Арабскія сказка Шехеразады.
Полный переводъ съ позднйшаго исправленнаго и дополненнаго англійскаго изданія Л. Шелгуновой.
Типографія т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая улица, свой домъ
Москва.— 1909.
ГЛАВА XI. Начинается съ половины двсти сорокъ девятой ночи и кончается въ половин двсти шестьдесятъ девятой.
Исторія Абу-Гасана Мота, или пробудившагося спящаго
ГЛАВА XII. Начинается съ половины двсти семьдесятъ первой ночи и кончается на двсти восемьдесятъ пятой.
Исторія Аладина Абу-Шамата
ГЛАВА XIII. Начинается съ половины двсти восемьдесятъ пятой ночи и кончается въ половин двсти девяносто четвертой.
Исторія чудесной лошади.
ГЛАВА XIV. Начинается съ половины двсти девяносто девятой ночи и кончается въ половин триста пятой.
Исторія Эсъ-Зиндибада Морского и Эсъ-Зиндибада Сухопутнаго.
Первое путешествіе Эсъ Зиндибада Морского.
Второе путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Третье путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Четвертое путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Пятое путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Шестое путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Седьмое путешествіе Эсъ-Зиндибада Морского.
Заключеніе исторіи Эсъ-Зипдибада Морского и Эсъ-Зиндибада Сухопутнаго.
ГЛАВА XV. Начинается съ половины триста пятой ночи и кончается въ половин триста девяносто четвертой.
Исторія Магомета-Али ювелира или лже-калифа.
ГЛАВА XVI. Начинается съ половины триста девяносто четвертой ночи и кончается на половин четыреста пятой.
Исторія Абу-Магомета Лниваго.
ГЛАВА XVII. Начинается съ половины четыреста пятой ночи и кончается четыреста сорокъ пятой.
Исторія Али-Шера и Зумуруды
ГЛАВА XVIII. Начинается съ половины четыреста сорокъ пятой ночи и кончается въ половин четыреста пятьдесятъ пятой.
Исторія Ибнъ-Мансура, двицы Будуры и Юбера, сына Омтра-Эшъ-Шейбани.
ГЛАВА XIX. Начинается съ половины четыреста пятьдесятъ пятой ночи и кончается въ половин пятьсотъ тридцать седьмой.
Исторія Унеэль-ByДжуда и Эльварды-Фильакмамы.
ГЛАВА XX. Начинается съ половины четыреста пятьдесятъ пятой ночи и кончается въ половин пятьсотъ тридцать седьмой.
Исторія Али Каирскаго.
ГЛАВА XXI. Начинается съ половины пятьсотъ тридцать седьмой ночи и кончается въ половин пятьсотъ шестьдесятъ шестой.
Исторія Мднаго города.
ГЛАВА XXII. Начинается съ половины пятьсотъ шестьдесятъ шестой ночи и кончается въ половин пятьсотъ семьдесятъ восьмой.
Исторія Джудара.
ГЛАВА XXIII. Начинается съ половины пятьсотъ семьдесятъ восьмой ночи и кончается въ половин шестьсотъ двадцать четвертой.
Исторія Джулланары-Русалки.
Исторія Бедръ-Базима и Джохарахъ.
ГЛАВА XXIV. Начинается съ половины семьсотъ пятьдесятъ шестой ночи и кончается въ половин семьсотъ семьдесятъ восьмой.
Исторія Сейфъ-Эль-Мулука и Бедеи-Эль-Джемаль.
ГЛАВА XXV. Начинается съ половины семьсотъ семьдесятъ восьмой ночи и кончается въ половин восемьсотъ тридцать первой.
Исторія Гасана изъ Эль-Башраха.
ГЛАВА XXVI. Начинается съ половины восемьсотъ тридцать первой ночи и кончается въ половин восемьсотъ сорокъ первой.
Исторія Калифеха-рыбака.
ГЛАВА XXVII. Начинается съ половины девятьсотъ тридцатой ночи и кончается въ половин девятьсотъ сороковой.
Исторія Абу-Сира и Абу-Кира.
ГЛАВА XXVIII. Начинается съ половины девятьсотъ сорокъ первой ночи и кончается въ половин девятьсотъ сорокъ шестой.
Исторія Абдулъ-Аллаха Сухопутнаго и АбдулъАллаха Морского.
ГЛАВА XXIX Начинается съ половины девятьсотъ пятьдесятъ второй ночи и кончается въ половин девятьсотъ пятьдесятъ девятой ночи.
Исторія Ибрагима и Джемилехи.
ГЛАВА XXX. Начинается съ половины девятьсотъ восемьдесятъ девятой ночи и кончается на тысяч первой.
