внезапно пріхалъ. Отецъ его умеръ четыре года передъ тмъ, скончался и его второй братъ. Старшій былъ женатъ, но не имлъ дтей и постоянно жилъ на юг, ради своего слабаго здоровья. Но даже еслибъ онъ умеръ, Дугласъ все еще не смлъ бы вернуться въ Англію, оставалось два года изъ десяти. Я совтовала ему написать мистеру Суольвелю и испросить себ свободу, онъ этого не хотлъ, за то общалъ жениться на мн сейчасъ же, хотя бы даже тайно. Однажды онъ явился совершенно разстроенный. Съ нимъ случилась большая непріятность, онъ долженъ былъ сейчасъ же покинуть Парижъ. Хочу ли я хать съ нимъ? Повнчаться мы можемъ и по пути.. Въ ту же ночь мы ухали. Теперь я знаю, почему онъ долженъ былъ бжать. Онъ игралъ фальшиво въ одномъ аристократическомъ клуб и былъ накрытъ. Не правда ли, какъ это ужасно для человка, который долженъ современемъ сдлаться лордомъ Гленморомъ? Въ Париж онъ слылъ подъ именемъ мистера Тэна и никто не зналъ, кто онъ такой. Но здсь, въ Баден, онъ встртилъ человка, который видлъ его тогда въ клуб, полковника Бреля.

— Неужели?— воскликнула Тильда.— Продолжайте, пожалуйста. Куда похали вы потомъ?

— Право, не помню, мы были всюду. Годъ назадъ мы жили въ Неапол. Я сдлалась матерью, ребенокъ умеръ, и я одна проводила его на кладбище. Съ той норы мн было безразлично, женится онъ на мн или нтъ, обращается онъ со мною дурно или хорошо. Онъ постоянно выигрывалъ, когда хотлъ, мы здили изъ одного мста въ другое, и онъ часто мнялъ имя. Передъ свтомъ я считалась его женой. Въ Баден все измнилось, десять лтъ уже миновали и посл перваго объясненія съ мистеромъ Суольвелемъ Дугласъ снова принялъ свое настоящее имя. Изъ Монтр пришли всти, для него неблагопріятныя, лорду Гленмору становилось лучше. Дугласъ иметъ пріятеля при посольств въ Карльсруо, который ничего не знаетъ о его прежней жизни и постоянно снабжаетъ его свдніями. Съ самимъ лордомъ онъ не иметъ никакихъ сношеній. Въ виду полученнаго извстія, онъ счелъ нужнымъ запастись на довольно продолжительный срокъ деньгами. Ему сказали, что баронъ Оссекъ богатъ.

— Адальбертъ!— воскликнула Тильда, вспомнивъ, что говорилъ ей Брель на литературномъ вечер о крупномъ проигрыш мужа.— Какъ могъ полковникъ терпть Дугласа здсь?

— Дугласъ объяснился съ Брелемъ,— продолжала Эллиноръ.— Полковникъ спросилъ его, знавалъ ли онъ въ Париж мистера Тэна. Робертъ отвчалъ отрицательно.

— И вы полагаете, что Брель ему поврилъ?

— Право, не знаю, они видлись только разъ, и у Дугласа не было тогда бороды.

Тильда задумалась. Наврное, полковникъ былъ введенъ въ заблужденіе. Вдь, не захотлъ бы онъ подвергнуть такой опасности стараго пріятеля.

— И мужъ много проигралъ ему?— спросила она.

— Очень много. Мн хотлось предупредить васъ, но я не смла, я должна была оставаться для васъ лэди Дугласъ. Мн хотлось также просить васъ быть добре къ своему мужу, который любитъ васъ и только съ отчаянія проигрываетъ свое состояніе. Вы теперь видите, что значитъ настоящее несчастіе и какъ мужчины могутъ до смерти терзать бдныхъ женщинъ.

— Не говорите постоянно о смерти!— воскликнула Тильда.— Дайте мн слово, что вы будете жить.

Эллиноръ печально покачала головой.

— Могу ли я это сдлать, если онъ выброситъ меня на улицу? Онъ еще сегодня грозилъ этимъ и, наврное, исполнитъ угрозу, когда вернется изъ Барльсруэ лордомъ Гленморомъ.

— Что это значитъ?

— Онъ получилъ депешу отъ своего друга. Мн онъ ее не показалъ, но я уврена, что братъ его или умеръ, или умираетъ.

— И какъ разъ теперь, когда его желанія осуществляются, онъ могъ обращаться съ вами такъ дурно?

— Именно теперь,— съ горькою улыбкой отвчала Эллиноръ.— На что я ему нужна, когда онъ сдлается лордомъ? Онъ женится на настоящей леди, а не на такой, какъ я. Лэди не бьютъ, какъ собакъ.

— Не думайте постоянно объ этомъ дурномъ человк. Вы теперь принадлежите мн. Я буду о васъ заботиться. Сидите здсь спокойно, пока я вернусь. Общайте это мн въ память о вашемъ ребенк.

Большіе, неподвижные глаза Эллиноръ сдлались влажными.

— Общаю,— тихо сказала она, подавая Тильд свою холодную руку.

Глава XXI.

Медленно шла Тильда по корридору, гд уже горли лампы. Казалось, будто какая-то сила овладла ею и толкаетъ впередъ. Наконецъ, баронесса остановилась передъ одною дверью, тутъ ршимость готова была покинуть ее, но только на минуту. Она твердо постучала и, мгновенье спустя, была х уже въ комнат Адальберта.

— Что привело тебя сюда?— спросилъ онъ, подавая ей стулъ.— Ужь не случилось ли чего съ ребенкомъ?

— Нтъ, дло не касается даже и меня.

— Въ этомъ я увренъ,— спокойно отвчалъ онъ.

Бровь хлынула ей въ лицо. Какъ глупо принялась она за дло и даже не сказала правды! Вопросъ касался ея въ значительной степени. Если Адальбертъ не пожалетъ несчастной женщины, онъ не пожалетъ и ея самой. Медлить было нельзя.

Она разсказала безъ всякаго вступленія все, какъ было, сама удивляясь, что такъ хорошо запомнила подробности. Говоря о парижскомъ эпизод, она выпустила имя Креля, смутно чувствуя, что за этимъ скрывается что-то, чего касаться не нужно. Въ заключеніе прибавила, что очень желала бы помочь несчастной, но чувствуетъ, что на можетъ сдлать это одна, и пришла къ нему.

Онъ слушалъ ея разсказъ, ни разу не прервавъ его. Потомъ сказалъ спокойно, капъ будто дло касалось самаго обыденнаго факта:

— Конечно, я долженъ помочь теб. Главное, по моему, не давать ей снова встртиться съ этимъ человкомъ. Ей надо ухать отсюда сейчасъ же.

Онъ взялъ со стола росписаніе поздовъ, просмотрлъ его и снова положилъ на мсто.

— Нтъ,— сказалъ онъ,— этого нельзя. Если она подетъ по желзной дорог, трудно будетъ скрыть отъ него, куда она ухала. Въ гостиниц никто не долженъ знать, что она совсмъ узжаетъ, пусть думаютъ, что она отправляется на прогулку. Я предложилъ бы ей хать въ Герисбахъ, это не далеко, а оттуда есть желзная дорога. Но куда ре днется она потомъ? Въ Берлинъ? Не пойти ли мн посовтоваться съ Эшебургомъ, быть можетъ, онъ…

Оссекъ направился въ двери. Гильда быстро встала.

— Нтъ,— сказала она.— Намъ не нужно третьяго лица, по крайней мр, теперь. Ты да я, мы одни…

Онъ снова обернулся къ ней, глаза ихъ встртились, потомъ оба заразъ потупились.

— Какъ хочешь,— сказалъ онъ нетвердымъ голосомъ.— Быть можетъ, такъ и лучше. Значитъ, не въ Берлинъ. Куда-нибудь въ деревню? Что скажешь ты объ Оссекен?

