Съ полчаса она усердно шила, потомъ вдругъ опустила работу на колни и глубоко вздохнула, ея вздохъ окончился улыбкой.
— Боже мой, Кэте,— мысленно сказала она себ, — какъ ты глупа! у него, просто, много дла. Что за бда, что мы въ послдній вечеръ немножко поссорились, неужели же можно сомнваться въ томъ, что онъ…
Кэте не кончила мысленно начатой фразы, ея лицо стало очень серьезно, она взяла книгу, лежавшую подл рабочей корзины, и начала читать, однако, черезъ нсколько минутъ замтила, что ничего не поняла изъ прочитаннаго и, захлопнувъ книгу, съ досадой пробормотала:
— Я и дйствительно слишкомъ глупа.
Кэте задумалась, опершись подбородкомъ на руку, потомъ подняла глаза на небо. На запад стояло нсколько красныхъ облаковъ. Кэте положила книгу въ рабочую корзину и вышла изъ бесдки на длинную широкую дорожку, которая вела къ дому, ее встртила Мале.
— Я хотла спросить, фрейлейнъ, когда вашъ батюшка вернется домой?
— Не знаю, онъ сказалъ, что прідетъ довольно поздно.
— Будемъ ждать его?
— Г-нъ Брунновъ дома?
— Онъ у лсничаго Любенова. Это тоже далеко.
— Тогда, во всякомъ случа, подождемъ. Возьми это, Мале, и поставь ко мн въ комнату или въ гостиную.
— Что же мы будемъ кушать, фрейлейнъ?
— Все равно.
Мале повернулась и подумала: ‘Когда въ голов любовь, остальное все равно’.
Кэте снова углубилась въ садъ. Она прошла до его конца, миновала длинный узкій питомникъ, прилегавшій къ лсу, отъ котораго его отдляли заборъ и ровъ. Кэте вынула изъ кармана ключъ, отперла калитку, снова старательно заперла ее за собою, перешла по мостику черезъ ровъ и очутилась на прозжей дорог. Молодая двушка взглянула налво, увидла, что на дорог по обыкновенію никого нтъ, и пошла въ правую сторону.
— Сюда лучше,— прошептала она и тихо, весело засмялась.
Кого хотла она обмануть? Себя? Но это вдь было бы слишкомъ нелпо!
Дорога была здсь не хуже и не лучше чмъ проложенная въ другую сторону, только именно въ этомъ направленіи стоялъ большой дубъ, отъ котораго открывается видъ на все пространство до Мелленгофа.
— Дальше не зачмъ видть,— вскрикнула она громко и весело и вдругъ испугалась, вправо отъ дороги что-то сильно зашумло въ втвяхъ и захлопало крыльями, съ ели поднялась большая птица и улетла въ лсъ. Врно это была сова или ворона.
Вчера вечеромъ отецъ сказалъ г-ну Бруннову: ‘Хищники снова появились’.
Она стала думать о кандидат въ лсничіе.
Сперва она такъ хорошо ладила съ нимъ, даже Гансъ говорилъ: Это дйствительно славный малый, и онъ былъ правъ, Брунновъ вжливъ, услужливъ, каждую минуту аккомпанировать готовъ ей на фортепіано или идти съ Гансомъ на охоту.
— Папа говоритъ: онъ не свтило, но до этого мн дла нтъ, да я и не думаю объ этомъ. Вотъ только его глупая влюбленность! Что ему не скажешь, самые пустяки, онъ сейчасъ или покраснетъ или поблднетъ. А этотъ ужасный cornet- piston! Правда, онъ трубитъ только въ лсу мотивъ псни ‘Храни тебя Боже! Это было бы слишкомъ хорошо!’ Но вдь онъ играетъ этотъ мотивъ дв недли каждый вечеръ! Слава Богу, хоть Гансъ-то не смотритъ серьезно на его ухаживаніе. Вотъ двушки въ кухн — он ужасны! Вчера вечеромъ он положительно визжали отъ смха. Какъ ему не стыдно такъ выдавать себя! Относительно насъ съ Гансомъ, конечно, еще никто ничего не замтилъ, какъ удивится папа. Вдь ему не придется все-таки узнать, то-есть…
Она остановилась и задумчиво опустила глаза на дорогу, большой зеленый жукъ пробирался между травой.
— Можетъ быть, папа уже замтилъ? Все послднее время онъ былъ очень молчаливъ и не такъ ласковъ съ Гансомъ. Нтъ, конечно, я опять выдумываю новыя тревоги. Можетъ-ли онъ сердиться за что-либо на Ганса!
Зеленый жукъ убжалъ. Послышалось легкое цоконье, блка, собиравшаяся взобраться на вершину елки, повисла на тонкой втк и смотрла на двушку, нагнувъ голову.
Кэте улыбнулась ей.— Это хорошій признакъ! Вдь блки — ея любимицы, которыхъ папа щадитъ только ради нея!
— Боже мой, онъ такъ добръ ко мн, онъ длаетъ все, чего я ни захочу. Неужели же мой Гансъ не выпроситъ меня у него? Нтъ, это невозможно!
Она снова взглянула вверхъ, зврька уже не было въ втвяхъ, красный свтъ заката обливалъ вершину ели, внизу уже сильно стемнло. ‘Пора идти домой’.
Однако, выходъ изъ лса былъ такъ близко, а изъ-за деревьевъ, стоявшихъ точно ворота, прорывался такой яркій свтъ, что двушка пошла не назадъ, а впередъ и черезъ нсколько минутъ лсъ окончился. Кэте миновала поляну и взбжала на довольно крутой обнаженный холмъ, на вершин котораго стоялъ старый дубъ, а подл него скамейка, бывшая любимымъ мстомъ отдыха молодой двушки.
Прежде всего Кэте отыскала глазами замокъ, свой замокъ. Онъ бллъ среди моря зелени, окружавшаго его парка. Кэте прикрыла глаза рукой, чтобы защитить ихъ отъ солнца, которое висло совсмъ низко надъ горизонтомъ. Косые лучи ложились на дальнюю равнину и Кэте почти ничего не могла различить на ней. Но вскор сіяніе и блескъ померкли на лугу, подъ холмомъ остался только розовый отсвтъ, взглядъ Кэте скользнулъ по равнин, по длинному, еще не сжатому, овсянному полю, и остановился на огромномъ пространств пшеницы, доходившей до блой стны мелленгофскаго парка. Своими зоркими глазами Кэте различила сложенные снопы, телги и рабочихъ. Гансъ побился объ заклад съ папа, что къ его возвращенію все будетъ сжато и свезено.— Папа говорилъ, что это невозможно и, конечно, выиграетъ пари: вонъ еще сколько на пол сноповъ, несмотря на то, что главный управляющій Венгакъ, очевидно, прислалъ вс телги и всхъ людей и самъ пріхалъ верхомъ надсматривать за работами.
Вдругъ Кэте приподнялась со скамейки, пристально всматриваясь вдаль напряженнымъ взглядомъ. Вмсто одного наздника она увидла двухъ, до сихъ поръ одного изъ нихъ скрывала телга. Ея сердце забилось. Смшно! Когда идетъ такая жаркая работа, да еще въ отсутствіи хозяина, понятно, что вмсто одного управляющаго, прідутъ два. Можетъ быть, кто-либо изъ сосдей захотлъ посмотрть на жатву? Право, смшно!
Но она не смялась и встала совсмъ. Ея сердце забилось еще сильне, когда она увидла, что одинъ изъ всадниковъ пустилъ лошадь въ галопъ (она ршила, что онъ детъ въ галопъ, потому что лошадь двигалась страшно быстро).
Наздникъ приближался къ ней, вотъ онъ уже выхалъ изъ сноповъ и скачетъ по направленію къ дорог, которая идетъ изъ Мёлленгофа къ лсу, а черезъ лсъ къ ней. Онъ свернулъ на дорогу въ лсъ… скачетъ по прежнему скоро, за нимъ поднимается цлый столбъ пыли.
Это наврно Гансъ!
Она сбжала съ холма на мостикъ, который связывалъ полевую дорогу съ лсной, переходя черезъ широкую пограничную канаву. Только добжала она до мостика, какъ и всадникъ подъхалъ совсмъ близко. Черезъ нсколько мгновеній онъ остановилъ вороного, соскочилъ съ сдла, перебросилъ поводки черезъ голову лошади, продлъ руку въ нихъ и подошелъ къ Кэте съ протянутыми руками.
— Кэте, милая!
— Безумный Гансъ! Можно-ли такъ скакать!
— Да вдь я увидалъ тебя.
— И узналъ?
— Я увидалъ свтлую точку, ктоже могъ быть здсь, кром тебя?
— Я и, правда, только точка въ сравненіи съ тобой.
Она счастливо улыбалась и ласково смотрла на высокую фигуру. Тоже улыбаясь, онъ нагнулся близко къ ея лицу. Съ какимъ удовольствіемъ поцловалъ бы Гансъ ея красныя губки, но онъ не смлъ и только упивался блескомъ улыбающихся темныхъ глазъ.
— Ты для меня все на свт, Кэте!
— Какъ это ты опять здсь?
— Мн такъ хотлось видть тебя.
— А мн тебя. Ахъ, Гансъ, эти два дня мн приходили въ голову такія мрачныя мысли. Мн казалось, что ты меня больше не любишь.
— Дорогая, позволь сказать теб, что это безуміе.
— Конечно, но папа! Мн не нравится его лицо съ нкоторыхъ поръ. Мн кажется, онъ знаетъ или подозрваетъ, что происходитъ между нами.
— Я тоже это думаю.
— И говоришь такъ спокойно?
— Да, дорогая, надо же ему узнать, т. е. отъ насъ самихъ. И… и… я ему написалъ.
— Что ты сдлалъ?
— Написалъ ему изъ дому и отправилъ письмо съ Павломъ.
— Папа въ Грюнвальд.
— Значитъ, онъ получитъ письмо, когда вернется домой. Ты разсердилась, моя дорогая?
— Нтъ, Гансъ, но я всегда думала, что ты…
— Лично переговоришь съ папа, и ты права: это слдовало бы сдлать и я такъ и хотлъ поступить, но, дорогая, я буду говорить откровенно: ты знаешь, какъ я люблю твоего отца, какъ безгранично уважаю его. Это само собой разумется. Онъ замнилъ мн отца, онъ мн другъ, всегда былъ моимъ образцомъ, идеаломъ, я безгранично уважаю его… это, конечно, не могло бы помшать мн. Только видишь-ли, дитя, я и такъ обязанъ ему почти всмъ, а теперь мн пришлось бы сказать ему: отдай мн еще послднее, самое лучшее, единственное, къ чему привязано твое одинокое сердце — твою Кэте. Сказать это ему прямо, глядя въ его печальные глаза! Видишь, Кэте, мн было легче ему написать и завтра, когда я пріду за его согласіемъ, не придется слишкомъ долго разсказывать ему обо всемъ.