Исторія Маруфа.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
Начинается съ половины двсти сорокъ девятой ночи и кончается въ половин двсти шестьдесятъ девятой.
Исторія Абу-Гасана Мота, или пробудившагося спящаго.
Во время царствованія Гаруна Эръ-Рашида въ Багдад жилъ-былъ купецъ, сына котораго звали Абу-Гасаномъ Мотомъ. Купецъ умеръ, оставивъ сыну своему очень большое состояніе, которое Абу-Гасанъ раздлилъ на дв равныхъ части. Одну часть онъ отложилъ, а другую сталъ проживать. У него постоянно бывали въ гостяхъ купеческіе сыновья и другіе знакомые, и онъ угощалъ и поилъ ихъ такъ обильно и такъ роскошно, что вскор потратилъ деньги, назначенныя на прожитокъ. Проживъ все, онъ пошелъ по своимъ друзьямъ и знакомымъ, объясняя имъ, въ чемъ дло, но на слова его никто не обратилъ вниманія и словомъ не отвтилъ ему. Съ тяжелымъ сердцемъ вернулся онъ къ своей матери и разсказалъ ей, какъ обошлись съ нимъ его друзья, не пожелавшіе даже отвтить ему.
— О, Абу-Гасанъ, — отвчала ему мать, — ныншніе люди вс такіе: пока у человка есть что-нибудь, они вс льнутъ къ нему, а какъ ничего не станетъ, вс отвернутся.
Она очень огорчилась за него и даже заплакала.
Онъ же вскочилъ съ своего мста и пошелъ достать остальную часть спрятаннаго богатства и попрежнему сталъ весело жить. Но съ этого времени онъ далъ клятву не водиться съ своими прежними знакомыми, а приглашать на каждый вечеръ людей совершенно незнакомыхъ, и на другой день даже не кланяться съ ними и не узнавать ихъ. Для этого онъ каждый вечеръ садился на мостъ и приглашалъ прохожаго незнакомца попировать къ себ. Утромъ онъ прощался съ своимъ собутыльникомъ и при встрч даже не кланялся.
Такъ жилъ онъ въ продолженіе цлаго года. Однажды, сидя на мосту и поджидая какоготнибудь собутыльника, онъ увидалъ проходившаго переодтаго Эръ-Рашида и его прислугу. Калифъ, почувствовавъ въ этотъ день тоску, вышелъ, чтобы развлечься среди народа. Абу-Гасанъ остановилъ его и сказалъ ему:
— Слушай, господинъ мой, не хочешь ли ты пость и выпитъ?
Эръ Рашидъ принялъ его приглашеніе и сказалъ:
— Ну, такъ веди къ себ.
Абу-Гасанъ не подозрвалъ, кого онъ привелъ въ свой домъ, и калифъ, войдя къ нему, увидалъ такую роскошно убранную пріемную, съ золотымъ бассейномъ посреди, какой никакъ не ожидалъ. Усадивъ гостя, Абу-Гасанъ позвалъ молоденькую рабыню, стройную, какъ восточная ива, и она, взявъ лютню, спла слдующее:
О, ты, который пребываешь вчно
Въ моей душ, зачмъ твое лицо
Такъ далеко отъ взора моего?
Мое ты сердце и, хотя его я
Не вижу, но оно гораздо ближе
Ко мн находится, чмъ вс сердца
Поблизости меня людей живущихъ.
Эръ Рашидъ, услыхавъ эту псню, сказалъ:
— Ты спла хорошо, да хранитъ тебя Господь.
Ея пніе понравилось ему, и онъ не могъ надивиться гостепріимству, расточаемому Абу-Гасаномъ совершенно незнакомому человку.
— Кто ты такой, молодой человкъ?— сказалъ онъ Гасану.— И разскажи мн свою исторію, для того, чтобы я могъ поблагодарить тебя за твое гостепріимство.
— О, господинъ мой, — улыбаясь отвчалъ Абу-Гасанъ, — не думаю, чтобы случившееся могло повториться, и чтобы мы еще когда-нибудь встртились съ тобою!
— Это почему?— вскричалъ калифъ.— И почему ты не хочешь разсказать своей исторіи?
Абу-Гасанъ разсказалъ ему, что съ нимъ случилось, и калифъ, выслушавъ его, сильно разсмялся и сказалъ:
— О, братъ мой, ты совершенно правъ.