— Да, да!— воскликнула Гильда.— Тамъ она можетъ остаться, сколько хочетъ. Только есть одно препятствіе: путь длиненъ, а она не знаетъ ни слова по-нмецки… Не позволишь ли ты, чтобы я ей дала Лизетту? Я отлично могу обойтись безъ нея.

— Прекрасно,— отвчалъ Адальбертъ.— Я думалъ о Фридрих, но Лизетта будетъ, конечно, полезне.

— Я непремнно должна проводить Эллиноръ до Гернсбаха,— горячо говорила Гильда,— хотя бы ужь ради того, чтобы ея отъздъ дйствительно походилъ на прогулку. Мы возьмемъ маленькую сумку для блья, конечно, только самаго необходимаго, даже карету наймемъ гд-нибудь по дорог и, возвращаясь вечеромъ домой, я выйду изъ экипажа, не дозжая до гостиницы. Такимъ образомъ, никто не узнаетъ, что Эллиноръ ухала. Ты одобряешь все это?

— Совершенно. Я бы самъ проводилъ васъ, только это было бы ей непріятно. Къ тому же, мн надо же съ Дугласомъ…

— Ради Бога, нтъ!— воскликнула Гильда, протягивая руки.

— Но это необходимо. Долженъ же онъ узнать, въ чемъ дло.

— Такъ возьми кого-нибудь съ собою, Эшебурга или Вольфсберга, а то обоихъ, да, лучше обоихъ.

— Или еще полдюжины? Вдь, ты сана желала, чтобы дло осталось между нами.

Все это онъ говорилъ совершенно спокойно. При послднихъ словахъ онъ улыбнулся такъ добродушно и, вмст съ тмъ, безстрашно, что Тильд захотлось кинуться передъ нимъ на колна и цловать его руки. По ее сдерживало чувство стыдливости и она едва могла пролепетать:

— Спасибо, спасибо отъ всего сердца!

— Не стоитъ,— отвчалъ онъ.— Я сдлалъ бы это для каждаго. А теперь я приготовлю деньги и напишу въ Оссекенъ.

Онъ отвернулся къ столу. Тильда тихо вышла изъ комнаты и, торопливо идя по корридору, осушала полные слезъ глаза, между тмъ какъ на сердц у нея было свтло и радостно.

Насъ спустя, баронесса и лэди Дугласъ вышли изъ гостиницы въ ватерпруфахъ, толстой обуви и простыхъ шляпахъ, какъ требовалось для прогулки въ такую погоду. Пятью минутами поздне, изъ боковой двери выскользнула Лизетта, неся къ прачк дтское блье. Такъ сказала она, по крайней мр, Жану, попавшемуся ей въ корридор, и поручила ему кланяться Фридриху, на случай, если она его вечеромъ не увидитъ.

Было около двухъ часовъ, когда дамы покинули гостиницу. До пяти часовъ, времени прихода позда изъ Барльсруе, никто не замтитъ отсутствія лэди Дугласъ, а относительно Тильды хватятся только ея близкіе. Адальбертъ поручилъ кельнеру доложить генеральш и Кор, что баронесса пошла гулять. За нсколько часовъ передъ тмъ ему было бы трудно не довриться Кор, теперь ему это и въ голову не пришло. Надо было знать все благородство души этой двушки, чтобы не чувствовать стыда при воспоминаніи о томъ, что онъ ей поврилъ. Онъ сердился на себя, сердился и на Кору. Ему казалось, что ей не такъ слдовало встртить его признанія. Какъ низко долженъ былъ онъ пасть, чтобы беззастнчиво обнаружить свое несчастіе передъ взорами третьяго лица, кто бы оно ни было. ‘Ты да я, мы одни!’… Эти слова Тильды раздавались въ его душ, какъ среди ужасовъ битвы раздается трубный звукъ, призывающій къ аттак. Довріе къ себ, къ вождю,— все было потеряно, теперь оно опять обртено, ура!

Прежде всего, надо было раздлаться съ негодяемъ, который могъ такъ терзать беззащитную женщину. Отъ хозяина гостиницы Адальбертъ узналъ, что мистеръ Дугласъ вернется въ пять часовъ.

— Надо бы собственно сказать, лордъ Гленморъ,— прибавилъ онъ,— потому что такъ была подписана депеша, присланная имъ изъ Карльсруэ.

Адальбертъ поблагодарилъ за сообщеніе и пошелъ къ банкиру, на имя котораго давалъ векселя для уплаты проигранныхъ имъ Дугласу суммъ. Ему хотлось узнать, сколько осталось еще неоплаченныхъ векселей, и сличить ихъ съ замтками въ своей записной книг. Разница оказалась въ восемнадцать тысячъ марокъ.

— Вы, вроятно, ошиблись, баронъ,— замтилъ банкиръ.— Вопросъ идетъ только о недосмотр съ вашей стороны или о поддлк со стороны мистера Дугласа. Все же онъ лордъ Гленморъ, подумайте, баронъ.

Банкиръ, шутя, поднесъ вексель къ ламп и вздрогнулъ.

— Что съ вами?

Банкиръ пробормоталъ что-то непонятное и снова принялся разсматривать бумагу, на этотъ разъ уже съ помощью увеличительнаго стекла.

— Ну, что же?— нетерпливо продолжалъ Адальбертъ.

— Вексель поддланъ,— отвтилъ банкиръ.— Съ цифр прибавленъ нуль. Въ этомъ нтъ никакого сомннія, посмотрите сами.

— Оставьте,— отвчалъ Адальбертъ,— мн не нужны никакія доказательства. По этому векселю, по крайней мр, вы не можете удовлетворить этого господина.

— По этому векселю!— воскликнулъ банкиръ дрожа всмъ тломъ.— Не только по этому ни одного гроша не получитъ онъ отъ меня… онъ долженъ возвратить вамъ вс деньги, которыя укралъ у васъ, негодяй. Въ тюрьму его надо.

Съ трудомъ удалось Адальберту успокоить старика и добиться, чтобъ тотъ его выслушалъ. Онъ разъяснилъ ему, что иметъ причины щадить Дугласа ради его жены, близкой пріятельницы баронессы. У дверей конторы, до которой проводилъ его банкиръ, Адальбертъ остановился.

— Кстати,— прибавилъ онъ,— не можете ли вы сообщить мн, какъ сказать по-англійски: ‘вы мошенникъ’?

— You are a scoundrel,— отвчалъ банкиръ.

— Благодарю.

Адальбертъ пробылъ у банкира довольно долго.

— Пятичасовой поздъ уже пришелъ,— сообщилъ хозяинъ.— Милордъ въ своей комнат и очень удивился, узнавъ, что милэди ушла съ баронессою въ три часа и еще не возвращалась. Онъ страшно торопится, потому что узжаетъ въ семь часовъ.

Адальбертъ отвчалъ, что сейчасъ же пойдетъ къ мистеру Дугласу, ему надо поговорить съ нимъ о дл, присутствіе хозяина при этомъ разговор окажется, быть можетъ, полезнымъ. Нельзя ли будетъ въ такомъ случа побезпокоить его? Хозяинъ, хотя и не безъ удивленія, уврилъ барона въ своей полной готовности.

Въ корридор было очень шумно и Адальбертъ не могъ поэтому разслыхать, отвчали ли извнутри на его стукъ, или нтъ. Онъ вошелъ безъ церемоніи. Дугласъ былъ во второй комнат и былъ занятъ укладкою сундуковъ. Оссекъ воспользовался этимъ, чтобы оглядться. Передъ зеркаломъ между окнами горли дв свчи, стна, противу по ложная спальн, не сообщалась дверью съ сосднею комнатой. Что спальня тоже не имла другаго выхода, это Адальбертъ узналъ случайно изъ разговора его жены съ лэди Дугласъ. Значитъ, бгство было невозможно. Оружія нигд не было видно, если же оно находится въ ца половину выдвинутыхъ ящикахъ стола, баронъ преградитъ Дугласу къ нему доступъ.

