Тяжба. Часть первая, Уоррен Самюэль, Год: 1841 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 387 минут(ы)

ТЯЖБА.

РОМАНЪ САМЮЕЛЯ ВАРРЕНА.

Часть первая.

ГЛАВА I.

Въ одно воскресное утро, часовъ около десяти — это было въ іюл мсяц 18** года — ослпительные лучи солнца ужь нсколько часовъ сряду озаряли маленькую, печальную комнатку, на чердак одного изъ самыхъ тсныхъ дворовъ Оксфордской Улицы. Блескъ ихъ долго тревожилъ закрытые вки хозяина комнаты, молодаго человка, лежавшаго въ постели, и наконецъ разбудилъ его совершенно. Нсколько минутъ тёръ онъ глаза, чтобъ освободить ихъ отъ впечатлнія, произведеннаго яркимъ свтомъ, и звалъ и потягивался съ видомъ тяжелаго оцпеннія, сонъ, повидимому, нисколько не освжилъ его. Затмъ онъ взглянулъ на кучку платья, набросаннаго въ безпорядк на стоявшій возл кровати стулъ, со сломанною спинкой, на который онъ швырнулъ платье торопливо, въ часъ пополуночи, вернувшись домой изъ магазина одного богатаго лавочника въ Оксфордской Улиц, гд онъ служилъ сидльцомъ и гд едва не повалился сонный, закрывая ставни, вечеромъ, посл долгой и трудной дневной работы. Онъ съ трудомъ держалъ глаза свои открытыми, покуда раздвался на-скорую-руку, и упавъ въ изнеможеніи на постель, спалъ глубокимъ сномъ до самой той минуты, когда онъ является на сцену передъ читателемъ. Молодой человкъ лежалъ нсколько минутъ на кровати, потягиваясь, звая, вздыхая повременамъ и кидая нершительный взглядъ на очагъ небольшаго камина, вмщавшій пригоршни дв лучины и угля, да на коробочку съ тротомъ и спичками, стоявшую сверху, на крышк камина, для скораго добыванія огня, въ случа надобности грть воду для бритья или для завтрака. Лниво всталъ онъ, наконецъ, съ постели и, почувствовавъ себя на ногахъ, опять звнулъ и потянулся, потомъ развелъ огонь, поставилъ на уголья маленькій котелокъ и снова улегся въ постель, гд лежалъ, уставя глаза на очагъ и наблюдая, какъ трескучій огонёкъ пробирался сквозь лучину и уголья. Разъ, однакожь, пламя совсмъ стало тухнуть, такъ-что ему опять надо было встать и дуть на очагъ, подкладывая между углями клочки бумаги. Несмотря на то, огонь былъ въ такомъ ненадежномъ положеніи, что онъ ршился ужь боле не ложиться въ постель, а слъ на нее, сложивъ руки и сидлъ, постоянно готовый приняться опять за работу. Въ такомъ положеніи оставался онъ нсколько минутъ, прислушиваясь къ разнозвучному гулу тысячи церковныхъ колоколовъ, громко призывавшихъ къ молитв жителей Лондона. Рядъ мыслей, проходившихъ у него въ голов, былъ слдующаго рода:

‘Охъ, охъ, охъ!’ думалъ онъ:— ‘Господи Боже мой! На душ у меня сегодня мутно! Праздникъ вдь, кажется, воскресенье, единственный свободный день у меня въ цлой недл… а между-тмъ я ему какъ-будто бы совсмъ и не радъ! Отчего это? Пришибла меня, что ли, моя недльная работа? (тутъ онъ звнулъ.) Да и что это за жизнь, если разобрать хорошенько! Сижу здсь… вдь ужь мн двадцать-восемь лтъ, вотъ скоро ужь четыре года, какъ я служу сидльцомъ въ лавк Тэг-Рэга и К, работаю, какъ лошадь, съ семи часовъ утра до девяти вечера… и за все получаю сколько же? Тридцать-пять фунтовъ стерлинговъ въ годъ съ хозяйскимъ столомъ! Да и то еще мистеръ Тэг-Рэгъ, то и дло твердитъ, что слишкомъ-дорого мн платитъ! Поди тутъ, нанимай квартиру и держи себя джентльменомъ на тридцать-пять фунтовъ въ годъ! Ей-Богу, это не можетъ такъ доле идти! Я иногда дохожу до отчаянія — такія странныя мысли лзутъ мн въ голову! Семь шиллинговъ въ недлю плачу я за эту проклятую норку’, продолжалъ онъ съ ожесточеніемъ, окидывая злобнымъ взоромъ свою тсную комнатку:— ‘за эту норку, гд кошки нельзя качнуть, незадвъ за вс четыре стны! Прошедшей зимою трое изъ нашихъ (то-есть изъ сидльцовъ, его товарищей) зашли ко мн пить чай, не помню въ какое-то воскресенье вечеромъ, и какъ ни холодно было сначала, а все-таки мы вчетверомъ нагрли эту проклятую кануру такъ жарко, что, наконецъ, пришлось отворить фортку! А что касается до удобства, то я помню, что мн тогда же пришлось занять два скверные стула у нашихъ сосдей, внизу, а они, въ отплату, заняли у меня на слдующее воскресенье мой единственный графинъ, да и надбили его еще, въ-добавокъ. Тридцать-пять фунтовъ стерлинговъ въ годъ и никакого повышенія! (Тутъ онъ остановился.) Кого ни встртишь, вслкій счастливъ, кром меня, разумется, да такихъ же, какъ я, бдняковъ! Кого ни встртишь, всякій смется, всякій знаетъ, что я не боле, какъ ‘лавочный скакунъ’ — да, такъ называютъ они, и этимъ ненавистнымъ имнемъ клеймятъ нашу братью, тхъ, кому незачмъ выходить изъ дому! Ну, что пользы посл этого имть красивую наружность, какую во мн, напримръ, находятъ иные?’

Тутъ онъ инстинктивно запустилъ пальцы лвой руки въ кучу густыхъ волосъ рыжаго цвта и бросилъ взоръ на осколокъ разбитаго зеркала, висвшій на стн, осколокъ, который, рисуя передъ нимъ врное изображеніе лица, несмотря на непріятный цвтъ волосъ, совсмъ не безобразнаго, доставлялъ ему каждый разъ удовольствіе, ни съ чмъ на свт несравненное.

‘Да’, продолжалъ онъ: — ‘много я видлъ хорошенькихъ женщинъ, служа въ магазин, и длалъ всевозможное, чтобъ привлечь вниманіе ихъ, то-есть такихъ, разумется, которыя подъзжали въ своемъ экипаж. Что жь, мало ли кому счастье выпадало этимъ путемъ! Да вотъ, напримръ, Томъ Тарнишъ, тотъ, что женился на миссъ Твенгъ, дочери богатаго фортепьяннаго мастера, И что жь? бросилъ лавку, да и живетъ теперь въ Хекне, какъ настоящій джентльменъ! Нечего сказать, ловкую штуку удралъ! Жаль только, что мн до-сихъ-поръ какъ-то все не удается устроить свои дла такимъ образомъ! Двушки не клюютъ!… Ужь какъ я на нихъ, подчасъ, таращу глаза! да и не вс он, какъ кажется, за это сердятся, другая усмхнется такъ, какъ-будто бы хотла сказать, плутовка, что она очень-рада. Не въ-прокъ только все это идетъ, совсмъ не въпрокъ! Нтъ, чортъ возьми, посл того, что со мною недавно случилось въ парк, я ужь боле не намренъ кивать на гулянь тмъ дамамъ, которыя вздумаютъ улыбнуться, покупая вещи у насъ, въ магазин. А то, пожалуй, выйдетъ то же, что и съ этою леди, которая меня въ ту пору такъ срзала, что я, просто, не зналъ куда дваться и смотрлъ какимъ-то гнилымъ товаромъ! Впрочемъ, у женщинъ нравъ такой капризный, что это еще ничего не значитъ. Врно, я какъ-нибудь глупо взялся за дло, оттого оно дурно и кончилось. Кстати, что за щеголь былъ этотъ господинъ, который встртилъ ее при выход изъ кареты. Конечно, что касается до пріятной наружности (онъ опять заглянулъ въ зеркало), то пусть меня на ленточки разржутъ, если я ему уступлю. Нтъ, съ этой стороны я не боюсь ничего, да и въ другомъ отношеніи, можетъ-быть, мы не уступимъ… А что, онъ, я думаю, врно, родился, какъ говорятъ, съ золотой ложкой во рту и, врно, иметъ порядочное число тысячъ годоваго дохода, чтобъ вознаградить за недостатокъ ума въ голов… Онъ былъ, однакожь, славно одтъ, надо признаться. Какіе брюки! Они сидли на немъ такъ ловко, какъ-будто бы онъ въ нихъ родился! А жилетъ! А галстухъ атласный! Боже мой, что за тонъ!… Но вдь надо сказать, что собой онъ былъ совсмъ не особенно-хорошъ. А перчатки, перчатки-то! блыя какъ снгъ! Ужь онъ, разумется, перемняетъ ихъ каждый день… Ахъ ты, Боже мой! вдь если разсчесть, такъ это ему обходится, ни боле, ни мене, какъ по три шиллинга шести пенсовъ въ день никакъ не мене, кому жь, какъ не мн, знать, чего это стоитъ?.. Ухъ, если бы у меня было довольно денегъ, чтобъ этакъ покутить!… А потомъ, когда онъ посадилъ ее въ карету, на какого коня самъ онъ слъ! Да и что за грумъ у него франтовской, я головой поручусь, что этотъ грумъ получаетъ жалованья неменьше моего! (Тутъ онъ опять остановился.) Ну что, если вообразить себ, такъ, для потхи, что и мн бы, вдругъ, какъ-нибудь посчастливилось! Положимъ, напримръ, кто-нибудь оставилъ бы мн въ наслдство кучу денегъ, нсколько тысячъ готоваго дохода, напримръ, или другое что-нибудь въ этомъ род! Эхъ, Боже мой! Да я бы отъ самаго перваго отъ нихъ ни шагу не отсталъ!’ (Онъ опять призадумался.) ‘По правд сказать, я бы, можетъ-быть, сначала не зналъ даже куда и двать такія деньги. Думаю, однакожь, прежде всего купилъ бы себ титулъ, и почему же нтъ? За деньги все достанешь. Къ-тому же, такія вещи часто случаются. Да вотъ, былъ, недавно, въ Сити {City — центральная часть Лондона. Прим. перев.}, сухарный пекарь, теперь баронетомъ сдланъ!… И не за другое что, какъ за свои деньги, такъ почему же бы и я не могъ сдлаться?…’

Онъ сталъ одушевляться по мр того, какъ шли впередъ его разсужденія и, всплеснувъ руками, съ невольной энергіей, вытянулъ ихъ во всю длину, чтобъ дать волю широкому звку.

‘Боже мой, подумаешь, какъ бы это звучало:

‘СЭРЪ ТИТЛЬБЕТЪ ТИТМАУЗЪ, БАРОНЕТЪ, или ЛОРДЪ ТИТМАУЗЪ.

‘Первое мсто, куда бы я отправился, получивъ свой титулъ и оснастясь по послдней мод у Штульца {Stulz — извстный портной въ Лондон, Нмецъ. Прим. перев.}… Это было бы… да, въ нашу проклятую лавку, купить дюжины дв блыхъ лайковыхъ перчатокъ. И воображаю, какая суматоха поднялась бы между этими блдными бднягами, которые тамъ стоятъ, по обыкновенію, за прилавками, когда вдругъ мой экипажъ загремлъ бы у крыльца, и я, одтый какъ денди, гордо вошелъ бы въ лавку!.. Тэг-Рэгъ ужь врно бы выбжалъ ко мн на встрчу и самъ сталъ бы за мною ухаживать. Но нтъ, не сталъ бы: гордость бы не позволила! А впрочемъ, не знаю, чего онъ не сдлаетъ, чтобъ положить себ въ карманъ лишній пенни!.. Я думаю, однакожь, я не обошелся бы съ нимъ слишкомъ-круто, ну, а все-таки ужь, разумется, задалъ бы тону! Боже мой! какъ бы это было пріятно!..’ Онъ вздохнулъ и остановился. ‘Да, я часто бы заходилъ въ нашъ магазинъ. Право, мн кажется это было бы моею любимою потхою, еслибъ я былъ богатъ. А какъ бы они стали завидовать мн!.. О, ужь это, разумется! То-то была бы потха!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я, между-прочимъ, не сталъ бы и думать о женитьб, покуда… ну, а впрочемъ, не отвчаю! Еслибъ мн случилось, напримръ, попасть между этими, знаете, самыми отличными изъ отличнйшихъ, этими, такъ-сказать, перваго сорта товарами, какъ эта леди, напримръ, что тогда, въ парк… Желалъ бы я посмотрть, срзала ли бы она меня, попрежнему, еслибъ у меня въ карман лежало тысячъ десять годоваго дохода? Гмъ! да она бы сама стала за мной бгать, если только правду говорятъ романы, а я увренъ, что они не лгутъ. О, ужь разумется, я тогда могъ бы жениться на комъ угодно!’ Онъ опять призадумался. ‘Но — халъ бы къ чужіе край… прямо въ Россію. Тамъ, говорятъ, есть человкъ, который можетъ окрасить эти проклятые волосы во всякую краску, какую угодно. Вернулся бы оттуда черный, какъ воронъ, и тогда-то ужь не уступилъ бы ни на волосъ любому изъ нихъ!.. Кстати, заодно, ужь веллъ бы себ и брови подкрасить…’

Т-р-р-р-рахъ!.. На этомъ мст рухнули вс его воздушные замки, при шум чайника, который шиплъ и свистль, бурлилъ и брызгалъ, въ жестокихъ мученіяхъ, перекипая черезъ край, какъ-будто бы невыносимый жаръ огня довелъ до бшенства несчастное существо, поставленное надъ нимъ, и оно инстинктивно силилось залить причину своихъ страданій. Снявъ чайникъ съ огня и поставивъ на полку, онъ подбавилъ въ каминъ щепотку свжаго угля и занялся приготовленіями къ бритью. Плеснулъ сперва немножко воды въ старую чашку, которая должна была, впослдствіи, исполнять другую роль за завтракомъ, потомъ развернулъ клочокъ измятой срой бумаги, въ которую завернута была еще недавно пара сигаръ, купленныхъ имъ наканун, нарочно для этого дня, и разложиль ее на крышк камина, потомъ провелъ свою единственную, сильно-источенную бритву, нсколько разъ по ладон лвой руки, потомъ обмакнулъ истертую почти до рукояти кисть и сталъ водить ее по тмъ частямъ лица, которыя намревался брить, потомъ потеръ по мокрой поверхности кусочкомъ желтаго мыла, и мене чмъ въ пять минутъ времени мистеръ Титмаузъ былъ выбрить. Не воображайте, впрочемъ, чтобъ онъ произвелъ какую-нибудь очень-обширную операцію. Иной, пожалуй, подумаетъ, что онъ горлъ нетерпніемъ раздлаться, по возможности, съ большимъ количествомъ своихъ отвратительныхъ, рыжихъ волосъ, но ни чуть не бывало. Каждый волосокъ изъ его разстилающихся бакенбардовъ былъ сохраненъ отъ прикосновенія стали, а также не тронуть былъ и густой пукъ шерсти, который торчалъ у него подъ бородою, выбгая закорючками съ двухъ сторонъ изъ-подъ галстуха, наподобіе двухъ маленькихъ роговъ или клыковъ. Кром-того, была у него еще недавно имперьялка, то-есть клочокъ волосъ грязнаго цвта, который франты носятъ у себя подъ нижнею губою, и парочка щегольскихъ усиковъ, но, увы! бдный мистеръ Титмаузъ вынужденъ былъ принести ихъ въ жертву деспотической прихоти своего грубаго господина мистера Тэг-Рэга, которому украшенія эти показались совсмъ-неприличными на лиц простаго сидльца. Такимъ-образомъ очевидно, что пространство, назначенное для бритья, въ настоящемъ случа было довольно-ограниченно. По окончаніи этой операціи, онъ вынулъ изъ сундука старую, засаленную, помадную банку, и частичку содержавшагося въ ней жирнаго вещества, извлеченную осторожно на кончик пальца, втеръ съ большимъ стараніемъ себ въ брови. Потомъ размазалъ немного того же самаго вещества у себя на ладоняхъ и усердно растиралъ ими, битыхъ четверть часа свои упрямые волосы на голов и на щекахъ, посл чего онъ сталъ причесывать ихъ по-крайней-мр на пять или на шесть разныхъ ладовъ — такъ забавно-прихотливъ былъ мистеръ Титмаузъ по этой стать своего туалета. Вслдъ затмъ намочилъ онъ конецъ полотенца водою и, обернувъ имъ свой указательный палецъ, провелъ слегка по лицу, тщательно избгая бровей, бакенбардовъ и другихъ мстъ, покрытыхъ волосами, посл чего онъ повторилъ ту же продлку сухимъ концомъ полотенца, и дале этого мистеръ Титльбетъ Титмаузъ не счелъ нужнымъ вести своего омовенія! Еслибъ онъ могъ видть себя такъ, какъ другіе его видли, въ отношеніи нкоторыхъ, пренебреженныхъ мстностей, лежавшихъ гд-то около задней и нижней части ушей, онъ, можетъ-быть, и не нашелъ бы излишнимъ омочить ихъ небольшимъ количествомъ мыла и воды. Впрочемъ, это не наше дло, и онъ врно самъ лучше зналъ. Какъ знать? онъ, можегъ-быть, боялся простудиться, къ-тому же, прическа его была очень-густая и длинная сзади, и могла, вроятно, закрыть все, что было непріятно для глазъ. Посл этого мистеръ Титмаузъ вытащилъ изъ-подъ кровати бутылку Варрена несравненной ваксы и пару сапожныхъ щетокъ, посредствомъ которыхъ онъ началъ съ большимъ прилежаніемъ и искусствомъ доводить-сапоги свои до удивительной степени блеска. Окончивъ эту продлку, онъ спряталъ назадъ подъ кровать щетки и ваксу, умылъ руки и посвятилъ нсколько минутъ на заварку трехъ ложечекъ кофе (такъ, по-крайней-мр, назывался этотъ странный составъ на обертк, въ которой его продавали). Потомъ онъ вынулъ изъ сундука каленкоровую рубашку съ полотняными воротничками и рукавчиками, рубашку, которая была ношена, могу васъ уврить, всего только два раза посл стирки, то-есть въ прошедшія два воскресенья, и надлъ ее, принимая всевозможныя предосторожности, чтобъ не измять очень-пышную манишку, состоявшую изъ трехъ рядовъ манжетъ. Въ середину этой пышной манишки воткнулъ онъ три булавочки, соединенныя двумя тоненькими позолоченными цпочками, булавочки, смотрвшія удивительно какъ бонтонно и прибранныя какъ-будто нарочно, чтобъ сіять возл совершенно-новаго, чернаго, атласнаго галстуха, который онъ тутъ же и пристегнулъ себ на шею. Надвъ свои блестящіе сапоги, къ-сожалнію, надо сказать, безъ чулковъ, онъ осторожно просунулъ ноги въ пару блыхъ, посл стирки ни разу еще ненадванныхъ брюкъ. Между короткими ихъ штрибками и высоко поднятыми подтяжками, эта часть его костюма натянулась такъ туго, что подвергалась большой опасности лопнуть, въ случа, еслибъ онъ вздумалъ неосторожно приссть. Не знаю, поврите ли вы, а между-тмъ я, право, не лгу: первое, что онъ надлъ посл того, были — чтобы вы думали?.. шпоры! Впрочемъ, какъ знать, можетъ-быть, онъ собирался здить верхомъ въ этотъ день — что же, я тутъ не вижу ничего невозможнаго. Потомъ надлъ онъ чрезвычайно-нарядную шелковую жилетку темнокраснаго цвта съ цвточками, и сверхъ нея повсилъ массивную бронзовую цпочку, для покупки которой проданы были очень-годные серебряные часы. Изъ того же самаго клочка хлопчатой бумаги, въ которомъ завернута была эта цпочка, вынулъ онъ свой перстень (зоркіе надо было имть глаза тому, кто захотлъ бы съ разу узнать, что онъ не брильянтовый) и надлъ его на неуклюжій мизинецъ толстой и красной руки своей, любуясь блескомъ этой драгоцнной вещицы съ величайшимъ самодовольствіемъ. Дойдя до этого пункта въ своемъ туалет, онъ слъ завтракать, разложивъ на колняхъ, вмсто салфетки, только-что снятую съ себя рубашку, чтобъ предохранить свои блыя брюки отъ пятенъ. Мысли его перелетали отъ недавно-строенныхъ воздушныхъ замковъ къ планамъ препровожденія времени на ныншній день. А между-тмъ, у него не было масла, послднее онъ сълъ вчера поутру, такъ-что сегодня досталось жевать сухой хлбъ. Чорствъ и жестокъ былъ этотъ хлбъ и трудную работу задавалъ онъ зубамъ, но до того ли было Титмаузу: глаза его безпрестанно любовались кольцомъ! Проглотивъ чашки дв своего такъ-называемаго кофе, онъ принялся снова за туалетъ. Вытащилъ изъ другаго сундука синій сюртукъ съ бархатнымъ воротникомъ, съ выпуклыми, узорными шелковыми пуговицами и съ маленькимъ наружнымъ карманомъ съ лвой стороны на груди. Разгладивъ на этомъ сюртук нсколько складокъ, онъ надлъ его, посл чего еще долго стоялъ передъ обломкомъ разбитаго зеркала, подергивая воротникъ, рукава и отвороты, и стараясь приладить ихъ такъ, чтобъ платье сидло какъможно-красиве. Все это онъ заключилъ, тщательно вытянувъ впередъ рукавчики своей рубашки, такъ, чтобъ близна ихъ была граціознымъ контрастомъ съ синимъ цвтомъ суконныхъ рукавовъ, образуя узенькую, пограничную черту между темнымъ краемъ платья и красной кожею руки. На этотъ полезный членъ своего тла онъ смотрлъ всегда со вздохомъ, потому-что, увы! рука была некрасива, широкая и красная, съ толстыми какъ обрубки, пальцами и въ-добавокъ съ глубокими, жесткими морщинами на каждомъ сустав. Ногти, въ свою очередь, были плоски и безобразны и привычка грызть ихъ почти до крови длала изъ его руки такое зрлище, отъ котораго дрожь пробгала по тлу. Посл того онъ вынулъ изъ перваго сундука блый карманный платокъ, удивительный платокъ, который онъ носилъ съ собою напоказъ (разумется, не для употребленія) четыре воскресенья сряду, и который все-таки могъ еще разъ выдержать смотръ. Затмъ пара лайковыхъ перчатокъ, лазурнаго цвта, явилась на сцену, но она, впрочемъ, носила на себ такіе неоспоримые слды долговременнаго употребленія, что онъ долженъ былъ минутъ десять тереть ее хлбными крошками. Его воскресная шляпа, покрытая тонкой, полупрозрачной бумагой, вынута была вслдъ затмъ осторожно изъ старой, поношенной картонной коробки, ахъ, какъ нжно и легко провелъ онъ рукою по ея лоснящейся поверхности! Наконецъ онъ снялъ съ крючка, прибитаго за дверью, тонкую черную тросточку съ позолоченнымъ набалдашникомъ и съ большими коричневыми кистями — и вотъ туалетъ его былъ оконченъ. Положивъ наминуту трость, онъ расправилъ рукою волосы по обимъ сторонамъ головы, такъ, чтобъ они лежали красиво подъ шляпою, которую онъ вслдъ затмъ и надлъ, щегольски наклонивъ на лвую сторону. Онъ въ-самомъ-дл былъ недуренъ, несмотря на свои рыжіе волосы. Лобъ его, правда, былъ узокъ, глаза, слишкомъ-свтлые, слегка выкатывались, но зато ротъ имлъ очень-красивую форму и, рдко закрытый, обнаруживалъ прекрасные зубы. Носъ онъ имлъ изъ рода такихъ, которые обыкновенно слывутъ у насъ за римскіе. Лицо его, озаренное постоянною улыбкой, выражало самодовольствіе, про которое, пожалуй, что угодно говорите, но все же это было выраженіе, и лучше имть хоть какое-нибудь, чмъ вовсе никакого. Что же касается до слдовъ мысли, то я не хочу вводить читателя въ заблужденіе, утверждая, что на лиц мистера Титмауза было что-нибудь подобное. Ростомъ онъ былъ около пяти футовъ и четверти дюйма (въ сапогахъ), и сложеніе имлъ довольно-плотное, съ плечами немножко-закругленными, но члены его были гибки и движенія бойки.

Итакъ, вотъ вамъ, наконецъ, мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, конечно, не боле, какъ очень-обыкновенный образчикъ своей породы, но такъ-какъ онъ въ этомъ разсказ долженъ пройдти черезъ множество самыхъ разнообразныхъ положеній и обстоятельствъ, то я думалъ, что читатель не прочь будетъ имть передъ глазами своего воображенія портретъ этого лица, нарисованный такъ отчетливо, какъ только я въ-силахъ былъ это сдлать. Итакъ, онъ надлъ свою шляпу, застегнулъ сюртукъ на дв нижнія пуговицы и и сунулъ блый носовой платокъ въ тотъ небольшой карманъ снаружи, о которомъ было ужь говорено, заботливо прилаживая все это такъ, чтобъ кончикъ упомянутаго платка съ небрежнымъ кокетствомъ высовывался изъ разрза кармана, близною своею производя пріятный контрастъ съ синимъ цвтомъ сукна. Потомъ онъ надлъ перчатки, взялъ трость въ руки, осушилъ послдніе, холодные остатки цикорнаго настоя въ чашк и, при блеск солнца, сіявшаго въ полномъ величіи іюльскаго полудня, выбжалъ наконецъ изъ своей душной комнаты — этотъ маленькій Адонисъ Оксфордской Улицы въ мишур снаружи, съ тощимъ желудкомъ внутри!… ‘Что жь, это дло очень-обыкновенное — дло спины противъ желудка {У Англичанъ есть пословица: fair back — empty belly! которая значитъ: при нарядной спин — пустое брюхо! Прим. перев.}, легко выигранное истцомъ’, могъ бы сказать какой-нибудь шутникъ изъ юристовъ.

Мистеръ Титмаузъ, выйдя изъ комнаты, точно такимъ же образомъ, какъ вышли въ этотъ день тысячъ пять или шесть подобныхъ ему особъ, началъ спускаться по узенькой, скрипучей, тсной лсенк, но не усплъ онъ еще выйдти на дворъ, какъ услыхалъ ужь изъ окна съ другой стороны, прямо напротивъ, громкое восклицаніе: ‘Господи, что за франтъ!’ Сознавая истину этого восклицанія и чувствуя себя несовсмъ въ своей тарелк, онъ прибавилъ шагу и скоро достигъ той большой, широкой улицы, которую такъ горько упрекаетъ знаменитый употребитель опіума {Есть книга: Confections of on English Opium-Eater, сочиненіе Thomas De Quincey, на эту книгу ссылается авторъ. Прим. перев.}: ‘Оксфордская Улица!’ говоритъ онъ, ‘жестокосердая мачиха! Ты, равнодушно-внимающая вздохамъ сиротъ и пьющая слёзы дтей!’ Здсь, хотя расположеніе духа нашего бднаго денди въ эту минуту было и неочень-веселое, однакожь, онъ вздохнулъ немного-свободне, чмъ на томъ скверномъ, тсномъ двор, изъ котораго только-что вышелъ. Проходя дале, онъ встрчалъ сотни людей, освобожденныхъ, повидимому также какъ и онъ, на срокъ одного драгоцннаго дня отъ тяжелаго заключенія и утомительной работы впродолженіе цлой недли. Немногіе изъ нихъ, однакожь, могли соперничать съ нимъ въ костюм, а это одно ужь было для него большимъ утшеніемъ! Кто могъ достойно оцнить тотъ торжественный видъ, съ которымъ онъ шелъ, покачиваясь, по троттуару! Въ эту минуту онъ испытывалъ, бдняжка, въ маломъ размр такое же точно наслажденіе, какъ и его бонтонный соперникъ, на модномъ вызд своемъ, посл такого же тщательнаго, но вдвое-боле долгаго и во сто разъ боле дорогого туалета! Въ нкоторомъ отношеніи даже, нашъ бдный щоголь былъ гораздо-лучше его. Мистеръ Титмаузъ, конечно, сильно баловалъ свою спину насчетъ желудка, между-тмъ, какъ бонтонный соперникъ его частенько во зло употребляетъ свое положеніе въ свт, безпечно потшая сластолюбивый аппетитъ свой внутри и вмст украшая свою особу снаружи насчетъ безчисленныхъ, сердцемъ сокрушенныхъ Кредиторовъ. Я не претендую, однакожь, на какую-нибудь существенную заслугу со стороны мистера Титмауза въ этомъ отношеніи, потому-что я еще не знаю наврное, какъ бы онъ сталъ себя вести, еслибъ имлъ подъ-рукою такія же обширныя средства, какъ его соперникъ, и такія же удобства къ совершенію бонтонныхъ обмановъ на великолпною ногу. Но, какъ знать, можетъ-быть, мы и на него современемъ полюбуемся.

Мистеръ Титмаузъ шелъ по улиц спокойнымъ, ровнымъ шагомъ, потому-что торопиться и потть было неприлично, да кътому же, онъ имлъ еще впереди цлый день. Замтьте этотъ небрежный взглядъ самодовольствія, съ которымъ онъ иногда посматриваетъ на свои сапоги, съ ихъ воинственными украшеніями, слегка-побрякивающими, при каждомъ шаг его, по широкимъ плитамъ троттуара! Посмотрите на его чистые брюки, на щегольской сюртучокъ въ-обтяжку и на кончикъ благо платка, случайно выглядывающій изъ маленькаго кармана на груди! Пріятно было видть, какъ, при встрч съ кмъ-нибудь изъ знакомыхъ, разумется — если этотъ знакомый былъ изъ числа тхъ, кого не стыдно узнать — пріятно было видть, я говорю, какъ онъ стоялъ на одной ног, другую слегка выставляя впередъ, какъ лвою рукой слегка упирался въ бокъ, а правою непринужденно повертывалъ свою тросточку съ бронзовымъ набалдашникомъ, легонько постукивая имъ себ зубы, а главное, какъ прищуривалъ онъ глаза, всматриваясь въ лицо каждой хорошенькой двушки, проходившей мимо, и сознавая себя съ наслажденіемъ предметомъ очень для нея интереснымъ! О, это дйствительно было для него счастіе, въ той степени по-крайней-мр, въ какой его жалкое положеніе позволяло имъ наслаждаться! Выходя изъ дома, онъ не имлъ въ виду никакого особеннаго плана. Ночная попойка съ двумя изъ товарищей подрзала условленную съ ними на этотъ день поздку въ Гринниджъ, и эта маленькая непріятность очень испортила его расположеніе духа. Онъ ршился на этотъ разъ идти прямою дорогою и пообдать гд-нибудь подальше за городомъ, съ тмъ, чтобъ, убивъ такимъ-образомъ время до четырехъ часовъ, идти потомъ въ Хейд-Паркъ: ‘посмотрть на щеголей и на моды’, что, между прочимъ, было любимымъ его занятіемъ въ воскресные дни.

Положеніе его было, однакожь, безъ шутокъ, жалко до крайности. Неговоря ужь о будущемъ, что такое имлъ онъ въ настоящую минуту? Сидлецъ, съ тридцатью-пятью фунтами годоваго оклада, обязанный платить за одежду, стирку, квартиру и за вс другія случайныя надобности, исключая стола, который имлъ отъ содержателей магазина! Онъ долженъ былъ за пять недль ужь квартирныя деньги своей хозяйк, дюжей, старой баб, которую разсердить ничто на свт не могло бы его заставить, кром одной всепреодолевающей страсти къ щегольству, и долгъ этотъ я, къ-сожалнію, долженъ сказать, причиненъ былъ именно покупкою того самаго кольца, которое носилъ онъ въ эту минуту съ такимъ торжествомъ. Какъ удалось ему умилостивить свою хозяйку? Къ какимъ небылицамъ и вымыслами долженъ онъ былъ прибгать, чтобъ ее усмирить — не знаю. Прачк своей тоже онъ долженъ былъ пять или шесть шиллинговъ за три мсяца стирки, и еще впятеро боле долженъ онъ былъ портному, маленькому старичку, который жилъ съ нимъ на одномъ двор, и каждый разъ, что Титмаузъ, идя изъ дома или возвращаясь домой, проходилъ понеобходимости мимо его окошка, высовывалъ оттуда свое блдное, худое, морщиноватое лицо и жалобнымъ голосомъ умолялъ заплатить его маленькій счетецъ. Все, что оставалось у него въ карман на разные непредвиднные случаи, могущіе встртиться отъ настоящаго дня и до ближайшаго срока уплаты жалованья, то-есть еще недль на шесть впередъ, было двадцать-шесть шиллинговъ, изъ которыхъ одинъ обреченъ былъ на расходы настоящаго дня. Перебирая въ ум эти печальныя обстоятельства, онъ шелъ неторопясь и достигъ ужь до конца Оксфордской Улицы. Глядя на его франтовскую наружность, на улыбку, постоянно-озарявшую черты лица и на его самоувренный видъ, никому бы въ голову не пришло, какъ несчастенъ былъ этотъ маленькій денди, хоть и то правда, что по-крайней-мр три четверти всего его горя происходили прямо отъ сознанія невозможности когда-нибудь удовлетворить своего стремленія къ щегольству и къ нарядамъ. Ничего лучшаго не находилъ онъ, на что бъ ему устремить свои желанія. Въ дтств своемъ онъ получилъ самое ограниченное, такъ-называемое простое коммерческое воспитаніе, то-есть учился читать, писать и четыремъ правиламъ ариметики. За исключеніемъ очень-поверхностнаго знакомства съ этими предметами, не зналъ онъ ровно ничего, отъ-роду нечитавъ ничего кром романовъ, театральныхъ пьесъ, да охотничьихъ журналовъ. Какъ ни печальны были эти обстоятельства, а все-таки:

‘. . . . . . . . . . . . . . . . . . Надежда

У смертныхъ въ сердц вчно зеленетъ’.

А потому, подобно другимъ людямъ, угнетеннымъ судьбою, онъ часто мечталъ, а иногда даже и надялся, втайн на возможность какой-нибудь неожиданной перемны къ лучшему. Слыхалъ онъ и читать ему иногда случалось о примрахъ необыкновеннаго счастія. Отчего же бы и ему не быть однимъ изъ счастливыхъ? Богатая двушка могла въ него влюбиться… но это еще былъ въ его глазахъ одинъ изъ самыхъ несбыточныхъ путей къ случайному счастью, или кто-нибудь могъ ему оставить деньги въ наслдство, или могъ онъ выиграть кушъ въ лотерею — вс эти и разныя другія случайныя возможности сдлаться богатымъ посщали часто благоустроенную голову мистера Титльбета Титмауза. Объ одномъ только онъ ни разу еще не подумалъ — о возможности достигнуть того же самаго результата неутомимымъ, настойчивымъ трудомъ, въ той сфер дятельности, куда поставила его судьба.

Но онъ ли одинъ такъ длаетъ? И вы, любезный читатель, можетъ-быть, нимало непохожій на Титмауза во всхъ другихъ отношеніяхъ, въ этомъ, не имете ли съ нимъ какого-нибудь сходства?

Онъ прошелъ дале, по направленію къ Бейзватеру, но находя, что еще рано и соображая, что чмъ дале онъ пройдетъ за городъ, тмъ вроятне, съ малымъ пожертвованіемъ приличій, найдетъ себ обдъ по карману (въ которомъ лежалъ всего одинъ шиллингъ), онъ прошелъ милю или дв дале Бейзватера и отъискалъ наконецъ, въ сторон отъ дороги, маленькій, порядочный трактирчикъ, подъ вывскою герба Широкихъ Носковъ. Очень-усталый и порядкомъ запыленный, слъ онъ прежде всего отдохнуть въ небольшой задней комнатк и тотчасъ потребовалъ себ платяную и сапожную щотки, чтобъ, пользуясь случаемъ, смахнуть съ одежды и сапоговъ насвшій на нихъ густой слой пыли. Обративъ такимъ-образомъ должное вниманіе на вншнюю сторону своей особы, онъ подумалъ наконецъ и объ удовлетвореніи внутреннихъ потребностей, которыя насытилъ очень существеннымъ пирожкомъ съ бараниной, да кружкою портера. Такой обдъ, считая тутъ же и пенни, заплаченный трактирной двочк за прислугу, стоилъ ему всего десять пенсовъ, которые онъ заплатилъ, отдохнулъ немного и потомъ сталъ думать о возвращеніи въ городъ. По его разсчету, было ужь время, а потому онъ закурилъ сигару и отправился, пуская дымъ дорогою, съ видомъ спокойнаго наслажденія. Обдъ, вообще, хотя бы и очень-скромный, почти всегда способствуетъ очень-дйствительно къ успокоенію животной природы, особенно если онъ сопровожденъ былъ кружкой хорошаго портера, и это успокоительное вліяніе началъ скоро испытывать мистеръ Тигмаузъ, который возвратился въ городъ ужь въ несравненно боле-спокойномъ и веселомъ расположеніи духа.

Когда онъ подходилъ къ Кемберландскимъ Воротамъ, было ужь около половины пятаго и паркъ быль въ полномъ сіяніи моды. Объ этомъ можно было судить по медленно-двигающимся рядамъ экипажей, хавшихъ шагомъ, по три и по четыре въ рядъ, по множеству каретъ, украшенныхъ гербами, по кавалькадамъ знатныхъ лицъ обоего пола и по нсколькимъ тысячамъ хорошо-одтымъ пшеходовъ. Такъ сжата была толпа экипажей и всадниковъ, что бдному Титмаузу было довольно-трудно пробраться до дорожки, окружающей внутреннюю часть парка. Онъ усплъ, однакожь, совершить эту переправу, непретерпвъ никакого бдствія, кром: ‘годдема’, полученнаго имъ отъ одного высокомрнаго грума, между которымъ и его бариномъ мистеръ Гитмаузъ вздумалъ-было пролзть. Какую пропасть блестящихъ дамъ встртилъ онъ, медленно подвигаясь впередъ, женщинъ, по-большой-части, молодыхъ и прекрасныхъ, провожаемыхъ своими услужливыми, ловкими, щегольски-одтыми кавалерами! Лордовъ и леди было здсь, очевидно, такое же множество какъ плебеевъ въ Оксфордской Улиц!.. Какое волшебное, очаровательное мсто!.. Какъ восхитителенъ этотъ легкій шелестъ, это легкое жужжанье аристократіи! Бдный Титмаузъ ощущалъ убійственное сознаніе совершеннаго своего ничтожества. Не одинъ вздохъ досады и зависти вырвался у него дорогою. Несмотря на то, онъ шелъ впередъ съ довольно-самоувреннымъ видомъ, смотря всякому, кого ни встрчалъ, прямо въ лицо, и помахивая своею маленькою тросточкой съ такимъ видомъ, который такъ и хотлъ сказать: ‘ужъ какое бы вы ни имли обо мн мнніе, а самъ я думаю о себ очень-хорошо!’ И, въ-самомъ-дл, не былъ ли онъ такимъ же Англичаниномъ, какъ и самый лучшій изъ нихъ? Чмъ, въ-самомъ-дл, отличался какой-нибудь джентльменъ *** отъ мистера Титльбета Титмауза? разв тмъ только, что джентльменъ имлъ черные волосы и бакенбарды, да долженъ былъ денегъ боле, чмъ мистеръ Титмаузъ могъ выманить у своихъ кредиторовъ, на-слово. О, еслибъ Небу угодно было, думалъ Титмаузъ, чтобъ хоть какой-нибудь портной взялъ меня подъ свое покровительство и постарался для меня, такъ-какъ съ полдюжины ихъ старалось на этого франта! И если хорошенькія женщины высшаго круга не презирали такую ходячую вывску пяти или шести первоклассныхъ портныхъ, какую представлялъ собой этотъ денди, то почему бы имъ вздергивать свои носики кверху, при вид ассистента обширнаго заведенія оптовой и мелочной продажи въ Оксфордской Улиц, молодаго человка, хорошо-знакомаго съ цною и достоинствомъ самыхъ милыхъ принадлежностей женскаго наряда?.. А между-тмъ, увы! он дйствительно вздергивали носики кверху!.. Онъ тяжело вздохнулъ. Ставъ у перилъ въ заученую позу, слегка упираясь на нихъ и провожая глазами модные экипажи, одинъ за однимъ, тихо-прозжавшіе мимо, съ ихъ часто милыми, а иногда надменными ношами, мистеръ Титмаузъ съ каждою минутою все боле-и-боле убждался въ одной практической истин, что великое различіе между людьми составляютъ деньги. И въ-самомъ-дл, что, какъ не недостатокъ въ деньгахъ, былъ причиною его настоящаго, униженнаго положенія?.. Униженнаго?.. да, въ-самомъ-дл! Какъ ни прекрасно считалъ онъ себя одтымъ, а между-тмъ люди, со всхъ сторомь проходившіе мимо, обращали на него также мало вниманія, какъ на какого-нибудь жука или козявку! Онъ глядлъ и вздыхалъ, вздыхалъ и глядлъ, глядлъ и вздыхалъ опять, изнывая въ напрасномъ томленіи а между-тмъ, единственный день, который онъ имлъ въ цлой недл, чтобъ подышать свжимъ воздухомъ, да показаться передъ людьми джентльменомъ, клонился быстро къ концу, и онъ начиналъ ужь подумывать о возврат въ ту самую кануру, изъ которой вылзь поутру, и о томъ, что завтра онъ долженъ будетъ идти въ магазинъ и опять работать цлую недлю, а между-тмъ, т веселые и довольные люди, на которыхъ онъ смотрлъ, собираясь хать домой, думали о своихъ туалетахъ къ званнымъ обдамъ и сочиняли разныя пріятныя развлеченія для наступающей недли — и такую жизнь вели они каждый день… У него вырвался глубокой вздохъ. Въ эту минуту щегольской кабріолетъ, въ которомъ сидлъ какой-то джентльменъ, одтый очень-изящно и съ очень-рзкимъ выраженіемъ въ лиц, съхался съ другимъ кабріолетомъ, еще изящне и богаче перваго, по своему устройству и принадлежностямъ. Въ этомъ послднемъ кабріолет, на который Титмаузъ смотрлъ съ чувствомъ неизъяснимой зависти, сидлъ молодой человкъ, очевидно принадлежавшій къ высшему кругу. Онъ былъ прекрасно одтъ, очень-хорошъ собою, имлъ великолпные усы и ловко держалъ поводья съ хлыстомъ въ рукахъ своихъ, покрытыхъ блестящими палевыми перчатками. Когда два эти кабріолета съхались, между сидвшими въ нихъ джентльменами начался вполголоса разговоръ слдующаго рода, который не мшало бы подслушать всмъ такимъ вздыхающимъ простякамъ, какимъ Титмаузъ, я боюсь, долженъ въ эту минуту показаться читателю.

— А, фицъ! {Fitz — здсь употреблено въ смысл сокращеннаго имени. Въ именахъ норманнскаго происхожденія Fitz ставится обыкновенно передъ именами собственными, какъ, напримръ Fitzjames, Fitzherbert и пр.’ и прежде значило то же, что французское fis, сынъ, то есть: сынъ Эрберта, сынъ Джемса. Это очень-похоже на наше русское вичъ, съ тою разницею, что оно у насъ ставится не спереди, а на конц. Прим. перев.} сказалъ первый джентльменъ второму, который вдругъ покраснлъ, замтивъ, кто къ нему обращается. Тонъ говорившаго былъ жестоко-фамильяренъ и дерзокъ, но длать было нечего смущенному льву.— Давно ли вернулись вы въ городъ?

— Кчера вечеромъ.

— Повеселились, надюсь?

— Да, недурно, но… вы врно…

— Очень жаль, перебилъ первый, еще тише, замчая смущеніе говорившаго съ нимъ: — но что же длать, нельзя иначе, вы сами знаете.

— А когда?

— Завтра, въ девять часовъ. Я жалю, поврьте, отъ всей души жалю, но, за-всмъ-тмъ, совтую вамъ подумать серьёзно, потому-что дло это не можетъ доле откладываться.

— Не-уже-ли же нельзя подождать? спросилъ тотъ, кусая себ губы и почти въ то же время длая ручку одной очень-хорошевькой двушк, прозжавшей мимо него въ открытой коляск съ гербомъ: — не-уже-ли нельзя Джо? повторилъ онъ, обращая къ своему собесднику блдное и сильно-опечаленное лицо.

— Божусь вамъ, нельзя. Клточка, впрочемъ, теперь опросталась и въ эту минуту неочень-полна…

— Нельзя ли до середы? спросилъ второй джентльменъ, наклоняясь къ кабріолету перваго и произнося эти слова шопотомъ сть чрезвычайно-озабоченнымъ видомъ.— Я, вотъ видите, буду въ К’** въ понедльникъ и во вторникъ вечеромъ у двухъ деревенскихъ кузинъ, и посл этого визита, можетъ-быть, въ-состояніи буду… понимаете?

Тотъ недоврчиво покачалъ головой.

— Я даю вамъ честное слово джентльмена, что все это правда, продолжалъ тотъ, тихо и убдительно.

— Hу, если такъ, то въ середу, въ девять часовъ поутру. Только смотрите же, безъ ошибки, фицъ, отвчалъ первый, глядя ему пристально въ лицо.

— О, нтъ, ужь будьте покойны!.. А отъ кого это? продолжалъ онъ, посл минутнаго молчанія.

Первый вынулъ изъ кармана клочокъ бумаги и шепотомъ прочелъ: ‘экипажъ, сбруя и проч. 297 фунтовъ 10 шиллинговъ’.

— Бездльникъ! И ждалъ всего-то какіе-нибудь три года! перебилъ тотъ шопотомъ, съ большимъ негодованіемъ.

— Да, между нами будь сказано, онъ лихой малый. Но, кром того, я слыхалъ, къ-сожалнію, еще о двухъ или трехъ детейнерахъ {Detainer — предписаніе шерифу арестовать за долги.}, полученныхъ…

— Чортъ бы побралъ ихъ! воскликнулъ второй, съ тономъ презрнія, досады и ненависти, и повторивъ еще разъ: — ‘въ середу утромъ, въ девять часовъ’, онъ похалъ дале и лицо его приняло опять свое обыкновенное, спокойно-веселое выраженіе.

Едва ли не лишне будетъ объяснять читателю, что одинъ изъ нихъ былъ модный повса и мотъ, а другой — одинъ изъ главныхъ офицеровъ шерифа, самый бонтонный крючокъ, какой только когда-нибудь существовалъ на свт. Онъ слдилъ ужь нсколько дней сряду за молодымъ счастливцемъ, которому суждено было провести съ нимъ немалое время на одной веселой квартирк въ Канцлерской Улиц — и единственная возможность избжать такого несчастія была, какъ онъ самъ говорилъ, похвальное покушеніе на кошельки двухъ гостепріимныхъ деревенскихъ кузинъ, къ которымъ онъ собирался хать въ К***, а если бы и этого ему не удалось, тогда онъ долженъ былъ отправляться въ клточку, и терялъ такимъ-образомъ другой, очень-удобный случай обезопасить себя отъ такихъ непріятностей на нкоторое время, то-есть, терялъ возможность быть выбраннымъ въ представители, для засданія въ Парламент {Члены Парламента не могутъ быть арестованы за долги. Прим. перев.}.

Но мы совсмъ потеряли изъ виду воздыхающаго Титмауза.

‘За что это, думалъ онъ, я такъ жестоко обиженъ судьбою? Зачмъ не дала она мн ровно ничего?’ воскликнулъ онъ громко и съ этими словами кинулся прочь, къ неописанному удивленію одного стараго пера, ужь нсколько минутъ стоявшаго возл, опираясь, также какъ онъ, на перила. Этотъ перъ былъ богатъ какъ Крезъ, имлъ премилое, взрослое семейство, въ томъ числ сына и наслдника, который общалъ чудеса и недавно еще получилъ первый призъ въ Коллегіи, перъ этотъ былъ человкъ, одаренный изысканнымъ вкусомъ и большими достоинствами, былъ представителемъ одного изъ древнйшихъ родовъ аристократіи и владлъ въ разныхъ краяхъ Англіи богатыми имніями и замками, но въ эту минуту былъ онъ страшно-недоволенъ собою, судьбою и людьми, бсился на все и на всхъ за то, что министръ объявилъ ему наканун… Министръ объявилъ, что не можетъ дать ему ту вакантную ленту {Въ Англіи число лентъ, принадлежащихъ къ рыцарскимъ орденамъ, опредлено и ограничено, а потому эти знаки отличія даются не иначе, какъ при открывшейся вакансіи. Прим. перев.}, о которой перъ хлопоталъ, если онъ не пріобртетъ въ свое распоряженіе еще двухъ голосовъ въ Нижней Палат, а этого сдлать Его Милость въ настоящую минуту не находила никакой возможности. Да, графъ Чевіотдель и мистеръ Титльбетъ Титмаузъ были оба несчастные люди, оба вполн заслуживали состраданіе и оба вышли изъ парка въ одно и то же время, въ самомъ ршительно-мизантропическомъ расположеніи духа.

Мистеръ Титмаузъ шелъ по Пиккадилли съ истинно-страдальческимъ и безутшнымъ видомъ. Онъ былъ даже почти недоволенъ своею наружностью. Одвайся, какъ угодно, а никто и не подумалъ обратить на него малйшаго вниманія! Мысли эти доводили его до того, что ему и въ-самомъ-дл начинало казаться будто бы наряды его отзываются немножко-второстепеннымъ и даже довольно-грязнымъ щегольствомъ! Читатель не долженъ, однакожь, воображать, чтобъ мистеръ Титмаузъ рдко приходилъ въ такое расположеніе духа, совсмъ напротивъ. Подобно тому Ирландцу, который обзаводится женою нарочно затмъ, ‘чтобъ себя помучить’, или тому мотыльку, который стремится къ гибельному сіянію огня, бдный мистеръ Титмаузъ каждое воскресенье одвался съ такимъ же точно стараніемъ, какъ и теперь, и потомъ, каждый разъ аккуратно отправлялся туда же, гд и сегодня онъ былъ и гд всякій разъ пробуждались въ немъ т же самыя чувства, которыя сейчасъ были описаны и которыя всякій разъ онъ испытывалъ съ постоянно-возрастающею силою.

Что длать и куда дваться, пока не пришло еще время идти назадъ, на свою безотрадную квартиру — этого онъ не зналъ и никакъ не могъ придумать, а потому шелъ впередъ медленнымъ и нершительнымъ шагомъ. Нсколько минутъ стоялъ онъ у Погреба Блой Лошади {Извстный трактиръ и мсто отправленія большаго числа дилижансовъ. Прим. перев.}, и звая на пассажировъ, на ихъ багажъ, на дилижансы, прислушивался къ странному гулу, составленному изъ восклицаній кучеровъ, носильщиковъ, сторожей, здоровающихся и прощающихся людей и, однимъ словомъ, ко всему, что обыкновенно, происходитъ на этомъ мст города. Потомъ онъ пошелъ дале, покуда свалка на улиц близь Хеймаркета {Haymarket — Снной-рынокъ, котораго давно ужь нтъ, но улица сохранила прежнее названіе. Прим. перев.} не привлекла его вниманія и не возбудила въ немъ любопытства, кончась правильнымъ кулачнымъ поединкомъ между двумя водоносами съ ближайшей биржи. Онъ остановился между зрителями, стараясь принять непринужденный видъ франта, равнодушно-взирающаго на все происходящее, и обыкновенный штрафъ съ него пытались-было взять, да не нашли ничего въ заднихъ карманахъ. Проходя дале, на Лестер-Скверъ, онъ вспомнилъ, что одинъ изъ его пріятелей, нкто Робертъ Хекебекъ, особа почти въ такомъ же род, какъ и онъ самъ, живетъ въ одной изъ узкихъ и грязныхъ улицъ, пососдству. Онъ ршился зайдти къ нему, и если удастся застать дома, то убить съ нимъ остатокъ вечера. Квартира Хекебека была въ такой же честолюбивой близости къ небу, какъ и его собственная, съ тою только разницею, что она была немножко-подешевле и попросторне. Пріятель самъ отворилъ ему двери, не дале какъ за минуту передъ тмъ, возвратясь съ своей воскресной прогулки, то-есть изъ увеселительныхъ садовъ Джека Стро, у Хейгета, гд онъ провелъ съ друзьями довольно-веселый вечерокъ. Онъ потребовалъ изъ сосдняго трактира порцію негуса {Напитокъ въ род пунша, съ тою разницею, что мсто водки или рома занимаетъ въ немъ виноградное вино. Прим. перев.}, посл небольшаго спора, который кончился такимъ условіемъ, что на ныншній разъ угощать будетъ пріятель на свой счетъ, а Титмаузъ — въ слдующее воскресенье, вечеромъ. Негусъ явился на сцену, въ-сопровожденіи двухъ морскихъ сухарей, смотрвшихъ такъ безнадежно-чорство, что отъ одного взгляда на нихъ заныли бы зубы у всякаго, готоваго покуситься на такое лакомство. По прибытіи негуса, зажгли свчу. Хекебекъ предложилъ своему пріятелю сигару и оба они, пуская дымъ, занялись веселой болтовней, предметомъ которой были дневныя происшествія и сцены.

— А что, нтъ ли чего-нибудь любопытнаго въ сегодняшнемъ нумер Воскреснаго Блеска? спросилъ Титмаузъ, когда на глаза ему попался одинъ изъ нумеровъ этой умной и интересной газеты, которую Хекебекъ взялъ для прочтенія на ныншній вечеръ, изъ журнальной лавки, находившейся въ нижнемъ этаж того же самого дома.

Мистеръ Хекебекъ вынулъ сигару изо рта и, держа ее между среднимъ и указательнымъ пальцами правой руки, съ видомъ знатока, прищуривъ глаза и раздувъ щеки, очень-тихо выпустилъ дымъ изо рта, потомъ всталъ и взялъ газету съ комода.— Посмотрите-ка, вонъ оно какое пятно! Будь я проклятъ, если тутъ не стояла кружка съ портеромъ. Сейчасъ видно, что была въ трактир. Очень-подло со стороны мистриссъ Когсъ присыълать мн вещи въ такомъ вид! замтилъ онъ, поворачивая газету съ видомъ, какъ-будто бы прикосновеніе ея было заразительно (онъ заплатилъ за нее всего полпени). Фу, какъ воняетъ!

— Какое отвратительное животное должна быть эта Когсъ! воскликнулъ Титмаузъ, выпуская дымъ изо рта такимъ же точно образомъ, какъ и его пріятель: — но такъ-какъ лучше достать нельзя, то дайте-ка, посмотримъ, что тутъ за новости. Это единственная газета, по моему мннію, которую стоитъ читать. Нтъ ли тутъ чего-нибудь о кулачныхъ бояхъ?

— Постойте, до этого еще не дошелъ, дайте срокъ, Титти! {Сокращеніе фамиліи Титмаузъ.} отвчалъ Хекебекъ, протягивая ноги на пустой стулъ и подвигая свчу ближе къ газет.— Тутъ, между — прочимъ, пишутъ, что баронетъ Дондерхедъ, какъ кажется, ухаживаетъ за какою-то мистриссъ Тумпсъ, вдовою одного богатаго продавца сыра, а? какъ вамъ это нравится? Вдь вамъ, врно, извстно, что баронетъ бденъ, какъ крыса!

— О!… Но это не новость. Объ этомъ пишутъ въ газетахъ ужь Богъ знаетъ съ какихъ поръ. Да, я думаю, это сильно поправитъ его обстоятельства. Что, вы видали когда-нибудь баронета?

— Да, видалъ, отвчалъ Хекебекъ.

Онъ солгалъ и это было извстно Титмаузу.

— Хорошъ собой, я думаю, чертовски? спросилъ онъ, однакожь, несмотря на то.

— Да, такъ-себ, не дуренъ. Есть люди, которые ему не уступятъ, а, какъ вы думаете? и Хекебекъ лукаво подмигнулъ глазомъ, желая дать знать, что слова эти относились къ нему-самому.

— Ха, ха, ха!.. Но, послушайте, вдь вы не будете же читать оба листка разомъ: дайте мн одинъ изъ нихъ, а свчу поставьте между нами, сдлайте милость, будьте такъ добры!

Хекебекъ исполнилъ его просьбу и оба джентльмена сидло нсколько минутъ молча, читая и продолжая курить.

— Ну, я пробгу теперь объявленія, сказалъ Титмаузъ: — тутъ ихъ порядочная куча, а остальное все ужь читано (хоть остальнаго-то тутъ и очень-немного). Вотъ оно… Тутъ можно прочесть, знаете, о какомъ-нибудь выгодномъ мст, а мн, право, Тэг-Рэгъ до смерти надолъ!

Новый антрактъ молчанія. Хекебекъ погрузился по уши въ поучительныя подробности какого-то уголовнаго дла объ убійств, а Титмаузъ, пробжавъ небрежно первый листокъ объявленій, былъ ужь готовъ швырнуть въ сторону свою половинку газеты, какъ вдругъ подпрыгнулъ на стул, поблднлъ ужасно и пробормоталъ вполголоса: ‘Эге, ге, ге! Что это!…’

— Что тамъ такое, а? спросилъ Хекебекъ, очень-удивленный.

Съ минуту Титмаузъ не давалъ никакого отвта, онъ выронилъ сигару и устремилъ глаза пристально на газету, которая дрожала въ его трепещущихъ рукахъ. Причиною этихъ восклицаній и послдовавшаго за ними волненія, было объявленіе слдующаго рода, стоявшее на самомъ-видномъ мст въ газет Воскреснаго Блеска:

Ближайшій родственникъ — весьма-важное!— ближайшій родственникъ, если таковой имется, Габргеля Титльбета Титмауза,кожевенника изъ Вентхевена, скончавшагося въ Лондон, около 1793 года, можетъ услышать нчто въ высшей степени важное для него, или для нея, или для нихъ, если дастъ себ трудъ справиться у гг. Кверка, Геммона и Снапа, стряпчихъ, въ Сэффрон-Хилл. Времени упускать не слдуетъ.

9-го іюля 18**. Въ третій разъ.

— Клянусь Джоржемъ! тутъ что-нибудь да есть! воскликнулъ Хекебекъ, почти столько же встревоженный, какъ и самъ Титмаузъ, черезъ плечо котораго онъ наскоро прочелъ вышеприведенную статью.

— Ужь не во сн ли это Хеки? спросилъ Титмаузъ, едва-слышнымъ голосомъ, неотводя глазъ отъ газеты.

— Нтъ, клянусь, Джоржемъ, это не во сн! Ни вы, ни я, еще во всю жизнь не видали ничего такъ ясно наяву, я вамъ головой за это ручаюсь!

Титмаузъ ни съ мста и поблднлъ пуще прежняго.

— Прочтите-ка вы громко, Хекъ. Дайте мн сперва послушать, какъ это звучитъ, а потомъ и я поврю, сказалъ онъ, перелавая своему пріятелю газету.

Хекебекъ прочелъ громко.

— Это похоже какъ-будто и не на шутку? спросилъ Титмаузъ дрожащимъ голосомъ. Краска начинала возвращаться у него на лиц.

— Необыкновенно! Ужь если это чего-нибудь да не значитъ, то посл того все на свт не значитъ ничего! отвчалъ торжественно Хекебекъ, ударивъ кулакомъ по столу.

— Въ-самомъ-дл вы такъ думаете? спросилъ Титмаузъ, желая убдиться еще боле въ томъ, въ чемъ увряли его глаза и уши.

— Думаю, думаю!

Титмаузъ еще разъ прочелъ объявленіе, потомъ поднялъ свою сигару, зажегъ ее опять и нсколько минутъ курилъ изо всей мочи, пеговоря ни слова.

— Вдь не случится же со мной никогда ничего такого! воскликнулъ Хекебекъ со вздохомъ.

— Что бы это значило? Ей-Богу, не могу придумать! бормоталъ про-себя Титмаузъ.— Какъ знать… но нтъ, въ-самомъ-дл… онъ замолчалъ и еще разъ перечиталъ съ начала до конца значительное объявленіе.— Но нтъ, не можетъ быть!… не можетъ быть!… прибавилъ онъ, посматривая очень-серьёзно.

— Что тамъ такое, Титъ, чего не можетъ быть? перебилъ Хекебекъ съ жаромъ.

— Такъ… я полагалъ, но какъ вы думаете: вдь это не можетъ быть какая-нибудь проклятая шутка… этихъ любезныхъ пріятелей… тамъ, у Тэг-Рэга?

— Ба! да разв, вы думаете, у кого-нибудь изъ нихъ найдутся на это лишнія деньги въ карман? Да и какъ они могутъ полагать, что это попадется вамъ на глаза? Къ-тому же, изъ нихъ, врно, ни одному не написать такъ гладко, какъ это здсь написано. О, нтъ, ни за что на свт не написать, ни даже за все годовое жалованье! ей-Богу! Вдь ни вы, ни я не могли бы этакъ сочинить, ну, стало-быть, и они не могутъ. Вотъ и все!

— Какъ знать! произнесъ Титмаузъ сомнительно.— Но, шутки въ сторону, скажите мн откровенно, какъ вы думаете: есть ли тутъ дйствительно что-нибудь?

— Есть! есть! Провались я, если это не правда! отвчалъ пріятель.

— Тррамъ, тарарамъ, тарарамъ, трамъ, тррамъ! заревлъ Титмаузъ, вскочилъ съ мста, защолкалъ пальцами и, въ припадк дикаго восторга, пошелъ плясать по комнат, что продолжалось почти цлую минуту.— Дайте мн руку, Хеки! сказалъ онъ наконецъ. останавливаясь и едва переводя духъ.— Ахъ! я съ ума сойду! Тральля, ляльля, ляльля, ляльля! Вотъ увидите, Хекъ! Будь я не я, если не подарю вамъ такую удивительную брошку, какой вы отъ-роду не видывали! Да и не то, чтобъ поддльную какую-нибудь, а настоящую брильянтовую!… Уррра! Право, подарю!

Хекебекъ съ жаромъ пожалъ ему руку.

— Вдь мы всегда были друзьями, не правда ли? произнесъ онъ ласково.

— Мн тсно будетъ сегодня въ моей комнат! продолжалъ Титмаузъ: — я чувствую, что меня какъ-будто бы раздуваетъ во вс стороны! Я цлую ночь буду бгать по улицамъ! Ни за что въ мір не усну ни на минуту! Буду гулять, пока лавку откроютъ. Ухъ! фу, какая мерзость! Чортъ побери и лавку и Тэг-Рэга и всхъ и все, что въ ней ни находится! Тридцать-пять фунтовъ въ годъ! Увидите, если я не истрачу въ первый же мсяцъ больше этого на сигары!

— На сигары!… Вотъ вы куда! Нтъ, я на вашемъ мст сталъ бы учиться боксировать прежде всего. Преважная вещь, могу васъ уврить, и этому необходимо надо выучиться, прежде чмъ вы войдете въ большой кругъ! Клянусь Юпитеромь, нужно!

— Чему угодно, Хеки, чему угодно! кричалъ Титмаузъ.— Что за счастье, прибавилъ онъ: — что я остался отъ родителей единственный сынъ! Тральля-ла-ральля! Тутъ онъ задалъ такого скачка, что, къ-сожалнію, надо признаться, брюки его лопнули очень-неловко, что на минуту его укротило и онъ принялся зашивать ихъ, какъ умлъ, съ помощью иголки и нитокъ, которыя Хекебекъ всегда носилъ при себ.

— А вдь надо сказать, что мы немножко въ потемкахъ толчемся, замтилъ Хекебекъ своему товарищу, занятому починкою брюкъ.— Дайте-ка посмотрть, что это значитъ?… А, вотъ оно! Онъ прочелъ статью съизнова: Въ высшей степени важное! Что бы это было? Отчего не могутъ они сказать ясно?

— Какъ!… Въ газет? Боже мой, Хеки! Какая куча Титмаузовъ выскочила бы со всхъ сторонъ… если только и теперь ужь какой-нибудь не явился! Я и самъ думаю, что бъ это такое значило: въ высшей степени важное!

— Врно, кто-нибудь вамъ оставилъ въ наслдство чертовскую кучу денегъ…

— Нтъ, это ужь было бы слишкомъ-хорошо. Какъ-то не врится…

— Или, можетъ-быть, вы сдлали побду. Вдь вы, право, недурны собой, когда вы пріоднетесь такъ, какъ теперь, ей-Богу, Титти!

Мистеръ Титмаузъ былъ страшно взволнованъ отъ одного предположенія такой возможности и сдлалъ такую скромную, овечью мину, какую только могли выразить черты его лица.— Хе, хе, хе, Хеки, какой вы простякъ, пробормоталъ онъ усмхаясь.

— Или, можетъ-быть, вы остались наслдникомъ какого-нибудь большаго имнія и т. д. знаете? Ну, скажите, когда же вы думаете зайдти къ этимъ господамъ… какъ бишь ихъ зовутъ? Но-моему чмъ скоре, тмъ лучше. Да ну, бросьте! вы ужь ихъ и такъ довольно-хорошо зашили… до дому доживутъ. Вы ужасно какъ туго подтяжки натягиваете, отъ-того они у васъ и рвутся… да и штрипки, на вашемъ мст, я тоже бы снялъ. А что, отчего бы намъ теперь же не зайдти къ этимъ господамъ, какъ ихъ… А! вотъ господа: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ — стряпчіе.

— Хотлъ бы я знать, что это за люди? Небось, я думаю, важный народъ! Что, вы никогда о нихъ не слыхали?

— Какъ не слыхать! ихъ имена вчно торчатъ въ этой газет: они то-и-дло выпутываютъ людей изъ разнаго рода проказъ. Это такіе господа, къ которымъ бы я прямо отправился, еслибъ случилось что-нибудь напроказить, гмъ!

— Но послушайте Сеффронъ Хилль, что за мсто!.. Подло! дьявольски-подло! Право никогда и близко бывать не случалось.