Передъ ними въ это время поставили жаренаго гуся и булку, и Абу-Гасанъ сталъ рзать жаркое и класть кусочки въ ротъ калифа, и они ли, пока не насытились. Посл ды имъ принесли тазъ и рукомойникъ и поташу, чтобы вымыть руки. Затмъ Абу-Гасанъ зажегъ для своего гостя три свчи и три лампы, постлалъ скатерть и принесъ чистаго, стараго душистаго вина, какъ мускусомъ надушившаго комнату. Наполнивъ первый кубокъ, онъ сказалъ:
— О, собутыльникъ мой, откинемъ съ твоего позволенія всякое стсненіе. Рабъ твой съ тобою, и да не обрушится на меня несчастіе лишиться когда-нибудь тебя!
О:въ выпилъ вино и, наливъ второй кубокъ, подалъ его калифу, стоя въ положеніи слуги. Калифу очень полюбилось его обхожденіе и вжливый разговоръ, и онъ подумалъ:
‘Клянусь Аллахомъ, я вознагражу его за это!»
Абу-Гасанъ, поцловавъ кубокъ, подалъ его калифу, а калифъ взялъ его изъ руки Абу, поцловалъ, выпилъ и подалъ обратно. Абу-Гасанъ продолжалъ служить ему. Онъ наливалъ и подавалъ кубки калифу и, поцловавъ кубокъ три рази, сказалъ слдующіе стихи:
Большая честь твое къ намъ посщенье,
И мы открыто это признаемъ!
А если нтъ тебя въ кругу знакомыхъ,
То для замны мста твоего
Ни одного лица мы не находимъ!
— Выпей, — прибавилъ онъ, — и будь здоровъ и счастливъ.
Они пили и пировали, такимъ образомъ, до самой полуночи. Посл этого калифъ сказалъ своему хозяину:
— Скажи мн, Абу-Гасанъ, нтъ ли у тебя какого-нибудь желанія, которое я могъ бы исполнить?
— У насъ по сосдству есть мечеть, въ которой служитъ одинъ имамъ и четыре шейка, и всякій разъ, какъ они слышатъ музыку или смхъ, они насылаютъ на меня вали, и накладываютъ на меня штрафъ, и безпокоятъ меня, такъ что я страдаю изъ-за нихъ. Если біы они попались мн въ руки, то я далъ бы каждому изъ нихъ по тысяч ударовъ и избавился бы отъ ихъ Приставаній.
— Пошли теб Аллахъ исполненіе твоего желанія!— отвчалъ ему калифъ.
Незамтно отъ Абу калифъ прибавилъ въ вино бенджа и подалъ ему кубокъ. Лишь только вино съ зельемъ попало къ нему въ желудокъ, какъ онъ тотчасъ же уснулъ. Эръ-Рашидъ вышелъ въ дверь, гд его ждали слуги, и приказалъ имъ перевезти Абу-Гасана на мул во дворецъ. Абу-Гасанъ былъ все время совершенно безъ чувствъ.
Отдохнувъ немного, калифъ призвалъ визиря Джафара и Абдула-Аллаха, сына Тагира, вали города Багдада и нсколько человкъ изъ своихъ приближенныхъ и всмъ имъ сказалъ:
— Когда вы увидите этого молодого человка (онъ указалъ на Абу-Гасана) сидящимъ на царскомъ лож, то повинуйтесь ему и кланяйтесь, какъ калифу, и исполняйте вс его приказанія.
Уйдя къ своимъ рабынямъ, онъ послалъ ихъ ухаживать за Абу-Гасаномъ и говорить съ нимъ, какъ съ царемъ правоврныхъ. Посл этого онъ ушелъ въ маленькую комнатку и, спустивъ занавски, легъ спать.
Абу-Гасанъ проснулся на царскомъ лож, съ царедворцами кругомъ, цлующими прахъ у ногъ его.
— Государь, — сказала ему одна двушка, — теперь время молиться.
Онъ засмялся и, осмотрвшись кругомъ, увидалъ, что онъ въ павильон со стнами изъ золота и ультрамарина, съ куполомъ изъ чистаго червоннаго золота, окруженный комнатками съ вышитыми шелковыми занавсками передъ каждой дверью. Кром того, онъ увидалъ золотую фарфоровую и хрустальную посуду и богатые ковры, зажженныя лампы и рабынь, евнуховъ и всевозможную прислугу, что совсмъ поразило его, и онъ проговорилъ:
— Клянусь Аллахомъ, или я вижу это во сн или попалъ въ рай, въ мирный пріютъ.
Онъ закрылъ глаза, и одинъ изъ евнуховъ сказалъ ему:
— Государь! мы такой привычки въ теб не замчали, о, царь правоврныхъ!
Эти слова его еще боле удивили, и онъ понурилъ голову и началъ понемногу открывать глаза и думать:
‘Что со мной длается?’