Адальбертъ громко произнесъ по-французски, какъ всегда говорилъ съ Дугласомъ:

— Имете ли вы свободную минуту, мистеръ Дугласъ?

Въ спальн все притихло. Англичанинъ былъ, вроятно, не одтъ, потому что, отворяя дверь, все еще обдергивалъ на себ сюртукъ. Лицо его было очень разстроено, увидавъ незванаго гостя, онъ тщетно силился вызвать на своихъ губахъ улыбку.

— Боже мой, любезный баронъ, это вы? Я вовсе не узналъ вашего голоса!— воскликнулъ онъ тоже по-французски, идя къ Адальберту съ протянутою рукой.— Что привело васъ ко мн?

Онъ подошелъ на разстояніе двухъ шаговъ и съ удивленіемъ остановился, замтивъ, что Адальбертъ не принимаетъ его руки.

— Сегодня, въ вид исключенія, мн хотлось бы поговорить съ вами по-нмецки. Но, прежде всего, я скажу вамъ четыре слова по-англійски: я научился имъ сейчасъ у своего банкира для того, чтобы вы слышали ихъ на своемъ родномъ язык: You are a scoundrel.

Худощавое лицо Дугласа сдлалось мертвенно-блднымъ, онъ отступилъ на нсколько вершковъ, но только для того, чтобы замахнуться кулакомъ и съ страшною силой ударить противника но лицу. Адальбертъ ожидалъ этого. Отстранивъ ударъ лвою рукой, онъ, мгновенье спустя, схватилъ Дугласа въ объятія, поднялъ его и бросилъ на полъ.

Въ первую минуту баронъ подумалъ, что убилъ его. Дугласъ лежалъ неподвижно, широко раскинувъ руки, полуоткрытые глаза его были тусклы. Но, нагнувшись надъ нимъ, Оссекъ почувствовалъ, что грудь еще слабо подымается. Вскор онъ пришелъ въ себя, съ трудомъ приподнялся на локоть и окинулъ блуждающими взорами комнату, пока, наконецъ, глаза его не остановились на Адальберт съ выраженіемъ ненависти и удивленія. Баронъ, уже успвшій пожалть, что такъ напрягъ силы, помогъ Дугласу встать, подвелъ его къ креслу, подалъ воды и тоже слъ.

Ему хотлось быть умренне на словахъ, чмъ онъ сейчасъ оказался на дл, и по возможности избгать всякихъ оскорбительныхъ выраженій. Что это будетъ не легко, въ этомъ онъ вскор убдился, но, вмст съ тмъ, замтилъ, что говорить надо будетъ меньше, чмъ онъ ожидалъ. Вдаваться въ подробности вовсе не приходилось, достаточно было перечислить факты, которые составляли какъ бы главные этапы преступной жизни этого человка: первую кражу у товарища, вторую у мистера Суольвеля, наконецъ, поддлку векселя.

— Первый случай,— продолжалъ Адальбертъ,— я считаю устарвшимъ, однако, онъ всплыветъ наружу, если вы не признаете двухъ остальныхъ. Чтобъ подтвердить второй фактъ, достаточно призвать сюда мистера Суольвеля. Для третьяго имется документъ у банкира. Теперь все зависитъ отъ того, признаете ли вы мои обвиненія?

Онъ замолкъ. Вмсто отвта, Дугласъ бросилъ ему взглядъ, полный ненависти.

— Принимаю это за согласіе,— продолжалъ баронъ.— Если вы добровольно исполните то, что я хочу вамъ предложить, я не стану посвящать суды въ наши дла. Потрудитесь подписать этотъ документъ, имъ вы отказываетесь отъ всхъ денегъ, которыя я вамъ долженъ по векселямъ. Я пожертвую эту сумму въ присутствіи хозяина гостиницы въ пользу здшнихъ благотворительныхъ учрежденій. Согласны вы?

Онъ всталъ, написалъ оба документа и вернулся съ ними къ столу.

— Вотъ эту бумагу,— сказалъ онъ,— вы потрудитесь подписать. Времени у васъ достаточно и вы можете спокойно просмотрть ее.

Баронъ позвонилъ, веллъ позвать хозяина и подалъ ему вторую бумагу съ просьбой прочесть ее вслухъ.

— Я, Куртъ Адальбертъ, баронъ фонъ-Оссекъ, передаю городу Баденъ-Бадену для его благотворительныхъ учрежденій сумму въ…

Хозяинъ такъ испугался значительности пожертвованія, что выпустилъ изъ рукъ бумагу и поглядлъ сначала на лорда, лотомъ на барона. Лордъ не шевельнулся, баронъ сказалъ спокойно:

— Читайте дальше.

Хозяинъ, запинаясь, прочелъ документъ до конца.

— Спасибо,— сказалъ Адальбертъ.— Я желалъ подписать бумагу въ вашемъ присутствіи.

Онъ подписалъ документъ и передалъ его хозяину съ просьбой отослать въ городской магистратъ.

— Хорошо,— продолжалъ онъ, когда дверь затворилась.— Теперь займемся остальнымъ.

Онъ провелъ рукой по лбу. При воспоминаніи о несчастной женщин негодованіе опять закипло въ немъ. Но онъ далъ себ слово оставаться спокойнымъ и началъ поэтому безъ раздраженія, хотя и слегка вздрагивающимъ голосомъ:

— Дама, бывшая съ вами, отдалась подъ мое покровительство. Она покинула гостиницу нсколько часовъ тому назадъ и направляется теперь въ мсту, гд будетъ въ безопасности. Насколько я васъ знаю, вамъ и въ голову не приходитъ поправить страшное зло, которое вы ей причинили. Она же иметъ лишь одно желаніе — никогда не встрчаться боле съ вами. Я вамъ даю недлю срока для возвращенія на родину, предлы которой прошу васъ никогда боле не покидать. Если же вы попадетесь снова на моемъ пути, я забуду всякое милосердіе. У меня есть сильныя связи въ самыхъ высокихъ кругахъ, и одного моего слова будетъ достаточно, чтобы васъ погубить, хотя вы и лордъ.

Онъ взглянулъ на часы, всталъ и взялъ со стола пальто и шляпу.

— Теперь шесть часовъ. Вы хотли хать въ семь, вещи вашей спутницы находятся въ этихъ сундукахъ, можете располагать ими. Она ушла отъ васъ въ томъ плать, въ которомъ два года тому назадъ имла несчастье довриться вамъ. Будьте здоровы.

Онъ уже почти дошелъ до двери, какъ вдругъ услыхалъ за собою шумъ. Передъ нимъ стоялъ Дугласъ. Худощавое лицо его было совершенно искажено, губы дрожали, онъ тяжело дышалъ и говорилъ хриплымъ голосомъ:

— На этотъ разъ вы выиграли, въ слдующій же разъ…

Бшенство не дало ему договорить. Адальбертъ отвчалъ презрительною улыбкой, сопровождаемой движеніемъ руки. Негодяй немного отстранился и произнесъ уже боле твердо:

— Еще одну минуту. Вы сдлали мн столько добра, что и я не хочу оставаться въ долгу. Предостерегаю же васъ противъ вашего хорошаго пріятеля, полковника. Креля. Хотя вы о немъ и не упомянули, но онъ игралъ важную роль въ моей жизни и присутствовалъ въ Париж при той сцен, на которую вамъ угодно было намекнуть. Если онъ длалъ видъ, будто не узнаетъ меня здсь, то только для того, чтобы имть право спокойно глядть, какъ вы будете разоряться. Онъ меня узналъ такъ же хорошо, какъ и я его. Честное слово.

— Слово такого человка, какъ вы, ничего не значитъ для меня въ сравненіи съ добрымъ именемъ прусскаго офицера. Прочь съ дороги!

Дугласъ хрипло засмялся и голосъ его доносился до Адальберта, когда баронъ былъ уже въ корридор.