Молодой человкъ говорилъ живо, убдительно, Кэте слушала молча и только нсколько разъ задумчиво взглянула на него. Онъ замолчалъ, она глубоко вздохнула и проговорила:
— Мн все равно, Гансъ. Ну, а теперь прощай, давно пора.
— Я не пущу тебя одну, ночью, черезъ темный лсъ.
— Что со мной сдлается! Тутъ такъ близко.
— Все равно. Я провожу тебя, по крайней мр, до питомника. Ты прошла черезъ него?
— Конечно. Но куда же ты днешь Плутона?
— Если ты позволишь, онъ пойдетъ за нами и будетъ вести себя очень разумно. Не правда-ли, Плутонъ?
— Мн кажется, — сказала она, — по лсу неудобно идти подъ руку?
— Какъ хочешь.
На небо взошелъ мсяцъ, а потому въ лсу было не очень темно, только за поворотомъ дороги, когда деревья заслоняли луну, темный густой мракъ обступилъ Кэте и Ганса. Онъ снова подалъ руку молодой двушк и она не отнкивалась больше и даже, выйдя на свтлое мсто, продолжала идти съ нимъ подъ руку. Плутонъ, оправдывая надежды хозяина, велъ себя ‘разумно’. Онъ шелъ сзади молодого человка шагъ за шагомъ, когда сухая втка хрустла подъ копытами или маленькое ночное животное шелестло въ трав, лошадь слегка вздрагивала и начинала ржать боязливымъ короткимъ ржаніемъ. Только голосъ Плутона, да легкій шепотъ вершинъ деревьевъ прерывали тишину лса. Гансъ и Кэте въ полголоса перебрасывались словами.
Вотъ и мостикъ черезъ ровъ, вотъ калитка въ питомникъ. По дорог Кэте убдилась въ томъ, что Гансъ поступилъ вполн благоразумно, написавъ ея отцу письмо, теперь она понимала, что такимъ образомъ Гансъ значительно упростилъ дло, но все же ршила немного наказать его за самовольный поступокъ.
— Боже! Я потеряла ключъ,— сказала она.
— Посмотрите еще разъ, хорошенько.
Она сдлала видъ, что очень тревожно ищетъ ключъ.
— Нтъ его у меня. Что намъ длать?
— Пойдемъ до слдующей дороги, потомъ до Шнейзе, потомъ…
— Вдь это кругъ! И мы такимъ образомъ потеряемъ, по крайней мр, полчаса! А дома обо мн безпокоятся!
— Но что же намъ длать?
— Возьми меня къ себ на лошадь, тогда черезъ десять минутъ мы будемъ дома, я буду крпко держаться за тебя.
— Отличная мысль, хотя я еще никогда не пробовалъ здить такимъ образомъ, но дло пойдетъ на ладъ. Погоди, я подтяну подиругу.
— Глупый Гансъ, значитъ ты всегда вришь всему, что я говорю?
— Жаль! Это было бы отлично.
— Теб кажется?
— А теб нтъ?
— Не знаю, я не думала объ этомъ.
— Итакъ, ты меня одурачила, tout simplement. Знаете, фрейлейнъ, это…
— Что?
Гансъ забросилъ поводья на плечо.
— Кэте, въ наказаніе, ты должна меня поцловать.
— Нтъ, пока мы не будемъ помолвлены какъ слдуетъ, ты мн общалъ…
— Не цловать тебя насильно, но если ты меня поцлуешь по доброй вол?
И у Ганса, и у Кэте сильно билось сердце, они говорили едва внятнымъ шепотомъ, любимыя ручки дрожали въ его рукахъ. Онъ нагнулся такъ близко къ ней, что его горячее дыханіе обдавало ея щеку.
— Кэте?
Пальцы разогнулись, руки сплелись въ объятіе.— Губы прижались къ губамъ.
Кэте выскользнула изъ рукъ молодого человка, перебжала черезъ мостикъ, ключъ повернулся въ замк и тонкая фигурка исчезла за затворившейся калиткой.
Нсколько минутъ Гансъ простоялъ неподвижно, прижавшись головой къ лошади. Счастье отуманило его, онъ не могъ думать ни о чемъ.
Легкое ржаніе пробудило его отъ сладкой грезы. Гансъ нжно погладилъ стройную загнутую къ нему шею животнаго, вскочилъ въ сдло и медленно похалъ по той же дорог, по которой они только что шли съ любимой двушкой.
Кэте почти бжала, она миновала питомникъ и садъ и шла теперь по прямой широкой дорожк къ дому. Странныя тни шпалерника или высокихъ группъ растеній вырисовывались по временамъ на свтломъ песочномъ фон. Въ дом изъ двухъ оконъ справа сверкалъ огонь плиты. Если даже папа пріхалъ позже обыкновеннаго, врная Мале все же замтила ея долгое отсутствіе и наврное безпокоится! А потомъ — нечистая совсть! О, не изъ-за того, что ей встртился Гансъ, она вдь тутъ не виновата, такъ какъ даже не думала, что увидитъ его, а разъ она его встртила, все стало неизбжно, даже поцлуй. Блаженный, блаженный поцлуй! Она такъ давно ждала его и удивлялась, какъ это Гансъ могъ дать глупое общаніе довольствоваться лишь цлованіемъ руки, когда она сама нсколько разъ чуть было не бросилась ему на шею! Если бы она знала, какъ это хорошо! Слава Богу, что она этого не знала и ей не въ чемъ больше признаваться пап, предположимъ, она признается только если онъ спроситъ, иначе ни за что. Боже сохрани! Цловалъ-ли онъ кого-нибудь до нея? Когда былъ студентомъ? Офицеромъ? Прости меня, милый, любимый Гансъ. Все это отъ глупыхъ романовъ, въ которыхъ вс влюблены, ведутъ себя не такъ, какъ должны себя вести хорошіе молодые люди и молодыя двушки.
Она вошла въ домъ и изъ сней проскользнула въ кухню. Тамъ Мале хлопотала передъ плитой, когда служанка услыхала скрипъ двери, она, полуобернувъ свое красное лицо черезъ широкое плечо, сказала вошедшей:
— Фрейлейнъ Кэте, гд вы такъ долго пропадали? Вашъ батюшка вернулся полчаса тому назадъ.
— Гд онъ?
— Прошелъ къ себ.
— А г-нъ Брунновъ?
— Тоже въ кабинет.
— Никого больше не было?
— Ни души, приходилъ только Павелъ отъ г-на барона и принесъ барину письмо. Мина сейчасъ же отнесла его въ кабинетъ.
Мале сняла съ сковороды яичницу, хотя она была еще не совсмъ готова и выложила ее на блюдо, потомъ повернулась, чтобы посмотрть, какое дйствіе произвели ея слова на Кэте, но опоздала: Кэте уже не было въ кухн.
— Черезъ два мсяца у насъ будетъ свадьба,— прошептала Мале, начиная мшать новыя яйца.
— Что скажетъ папа,— мысленно говорила себ Кэте, вбгая наверхъ въ свою комнату, чтобы приготовиться къ ужину.
Ей не нужно было зажигать свчей, такъ какъ въ открытое окно мсяцъ свтилъ ослпительно ярко. Молодая двушка подошла къ зеркалу, оттуда на нее глянуло лицо, показавшееся ей смертельно блднымъ.
— Вдь отъ луннаго свта каждое лицо кажется блднымъ,— проговорила Кэте вполголоса.— Вообще, глупо бояться. Неужели же мы съ Гансомъ совершаемъ преступленіе тмъ, что онъ любитъ меня, а я его? Наврное папа сейчасъ же прочиталъ письмо. Вотъ и онъ!
Но вошелъ не отецъ Кэте, а Мина.
— Баринъ веллъ сказать вамъ, что ему еще нужно заняться, онъ проситъ васъ, фрейлейнъ Кэте, и г-на Бруннова садиться за столъ.
— Ты позвала г-на Бруннова?
— Онъ уже въ столовой.
— Я сейчасъ тоже приду.
Двушка ушла, Кэте стояла посреди комнаты точно пораженная громомъ.
Что же это? Отецъ, безъ сомннья, прочиталъ письмо Ганса, а между тмъ не идетъ къ ней, не позвалъ и ее, веллъ ей садиться за столъ съ Брунновымъ! Можетъ быть, она спитъ и видитъ тяжелый сонъ? или отецъ наказываетъ ее за то, что она позволила Гансу поцловать себя?
— Но разв это было такъ дурно? И кром того папа еще не знаетъ о поцлу. Ну, что бы тамъ ни было, она пойдетъ къ нему!
Кэте сбжала съ лстницы и постучалась къ отцу въ дверь.
— Кто тамъ?
— Я хочу поздороваться съ тобой, папа. Можно войти?
— Я занятъ. Садись за столъ.
— Но ты придешь?
— Садитесь за столъ.
Кэте едва поврила своимъ ушамъ.— Значитъ, правда. Значитъ, отецъ дйствительно не хочетъ ее видть, не хочетъ говорить съ нею, несмотря на то, что знаетъ, какъ страстно желаетъ она выслушать его отвтъ, онъ знаетъ, что она стоитъ за стной съ бьющимся сердцемъ и не открылъ передъ ней двери! Это нехорошо со стороны папы. Этого она не ожидала отъ него!
— Не понимаю, не понимаю,— шептала молодая двушка, проходя черезъ сни въ столовую, бывшую напротивъ. Она остановилась подл двери и нсколько разъ прижала платокъ къ глазамъ: г-ну Бруннову не зачмъ видть, что она плакала. Кэте вошла въ столовую, Брунновъ стоялъ подл открытаго окна, онъ повернулся къ молодой двушк и поклонился ей. Сама удивляясь своему спокойствію, Кэте сказала ему, что отецъ еще занятъ и прибавила:
— Онъ проситъ насъ ссть за столъ безъ него, но мн кажется, не подождать-ли намъ еще немного?
Брунновъ поклонился еще разъ.
— Что вы длали сегодня посл обда?— спросила Кэте, чтобы только сказать что нибудь.
— Вашъ отецъ послалъ меня съ порученіемъ къ лсничему и часъ тому назадъ захалъ за мной.
— У папы не было какой-нибудь непріятности?