Укусивъ палецъ и почувствовавъ боль, онъ крикнулъ и разсердился. Затмъ, поднявъ голову, онъ подозвалъ одну изъ рабынь.
— Къ твоимъ услугамъ, о, царь правоврныхъ, — отвчала она.
— Какъ тебя зовутъ?— спросилъ онъ.
— Шеджетъ Эдъ Дуръ, — отвчала она.
— Знаешь ты, гд я нахожусь и кто я такой?
— Ты царь правоврныхъ и сидишь на царскомъ лож у себя во дворц.
— Я ничего не понимаю, у меня помутилось въ голов, и мн думается — ‘не сплю ли я?’ Что могу я предположить о своемъ вчерашнемъ гост? Надо думать, что онъ дьяволъ или волшебникъ, околдовавшій меня.
А калифъ все время смотрлъ на него, незамченный АбуГасаномъ, который, взглянувъ на старшаго евнуха, подозвалъ его. Евнухъ поцловалъ прахъ у ногъ его и сказалъ:
— Что прикажешь, царь правоврныхъ?
— Кто же царь правоврныхъ?— спросилъ Абу-Гасанъ.
— Ты, — отвчалъ онъ.
— Лжешь!— вскричалъ Абу и, обратившись къ другому евнуху, сказалъ: — Если ты вришь въ покровительство Аллаха, то скажи мн, точно ли я царь правоврныхъ?
— Клянусь Аллахомъ, — отвчалъ евнухъ, — что въ настоящее время ты царь правоврныхъ и калифъ создателя всего живущаго.
Пораженный Абу-Гасанъ шепталъ:
— Какимъ образомъ въ одну ночь могъ я сдлаться царемъ правоврныхъ? Вчера я былъ Абу-Гасаномъ, а сегодня я царь правоврныхъ?
Онъ сидлъ въ полномъ недоумніи, пока къ нему не подошелъ евнухъ и не сказалъ ему:
— Да пошлетъ Аллахъ добраго утра царю правоврныхъ!
Онъ подалъ ему пару туфлей изъ золотой парчи, украшенныхъ брильянтами и рубинами. Абу-Гасанъ, взявъ ихъ, долго разсматривалъ, и затмъ засунулъ въ рукавъ.
— Эти туфли носятъ на ногахъ, — сказалъ евнухъ.
— Ты правъ, — отвчалъ ему Абу-Гасанъ.— Но я засунулъ ихъ въ рукавъ изъ страха, что он испортятся.
Онъ вынулъ ихъ и надлъ на ноги. Вслдъ за тмъ рабыня принесла ему золотой тазъ и серебряный рукомойникъ и подала ему мыться. Посл того, какъ онъ совершилъ омовеніе, ему постлали коврикъ для молитвы, и онъ сталъ молиться, но не зналъ какъ, и кланялся, въ двадцать разъ боле, чмъ слдовало, постоянно говоря въ душ: — Неужели я въ самомъ дл царь правоврныхъ? Или я вижу все это во сн?
Онъ, наконецъ, твердо убдилъ себя, что онъ царь правоврныхъ, и, прекративъ поклоны, кончилъ молиться. Посл этого принесли великолпную одежду, и, глядя на себя, сидящаго на лож, онъ прцшелъ къ тому убжденію, что все это ему кажется и что это наважденіе шайтана.
Въ это самое время къ нему подошелъ мамелюкъ и сказалъ:
— О, царь правоврныхъ! царедворецъ твой стоитъ у дверей и проситъ позволенія войти.
— Пусть войдетъ, — отвчалъ Абу-Гасанъ.
Царедворецъ вошелъ, поцловавъ прахъ у ногъ его, проговорилъ:
— Миръ надъ тобой, царь правоврныхъ!
Абу-Гасанъ всталъ и сошелъ съ ложа, вслдствіе чего царедворецъ вскричалъ:
— Аллахъ! Аллахъ! О, царь правоврныхъ! Разв ты не знаешь, что вс люди твои слуги и находятся у тебя въ услуженіи, и что царю правоврныхъ не подобаетъ вставать передъ кмъ бы то ни было?
Тутъ Абу-Гасану доложили, что визирь Джафаръ Эль-Бармеки и Абдулъ-Аллахъ, сынъ Тагира и начальникъ мамелюковъ, просятъ позволенія войти. Онъ далъ позволеніе. Вс они, войдя, поцловали прахъ у ногъ его, и привтствовали его, какъ царя правоврныхъ. Онъ былъ въ восторг и отвтилъ на поклоны, посл чего подозвалъ къ себ вали, сказавшаго:
— Къ твоимъ услугамъ, царь правоврныхъ!