— Слава Богу! хоть это за спиною,— пробормоталъ Оссекъ.

Онъ быстро шелъ по корридору, его нагналъ Фридрихъ съ депешею. Адальбертъ распечаталъ ее и прочелъ: ‘Она узжаетъ въ семь часовъ. Остаюсь съ нею до конца. Вернусь тмъ же путемъ. Тильда’.

Онъ не сводилъ глазъ съ бумаги и Фридрихъ замтилъ, какъ дрожали его руки. Наврное, барыня ушла, чтобъ никогда боле не возвращаться, или лишила себя жизни.

— Генеральша проситъ господина барона сейчасъ же пожаловать къ ней,— продолжалъ лакей.— Ихъ очень безпокоятъ баронесса.

Баронъ, попрежнему, не сводилъ глазъ съ депеши, но теперь лицо его уже не было ни испугано, ни печально. Онъ, напротивъ, улыбался и, казалось, не могъ наглядться на депешу.

— Хорошо,— отвчалъ онъ, наконецъ.— Я сейчасъ пойду къ генеральш. Обдать я не буду. Приготовь мн одваться, все что нужно для прогулки, высокіе сапоги и прочее. Ты уже знаешь…

Фридрихъ сказалъ ‘слушаю-съ’ и пошелъ по корридору. Когда онъ повернулъ за уголъ, Адальбертъ осторожно оглянулся, развернулъ телеграмму и прижался губами въ послднему спору.

Глава XXII.

Часы на городской башн били семъ, когда Оссекъ миновалъ послдніе дома и повернулъ въ аллею, которая, перерзавъ гернсбахское шоссе, ведетъ къ подножію горъ. Ночь уже наступала, подъ широкими вершинами каштановъ было почти темно, только слва по временамъ просвчивалъ между деревьями клочекъ неба, на которомъ мрачно вырзывался замокъ, гд одинокій огонекъ сверкалъ подобно звздочк. Адальбертъ надялся, что въ открытомъ пространств будетъ лучше. Темнота была ему пріятна, но дорога въ Гернсбахъ проходила мстами густымъ лсомъ, а отъ недавнихъ дождей пострадало, наврное, даже шоссе. Къ счастью, дождь нсколько пріостановился, полный мсяцъ уже почти взошелъ и теперь скрывался только за горами.

‘Если извощичьи лошади и не походятъ на рысаковъ,— размышлялъ, Адальбертъ,— положиться на нихъ здсь, въ горахъ, можно лучше, чмъ на породистыхъ коней, да и кучера знаютъ свое дло. Не попадетъ же Гильда непремнно на какого-нибудь стараго хрыча врод того, который возилъ насъ недавно въ Ибургъ, или на дерзкаго молодца…’

Баронъ внезапно остановился. А что, если Гильда попала на того негодяя, съ которымъ въ первый же день они здили въ замокъ, гд онъ напился пьянымъ? И вдругъ она теперь съ нимъ одна въ темномъ лсу! Зачмъ допустилъ онъ это? Надо было послать съ нею хоть Фридриха.

Оссекъ торопливо продолжалъ путь. Выйдя изъ аллеи, онъ подошелъ къ мосту, перекинутому черезъ потокъ, перескавшій здсь шоссе. Обыкновенно едва замтный, онъ сегодня бурлилъ съ особенною силой. Адальбертъ съ минуту глядлъ внизъ, упиваясь шумомъ и ревомъ воды. Ему казалось, будто клокочетъ его собственная сила, только внизу было темно, а въ его душ свтло и радостно. Ему хотлось громко ликовать. Онъ снялъ шляпу, сильнымъ голосомъ крикнулъ: ура! снова надвинулъ шляпу на глаза и кинулся дале въ темноту, точно шелъ противъ врага.

Да, онъ дйствительно идетъ противъ врага, самаго лютаго, столько мсяцевъ отравлявшаго ему жизнь. А, между тмъ, это былъ лишь одинъ призракъ, простая фантасмагорія, сложившаяся изъ его собственной нершительности и обидчивости. Человкъ, всегда знавшій, чего хочетъ, превратился вдругъ въ робкаго, неловкаго мальчишку. И къ нему-то должна была чувствовать уваженіе женщина съ такими умными главками, съ такою головкой, въ которой всегда бродятъ самыя неожиданныя фантазіи! Гд было ей взять уваженіе, а безъ этого нтъ и любви. Что же удивительнаго, еслибъ она привязалась къ Вольфсбергу или къ Эшебургу? Это настоящій человкъ, такой же хорошій, какъ и Кора! ‘Подумать только, что я чуть было не объяснился ей сегодня въ любви,— промелькнуло въ ум барона.— А любилъ я ее такъ же мало, какъ можетъ вода течь вверхъ по гор. Ей все хочется бжать внизъ, внизъ…’

Адальбертъ прислъ на камень. Наврное, пройдетъ съ полчаса, прежде чмъ экипажъ появится внизу у лса, а потомъ медленно взберется по крутому подъему. Ему не придется громко окликать кучера, это не спускъ. Но, конечно, безъ нкотораго испуга для Гильды не обойдется. А потомъ…

Да, что же потомъ? Увренъ ли онъ, что она ему обрадуется? Что такое случилось? Отчего онъ такъ радъ свиданію? Что произошло между ними? Она вошла къ нему въ комнату, попросила помочь бдной женщин, и онъ общалъ это сдлать. Ни одного слова.любви не было сказано. Она не кинулась ему на шею, даже не подала руки. А, тмъ не мене…

Тмъ не мене, что бы ни нашептывалъ ему разсудокъ, сердце, такъ сильно бившееся въ его груди, лучше знаетъ, въ чемъ дло. Она не пришла бы къ нему, еслибъ не думала, что онъ пойметъ чувства несчастной женщины, что онъ можетъ справиться съ негодяемъ, который сдлалъ ей столько зла. Гильда останется имъ довольна, онъ недурно исполнилъ свою задачу.

Адальбертъ старался ясно представить себ, какъ она сидла у него въ комнат и глядла на него своими большими, энергическими глазами. Но если отдльныя черты и вырисовывались передъ нимъ во мрак, всей картины онъ никакъ не могъ представить себ. Ничего не подлаешь, надо дождаться, чтобы Гильда сама пріхала, а это можетъ случиться ежеминутно. Зачмъ сидитъ онъ тутъ праздно? Въ это время онъ усплъ бы уже пробжать полдороги до Гернсбаха.

Онъ вскочилъ и сдлалъ нсколько шаговъ, потомъ вдругъ испуганно остановился. Боже, что онъ натворилъ? Гд были его мысли? Онъ идетъ по старой гернсбахской дорог, давно -уже оставленной изъ-за ея крутизны. Новый путь проходитъ чрезъ Лихтенталь. Можно ли сдлать такую глупость? Гильда вернется въ гостиницу задолго до него и некому будетъ ее принять посл утомительной дороги. А онъ-то бжалъ темною ночью, чтобы сдлать ей сюрпризъ, сказать, какъ безпредльно онъ ее любитъ, спросить, можетъ ли она снова любить его хоть немножко…

Онъ опустился на камень, дрожа отъ холода, котораго не ощущалъ до той поры. Ему хотлось плакать, какъ ребенку.

Вдругъ онъ вздрогнулъ. Вдали сверкнули дв яркія точки, он становятся все свтле. За ними движется темная масса. Нтъ никакого сомннія! Это карета съ фонарями!

Адальбертъ не чувствовалъ въ себ силы двинуться. Все ближе подходитъ темная масса. Теперь онъ можетъ уже различить человка на козлахъ, запыхавшихся лошадей.

— Кто идетъ?— крикнулъ кучеръ, внезапно увидавъ около экипажа высокую, темную фигуру.

— Вы изъ Гернсбаха?— грубо спрашиваетъ фигура.

Кучеръ такъ растерялся, что не могъ сразу отвчать. Онъ взялъ тяжелую рукоятку бича,— не такъ-то легко справится съ нимъ мошенникъ!