— Такъ, но вдь они живутъ тамъ, чтобъ быть поближе къ мошенникамъ. Впрочемъ, что вамъ до этого за дло? Вы знаете: у грязной и отвратительной жабы находятъ иногда драгоцнные каменья въ брюх, какъ говоритъ Шекспиръ или другой кто-то, не помню. Для васъ довольно, Титъ, если они выполнятъ то, что общано въ ихъ объявленіи! Пойдемъ, пойдемъ скоре! Вдь завтра вамъ, можетъ-быть, нельзя будетъ: ваши хозяева…

— Хозяева! Да что вы думаете, Хеки, что я буду служить у нихъ, посл этого?

— Смотрите, не больно ли ужь это прытко будетъ! Ну, а что если все это лопнетъ какъ мыльный пузырь? произнесъ Хекебекъ, серьезно.

— Ахъ Богъ мой!.. Да я не хочу объ этомъ и думать! При одной мысли, что все это можетъ кончиться ничмъ, мн длается дурно!: Пойдемъ поскорй, дорогой обдумаемъ, что надобно длать…

Затмъ Хекебекъ спряталъ газету въ карманъ и оба они отправились по этому важному длу. Счастливы они были, что плохое состояніе финансовъ не позволило имъ выпить боле, какъ по одному стакану ‘портвейн-негуса’. (Подъ этимъ именамъ пили они ‘трактирный портвейнъ’, то-есть, отваръ дубовой коры, съ опилками сандала и съ небольшимъ количествомъ водки), иначе, разгоряченные ужь и безъ того своимъ неожиданнымъ открытіемъ, они надлали бы непремнно какихъ-нибудь проказъ на улиц. Они и такъ ужь, идя рука-объ-руку, вели разговоръ очень-громко и въ такомъ тон, который былъ слишкомъ-высокъ для ихъ настоящаго положенія. Посл довольно-долгой ходьбы, пришли они, наконецъ, къ той квартир, которую искали. То былъ большой домъ, наружностью значительно-превосходившій своихъ грязныхъ сосдей, и на блестящей мдной доск, длиною по-крайней-мр въ аршинъ, а шириною не мене фута, стояли почтеніе и страхъ внушающія имена: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ — стряпчіе.

— Нутка Титъ, шепнулъ Хекебекъ, посл минутнаго обоюднаго молчанія:— соберитесь съ духомъ, да и дерните.

— Я… право… у меня какъ-будто бы голова кружится: это врно отъ вашей крпкой сигары.

— Да ну, что за вздоръ! Звоните скоре. Этакъ если станете трусить, то не далеко удете.

— Конечно, ужь если нужно… ну, съ Богомъ, была-не-была! И отрывистымъ, судорожнымъ движеніемъ руки дернулъ онъ за ручку. Внутри раздался громкій звонъ, который такъ явственно слышенъ былъ съ улицы, что оба они произнесли невольное: ‘гмъ’! какъ-будто бы желая заглушить шумъ, такъ сильно превосходившій ихъ ожиданія. Очень-скоро вслдъ за тмъ услышали они, что кто-то отодвигаетъ затворы, укрплявшіе дверь изнутри, что заставило обоихъ джентльменовъ поглядть другъ на друга съ невольнымъ ожиданіемъ и робостью. Наконецъ дверь отворилась и они увидли передъ собой маленькую старушонку, стоявшую со свчею въ рук.

— Кто вы такіе? спросила она сварливо.

— Гмъ, не здсь ли живутъ… какъ бишь, Хекъ?.. Ахъ, да, господа Кверкъ и К®? спросилъ Титмаузъ, легонько постукивая кончикомъ трости по подбородку и отчаянно стараясь принять непринужденный видъ.

— Да что у васъ, глазъ что ли нтъ? Кажется могли бы прочесть, что тутъ написано на доск! Слава-Богу, не узенькая!.. Всякой грамотный разберетъ!.. Чего вамъ нужно?..

— Намъ… подай-ка сюда газету, Хеки, сказалъ Титмаузъ, обращаясь къ своему товарищу, который мигомъ досталъ ее, и Титмаузъ ужь готовъ былъ излить передъ маленькой старушонкой все, что было у него на душ, но она остановила его, перебивъ сварливо:

— Никого дома нтъ, да никогда и не бываютъ по воскресеньямъ. Стало-быть, если вамъ что нужно, такъ извольте завтра приходить. Какъ васъ зовутъ?

— Мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, отвчалъ этотъ джентльменъ, длая тщательное удареніе на каждомъ слог.

— Мистеръ… кто такой? воскликнула старуха, широко вытаращивъ глаза и заслоняя рукою ухо, чтобъ лучше слышать. Титмаузъ повторилъ свое имя еще громче и явственне прежняго.

— Тиль… тиль… бэкъ... какъ вы говорите?

— Да нтъ! возразилъ Титмаузъ съ досадою: — я говорю мистеръ Тит-тльбетъ Тит-маузъ!.. понимаете?

— Ти-таль… Господи Боже мой, отъ-роду такого имени не слыхивала!.. А, понимаю: вы меня на смхъ поднимаете! Извольте сейчасъ идти прочь, а не то, я кликну констэбля. Прочь, я вамъ говорю, повсы! Вишь что выдумали!

— Я говорю вамъ, сердито вмшался Хекебекъ: — что этого джентльмена зовутъ мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, и я совтую вамъ быть поосторожне, бабушка, потому-что мы пришли по длу самой наиживйшей важности.

— Если такъ, то оно проживетъ и до завтра, рзко отвчала старуха.

Друзья посовтовались съ минуту, и посл этого Титмаузъ спросилъ, нельзя ли ему войдти и написать письмо къ ‘господамъ Кверкъ’.

— Разумется нельзя, отвчала она:— почему я знаю кто вы такіе. Тутъ есть трактиръ возл, гд вы можете написать все, что вамъ угодно, а потомъ и принесите сюда вашу записку, которую они получатъ завтра, только-что придутъ. Вотъ что-съ! Прощайте. Съ этими словами старая привратница захлопнула двери имъ подъ-носъ.

— Хекъ, ей-Богу я начинаю думать, что все это вздоръ, сказалъ Титмаузъ, обращаясь, въ отчаяніи, къ своему пріятелю. Оба они стояли, какъ прикованные, на одномъ мст.

— Дерзкая, старая жаба! пробормоталъ Хекебекъ съ негодованіемъ.

— Хеки, я увренъ, что изъ этого не выйдетъ никакого толку, воскликнулъ Титмаузъ, посл долгаго молчанія, серьёзно поглядывая на своего пріятеля, въ надежд услышать отъ него какое-нибудь противорчіе.

— Да, признаюсь, все это смотритъ довольно-подозрительно, отвчалъ Хекебекъ, засовывая опять въ карманъ свою газету.— Но попробуемъ сдлать такъ, какъ совтуетъ намъ эта старуха: попробуемъ написать письмо, чтобъ вывдать у нихъ по-крайней-мр все, что возможно. Вотъ и трактиръ, о которомъ она говорила. Войдемъ, а тамъ посмотримъ что длать.

Титмаузъ, жестоко убитый духомъ, послдовалъ за своимъ пріятелемъ. Они велли себ подать прежде всего два стакана портеру, и посл небольшихъ затрудненій, успли достать все, что нужно было для письма. Лучшимъ доказательствомъ того, что они не потеряли даромъ ни времени, ни матеріаловъ, можетъ служить слдующее посланіе. Они сочиняли его вдвоемъ и вотъ его подстрочная копія:

‘Господамъ: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ.

‘Сэръ! Ваши имена были Напечатаны Водномъ Объявленіи Этого номера Воскреснаго Блеска, Газеты Сегоднишняго Числа, апотому М-ръ T. Т. Спшитъ увдомить Вашу почтенную Компанію что мн Чрезвычайно нужно переговорить сними Объ этомъ истинно интересномъ предмет, поелику внемъ уномянуто Имя Габріеля Тильбета Титмауза, которые Два послднія Имена Вышеупомянутой Скончавшейся Особы есть Мое Собственное имя, что могу Каждый День (Такъ скоро кактолько будетъ Возможно) личнымъ посещеніемъ моимъ доказать Вамъ объяснивъ Все поистин. А какъ Онъ бываетъ Занятъ Длами цлую недлю (т. е Покуда), то я надюсь что Если они имютъ чтонибыть особенное Сообщить Ему, то благоволятъ написать мн безмалйшаго Отълагательства по адресу. T. Т. Въ ‘Магазинъ Тэг-Рэга и К®, No 375, въ Оксфордской Улиц съ франкированымъ Конвертомъ, что обезпечитъ принятье Письма моими Хозевами, съ чмъ остаюсь Джентльмены,’

‘вашъ къ Услугамъ
‘Титльбетъ Титмаузъ’

‘P. S. Мой Пріятель который пишетъ Сіе Вмст сомною (М-ръ Робертъ Хекебекъ) можетъ засвидтельствовать кто я такой Если потребуется.’

‘N. В. Не отказываюсь дать Приличное Вознагражденіе если что нибудь значительное Изэтаго Выйдетъ’

‘Т. Т.’

‘(Воскресенье вечеромъ 9 іюля 18**.— Позабылъ сказать Вамъ, что есмь единственный Сынъ моихъ Любезныхъ Родителей одинъ изъ коихъ — моя Мать Умерла, прежде чмъ я зналъ ихъ, Въ Законномъ Брак и 27 лтъ минуло мн въ послдній мой День-рожденія, Впрочемъ Невидаль еще вашего Объявленія До самаго сигоднишного Вечера, что, если потребуется могу Доказать).’

Это замчательное и поистин изящное посланіе подвержено было три раза критическому пересмотру обоихъ друзей (параграфъ, касающійся до Хекебека, помщенъ былъ по настоятельной просьб этого джентльмена, желавшаго заблаговременно втереться въ это много общавшее дло), посл чего записка была сложена и надписанъ адресъ: Гг. Кверкъ и Ком., а съ другой стороны прилплена большая мокрая облатка. Нсколько минутъ спустя, все это благополучно передано было на руки старой привратницы и наши два вестэндскіе {West-end — западный конецъ города, гд находятся лучшіе кварталы и живетъ аристократія. Прим. перев.} джентльмена спшили выйдти вонъ изъ этой истинно-плебейской части города. Подъ тремя газовыми фонарями останавливались они дорогою, три раза разбирая объявленіе, буква за буквою, и посредствомъ этого остроумнаго процеса дошли, наконецъ, до убжденія, что въ объявленіи дйствительно было нчто — а читатель припомнитъ, что въ душ ихъ остались тяжкія сомннія посл того, какъ старуха-привратница захлопнула имъ дверь подъ-носомъ. Они разстались, однако, чувствуя сильный упадокъ въ томъ одушевленіи, съ которымъ оба вышли изъ дома на розъиски.

Мистеръ Титмаузъ, возвратясь въ свою комнату, не сталъ снимать своего воскреснаго наряда съ привычнымъ тщаніемъ и осторожностью, напротивъ, онъ слупилъ его какъ шелуху и бросился въ постель, желая спокойно подумать о великомъ происшествіи этого дня и переварить его въ голов своей, которую оно взволновало подобно тому, какъ камень, брошенный въ стоячій прудъ, волнуетъ сонную его поверхность. Долго вертлся онъ съ боку на бокъ, какъ-будто ночное блье его выткано было изъ конскаго волоса. Нсколько разъ онъ вставалъ и длалъ взадъ и впередъ по три маленькихъ шага — больше этого не позволяла мстность его тсной комнатки. При первомъ проблеск дневнаго свта, вскочилъ онъ съ постели, вытащилъ изъ своего кармана газету, которую Хекебекъ одолжилъ ему на все это время, и бился надъ нею минутъ пять, напрасно стараясь разобрать объявленіе, потомъ залзъ опять въ постель, но не могъ заснуть часовъ до четырехъ или до пяти, несмотря на то, что ему нужно было подняться въ половин шестаго, чтобъ снова приняться за свою ненавистную службу у Тэг-Рэга и Ком., магазинъ котораго онъ обыкновенно отворялъ, вмст съ другими, въ семь часовъ поутру. Сидя въ этотъ день за завтракомъ съ своими товарищами, онъ не могъ удержаться, чтобъ не намекнуть слегка, темно и таинственно, насчетъ ‘кой-чего, могущаго случиться ‘продолженіе дня’, и это заставило думать опытныхъ его товарищей, что, врно, онъ ожидалъ посщенія полицейскаго чиновника но случаю какой-нибудь исторіи, въ которую попался ночью. Но вотъ 8, 9, 10 часовъ ужь пробило, и время медленно подвигалось впередъ, а между-тмъ, увы! ничего не случилось такого, что бъ могло измнить монотонный ходъ службы для мистера Титмауза. Связку за связкою и пакетъ за пакетомъ снималъ онъ съ полки и клалъ на прлку опять, по требованію хорошенькихъ, прихотливыхъ постительницъ. Шелкъ, атласъ, бомбазинъ, крепъ, муслинъ, ленты, перчатки развертывалъ онъ и показывалъ пообыкновенію, но ясно было, что могучій разсудокъ его не могъ ужь помогать ему попрежнему при исполненіи этой трудной, отвтственной и суетливой должности. Каждую минуту бросалъ онъ лихорадочные взгляды на дверь. Разъ онъ едва устоялъ на ногахъ, увидавъ въ окно почтальйона, переходившаго съ противоположной стороны улицы, какъ-будто нарочно затмъ, чтобъ войдти въ магазинъ, но въ магазинъ, однакожъ, онъ не вошелъ, а отправился дале. Короче сказать, онъ осматривалъ съ ногъ до головы каждое лицо, отворявшее двери — и все напрасно. Продажа и покупка были, по обыкновенію, единственнымъ дломъ, вокругъ котораго все въ магазин вертлось. Услыхавъ, какъ било одиннадцать часовъ, онъ вздохнулъ. ‘Вы, кажется, не совсмъ здоровы’, спросила одна хорошенькая женщина, которой показывалъ онъ кембрикъ, объясняя довольно-разсянно его достоинства. ‘О, совершенно! Отъ-роду еще не бывалъ такъ здоровъ, какъ теперь, сударыня, при такомъ пріятномъ занятіи!’ отвчалъ онъ, сопровождая эти слова очень-значительнымъ взглядомъ на хорошенькую покупщицу, взглядомъ, который онъ считалъ ловкимъ и плутовскимъ, но который быль ни боле, ни мене какъ, просто, дерзокъ. Въ эту минуту голосъ одного изъ его товарищей раздался на другомъ конц магазина, у самыхъ дверей: ‘Титмаузъ, спрашиваютъ!’

— Иду! закричалъ онъ, поблднвъ какъ тотъ кембрикъ, который держалъ въ рукахъ, внезапно охладвшихъ, и сердце у него въ груди забилось жестоко.— Извините, сударыня, проговорилъ онъ торопливо удивленной дам.— Джонсъ, потрудитесь занять мое мсто, прибавилъ онъ, обращаясь къ сидльцу, стоявшему рядомъ, и бросился со всхъ ногъ туда, куда его звали, сопровождаемый со всхъ сторонъ насмшливымъ шопотомъ своихъ товарищей. У дверей замтилъ онъ новое лицо. То былъ мужчина лтъ тридцати-семи, одтый просто и даже довольно-небрежно, худощавый и стройный, и ростомъ немного повыше обыкновеннаго, съ лицомъ значительнымъ и рзкимъ, съ осанкой истиннаго джентльмена. Онъ слегка поклонился, увидавъ Титмауза, и выразительныя черты лица его обнаружили большое удивленіе. ‘Мистеръ Титмаузъ?’ спросилъ онъ вжливо.

— Точно такъ-съ, къ вашимъ услугамъ, отвчалъ тотъ, дрожа невольно всмъ тломъ.

Незнакомый господинъ опять поклонился слегка, едва-примтно дотрогиваясь рукою до шляпы и устремилъ на Титмауза зоркій, вопрошающій взглядъ, отъ котораго тотъ былъ невольно смущенъ и встревоженъ.

— Вы оставили… вы изволили оставить вчера у насъ въ контор письмо, адресованное на имя гг. Кверка, Геммона и Снапа? спросилъ онъ, понижая голосъ, почти шопотомъ.

— Да, сэръ, надюсь, что вы не сочтете…

— Прошу васъ, мистеръ Титмаузъ, нельзя ли намъ поговорить наедин минутъ пять или десять?

— Я… я, право, не знаю, сэръ, можно ли это сдлать здсь, въ магазин. Я боюсь, не будетъ ли это противъ правилъ, принятыхъ у насъ въ заведеніи… но… я сейчасъ спрошу. Вотъ и самъ мистеръ Тэг-Рэгъ здсь. ‘Позвольте мн, сэръ, сходить съ этимъ джентльменомъ на нсколько минутъ въ шинельную комнату’, продолжалъ онъ, обращаясь къ своему повелителю, который, съ перомъ, воткнутымъ за ухо, засунувъ одну руку въ карманъ, а другою нетерпливо крутя печати на часовой цпочк, отправился вслдъ за Титмаузомъ въ ту же минуту, какъ только услыхалъ, что его зовутъ, и остановился, на разстояніи двухъ шаговъ отъ незнакомаго джентльмена, поглядывая на него сварливо и удивляясь, какое могло быть дло до его сидльца кому бы то ни было на свт.

Такъ-какъ мистеръ Тэг-Рэгъ будетъ играть нкоторую роль въ нашемъ разсказ, то не мшаетъ представить здсь читателю маленькій портретъ этого джентльмена. Ему было около пятидесяти-двухъ лтъ отъ-роду. Тиранъ въ маломъ размр, онъ былъ весь слпленъ изъ невжества, эгоизма и чванства. Онъ не зналъ ничего на свт, кром цны своимъ товарамъ, да искусства сбывать ихъ съ рукъ повыгодне. Онъ былъ средняго роста и довольно-полонъ, носилъ почти всегда срые брюки съ чернымъ сюртукомъ и жилетомъ, да блый галстухъ, чопорно-повязанный вокругъ шеи. Имлъ мутные, срые глаза съ блыми рсницами и почти совсмъ безъ бровей. Лобъ его какъ-будто бы стыдился лица, такъ ршительно и круто отклонялся онъ назадъ, лицо было глубоко изрыто оспою, носъ, или, лучше сказать, нкоторое подобіе носа, состояло изъ двухъ широкихъ ноздрей, глядвшихъ на васъ какъ-то нахально съ самой середины лица, а сверху, отъ скулы до скулы, оставалось совершенно-ровное мсто. Коротко и аккуратно подстриженные бакенбарды загибались острыми крючками къ углаы и широкаго, безобразнаго, чувственнаго рта. Но, покуда довольно, чтобъ дать нкоторое понятіе объ этомъ человк, прилежно-старавшемся возбудить къ себ ненависть во всякомъ, надъ кмъ онъ имлъ хоть малйшую власть.

— Вамъ очень-хорошо извстно, сэръ, что у насъ не позволяется ничего подобнаго, отвчалъ онъ жосткимъ, отрывистымъ и непріятнымъ голосомъ на скромную просьбу Титмауза.

— Я прошу васъ, сэръ, позвольте мн переговорить наедин съ мистеромъ Титмаузомъ объ одномъ дл, въ высшей степени для него важномъ, сказалъ учтиво незнакомецъ: — мое имя Геммонъ, я стряпчій.

— Право, сэръ, отвчалъ Тэг-Рэгъ, немного-озадаченный спокойнымъ и свтски-учтивымъ, но вмст ршительнымъ тономъ мистера Геммона:— право, я нахожу неприличнымъ и вовсе несогласнымъ съ правилами, принятыми у насъ въ магазин, отпускать молодыхъ людей, здсь служащихъ, за собственными длами во время часовъ, назначенныхъ имъ для службы, впрочемъ, если это ужь совершенно-необходимо, я могу отпустить его минутъ на десять, но не совтую ему оставаться доле, замтилъ онъ грозно, кинувъ значительный взглядъ сперва на часы, а потомъ на Титмауза.— Все это необходимо, сэръ, для соблюденія порядка между молодыми людьми. Въ такомъ обширномъ заведеніи, какъ это, мы принуждены — вы согласитесь само… и проч. и проч. прибавилъ онъ тихимъ и вкрадчивымъ тономъ, какъ-будто бы въ возраженіе на тотъ презрительный взглядъ, которымъ, онъ чувствовалъ, мистеръ Геммонъ на него смотритъ.

Съ едва-замтнымъ поклономъ и съ саркастической улыбкой на губахъ ушелъ этотъ джентльменъ изъ магазина, въ сопровожденіи Титмауза, который земли подъ собой не слышалъ.

— Что, вы далеко отсюда живете, мистеръ Титмаузъ? спросилъ мистеръ Геммонъ, только-что успли они выйдти на улицу.

— Не дале, какъ минутъ на пять ходьбы, сэръ, но… гмъ!.. онъ смшался, подумавъ о томъ, какъ приведетъ онъ на свою жалкую квартиру особу такую важную.— Не лучше ли намъ зайдти вотъ въ этотъ трактиръ, мы тутъ, врно, найдемъ особую комнату…

— Позвольте мн спросить васъ, мистеръ Титмаузъ, имете вы какія-нибудь особенныя бумаги, родовые документы или что-нибудь другое въ этомъ род у себя дома?

Титмаузъ задумался.

— Кажется, что имю, отвчалъ онъ:— одинъ или два, впрочемъ, все вздорные.

— Но можете ли вы сами судить о ихъ важности, мистеръ Титмаузъ? спросилъ съ улыбкою Геммонъ.— Сдлайте одолженіе, пойдемте прямо къ вамъ на квартиру, время такъ коротко и дорого, а мн бы очень хотлось взглянуть сегодня же на эти, какъ вы говорите, вздорныя бумаги, вамъ принадлежащія.

Не доле, какъ черезъ дв минуты посл того, мистеръ Геммонъ сидлъ на квартир Титмауза за его изломаннымъ, круглымъ столикомъ, съ листомъ бумаги передъ собой и съ маленькимъ карандашомъ въ рук. Онъ длалъ ему множество разныхъ вопросовъ, насчетъ его рожденія и семейныхъ связей, и тщательно записывалъ отвты. Мистеръ Титмаузъ очень удивился замтивъ, какъ хорошо этотъ господинъ знакомъ съ исторіею его семейства. Что касается до бумагъ, то онъ усплъ откопать на дн своего сундука три или четыре старыя письма, да нсколько памятныхъ записокъ и, кром-того, нашелъ дв или три отмтки, сдланныя пожелтвшими чернилами на пустомъ листк отцовской Библіи, которую ужь съ давнихъ поръ ему не случалось открывать ни разу. Объ этихъ отмткахъ ему бы и въ голову не пришло подумать, еслибъ мистеръ Геммонъ самъ не навелъ его на предметъ своими настойчивыми разспросами. Всми этими документами мистеръ Геммонъ такъ былъ пораженъ, что предложилъ даже взять ихъ съ собою въ контору, для тщательнаго пересмотра и врнйшей сохранности, но мистеръ Титмаузъ значительно намекнулъ на его недавнее знакомство съ мистеромъ Геммономъ, который, замтилъ онъ, могъ когда ему угодно прійдти и снять съ нихъ подстрочныя копіи въ присутствіи его, Титмауза.— О, да, конечно, отвчалъ мистеръ Геммонъ, слегка покраснвъ при вид сомннія, заключавшагося въ этомъ отказ: — я не могу не одобрить вашей осторожности, мистеръ Титмаузъ. Храните ихъ непремнно какъ-можно тщательне, потому-что, если не теперь, то современемъ, они могутъ быть очень-драгоцнны для васъ.

— Покорно васъ благодарю, сэръ… однако жь, извините, если я осмлюсь вамъ сказать, произнесъ Титмаузъ очень-робко: — мн бы хотлось знать наконецъ, что это значитъ и къ-чему все это клонится?

— Законъ, сэръ, вы сами знаете, такъ неопредлителенъ, что это даже вошло въ поговорку.

— Ахъ Боже мой! да вдь законъ можетъ же, по-крайней-мр, хоть намекнуть…

— Законъ никогда не намекаетъ, возразилъ мистеръ Геммонъ значительно и съ очень-пріятною улыбкой.

— Хорошо, сэръ. Да какъ же вы это узнали, что на свт существовала такая особа, какъ мистеръ Габріель Титмаузъ, мой покойный отецъ? и что такое можетъ изъ него выйдти? вдь онъ, съ позволенія сказать, былъ просто башмачникъ? разв онъ иметъ права на какое-нибудь наслдство?

— Гмъ, да, мистеръ Титмаузъ, конечно, все это вопросы очень-интересные.

— Да сэръ, эти вопросы и много другихъ, кром-того, я давно собирался вамъ сдлать, но я видлъ, что вы были…

— Послушайте, знаете ли, что мы съ вами просидли здсь ужь цлый часъ. Тамъ, въ магазин, я думаю, васъ ожидаютъ съ большимъ нетерпніемъ.

— Не въ обиду будь сказано, сэръ, позвольте мн вамъ замтить, что я плевать хочу на ихъ нетерпніе. Я самъ, увряю васъ, я самъ въ большомъ нетерпніи: хотлъ бы очень узнать поскоре, что все это значитъ? Послушайте, сэръ, что до меня касается, Богомъ клянусь, я разсказалъ вамъ все, что я знаю! Право это, съ вашей стороны, нехорошо!

— Разумется, вотъ видите ли, мистеръ Титмаузъ, говорилъ Геммонъ съ пріятною улыбкою (эта улыбка вывела въ люди мистера Геммона): — разумется, я не могу не согласиться, что ваше любопытство совершенно-естественно… ваша откровенность очень-любезна… и потому, ничто не мшаетъ мн признаться вамъ прямо, что я дйствительно имлъ поводъ…

— Эхъ, сэръ, да все это я и безъ васъ понимаю, торопливо перебилъ Титмаузъ, но онъ нисколько не разсердилъ и не остановилъ этимъ своего спокойнаго собесдника.

— И что мы ожидали съ нкоторымъ безпокойствомъ, продолжалъ онъ: — результатовъ нашего объявленія.

— А! ужь конечно, отъ этого-то, по-крайней-мр, вы не можете отказаться, перебилъ опять Титмаузъ, съ самоувреннымъ индомъ.

— Но у насъ, вотъ видите ли, принято за правило: никогда не дйствовать опрометчиво и торопливо въ длахъ какого бы то ни было рода, тмъ боле, если такая опрометчивость можетъ… имть самыя вредныя послдствія. Вы, право, не можете себ представить, любезный мой мистеръ Титмаузъ, какая бездна непріятностей происходитъ иногда отъ излишней поспшности въ длахъ закона! Къ тому же, наше общее дло находится покуда еще въ такомъ положеніи, что я, право, не могу ни на что ршиться, не подумавъ и поспросивъ совта моихъ партнёровъ.

— О Боже мой! воскликнулъ Титмаузъ, теряя терпніе, по-мр-того, какъ онъ замчалъ, что время отсутствія его изъ магазина увеличивается.

— Я совершенно сочувствую вашему безпокойству, оно очень-естественно…

— Ахъ, сэръ, сдлайте милость, скажите хоть что-нибудь, хоть одно слово!

— Послушайте, еслибъ я долженъ былъ открыть вамъ теперь же тотъ предметъ, который мы имли въ виду при напечатаніи нашего объявленія въ газетахъ…

— Да какъ вы дошли до этого, сэръ, какъ вы узнали? сдлайте милость скажите!.. Вдь изъ этого по-крайней-мр ужь никакой бды не можетъ выйдти…

— Ни малйшей. Насъ привели къ этому ежедневныя наши занятія, обыкновенный ходъ дла…

— Что жь это, деньги мн оставлены въ наслдство или другое что-нибудь въ этомъ род?

— Мн очень-больно, увряю васъ, мистеръ Титмаузъ, что я не могу… ахъ! кстати! прибавилъ Геммонъ внезапно, какъ-будто бы припоминая изъ прежняго ихъ разговора, что-то такое, въ чемъ онъ былъ неслишкомъ-увренъ: — вдь вы, кажется, сказали мн, что эту Библію получили вы отъ вашего батюшки?

— А, да, да, точно такъ! Но врно это ничего не значитъ, потому-что вдь онъ померъ, а я, его единственный сынъ? спросилъ Титмаузъ очень-горячо и проворно.

— О! это такъ… одно простое обстоятельство. Но вы понимаете, мистеръ Титмаузъ, въ длахъ подобнаго рода и всякую бездлицу знать не мшаетъ… И вы дйствительно ничего не помните о вашей матушк, мистеръ Титмаузъ?

— Нтъ, я ужь сказалъ вамъ, что ничего! Но право, сдлайте милость только не сердитесь на меня, право я вамъ долженъ признаться, что это ршительно-невыносимо, какъ вы со мною поступаете! Вспомните сами, сколько я вамъ разсказалъ, а вы,сэръ, вы не сказали мн ршительно-ничего. Надюсь, что вы не думаете моими руками жаръ загребать? Клянусь Богомъ, я этого терпть не могу!

— Ахъ Боже мой, мистеръ Титмаузъ! какъ вы можете предполагать такія вещи? Увряю васъ, что теперь значительная часть нашихъ заботъ и попеченій обращены на васъ…

— Не во гнвъ вамъ, сэръ… позвольте попросить васъ сказать мн просто и ясно: будетъ мн какая-нибудь польза, или нтъ, отъ всхъ этихъ попеченій?

— Можетъ-быть да, а можетъ-быть и нтъ, отвчалъ мистеръ Геммонъ тмъ же самымъ, неизмнно-спокойнымъ тономъ, надвая перчатки и поднимаясь со стула.— Безъ обиды для васъ и для прочихъ сторонъ, прикосновенныхъ…

— Какъ, раз тутъ будетъ кто-нибудь въ части?.. воскликнулъ Титмаузъ съ ужасомъ.

— Надюсь, отвчалъ Геммонъ, улыбаясь, что вы не откажетесь положиться на насъ во всемъ, что касается до полнаго соблюденія вашихъ интересовъ. Мы усердно заботимся о ихъ поддержаніи и наше время, наше вниманіе въ сильной степени заняты этимъ предметомъ. Это… безъ-сомннія… онъ посмотрлъ на свой часы:— безъ-сомннія, продолжалъ онъ: — теперь ужь ровно часъ, какъ мы вышли изъ вашего магазина и я право боюсь, чтобъ на меня не прогнвался этотъ почтенный джентльменъ, вашъ хозяинъ. Не угодно ли вамъ будетъ зайдти къ намъ въ контору завтра вечеромъ, по окончаніи вашихъ дневныхъ занятій? Въ которомъ часу уходите вы изъ магазина?

— Въ половин девятаго, сэръ. Да какъ же это такъ: завтра вечеромъ. Нельзя ли лучше сегодня?

— Ну, нтъ, сегодня, я думаю, нельзя: мы будемъ заняты, по одному очень-важному длу. Приходите завтра вечеромъ, въ четверть одиннадцатаго, если можно… что жь, будете?…

— Буду, сэръ, буду непремнно къ этому времени, если только не ране. Но позвольте мн вамъ сказать…

— Прощайте, мистеръ Титмаузъ. Къ этому времени, они опять ужь вышли на улицу.— Прощайте сэръ, до свиданія. Завтра-вечеромъ, въ начал одиннадцатаго и чмъ скоре посл десяти часовъ, тмъ лучше — а? Неправда ли? Прощайте.

Вотъ все, что мистеръ Титмаузъ могъ узнать отъ Геммона, который кликнулъ карету, стоявшую недалеко отъ нихъ, вошелъ въ нее и скоро умчался по направленію къ восточному концу города. Какой ужасный хаосъ сомнній, надеждъ и страховъ оставилъ онъ въ душ несчастнаго Титмауза! Бдняжка чувствовалъ себя похожимъ на апельсинъ, изъ котораго выжали сокъ. Онъ разсказалъ о себ все, что только зналъ, и въ-замнъ всего этого не получилъ отъ спокойнаго, невозмутимаго, попроницаемаго Геммона, ничего, кром пустыхъ любезностей! ‘Боже мой! Боже мой’! думалъ Титмаузъ, когда карета, увозившая Геммона, повернула за уголъ. ‘Чего бы я не далъ, чтобъ знать объ этой загадк, хоть половину того, что знаетъ этотъ джентльменъ! А мистеръ Тэг—Рэгъ! Чортъ возьми! что-то онъ скажетъ! Двнадцать ужь пробило!.. Я былъ въ отлучк боле часу, а онъ назначилъ мн только десять минутъ. Ну, ужь достанется же мн!..’

И точно досталось. Первый, кого онъ встртилъ, отворяя двери магазина, былъ почтенный его хозяинъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, который, вынувъ часы изъ кармана и устремивъ разъяренный взоръ на дрожавшаго Титмауза, далъ ему рукою знакъ идти за нимъ на другой конецъ магазина, гд въ ту пору не было постителей.

— Это у васъ называется десять минутъ?

— Извините-съ…

— Гд вы были, сэръ, все это время?

— Съ этимъ джентльменомъ… я право не зналъ…

— Вы не знали, сэръ! Да кто у васъ спрашиваетъ знали вы, или нтъ? Вы знаете, что вы должны были явиться пятьдесятъ-пять минутъ тому назадъ? Вы это знаете, сэръ? Разв ваше время не принадлежитъ мн, сэръ?.. Разв я не плачу вамъ за это деньги?.. Цлый часъ!.. да еще въ середин дня! Такая вещь не случалась у меня, по-крайней-мр, лтъ пять!.. Вотъ посмотрите, если я не вычту этой просрочки изъ вашего жалованья!

Титмаузъ не длалъ никакихъ попытокъ, чтобъ его остановить.

— Да и сдлайте милость, скажите мн, о чемъ вы тамъ болтали такимъ непозволительнымъ образомъ?

— Кое-что ему нужно было сказать мн, сэръ.

— Подлый мальчишка! Ужь не думаете ли вы, что я не замчаю вашей дерзости? Я требую, чтобъ вы мн сейчасъ разсказали все, о чемъ тамъ у васъ было дло съ этимъ господиномъ.

— Такъ вотъ не скажу же ни слова! отвчалъ сердито Титмаузъ, возвращаясь на свое обыкновенное мсто, за прилавки.

— Не скажете?

— Да ужь такъ — ни слова объ этомъ не узнаете.

— Ни слова не узнаю? Прекрасно! Да знаете ли вы съ кмъ вы говорите? Да знаете ли вы кто передъ вами стоитъ?

— Мистеръ Тэг-Рэгъ, если я не ошибаюсь, изъ фирмы Тэг-Рэгъ и К®, отвчалъ Титмаузъ, глядя ему прямо въ лицо. Товарищи, стоявшіе возл, чуть не поблднли при вид такой дерзости.

— Да кто вы такой, сэръ, что осмливаетесь считаться словами со мною? спросилъ Тэг-Рэгъ, дрожа всми членами отъ злости. Его лицо, глубоко-изрытое оспою, было блдно, какъ полотно.

— Титльбетъ Титмаузъ, къ вашимъ услугамъ, произнесъ тотъ, ни мало незапинаясь и съ довольно-насмшливымъ видомъ.

— Вы слышали это, надюсь, спросилъ Тэг-Рэгъ съ принужденнымъ спокойствіемъ одного блднаго молодаго человка, стоявшаго возл.

— Да, сэръ, былъ тихій и неохотный отвтъ.

— Съ этого дня, сэръ, черезъ мсяцъ вы у меня боле не служите! произнесъ Тэг-Рэгъ торжественно, съ полнымъ убжденіемъ, что онъ изрекаетъ нчто въ род смертнаго приговора надъ головою заносчиваго преступника.

— Очень-хорошо мистеръ Тэг-Рэгъ, все, что угодно вамъ, также точно будетъ угодно и вашему покорнйшему слуг. Я оставлю вашъ магазинъ черезъ мсяцъ и очень-радъ, я ужь давно собирался…

— А если такъ, то вы его не оставите, закричалъ Тэг-Рэгъ въ бшенств.

— Но я самъ этого желаю, сэръ. Вы мн дали предувдомленіе {Въ Англіи, если кто кого нанимаетъ, для какого бы то ни было рода службы, то ни наемщикъ не можетъ служащаго выгнать, ни служащій уйдти съ мста, недавъ или неполучивъ за мсяцъ до того нормальнаго предъувдомленія. Прим. перев.}, а если нтъ, то теперь я вамъ его даю, отвчалъ Титмаузъ, поблднвъ, однакожь, сильно и чувствуя внезапную слабость въ сердц. Происшествіе это было для него такъ важно и непредвиднно, что оно разомъ замстило въ голов его вс мысли, еще недавно ее тревожившія. Бдный Титмаузъ долженъ былъ много вытерпть. Съ одной стороны, тонкія насмшки и шуточки его милыхъ товарищей, которыя длились весь этотъ день, съ другой, возмутительное тиранство Тэг-Рэга, который мучилъ его безъ отдыха, поминутно заставляя выполнять самую низкую и трудную работу, какая только могла найдтись въ магазин, и безпрестанно говорилъ ему язвительныя вещи, при постителяхъ, и наконецъ, жалкая неизвстность и мучительное ожиданіе, въ которыхъ мистеръ Геммонъ нашелъ нужнымъ его оставить. Я хочу сказать, что всего этого, безъ-сомннія, казалось было бы очень-довольно, чтобъ совершенно обременить бднаго Титмауза. Но нтъ! Онъ въ тотъ же еще вечеръ, возвращаясь къ себ на квартиру, долженъ былъ встртить новыя непріятности. Во-первыхъ, свою шумливую хозяйку, которая клялась, что она больше не намрена дожидаться уплаты, и что она распродастъ его съ ногъ до головы, если онъ не заплатитъ ей денегъ немедленно, а вслдъ за ней, присталъ къ нему настойчивый и угрюмый его портной, который, съ блдною, небритою физіономіею, твердилъ ему о пятерыхъ ребятишкахъ, лежавшихъ у него дома, въ осп, о своей жен, страдавшей въ больниц, и умолялъ объ уплат денегъ по счету. Этотъ страдалецъ усплъ вытянуть у Титмауза, въ счетъ долга, 7 шиллинговъ, да хозяйка вырвала у него 10, что отсрочило гибель (жестокое слово!) еще недли на дв или на три, а между-тмъ у него оставалось въ карман шиллинговъ 11, не боле, которые должны были служить ему до слдующаго срока. Съ тяжелымъ вздохомъ замкнулъ онъ дверь на замокъ и слъ у своего маленькаго столика, на которомъ не было ничего, кром одинокой, тоненькой свчки. На нее глаза его устремлены были безсознательно, покуда запахъ сала, догорвшаго до бумаги, не пробудилъ его изъ тяжкаго забытья. Онъ всталъ, отворилъ свой сундукъ, вынулъ изъ него Библію и бумаги, которыя были показаны Геммону, и долго разсматривалъ ихъ съ напряженнымъ, но безполезнымъ вниманіемъ. Невидя, наконецъ, нималйшей возможности понять, какое отношеніе он могутъ имть къ нему и къ его будущей судьб, онъ торопливо спряталъ ихъ опять на прежнее мсто, стащилъ съ себя платье и кинулся въ постель, чтобъ провесть на ней такую мучительную ночь, какой ему не случалось еще и припомнить.

Весь слдующій день провелъ онъ, попрежнему, въ боевомъ положеніи, въ магазин Тэг-Рэга и К®. Можно было бы ожидать, что товарищи, при вид гоненія, воздвигнутаго на Титмауза, станутъ жалть его, но на дл вышло далеко не то. Я не стану анализировать чувства, служившаго тому причиною (всякій разсуждающій читатель можетъ сдлать это самъ, если ему угодно), но я долженъ сказать, къ-сожалнію, что едва успли эти молодые люди замтить, какъ будетъ пріятно для Тэг-Рэга, если они станутъ язвить на каждомъ шагу бднаго Титмауза (который, со всмъ его мелкимъ тщеславіемъ, глупостями и даже эгоизмомъ, никогда лично не обидлъ ни одного изъ нихъ), какъ вс они возстали противъ него немедленно. Что жь касается до Тэг-Рэга, то ничтожная душонка его, примтивъ это, была ими довольна, боле нежели когда-нибудь. Онъ обращался въ этотъ день со всми кротко и ласково, на одного Титмауза обрушилась вся злоба разъяреннаго сердца его.

ГЛАВА II.

Вечеромъ, нсколько минутъ спустя посл того, какъ пробило десять, скромный звонокъ раздался у входа въ контору гг. Кверка, Геммона и Снапа и возвстилъ о прибытіи бднаго Титмауза. Дверь была торопливо отперта очень порядочно-одтымъ клеркомъ, который, казалось, совсмъ ужь собирался идти домой.

— А, мистеръ Титмаузъ, если я не ошибаюсь? спросилъ онъ, такимъ почтительнымъ тономъ, какого Титмаузу никогда еще не случалось слышать.

— Точно такъ, сэръ, Титльбетъ Титмаузъ.

— О, если такъ, то позвольте проводить васъ прямо къ гг. Кверку, Геммону и Снапу: я знаю, они ждутъ вашего посщенія, имъ очень-рдко случается просиживать здсь такъ поздно!.. Войдите сэръ, и съ этими словами, онъ провелъ его во внутреннюю комнату, отворилъ на противоположномъ конц ея зеленой байкой обитую дверь и, доложивъ о приход мистера Титмауза, впустилъ его и оставилъ въ порядочномъ замшательств. Три джентльмена сидли за широкимъ столомъ, на которомъ увидлъ онъ, при сильномъ сосредоточенномъ свт двухъ свчей, покрытыхъ колпаками, множество разложенныхъ бумагъ и пергаментовъ. Только-что онъ вошелъ, вс три джентльмена встали, мистеръ Кверкъ и мистеръ Снапъ невольно вздрогнули при первомъ взгляд на Титмауза. Мистеръ Геммонь подошелъ и пожалъ ему руку.

— Мистеръ Титмаузъ, произнесъ онъ, съ очень-учтивымъ видомъ: — позвольте мн познакомить васъ съ г. Кверкомъ (это былъ старшій партнёръ, коротенькій, плотный, пожилой джентльменъ, весь въ черномъ, съ лоснящеюся лысою головой, сдыми волосами и съ черными, живыми глазами, смотрвшій на постителя очень-серьёзно и даже съ какимъ-то опечаленнымъ видомъ) и съ г. Снапомъ (это былъ младшій партнёръ, недавно-произведенный въ такое достоинство посл десятилтней службы въ контор, гд долго занималъ онъ должность управляющаго-клерка. Онъ былъ мужчина лтъ тридцати, былъ замчательно-хорошо одтъ, худощавъ, боекъ, съ лицомъ, черты котораго напоминали невольно морду барсучьей собаки — такъ жестки были он, заострены и вытянуты)! О самомъ мистер Геммон мы ужь дали читателю нкоторое понятіе. Онъ былъ совсмъ въ другомъ род и отличался рзко отъ обоихъ своихъ партнёровъ. Совершенный типъ джентльмена по обращенію и наружности, проницательный, осторожный и вкрадчивый, онъ имлъ во взгляд своемъ что-то такое особенное, что при первой еще встрч съ нимъ привело Титмауза въ замшательство.— Прошу васъ, садитесь, сэръ, сказалъ мистеръ Кверкъ, вставая и подвигая ему стулъ, на который Титмаузъ слъ, посл чего и вс трое заняли опять свои мста.

— Вы исправны мистеръ Титмаузъ, воскликнулъ Геммонъ, съ улыбкою: — боле исправны, я опасаюсь, чмъ были вчера, посл нашего продолжительнаго свиданья, а? Скажите, сдлайте милость, что эта достойная особа, мистеръ Рэг-Бэгъ, или, какъ его зовутъ, право не помню, что онъ сказалъ, когда вы вернулись?

— Что онъ сказалъ, джентльмены? (онъ кашлянулъ нсколько разъ, потому-что слова выходили у него изъ горла не такъ-то свободно, а сердце билось гораздо-сильне обыкновеннаго): — не въ гнвъ вамъ, сказалъ мн такое, что я теперь просто пропалъ!

— Пропали! перебилъ мистеръ Геммонъ съ озабоченнымъ видомъ. Мн очень-больно это слышать.

— Да сэръ, дйствительно такъ. Онъ съ-тхъ-поръ, все время бсился самымъ страшнйшимъ образомъ и далъ мн предъувдомленіе, чтобъ я къ десятому числу будущаго мсяца убирался вонъ изъ его магазина! Ему показалось, что едва-замтная улыбка промелькнула на лицахъ троихъ партнёровъ.— Ей-Богу далъ!

— Гмъ! скажите пожалуйста! А что, онъ привелъ вамъ на это какую-нибудь причину? бойко спросилъ Кверкъ.

— Да, сэръ.

— Что жь бы это такое могло быть?

— Зачмъ, говоритъ, я отлучался дольше, чмъ было позволено, да зачмъ не хотлъ ему сказать о чемъ мы вотъ съ этимъ джентльменомъ разговаривали.

— Не думайте, чтобъ этого было достаточно, наврное нтъ! проворно воскликнулъ мистеръ Снапъ: — причина неосновательная! Онъ проворно вскочилъ со стула, выхватилъ книгу сзади на полк и торопливо сталъ рыться въ листахъ.

— Оставьте это покуда, мистеръ Снапъ, перебилъ мистеръ Кверкъ, довольно-нетерпливо:— у насъ есть о чемъ другомъ подговорить ныньче вечеромъ, немножко поважне.

— Извините, сэръ, но мн право кажется, что для меня это довольно-важное дло! возразилъ Титмаузъ: — потому-что какъ бы то ни было, а къ десятому числу будущаго мсяца я буду нищимъ, до чего мн и теперь недалеко.

— Ну, несовсмъ, надюсь, замтилъ мистеръ Геммонъ съ любезною улыбкою.

— Но мистеръ Тэг-Рэгъ божился, что онъ доведетъ меня до такого положенія.

— Это можетъ служить доказательствомъ злаго умысла, опять суетливо перебилъ мистеръ Снапъ и опять получилъ за то выговоръ отъ мистера Кверка. На этотъ разъ, даже мистеръ Геммонъ замтилъ ему съ удивленнымъ тономъ: ‘Что это вы, мистеръ Снапъ?’

— Итакъ мистеръ Тэг-Рэгъ сказалъ, что онъ сдлаетъ васъ нищимъ? спросилъ мистеръ Кверкъ.

— Клялся, что сдлаетъ, сэръ! Вотъ какъ Богъ святъ это правда.

— Ха, ха, ха! засмялись оба, и мистеръ Кверкъ и мистеръ Геммонъ, но какимъ смхомъ! Не во все горло и не беззаботнымъ, а умреннымъ и носившимъ на себ какой-то оттнокъ почтенія.— Гмъ, все это теперь, можетъ-быть, еще неочень-большая важность, замтилъ мистеръ Кверкъ и опять засмялся въ сопровожденіи тихаго смха Геммона и короткаго, рзкаго звука въ род лая, испущеннаго Снапомъ.

— Но, господа, вы извините меня, а я вамъ опять-таки повторяю, что для меня, это важно и что тутъ ничего нтъ такого забавнаго, произнесъ Титмаузъ серьёзнымъ голосомъ и весь покраснлъ съ досады.— Съ вашего позволенія, я бы васъ попросилъ скорй перейдти къ длу, если оно у васъ есть, вмсто того, чтобъ такъ долго надо мною смяться.

— Смяться надъ вами, сэръ! о, нтъ! нтъ! воскликнули вс трое разомъ.— Смяться вмст съ вами! прибавилъ мистеръ Кверкъ.— Къ тому времени, о которомъ вы говорите, вы можетъ-быть, будете имть право смяться надъ Рег-Бэгомъ и надъ всякимъ другимъ, кто бы онъ ни былъ, потому-что… ‘Нечего ужь больше медлить, я думаю’ шепнулъ онъ тихо Геммону, который, несовсмъ-охотно кивнулъ ему головой, въ знакъ согласія, и устремилъ пристальный взоръ на Титмауза.

— Мы считаемъ себя въ-прав васъ предупредить, продолжалъ онъ: — что къ этому времени вы можете ожидать, разумется, въ такомъ только случа, сэръ, если наши старанія въ вашу пользу будутъ имть успхъ и если вы вврите себя во всемъ и совершенно нашему руководству, что ршительно необходимо?.. что къ этому времени, вы можете ожидать вроятности,— замтьте, я говорю покуда не боле, какъ вроятности — увидть современемъ разительную и блестящую перемну въ вашихъ обстоятельствахъ.— Титмаузъ началъ жестоко дрожать, сердце его било тревогу, а руки покрывались холоднымъ потомъ.

— Я слушаю, господа, произнесъ онъ глухо и вмст съ тмъ онъ слышалъ небольшой звонъ у себя въ ушахъ.

— Короче, нтъ ничего невроятнаго, продолжалъ мистеръ Кверкъ, сам^гь отчасти возбужденный важнымъ открытіемъ, дрожавшимъ у него на кончик языка: — что вы можете въ непродолжительномъ времени (если вы окажетесь дйствительно тмъ самымъ лицомъ, за которое мы васъ принимаемъ) вступить, во владніе имніемъ, приносящимъ въ годъ… около десяти тысячъ…

Слова эти, казалось, ослпили Титмауза. Нсколько минутъ не видлъ онъ ровно ничего, потомъ вс предметы закружились около него и онъ почувствовалъ какую-то болзненную слабость, начинавшую распространяться по членамъ. Они не ожидали, чтобъ открытіе ихъ подйствовало такъ сильно на ихъ маленькаго постителя. Мистеръ Снапъ выскочилъ и черезъ минуту вернулся, въ комнату со стаканомъ воды, посл чего, съ помощью ихъ. общихъ, усильныхъ стараній, Титмаузъ началъ опять приходить въ чувство. Долго, однакожь, не могъ онъ разслушать того, что они говорили, отъ времени до времени обращаясь къ нему, ни оцнить вполн всей важности удивительнаго открытія, сообщеннаго ему мистеромъ Кверкомъ.

— Извините, не осмлюсь ли я попросить у васъ немножко водки съ водой, господа? Я чувствую по всему тлу какую-то дрожь, сказалъ онъ, нсколько минутъ спустя.

— О, безъ-сомннія! ‘Мистеръ Снапъ, сдлайте милость, прикажите Бетти достать стаканъ холоднаго грога изъ трактира Веселыхъ Воровъ, тутъ рядомъ’.

Снапъ въ одинъ мигъ выскочилъ, отдалъ приказаніе и вернулся назадъ. Черезъ нсколько минутъ посл того явилась старуха-прислужница съ огромнымъ стаканомъ грога очень-темнаго и очень-горячаго, въ чемъ мистеръ Геммонъ сейчасъ попросилъ извиненія, но Титмаузъ отвчалъ, что это ничего, что онъ больше любитъ этотъ напитокъ въ томъ вид, какъ есть, и тотчасъ же принялся за него съ большимъ аппетитомъ. Грогъ въ самомъ-дл скоро оказалъ свое обыкновенное дйствіе к воодушевилъ его удивительно. Потягивая помаленьку изъ стакана, покуда господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ заняты были серьёзнымъ разговоромъ, изъ котораго онъ не понималъ почти-ничего, или даже ровно ничего, Титмаузъ имлъ довольно времени осмотрться и замтилъ, что передъ ними на стол лежалъ широкій листъ бумаги, на который вс они часто и очень-значительно поглядывали. На бумаг стояли такіе знаки:

съ надписями на конц каждой линейки и съ круглыми или квадратными фигурками. Когда онъ увидлъ, что вс они склонились надъ столомъ, внимательно разсматривая этотъ предметъ, онъ былъ сильно озадаченъ (да и много людей потолкове его бывали не разъ озадачены, ломая голову надъ родословными) и началъ подозрвать, не было ли на этомъ лист какого-нибудь заклинанія.

— Да что, господа, нтъ ли ужь, полно, на этой бумаг чего-нибудь такого, знаете… все ли у васъ тутъ въ порядк? произнесъ онъ, подкрпленный грогомъ, который онъ къ тому времени почти-что кончилъ. Они обратились къ нему съ улыбкою, немножко удивленные такимъ вопросомъ.

— Надюсь, что въ порядк, отъ этого зависитъ многое, отвчалъ мистеръ Кверкъ, смотря поверхъ своихъ очковъ на Титмауза. Ему и въ голову не приходила истинная причина этого намека со стороны Титмауза, у котораго въ голов, еще несовсмъ-успокоенной, вдругъ промелькнуло сомнніе: точно ли эти господа думаютъ употребить въ дло одни естественныя и земныя силы и не затваютъ ли они чего-нибудь нечистаго? Онъ былъ, впрочемъ, довольно-остороженъ, чтобъ не вести своего объясненія дале: ‘все это, дло гг. Кверпа, Геммона и Снапа’, думалъ онъ, ‘самъ же я не былъ еще покуда, да и не буду, съ моего вдома, замшанъ ни въ какія дла подобнаго рода’. Тутъ же рядомъ увидлъ онъ т самые листы, которые мистеръ Геммонъ, не дале какъ вчера, исписалъ съ верху до низу у него (Титмауза) на квартир и, кром того, много разныхъ новыхъ и старыхъ бумагъ и пергаментовъ. Повременамъ они обращались къ нему съ вопросами, но въ разгоряченномъ мозгу Титмауза носились еще разныя дикія и туманныя виднія, быстрое движеніе которыхъ было не мало ускорено большимъ стаканомъ грога, только-что имъ выпитымъ, такъ-что они приходили въ большое затрудненіе всякій разъ, когда имъ нужно было обратить вниманіе его на что-нибудь опредленное.

— Итакъ, сказалъ мистеръ Кверкъ, когда они вс трое услись, кончивъ внимательный пересмотръ бумагъ, передъ ними разложенныхъ: — ясное дло, что право Титльбета вышло въ 18** году, а въ этомъ вдь вся и сила, не правда ли, Геммонъ?

— Правда, отвчалъ Геммонъ спокойно.

— Разумется, прибавилъ самоувренно Снапъ, который посвятилъ всю жизнь практическому примненію уголовныхъ законовъ и не смыслилъ въ правахъ недвижимой собственности ровно ни йоты. Но неловко же было показаться невжею и не принять никакого участія въ совщаніи передъ самимъ законнымъ наслдникомъ и будущимъ кліентомъ ихъ дома.

— Такимъ образомъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ наконецъ мистеръ Кверкъ, снимая очки: — вамъ, по всей вроятности, суждено быть однимъ изъ счастливйшихъ людей своего времени! Мы, можетъ-быть, ошибаемся, но намъ кажется, что ваше дло не подлежитъ никакому сомннію и что, лтъ десять уже, или двнадцать, вы имете право на прямое и непосредственное пользованіе однимъ очень-богатымъ имніемъ въ Йоркшир, приносящимъ въ годъ около 10 или 12,000 фун. стер. по самой крайней-мр!

— И вы не шутите?.. О, господа! не-уже-ли… не-уже-ли это все не во сн?

— Да, мистеръ Титмаузъ, и мы, съ своей стороны, сочтемъ за особенную честь и счастье служить орудіями къ возстановленію вашихъ законныхъ правъ, сказалъ мистеръ Геммонъ.

— Такъ, стало-быть, вс деньги, которыя были истрачены въ продолженіе этихъ 10 или 12 лтъ, принадлежатъ мн, не правда ли?

— Если мы не ошибаемся, то въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія, отвчалъ мистеръ Кверкъ, бросая быстрый и значительный взглядъ на Геммона.

— Ну, такъ достанется же кой-кому веселый счетецъ сводить въ скоромъ времени! О свтики!

— Любезный мой мистеръ Титмаузъ, сказалъ Геммонъ: — вы имете очень-справедливую заботу о своихъ интересахъ. Дйствительно, прійдетъ время расплаты, и очень-тяжкой расплаты для нкоторыхъ лицъ, но на все это у насъ довольно еще остается времени впереди. Дайте намъ только достигнуть до неизъяснимаго счастья — увидть васъ, разъ навсегда, въ полномъ владніи вашею собственностью, и тогда, поврьте, наша контора не будетъ имть покоя ни днемъ ни ночью, покуда вы не получите всего, на что вы имете право, всего до послдняго фартинга.

— О, ужь не безпокойтесь, мы ихъ не оставимъ въ поко! прибавилъ мистеръ Кверкъ, очень-разсудительно приноровливаясь ко вкусу и разумнію своего взволнованнаго кліента: — тотъ, кто долженъ будетъ уступить намъ гуся, отдастъ вмст и потроха! ха, ха, ха, ха, ха! Господа Геммонъ и Снапъ захохотали вслдъ за нимъ, восхищенные шуткою старшаго своего партнёра.

— Ха, ха, ха! хохоталъ мистеръ Титмаузъ, въ высшей степени возбужденный совокупнымъ вліяніемъ грога и услышанныхъ имъ новостей: — Право! отлично! ура!… То-то будетъ потха! Да вы, господа, я вижу, славные люди! Да здравствуетъ законъ!.. Урррра! Давайте мн ваши руки, господа… давайте сюда вс вмст!.. Мы съ вами друзья сегодня вечеромъ!.. И этотъ маленькій человкъ хваталъ поочереди и жалъ три охотно протянутыя къ нему руки гг. Кверка, Геммона и Снапа съ такою энергіею, которая могла заставить вс высокія трактующія стороны этого четвернаго союза хорошо помнить минуту его заключенія.

— Какъ же, господа, дло все идетъ о наличныхъ, или тутъ есть какіе-нибудь доходы съ имнія, наемная плата и другія прочія, тому подобныя вещи?

— Почти все наемная плата, отвчалъ мистеръ Кверкъ: — исключая скопившихся суммъ.

— Итакъ, я теперь богатый помщикъ!

— Дйствительно такъ, мой любезный мистеръ Титмаузъ (если только мы не сдлали промаха, что съ нашею конторою, могу васъ уврить, не такъ-то часто случается) богатый помщикъ и, кром того, владтель двухъ славныхъ домовъ — одного въ город, а другаго въ имніи.

— Чудесно! восхитительно!… Я буду жить въ обоихъ разомъ. О! то-то у насъ пойдетъ потха!.. А что, годовое-то, доходитъ ровно до 10,000 фунтовъ?

— Безъ малйшаго сомннія!

— Такъ что, значитъ, я могу тратить все это, каждый годъ?

— О, разумется: наемныя деньги уплачиваются съ самою примрною исправностью. По-крайней-мр, прибавилъ мистеръ Геммонъ, съ плнительною, неотразимою улыбкою, дружески пожимая его руку: — по-крайней-мр, будутъ уплачиваться, когда мы возьмемъ ихъ въ свое распоряженіе.

— О! въ-самомъ-дл? И вы будете сами все это собирать для меня, неправда ли? воскликнулъ онъ торопливо. Три партнера поклонились, съ видомъ самаго безкорыстнаго самоотверженія, давая тмъ знать, что для его пользы они готовы принять на себя даже и эту безпокойную отвтственность.

— Славно! Отлично!.. Лучше быть не можетъ!.. Ха, ха, ха, ха! Ужь если вы поймали гуся, такъ вы будете мн и яйца его приносить! Ага!.. Шутка къ вашемъ вкус, мой батюшка!

— Ха, ха, ха! Славно! Ха, ха, ха! захохотали три партнёра, при этомъ подвиг остроумія ихъ новаго кліента. Мистеръ Титмаузъ хототалъ вмст съ ними, щолкая пальцами на воздухъ.

— Господа! сейчасъ вспомнилъ про Тэг-Рэга и К®. Теперь, знаете, я точно какъ-будто бы не слыхалъ объ этихъ господахъ, Богъ знаетъ сколько времени!.. Вы представьте себ только то, что этотъ старый Тэг-Рэгъ, думаетъ сдлать меня нищимъ къ десятому числу будущаго мсяца… Ха, ха, ха! Да я больше носу не покажу въ его проклятую норку!

— Вотъ оно! шепнулъ мистеръ Геммонъ, съ озабоченнымъ видомъ, на ухо мистеру Кверку: — слышали вы это?.. Маленькій негодяй!.. Гд у насъ былъ разсудокъ, что мы позволили себ зайдти съ нимъ такъ далеко!.. Не предсказывалъ ли я вамъ, что дло выйдетъ такъ?

— Вотъ буду я на это смотрть! упрямо возразилъ мистеръ Кверкъ.— Да кто изъ насъ первый разъяснилъ это дло, мистеръ Геммонъ? На комъ будутъ лежать расходы и отвтственность?.. Ба!.. я знаю, что я длаю! Ужь я его заставлю плясать по своей дудк, не бойтесь!

— На-вотъ! продолжалъ Титмаузъ, щолкая пальцами: — вотъ это мистеру Тэг-Рэгу, а это вотъ бабушк Сквальлёпъ! Ага, господа! теперь, вдь, мн нейдетъ ужь больше ходить… туда… Фу! въ эту гадость! а, какъ вы думаете?.. Вы понимаете о чемъ я говорю? Вы представьте себ Титльбета Титмауза, стоящаго позади… Партнёры поглядли другъ на друга съ вытянутыми лицами.

— Мы осмлились бы намекнуть вамъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ Геммонъ, очень-серьёзно: — о совершенной необходимости, до поры до времени, вести себя, какъ съ вашей, такъ и съ нашей стороны какъ можно скромне и осторожне. Чтобъ достичь успшно и безопасно до своей цли, намъ нужно, сначала прикрыть ее тайною.

— А, понимаю!.. Тсстъ! ни гугу покуда, не правда ли? Но я все-таки скажу, что если есть человкъ на свт, которому бы я желалъ разсказать это прежде всхъ остальныхъ… такъ это…

— Рэг-Бэгъ и Компанія, если не ошибаюсь, перебилъ мистеръ Геммонъ.— Ха, ха, ха! Онъ засмялся и вслдъ за нимъ расхохотались оба его партнёра.

— Ха, ха, ха! вторилъ Титмаузъ и, не будучи въ-силахъ доле обуздывать своего восторга, онъ вскочилъ со стула, началъ прыгать и скакать во вс стороны, присвистывая, напвая и выдлывая разныя танцмейстерскія штуки.

— А теперь, господа, извините меня, я вернусь опять наминуту къ длу. Скажите-ка, скоро ли я начну сорить свтленькими-то, а? спросилъ онъ прерывая довольно-жаркій разговоръ, происходившій вполголоса между двумя старшими партнёрами.

— О, разумется, отвчалъ мистеръ Геммонъ довольно-холоднымъ тономъ:— надо будетъ подождать нсколько времени. Все, что сдлано до-сихъ-поръ, ограничивается еще очень-немногимъ. Покуда мы успли только узнать, что, если мы не ошибаемся, вы современемъ должны быть признаны законнымъ владтелемъ. Но прежде, чмъ мы дойдемъ до этого и прежде, чмъ вы дйствительно будете введены во владніе этимъ имуществомъ, обширныя и очень дорого-стоющія операціи должны быть начаты, безъ малйшаго замедленія. Есть люди, мистеръ Титмаузъ, которые не очень-то согласятся выпустить изъ рукъ своихъ 10,000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода по первому востребованію, прибавилъ мистеръ Геммонъ съ горькою улыбкой.

— Есть они?.. Да кто жь они такіе, что не хотятъ допустить меня до моей собственности? Лишаютъ того, что принадлежитъ мн по праву?.. Ха! Желалъ бы я знать!.. Да разв они и безъ того ужь не довольно-долго ею пользовались? Провалъ ихъ возьми! Въ тюрьму ихъ пеките! Нёчего давать потачку мошенникамъ!

— Гмъ, я думаю, что, рано или позно, имъ-таки не миновать этого мста, замтилъ мистеръ Кверкъ: — потому-что, какъ ни вертись, а онъ, бдняжка, долженъ будетъ пополнить вс доходы, полученные во время неправильнаго владнія имніемъ.

— Неправильные доходы? Вотъ какъ вы ихъ называете, господа! Помилуйте, да это просто краденыя деньги! Доходы мошенниковъ! Значить, его нечего щадить. Онъ ограбилъ сираго, то-есть меня, у котораго нтъ ни отца, ни матери!.. лишилъ меня моей собственности — шутка ли это! Провались я, однако, если ему удастся это доле…

— Мой любезный мистеръ Титмаузъ, важнымъ тономъ замтилъ Геммонъ:— мы съ вами идемъ больно ужь прытко — это совсмъ никуда не годится! Въ длахъ такой необъятной важности, какъ это, нельзя ни такъ спшить, ни разсуждать о нихъ такъ, какъ вы разсуждаете.

— Нельзя?.. Гмъ, право, мн это очень нравится!..

— Продолжая такимъ-образомъ, вы насъ заставите сожалть о томъ, что мы взялись хлопотать по этому длу, а въ-особенности, что мы объявили вамъ такъ скоро объемъ возможнаго для васъ счастья.

— Ну, ужь извините, господа, не въ обиду будь сказано: конечно, я вамъ премного обязанъ за все, что вы для меня сдлали, но, воля ваша, меня поразила совсмъ-неожиданно эта новость, что я долженъ такъ долго еще оставаться безо всего! Да разв вы не можете предложить этому — кто бы онъ тамъ ни былъ, тому, что удерживаетъ мою собственность — предложить, я говорю, какой-нибудь крупный кушъ денегъ съ тмъ, чтобъ онъ уступилъ мн все имніе безъ спору? Признаюсь, господа, это обидно, дьявольски-обидно! Обманутъ, обокраденъ кругомъ, а все-таки не могу получить своей собственности!.. Да что же я, въ-самомъ-дл, буду длать покуда? Вы сами посудите, господа!..

— Вы теперь слипікомъ-взволнованы, мистеръ Титмаузъ, серьёзно замтилъ мистеръ Кверкъ: — не лучше ли намъ покуда оставить это дло такъ, какъ есть, и отложить нашъ разговоръ до завтра? Къ тому времени, надюсь, мы вс будемъ въ гораздо-лучшемъ и боле-спокойномъ расположеніи духа.

— Нтъ, сэръ, чувствительно вамъ благодаренъ! Мн кажется, лучше бы ужь намъ теперь его продолжать, возразилъ Титмаузъ неукротимо.— Не думаете ли вы, что я могу унизиться до того, чтобъ опять вернуться въ этотъ отвратительный, скотскій магазинъ и стоять тамъ опять за прилавками?