— Тотчасъ же отправляйся въ такую улицу, — приказалъ ему Абу-Гасанъ, — и отдай сто червонцевъ матери Абу-Гасана Мота и передай ей отъ моего имени привтствіе, затмъ возьми имама мечети и четырехъ шейковъ и дай имъ по тысяч розогъ каждому, и потомъ напиши бумагу, и заставь ихъ обязаться подъ присягой не жить въ этой улиц. Провели ихъ по всему городу, сидя на мулахъ, обернувшись лицомъ къ хвостамъ, и прикажи глашатому кричать: ‘Вотъ какъ наказываютъ людей, надодающихъ своимъ сосдямъ!’ Сохрани тебя Аллахъ не исполнить моего приказанія.
Вали исполнилъ все, что ему было приказано. Абу-Гасанъ, просидвъ на царскомъ лож до вечера, посмотрлъ на своихъ приближенныхъ и приказалъ имъ удалиться.
Онъ посл этого подозвалъ къ себ евнуха и сказалъ ему:
— Я голоденъ и хотлъ бы чего-нибудь пость.
— Слушаюсь и повинуюсь, — отвчалъ онъ и повелъ его за руку въ сосднюю комнату, гд слуги поставили передъ нимъ столъ съ множествомъ мясныхъ блюдъ, а десять полногрудыхъ двушекъ-рабынь стали позади него. Абу-Гасанъ, посмотрвъ на одну изъ нихъ, сказалъ:
— Какъ тебя зовутъ?
— Кадибъ-Эль-Банъ, — отвчала она.
— Скажи мн, Кадибъ-Эль-Банъ, кто я такой?
— Ты царь правоврныхъ.
— Клянусь Аллахомъ, негодная, ты врешь! Вы, двчонки, сметесь надо мною.
— Побойся Аллаха, царь правоврныхъ, — отвчала она,— это твой дворецъ и вс рабыни твои.
‘Это наказаніе, ниспосланное на меня Господомъ’, подумалъ онъ.
Рабыни свели его’ еще въ новую комнату, поразившую его своимъ великолпіемъ, и онъ продолжалъ думать:
‘Несомннно, это наважденіе шайтана, и гость, бывшій вчера у меня, и есть главный шайтанъ, пожелавшій отблагодарить меня за угощеніе и приказавшій своимъ слугамъ называть меня царемъ правоврныхъ. Тутъ вс шайтаны. Аллахъ да избавитъ меня отъ нихъ!’
И въ то время, какъ онъ размышлялъ такимъ образомъ, одна изъ рабынь налила ему кубокъ, и онъ, взявъ его, выпилъ, посл этого рабыни стали поить его, и одна изъ нихъ прибавила бенджа, принявъ который, онъ упалъ безъ чувствъ.
Эръ-Рашидъ приказалъ свести его домой, и прислуга, препроводивъ его, уложила въ постель, въ совершенно безчувственномъ состояніи. Пробудившись отъ сна среди глубокой ночи въ темнот, онъ крикнулъ:
— Кадибъ-Эль-Банъ! Шеджеретъ-Эдъ-Дуръ!..
Но никто не отвтилъ ему. Мать же его, услыхавъ крикъ, встала и пришла къ нему.
— Что съ тобой, о, сынъ мой, — сказала она, — и что теб надо? Не съ ума ли ты сошелъ?
Услыхавъ слова матери, онъ крикнулъ:
— Кто ты такая, старая вщунья? И какъ смешь ты говоритъ такимъ образомъ съ царемъ правоврныхъ?
— Я мать твоя, — отвчала она.
— Ты лжешь!— вскричалъ онъ.— Я царь правоврныхъ, калифъ здшней страны и народа.
— Молчи!— крикнула она.— Смотри, чтобы за это теб не поплатиться жизнью!
Старуха начала отчитывать его и сказала:
— Должно-быть, о, сынъ мой, все это ты видлъ во. сн, и тебя обошелъ нечистый. А я скажу теб добрыя всти, которыя обрадуютъ тебя.
— Что такое?— спросилъ онъ.
— Вчера, — отвчала она, — калифъ приказалъ высчь имама и четырехъ шейковъ и заставилъ ихъ обязаться подъ присягой не вмшиваться въ дла сосдей, а мн веллъ поклониться и прислалъ сто червонцевъ.
Услыхавъ этотъ разсказъ матери, Абу-Гасанъ такъ громко крикнулъ, точно душа его разсталась съ тломъ, и проговорилъ:
— Да вдь это я отдалъ приказаніе высчь шейковъ и послалъ теб сто червонцевъ! Я — царь правоврныхъ!