Но мнимый разбойникъ стоитъ уже около кареты и открываетъ дверцу. Слышится громкій крикъ дамы. Кучеръ высвобождается изъ-подъ одяла, которымъ былъ окутанъ, становится одною ногой на колесо и такъ и замираетъ, пораженный представившимся ему зрлищемъ. Дама выпрыгнула изъ кареты, бросилась въ объятія незнакомца, повисла на его ше, плакала, рыдала, цловала его. Темная фигура тоже плачетъ и ликуетъ, беретъ даму на руки, какъ ребенка, несетъ ее въ карету и, стоя на подножк, кричитъ кучеру: ‘пошелъ!’ но уже не тмъ голосомъ, какъ прежде, а такимъ, въ которомъ слышится общаніе двадцати марокъ на водку.

Дверца захлопнулась.

— Впередъ!— понукаетъ лошадей кучеръ и громко щелкаетъ бичемъ.— Хорошо, что сегодня нельзя было хать новою дорогой изъ-за опаснаго моста,— думаетъ онъ.— Долго бы пришлось ждать здсь барину.

Глава XXIII.

Внезапное исчезновеніе мистера Дугласа и его красивой жены вызвало меньше толковъ,, чмъ можно было ожидать. Поговаривали, правда, будто онъ не лордъ, а шуллеръ, и будто даже имя его не Дугласъ, а Туэнъ. Распространеніе этого слуха приписывали Крелю. Но его показанія не разсяли мрака. Онъ знавалъ въ Париж шуллера, называвшагося Теномъ, и замтилъ, правда, нкоторое сходство между нимъ и лордомъ Гленноромъ. Но по бглому сходству нельзя же заподозрить джентльмена. Лучше всего спросить Оссека, по словамъ хозяина гостиницы, онъ имлъ съ Дугласомъ длинное объясненіе въ день его отъзда, а не то обратиться въ Вольфсбергу, который тоже вышелъ изъ рукъ лорда немного общипаннымъ.

— Оставьте меня въ поко,— отвчалъ Удо.— Мн, право, некогда. Денегъ своихъ я, все-таки, назадъ не получу. Да и чортъ съ ними. У меня теперь въ голов дла поважне. Могу я разсчитывать на васъ въ субботу?

Субботняя экскурсія въ Ибургъ сдлалась у молодаго человка настоящею ide fixe, если принять въ соображеніе, что наступила уже пятница, дождь все еще лилъ, какъ изъ ведра, а барометръ стоялъ на бур, можно было отнести это предпріятіе въ числу небезопасныхъ. Друзья Удо качали головами, когда онъ по цлымъ часамъ выстаивалъ передъ барометромъ или держалъ пари, что въ субботу будетъ прелестнйшая погода и вс повеселятся, какъ никогда.

Поздка въ Ибургъ была ршеннымъ дломъ, по крайней мр, для Вольфсберга. Немало толковъ возбуждалъ вопросъ, чмъ покроетъ онъ весьма крупные расходы, такъ какъ поговаривали о цлыхъ фурахъ съ състными припасами и винами, направлявшихся по размокшимъ дорогамъ въ Ибургъ, о громадномъ, роскошномъ шатр, который будетъ раскинуть надъ дворомъ замка, и о многихъ другихъ, еще боле грандіозныхъ сюрпризахъ.

На вс эти вопросы молва вскор нашла удовлетворительный отвтъ. Вольфсбергъ только организаторъ экспедиціи, расходы же принялъ на себя Штейнбахъ. Теперь оставалось выяснить, какой интересъ представляла для положительнаго Штейнбаха вся эта затя молодаго офицера.

Какія надежды окрыляли Вольфсберга, не было тайною ни для кого. Вс знали, что это его послдняя аттака противъ сердца третьей миссъ Суольвель. Отпускъ его кончится въ понедльникъ, по воскреснымъ днямъ, какъ извстно, отдыхаетъ вся Англія. Суббота была поэтому ршительнымъ днемъ, а экскурсія на Ибургъ играла роль Ватерлоо или Аустерлица.

Понять такую открытую игру, какую велъ Вольфсбергъ, было не трудно. Но кому удастся заглянуть въ планы сдержаннаго Штейнбаха? Съ того дня, когда въ ресторан кургартена онъ провозгласилъ одну молодую двушку царицею всхъ баденскихъ дамъ, прошло, правда, немало времени. Никогда не называлъ онъ боле ея имени, но даже майоръ фонъ-Либе не отрицалъ, что Штейнбахъ сдлался своимъ человкомъ въ ея семь. Вс единодушно согласились, что шансы у него, должно быть, хорошіе, потому что онъ слишкомъ уменъ, чтобы затрачивать нсколько тысячъ марокъ для того, чтобы доставить удовольствіе Вольфсбергу, а самому получить отказъ при бенгальскомъ освщеніи.

— Ну, относительно отказа въ этой форм я уже съ третьяго дня покоенъ,— проворчалъ Штейнбахъ, когда Удо передалъ ему, не безъ смущенія, это изреченіе клубныхъ мудрецовъ.

— Не смотрите на дло слишкомъ трагически,— утшалъ его молодой человкъ’:

— Вамъ хорошо говорить, васъ ждетъ удача, а еслибъ даже и нтъ, найдется другая двушка. Старый холостякъ не длаетъ такихъ глупостей дважды. Что бы вамъ раньше предостеречь меня!

— Такихъ женщинъ, какъ фрейлейнъ Кора, я не понимаю,— отвчалъ Удо.— Что касается меня, я скоре подумалъ бы объясниться въ любви Венер Милосской, и, право, не знаю, какого человка можетъ полюбить такая двушка.

— Ну, а я такъ теперь знаю,— отвчалъ Штейнбахъ.— Но поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ. Приметъ ваша сестра участіе въ экскурсіи? А Брель? Добились ли вы чего-нибудь отъ Оссека?

— Скверное дло,— отвчалъ Удо.— Сестра и Брель пробивъ экскурсіи, но зять, какъ и слдуетъ кабинетному человку, вырвавшемуся на свободу, только ею и бредитъ. Что остава, лось Поли длать, какъ не просить меня помирить ее съ Оссеками? А Брель? Боже мой! У него никогда не было воли, а тутъ еще его Роза во что бы то ни стало хочетъ быть на прогулк, иначе грозится развестись съ нимъ. Противъ этого Брель ничего бы не имлъ, еслибъ только милліоны остались въ его карман. Ergo, ему пришлось просить меня помочь его сближенію съ Оссеками. Надо сказать, что они отнеслись къ моему порученію удивительно хорошо. Однако, послушайте только, какой опять пошелъ дождь! Это даже очень хорошо. У насъ еще остается двадцать два часа. Если будетъ такъ лить въ теченіе всего времени, на неб не уцлетъ ни одной капли влаги. А, все-таки, я лучше сбгаю посмотрть на гигрометръ. Мн казалось, что онъ повысился на полградуса.

Что Удо Вольфсбергъ очарователенъ, съ этимъ соглашались даже его враги, но, чтобы онъ умлъ, колдовать, этого не утверждали никогда самые искренніе его друзья. Когда вс проснулись въ субботу, не оставалось, однако, мста для иного предположенія. Восемь дней длилась непогода, ночью пронеслась надъ долиною буря и, когда настало утро, солнце разливало съ голубаго неба на обновленную землю золотистые лучи.

Да, былъ чудный день. Даже Эшебургъ долженъ былъ противъ воли согласиться съ этимъ, пока онъ одвался для прогулки, ради которой на половину выложилъ уже готовые сундуки. Онъ непремнно хотлъ ухать сегодня, но Адальбертъ и Гильда такъ настоятельно просили его прибавить еще одинъ денекъ, не портить имъ удовольствія. Хорошо удовольствіе! Для нихъ, конечно, да! Они ходятъ теперь, потупивъ глаза, точно желая скрыть отъ міра свое новое счастье, какъ будто выраженіе ихъ лицъ не говоритъ ясно: мы блаженствуемъ! Радуйтесь же и вы!