— Мы вамъ ршительно совтуемъ, мистеръ Титмаузъ, произнесъ торжественно Кверкъ, поддерживаемый важными минами своихъ партнёровъ:— то-есть, конечно, если нашъ совтъ заслуживаетъ того, чтобъ быть принятымъ…

— Ну, это мы еще посмотримъ, перебилъ Титмаузъ, своенравно потряхивая головой.

— Каковъ бы онъ ни былъ, однакожь, мы вамъ его предлагаемъ. Мы думаемъ, сэръ, что, по разнымъ причинамъ, вамъ необходимо оставаться еще нсколько времени, невыходя изъ вашего настоящаго положенія.

— Служить у Тэг-Рэга мн, съ моими десятью тысячами годоваго дохода?

— Да вдь вы ихъ еще не получили, мой милый Титмаузъ, замтилъ мистеръ Кверкъ съ очень-горькою и насмшливою улыбкой.

— Эхъ, господа! да не-уже-ли же я не понимаю, что вы бы мн не стали говорить того, что было сказано, еслибъ не были уврены, что я долженъ получить ихъ наврное? Нтъ, господа, теперь ужь поздно назадъ-то пятиться: вы зашли слишкомъ-далеко! Помилуйте, да я готовъ лопнуть при одной мысли о томъ, чтобъ опять жить попрежнему… Въ магазин со мной обращаются день-ото-дня хуже! Нтъ, господа, ужь извините, дло дломъ должно идти, и если вы не хотите заниматься моимъ, такъ я стану искать другихъ, которые не откажутся. Клянусь Богомъ, я это сдлаю!.. и тогда…

О, еслибъ Титмаузъ могъ видть, или увидвъ, оцнить настоящимъ образомъ т взгляды, которыми три партнёра помнялись, слушая его безсмысленныя, неблагодарныя и дерзкія слова, и то выраженіе, которое промелькнуло на ихъ хитрыхъ лицахъ!.. Выраженіе глубокаго презрнія къ нему, съ трудомъ обузданное и прикрытое живымъ чувствомъ собственныхъ выгодъ, которыя, разумется, вынуждали ихъ успокоить, укротить, примирить и задобрить его!

Какъ быстро гнусныя склонности его низкой души выросли и развились подъ внезапнымъ лучомъ непредвидннаго счастія! Посмотрите: его эгоизмъ, его заносчивая грубость и жадность блестятъ ужь во всей своей сил.

— Итакъ, господа, произнесъ онъ наконецъ, посл долгаго и жаркаго спора съ ними о томъ же самомъ предмет:— что же, я не на шутку долженъ завтра утромъ идти въ лавку Тэг-Рэга и Компаніи и опять приниматься за ту окаянную жизнь, которую до-сихъ-поръ я тянулъ, и все это также спокойно, какъ-будто бы ничего со мной не случилось? Ха, ха, ха! Мн это очень нравится!

— Въ вашемъ теперешнемъ расположеніи духа, мистеръ Титмаузъ, совершенно-напрасно продолжать этотъ споръ, отвчалъ мистеръ Кверкъ.— Я опять повторяю: то, что мы вамъ совтовали, поврьте, будетъ для васъ всего полезне. Извините, если я при этомъ прибавлю, что вы совершенно въ нашихъ рукахъ. Подумайте сами: можете ли вы сдлать что-нибудь, кром того, нтб мы вамъ совтуемъ?

— Что я могу? Да провались я, если я не возьму кого-нибудь другаго — вотъ что! Непремнно, возьму! А затмъ, господа, прощайте, желаю вамъ спокойной ночи! Вы увидите, что Титльбетъ Титмаузъ никому шутить съ собой не позволитъ! Съ этими словами мистеръ Титмаузъ надвинулъ шляпу на глаза, выскочилъ вонъ изъ комнаты и, невстртивъ никакой попытки удержать его, очутился на улиц въ одну секунду.

Мистеръ Геммонъ посмотрлъ на мистера Кверка такимъ взглядомъ, значеніе котораго старый джентльменъ вполн понималъ. Торжество соединено было въ немъ съ упрекомъ и вмст съ опасеніемъ. ‘Ну, что съ нимъ будешь длать!’ воскликнулъ мистеръ Кверкъ, обращаясь къ Снапу. ‘Вдь этакая ядовитая маленькая бестія!..’

— Посади свинью за столъ, она и ноги на столъ! воскликнулъ Снапъ, злобно оскаливая зубы.

— Намъ бы не слдовало, однако, продолжалъ Кверкъ съ очень-печальнымъ и озабоченными видомъ: — отпускать его въ такомъ расположеніи духа: онъ можетъ испортить все дло въ-конецъ!

— Да, замтилъ Снапъ:— это будетъ все-равно, что 500 фунтовъ стерлинговъ вонъ изъ годовыхъ доходовъ конторы.

— Теперь больше нечего длать! сказалъ мистеръ Геммонъ, съ досадою хватаясь за шляпу.— Съ нимъ надо непремнно поладить! Я пойду и приведу его назадъ, во что бы то ни стало. А тамъ, мистеръ Кверкъ, намъ надо будетъ нешутя подумать, какъ бы пристроить его такъ, чтобъ онъ сидлъ спокойно и не мшалъ намъ по-крайней-мр до-тхъ-поръ, пока это дло не пойдетъ хоть немножко въ ходъ.

Итакъ, самъ мистеръ Геммонъ отправился въ погоню за Титмаузомъ, мистеръ Геммонъ, изъ устъ котораго истекалъ сладчайшій медъ убжденія. И не диво, если онъ успетъ вернуть назадъ эту маленькую, упрямую фигурку, настоящее воплощеніе самонадеянной глупости. Только-что услыхалъ мистеръ Титмаузъ, что за нимъ захлопнулась съ громомъ наружная дверь конторы, какъ онъ началъ разсуждать самъ съ собою. ‘Преудивительный народъ, эти господа!’ бормоталъ онъ. ‘Нечего сказать, хороши голубчики! Постой, я ихъ выведу на чистую воду! Я лорду-меру пойду на нихъ жаловаться!.. Да это, просто шайка мошенниковъ!.. Такъ-то они со мною обходятся!.. Со мною — обладателемъ 10,000 фунтовъ готоваго дохода! Я увренъ…’ онъ вдругъ остановился и замолчалъ, потомъ досада быстро имъ овладла. Въ его слегка-омраченномъ разсудк вдругъ промелькнула мысль: да какое же право пріобрлъ онъ надъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ? Что могъ онъ сдлать безъ нихъ?.. и, Боже мой, что онъ сдлалъ!

Ахъ! недавнее золотое видніе блднло и улетало какъ сонъ! Съ каждою минутою желаніе вернуться назадъ и помириться съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ становилось въ немъ сильне. ‘Покорясь имъ покуда, думалъ онъ, я могъ бы, современемъ, забрать ихъ въ свои руки!…’ Онъ совсмъ уже готовъ былъ повернуть налво-кругомъ и идти назадъ, въ контору, какъ вдругъ мистеръ Геммонъ, тихонько подошедшій сзади, тронулъ по плечу своего кающагося кліента.

— Мистеръ Титмаузъ! скажите, пожалуйста, что это съ вами? Я, право, не понимаю, какъ могло выйдти у насъ такое недоразумніе?

Маленькая хитрость Титмауза была на сторож: онъ замтилъ свое преимущество и тотчасъ же уцпился за него обими руками.

— Я хочу, отвчалъ онъ ршительнымъ тономъ: — поговорить съ кмъ-нибудь другимъ завтра утромъ.

— Ну что жь, съ Богомъ, я и самъ такъ думалъ. Это дло, разумется, ни для кого не иметъ особенной важности, кром васъ самихъ. Пріймите такія мры, какія вамъ угодно и дйствуйте такъ, какъ вы сами сочтете за лучшее.

— Чрезвычайно-любезно съ вашей стороны, мистеръ Геммонъ, пріидти ко мн съ такимъ добрымъ совтомъ, воскликнулъ Титмаузъ съ насмшливою улыбкой.

— О, не стоитъ и говорить объ этомъ, отвчалъ Геммонъ равнодушно.— Поврьте, я это сдлалъ чисто изъ добраго къ вамъ расположенія и, между-прочимъ, желая убдить васъ, что наша контора, несмотря на все случившееся, не иметъ противъ васъ никакой личной претензіи, а скоре даже рада, отчасти, раздлаться безъ дальнйшихъ хлопотъ съ этимъ обременительнымъ и страшно дорого-стоющимъ предпріятіемъ, за которое, надо признаться, мы взялись немножко-необдуманно.

— Гмъ, гмъ! повторилъ Титмаузъ раза два или три.

— А затмъ, спокойной ночи желаю вамъ, мистеръ Титмаузъ, прощайте. Дай Богъ вамъ всякаго успха! Мы разстаемся друзьями, не правда ли?…

Мистеръ Геммонъ, собираясь повернуть назадъ, протянулъ Титмаузу руку, но при этомъ замтилъ, что тотъ сильно таялъ и колебался.

— Признаюсь, сэръ, произнесъ Титмаузъ, явно-смущенный и озабоченный: — еслибъ я могъ быть увренъ, что ваши намренія прямодушны, я говорю, то-есть прямодушны въ-отношеніи меня, я не посмотрлъ бы на эту маленькую непріятность. Но вы согласитесь, мистеръ Геммонъ, обидно быть лишену такъ долго своей собственности, ей-Богу, обидно! Ну посудите, сами…

— Правда, мистеръ Титмаузъ, совершенная правда!… Очень-тяжело и обидно переносить все это, и мы вс, увряю васъ, сочувствовали вамъ отъ души и употребили бы непремнно все отъ насъ зависящее…

— Употребили бы?…

— Да, мой любезный мистеръ Титмаузъ, мы бы сдлали это, если бы одолли для васъ всякое затрудненіе, всевозможныя препятствія, какъ ни огромны они, можно даже сказать неисчислимы…

— Да какъ же такъ… вы… да нтъ, не-уже-ли вы хотите сказать, что вы совсмъ это бросили? Не-уже-ли же такъ скоро!… Ахъ Боже мой!… воскликнулъ Титмаузъ, съ явнымъ содроганіемъ.

Мистеръ Геммонъ торжествовалъ надъ Титмаузомъ, котораго онъ привелъ черезъ дв минуты назадъ въ ту самую комнату, откуда Титмаузъ только-что усплъ такъ ршительно выйдти. Гг. Кверку и Снапу оставалось теперь выполнить свою роль въ маленькой сцен, которою они ршились съиграть. Они запирали ужь свои шкапы и ящики, очевидно собираясь уходить, и приняли Титмауза съ видомъ холоднаго удивленія.

— Мистеръ Титмаузъ! воскликнулъ Кверкъ, вынимая перчатки изъ шляпы: — вернулись опять! Вотъ неожиданная честь!

— Врно, забыли что-нибудь? спросилъ Снапъ.— Да нтъ, ничего, кажется, не видать.

— О нтъ, нтъ, сэръ! воскликнулъ Титмаузъ въ сильномъ волненіи:— мы съ мистеромъ Геммономъ уладили все это опять, господа. Я ужь больше теперь не сержусь, клянусь честью, ни капельки.

— Не сердитесь? повторилъ мистеръ Кверкъ насмшливымъ и вмст строгимъ тономъ.— Очень вамъ благодарны за вашу снисходительность!

— Ахъ! выслушайте господа, повторилъ Титмаузъ съ возрастающимъ замшательствомъ: — я сознаюсь, что я немножко некстати погорячился и… я прошу у васъ прощенія… прошу у всхъ васъ, господа! Я больше ни слова не буду говорить… лишь бы только вы согласились взяться за это дло опять! Я готовъ на все, что вамъ угодно, потому-что, вотъ видите…

— Теперь ужь очень-поздно, равнодушно отвчалъ мистеръ Кверкъ, поглядывая на часы: — впрочемъ, посл того, что вы сказали, можетъ-быть, когда-нибудь… современемъ, когда намъ будетъ подосужне…

Бдный Титмаузъ готовъ былъ упасть на колни, въ страх и горести.

— Позвольте мн вамъ сказать, произнесъ своимъ сладкимъ голосомъ мистеръ Геммонъ, обращаясь къ мистеру Кверку: — мистеръ Титмаузъ, недале, какъ съ минуту тому назадъ, тамъ, на улиц, уврялъ меня, что еслибъ только онъ могъ упросить васъ, какъ главу фирмы, дозволить нашей контор взяться опять за его дло…

— Ахъ да, да! Я точно это говорилъ, господа! перебилъ Титмаузъ, съ жаромъ подтверждая клятвою импровизированную ложь мистера Геммона.

Мистеръ Кверкъ провелъ рукою по подбородку задумчиво и нсколько минутъ молчалъ въ замтной нершимости.

— Ну, хорошо, отвчалъ онъ наконецъ совершенно-равнодушнымъ тономъ: — если такъ, то мы, можетъ-быть, и согласимся взять на себя снова вс эти трудныя хлопоты по вашему длу. Потрудитесь зайдти сюда завтра вечеромъ, въ эту же самую пору, а между-тмъ мы подумаемъ, и если на что-нибудь ршимся, то вы объ этомъ завтра узнаете.

— Покорно васъ благодарю, сэръ. Явлюсь сюда непремнно, только-что часы ударятъ десять, и буду тихъ какъ ягненокъ. Сдлайте милость, господа, впередъ длайте ужь все, какъ вамъ угодно!

— Прощайте сэръ, прощайте! восклицали партнёры, провожая его къ дверямъ.

— Прощайте, господа! говорилъ Титмаузъ, кланяясь очень-низко и вмст съ тмъ чувствуя, что его выпроваживаютъ вонъ. Выходя изъ комнаты, онъ бросилъ еще одинъ, жадно-томительный, прощальный взглядъ на ихъ холодныя и суровыя лица. Какъ несчастенъ онъ былъ, медленнымъ шагомъ возвращаясь домой! Пары водки въ голов его немного разсялась и утомленіе, слдующее всегда за возбужденнымъ состояніемъ этого рода, тяготло надъ нимъ вмст съ воспоминаніемъ жестокой неудачи, имъ перенесенной. Въ груди его тснились почти такія же чувства, какъ у большаго, раздраженнаго человка, когда, пробуждаясь отъ очаровательнаго сновиднія, онъ вдругъ переходить къ жалкой дйствительности, падаетъ на землю изъ волшебной страны, которая, со всми ея безчисленными восторгами, разлетается въ дымъ надъ его головою и исчезаетъ на-вки.

Дворъ, на которомъ онъ жилъ, никогда еще не казался ему такъ гадокъ, какъ ныньче, по возвращеніи съ этого достопамятнаго свиданія. Страшно-огорченный и утомленный, едва успвъ затворить за собою двери, кинулся онъ наминуту въ постель, съ намреніемъ сейчасъ же встать и раздться, но сонъ напалъ на него, лежачаго, въ-расплохъ, и одержалъ въ ту же минуту ршительную побду. Онъ заснулъ крпко и проснулся не прежде, какъ на другой день утромъ въ восемь часовъ. Тяжело вздыхая съ-просонковъ, онъ раздумывалъ еще: вставать ему или нтъ, какъ вдругъ услыхалъ, что бьетъ восемь. Въ ужас вскочилъ онъ, припомнивъ, что ужь цлый часъ тому назадъ долженъ онъ быть въ магазин, въ-торопяхъ плеснулъ пригоршню воды на лицо и едва давая себ время вытереть его, кинулся опрометью внизъ по лстниц, черезъ дворъ и на улицу, неостанавливаясь ни на минуту, покуда не прибжалъ наконецъ въ магазинъ… и прямо, чуть-чуть не въ самыя объятія ужаснаго мистера Тэг-Рэга. Особа эта рдко появлялась въ лавк ране половины девятаго, но на этотъ разъ, какъ-будто бы злой духъ нарочно все это устроилъ, именно-таки въ это самое утро, единственное изъ нсколькихъ сотъ другихъ, въ которыя Титмаузу никогда не случалось опаздывать боле 10 минутъ: надо же ему было, какъ нарочно, войдти туда ровно за полтора часа до своего обыкновеннаго времени!

— Вашъ покорнйшій слуга, мистеръ Титмаузъ!.. Вашъ покорнйшій слуга — Томасъ Тэг-Рэгъ! воскликнулъ онъ, съ торжественной ироніей, отвшивая цермоніальный поклонъ своему пораженному и запыхавшемуся сидльцу.

— Я… я… прошу васъ извинить меня, сэръ. Я былъ немножко нездоровъ и заспался.

— О, ничего мистеръ Титмаузъ, ничего! Бда небольшая, перебилъ злобно Тэг-Рэгъ.— У васъ еще остается цлыхъ полтора часа впереди, чтобъ сдлать маленькую прогулочку. Вотъ, сдлайте милость, снесите-ка этотъ кусокъ штофа къ господамъ Шоттль и Виверу, въ Грязной Улиц, въ Спитальфильдс. Кланяйтесь имъ отъ меня, скажите: не стыдно ли имъ присылать такую дрянь въ нашу часть города, да еще въ такой магазинъ, какъ мой? и возьмите у нихъ вмсто этого, другой кусокъ, получше. Слышите ли что я вамъ говорю?..

— Слушаю, сэръ, но… но… не прикажете ли подождать до завтрака, сэръ?

— До какого завтрака?.. Разв я вамъ говорилъ что-нибудь о завтрак? Вдь вы слышали мое приказаніе? Вы можете исполнить его или нтъ, мистеръ Титмаузъ, это совершенно отъ васъ зависитъ. И маршъ, въ ту же минуту отправился Титмаузъ безъ завтрака, что совершенно соотвтствовало видамъ мистера Тэг-Рэга. Титмаузу показалось это немного-жутко: сдлать прогулку въ пять миль длиною, съ довольно-увсистой ношей на рукахъ и неимя ни крошки въ желудк со вчерашняго вечера, то-есть съ той самой поры, когда онъ сидлъ за роскошнымъ хозяйскимъ ужиномъ, состоявшимъ изъ толстыхъ ломтей хлба, слегка-намазанныхъ соленымъ масломъ, да дкаго отвара чайныхъ листьевъ, подслащеннаго сахарнымъ пескомъ, съ небольшою примсью жиденькаго, синеватаго молочка. А между-тмъ, у него не было съ собой даже и фартинга, чтобъ купить простую булку! Шагая безутшно впередъ, онъ чувствовалъ въ голов цлый рой сомнній и страховъ, жужжавшихъ такъ буйно, что они совершенно омрачали его маленькую душу и сбивали съ толку тсный умишко. Десять тысячъ въ годъ! Нтъ, это слишкомъ-хорошо для такого какъ онъ!.. Слишкомъ-чудесно, чтобъ сбыться на-самомъ-дл! Дло это, думалъ онъ, самое безнадежное! Все воздушные замки! Врно, господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ съ какими-нибудь лукавыми намреніями хотли… Ахъ!.. онъ въ эту минуту проходилъ въ двухъ шагахъ отъ ихъ дома, отъ того мста, гд происходила трагическая сцена вчерашняго вечера. Проходя Сэффрон-Хилль онъ остановился на минуту и въ умиленіи устремилъ свой взоръ на то блаженное жилище, гд сосредоточились вс его опасенія и надежды! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . Онъ тяжело вздохнулъ и тихимъ шагомъ отправился дале, по направленію къ Смитфильду. Слова: Кверкъ, Геммонъ и Снапъ, казалось ему, торчали на окнахъ каждаго магазина встрчаемаго на пути, ихъ образы носились передъ глазами его воображенія и наполняли душу. Что-то они теперь думаютъ? Они были съ нимъ очень-учтивы и ласковы, обошлись съ нимъ дружески, и все это по собственному побужденію, а онъ, онъ что надлалъ?.. Какъ холодно и гордо разстались они съ нимъ вчера вечеромъ! Ясное дло, что они не могли переносить безсмыслицы, они, важные юристы, и потому онъ долженъ, если только они дйствительно примутъ его опять, долженъ жевать свой чорствый кусокъ хлба весело, покуда не получитъ всего, что они могутъ доставить ему. Какъ опасался онъ за ныншній вечеръ! Ну что, если они намрены учтиво дать ему знать, что они не хотятъ съ нимъ больше имть никакого дла, заберутъ все имніе себ въ руки и отдадутъ его кому-нибудь другому, котораго найдутъ посговорчиве? Они недаромъ не сказали ему ни слова о сущности его нравъ на это богатое состояніе… У! какъ хитры!.. Сдлали-таки все по-своему! Но въ чемъ же онъ-то виноватъ, въ-самомъ-дл?.. Имніе принадлежитъ ему — если только то, что они говорили, была не шутка — ему, а не другому кому-нибудь, такъ почемужь не можетъ онъ пользоваться имъ по собственному своему благоусмотрнію? Что, еслибъ онъ имъ сказалъ, что онъ имъ уступаетъ вс свои права, за 20,000 фунтовъ отсчитанныхъ прямо, чистыми деньгами? О, нтъ! Если подумать, такъ вдь это составитъ только двухлтній доходъ. Опять, съ другой стороны, онъ едва дерзалъ допустить такую мысль, но все-таки, положимъ, что все это вышло бы правда. Творецъ Небесный!.. Съ этого дня, считая мсяца черезъ два, онъ, можетъ-быть, могъ бы кататься по парку въ собственномъ своемъ экипаж, и народъ смотрлъ бы на него точно такъ же, какъ и самъ онъ смотритъ теперь на тхъ, которые тамъ гуляютъ. Онъ бы гордо разъзжалъ, соперничая съ любыми изъ нихъ, вмсто того, чтобъ теперь трудиться какъ волъ, таская этотъ проклятый узелъ! Ухъ!.. какъ онъ согнулся, перекидывая его налво, чтобъ освободить заломившую отъ тяжести правую руку свою!.. Зачмъ онъ будетъ зажимать себ ротъ? Что за пустяки! Отчего ему не разсказать всего своимъ товарищамъ?.. Но, Боже! Чего бы онъ не далъ за наслажденіе объявить эту тайну самому ненавистному Тэг-Рэгу! Еслибъ онъ только это сдлалъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, наврно пригласилъ бы его обдать на слдующее же воскресенье, къ себ на дачу, въ Клепхамъ!..

. . . Эти и другія, тому подобныя мысли такъ сильно заняли его разсудокъ, что онъ долго не замчалъ куда идетъ, а шелъ онъ быстрымъ шагомъ по направленію къ мейльендской дорог, оставивъ Вейт-Чапельскую Церковь почти съ полмили назади. Будущій владтель 10,000 ф. стер. годоваго дохода едва держался на ногахъ отъ усталости и отъ внезапнаго ужаса при мысли о бур, которую онъ долженъ будетъ встртить, явясь на глаза Тэг-Рэгу, посл такого долгаго отсутствія. Онъ былъ задержанъ немилосердо-долго у господъ Шоттль и Вивера, которые, неимя требуемаго количества штофа у себя въ магазин, находились въ большомъ затрудненіи и должны были посылать за нимъ на одну, или на дв сосднія фабрики, такъ-что било ужь два часа, прежде чмъ Титмаузъ, измученный, разстроенный и упаренный, какъ лошадь, усплъ дойдти до магазина Тэг-Рэга и К®. Господа сидльцы ужь изволили откушать. ‘Ступайте наверхъ, обдать!’ воскикнулъ Тэг-Рэгъ повелительно, принимая отъ него посылку господъ Шоттль и Вивера.

Титмаузъ, положивъ свой тяжелый узелъ на столъ, побрелъ наверхъ съ порядочно-голоднымъ желудкомъ и очутился одинъ, въ длинной комнат, пропитанной затхлою вонью, гд его товарищи недавно еще сидли за столомъ. Обдъ принесенъ былъ ему грязною двчонкой, въ дырявыхъ башмакахъ, на открытомъ блюд, на которомъ, повидимому лежали одни объдки, оставленные его товарищами — пріятная смсь холоднаго картофеля съ истрепанными кусками жаркого, отъ котораго ужь не осталось почти ничего, кром хрящей и жира. Вся эта дрянь спрыснута была на скорую руку кипяткомъ, чтобъ придать ей теплый и свжій видъ… Фу! какая мерзость! Тарелка его, съ небольшою щепоткою соли на краю, не была вымыта посл недавняго ея употребленія, а очевидно только вытерта на скорую руку засаленнымъ полотенцомъ, точно въ такомъ же вид были ножикъ и вилка, и за все это онъ долженъ былъ приниматься, безъ дальнихъ околичностей, неимя даже возможности вытереть ихъ скатертью, потому-что она давно была снята. Ломоть хлба, повидимому лежавшій въ корзинк ужь нсколько дней, да полбутылки кислаго пива, служили дополненіемъ поставленной передъ нимъ пищи, возл которой онъ сидлъ нсколько минутъ сряду, ни до чего недотрогиваясь, слишкомъ-сильно занятый своими мыслями, чтобъ думать о д. Онъ только-что запустилъ въ соусникъ ложку, собираясь зачерпнуть частичку содержащагося въ немъ лакомства, какъ вдругъ ‘Титмаузъ!’ раздался голосъ одного изъ его товарищей, выглянувшаго въ полуотворенныя двери: — ‘Мистеръ Тэг-Рэгъ требуетъ васъ къ себ. Онъ говоритъ, что вы имли довольно времени кончить обдъ!’

— Сдлайте милость, скажите ему, что я только-что начинаю… этотъ обдъ, какъ онъ его называетъ, отвчалъ Титмаузъ, разжевывая первый кусокъ съ видомъ совсмъ не особенно-большаго наслажденія. Но только-что тотъ усплъ уйдти, какъ самъ мистеръ Тэг-Рэгъ вошелъ въ комнату.

— Да долго ли это, сэръ, ворчалъ онъ:— угодно вамъ будетъ сидть за вашимъ обдомъ, а?

— Я сейчасъ готовъ его бросить, отвчала, Титмаузъ, съ отвращеніемъ поглядывая на пищу, лежавшую возл него:— если только вы мн позволите сходить домой и купить простую булку, вмсто всего этого…

— Прекрасно, сэръ! Пре-крас-но, мистеръ Титмаузъ! возразилъ Тэг-Рэгъ, едва удерживая свое бшенство. Неугодно ли вамъ еще что-нибудь сказать, чтобъ я могъ вмст ужь все это припомнить ко дню вашего выхода изъ магазина.

Этотъ намёкъ грозилъ двумя бдствіями: вопервыхъ, вычетомъ изъ небольшой суммы должнаго ему жалованья, подъ предлогомъ дурнаго поведенія, а вовторыхъ, сквернымъ аттестатомъ. При мысли о такихъ ужасахъ у бднаго Титмауза пропалъ и остальной аппетитъ: — онъ всталъ и отправился назадъ въ магазинъ. Проходя мимо Тэг-Рэга, онъ сжалъ невольно кулакъ, мечтая о томъ, съ какимъ наслажденіемъ спустилъ бы онъ его внизъ головой по лстниц. И вотъ бдный Титльбетъ занялъ опять свое прежнее мсто, за прилавками, но, увы! въ немъ трудно было узнать того веселаго, рзваго и расторопнаго сидльца, который еще недавно съ перомъ, франтовски — выглядывавшимъ изъ-за густыхъ волосъ надъ правымъ ухомъ, съ аршиномъ въ рук, такъ бойко исполнялъ свое дло въ магазин! Никто изъ его товарищей не могъ понять, что съ нимъ длается, ни одинъ не отгадывалъ настоящей причины всего происходившаго, и потому вс они, очень-естественно, предположили, что, врно, онъ сдлалъ какую-нибудь ужасную гадость, извстную въ полномъ объем одному только Тэг-Рэгу, да ему самому. Вмсто прежнихъ насмшекъ и колкостей, они стали поглядывать на него искоса съ видомъ холоднаго подозрнія, а это для него было еще невыносиме. О! какъ томило его желаніе вдругъ поразить ихъ всхъ, открывъ великую тайну, съ такимъ трудомъ спрятанную и замкнутую въ маленькой груди его. Но смй только онъ это сдлать… грозная фирма Кверка, Геммона и Снапа… О! при одной мысли о нихъ губы его склеивались и языкъ прилипалъ къ гортани. Былъ, однакожь, одинъ человкъ, котораго онъ могъ безъ страха сдлать своимъ повреннымъ: это доброму Хекебеку, съ которымъ онъ не усплъ еще повидаться ни разу съ той самой минуты, когда они разстались, въ прошедшее воскресенье вечеромъ. Этотъ джентльменъ заключенъ былъ въ лавк гг. Дейяперъ и Сарснетъ, въ Тотнем-корт-Род, такъ же строго, какъ и Титмаузъ у гг. Тэг-Рэга и К®, и служилъ, такъ же точно какъ онъ, украшеніемъ своего магазина. Оба пріятеля стояли почти на одинаковой точк совершенства по щегольству, въ манерахъ, одежд и во всемъ остальномъ, съ тою только разницею, что Титмаузъ былъ гораздо-лучше собой. Съ выраженіемъ немене-самоувреннымъ, лицо Хекебека было широко, плоско, желто и носило на себ печать такого невыразимаго нахальства, что дамы отъ взгляда его вздрагивали, а джентльменъ чувствовалъ въ кончик праваго носка какое-то особенное, странное щекотаніе. Въ маленькихъ, черныхъ глазахъ его сверкало низкое лукавство… Но особа эта не заслуживаетъ дальнйшаго описанія. Выйдя изъ магазина вечеромъ, немного попозже девяти часовъ, Титмаузъ спшилъ къ себ на квартиру, чтобъ приготовиться по возможности, къ свиданію съ гг. Кверкомъ, Гемманомъ и Снапомъ, вошелъ въ комнату — глядь, а у него на стол лежитъ письмо отъ Хекебека, написанное кудрявымъ, коммерческимъ почеркомъ, и вотъ съ него копія:

‘Любезный Титъ, надюсь, что вы здоровы, а про себя скажу, что несовсмъ. Еслибъ вы знали, какая ссора была у меня сегодня съ моими хозяевами! Полагалъ я, естественнымъ образомъ, что, пребывая въ магазин ужь боле восьми мсяцовъ, на 25 фунтахъ годоваго, я могу претендовать наконецъ и на 30 (то-есть на то же самое, что получалъ мой предшественникъ), какъ вдругъ — не знаю поврите ли вы — мистеръ Шарпей (что скоро будетъ принятъ партнёромъ), которому я намекнулъ объ этомъ предмет, взълся на меня самымъ наистрашнйшимъ образомъ, и меня позвали въ контору, гд оба главные сидли, и задали мн такой нагоняй, какого вамъ врно ни слыхать, ни видать не случалось, но вы знаете меня очень-хорошо, а потому можете быть уврены, что и я имъ спуску не далъ. Слушая ихъ, вы бы подумали, что я собираюсь обокрасть домъ. Называли меня дерзкимъ и неблагодарнымъ, называли… да и чего еще не было! Мистеръ Дейяперъ говорилъ: времена-де ужь такія пришли трудныя!.. и все, говорить, перемнилось противъ того времени, какъ онъ начиналъ свое торговое поприще, потому-что жалованье, говоритъ, поднялось вдвое выше прежняго, а дла, говоритъ, вполовину того не длается, и благодарности въ людяхъ нтъ никакой. (Проклятый старый скряга!) Онъ говорилъ, коли я теперь его оставлю, такъ могу искать себ какого угодно аттестата, ненадясь на тотъ, который отъ него получу и который мн не очень понравится. Но если онъ думаетъ, что я пущу его распоряжаться въ этомъ дл какъ хочетъ, необратившись къ закону… кстати о закон: это приводитъ меня къ разсказу о томъ, что случилось у меня сегодня съ нашими стряпчими, съ тми, что живутъ въ Сеффрон-Хилл. Думалъ я: дай-ка зайду къ нимъ сегодня (будучи близко, по сосдству, съ кой-какими товарищами), такъ только, знаете, чтобъ посмотрть, какъ у нихъ тамъ наши дла идутъ, и поторопить ихъ немножко’…

На этомъ мст у Титмауза захватило духъ.

— ‘Къ чему побуждало меня то участіе, которое я въ васъ принимаю, въ чемъ вы, врно, не сомнваетесь, любезный другъ, Титти. Войдя къ нимъ въ контору, я объявилъ, что имю надобность поговорить съ однимъ изъ джентльменовъ, по длу наиживйшей важности, вслдствіе чего меня сейчасъ и впустили въ какую-то комнату, гд сидли двое изъ этихъ господъ. Положивъ свой узелокъ покуда на столъ, я сказалъ, что мы съ вами очень-короткіе пріятели и что я завернулъ къ нимъ посмотрть, какъ идетъ дло по предмету этого объявленія, причёмъ, вы представить себ не можете, какъ они были поражены, взирая другъ на друга въ безмолвномъ молчаніи, покуда одинъ изъ нихъ не спросилъ у меня: какое мн дло? или что-то въ этомъ род, да такимъ тономъ, что меня въ ту же минуту взорвало, изъ участія къ вамъ, разумется (потому-что все это показалось мн очень-подозрительнымъ), и я сказалъ имъ:— мы, я говорю, вамъ покажемъ, что мы не позволимъ себя морочить, причемъ младшій изъ двухъ всталъ и, позвонивъ въ колокольчикъ, сказалъ какому-то туго-перетянутому молодому джентльмену, вошедшему съ перомъ, заткнутымъ за ухо: ‘вывести его вонъ’, что со мною тотчасъ и сдлали, причемъ, однакожъ, я не преминулъ высказать имъ все, что у меня лежало на сердц. Надо сказать поправд, что я и не ожидалъ отъ этихъ людей ничего хорошаго, вы это сами современемъ увидите, но не безпокойтесь, потому-что, когда мы заберемъ въ руки нашу собственность, тогда мы имъ покажемъ, кто ихъ господа. Прощайте и не унывайте духомъ, а я зайду къ вамъ въ воскресенье и разскажу все подробне. Итакъ, прощайте.

‘(Пишу все это за письменнымъ столомъ самого мистера Шарпея, который сейчасъ сойдетъ внизъ отъ обда.)’

‘Преданный вамъ другъ вашъ’

‘Р. Хекебекъ’.

‘P. S. Вчера вечеромъ встртилъ я жидёнка съ отличными сигарами и (зная наврно, что онъ ихъ подтибрилъ: больно ужь хорошо не по цн смотрли) купилъ на одинъ шиллингъ для себя, да на два для васъ, такъ-какъ вы больше моего жалованья получаете, неговоря ужь о вашихъ видахъ въ будущемъ’.

Всю часть письма, относившуюся до дружескаго свиданія автора его съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Сна ломъ, Титмаузъ прочелъ непереводя дыханія и чувствуя какую-то удушливую тяжесть въ груди.— ‘Ну’, думалъ онъ:— ‘теперь почти не стоитъ и одваться! Хекебекъ поршилъ мое дло съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, и мн придется только ходить попустому!’ Нужно же было, въ-самомъ-дл, чтобъ это проклятое посщеніе Хекебека случилось именно посл вчерашняго разговора Титмауза съ этими господами! А они еще такъ усердно его просили держать это дло въ-тайн! Ужь, разумется, они подумаютъ, что это онъ подослалъ Хекебека, потому-что онъ, какъ назло, принялъ съ ними, повидимому, тотъ же самый воинственный тонъ, который такъ не удался Титмаузу при вчерашнемъ его посщеніи, и въ которомъ онъ самъ теперь такъ горько каялся. Врно, онъ очень разгнвалъ властителей его судьбы, потому-что ему вдь извстно было нахальство Хекебека! Но время не позволяло медлить, и вотъ, закупоривъ гнвъ свой на эту достойную особу, до перваго съ нею свиданія, онъ началъ, съ жестокимъ біеніемъ сердца, натягивать на себя парадное платье, одлся, вышелъ на улицу и въ самомъ-жалкомъ расположеніи духа пустился по направленію къ Сэффрон-Хиллю, сначала крупнымъ шагомъ, потомъ скорою рысью, а наконецъ уже просто бгомъ. Пробгая Оксфордскую Улицу и Хольборнъ, онъ не слыхалъ и не видалъ ничего и не думалъ ни о чемъ другомъ, кром гг. Кверка, Геммона и Слана, и Хекебека, и того пріема, который уготовалъ ему сей послдній. Да еще полно пріймутъ ли его?… Магическія слова: Десять тысячъ годоваго дохода, не исчезли еще на горизонт его смущеннаго зрнія, но какъ слабо и тускло он свтили!… какъ т Плеяды, что такъ холодно блистаютъ сквозь туманъ на такомъ ужасномъ, неизмримомъ, безнадежномъ отдаленіи!… Представьте себ, что на эти звзды смотритъ въ отчаяніи какой-нибудь огорченный любовникъ, съ фанатическимъ убжденіемъ, что одна изъ нихъ содержитъ въ себ ту, которая еще недавно вырвана была изъ его объятій рукою смерти — и вы будете имть понятіе о мучительномъ чувств, объ отвлеченномъ созерцадіи одного милаго, привлекательнаго, но далекаго предмета, о чувств, испытанномъ при этомъ случа Титмаузомъ… Но нтъ, нтъ! Я не могу утверждать безъ шутокъ, чтобъ какая-нибудь широкая мысль, въ род этой, могла помститься въ его узенькой, мелкой душонк. Это было бы все-равно, что говорить о микроскопическихъ глазкахъ какого-нибудь чернаго жука, разсматривающихъ неопредленный, фантастическій, таинственный образъ и величественные размры Оріона, или объ обезьян, погруженной въ мысли надъ безсмертными: Principia {Ньютона: ‘Principia Malhematica Philosophiae’. Прим. nep.}. Но оставимъ высокой слогъ въ сторону: онъ не идетъ ни мн, ни моему сюжету, и скажемъ просто, что ведра нельзя помстить въ бутылк, а душа Титмауза была бутылка маленькая, да и та до верху полная!…

Но покуда я занять былъ всми этими разсужденіями, Титмаузъ спшилъ по Хольборну ускореннымъ шагомъ, и вотъ онъ остановился наконецъ у Сэффрон-Хилля, весь мокрый, какъ изъ бани. Лицо его горло какъ жаръ, дыханіе выходило изъ груди съ трудомъ, сердце билось жестоко, въ боку кололо и не было никакой возможности натянуть перчатки на вспотвшія руки. Нсколько минутъ стоялъ онъ безъ шляпы, утирая платкомъ крупныя капли пота на лбу и на лиц и стараясь оправиться хоть немного, покуда не наступила еще ршительная минута свиданія. Во время этого роздыха часы на церкви св. Андрея пробили десять… Какъ отъ электрическаго толчка, очнулся онъ отъ этого звука, бросился опрометью впередъ и скоро остановился возл дверей. О, съ какимъ горькимъ упрекомъ видъ ихъ напомнилъ ему, какъ онъ выбжалъ вчера на улицу изъ конторы! Но, разсуждая, что этого теперь не поправишь, онъ дернулъ за ручку колокольчика тихонько, впрочемъ, зная по опыту, какъ громко онъ звонитъ, и опасаясь разгнвать хозяевъ. Минутъ пять дожидался онъ у дверей, но отвта не было… Прошло еще дв минуты, и онъ началъ дрожать всмъ тломъ, одолваемый разными темными опасеніями. Но вдь могло быть и то, что онъ позвонилъ недовольно-громко, и вотъ онъ опять дернулъ сильне и сталъ опять дожидаться. Что-то грозное имла въ себ эта мдная доска, прибитая надъ дверьми. Съ ея гладкой поверхности: Кверкъ, Геммонъ и Снопъ глядли на него съ какимъ-то зловщимъ видомъ. Размышляя объ этомъ, ему, между — прочимъ, пришло въ голову, что въ лицахъ ихъ точно было что-то серьёзное и строгое, и онъ дивился, какъ онъ прежде этого не замтилъ. Что за пьяное животное былъ онъ вчера! Ну, какъ можно было вести себя передъ ними такъ безсмысленно! думалъ онъ, и вслдъ за тмъ лицо Хекебека мелькнуло въ его разстроенномъ воображеніи. ‘А!’ думалъ онъ ‘вотъ оно дло-то въ чемъ!.. Да, теперь ужь конечно, дверь эта никогда для меня не отворится, онъ все погубилъ!’ Дыханіе его ускорилось, онъ сжалъ кулакъ и невольно поднялъ его съ угрожающимъ видомъ, какъ-вдругъ услыхалъ, что кто-то къ нему обращается. ‘Ахъ, Боже мой, сэръ, надюсь, что я не заставила васъ дожидаться!’ говорила та самая старушонка, которую прежде онъ видлъ, она говорила, шаря у себя въ карман, чтобъ достать ключъ. Она, вроятно, уходила изъ дому куда-нибудь за покупками, потому — что въ лвой рук у нея было блюдо, покрытое передникомъ.— ‘Надюсь, сэръ, что вы звонили недолго?’

— О, нтъ, сударыня, совсмъ-недолго, отвчалъ Титмаузъ робко, учтиво и съ истинно-жалкою улыбкой.— Боюсь, не заставилъ ли я ихъ дожидаться, прибавилъ онъ, съ ужасомъ ожидая отвта.

— Охъ, нтъ, сэръ, нисколько. Они вс ушли еще въ начал десятаго, но у меня оставлена къ вамъ записка. Она отворила дверь. Титмаузъ едва держался на ногахъ отъ страха.— Я сейчасъ вамъ принесу ее, сэръ. Позвольте, дайте-ка припомнить, куда я ее двала. Ахъ, да, врно осталась тамъ, въ комнат клерковъ. Титмаузъ вошелъ вслдъ за нею въ контору.— Господи Боже мой! да куда же это она двалась? продолжала она, посматривая кругомъ и снимая длинный конецъ свтильни съ нагорвшей свчи, остававшейся въ комнат во время ея отсутствія.— Ужь не заперъ ли кто изъ клерковъ по ошибк въ ящикъ?.. Гмъ, да, ужь здсь-то ея наврное нтъ.

— Да не осталась ли она, сударыня, въ ихъ собственной комнат? замтилъ Титмаузъ тихонько.

— Да, можетъ-статься, что и тамъ осталась, отвчала она.— Пойдти, посмотрть.

И она отправилась, въ сопровожденіи Титмауза, который удерживалъ дыханіе, проходя въ двери, обитыя зеленою байкою. И вотъ онъ опять очутился въ той комнат, гд происходила сцена вчерашняго вечера, такъ живо теперь воскресшая въ его памяти. Вотъ и подсвчникъ съ зеленымъ зонтикомъ, вотъ и тотъ столъ, что накрытъ былъ бумагами, и кресло тутъ, возл стола, и кто-нибудь изъ нихъ, вроятно, мистеръ Кверкъ, сидлъ въ немъ можетъ-быть, не доле, какъ за часъ передъ тмъ и писалъ это самое письмо, которое они теперь ищутъ… И какъ знать, зачмъ онъ его писалъ? Можетъ-быть, затмъ, чтобъ запретить ему являться впередъ къ нимъ на глаза! Какъ угрюма и какъ пуста теперь эта комната, думалъ онъ, поглядывая кругомъ, не лежитъ ли гд эта страшная записка.

— Ахъ, вотъ она!.. Ну, ужь только это не я! Кто же это положилъ ее сюда?.. Ужь только знаю, что это не я. Позвольте… положилъ… врно… говорила старуха, держа записку въ одной рук, а другою потирая себ лобъ.

— Не безпокойтесь, сударыня, произнесъ Титмаузъ, протягивая къ ней руку: — вдь мы нашли ее, такъ теперь это все-равно. Онъ взялъ у нея записку.— Что, вы не помните, они очень заботились о томъ, чтобъ я получилъ ее? спросилъ онъ, стараясь принять равнодушный видъ, а ужасная записка, между-тмъ, такъ и дрожала у него между пальцами.

— Нтъ, сэръ, мистеръ Кверкъ приказалъ только отдать вамъ ее въ руки, когда вы прійдете. Чуть ли они не хотли-было послать ее къ вамъ, да только клеркъ сказалъ, что онъ не можетъ найдти вашей квартиры. Кстати сказать, извините меня, сэръ, вдь у васъ презабавное имя!.. Ужь какъ они тутъ надъ нимъ хохотали! Желала бы я знать, съ чего это людямъ приходитъ въ голову давать такія странныя имена!..— Не угодно ли вамъ прочесть письмо здсь? Читайте, сэръ, если угодно.

— Нтъ, сударыня, покорно васъ благодарю, это совершенно все-равно, отвчалъ онъ отчаяннымъ голосомъ, швырнулъ письмо съ принужденной небрежностью въ шляпу, надлъ ее, простился очень-учтиво со старухой и ушелъ съ сильнымъ расположеніемъ къ тошнот или обмороку, или къ другому чему-нибудь въ этомъ род, что, впрочемъ, легко могло иройдти на свжемъ воздух. Онъ скоро отъискалъ на углу улицы фонарь и воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ прочесть письмо безъ помхи. Онъ вынулъ его изъ шляпы, распечаталъ съ нетерпливымъ трепетомъ и нашелъ слдующее:

‘Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ свидтельствуютъ свое почтеніе мистеру Титмаузу и желали бы избавить его отъ напраснаго труда заходить къ нимъ сегодня вечеромъ.

‘Они крайне сожалютъ, что нкоторыя препятствія возникли (можно, впрочемъ, ожидать что они не окажутся вполн-непреодолимыми), которыя не позволяютъ продолжать разъисканій, предпринятыхъ ими въ пользу мистера Титмауза.

‘Посл вчерашняго ихъ свиданія съ нимъ, случились такія обстоятельства, ими непредвиднныя и отъ нихъ вовсе независвшія, вслдствіе которыхъ мистеръ Титмаузъ не иметъ боле никакой нужды безпокоить себя по этому длу до-тхъ-поръ, по-крайней-мр, пока онъ опять не услышитъ чего-нибудь отъ гг. К. Г. и С.

‘Въ случа, еслибъ что-нибудь важное открылось впослдствіи, то, можетъ-статься, что они увдомятъ о томъ мистера Т.

‘Они были удостоены сегодня посл обда посщеніемъ одного изъ пріятелей мистера Т., мистера Хекльбетма.

‘Сэффрон-Хиллъ, въ среду вечеромъ.

’12 іюля, 18** года‘.

Когда бдный Титмаузъ дочиталъ во второй разъ до конца эту неясную, холодную, обезкураживающую записку, то изъ груди его вырвались два или три судорожные стона — знакъ, что она дйствительно преисполнена была горестью. Мало-по-малу, неимя силы удерживать доле этого чувства, онъ началъ горько и громко рыдать, необращая даже никакого вниманія на случайныя восклицанія двухъ или трехъ прохожихъ. Онъ потерялъ всякое сознаніе, всякую власть надъ собою. Ему казалось, что большимъ утшеніемъ было бы въ эту минуту хватить головою объ стну. Буйныя чувства горести и отчаянія долго мшали его мыслямъ остановиться на какой-нибудь одной идеи или на одномъ предмет. Наконецъ, когда первый порывъ бури немного притихъ, перечитывая еще разъ смертный приговоръ всмъ своимъ надеждамъ, лежавшій у него въ рукахъ, взоръ его случайно остановился на этомъ странномъ слов, которое должно было означать его пріятеля Хекебека, и это слово въ одну минуту измнило въ немъ совершенно и самый родъ чувства и его направленія. Горесть превратилась въ бшенство и буря устремилась по другой дорог, а именно противъ Хекебека. Этотъ человкъ представился ему единственной причиной ужаснаго несчастія, его постигшаго. Онъ совсмъ и позабылъ про одно обстоятельство, которое, казалось, могло бы прійдти ему въ голову при этомъ случа, а именно, про собственное свое дерзкое и обидное поведеніе вчера вечеромъ съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ. Но какъ бы то ни было, а все это случилось такъ точно, какъ я вамъ говорю. Да, на отмченную судьбою (но безсознательную) голову Хекебека долженъ былъ обрушиться громоносный гнвъ мистера Титмауза. Пламя, такимъ-образомъ быстро-вспыхнувшее внутри, скоро осушило его слезы. Засунувъ письмо въ карманъ, кинулся онъ вдругъ по направленію въ Лестер-Скверъ, на каждомъ шагу загараясь новою злобою, viresque acqitircns eundo. Руки его были судорожно сжаты и жарче-и-жарче становился гнвъ его, по мр приближенія къ квартир Хекебека. Добжавъ до дома, кинулся онъ наверхъ по лстниц, стукнулъ въ дверь своего бывшаго пріятеля, и только-что усплъ его впустить немного-удивленный Хекебекъ, который въ эту минуту раздвался, какъ тотъ накинулся на него съ размаху и осыпалъ его градомъ жестокихъ ударовъ въ лицо, и въ грудь, и въ голову. Хекебекъ упалъ на постель, стоявшую сзади, упалъ безъ чувствъ… съ окровавленнымъ носомъ!..

— На вотъ теб! На теб! На! кричалъ Титмаузъ, задыхаясь отъ гнва и утомленія и низвергая цлый потокъ клятвъ и позорныхъ эпитетовъ на несчастную жертву своей ярости.— На вотъ, попробуй у меня еще! Что, будешь, будешь опять, будешь мшаться не въ свое дло, про…про…клятый, непрошеный… но бшенство его было на исход, пароксизмъ кончился, безмолвное, окровавленное лицо Хекебека лежало у него передъ глазами и онъ смотрлъ на него, пораженный ужасомъ. Что онъ сдлалъ? Онъ упалъ на кровать, возл Хекебека, потомъ вскочилъ снова на ноги и, ломая себ руки, глядлъ на него пристально, въ припадк раскаянія и страха. Странно, что шумъ такой схватки не былъ услышанъ никмъ и не привлекъ ничьего любопытства, но это было такъ. Перепуганный почти до безпамятства, онъ захлопнулъ дверь и заперъ ее на замокъ, посл чего, принялся, какъ только могъ, помогать Хекебеку. Приподнявъ его и опрыскавъ холодной водою лицо, Титмаузъ наконецъ замтилъ признаки возвращавшагося сознанія, которое онъ старался ускорить, приставивъ къ губамъ медленно-пробуждающейся жертвы своего гнва, чашку съ холодной водой. Тотъ проглотилъ изъ нея нсколько капель и скоро, вслдъ за тмъ, открывъ глаза, устремилъ на Титмауза мутный и дикій взоръ.

— Что такое случилось? спросилъ онъ наконецъ чуть внятнымъ голосомъ.

— Ахъ, Хеки! какъ я радъ, что вы опять заговорили. Это я, я все это надлалъ! Прибейте меня, Хеки, только-что вы почувствуете себя въ силахъ, колотите меня! Бейте меня ногами! Длайте со мною все, что угодно, я не стану защищаться, ревлъ Титмаузъ, падая на колни и складывая руки передъ Хекебекомъ, который, между-тмъ, быстро приходилъ въ себя.

— Что это такое? продолжалъ этотъ джентльменъ, съ удивленнымъ видомъ, щупая рукою носъ, изъ котораго кровь все еще струилась. Дло было въ томъ, что онъ лишился чувствъ не столько отъ вреда, причиненнаго ему ударами, какъ отъ той неожиданной быстроты, съ которою они были нанесены.

— Вдь это я, я все сдлалъ! продолжалъ Титмаузъ, взирая на него съ безпокойствомъ и раскаяніемъ.

— Можетъ ли быть, чтобъ все это на яву было!.. говорилъ Хекебекъ, протирая глаза и посматривая на окровавленное блье и руки свои.

— Ахъ да, да, на яву, стоналъ Титмаузъ.— Ахъ! я совсмъ съума сойду!.. Длайте со мною все, что угодно… бейте меня ногами, если хотите, призовите констэбля, отправьте меня въ тюрьму, скажите, что я обокрасть васъ пришолъ… все, что угодно! Мн дла нтъ, что со мной будетъ!

— Да что такое значитъ вся эта болтовня, Титмаузъ? спросилъ Хекебекъ, нахмуривая брови и повидимому замышляя возмездіе.

— Ахъ! Вотъ, вотъ! Я ужь вижу, что вы сейчасъ меня прибьете! Но я не пошевельнусь… валяйте Хеки!

— Да вы съума, что ли, сошли? произнесъ Хекебекъ, грубо хватая его за воротникъ.

— Да, совсмъ сошелъ! Погибъ! Пропалъ совершенно!

— А мн-то какое до этого дло? Зачмъ вы сюда пришли? продолжалъ Хекебекъ, съ каждою минутою громче и ршительне.— Что я вамъ сдлалъ? Какъ вы смете приходить сюда? Да еще такъ поздно, ночью… а?

— Что, въ-самомъ-дл, вы мн сдлали? Ахъ Боже мой! Боже мой! Бейте меня ногами, говорю я, колотите меня! Вы мн сдлаете этимъ пользу и заставите опомниться. Какъ подумаешь, что все это я вамъ надлалъ!.. А мы еще съ вами всегда были такіе пріятели! О! я зврь, Хеки!.. Я былъ помшанъ, совершенно помшанъ, вотъ все, что я могу вамъ сказать!

Хекебекъ смотрлъ на него долго и пристально и началъ наконецъ подозрвать, какимъ образомъ все это вышло. А именно, онъ думалъ, что происшествіе, случившееся въ воскресенье вечеромъ, вроятно, совсмъ свернуло Титмаузу голову и что онъ, притомъ, безъ-сомннія, услышалъ сегодня какія-нибудь отчаянно-дурныя новости, совершенно разбившія вс его надежды. Удивленіе, страхъ, сомнніе, гордость, досада и злость и тысячи разныхъ ощущеній смшивались въ душ его и зажимали ему ротъ. Его ударили… ударили до крови, и сдлалъ это человкъ, стоящій теперь передъ нимъ на колняхъ, бывшій другъ его, а теперь, какъ онъ полагалъ, сумасшедшій. ‘Ну, провались я, Титмаузъ, если я въ-состояніи придумать, что мн съ вами длать! воскликнулъ онъ. ‘Я, я полагаю, что вы съума сошли или сходите, и что мн слдуетъ простить васъ. Но убирайтесь прочь отсюда! Ступайте вонъ!.. или я позову!..

— Простите, милый мой Хеки! Не выгоняйте меня вонъ, а не то я сейчасъ пойду и утоплюсь!

— Да мн какое до этого дло?.. Топитесь себ коли хотите. Лучше бы вы пошли, да утопились прежде, вмсто того, чтобъ сюда приходить!.. Или нтъ! Идите лучше, утонитесь теперь, чмъ стоять тутъ, да нюниться какъ баба!

— Продолжайте, мн отъ этого легче, право! Чмъ хуже, тмъ лучше.

— Да ну! полно вамъ тутъ шумть! Мн это надоло.

— О! я только одного прошу: не гоните меня прочь! У меня нтъ друга на свт, кром васъ, Хеки… а между-тмъ я поступилъ съ вами такъ подло!.. Но, право, меня такъ и взорвало, когда я увидлъ, что все это вы надлали!

— Я! Да что такое я надлалъ? Что вы тамъ врете? перебилъ Хекебекъ съ видомъ сердитаго удивленія.

— Ахъ Боже мой! Боже мой! стоналъ Титмаузъ: — если я съ вами зврски поступилъ, что совершенная правда, такъ и вы ужь, за то, меня одолжили, нечего сказать! Вы разорили меня, Хеки, разорили въ-пухъ! Вы за меня поршили дло! Вы все вверхъ ногами опрокинули! Я ужь больше и слова объ этомъ не услышу!.. Они сказали все это въ своемъ письм… сказали, что вы были у нихъ…

Тутъ Хекебекъ началъ понемногу догадываться, что и онъ былъ порядкомъ замшанъ въ бдственныхъ происшествіяхъ этого дня, хотя и игралъ въ нихъ безсознательную роль. Съ трудомъ переводя духъ, онъ ясне-и-ясне припоминалъ посщеніе свое къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, причемъ вспомнилъ, въ-особенности объ угрозахъ, произнесенныхъ имъ отъ имени Титмауза и какъ-будто бы по его порученію. Ну, думалъ онъ, заварилъ же я кашу!

Съ перваго взгляда можетъ показаться страннымъ, когда мы скажемъ, что именно то обстоятельство, которое, повидимому, самымъ естественнымъ образомъ должно было смягчить досаду Хекебека на Титмауза, то-есть то, что онъ повредилъ ему очень-сильно, если только не безвозвратно, и такимъ-образомъ самъ навлекъ на свою голову побои, ему нанесенные — можетъ показаться страннымъ, говорю я, что это обстоятельство имло совершенное-противное дйствіе: причина, ясно-смягчающая вину превратилась вдругъ въ причину, ее усиливающую! Какъ это объяснить? Не было ли чувство досады, овладвшее вдругъ Хекебекомъ, съ-родни тому, что производитъ, обыкновенно, въ человк ненависть къ лицу обиженному? И дйствительно: часто бываетъ, что мы ощущаемъ тайное утшеніе, сознавая себя безвиннымъ страдальцемъ въ присутствіи лица, которое само замчаетъ, что оно обидло насъ понапрасну. Оскорбленный духъ нашъ успокоивается, при вид угрызеній совсти испытываемыхъ оскорбителемъ. Мы видимъ, что онъ наказываетъ себя самъ гораздо-строже, чмъ могли бы мы это сдлать, и видя это,довольствуемся правомъ, пріобртеннымъ на сочувствіе всякаго, кто знаетъ о нашихъ страданіяхъ, на сочувствіе, заключающее въ себ лучшій бальзамъ для оскорбленнаго сердца.

… Но если, какъ въ случа Хекебека, это утшительное чувство встрчается вдругъ съ убжденіемъ, что мы сами заслужили свои страданія, если страдалецъ вдругъ видитъ себя превращеннымъ въ виноватаго, тогда утшеніе исчезаетъ и часто злоба заступаетъ его мсто. Кое-что въ этомъ род случилось и съ Хекебекомъ. Онъ началъ понимать, что грубая обида, нанесенная ему Титмаузомъ, оправдывалась его собственнымъ поступкомъ, мало того, что она даже была слабе того, чего бы заслуживало по совсти его вредное, дерзкое и безсмысленное вмшательство. И непріятное сознаніе это было, сверхъ-того, еще растравлено довольно-щекотливымъ ощущеніемъ физической боли, оставшейся отъ ударовъ, ему нанесенныхъ. Храбрость его была близка къ пробужденію.

— ‘Я… право, Титъ, начинаю думать… сказалъ Хекебекъ, нахмуривая брови и какъ-будто бы собираясь поднять свою руку. Зловщее молчаніе длилось около минуты, впродолженіе которой чувство Титмауза потерпло тоже маленькое измненіе. Воспоминаніе о пагубной обид, нанесенной Хекебекомъ гг. Кверку, Геммону и Снапу охолодило его раскаяніе и воскресило опять что-то похожее на прежнее чувство досады. Онъ поднялся на ноги.

— А! сказалъ онъ, совсмъ другимъ тономъ голоса: — вы въ-прав смотрть на меня такъ свирпо, да, вы въ-прав! Вы ужь лучше прибейте меня, Хекебекъ, заодно! Докончите этимъ все, что вы надлали сегодня! Бейте, не бойтесь ничего! и онъ втайн приготовился къ тому, чего, однакожь, не случилось.

— Вы погубили меня, да, погубили, Хекебекъ, продолжалъ Титмаузъ, съ возрастающимъ жаромъ, и мн остается теперь только утопиться! Да! прибавилъ онъ, стукнувъ кулакомъ по столу: — и я это сдлаю!

— Что это вы говорите! возразилъ Хекебекъ, въ испуг.— Полноте, Титмаузъ, бросьте вы эти мысли: все кончится хорошо, будьте въ этомъ уврены. Вотъ увидите сами, если я вамъ не правду говорю!

— Ахъ, нтъ! Я ужь это очень-хорошо вижу: теперь все пропало! все кончено!

— Да что такое случилось, скажите пожалуйста? продолжалъ Хекебекъ, вытирая мокрымъ полотенцомъ свой окровавленный носъ, къ этому времени ясно было, что гроза, послдніе и слабые удары которой еще недавно гремли въ отдаленіи, прошла совершенно. Титмаузъ, посл нсколькихъ печальныхъ вздоховъ, вынулъ письмо, причинившее вс вышеписанные пароксизмы, и прочелъ его громко.— И посмотрите-ка, Хекебекъ, какъ они написали ваше имя… На-те-ка, поглядите, прибавилъ онъ, передавая письмо своему пріятелю.

— Ужасно пошло! воскликнулъ Хекебекъ съ презрительной миной, которая вмст съ его раздутыми щеками и носомъ, да съ полуприщуренпымъ лвымъ глазомъ, могла бы сдлать изъ его фигуры очень-любопытный предметъ для досужаго наблюдателя.

— Только-то всего они и сказали обо мн? прибавилъ онъ. Да въ чего же вы взяли, что я испортилъ это дло? Я больше ничего, какъ зашелъ къ нимъ и спросилъ ихъ очень-учтиво: какъ идутъ ваши обстоятельства? а они отвчали мн, такъ же учтиво, что ваши обстоятельства идутъ какъ-нельзя-лучше, посл чего мы и разстались.

— Ну, вотъ это ужь ложь, Хекебекъ! и вы сами это очень-хорошо знаете, перебилъ Титмаузъ.

— Поврьте, правда! Клянусь вамъ честью! съ жаромъ подтвердилъ Хекебекъ.

— Посл этого вы, пожалуй, скажете, что вы и письма того не писали, гд сами разсказываете обо всемъ, что вы тамъ напроказили, перебилъ Титмаузъ съ негодованіемъ, шаря у себя въ карман, чтобъ отъискать письмо Хекебека, о которомъ этотъ почтенный джентльменъ совсмъ-было и позабылъ, вслдствіе чего онъ, разумется, былъ очень-озадаченъ, когда ему про то напомнили.

— А… гмъ, такъ вы вотъ о чемъ говорите… пробормоталъ онъ.

— Ну, что, Хекъ, неправду ли я вамъ говорилъ, что вы лжете! Впрочемъ, какъ бы то ни было, а мн отъ этого не легче, во всякомъ случа, теперь все кончено!

— Эхъ Титъ, мы съ вами другъ друга, какъ слпой слпаго, попрекаемъ! Давайте-ка лучше посмотримъ письмо: вдь мы его еще не разобрали хорошенько. А я, вы знаете, въ письмахъ мастеръ добираться до смысла. И они сли на стулья рядомъ. Хекебекъ началъ перечитывать письмо потихоньку, одинъ, а Титмаузъ безпрестанно переносилъ глаза съ лица своего пріятеля на бумагу, и обратно, желая отгадать, какой эффектъ производило на него чтеніе.

— Маленькій проблескъ надежды еще остается, сказалъ Хекебекъ, окончивъ чтеніе.

— Нтъ!.. и вы не шутите, Хеки?..

— Да вотъ, начать хоть съ того: замчаете ли вы, какъ необыкновенно они учтивы? исключая конца, разумется, гд у нихъ не хватило вжливости, чтобъ написать мое имя, какъ слдуетъ.

— Въ-самомъ-дл, это правда, воскликнулъ Титмаузъ, вдругъ оживая.

— А потомъ, посмотрите-ка, тутъ есть еще штука: — еслибъ они намрены были бросить это дло совершенно, что жь бы имъ мшало сказать это прямо? Ну, а такъ-какъ они ничего такого не говорятъ, такъ, стало-быть, они и не думаютъ его бросать — Господи, Хекъ! сколько бъ я далъ, чтобъ имть такую голову, какъ у васъ! Вдь это все совершенная правда! сказалъ Титмаузъ, еще веселе прежняго.

— Конечно… они говорятъ, что есть препятствіе, то-есть, понимаете ли, препятствіе?.. Нтъ, не такъ: — ‘препятстві—я’, это значитъ ихъ нсколько, а это значитъ…

Лицо Титмауза вытянулось.

— А вотъ тутъ они говорятъ, что ихъ можно… можно… провалъ возьми ихъ сбивчивыя фразы!.. говорятъ, что ихъ можно преодолть современемъ.

— А это вдь тоже, что-нибудь да значитъ, неправдали?

— Разумется, значитъ, и что-нибудь, конечно, ужь лучше, чмъ ничего. Но вотъ опять тутъ другаго рода загвоздка: они говорятъ, что тутъ встртились какія-то: обстоятельства! Охъ, ужь эти мн проклятыя обстоятельства… терпть я ихъ не могу.

— Я тоже ихъ ненавижу! Гмъ, что бъ это такое значило?.. Я часто слыхалъ: ‘обстоятельства‘… это врно значитъ… что-нибудь такое… Но этакъ, вдь можно, пожалуй понимать все, что угодно!

— Ну нтъ, тутъ есть разница, гмъ! и они прибавляютъ дале, что это случилось посл того, какъ вы были у нихъ.

— Провались я, Хекебскъ, если они это не про васъ говорятъ, перебилъ Титмаузъ съ возвращающимся гнвомъ.

— Нтъ, этого не можетъ быть. Они говорятъ, что это было обстоятельство, отъ нихъ, вовсе независящее, а обо мн они этого не могутъ сказать, потому-что я въ ту пору очень отъ нихъ завислъ: они велли мн идти вонъ, и я вышелъ. Не такъ ли Титти? Боже-мой! какъ у меня глазъ болитъ!..

— Да ужь если на то пошло, такъ разв у меня-то не болитъ все, что во мн ни есть, и внутри и снаружи? жалобно возразилъ Титмаузъ.

— Кром этого, въ письм нтъ ничего особеннаго, только-что все необыкновенно-учтиво, да еще говорятъ, что если что-нибудь случится, то они васъ увдомятъ.

— Ну, это я и безъ васъ понялъ, значитъ, это неважная вещь! отвчалъ Титмаузъ проворно.

— Ну, если все это не-нашутку кончено, такъ нечего сказать, жалко! Чего бы мы съ вами не надлали, Титти, еслибъ мы забрали штучку-то въ свои руки, а?

Титмаузъ застоналъ при этомъ намек на рай, который, казалось, закрытъ былъ для него на-вки.

— И вы не можете найдти ничего утшительнаго въ этомъ письм? спросилъ онъ съ глубокимъ вздохомъ.

Хекебекъ опять взялъ письмо въ руки и сталъ его перечитывать.