Сказавъ это, онъ бросился на мать и палкой избилъ ее, такъ, что она стала звать мусульманъ къ себ на помощь. А онъ не переставалъ наносить ей удары, пока сосди не услыхали ея криковъ и не прибжали къ ней на выручку. Продолжая бить, онъ говорилъ ей:
— Старая вщунья! Разв я не царь правоврныхъ? Ты околдовала меня!
Народъ, услыхавъ его слова, замтилъ:
— Да этотъ человкъ сошелъ съ ума.
II, не сомнваясь въ его сумасшествіи, они взяли его, связали ему назадъ руки и свели его въ сумасшедшій домъ, Тамъ его ежедневно били, поили отвратительнымъ лкарствомъ и истязали его до того, что онъ въ самомъ дл сталъ сходить съ ума. Такимъ образомъ сталъ онъ жить, прикованный за шею цпью къ высокому окну, и прожилъ десять дней, посл чего мать его пришла навстить его, и онъ сталъ жаловаться ей на свое положеніе.
— О, сынъ мой!— сказала она.— Побойся Бога! Если бы ты былъ царемъ правоврныхъ, то не сидлъ бы здсь.
— Клянусь Аллахомъ, ты говоришь истинную правду, — отвчалъ онъ ей.— Повидимому, я заснулъ и видлъ во сн, что я калифъ, окруженный слугами и рабынями.
— О, сынъ мой, — продолжала мать, — сатана можетъ сдлать еще и не то.
— Ты говоришь правду, и я прошу у Господа прощенія за все, что мною сдлано.
Его выпустили изъ дома умалишенныхъ, свели въ баню, и когда онъ немного пришелъ въ себя, то приготовилъ себ пость и попить и началъ сть. Но сть одинъ онъ не любилъ и сказалъ матери:
— О, матушка, не люблю я ни жить ни сть въ одиночеств.
— Если хочешь поступать попрежнему, то попадешь опять въ сумасшедшій домъ.
Но, не обращая вниманія на ея слова, онъ пошелъ опять на мостъ, чтобы пригласить кого-нибудь къ себ въ гости. Въ это время случилось проходить Эръ-Рашиду въ одежд купца. Калифъ ежедневно приходилъ на мостъ, но не находилъ Абу. Абу-Гасанъ, увидавъ Эръ-Рашида, обратился къ нему съ такими словами:
— Здравствуй, царь шайтановъ!
— Что я теб сдлалъ?— спросилъ калифъ.
— Да что же можно было сдлать хуже того, что ты сдлалъ со мною, лукавый шайтанъ? Сколько вынесъ я побоевъ, сидя въ сумасшедшемъ дом, гд меня принимали за сумасшедшаго. И все это сдлалъ ты. Я привелъ тебя къ себ въ домъ, накормилъ тебя, и посл этого ты отдалъ меня въ руки своимъ шайтанамъ, чтобы они забавлялись надо мною. Уходи отъ меня и или своей дорогой.
Калифъ улыбнулся и, занявъ подл него мсто, сталъ ласково. говорить съ нимъ.
— О, братъ мой, — сказалъ онъ, — когда я въ тотъ вечеръ ушелъ отъ тебя, то нечаянно оставилъ дверь не закрытой, и шайтанъ, вроятно, забрался къ теб.
— Не спрашивай лучше, что со мною случилось, — продолжалъ Абу-Гасанъ. И зачмъ ты оставилъ дверь отворенной, такъ что дьяволъ могъ ко мн забраться и сыграть со мною такую штуку?
Онъ подробно разсказалъ Эръ-Рашиду, что съ нимъ случилось, и калифъ съ трудомъ могъ удержаться отъ смха, посл чего сказалъ ему:
— Ну, слава Богу, что вс бдствія твои кончились и что я вижу тебя прежнимъ.
— Я не хочу боле приглашать тебя къ себ, — отвчалъ ему Абу-Гасанъ, — потому что пословица говоритъ справедливо: ‘Кто обжегся на молок, тотъ дуетъ и на воду’. Теперь я не хочу боле пировать съ тобой, такъ какъ посщеніе твое, кром несчастія, мн ничего не принесло.
— Но вдь черезъ меня же исполнилось твое желаніе, — сказалъ ему калифъ, — и имамъ и шейки наказаны.
— Это правда, — отвчалъ Абу-Гасанъ.
— Можетъ-быть, съ тобой случится что-нибудь еще боле пріятное.
— Но теб-то что отъ меня надо?
— Мн хочется быть сегодня вечеромъ твоимъ гостемъ.
— Я соглашусь на это, — сказалъ, наконецъ, Абу-Гасанъ,— только подъ тмъ условіемъ, чтобы ты поклялся мн печатью Сулеймана, сына Давида, что ты не позволишь шайтану шутить со мной.