— Непріятности? Не знаю, почему вы думаете, фрейлейнъ?
— Я нахожу, что вс послдніе дни папа очень молчаливъ,— уклончиво отвтила Кэте.
— Меня это не поражаетъ. Вдь вашъ батюшка вообще очень неразговорчивъ. Не подумайте, фрейлейнъ, что я хочу упрекнуть его за это — сохрани Боже! Напротивъ: ‘Бдный домъ открытъ, богатый замкнутъ’, говорится въ саг о Фритіоф Тегнера. Это и моя поговорка.
— Поздравляю.
— Съ чмъ, фрейлейнъ?
— Съ богатымъ домомъ.
— Ахъ, фрейлейнъ, за что вы всегда такъ жестоки ко мн?
Вошла Мина съ запеченной яичницей и избавила Кэте отъ необходимости отвчать. Мина поставила блюдо на покрытый столъ и сказала:
— Баринъ не можетъ придти къ столу, онъ веллъ мн пожелать вамъ доброй ночи, фрейлейнъ, а также и г-ну Бруннову.
— Мн очень жаль,— сказала Кэте,— но я извиняюсь и тоже уйду.— Цлый день у меня страшно болла голова.
— Боже мой,— вскрикнулъ Брунновъ,— я это сейчасъ же замтилъ, когда вы вошли въ комнату.
— Значитъ, вы не обидитесь на меня?
— Разв это возможно, фрейлейнъ?
— Итакъ, спокойной ночи. Смотри, Мина, хорошенько угощай г. Бруннова.
— Не безпокойтесь, не безпокойтесь, фрейлейнъ.
Брунновъ закрылъ дверь за Кэте и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, запуская руки въ густые, короткіе волосы. Мина нсколько минутъ, молча, стояла у буфета, смотря на молодого человка, потомъ сказала:
— Не угодно-ли вамъ ссть, г. кандидатъ, не то яичница совсмъ остынетъ!
Брунновъ вздрогнулъ, точно его только что разбудили.
— Что вы говорите? Да, да!.. У меня нтъ аппетита, совсмъ нтъ. У меня голова болитъ, очень болитъ. Соберите со стола, Стина, т. е. Мина, простите. Да, что я еще хотлъ сказать? Мн хочется выйти на воздухъ. Будьте добры, не запирайте задней двери, можетъ быть, я долго пробуду на воздух.
Молодой человкъ бросился изъ комнаты.
— Точно домъ горитъ,— подумала Мина и начала убирать со стола.— Не удалось, значитъ. Вотъ такъ-то!
Наверху въ своей комнат Кэте лежала на диван и плакала. Теперь все ясно, какъ день. Папа не хочетъ, чтсбы она любила Ганса, а Гансъ ее, папа не хочетъ, чтобы она была счастлива съ Гансомъ, онъ желаетъ, чтобы его Кэте, его блочка, его любимица, умерла отъ слезъ. Невозможно поврить этому, но это такъ. О, она плачетъ не о себ, а только о Ганс, о ея миломъ, любимомъ Ганс. Бдный Гансъ! Что будетъ, когда завтра онъ услышитъ все? Не отъ нея, пусть папа самъ ужь говоритъ съ нимъ. Она останется врна Гансу до смерти и смерть скоро придетъ, конечно. Какъ будетъ она жить безъ него, а Гансъ безъ нея? Еще вчера, сегодня утромъ, пожалуй, она могла бы отказаться отъ него, но съ сегодняшняго вечера, посл того, какъ они поцловались, это невозможно, невозможно! Она приподнялась, въ открытое окно изъ лсу неслись тихіе мелодическіе звуки, точно тоны эоловой арфы. Cornet—piston игралъ напвъ: ‘Храни тебя Богъ, это было слишкомъ хорошо!’ Еще вчера Кэте смялась, когда Брунновъ давалъ ей серенаду. Иногда она, бывало, сердилась на него за это. Сегодня двушка не могла ни смяться, ни сердиться на глупаго молодого человка, такъ какъ сегодня узнала, какъ страдаютъ отъ несчастной любви. И она такъ жестоко посмялась надъ нимъ сейчасъ! Завтра она попроситъ у него извиненія. Завтра! Какъ хороша ночь: на темносинемъ неб нтъ ни облачка, золотой мсяцъ плаваетъ въ воздух, а завтра взойдетъ блестящее солнце и мой бдный любимый Гансъ…
Кэте лихорадочно-поспшно закрыла окно, не раздваясь бросилась на постель и спрятала голову въ подушку, чтобы ничего, больше не видть и не слышать.
* * *
Когда Кэте постучала въ дверь кабинета главнаго лсничаго, онъ большими шагами ходилъ взадъ и впередъ по комнат, заложивъ руки за спину, точно пойманный преступникъ. Онъ не думалъ, что Кэте еще до ужина можетъ придти къ нему, а полагалъ, что они поговорятъ съ нею наедин посл ужина, такъ какъ г. Брунновъ всегда уходилъ сейчасъ же къ себ въ спальню, чтобы не мшать имъ. Тогда онъ спросилъ бы свою семнадцатилтнюю дочку, хорошо-ли она обдумала все, спросилъ бы ее еще о многомъ, многомъ, что самому ему слдовало обдумать раньше, нежели идти въ столовую. Но вотъ она пришла и онъ отослалъ ее назадъ. Это трусость, трусость и ребячество! Что значатъ нсколько минутъ, когда у него былъ цлый годъ, чтобы думать и ршать? Вдь еще годъ тому назадъ онъ предвидлъ то, что должно было случиться! Лсничій положилъ руку на ручку двери и только въ эту минуту замтилъ, что онъ не переодвался: на немъ было дорожное платье, покрытое страшной пылью, даже охотничьяго ножа онъ не усплъ снять, потому что слишкомъ спшилъ подойти къ письменному столу, на которомъ лежало письмо.
Главный лсничій взялъ лампу и прошелъ въ спальню, бывшую рядомъ съ его кабинетомъ, чтобы переодться. Переодванье шло медленно, это сердило его. Вдругъ ему пришлось опуститься на стулъ, все потемнло въ его глазахъ, еще минута и онъ бы упалъ. Такое состояніе длилось всего нсколько секундъ, потомъ онъ снова всталъ, подошелъ къ умывальнику, выпилъ стаканъ холодной воды и это его подкрпило. Странно, только разъ въ жизни случился съ нимъ такой же припадокъ, въ кампаніи семидесятаго года, посл страшно утомительнаго перехода. Сегодня, конечно, не отъ усталости ему сдлалось дурно. Сегодня его сломилъ страхъ при мысли, что сію минуту, сейчасъ онъ замтитъ ошибку въ вычисленіи, которое онъ старательно просматривалъ. Это было невроятно, почти невозможно, тмъ не мене онъ не могъ сегодня вечеромъ дать согласіе, въ которомъ завтра горько каялся бы.
Его бдная двочка, конечно, проведетъ всю ночь въ слезахъ, а Господь видитъ, какъ онъ хотлъ бы избавить ее отъ горя, пусть это будутъ первыя и послднія слезы, которыми она заплатитъ за свою молодую любовь. Вычисленіе сойдется съ выводомъ, должно сойтись! Природа вымещаетъ на дтяхъ грхи родителей, но въ нравственномъ мір этого закона не существуетъ, а тутъ нтъ и рчи о грх, о преступленіи, а только…
Главный лсничій открылъ дверь, такъ какъ услышалъ, что Мина шла черезъ сни изъ кухни въ столовую, и поручилъ двушк сказать, что онъ не выйдетъ къ ужину, потомъ заперъ дверь на задвижку, спустилъ занавси на окнахъ и пошелъ опять въ спальню. Тамъ въ ногахъ постели стояла большая желзная шкатулка. Главный лсничій открылъ ее, изъ особаго потайнаго отдленія вынулъ объемистую тетрадь, осмотрлъ, въ порядк-ли лампа, и слъ за столъ.
Долго сидлъ главный лсничій не двигаясь, опустивъ голову, сложивъ руки на тетради, точно исповдывающійся, только не на ухо священнику шепталъ онъ признанія въ своихъ прегршеніяхъ, а открывалъ самому Богу все, что у него было въ ум и на совсти.
Еще никогда не перечитывалъ онъ по порядку своихъ воспоминаній, а потому ему не приходилось проврять, сходилась-ли одна часть его жизни съ другой, а слдовательно, могли смшиваться въ одно гармоническое цлое или нтъ.
Въ ршительный часъ, ему слдовало прочитать весь дневникъ. Пусть это будетъ провркой длиннаго, запутаннаго вычисленія.
2 апрля 1874 года.
Вотъ мы и пріхали: Monsieur, Madame et Bb! Мн гозо рили, что мой предшественникъ, выходя изъ дому, прокля т того,
кто посл него переступитъ черезъ этотъ порогъ. Я не врю въ то, что проклятія могутъ принести несчастіе, особенно же, если ихъ произноситъ человкъ, которому приходится уйти съ мста, изъ-за того, что онъ simplement спился съ кругу и моральное, физическое, да и экономическое положеніе располагаетъ его произносить проклятія. За то главный оберъ-форстмейстеръ благословилъ насъ, когда я явился къ нему въ Сундинъ. Правда, въ благословеніи его тоже звучало что-то зловщее: ‘Я,— сказалъ онъ, — желаю вамъ всего хорошаго и надюсь, милый коллега, что съ Божіей помощью вы еще долгіе годы останетесь на этомъ мст, принося пользу отечеству и будете жить здсь долго, долго въ мир, радости и поко’. Въ мир и радости — la bonne heure. Но прожить здсь долгіе годы въ спокойствіи… вдь это все-равно, что сказать, что считаешь шагъ отъ должности помощника лсничаго къ мсту главнаго лсничаго не только хорошимъ движеніемъ впередъ (что я вполн съ благодарностью признаю), но и конечной цлью всей карьеры,— а это мн не совсмъ пріятно, не ради себя, я лично скроменъ — (nota bene — лично), однако, разъ мн приходится служить государству, мн кажется, я могъ бы ему приносить пользу и на другомъ мст. Ну, что Богъ дастъ, я молчу, ужъ по одному тому, что вдь крикомъ длу не поможешь.