— Да, сказалъ онъ, стараясь принять глубокомысленный видъ: — тутъ есть, однакожь, кое-что, чего я не могу разъяснить совершенно. Они повидимому долго надъ нимъ трудились. (И ужь, конечно, этотъ документъ былъ очень-прилежно обдуманъ его сочинителями, хоть, можетъ-быть, они и не полагали, что онъ скоро подвергнется внимательному разбору двухъ такихъ догадливыхъ умовъ). И потомъ, опять-таки, вдь вы знаете, что они юристы, стало-быть, во всемъ, что они ни пишутъ, должно-быть непремнно что-нибудь такое, чего самъ чортъ не разберетъ. Вдь эти господа, что писали письмо, такъ тонки, что и ворамъ-то съ ними трудненько тягаться, такъ, стало-быть, что жь мы можемъ тутъ сдлать?.. Гмъ, да что… этотъ полный, старый лысый джентльменъ, съ такими бойкими глазами, ужь не мистеръ Кверкъ ли…

— О, наврно онъ! перебилъ Титмаузъ съ легкимъ содроганіемъ.

— А, въ-самомъ-дл? Ну, совтовалъ бы демону быть поосторожне, когда онъ потянетъ на удочку этого стараго джентльмена, вотъ что!

— По-моему ужь если про кого говорить, такъ про мистера Геммона — вотъ истинный джентльменъ! И еслибъ вы знали, какъ онъ ко мн расположенъ!..

— А, это врно долженъ быть тотъ, что въ черномъ бархатномъ жилет, съ такими блыми руками. Но онъ тоже уметъ и строго смотрть, Титъ. Поглядли бы вы, какъ онъ дернулъ звонокъ, когда, гмъ!.. Но, что-бишь я говорилъ о письм? Да, разв вы не видите, что они общаютъ дать знать вамъ непремнно, если что-нибудь откроется?

— Ахъ да, и точно они общаютъ! Скажите, а я было объ этомъ совсмъ и позабылъ, перебилъ Титмаузъ, расцвтая.

— И потомъ, разв вы не помните ихъ объявленія въ Воскресномъ Блеск. Ужь они врно что-нибудь да имли же въ виду, когда тамъ его печатали: они изъ этого не могутъ вывернуться ни коимъ образомъ!

— Право, меня начинаетъ совсмъ въ потъ кидать, Хеки! Я увренъ, что тутъ что-нибудь да затвается, сказалъ Титмаузъ, придвигаясь поближе къ своему утшителю. Къ-тому же они врно не стали бы мн говорить всего того, что сказано было вчера вечеромъ, еслибъ…

— Э! та, та! вотъ кстати! Да я вдь не слыхалъ еще ни слова о томъ, что у васъ тамъ было вчера вечеромъ!… Итакъ, вы были у нихъ?… Ну-тка, разскажите мн все, что у васъ было, да только, чуръ, не прибавлять: одну голую истину! Сдлайте милость этого не позабудьте, ну-те-ка, Титти! произнесъ Хекебекъ, снимая со свчи и потомъ съ жаднымъ любопытствомъ обращаясь къ своему товарищу.

— Гмъ… передъ ними лежала такая куча бумагъ, страннаго вида, иныя изъ нихъ, исписанныя стариннымъ, готическимъ почеркомъ, другія съ такими знаками, въ род зигзаковъ, и они были чрезвычайно-учтивы, встали вс трое, когда я вошелъ въ комнату, и отвсили мн поклоны, одинъ за другимъ, и сказали: ‘вашъ покорнйшій слуга, мистеръ Титмаузъ…’ и еще много чего въ этомъ род говорили.

— Ну, а потомъ?

— А потомъ, Хеки, клянусь вамъ, этотъ старый джентльменъ, мистеръ Кверкъ, сказалъ мн (голосъ Титмауза дрожалъ при одномъ воспоминаніи): ‘сэръ, говоритъ, ‘вы законный владтель 10,000 фунтовъ годоваго дохода…’

— Славно! воскликнулъ Хекебекъ, вытаращивъ глаза и навостривъ уши.

— И вы имете право, говоритъ, на титулъ (лорда, или другое что-то такое въ этомъ род) и множество имній у васъ есть въ провинціяхъ… и для васъ откладывали, говоритъ, по 10,000 фун. стер. въ годъ съ самаго того дня, какъ вы родились на свтъ, на которые теперь, разумется, наросла бездна процентовъ.

— Боже мой, Титъ! Да вы у меня духъ занимается, прошепталъ Хекебекъ, пристально устремивъ глаза налицо своего пріятеля.

— Да, и они говорятъ, что я могу жениться на самой прелестнйшей женщин въ мір, когда мн вздумается, стоитъ только свиснуть.

— Вы позабудете тогда бднаго Хекебека, Титъ! грустнымъ тономъ замтилъ его пріятель.

— Зачмъ забывать, не забуду.

— А были вы сегодня у Тэг-Рэга, посл всего этого?

Термометръ, казалось, вдругъ нырнулъ изъ горячей воды въ холодную. Титмаузъ въ одну секунду очутился на точк замерзанія.

— Охъ! вотъ то-то и есть! теперь все исчезло опять! Ну, что я за болванъ! Вдь мы совсмъ и позабыли это проклятое письмо, а это опять приводитъ меня къ окончанію того, что случилось вчера вечеромъ. На этой-то лавк проклятой вдь мы и разошлись!

— Разошлись на лавк, а? Что же это такое значитъ? спросилъ Хекебекъ съ жаднымъ любопытствомъ.

— Ну, да вотъ въ томъ-то и штука! продолжалъ Титмаузъ прерывающимся голосомъ и съ убитымъ видомъ.— Я и самъ этого не понималъ. Они, видите, говорили, что мн нужно ходить туда попрежнему! ‘Нтъ, господа, отвчалъ я, провались я, если я когда-нибудь, посл этого, покажу носъ въ магазинъ’, и я имъ щелкнулъ пальцами, вотъ этакъ. (Вы знаете, что я за человкъ, когда меня разбсятъ). А они вс поблднли, какъ смерть, ей-Богу, правда! Вы никогда и не видывали ничего подобнаго. И вотъ одинъ изъ нихъ обращается ко мн самымъ смиреннымъ тономъ: — ‘позвольте’, говорить, ‘вамъ доложить: неблагоугодно ли вамъ будетъ ходить въ лавку еще дня два или три, покуда мы дло успемъ немножко поставить на ноги?’ — ‘Ни одного дня! ни одной минуты! закричалъ я въ ужасномъ бшенств.’ — ‘Право’, продолжалъ онъ, ‘вы бы лучше это сдлали’.— ‘А, говорю я, если вы этакъ намрены, господа, такъ провались я, если я не брошу васъ всхъ и не возьму другаго кого-нибудь! и какъ сказалъ я имъ это, поврите ли, всталъ, да и вышелъ прямо на улицу.

— Что вы говорите!

— Ну, а кто жь имъ веллъ давать мн такъ много водки съ водой. Я и самъ не зналъ хорошенько, что, и какъ, и гд я — такъ одурили меня съ одной стороны эти славныя новости, а съ другой — этотъ проклятый грогъ!

— И вы вышли на улицу? спросилъ, Хекебекъ въ какомъ-то ужас.

— Да, вышелъ.

— Знаете: они поднесли вамъ водки нарочно затмъ, чтобъ посмотрть, что вы за птица, и что изъ васъ будетъ, когда вы получите состояніе? Хотли нарочно васъ испытать — ужь это наврно!

— Ахъ, Боже мой! А что, если и въ-самомъ-дл правда! воскликнулъ Титмаузъ, съ удивленіемъ поднявъ голову и совершенно забывая, что онъ самъ просилъ ихъ объ этомъ напитк.— Скажите, пожалуйста! А въ ту пору мн этого и въ голову не пришло!

— Да ужь полно точно ли вы уврены, что вы не во сн все это видли вчера вечеромъ?

— Ахъ, Хеки! я бы желалъ, чтобъ все это было во сн.

— Ну, вы вышли на улицу, а потомъ что? спросилъ Хекебекъ со вздохомъ утомленнаго вниманія.

— Ну, разумется, готовъ былъ себ языкъ откусить съ досады. Да только я, знаете, хочу повернуть налво-кругомъ, чтобъ идти опять къ нимъ въ контору, какъ-вдругъ подходитъ ко мн — кто бы вы думали? самъ мистеръ Геммонъ.— ‘Смю’ говоритъ ‘надятся, что вы на насъ не сердитесь?’

— О, браво! Стало-быть, все опять на ладъ пошло?

— Ну, на ладъ-то оно несовсмъ. Когда я вернулся назадъ, вынужденный къ тому настоятельными просьбами мистера Геммона, гляжу: другіе оба сидятъ блдные какъ смерть и ни-гугу. Ужь мы съ мистеромъ Геммономъ и туда и сюда, и на колняхъ умоляли стараго джентльмена, но долго не было никакого толку, и едва-едва мы отъ него успли добиться, наконецъ, позволенія, то-есть, что я могу зайдти къ нимъ опять сегодня вечеромъ, но прежде они меня заставили торжественно поклясться, что я никогда и никому ни слова не разскажу объ этомъ дл… Ну, а тамъ вы пришли, Хекебекъ, и надлали глупостей… а они, разумется, подумали, что это я васъ подослалъ…

— О, нтъ, чортъ возьми, этого не можетъ быть! Разв вы не видите, какъ учтиво они говорятъ обо мн въ письм своемъ? Они боятся меня, поврьте. Кстати, Титъ, много вы имъ общали дать, когда получите состояніе?

— Дать! Я… ничего… Да, я наврно ничего имъ не общалъ, отвчалъ Титмаузъ, и какой-то новый лучъ свта блеснулъ передъ нимъ въ эту минуту.

— Ну, Титъ, такого гуся какъ вы, я еще и не видывалъ! Вотъ оно, сударь мой, вотъ дло-то въ чемъ! Вотъ на что они гнутъ въ своей записк. Ну, какъ же это можно, Титъ? Ну, гд у васъ былъ разсудокъ? Не-уже-ли вы думаете, что такіе люди, какъ они, да ещё этакіе юристы, въ-добавокъ, станутъ биться изъ ничего? Да вы напишите къ нимъ сейчасъ же, скажите, что вы денегъ не пожалете, что вы заплатите имъ за все щедрою рукою. Сотни дв скажите, готовъ дать, несчитая издержекъ… И поглядите, если это опять васъ на ноги не поставитъ! То-то, какъ подумаешь, не даромъ мн снилось прошедшую ночь, что вы сдланы членомъ Парламента или чмъ-то въ этомъ род!

— Членомъ Парламента? Да я и буду имъ, если все пойдетъ хорошо.

— Ну, это значитъ: сонъ въ руку! Вотъ видите Титти, я всегда объ васъ думаю, и днемъ и ночью. Право, двухъ такихъ друзей не скоро найдешь, какъ мы съ вами были, ужь Богъ знаетъ съ которыхъ поръ! (они были знакомы не боле года).

— Ахъ, Хеки, что за зврь я былъ сегодня. Ну какъ поступить съ вами такъ подло! Провались я, если у меля слезы не навертываются всякій разъ, что я погляжу на вашъ распухшій глазъ.

— Ну, полно, любезный другъ, Титти, вдь я знаю, что вы меня всегда любили и совсмъ не хотли обидть. Вы были не въ своей тарелк, когда это сдлали — вотъ и все. Притомъ же, по правд сказать, я заслужилъ въ десять разъ боле. Еслибъ вы даже убили меня, я бы все-таки не пересталъ любить васъ по прежнему.

— Дайте мн вашу руку Хеки, помиримся и позабудемъ все старое! кричалъ Титмаузъ воспламененный, и они проворно схватили другъ друга за руки.

— Если только мы поведемъ дло благоразумно, мы еще успемъ все поправить, Титти. Но вдь вы ни за что не приметесь, непоговоривъ прежде со мною, не правда ли?

— Ахъ! Хеки, при одной мысли, что все еще можетъ пойдти хорошо, со мной Богъ знаетъ что длается. Но какъ же мы съ вами примемся, чтобъ пустить опять дло въ ходъ?

— Четверть втораго! раздался внизу дребезжащій голосъ калки-стороука, заставивъ обоихъ друзей вздрогнуть среди ихъ жаркаго разговора, и его напоминаніе было въ то же самое время безмолвно повторено длиннымъ концомъ свтильни на свчк, догорвшей почти до конца. Они наскоро положили: Титмаузу, непремнно и немедленно написать къ господамъ Кверку, Геммону и Снапу должное (то-есть самое униженное) письмо, съ торжественнымъ общаніемъ: слушаться во всемъ ихъ совтовъ на будущее время и съ предложеніемъ щедрой награды, за ихъ стараніе, въ случа успха.

— Ну, прощайте Хекъ, доброй ночи, сказалъ Титмаузъ, вставая: — а мн, право, совсмъ и спать не хочется. Я не закрою глазъ цлую ночь, сяду сейчасъ писать свое письмо. Да, кстати, нтъ ли у васъ тутъ листочка бумаги? я свою, знаете, всю издержалъ. (Это значило, что, нсколько мсяцовъ тому назадъ, онъ купилъ себ листъ бумаги, чтобъ написать письмо и такимъ, образомъ его издержалъ.)

Хекебскъ вынулъ изъ ящика листъ немного-помятый.— Я бы вамъ ихъ сотню далъ, еслибъ только имлъ, сказалъ онъ:— я не думаю ни на волосъ о томъ, что случилось сегодня вечеромъ, хоть, по правд сказать, у меня оно немножко и побаливаетъ, да и что я скажу завтра утромъ господамъ Дейяперъ и…’

— О, вы ужь врно найдете что имъ солгать! Итакъ прощайте Хеки, прощайте!

Хекебекъ пожалъ руку своему пріятелю и, минуты черезъ дв, остался одинъ. ‘Ну ужь чесались же у меня руки на него, все это время!’ воскликнулъ онъ, затворивъ двери: ‘но какъ-то, не знаю, у меня сталъ такой мягкой характеръ, что не могу принудить себя сдлать кому-нибудь зло. Да и къ-тому же, если онъ получитъ свои 10,000 фун. стер. годоваго, ну такъ тогда, гмъ!.. Титти, впрочемъ, вообще говоря, человкъ довольно-порядочный’.

Мн кажется, что еслибъ Титмаузъ стоялъ нсколькими ступенями и повыше на лстниц общественнаго быта, то онъ все-таки нашелъ бы себ Хекебека, немного поболе налощенаго, можетъ-быть, но врядъ ли, относительно-дальновидне или ловче того созданія, отъ котораго онъ только-что вышелъ.

Титмаузъ спшилъ домой. Какъ это происходило, онъ и самъ не понималъ, но восторженныя чувства, съ которыми онъ вышелъ отъ Хекебека, одушевляли его недолго. Температура ихъ быстро упадала въ холодной атмосфер ночи, все ниже-и-ниже, по-мр-того, какъ онъ удалялся отъ Лестер-Сквера. Онъ пытался припомнить, что заставило его смотрть совсмъ съ другой точки зрнія на положеніе длъ своихъ и видть ихъ совершенно въ иномъ свт, чмъ прежде. У него оставалась все еще темная идея, что дло несовсмъ-безнадежно, что Хекебекъ сказалъ ему это и даже какъ-то доказалъ, но какъ именно, этого онъ и теперь не понималъ и, хоть убей, не могъ припомнить. Покуда Хекебекъ объяснялъ ему это, маленькій разсудокъ Титмауза, казалось, какъ-будто бы могъ и понимать и цнить то, что было сказано, и даже находить себ въ томъ утшеніе… но теперь… о! провались оно! Онъ остановился и потеръ себ лобъ… Что бъ это такое было?.. Къ тому времени, какъ онъ добрался до своей собственной двери, онъ почувствовалъ себя опять въ такомъ же точно плачевномъ и отчаянномъ расположеніи духа, какъ и прежде. Онъ слъ, чтобъ написать письмо свое разомъ, но, посл нсколькихъ безуспшныхъ попытокъ выразить свои мысли на бумаг, нечувствуя, между прочимъ, ни малйшаго облегченія отъ множества клятвъ, имъ произнесенныхъ, онъ наконецъ съ яростью хватилъ свое перо прямо концомъ объ столъ, и такимъ-образомъ разрушилъ единственное орудіе этого рода, которое находилось у него во владніи. Потомъ онъ снялъ или, скоре, сорвалъ съ себя свое платье, потушилъ свчу, дунувъ на нее съ ожесточеніемъ, и кинулся на кровать, но при этомъ стукнулся затылкомъ о спинку кровати довольно-крпко. Впрочемъ, кто изъ двухъ, затылокъ или спинка кровати, пострадали при этомъ случа больше, это мистеръ Титмаузъ вроятно самъ можетъ лучше ршить.

Итакъ, своенравная шалунья фортуна, та богиня, которой онъ такъ долго и такъ усердно поклонялся, въ слпой прихоти своей, бросила наконецъ и на него свой рзвый взглядъ и выбрала его изъ толпы, чтобъ сдлать предметомъ зависти для мильйоновъ удивленныхъ безумцевъ, выбрала на потху, чтобъ позабавить себя тми фарсами, которые она заставитъ его выдлывать. Но не радуйся, бдный Титмаузъ, о, ты! кому суждено перенести еще многое, не радуйся, потому-что, если она и дйствительно иметъ на тебя такіе виды, то право, кажется, будто она ршилась прежде излить на твою голову всю ярость свою до послдней капли и заставить тебя пройдти черезъ самыя адскія испытанія.

ГЛАВА III.

Какими средствами гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ пріобрли важныя свднія, побудившія ихъ отъискивать человка, имъ вовсе-неизвстнаго, этого объяснять теперь мы не будемъ, а скажемъ только, что первоначальнымъ источникомъ этихъ свдній былъ одинъ, довольно-замчательный случай, о которомъ читатель узнаетъ современемъ. Компанія ихъ дла свои вела преимущественно по головной части, стало-быть, ужь врно они не выставили бы себя легкомысленно до такой степени, то-есть не стали бы печатать объявленія въ газетахъ и открывать Титмаузу такъ много, еслибъ не имли къ тому достаточныхъ поводовъ. Благоразумно ли, впрочемъ, они поступили въ этомъ послднемъ случа, это еще было подъ сомнніемъ, и вс они сами жалли не мало въ ту пору о неумстной поспшности, съ которою мистеръ Кверкъ объявилъ Титмаузу о свойств и объем счастія, его ожидающаго. Это, впрочемъ, сдлано было собственно по желанію мистера Кверка, и то посл сильныхъ возраженій со стороны осторожнаго Геммона. Итакъ, повторяю, они не легкомысленно взялись за это дло и, начиная его, не пренебрегли запастись совтами людей свдущихъ. Въ намреніяхъ своихъ были они подтверждены, вопервыхъ, отвтомъ мистера Мортмена, опытнаго и извстнаго нотаріуса, который слдующимъ образомъ заключилъ свое непроницаемо-ученое мнніе о предложенномъ ему объемистомъ ‘казус’.

‘Принимая въ соображеніе вс вышеизложенныя обстоятельства, я ршительно полагаю, что право на означенное имущество находится нын не въ рукахъ настоящаго владльца, ко’торый представляетъ собою младшую отрасль фамиліи Дредлинэтонъ, а принадлежитъ потомкамъ Стивена Дредлинтона, нисходящимъ по женской линіи, что и приводитъ насъ къ Габріелю Титльбету Титмаузу. Это лицо однакожь, повидимому, совсмъ и не знало о существованіи своихъ правъ, иначе оно врядъ ли бы могло быть причастно къ денежнымъ сдлкамъ, упомянутымъ на страниц 33-й дла. Вроятно, можно что-нибудь узнать о его наслдник, произведя тщательное разъисканіе по сосдству того мста, гд о немъ въ послдній разъ, слыхали, или посредствомъ обыкновеннаго вызова, причемъ, разумется, не мшаетъ избгать, повозможности, слишкомъ-опредленныхъ терминовъ, дабы не обратить такимъ-образомъ вниманія А. Б. (настоящаго владльца). Въ случа, если законный наслдникъ, какимъ бы то ни было образомъ будетъ отъисканъ, совтую, ни мало не медля, пустить дло въ ходъ, подъ руководствомъ какого-нибудь опытнаго джентльмена изъ числа адвокатовъ Обычнаго Права {Англійское право раздляется на писанное, lex scripta, Statute law, и обычное, lex non scripta, Common law. Подъ послднимъ разумются, какъ и въ римскомъ прав, вс народные обычаи и привычки, получившіе съ давнихъ поръ силу закона. Обычное право въ Англіи иметъ огромный всъ, такъ-что даже большая часть главныхъ гражданскихъ и уголовныхъ судовъ носятъ общее названіе Судовъ Обычнаго Права, Common-Law-Courts. Прим. перев.}.

М. Мортменъ.’

Линкольнское Подворье.

Января 19. 18**.

Все это было довольно-пріятно, для нашихъ знакомыхъ, но, недовольствуясь такимъ увреніемъ и желая уничтожить всякое сомнніе прежде чмъ ршиться окончательно на такое трудное и дорого-стоющее предпріятіе — выходившее, къ-тому же немножко изъ сферы ихъ обыкновенной практики, которая, какъ мы ужь сказали, была преимущественно по части уголовной — они этотъ же самый казусъ, но только безъ мннія мистера Мортмена, предложили на разсмотрніе другому, младшему нотаріусу, который занятъ былъ несравненно-мене мистера Мортмена, и потому долженъ былъ, какъ они предполагали, разсмотрть это дло насквозь, невзирая на то, что за труды свои онъ получилъ втрое мене мистера Мортмена. И вотъ мистеръ Фюсси Френкпледжъ, какъ его называли, дйствительно разсмотрлъ дло насквозь, и во время этого разсмотра перелисталъ около двухъ третей своей маленькой библіотеки, да, кром того, пособралъ еще письменно и словесно съ полдюжины мнній отъ пяти или шести ученыхъ друзей своихъ, него во ни ужъ о томъ величественномъ вид, съ которымъ онъ объяснялъ все это своимъ внимательнымъ и доврчивымъ ученикамъ. И вотъ, наконецъ, его чертёнокъ клеркъ принесъ къ нимъ въ контору, въ Сэффрон-Хилль, драгоцнный плодъ трудовъ своего господина, въ форм: мннія. Оно было втрое длинне и безконечно-непонятне мннія мистера Мортмена, изъ него можно было усмотрть — кром изумительнаго количества ученаго хлама, которымъ долженъ былъ напичкать себ голову его сочинитель, прежде чмъ произвелъ на свтъ какую вещь — что ни та сторона, на которую указывалъ мистеръ Мортменъ, ни та, которая дйствительно владла имніемъ, не имли на него ровно-никакого права, но что счастливая особа, законнымъ правомъ обладавшая, было какое-то третье лица. Гг. Кверкъ и Геммонъ, порядкомъ озадаченные, долго покачивали головою и ворчали про себя, читая эти два противорчащія мннія мужей, глубоко-свдущихъ въ закон, и, какъ водится, затмъ послдовала консультація, которая должна была или уничтожить вс противорчія между мистеромъ Мортменомъ и мистеромъ Френкпледжемъ, или, по-крайней-мр, разъяснить дло, давъ кліентамъ какую-нибудь новую, свтлую мысль, которою они могли бы руководствоваться при ихъ трудномъ и отважномъ предпріятіи.

Теперь надо вамъ сказать, что мистеръ Мортменъ былъ нотаріусомъ мистера Кверка (во всхъ случаяхъ, требовавшихъ содйствія такого лица) лтъ двадцать сряду, и Кверкъ горой стоялъ за непогршимость мистера Мортмена. Съ своей стороны, мистеръ Геммонъ клялся Френкпледжемъ, который былъ его товарищемъ по школ, и ктому же теперь быстро шелъ въ гору. Мистеръ Мортменъ принадлежалъ къ старой школ, Френкпледжъ руководствовался новыми идеями. Первый могъ указать въ лтописяхъ закона, случаевъ сорокъ, разршенныхъ согласно съ его мнніемъ, да отъискать еще штукъ двадцать такихъ, гд ршеніе было измнено на томъ же основаніи. Послдній хоть только и пять лтъ занимался практикою, но ужь пріобрлъ извстность однимъ своимъ мнніемъ, которое повело къ тяжб, которая тяжба повела къ розногласнымъ ршеніямъ, между Палатою Королевской Скамьи и Палатою Общихъ Исковъ {Палата Общихъ Исковъ (Court of Common Pleas) ведетъ свое происхожденіе отъ норманнской Aula Regis, съ-давнихъ-поръ ужь несуществующей. Она составляла прежде одинъ изъ отдловъ этой Aula Regis и самостоятельное существованіе получила въ царствованіе Эдуарда III. Въ этой Палат разсматриваются одн только гражданскія тяжбы по искамъ частныхъ лицъ другъ противъ друга.

Палата Королевской Скамьи (Court of King’s Bench) ведетъ начало свое также, какъ и Палата Общихъ Исковъ, отъ той же самой Aula Regis. Главный предметъ этого суда — иски, отъ имени короля, по всмъ дламъ уголовнаго рода, но онъ иметъ отдленіе и для гражданскихъ тяжбъ, которыя, впрочемъ, производятся тоже не иначе, какъ отъ имени короля, для чего предполагается обыкновенно со стороны отвтчика какое-нибудь нарушеніе общественнаго порядка, почти всегда совершенно-вымышленное.}. Правда, что слава совершенія такого подвига была впослдствіи омрачена ршеніемъ Аппелляціоннаго Суда {Аппелллціонный Судъ (Court of Errors) иметъ мсто въ Палат Шахматной Доски (The Exchequer Chamber), въ присутствіи лорда-казначея, лорда-канцлера и судей изъ Палаты Общихъ Исковъ и изъ Палаты Королевской Скамьи. Въ немъ разсматриваются жалобы на несправедливое или ошибочное ршеніе другихъ присутственныхъ мстъ, неисключая даже и самой Палаты Королевской Скамьи. Прим. перев.}, произнесеннымъ безъ выслушанія противной стороны, противъ мннія мистера Френкпледжа, но…. мистеръ Френкпледжъ приводилъ всегда такую пропасть примровъ, и углублялся до основанія въ каждую вещь, и длалъ такъ много за получаемую имъ плату, и былъ такъ учтивъ!

Консультація произошла на квартир мистера Мортмена въ 8 часовъ вечера. За нсколько минутъ до этого времени гг. Кверкъ и Геммонъ находились уже въ комнат его главнаго клерка и вели очень-учтивый разговоръ съ этою чопорною особою, неопустившей случая объяснить имъ, что онъ одинъ изготовлялъ вс черновые проекты для мистера Мортмена, потому-что ученики его были ужасно-лнивы, и что мистеръ Мортменъ вычеркивалъ очень-мало изъ того, что онъ писалъ, и что никто другой, какъ онъ, отмчалъ въ судебныхъ вдомостяхъ вс новыя дла мистера Мортмена вмсто него самого, потому-что самъ мистеръ Мортменъ былъ ужасно какъ занятъ, и недавно еще вице-канцлеръ постилъ мистера Мортмена…. И много говорилъ онъ другаго чего, клонившагося къ тому, чтобъ возвысить мистера Мортмена во мнніи своихъ собесдниковъ, а особенно въ глазахъ мистера Геммона, у котораго онъ простосердечно разспрашивалъ, давно ли мистеръ Френкпледжъ занимается практикою и гд онъ иметъ контору и проч.— Ровно въ восемь, съ веселымъ взоромъ и суетливой поступью явился самъ мистеръ Мортменъ, только-что окончившій прогулку пшкомъ изъ квартиры своей, въ Королевиномъ Сквер. Тотчасъ посл него пріхалъ и мистеръ Френкпледжъ въ-сопровожденіи своего маленькаго клерка, согбеннаго подъ тяжестью двухъ огромныхъ мшковъ съ книгами, и консультація началась.

Входя въ комнату, мистеръ Френкпледжъ не могъ удержаться, чтобъ не бросить застнчиваго взора на широкій сголъ, покрытый торжественнымъ строемъ бумагъ и картоновъ (которыя клеркъ мистера Мортмена раскладывалъ съ большимъ вкусомъ передъ каждою консультаціею), и вслдъ затмъ вс четверо услись. Съ какимъ удовольствіемъ описалъ бы я эту сцену во всей подробности, но, къ-сожалнію, время не позволяетъ, происшествія, несравненно-важнйшія ждутъ меня впереди. Два нотаріуса завязали дло, сперва легонько, осторожно и какъ-нельзя-любезне. Любопытно было видть, съ одной стороны, полную чувства собственнаго достоинства снисходительность мистера Мортмена, съ другой — тревожную энергію и говорливость Френкпледжа, и, замтьте, каждый разъ, что мистеръ Мортменъ произносилъ что-нибудь, повидимому очень-меткое и значительное, Кверкъ съ восхищеннымъ видомъ обращалъ быстрый и торжествующій взглядъ на Геммона, а тотъ, въ свою очередь, всякій разъ, что мистеру Френкпледжу случалось приводить въ примръ какой-нибудь старинный случаи изъ Бепдлое, Годсбольта {Бепдлое, Годсбольта — старинные авторитеты англійскаго права.} или изъ Годовыхъ Книгъ {Year Books (годовыя книги) — краткія вдомости о ршенныхъ длахъ. Он велись со временъ короля Эдуарда II и играютъ до-сихъ-поръ очень-важную роль въ судопроизводств Англіи, гд авторитетъ старинныхъ примровъ иметъ чрезвычайно-сильное вліяніе на ршеніе новыхъ длъ. Прим. перев.}, (что онъ считалъ необходимымъ длать отъ времени до времени, вслдствіе своего извстнаго, почти-исключительнаго знакомства съ новйшими случаями), мистеръ Геммонъ, говорю я, въ свою очередь, поглядывалъ на Кверка съ улыбкой спокойнаго превосходства. Мистеръ Френкпледжъ говорилъ почти все время, мистеръ Мортменъ, непоколебимый въ первоначальномъ взгляд своемъ на дло, слушалъ его съ внимательнымъ, добродушнымъ видомъ, пріятно размышляя между-тмъ о достоинств выпитаго имъ портвейна (первой бутылки изъ новооткупореинаго ящика) и о томъ, какая суматоха можетъ послдовать отъ канцлера по длу, съ его совта внесенному въ Палату, гд оно разсмотрно было въ тотъ самый день. Наконецъ Френкпледжъ, распространяясь о томъ и о семъ, задлъ какъ-то нечаянно за одинъ любимый конекъ Мортмена, и тутъ-то оба накинулись на него кто съ чмъ попало, доказывали, опровергали, кричали, горячились и цлыя двадцать минутъ проспорили изо всей мочи о какомъ-то вопрос, неимвшемъ ни малйшаго отношенія къ предмету ихъ консультаціи. Кончилось тмъ, что Мортменъ остался, какъ водится, при своихъ убжденіяхъ, а Френкпледжъ укрпился за своими книгами. Оба они, разумется, слегка уступили другъ другу на пунктахъ второстепенной важности, иначе, конечно, какая же и польза могла быть видна отъ ихъ консультаціи? но все-таки ни одинъ изъ нихъ не измнилъ тому, на что ршился сначала, ни одинъ не отказался отъ прежняго своего мннія. Оба они наговорили бездну глубокой юриспруденціи, что имло ро-крайней-мр одинъ положительный результатъ, а именно: запутало въ-конецъ и Кверка и Геммона, которые отправились домой, признаться сказать, не съ очень-ясными понятіями насчетъ того, о чемъ шла рчь (хоть оба они, до консультаціи, дйствительно понимали кое-что въ дл) и дорогою стояли, каждый крпко, за мнніе своего нотаріуса. Каждый протестовалъ, что въ жизни еще онъ ни разу не былъ введенъ въ заблужденіе, Кверкъ — совтами Мортмена, а Геммонъ — наставленіями Френкпледжа, и каждый мысленно положилъ, что своему нотаріусу онъ будетъ съ этого времени отдавать изъ конторы боле дла, чмъ прежде. Я съ сожалніемъ долженъ прибавить, что въ этотъ вечеръ они разстались немножко не такъ дружелюбно, какъ то обыкновенно случалось. Къ утру однакожь, это маленькое раздраженіе, или, скоре сказать, соперничество прошло совершенно, и они согласились, не бросая окончательно этого дла, спросить мнніе мистера Треселя, великаго мистера Треселя. То былъ дйствительно необыкновенный нотаріусъ — совершенное чудо учености по части законовъ недвижимой собственности, впродолженіе сорока-пяти лтъ онъ имлъ такую огромную практику, что послднія десять ужь вовсе не показывалъ носа изъ своей конторы, сперва по недостатку времени, а тамъ и по собственному вкусу, и такъ постоянно занятъ былъ рукописями на норманно-французскомъ и судебно-латинскомъ языкахъ, писанными стариннымъ англійскимъ почеркомъ, что почти совершенно разучился писать современными буквами. Мннія его появлялись на свтъ въ трехъ различныхъ видахъ письма. Вопервыхъ, въ такомъ, который могъ разобрать только онъ одинъ, да старый его клеркъ, вовторыхъ, въ такомъ, что онъ одинъ только могъ прочесть, и въ третьихъ, наконецъ,— въ такомъ, въ которомъ ни его клеркъ, ни онъ и никто на свт не могъ разобрать ни единаго слова. Употребленіе этихъ трехъ сортовъ зависло отъ трудности дать отвтъ по предлагаемому длу. Если оно было ясно, то отвтъ очень-благоразумно писалъ онъ нумеромъ первымъ, если очень-трудное, то, разумется, нумеромъ вторымъ, если же оно было въ высшей степени запутано и вмст важно, тогда только отвтъ появлялся написанный почеркомъ нумера третьяго, что ужь значило, что по этому длу не слдовало длать вопроса, и что, потому, оно не заслуживаетъ отвта. Несмотря на такія странности, плоды подъ этой грубой скорлупой были самые драгоцнные. Законъ мистера Треселя былъ выше всякаго другаго закона. Ходили слухи, что даже лордъ Эльдонъ {Лордъ Эльдонъ былъ главный канцлеръ въ царствованіе Георга ІI. Прим. перев.} (который и самъ былъ немало знакомъ съ такими предметами), почтительно покорялся авторитету Треселя и просидлъ бы до разсвта, хмуря и дергая свои густыя брови, еслибъ нашелъ, что мнніе его по какому-нибудь длу не согласно съ мнніемъ Треселя. Таковъ-то былъ тотъ великій авторитетъ, къ которому, какъ къ послдней инстанціи, ршились обратиться господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ. Въ его контору, день или два спустя посл консультаціи у мистера Мортмена, отправили они свое дло съ очень-значительною платою, и, свидтельствуя свое почтеніе его клерку, просили сообщить имъ отвтъ этого страшнаго оракула черезъ мсяцъ, что было самый кратчайшій срокъ времени, въ который отвты Треселя доходили обыкновенно до его терпливыхъ, но озабоченныхъ кліентовъ. Отвтъ полученъ былъ наконецъ съ запиской отъ мистера Прима, его клерка, увдомлявшаго, что онъ, то-есть означенный Примъ, будетъ ожидать ихъ, гг. Кверка, Геммона и Снапа, у себя въ контор на другой день утромъ, для объясненія имъ мннія, которое только-что прочелъ ему самъ мистеръ Тресель, потому-что оно оказалось написано нумеромъ вторымъ. Мнніе занимало около двухъ страницъ, и почеркъ сильно сбивалъ на китайскій или арабскій, съ какою-то странною примсью буквъ, похожихъ на греческія. Невозможно было смотрть на все это безъ невольнаго, почтительнаго страха. Напрасно старый Кверкъ косился на него со всхъ сторонъ, часа два сряду, призвавъ къ себ предварительно на помощь одного стараго пріятеля, стряпчаго, лтъ пятьдесятъ сряду занимавшаго эту должность. Нтъ, даже самъ мистеръ Геммонъ вышелъ наконецъ изъ терпнія и произнесъ потихоньку два или три маленькія проклятія. Ни одинъ изъ нихъ не могъ разобрать тутъ ни слова. Что жь касается до Снапа, то ему его и не показывали, потому — что оно было совсмъ не по его части, которая ограничивалась Палатою Неоплатныхъ Должниковъ, Судомъ Ольд-Бейли {Old-Bailey — Мстный Уголовный Судъ въ город Лондон.}, клеркенвильскими засданіями {Clerkenwell Sessions — Судъ клеркенвельской части города, принадлежащій къ числу четвертныхъ засданій (quarter sessions), такъ-называемыхъ, потому-что они происходятъ четыре раза въ годъ: въ половин января, посл Крещенія, на оминой-Недл, посл Пасхи, въ половин іюля и осенью, въ октябр, посл Михайлова-дня. Во время этихъ засданій разбираются проступки и вины низшаго разбора, некасаясь до настоящихъ преступленій. Прим. перев.}, полицейскими конторами, черною работою по части судовъ Обычнаго Права, да придирками къ клеркамъ собственной конторы — отрасль, по которой онъ дошелъ до совершенства.

Къ неописанному восторгу ихъ, мнніе Треселя совершенно подтверждало заключеніе мистера Мортмена (несмотря на то, что, какъ водится, ни одно изъ мнній, прежде-полученныхъ, не было приложено при дл). Ничего не могло быть послдовательне, ясне и сжате мннія, изложеннаго этимъ великимъ человкомъ. Мистеръ Кверкъ былъ въ восторг. Онъ немедленно послалъ за гравированнымъ портретомъ Треселя, недавно поступившимъ въ продажу, заплатилъ за него пять шиллинговъ и веллъ обдлать его въ рамку съ тмъ, чтобъ посл повсить въ собственномъ своемъ кабинет, гд ужь вислъ очень-курьёзный силуэтъ мистера Мортмена. Въ необыкновенно-веселомъ расположеніи духа, уврялъ онъ мистера Геммона, который замтно былъ опечаленъ насчетъ пріятеля своего, Френкпледжа, что всякій долженъ быть въ свою очередь начинающимъ, и что даже самъ онъ, мистеръ Кверкъ, былъ въ свое время не боле какъ новичокъ.

Разъ толкомъ напавъ на слдъ, гг. Кверкъ и Геммонъ, скоро повели со всхъ сторонъ свои тайныя, по дятельныя разъисканія. Мало-по-малу они открыли, что Габріель Титльбетъ Титмаузъ проведя большую часть жизни башмачникомъ въ Вейтхевен, подъ-конецъ переселился въ Лондонъ, гд и померъ около 17… года. На этой точк они стояли долгое время, назло двумъ объявленіямъ въ газетахъ, на которыя они ршились очень-неохотно, боясь привлечъ вниманіе тхъ, чей интересъ былъ такъ прямо противоположенъ успху ихъ предпріятія. Однакожь и эта часть дла была улажена довольно-ловко, благодаря находчивости мистера Геммона, которому пришла въ голову счастливая идея не вызывать въ объявленіи законнаго наслдника, а написать просто: ближайшаго родственника, какъ это и было сдлано. Первое выраженіе могло обратить на себя неблагопріятное любопытство, чего наврядъ ли можно было ожидать отъ втораго. Наконецъ, ужь ‘по третьему спросу‘ вскрылся у нихъ подърукою мистеръ Титльбетъ Титмаузъ такимъ точно образомъ, какъ мы это видли. Родственныя отношенія его къ Габріелю Титльбету Титмаузу были неоспоримы, однимъ словомъ онъ былъ сынъ и законный наслдникъ этой умершей особы.

Читатель легко пойметъ досаду и отвращеніе Геммона, при вид наружности, манеръ и характера этого лица, въ несомннныхъ правахъ котораго онъ убдился еще при первомъ свиданіи, когда онъ вызвалъ его изъ магазина Тэг-Рэга. ‘Вотъ’ думалъ, онъ, ‘неоспоримый закрытый владтель этого прекраснаго имнія, находящагося теперь въ рукахъ человка, который (въ-сравненіи съ Титмаузомъ) также мало иметъ на него права, какъ и самъ Тэг-Регъ, или кто бы то ни было другой, вотъ тотъ, для кого домъ ихъ готовь былъ взвалить на свою шею такую тяжелую отвтственность, начавъ процесъ, въ которомъ ихъ, разумется, ожидало на всхъ пунктахъ самое жаркое и отчаянное сопротивленіе со стороны тхъ, кто имлъ въ рукахъ своихъ, какъ говорится, девять десятыхъ закона, то-есть владніе, и опираясь на него, какъ на каменную гору, обладалъ въ огромномъ размр всми средствами успшной обороны’. Разумется, гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ не вздумали предпринимать такого дла, неубдясь предварительно, что оно стоитъ труда, и въ этомъ они поступили не боле какъ благоразумно. Они замышляли сдлать себя, по собственной доброй вол, орудіями доставленія неизмримыхъ выгодъ человку, совершенно для нихъ постороннему, неимвшему въ карман ни пенни, для поддержанія процеса, необходимаго для отъисканія своихъ правъ. Неговоря ужь о кой-какихъ юридическихъ затрудненіяхъ, которые сосредоточивались передъ ними въ двухъ неловкихъ, и непріятныхъ словахъ: Ментенансъ и Шампарти {Maintenance и Champerty — термины англійскаго уголовнаго права. Объясненіе смотри дале на стр. 79. Прим. перев.}, и смотрли имъ прямо въ лицо каждый разъ, что они начинали обдумывать и пріискивать какое-нибудь прямое средство обезпечить себ справедливую награду за свой рискъ и за свои труды, неговоря ужь обо всемъ этомъ, ну, что если посл многихъ разорительныхъ издержекъ вдругъ оказалось бы, что высокіе авторитеты, одобрившіе ихъ предпріятіе, въ-отношеніи закона, основали свое утвердительное мнніе на сцпленіи такихъ фактовъ, которые какъ ни удовлетворительны казались на бумаг, на дл, однакожь, не могли быть поддержаны существеннымъ образомъ, при зоркомъ разбор и ршительномъ сопротивленіи противной стороны?.. Тогда все вмст, и время и труды и деньги, пропало бы даромъ и изъ-за кого еще?.. Изъ-за такого пошлаго, самоувреннаго фата, такого неблагодарнаго эгоиста, какъ Титмаузъ! Недаромъ, стало-быть, далъ мистеръ Геммонъ, какъ мы это видли, себ и партнёрамъ своимъ два дня сроку между первымъ свиданіемъ своимъ съ Титмаузомъ и формальнымъ знакомствомъ его съ фирмою на то, чтобъ обдумать ихъ положеніе и способы дйствія. Но образчикъ его свойствъ, обнаруженный при этомъ знакомств, такъ далеко превзошолъ горькій отчетъ мистера Геммона, приготовлявшаго ихъ къ этой встрч, и возбудилъ такое непреодолимое отвращеніе, что они едва не ршились бросить это дло совсмъ, лишь бы только развязаться ужь вмст и съ нимъ и съ Титмаузомъ. Но, съ другой стороны, тутъ были все-таки огромныя выгоды и по части ихъ дловыхъ занятій и чисто-денежнаго рода, отъ которыхъ отказаться такъ легко было бы безумствомъ со стороны всякой конторы. Все это, впрочемъ, была неравная борьба между чувствомъ и выгодою. Въ случа, еслибъ имъ удалось вырвать изъ рукъ настоящаго владльца это богатое имніе и вручить его тому, кто имлъ на него законное право, совершивъ такой подвигъ, единственно при помощи своего дловаго искусства, настойчивости и значительныхъ денежныхъ издержекъ (страшная перспектива, конечно, но у мистера Кверка было въ запас тысячъ до 30 фунтовъ стерлинговъ), то какая награда могла показаться слишкомъ-значительною за такія блестящія услуги? Неговоря ужь о слав, которую пріобрла бы ихъ контора, какъ по своей части, такъ и въ свт вообще, и несчитая всхъ существенныхъ и постоянныхъ выгодъ, въ случа, еслибъ имъ вврено было, что совершенно-естественно, общее управленіе собственностью со стороны новаго, неопытнаго и доврчиваго владльца… да, но вотъ тутъ-то и была запятая! Что за безвкусный и отвратительный образчикъ такого новаго владльца явился ихъ жадно-ожидающимъ, по скоро разочарованнымъ взорамъ!.. Хоть и тутъ, впрочемъ, отъ нихъ не ускользнули два или три утшительные признака нкоторой жадности въ характер и наклонности къ тяжбамъ, общавшихъ доставить современемъ пріятное и вмст выгодное занятіе для ихъ энергической дятельности. Положеніе въ жизни и интересы давно успли сдлать ихъ зоркими наблюдателями, но едва ли имъ случалось видть когда-нибудь, чтобъ низкія и отвратительныя свойства выходили наружу такъ рзко, именно въ ту самую минуту, когда, по всей вроятности, можно было ожидать проявленія лучшихъ чувствъ человческой природы, такихъ, напримръ, какъ восторженная благодарность или другое что-нибудь въ этомъ род. Въ разныя времена имъ доставалось имть дло съ довольно-забавными экземплярами человческой природы, но едва ли когда-нибудь съ такимъ противнымъ и несговорчивымъ, какъ Титльбетъ Титмаузъ. Какъ положиться на такой характеръ? Сквозь всю его грубость и слабость просвчивало какое-то низкое лукавство, котораго одного ужь было достаточно, чтобъ держать постоянно насторож ихъ высшую и опытную хитрость? Вс эти затрудненія были очень-непріятны, но, несмотря на то, партнёры не могли ршиться избгнуть ихъ, бросивъ дло совершенно. Дале представлялся вопросъ: какъ овладть Титмаузомъ? какъ заране основать свое вліяніе надъ нимъ, на твердой опор, такъ, чтобъ сдлать его кліентомъ перваго сорта? Его опасенія и выгоды были, разумется, т рычаги, за которые ихъ опытныя руки должны были взяться, чтобъ дйствовать успшно, и объ этомъ важномъ предмет много долгихъ и заботливыхъ совщаній имли между собою гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ. Первое великое дло состояло въ томъ: въ какой мр и когда должны они были познакомить его съ сущностью его ожиданій?

Геммонъ совтовалъ: по мр возможности, держать его въ неизвстности, покуда успхъ не будетъ у нихъ въ виду, а между-тмъ, такъ-какъ до этого могло быть еще довольно-далёко, шпорить его поперемнно то надеждами, то страхомъ, пріучать къ совершенной отъ нихъ зависимости и толковать безпрестанно объ огромныхъ пожертвованіяхъ и хлопотахъ, переносимыхъ ими для его пользы. Такимъ-образомъ, полагалъ онъ, можно было кое-что сдлать, можно было образовать изъ него орудіе, отчасти годное для ихъ намренія, и довести его до убжденія, что все должно непремнно пропасть, если дло выйдетъ у нихъ изъ рукъ. Кое-что въ этомъ род имлъ въ виду осторожный, дальновидный и хладнокровный Геммонъ. Мистеръ Кверкъ, виновникъ открытія, полагалъ иначе: сказать ему разомъ весь объемъ того, что они могли для него сдлать, а именно, превратить голоднаго и нищаго сидльца въ законнаго обладателя 10,000 фунтовъ годоваго дохода, съ большимъ запасомъ наличныхъ денегъ. Это должно было, по его мннію, ошеломить Титмауза сразу, привести его въ совершенную покорность и однимъ ударомъ сдлать изъ него все, что только они желали. Тогда онъ тутъ же повергнется ницъ, съ почтительною благодарностью, и будетъ, сверхъ-того, смотрть на нихъ какъ на трехъ боговъ, которые, по малйшему желанію своему, могутъ уничтожить его счастье. ‘Вотъ какъ мы должны сдлать!’ говорилъ мистеръ Кверкъ, а мистеръ Кверкъ былъ 40 лтъ занятъ практикою, привелъ дла конторы въ то цвтущее положеніе, въ которомъ они теперь находились, владлъ и теперь еще половиною общей суммы (дв трети изъ другой половины, принадлежали Геммону, а остальное Снапу), къ-тому же Геммонъ имлъ довольно-ясное предчувствіе, что фонды, необходимые для веденія войны, выйдутъ изъ туго-набитыхъ кармановъ старшаго партнёра. Такимъ-образомъ, посл долгаго спора, онъ формально отказался отъ своего плана въ пользу проекта мистера Кверка, неизмнивъ, впрочемъ, нимало прежняго своего мннія. Что касается до Снапа, то съ этимъ знаменитымъ членомъ фирмы два старшіе партнёра очень-мало совтовались о дл, которое покуда не дошло еще до той точки, на которой его могущественныя способности могли быть приведены въ дйствіе. Впрочемъ, онъ, разумется, слыхалъ многое изъ того, что затвалось, и зналъ, что скоро пойдетъ переписка Богъ-знаетъ какого множества копій съ ‘объявленіи о насильственномъ завладніи‘, съ ‘прошеніи на случайнаго завладтеля‘ {Вс эти судебные термины будутъ объяснены въ свое время, или самымъ текстомъ романа, или въ примчаніяхъ, прилагаемыхъ къ переводу.} и проч., въ той степени, по-крайней-мр, въ какой онъ былъ знакомъ съ подробностями этого страннаго и иррегулярнаго судопроизводства. Такимъ-образомъ ршено было наконецъ, что объявленіе Титмаузу, при первомъ посщеніи, предмета его блестящихъ ожиданій будетъ зависть отъ благоусмотрнія мистера Кверка. Читатель помнитъ, какой неожиданный оборотъ приняло дло при этомъ важномъ случа, и если разсчетъ Кверка оказался не такъ вренъ, какъ догадки дальновиднаго и осторожнаго Геммона, то все же нельзя не согласиться, что Геммонъ имлъ довольно причинъ удивляться проворной и ловкой распорядительности, съ которою Кверкъ поправилъ свою ошибку, при помощи Снапа. Дйствительно, что могло быть благоразумне пріема, сдланнаго имъ Титмаузу, когда тотъ приведенъ былъ назадъ ловкимъ Геммономъ. Дале, немене важный вопросъ представлялся: какъ обезпечить имъ себя съ такимъ человкомъ, какъ Титмаузъ, въ-отношеніи платы, на которую они считали себя въ прав претендовать, въ случа успха. Дйствительно ли они могли его принудить заплатить хоть даже ту сумму, какая окажется у нихъ въ итог по счету издержекъ? Ну а что если онъ вдругъ возмутится и вытребуетъ сбавку? мистеръ Кверкъ кряхтлъ отъ страха при одной мысли объ этомъ. Затмъ онъ имлъ въ виду кой-какое крупное вознагражденіе, не въ счетъ всего остальнаго, и что касалось до этого пункта, они боялись, что имъ ужь ршительно нельзя будетъ обезпечить себя ничмъ и прійдется просто положиться на честь и благодарность Титмауза, а между-тмъ — увы! какой образчикъ этихъ свойствъ онъ усплъ уже имъ обнаружить!.. Основывать на добромъ расположеніи такого человка, какъ онъ, надежду скораго разсчета въ нсколько тысячъ фунтовъ издержекъ, да кром того, ожидать отъ него добровольной уплаты пяти или, можетъ-быть даже десяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ награжденія, было, разумется, не очень-утшительно… но это еще не все. Кверкъ, а за нимъ и мистеръ Геммонъ, бросали не разъ боязливые взгляды на слдующіе два параграфа книги, извстной подъ именемъ Комментаріевъ Клакстона.

‘Ментененсъ (Maintenance) есть непрошенное вмшательство какого нибудь лица въ тяжбу, нисколько до него некасающуюся, когда лицо это поддерживаетъ или помогаетъ, той или другой партіи, деньгами или другимъ какимъ бы то ни было образомъ въ веденіи и защит продеса… Такія дйствія, суть нарушеніе общественной справедливости, поелику они поддерживаютъ споры и распри и обращаютъ цлебную силу закона въ орудіе угнетенія… Въ наказаніе, по обычному праву, опредляется пеня и тюремное заключеніе, а по статуту Генриха VIII — штрафъ въ 10 фунтовъ стерл.

‘Шампарти (Champerty, campi-partitio) — видъ Ментененсъ и наказывается такъ же точно. Оно состоитъ въ условіи съ истцомъ или отвтчикомъ: ‘Campum partiri’ то-есть раздлить земли, или другіе искомые предметы между-собою, если дло буллетъ выиграно, причемъ Шампарторъ (Champertor) принимаетъ ‘на себя обязанность вести искъ на собственный счетъ…

…’Эти язвы гражданскаго общества, постоянно стремящіяся къ возмущенію спокойствія своихъ сосдей и непрошеннымъ образомъ вмшивающіяся въ постороннія ссоры, рискуя, притомъ, даже и собственнымъ имуществомъ, были строго осуждаемы по римскому праву, которое наказывало ихъ конфискованіемъ третьей части имущества и вчнымъ безчестіемъ’.

Параграфы были дйствительно-интересные!

Много имли партнёры разговоровъ и консультацій съ гг. Мортменомъ и Френкпледжемъ насчетъ того вопроса: не было ли какого-нибудь средства обезопасить себя отъ неблагодарности Титмауза и вмст отъ отвтственности передъ закономъ. Лысая голова мистера Кверка краснла до самой маковки каждый разъ, какъ онъ думалъ о томъ, что его счетъ можетъ быть убавленъ или онъ самъ посаженъ въ тюрьму (въ его преклонныя лта!), съ печальнымъ правомъ раздумывать на досуг о проступкахъ, за которые онъ туда попалъ, да еще съ обязанностью уплатить нкоторую пеню, о чемъ упомянуто выше. Что касается до Геммона, то онъ зналъ, что должно быть какое-нибудь средство достигнуть этой цли такъ или иначе, пріятель его, Френкпледжъ, находилъ тутъ несравненно-меньше затрудненій, чмъ Мортменъ, котораго Геммонъ считалъ робкимъ и устарлымъ практикомъ. ‘Суды (говорилъ мистеръ Фрепкпледжъ) ныньче сильно возстаютъ противъ теоріи Ментененсъ, какъ основанной на положеніи длъ, давно измнившемся: cessante ratione, cessat et ipsa leer, было любимымъ его правиломъ. Отъ всякаго зла должно быть противоядіе (говорилъ онъ), а разв не было зла въ положеніи человка, несправедливо-лишеннаго своей собственности? И какъ же можетъ быть оно полечиваемо, если старый законъ: ментененсъ будетъ стоять какъ пугало, загораживая дорогу человколюбивымъ и великодушнымъ юристамъ. Неуже-ли нельзя было позволить никому принять сторону угнетеннаго, въ надежд на полное вознагражденіе? На это, пожалуй, скажутъ, что бдный истецъ можетъ вести искъ in forma pauреns (то-есть по форм, дозволенной неимущимъ), но, въ такомъ случа, вдь онъ долженъ присягнуть, что у него нтъ за душой пяти фунтовъ стерлинговъ, а между-тмъ, мало ли найдется людей, которые, по совсти, не могутъ дать такой клятвы, но притомъ все-таки не въ-состояніи вести процесса, требующаго нсколькихъ тысячъ. Кром того, удивительная перспектива для такого исца (in formci pauperis), въ случа, если онъ проиграетъ тяжбу, быть принуждену выбирать любое изъ двухъ: или заплатить издержки, или быть выдрану плетьми’. {Блакстони, томъ III, стр. 400, гд, впрочемъ, прибавлено, что этотъ обычай вышелъ изъ употребленія.} Такъ разсуждалъ самъ съ собою этотъ хитрый человкъ, мистеръ Френкпледжъ, и наконецъ убдился, что онъ пріискалъ орудіе, которое должно вполн соотвтствовать цли. Если я не ошибаюсь, это было обязательство, отъ имени Титмауза, съ общаніемъ уплаты гг. Кверку, Геммону и Снапу 10,000 ф. стер., черезъ два мсяца спустя посл того, какъ онъ будетъ введенъ во владніе всми доходами и выгодами означеннаго имнія. Условіе этого обязательства было, какъ полагалъ его изобртатель, придумано мастерски, и проектъ его лежалъ передъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, въ середу утромъ (то-есть на другой день посл посщенія Титмауза) и заслужилъ наконецъ одобреніе даже самого мистера Кверка, какъ вдругъ — бацъ! летитъ отъ Френкпледжа записка… Записка эта была съ увдомленіемъ, что едва усплъ онъ написать черновой проектъ обязательства, какъ ужь имлъ случай слегка измнить свое первоначальное мнніе, наткнувшись невзначай на одно недавно-ршенное дло, гд одинъ документъ, совершенно-похожій на тотъ, который онъ приготовилъ для своихъ кліентовъ, найденъ былъ вовсе недйствительнымъ, какъ по простому закону, такъ и по эквити {Equity — этимъ именемъ называется въ англійскомъ прав тотъ высшій принципъ справедливости, во имя котораго дозволяется иногда отступленіе отъ буквальнаго смысла закона въ случа, если онъ слишкомъ жостокъ или неудобопримнимъ. Equity иметъ свои особые суды, главный изъ которыхъ находится въ вдомств лорда-канцлера. Прим. перев.} или великодушному его истолкованію. Записка мистера Френкпледжа, впрочемъ, написана была такъ искусно и такъ успшно скрывала его отступленіе въ туман протоворчащихъ авторитетовъ, что кліенты проклинали законъ, а не ихъ прожектёра, и сверхъ-того, благоразумно умалчивая титулъ недавно-ршеннаго дла, онъ покуда не далъ имъ замтить, что дло это предшествовало восьми или десяти примрамъ, которые онъ (неутомимый человкъ!) пріискалъ для нихъ въ цвтник законовднія и выписалъ въ рядъ на обертк проекта. Немножко озадачены были гг. Кверкъ и Геммонъ, да и не мудрено, этимъ новымъ взглядомъ на результатъ авторитетовъ. ‘Мортменъ всегда правъ!’ замтилъ Кверкъ, смотря пристально на Геммона, который отвчалъ только то, что когда-нибудь Френкпледжъ будетъ такъ же старъ, какъ и Мортменъ теперь, а къ тому времени — думалъ онъ — я знаю также гд и ты будешь, любезный пріятель, если только правду говоритъ одна извстная книга’. Въ такомъ-то пріятномъ расположеніи духа находились партнёры въ ту пору, когда передъ ними явилась нахальная фигура Хекебека, какъ это прежде было описано. Комментаріи этой особы на отвратительный текстъ Титмауза произвели на нихъ дйствіе, которое не трудно отгадать. Около этого-то именно времени, когда умы ихъ были подъ вліяніемъ такихъ двухъ охладительныхъ причинъ, то-есть дерзости Хекебека и сомннія Френкпледжа, написана была записка Геммона къ Титмаузу (по обстоятельствамъ, конечно, еще очень-снисходительная), та самая, которая повергла его въ такія мученія. Въ то же время, Кверкъ призвавъ Снапа къ себ въ комнату, просилъ его распорядиться, чтобъ Титмаузу впередъ отказывали, если онъ явится еще въ комнату, о чемъ Снапъ тотчасъ же и отдалъ приказаніе въ комнат клерковъ такимъ тономъ, который могъ служить настоящимъ образчикомъ повелительнаго наклоненія.

День или два спустя, мистеръ Кверкъ (который впивался какъ клещъ во все, что ему ни попадалось), сидя у себя дома, за обдомъ, раздумывалъ надъ тою страницею принесенныхъ имъ съ собою блакстоновыхъ комментарій, гд находились приведенные нами параграфы (давно выученные наизусть и Кверкомъ и Геммономъ). Вдругъ ему показалось, что онъ нашелъ довольно-замчательный крючокъ, о которомъ чмъ доле онъ размышлялъ, тмъ боле приходилъ въ изумленіе отъ него, такъ-что ршился даже на слдующее утро зайдти къ мистеру Мортману. Искра свта, озарившая его мозгъ, выбита была его жосткою головою изъ слдующей сентенціи текста: ‘Можно, однакожь, не подвергая себя отвтственности законовъ, поддерживать искъ своего близкаго родственника, слуги или сосда, изъ милосердія или состраданія, въ противномъ же случа, законъ полагаетъ въ наказаніе’ и проч. и проч.

Кверку показалось, что слова, которыя мы подчеркнули, могли быть какъ-нельзя-лучше примнены къ случаю бднаго Титльбета Титмауза. Онъ началъ смотрть на дло съ этой точки зрнія и такъ ею увлекся, что ему показалось будто онъ и въ-самомъ-дл чувствуетъ что-то въ род милосердія или состраданія къ бдному Титльбету, лишенному своихъ правъ, угнетаемому грубымъ магазинщикомъ въ Оксфордской Улиц и ужь врно часто терпящему голодъ. ‘Большое счастіе, если кто изъ насъ иметъ средства и охоту помогать своимъ бднымъ сосдямъ’ думалъ Кверкъ, потихоньку допивая второй стаканъ вина, возвеселяющаго сердце человческое и также, вроятно, смягчающаго это сердце, потому-что, чмъ-боле онъ пилъ, тмъ боле-и-боле душа его располагалась къ жалости и тмъ чувствительне длался онъ къ разнымъ сострадательнымъ побужденіямъ. Такъ-что, когда Кверкъ докончилъ свой графинъ, главный партнеръ извстной формы былъ чуть-чуть не въ въ слезахъ. Эти добродтельныя чувства вели за собой свою собственную награду. Отъ времени до времени они какъ-будто вызывали слабый, радужный образъ обязательства на уплату 10,000 ф. стерлинговъ!

Въ тому времени, когда старый Кверкъ пришелъ въ свою контору, на слдующее утро, жаръ его, правда, остылъ, но если въ сердц его оставалось еще хоть что-нибудь отъ задумчивой нжности прошедшаго вечера, то слдующее патетическое письмо Титмауза могло сдлать на него очень-глубокое впечатлніе и утвердить въ благосклонной и безкорыстной душ стараго стряпчаго мысль, что Титмаузъ былъ дйствительно его бдный сосдь. Вотъ подстрочная копія съ этого замчательнаго письма. Оно было написано Титмаузомъ чисто изъ собственной головы, и собственными руками отдалъ онъ его въ контору, довольно-поздно, прошедшею ночью.

‘Господамъ Кверку, Геммону и Снапу’

‘Джентльмены,— Ваше Много Уважаемое Письмо, лежитъ теперь переломною настол и долженъ Признаться надлало мн Большаго Безпокойства поелику Думалъ что Все между нами Улажено тоесть вс Непріятности прошедшаго Четверга-вечера, которыя я всепокорнйше признаюсь произошли единственно Помоей Собственной Ошибк А Нисколько Неотъ Вашей поелику Вы обошлись сомною, Долженъ признаться, Самымъ Почтительнымъ и Превосходнымъ образомъ, какимъ только можно придумать такъ что Я откровенно Скажу что мн нислучалось никогда прежде вофсю свою Жизнь находиться въ Компаніи Такихъ Высокихъ и Знаменитыхъ Джентльменовъ, вчемъ готовъ Присягнуть по совсти. Джентльмены, будьте снисходительны и примите всоображеніе Грогъ, (который кажется былъ Слишкомъ Крпокъ) а также мое крайнее беспокойстно въ Которомъ я Находился передъ Этимъ, что очевидно для Всхъ Насъ эту пору Присутствовавшихъ Особъ и очень естественно что Случилось Поелику я ни минуты не имлъ Спокойствія Души стхъ поръ какъ посл такова Дерскова поведенія, что конечно справедливо оттого не могу Отречься передъ Такими Джентльменами какъ Вы которые длаете мн такое Счастіе и Милость что съ моей стороны былбы Страшный грхъ и стыдъ (къ коимъ я Надюсь никогда не буду Причастенъ) быть (что я не есьмъ) и никогда небуду нечувствительнымъ къ Тому, Джентльмены пріймите все сіе въ Благосклонное Вниманіе по той причин что прошу всепокорнйше Прощенія что я теперь и Длаю свеличайшимъ Смущеніемъ въ Душ, какое мн Когда либо случалось испытывать, все это только по причин Крпкаго Напитка выпитаго мною что я такъ Расходился что всегда (смю Уврить этомъ Вашъ Почтеннйшій Домъ) со мною бывало обыкновенно когда мн случалось подпить хоть немношко стхъ самыхъ норъ какъ у меня была Корь когда мн было 3 года что очень хорошо помню и полагаю что Вамъ Извстно помнится мн читалъ гд то въ книг что люди Подпивши всегда говорятъ Прямо Навыворотъ противъ ихъ Настоящихъ Мыслей, (что я Увренъ никогда еще небыло такъ справедливе чмъ въ моемъ случа) и получу ли я Деньги или Другое что получу, длайте все что Угодно что все совершенно дозволяю если прикажете и Ниочсмъ Спрашивать небуду, немогу не упомянуть Между прочимъ что Никогда неоткажусь вашему Почтеннйшему Дому отсчитать фунтовъ 200 если Получу Имніе вчемъ имю Крайнюю Нужду.— М-ръ Геммонъ (самый Наипрямйшій Джентльменъ какого только когда либо во Всю свою Жизнь случалось мн встртить) разскажетъ вамъ какъ когда онъ меня остановилъ что я Былъ Совершенно Срзавшись эту пору что онъ пошелъ Замной вслдъ такъ Любезно и сказалъ ему Тогда же какъ я люблю вашъ Почтеннйшій Домъ и что готовъ сдлать все отъ меня зависящее къ Вашимъ Услугамъ и сами увидите если не правда,— Взбсился жестоко на этого нахала (Онъ простой Сидлецъ въ одномъ Магазин въ Тотнемъ-Корт-Родъ) Хекебека (сіе и есть истинное его имя) за его Дерзость и Задалъ ему такова что Вамъ ужъ врно никогда и видать не случалось, и какъ онъ наколнахъ просилъ слезно прощенія у вашего Почтеннйшаго Дома не говоря уже про меня поелику нихотлъ ему дозволить сего, потому что я говорю Не Прощу Ему потому что онъ не меня обидлъ а Васъ, при чемъ дивлюсь его Безстыдству какъ смлъ Притти къ Джентльменамъ такимъ какъ вы, когда получу Имніе то до гроба не перестану быть Благодаренъ Вамъ а Покуда не поврите вкакомъ Волненіи душа моя находится Часто Думаю О Смерти которая есть конецъ Всему кому всемъ Случа Перейдетъ Имніе ибо самъ не имю ни Брата ни Сестры. А Потому очень сомнваюсь чтобы Т врукахъ Которыхъ оно попадетъ Совершенно Увренъ Небудутъ къ Вамъ Такъ Хорошо расположены какъ я Джентльмены (въ чемъ будьте уврены). Вотъ Все чмъ я покуда Осмлюсь утруждать васъ На Счетъ моихъ Несчастныхъ Обстоятельствъ Смю только прибавить Что со мною теперь обращаются самымъ наиневыносимйшимъ образомъ преподло. Въ Магазин совершенно Тиранятъ А. М-ръ Тэгъ-Рэгъ Тотъ Всхъ Ихъ Вооружилъ Противъ меня и Никогда Неотыщу себ Другаго Мста за неимніемъ Хорошева Аттестата, который Онъ грозится дать мн Дурной Неговоря уже о Пакостяхъ которыми Кормятъ Съ Понедльника вечера, Вчемъ я Увренъ Самъ Бсъ врно наущаетъ этого Джентльменя (М-ра Тэг-Рэга, который самъ былъ прежде сидльцомъ въ Хольборн а Разъ-богатлъ женясь на вдов очень Странно ибо совсмъ Некрасивъ).