‘О, еслибъ это было для всхъ такъ просто!— подумалъ Эшебургъ.— Но для меня? Для нея?’

Онъ подошелъ къ окну и взглянулъ сквозь тюлевые занавсы на противуположное, тоже завшанное окно. Боже мой, чмъ все это кончится? Мало того, что онъ, желая образумить Тильду, чуть не назвалъ себя женихомъ Коры, надо же было и ей попасть на несчастную мысль отрезвить Адальберта такою же ложью! Отчаянное положеніе! Это понимаетъ, наврное, и она. Стала ли бы она иначе избгать его цлыхъ три дня? А онъ еще согласился остаться! ‘Не лги,— промелькнуло въ его ум.— Ты хотлъ хать потому только, что ждалъ со дня на_день ея помолвки съ Штейнбахомъ, и остался, когда Адальбертъ шепнулъ теб, что она ему отказала’.

Въ дверяхъ показалось торжественное лицо мистера Суольвеля, облеченнаго въ черный фракъ и ослпительно блое блье. Въ первый разъ старикъ оказывалъ Эшебургу такую честь, причина должна быть немаловажная. Вдь, не затмъ же облекся онъ во фракъ и влзъ на четвертый этажъ, чтобы сообщить профессору, что погода прекрасная, что жить наверху гораздо здорове, чмъ внизу, и что ему очень пріятно бесдовать съ человкомъ, такъ хорошо говорящимъ по-англійски!

Все это было, конечно, только вступленіемъ. Старикъ остановился, торжественно откашлялся и продолжалъ:

— Я человкъ старый и простой, происхожу я отъ предковъ тоже простыхъ и очень живучихъ. Только одинъ бдный сынъ мой, отецъ моихъ внучекъ, является въ этомъ случа исключеніемъ: онъ умеръ сорока лтъ. Это воля Божія. Въ остальномъ онъ имлъ т же принципы, какъ и вс мы, Суольвели. Мы убжденные либералы, при Стюартахъ троихъ изъ насъ обезглавили, за то одинъ изъ моихъ предковъ засдалъ въ томъ суд, который приговорилъ къ смерти Карла I. Я нарочно останавливаюсь на этихъ подробностяхъ, чтобы отстранить всякое подозрніе, будто мы можемъ желать втереться въ знать. Честь простаго гражданина не хуже чести аристократа,— таковы суольвельскіе принципы.

Старикъ откашлялся и, глядя прямо въ глаза Эшебургу, шепнулъ:

— Поручикъ Вольфсбергъ любитъ мою внучку Кэтъ.

Эшебургъ отвчалъ наклоненіемъ головы.

— И Кэтъ любитъ его. Молодые люди признались мн во всемъ и просятъ моего согласія.

— Въ которомъ вы имъ, конечно, не откажете.

— Вотъ тутъ-то мы и приближаемся къ главному пункту. Вы теперь знаете мои принципы. Несмотря на свое знатное происхожденіе, Вольфсбергъ отлично могъ бы быть шуллеромъ и негодяемъ. Но даже отъ тни подобнаго подозрнія его охраняетъ знакомство съ такимъ ученымъ, какъ вы, дружба Оссека и его супруги. Но дло идетъ не объ однихъ только нравственныхъ свойствахъ. Я уже имлъ честь доложить вамъ, что Суольвели очень живучая семья, мы привыкли рано вставать и рано ложиться,— словомъ, мы люди здоровые. Я не имю нрава вводить въ семью хилаго человка. Понимаете?

— Полагаю, что такъ,— отвчалъ Эшебургъ.— Чтобы Вольфсбергъ имлъ привычку рано вставать, въ этомъ я сильно сомнваюсь уже потому, что онъ проявляетъ несомннное желаніе ложиться спать какъ можно поздне. Тмъ не мене, могу уврить васъ, что я считаю его однимъ изъ здоровйшихъ людей на свт.

— Спасибо, тысячу разъ спасибо!— воскликнулъ старикъ, потрясая об руки Эшебурга.— Если говорите это вы, человкъ съ европейскою извстностью, то а доволенъ, вся семья моя должна быть довольна, даже женихъ Эднеи, Фредерикъ Суодьвель, человкъ очень критическаго ума. Я его нарочно выписалъ изъ Манчестера, онъ прідетъ сегодня, а то Эдии было бы грустно оставаться одною въ такой день. Три внучки, вс три невсты, и женихи налицо, какова шутка? Чисто суольвельская!

Старикъ дружески потрясъ Эшебургу руку, потомъ направился къ двери съ тою же торжественностью, какъ и вошелъ.

Эшебургъ долго глядлъ ему вслдъ.

‘Всегда практичны,— пробормоталъ онъ.— Этимъ англичане превосходятъ насъ. На моемъ мст онъ бы уже давно зналъ, въ чемъ дло, и избавилъ бы и себя, и ее отъ многихъ тяжелыхъ минутъ’.

Вздыхая, принялся онъ одваться, проклиная судьбу, которая сдлала его нершительнымъ.

Тмъ временемъ Кора окончила свой туалетъ, надла шляпку и сидла теперь на диван, опираясь головою на руку и не ршаясь еще спуститься. Въ эту минуту торопливо вбжала Тильда.

— Давно пора!— кричала она.— Экипажъ уже поданъ. Эшебургъ детъ съ Вольфсбергомъ и Штейнбахомъ. Но что съ тобою? У тебя заплаканы глаза.

— Ничего,— отвчала Кора, отворачиваясь.— Пойдемъ.

— Они могутъ еще немного подождать,— сказала Гильда.— Кора!

— Что?

— У тебя есть что-то на сердц. Не подлишься ли ты этимъ со мною? Видишь ли, мы теперь съ Адальбертомъ такъ счастливы, только одна ты не весела. Ужь не жалешь ли ты, что отказала Штейнбаху?

— Нтъ.

— Слава Богу! Впрочемъ, я уже это знала, т.-е. я хочу сказать, догадываюсь объ этомъ съ той поры… съ той поры, какъ… ну, все равно. Вдь, это не можетъ долго оставаться тайною! Адальбертъ сказалъ мн, что ты любишь Эшебурга, а онъ тебя, и что вы въ этомъ другъ другу признались.

— Это неправда!— горячо воскликнула Кора.

Гильда улыбнулась.

— О, да!— сказала она.— Я слышала это отъ самого Эшебурга.

— Посл того какъ онъ объяснился съ Адальбертомъ?

— Нтъ. Какъ разъ въ ту минуту, когда ты говорила съ мужемъ. Я это отлично разочла.

Кора сидла неподвижно. Это не можетъ такъ остаться, ей необходимо объясниться съ Эшебургомъ. Сегодня же она сдлаетъ это.

— Дай срокъ,— сказала она,— ты все узнаешь. А до той поры ни слова Адальберту.

Она услыхала его торопливые шаги. Онъ открылъ дверь и громко крикнулъ:

— Дти, давно ужь пора! Ждутъ только насъ!

Глава XXIV.

Даже самые старые жители Бадена не помнили такого блестящаго позда: двадцать два экипажа, запряженные прекрасными лошадьми съ высокими красными султанами на головахъ, двинулись въ путь, шляпы у кучеровъ были украшены еловыми втками. Впереди хали музыканты.

Какъ хорошъ былъ сегодня лсъ! Его краса произвела впечатлніе даже на сердце Коры, которая чувствовала, какъ тяжелая ноша, давившая ея грудь, становилась все легче. Это, вдь, въ послдній разъ! Потомъ снова начнется старая жизнь, безъ обязанностей, безъ правъ, рядомъ съ матерью, которая теперь подъ вліяніемъ Тильды точно переродилась и ласковостью и вниманіемъ старается поправить то, что въ теченіе столькихъ лтъ обострялось. Нтъ, эта пустая жизнь не можетъ боле продолжаться. Кора энергически повторитъ свои попытки найти себ дятельность. Не сдлаться ли ей сестрою милосердія? Эшебургъ могъ бы ей помочь въ этомъ. Она сильна и здорова.