— Слушаю и повинуюсь, — отвчалъ Эръ-Рашидъ.
Абу-Гасанъ повелъ его къ себ домой и поставилъ передъ нимъ и его спутниками угощеніе. Когда вс они насытились, слуги поставили передъ гостями вина и другіе напитки, и они продолжали пить и угощаться, пока хмель не бросился имъ въ голову. Тогда Абу-Гасанъ сказалъ калифу:
— О, собутыльникъ мой, говоря по правд, я вовсе не понимаю, что въ тотъ разъ случилось со мной. Мн казалось, что я былъ царемъ правоврныхъ и отдавалъ приказанія, а на самомъ-то дл оказалось, что это было во сн.
— Это былъ тяжелый сонъ, — отвчалъ калифъ и, незамтно положивъ въ кубокъ кусочекъ бенджа, прибавилъ: — Выпей-ка этотъ кубокъ!
— Охотно выпью его изъ твоихъ рукъ, — отвчалъ АбуГасанъ.
Онъ взялъ кубокъ, и только что осушилъ его, какъ упалъ внизъ лицомъ. Калифъ тотчасъ же всталъ и приказалъ своимъ людямъ свести Абу-Гасана во дворецъ и положить его на царское ложе, а рабынямъ встать кругомъ. Самъ калифъ спрятался такъ, что его Абу-Гасанъ не могъ видть, а одной изъ рабынь онъ приказалъ взять лютню и ударить по струнамъ.
Это было глубокой ночью, и Абу-Гасанъ, проснувшись и услыхавъ звуки лютни и пніе, закричалъ:
— Матушка! матушка!
— Къ твоимъ услугамъ, о, царь правоврныхъ!— отвчали ему рабыни.
Услыхавъ это, онъ вскричалъ:
— Сила и власть въ рукахъ Господа Всевышняго, Всемогущаго! Приди ко мн на помощь, такъ какъ сегодняшняя ночь еще несчастне прошлой!
Онъ вспомнилъ о томъ, что было между нимъ и матерью, и какъ онъ побилъ ее, и какъ его посадили въ сумасшедшій домъ, и посмотрлъ на знаки, оставшіеся отъ побоевъ у него на тл. Посмотрвъ на лица окружавшихъ его, онъ проговорилъ:
— Все это шайтаны, принявшіе образъ человческій! Аллахъ, заступись за меня!
Онъ подозвалъ къ себ одного изъ мамелюковъ и приказалъ укусить его за ухо, чтобы онъ зналъ, спитъ онъ или нтъ.
— Какъ же я могу трогать твои уши, — возразилъ ему мамелюкъ, — вдь ты царь правоврныхъ?
— Длай то, что теб приказываютъ, или я снесу теб голову!— крикнулъ Абу-Гасанъ.
Мамелюкъ прокусилъ ему ухо насквозь, такъ что Абу-Гасанъ громко закричалъ. Эръ-Рашидъ, сидвшій неподалеку, и вс присутствующіе попадали отъ смха и крикнули мамелюку:
— Не съ ума ли ты сошелъ, можно ли кусать такъ калифа?
— Разв несчастные шайтаны, — крикнулъ имъ Гасанъ, — мало вамъ того, что со мною случилось? Но вы-то не виноваты, а виноватъ вашъ старшій шайтанъ, превратившій васъ въ людей. Я прошу у Господа защиты противъ васъ!
Услыхавъ это, калифъ крикнулъ изъ-за занавси:
— Т.ы убилъ насъ, Абу-Гасанъ!
Абу-Гасанъ узналъ его и, поцловавъ прахъ у ногъ его, обратился къ Господу съ просьбой усилить славу его и послать ему благоденствіе.
Эръ-Рашидъ одлъ его въ богатое платье, далъ ему тысячу червонцевъ и назначилъ его своимъ главнымъ собутыльникомъ.
Абу-Гасанъ сдлался любимцемъ калифа, такъ что обдалъ всегда съ нимъ и женою его, султаншей Зубейдехой, дочерью Эль-Казима, и женился на ея казначейш Нушетъ Эль-Фуадъ. Онъ зажилъ съ своей женой и лъ, пилъ и веселился до тхъ поръ, пока не промоталъ всхъ денегъ, посл чего онъ сказалъ жен:
— О, Нушетъ Эль-Фуадъ!
— Къ твоимъ услугамъ, — отвчала она.
— Мн хотлось бы подшутить надъ калифомъ, а ты подшути надъ султаншей, и мы сейчасъ же получимъ двсти червонцевъ и два куска шелковой матеріи.
— Поступай, какъ знаешь,— отвчала она, — и что же надо длать?
— Надо намъ притвориться мертвыми. Я умру раньше тебя и лягу, а ты покрой меня шелковой салфеткой и разверни на меня чалму и завяжи ноги, а на животъ положи ножикъ и соли. Посл этого распусти волосы и или къ султанш, и рви на себ платье, и бей себя по лицу, и кричи. Она спроситъ тебя: ‘Что съ тобой?’ а ты отвчай: ‘Абу-Гасанъ Мотъ приказалъ теб долго жить, — скончался!’ Она пожалетъ меня и заплачетъ и прикажетъ казначейш выдать теб сто червонцевъ и кусокъ шелковой матеріи и скажетъ теб: ‘Иди, приготовь тло къ погребенію и похорони’. Ты получишь отъ нея сто червонцевъ и кусокъ шелковой матеріи и приходи домой. Когда ты придешь, я встану, а ты ляжешь на. мое мсто, и я пойду къ калифу и скажу ему: ‘Нушетъ Эль-Фуадъ приказала теб долго жить!’ Я разорву на себ платье и дерну за бороду и ему станетъ жаль тебя, и онъ прикажетъ казначею дать мн сто червонцевъ и кусокъ шелковой матеріи и скажетъ мн: ‘Иди, приготовь тло къ погребенію и похорони его’, и я вернусь домой.
Нушетъ Эль-Фуадъ была очень довольна этой выдумкой и вскричала:
— Право, это отличная шутка!
Она закрыла ему глаза, связала ноги, покрыла салфеткой и сдлала все, что онъ веллъ ей, посл этого она разорвала на себ платье, распустила волосы и пошла съ плачемъ и рыданіемъ къ султанш Зубейдех. Султанша, увидавъ ее въ такомъ вид сказала:
— Что это съ тобой? Что случилось? О чемъ ты плачешь?
Нушедъ Эль-Фуадъ продолжала плакать и восклицать:
— О, госпожа моя, Абу-Гасанъ Мотъ приказалъ теб долго жить. Онъ умеръ!
Султанша Зубейдеха пожалла его, проговоривъ:
— Бдный Абу-Гасанъ Мотъ!
Затмъ, поплакавъ немного, она приказала казначейш выдать Нушетъ Эль-Фуад сточервонцевъ и кусокъ шелковой матеріи и послала Нушетъ Эль-Фуаду приготовить тло къ погребенію и похоронить его. Взявъ сто червонцевъ и кусокъ шелковой матеріи, она вернулась домой очень довольная и, придя къ Абу-Гасану, разсказала ему все, что случилось. Онъ всталъ и опоясавшись на радостяхъ заплясалъ и, взявъ деньги и матерію, спряталъ ихъ.
Посл этого онъ положилъ Нушетъ Эль-Фуадъ и сдлалъ съ нею то же самое, что она сдлала съ нимъ, затмъ разорвалъ на себ рубашку, растрепалъ бороду, распустилъ чалму и побжалъ къ калифу, засдавшему въ зал суда, куда прибжалъ, ударяя себя въ грудь.
— Что съ тобой, Абу-Гасанъ?— сказалъ ему калифъ.
— Лучше бы твоему собутыльнику не родиться на свтъ Божій, — рыдая, проговорилъ онъ.
— Говори же, что случилось?
— О, государь! Нушетъ Эль-Фуадъ приказала теб долго жить!— вскричалъ Абу-Гасанъ.
— Нтъ Бога, кром Бога!— проговорилъ калифъ, всплеснувъ руками.
Онъ сталъ утшать Абу-Гасана и говорить ему:
— Не горюй, я дамъ теб вмсто нея наложницу.
Калифъ приказалъ казначею своему дать ему сто червонцевъ и кусокъ шелковой матеріи. Казначей немедленно исполнилъ приказаніе, а калифъ отпустилъ Абу-Гасана, сказавъ ему, чтобы онъ приготовилъ тло къ погребенію и похоронилъ его. Абу-Гасанъ, взявъ деньги и матерію, пошелъ домой и, подойдя къ мнимой покойниц, сказалъ ей:
— Вставай, желаніе наше исполнилось.
Она встала, а онъ положилъ передъ нею деньги и матерію. Они ихъ спрятали и стали смяться и весело болтать.
Посл ухода Абу-Гасана, отправившагося приготовлять тло къ погребенію, калифъ очень пожаллъ ее и, распустивъ совтъ, всталъ и, спираясь на Месрура-палача, пошелъ утшить Зубейдеху въ потер ея рабыни. Онъ засталъ ее въ слезахъ и готовую утшать его въ потер Абу-Гасана.
— А твоя рабыня Нушетъ Эль-Фуадъ, — сказалъ калифъ, — приказала теб долго жить.