‘Остаюсь Вашъ

‘Нижайше Преданный и готовый къ услугамъ до Гроба (еще разъ Покорнйше Испрашивая прощенія на счетъ дурнаго Поведенія въ чемъ провинился будучи Навесел Особенно же На Пустой Желудокъ поелику нибралъ вротъ Ничего весь тотъ День а кром такой Гадости до которой Немогъ Дотронуться).

‘Вашъ съ глубочайшимъ почтеніемъ
Титльбетъ Титмаузъ.

‘P. S. Если Угодно Приведу Того молодова Человка со Слезами Наглазахъ Просить Снова у Васъ прощенія и готовъ Торжественно Присягнуть если Потребуется Что все Это онъ Нагрубилъ По собственному Усмотрнію И что Задалъ ему Зато какъ Вышесказано, Причемъ всенижайше Надюсь что Осчастливите Ещеразъ Письмецомъ (хоть одну Строчку) Чтобы Успокоить меня что больше Несердитесь. T. Т.

14 Іюля 18**.

Это трогательное посланіе, можетъ-быть, заставило бы прослезиться мистера Кверка, если бы онъ былъ склоненъ къ изліяніямъ подобнаго рода, но его видли въ слезахъ всего одинъ только разъ, а именно, когда его маленькій счетъ издержекъ (простиравшійся неболе какъ на 196 фунт. 15 стерл. 4 шил.) по какому-то иску о вексел въ 20 ф. ст. убавленъ былъ на пять шестыхъ цлой суммы. Онъ повертлъ письмо у себя въирукахъ минутъ пять въ задумчивомъ расположеніи духа, и потомъ понесъ его къ мистеру Геммону. Этотъ джентльменъ взялъ письмо съ любопытствомъ и началъ читать его, помирая со смху на каждой строк. ‘Ха, ха ха!’ хохоталъ онъ, окончивъ его:— ‘большой шутъ этотъ мистеръ Титмаузъ, ей-Богу!’

— Вамъ это кажется очень-забавно? перебилъ мистеръ Кверкъ, стоя возл него и шаря рукою въ карман.

— Какое пресмыкающееся, презрнное маленькое животное! Ха, ха, ха!

— Ну, это еще Богъ-знаетъ, возразилъ Кверкъ сомнительно.— Я смотрю на это съ другой точки зрнія.

— Боже мой! восклицалъ Геммонъ, опрокидываясь на спинку креселъ и продолжая хохотать отъ души.

— Да что вы никакъ не можете перестать смяться? произнесъ Кверкъ довольно-колкимъ тономъ. А я вамъ долженъ признаться, что я не вижу ничего особенно-смшнаго въ этомъ письм. Оно написано самымъ почтительнымъ тономъ и обнаруживаетъ хорошее расположеніе къ нашему дому.

— О, да! Взгляните-ка, что онъ обо мн говоритъ, перебилъ Геммонъ съ какою-то особенною улыбкою.

— Но вдь онъ и обо мн также говоритъ, и обо всхъ насъ…

— О, конечно! Онъ готовъ унижаться передъ нами сколько угодно, покуда самъ не успетъ ссть намъ на шею.

— Но признайтесь, мистеръ Геммонъ, вдь изъ этого ужь видно, что мы успли его отчасти повернуть по-своему?

— Поврьте, онъ ни боле, ни мене, какъ маленькая пресмыкающаяся гадина, и останется такимъ, какъ былъ, до самаго конца тяжбы, а тамъ, когда мы все это кончимъ… Право, мистеръ Кверкъ, можно выйдти изъ себя при мысли, что такому созданію достанется въ руки такое богатство!

— Можетъ-быть, мистеръ Геммонъ, но мн кажется, что съ нашей стороны могутъ быть чувства боле-возвышенныя! возвратить права угнетенному…

Онъ не могъ продолжать дале.

— Гмъ, произнесъ Геммонъ.

Партнёры поглядли другъ на друга и невольно улыбнулись. Намёкъ, или попытка сдлать намёкъ на безкорыстіе! да еще въ кверковы годы!

— Но согласитесь, по-крайней-мр, что онъ теперь хорошо подготовленъ къ выправк, не правда ли? воскликнулъ Кверкъ: — въ немъ все-таки оказывается что-нибудь, на что мы можемъ дйствовать постепенно.

— Да не изъ моей ли это книги страница, мистеръ Кверкъ? Не то ли же я говорилъ?

— Да, ну такъ что же? довольно-горячо перебилъ Кверкъ. Я пріискалъ зацпку, которая, надюсь, дастъ намъ возможность согласить это дло съ закономъ и укрпить все, какъ слдуетъ. Я сейчасъ иду переговорить объ этомъ къ Мортмену.

— Мн гоже пришла въ голову одна идея въ этомъ род, мистеръ Кверкъ, сказалъ Геммонъ: я сдлалъ выписку изъ Комментарій Кока на Литтльтона {Литтльтонъ былъ судья въ царствованіе Эдуарда IV и писалъ о прав. Творенія его и до-сихъ-поръ еще въ ходу между юристами Англіи. Комментаріи на него писалъ Сэръ Эдуардъ Кокъ, главный судья въ царствованіе Якова I и тоже знаменитый юристъ. Такимъ-образомъ составилась книга, извстная подъ именемъ Комментаріевъ Кока на Литтльтона. Прим. перев.} и не могу понять какъ оба наши нотаріуса опустили это изъ виду? Но мистеръ Френкпледжъ обдаетъ сегодня у меня и мы потолкуемъ съ нимъ объ этомъ предмет. Кстати мистеръ Кверкъ, надюсь, что мы съ нимъ не будемъ имть боле дла, покуда не пріищемъ какого-нибудь винта, довольно-надежнаго

— Конечно, конечно мистеръ Геммонъ. Но дло въ томъ, что вдь онъ все-таки законный наслдникъ, стало-быть, если онъ не получитъ, то и никто не можетъ получить, а если ему ничего, то вдь и намъ ничего — а? Какъ вы думаете?

— Очень, очень-дльное замчаніе, мистеръ Кверкъ! отвчалъ Геммонъ торжественно и, довольные другъ другомъ, они разстались. Если Кверка можно сравнить съ старою пилою, то Геммонъ, въ свою очередь, былъ совершенное масло, а потому они другъ съ другомъ ладили довольно-хорошо. Встртясь въ контор на другой день утромъ, за ежедневнымъ дломъ, они ужь боле ни слова не говорили о вчерашнихъ находкахъ своихъ, изъ чего можно заключить, что каждый изъ нихъ убжденъ былъ своимъ нотаріусомъ, что придуманное имъ средство не годится ни къ чорту.

— Не мшало бы намъ, однакожь, сказалъ мистеръ Геммонъ Кверку, разставаясь съ нимъ наканун вечеромъ, посл описаннаго нами разговора:— увдомить Титмауза, что мы получили его письмо. Вреда изъ этого не выйдетъ никакого — неправда ли? а учтивость не дорого стоитъ!

— Я только-что объ этомъ думалъ, отвчалъ Кверкъ, что онъ обыкновенно длалъ, получая отъ Геммона какой-нибудь намёкъ. Итакъ, въ тотъ же вечеръ отправлена была къ Титмаузу, по почт, франкированная записка слдующаго содержанія:

‘Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ имютъ честь увдомить, что они получили любезное письмо мистера Титмауза, писанное имъ вчера вечеромъ, и убдительно просятъ его не безпокоиться доле о маленькомъ случа, происшедшемъ у нихъ въ контор во вторникъ вечеромъ. Они приняли во вниманіе разныя обстоятельства и, несмотря на все, испытанное ими въ то время огорченье, могутъ уврить его, что теперь все забыто. Они просятъ мистера Титмауза быть увреннымъ, что они слдятъ неупустительно за его интересами и длаютъ въ этомъ отношеніи все, что только могутъ, невзирая на множество серьёзныхъ препятствій и затрудненій. Если имъ удастся современемъ преодолть ихъ хоть въ нкоторой степени, то онъ можетъ быть увренъ, что они немедленно его о томъ увдомятъ, а до-тхъ-поръ они надются, что мистеръ Титмаузъ не будетъ себя безпокоить ни письмами, ни посщеніями.’

‘Сэффронъ-Хилль, 15 іюля 18**.’

‘P. S. Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ очень сожалютъ, что неудовольствія возникли (Геммонъ едва могъ писать отъ смха) между мистеромъ Титмаузомъ и пріятелемъ его, мистеромъ Хекльбеклемъ, который, какъ они могутъ засвидтельствовать, изъявилъ очень-жаркое сочувствіе къ интересамъ мистера Титмауза, и велъ себя очень-прилично во время того посщенія, которымъ онъ ихъ удостоилъ. Они въ то время заняты были чрезвычайно-важными длами, и это можетъ достаточно объяснить все, что въ ихъ обхожденіи съ этимъ джентльменомъ могло съ перваго взгляда показаться немного-жосткимъ. Ммстеръ Титмаузъ, вроятно, не откажется передать это мистеру Хекербегу.’

Они имли довольно-ясный поводъ сдлать такой учтивый намёкъ на Хекебека. Геммонъ считалъ очень-возможнымъ, что этотъ джентльменъ попадетъ въ довренность къ Титмаузу и, можетъ-быть, впослдствіи будетъ имть надъ нимъ сильное вліяніе, которое гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ считали неизлишнимъ склонить заблаговременно на свою сторону.

Едва усплъ Титмаузъ прочесть, непереводя духа, этотъ успокоительный документъ, адресованный прямо къ нему на квартиру и полученный имъ тотчасъ по возвращеніи домой изъ магазина Тэг-Рэга, около 10-ти часовъ, какъ онъ тутъ же бросился со всхъ ногъ къ Хекебеку. Читая въ свою очередь письмо, этотъ джетльменъ теперь повидимому ужь формально признанный гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ въ качеств повреннаго Титмауза, покачивалъ головой съ зловщимъ видомъ, восклицая: ‘Басни! басни!’ и горькая усмшка выражалась на непріятныхъ чертахъ лица его, пока не дошелъ онъ до приписки въ конц, которая вдругъ произвела въ его чувствахъ быструю перемну. Прочитавъ ее, онъ объявилъ съ торжественною клятвой, что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ были истинные джентльмены и что на нихъ можно положиться смло, что они поведутъ дло какъ слдуетъ. Такое увреніе сильно обрадовало Титмауза, которому, при всей своей глубокой проницательности, ни разу и въ голову не пришло отнести измненный тонъ Хекебека къ настоящей его причин, т. с. къ вжливому смыслу приписки, а такъ-какъ Титмаузъ ни разу о томъ не намекнулъ, то и самъ Хекебекъ не счелъ за нужное этого длать, хотя, разумется, такое противорчіе и несовсмъ-свободно сошло у него съ языка. Такъ успшно, въ самомъ дл, подйствовала эта ловкая приписка на ту сторону, въ которую она была нацлена, что Хекебекъ началъ самымъ усерднымъ образомъ расхваливать гг. Кверка, Геммона и Снапа, и усплъ сдлать то, что Титмаузъ, возвращаясь вечеромъ къ себ, былъ несравненно-счастливе и веселе, чмъ прежде, когда онъ вышелъ изъ дому. Ложась, однакожь, въ постель и перечитавъ еще разъ письмо, онъ началъ снова чувствовать припадки прежняго отчаянія и ршилъ, что Хекебекъ самъ не понималъ о чемъ онъ толкуетъ. Къ-тому же онъ припомнилъ одинъ неумышленный, какъ онъ думалъ, намёкъ, сдланный его пріятелемъ на обиду, нанесенную ему въ середу вечеромъ (за которую, между-прочимъ, Хекебекъ ршился заставить его дорого поплатиться современемъ). Онъ и самъ не зналъ отчего, но этотъ намёкъ какъ-то особенно ему не нравился, а между-тмъ, кого онъ имлъ на свт, кром Хекебека? Только въ присутствіи его одного могъ онъ свободно высказать все, что у него лежало на сердц. И дйствительно, Хекебекъ умлъ какъ-то особенно-искусно поддерживать Титмауза въ хорошемъ расположеніи духа, несмотря ни на какія причины къ унынію, такъ-что тотъ съ нетерпніемъ ожидалъ воскресенья, общавшаго привести съ собой день отдыха и сочувствія, въ которыхъ онъ нешутя имлъ нужду посл такой бурной и несчастной недли, разрушившей вс его надежды и, въ добавокъ, подвергшей его такому жестокому обращенію въ магазин Тэг-Рэга и К®.

Мистеръ Тэг-Рэгъ началъ, однакожь, наконецъ немного смягчать свои дятельные нападки на Титмауза, единственно потому, что ему слишкомъ-хлопотно было поддерживать ихъ попрежнему. Блдность и убитый видъ Титмауза относилъ онъ вполн и единственно къ вліянію дисциплины, которой онъ былъ подвергнутъ въ магазин, и радовался, замчая, что вс другіе сидльцы, особенно въ его присутствіи, казалось, раздляли ненависть его къ Титмаузу. Но что жь озлобило Тэг-Рэга такъ сильно противъ Тотмауза? Просто то, что случилось въ понедльникъ. Достоинство и власть его дерзко попраны были простымъ сидльцомъ, который потомъ еще отказался изъявить ему хоть малйшую покорность, или предложить хоть какія-нибудь извиненія. Такое поведеніе, думалъ онъ, подрзывало подъ самый корень субординацію, введенную въ его магазин. Къ-тому же, ничто на свт, можетъ-быть, не въ-состояніи такъ сильно разбсить человка, каковъ Тэг-Рэгъ, какъ спокойное, постоянное и открытое неуваженіе сидльца, котораго онъ усиливается презирать, а между-тмъ не боле, какъ ненавидитъ, и самъ притомъ же все это чувствуетъ. Тэг-Рэгъ отъ времени до времени поглядывалъ на Титмауза, стоящаго за прилавками, такими глазами, какъ-будто онъ хотлъ его състь. Титмаузъ пытался раза два, вгіродолженіе недли, пріискать себ какое-нибудь другое мсто, но безуспшно. Онъ не могъ ожидать никакого аттестата отъ Тэг-Рэга, и когда наступитъ 10-е августа, что онъ тогда будетъ длать? Мысли подобнаго рода часто проходили въ душ его впродолженіе воскресенья, проведеннаго вмст съ Хекебекомъ въ безпрестанныхъ разговорахъ объ одномъ, всепоглощающемъ происшествіи послдней недли. Титмаузъ, бдный, маленькій фатъ, одлся въ этотъ день точно съ такимъ же тщаніемъ, какъ и всегда, но, оправляя свой туалетъ передъ зеркаломъ, онъ съ трудомъ удерживалъ тяжелые вздохи, вырывавшіеся у него безпрестанно, и итогъ размышленій его въ эту минуту могъ быть выраженъ въ жалкомъ смысл изреченія Бднаго Ричарда: ‘какъ трудно заставить пустой мшокъ стоять прямо!’

Солнце свтило такъ же ярко и прекрасно, какъ и въ прошедшее воскресенье, но огорченному взору Титмауза все казалось въ какомъ-то траурномъ цвт. Довольно-поздно, посл обда, отправились они съ Хекебекомъ въ паркъ и гуляли тамъ взадъ и впередъ, но походка Титмауза не имла ужь прежней своей эластической гибкости. Онъ чувствовалъ какую-то пустоту и упадокъ духа, всякій встрчный, казалось, зналъ, что за жалкій онъ былъ претендентъ, и они вышли изъ магическаго круга гораздо-ране обыкновеннаго времени. Усталость отъ долгой ходьбы, наскоро съденная, несытная и плохая закуска, незаслуживавшая имени обда, и непріятныя мысли — все это заставляло ихъ брести по улицамъ съ унылымъ видомъ. И вотъ они подошли къ отворенными дверямъ маленькаго, процвтающаго заведенія, въ вид сигарной лавочки, гд нарядно-одтая молодая жидовка сидла за прилавкомъ въ ослпительныхъ лучахъ газоваго свта, съ тоненькой, засаленной бархатной ленточкой чернаго цвта, повязанной на лбу, и съ длинными кудрями, распущенными по плечамъ, и болтала разный вздоръ съ двумя или тремя такими же франтами, какъ Хекебекъ и Титмаузъ. Наши пріятели вошли, купили себ по сигар и, помнявшись съ жидовкою нжными взглядами, отправились дале. Докуривъ сигары до конца, они разстались и спшили къ себ по домамъ. Титмаузъ, по приход на квартиру, впалъ въ сильное уныніе. Онъ чувствовалъ внутри какое-то грозное убжденіе, что теперь ему оставалось только сидть да посвистывать, напрасно дожидаясь своихъ 10,000 ф кодоваго дохода. Эти и другія тому подобныя мысли доводили его почти до отчаянія. И дйствительно, еслибъ онъ думалъ, что ему надобно будетъ прожить еще такую недлю, какъ прошедшая, то очень можетъ быть, что еще раньше слдующаго воскресенья мистеръ Титмаузъ сдлался бы предметомъ маленькаго занятія для этого стариннаго и мрачнаго чиновника, Коронера {Коронеръ — чиновникъ, имющій обязанность свидтельствовать трупы людей, умершихъ скоропостижною или насильственною смертью.} съ своимъ Жюри!

А впрочемъ, нтъ! По зрлому соображенію, наврядъ это могло случиться. Я не думаю, чтобъ онъ такъ легко могъ на это ршиться. Онъ слишкомъ хорошо зналъ, что, поступивъ такимъ образомъ, вопервыхъ, причиняешь невознаградимый вредъ обществу, лишивъ его такого неоцненнаго члена, вовторыхъ, нанесешь ужасное оскорбленіе своему драгоцнному тлу (при жизни бывшему для него всегда предметомъ самаго нжнйшаго попеченія), упрятавъ его въ могилу на перепуть, гд оно будетъ зарыто въ ночную пору, проколотое насквозь коломъ {Обычай хоронить такимъ образомъ остатки самоубійцы, быль запрещенъ актомъ Парламента, 8 іюля 1823 года. Прим. перев.}, кром того, подвергнешь опасности свою репутацію, и наконецъ, потеряешь окончательно всякую возможность воспользоваться десятью тысячами годоваго дохода, на этой земл по-крайней-мр. Признаюсь, я былъ немножко озадаченъ (что можетъ-быть испыталъ и читатель) однимъ мстомъ въ послднемъ письм Титмауза къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, содержавшимъ въ себ довольно-печальный смыслъ, а именно тамъ, гд онъ говоритъ: ‘въ какомъ волненіи душа моя находится! часто думаю о смерти, которая есть конецъ всему’, но, по тщательномъ изслдованіи текста, я готовъ допустить, что все это была только уловка со стороны Титмауза, съ цлью или напугать, или растрогать чувства, или возбудить надежды трехъ властителей его судьбы, на имя которыхъ письмо было адресовано. ‘Мистеръ Геммонъ, думалъ онъ, посл этого, можетъ-быть, еще боле будетъ расположенъ къ состраданію, а на мистера Кверка, вроятно, подйствуютъ или страхъ, чтобъ упомянутый печальный случай не лишилъ ихъ человка, отъ котораго они могли ожидать щедрой награды за свои старанія, или надежда на неизмримыя выгоды, въ случа, если имъ удастся отвратить такое происшествіе’. Мн случалось разспрашивать Титмауза объ этомъ предмет, но онъ только подмигивалъ глазкомъ, отвчая, что ‘знаетъ не хуже другихъ, что онъ длаетъ’. Безъ-сомннія эти джентльмены разбирали подробно и тщательно, взвшивали каждое выраженіе его письма, какъ ни смшно оно было и какъ ни презрнно, боюсь, должно оно было показаться читателю, а между-тмъ пришло ли имъ въ голову хоть разъ сравнить съ нимъ характеръ и цль ихъ собственнаго отвта? Мене ли было въ этомъ послднемъ документ лукавства и фальши, хотя слогъ его былъ и повыше? Они, конечно, умли прикрыть свои эгоистическіе и хитро-разсчитанные планы, между-тмъ, какъ бдный Титмаузъ обнаружилъ имъ сразу всю свою мелочность и все лицемріе, потому-что не усплъ научиться маскировать ихъ съ успхомъ. А все-таки и онъ и они бились изъ-за того же самаго, да только бойцы-то были неравные. Об стороны одинаково старались поймать и провести другъ друга, и если гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ презирали человка, которому они оказывали такую заботливую вжливость, то Титмаузъ, въ свою очередь, ненавидлъ и боялся тхъ, добраго расположенія которыхъ принуждали его искать на-время собственныя выгоды. Было ли между ними, въ-самомъ дл, разницы хоть на булавочную головку, кром того, разв, что Титмаузъ до нкоторой степени еще могъ быть извиненъ необходимостью?

Но между-тмъ обстоятельства его становились часъ-отъ-часу хуже. Онъ страдалъ попрежнему цлый день въ магазин Тэг-Рэга, терпя насмшки и оскорбленія своихъ любезныхъ товарищей и вынося грубыя притсненія хозяина. Въ этой пытк духъ его (каковъ бы онъ ни былъ) упалъ почти совершенно. Напрасно хватался онъ за всякій встрчавшійся случай, чтобъ отъискать себ новое мсто: успха не было ршительно никакого. Вс, къ кому онъ ни обращался, отвчали, что имъ необходимо-нуженъ очень-хорошій аттестатъ, безъ чего они не могутъ принять новое лицо къ себ въ заведеніе. Занятія его вечеромъ, по уход изъ магазина, были двоякаго рода: онъ или заходилъ къ Хекебеку (участіе котораго, однакожь, сильно истощалось), или, чтобъ усладить свои чувства, отправлялся въ Сэффрон-Хилль и бродилъ около затворенной конторы гг. Кверка, Геммона и Снапа, въ чемъ одномъ онъ ужь находилъ себ нкоторое утшеніе. Его раза два или три даже бросило въ жаръ, при вид издали старой ключницы, возвращавшейся домой. Какъ бы радъ онъ былъ втереться къ ней въ милость и пойдти вслдъ за нею, хоть въ кухню, гд бы онъ былъ все-таки подъ одною кровлею съ ними и разговаривалъ бы съ человкомъ, принадлежащимъ къ дому тхъ, которые, онъ твердо былъ увренъ, могли однимъ почеркомъ пера обратить для него эту пустыню міра въ рай. Но онъ не смлъ начать никакихъ переговоровъ съ этой стороны, опасаясь, чтобъ опй не дошли до свднія грозныхъ господъ Кверка, Геммона и Снапа.

Наконецъ, неболе какъ три или четыре шиллинга отдлялнего отъ совершенной нищеты, и единственное лицо въ мір, къ которому онъ могъ обратиться за какою-нибудь, хоть даже за самою ничтожною помощью, былъ Хекебекъ, но онъ зналъ, что этотъ человкъ наврядъ ли богаче его самого и чувствовалъ, сверхъ-того, что онъ обращается съ нимъ день-ото-дня холодне по-мр-того, какъ проходила недля, непринося никакихъ извстій изъ Сэффрон-Хилля. Хекебекъ очевидно не находилъ ужь боле почти никакого интереса или удовольствія въ посщеніяхъ своего печальнаго друга, и обнаруживалъ замтную неохоту разсуждать съ нимъ попрежнему о его длахъ. Подъ-конецъ онъ сталъ ужь просто поднимать свои носъ съ презрніемъ всякій разъ, когда Титмаузъ вынималъ изъ кармана затасканное письмо гг. Кверка, Геммона и Снапа, истрепанное почти въ лоскутья долгимъ ношеніемъ при себ, безпрестаннымъ выниманьемъ да прятаньемъ, развертываньемъ да складываньемъ, затмъ, чтобъ еще разъ повторить его давно-извстное содержаніе, какъ-будто бы тамъ могъ скрываться какой-нибудь до-сихъ-поръ неоткрытый источникъ утшенія. При всякомъ подобномъ случа, взоры бднаго Титмауза останавливались на его пріятел съ прежнимъ горячимъ и живымъ интересомъ, но Хекебекъ смотрлъ на него ужь не иначе, какъ черезъ плечо, и отвчалъ холоднымъ, протяжнымъ, звающимъ. ‘Гмъ, да-а я вижу, конечно!’ По-мр-того, какъ изглаживалось въ ум его впечатлніе, произведенное блестящими надеждами Титмауза, досадное воспоминаніе еще недавно-получевныхъ побоевъ становилось ясне и приходило чаще, а жажда мщенія усиливалась тмъ боле, что выраженіе этого чувства было придавлено, когда онъ считалъ звзду Титмауза на восход, и отложено до той поры, когда ужь поздно было пустить его въ ходъ. Такимъ-образомъ присутствіе Титмауза, возбуждавшее такія чувства и воспоминанія, сдлалось невыносимо для Хекебека, и какъ ни темна была у перваго изъ нихъ природная догадливость, по, изощренная недавними страданіями, она дала ему ясне уразумть это обстоятельство, именно, около того времени, когда онъ собирался попросить у своего пріятеля взаймы нсколько шиллинговъ. Это сдлало Титмауза тише воды и ниже травы передъ Хекебекомъ, сварливое обращеніе котораго и часъ-отъ-часу возрастающую грубость онъ переносилъ терпливо, почти до такой же степени, до какой унижался онъ передъ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снаномъ, зная, что если онъ не успетъ выпросить чего-нибудь у Хекебека, то съ нимъ можетъ выйдти то, чего онъ и предвидть не въ-состояніи. Разные маленькіе намёки по этому предмету онъ ужь не разъ пробовалъ ему длать, но Хекебекъ или не понималъ, или не хотлъ ихъ понять. Наконецъ внезапная и страшная необходимость вдругъ принудила его высказаться прямо. Грейпъ, сборщикъ повинностей, собирая недоимки по подати въ пользу бдныхъ, зашелъ какъ-то утромъ къ мистриссъ Сквальлёпъ (хозяйк Титмауза) и обобралъ у нея наличныя деньги вс, до послдняго пенни. Это заставило почтенную женщину обратиться къ обыкновеннымъ средствамъ для пополненія своего кармана, и вотъ она налетла, какъ снгъ на голову, на бднаго Титмауза. Сердце замерло у него въ груди, когда разъ вечеромъ, воротясь домой изъ магазина и едва успвъ снять съ себя шляпу и зажечь свчу, вдругъ услыхалъ онъ хорошо-знакомые ему тяжелые шаги подходившей но лстниц къ его дверямъ этой старой, жирной и дюжей бабы. Ея одинъ громкій, повелительный ударъ въ дверь отдался у него прямо въ душ, которая тутъ же ушла въ пятки.

— А! мистриссъ Сквальлёпъ, здравствуйте. Какъ поживаете? чуть-внятнымъ голосомъ произнесъ Титмаузъ, отворяя двери.— Не угодно ли вамъ приссть? прибавилъ онъ, подвигая запыхавшейся хозяйк свой единственный стулъ.

— Не сидть пришла, мистеръ Титмаузъ, потому-что, вотъ видите, вы врно успли ужь припасти для меня по-крайней-мр хоть одинъ фунтъ стерлинговъ. Вдь вы давно общали, мистеръ Титмаузъ, а теперь эти деньги мн ужь куда бы какъ кстати. Старикъ Грейпъ былъ у меня сегодня за своею податью. Какъ бы то ни было, а онъ меня до-чиста обобралъ сегодня. Такъ-то-съ… Ну, а я ужь, разумется, къ вамъ… что, приготовили?

— Я… я, клянусь вамъ честью, мистрисъ Сквальлёпъ… право, мн очень жаль….

— О! провались ваше жаль, мистеръ Титмаузъ, подавайте сюда что слдуетъ, мн некогда съ вами тутъ переливать изъ пустаго въ порожнее.

— Я, право, не могу, божусь вамъ!… прошепталъ Титмаузъ спокойнымъ тономъ отчаянія.

— Не можете? А почему жь бы это такъ? осмлюсь васъ спросить, сказала мистрисъ Сквальлёпъ посл минутнаго молчанія, стараясь обуздать свой гнвъ.

— Можетъ-быть, вы не можете пустить кровь изъ камня, мистриссъ Сквальлёпъ, ну такъ-вотъ также и я не могу, отвчалъ Титмаузъ, завинчивая свою шаткую храбрость, чтобъ устоять противъ нападенія врага, явно — замышлявшаго недоброе.— У меня есть два шиллинга: на-те вотъ, продолжалъ онъ, бросая ихъ на столъ: — и провались я, если у меня осталась за душой хоть копейка!

— Такъ вотъ я же вамъ скажу, что вы лжете! воскликнула мистрисъ Сквальлёпъ, хлопнувъ рукой по столу съ такою яростью, что свчка на немъ задрожала и едва не свалилась на полъ.— Вы осмливаетесь… вы имете дерзость, продолжала она, начиная рчь, приготовленную еще съ-тхъ-поръ, какъ мистеръ Грейпъ вышелъ изъ дому: — стоять тутъ передо мною и уврять меня прямо въ глаза, что у васъ въ карман нтъ ничего, кром этихъ двухъ шиллинговъ! Ха! Ахъ вы нахалъ этакой! Ахъ вы франтишка пряничный! Вы мн говорите, что у васъ нтъ ничего, кром этихъ двухъ шиллинговъ, а сами выходите изъ дому каждое воскресенье, поутру, какъ лордъ какой-нибудь…. съ вашими булавочками, съ вашими перстеньками, съ вашими цпочками, въ тоненькомъ сюртучк, да въ перчаткахъ, да въ шпорахъ, да съ вашею франтовского тросточкой! У! чучело гороховое! Обманщикъ вы, мошенникъ, франтишка! Посмшище вы цлаго двора, щеголь вы копеечный! Вы вс мои доходы у себя на плечахъ развсили и носите, вотъ каждое воскресенье, цлые три мсяца! Образина вы неблагодарная: вдову и сиротъ вы обираете!.. Да вы обо мн-то подумайте, о ребятишкахъ-то моихъ, о шестерыхъ, кукла вы чванная, никуда негодная! фу! мн и взглянутьто на васъ тошно!..у… Рядится себ въ гости, какъ лордъ-меръ какой-нибудь! Да вы золотую цпочку купили на мои доходы — мошенникъ вы этакой! Вамъ? рядиться въ гости? Ха, ха, ха, ха! мерзкій, отвратительный, рыжеволосый

— Ну, ужь этого гвы мн не смйте говорить, мистриссъ Сквальлёпъ, перебилъ Титмаузъ съ гнвнымъ взоромъ.

— Не смть говорить! Вотъ теб на! ха, ха, ха! Такъ я васъ и послушала, рыжеволосый франтишка! Ахъ вы крохотка этакая, карапузикъ мой маленькій! Да разв я не могу говорить все, что мн вздумается, въ собственномъ моемъ дом? Ужь не передъ вами ли я молчать буду?.. Велика штука, въ-самомъ-дл! Да послдній тараканъ тамъ, подъ лстницею, важне и почтенне васъ! Вы безстыдный плутъ, лгунишка, рыжеволосая дрянь, да! я вамъ это въ глаза говорю! Фу! Ваше имя воняетъ у насъ на двор. Вы готовы всякаго оплести, кто на васъ хоть на одинъ пенни понадется. Да что тутъ говорить! Вонъ бдный старикъ Коксъ, портной, съ больной женой и дтьми — вы его ужь не первый мсяцъ надуваете оттого, что у него нтъ духу съ васъ потребовать. Да вотъ, постойте, я его напущу на васъ. Вотъ посмотрите, если я этого не сдлаю, да и своего тоже добьюсь,— а не то, не посмотрю на правосудіе!.. кричала мистриссъ Сквальлёпъ, щолкая пальцами подъ самымъ носомъ своего жильца, и наконецъ остановилась, чтобъ перевести духъ, посл такого жестокаго нападенія.

— Да что жь изъ этого проку? замтилъ Титмаузъ, смиренно, совершенно-запутанный: — какая же польза вамъ такъ горячиться, мистриссъ Сквальлёпъ?

— Чортъ ли мн въ вашей ‘мистриссъ?’ Вы лучше заплатите мн долгъ, франтишка вы пряничный! Вы мои доходы себ на пальцы, да на спину надли, но вы отъ меня не отдлаетесь, покуда я у васъ не оборву ихъ — ужь это я вамъ общаю. Я ваша хозяйка и я васъ распродамъ. Съ того начну завтра утромъ, что приведу сюда стараго Тумбскрю и опишу все до послдней булавочки, да и васъ туда же — ворона вы этакая, и вамъ бы туда же дорога, да только купить-то никто не захочетъ! Что, въ-самомъ-дл! Я хочу наконецъ имть то, что мн слдуетъ. Я съ вами слишкомъ была снисходительна — рожа вы неблагодарная! Да вотъ, даже и Грейпъ сегодня сказалъ: ‘Разв (говоритъ) у васъ не нанимаетъ тамъ, наверху, одинъ жилецъ? Такъ вотъ вы и заставьте его (говоритъ) заплатить то, что слдуетъ’. Да такътаки я и сдлаю. Ужь мн это все давно, какъ горькая рдька, надоло, пора наконецъ имть то, что по праву мн слдуетъ!.. Да вотъ мой сынъ, Джимъ, ужь не чета вамъ, молодчикъ, хоть и нтъ у него такого помела рыжихъ волосъ подъ бородою, да вотъ же работаетъ съ одного конца недли до другаго, въ простомъ бумажномъ колпак, да въ тиковой куртк, а вы… вы, размалёванная мартышка!… Ну, да ужь я до васъ доберусь, я васъ выверну наизнанку, хоть я и знаю, что внутри ничего неотъищешь, ну, да ужь я попробую, доберусь я до вашихъ тоненькихъ сюртучковъ, и до шпоръ, и до панталончиковъ, и до цпочекъ съ булавочками, и вы у меня не отдлаетесь, пока я изъ нихъ чего-нибудь да не выручу — франтишка вы этакой!’ И дюжая баба подносила ему кулакъ свой подъ самый носъ, и глядла на него такими глазами, какъ-будто бы она еще не высказала и половины того, что у нея лежало на сердц.

Какъ ни грубо были выражены горькіе упреки этой женщины, но надо признаться, что, по-несчастью, они были очень-недалеки отъ истины. Все это вмст, съ угрозами и съ бранью, сильно подйствовало на бднаго Титмауза. Онъ дрожалъ, губы его тряслись и долго-удерживаемыя слезы блеснули наконецъ на рсницахъ и крупными каплями покатились по щекамъ.

— О, плачьте сэръ, плачьте! Да что теперь въ этомъ пользы? Мн скорй теперь слдуетъ плакать. Разв вы думаете, что я не сочувствую своей собственной плоти и крови, то-есть шестерымъ моимъ дтямъ, разв вся моя собственность не принадлежитъ имъ? Разв вы не отнимаете у сиротъ ихъ достояніе? О! это дурно съ вашей стороны, очень, очень-дурно! И вы сами это не хуже моего понимаете, продолжала мистриссъ Сквальлёпъ съ жаромъ.

— У нихъ есть мать, нжная, любящая мать, которая о нихъ заботится, рыдая говорилъ Титмаузъ: — а у меня не было никого на свт, кто бы обо мн заботился хоть на волосъ — цлыя двадцать лтъ не было! Онъ громко зарыдалъ.

— Ну… жаль же, что не было, тмъ хуже для васъ. Еслибъ у васъ былъ кто, такъ вамъ бы не позволили длать изъ себя такого глупаго франта, да еще насчетъ вашей хозяйки. Ну, не глупы ли вы?.. продолжала мистриссъ Сквальлёпъ, понижая немного голосъ, потому-что, несмотря на все это, она была мать и знала, что все сказанное Титмаузомъ была совершенная правда. Она длала всевозможныя усилія, чтобъ поддержать пылъ своего гнва, она нарочно приводила себ на память все что только имла на сердц противъ Титмауза, но съ каждою минутою эти усилія становились для нея трудне-и-трудне, чувства ея таяли и состраданіе замтно расло въ груди къ рыдающему маленькому созданью, которое она осыпала такою жесткою и горькою бранью. Онъ былъ большой глупецъ, конечно: былъ очень-привязанъ къ красивымъ нарядамъ и не умлъ вести себя лучше, но все же, до послдней поры, онъ платилъ за квартиру довольно-исправно, былъ очень-тихій, уживчивый жилецъ, сколько ей было извстно, и даже подарилъ недавно грушу ея меньшому ребёнку. Въ-самомъ-дл, подумала мистриссъ Сквальлёпъ, я, можетъ-быть, слишкомъ ужь далеко хватила.

— Полноте, ну что пользы такъ плакать? Вдь отъ этого у васъ въ карман деньги не явятся, да и ко мн мои доходы не продутъ. Вы сами знаете, что вы передо мной виноваты, и что я должна получить то, что слдуетъ, прибавила она еще смягчая свой голосъ. Она попробовала кашлянуть раза два, чтобъ прогнать какое-то непріятное ощущеніе въ горл, которое постоянно возрастало, потому-что Титмаузъ въ это время поворотясь лицомъ къ стн, чтобъ скрыть силу своихъ ощущеній, казалось, готовъ былъ задохнуться, удерживая рыданія.

— Что жь, вы не хотите ни слова сказать женщин, которую вы такъ сильно обидли? спрашивала мистриссъ Сквальлёпъ, стараясь принять суровый тонъ, но глаза ея ужь были влажны отъ слезъ.

— Я… я не могу говорить, отвчалъ Титмаузъ, рыдая:— мн… мн совсмъ-дурно, вс ненавидятъ меня!.. Тутъ онъ остановился, и нсколько минутъ оба молчали.— Меня гонялъ цлый день по городу мистеръ Тэг-Рэгъ, а потомъ не далъ обдать. Я… мн ужь лучше бы умереть, право! Возьмите, вотъ все, что у меня есть, на-те вотъ, продолжалъ Титмаузъ, толкая отъ себя ногою къ мистриссъ Сквальлёпъ старый мохнатый сундукъ, содержавшій вс его наряды: — мн больше этихъ вещей не нужно будетъ, потому-что меня прогоняютъ съ мста.

Это было ужь черезъ-чуръ для мистриссъ Сквальлёпъ, и она принуждена была отереть себ глаза концомъ передника, неговоря ни слова. Ея сердце упрекало ее за страданія, причиненныя человку, который и безъ того ужь казалось былъ совсмъ сокрушенъ. Жалость впорхнула къ ней въ душу, какъ голубь, трепещущій крыльями, и разомъ выгнала оттуда вс злобныя чувства.

— Полноте мистеръ Титмаузъ говорила она совсмъ-другимъ тономъ: — не думайте больше объ этомъ: я женщина простая, вы сами знаете, и часто говорю больше, чмъ думаю, потому-что я, знаете, какъ вспылю, такъ ужь тутъ словъ не мряю… Н вотъ ей-Богу! я васъ ни на волосъ не хочу обидть, хоть я тамъ и побранилась съ вами немножко… ей-Богу не хочу, хоть бы мн сейчасъ вдвое заплатили противъ того, что вы должны. Полноте! не плачьте такъ, мистеръ Титмаузъ, ну, что жь въ томъ пользы? вдь теперь все прошло. Ахъ! мн такъ жалко, ей-Богу! Право, еслибъ я только знала… она почти всхлипывала: — что вы были такъ… такъ ну ужь я бы подождала до завтрашняго вечера, неговоря ни слова. По знаете что, мистеръ Титмаузъ, вдь вы сегодня не обдали, такъ не хотите ли кусочекъ чего-нибудь, хоть хлба съ сыромъ? Я вамъ сейчасъ принесу, да еще пивца стаканчикъ не хотите ли, мы только-что достали его къ ужину.

— Нтъ благодарю васъ, я не могу сть! отвчалъ Титмаузъ, рыдая.

— О, чортъ возьми, будете! Я сію минуту сбгаю внизъ и принесу, ужь будь я не Сквальлёпъ, если я этого не сдлаю! и она торопливо побжала внизъ по лстниц, радуясь этому случаю, чтобъ немножко оправиться.

— Господи прости! сказала она, войдя въ комнату, гд старшая дочь ея и сосдка только-что сбирались къ ужину и отрзывали на-скоро толстый ломоть хлба, да порядочный кусокъ сыру: — сейчасъ распекала тамъ, наверху, этого бднягу, того щеголя, что у насъ нанимаетъ — знаете? а вышло что жь? что онъ крошки хлба не имлъ во рту цлый день! А я еще заставила его плакать, бднаго, да какъ, горькими слезами! Налейте-ка мн полбутылки этого пива, Селли, да смотрите, чтобъ не слишкомъ было мало. Сейчасъ снесу это наверхъ. Я ужь слишкомъ-крпко его прибранила, какъ кажется, да все этотъ несносный старикъ Грейпъ виноватъ! Изъ-за него я сегодня цлый день не въ дух! Не могу смотрть безъ досады на этого старика Грейпа! Откуда они берутъ, право, такихъ уродовъ для сбора своихъ податей и пошлинъ? Ахъ, бдный! продолжала она, вытирая своимъ передникомъ тарелку, на которую положила хлбъ, сыръ и ножикъ.— Онъ подалъ мн стулъ, когда я вошла къ нему, да такъ учтиво, что я долго не могла ршиться распечь его какъ слдуетъ. И у него нтъ ни отца, ни матери! (Несчастіе это случилось съ вами вполовину, Селли, но, можетъ-быть, тоже недалеко, вы знаете… и совсмъ!) Да и что жь, впрочемъ, онъ совсмъ не такой дурной жилецъ, хоть иногда и несовсмъ-исправно платитъ, хоть онъ тамъ себ и одвается по воскресеньямъ въ гости какъ лордъ — бдный дурачокъ! съ нарядной спиной, да съ пустымъ желудкомъ, какъ говаривалъ покойникъ-мужъ.

— Это еще не резонъ, чтобъ добрые люди изъ-за его щегольства теряли свое собственное, перебила ея сосдка, худощавая, старая вдовушка, никогда неимвшая дтей и сама никогда неплатившая деньги въ пору, но у которой пожитки были такого рода, что ихъ не стоило описывать.— Ужь я бы, на вашемъ мст, прибрала къ рукамъ, для врности, кое-что изъ его нарядныхъ бирюлекъ да побрякушекъ! Право, я бы это сдлала.

— Ну, нтъ, знаете, какъ-то руки не поднимаются, потому-что хоть онъ и пустой франтишка, хоть онъ и надваетъ себ на спину все, что у него ни есть за душой, но вдь все-таки онъ не совсмъ же плутъ.

— Ха, ха, ха! мистрисъ Сквальлёпъ, что у васъ за простая душа! Да что вы думаете, нашъ щеголь не дастъ тягу отсюда, завтра поутру, со всми своими нарядами?

— Вотъ этого бы мн и въ голову не пришло! А вдь и вправду дло сбыточное! Что жь, бда еще небольшая, если я его попрошу, ласковымъ образомъ, отдать мн въ залогъ одну изъ его франтовскихъ вещицъ. Вотъ хоть бы тотъ перстень, напримръ. Попробую какъ-нибудь это уладить, прибавила мистрисъ Сквальлёпъ, отправляясь опять вверхъ по лстниц.

— Ужь я знаю, что бы я сдлала, еслибъ онъ былъ мой жилецъ! произнесла ея гостья (когда мистрисъ Сквальлёпъ вышла изъ комнаты), взбшенная такимъ значительнымъ и неожиданнымъ уменьшеніемъ ихъ ужина. При этомъ она съ особенною досадой посмотрла на кружку пива, которая, ей что-то очень казалось, дополнена ужь больше не будетъ.

— Вотъ, сказала мистрисъ Сквальлёпъ, ставя на столъ всё, что она принесла для Титмауза:— вотъ вамъ немножко на ужинъ и милости просимъ покушать, мистеръ Титмаузъ.

— Покорно васъ благодарю, я не могу сть, отвчалъ онъ, бросая, однакожь, на пищу голодный взглядъ, сильно-опровергавшій слова его, и вмст внутренно желая остаться наедин съ принесеннымъ ужиномъ минуты хоть на три.

— Да ну полно, не церемоньтесь, принимайтесь-ка за дло, это все свжіе, здоровые припасы, говорила она, придвигая столъ къ кровати, на краю которой онъ сидлъ, и снимая лежавшіе на немъ два шиллинга: — и отличное пиво, ужь я вамъ за это отвчаю. Вы уснете посл него какъ сурокъ.

— Вы очень-добры, мистриссъ Сквальлёпъ, но я сегодня глазъ не сомкну цлую ночь съ этими мыслями…

— О, пропади они вс, эти мысли! Лучше скушайте-ка прежде кусочекъ. Впрочемъ, можетъ-быть, вы при мн церемонитесь, ну, такъ ужь я лучше уйду.

Тутъ въ сердц этой почтенной женщины вдругъ возникла борьба: слдуетъ ли ей, или нтъ, исполнить совтъ, полученный внизу? Она ужь совсмъ готова была уступить первому побужденію своихъ чувствъ, отъ природы добрыхъ, хотя и грубыхъ, но вдругъ: — я надюсь, мистеръ Титмаузъ, что вы, по совсти… пробормотала она.

— Конечно, мистрисъ Сквальлёпъ, вы можете взять эти два шиллинга: это послднія деньги, которыя у меня остались на свт.

— О, нтъ, гмъ! Мн сейчасъ пришло въ голову… отгадайте, что? мистеръ Титмаузъ.

— Что такое? мистриссъ Сквальлёпъ, спросилъ Титмаузъ ласково, но робко.

— Да, вотъ, ну что, еслибъ вы достали хоть шиллинговъ десять у старика Бальса {Она говоритъ ему о ростовщик. Люди эти ведутъ въ Англіи свой промыселъ съ разршенія полиціи и держатъ свои особыя лавочки, передъ которыми обыкновенно, вмсто вывски, висятъ три золотые шара. Прим. перев.}, тамъ, на углу, подъ залогъ одной изъ вашихъ франтовскихъ вещицъ?.. Да вотъ, хоть бы этотъ перстень, что я у васъ видла. (У Титмауза сердце сжалось при этихъ словахъ.) Да, ну, ну, не бойтесь: я такъ, пошутила, прибавила мистриссъ Сквальлёпъ, замтивъ, что онъ вдругъ опять поблднлъ: — я такъ только… я полагала… это все вздоръ!.. Ничего, прощайте. Мы съ вами поговоримъ объ этомъ завтра утромъ. Прощайте, спокойной ночи вамъ желаю, мистеръ Титмаузъ, и скоро тяжелые шаги ея застучали опять внизъ по лстниц. Нсколько минутъ прошло, прежде-чмъ онъ усплъ оправиться посл тревоги, причиненной ему послднимъ ея предложеніемъ, но четверть часа спустя посл того, какъ она ушла изъ комнаты, передъ нимъ, на стол, стояла пустая тарелка и кружка, допитая до дна.

ГЛАВА IV.

‘Вишь, бестія, вишь жирная, старая жаба!’ мысленно воскликнулъ мистеръ Титмаузъ, едва успвъ пережевать то, что ему предложено было изъ истиннаго состраданія и отъ чистаго сердца. ‘Несносная, лицемрная бормотунья!.. Я вижу, куда она все время гнула!.. До моего перстня добивается!.. Ей бы хотлось, чтобъ я заложилъ его въ лавк старика Бальса!.. Ха, ха, ха! какъ бы не такъ! Такъ я и согласился!.. Семь шиллинговъ въ недлю за эту скверную норку! Да, я готовъ биться объ закладъ, что она деретъ съ меня половину того, что ей съ цлаго дома приходится! Старая прожора!.. Ухъ, какъ я ее ненавижу! Большая половина моего жалованья уходитъ въ ея грязные карманы! Съ какимъ удовольствіемъ вытолкалъ бы я ее пинками внизъ по лстниц, вмст съ ея хлбомъ и сыромъ и всмъ остальнымъ, въ ту нору, когда она стояла тутъ, да тараторила! Вишь, грязная, старая корга!.. Заложить мой перстень!!..’ Тутъ онъ началъ раздваться. ‘Ха! ужь я это знаю! Вотъ, она пріидетъ сюда завтра утромъ съ этимъ дьяволомъ, Тумбскрю, описывать мои вещи. Ну, я ужь, по-крайней-мр, хоть эти припрячу’… И, ставъ на колни передъ своимъ сундукомъ, онъ отперъ его, вынулъ изъ него свою цпочку, брошку, запонку, перстень, завернулъ ихъ осторожно въ бумагу и, спрятавъ въ карманъ брюкъ, ршилъ, что съ-этихъ-поръ они будутъ храниться ночью у него подъ подушкою, а днемъ сопровождать его везд, куда бы онъ ни пошелъ. Посл того онъ вспомнилъ о двухъ или трехъ важныхъ бумагахъ, съ которыми справлялся мистеръ Геммонъ, и съ трепетнымъ любопытствомъ перечиталъ ихъ раза два, но, къ-сожалнію, не могъ никакимъ образомъ добраться до ихъ настоящаго смысла и значенія. Онъ завернулъ документы въ полниста писчей бумаги и пришилъ къ изнанк своего жилета. Затмъ онъ задулъ свою тоненькую свчку и съ глубокимъ вздохомъ легъ въ постель. Но, нсколько минутъ посл того, впечатленіе огня еще длилось на болзненно-раздраженной стк его глаза и ровно столько же времени мысли о десяти тысячахъ годоваго дохода мелькали у него въ воображеніи, блдня понемногу и быстро исчезая въ густющемъ мрак сомнній, страховъ и бдствій, его угнетавшихъ… Вотъ онъ лежитъ, растянувшись на своей кровати… жалкая картина!.. лежитъ на груди, закрывая голову горящими руками. Повременамъ онъ поворачивается на спину, протягиваетъ усталые члены свои во всю длину, складываетъ руки на груди и логомъ прячетъ ихъ подъ подушку, у себя подъ головой. То онъ поворачивается на правый бокъ, то на лвый, и вдругъ вскакиваетъ и, бормоча проклятія, трясетъ свою маленькую подушку, сердито кидая ее на постель. Онъ не можетъ спать, не можетъ успокоиться, не можетъ даже лежать тихо. Въ порыв раздражительности, встаетъ онъ съ постели и подходитъ къ окошку, открываетъ его и тогда легкій токъ свжаго воздуха прохлаждаетъ его пылающее лицо на минуту или на дв. Усталый взоръ его смотритъ кверху и видитъ луну, свтящую надъ головою, въ холодномъ великолпіи, луну, которая золотитъ облака, мимо ея пролетающіе, и проливаетъ мягкій блескъ на устланныя черепицами крыши и на узорные колпаки трубъ, единственные предметы, видимые изъ его окна. Ни звука не слышно, кром случайнаго, жалобнаго крика раздосадованной кошки, да унылаго голоса ночнаго сторожа, да смутнаго гула и стука, отголосокъ которыхъ порой долеталъ съ Оксфордской Улицы…………….

Простоявъ такимъ образомъ съ полчаса, опираясь на окошко, Титмаузъ тяжело вздохнулъ и отправился снова въ постель, но тамъ онъ ворочался съ боку на бокъ, въ безсонниц, почти до четырехъ часовъ утра, и если, отъ времени до времени, ему случалось забыться на минуту, то и тутъ онъ не могъ найдти себ покоя. То чудился ему страшный образъ мистриссъ Сквальлёпъ которая кричала на него, рвала его за волосы, била его, кидала ему въ лицо кружку съ пивомъ, открывала его сундуки, раскидывала платья и вынимала неоцненныя сокровища, то казалось ему, что Тэг-Рэгъ пинками выталкиваетъ его вонъ изъ лавки, или что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ мчатся мимо, въ щегольскомъ экипаж, шестеркою и не обращаютъ на него ни малйшаго вниманія, а онъ…. бжитъ, за ними, съ крикомъ, едва переводя духъ…. а сзади Хекебекъ щиплетъ и провожаетъ его толчками. Таковы были немногіе, маленькіе кусочки разноцвтнаго стекла, въ умственномъ его калейдоскоп, которые, вертясь во вс стороны, производили безчисленныя фантастическія сцпленія изъ простыхъ, обыкновенныхъ дневныхъ происшествій, т сцпленія, которыя мы называемъ снами, игры буйныхъ сестеръ Фантазій, когда трезвый разсудокъ оставляетъ навремя свое мсто…. Но разсужденія объ этомъ предмет гораздо-приличне были бы въ Академіи Наукъ, чмъ въ спальн Титльбета Титмауза, а потому я прошу у читателей прощенія.

Около шести часовъ поутру, Титмаузъ всталъ, одлся и, желая избжать встрчи съ своею хозяйкою и съ портнымъ, спустился тихонько внизъ по лстниц, торопливо пробжалъ по двору и скоро очутился въ Оксфордской Улиц. На ней было еще мало народу. Два или три человка, проходя мимо него, курили утреннюю трубку табаку и, судя по ихъ сонному виду, можно было догадаться, что они только-что встали съ своей уютной постели, гд ни одной минуты не пролежали безъ сна. Титмаузъ почти завидовалъ имъ, прохаживаясь взадъ и впередъ по улиц, пока, наконецъ, не увидалъ, что дворникъ гг. Тэг-Рэга и К® отворяетъ дверь магазина. Онъ тотчасъ вошелъ въ него и началъ въ этомъ миломъ заведеніи еще одинъ день. Мистеръ Тэг-Рэгъ продолжалъ обходиться съ нимъ попрежнему.

— Вы можете убираться отсюда когда вамъ угодно, сэръ, хоть сегодня, хоть сію минуту, и чмъ скоре, тмъ лучше! повторялъ онъ злобно почти цлый день, спросивъ передъ этимъ Титмауза, какъ онъ смлъ глядть такъ угрюмо?— А тамъ мы увидимъ какъ легко для людей, вамъ подобныхъ, отъискать себ другое мсто! Ужь одна ваша наружность и ваши манеры могутъ служить вамъ рекомендаціею. На вашемъ мст, сэръ, я бралъ бы больше жалованья! Титмаузъ не отвчалъ ни слова.— Что это значитъ, сэръ, что вы мн не отвчаете, а? вдругъ спросилъ Тэг-Рэгъ, устремивъ на него бшеный взоръ.

— Я не знаю, что вы хотите, чтобъ я вамъ отвчалъ! Что прикажете говорить — спросилъ Титмаузъ со вздохомъ.

— Да. ….. въ самомъ дл, что?— Желалъ бы я посмотрть, что вы скажете? Попробуйте только что-нибудь сказать, попробуйте хоть одно слово произнести, и вы увидите, какъ вы у меня тотчасъ вонъ полетите! Извольте показать вонъ этой старой дам, что сейчасъ вошла, все, что ей угодно. Да помните, сэръ, я васъ изъ глазъ не выпускаю!

Титмаузъ исполнилъ, что ему было приказано, а Тэг-Рэгъ съ любезною улыбкою, вдругъ просіявшею на его привлекательномъ лиц, спшилъ къ дверямъ, на встрчу новымъ постительницамъ, только-что выходившимъ изъ кареты, и глядя на него въ эту минуту, вы бы поклялись, что онъ одинъ изъ самыхъ кроткихъ и добродушныхъ людей, какіе только существуютъ на свт.

Когда, наконецъ, и этотъ день пришелъ къ концу, Титмаузъ, вмсто того, чтобъ идти домой, отправился, съ стсненнымъ сердцемъ, отдать визитъ своему достойному пріятелю Хекебеку, который, какъ ему было извстно, получилъ свое срочное жалованье не дале, какъ за день передъ тмъ, и у котораго онъ имлъ маленькую надежду выпросить какую-нибудь бездлицу въ долгъ. ‘Если хотите узнать цну деньгамъ’, говоритъ бдный Ричардъ: — ‘попробуйте ихъ занять’. И Титмаузъ готовъ былъ теперь узнать на опыт эту горькую истину. О! какой отвратительный пріемъ сдланъ былъ ему Хекебекомъ! Этотъ джентльменъ, въ отвтъ на скромный стукъ и отчасти подозрвая, кто былъ его поститель, отворилъ двери немного и сталъ у входа, неснимая руки съ замка, съ явно-отталкивающимъ взглядомъ.— А, это вы Титмаузъ? произнесъ онъ холодно.

— Да, мн мн нужно сказать вамъ одно слово, только одно слово, если вы незаняты.

— Гмъ… да… я только-что собирался идти, а впрочемъ, что вамъ нужно Титмаузъ? спросилъ онъ оледняющимъ тономъ и недвигаясь съ мста.

— Да впустите меня на минуту! говорилъ Титмаузъ умоляющимъ голосомъ, чувствуя между-тмъ, какъ сердце его замирало въ груди. Хекебекъ грубымъ движеніемъ руки лалъ ему знакъ войдти.

— Ну… произнесъ Хекебекъ съ холоднымъ, недоврчивымъ взглядомъ.

— Вотъ что, Хекъ: я знаю, вы добрый малый, не можете ли вы одолжить мн на самое короткое время 10 шиллинговъ

— Нтъ, чортъ возьми, не могу ршительно, быстро перебилъ Хекебекъ, видя, что его подозрнія оправдываются.

— Какъ же, Хеки, разв вы не получили вчера ваше жалованье?

— Ну, положимъ что получилъ, такъ что жь? Я удивляюсь вашему нахальству, Титмаузъ! Вы хотите, чтобъ я другимъ давалъ въ долгъ, когда мн самому сть нечего! Да что, я такую пропасть получилъ, что ли?

— Мн кажется, что мы всегда были друзьями, Хеки, произнесъ Титмаузъ, слабымъ голосомъ: — и отчего же бы намъ не помогать другъ другу немножко. Помните, я разъ далъ вамъ въ займы полкроны?

— Полкроны! Ба! это было девять мсяцевъ тому назадъ.

— Дайте, Хеки, пожалуйста! Ей-Богу у меня нтъ шести пенсовъ въ карман.

— Ха, ха ха! Хорошъ заемщикъ! Славно вы будете платить своимъ кредиторамъ! Ей-Богу, Титмаузъ, я такого нахальства еще и не видывалъ.

— Если вы не дадите мн въ займы, я долженъ буду умереть съ голоду!

— Ступайте, попросите у дядюшки {Попросить у дядюшки, у Англичанъ значитъ занять деньги у ростовщика. Прим. перев.}.

Титмаузъ застоналъ громко.

— Да ну, почему жь бы и не такъ? Что жь за бда? продолжалъ Хекебекъ рзко и злобно.— Съ позволенья сказать: вамъ это, врно, будетъ, не въ первый разъ? Мн и самому приходилось длать то же, такъ отчего же вамъ не попробовать: у васъ есть этотъ перстень!!…

— Ахъ Боже мой! Боже мой! Слово-въ-слово то же самое, что мистриссъ Сквальлёпъ говорила мн вчера вечеромъ!

— Гм! значитъ, она ужь прижала васъ! А вы еще смете посл этого обращаться ко мн! Васъ сегодня или завтра опишутъ, а вы приходите занимать!…. Ну, это недурно! Странное, однакожь, употребленіе вы длаете изъ вашихъ пріятелей! Я вамъ скажу: это, просто, значитъ ихъ надувать.

— Ахъ Хекъ, Хекъ! еслибъ вы знали, въ какой я крайности!….

— Да я вамъ об этомъ-то и говорю. Но дло въ томъ, сударь мой, что тмъ, которые въ крайности, давать деньги въ долгъ не очень-пріятно. Хоть, впрочемъ, вы и не такъ бдны, какъ говорите: вы такъ только, притворяетесь! А гд ваша цпочка?… Ваши запонки, брошка, вашъ перстень — гд вс эти вещи?… Продайте ихъ, а не то, такъ заложите. Нельзя же вмст и сть пирогъ и беречь его! У насъ, бдныхъ людей, вы знаете: гд нарядная спина, тамъ всегда пустой желудокъ.

— Еслибъ вы были такъ добры, одолжили мн, хоть на этотъ только разъ, 10-ть шиллинговъ, продолжалъ Титмаузъ умоляющимъ голосомъ:— я бы обязался вамъ какою угодно клятвою заплатить все, сейчасъ, только-что получу деньги отъ Тэг-Рега и К®. При этомъ онъ чуть не задохся, вдругъ припомнивъ, что ему, по всей вроятности, ничего не придется получить.

— Къ-тому же у васъ есть какое-то имнье на лун, знаете, которое вамъ скоро достанется, продолжалъ Хекебекъ, дерзко оскаливая зубы.

— Я знаю на что вы намекаете, отвчалъ бдный Титмаузъ.— И если, со временемъ, продолжалъ онъ горячо:— я получу что-нибудь отъ гг. Кверка, Гем….

— Ба! чушь! все это вздоръ! перебилъ Хекебекъ съ тономъ презрнія и отвращенія.— Я и прежде не думалъ, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло, а теперь совершенно увренъ: это все чушь и вздоръ!

— О, Хеки, Хеки! не-уже-ли вы не шутя это говорите! воскликнулъ Титмаузъ, заплакавъ: — но вдь вы не всегда же такъ думали!

— Довольно и того, что теперь говорю, чего вамъ еще надо? отвчалъ Хекебекъ круто.

— Ахъ, Боже мой, Боже мой! что со мной будетъ? ревлъ Титмаузъ, перепуганный и огорченный до крайности, а междуімъ въ ум Хекебека вертлись слдующія мысли: ‘Вдь это еще несовсмъ-врно, что ничего ршительно не выйдетъ изъ сто дла съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ. Они юристы и наврядъ ли пустились бы такъ далеко, какъ разсказываетъ Титмаузъ, еслибъ не имли къ тому основательныхъ причинъ. Къ-тому же, еслибъ даже Титмаузъ и не добился до 10,000 кодоваго дохода, то все-таки онъ можетъ получить довольно-крупную сумму денегъ, изъ которой ему, Хекебеку, не мшало бы утянуть хоть маленькій лакомый кусочекъ! Титмаузъ теперь почти въ отчаяніи. Онъ радъ общать все, что угодно. Какъ бы только его уломать, чтобъ онъ согласился дать что-нибудь на бумаг?.. подумалъ Хекебекъ, на всякой случай попробуемъ’.

— Гмъ, Титмаузъ, вы теперь очень-любезны и готовы общать все, что угодно, сказалъ Хекебекъ, длая видъ, будто онъ находится въ нершимости: — а тамъ, какъ получите деньги, такъ вы и вспомнить объ этомъ не захотите.

— Какъ, забыть то, что я общалъ! Милый мой Хеки, да вы только попробуйте, испытайте меня хоть разъ, я больше ничего у васъ не прошу! Клянусь Богомъ, десять шиллинговъ для меня теперь дороже, чмъ современемъ, можетъ-быть, будутъ 100 фунт. стерлинговъ.

— Ну, это вы такъ теперь говорите! ужь не станете ли вы уврять, что еслибъ я вздумалъ теперь вамъ дать въ займы 10 шиллинговъ изъ моего бднаго жалованья, продолжалъ Хекебекъ, какъ-будто бы шутя: — что вы, напримръ, заплатили бы мн 100 фунт. изъ вашихъ десяти тысячъ?

— О, Боже мой! да вы только попробуйте, вы испытайте меня, отвчалъ Титмаузъ съ жаромъ.

— О! въ-самомъ-дл? перебилъ Хекебекъ, улыбаясь недоврчиво и побрякивая деньгами у себя въ карман.

Титмаузъ услыхалъ этотъ звукъ и, какъ говорятъ, у него слюньки появились на губахъ. Не задумываясь ни на минуту, началъ онъ клясться, да такими страшными клятвами, какихъ я здсь и повторить не смю, что, если Хекебекъ дастъ ему въ займы ныньче вечеромъ десять шиллинговъ, то онъ, Титмаузъ, возвратитъ ему непремнно 100 ф. ст. изъ первыхъ доходовъ, полученныхъ имъ съ имнія.

— Десять шиллинговъ изъ моего маленькаго жалованья — гмъ! дло-то будетъ неочень-пріятное! Мн, ей-Богу, придется обойдтись безъ многихъ вещей, которыя я собирался купить ужь давно. Эти 10 шиллинговъ стоятъ мн теперь 10 фунтовъ!

— Ахъ, Хеки, Богомъ вамъ клянусь, для меня они стоятъ цлой сотни! Мистриссъ Сквальлёнъ распродастъ у меня все до послдней нитки, если я не заплачу ей завтра хоть сколько-нибудь.

— А ну, что еслибъ я, въ-самомъ-дл, захотлъ поврить вамъ въ долгъ?.. Вы не отказались бы дать мн маленькую расписочку?

— Я сдлаю все, что угодно. Дайте мн только 10 шиллинговъ пощупать пальцами.

— Хорошо, у меня сказано — сдлано! Чуръ только не отказываться отъ своего слова, произнесъ Хекебекъ и въ одинъ мигъ досталъ бумагу, перо и чернила.— Ну вотъ, мы такъ, только для шутки… Но, Боже мой! что я за вздоръ длаю!.. Вдь я разсчитываю на сотни фунтовъ, Богъ-знаетъ чего, какого-то луннаго свта! Ха, ха, ха! Да я никогда не увижу вашихъ денегъ — вдь это врно, какъ дважды-два — четыре, такъ ужь не все ли равно написать 200 фунтовъ?

— Гмъ! Двсти фунтовъ, Хекъ, это очень-крупная сумма. Ужь и сто-то фунтовъ, и то слишкомъ-много, смиренно замтилъ Ты гмаузъ.

— Вы, врно, забыли обиду, которую вы мн нанесли недавно, сказалъ Хекебекъ, вдругъ принимая строгій тонъ.— Ну, а что вы скажете, если я обращусь къ какому-нибудь стряпчему, да и подамъ на васъ жалобу въ судъ? А? Вдь тогда васъ заставятъ заплатить за безчестье немало,— 300 фунтовъ, по-крайней — мр. Титмаузъ, казалось, все еще колебался.— А ну, если такъ,продолжалъ Хекебекъ: — то мы посмотримъ!