Глубоко вздохнувъ, двушка оглянулась. Поздъ въ эту минуту остановился. Кое-кто изъ мужчинъ подошли къ экипажу, съ ними и Штейнбахъ. Не пожелаютъ ли дамы выйти? Подъемъ очень крутъ. Тильда тотчасъ выпрыгнула вмст съ Адальбертомъ, Кора сослалась на усталость, чтобы остаться. Она рада была избгнуть прогулки съ Штейпбахомъ.

Добрый, великодушный человкъ! Кора хорошо знала исторію этой экспедиціи. Мысль о ней зародилась въ голов самого Штейнбаха. Ибургъ долгіе годы принадлежалъ его семь, его собственныя владнія и теперь еще разстилаются у подножія замка. Онъ вызвался показать мстность своимъ знакомымъ, но Кора отлично знала, что онъ думалъ только о ней. Потомъ, когда, вслдствіе его нетерпнія, ршительное слово сказалось слишкомъ рано, онъ не отступился отъ экскурсіи, а остался ея покровителемъ, нарочно выдвинувъ впередъ Удо.

Зналъ ли Эшебургъ о предложеніи Штейнбаха? Этого бы еще, не доставало! А, между тмъ, это очень вроятно. Адальберту все извстно, теперь они опять очень близки съ профессоромъ. Ужь не думаетъ ли Эшебургъ, что она отклонила сватовство Штейнбаха ради него? А тутъ еще Тильда забрала себ въ голову ускорить развязку. Боже мой! неужели никогда не кончится эта ужасная поздка?

Снова экипажи остановились, пшеходы начали усаживаться. Теперь кареты быстро катились по ровной дорог и, наконецъ, остановились, передъ воротами замка, превращенными въ тріумфальную арку, здсь ихъ привтствовала вторая половина оркестра, посланная впередъ.

Какъ это случилось, Кора и сама не знала, но она первая вошла на дворъ замка подъ руку съ Штейнбахомъ, во глав длиннаго шествія, выстроившагося по команд Удо. Впереди выступали музыканты, изо всхъ силъ играя свадебный маршъ изъ Лоэнгрина. Это не была насмшка, Кора слишкомъ хорошо знала рыцарскій духъ Штейнбаха, тмъ не мене, ей показалось это ироніею, тяжкимъ сномъ, отъ котораго она мучительно старается пробудиться.

Потомъ ей вдругъ стало досадно на вялость, мшавшую ей веселиться тамъ, гд всмъ весело. Она попросила Удо принести ей изъ буфета стаканъ шампанскаго и, къ великому наслажденію Гильды, осушила его залпомъ, за нимъ второй. Жизнь превеселая вещь и относиться къ ней трагически — глупо. Зачмъ Кор разыгрывать добродтельную героиню съ бдною Поли, которая уже три раза робко просила позволенія представить ей ‘своего Реннера’, сгоравшаго желаніемъ познакомиться съ нею? Дйствительно, тайный совтникъ съ своимъ краснымъ носомъ, рыжею бородой и волосами, казалось, пылалъ.

— Вы знаете доктора Геннига?— сразу началъ онъ.— Прекрасный молодой человкъ! И такого ученаго выпустилъ изъ рукъ берлинскій университетъ. Но Реннеръ покажетъ имъ, кто у нихъ хозяинъ. Слышишь, Поли?

Видимо, очарованный Борою, онъ позволилъ Штейнбаху, желавшему показать двушк видъ съ балкона, похитить ее только подъ тмъ условіемъ, чтобы и его взяли съ собою. За ними послдовали многіе другіе, въ первомъ ряду фрау Роза Брель и ея мамаша, которыя желали быть всюду, гд можно было что-нибудь видть или слышать. ‘Господинъ фонъ Штейнбахъ такъ прекрасно разсказываетъ!… Страсбургскаго собора нельзя сегодня разглядть? Какъ жаль! А это крошечное мстечко вдали — Штейнбахское помстье? И вы оттуда родомъ? Слышишь, Роза?’ — ‘Значитъ, основатель собора вашъ предокъ? Боже, какъ интересно! Слышишь, мама?’

Это было какъ разъ то мсто, куда Штейнбаху хотлось прежде привести Кору, чтобы показать ей свою прекрасную родину, богатое наслдіе отцовъ, и потомъ сказать: хочешь ли ты раздлить все это со мною?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какимъ образомъ очутилась Кора за ужиномъ рядомъ съ Эшебургомъ, она сама не знала. Онъ, вроятно, только что пришелъ, его нигд не было видно до того времени. Ужь не искалъ ли онъ философскаго камня? Напрасно! Жить весело изо дня въ день, вотъ главное, единственно-разумное. Не правда ли, Адальбертъ? Не правда ли, Гильда?

— Этого я не отрицаю, Кора. Если мы съ Тильдою можемъ подтвердить это отъ чистаго сердца, кому обязаны мы этимъ, какъ не теб съ Эшебургомъ? Если вы хотите сдлать насъ совсмъ счастливыми, признайтесь другъ другу передъ нами въ томъ, что каждый изъ васъ сказалъ намъ поочереди. Эшебургъ, другъ, неужели ты станешь медлить тамъ, гд дло идетъ о твоемъ собственномъ счастьи и о счастьи другаго человка?…

Адальбертъ не могъ продолжать. За столомъ, гд сидлъ мистеръ Суольвель съ внучками и ихъ женихами, поднялся шумъ. Старикъ всталъ и, не запинаясь, съ большимъ достоинствомъ произнесъ по-англійски:

— Милостивыя государыни и милостивые государи! Имю честь возвстить всмъ, кого это событіе можетъ интересовать,— а я надюсь, что такихъ людей немало въ нашемъ обществ,— помолвку моей внучки Кэтъ съ поручикомъ Удо Вольфсбергомъ.

— Ура!— кричитъ Фредъ Суольвель.

И ура раздается отовсюду. Вс вскочили съ мстъ, обступили почтеннаго старика и три обрученныхъ парочки, между тмъ какъ музыканты играютъ тушъ, который повторяетъ эхо горъ.

Вс вернулись къ своимъ мстамъ. Кора тоже сла и, потупивъ взоры, съ тревогою вспомнила послднія слова Адальберта. Вдругъ она слышитъ за собою его голосъ, наклонившись надъ нею, онъ шепчетъ ей и Эшебургу, молча сидвшему около нея:

— Дти, если вы не смялись надъ нами… Ко мн пристаютъ со всхъ сторонъ… это ужь ни для кого не тайна… Эшебургъ, имю я право?

Кровь застыла въ жилахъ Коры. Прошла секунда, показавшаяся ей вчностью, она взглянула вскользь на профессора, увидала его лицо, говорившее: да! И вдругъ надъ ея склоненною головой раздался громкій голосъ Адальберта, заставившій стихнуть шумъ:

— Милостивыя государыни и милостивые государи! Счастье рдко приходитъ одно. Имю честь представить вамъ еще одну обрученную чету: фрейлейнъ Кору фонъ-Рембергъ и профессора Эшебурга!

Дрожа, встаетъ Кора и какъ бы въ туман проносятся передъ нею поздравленья и пожеланья.

Точно во сн сцена смняется сценой, картина картиной… оживленные танцы въ шатр, гд только что ужинали, длинное шествіе мужчинъ, женщинъ, дтей въ народныхъ костюмахъ, они несутъ снопы, плоды, цвты и раздаютъ ихъ присутствующимъ, потомъ испуганно разбгаются при появленіи фантастически одтой группы цыганъ, начавшихъ свою дикую пляску подъ звуки цимбалъ и гитаръ. Ихъ разгоняетъ, въ свою очередь, отрядъ, вооруженный мечами и аллебардами, онъ вышелъ изъ замка очистить мсто для факельщиковъ, которые выстраиваются шпалерами, чтобы пропустить гостей въ экипажамъ,, ожидавшимъ ихъ на ярко освщенной площадк.