А пока мн не изъ-за чего и жаловаться. Вчера и третьяго дня я осматривалъ мой округъ въ экипаж, верхомъ и пшкомъ, осмотрлъ тридцать тысячъ померанскихъ морговъ, включая луга, болота и пустыри, два озера, большее и меньшее. Легко сказать и написать такую цифру, но въ дйствительности это чудовищно большое пространство. Оно придаетъ много прелести моей жизни, если прелесть, дйствительно, заключается въ усталости и работ. Да, милйшій предшественникъ, при всемъ моемъ уваженіи къ вашимъ школьническимъ наклонностямъ, замчу, что вамъ не слдовало бы такъ запускать лсъ, а вамъ, многочтимый г-нъ начальникъ, при всемъ моемъ почтеніи, скажу, что, мн кажется, государству бы не повредило, если бы вы потеряли часть вашей учености и вашего добродушія. Я далъ себ слово не злоупотреблять вашей милой слабостью и вы можете положиться, что я сдержу его.
* * *
Только бы погода стала получше, конечно, она не хуже обыкновенной погоды въ начал апрля: часто идетъ холодный дождь, рдко проглядываетъ не очень-то теплое солнце, но когда человку приходится съ утра до вечера быть на воздух, тогда холодъ и дождь оказываются непривлекательными и окрестности не представляются отъ этого красиве. Эльфрида спрашивала меня — можетъ-ли вообще здшняя мстность быть когда-нибудь красивой? Бдная Эльфрида! Она изо всхъ силъ старается быть, по обыкновенію, веселой, но я вижу, что бдняжка часто еще сдерживаетъ слезы и думаю, что она плачетъ, когда меня нтъ дома. Ее неудержимо тянетъ въ ея синія Тюрингенскія горы, но он далеко, далеко. Напрасно старался я ее утшать, говоря, что наше жилище будетъ имть совсмъ другой видъ, когда мы приведемъ въ порядокъ большой одичавшій садъ за домомъ, когда въ ма все зацвтетъ, распустится и молодые листья украсятъ развсистые буки въ лсу. ‘А хвойные-то лса,— соблазнялъ я ее,— составляющіе главную часть моего округа, они вдь, какъ извстно, зеленютъ зимой, когда идетъ снгъ’. Потомъ я принялся ей описывать прелесть померанскихъ пейзажей въ середин лта, я говорилъ ей, что здсь безконечныя волнующіяся поля хлба красиво тянутся вдаль, надъ ними взвиваются жаворонки и со звонкими пснями летятъ къ синему небу.
Тучные луга разстилаются и зеленютъ, а на нихъ пасутся неисчислимыя стада рогатаго скота. Я занялъ описаніе изъ одного романа, который только что прочиталъ ad hoc. Можетъ быть, именно поэтому Эльфрида съ сомнніемъ покачивала своей красивой головкой и сказала въ припадк сатирическаго настроенія, рдко охватывающаго ее: ‘Можетъ быть, все-это хорошо для скота, но для людей мало. Впрочемъ, кажется, здсь и людей-то нтъ, по крайней мр, я что-то не видала ни одного человка’.
Эльфрида преувеличиваетъ, хотя я долженъ согласиться съ тмъ, что людей видли мы немного, не считая нашей прислуги и моихъ лсниковъ. Лсники же совершенно чуждые намъ, по наружности, непривлекательные люди, хотя, повидимому, хорошіе малые. А ихъ нижне-нмецкое нарчіе! Я люблю слушать его и изо всхъ силъ стараюсь понимать то, что говорится на немъ, даже самъ могу кое-что пробормотать по нижне-нмецки, но моя упрямая женушка находитъ ужаснымъ этотъ языкъ и говоритъ, что не хочетъ и не будетъ учиться ему.
Боюсь, что она приведетъ въ исполненіе свою угрозу. Языки вообще плохо даются ей. Между тмъ я готовъ побиться объ закладъ, что не пройдетъ и мсяца, какъ она сойдется съ этими людьми, будетъ знать всю ихъ жизнь до мелочей, вс ихъ горя и печали и вскор скажетъ мн: ‘Послушай, Раймундъ, ты долженъ похлопотать, чтобы лсничему Айсбергу увеличили жалованье… Вотъ что я хотла сказать теб, Раймундъ: сегодня я была у шоссейнаго мастера, его семья не очень подходитъ къ намъ, но…’
Милая, добрая, пусть бы вс пили такую ненависть къ людямъ изъ чаши любви!
* * *
Я отыскалъ такое красивое мсто, что даже Эльфрид придется согласиться, что о немъ ‘стоитъ поговорить’, вдобавокъ оно близко отъ нашего дома. Нужно миновать нашъ длинный садъ, тогда дойдешь до большого пространства, которое иметъ притязаніе называться питомникомъ деревьевъ и плодовыхъ растеній, хотя до сихъ поръ оно могло лишь приносить нкоторыя выгоды зайцамъ зимой. За питомникомъ пересохшая канава, черезъ нее лежитъ полуистлвшая кладка безъ перилъ, за канавой начинается лсъ (исключительно хвойный). Заросшая лсная дорога прямой линіей перерзываетъ лсъ отъ востока къ западу. До восточной опушки далеко, но если идти на западъ, то черезъ десять минутъ выходишь изъ лса и видишь крутой холмъ, вышиной съ большой домъ, это странная игра природы, если допустить, что холмъ не насыпной. Мн же кажется, что онъ сдланъ человческими руками и представляетъ собою гигантскую древнюю могилу (такихъ могилъ много въ здшней мстности), однако, кругомъ холма нтъ камней, которыми обыкновенно окружались такіе монументы, впрочемъ, камни могли войти въ мягкую землю, очень вроятно и то, что кто-либо свезъ ихъ къ себ для построекъ, такъ какъ въ здшней мстности очень мало камней. Какъ попалъ на вершину холма гигантскій дубъ, этого я не могу разгадать, можетъ быть, мое предположеніе справедливо и онъ остался отъ дубоваго лса, которые въ древнія времена покрывали эту мстность, но впослдствіи были вытснены хвойными деревьями. Во всякомъ случа онъ не стоитъ здсь съ того времени, какъ насыпали могилу, по моему разсчету, дубу не боле пятисотъ лтъ.
Это мсто рзко отличается отъ общаго характера здшней немилосердно-плоской мстности. Съ вершины холма открывается видъ въ даль, однако, видимый горизонтъ не составляетъ круга, потому что сзади холма прямой линіей тянется громадный лсъ. Замчательнаго въ вид съ холма мало, вдь нельзя же причислить къ достопримчательностямъ обнаженное тополями шоссе, которое проходитъ мимо моего дома, и, по выход изъ лсу, на разстояніи ружейнаго выстрла отъ холма, большой дугой поворачиваетъ къ сверу, ничего нтъ особеннаго и въ полдюжин большихъ и маленькихъ имній, которыя, точно острова, выдляются изъ общаго сраго тона болотистой долины, перерзываемой тамъ и сямъ зелеными полосами. Конечно, piè,ce de rsistance всего вида красивый, похожій на замокъ господскій домъ, его фронтонъ виднется на разстояніи около трехъ тысячъ шаговъ отъ холма. Лтомъ, вроятно, запахъ на половину тонетъ въ кустахъ и деревьяхъ парка, кругомъ котораго идетъ блая стна, убранная вазами или какими-то другими украшеніями, она отдляетъ помщичій садъ отъ остального свта. Имніе называется Мелленгофъ и принадлежитъ барону фонъ-Кардовъ, баронъ богатъ и у него много другихъ земель въ окрестностяхъ. Вс эти свднія сообщилъ мн Айсбергъ. Хотлось бы знать, не родственникъ-ли баронъ тому фонъ-Кардову, съ которымъ мы служили на форпост подъ Парижемъ? Насколько мн помнится, Тотъ Кардовъ былъ поразительно красивый элегантный человкъ, нсколькими годами моложе меня. Не смотря на близкія служебныя отношенія и общую смертельную опасность погибнуть подъ ядрами Tort Valerian, я не сошелся съ нимъ. Онъ сердилъ меня своими безумно-смлыми выходками, несогласными съ дисциплиной, я видлъ въ нихъ лишь заносчивость и нахальство дворянчика. Правда, разъ мн пришло въ голову, что ему хочется умереть, но я сейчасъ же ршилъ, что если онъ и идетъ на встрчу смерти, то только потому, что, не смотря на свою молодость, уже пресытился жизнью. Потомъ я потерялъ барона изъ виду, очень можетъ быть, что я узнаю что-нибудь о немъ, когда мы подемъ въ Мелленгофъ съ визитомъ. Давно пора намъ познакомиться съ сосдями, слдуетъ это сдлать хотя бы для того, чтобы развлечь Эльфриду, пока она не совсмъ впала въ меланхолію.
Ну вотъ у Эльфриды явилось разнообразіе въ жизни, хотя я, конечно, не желалъ для нея такого разнообразія. Нашъ маленькій Бернгардъ былъ сильно боленъ нсколько дней, настоящей опасности не предвидлось, какъ уврялъ меня сегодня молодой врачъ, котораго я пригласилъ на удачу. Своимъ спокойнымъ, яснымъ обращеніемъ, докторъ произвелъ на меня самое хорошее впечатлніе. По его словамъ, внезапная перемна климата, а быть можетъ, и образъ жизни, всегда дйствуетъ на слабые, нжные организмы дтей. Повидимому, доктора поразило умственное развитіе нашего четырехлтняго сына, по крайней мр, онъ посовтовалъ мн не развивать искусственно его природной чувствительности и живости. Трудно будетъ объяснить это Эльфрид, такъ какъ у нея нтъ никакого таланта къ педагогик и она видитъ въ нашемъ (пока единственномъ) сын — чудо ребенка.
Точно каждый ребенокъ не чудо, не небесный сосудъ, наполненный множествомъ драгоцнныхъ даровъ, которые составляютъ безчисленные задатки для будущаго. А какъ мало этихъ задатковъ длается дйствительностью! Вдь люди слишкомъ заботятся о томъ, чтобы деревья не доросли до небесъ. Слдовало бы это говорить не съ насмшливымъ пожиманіемъ плечъ, а со слезами на глазахъ.
* * *
Сегодня ‘пришельцы’ въ первый разъ попытались познакомиться съ сосдями. Будемъ откровенны:— попытка не дала блестящихъ результатовъ, я сожалю объ этомъ только изъ-за Эльфриды. Пріятне всего было хать въ теплую мягкую погоду въ моей новой охотничьей повозк. Ее и пару лошадей я купилъ у моего предшественника по очень дешевой цн, какъ мн кажется, хотя г-нъ Шпехтъ изъ Кацнова уврялъ меня, что я страшно переплатилъ. По моему, это было не очень любезно и не очень честно съ его стороны, по крайней мр, мн показалось, что его гндые, которыхъ онъ мн предложилъ въ промнъ (съ доплатой двухсотъ марокъ), нисколько не лучше моихъ рыжихъ. Зато Шпехтъ нсколько разъ выпилъ за мое здоровье крпкаго краснаго вина и предложилъ обратиться къ нему, если мн понадобится какая-либо судебная справка. Надюсь, мн не придется пользоваться его любезностью.
Мы отправились дальше по полевой дорог, перескли шоссе, и снова свернули на полевую дорогу, мы хали въ имніе Уигнеръ, принадлежащее г-ну Лахмунду, {Lachmund — (Лахмундъ) въ перевод значитъ смющійся ротъ.} кажется, нтъ въ мір человка, къ которому бы такъ мало подходила его фамилія. Г-нъ Лахмундъ — воплощенная угрюмая молчаливость, его длинная худая жена еще мрачне его. Впрочемъ, Шпехтъ (онъ холостякъ, но мы не знали этого) предупредилъ насъ, что у Лахмундовъ царитъ молчаніе. Конечно, имъ трудно и быть веселыми. У нихъ много дтей, а въ имніи дурная земля, дающая жалкій доходъ. Бдная Эльфрида! Жесткіе глаза суровой женщины строго смотрли на нее, моя жена сидла на жесткомъ диван, точно птичка, парализованная взглядомъ зми. Я постарался какъ можно скоре ухать.
Мы вздохнули свободне, когда сли въ экипажъ. Теперь опять по полевой дорог мы отправились въ Грибеницъ, главное имніе графа Грабена, но высокоблагородныхъ птицъ не было въ гнзд, графъ ухалъ въ Берлинъ на важный сельскохозяйственный създъ. Графиня была у замужней дочери, зато мы раскланялись съ двумя молоденькими графинями, красивыми, важными, стройными двушками, которыхъ мы встртили въ парк, он хали верхомъ съ грумомъ и съ какимъ-то кавалеромъ.
Тутъ кончились наши похожденія по сосднимъ имніямъ, лежащимъ въ восточной части моего округа. Эльфрид хотлось домой, но у насъ оставалось еще много послобденнаго времени и погода стояла прекрасная, вс предыдущіе визиты не обрадовали насъ, однако, слдовало продолжать разъ начатое дло, къ тому же мы могли на запад найти то счастье, котораго напрасно искали на восток. Изъ Гребеница мы могли бы направиться по грюнвальдскому шоссе и дохать до того мста, гд отъ него идетъ наша втвь (т. е. направляющаяся въ Сундинъ), въ этомъ случа намъ пришлось бы прохать мимо нашего дома, а мн казалось, что разъ мы подъдемъ къ нему, то и останемся въ немъ, поэтому я веллъ кучеру свернуть въ лсъ на дорогу, которая шла почти параллельно шоссе. Дорога эта была не особенно удобна, настоящій лсной проселокъ во вкус моего предшественника, колеса на цлый футъ уходили въ колеи, тонули въ страшныхъ выбоинахъ, тмъ не мене хать было чудно хорошо. Коричневатыя большія деревья еще не одлись зеленью, но молодыя повсюду распускались, послдніе теплые дожди оживили ихъ. Въ низинкахъ, не покрытыхъ старой листвой, пробивалась свжая трава и растенія. Птицы пли, особенно звонко раздавался голосъ зяблика. Эльфрида еще не знала этой части лса и пришла положительно въ поэтическое настроеніе, особенно, когда мы прозжали по сверному берегу озера, которое съ одного мста открылось передъ нами во всю свою величину. Дйствительно, сказачно прелестную картину увидали мы: даже при солнечномъ сіяніи, почти черная вода стояла неподвижно, прибрежье, тростники и камыши, не двигаясь, отражались въ зеркальной поверхности ясно до мелочей.
Но вотъ мы и выхали изъ лсу и наша повозка покатилась по направленію къ нарядной помщичьей усадьб имнія Брапдсгагенъ. Мы приблизились къ цли нашего теперешняго странствія. Г-нъ Моенъ, услыхавъ стукъ колесъ по неровной мостовой двора, встртилъ насъ внизу, двойной лстницы, которая вела на маленькое крыльцо передъ входной дверью. Костюмъ Моена не отличался особенной изысканностью, но вся его полная, довольно неуклюжая фигура дышала привтливостью и гостепріимствомъ. Онъ нсколько разъ озабоченно и очень громко позвалъ ‘Эмилія!’ Вскор къ намъ вышла высокая, блокурая женщина, лтъ двадцати пяти, не старше. Ея лицо было довольно красиво и несомннно крайне симпатично, щеки фрау Эмиліи часто вспыхивали яркимъ румянцемъ, большіе синіе глаза смотрли умнымъ и добрымъ взглядомъ. Насъ провели въ простенькую, уютную гостиную слва отъ сней. Дамы сли на диванъ, мы, мужчины — на стулья подл круглаго стола, черезъ нсколько минутъ на немъ очутились дв бутылки краснаго вина, Моенъ вынулъ изъ кармана пробочникъ, откупорилъ бутылки, наполнилъ стаканы и предложилъ выпить съ нами за добрыя сосдскія отношенія. Мы вжливо отвтили на его тостъ, при этомъ Моенъ заставилъ меня выпить стаканъ до дна. Къ несчастію, фрау Моенъ увела отъ насъ Эльфриду, чтобы показать ей свое хозяйство и я остался наедин съ Моеномъ, вскор мн пришлось понять, почему онъ откупорилъ об бутылки сразу. Мн не хотлось больше пить, тмъ не мене первая бутылка опустла почти мгновенно, а вскоре и вторую постигла та же участь, конечно, за ними послдовала бы третья и четвертая (Моенъ уже веллъ ихъ принести), но я ршительно протестовалъ, къ моему удовольствію, наши дамы вернулись. Мы съ Эльфридой простились съ радушными хозяевами и условились видаться съ ними какъ можно чаще.
Едва нашъ экипажъ выхалъ съ ихъ двора, какъ Эльфрида сообщила мн дв новости: во-первыхъ, что она совсмъ влюбилась въ фрау Моенъ, а во-вторыхъ, что баронъ Кардовъ изъ Мёлленгофа, дйствительно, былъ моимъ товарищемъ во время осады Парижа въ семидесятомъ году. Баронъ самъ сказалъ объ этомъ фрау Моенъ, когда она вчера встртилась съ нимъ на рынк въ Грим и прибавилъ при этомъ, что баронесса удивляется, почему мы ихъ до сихъ поръ обходимъ визитомъ.
— Это мило,— замтила Эльфрида,— но прошу тебя, отложимъ визитъ въ Мёлленгофъ до другого дня, я сегодня очень устала.
Я приказалъ Карлу хать домой.
* * *
Прошло три дня, а мы все еще не сдлали визита Кардовымъ. Эльфрид перестало хотться хать въ Мёлленгофъ съ тхъ поръ какъ фрау Моенъ сказала ей, что баронесса, урожденная графиня Древеницъ фонъ-Рюгенъ — ‘ужасная гордячка’, что она старательно избгаетъ всякихъ сношеній съ незнакомыми землевладльцами и арендаторами. Не съзжу-ли я одинъ? На это предложеніе я замтилъ жен, что мы уже оставили наши карточки въ замк Грибенъ и теперь намъ нельзя не сдлать визита въ Мёлленгофъ, такъ какъ это походило бы на демонстрацію, вдвойн странную посл приглашенія барона, хотя и непрямого. Но я не могъ уговорить обыкновенно покорную женщину. Откровенно говоря, я самъ не съ особеннымъ удовольствіемъ думалъ о возобновленіи знакомства съ Кардовомъ. Чмъ ясне стараюсь я вспомнить его, тмъ мене хочется мн встрчаться съ нимъ. Что у насъ съ нимъ общаго? Вдь обыкновенно опасность, которую люди переживаютъ вмст, сближаетъ ихъ. Насъ съ нимъ она не сблизила.
И кром того, противъ этого знакомства во мн возстаетъ что-то, какое-то смутное чувство, которое нельзя объяснить обыкновенной застнчивостью, вообще я не могу придумать ему названія или долженъ буду сказать, что это ‘что-то’ суеврный страхъ, который говоритъ мн, что нашъ визитъ въ Мёлленгофъ поведетъ за собой большое несчастье. Вообще, я не суевренъ, я называю это предчувствіе нелпымъ, но отдлаться отъ него не могу. Конечно, мн и въ голову не придетъ сказать о моемъ страх Эльфрид, такъ какъ это заставитъ ее еще сильне противиться нашему знакомству съ барономъ и баронессой. Въ сущности я считаю даже необходимымъ хать въ Мёлленгофъ. Я не могу терпть въ моей жизни призраковъ!
* * *
Узелъ развязанъ, баронъ предупредилъ насъ, сегодня посл обда (нашего) къ нашему дому подъхалъ экипажъ, въ немъ сидлъ господинъ и чудно красивый мальчикъ, я стоялъ у окна кабинета, прізжій увидлъ меня, раскланялся, махнулъ мн рукой, однимъ прыжкомъ выскочилъ изъ экипажа и такъ быстро прошелъ черезъ палисадникъ, что я едва усплъ встртить его у входа въ домъ.
— Вы, конечно, не узнаете меня? Я баронъ Фрицъ фонъ-Кардовъ,— сказалъ гость.
Онъ говорилъ такъ привтливо, что если бы я неохотно взялъ его протянутую руку, то самому себ показался бы варваромъ. Эльфрида была въ саду, я хотлъ велть позвать ее, но баронъ воспротивился, предложивъ намъ самимъ пойти за моей женой. Съ моего позволенія онъ сейчасъ же сходитъ за своимъ сыномъ! Кардовъ ушелъ и вернулся съ красивымъ мальчикомъ, котораго называлъ Гансомъ. Мы отправились въ садъ и не скоро отыскали Эльфриду, такъ какъ она была въ дальней его части и разговаривала съ столяромъ о постройк бесдки, пока мы ходили по саду, отыскивая мою жену, баронъ вспоминалъ нашу совмстную службу на форпост, онъ помнилъ все, даже мелочи. При этомъ Кардовъ сдлалъ странное замчаніе о томъ, что моя гордость и сдержанность помшали намъ тогда же сойтись поближе. Вдь я, по его мннію, какъ старшій и, кром того, тогдашній его начальникъ, долженъ былъ сдлать первый шагъ, но не сдлалъ его!
Неужели я въ отвтъ на такую привтливость могъ сказать ему, что въ то время онъ мн казался своевольнымъ дворянчикомъ, изъ тхъ, отъ которыхъ я всегда, по возможности, сторонился?
Ну, повидимому, у него и теперь не было недостатка въ своеволіи, можетъ быть, онъ оставался и прежнимъ гордымъ дворянчикомъ, но сегодня, по крайней мр, этого не было въ немъ видно. Помимо этого — съ барономъ былъ адвокатъ, говорившій за него еще краснорчиве его милой привтливости. Для меня въ красивыхъ дтяхъ есть что-то неотразимое, я готовъ просто обожать каждое хорошенькое дитя, а мальчика красиве Ганса я едва-ли когда-либо видлъ. Это былъ прелестный, стройный какъ лозинка, высокій шестилтній ребенокъ съ большими блестящими свтло-карими глазами, съ граціей въ каждомъ быстромъ движеніи, я не могъ дождаться минуты, когда приведу къ Эльфрид ‘мое новое пріобртеніе’, и подразумвалъ подъ этимъ словомъ не барона, а его сына.
Наконецъ, мы нашли Эльфриду, тутъ мн приходится сознаться въ одной слабости, которой я положительно стыжусь. Когда мы недавно длали визиты, мн и въ голову не приходило задавать себ вопросъ: какой-то Эльфрида покажется всмъ нашимъ сосдямъ? Сегодня же, представляя ей изящнаго барона, я испытующимъ взглядомъ смотрлъ ему въ глаза, чтобы подмтить, какое впечатлніе произвела она на него. Я могъ остаться доволенъ, баронъ былъ пораженъ. Очевидно, фонъ Кардовъ не думалъ, чтобы у простого главнаго лсничаго могла быть такая жена, надо сказать, что и Эльфрида сегодня казалась особенно хороша собой, ее можно было принять не за двадцатитрехлтнюю женщину, а за семнадцатилтнюю двушку. Баронъ говорилъ, что не повритъ тому, что у насъ есть четырехлтній сынъ, пока не увидитъ его собственными глазами. Когда пришелъ маленькій Бернгардъ съ своей нянюшкой, я обрадовался (второй припадокъ слабости), видя, что сынъ лсничаго не теряетъ, стоя рядомъ съ сыномъ барона. Стали сравнивать дтей, констатировали разницу лтъ, говорили и о томъ, что Гансъ заимствовалъ коричневые глаза отъ матери, а нашъ Бернгардъ — синіе глаза отъ отца.
Солнце свтило ярко, но по временамъ налетали свжіе порывы втра и я нашелъ, что для дтей слишкомъ холодно на воздух и посовтовалъ пройти въ домъ. Эльфрида предложила гостю выпить чашку кофе или чего онъ пожелаетъ. Баронъ поблагодарилъ и отказался отъ всего, кром стакана холодной воды для Ганса, сказавъ, что они еще не обдали и въ это время не привыкли пить или сть что-либо. Вскор Кардовъ замтилъ, что ему пора домой, не то онъ заслужитъ выговоръ. На прощаніе фонъ-Кардовъ, по порученію баронессы, попросилъ насъ пріхать къ нимъ обдать завтра въ пять часовъ совсмъ ‘sans gne’ и ‘en famille’. Онъ прибавилъ, что пригласилъ бы и нашего юнаго Бернгарда, но боится возраженій мамы, которая, пожалуй, не согласится везти его вечеромъ.
Вс подобные свтскіе вопросы — дло женское, Эльфрида прежде такъ ршительно отказывалась хать въ Мёлленгофъ, что теперь сама должна была ршить, принять-ли намъ приглашеніе или нтъ. Съ нкоторымъ злорадствомъ услыхалъ я, что она очень но, даже съ удовольствіемъ сказала ‘да’. Баронъ поцловалъ ея руку, повторилъ мн, что ему было необыкновенно пріятно возобновить знакомство съ товарищемъ по войн, выразилъ надежду, что и наши дти будутъ тоже товарищами, потомъ усадилъ Ганса въ экипажъ, покрылъ его ножки шелковымъ одяломъ, слъ рядомъ съ нимъ и они ухали.
Итакъ, завтра мы демъ въ Мёлленгофъ. Мы съ Эльфридой ршили, что баронъ очаровательный человкъ и что мы не станемъ бояться баронессы, ‘ужасной гордячки’, урожденной графини Древеницъ фонъ-Рюгенъ.
Написавъ это, я остановился среди комнаты, я торжественно прогналъ тотъ призракъ, то предчувствіе бды, которою грозило намъ это знакомство. Положа руку на сердце, говорю, что призракъ не вернулся больше, не смотря на то, что настала ночь, время самое благопріятное для привидній.
* * *
Я веду мой дневникъ со времени студенчества, но еще никогда мн не доставляло такого удовольствія записывать все, что я длаю, какъ теперь, хотя другія части моей записной книги, напримръ, разсказъ о времени войны и объ эпох посл войны, были интересне. Повидимому, теперь я мене требую отъ жизни. Я иногда упрекаю себя за то, что теряю слишкомъ много времени на просмотръ этихъ листковъ. Но вдь безсонница, перешедшая ко мн по наслдству отъ матери, съ юныхъ лтъ мучаетъ меня и именно безсонница-то заставила меня начать писать дневникъ въ мучительныя ночи, теперь я сплю еще хуже прежняго и мои записки ни у кого не отнимаютъ времени. Кром того, когда-то мн хотлось-быть великимъ писателемъ, въ дтств и юности я мечталъ сіять въ мір, однако, къ счастью, достаточно рано созналъ истину и сказалъ себ: то, что ты считалъ пламенемъ титана — скромный огонь, предназначенный горть не снаружи, а только внутри тебя,— при тихомъ его сіяніи ты можешь лишь узнать самого себя, всю свою душу, сознаніе и совсть.
Смю сказать, что я изъ всхъ силъ старался выполнить эту задачу и изъ страха самообольщенія цнилъ себя, быть можетъ, мене, нежели слдовало, хотя и то и другое одинаково опасно. Оцнить себя по достоинству очень трудно. А между тмъ, о чемъ же можно судить правильне, нежели о самомъ себ? Я живу собственной жизнью, а не жизнью другого. Я не могу знать внутренней жизни другого, онъ не можетъ видть того, что происходитъ во мн. Очень вроятно, что я осуждаю себя за то, что онъ прощаетъ мн, прощаю себя тамъ, гд онъ произноситъ надо мной приговоръ, и наоборотъ. Конечно, общество судитъ людей по своему опредленному закону, да это и быть не можетъ иначе. Общество называетъ хорошимъ то, что приноситъ ему пользу, осуждаетъ то, что вредитъ ему. Единичныя личности еще борятся противъ его постановленій, но большинство подчиняется имъ. Постановленія же эти вытекаютъ изъ основнаго положенія христіанства: ‘Не длай другому того, чего не хочешь, чтобы длали теб другіе’. Поэтому разумному человку не трудно быть правымъ передъ свтомъ и большинство оказывается негршнымъ передъ нимъ.
Гораздо трудне судить себя, быть справедливымъ къ себ. Въ сущности никто не можетъ сказать, что онъ вполн справедливъ относительно себя, однако, каждый долженъ быть своимъ собственнымъ судьей.
Такъ, или почти такъ, выразилъ я свое основное убжденіе, говоря съ баронессой, я защищалъ свое мнніе, объяснялъ ей всю его справедливость. Сначала она и слушать меня не хотла, по ея мннію…
Но, право, мн слдуетъ описать по порядку нашъ достопамятвый визитъ въ Мёлленгофъ, вдь онъ положительно свтлый бликъ въ моей жизни, не слишкомъ-то богатой блескомъ.
Я сказалъ жен, что мы должны одться какъ на вечеръ, хотя баронъ и приглашалъ насъ отобдать запросто ‘en famille’ — Какъ потомъ оказалось, я былъ правъ и Эльфрида почти съ энтузіазмомъ благодарила меня за мою предусмотрительность, но это не важно.
Когда пробило пять часовъ, мы въхали во дворъ замка, обогнули газонную площадку, украшенную довольно высокими пилястрами съ вазами, поднялись на дугообразный, огражденный перилами въздъ къ крыльцу и остановились у наряднаго входа въ домъ. Къ намъ вышли слуги въ ливреяхъ, туфляхъ, блыхъ чулкахъ, черныхъ бархатныхъ панталонахъ, желтозеленыхъ жилетахъ и темнокрасныхъ фракахъ.— Они сняли съ насъ верхнее платье и провели черезъ высокую переднюю, уложенную бархатной дорожкой, въ свтлую красивую комнату. Тамъ насъ встртили баронъ и баронесса.
Въ эту-то минуту Эльфрида поняла, что я былъ правъ относительно туалета, а я понялъ нчто другое боле интересное, а именно: что никогда не видалъ женщины красиве баронессы. Не стоитъ даже и стараться описать ея красоту. Большіе, темные, блестящіе глаза миндальной формы, изъ-синя черные, слегка волнующіеся волосы, чистыя классически-прекрасныя черты привтливаго лица, стройная фигура, грація каждаго движенія — вдь это только слова, слова, дтскій лепетъ о чемъ-то, чего высказать нельзя. Даже кистью и красками нельзя воспроизвести подобной красоты, только одна музыка могла бы выразить ее. А звукъ всякаго низкаго голоса баронессы — это тоже дивная музыка!
Мой восторгъ можетъ показаться подозрительнымъ, но только показаться. Я спокоенъ: къ моему восхищенію прелестной женщиной не примшивается и тни того, что называется влюбленностью. Хотя во мн живетъ потребность любить, но я не могу влюбиться въ нее, такъ какъ не способенъ чувствовать любовь безъ отвта, любовь, девизомъ которой служитъ: что теб въ томъ, что я тебя люблю? и признаю только чувство, основанное на сердечной гармоніи, на духовномъ сродств. Между мной же и баронессой ршительно нтъ ничего общаго, насъ могла бы тянуть другъ къ другу одна сила противуположности. Мн представляется, что баронесса и я дйствительно дв полныя противоположности: она — аристократка отъ завитка ея темныхъ волосъ до подошвы узенькой, хорошенькой ножки, въ император баронесса можетъ видть равнаго себ! Я же отдаю Кесарю Кесарево — и въ моихъ жилахъ нтъ ни одной капли недемократической крови. Мы такъ далеки другъ отъ друга, такъ чужды одинъ другому, что я могу ее изучать вполн объективно и спокойно, какъ чудесное произведеніе природы, къ которому у меня нтъ никакого отношенія. Ее изучать тмъ легче, что она откровенна, я сказалъ бы, какъ дитя, если бы не зналъ, что эта откровенность вытекаетъ изъ одного ея твердаго убжденія, а именно: она убждена, что аристократы (баронесса далеко не причисляетъ къ ихъ классу всхъ людей, которые ставятъ передъ своимъ именемъ фонъ) — отдльная раса, которая такъ же сильно отличается отъ людей незнатныхъ, какъ вообще одна порода отличается отъ другой. Она не считаетъ это несправедливостью природы или исторіи, а просто смотритъ на такое различіе, какъ на существующій фактъ естественной исторіи. Много подобныхъ вещей — говорила она, я не могу ихъ назвать прямо умными, но он доказываютъ, что эта женщина думаетъ независимо и самостоятельно.
Только въ одномъ пункт я заставилъ ее согласиться со мною, хотя и то условно, а именно: когда я доказывалъ, что въ высшемъ смысл человкъ можетъ признать своимъ судьей только себя самого, она согласилась со мной, но прибавила, что умть судить себя справедливо — таинственная наука, постигнутая очень немногими избранными.
— Да, баронесса,— сказалъ я,— немногими, и они-то составляютъ аристократію боле избранную, нежели та, о которой мы говорили недавно.
Это было смло, она посмотрла на меня точно королева на своего вассала, позволившаго себ дерзость, но ничего не отвтила.
* * *
Мой начальникъ, оберфорстмейстеръ, два дня прожилъ у насъ въ дом. Какъ я и ожидалъ посл нашей первой встрчи съ нимъ, онъ оказался человкомъ, достойнымъ глубокаго уваженія. Не знаю, часто-ли онъ бываетъ въ церкви, во всякомъ случа, лучшаго христіанина, я думаю, трудно найти. Ему уже около шестидесяти лтъ, но у него простая, честная, дтски-добрая душа и въ то же время онъ такъ ученъ, что могъ бы поспорить съ цлой академіей. Онъ не практикъ. Занимая высокое мсто и говоря съ подчиненнымъ, форстмейстеръ, конечно, не можетъ откровенно высказать этого, однако, онъ съ прелестнымъ юморомъ при случа даетъ понять, что хорошо знаетъ свою слабость. У него есть и другая слабость, онъ ее тоже отлично знаетъ и трогательно жалуется на нее, видя ея дурныя послдствія. Напримръ: мы хали по лсу, въ которомъ повсюду остались ясные слды долгаго, дурного управленія моего предшественника. Славный старикъ часто качалъ своей сдющей головой, вздыхалъ и вслухъ шепталъ: ‘Да, да, все оттого!’ и т. д., наконецъ, при вид ужь черезчуръ очевиднаго опустошенія, онъ повернулся ко мн на сиднье и сказалъ дрожащимъ голосомъ: ‘Это возмутительно! Мн слдовало давно, давно удалить его. Я долженъ, обязанъ былъ сдлать это. Но, милый Бушъ, поставьте себя на мое мсто. Я зналъ, что если онъ потеряетъ это мсто, то погибнетъ вмст съ своей семьей. Его мн не было жаль, онъ страшно пилъ и былъ тмъ — чмъ не всегда бываютъ пьяницы — прямо дурнымъ человкомъ, отличался грубостью, упрямствомъ, мстительностью, но его бдная, добрая жена? Она чуть не до смерти тосковала и разучившимися плакать глазами смотрла въ темное будущее, а шестеро несчастныхъ, невинныхъ дтей, изъ которыхъ старшей маленькой блокурой двочк было четырнадцать лтъ! Молите Бога, другъ мой, чтобы Онъ никогда не поставилъ васъ въ ужасное положеніе приносить состраданіе въ жертву долгу’.
И у добряка слезы выступили на глазахъ. Я, молча, пожалъ ему руку и охотно поцловалъ бы ее.
Конечно, я не могъ поцловать его руки, но я могу сдлать другое: я могу употребить вс силы и снова поставить на мсто повозку, выбитую изъ колеи, и доказать доброму старику, что его доброта не причинила непоправимаго вреда. Это я могу сдлать и сдлаю.
* * *
Баронъ и баронесса оффиціально отдали намъ нашъ визитъ и пріхали посмотрть на нашъ скромный домъ, составляющій такой странный контрастъ съ ихъ замкомъ. У нихъ вестибюль, вымощенный мраморомъ, раззолоченныя комнаты, портретный залъ, на стнахъ котораго можно видть вс костюмы, носившіеся въ Германіи въ теченіе четырехъ столтій, бальная зала размрами въ цлую церковь, библіотека, въ которой могли бы работать двадцать ученыхъ, не мшая другъ другу, конечно, у насъ никогда не будетъ и тни подобной роскоши, однако, еще до конца лта, благодаря доброт нашего милаго оберъ-форстмейстера, я надюсь, наша хижина станетъ боле достойна принимать такихъ важныхъ гостей.
Мы снова были въ Мёлленгоф, на этотъ разъ до обда и съ нашимъ Бернгардомъ, онъ велъ себя прелестно и не терялъ рядомъ съ молодымъ барономъ, а это кое-что значитъ. Жалко, что между дтьми такая большая разница лтъ — два года. Они могли бы стать товарищами.
Лучшими товарищами, чмъ мы съ барономъ, хотя фонъ-Кардовъ осыпаетъ меня любезностями, я даже иногда желаю, чтобы онъ былъ не такъ любезенъ. Я не могу играть комедіи и выражать чувства, которыхъ нтъ въ моемъ сердц. А въ сердц у меня нтъ дружескаго расположенія къ человку, отъ котораго что-то заставляетъ меня сторониться. Мн стыдно назвать инстинктомъ это нерасположеніе къ нему, между тмъ объяснить его разумной причиной я не могу. Если подумать хорошенько, не зависть, а сожалніе должно просыпаться въ ум при взгляд на тхъ несчастныхъ, которыхъ съ дтства балуетъ судьба, которые считаютъ весь міръ цвтущимъ лугомъ, предназначеннымъ для того, чтобы они порхали по немъ какъ бабочки. Бабочкамъ и пристало порхать, только вдь он совсмъ не такъ безвредны, какъ кажется съ виду. Мы, лсничіе, это хорошо знаемъ.
Какъ бы тамъ ни было, я не врю спокойствію этой водяной поверхности, въ ней много такихъ мстъ, въ которыхъ можно видть вплоть до самаго дна, но нтъ-ли между свтлыми мстами или позади нихъ глубокихъ, темныхъ омутовъ, въ которыхъ гнздятся чудовища?
Одно, по моему, врно: этотъ легкомысленный человкъ, стремящійся къ наслажденію (если онъ даже не хуже этого опредленія) не достоинъ такой жены, такого сына и это несоотвтствіе оскорбляетъ мое нравственное чувство и чувство прекраснаго. Храмъ Венеры Ураніи — который сторожитъ женщина.
* * *
Опять мы съ Эльфридой долго спорили объ обитателяхъ Мёлленгофа. Мы никакъ не можемъ поладить съ нею въ этомъ отношеніи и съ каждымъ днемъ наши мннія расходятся все больше и больше. Что она не находитъ баронессу Елену (какъ идетъ къ ней это имя!) такой красивой, ‘далеко, далеко не такой красавицей’, какъ я нахожу ее, это еще понятно, мы, мужчины, ищемъ и видимъ въ женщинахъ совсмъ иное, чмъ сами он другъ въ друг и vice versa, но моя жена называетъ баронессу холодной, высокомрной, скупой, словомъ, очень непріятной особой. Пусть я не думаю, чтобы она сошлась съ баронессой, какъ, повидимому, мн этого хочется! Ужь одна разница въ общественномъ и денежномъ положеніи помшаетъ имъ подружиться! Всегда тяжело пользоваться гостепріимствомъ, на которое не можешь отвтить, можетъ быть, мужчины не чувствуютъ этого, но женщинамъ это крайне непріятно. Впрочемъ, баронесса, вроятно, сама считаетъ, что равный долженъ водиться съ равнымъ, иначе Эльфрида не понимаетъ почему, по увренію фрау Моенъ, фрау Кардовъ никогда не переступаетъ порога недворянскихъ домовъ.
— Однако, она вошла въ нашъ домъ, а, несмотря на мсе званіе и желзный крестъ первой степени, я — vilain et trè,s vilain’.
— Пожалуйста! ты, слава Богу, изъ очень уважаемаго семейства.
— А ты — дочь совтника юстиціи.
— Удивительно много это въ глазахъ баронессы!
— Во всякомъ случа, она очень лестно отзывалась о теб.
— Чтобы польстить теб.
— Это на нее не похоже, и потомъ изъ-за чего ей мн льстить?
— Чтобы услыхать и отъ тебя любезность.
— Относительно логики барона?
— Ты очень несправедливъ къ нему.
— А ты къ ней.
Когда обмнъ мнній доходитъ до такой точки, мудрая Аина шепчетъ разумному человку: ‘отступи, старина’. Я дйствительно отступилъ, замтивъ, что не очень охотно возобновилъ знакомство съ барономъ, но изъ всхъ силъ постараюсь справедливо отнестись къ его хорошимъ сторонамъ, такъ какъ он, конечно, есть у него.
* * *
Безъ сомннія, у барона есть хорошія качества. Міръ кишитъ калибанами и клоунами, а потому всегда пріятно видть человка, который все длаетъ такъ граціозно, точно Аріель помогаетъ ему.
Фрицъ Кардовъ можетъ быть очарователенъ, когда захочетъ, а очевидно, ему хочется нравиться намъ. Онъ осыпаетъ насъ любезностями. Со мной онъ сталъ на такую товарищескую ногу, точно мы не восемь дней, а восемь лтъ сражались съ нимъ рука объ руку, спали въ одной палатк и пили изъ одной кружки. Услыхавъ, что Эльфрида любитъ цвты, баронъ теперь каждый день присылаетъ ей чудные букеты изъ своихъ оранжерей. Въ понедльникъ онъ встртилъ у насъ доктора Барта и услыхалъ отъ него, что Бернгарда все еще необходимо очень беречь, что ему нужно быть какъ можно больше на свжемъ воздух, но не утомляться. Сегодня баронъ прислалъ намъ прелестную колясочку, запряженную послушнымъ козликомъ. У здороваго Ганса есть экипажъ и пони, необходимо, чтобы и у Бернгарда была колясочка, такъ какъ носить его нельзя, онъ ужь великъ, а долго бгать ему вредно.
‘Кто тутъ могъ бы устоять?’ какъ поется въ домъ-Жуан.
Я не могъ устоять, такое вниманіе просто обезоружило меня. Какъ бы ни была малопримрна жизнь этого человка, въ немъ сохранилось много природной теплоты. И, Боже Ты мой, вдь мы вс гршимъ! Кто посметъ бросить первый камень въ своего брата. Нтъ, нтъ! Онъ такъ ласково отнесся ко мн, что и я отвчу ему тмъ же. Конечно, я никогда не буду въ состояніи отплатить ему за его царскую щедрость, но вдь когда мощный левъ запутался въ стяхъ, его освободилъ не другой левъ, а бдная маленькая мышка. Конечно, я соглашусь скоре остаться его должникомъ, нежели видть, что онъ попалъ въ непріятное положеніе льва этой басни.
* * *
Теперь вс сосди отдали намъ визиты. Графъ и графиня Грибенъ тоже завезли намъ свои карточки, конечно, этимъ обмномъ вжливости и кончится, по крайней мр, продолженія знакомства съ ними не предвидится. Вообще, длая визиты, я надялся на лучшіе результаты: г-нъ Шпехтъ изъ Кацнова, съ своимъ лисьимъ лицомъ и навязчивой болтливостью страшно не нравится мн, мрачные Лахмунды проигрываютъ при ближайшемъ знакомств, остальные визиты, напримръ, къ пастору Шмиту, тоже не очень обрадовали насъ. Г-нъ Моенъ изъ Брандсгагена, добрый малый, но вдь Лессингъ говоритъ: ‘можно придти въ отчаяніе, если, кром этого, нечего больше сказать о человк’. Потомъ его вчный припвъ: ‘выпейте, г-нъ главный лсничій’ c’est plus fort que moi. Не хочу я казаться черезчуръ щепетильнымъ человкомъ, не хочу и отнимать у Эльфриды удовольствія видаться съ фрау Моенъ (она, дйствительно, во всхъ отношеніяхъ превосходная женщина и я ее очень уважаю), а потому мы будемъ видаться съ Моенами. Моя жена въ короткое время подружилась съ фрау Моенъ и это меня очень утшаетъ, такъ какъ теперь нечего мн бояться грозившаго намъ одиночества, которое было бы вдвойн опасно для спокойствія нашей жизни.
У меня есть еще сосдъ. Лсникъ Айсбергъ обратилъ мое вниманіе на него, но не по очень-то пріятному поводу. Я говорю о Стефан Рик, который владетъ харчевней по названію ‘Лсная Лавочка’. Она стоитъ на перекрестк лсной дороги, проходящей черезъ мой округъ съ запада на востокъ — и шоссе, ведущаго въ Гримъ и соединяющагося съ большимъ сундинскимъ шоссе. Мой лсъ прежде былъ леннымъ имніемъ одного шведскаго графскаго рода Бранеръ, но въ конц прошедшаго столтія, какъ выморочное имущество, отошелъ въ казну, когда провинція стала владніемъ Пруссіи, лсъ причислили къ нашему фиску. Кажется, Рики владли ‘Лсной Лавочкой’ на основаніи чего-то врод наслдственно передававшейся аренды, съ очень выгодными для нихъ привиллегіями. Владльцы ‘Лсной Лавочки’ потеряли возможность пользоваться этими преимуществами съ тхъ поръ, какъ отецъ теперешняго Рика проигралъ процессъ съ нашимъ вдомствомъ. Между прочимъ, въ силу прежнихъ привиллегій они имли право ежегодно убивать въ лсу у каждаго хозяина дюжину сернъ.
Какъ говоритъ Айсбергъ, эта кошка и теперь не хочетъ отказаться отъ мышей и множество дичи, не занесенной въ наши списки, ежегодно исчезаетъ въ кухн Рика. Не смотря на вс старанія, сторожамъ не удалось поймать кошку in flagranti, но, къ сожалнію, сомнваться въ его поступкахъ трудно.
Домъ Рика стоитъ очень удобно для этой цли. Его фасадъ выходитъ на шоссе, изъ верхняго этажа дома можно видть очень далеко, дворъ же, садъ и службы глубоко вдаются въ лсъ, такъ что боле удобнаго мстоположеніи для браконьеровъ и желать нельзя.
По словамъ Айсберга о ‘Лсной Лавочк’ и ея хозяин ходятъ дурные слухи. Лсникъ разсказалъ мн, что Рикъ ловкій парень, который привлекаетъ къ себ постителей веселымъ нравомъ и смшными выходками, что среди завсегдатаевъ харчевни Рика есть много людей довольно значительныхъ, что зажиточные купцы изъ сосднихъ городовъ, арендаторы и окрестные землевладльцы, словомъ, вс, кто любитъ хорошее вино и карточную игру, частенько заглядываютъ въ ‘Лсную Лавочку’. По словамъ Айсберга, игра ведется въ отдльной задней комнат, въ которую постороннимъ нтъ доступа, вмст съ Рикомъ въ ‘Лсной Лавочк’ хозяйничаетъ его единственная дочь, извстная въ округ подъ именемъ рыжей Маріи (и если я понялъ топкій намекъ моего лсника), пользующаяся далеко не доброй славой.
Изъ всего этого меня, конечно, интересуютъ только наслдственныя отношенія Рика къ дач государственнаго лса. Конечно, не нужда выгоняетъ его изъ дому рано утромъ съ ружьемъ на плеч, какъ другихъ бдняковъ. Тмъ меньше у меня причины щадить его. Во всякомъ случа придется отправиться на развдки. Посл завтра мн представляется случай познакомиться съ ‘Лсной Лавочкой’ и ея хозяиномъ. Г-нъ Рикъ ежегодно созываетъ всхъ сосдей на весеннюю стрльбу въ цль. Я тоже получилъ отъ него приглашеніе. Стрльбище будетъ устроено подл его усадьбы, близь опушки лса, на его земл. Поду, посмотрю, не позабылъ-ли я свое прежнее искусство.
Сегодня опять мы были приглашены на обдъ въ Мёлленгофъ, на этотъ разъ не такой парадный, меня настойчиво просили явиться въ сюртук.
Мн кажется, я сдлалъ сегодня одно очень печальное открытіе, если оно, какъ я боюсь, дйствительно подтвердится, я объясню себ многое изъ того, что уже раньше подмтилъ: напримръ, слды меланхоліи въ свтломъ здоровомъ существ баронессы,— непріятное безпокойство и нервность барона. Ихъ бракъ — несчастный бракъ. Еще прежде нсколько разъ Кардовъ при мн говорилъ о супружеской жизни съ легкомысліемъ, доходившимъ до цинизма, однако, тогда я не обращалъ особеннаго вниманія на его слова, такъ какъ считалъ ихъ просто шутками дурного тона, слдствіемъ воспоминаній о безпорядочно проведенной молодости. Помнится, еще на форпостахъ передъ Парижемъ онъ угощалъ меня разговорами подобнаго рода.
Сегодня же меня поразило, какъ холодно вжливо Кардовы говорятъ другъ съ другомъ. Такое ледяное обращеніе невозможно принять за обыкновенную аристократическую сдержанность въ присутствіи чужихъ. Нтъ, въ барон и баронесс проглядываетъ взаимное нерасположеніе, доходящее до ненависти и мн кажется, что они съ трудомъ скрываютъ свои чувства. Я видлъ очень отчетливо, какъ при одномъ замчаніи жены все закипло въ фонъ-Кардов и онъ едва удержалъ рзкость, которая готова была сорваться съ его губъ, замтилъ я не мене ясно, что, слушая необдуманныя мннія барона, фрау фонъ-Кардовъ усмхнулась очень презрительно и насмшливое выраженіе страннымъ образомъ измнило вс ея черты.
Только почему это случилось? Фрау Моенъ сказала Эльфрид, что графиня Елена Дренвицъ была страшно бдна, но такія гордыя, благородныя существа, какъ баронесса, не продаютъ себя за золото и богатство. Значитъ, она его любила, конечно, онъ былъ человкомъ въ высшей степени опаснымъ для двическаго сердца. У супруговъ родился прелестный ребенокъ, мальчикъ. Значитъ, по человческимъ понятіямъ все хорошо, даже владніе майоратомъ обезпечено. Что же случилось? Что разорвало связь, которую, казалось, вс боги и вс богини должны были благословить.
Несходство мыслей хуже всего, сказалъ Акимъ Арнимскій, и я согласенъ съ нимъ и увренъ, что мысли барона и баронессы расходится далеко, далеко. Она идеалистка даже въ своемъ чрезмрномъ поклоненіи благородству происхожденія и въ другихъ вопросахъ, непонятныхъ для свободомыслящаго человка, да, она не могла бы такъ крпко держаться за своего конька, если бы не была идеалисткой. Баронъ, хотя и скрываетъ это, тоже очень гордится аристократизмомъ, но его гордость обыкновенное высокомріе, къ которому не примшивается благородныхъ стремленій и сознанія обязанностей, возлагаемыхъ на человка высокаго званія. Она-бы только презрительно улыбалась въ отвтъ на вопросы своего судьи, можетъ быть, и онъ не молилъ бы о помилованіи, за то, съ цлью сократить скуку послднихъ часовъ, слъ бы играть въ пикетъ съ своимъ палачемъ.
Вижу, что такимъ путемъ мн не разршить загадки.— Когда мысли и чувства людей расходятся, то люди эти становятся равнодушны другъ къ другу, а не начинаютъ ненавидть другъ друга. Дальнйшія свднія о барон (конечно, фрау Моенъ по секрету сообщила ихъ моей жен) не помогли мн напасть на нить къ разгадк. Не смотря на большое состояніе, у барона такіе большіе долги, что кредиторы наложили запрещеніе на доходы съ майората, впрочемъ, часть долговъ передалъ ему его буйный отецъ, главное же ихъ количество надлалъ самъ Фрицъ Кардовъ, благодаря своей страсти къ игр. Вообще въ округ много завзятыхъ игроковъ,
Я вспомнилъ при этомъ то, что Айсбергъ говорилъ про ‘Лсную Лавочку’ и мн стало тяжело слушать Эльфриду, я перевелъ разговоръ на другую тему.
Свднія, данныя фрау Эмиліей, ничего не доказываютъ, конечно, самыя большія состоянія таютъ, наконецъ, попавъ въ когти демона игры, но я никогда не поврю, чтобы знатный человкъ разстроилъ свое состояніе, играя съ здшними мелкими людишками. Вдь въ Берлинъ, даже въ Парижъ недолго създить, а какъ слышно, баронъ путешествуетъ каждый годъ.
Предположимъ худшее: онъ игрокъ и разстроилъ свое большое состояніе. Вслдствіе этого разстроилось и его семейное счастье.