— Ну, полно, полно, Хеки, вдь это все прошло и забыто…

— Въ-самомъ-дл? Ну, такъ нтъ же, ошиблись: я этого никогда не забывалъ. Я теперь ужь никогда не буду тмъ, что былъ до этихъ побоевъ! У меня тутъ, тутъ вотъ что-то такое внутри, какъ-будто бы моя грудь была….. я съ собой въ гробъ это унесу. Провались я, если это не правда!

Титмаузу, неимвшему у себя подъ-рукой своего пріятеля, Геммона, ни разу и въ голову не пришло, что истцу въ дл Xекебека противъ Титмауза было бы немножко затруднительно пріискать свидтеля вышеупомянутыхъ побоевъ, но нчто равносильное въ своемъ род, небомъ посланный намёкъ пришолъ ему въ голову.

— Да, сказалъ вдругъ Титмаузъ, это правда, мн и самому очень-жаль, но какъ бы то ни было, а 100 фунтовъ все-таки составляютъ 100 фунтовъ, и это ужасно-большая сумма за десять шиллинговъ, да за побои… Впрочемъ, вы того не думайте, чтобъ мое дло съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ было вздоръ. Услышали бы вы то, что я слышалъ сегодня отъ этихъ джентльменовъ! Да нтъ!.. Я, въ другой разъ съ вами ужь не проболтаюсь…

— Э! что? Что такое… вы слышали отъ этихъ джентльменовъ, въ Сэффрон-Хил? проворно перебилъ Хекебекъ.— Да ну, что за тайны между друзьями?

— Нтъ, провались я, если скажу вамъ хоть слово! Я не хочу опять дло портить. А теперь ужь если я на столько проговорился, чего, впрочемъ, я не хотлъ сдлать, я вамъ скажу кое-что другое: 10 шиллинговъ мн не надо, мн нуженъ фунтъ — Титти! Титти! воскликнулъ Хекебекъ, непритворно встревоженный.

— Да, и не дамъ вамъ за него больше пятидесяти, когда получу свою собственность.

Хекебекъ громко засвисталъ и съ важнымъ видомъ застегнулъ карманъ, въ которомъ лежали деньги, давая тмъ знать, что переговоры кончены, потому-что о новыхъ условіяхъ Титмауза нечего было и думать.

— Потому — что я знаю человка, который дастъ мн, пожалуй, и двадцать фунтовъ охотно, продолжалъ Титмаузъ: да только я хотлъ сперва обратиться къ пріятелю.

— Не по пріятельски вы поступаете Титти, съ человкомъ, который всегда былъ вашимъ врнымъ другомъ. Фунтъ! Я не затмъ его получилъ, чтобъ съ нимъ разстаться, а потому, если вы этого требуете, такъ ужь вы лучше ступайте къ вашему другому пріятелю и оставьте бднаго Хеки.

— Ну, я, пожалуй, согласенъ и на 10 шиллинговъ, отвчалъ Титмаузъ, боясь не зашелъ ли онъ ужь слишкомъ-далеко.

— А, вотъ это резонно, Титти! И чтобъ, въ свою очередь, поступить подружески, я соглашаюсь на 50 фунтовъ, вмсто 100. Но вы, врно, не откажетесь дать мн что-нибудь въ залогъ — ваше кольцо, напримръ… ну, ну! если вы не хотите такъ и не нужно. Стало-быть, вотъ какъ, лоскутокъ бумаги идетъ за 10 шиллинговъ, ха ха ха! Онъ взялъ въ руки перо, съ минуту подумалъ, припоминая все, что могъ изъ форменныхъ фразъ, употребляемыхъ въ денежныхъ обязательствахъ, и написалъ слдующій могучій документъ:

‘Да будетъ извстно всмъ и каждому, Что вы Должны Мистеру Роберту Хекебеку, обязываясь заплатить подателю сего (по востребованію) Пятьдесятъ фунтовъ, монетою, изъ Имнія если вы его Получите. (Деньги приняты сполна)’.

‘(Свидтелемъ былъ). Іюля 22-го 18**’.

‘Р. Хекебекъ’.

— На-те же, Титти, если вы честный человкъ и хотите поступить такъ, какъ желаете, чтобъ другіе съ вами поступали, говорилъ Хекебекъ, подписывая свое имя, какъ сказано выше, и передавая перо Титмаузу: — подпишите это, такъ только, чтобъ показать, что вы дорожите своимъ словомъ, потому-что я, разумется, не потребую никогда этихъ денегъ, чтобъ вы тамъ ни получили.

Счастливая мысль пришла Титмаузу въ этой крайности, а пменно, что на означенномъ документ не было штемпеля (а онъ никогда не видалъ заемнаго письма или векселя, безъ штемпеля), и онъ въ ту же минуту подписалъ его, съ пылкими изъявленіями благодарности. Хекебекъ принялъ драгоцнное обезпеченіе съ равнодушнымь видомъ и, засунувъ его въ карманъ небрежно, какъ-будто бы оно и въ-самомъ-дл было не боле какъ лоскутъ истраченной даромъ бумаги, отсчиталъ десять шиллинговъ въ руки жадно-ожидавшлго ихъ Титмауза, который, успвъ такимъ-образомъ неожиданно въ своемъ предпріятіи, скоро потомъ ушелъ къ себ, причемъ каждый изъ этихъ достойныхъ людей былъ совершенно увренъ, что ему удалось надуть своего пріятеля. Хекебекъ, пожавъ самымъ дружескимъ образомъ у Титмауза руку, проклялъ его отъ всей души, только-что усплъ затворить за нимъ двери, и потомъ сталъ читать и перечитывать свое ‘обезпеченіе‘, мысленно соображая, была ли для Титмауза современемъ какая-нибудь возможность отказаться отъ уплаты общанныхъ имъ денегъ и придумывая, какимъ бы образомъ ему получше слдить за ходомъ длъ своего пріятеля. А тотъ, спша домой, думалъ одно только, а именно, какое счастіе, что пріятель его позабылъ о штемпел при составленіи документа. ‘Гд это и когда думалъ онъ, случалось мн слышать, что ни одна бумага безъ штемпеля не значитъ ровно ничего?..’ Какъ бы то ни было, однакожь, а онъ получилъ десять шиллинговъ и теперь Хекебекъ можетъ себ дожидаться своихъ пятидесяти фунтовъ до-тхъ-поръ, покуда… Но покуда онъ самъ очень-большую имлъ вроятность отправиться къ чорту, потому-что, вдь, эти десять шиллинговъ, добытые имъ съ такимъ затрудненіемъ, должны были идти прямымъ путемъ въ карманы его хозяйки, которую онъ можетъ этимъ задобрить дня на два или на три, не боле, а тамъ къ кому обратится онъ, хоть за самою малйшею помощью? Что съ нимъ будетъ? Титмаузъ былъ жалкій глупецъ, но мысли подобнаго рода и въ такихъ обстоятельствахъ, въ какихъ онъ находился, ползутъ въ голову даже и дураку! Какъ могъ онъ избжать, о, ужасная мысль! близкой необходимости продать или по-крайней-мр заложить свое кольцо и другія неоцненныя вещицы! Его кинуло въ потъ при одной мысли о томъ, какъ он будутъ вывшены въ продажу, съ ярлычками, въ окошк стараго Бальса. Медленно подымаясь по лстниц, ведущей къ своей квартир, онъ шагалъ такъ печально, какъ-будто слдовалъ за какимъ-нибудь невидимымъ проводникомъ прямо въ тюрьму. Онъ и не подозрвалъ того, что все это время мысли гг. Кверка, Геммона и Снапа почти исключительно заняты были имъ. Господа эти, не мене Хекебека желали подлиться съ нимъ частичкою ожидаемаго богатства, и для достиженія этой цли ршились привести въ дйствіе все, что только можно. Но добродтельный Хекебекъ, этотъ образецъ ростовщика въ маломъ размр, ловко и проворно ухватился за первую случившуюся возможность обезпечить себ, впослдствіи, маленькое вознагражденіе за т 10 шиллинговъ, съ которыми онъ разстался такъ великодушно, несмотря на всю свою нужду въ деньгахъ, между-тмъ, гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ ломали свои головы, а отъ времени до времени и головы гг. Мортмена и Френкпледжа, стараясь пріискать какой-нибудь инструментъ довольно-сильный, чтобъ выкроить себ жирный ломоточекъ изъ будущаго богатства Титмауза, которое они съ этою цлью старались доставить ему въ руки. По тройному правилу дло это можно бы было объяснить слдующимъ образомъ: горесть, испытанная Хекебекомъ при разлук съ 10 шиллингами и его отреченіе отъ награды за безчестіе, нанесенное жестокими побоями относились къ возможному для него въ будущемъ пріобртенію 50 фунтовъ = также точно, какъ рискъ, старанія и издержки гг. Кверка, Геммона и Снапа и выгоды доставляемыя ими Титмаузу, относились къ возможному для нихъ пріобртенію 10,000 фунтовъ. Главный пунктъ различія между ними, состоялъ въ способ обезпеченія ихъ будущаго вознагражденія.

Я, однакожъ, ничуть не думаю утверждать, чтобъ об эти стороны побуждаемы были однимъ только двигателемъ, то-есть не имли въ виду ничего другаго, какъ только сдлать свою добычу изъ этой маленькой мартышки — будущаго мильйонщика. Оно хотя и правда, что Хекебекъ стянулъ очень-крупный барышъ съ своего бдствующаго друга, но это имло свое хорошее слдствіе, потому-что спеціальный интересъ, пріобртенный Хекебекомъ въ будущемъ благоденствіи Титмауза, усилилъ энергію и изощрилъ умъ Хекебека къ услугамъ своего пріятеля, а безъ этого, конечно, по всей вроятности, дверь мистера Хекебека была бы такъ же безнадежно и недоступно заперта для Титмауза, какъ и входъ въ контору гг. Кверка, Геммона и Снапа. Два или три вечера спустя, посл описанной нами сдлки между двумя пріятелями, Хекебекъ зашелъ къ Титмаузу и, поздоровавшись съ нимъ, очень-дружелюбно объявилъ, что онъ собирается надоумить его съиграть съ этими джентльменами въ Сэффрон-Хилл маленькую штучку, чтобъ подстрекнуть ихъ немножко къ боле-усердной дятельности въ его пользу. Штучка состояла въ томъ, чтобъ послать къ этимъ джентльменамъ письмо, которое, но всмъ разсчетамъ, должно было…. но зачмъ терять время въ напрасномъ объясненіи. Передо мной лежитъ подлинникъ, отосланный Титмаузомъ на слдующее утро къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, и вотъ съ него подстрочная копія:

‘Господамъ Кверку и Ко.’

‘Джентльмены.— Извините что Васъ Безпокою, Но Дойдя со всмъ до отчаянія вбольшомъ Безпокойств (вкоторомъ я остался при Послднемъ Пенни, съ Недлю тому назадъ) и Мистриссъ Сквальлепъ моя Хозяйка совсмъ было собиралась описывать Меня да только Нечего было описать, апотому ршился ухать въ Чужіе-края непозже какъ черезъ. Недлю и Никогда уже Непріду Больше назадъ, очемъ Сдушевнымъ Прискорбіемъ извщая, надюсь что Вы небудете Отомъ безпокоиться, Апотому невижу нужды Вамъ доле Утруждать Себя помоему Длу Поелику Имнія Достать Невозможно и Очень Жалю что Причинилъ вамъ Столько хлопотъ Своими Длами чему Помочь помогу. Очень бы было мн То пріятно, но нестоитъ Иззаэтого останавливаться, т. е Оно и Стоилобы, но Поелику Нтъ нато Божьей Воли, которая Дабудетъ. Занялъ я вдолгъ бездлку Насчетъ моихъ Будущимъ Благъ (которыхъ я Увренъ никогда Неполучу) у одного Истинаго Друга (Нужно ли объяснять по чьей просьб слова эти помщены были въ письмо?) что бессомннія было чрезвычайно затруднительно для Этой Особы Но Онъ готовъ Сдлать для меня, все что только можетъ сдлать мн пользу Какъ онъ говоритъ, Собираюсь занять Не Множко Побольше у одного Джентльмена, Который стряпаетъ Дла Подобнаго Рода что поможетъ мн справиться съ необходимыми Издержками при Отъзд Въ Чужіе-Края (откуда Никогда недумаю Возвратиться). Назначилъ 10-е Число Для Отъзда вкоторый День оставлю М-ра Тэг-Рэга (котораго по Возвращеніи отвсей души жилалъ бы застать Вгробу или въ Рабочемъ Дом). Берузь заперо Только затмъ написать сіе чтобы Избавить Васъ отъ Напрасныхъ Хлопотъ Которыми Вы Врно несталибы Себя Обременять, вчемъ будучи совершенно увренъ, я Остаюсь, Джентльмены, Вашъ

‘Покорнйшій и Недостойный
‘Слуга
‘Т. Титмаузъ’.

‘P. S. Надюсь, что Вы Вособенности Напомните обо мн М-ру Геммону. Что со мною будетъ незнаю будучи такъ смущенъ, я Твердо намренъ неупотреблять никакихъ другихъ Джентльменовъ по Этрму длу, Кром Вашего Почтеннйшаго Дома и съ Большою Пичалью Отъзжая въ Чужіе Края, очемъ безшутокъ Частенько подумываю Серьёзно. (Если только что нибудь Благопріятное Неоткроется Вскор), T. Т.— Желалъ бы (Междупрочимъ я узнать если-Можно что вашъ почтеннйшій домъ согласится дать за мои Права На Имніе круглымъ счетомъ (чистыми деньгами) И надюсь что Благоволите Удостоить Отвта съ Первою Почтою иначе Уду въ Чужіе Края’.

Старикъ Кверкъ, только-что дочиталъ это хитрое посланіе, соскочилъ, немножко встревоженный, съ своего стула и побжалъ въ комнату мистера Геммона, съ открытымъ письмомъ въ рукахъ.

— Геммонъ, сказалъ онъ, прочтите это, сдлайте милость. Право, мы должны смотрть за Титмаузомъ, иначе онъ отъ насъ улизнетъ.

Мистеръ Геммонъ горячо схватился за письмо, прочелъ его со вниманіемъ, потомъ взглянулъ на своего встревоженнаго партнёра, который стоялъ, безпокойно на него посматривая, взглянулъ и улыбнулся.

— Ну что, Геммонъ, я право думаю… а? Какъ вы находите?..

— Я нахожу, мистеръ Кверкъ, что это письмо точно такого же рода, какъ и послднее, и кажется также, какъ оно произвело на васъ желаемое дйствіе.

— Ну, Геммонъ, такъ что жь изъ этого слдуетъ? Оттого, что у меня сердце несовсмъ еще каменное, вы вчно…

— Да, мистеръ Кверкъ, отвчалъ Геммонъ, опять улыбаясь, если бы не такое мягкое было у васъ сердце, вы могли бы быть несравненно-богаче.

— Знаю, Геммонъ, знаю, что могъ бы, и благодарю Бога, что я не такъ еще жаденъ въ длахъ, и не пересталъ чувствовать состраданіе къ этому бдному молодому человку. Право, его положеніе очень-печально.

— Такъ что жь, сэръ, зачмъ дло стало? Суньте руку въ карманъ, какъ я совтовалъ вамъ вчера вечеромъ, и назначьте ему еженедльную сумму.

— Гмъ, гмъ! произнесъ мистеръ Кверкъ, садясь въ кресло и поглядывая на Геммона очень-серьёзно.

— Ну, а если нтъ, продолжалъ этотъ джентльменъ, пожимая плечами въ отвтъ на нмое возраженіе Клерка, то напишите просто, что вы не хотите, это не долго — и длу конецъ.

— Да какъ же, Геммонъ? Ну, а если онъ въ- самомъ-дл удетъ въ чужіе края? произнесъ Кверкъ, посл долгаго молчанія: — вдь мы его совсмъ потеряемъ.

— Ба, удетъ въ чужіе края! Онъ слишкомъ-хитер, мистеръ Кверкъ, право слишкомъ хитеръ, ха, ха, ха!

— Вы любите посмяться на мой счетъ, Геймовъ, это очень-мило, вы не можете себ представить, какъ мн это нравится, когда вы такъ сметесь!

— Извините мистеръ Кверкъ, право, вы поняли меня совсмъ навыворотъ. Мн смшны только безтолковыя противорчія этого человка, онъ самый наивный, самый простодушный маленькой глупецъ и принимаетъ насъ за такихъ же. Удетъ въ чужіе края! Странная претензія! Въ своемъ безцнномъ постскрипт онъ опровергаетъ самъ все, прежде сказанное, говоритъ, что онъ только думаетъ часто о томъ, чтобъ ухать — ба! Что онъ въ большой крайности, это очень-вроятно, но ему еще солоно должно прійдтись, увряю васъ, прежде, чмъ онъ ршится на самоубійство или удетъ въ чужіе края, я не имю никакихъ опасеній на этотъ счетъ, но есть одно мсто въ его письм, которое заслуживаетъ вниманія, это его намекъ о займ денегъ на счетъ своихъ будущихъ благъ.

— Ахъ да, именно, вотъ это-то мсто меня и поразило. (Геммонъ слегка улыбнулся). Меня не тревожитъ ни мало вся остальная часть письма: это, разумется, все пустяки, что онъ тамъ говоритъ объ отъзд въ чужіе края. Но дйствительно, если онъ станетъ пытаться добыть себ деньги, онъ можетъ попасть въ опасныя руки… И вы не шутя думаете, что онъ ужь началъ?

— О нтъ, это, разумется, только ложь, иначе надо было бы предположить, что онъ нашелъ кого-нибудь еще глупе себя, а это я считаю невозможнымъ. Впрочемъ, какъ бы то ни было, мистера, Кверкъ, а мн кажется, что намъ ужь сильно пора сдлать какой-нибудь ршительный шагъ.

— Да, можетъ-быть, отвчалъ Кверкъ тихо: — и я вамъ скажу, что мистеръ Мортменъ ободрялъ меня сильно, не дале какъ третьяго-дня…

— Гмъ. А знаете ли вы, что мистера, Френкпледжъ говорить?..

— Ну что вашъ Френкпледжъ!..

— Какъ что? спросилъ мистеръ Геммонъ, немножко-обиженнымъ тономъ.

— Ну! ну! ужь съ этимъ вчно одна исторія!.. Ну что же изъ этого слдуетъ? Полно, полно Геммонъ. Мы знаемъ другъ друга слишкомъ-коротко, чтобъ ссориться. Я не думаю ничего обиднаго о мистер Френкпледж, но вдь Мортменъ былъ моимъ нотаріусомъ лтъ двадцать сряду, и все это время ни разу еще не далъ промаха! Между-прочимъ, онъ говорилъ мн, что мы стоимъ теперь на твердомъ основаніи, за это онъ ужь ручается, и что онъ даже не видитъ ничего такого, что мшало бъ теперь же принять первыя предварительныя мры по этому длу. Да я и самъ начинаю думать, что намъ ужь давно пора. Что касается до того, какъ обезпечить себя насчетъ денегъ, выдаваемыхъ Титмаузу, то онъ совтуетъ намъ взять съ него обязательство на уплату 500 или 1000 фунтовъ стерлинговъ по востребованію, и, подъ прикрытіемъ этого обязательства, ссужать его деньгами, когда и въ какой мр угодно. Можно остановиться, если мы найдемъ это нужнымъ, можно начать съ трехъ или четырехъ фунтовъ въ недлю и увеличивать по мр того, какъ шансы успха будутъ расти… а? Какъ вы думаете?

— Я ничего не говорю противъ такой сдлки. Но подумайте, мистеръ Кверкъ, намъ надо имть немножко терпнья. Вы сами знаете, что много еще времени пройдетъ, пока мы успемъ получить опредленіе суда по этому длу, и еще вдвое боле можетъ быть, пока намъ удастся обезпечить его впослдствіи, а между-тмъ, это отвратительное маленькое созданіе будетъ все время у насъ на рукахъ. Чортъ его знаетъ, что съ нимъ длать, право никакъ не придумаешь…

— Гмъ, гмъ! покрякивалъ Кверкъ, поглядывая очень-серьёзно и съ большимъ безпокойствомъ на Геммона.

— А чего я всего боле опасаюсь, ну что если онъ будетъ недоволенъ, что мы ему мало даемъ денегъ и, ознакомясь съ положеніемъ дла, вдругъ заупрямится?

— Да, Геммонъ, на все это надо принять мры, не правда ли? произнесъ Кверкъ, съ крайне-опечаленнымъ видомъ.

— Разумется, продолжалъ Геммонъ задумчиво: — къ тому времени онъ пріищетъ себ солидныхъ друзей, которыхъ мы можемъ уговорить поручиться за вс ссуды, и будущія и прошедшія.

— Ну вотъ именно, Геммонъ, мн и самому это вчера приходило въ голову. Да знаете что, тутъ онъ понизилъ голосъ: — не найдется ли между нашими кліентами кого-нибудь, кто бы согласился принять эти ссуды на собственный счетъ. А? какъ вы думаете?..

— Какъ не найдтись! Да вотъ старикъ Фангъ, врно, не прочь будетъ немножко полихоимничать, вдь онъ только этимъ и живетъ, мистеръ Кверкъ, а обезпеченіе наше въ-сущности вещь очень-изрядная, хоть, можетъ-быть, оно и не совсмъ-удобопродажно.

— Да, гм… а впрочемъ, если подумать хорошенько, то отчего же бы мн и самому этого не сдлать, если изъ этого можно что-нибудь выручить?

— Это, однакожь, дло неспшное. А между-тмъ, я думаю, намъ не мшало бы послать за Титмаузомъ, да и настроить его поосторожне такъ, какъ намъ нужно — а? Мы несовсмъ-ловко это сдлали послдній разъ, мистеръ Кверкъ, неправда ли? говорилъ Геммонъ, улыбаясь довольно-насмшливо.— Мы должны, во что бы то ни стало, держать его покуда у Тэг-Рэга, если только можно это сдлать.

— Непремнно: тогда онъ не будетъ жужжать около насъ, какъ слпень… а иначе, вдь онъ насъ въ недлю съ ума сведетъ.

— О! я скорй готовъ отъ всего отказаться, чмъ переносить такую пытку. Впрочемъ, я думаю, намъ нетрудно будетъ уговорить его на наши условія — продть узду въ эту ослиную морду. Сказать ему, что мы требуемъ непремнно, чтобъ онъ далъ обязательство дйствовать во всемъ безусловно, по нашимъ совтамъ.

— Конечно, а не то, мы его тотчасъ направо-кругомъ, я думаю это будетъ недурно!

— А теперь я васъ прошу, мистеръ Кверкъ, сказалъ Геммонъ такимъ повелительнымъ тономъ, какой только могъ ршиться принять со старшимъ своимъ партнёромъ: — поручите ужь вы этого гуся вполн на мои руки. Вы видите, онъ получилъ ко мн, одному Богу извстно отчего, какое-то особенное пристрастіе, и… къ-тому жь, вдь надо признаться, мы оборвались пренепріятнымъ образомъ прошедшій разъ, помните, при этомъ важномъ свиданіи? (Кверкъ покачалъ головой отрицательно.) Во всякомъ случа, продолжалъ Геммонъ:— на одномъ по-крайней-мр я настаиваю непремнно: пусть одинъ изъ насъ двоихъ возьметъ Титмауза насвою отвтственность. Если только вамъ угодно, мистеръ Кверкъ, сдлайте милость, возьмитесь за него сами и избавьте меня отъ этой непріятной обязанности. Вы сами знаете, сэръ, что я всегда неизмнно предоставляю все существенно-важное и затруднительное вамъ, полагаясь на вашъ превосходный тактъ и на вашу опытность,

— Ну, ну, Геммонъ, вдь я знаю, это просто капля сладкаго масла… И Кверкъ точно могъ сказать это по совсти, потомучто онъ ощущалъ ужь ея пріятное, успокоительное дйствіе.

— Честью васъ увряю, мистеръ Кверкъ, я говорю серьёзно. Ба! да вы сами должны это понимать. Я знаю васъ слишкомъ-хорошо, чтобъ осмлиться…

— Да, перебилъ Кверкъ: — тотъ долженъ рано подняться, кто хочетъ поймать стараго Калеба-Кверка — соннаго. ‘Ну, подумалъ Геммонъ: вотъ ужь, нсколько лтъ сряду, я врно очень-рано встаю!’

Такимъ-образомъ все было улажено по желанію и требованію мистера Геммона, то-есть Титмауза ршено было оставить совершенно у него на рукахъ, посл чего партнёры потолковали еще немного о томъ, когда и какъ начнутъ они давать Титмаузу деньги, и наконецъ разстались. Мистеръ Кверкъ ушёлъ къ себ въ комнату, заперъ двери и остановился въ раздумьи, опираясь на окно, съ руками, засунутыми въ карманы, и со взоровъ, безсознательно устремленнымъ на свою бухгалтерскую книгу, лежавшую на стол. Онъ былъ въ глубокомъ раздумь и вопросъ, занимавшій его мысли, состоялъ въ томъ: умно или глупо онъ сдлалъ, поручивъ такимъ-образомъ Титмауза на руки Геммону? Легко было Кверку показывать твердую увренность въ самомъ себ передъ Геммономъ, но на самомъ дл онъ ея не чувствовалъ.

По правд сказать, ему еще ни разу не случалось разставаться съ Геммономъ посл какого-нибудь, хоть даже самаго ничтожнаго и самымъ мирнымъ образомъ оконченнаго спора, неунося въ душ тайнаго подозрнія, что такъ или иначе, а ужь какъ-нибудь, да повернулъ его посвоему, этотъ ловкій Геммонъ, который вчно достигалъ своей цли, не оставивъ Кверку нималйшаго повода къ неудовольствію. По правд сказать, Кверкъ сильно боялся Геммона, и Геммону это было извстно. Въ настоящемъ случа, безотчетное, но вмст съ тмъ постоянно-возрастающее подозрніе и неудовольствіе заставили его опять вернуться въ комнату Геммона.

— Послушайте, Геммонъ: я, знаете, кривить душой не люблю… такъ… я надюсь, что… ужь и вы… съ вашей стороны… началъ онъ робко и въ большомъ замшательств, худо скрывая свое смущеніе подъ принужденною улыбкою.

— Сдлайте милость, мистеръ Кверкъ, что вы этимъ хотите сказать? перебилъ Геммонъ очень-рзко и съ чрезвычайно-удивленнымъ видомъ, причемъ онъ весь покраснлъ, да и не удивительно, потому-что съ той самой минуты, какъ Кверкъ отъ него ушелъ, мысли Геммона заняты были только однимъ вопросомъ: какъ бы ему половче взяться, чтобъ убдить Титмауза что онъ (Геммонъ) былъ единственное лицо изъ всей фирмы, питающее къ нему прямое, безкорыстное сочувствіе, и такимъ образомъ пріобрсти на него очень-полезное вліяніе. Захваченный въ этихъ мысляхъ совершенно-неожиданнымъ замчаніемъ мистера Кверка, онъ потерялъ присутствіе духа и вслдствіе того естественнымъ образомъ разсердился.— Потрудитесь мн объяснить, мистеръ Кверкъ, ваше безтолковое и обидное замчаніе, продолжалъ онъ, поглядывая на Кверка въ смущеніи и красня все боле-и-боле.

— Вы странный человкъ, Геммонъ, отвчалъ, почти съ такимъ же удивленіемъ и замшательствомъ, мистеръ Кверкъ, встревоженный какимъ-то невольнымъ, инстинктивнымъ убжденіемъ, что Геммонъ понялъ все, происходившее у него на душ.

— Что вы хотли сказать, мистеръ Кверкъ, этимъ послднимъ замчаніемъ? спросилъ Геммонъ, оправясь отъ перваго впечатлнія.

— Что сказать?.. Да то, что мы оба странные люди, Геммонъ, ха., ха, ха! отвчалъ Кверкъ съ робкимъ хохотомъ.

— Я оставляю Титмауза совершенно на ваши руки, мистеръ Кверкъ, я не хочу боле имть съ нимъ никакого дла, мн ужь надоли по горло вс эти дрязги. Я не могу ршиться взвалить на себя такую обузу, именно объ этомъ-то я и думалъ теперь, когда вы вошли…

— О! въ-самомъ-дл?.. Скажите… говорилъ мистеръ Кверкъ, понизивъ голосъ, онъ поглядлъ на двери, заперты ли он, и слъ опять на стулъ, недоле какъ за минуту передъ тмъ имъ оставленный.— А что, вы думаете, мн пришло въ голову сейчасъ, когда я сидлъ тамъ, у себя въ комнат? продолжалъ онъ.— Я думалъ, не лучше ли будетъ намъ сбросить съ плечъ своихъ эту обезьяну, да завести, изъ-подъ руки, переговоры съ стороною, дйствительно владющею имніемъ, и объяснить ей, что — гмъ!.. что мы готовы, за нкоторое удовлетвореніе, то-есть, разумется, за приличное удовлетвореніе…

— Мистеръ Кверкъ! Богъ съ вами!.. Что это вы?.. Геммонъ былъ не на шутку удивленъ.

— Ну что жь! Что вы такъ смотрите на меня, Геммонъ? Почему же бы этого не сдлать?.. Ужь, разумется, мы не удовольствуемся бездлицей. Я полагаю, что онъ очень-радъ будетъ заплатить намъ за наше молчаніе 4 или 5,000 фун. стер., право, это стоитъ того, чтобъ подумать! Вдь, если по совсти сказать, Геммонъ, такъ и его-то положеніе жестоко! Не виноватъ ни на волосъ, а между-тмъ долженъ все терять, да и было бы изъ-за кого еще, а то изъ-за этакой дряни, какъ Титмаузъ. Вы бы сами это чувствовали, Геммонъ, еслибъ были на его мст, и я увренъ, нашли бы тогда и сами, что 4 или 5,000…

— Но разв Титмаузъ ужь боле не бдный нашъ сосдъ? замтилъ Геммонъ съ хитрою улыбкой.

— Ну, это съ одной точки зрнія, Геммонъ! а съ другой стороны, почемъ знать, человкъ, у котораго мы собираемся отнимать имніе, можетъ-быть, длаетъ своими деньгами много добра, и, конечно, имя его пользуется большимъ уваженіемъ въ томъ графств, но вы представьте себ на его мст Титмауза съ 10,000 годоваго дохода!

— Нтъ, мистеръ Кверкъ, объ этомъ нечего и думать, ни одной минуты, перебилъ Геммонъ серьёзно и даже немного-повелительно.— Ни за какія блага на свт не соглашусь я участвовать въ такой…

Въ эту минуту Снапъ вбжалъ въ комнату cъ раскраснвшимся лицомъ и съ опечалёпнымъ видомъ.

— Пичь противъ Греба, начал и онъ въ попыхахъ (это былъ маленькій, любимый искъ бднаго Снапа, и заведенъ былъ по поводу клеветы, произнесенной, отвтчикомъ (конюхомъ) на истца (водоноса съ извощичьей биржи), на котораго первый насплетничалъ, будто бы онъ страдаетъ чесоткой, вслдствіе чего одна женщина отказалась выйдти за него замужъ).

— Пичь противъ Греба, только-что ршено въ Гильдхал {Guildhall — Гильдейская Зала — такъ называется Городская Дума въ Лондон.}: свидтель отрзалъ на славу, слова и спеціальный убытокъ доказаны, со стороны сержанта {Sergeant (serviens ad legem) — вторая и высшая степень юридическаго факультета въ Англіи. Первая степень — barrister, соотвтствуетъ докторской, этимъ именемъ обыкновенно называются главные адвокаты.} Шаута — лихая рчь, и вердиктъ въ пользу истца, но всего одинъ фартингъ, и лордъ Виддрингтонъ {Судьи въ Англіи имютъ титулъ лорда, который, однакожь, не есть наслдственный и принадлежитъ не лицу, а должности.} сказалъ, что такъ-какъ жюри опредлило убытки въ одинъ фартингъ, то онъ платитъ другой {Есть въ Англіи одинъ очень-стснительный статутъ, изданный нарочно затмъ, чтобъ подрзать крылышки такимъ джентльменамъ, какъ мистеръ Снапъ. Онъ опредляетъ, что въ искахъ по жалобамъ на клевету, если приговоръ назначитъ истцу вознагражденіе ниже 40 шиллинговъ, напримръ, какъ въ настоящемъ случа, одинъ фартингъ, то истецъ не иметъ права требовать съ отвтчика за свои судебныя издержки боле того, что опредлено ему за убытки, тоесть въ приведенномъ случа не боле еще одного фартинга. Вслдствіе этого распоряженія не одинъ ябедникъ вышелъ изъ суда съ носомъ.} за издержки, что составитъ полпенни, и только-что усплъ онъ это сказать, какъ стряпчій отвтчика тутъ же и вручилъ полпенни. Въ Палат поднялся хохотъ. Я требовалъ пересмотра дла къ первымъ числамъ слдующаго срока {Большая часть судебныхъ длъ ршаются въ Англіи въ опредленные сроки.}, а насчетъ Его Милости {Подъ этимъ титуломъ онъ разуметъ судью, лорда Виддрингтона. Примчанія перев.} тисну статейку въ слдующемъ нумер Воскреснаго Блеска, такую, что ему не больно понравится!

— Мистеръ Кверкъ! клянусь вамъ Богомъ, воскликнулъ Геммонъ: — если такіе иски будутъ у насъ производиться, я брошу фирму, брошу, во что бы то ни стало! (Въ голов у него промелькнула мысль, что Титмаузъ былъ бы славнымъ кліентомъ съ почину, въ случа, если бы пришлось начинать практику на собственный счетъ).— Право, если мы будемъ продолжать такимъ образомъ, то наша фирма станетъ позоромъ цлой профессіи!

— Прекрасно, мистеръ Геммонъ, прекрасно! перебилъ Снапъ, красня отъ досады, — вашъ маленькій искъ по штрафу за лихоимство, въ ту пору, помните, сошелъ съ рукъ тоже удивительно какъ благополучно!

— Позвольте мн вамъ замтить, мистеръ Снапъ, перебилъ Геммонъ, вспыхнувъ…

— Ба! полноте! Ну, что же длать, военная неудача! перебилъ глава фирмы.— А что, Пичь состоятеленъ? Ужь врно же мы имемъ какое-нибудь обезпеченіе нашихъ издержекъ по этому иску.

Но дло было въ томъ, что бдный Снапъ подцпилъ Пича въ какой-то полицейской контор и, подстрекаемый своимъ рвеніемъ къ длу, взялся за его искъ изъ чистой спекуляціи, разсчитывая на явную вроятность успха, въ пользу истца, простаго водоноса съ извощичьей биржи. По этой-то причин, только-что зловщій вопросъ мистера Кверка услышанъ былъ Снапомъ, какъ вдругъ, ему показалось (или по-крайней-мр онъ такъ полагалъ), что его требуютъ въ комнат клерковъ, и онъ въ ту же минуту выскочилъ вонъ изъ кабинета мистера Геммона довольно даже невжливымъ образомъ.

— Ужь этотъ Снапъ когда-нибудь да утопитъ нашу фирму, замтилъ Геммонъ съ презрительнымъ видомъ.— Но мн нужно теперь заняться этой запиской, которую я составляю, а потому, мистеръ Кверкъ, мы поговоримъ съ вами о Титмауз завтра.

Записка, которую онъ составлялъ, была въ защиту одного отвтчика, отвтчикъ оспоривалъ требованіе своего истца (человка съ большимъ семействомъ, добросердечно поврившаго ему въ долгъ значительную сумму денегъ), основываясь единственно на недостатк штемпеля.

Кверкъ не сходился въ своихъ мнніяхъ съ Геммономъ и, садясь снова за свой письменный столъ, не могъ удержаться, чтобъ не написать слова: ‘Кверкъ и Снапъ‘, соображая: хорошо ли будетъ звучать такая фирма и какой она произведетъ эффектъ, потому-что Снапъ былъ дйствительно одного съ нимъ покроя.

Можетъ-быть, никогда не встртится недостатка въ людяхъ, готовыхъ осмивать и бранить стряпчихъ, и главная причина тому лежитъ, разумется, въ необходимыхъ отношеніяхъ этихъ лицъ къ людямъ, имющимъ съ ними дло. Почти во всякомъ судебномъ иск каждый кліентъ чувствуетъ естественную вражду къ стряпчему своего противника. Если истецъ выигрываетъ, онъ ненавидитъ стряпчаго отвтчика за то, что онъ вводить его въ большіе расходы и причиняетъ ему много досады и страха, а когда дло приходитъ къ разсчету со своимъ собственнымъ стряпчимъ, то желчь его тоже невольно кипитъ при вид счета своихъ издержекъ, какъ бы онъ ни былъ умренъ. Если истецъ проигрываетъ,—то ужь, само-собою разумется, вся вина падаетъ на неловкость и невжество стряпчаго, котораго онъ въ такомъ случа ненавидитъ почти такъ же сильно, какъ и стряпчаго своего противника. Точно то же самое бываетъ и при успх или неудач отвтчика. Главная бда въ томъ, что стряпчіе принуждены дйствовать постоянно противъ кого-нибудь, и что вс дйствія ихъ направлены бываютъ неизбжно на наши карманы. Съ другой стороны, они такъ же неизбжно бываютъ замшаны въ такіе иски и дла, гд вс ядовитыя страсти нашей природы: ненависть, мстительность и эгоизмъ, приходятъ въ движеніе. Представьте же себ, какое ужасное зло терпло бы общество и въ какомъ широкомъ размр, еслибъ огромное большинство стряпчихъ не было честными и способными людьми, и еслибъ эти лица, пользуясь совершеннымъ знаніемъ длъ и обстоятельствъ всхъ окружающихъ людей, стали подстрекать везд ябеду и размножать тяжбы, искусно воспламеняя сердца гнвныхъ и мстительныхъ кліентовъ и разжигая семейные раздоры, вмсто того, чтобъ тушить ихъ. Конечно, еслибъ они сдлали хоть одну сотую долю того, что такъ легко для нихъ доступно, то наши судебныя мста были бы скоро удвоены вмст съ числомъ судей, адвокатовъ и стряпчихъ, новыя тюрьмы пришлось бы намъ строить для содержанія разорившихся просителей, а Управу Неоплатныхъ Должниковъ расширить вчетверо и круглый годъ держать ее въ постоянномъ засданіи.

Но не вс изъ этого класса почтенныхъ и достойныхъ людей такъ невинны, какъ можно бы заключить изъ этого оправданія. Есть между ними малое число Кверковъ, есть нсколько Геммоновъ и довольно-много Снаповъ, людей, которыхъ характеры и поступки заставляютъ многихъ изъ насъ легкомысленно относить недостатки частныхъ лицъ къ цлому классу, есть даже и хуже ихъ, какъ мн случалось слышать, но пора намъ вернуться къ разсказу.

Въ пятницу вечеромъ, 28 іюля 18** года, финансы мистера Титмауза находились въ слдующемъ положеніи: онъ долженъ былъ своей хозяйк 1 фунтъ 9 шиллинговъ, прачк 6 шиллинговъ, портному 1 фунтъ 8 шиллинговъ, всего 3 гинеи, да кром-того 10 шиллинговъ Хекебеку. (Титмаузъ считалъ себя въ-прав, заплативъ своему пріятелю, когда бы то ни было, взятыя у него деньги, получить обратно данный ему документъ или расписку.) Къ этому слдуетъ прибавить еженедльно возрастающую сумму въ 7 шиллинговъ, платимую имъ хозяйк за наемъ своей комнаты, да еще кой-какія мелкія суммы за стирку, чай, хлбъ, масло и прочее. На уплату всхъ этихъ значительныхъ долговъ не имлъ онъ ровно ни одного фартинга. Возвратясь къ себ на квартиру въ этотъ день, вечеромъ, онъ нашелъ на стол повстку отъ Тумбскрю, маклера своей хозяйки, съ увдомленіемъ такого рода, что если завтра утромъ, въ десятъ часовъ, его недоимка не будетъ уплачена, то онъ, Тумбскрю, пріидетъ описывать его вещи, а она, то-есть хозяйка, заставитъ его непремнно выхать вонъ въ конц недли, и что она никакъ не согласится на новую отсрочку. Онъ слъ въ досад на стулъ, прочитавъ этотъ грозный документъ и, садясь, замтилъ на полу другой лоскутокъ бумаги, вроятно, просунутый изъ-подъ дверей. По знакамъ, на немъ остававшимся, ясно было, что онъ на него наступилъ, входя въ комнату. Лоскутокъ, какъ оказалось, былъ требованіе въ Совстный Судъ {Court of Requests. Суды этого рода установлены въ Англіи для взысканія мелкихъ долговъ, непревышающихъ 40 шиллинговъ. Дла ршаются въ нихъ безъ апелляціи. Судьи отбираютъ отъ подсудимыхъ и отъ свидтелей показанія подъ присягою и потомъ ршаютъ дло по совсти окончательно. Суды эти — одно изъ самыхъ благодтельныхъ установленій въ Англіи. Дла въ нихъ кончаются скоро и стоятъ подсудимымъ очень-дешево. Первый Совстный Судъ учрежденъ при Генрих VIII, но окончательно установленіе это утверждено въ царствованіе Якова I. Прим. перев.}, по поводу одного фунта и восьми шиллинговъ, должныхъ портному Джобу Коксу. Онъ машинально положилъ его на столъ и цлую минуту сидлъ какъ убитый, съ трудомъ переводя духъ.

Это ужь безъ шутокъ похоже было на кризисъ. Просидвъ полчаса въ безмолвномъ страданіи, онъ всталъ, дрожа, со стула, задулъ свою свчу и черезъ нсколько минутъ очутился съ блднымъ и встревоженнымъ лицомъ у окошка старика Бальса, ростовщика и ссудчика подъ залогъ. Долго высматривалъ онъ сквозь развшанныя вещи — часы, сахарные щипцы, кольца, булавки, ложки, запонки, браслеты, ножи и вилки, печати, цпочки и проч… не было ли внутри кого-нибудь еще, кром старика Бальса. Дождавшись наконецъ ухода одной очень-блдной и съ виду несчастной женщины, Титмаузъ вошелъ на ея мсто и, переговоривъ, запинаясь, нсколько словъ съ сдовласымъ и жестокосердымъ старымъ ссудчикомъ, вынулъ свою цпочку, брошку и перстень, и получилъ подъ залогъ этихъ вещей три фунта два шиллинга и шесть пенсовъ. Съ этой суммою въ рукахъ выскользнулъ онъ изъ лавки, отъискалъ портнаго Кокса и, заплативъ своему дрожащему старому кредитору весь его долгъ (1 ф. 8 шил.) съ прибавкою 4 шиллинговъ за судебныя издержки, спросилъ просто: ‘квитанцію’, не прибавляя боле ни слова, потому-что онъ едва не задыхался. Такимъ же точно образомъ расплатился онъ и съ мистриссъ Сквальлёпъ, своею хозяйкою, неотвчая ни одного слова на ея болтливыя и безконечныя извиненія, но закусивъ себ губы до крови и чувствуя, что сердце его готово было лопнуть въ груди. Затмъ онъ отправился, въ отчаяніи, къ себ наверхъ, имя въ карман всего 18 пенсовъ и утративъ вс свои украшенія. Прачк своей онъ еще не заплатилъ, разныя другія мелочи оставались тоже неуплаченными, долгъ за квартиру постоянно наросталъ, а между-тмъ десятое августа ужь подходило — ужасный день, въ который его выгонятъ, безъ копейки, изъ магазина и онъ останется на собственныхъ средствахъ къ существованію. Возвратясь въ свою комнату и затворивъ двери, слъ онъ опять у стола и, подумавъ о своемъ положеніи, едва-едва не завылъ. Голодъ и отчаяніе, два враждебные демона, какъ грозные призраки, казалось, сидли съ нимъ рядомъ, оледеняя, обезсиливая и превращая въ камень его сердце. Что ему было длать? Зачмъ родился онъ на свтъ? Зачмъ онъ былъ такъ ужасно, такъ несравненно-хуже всякаго другаго угнетёнъ и несчастенъ? Мысли о его перстн, брошк, запонкахъ, пришитыхъ къ кусочкамъ картона съ цною, надписанною сверху и выставленныхъ на показъ въ окошк старика Бальса, доводили, его почти до неистовства. Вслдъ за ними начинали ужь закрадываться въ душу другія мысли, ужасныя… средства, въ эту минуту были у него подъ-рукой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Вдругъ сильный толчокъ въ дверь пробудилъ его изъ оцпеннія, въ которое онъ начиналъ погружаться. Онъ прислушивался съ минуту, какъ-будто бы несовсмъ еще увренный въ дйствительности этого звука. Пудовое бремя лежало у него на сердц, онъ могъ приподнять его на одну минуту усиленнымъ вздохомъ, но сбросить не могъ. Испустивъ одинъ изъ такихъ вздоховъ, онъ сонливо отворилъ двери, ожидая встртить мистера Тумбскрю или кого-нибудь изъ его мирмидоновъ, еще неуспвшихъ узнать о его недавней расплат съ хозяйкою.

— Не здсь ли живетъ мистеръ Титмаузъ? спросилъ какой-то хорошо-одтый молодой человкъ.

— Здсь, отвчалъ Титмаузъ.

— Не вы ли сами сэръ, мистеръ Титмаузъ?

— Я, отвчалъ онъ, еще слабе прежняго.

— Я принесъ вамъ, сэръ, письмо отъ мистера Геммона, изъ компаніи Кверка, Геммона и Снапа, стряпчихъ въ Сэффрон-Хилл, произнесъ незнакомый, неподозрвая того, что слова его озарили внезапнымъ лучомъ свта маленькую пучину горести, такъ близко возл него находившуюся.— Онъ просилъ меня вручить вотъ это письмо въ собственныя ваши руки, и онъ надется получить отвтъ завтра утромъ съ первою почтою.

— Да, о! конечно, я понимаю, разумется, съ большимъ удовольствіемъ! Какъ здоровье мистера Геммона? Чрезвычайно-любезно съ его стороны. Мое глубочайшее почтеніе ему. Буду отвчать непремнно, бормоталъ Титмаузъ непереводя духа, нечувствуя земли подъ собой, и непомня, ни что съ нимъ, ни гд онъ въ эту минуту находится.

— Мое почтеніе, сэръ, отвчалъ незнакомый, очевидно немножко-удивленный манерами Титмауза: — прощайте! и онъ ушелъ. Титмаузъ заперъ двери. Съ сильнымъ трепетомъ рукъ и волненіемъ духа распечаталъ онъ письмо. Первое, что попалось ему на глаза, былъ банковый билетъ, вложенный въ конверт.

— О Боже мой!.. прошепталъ онъ, поблднвъ какъ тотъ листъ бумаги, который онъ держалъ. Письмо выпало у него изъ рукъ и онъ стоялъ нсколько минутъ въ какомъ то оцпенніи, но вслдъ за тмъ восгоргь вспыхнулъ въ душ его. Банковый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ былъ у него въ рукахъ, а при немъ слдующая записка:

Тевейское Подворье.
No 35. 25 іюля 18**.

‘Мой любезный мистеръ Титмаузъ, ваше послднее письмо, адресованное на имя нашей компаніи, въ высшей степени меня опечалило. Я сію минуту только вернулся въ городъ и спшу доставить вамъ приложенную при семъ бездлку, которая, я надюсь отъ всей души, можетъ вамъ покуда пригодиться. Позвольте мн просить васъ къ себ, въ воскресенье вечеромъ, часовъ въ семь, выпить со мною рюмку вина. Я буду совершенно одинъ и не занятъ и, можетъ-быть, буду имть возможность сообщить вамъ кое-что, довольно-важное насчетъ такихъ вещей, въ которыхъ вашъ интересъ, поврьте, заставляетъ меня принимать глубочайшее участіе. Въ надежд, что вы удостоите меня отвтомъ, завтрашній день рано поутру, я остаюсь, какъ и всегда, сэръ,

‘Вашъ преданный и покорный слуга
‘Ойлей Геммонъ.’

Титльбету Титмаузу, эсквайру.

Первая сладостная капля давно-ожидавнаго золотаго дождя упала наконецъ на томимаго жаждой Титмауза! Какъ вжлива, мало того, какъ любезна и почтительна была записка мистера Геммона! И первый разъ въ жизни длали ему такой адресъ: Титльбету Титмаузу, эсквайру! Еслибъ въ комнат его было довольно мста, Титмаузъ запрыгалъ бы въ ней отъ восторга. Перечитавъ раза два или три благословенное письмо мистера Геммона съ начала до конца, онъ торопливо сложилъ его, скомкалъ въ рук банковый билетъ, насунулъ шляпу на голову, задулъ свчу и кинулся внизъ по лстниц такъ быстро, какъ-будто бшеная собака гналась за нимъ по слдамъ. Въ одну минуту очутился онъ передъ старымъ Бальсомъ, едва переводя духъ, сунулъ ему контрмарки и банковый билетъ и весело потребовалъ назадъ заложенныя вещи. Сдой ростовщикъ встрепенулся отъ удивленія. Подозрительно взялъ онъ въ руки банковый билетъ и долго разсматривалъ его тщательно со всхъ сторонъ, но, найдя совершенно-правильнымъ, возвратилъ драгоцнныя украшенія и остальныя деньги, изъ которыхъ вычелъ только бездлицу на проценты. Окончивъ это важное дло, Титмаузъ пустился-было рысью къ Хекебеку, но вдругъ ему пришло въ голову, что этотъ джентльменъ, узнавъ о его удач, захочетъ немедленно получить назадъ свои десять шиллинговъ — и онъ остановился, задумался и вернулся домой. Не просидвъ дома и минуты, побжалъ онъ опять купить листъ бумаги и дв или три облатки, чтобъ написать письмо къ мистеру Геммону, и, доставь все это, ударился опять домой во весь опоръ, едва не сбивъ съ ногъ свою жирную хозяйку, которая оглянулась на него разинувъ ротъ, какъ на какую-нибудь угорлую кошку, прыгнувшую вверхъ по лстниц, и со страхомъ подумала, что, чего добраго, ужь не рехнулся ли онъ въ-самомъ-дл. Письмо, написанное имъ къ мистеру Геммону, было такъ сумасбродно и дико, что, несмотря на мое совершенное чистосердечіе и откровенность во всемъ, что относится до мистера Титмауза, я никакъ не могу ршиться показать его читателю, надясь, что онъ приметъ во вниманіе необыкновенно-напряженное состояніе духа, въ которомъ находился тогда его сочинитель.

Сонъ въ эту ночь и поутру засталъ и оставилъ мистера Титмауза несомнннымъ и восхищеннымъ обладателемъ 10,000 фунтовь годоваго дохода. Въ этомъ факт убждался онъ все боле-и-боле, по мр того, какъ читалъ и перечитывалъ любезное письмо мистера Геммона. Его выводъ, можетъ-быть, опирался на довольно-шаткомъ основаніи, но онъ доставилъ ему на время счастіе неописанное… конечно, насчетъ будущаго, возможнаго разочарованія и горести, но объ этомъ онъ и не думалъ. Дло въ томъ, любезный читатель, что логика (по словамъ доктора Ваттса: правильное употребленіе разсудка) не есть искусство практическое. Никто о ней и не думаетъ въ дйствительной жизни, а потому не мудрено, что большая часть людей поступаютъ сплошь да рядомъ такъ же точно, какъ поступилъ Титмаузъ при этомъ случа, заключивъ по извстнымъ читателю даннымъ, что онъ ужь сдлался несомнннымъ обладателемъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Я, однакожь, не стану утверждать, въ случа, если читатель молодъ и недавно кончилъ курсъ въ университет, что онъ не въ-состояніи былъ бы доказать очснь-тонкими и остроумными аргументами, что Титмаузъ показалъ себя въ этомъ случа большимъ естественнымъ логикомъ.

На другой день поутру, около шести часовъ, Титмаузъ собственными руками опустилъ въ письменный ящикъ, у входа въ квартиру мистера Геммона, въ Тевейскомъ Подворь, свой отвтъ, въ которомъ онъ, съ разными выраженіями глубочайшаго почтенія и благодарности, принималъ любезное приглашеніе мистера Геммона. Счастливымъ человкомъ чувствовалъ себя Титмаузъ, возвращаясь въ Оксфордскую Улицу. Весело и бодро вошелъ онъ въ магазинъ Тэг-Рэга въ самую ту минуту, когда его отворяли, и принялъ участіе въ исправленіи разныхъ длъ, лежавшихъ вн его обыкновенной обязанности, съ особенною живостью и энергіею, будто бы сознавая, что этимъ онъ длаетъ большое угожденіе гг. Кверку, Геммону и Снапу, желаніе которыхъ на этотъ счетъ было ему извстно. На эту перемну въ обращеніи, однакожь, Тэг-Рэгь смотрлъ не иначе, какъ на притворную и принятую нарочно ему на зло. Во всемъ, что ни длалъ Титмаузъ, онъ видлъ только дерзость и намреніе идти наперекоръ, будто бы, чмъ ближе Титмаузъ подходилъ къ концу своей зависимости, то-есть къ десятому августа, тмъ веселе и беззаботне онъ становился. Но Титмаузъ ршился строго исполнять данные ему совты, и положилъ даже покуда, на всякій случай, избгать сношеній съ Хекебекомъ.

На слдующій день онъ всталъ ране обыкновеннаго и занятъ былъ вдвое доле двоимъ туалетомъ, останавливаясь безпрестанно и погружаясь въ восхитительныя мечтанія. Около восьми часовъ пошелъ онъ въ церковь св. Андрея въ Хольборн, куда, какъ онъ полагалъ, можетъ-быть, ходитъ и самъ мистеръ Геммонъ, жившій по сосдству. Внизу и на галере, спрашивалъ онъ у женщинъ, отворявшихъ скамейки, не знаетъ ли кто, гд здсь скамейка мистера Геммона, того, что живетъ въ Тевейскомъ Подворь, нисколько, впрочемъ, не думая дерзко забраться въ самую скамейку, а просто желая ссть гд-нибудь, на такомъ мст, съ котораго бы онъ могъ видть ее. Но имя мистера Геммона, едва ли это нужно и говорить, было совершенно тамъ неизвстно: никто, никогда и не слыхалъ о такой особ. Несмотря на то, Титмаузъ, хоть ему немножко и досадно было въ нарядномъ плать своемъ сидть на одной изъ заднихъ скамеекъ, остался въ церкви, но мысли его блуждали все это время. По окончаніи службы, онъ отправился тихимъ шагомъ по направленію къ Гэйд-Паркъ, разгуливать по которому, какъ ему казалось, онъ имлъ ужь теперь нкоторое право. Скоро ли можетъ онъ сдлаться вмсто просгаго зрителя, какимъ онъ былъ до-сихъ-поръ, участникомъ во всхъ его торжествахъ? Заря фортуны восходила надъ его такъ долго омраченною душою, и онъ едва могъ удержать въ границахъ приличія свои возбужденныя чувства. Исправный къ назначенному времени, только-что ударило семь, явился онъ къ мистеру Геммону, въ пар чистйшихъ блыхъ лайковыхъ перчатокъ, и былъ тотчасъ проведенъ пожилою служанкою, очень-порядочной наружности, прямо въ кабинетъ своего патрона. Мистеръ Титмаузъ одтъ былъ такъ же точно, какъ и въ первый разъ, когда онъ представленъ былъ читателю, выходящимъ со своего двора на Оксфордскую Улицу. Геммона засталъ онъ за чтеніемъ Воскреснаго Блеска, у стола, на которомъ стояла пара графиновъ съ виномъ, нсколько рюмокъ и два или три блюда съ фруктами. Онъ всталъ и принялъ своего знаменитаго постителя съ самою восхитительною любезностью.

— Мн очень, очень-пріятно, мистеръ Титмаузъ, встртиться съ вами такимъ дружескимъ образомъ, говорилъ онъ, пожимая ему руку.

— О! не стоитъ и говорить объ этомъ, сэръ, отвчалъ Титмаузъ, очень-невнятно и торопливо, расправляя рукою свои волоса.

— Я ничего не приготовилъ, какъ видите, къ вашему посщенію, кром фруктовъ, да рюмку добраго портвейна или хереса.

— Чрезвычайно люблю ихъ, сэръ, отвчалъ Титмаузъ, откашливаясь, но, на зло всмъ усиліямъ, держать себя спокойно и непринужденно, онъ никакъ не могъ преодолть жестокаго волненія, и потому не замтилъ горькой улыбки, промелькнувшей на лиц мистера Геммона, когда зоркій глазъ этого джентльмена остановился на нарядной фигур своего гостя. ‘Вотъ, думалъ Геммонъ, перенося свой взоръ съ перстня, блествшаго на мизинц правой руки Титмауза, на запонки и на брошку, красовавшіеся посреди манишки, а отъ нихъ на цпочку, развшенную сверхъ темнокраснаго, шолковаго жилета и на чистую, блую перчатку, еще сіявшую на его лвой рук, ‘вотъ авторъ недавно-полученнаго нами печальнаго посланія, извщавшаго о такой крайности и отчаянномъ положеніи!’

— За ваше здоровье, мистеръ Титмаузъ! Сдлайте одолженіе, не угодно ли? сказалъ мистеръ Геммонъ веселымъ и дружескимъ тономъ. Титмаузъ налилъ себ рюмку на четверть отъ края, поднялъ ее къ губамъ неслишкомъ-твердою рукою и отвчалъ на привтствіе мистера Геммона. Когда, до этого времени, случалось Титмаузу выпить рюмку вина? Мысль эта пришла въ голову не ему одному, а также и Геммону, для котораго это обстоятельство могло быть полезно.

— Вы видите, мистеръ Титмаузъ, я живу спроста, на холостую ногу, и опасаясь сбить съ толку мою старую служанку, не могу приглашать къ себ своихъ пріятелей на обдъ. (Онъ, можетъ-быть позабылъ, что не дале, какъ вчера, угощалъ у себя за обдомъ шестерыхъ пріятелей, а въ томъ числ и мистера Френкпледжа, но и то сказать, какъ же ршиться выдержать цлый обдъ вдвоемъ съ мистеромъ Титмаузомъ!)

И теперь, о мой неопытный герой! вамъ, незнакомому съ могущественными свойствами вина, я совтую быть поосторожне, когда вы станете пить его рюмку за рюмкою, потому-что вы не можете предвидть, какое дйствіе он на васъ произведутъ! А между-тмъ, право, мн кажется, что съ этимъ человкомъ вы будете играть такую игру, которая не допускаетъ употребленія вина въ слишкомъ-большомъ количеств. Итакъ, я повторяю: будьте осторожне! потому-что вино похоже на сильнаго змя, который вползетъ незамтно въ вашу пустую голову, свертываясь въ ней клубкомъ, покуда, наконецъ, не вздумаетъ онъ двинуться — и тогда все будетъ вамъ трынъ-трава!

— О, сдлайте милость! не стоитъ и говорить, мн все-равно, сэръ… Какое славное вино!

— Да, недурно, мн кажется, конечно ужь очень-старое… но какихъ фруктовъ вамъ угодно — смородины или вишенъ?

— Гмъ, я такъ поздно обдалъ, отвчалъ Титмаузъ, намекая на очень-легенькой завтракъ, съденный имъ въ кофейной около двухъ часовъ. Онъ бы охотне взялся за вишни, но боялся сдлать какую-нибудь неловкость, незная какъ ему раздлаться съ косточками, такъ, чтобъ это вышло опрятно и вмст изящно, а потому онъ положилъ себ на тарелку маленькую горсточку красной смородины и лъ ее потихоньку, съ учтивымъ и вмст скромнымъ видомъ.

— Ну, мистеръ Титмаузъ, началъ Геммонъ съ заботливымъ участіемъ: — я право былъ очень-опечаленъ вашимъ послднимъ письмомъ.

— Очень-пріятно отъ васъ это слышать, сэръ. Я зналъ, что вы будете, сэръ, у васъ такое доброе сердце… все, что я вамъ писалъ, совершенно-справедливо, сэръ.

— Я не могъ себ представить, чтобъ вы были доведены до такой крайности, продолжалъ Геммонъ тономъ участія, но между-тмъ, невольно останавливая взоръ на перстн Титмауза.

— Ужасно, сэръ… клянусь Богомъ, ужасно! Къ-тому же такое обращеніе въ магазин Тэг-Рэга!

— Но вамъ не слдуетъ думать объ отъзд въ чужіе краи, такъ далеко отъ вашихъ друзей, мистеръ Титмаузъ.

— Въ чужіе краи, сэръ! перебилъ Титмаузъ съ тревожной живостью:— никогда и не думалъ объ этакой вещи!

— А!.. я полагалъ…

— Это неправда, сэръ… Кто вамъ это сказалъ? Ужь врно тотъ нахалъ, что къ вамъ недавно приходилъ, онъ такой страшный лгунъ. О! еслибъ вы его знали, сэръ, такъ хорошо, какъ я! говорилъ Титмаузъ, совсмъ и позабывшій о послднемъ письм своемъ къ гг. Кверку, Геммону и Снапу.— Нтъ сэръ, я и не думалъ хать, я не хочу оставить тхъ друзей, которые меня не оставляютъ.

— Выпейте еще рюмочку мистеръ Титмаузъ, перебилъ Геммонъ дружески, и Титмаузъ ему повиновался, но покуда онъ наливалъ вино въ рюмку, внезапная мысль о письм промелькнула у него въ памяти, онъ понялъ вдругъ, что самъ уличилъ себя въ явной лжи передъ мистеромъ Геммономъ, и покраснлъ до ушей.

— Любите ли вы хересъ? спросилъ Геммонъ, очень-хорошо понимая, что происходило въ душ гостя и желая развлечь его мысли. Титмаузъ отвчалъ утвердительно, и вслдъ затмъ сталъ длать такую кучу извиненій на-счетъ своего собственнаго поведенія, при первомъ посщеніи въ Сэффрон-Хилль, и на-счетъ выходки Хекебека впослдствіи, что Геммонъ съ большимъ трудомъ усплъ остановить его, повторяя, еще и еще, разъ уже сказанныя увренія, что все было давно прощено и забыто. Когда Титмаузъ дошелъ до недавней присылки 5 фунтовъ стерлинговъ,

— Сдлайте милость, не говорите объ этомъ, сэръ, перебилъ Геммонъ очень-скромно.— Увряю васъ, мн гораздо-пріятне было послать ихъ, чмъ вамъ получить. Надюсь, что это васъ немножко поправило?

— О, вы можете себ представить, сэръ! Я былъ, клянусь Богомъ, при послднемъ фартинг!

— Да, часто случается такимъ-образомъ: дла доходятъ, повидимому, до самой худшей точки, а тамъ, вдругъ повертываются и идутъ къ-лучшему. Я говорилъ мистеру Кверку (который, надо ему отдать справедливость, наконецъ и самъ со мной согласился), что какъ бы то ни было преждевременно и, можетъ-быть, неблагоразумно съ нашей стороны пускаться такъ далеко, но что я, однакожь, никакъ не могу не пособить вамъ въ настоящей вашей нужд, хоть бы даже я долженъ былъ это сдлать изъ собственныхъ средствъ. (О, Геммонъ! Геммонъ!)

— Какъ вы добры, сэръ! воскликнулъ Титмаузъ.

— О, нисколько, сэръ! Сдлайте милость, еще рюмочку, мистеръ Титмаузъ. Вотъ видите ли: мистеръ Кверкъ, человкъ вполн — дловой, а въ нашей профессіи вы много встртите людей, у которыхъ сердца съёживаются по-мр-того, какъ кошельки ихъ полнютъ. Ха, ха, ха! Да, мистеръ Титмаузъ, люди съ такимъ трудомъ, какъ мистеръ Кверкъ, нажившіе себ состоянія, бываютъ обыкновенно неслишкомъ-щедры и довольно-подозрительны.

— Да, сэръ, не во гнвъ будь сказано, я и самъ думалъ то же, когда увидлъ въ первый разъ этого стараго джентльмена.

— А… гмъ!.. Но теперь онъ взялся за ваше дло отъ всей души и отъ всего сердца.

— Какъ, въ-самомъ-дл? спросилъ Титмаузъ поспшно.

— То-есть, разумется, проворно прибавилъ Геммонъ:— покуда я тутъ у него подъ-рукою, покуда я его подстрекаю, потому-что ему, знаете, непремнно надо имть при себ кого-нибудь, чтобы… того… гмъ!… По правд вамъ сказать, мистеръ Титмаузъ, съ тхъ самыхъ поръ, какъ мн удалось сдлать это открытіе, которое такъ счастливо свело и познакомило насъ другъ съ другомъ (не онъ, а старый Кверкъ сдлалъ это открытіе, на которое Геммонъ долгое время не хотлъ обращать никакого вниманія), съ тхъ самыхъ поръ я уговаривалъ его, какъ только умлъ и, смю сказать, привелъ, наконецъ, эту вещь въ довольно-опредленный видъ.

— Клянусь вамъ, сэръ, отвчалъ Титмаузъ съ жаромъ: — что никогда, во всю жизнь мою, никто еще не поразилъ меня такъ сильно, какъ вы, сэръ, когда въ первый разъ пришли къ моему хоз… къ мистеру Тэг-Рэгу, то-есть. О! сэръ, какъ вы ловко тогда себя показали! Геммонъ улыбнулся съ отрицательнымъ видомъ и пилъ вино, неговоря ни слова, но выраженіе лица его приняло видъ очень-сладкій. Страхи и сомннія бднаго Титмауза, быстро улетучиваясь, превращались въ безграничное уваженіе къ Геммону.

— Я, разумется, вполн согласенъ съ мистеромъ Кверкомъ, продолжалъ Геммонъ, немного спустя: — что дйствительно есть въ этомъ дл затрудненія очень-важныя. Да вотъ, напримръ, хоть бы тотъ рискъ, которому мы сами подвергаемся лично. Поврите ли, мистеръ Титмаузъ, наши законы въ такомъ жалкомъ состояніи находятся, что мы не можемъ исполнить наше желаніе и взяться за ваше дло, неподвергая себя опасности быть заключенными въ тюрьму, Богъ-знаетъ, на сколько времени, и заплатить штрафъ, который насъ ршительно разоритъ, если только мы будемъ открыты.

Титмаузъ молчалъ. Его рюмка съ виномъ оставалась поднятою, но онъ не подносилъ се ко рту, который, такъ же какъ и глаза, открытъ былъ широко, онъ смотрлъ съ какимъ-то ужасомъ на мистера Геммона.

— Можно ли же называть посл этого несправедливымъ наше желаніе, чтобъ вы были осторожны, мало того, наше требованіе, чтобъ вы исполняли наши совты во всемъ, что мы сочтемъ благоразумнымъ и необходимымъ, можно ли, говорю я, назвать все это несправедливымъ, когда не только наши выгоды, но наше доброе имя, свобода и состояніе поставлены на карту вмст съ этимъ важнымъ предпріятіемъ и зависятъ совершенно отъ его успха. Я увренъ, продолжалъ Геммонъ съ большимъ жаромъ:— что вы сочувствуете намъ, мистеръ Титмаузъ. О! я это вижу! Геммонъ закрылъ рукою глаза, повидимому затмъ, чтобъ скрыть силу своихъ ощущеній, но на самомъ дл, чтобъ ловче подмтить, какое дйствіе произвелъ онъ на своего гостя. Соединенное вліяніе вина и краснорчія не мало растрогали Титмауза. На глазахъ его навернулись слёзы.

— Я сдлаю все, что вамъ угодно, сэръ, говорилъ онъ, почти рыдая.

— О, мы желаемъ только, чтобъ вы позволили намъ быть существенно-полезными вамъ, желаемъ имть возможность выполнить…

— Прикажите мн хоть сейчасъ влзть въ мшокъ съ сажею, или зарыться въ яму съ углемъ, и вы увидите, если я этого не сдлаю.

— Какъ! въ яму съ углемъ? Стало-быть, вы согласитесь даже остаться въ магазин Тэг-Рэга и К®?

— Да..а..а..а, сэръ, то-есть до десятаго числа будущаго мсяца, когда мой срокъ кончится.

— А! да, я понимаю. Еще рюмочку, мистеръ Титмаузъ, говорилъ Геммонъ, наливая себ еще немного вина и замчая, что въ движеніяхъ Титмауза, когда тотъ послдовалъ его примру, была нетвердость какого-то другаго рода, ужь немножко-отличная отъ той, которую онъ обнаруживалъ въ начал вечера, а вмст съ тмъ раздумывая: ‘куда они его днутъ посл десятаго августа?’

— Вы видите, я имю къ вамъ полную довренность и имлъ ее съ той самой счастливой минуты, когда мы въ первый разъ съ вами встртились. Но мистеръ Кверкъ очень-подозрит… короче сказать, чтобъ предупредить всякое недоразумніе (какъ онъ говоритъ), могущее выйдти впослдстіи, мистеръ Кверкъ желалъ бы получить отъ васъ письменное общаніе. (Титмаузъ оглянулся вокругъ торопливо, ища глазами бумаги и пера.)

— Нтъ, нтъ, не теперь, посл, дня черезъ два. Я признаюсь вамъ, мистеръ Титмаузъ, что, еслибъ отъ меня зависло ршить это дло, то съ меня было бы довольно и словеснаго вашего общанія, но я долженъ вамъ сказать, что сдые волосы сдлали мистера Кверка совсмъ, знаете, того… а? какъ вы полагаете?

— О да, ей-Богу, правда! отвчалъ Титмаузъ, неслишкомъ-ясно понимая, однакожь, что именно подтверждалъ онъ такъ жарко?

— Васъ, можетъ-быть, удивляетъ наше желаніе, чтобъ вы пробыли еще нсколько мсяцевъ въ вашемъ теперешнемъ убжищ, у Тэг-Рэга?

— Не могу, ей-Богу! Доле десятаго числа будущаго мсяца никакъ не могу! отвчалъ Титмаузъ съ жаромъ.

— Но когда мы откроемъ огонь по непріятелю, Боже сохрани! Да если они только узнаютъ, гд до васъ добраться, вдь тогда вамъ не дожить до обладанія вашими 10,000-мы готоваго дохода. Они васъ или отравятъ, или упрячутъ, такъ или этакъ, а ужь выживутъ васъ непремнно съ дороги, если только вы сами не будете держаться отъ нихъ какъ можно подальше. Но еслибъ вы только согласились пожить нсколько времени спокойно у Тэг-Рэга, кто бы тогда могъ догадаться гд вы? Намъ бы ничего не стоило убдить вашего пріятеля, Тэг-Рэга, чтобъ онъ согласился…

— Ну, я бы дорого далъ, чтобъ посмотрть, какъ вы будете говорить объ этомъ Тэг-Рэгу! желалъ бы я знать, что онъ сдлаетъ?

— Устроитъ дло это какъ-нельзя-удобне и дастъ вамъ полную свободу во всемъ, можете быть совершенно уврены.

— Какъ? Позволитъ мн, напримръ, идти въ театръ, когда мн захочется, или длать другое тамъ что-нибудь такое?

— Да, вотъ вы сами увидите, конечно, все, что вамъ вздумается! А что касается до денегъ, то я уговорилъ мистера Кверка и онъ согласился давать вамъ въ займы нкоторую сумму еженедльно, начиная съ настоящаго времени и до-тхъ-поръ, покуда процесъ не будетъ конченъ (у Титмауза сердце начало биться скоро и сильно), затмъ, чтобъ вывести васъ изъ нужды, и если вы потрудитесь сообразить, какія огромныя суммы должны мы будемъ издерживать чистыми деньгами (языкъ адвокатовъ, вы знаете, сэръ, ходитъ на золотыхъ пружинахъ и одни золотые ключи отворяютъ имъ ротъ!), какія огромныя суммы, я повторяю, должны мы будемъ истратить на судебныя издержки и другіе необходимые предметы… я могу по совсти васъ уврить, 4000 фунтовъ стерлинговъ, по-крайней-мр, должны мы будемъ употребить на это дло прямо изъ кармана! (Титмаузъ глядлъ на него во вс глаза, съ выраженіемъ безсмысленнаго удивленія). Да, мистеръ Титмаузъ, 4000 фунтовъ по-крайней-мр, по самой-крайней-мр. Онъ опять остановился, пристально вглядываясь Титмаузу въ лицо при свт свчей, которыя только-что были поданы.— Васъ это, кажется, удивляетъ, мистеръ Титмаузъ?

— Но какъ же, какъ же такъ, откуда возьмете вы вс эти деньги, серъ? воскликнулъ Титмаузъ, совершенно-озадаченный.

— О! да, это страшный вопросъ, отвчалъ Геммонъ, съ очень-серьёзнымъ видомъ, но по моей просьб, наша фирма готова принять на себя вс предварительныя издержки и вмст съ тмъ, такъ-какъ я не могу потерпть, чтобъ вы оставались въ крайности, мистеръ Титмаузъ, она готова обезпечить ваши нужды покуда, какъ я ужь вамъ говорилъ.

— Не выпьете ли вы еще рюмочку вина мистеръ Геммонъ? вдругъ спросилъ Титмаузъ съ увреннымъ видомъ.

— Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Титмаузъ, я въ восторг, что оно вамъ нравится и заплатилъ зато порядкомъ, могу васъ уврить.

— Провались я, если когда-нибудь пивалъ такое вино! Чудо! Нуте-ка мистеръ Геммонъ, разомъ, неостанавливаясь! Ну-те — ка, хватимъ за успхъ нашего предпріятія!

— Отъ всей души сэръ, за успхъ предпріятія! И Геммонъ осушилъ свою рюмку, Титмаузъ тоже.

— О! мистеръ Титмаузъ, у васъ скоро вина будетъ столько, что хоть фрегату плавать, такъ впору, да и какъ не быть съ десятью тысячами годоваго дохода!

— И вс старые доходы вдь тоже… ха, ха, ха.

— Да, и старые доходы тоже, разумется! Первое имніе въ цломъ Йоркшир! Боже мой, мистеръ Титмаузъ! продолжалъ Геммонъ пылкимъ, увлекательнымъ тономъ: — чего вамъ нельзя будетъ сдлать! Позжайте куда хотите, длайте все, что вздумаете! Вступите въ Парламентъ! Женитесь! на какой-нибудь хорошенькой женщин!…

— Боже мой! мистеръ Геммонъ, да на яву ли вы это говорите и не во сн ли я слушаю? Но, разумется, мой долгъ будетъ заплатить вамъ щедро за ваши труды. Скажите только: что вы желаете, назовите сумму, какую хотите!… Только доставьте мн все, что сказали!

— Съ моей стороны, я не желалъ бы ничего боле, какъ положиться просто на ваше честное слово. Между благородными людьми вы знаете…

— Положитесь на меня, сэръ, испытайте, и вы увидите.

— Но вы понимаете, мистеръ Кверкъ становится старъ и естественнымъ образомъ желаетъ обезпечить судьбу тхъ, кого онъ оставитъ посл себя, мистеръ Снапъ съ нимъ тоже согласенъ: вдвоемъ противъ одного меня, мистеръ Титмаузъ, немудрено, что они одержали верхъ, двое противъ одного, это не удивительно…

— Да вы назовите только сумму, сэръ! восклицалъ Титмаузъ нетерпливо.

— Не боле какъ доходъ одного года, 10,000 фунтовъ, едвали будетъ…

— 10,000 фунтовъ. Вотъ какъ! это порядочный ломоть пирога! Ахъ, Боже мой! произнесъ Титмаузъ, пораженный какъ громомъ.

— Не боле какъ крошка, мой милый сэръ! Сущая бездлица! Вдь мы вамъ доставимъ каждый годъ столько же, если не больше… Да и знаете ли, что я вамъ скажу? Нашей компаніи былъ сдланъ намёкъ, что если вы не дадите намъ по-крайней-мр 25,000 фунтовъ стерлинговъ, то, безъ шутокъ, намъ совтовали поискать какого-нибудь другаго наслдника.

— О Боже мой! мистеръ Геммонъ! говорилъ Титмаузъ торопливо: — объ этомъ нечего и думать!

— Такъ я и говорилъ, а что касается до предварительныхъ издержекъ, то, разумется, намъ самимъ прійдется занимать большія суммы для-того, чтобъ вести войну, и, въ случа, если мы не получимъ отъ васъ обязательства, по меньшей мр, на 10,000 фунтовъ, мы не въ-состояніи будемъ сами достать ни фартинга.

— Ну, ужь если такъ, то длайте все, что вамъ угодно! Дайте мн вашу руку, мистеръ Геммонъ и длайте все, что угодно!

— Благодарю васъ мистеръ Титмаузъ!… Какъ я люблю выпить рюмочку вина, съ добрымъ пріятелемъ, на досуг. Вы всегда найдете меня готовымъ отъ всей души доказать

— Вашу руку! Клянусь, я полюбилъ васъ съ перваго взгляда! Но что… касается до мистера Кверка, то если по правд сказать, ужь прошу не прогнваться: это просто такой ску-скуп… скряга… а-гмъ!

— Надюсь, что вы были довольно-благоразумны, мой милый Титмаузъ, подвернулъ словечко Геммонъ, съ довольно-безпокойнымъ видомъ, денегъ не занимали, а?

— А кто тамъ знаетъ!— Да и что объ этомъ заботиться!… Штемпеля нтъ, я знаю, тутъ онъ подмигнулъ однимъ глазкомъ и приставилъ палецъ къ носу. Не сплю, да и только! Хек…. хе — хе…. хек! Какъ-бишь его имя, такъ вотъ тутъ и за-сло. Вашу руку мистеръ Геммонъ, здсь, здсь, сюда, вотъ этакъ, а что это вы головой-то такъ покачиваете? Ах-ха! полъ! ей-Богу полъ! какъ это забавно! Точно какъ на мор! Кверху-книзу, кверху-книзу, ахъ! Господи! Онъ схватилъ себя рукою за голову.

Пиагоръ остроумно замтилъ, что человка нельзя еще считать мертвецки-пьянымъ, пока онъ не лежитъ на полу и не протягиваетъ рукъ и ногъ, чтобъ не упасть еще ниже. Вправо и влво, и кверху и книзу, и кругомъ заходило все вокругъ него. То ему казалось, что онъ проваливается подъ полъ, то опять, что тихо, тихо поднимается подъ потолокъ. Мистеръ Геммонъ, казалось, плавалъ въ какомъ-то туман и вмст съ нимъ носился около свчи. Голова мистера Титмауза закружилась, стулъ, на которомъ онъ сидлъ, казалось колыхался какъ на волнахъ океана.

— Я боюсь не слишкомъ ли душно здсь въ комнат, мистеръ Титмаузъ? торопливо проговорилъ Геммонъ, замчая по внезапной блдности и молчанію Титмауза, черезъ-чуръ ужь ясно, что могущественный разсудокъ его пораженъ навремя бездйствіемъ. Геммонъ кинулся къ окну и открылъ его. Несмотря на то, блдне и блдне становилось лицо Титмауза. Охота Геммона кончилась гораздо-ране, чмъ онъ предполагалъ.

Мистриссъ Броунъ! мистриссъ Броунъ! велите сейчасъ провести извощика. Да скажите Томкинсу (Томкинсъ былъ швейцаръ въ Тевейскомъ Подворь), чтобъ веллъ своему сыну одться и отвезти этого джентльмена домой. Ему немного дурно… Приказаніе его было исполнено, и дйствительно съ Титмаузомъ больше нечего было длать, по-крайней-мр, покуда.

Только-что Геммонъ усплъ отдлаться такимъ образомъ отъ знаменитаго гостя, какъ приказалъ убрать со стола рюмки и все остальное и черезъ полчаса подать себ чай, а самъ, тмъ временемъ, пошелъ погулять на свжемъ воздух. Воротясь домой съ прогулки и попивая спокойно свой чай, онъ углублялъ, отъ времени до времени, свой взоръ въ поучительные столбцы Воскреснаго Блеска, но чаще перебиралъ въ ум недавній разговоръ съ Титмаузомъ и разсчитывалъ кой-какія возможныя послдствія его для себя лично, а немножко спустя посл одиннадцати, этотъ добрый человкъ, въ мир съ самимъ собой и съ цлымъ свтомъ, съ душою спокойною и ясною, улегся спать. Онъ въ эту ночь видлъ довольно-странный сонъ: снилось ему, что змя обвила обезьяну, какъ-будто тихо и ласково съ нею играя. Вдругъ, кольца ея сжались и что-то внутри захрустло. Вслдъ затмъ, изгибы зми снова были развернуты и съ содроганіемъ онъ увидлъ, что чудовище стало лизать бездыханное тло, пока оно не покрылось клейкою его слюною. Тогда змй сталъ пожирать свою добычу, и когда насытился и обезсиллъ, глядь — на него вдругъ напали дв другія зми. Смущенному воображенію его представилось какое-то сходство въ головахъ этихъ двухъ новыхъ чудовищъ съ головами Кверка и Снапа, затмъ они вс трое переплелись и крутились въ борьб, покуда вмст не упали въ какую-то темную и ужасную пропасть. Онъ проснулся, ахъ! Слава Богу, это только былъ сонъ.

ГЛАВА V.

На другой день по возвращеніи съ квартиры мистера Геммона въ Тевейскомъ Подворь, Титмаузъ проснулся, рано поутру, съ обыкновенными послдствіями непривычнаго похмлья. Ротъ и губы его были опалены. Въ голов и въ глазахъ чувствовалъ онъ жаръ и болзненную тяжесть, подушка какъ-будто волновалась подъ нимъ и вс предметы вокругъ носились въ какой-то неопредленной форм. Но когда, въ-добавокъ ко всему этому, онъ пробужденъ былъ изъ минутнаго забвенія несносными, отвратительными надоданіями мистриссъ Сквальлёпъ, которая упрашивала его приссть и попробовать скушать принесенные ею три горячіе гренка съ масломъ, да выпить большую чашку чаю, что, по словамъ ея, должно было сдлать ему удивительную пользу и поправить его желудокъ непремнно, въ-особенности еслибъ онъ согласился прибавить туда хоть ложечку джину — о! тогда бдный Титмаузъ былъ совершенно уничтоженъ. Онъ пролежалъ въ постели весь этотъ день, терпя жестокія мученія, и не прежде какъ къ ночи могъ припомнить съ нкоторою ясностью вечеръ, проведенный имъ у мистера Геммона, а Геммонъ, между-прочимъ, присылалъ одного изъ клерковъ, посл обда, узнать о его здоровь. Во вторникъ онъ не вставалъ съ постели почти до двнадцати часовъ. Около этого времени явился онъ, въ очень-разслабленномъ состояніи, у дверей магазина Тэг-Рега и К®, но, подходя къ нимъ, еще издали ощутилъ внезапную дурноту, происходившую вмст отъ страха и отвращенія.

— Что вы тутъ длаете, сэръ? Вы боле у меня не служите, воскликнулъ Тэг-Рэгъ, пытаясь говорить хладнокровно и, выбжавъ къ дверямъ, весь блдный отъ бшенства, навстрчу Гитмаузу, онъ сталъ, заслоняя дорогу, прямо передъ своимъ истомленнымъ и блднымъ сидльцомъ.

— Сэръ… тихо произнесъ Титмаузъ, держа шляпу въ рук.

— Премного обязанъ, сэръ, за предложеніе вашихъ безцнныхъ услугъ, продолжалъ Тэг-Рэгъ.— Но вотъ ваша дорога, вонъ, вотъ она, здсь! Прощайте!

И онъ наступалъ на Титмаута грозно, покуда не выпроводилъ его совершенно на улицу, съ трудомъ удерживая себя, между-тмъ, отъ сильнаго искушенія дать ему на дорогу прощальный пинокъ. Въ страх и изумленіи стоялъ Титмаузъ цлую минуту у дверей, поглядывая съ дикимъ, смущеннымъ видомъ на лавку, но замтивъ, что Тэг-Рэгъ опять показывается въ дверяхъ, онъ медленно побрелъ назадъ и вернулся опять къ себ на квартиру. ‘О! еслибъ мистеръ Геммонъ могъ быть свидтелемъ этой сцены’ думалъ Титмаузъ: — ‘тогда бы онъ, по-крайней-мр, своими глазами убдился, что Тэг-Рэгъ положилъ конецъ его служб, а не самъ онъ ее оставилъ’.

На слдующій день и почти въ тотъ же самый часъ, мистеръ Геммонъ появился въ магазин, изъ котораго Титмаузъ изгнанъ былъ такимъ нецеремоннымъ образомъ, и потребовалъ мистера Тэг-Рега. Тотъ вышелъ къ нему въ ту же минуту, но узнавъ мистера Геммона, присутствіе котораго естественнымъ образомъ напоминало ему Тіггмауза, слегка измнился въ лиц.

— Что вамъ угодно, сэръ? спросилъ мистеръ Тэг-Рэгъ, стараясь придать себ ршительный видъ о покручивая довольно-энергически цпочку съ часовымъ ключомъ.

— Переговорить съ вами слова два, сэръ, если позволите, отвчалъ мистеръ Геммонъ съ такимъ значительнымъ видомъ, что мистеръ Тэг-Регъ невольно смутился.

Съ худо-выдержанною насмшливою улыбкой онъ поклонился очень-низко и повелъ его въ собственную свою маленькую комнатку. Затворивъ двери, онъ чрезвычайно-вжливымъ видомъ просилъ мистера Геммона садиться, слъ самъ на стулъ протравъ него и съ худо-скрытымъ безпокойствомъ ожидалъ, что изъ этого выйдетъ.

— И очень сожалю, мистеръ Тэг-Рэгъ, началъ Геммонъ, обыкновеннымъ своимъ любезнымъ и вжливымъ образомъ: — что нкоторое недоразумніе произошло между вами и мистеромъ Титмаузомъ.

— Вы юристъ, сэръ, если я не ошибаюсь.

Мистеръ Геммонъ поклонился въ знакъ согласія.

— Стало-быть, вы должны знать, что всякая ссора иметъ дв стороны.

— Вы правы, мистеръ Тэг-Регъ, и имвъ ужь сличай выслушать отъ мистера Титмауза его собственное объясненіе по этому длу, я осмливаюсь просить васъ, въ свою очередь, удостоить меня объясненіемъ тхъ причинъ, по которымъ вы его отставили? Онъ говоритъ, что вчера поутру вы вдругъ прогнали его съ мста, недавъ никакого предувдомленія.

— Да, я дйствительно это сдлалъ, но что жь изъ этого? спросилъ Тэг-Рэгъ взмахнувъ головой съ видомъ человка, готоваго идти наперекоръ.— Чудныя времена пришли въ-самомъдл, если ужь нельзя больше выгнать изъ службы пьяницу, лнтяя, безстыднаго, дерзкаго, грубаго негодяя…

— Вы нешутя обвиняете мистера Титмауза во всхъ этихъ качествахъ, сэръ, и можете доказать ваши обвиненія? спросилъ Геммонъ серьёзно.

— Доказать ихъ! да, сэръ, сто разъ могу доказать, да и не я одинъ, вс мои сидльцы тоже.

— И даже въ присутствіи суда, мистеръ Тэг-Рэгъ?

— О! онъ хочетъ идти въ судъ! Вотъ оно какъ! Такъ вотъ зачмъ вы пришли… Ха! ха! ха! Ну, я вамъ скажу, если вы можете сдлать шелковый кошелекъ изъ свинаго уха, о! тогда, конечно, вы получите итогъ вашихъ издержекъ отъ мистера Тигльбета Титмауза. Ха! ха! ха! смялся Тэг-Рэгъ, надясь такимъ образомъ скрыть, до какой степени онъ былъ дйствительно встревоженъ.

— Ну, это ужь наше дло, мистеръ Тэг-Рэгъ… Для мистера Титмауза доброе имя такъ же дорого, какъ и для васъ ваше собственное. Однимъ словомъ, онъ поручилъ себя въ наши руки и мы ршились производить его дло, хоть-бы оно стоило намъ даже сто фунтовъ. Мы ршились, безъ шутокъ, мистеръ Тэг-Рэгъ.

— Какъ? да вдь у него нтъ за душой ни пеипи, такъ на какія же деньги думаетъ онъ вести искъ? съ презрніемъ воекл и к ну лъ и исте ръ Тэг-Регъ.

— Но вы забываете, сэръ, что если его показаніе окажется справедливымъ, тогда изъ вашего собственнаго кармана вамъ пріqдется платить за издержки, по всей вроятности превосходящія въ двадцать разъ ту сумму, которую законъ можетъ присудить мистеру Титмаузу.

— Законъ, сэръ, не можетъ противоречить здравому смыслу, да простой, обыкновенной честности.

— И оба они осуждаютъ ваше поведеніе, мистеръ Тэг-Рэгъ. Я получилъ полный отчетъ мистера Титмауза, какъ о томъ, что онъ отъ васъ вытерплъ, такъ и о причин вашего неожиданнаго предувдомленія и еще боле-неожиданной отставки, полученной имъ вчера. Ахъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, честью васъ увряю: все это не послужитъ ни къ чему, не пригодится ни на одну минуту, и если вы дадите ходъ этому длу, то положитесь на мое слово: все это будетъ вамъ дорого стоить.

— Ну а что, сэръ, возразилъ мистеръ Тэг-Рэгъ презрительнымъ тономъ: — а что если я найду свидтелей, которые подтвердятъ все, что я говорилъ: кто изъ насъ тогда ошибется въ разсчет?

— Не знаю! Впрочемъ, если вы на это ршаетесь, то мн остается только увдомить васъ, что мистеръ Титмаузъ приглашаетъ васъ доказать хоть какой-нибудь дурной поступокъ съ его стороны. Мы приняли его сторону, сэръ, и вы, можетъ-быть, увидите сами, не такъ-то легко ее оставимъ.

— Не во гнвъ вамъ будь сказано, продолжалъ Тэг-Рэгъ немножко-смягченнымъ тономъ: — съ той самой минуты, какъ вы первый разъ сюда пришли, Титмаузъ сталъ совершенно-другимъ человкомъ: онъ какъ-будто не знаетъ кто я такой, и даже знать этого не хочетъ, однимъ словомъ онъ сдлался ужасно несносенъ.

— Мой милый сэръ, что онъ такое сказалъ или сдлалъ? вотъ что вамъ надо будетъ доказать.

— Хорошо, сэръ. А кто изъ насъ, по всей вроятности, будетъ имть на своей сторон свидтелей? Подумайте, сэръ: у меня восьмнадцать человкъ сидльцовь.

— Что жь, мы рискнемъ и на это, отвчалъ Геммонъ, пожимая плечами.— Но я опять спрашиваю: за что вы его отставили и прошу васъ покорнйше дагь мн простой, прямой и ясный отвтъ.

— За что я его отставилъ? Да разв у меня нтъ глазъ и ушей? Вопервыхъ, и, что важне всего, онъ самое противное созданіе, какое только когда-нибудь случалось мн видть, и не имлъ рубашки на плечахъ, когда я его принялъ къ себ въ магазинъ. Неблагодарное животное! Я полагаю, сэръ, законъ не запрещаетъ ненавидть кого бы то ни было, и если нтъ, то вы не можете себ представить, какъ я ненавижу Титмауза.

— Мистеръ Тэг-Рэгъ, сказалъ Геммонъ, понижая голосъ и смотря очень-серьёзно на своего собесдника: — позвольте вамъ сказать словцо, по секрету — но только по самому строжайшему секрету?

— О чемъ это, сэръ? спросилъ Тэг-Рэгъ, боязливо на него посматривая.

— Если я не ошибаюсь, вамъ должно было показаться немножко-страннымъ то участіе, которое я, или, лучше сказать, наша контора, контора Кверка, Геммона и Снапа, въ Сеффрои-Хилл, принимаетъ въ мистер Титмауз?

— Что жь, сэръ, это ужь ваше дло заботиться, чтобъ вы были удовлетворены за вс ваши хлопоты, и, смю сказать, юристы вообще народъ очень-зоркій во всемъ, что относится до этой статьи.

Геммонъ улыбнулся и продолжалъ:

— Вы, можетъ-быть, немного удивитесь, когда я вамъ скажу, что вашъ теперешній (или я долженъ сказать вашъ бывшій?) сидлецъ, мистеръ Титльбетъ Титмаузъ, въ настоящее время, по всей вроятности, самый счастливйшій человкъ во всемъ королевств.

— Что вы!.. Ужъ не хотите ли вы сказать, что онъ выигралъ призъ въ лотерею? воскликнулъ Тэг-Рэгъ, навостривъ уши.

— Ба, сэръ, что такое значитъ призъ въ лотерею? Это сущая бездлица въ-сравненіи съ тмъ счастьемъ, которое выпало ему на долю. Я васъ серьёзно увряю, что, по всей вроятности, онъ будетъ признанъ въ скоромъ времени безспорнымъ владльцемъ имнія, дающаго 10,000 фунтовъ въ годъ, по-крайней-мр, несчитая огромнаго запаса чистыхъ денегъ.

— Десять тысячъ годоваго дохода!.. Мой Титмаузъ!.. Титльбетъ Титмаузъ!.. Десять тысячъ годоваго дохода!.. пробормоталъ, запинаясь, Тэг-Рэгъ, посл минутнаго молчанія, блдный какъ смерть.

— Я такъ же мало сомнваюсь въ этомъ факт, какъ въ томъ, что вы его выгнали изъ магазина, мистеръ Тэг-Рэгъ.

— Да кто же могъ это себ вообразить?.. Какъ же мн было, право, сами вы посудите мистеръ Геммонъ, какъ же я могъ это знать?

— Тмъ не мене это фактъ, отвчалъ Геммонъ, пожимая плечами.

Тэг-Рэгъ вертлся на стул, совалъ свои руки въ карманы и вынималъ ихъ оттуда, почесывалъ себ голову и продолжалъ глядть во вс глаза, съ разинутымъ ртомъ на встника этой разительной новости.

— Но, можетъ-быть, все это шутки, сэръ? сказалъ онъ: — и если такъ, то это… очень…

— Но вамъ говоритъ это, сэръ, одинъ изъ его стряпчихъ, имвшихъ счастье сдлать такое открытіе. Я повторяю то, что я ужь имлъ честь вамъ сказать мистеръ Тэг-Рэгъ: да, имніе приносящее въ годъ десять тысячъ фунтовъ по-крайней-мр…

— Какъ! да вдь это составитъ двсти тысячъ фунтовъ, сэръ! воскликнулъ Тэг-Рэгъ, пораженный почтительнымъ страхомъ.

— Да, по-крайней-мр.

— Боже мой, мистеръ Геммонъ! Извините мое любопытство: но какъ вы открыли такую вещь?

— Чистый случай, сэръ, совсмъ-непредвиднная находка, попавшаяся намъ между другими дловыми разысканіями.

— А Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ… я хочу сказать, знаетъ объ этомъ?

— Съ того самаго времени, какъ я приходилъ къ нему сюда, отвчалъ Геммонъ значительно.

— Не-уже-ли! воскликнулъ Тэг-Рэгъ и потомъ долго молчалъ, явно-изумленный сверхъ всякаго описанія.

— Ну, замтилъ наконецъ Тэг-Рэгъ: — я, конечно, долженъ признаться, что онъ, вообще говоря, очень-любезный молодой джентльменъ. Мн всегда казалось, что у него въ лиц есть что-то особенное, благородное.

— Да, я съ вами согласенъ, онъ дйствительно человкъ очень-любезимй, отвчалъ Геммонъ съ выразительною улыбкою.— И такъ уменъ…

— Уменъ! О, мистеръ Геммонъ, если бы вы его знали такъ коротко какъ я! Да, конечно, одинъ его недостатокъ, это то, что онъ былъ выше своего званія. Но если подумать хорошенько, то какъ же и могло быть иначе? Съ того самаго времени, какъ я увидлъ его въ первый разъ, я… я сейчасъ понялъ, что это товаръ перваго сорта, самаго перваго сорта, вы понимаете, сэръ, что я хочу сказать?.. И что жь ему было длать въ-самомъ-дл? Конечно, онъ никогда не былъ очень-любимъ другими молодыми людьми у меня въ магазин, но вдь это все зависть, чистая зависть! я это понялъ съ самаго начала. Тутъ онъ оглянулся на дверь и прибавилъ тихо:— поврите ли: не одинъ разъ провелъ я безсонную ночь, думая о ихъ жестокомъ обращеніи съ мистеромъ Титмаузомъ! Даже я и самъ иногда имлъ обыкновеніе глядть на него и обращаться съ нимъ строго единственно для-того, чтобъ, такъ-сказать, удерживать его наравн съ другими. У него, сэръ, были такія прекрасныя и благородныя манеры. Будь я проклятъ, если я не говорилъ мистриссъ Тэг-Рэгъ, въ самый тотъ день, когда онъ въ первый разъ пришелъ ко мн, что онъ или родился джентльменомъ, или долженъ имъ быть.

Ужь не думаете ли вы, любезный читатель, что мистеръ Тэг-Рэгъ лицемрилъ, говоря вс эти вещи? Ничуть не бывало, онъ говорилъ прямо отъ сердца, незамчая и самъ внезапной перемны, происшедшей въ его чувствахъ. Все это имло, разумется, очень-неправдоподобный видъ, но что же длать, таковы ужь были свойства животнаго! Взоръ его вдругъ увидлъ золотаго тельца и онъ инстинктивно, въ ту же минуту, палъ ницъ и боготворилъ его.

— Ну, ужь во всякомъ случа, замтилъ мистеръ Геммонъ, съ трудомъ удерживая серьёзное выраженіе лица: — хоть онъ, до-сихъ-поръ жилъ и несовсмъ, такъ, какъ джентльменъ, зато скоро будетъ жить какъ лордъ и сыпать деньгами несчитая.

— Ужь я думаю, что будетъ! Я не могу представить себ: куда онъ издержитъ хоть даже одну четвертую часть такого дохода? Какъ вы думаете, сэръ, что онъ сдлаетъ?

— Одному Богу извстно. Онъ скоро въ-состояніи будетъ длать все, ршительно все, что ему угодно. Можетъ вступить въ Палату Депутатовъ… можетъ…

— Ахъ, Господи! я чувствую, что я не поправлю этого во всю свою жизнь! Признаюсь вамъ, сэръ, что весь вчерашній день и сегодня поутру, я готовъ былъ идти самъ къ мистеру Титмаузу на квартиру и просить у него прощенія въ моемъ… Боже милостивый! Сразу всего никакъ въ голову не умстишь! Десять тысячъ въ годъ! Да многіе лорды не получаютъ боле, а иные, я увренъ, и этого не имютъ! Боже мой! что-то онъ будетъ длать? Ну, заодно ужь, по-краиней-мр, я головой отвчаю: онъ никогда не будетъ имть друга врне прямаго, простаго Томаса Тэг-Рэга, хоть я и рдко льстилъ ему, я слишкомъ его уважалъ, чтобъ позволить себ такія вещи!.. Сколько мелочей переносилъ я въ Титмауз, которыхъ ни въ комъ другомъ не потерплъ бы ни за какія блага въ мір! Да зачмъ не сказалъ онъ мн этого тогда же?.. Мы бы поняли другъ друга въ одну минуту… Тутъ онъ вдругъ остановился и у него захватило духъ при мысли, какой длинный рядъ оскорбленій нанесъ онъ Титмаузу еще недавно и какую жизнь этотъ любезный молодой джентльменъ велъ у него въ магазин.

Ничто въ мір не могло доставить Геммону такого удовольствія, какъ эта сцена. Для человка съ его практическимъ, здравымъ смысломъ въ длахъ жизни и съ его глубокимъ знаніемъ человческой природы, ничто не могло казаться смшне и презрительне поведенія бднаго Тэг-Рэга. Какъ различно устроены души людей! Какъ презиралъ мистеръ Геммонъ Тэг-Рэга!

— Теперь, мистеръ Тэг-Рэгъ, я надюсь, мы понимаемъ другъ друга? Не правда ли? спросилъ мистеръ Геммонъ.

— Да, сэръ, кротко отвчалъ Тэг-Рэгъ.— Но какъ вы думаете, проститъ ли и позабудетъ ли мистеръ Титмаузъ маленькое недоразумніе, недавно между нами происшедшее? Еслибъ я только могъ объяснить ему, что для его же собственной пользы я принужденъ былъ разъигрывать передъ нимъ эту роль!

— Вы будете имть на это еще не разъ удобный случай, если вы дйствительно расположены такъ, какъ вы говорите. Послушайте, мистеръ Тэг-Рэгъ, я хочу предложить вамъ кое-что серьёзное. Обстоятельства требуютъ, чтобъ это важное дло оставалось еще нсколько времени въ-тайн, а потому и мистеръ Титмаузъ и мы, его повренные и совтники, желаемъ, чтобъ онъ пробылъ еще нсколько мсяцевъ у васъ въ магазин и наружнымъ образомъ служилъ вамъ попрежнему.

— Чтобъ онъ служилъ!.. У меня служилъ! перебилъ Тэг-Рэгъ, выпучивъ глаза: — да я не буду знать куда дваться въ собственномъ своемъ магазин!.. Имть человка съ десятью тысячами годоваго дохода у себя за прилавками! Да это все-равно, какъ еслибъ я согласился взять къ себ въ сидльцы самого лорда-мера! Нтъ, сэръ, этого не можетъ быть ни коимъ образомъ. Ну, я не говорю, еслибъ еще мистеръ Титмаузъ захотлъ быть партнёромъ нашего дома, ну, это была бы еще вещь возможная. Ему бы не нужно было нисколько безпокоиться, могъ бы быть просто, какъ говорится, спящимъ партнёромъ. Мысль эта воспламенила Тэг-Рэга.— Ей-Богу, сэръ, это было бы очень-недурно. Какъ вы находите?

Геммонъ отвчалъ ему, что объ этомъ нечего было и думать, и привелъ при этомъ нсколько причинъ въ подтвержденіе сдланнаго имъ предложенія. Но покуда Геммонъ воображалъ, что Тэг-Рэгъ слушаетъ его съ глубочайшимъ вниманіемъ, мысли Тэг-Рэга умчались далеко впередъ. Дло въ томъ, что онъ имлъ дочь, единственное дитя — дочь, лтъ двадцати отъ-роду, миссъ Тебиту Тэг-Рэгъ, и при заманчивой мысли о возможности превратить ее мало-по-малу въ мистриссъ Титмаузъ, нжнаго родителя ея бросило въ потъ. За предложеніе мистера Геммона ухватился онъ жадно, стараясь скрыть свою радость, а между-тмъ ужь соображая, какую пропасть удобныхъ случаевъ будетъ онъ имть притомъ, чтобъ свести молодую парочку вмст и возбудить въ нихъ взаимную привязанность! О, восхитительно! Казалось, какъ-будто бы сама судьба опредлила этому длу сбыться, и онъ тутъ же ршилъ, что мистеръ Титмаузъ будетъ обдать у него на дач въ слдующее же воскресенье, вмст съ его женою и дочерью. А между-тмъ, мистеръ Геммонъ, уладивъ все такъ, какъ хотлъ, и напомнивъ еще разъ Тэг-Рэгу о необходимости держать все это дло въ строжайшей тайн, ушелъ. Прощаясь съ нимъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, въ сильномъ одушевленіи, горячо пожалъ руку, протянутую Геммономъ довольно-холодно и неохотно. Онъ проводилъ его съ величайшею вжливостью до самыхъ дверей и потомъ тотчасъ же отправился въ свой кабинетъ, гд сидлъ цлые полчаса погруженный въ глубокую думу. Потомъ онъ всталъ, насунулъ шляпу на голову, и давъ знать въ магазин, что скоро будетъ домой, отправился поспшно къ своему будущему зятю, съ душою, исполненною заботливаго безпокойства насчетъ его здоровья и внутренно давая обтъ, что съ этой минуты вся его жизнь будетъ посвящена старанію устроить счастье Титмауза и своей дочери! Въ дйствительности извстія, сообщеннаго ему Геммономъ, онъ не могъ сомнваться, потому-что Геммонъ принадлежалъ къ хорошо-извстной фирм стряпчихъ, къ-тому же онъ имлъ свиданіе съ Титмаузомъ, недли дв тому назадъ, ‘по одному очень-важному длу’, и что же такое могло быть это важное дло, какъ не то самое удивительное обстоятельство, которое онъ только-что предъ этимъ ему сообщилъ? Такія вещи случались и съ другими, почему же имъ не случиться съ Титльбетомъ Титмаузомъ? Короче сказать, Тэг-Рэгъ не имлъ на этотъ счетъ ни малйшаго сомннія.

Онъ не засталъ Титмауза дома, а потому оставилъ къ нему самую вжливую просьбу, повторенную разъ десять г-ж Сквальлёпъ (съ которою онъ былъ необыкновенно любезенъ) просьбу такого содержанія, что онъ, мистеръ Тэг-Регъ, сочтетъ себя очень-счастливымъ, если мистеръ Титмаузъ удостоитъ его своимъ посщеніемъ, въ 375-мъ Оксфордской Улиц, во всякое время, когда ему будетъ угодно, и что онъ иметъ ему сказать кое-что въ-особенности насчетъ непріятнаго и неизъяснимаго происшествія вчерашняго дня, что онъ въ высшей степени опечаленъ извстіемъ о болзни мистера Титмауза и съ нетерпніемъ желаетъ услышать о его скоромъ выздоровленіи, и проч. и проч. Все это вмст съ двумя или тремя другими маленькими обстоятельствами, которыя мистриссъ Свальлёпъ не могла отказать себ въ удовольствіи сплести въ одно цлое, убдило эту догадливую даму, что ‘кой-что имется въ виду насчетъ мистера Титмауза’, и заставило ее подумать съ нкоторымъ безпокойствомъ о двухъ или трехъ неслишкомъ-пріятныхъ сценахъ, которыя она съ нимъ имла, и которыя она теперь готова была забыть и простить ему совершенно. Сдлавъ такимъ-образомъ все, что только можно было, покуда, чтобъ подвинуть дла свои впередъ, озабоченный и взволнованный до крайности, мистеръ Тэг-Рэгъ вернулся къ себ въ магазинъ, гд, у самаго входа, одинъ молодой человкъ, по имени, Лютстрингъ, занимавшій должность главнаго сидльца, спшилъ его увдомить о геройскомъ поступк своемъ съ Титмаузомъ, котораго онъ недале какъ за минуту передъ тмъ, и вроятно, думая заслужить-благодарность мистера Тэг-Рэга, вытолкалъ въ шею за то, что онъ осмлился явиться къ дверямъ магазина и даже войдти въ нихъ, какъ-будто ничего и не бывало. (Бдный Титмаузъ приходилъ въ магазинъ, по совту мистера Геммона, бывшаго у него немедленно посл свиданія своего съ Тэг-Рэгомъ).

— Вы выгнали мистера Титмауза! воскликнулъ Тэг-Рэгъ отступая шага на два, въ ужас и перебивая своего болтливаго и услужливаго помощника.

— Конечно, сэръ, посл того, что было вчера…

— Да кто вамъ далъ право, мистеръ Лютстрингъ? спросилъ Тэг-Рэгъ, стараясь удержать закипавшее бшенство.

— Право, сэръ, я полагалъ…

— Вы полагали!… Вы, сударь, навязчивый, дерзкій, отвратительный… и вдругъ лицо его засіяло улыбками, при вид двухъ или трехъ щегольски-одтыхъ постителей, которые только-что входили въ магазинъ и которыхъ онъ принялъ, разсыпаясь поклонами. Но только-что они успли отвернуться, какъ онъ кинулъ еще одинъ грозный взглядъ на Лютстринга и ушелъ снова къ себ въ кабинетъ, чтобъ подумать на свобод объ удивительныхъ происшествіяхъ послдняго часа. Странная эта перемна въ расположеніи мистера Тэг-Рэга произошла, какъ думали его конторщики, оттого, что онъ былъ до смерти запуганъ угрозами титмаузоваго стряпчаго, потому-что никмъ другимъ не могъ быть, по ихъ мннію, незнакомый поститель, и многіе изъ нихъ удержали этотъ случай въ памяти, какъ полезный урокъ на будущее время. Еще раза два въ этотъ день заходилъ Тэг-Рэгъ на квартиру къ Титмаузу и все безъ успха. Возвращаясь оттуда въ третій разъ, онъ былъ порядкомъ встревоженъ, на ршился, однакожь, зайдти еще разъ, завтра рано поутру, и если тогда опять его не увидитъ, то идти къ гг. Кверку, Геммону и Снапу и, кром-того, написать самое любезное письмо къ мистеру Титмаузу. Какъ сильно измнились его чувства къ этому джентльмену впродолженіе послднихъ немногихъ часовъ! Чмъ боле Тэг-Рэгъ думалъ теперь о поведеніи Титмауза, тмъ боле онъ находилъ его достойнымъ похвалы: какъ аккуратенъ былъ онъ въ своихъ привычкахъ! какъ учтивъ и услужливъ! какъ терпливо сносилъ выговоры! какъ любезенъ былъ въ обращеніи съ постителями! О! конечно, думалъ Тэг-Рэгъ, не могъ же онъ пробыть у меня въ магазин цлые четыре года, неполучивъ нкотораго рода… чувства… привязанности ко мн! Въ противномъ случа онъ бы давно вышелъ вонъ! Правда, между нами выходили иногда маленькія непріятности, но гд же слыхано, чтобъ люди жили другъ съ другомъ въ постоянномъ согласіи? Даже и онъ съ мистриссъ Тэг-Рэгъ, когда она была невстою и онъ за нею ухаживалъ, частенько ссорились. Тэг-Рэгъ готовъ былъ теперь забыть и простить все, онъ никогда не желалъ зла Титмаузу. ‘Этотъ бдный Титльбетъ сирота’, думалъ онъ: — ‘одинъ въ цломъ свт! Теперь онъ можетъ сдлаться добычей жадныхъ интригантовъ’. Тэг-Рэгу не нравилась наружность Геммона. Ужь, разумется, этотъ человкъ будетъ стараться вкрасться въ довренность къ Титмаузу… А между-тмъ, разсуждая о наружности, Титмаузъ вдь очень-недуренъ собой. ‘Что-то подумаетъ Тебби, когда она его увидитъ!’ И съ какимъ нетерпніемъ Титльбетъ будетъ ожидать той минуты, когда онъ увидитъ ее, родную дочь Тэг-Рэга! Какимъ бы образомъ ему устроить такъ, чтобъ службу Титмауза у него въ магазин сдлать пріятнымъ и легкимъ препровожденіемъ времени? Онъ былъ совершенно увренъ, что утромъ ему удастся все поправить и отречься отъ дерзкаго поведенія Лютстринга. Онъ выгонитъ вонъ перваго изъ сидльцовъ, который только осмлится не оказать Титмаузу должнаго уваженія… Ахъ! въ какой жалкой квартир живетъ Титльбетъ!.. почему бы ему не поселиться у него на дач? У нихъ тамъ всегда была свободная, чистенькая комнатка для гостей. О! то-то было бы славно! Какъ легко могла бы тогда Тебби привязать его къ себ! И какое множество вещей могла бы придумать мистриссъ Тэг-Рэгъ для его удобства и удовольствія!

Съ этими и другими ему подобными пріятными мыслями и разсчетами въ голов, вышелъ Тэг-Рэгъ, около семи часовъ вечера, изъ своего магазина въ Оксфордской Улиц, чтобъ отправиться въ свой загородный домъ, въ Клепхем, носившій довольно-причудливое имя ‘Атласной Дачи’, и спшилъ по дорог къ Клепхемской Станціи, незаботясь даже о зонтик, несмотря на то, что шелъ довольно-сильный дождь. Когда онъ занялъ свое обыкновенное мсто на козлахъ дилижанса, подл стараго Кракка (что онъ длалъ впродолженіе долгихъ лтъ почти каждый день), онъ былъ такъ необыкновенно-молчаливъ, что Краккъ естественнымъ образомъ подумалъ: — ужь не собирается ли лучшій изъ его пассажировъ объявить себя банкротомъ, или войдти въ сдлку со своими кредиторами или другое что-нибудь въ этомъ род. Мистеръ Тэг-Рэгъ внутренно бсился на медленную зду дилижанса, катившагося довольно-тихо, какъ нарочно тогда именно, когда ему бы хотлось проскакать всю дорогу въ галопъ. Ни разу еще въ жизни не слзалъ онъ съ козелъ такъ живо, какъ въ этотъ день, когда дилижансъ остановился наконецъ передъ маленькою зеленою калиткою, выходившею на чистенькую, усыпанную пескомъ дорожку, которая вела къ маленькому, зеленому, деревянному навсу, оснявшему двери ‘Атласной Дачи’. Останавливаясь на порог, чтобъ вытереть свои мокрые сапоги на половик, онъ не могъ не замтить, при внутреннемъ свт 10,000 фунтовъ годоваго дохода, какъ чрезвычайно узокъ былъ входъ, и мысль при этомъ ему пришла, что его Атласная Дача не будетъ годиться ни къ чорту, когда онъ сдлается тестемъ такого богатаго человка. Но тогда онъ можетъ отдать ее въ наемъ, а самъ займетъ другой, боле-просторный домъ. Вшая свою шляпу на крючокъ, онъ вспомнилъ о пагубной дерзости Лютстринга и произнесъ такое страшное проклятіе на имя этого джентльмена, что тому ужь врно не поздоровилось.

Мистриссъ и миссъ Тэг-Рэгъ сидли въ гостиной и собирались пить чай въ то время, когда явился къ нимъ мистеръ Тэг-Рэгъ. Комната была неочень-велика, но убрана мило, во вкус хозяевъ. Въ ней было всего только одно окошко, украшенное щегольскою лтнею занавскою. На стнахъ висли три картины, въ тонкихъ, золоченыхъ рамахъ. То были портреты мистера, мистрисъ и миссъ Тэг-Рэгъ, и надо отдать справедливость художнику: платье было сдлано довольно-врно и похоже, что же касается до лицъ, то они какъ-будто затмъ только были написаны, чтобъ выставить и дополнить изображеніе одежды. Худощавая, маленькая миссъ Тэг-Рэгъ сидла за разбитымъ, бренчащимъ фортепіано и разъигривала — о! какіе печальные звуки!— ‘Битву подъ Прагою’. Мистрисъ Тэг-Рэгъ, полная, нарядно-одтая женщина, лтъ пятидесяти, въ чепчик, украшенномъ искусственными цвтами, занята была чтеніемъ нравоучительной книги, подъ заглавіемъ: Стоны изъ Бездонной Пропасти, для пробужденія дремлющихъ гршниковъ, сочиненіе достопочтеннаго Дизмаль-Хоррора, очень-краснорчиваго молодаго проповдника изъ секты диссентеровъ, недавно-поселившагося но сосдству.

— Ну что, Долли, какъ ваше здоровье сегодня вечеромъ? спросилъ Тэг-Рэгъ, съ необыкновенною живостью, входя въ комнату.

— Такъ, недурно, благодарю васъ Тэгъ, отвчала мистриссъ Тэг-Рэгъ печально, со вздохомъ, закрывая интересный волюмъ, которымъ она была занята вслдствіе наставленій мистера Хоррора.

— Ну, а вы что, Тебби? продолжалъ Тэг-Рэгъ, обращаясь къ дочери.— Подите сюда, моя пачкунья, подите, поцалуйте меня!

— Нтъ, не пойду, па!— Не мшайте мн играть, и твангъ, твангъ… загудли опять адскіе аккорды.

— Слышите ли, Тебой, что я вамъ говорю? Ахъ вы маленькая гримасница! Подите сюда сейчасъ и поцалуйте вашего па…

— Ей-Богу, па, это несносно! Вы мн мшаете играть, и еще, какъ нарочно на самомъ лучшемъ мст, середи самыхъ криковъ раненныхъ!… Не пойду — вотъ и все!…

Разнженный родитель, однакожь, не удовольствуясь этимъ отказомъ, подошелъ къ фортепіано, обнялъ свою почтительную дочь за шейку, поцаловалъ ее нжно и стоялъ нсколько минутъ за ея стуломъ, любуясь блестящимъ исполненіемъ Побдной Трубы. Потомъ онъ перемнилъ сюртукъ, надлъ старые сапоги и расположился провести вечеръ съ полнымъ комфортомъ.

— Тебби играетъ премило, не правда ли, Долли? замтилъ онъ, когда принесенъ былъ чайный приборъ, и подвинулъ стулъ свой поближе къ жен.

— Ахъ, я бы очень желала, чтобъ она занялась чмъ-нибудь посерьёзне, потому-что жизнь коротка, Тэгъ, а вчность — неизмрима!

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Мой другъ, вы поймете слова мои современемъ, когда ужь будетъ поздно!…

— Я говорю вамъ, Долли, возразилъ Тэг-Рэгъ, сердито:— вы черезчуръ ужь пересаливаете эту вещь! Мой домъ становится похожъ на какую-то сходку методистовъ! Клянусь вамъ, я этого не потерплю! Что такое съ вами со всми сдлалось ныньче, здсь, въ цломъ сосдств? Право не понимаю!

Мистеръ Тэг-Рэгъ уговоренъ былъ, года три тому назадъ, оставить англійскую церковь и пристать къ мистеру Дизмаль-Хоррору, но усердіе его далеко не соотвтствовало рвенію его супруги.

— Ахъ, Тэг-Рэгъ! отвчала его жена со вздохомъ: — я могу только жалть васъ, я боле ничего не могу сдлать.

— О! воскликнулъ Тэг-Рэгъ съ видомъ крайняго отвращенія, засунувъ свои руки въ карманъ и вытягивая поги подъ столомъ во всю длину.— Позвольте мн вамъ сказать, мистриссъ Тэг-Рэгъ, прибавилъ онъ: — вы знаете, какъ говоритъ пословица, можно задушить собаку пуддингомъ!… Я не пойду больше на сходки мистера Хоррора.

— Ахъ милый па, вы пойдете! воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ,повертываясь на своемъ стул, Весь Клепхемъ къ нему сбгается, вс просто безъ ума! Тамъ у него и Деггинсы бываютъ и Пипсы и Джонсы и Мегготсы! и право мистеръ Хорроръ такъ краснорчивъ, что очень-пріятно оглянуться кругомъ и видть, какъ весь народъ сидитъ, вытараща глаза, съ открытыми ртами, а съ нашей скамьи, къ-тому же, все такъ хорошо можно видть, и мистеръ Хорроръ, право, такой прекрасный человкъ, неправда ли ма?

— Да, душа моя, прекрасный, но я бы желала, чтобъ вы извлекали поболе пользы изъ его наставленій и почаще думали о смерти.

— Ахъ, ма, ну не смшно ли говорить такія вещи? Вдь вы знаете, что мн еще и двадцати не минуло!

— Хорошо, хорошо, другъ мой!… Бдная Тэбби! На этомъ мст голосъ мистриссъ Тэг-Рэгъ задрожалъ: — пріидетъ время, когда вы!…

— Сыграйте мн, Тэбби, копенгагенскій вальсъ, или что-нибудь другое въ этомъ род, закричалъ ея отецъ въ бшенств, иначе я буду боленъ! Терпть я этого не могу! Чтобъ его, этого мистера Хор…………

— Боже! Боже мой! что это вы! Ахъ, мистеръ Тэг-Рэгъ, въ жизнь свою никогда не ожидала! воскликнула его изумленная жена.

— Играйте Тэбби, а не то я пойду и сяду въ кухню: тамъ у нихъ по-крайней-мр весело. Первый разъ, что я встрчу этого Хоррора, если я не проучу его по-своему… Тутъ онъ остановился и очень-энергически хватилъ кулакомъ по столу. Мистриссъ Тэг-Рэгъ отерла слезы на глазахъ, вздохнула и принялась опять за книгу.

Миссъ Тэг-Рэгъ начала длать чай и отецъ ея понемногу забылъ свой гнвъ, нжно устремляя тускло-срые глаза свои на вертлявую, худенькую фигурку своей дочери.

— Кстати, Тэгъ! вдругъ воскликнула мистриссъ Тэг-Регъ, обращаясь къ своему мужу съ тмъ же самымъ печальнымъ тономъ:— вы, конечно, не позабыли о цвтахъ на мой новый чепчикъ?

— А вотъ ни разу и не подумалъ о вашихъ цвтахъ, отвчалъ Тэг-Рэгъ сварливо.

— Быть не можетъ! Ахъ, Боже мой! Да въ чемъ же я пойду къ мистеру Хоррору въ будущее воскресенье? воскликнула она въ ужас, закрывая книгу.— А наше мсто еще на самой середин, впереди галереи. Боже мой! Да на меня вс смотрть будутъ!

— Ну, такъ-какъ теперь вы опомнились и спустились съ облаковъ, Долли, сказалъ ея мужъ, очень-утшенный:— то я сообщу вамъ кой-какія новости, которыя, я надюсь, будутъ вамъ очень…

— Что, что такое, Тэгъ? нетерпливо перебила его супруга.

— Ну, что, если я вамъ скажу, напримръ, что есть возможность для одной особы, которую я не хочу называть по имени, сдлаться обладательницею десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода?

— Какъ (мистриссъ Тэг-Рэгъ перемнилась въ лиц)! разв кто-нибудь влюбился въ Тэбби?

— Что бы вы сказали, напримръ, мистриссъ Тэг-Рэгъ, еслибъ наша Тэбби вышла замужъ за человка съ десятью тысячами годоваго дохода? Вотъ что! Не лучше ли это всхъ вашихъ…

— Ахъ, Тэгъ, не говорите этого! Но…

Тутъ она загнула страницу Стоновъ изъ Бездонной Пропасти и положила это неоцненное твореніе на софу.

— Скажите, пожалуйста, о чемъ это вы говорите?

— Какъ о чемъ, Долли! Онъ будетъ обдать у меня въ будущее воскресенье.

Миссъ Тэг-Рэгъ, едва переводя духъ, жадно прислушивалась жъ разговору своихъ милыхъ и благоразумныхъ родителей, и, не помня сама, что она длаетъ, вылила весь чай въ сахарницу, вмсто чашки своего папа.

— Будетъ… Кто, любезный Тэгъ? нетерпливо спросила его жена.

— Кто? Да кто же, какъ не мой Титльбетъ Титмаузъ? Вы его видли и часто слыхали, помните, какъ я вамъ о немъ говорилъ?

— Какъ, этотъ несносный, скверный…

— Тс, тс! невольно перебилъ Тэг-Рэгъ съ озабоченнымъ видомъ.— Это все теперь кончено. Я былъ слишкомъ-строгъ къ нему прежде. Ну, да впрочемъ, какъ бы тамъ ни было, а онъ сдлался вдругъ владтелемъ десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода. Да, безъ шутокъ, сдлался, вотъ, пусть я подавлюсь этимъ кускомъ гренка, если это не правда!

Жена и дочь его сидли въ безмолвномъ удивленіи.

— Да гд же онъ видлъ Тэбби? спросила наконецъ мистриссъ Тэг-Рэгъ.

— О, я… я… я не думаю, чтобъ это было такъ важно, я, вдь, сказалъ вамъ, что онъ увидитъ ее въ будущее воскресенье.

— Такъ, значитъ, онъ положительно прійдетъ? спросила мистрисъ Тэг-Рэгъ съ довольнымъ видомъ.

— Ты, да-а… безъ-сомннія. (Я выгоню завтра Лютстринга, подумалъ Тэг-Рэгъ съ жестокимъ внутреннимъ содроганіемъ.)

— Да не считаемъ ли мы, Тэгъ, нашихъ цыплятъ прежде, чмъ они вылупились? Если Титмаузъ сдлался вдругъ такимъ сокровищемъ, то вдь его подцпятъ въ одну минуту… вы знаете.

— Насчетъ этого, вотъ видите ли, Долли, мы первые на рынк, я это знаю наврное. Его стряпчій сказалъ мн, что онъ долженъ пробыть нсколько мсяцевъ безъ огласки подъ моимъ попеченіемъ, такъ, чтобъ ршительно никого не видать…

— Боже мой! воскликнула мистриссъ Тэг-Рэгъ, подымая руки къ небу: — это похоже на какое-то особенное покровительство Судьбы.

— Такъ я и думалъ, Долли, покуда мистеръ Геммонъ мн все это разсказывалъ, отвчалъ ея мужъ.

— Ахъ, Тэгъ! случаевъ много бываетъ, только бы мы съ своей стороны не оплошали!

— Я вижу это ясно: Судьба назначила имъ скоро сойдтись. Пусть только мистеръ Титмаузъ увидитъ Тэбби хоть разъ, побудетъ хоть разъ въ ея обществ, ну, а тамъ, Тэбби, душенька, остальное ужь ваше дло.

— О-то, на! какъ вы шибко идете! пролепетала миссъ Тэг-Рэгъ.

— Вы постарайтесь только сдлать свое дло, Тэбби, сказалъ ея отецъ: — а мы ужь свое сдлаемъ. Онъ попадетъ къ намъ на удочку, будьте въ этомъ уврены, если только вы поведете дло искусно.

— А каковъ онъ собою, милый па? спросила миссъ Тэг-Рэгъ, красня и — сердце ея забилось жестоко.

— О, да! Разв вы не видали его, душа моя?

— Какъ вы хотите, на, чтобъ я обращала вниманіе на всхъ молодыхъ людей изъ вашего магазина! Я совсмъ не знаю его.

— Ну, я вамъ долженъ сказать, что у него такая прекрасная и благородная наружность, какую мн рдко случалось видть. Онъ долго украшалъ мой магазинъ своимъ пріятнымъ лицомъ и своимъ любезнымъ, услужливымъ обращеніемъ. Истинный кладъ! Дамы знатнаго круга такъ и льнули къ нему…

— Ахъ, Боже мой, Тэбби! перебила мистриссъ Тэг-Рэгъ съ озабоченнымъ видомъ, обращаясь къ своей дочери:— я надюсь, что миссъ Никсъ пришлетъ къ воскресенью ваше лиловое платье.

— Да если она не пришлетъ, ма, такъ ужь пусть будетъ уврена, что я ей больше ничего не закажу, отвчала миссъ Тэг-Рэгъ значительно.

— Мы задемъ къ ней завтра, душа моя, и поторопимъ ее, говорила ея мать. И съ этой минуты до одиннадцати часовъ, то-есть до самой той поры, какъ это милое и интересное тріо отправилось спать, ни о чемъ боле не было говорено, какъ объ очаровательномъ Титмауз, о счастіи, котораго онъ такъ хорошо заслуживалъ, и о томъ, какъ долго, по всей вроятности, будетъ продолжаться его сватовство. Тэбби еще первый разъ въ жизни употребивъ всего только полчаса на завертку своихъ волосъ въ папильйотки и потушивъ свчу, нырнула въ постель, неподумавъ даже окончить лежавшаго у ней подъ подушкой романа, украдкою взятаго изъ библіотеки покойной миссъ Снуксъ. Нсколько часовъ лежала она въ сладкомъ мечтаніи, воображая, что она ужь произведена въ свое новое званіе и катается по Кленхему въ щегольскомъ экипаж, и здитъ каждый день въ театръ, и при этомъ она не могла не подумать о томъ, что скажуть три сестрицы Нипсъ, когда услышать о ея свадьб? О! он просто лопнутъ отъ зависти! Къ-тому же, такой красивый мужчина! Съ пріятнымъ хаосомъ въ голов, въ которомъ мелькали порою блый атласъ, бантики, свадебныя подруги, она уснула наконецъ, превращаясь мало-по-малу въ мистриссъ Титльбетъ Тит.. Тит… Тит… Тит… Маузъ!

На слдующій день утромъ, часу въ девятомъ, Титмаузъ сидлъ въ своей маленькой комнатк, въ довольно-тревожномъ состояніи духа, размышляя о разныхъ предметахъ и невоображая нимало, какой сильный интересъ возбудилъ онъ въ сердцахъ милыхъ жительницъ Атласной Дачи, какъ вдругъ ударъ въ дверь заставилъ его вздрогнуть и выйдти изъ задумчивости. Представьте себ его удивленіе, когда, отворивъ дверь, онъ увидлъ передъ собою Тэг-Рэга!

— Вашъ покорнйшій слуга, началъ этотъ джентльменъ, вжливо, тихо и ласково, и проворно снимая шляпу при вид Титмауза.— Надюсь, что вы сегодня чувствуете себя получше. Ваше здоровье очень меня безпокоило.

— Сдлайте милость, войдите, отвчалъ Титмаузъ, порядкомъ взволнованный.— Мн лучше, сэръ, покорно васъ благодарю.

— Очень, очень-радъ это слышать! Но я пришелъ отчасти за тмъ, чтобъ просить у васъ извиненія въ дерзости этого нахала, который обошелся съ вами такъ грубо вчерашній день у меня въ магазин. Вы, вроятно, догадываетесь о комъ я говорю, не правда ли? Этотъ Лютстрингъ… О! я непремнно его выгоню…

— Очень вамъ благодаренъ, сэръ… но… когда я былъ у васъ на служб…

— Были у меня на служб, перебилъ Тэг-Рэгъ со вздохомъ, пристально глядя на Титмауза: — но нтъ никакой надобности скрывать этого доле! Я всегда понималъ, сэръ, что вы были совсмъ не на своемъ мст, были неизмримо-выше той должности, которую вы занимали у меня въ магазин! Я, конечно, можетъ-быть, и несовсмъ былъ правъ, мистеръ Титмаузъ, продолжалъ онъ довольно-нершительнымъ тономъ, садясь на единственное кресло въ комнат (самъ Титмаузъ слъ на простомъ деревянномъ стул):— но я длалъ все это для вашей же пользы, вы понимаете, мистеръ Титмаузъ?

Титмаузъ молчалъ, опустивъ глаза въ землю, съ недоврчивымъ, робкимъ и довольно-угрюмымъ видомъ.

— Премного обязанъ вамъ за ваше доброе расположеніе, но надо признаться, что у васъ презабавная манера его доказывать. Вспомните, какую жизнь я велъ у васъ послднее время!..

— О, я зналъ заране, что вы это скажете! Но я могу положить руку на сердце и объявить передъ Богомъ, могу, поврьте, мистеръ Титмаузъ…

Титмаузъ хранилъ очень-затруднительное молчаніе.

— Вижу, вижу, что я у васъ въ немилости, но, забудьте и простите, мистеръ Титмаузъ, потому-что я, право, желалъ вамъ добра. Другими словами, я покорнйше прошу у васъ прощенія, за все, что вамъ не нравилось во мн. Что же я могу сказать больше этого? Будьте снисходительны, мистеръ Титмаузъ, я знаю, что у васъ доброе сердце и я прошу у васъ прощенія! восклицалъ Тэг-Рэгъ тихо и убдительно.— Вы бы подумали, что жизнь его зависла отъ успха этого дла.

— Вы… вы бы должны были сдлать это передъ цлымъ магазиномъ, если вы говорите не въ шутку, отвчалъ Титмаузъ, немного смягчась:— потому-что вс они видли ваше обращеніе.

— Они! животные! подлый народъ! ха! Мы съ вами, мистеръ Титмаузъ, надюсь, повыше ихъ. Не-уже-ли мы будемъ обращать вниманіе на то, что говорятъ или думаютъ слуги? Скажите только слово — и я ихъ всхъ выгоню вонъ! Вы можете имть весь магазинъ въ своихъ рукахъ, если только кто-нибудь осмлится показать вамъ хоть малйшую тнь неуваженія.

— Ну, я не знаю. Вы обращались со мною ужасно какъ гадко, клянусь Богомъ! Гораздо хуже даже, чмъ они!.. Вы почти отравили мн жизнь, сэръ!..

— Ну, мои бабы дома, я вижу, были правы. Он мн всегда говорили, что я берусь за дло не такъ, какъ слдуетъ, когда я разсказывалъ имъ, какъ я старался удержать ваше самолюбіе въ границахъ и предохранить васъ, чтобъ вы слишкомъ не увлеклись и не потеряли голову, зная, какъ вы хороши собой! Сколько разъ моя дочь твердила мн со слезами на глазахъ: ‘вы убьете въ немъ духъ, мой милый папа! Если онъ такъ хорошъ собой, то вдь онъ въ этомъ не виноватъ, вдь это Богъ его такимъ создалъ!‘

Маленькія, ледяныя укрпленія, которыми окружилъ Титмаузъ свое сердце въ начал этого разговора, вдругъ начали таять, какъ снгъ подъ солнечными лучами.

— Ахъ, мистеръ Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ! женщины всегда правы, а мы всегда ошибаемся! продолжалъ Тэг-Регъ убдительно, замчая свой успхъ.— Ей-Богу, я готовъ прибить себя за мое дурачество, да и за мою жестокость тоже!

— Ты, я думаю! Никто не знаетъ того, что я вытерплъ! Но теперь… когда я… вамъ, вроятно, извстно, сэръ… положеніе моихъ длъ… и все это, прочее, знаете?