Поздъ тронулся и долго вс дутъ рысью. Внезапно раздается команда: стой! Начинается крутой подъемъ. Пшкомъ взойдешь лучше, ночь такъ дивно хороша, можно ли долго усидть на мст посл такого веселья? Кто желаетъ оставаться, въ экипажахъ, пусть остается, только на перекрестк надо всмъ опять сойтись. Понятно! Кому охота бжать пшкомъ до Бадена! И такъ, впередъ и до свиданія.

Кора тоже вышла одна изъ первыхъ, счастливая, что можетъ избавиться отъ баронессы Крель и ея матери, всю дорогу въ униссонъ бранившихъ полковника, какъ онъ ни просилъ ихъ уняться въ присутствіи посторонней дамы. Кора помнитъ, что попала въ это ужасное общество, спасаясь отъ Адальберта и Гильды. Теперь, никмъ не замченная, она скрылась подъ густою тнью деревьевъ. Слава Богу! она одна. Она не вернется къ остальнымъ и, дойдя до дому, спрячется въ своей темной каморк и выплачется… счастливая невста!

Она сдлала нсколько шаговъ по тропинк, какъ вдругъ услыхала шорохъ. Испуганно остановилась она. Идти назадъ — поздно, бжать — было бы безуміемъ, звать на помощь — кто же ее услышитъ?

Внезапно страхъ покинулъ ее, хотя сердце сильно билось, а сама она дрожала. Если онъ чувствуетъ къ ней хоть искру любви, это долженъ непремнно быть онъ!

И онъ стоитъ передъ нею.

— Это я, милая Кора. Я васъ испугалъ, но мн тоже хотлось уйти отъ всхъ. Надо же намъ, наконецъ, объясниться.

Кора не въ состояніи была отвчать, а только взяла протянутую руку и пожала ее. Они стояли нсколько времени неподвижно, глядя другъ на друга, потомъ Эшебургъ свелъ двушку внизъ по крутому склону. Когда они дошли до боле ровнаго мста, она потихоньку отняла у него руку.

Они сдлали еще нсколько шаговъ, наконецъ, Эшебургъ началъ глухимъ голосомъ:

— Фрейлейнъ Кора, милая Кора, мы попали съ вами въ необыкновенно странное положеніе… Какъ это случилось, намъ обоимъ хорошо извстно. Чтобы спасти отъ бды двухъ любимыхъ людей, мы все боле запутывались сами, пока, наконецъ, не желая казаться обманщиками, мы очутились въ необходимости признать и передъ свтомъ то, что, все-таки, остается ложью.

Онъ остановился, ожидая отвта. Тропинка сдлалась круче и двушка снова взяла его руку. Онъ продолжалъ:

— Намъ предстоитъ задача, ршить которую трудно. Въ особенности тяжело ляжетъ она на васъ. Я имю работу, эту утшительницу во многихъ сердечныхъ невзгодахъ. Заблуждаться мы не должны, Кора, разршить дло однимъ ударомъ нельзя. Нкоторое время надо будетъ выносить эту роль. Я постараюсь облегчить вамъ ее по возможности. Не правда ли, Кора, столько такта вы ждете отъ такаго ученаго медвдя, какъ я?

Все это должно было звучать весело, но низкій, обыкновенно благозвучный голосъ былъ суровъ, и рука, все еще сжимавшая пальцы двушки, странно дрожала. На узкой тропинк, пролегавшей между густою стной елей, было совершенно темно, только въ конц, точно въ открытую дверь, врывался блдный свтъ луны, озаряя ущелье, гд журчалъ ручеекъ. Казалось, будто Эшебургу хочется сказать въ темнот то, что еще оставалось не досказаннымъ, онъ замедлилъ шагъ и продолжалъ голосомъ, который теперь дрожалъ такъ же, какъ и его рука:

— Пройдутъ недли, быть можетъ, мсяцы, не радостные, тяжелые, но- все же пройдутъ. Настанетъ день, когда мы объявимъ всмъ, что ошиблись, приняли дружбу за любовь, и люди удивятся, какъ разсудительныя существа могутъ быть иногда глупы! Я постараюсь сдлать что-нибудь по своей наук, чтобы доказать свту, что хоть съ этой стороны я еще не совсмъ оставленъ Богомъ. Вы же, милая Кора…

Они дошли до конца тропинка и стояли теперь, глядя другъ на друга влажными глазами:

— Вы найдете мужа не такого, какого вы стоите, я такого не знаю, да полагаю, что такого и быть не можетъ… а все же человка хорошаго, боле подходящаго къ вамъ годами и…

Она не дала ему договорить. Вырвавъ у него руку, она обняла его шею и прижалась губами къ его губамъ. Потомъ голова ея опустилась на его грудь.

— Ты меня не прогонишь, не правда ли? Теперь это уже не ложь, я могу сказать всему свту: я люблю его! Тебя! тебя! Милый, хорошій! Ты меня любишь? Скажи же, что любишь!

— Я люблю тебя и всегда любилъ, только не зналъ, что это была любовь. Милая, какъ билось мое сердце сегодня, когда Адальбертъ обратился къ намъ съ вопросомъ, и возможность, что ты скажешь: нтъ, висла надо мною, какъ мечъ! Какъ билось оно сейчасъ, когда я опять лгалъ, притворяясь, будто могу жить безъ тебя, и боясь, что ты повришь мн на слово.

— Ты это думалъ? А я-то чуть не умерла отъ страха, какъ бы ты не вообразилъ, что меня принудили сказать то, въ чемъ я никогда не призналась бы добровольно. Скажи, вдь, ты и ‘самъ никогда бы не сознался въ этомъ по доброй вол?

— Быть можетъ, милая. Скажемъ же спасибо тмъ, которые отъ полноты чувствъ чуть было другъ друга не возненавидли. Благодаря имъ, мы прозрли и увидали въ своемъ сердц источникъ любви, журчанье его мы уже давно слышали, только не обращали на него вниманія.

Она снова поцловала его,

— Дай мн напиться,— сказала она потомъ и опустилась на колна у края ручья.— О, какъ хорошо! Напейся и ты! Помнишь ли, ты желалъ еще въ первое утро, чтобы пребываніе здсь послужило намъ всмъ на пользу? Твое желаніе сбылось. Мы вс нашли здсь силу, мужество, ясность духа, и т счастливцы внизу, и мы, которые блаженствуемъ здсь въ лсу.

Пока говорила Кора, раздалась чудная мелодія: ‘О, широкія долины, о, горныя вершины!’ Съ шоссе созывали запоздавшихъ. Но здсь наверху казалось, будто лсные нимфы и эльфы поютъ дивную псню, не земную, таинственную, какъ лунный свтъ, и, вмст съ тмъ, знакомую и ласковую, какъ дтскій лепетъ ручья.

И съ сердцемъ, полнымъ блаженства, котораго нельзя выразить словами, они прислушивались къ звукамъ, призывавшимъ ихъ назадъ въ міръ, онъ уже не казался имъ теперь такимъ нестройнымъ, рука объ руку спустились они по тропинк къ своимъ друзьямъ, сопровождаемые лепетомъ ручья…

А. В.

‘Русская Мысль’, NoNo 11—12, 1885

У ЦЛЕБНАГО ИСТОЧНИКА.

(AN DER HEILQUELLE).

Романъ Фридриха Шпильгагена.

Глава I.

ГЛАВА II.

Глава III.

Глава IV.

Глава V.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII.

Глава IX.

Глава X.

Глава XI.

Глава XII.

Глава XIII.

Глава XIV.

Глава XV.

Глава XVI.

Глава XVII.

Глава XVIII.

Глава XII.

Глава XX.

Глава XXI.

Глава XXII.

Глава XXIII.

Глава XXIV.

Читайте также: