Тюльпанное дерево, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1845
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Однажды жил, не знаю где, богатый И добрый человек. Он был женат И всей душой любил свою жену, Но не было у них детей, и это Их сокрушало, и они молились, Чтобы господь благословил их брак, И к господу молитва их достигла. Был сад кругом их дома, на поляне Там дерево тюльпанное росло. Под этим деревом однажды (это Случилось в зимний день) жена сидела И с яблока румяного ножом Снимала кожу, вдруг ей острый нож Легонько палец оцарапал, кровь Пурпурной каплею на белый снег Упала, тяжело вздохнув, она Подумала: ‘О! если б бог нам дал Дитя, румяное, как эта кровь, И белое, как этот чистый снег!’ И только что она сказала это, в сердце Ее как будто что зашевелилось, Как будто из него утешный голос Шепнул ей: ‘Сбудется’. Пошла в раздумье Домой. Проходит месяц — снег растаял, Другой проходит — все в лугах и рощах Зазеленело, третий месяц миновался — Цветы покрыли землю, как ковер, Пропал четвертый — все в лесу деревья Срослись в один зеленый свод, и птицы В густых ветвях запели голосисто, И с ними весь широкий лес запел. Когда же пятый месяц был в исходе — Под дерево тюльпанное она Пришла, оно так сладко, так свежо Благоухало, что ее душа Глубокою, неведомой тоскою Была проникнута, когда шестой Свершился месяц — стали наливаться Плоды и созревать, она же стала Задумчивей и тише, наступает Седьмой — и часто, часто под своим Тюльпанным деревом она одна Сидит и плачет, и ее томит Предчувствие тяжелое, настал Осьмой — она в конце его больная Слегла в постелю и сказала мужу В слезах: ‘Когда умру, похорони Меня под деревом тюльпанным’, месяц Девятый кончился — и родился У ней сынок, как кровь румяный, белый Как снег, она ж обрадовалась так, Что умерла. И муж похоронил Ее в саду, под деревом тюльпанным. И горько плакал он об ней, и целый Проплакал год, и начала печаль В нем утихать, и наконец утихла Совсем, и он женился на другой Жене и скоро с нею прижил дочь. Но не была ничем жена вторая На первую похожа, в дом его Не принесла она с собою счастья. Когда она на дочь свою родную Смотрела, в ней смеялася душа, Когда ж глаза на сироту, на сына Другой жены, невольно обращала, В ней сердце злилось: он как будто ей И жить мешал, а хитрый искуситель Против него нашептывал всечасно Ей злые замыслы. В слезах и в горе Сиротка рос, и ни одной минуты Веселой в доме не было ему. Однажды мать была в своей каморке, И перед ней стоял сундук открытый С тяжелой, кованной железом кровлей И с острым нутряным замком: сундук Был полон яблок. Тут сказала ей Марлиночка (так называли дочь): ‘Дай яблочко, родная, мне’. — ‘Возьми’, — Ей отвечала мать. ‘И братцу дай’, — Прибавила Марлиночка. Сначала Нахмурилася мать, но враг лукавый Вдруг что-то ей шепнул, она сказала: ‘Марлиночка, поди теперь отсюда, Обоим вам по яблочку я дам, Когда твой брат воротится домой’. (А из окна уж видела она, Что мальчик шел, и чудилося ей, Что будто на нее с ним вместе злое Шло искушенье.) Кованый сундук Закрыв, она глаза на двери дико Уставила, когда ж их отворил Малютка и вошел, ее лицо Белее стало полотна, поспешно Она ему дрожащим и глухим Сказала голосом: ‘Вынь для себя И для Марлиночки из сундука Два яблока’. При этом слове ей Почудилось, что кто-то подле громко Захохотал, а мальчик, на нее Взглянув, спросил: ‘Зачем ты на меня Так страшно смотришь?’ — ‘Выбирай скорее!’ — Она, поднявши кровлю сундука, Ему сказала, и ее глаза Сверкнули острым блеском. Мальчик робко За яблоком нагнулся головой В сундук, тут ей лукавый враг шепнул: ‘Скорей!’ И кровлею она тяжелой Захлопнула сундук, и голова Малютки, как ножом, была железным Отрезана замком и, отскочивши, Упала в яблоки. Холодной дрожью Злодейку обдало. ‘Что делать мне?’ — Подумала она, смотря на страшный Захлопнутый сундук. И вот она Из шкапа шелковый платок достала И, голову отрезанную к шее Приставив, тем платком их обвила Так плотно, что приметить ничего Не можно было, и потом она Перед дверями мертвого на стул (Дав в руки яблоко ему и к стенке Его спиной придвинув) посадила, И наконец, как будто не была Ни в чем, пошла на кухню стряпать. Вдруг Марлиночка в испуге прибежала И шепчет: ‘Посмотри туда, там братец Сидит в дверях на стуле, он так бел И держит яблоко в руке, но сам Не ест, когда ж его я попросила, Чтоб дал мне яблоко, не отвечал Ни слова, не взглянул, мне стало страшно’. На то сказала мать: ‘Поди к нему И попроси в другой раз, если ж он Опять ни слова отвечать не будет И на тебя не взглянет, подери Его покрепче за ухо: он спит’. Марлиночка пошла и видит: братец Сидит в дверях на стуле, бел как снег, Не шевелится, не глядит и держит, Как прежде, яблоко в руках, но сам Его не ест. Марлиночка подходит И говорит: ‘Дай яблочко мне, братец’. Ответа нет. Тут за ухо она Тихонько братца дернула, и вдруг От плеч его отпала голова И покатилась. С криком прибежала Марлиночка на кухню: ‘Ах! родная, Беда, беда! Я братца моего Убила! Голову оторвала Я братцу!’ И бедняжка заливалась Слезами и кричала криком. Ей Сказала мать: ‘Марлиночка, уж горю Не пособить, нам надобно скорей Его прибрать, пока не воротился Домой отец, возьми и отнеси Его покуда в сад и спрячь там, завтра Его сама в овраг я брошу, волки Его съедят, и косточек никто Не сыщет, перестань же плакать, делай, Что я велю’. Марлиночка пошла, Она, широкой белой простынею Обвивши тело, отнесла его, Рыдая, в сад и там его тихонько Под деревом тюльпанным положила На свежий дерн, который покрывал Могилку матери его… И что же? Могилка вдруг раскрылася и тело Взяла, и снова дерн зазеленел На ней, и расцвели на ней цветы, И из цветов вдруг выпорхнула птичка, И весело запела, и взвилась Под облака, и в облаках пропала. Марлиночка сперва оторопела, Потом (как будто кто в ее душе Печаль заговорил) ей стало вдруг Легко — пошла домой и никому О бывшем с нею не сказала. Скоро Пришел домой отец. Не видя сына, Спросил он с беспокойством: ‘Где он?’ Мать, Вся помертвев, поспешно отвечала: ‘Ранехонько ушел он со двора И все еще не возвращался’. Было Уж за полдень, была пора обедать, И накрывать на стол хозяйка стала. Марлиночка ж сидела в уголку, Не шевелясь и молча, день был светлый, Ни облачка на небе не бродило, И тихо блеск полуденного солнца Лежал на зелени дерев, и было Повсюду все спокойно. Той порою Спорхнувшая с могилы братца птичка Летала да летала, вот она На кустик села под окошком дома, Где золотых дел мастер жил. Она, Расправив крылышки, запела громко: ‘Зла мачеха зарезала меня, Отец родной не ведает о том, Сестрица же Марлиночка меня Близ матушки родной моей в саду Под деревом тюльпанным погребла’. Услышав это, золотых дел мастер В окошко выглянул, он так пленился Прекрасною птичкою, что закричал: ‘Пропой еще раз, милая пичужка!’ ‘Я даром дважды петь не стану, — птичка Сказала, — подари цепочку мне, И запою’. Услышав это, мастер Богатую ей бросил из окна Цепочку. Правой лапкою схвативши Цепочку ту, свою запела песню Звучней, чем прежде, птичка и, допевши, Спорхнула с кустика с своей добычей, И полетела далее, и скоро На кровле домика, где жил башмачник, Спустилася и там опять запела: ‘Зла мачеха зарезала меня, Отец родной не ведает о том, Сестрица же Марлиночка меня Близ матушки родной моей в саду Под деревом тюльпанным погребла’. Башмачник в это время у окна Шил башмаки, услышав песню, он Работу бросил, выбежал во двор И видит, что сидит на кровле птичка Чудесной красоты. ‘Ах! птичка, птичка, — Сказал башмачник, — как же ты прекрасно Поешь. Нельзя ль еще раз ту же песню Пропеть?’ — ‘Я даром дважды не пою, — Сказала птичка, — дай мне пару детских Сафьянных башмаков’. Башмачник тотчас Ей вынес башмаки. И, левой лапкой Их взяв, свою опять запела песню Звучней, чем прежде, птичка и, допевши, Спорхнула с кровли с новою добычей, И полетела далее, и скоро На мельницу, которая стояла Над быстрой речкою во глубине Прохладныя долины, прилетела. Был стук и шум от мельничных колес, И с громом в ней молол огромный жернов, И в воротах ее рубили двадцать Работников дрова. На ветку липы, Которая у мельничных ворот Росла, спустилась птичка и запела: ‘Зла мачеха зарезала меня’, Один работник, то услышав, поднял Глаза и перестал рубить дрова. ‘Отец родной не ведает о том’, Оставили еще работу двое. ‘Сестрица же Марлиночка меня’, Тут пятеро еще, глаза на липу Оборотив, работать перестали. ‘Близ матушки родной моей в саду’, Еще тут восемь вслушалися в песню, Остолбеневши, топоры они На землю бросили и на певицу Уставили глаза, когда ж она Умолкнула, последнее пропев: ‘Под деревом тюльпанным погребла’, Все двадцать разом кинулися к липе И закричали: ‘Птичка, птичка, спой нам Еще раз песенку твою’. На это Сказала птичка: ‘Дважды петь не стану Я даром, если же вы этот жернов Дадите мне, я запою’. — ‘Дадим, Дадим!’ — в один все голос закричали. С трудом великим общей силой жернов Подняв с земли, они его надели На шею птичке, и она, как будто В жемчужном ожерелье, отряхнувшись И крылышки расправивши, запела Звучней, чем прежде, и, допев, спорхнула С зеленой ветви и умчалась быстро, На шее жернов, в правой лапке цепь И в левой башмаки. И так она На дерево тюльпанное в саду Спустилась. Той порой отец сидел Перед окном, по-прежнему в углу Марлиночка, а мать на стол сбирала ‘Как мне легко! — сказал отец. — Как светел И тепел майский день!’ — ‘А мне, — сказала Жена, — так тяжело, так душно! Как будто бы сбирается гроза’. Марлиночка ж, прижавшись в уголок, Не шевелилася, сидела молча И плакала. А птичка той порой, На дереве тюльпанном отдохнувши, Полетом тихим к дому полетела. ‘Как на душе моей легко! — опять Сказал отец. — Как будто бы кого Родного мне увидеть’. — ‘Мне ж, — сказала Жена, — так страшно! Все во мне дрожит, И кровь по жилам льется как огонь’. Марлиночка ж ни слова, в уголку Сидит, не шевелясь, и тихо плачет. Вдруг птичка, к дому подлетев, запела: ‘Зла мачеха зарезала меня’, Услышав это, мать в оцепененье Зажмурила глаза, заткнула уши, Чтоб не видать и не слыхать, но в уши Гудело ей, как будто шум грозы, В зажмуренных глазах ее сверкало, Как молния, и пот смертельный тело Ее, как змей холодный, обвивал. ‘Отец родной не ведает о том’. ‘Жена, — сказал отец, — смотри, какая Там птичка! Как поет! А день так тих, Так ясен и такой повсюду запах, Что скажешь: вся земля в цветы оделась. Пойду и посмотрю на эту птичку’. ‘Останься, не ходи, — сказала в страхе Жена. — Мне чудится, что весь наш дом В огне’. Но он пошел. А птичка пела: ‘Близ матушки родной моей в саду Под деревом тюльпанным погребла’. И в этот миг цепочка золотая Упала перед ним. ‘Смотрите, — он Сказал, — какой подарок дорогой Мне птичка бросила’. Тут не могла Жена от страха устоять на месте И начала как в исступленье бегать По горнице. Опять запела птичка: ‘Зла мачеха зарезала меня’. А мачеха бледнела и шептала: ‘О! если б на меня упали горы, Лишь только б этой песни не слыхать!’ ‘Отец родной не ведает о том’, Тут повалилася она на землю, Как мертвая, как труп окостенелый. ‘Сестрица же Марлиночка меня…’ Марлиночка, вскочив при этом с места, Сказала: ‘Побегу, не даст ли птичка Чего и мне’. И, выбежав, глазами Она искала птички. Вдруг упали Ей в руки башмаки, она в ладоши От радости захлопала. ‘Мне было До этих пор так грустно, а теперь Так стало весело, так живо!’ ‘Нет, — простонала мать, — я не могу Здесь оставаться, я задохнусь, сердце Готово лопнуть’. И она вскочила, На голове ее стояли дыбом, Как пламень, волосы, и ей казалось, Что все кругом ее валилось. В двери Она в безумье кинулась… Но только Ступила за порог, тяжелый жернов Бух!.. и ее как будто не бывало, На месте же, где казнь над ней свершилась, Столбом огонь поднялся из земли. Когда ж исчез огонь, живой явился Там братец, и Марлиночка к нему На шею кинулась. Отец же долго Искал жены глазами, но ее Он не нашел. Потом все трое сели, Усердно богу помолясь, за стол, Но за столом никто не ел, и все Молчали, и у всех на сердце было Спокойно, как бывает всякий раз, Когда оно почувствует живей Присутствие невидимого бога. Сказка написана 27 марта 1845 г. во Франкфурте-на-Майне. Первая публикация — журнал ‘Современник’, 1846, т. XLIII, с. 5-16. Стихотворное переложение прозаической сказки братьев Гримм ‘О миндальном дереве’.