— Да, сэръ, мистеръ Геммонъ (этотъ достойнйшій джентльменъ) вчера говорилъ со мной долго о васъ и ужь, разумется, разсказалъ мн все. Я люблю откровенность, мистеръ Титмаузъ, между джентльменами ничего лучше быть не можетъ! Ахъ, Боже мой! Да, новости эти восхитительны, ей-Богу, восхитительны!

— Не правда ли, восхитительны, сэръ? съ жаромъ перебилъ Титмаузъ и глаза его заблистали внезапнымъ восторгомъ.

— Ха! десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Дайте мн вашу руку, мой милый мистеръ Титмаузъ!— и первый разъ въ жизни руки ихъ встртились. Тэг-Рэгъ энергически сжалъ руку Титмауза, прибавивъ съ чувствомъ: — да, сэръ, Томасъ Тэг-Рэгъ, пожалуй, можетъ-быть, и крутой и упрямый человкъ, но у него доброе сердце — за это я вамъ отвчаю!

— И мистеръ Геммонъ все вамъ сказалъ, сэръ? съ живостью перебилъ Титмаузъ.

— Все. Мы съ нимъ говорили совершенно-откровенно, могу васъ уврить, потому-что онъ видлъ, какое участіе я въ васъ принимаю.

— А говорилъ онъ вамъ о томъ… а? Знаете, объ этомъ… чтобъ мн пробыть у васъ еще нсколько недль? спросилъ Титмаузъ съ немного-опечаленнымъ видомъ.

— Говорилъ, точно говорилъ, мистеръ Титмаузъ. Онъ ршительно этого желаетъ, сэрь! Да и всякій, истинно къ вамъ расположенный человкъ, посовтовалъ бы то же… потому-что, вдь вы знаете…

При этомъ онъ понизилъ голосъ и посмотрлъ очень-таинсгвенно на Титмауза:

— Однимъ-словомъ, я совершенно согласенъ съ мистеромъ Геммономъ.

— Согласны, сэръ? воскликнулъ Титмаузъ съ довольно-безпокойнымъ взоромъ.

— Разумется, согласенъ! Помилуйте, да они готовы будутъ заплатить тысячи, чтобъ только удалить васъ съ дороги. Что такое значатъ для нихъ деньги? Но ужь тотъ будетъ очень-хитёръ, могу васъ уврить, кто успетъ добраться до васъ въ магазин Томаса Тэг-Рэга! Кстати объ этомъ, ха, ха! Славная будетъ штука видть васъ… мистера Титмауза… сквайра Титмауза… Ха, ха, ха!

— Вы, надюсь, не думаете разсылать меня съ товарами, сэръ?

— Ха, ха, ха! Ха, ха, ха! Да это все-равно, еслибъ вы у меня спросили, не думаю ли я чистить сапоги у этой бестіи Лютстринга! Нтъ, нтъ, мой любезный мистеръ Титмаузъ, мы съ вами перестали ужь быть начальникомъ и подчиненнымъ, съ этой минуты мы просто друзья! Вы можете говорить и длать все, что угодно и уходить куда и когда вамъ вздумается. Правда, это возбудитъ большую зависть между всми остальными и введетъ меня въ порядочное затрудненіе. Ну, да что мн за дло! Пусть ихъ себ хоть вс отказываются изъ-за этого! Пусть ихъ уходятъ, чортъ ихъ возьми! Онъ щелкнулъ пальцами съ видомъ человка, готоваго на все. Ваша наружность и ваши манеры, сэръ, одни ужь могутъ привлечь ко мн въ магазинъ цлую толпу, постителей. Одинъ Титмаузъ стоитъ сотни такихъ, какъ они!

— Клянусь Богомъ, вы говорите какъ истинный джентльменъ! воскликнулъ Титмаузъ, въ сильномъ одушевленіи: — и еслибъ мы только всегда… но что объ этомъ теперь вспоминать! Я вамъ общаю заране, сэръ, что вс вещи, какія мн понадобятся современемъ по вашей части, я буду брать у васъ и платить за нихъ чистыми деньгами, нетребуя сбавки и, мало того, пошлю къ вамъ еще всхъ пріятелей своихъ, которыхъ, разумется, у меня будетъ пропасть.

— Не позабудьте самаго стараго, врнйшаго и преданнйшаго изъ нихъ, шепнулъ Тэг-Рэгъ съ тономъ глубокаго подобострастія.

— Ужь, разумется, не позабуду! отвчалъ Титмаузъ съ жаромъ. У него мелькнула мысль, что этотъ старый и врный другъ, безъ-сомннія, сочтетъ себя счастливымъ оказать ему какую-нибудь бездльную услугу, въ род того, напримръ, чтобъ дать ему въ долгъ фунтовъ десять.— Хмъ! Да полно правду ли вы говорите, мистеръ Тэг-Рэгъ? воскликнулъ онъ простодушно.

— Я? Можете ли вы въ этомъ сомнваться? Да испытайте меня — увидите, чего я для васъ не сдлаю! Да, сэръ, я вашъ истинный другъ! И онъ посмотрлъ на Титмауза очень-умильно.

— Ну, я врю вамъ. Дло въ томъ, вотъ видите ли, мистеръ Тэг-Рэгъ… что… что хоть вс эти богатства и придутъ ко мн современемъ, но все это не мшаетъ мн покуда быть въ очень-затруднительномъ положеніи.

— Хмъ, ра-зу-мется, произнесъ Тэг-Рэгъ, пристально устремивъ на Титмауза свои тускло-срые глаза.

— Ну, хотите вы доказать ваше чистосердечіе, мистеръ Тэг-Рэгъ? Знаете что, дайте-ка мн въ долгъ фунтовъ десять?..

— Ххеммъ! невольно гаркнулъ Тэг-Рэгъ, да такъ неожиданно и громко, что Титмаузъ едва не вскочилъ со стула. Потомъ лицо Тэг-Рэга покраснло, онъ началъ торопливо вертть свой часовой ключикъ и ёрзать въ креслахъ, съ замтнымъ волненіемъ духа.

— О! вы не хотите меня одолжить! Скажите ужь лучше просто, что не хотите! произнесъ Титмаузъ очень-бойко.

— Ну, надо же этакое несчастье! бормоталъ Тэг-Рэгъ:— этотъ проклятый кушъ французскихъ товаровъ, который я купилъ вчера и долженъ буду уплатить, какъ нарочно, сегодня утромъ, оставитъ меня совсмъ безъ копейки.

— А! ну, можетъ-быть. Впрочемъ, это еще небольшая важность, сказалъ Титмаузъ, безпечно расправляя рукою свои густые волосы.— Мн, по правд сказать, не слдовало бы вовсе и безпокоить стараго друга, потому-что, теперь я вспомнилъ, вдь мистеръ Геммонъ общалъ быть моимъ кредиторомъ на какую-угодно сумму. Извините, я право…

Тэг-Рэгъ находился въ ужасномъ затрудненіи. Онъ такъ былъ смущенъ внезапностью сдланнаго ему предложенія, что не могъ ршить это дло удовлетворительно ни въ ту, ни въ другую сторону.— Дайте-ка мн подумать, пробормоталъ онъ наконецъ, и вынувъ изъ своего кармана счетную книжку, началъ ее проглядывать, длая видъ, будто хочетъ сообразить положеніе своего торговаго баланса, но на самомъ дл, желая имть нсколько минутъ времени, чтобъ собраться съ мыслями. Все это было, однакожь, напрасно: ничего ему не приходило въ голову, онъ не видлъ ршительно никакого средства вывернуться. Старый пріятель — дьяволъ, покинулъ его въ крайности и не приводилъ на умъ ни одной лжи, годной на этотъ случай. ‘Пріидется’, думалъ онъ со страхомъ, ‘отсчитать ему денежки’.— Да, сказалъ онъ: — конечно, это большое несчастье, что именно въ эту минуту я не могу, но я зайду въ магазинъ и посмотрю сколько у меня тамъ останется чистыми деньгами. За бездлицею, мистеръ Титмаузъ, между нами дло не остановится. Но въ случа, еслибъ мн какъ-нибудь тсно пришлось, не желаете ли вы взять 5 фунтовъ?

— Хмъ, да, конечно, если вамъ не угодно будетъ одолжить мн десяти.

— Я надюсь, перебилъ Тэг-Рэгъ, немного-облегченный: — что я буду въ-состояніи васъ удовлетворить. Не угодно ли вамъ зайдти сейчасъ со мною въ магазинъ: тамъ мы поговоримъ объ этомъ дл. Ахъ, кстати, главнаго-то чуть было и не позабылъ: милости просимъ ко мн, въ Кленхемъ, откушать въ слдующее воскресенье. Моя жена и дочь будутъ въ восторг. Да что я говорю! Он-то васъ и приглашаютъ. Ха, ха!

— Вы очень-любезны, отвчалъ Титмаузъ, красня. Передъ нимъ распустился первый блдный цвтокъ приближающейся весны: приглашеніе на обдъ въ Атласную Дачу.

— Любезность и одолженіе, все это съ вашей стороны, мистеръ Титмаузъ! Я буду счастливъ, если вы удостоите меня своимъ посщеніемъ. Мы будемъ совершенно одни, я, да жена и дочь, моя единственная дочь, мистеръ Титмаузъ! Ахъ, еслибъ вы знали, что это за двушка! Она, знаете, часто мн говорила: ‘Я думаю’… но нтъ, вы слишкомъ загордитесь, если я вамъ скажу. Что же, даете вы общаніе?

— Ей-Богу, мистеръ Тэг-Рэгъ, вы удивительно, вы чортъ-знаетъ какъ любезны! Конечно, я общалъ обдать съ мистеромъ Геммономъ…

— Э, полноте! Со всмъ моимъ уваженіемъ къ этому джентльмену, вдь онъ все-таки человкъ холостой, а у меня будутъ дамы, мистеръ Титмаузъ! да еще и молоденькая одна.

— Покорно васъ благодарю, сэръ. Конечно, если вы непремнно того желаете…

— Ну вотъ и прекрасно! Значитъ, вы общаете, не правда ли? Вы даете мн слово быть у меня въ Атласной, въ слдующее воскресенье? сказалъ Тэг-Рэгъ, вставая и посматривая на часы.— Пора мн, однакожь, домой. Вдь вы скоро прійдете къ намъ въ магазинъ, не правда ли? Тогда мы съ вами и устроимъ это маленькое дльцо. Прощайте, прощайте! и, пожавъ Титмауза дружески за руку, Тэг-Рэгъ ушелъ. Спша по дорог въ свой магазинъ, онъ находился въ самомъ мучительномъ затрудненіи по поводу этой ссуды пяти фунтовъ. Ему такъ это было больно, какъ-будто у него изъ сердца хотли выжать нсколько капель крови, а между-тмъ, что же длать? Какъ оскорбить Титмауза? Но, съ другой стороны опять, остановится ли онъ, если разъ за это принялся? И будетъ ли онъ, Тэг-Рэгъ, имть смлость просить его о расписк? Ну а что, если все его дло лопнетъ наконецъ, какъ мыльный пузырь?…

Потрудитесь же теперь измрить всю глубину дурачества Тэг-Рэга! Вотъ какъ взъерошился этотъ человкъ, когда пришлось поврить въ долгъ пять фунтовъ, полагаясь на успхъ тхъ самыхъ плановъ и надеждъ, изъ-за которыхъ онъ смло готовъ былъ рискнуть судьбою родной своей дочери! единственнаго предмета въ мір (кром денегъ), возбуждавшаго въ немъ что-то похожее на чувство искренней привязанности! Отчего это такъ?.. Какъ знать! Можетъ-быть, блескъ будущаго, возможнаго богатства его дочери ослпилъ и спуталъ его понятія. Къ-тому же, то былъ отдаленный рискъ въ будущемъ, между-тмъ, какъ это внезапное воззваніе къ его карману, требуя немедленной выдачи и риска, давило его непосредственнымъ образомъ и заставляло чувствовать живо всю свою тяжесть. Непосредственный барышъ былъ все для Тэг-Рэга. Онъ-то составлялъ истинную эссенцію его жизни. Еслибъ онъ могъ имть какое-нибудь непосредственное qui pro quo у себя передъ глазами, или могъ бы, на всякій случай, хоть только такъ, для обезпеченія, достать кусочекъ сердца бднаго Титмауза и запереть его подъ замокъ, у себя въ ящик, онъ бы не безпокоился такъ жестоко. Это было бы ужь немножко по его части! Но тутъ, сами вы посудите, требовалось выдать немедленно билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ и ничего непосредственнаго, видимаго, ощутительнаго не получить въ обмнъ! О! Титмаузъ, самъ того несознавая, задлъ за самую чувствительную струну его сердца!

Замтьте разсудительный читатель: есть безконечная разница между словами: торгашъ и купецъ и, кром того, еще не всякой торгашъ долженъ быть необходимо похожъ на Тэг-Рэга.

Недавно описанныя нами соображенія поддерживали Тэг-Рэга въ совершенной лихорадк сомннія и безпокойства и мало помогали ему, надо сказать по правд, его искреннія и безконечныя проклятія. Но къ тому времени, когда Титмаузъ, вошелъ въ магазинъ и встрченъ былъ со всхъ сторонъ презрительными улыбками благовоспитанной молодежи, стоявшей тамъ за прилавками, Тэг-Рэгъ усплъ обдумать, что ему слдовало длать. Къ неописанному удивленію всхъ присутствовавшихъ, онъ выскочилъ изъ своей комнаты на встрчу Титмаузу съ распростертыми руками и съ дружескою рчью, ввелъ его въ свой маленькой кабинетъ и заперъ двери. Тамъ онъ увдомилъ своего встревоженнаго молодаго друга, что онъ усплъ уладить его дло и можетъ дать ему въ займы 5 фунтовъ — съ маленькимъ стсненіемъ для себя, конечно, но между такими пріятелями, какъ они, за этимъ дло не должно останавливаться!

— А такъ-какъ жизнь — дло неврное, мой любезный мистеръ Титмаузъ, говорилъ Тэг-Рэгъ, покуда тотъ, съ худо-скрытымъ восторгомъ, пряталъ деньги въ карманъ, то даже между самыми нжнйшими друзьями — знаете?… не то чтобъ, понимаете, я сомнвался въ васъ или вы во мн, нтъ, мы, конечно, имемъ полную довренность другъ къ другу, но на случай, чего Боже упаси, какого-нибудь несчастія для тхъ, знаете, кого мы оставляемъ посл себя… Тутъ онъ вынулъ изъ конторки: I. О. U. 5 фунтовъ ст. {I owe you, то-есть я долженъ вамъ (столько-то). I. О. U. произносится совершенно такъ же, какъ I owe you. Прим. перев.}, совершенно готовое:— одну черточку, продолжали онъ:— слова или два — и мы оба съ вами довольны!

— Давайте, давайте сюда! Все что вамъ угодно! говорилъ Титмаузъ, и, торопливо схвативъ предложенное ему перо, поднисалъ свое имя, посл чего Тэг-Рэгъ вздохнулъ немножко-свободне. Вслдъ за тмъ Лютстрингъ позванъ былъ въ комнату и услыхалъ отъ строгаго своего повелителя, съ большимъ удивленіемъ и досадою, слдующее:— ‘Мистеръ Лютстрингъ, сдлайте милость, смотрите, чтобъ вс, служащіе у меня въ магазин, вели себя съ мистеромъ Титмаузомъ самымъ почтительнымъ образомъ. Если же кто осмлится обойдтись съ этимъ джентльменомъ хоть мало-мальски-невжливо, тотъ доле мн не слуга! Слышите ли вы Лютстрингъ! строго прибавилъ Тэг-Рэгъ. замтивъ очень-выразительный взглядъ ненависти, брошенный Лютстрингомъ на Титмауза: — слышите ли сэръ?

— Хмъ, да, сэръ, слышу! Ваше приказаніе будетъ исполнено, отвчалъ тотъ такъ дерзко, какъ только могъ себ позволить, и вышелъ изъ комнаты съ едва-слышнымъ свистомъ презрнія и съ злобной улыбкой на лиц. Вернувшись въ лавку, онъ разсказалъ все случившееся другимъ сидльцамъ и наполнилъ души ихъ удивленіемъ, ненавистью и страхомъ къ Титмаузу. ‘Что за чортъ!’ думали они:— ‘что такое съ нимъ длается? Да и что это мистеръ Тэг-Рэгъ? Вдь это все въ одномъ дух со вчерашнимъ гнвомъ его на Лютстринга. Чортъ бы побралъ этого Титмауза!’ — сказалъ или подумалъ каждый изъ нихъ, въ заключеніе.

Титмаузъ все остальное время былъ, какъ можно себ вообразить, несовсмъ въ своей тарелк, потому-что, неговоря ужь о непреодолимомъ отвращеніи его къ исполненію прежнихъ своихъ обязанностей и о томъ неловкомъ положеніи, въ которое ставили его стснительныя учтивости Тэг-Рэга, и о явной антипатіи къ нему его товарищей, другія, боле-важныя соображенія, возникавшія изъ происшествій недавняго времени и изъ ожидаемыхъ въ будущемъ, и наконецъ его измняющіяся обстоятельства — все это тснилось у него въ голов и требовало его вниманія. Первый предметъ были его волоса. Небо, казалось, вдругъ послало ему давно-желанныя средства измнить ихъ ненавистный цвтъ. Дале шелъ лорнетъ, безъ котораго, онъ ужь давно это чувствовалъ, его наружность и костюмъ всегда останутся какъ-то неполными. А потому, рано посл обда, подъ предлогомъ важныхъ занятій, охотно принятымъ со стороны услужливаго Тэг-Рэга, просилъ онъ позволенія уйдти на цлый день, и получивъ его, тотчасъ отправился въ Бондскую Улицу, въ магазинъ одного извстнаго парикмахера, очень-хорошо знакомый людямъ, имвшимъ привычку читать въ газетахъ его заманчивыя объявленія. Подождавъ у окна, покуда мсто очистилось, потому-что онъ естественнымъ образомъ совстился спросить краску для волосъ въ присутствіи постороннихъ лицъ, которыя могли тотчасъ увидть, какую крайнюю нужду онъ имлъ въ этомъ товар, Титмаузъ вошелъ въ магазинъ, гд какой-то, щегольски-одтый джентльменъ, сидлъ за столомъ и читалъ книгу. Джентльменъ этотъ былъ очень-недуренъ собою и его старательно-завитые волосы имли прелестный черный цвтъ (такъ, по-крайней-мр, показалось Титмаузу), цвтъ, который стоилъ тысячи печатныхъ объявленій о знаменитой жидкости, составлявшей одинъ изъ главныхъ предметовъ продажи въ магазин. Титмаузъ подошелъ къ этому джентльмену и довольно-нершительнымъ тономъ спросивъ: какая цна была у нихъ назначена за составъ, для обращенія свтлыхъ волосъ въ черные, получилъ въ отвтъ: всего 6-ть шилинговъ и 6-ть пенсовъ за ту сткляночку, которая поменьше. Одна изъ нихъ мигомъ очутилась передъ нимъ, на стол, гд она лежала, какъ миньятюрная мумія, спеленатая и закутанная въ разнообразныя объявленія.

— Вы найдете, тутъ внутри, самыя точныя и подробныя наставленія, какъ употреблять эту жидкость, а также свидтельства отъ лицъ высшаго круга объ изумительномъ дйствіи хайтантантропопойона {Это страшно-звучащее слово есть оригинальное и чудовищное соединеніе трехъ или четырехъ греческихъ словъ. , значитъ жидкость, длающая волоса человческія черными. Всякой разъ, что какой-нибудь цирюльникъ, или парикмахеръ собирается пустить въ ходъ какое-нибудь низкое надуванье подобнаго рода, странно сказать, онъ идетъ къ первому попавшемуся голодному студенту и платитъ ему полкроны за сочиненіе какого-нибудь слова, подобнаго этому, которое было бы равно непонятно и неудобопроизносимо, а потому, разумется, заманчиво и популярно. Прим. автора.}, сказалъ ему джентльменъ съ черными волосами.

— И вы думаете, что это подйствуетъ? спросилъ Титмаузъ съ озабоченнымъ видомъ.

— Взгляните на мои волосы, сэръ: довольно ли они темны, на вашъ вкусъ? отвчалъ ему джентльменъ, спокойно и вжливо:— а между-тмъ, я обязанъ этимъ вполн тому же самому безцнному средству.

— Не-уже-ли! воскликнулъ Титмаузъ: — но, между нами сказать, прибавилъ онъ со вздохомъ: — посмотрите на мои, и, приподнявъ свою шляпу на минуту, онъ показалъ ему густое помело волосъ морковнаго цвта.

— Ухъ! какъ это безобразно! воскликнулъ джентльменъ, смотря на него очень-серьёзно.— Какое несчастіе родиться на свтъ съ такими волосами, не правда ли?

— Ахъ да, сэръ, ужасное несчастіе! отвчалъ Титмаузъ печально.— И вы нешутя говорите мн, что этотъ… какъ бишь его зовутъ… этотъ составъ окрасилъ ваши волосы въ такой прекрасный черный цвтъ?

— Какъ, говорю ли я? Да меня чуть было въ гробъ не свели мои прежніе волосы! честью васъ увряю, сэръ! Положитесь на мое слово. Да вотъ, недавно еще, приходилъ сюда одинъ лордъ… (я не люблю называть по имени). Волоса у него, можете вы себ представить, были такіе, какъ-будто бы голову ему обмакнули въ воду, да потомъ напудрили кирпичною пылью! Но, увряю васъ, сэръ, кюянохайтаптропопойонъ остался и тутъ побдителемъ: они почернли въ самое короткое время. Я бы желалъ, чтобъ вы видли, въ какомъ восторг былъ его милость… (разсказчикъ видлъ, что Титмаузъ проглотитъ все, что ему ни подадутъ, а потому продолжалъ говорить съ увренностью)… И что жь вы думаете, не дале какъ черезъ мсяцъ, онъ женился на одной прелестной женщин, которую обожалъ съ дтскихъ лтъ, по которая поклялась, что она ни за что въ мір не выйдетъ за человка съ рыжими волосами!

— А много ли нужно времени, чтобъ все это кончить? спросилъ Титмаузъ съ живостью, и сердце его сильно стучало.

— Два или три дня. Черезъ четыре дня, я головой вамъ ручаюсь, что вашъ самый короткій пріятель васъ не узнаетъ. Моя жена долго не узнавала меня и не позволяла себя цаловать! ха, ха, ха!

Тутъ вошли въ магазинъ новые постители. Титмаузъ положилъ на столъ 5 фунтовой билетъ, только-что завоеванный имъ у Тэг-Рэга, спряталъ стклянку въ карманъ и получивъ сдачу, кинулся вонъ, горя нетерпніемъ испытать дивную силу кюяпохайтантропопойона. Не дале, какъ черезъ полчаса посл того, онъ стоялъ въ лавк ростовщика и торговалъ большой, массивный лорнетъ, который нсколько мсяцевъ уже вислъ въ окошк, привлекая его жадные взоры, и купилъ-таки его наконецъ, несмотря на то, что зрніе его было совершенно-исправно, за 15 шиллинговъ. Затмъ, онъ отобдалъ съ аппетитомъ въ Рупертовой Улиц, въ маленькомъ, мрачномъ трактир, куда обыкновенно сходились бонтонные иностранцы, съ усами и съ великолпными прическами кудрявыхъ волосъ, а оттуда пустился уже прямо домой, чтобъ начать свой великій опытъ. Къ-счастью, никто не помшалъ ему въ этотъ вечеръ. Онъ засвтилъ свчу, заперъ дверь на замокъ и дрожащими пальцами развернулъ бумажки, въ которыя закутана была стклянка. О восторгъ! Печатныя строки, покрывавшія ихъ сверху до низу, полны были несчетными примрами дйствительности купленнаго имъ средства! Примрами, разсказанными въ короткихъ, по сильныхъ словахъ, какъ напримръ: ‘Герцогъ ***, графиня ***, графъ *** такой-то, и проч., очаровательная миссъ ***, знаменитый сэръ Литтль Бульзей (который былъ такъ доволенъ, что позволилъ даже напечатать свое имя)’… и вс они имли прежде волосы самаго яркаго рыжаго цвта, а теперь обладали прелестными, черными какъ смоль кудрями. Онъ бросилъ бумажку на столъ и торопливо выдернулъ пробку изъ бутылки. Потомъ отвернулъ рукава и началъ операцію съ кюянохайтантропопойопомъ, втирая его себ въ волоса, брови и бакенбарды самымъ усерднымъ образомъ впродолженіе цлаго получаса. Потомъ онъ перечелъ еще разъ, отъ слова до слова, вс бумажки, въ которыя стклянка была завернута, и часовъ около одиннадцати, бросивъ нсколько любопытныхъ взглядовъ на зеркало, легъ въ постель съ сердцемъ, полнымъ самыми восхитительными надеждами и заботами насчетъ успха своего великаго опыта. Долго не могъ онъ заснуть. Во сн представилось ему, что онъ кланяется какому-то джентльмену съ черными, какъ уголь, волосами, лицо показалось ему знакомымъ, и вдругъ онъ замтилъ, что это онъ только стоитъ передъ зеркаломъ и видитъ въ немъ собственный образъ!.. Онъ проснулся въ пріятномъ волненіи, подбжалъ, едва переводя духъ, къ маленькому своему зеркалу… но ахъ! О, милосердое Небо!.. онъ едва устоялъ на ногахъ. Представьте себ: волосы его были чистйшаго зеленаго цвта. Онъ стоялъ, устремивъ взоръ на зеркало, въ безмолвномъ ужас, выпучивъ глаза и широко разинувъ ротъ, стоялъ нсколько минутъ, потомъ кинулся въ постель и лежалъ почти безъ чувствъ. Потомъ опять вскочилъ, въ какомъ-то бшенств началъ тереть голову изо всей мочи и снова посмотрлъ въ зеркало, и опять увидлъ свои ужасные волосы. Они были растрепаны и всклокочены несравненно боле прежняго, но брови, бакенбарды и голова, все было какъ-будто бы еще боле-яркаго зеленаго цвта!.. Отчаяніе имъ овладло. Что значили вс его прошедшія несчастія и горести, въ сравненіи съ этимъ? Что съ нимъ теперь будетъ? Онъ опять легъ въ постель и его ударило въ потъ. Нсколько разъ ложился онъ и вскакивалъ поперемнно, чтобъ посмотрть на себя снова и каждый разъ получалъ новое подтвержденіе въ дйствительности бдствія, его постигшаго. Пролежавъ нсколько минутъ безъ движенія, онъ сошелъ съ постели. Ему, очевидно, ничего боле не оставалось длать, какъ обрить себ голову и надть парикъ, но вдь это разомъ дало бы ему видъ старика! Съ душою, боле-и-боле взволнованною, онъ одлся и почти совсмъ уже ршился бжать въ Бондскую Улицу, чтобъ перебить вс стекла въ окошкахъ безчеловчнаго обманщика, продавшаго ему эту пагубную жидкость. Остановившись, однако, въ раздумьи, онъ вдругъ услыхалъ шаги подходившей къ дверямъ мистриссъ Сквальлёпъ и вспомнилъ, что къ этому времени онъ просилъ ее принести свой чайникъ. Чувствуя, что онъ не успетъ снять съ себя платья, въ-торопяхъ онъ лучше ничего не могъ придумать, какъ лечь опять въ постель, натянуть свой ночной колпакъ на глаза и на уши, притвориться спящимъ и, поворотясь спиною къ дверямъ, скрыться какъ-нибудь отъ взоровъ своей хозяйки. Онъ тотчасъ же это и сдлалъ: прыгнулъ въ постель и спрятался подъ одяло, но въ попыхахъ не замтилъ, что ноги его, съ брюками и сапогами остались на виду, незакрытыми, что представляло необыкновенное зрлище для его хозяйки, еще ни разу повидавшей его въ постели такъ поздно. Онъ лежалъ скорчась, тихо и неподвижно какъ мышь. Мистриссъ Сквальлёпъ сперва посмотрла съ удивленіемъ на его ноги, потомъ случайно взглянула на окошко и увидла на немъ сткляночку съ какою-то жидкостью темнаго цвта. Ахъ Господи! это врно ядъ и мистеръ. Титмаузъ врно ужь померъ! Въ страшномъ испуг, уронила она манникъ, сдернула одяло съ трепещущаго Титмауза и принялась кричать во все горло:

— Ахъ, мистеръ Титмаузъ! Ахъ, мистеръ Титмаузъ! Что это вы надлали!..

— Кой чортъ, сударыня! чего вамъ надо? заговорилъ вдругъ Титмаузъ, поднимаясь на постели и бшено поглядывая на свою хозяйку.

О, какую странную и вмст ужасную фигуру представлялъ онъ въ эту минуту! Все обыкновенное платье было на немъ надто, блый бумажный колпакъ надвинутъ на глаза, какъ у преступника передъ вислицею, лицо блдное, какъ полотно, а бакенбарды ярко-зеленаго цвта!

— Ахъ Творецъ небесный! воскликнула едва-внятно мистриссъ Сквальлёпъ, увидавъ такое явленіе передъ собою, и, падая на стулъ, она указала пальцемъ въ ужас на зловщую стклянку, стоявшую на окн. Титмаузъ заключилъ изъ этого, что она догадалась въ чемъ дло.

— Адскій позоръ! неправда ли мистриссъ Сквальлёпъ? сказалъ онъ, вставая съ постели и, сдернувъ долой бумажный колпакъ, обнаружилъ бдствіе свое въ полномъ объем.— Какъ вамъ это покажется? воскликнулъ онъ, дико вытаращивъ глаза.

Мистриссъ Сквальлёпъ испустила слабый крикъ, отвернула лицо и махала ему рукой, чтобъ онъ шелъ прочь.

— Я съ ума сойду! кричалъ Титмаузъ, терзая свои зеленые волосы.

— О, Господи! Господи! стонала мистриссъ Сквальлёпъ, очевидно ожидая, что онъ тутъ же на нее бросится. Мало-по-малу однакожь, она успла собраться съ духомъ и выслушать объясненіе Титмауза, который, задыхаясь отъ бшенства, разсказалъ подробно все, что случилось. Покуда онъ говорилъ, мистриссъ Сквальлёпъ постепенно теряла власть надъ собой, крпилась, наконецъ фыркнула и захохотала какимъ-то судорожнымъ, истерическимъ смхомъ, съ трудомъ сидя на стул и упираясь руками въ жирные бока свои. Бдный Титмаузъ радъ былъ прибить ее въ эту минуту. Черезъ нсколько времени, впрочемъ, припадокъ смха прошелъ и, утирая слезы на глазахъ, она, съ величайшимъ соболзнованіемъ къ его несчастію, предложила ему принести дкаго мыла и кусокъ фланели и попробовать, что можетъ сдлать хорошая стирка. Онъ съ радостью ухватился за это средство, но увы! напрасно терли и скребли они оба изо всей мочи, только-что смыли они мыло, тутъ-какъ-тутъ была голова, вся зеленая попрежнему.

— О, разбой! разбой!… Ну, что я буду длать, мистриссъ Сквальлёпъ? завылъ Титмаузъ, посмотрвъ еще разъ на себя въ зеркало.

— Ну, говорила мистриссъ Сквальлёпъ, на вашемъ мст, я бы отправилась въ полицію и потребовала, чтобъ всхъ ихъ взяли.

— Чортъ ли возиться еще съ полиціею! Вотъ посмотрите, если я не возьму эту стклянку и не заставлю бездльника выпить все, что въ ней остается! Да еще, въ придачу, пойду перебью вс стекла у него въ магазин!

— О, нтъ не ходите, этого никакъ не слдуетъ длать! Побудьте дома немножко, посидите спокойно. Какъ знать, можетъ-быть, все это пройдетъ и сегодня еще отъ мытья. дкое мыло удивительно какъ хорошо выводитъ краски… но… знаете ли что я вамъ скажу?… Извините, мистеръ Титмаузъ, зачмъ же вы не были довольны тми волосами, какіе Богъ вамъ далъ? Само небо васъ наказало!

— Ну, да что пользы изъ того, что вы будете читать нравоученія, мистриссъ Сквальлёпъ? возразилъ Титмаузъ, сперва съ удивленіемъ, а потомъ съ бшенствомъ. Я безъ того чуть съ ума не схожу! Наказаніе или ненаказаніе, а что жь за бда, что мн хочется имть черные волосы? все-равно, еслибъ мн захотлось имть черные брюки. Да и не вамъ ужъ это говорить, мистриссъ Сквальлёпъ! Какъ-будто бы это у васъ свои волосы? Какъ-будто бы я и не знаю, что они у васъ срые, какъ у барсука?.. Право, я это часто замчалъ.

— Лжете вы, нахалъ этакой! гнвно воскликнула мистриссъ Сквальлёпъ. Лжете вы! Подломъ съ вами все это случилось! Это вамъ наказаніе, и дай Богъ, чтобъ они всегда у васъ такъ остались! Вотъ что, грубіянъ вы негодный! (Она щелкнула ему пальцами подъ-носъ, въ знакъ презрнія). Раздлывайтесь теперь съ вашими зелеными волосами, какъ умете! Да, впрочемъ, небольшая разница! Морковныя верхушки, вмсто морковныхъ корешковъ — вотъ и все тутъ!… Кто любитъ одно, а кто — другое! Ха, ха, ха!

— Позвольте мн вамъ сказать, мистриссъ Скв… началъ-было онъ, но хозяйка его ушла, захлопнувъ за собой двери изо всей мочи, и Титмаузъ остался одинъ въ полубшеномъ состояніи, въ которомъ онъ пробылъ почти два часа. Еще разъ перечиталъ онъ безсовстныя надуванья, которыя очаровали его вчера до такой степени, и теперь ясно увидлъ, что все это была ложь. Вотъ образчикъ одного изъ нихъ:

‘Эта дивная жидкость (какъ назвала ее, въ восторг, очаровательная герцогиня Оф-Дудль) обладаетъ неоцненнымъ и удивительнымъ свойствомъ превращать волоса, какого бы то ни было цвта, въ великолпный черный, придавая имъ вмст съ тмъ роскошно-лоснящійся видъ, много содйствующій къ произведенію живописнаго tout ensemble, представляемаго головами тхъ, кто ею пользуется. Извстное украшеніе высшаго круга, молодая и очаровательная мистриссъ Фиц-Фриппри, признавалась изобртателю, что этой удивительной жидкости обязана она вполн чудеснымъ цвтомъ тхъ несравненныхъ, черныхъ, какъ ночь, кудрей, которые привлекаютъ взоры завистливой и удивленной толпы… и т. д. Немного пониже прибавлено было слдующее: Это изумительное дйствіе не во всякомъ случа достигается вдругъ, многое, безъ — сомннія, зависитъ (какъ славный мосьё Дюпюитренъ, въ Отель-Дьё, въ Париж, увдомилъ о томъ изобртателя), отъ физической идіосинкразіи того, кто ее употребляетъ, въ-отношеніи къ составнымъ частямъ окрашивающей матеріи, заключающейся въ сосудцахъ головной кожи. Часто, одного втиранія достаточно бываетъ, чтобъ превратить самые, повидимому безнадежные рыжіе волосы, въ черные какъ смоль, но нердко случается, что волоса, измняя цвтъ, проходятъ черезъ разные промежуточные оттнки, которые вс, однакожь, окончательно поглощаются однимъ глубокимъ и постояннымъ чернымъ цвтомъ’.

Этотъ пассажъ началъ-было немного оживлять упадавшій духъ Титмауза, какъ вдругъ, выноска на послднемъ слов вышеприведенной сентенціи заставила его обратиться къ примчанію, напечатанному внизу страницы такими мелкими буквами, что надо было имть самые зоркіе глаза, чтобъ прочесть его безъ помощи увеличительнаго стекла. Примчаніе это было слдующаго рода: ‘Бываютъ, однакожь, случаи, въ которыхъ природныя, неразрушимыя свойства волосъ уничтожаютъ ршительно вс попытки измнить ихъ первобытный цвтъ, даже и этимъ могущественнымъ средствомъ, чему, впрочемъ, изобртатель, впродолженіе всей своей долговременной опытности (чудесное средство изобртено было всего шесть мсяцевъ тому назадъ) встрчалъ очень-мало примровъ. ‘Но къ этому-то малочисленному разряду несчастныхъ, неизлечимыхъ, бдный Титмаузъ, увы! возъимлъ горестное подозрніе, что, вроятно, и онъ принадлежитъ.

— Посмотрите-ка, сэръ! Посмотрите, что ваше проклятое зелье сдлало съ моими волосами! говорилъ онъ, скоро посл того, опять входя въ магазинъ Бондской Улицы и обращаясь къ джентльмену съ черными волосами. Говоря это, онъ снялъ шляпу и открылъ свои зеленые волосы. Джентльменъ, однакожь, казалось нисколько не удивился и не сконфузился.

— Хмъ! Вижу, вижу: вы въ переходномъ положеніи. Оно бываетъ различно у разныхъ особъ…

— Различно, сэръ! Помилуйте, да я съ ума схожу! Я похожъ, чортъ возьми, на какую-то зеленую обезьяну!

— У меня, напримръ, продолжалъ тотъ попрежнему, переходный цвтъ былъ рзко-желтый. Но позвольте васъ спросить: читали ли вы объясненія, напечатанныя на обертк?

— Читалъ ли я? повторилъ Титмаузъ въ бшенств. Разумется да! Но чортъ ли въ томъ, что я читалъ? Вы, сударь, обманщикъ, плутъ! Вы изъ меня сдлали посмшище на всю остальную жизнь мою! Посмотрите-ка: вонъ оно — и брови, и бакенбарды, и голова — все, все зеленое!

— Покуда оно, конечно, иметъ довольно-странный видъ, отвчалъ джентльменъ, вдругъ покраснвъ отъ жестокаго усилія удержаться отъ смха. Онъ скоро, однакожь, оправился и прибавилъ очень-хладнокровно: — но вамъ остается только продолжать…

— Да, чорта съ два, продолжать, перебилъ Титмаузъ, гнвно, насунувъ шляпу на голову:— я васъ выучу надувать публику! Я вотъ сейчасъ пойду требовать, чтобъ васъ арестовали!

— Эхъ, сэръ, да я ужь привыкъ къ этимъ вещамъ, отвчалъ джентльменъ совершенно-спокойно.

— Какъ-такъ привыкли? чортъ возьми, пробормоталъ Титмаузъ въ изумленіи.

— Да такъ, сэръ, все это бываетъ очень-часто, покуда жидкость производитъ въ волосахъ первый періодъ измненія, но день или два спустя, т же самые люди приходятъ ко мн въ магазинъ, улыбаясь, съ головами черными какъ уголь.

— Нтъ!… Въ-самомъ-дл приходятъ? перебилъ Титмаузъ вздыхая свободне.

— Сотнями, сэръ, тысячами! Одна дама подарила мн свой портретъ съ черными волосами, чтобъ вознаградить за дурное обращеніе свое со мною въ ту пору, когда они были еще бурые, ей-Богу!

— Но, скажите, помните ли вы, чтобъ чьи-нибудь волоса стали зелеными, прежде чмъ превратились въ черные? спросилъ Титмаузъ съ судорожнымъ безпокойствомъ.

— Помню ли я? Помилуйте, да случаевъ пятьдесятъ по-крайней-мр. Да вотъ, напримръ, лордъ Альбертъ Эддльхедъ… впрочемъ, зачмъ называть по имени. Я знаю, конечно, сотни примровъ, но вы понимаете, сэръ, здсь все основано на довренности и сохраняется въ-тайн.

— Чтожь, у этого лорда, какъ-бить вы его называли?.. волоса стали сперва зелеными, а потомъ черными?.. А были ли они сначала такіе свтлые какъ у меня?

— Волоса у него были красне, и потому они сдлались зелене. Теперь же они у него такіе черные, какихъ у васъ никогда не будетъ.

— Но вотъ видите что: мы съ хозяйной истерли на нихъ сегодня съ четверть фунта дкаго мыла.

— дкаго мыла! дкаго мыла! закричалъ джентльменъ съ видомъ внезапнаго ужаса: — ну, теперь все дло ясно! (онъ и забылъ, какъ ясно онъ объяснилъ ужь все это прежде). Боже мой, сэръ! вы употребили дкое мыло! Да знаете ли, что вы могли испортить ваши волоса навсегда.

Титмаузъ открылъ ротъ и вытаращилъ глаза, содрогаясь отъ ужаса. Онъ и не подумалъ о томъ, что невыносимый зеленый цвтъ предшествовалъ и былъ причиною, а не слдствіемъ употребленія мыла.

— Скорй бгите домой, сэръ!… Дай Богъ, чтобъ это обошлось вамъ такъ дешево!.. Бгите домой, если вамъ дороги ваши волосы, возьмите вотъ эту сткляночку дамасскихъ сливокъ и втирайте ихъ, покуда еще не поздно, а потомъ употребите остатокъ…

— Такъ вы думаете, что еще не поздно? перебилъ Титмаузъ едва-слышнымъ голосомъ, и получивъ въ отвтъ, что еще нтъ, справился о цн дамасскихъ сливокъ, которыя стоили всего 3 шиллинга и 6 пенсовъ. Онъ заплатилъ деньги съ кающимся видомъ и отправился домой. Но улицамъ крался онъ какъ воръ, который боится въ каждомъ прохожемъ встртить полицейскаго чиновника. Онъ былъ, въ-самомъ-дл, недалекъ отъ этого сравненія, потому-что многіе изъ встрчныхъ улыбались, вглядывались и обертывались назадъ, чтобъ посмотрть на него, когда, онъ удалялся.

ГЛАВА VI.

Титмаузъ пробрался по лстниц въ свою комнату въ самомъ убійственномъ расположеніи духа, и провелъ цлый часъ, втирая себ въ волоса дамасскія сливки. Онъ тёръ до-того, что, наконецъ, едва могъ шевелить руками отъ усталости. Вставъ, наконецъ, чтобъ посмотрть въ зеркало на результатъ своихъ трудовъ, онъ нашелъ, что волоса его получили масляный и лоснистый видъ, но все оставались такіе же зеленые, какъ и прежде. Съ полу внятнымъ стономъ опустился онъ въ свои кресла и впалъ въ какое-то раздумье, которое вдругъ прервано было громкимъ стукомъ въ дверяхъ. Титмаузъ вздрогнулъ, вскочилъ съ своего мста и съ минуту стоялъ въ нершимости, поглядывая съ ужасомъ на зеркало. Отворивъ, наконецъ, двери, онъ увидлъ мистера Геммона. Мистеръ Геммонъ, при первомъ взгляд на него, отскочилъ шага на два, какъ отъ пистолетнаго выстрла. Чувствуя, что напрасны будутъ вс его старанія удержаться отъ смха, онъ оперся на дверь и, уступивъ непреодолимому побужденію, хохоталъ долго, долго, едва не до упаду. Въ душ Титмауза кипло отчаянное бшенство, но онъ не смлъ его обнаружить, а между-тмъ, застнчивый, кающійся, остолбенлый видъ, съ которымъ онъ глядлъ на грознаго мистера Геммона, еще боле усиливалъ припадки этого джентльмена. Успокоясь, наконецъ, немного, и придерживаясь рукою за бокъ, онъ вошелъ съ утомленнымъ видомъ въ маленькую комнату и просилъ Титмауза, чтобъ онъ объяснилъ ему, ради-Бога, что онъ съ собою сдлалъ? Онъ, конечно, и самъ очень-хорошо догадывался, что случилось съ его кліентомъ, но ему хотлось слышать собственный отчетъ Титмауза объ этомъ предмет. Тотъ, бдный, не смлъ отказаться и началъ описывать свои несчастія Геммону, который слушалъ его въ мукахъ задержаннаго смха, отворачивая лицо свое, какъ только могъ, и становился ужь немного спокойне, какъ вдругъ Титмаузъ, самымъ-жалобнымъ тономъ, спросилъ:

— Что пользы, мистеръ Геммонъ, имть десять тысячъ фунтовъ годоваго дохода съ такими ужасными волосами, какъ эти?

Услыхавъ этотъ вопросъ, Геммонъ вскочилъ со стула, кинулся къ окошку и началъ опять хохотать во все горло, долго нечувствуя ни малйшей возможности остановиться. Этого бдный Титмаузъ былъ уже не въ-состояніи вынести. Онъ заревлъ громко и самымъ-жалобнымъ образомъ, что разомъ остановило Геммона. Онъ оборотился къ Титмаузу въ ту же минуту и извинился очень-серьёзно, посл чего, онъ изъявилъ все свое участіе къ его страданіямъ, чувствительно сожаля, между-прочимъ, что не можетъ ихъ облегчить. Онъ даже удержался отъ смха, когда Титмаузъ нсколько разъ сряду спрашивалъ: не иметъ ли онъ права жаловаться въ судъ на мошенника, такъ безсовстно его обманувшаго.

Геммонъ отвлекъ вниманіе своего страждущаго кліента въ другую сторону, вынувъ изъ кармана нсколько очень-значительныхъ пакетовъ съ бумагами, перевязанныхъ краснымъ шнуркомъ.. Повременамъ, однакожь, онъ едва не разрывалъ себ носъ, стараясь удержаться отъ смха каждый разъ, что изумрудные волосы Титмауза попадались ему опять на глаза. Но мистеръ Геммонъ былъ человкъ дловой, въ полномъ смысл этого слова, и, несмотря на вс эти развлекавшія обстоятельства, усплъ получить подпись Титмауза подъ разными бумагами, содержанія очень-немаловажнаго. Въ томъ числ было: вопервыхъ, обязательство къ уплат пятисотъ фунтовъ стерлинговъ, вовторыхъ,другое, на десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ и, наконецъ, условіе, по которому Титмаузъ, принимая въ уваженіе усердныя старанія гг. Кверка, Геммона и Снапа, о ввод его во владніе имуществомъ, обязывался сообразоваться во всемъ съ ихъ желаніемъ и совтами, подъ страхомъ немедленнаго отказа ихъ отъ дальнйшихъ попеченій по его длу, пріисканія другаго законнаго наслдника и взысканія съ него Титмауза, всхъ проторей и убытковъ, понесенныхъ по этому поводу.

Съ этого условія Геммонъ оставилъ своему доврчивому кліенту копію, въ которой, по разнымъ причинамъ, для гг. Кверка, Геммона и Снапа, совершенно-достаточнымъ, хотя и было пропущено нсколько договорныхъ статей, помщенныхъ въ подлинномъ условіи, но зато находились другія, которыхъ въ подлинник не было. Дойдя до этого пункта, мистеръ Геммонъ нашелъ, что теперь очень-кстати будетъ вручить Титмаузу новый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, и этой неожиданною любезностью привелъ Титмауза въ такой восторгъ, что онъ позабылъ на время совершенно объ ужасномъ несчастій, случившемся съ его волосами. Въ эту минуту онъ имлъ у себя въ карман почти одиннадцать фунтовъ чистыми деньгами!

Посл всего этого, Геммонъ легко усплъ получить отъ него отчетъ о его маленькой денежной сдлк съ мистеромъ Хекебекомъ, о которой, впрочемъ, онъ могъ сказать ему только то, что за десять шиллинговъ, отсчитанныхъ ему, онъ далъ письменное обязательство заплатить пятьдесятъ фунтовъ, по полученіи имущества. Объ этомъ Геммонъ сдлалъ у себя тщательную отмтку, объяснивъ ужасное плутовство Хекебека и вразумивъ Титмауза, что если онъ не будетъ смотрть во вс глаза, то его обокрадутъ со всхъ сторонъ, и что, слдовательно, для него въ высшей степени важно заблаговременно научиться отличать истинныхъ друзей отъ ложныхъ. Геммонъ уврилъ его вслдъ затмъ, что обязательство, данное имъ Хекебеку, какъ основанное на лихоимств и обман, по закону, вроятно, не стоитъ ни фартинга, и намекнулъ, притомъ, еще кое-что, чего Титмаузъ, однакожь, никакъ не могъ хорошенько понять, насчетъ прошенія о розыск дла по совсти (in equity), причемъ истецъ, употребивъ самыя незначительныя издержки (непревышающія ста фунтовъ стерлинговъ), могъ поставить отвтчика (то-есть Хекебека) въ необходимость утвердить торжественною клятвою, что онъ точно далъ въ займы полную сумму пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, результатъ очень-важный, по достиженіи котораго Титмаузъ имлъ бы удобный случай опровергнуть показаніе Хекебека, если можетъ, чего, разумется, онъ не могъ. Но зато такой процесъ могъ бы доставить очень-выгодное занятіе извстной фирм стряпчихъ въ Сеффрон-Хилл, а это была не бездлица для Геммона.

— Но вотъ, кстати, говоря о деньгахъ, вдругъ началъ Титмаузъ: — вы не можете себ представить, какъ благородно поступилъ со мною мистеръ Тэг-Рэгъ.

— Въ-самомъ-дл? воскликнулъ Геммонъ съ непритворнымъ любопытствомъ.— Что же это онъ сдлалъ?

— Далъ мн въ займы пять фунтовъ, самъ, по собственному побужденію.

— Вы шутите, мистеръ Титмаузъ? спросилъ Геммонъ.

Титмаузъ показалъ ему деньги, полученную сдачу на пятифунтовой билетъ Тэг-Рэга, за вычетомъ цны кюянохайтантропопойона, дамасскихъ сливокъ и лорнета.

Геммонъ не возразилъ на это ни слова, а только поглаживалъ себ подбородокъ, съ задумчивымъ видомъ. Такъ сильно, въ-самомъ-дл, занятъ онъ былъ своими размышленіями, что хотя взоръ его устремленъ былъ прямо на забавную фигуру Титмауза, еще недавно-приводившую его въ такіе пароксизмы смха, несмотря на то, онъ не чувствовалъ даже ни малйшаго побужденія улыбнуться… Тэг-Рэгъ! далъ въ займы Титмаузу пять фунтовъ!.. Принявъ какъ можно боле веселый и равнодушный видъ, онъ просилъ Титмауза разсказать ему поподробне объ этой странной сдлк. Титмаузъ отвчалъ (до какой степени справедливо, читатель самъ можетъ судить), что мистеръ Тэг-Рэгъ самымъ любезнымъ образомъ вздумалъ дать ему въ долгъ пять фунтовъ и, кром-того, еще предложилъ давать деньги въ заемъ, когда угодно и въ такомъ количеств, какое только можетъ понадобиться!

— Какая очаровательная перемна мистеръ Титмаузъ! воскликнулъ Геммонъ съ проницательнымъ взглядомъ и безпокойною улыбкою.

— Самая восхитительная, ей-Богу!

— И очень-неожиданная къ-тому жь? не правда ли, мистеръ Титмаузъ?

— Ну, нтъ, нтъ, мн кажется, ей-Богу, что это не такъ! Дло въ томъ, вотъ видите, что мы долгое время не понимали другъ друга. Онъ всегда имлъ обо мн очень-хорошее мнніе. Были люди, которые старались вооружить его противъ меня, но не успли! Онъ открылъ ихъ замыслы — онъ самъ мн это говорилъ, да онъ нетолько говорилъ, а тоже и сдлалъ прекрасную вещь! Онъ, клянусь-Богомъ, оказался вдругъ козыремъ, хоть, надо признаться, долго смотрлъ прескверною картою.

— Ха! ха! ха! Скажите!… Какъ это забавно! машинально восклицалъ Геммонъ, обдумывая, между-тмъ, въ ум своемъ разные серьёзные предметы.

— И я буду въ слдующее воскресенье обдать въ Атласной Дач, въ загородномъ дом мистера Тэг-Рега.

— Въ-самомъ-дл! Это будетъ совершенная новость для васъ, мистеръ Титмаузъ!

— О, будетъ, ей-Богу! Но мало того: я, я еще вамъ скажу одну вещь… Тамъ будетъ… Хмъ… Понимаете?..

— Продолжайте, продолжайте, мой любезный мистеръ Титмаузъ.

— Тамъ будетъ одна молодая особа, которая… того… не то, чтобъ она сказала что-нибудь, но, вы знаете, есть вещи такого рода, что и мигнуть довольно, всякой самъ догадается… а, мистеръ Геммонъ?

— Разумется!.. Чтожь, миссъ Тэг-Рэгъ, вроятно, будетъ имть деньги?

— Вы отгадали!.. Кучу денегъ!.. Впрочемъ, я еще не ршился…

‘Не лучше ли ужь разомъ открыть ему глаза, насчетъ этой скаредной бестіи, Тэг-Регъ’, подумалъ Геммонъ, ‘иначе этотъ человкъ можетъ имть на него очень-вредное вліяніе. Къ-тому жь… тамъ будетъ одна молодая особа!.. Хмъ! У стараго бса есть дочь. Ну, это ужь никуда не годится! Чмъ скоре я успю образумить пріятеля, тмъ лучше. Хоть, можетъ-быть, прійдется и рискнуть немножко, ну, да ужь длать нечего!’

— Важная вещь: умть отличить истиннаго друга отъ ложнаго! Я вамъ это еще разъ повторяю, мой милый мистеръ Титмаузъ, сказалъ Геммонъ серьёзно.

— Я съ вами согласенъ. Вотъ возьмите, напримръ, этотъ человкъ, Хекебекъ! Я думаю, онъ…

— Ба! что такое Хекебекъ? Это, просто, муха!.. о немъ не стоитъ и думать. Но не можете ли вы отгадать другаго притворнаго друга, который перемнился такъ неожиданно?

— Что вы думаете: Тэг-Рэгъ?

— Я не хочу называть никого по имени, но не странно ли это, согласитесь сами, что когда я говорю о ложныхъ друзьяхъ, вы сразу называете мистера Тэг-Рэга?

— Хмъ, вы знаете пословицу: — хорошъ тотъ, кто доказалъ себя на дл, а вдь я, какъ бы то ни было, получилъ отъ него пять фунтовъ изъ его собственнаго кармана!

— Конечно, онъ не взялъ съ васъ никакой расписки на эту бездлицу? Да и смшно было бы между такими короткими пріятелями!

— А, да, точно, вотъ вы мн теперь напомнили! но вдь это была всего одна строчка…

— Ну, такъ и есть, я это зналъ! сэръ, перебилъ Геммонъ, хладнокровно и съ очень-значительною улыбкою.— Тэг-Рэгъ и Хекебекъ, они парочка, они стоятъ рядомъ, ха! ха! ха! Право, мой милый мистеръ Титмаузъ, вы слишкомъ-простодушны, слишкомъ-доврчивы!

— Какіе у васъ, у юристовъ, зоркіе глаза! Признаюсь, я бы самъ никогда не догадался! Слова Геммона замтно его поколебали.— Надо, однакожь, сказать, прибавилъ онъ вслдъ за тмъ, съ благодарностью поглядывая на Геммона: — мн кажется, я узналъ теперь одного истиннаго друга, который далъ мн два пяти-фунтовыхъ билета, а расписки ни разу не требовалъ!

— Ба! не совстно ли вамъ упоминать о такихъ бездлицахъ!

Геммонъ, должно-быть, совсмъ и забылъ въ эту минуту о тхъ бумагахъ, которыя лежали у него въ карман и только-что подписаны были Титмаузомъ!

— Вамъ не подъ-силу этотъ Тэг-Рэгъ! Онъ ужь рожденъ торгашомъ! Что вы думаете, онъ разстался бы съ своими гіятью фунтами, неполучивъ за нихъ чего-нибудь равноцннаго? О, Тэг-Рэгъ! Тэг-Регъ!

— Клянусь-Богомъ, мистеръ Геммомъ, я начинаю думать, что вы правы.

— Вы начинаете думать? Помилуйте, сэръ, для человка съ вашимъ умомъ, это должно быть ясно, какъ день. Какъ можетъ онъ ожидать, чтобъ вы забыли т притсненія и обиды, которыя такъ долго отъ него переносили? Какъ могъ онъ перемниться такъ внезапно, да и когда же? именно теперь, когда вы…

— А, да, правда, именно теперь, когда я получаю богатство, перебилъ Титмаузъ живо.

— Да, конечно. Возможное ли дло, я говорю, чтобъ онъ вдругъ такъ перемнился? Сами вы посудите.

— Я ненавижу этого человка, мистеръ Геммонъ, да и всегда ненавидлъ! Теперь, понимаете, онъ старается меня провести также, какъ онъ и со всякимъ длаетъ, но я вижу его насквозь и ни на одинъ пенни ему не поврю!

— Что вы думаете, вы попали бы когда-нибудь въ Атласную Дачу, если бъ не эта перемна въ вашихъ…

— Ну, это еще неизвстно… я право думаю, хмъ!

— Вы думаете, сэръ! Но, знаете ли, мн приходитъ въ голову маленькій планъ, идея, право, довольно-забавная! Ха, ха, ха! Знаете ли, какъ вы можете доказать ему, прямо въ глаза, до какой степени онъ лицемритъ и думаетъ о собственныхъ выгодахъ, при всхъ своихъ отношеніяхъ съ вами? Позжайте къ нему обдать, непремнно, кушайте-себ преспокойно его хорошія блюда, слушайте все, что ихъ шайка будетъ вамъ говорить, а тамъ, этакъ, знаете, передъ самымъ уходомъ (конечно, это потребуетъ съ вашей стороны нкоторой твердости и присутствія духа), начните имъ вдругъ говорить съ печальнымъ лицомъ, что все ваше дло, къ-сожалнію, превращается въ дымъ, скажите, что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ говорили вамъ про какую-то ужасную ошибку и что вы не тотъ человкъ, котораго они…

— Но какъ же такъ!.. Ахъ, право… ну нтъ… я не знаю… я, я… бормоталъ Титмаузъ: — я ни за что не ршусь, я этого не выдержу, онъ убьетъ меня! Къ-тому жь, тутъ будетъ миссъ Тэг-Рэгъ, я знаю, для нея это будетъ смертельный ударъ!

— Миссъ Тэг-Рэгъ! Господи-Боже мой! да какое вамъ дло до нея? Помилуйте, да если вы дйствительно успете получить это блестящее состояніе, тогда она можетъ составить очень-приличную партію для одного изъ вашихъ грумовъ, ха, ха! Но для васъ, помилуйте, это просто нелпость!

— А ну, какъ знать! Она, можетъ-быть, очень-хороша собой, да и старикъ оставитъ ей въ наслдство порядочный кушъ! А синица въ рукахъ… Хмъ, знаете, что говоритъ пословица? Къ-тому жь мн извстно, что она все это время обо мн думала, хмъ!.. Ну, да это еще небольшая важность.

— Послушайте, мистеръ Титмаузъ, да вдь это курамъ насмхъ! Ха, ха, ха! Вы только представьте себ, что какая-нибудь миссъ Тэг-Рэгъ вдругъ сдлается мистриссъ Титмаузъ! Вашъ старшій сынъ выйдетъ: Тэг-Рэгъ Титмаузъ, эсквайръ! Удивительно какъ хорошо, неправда ли?.. Вашъ тесть — лавочникъ въ въ Оксфордской Улиц!

Все это, можетъ-быть, очень-ловко было придумано со стороны Геммона, но, къ-сожалнію, не достигло своей цли въ-отношеніи къ Титмаузу, маленькое сердечко котораго было затронуто за-живо хитрымъ намёкомъ Тэг-Рэга на лестное мнніе его дочери о наружности Титмауза. Причина, побуждавшая Геммона нападать такъ серьёзно на дло, повидимому, такое несбыточное и нелпое, была очень-простая. По его плану, Титмаузъ долженъ былъ оставаться еще довольно-долго въ магазин Тэг-Рэга, а въ продолженіе этого времени какъ за нимъ усмотрть? Пользуясь его слабымъ характеромъ, Тэг-Рэгъ съ дочерью могли опутать его совершенно и вовлечь въ такую связь, отъ которой со-временемъ можно было ожидать большихъ затрудненій. Подконецъ, однакожь, Геммонъ усплъ взять съ Титмауза формальное общаніе, что онъ исполнитъ его планъ и такимъ-образомъ узнаетъ, по-крайней-мр, безъ ошибки: какого рода чувства питаютъ къ нему въ Атласной Дач. Затмъ онъ пожалъ крпко руку своему кліенту и оставилъ его въ полной увренности, что если была на свт особа, достойная его уваженія и даже благоговнія, то эта особа была не кто иной какъ мистеръ Геммонъ!

По дорог назадъ въ Сеффрон-Хилль, Геммонъ обдумывалъ заботливо разные вопросы, промелькнувшіе у него въ голов во время послдняго свиданія. Воротясь въ контору, онъ въ ту же минуту заперся съ мистеромъ Кверкомъ и прежде всего вручилъ ему документы, подписанные Титмаузомъ, документы, которые, я могу уврить читателя, были немножко-отличны по тексту своему отъ того акта, о которомъ мы разсуждали еще недавно.

— Ну, Геммонъ, сказалъ старый джентльменъ, спрятавъ документы въ свой желзный шкапъ:— теперь, я думаю, пора намъ подняться, да и на нихъ! Зарядимъ пушки, да и валяй по непріятелю! прибавилъ онъ съ жаромъ, потирая себ руки.

— Можетъ-быть и такъ, мистеръ Кверкъ, отвчалъ Геммонъ, но мы ни подъ какимъ видомъ не должны горячиться и начинать дло преждевременно. Позвольте мн, мсжду-прочимъ, разсказать вамъ два или три маленькія приключенія, случившіяся съ Титмаузомъ.

Тутъ онъ сталъ описывать мистеру Кверку слдствія, происшедшія отъ употребленія могущественнаго кюянохайтантропопойона, и старый Кверкъ хохоталъ едва не до упаду, по когда Геммонъ, оставивъ шутки въ сторону, упомянулъ ему про миссъ Тэг-Рэгъ и сообщилъ свои подозрнія насчетъ этой особы, тотъ подпрыгнулъ на стул такъ неожиданно, что чуть было не заставилъ Геммона то же вскочить съ своего мста. Если бы ему сказали, что его банкиръ разорился, онъ врядъ ли былъ бы боле пораженъ!

Дло было въ томъ, что и онъ тоже имлъ дочь, единственное дтище — миссъ Кверкъ, которую онъ прочилъ въ супруги Титмаузу.

— О, хитрый старый плутъ! воскликнулъ онъ наконецъ, и Геммонъ съ нимъ согласился, по странно, что этотъ человкъ, несмотря на всю свою проницательность, никакъ не могъ добраться до истинной причины внезапнаго и пылкаго восклицанія Кверка. Когда Геммонъ разсказывалъ ему о томъ, какъ онъ открылъ глаза Титмаузу насчетъ плутовства Тэг-Рэга, и о средств, за которое онъ ему посовтовалъ взяться, чтобъ поврить догадки свои на дл, Кверкъ готовъ былъ облобызать своего партнера, онъ всталъ съ мста и горячо пожалъ руку удивленному Геммону. Посл долгихъ переговоровъ, они положили: во что бы то ни стало, пріискать для Титмауза новую квартиру и удалить его теперь же совершенно отъ общества и отъ вліянія Тэг-Рэга. Но и пяти минутъ еще не прошло посл этого совщанія, какъ мистеръ Кверкъ съ озабоченнымъ видомъ снова вошелъ въ комнату мистера Геммона и предложилъ ему одинъ очень-важный вопросъ: нельзя ли будетъ понемножку уговорить Тэг-Рэга служить имъ порукою за Титмауза. Геммонъ былъ въ восхищеніи. Онъ отъ души расхвалилъ догадливость мистера Кверка и общалъ подумать прилежно объ этомъ предмет.

Непостигая вполн политики своего партнера, онъ не могъ и подозрвать, до какой степени сложны были т затрудненія, которыя не давали Кверку уснуть всю эту ночь. Какъ бы устроить такъ, думалъ этотъ почтенный джентльменъ, чтобъ спасти Титмауза отъ козней Тэг-Рэга и его дочери, немшая, однакожь, послднему принимать участіе въ Титмауз и неуничтожая между ними дружескихъ отношеній, затмъ, чтобъ не потерять возможности сдлать его современемъ порукою за Титмауза, а этого человка какъ бы забрать въ руки такъ, чтобъ вмст и подвигать его дло впередъ и обратить его вниманіе на миссъ Кверкъ? Задача въ самомъ-дл была довольно-трудная! Кверкъ смотрлъ съ благороднымъ негодованіемъ на Тэг-Рэга, какъ на самаго низкаго и продажнаго человка, но, благодаря Бога, онъ видлъ его козни насквозь и ршился спасти отъ нихъ, во чтобъ то ни стало, своего невиннаго и доврчиваго кліента, назначеннаго для лучшей участи — для миссъ Кверкъ!

Просыпаясь, на слдующее утро (въ субботу), Титмаузъ нашелъ, что цвтъ волосъ его перемнился совершенно и былъ ужь не зеленый, какъ прежде, а очень-пріятный — багровый, съ разными красивыми оттнками и переливами! Удивленіе и страхъ одолвали его поочереди, при вид такой неожиданной перемны. Онъ одлся на скорую руку, слегка позавтракалъ и отправился снова въ Бондскую Улицу, въ тотъ самый ученый магазинъ, которому онъ былъ обязанъ своими недавними любопытными экспериментами. Джентльменъ съ черными волосами сидлъ попрежисму за столомъ съ обыкновеннымъ своимъ спокойнымъ и самоувреннымъ видомъ.

— А, вижу, вижу! Ну не говорилъ ли я вамъ? произнесъ онъ бойко и живо:— не по-моему ли вышло? Вы вернулись сюда гораздо ране обыкновеннаго. Право, я продаю этого товара гораздо-боле, чмъ успваю приготовить!

— Стало-быть, вы думаете, произнесъ наконецъ Титмаузъ, съ трудомъ оправляясь отъ удивленія, причиненнаго ему такимъ внезапнымъ порывомъ болтовни:— что дло это дйствительно идетъ недурно? Говоря это, онъ снялъ шляпу и съ безпокойствомъ посмотрлъ въ зеркало, висвшее подл.

— Какъ не дурно?— Помилуйте, сэръ, отлично! превосходно! Лучше быть ничего не можетъ! Еслибъ вы изучали этотъ предметъ, вы знали бы, сэръ, что багровый цвтъ не что иное, какъ переходъ отъ зеленаго къ черному. И дйствительно, что такое черный цвтъ, какъ не смшеніе багроваго съ зеленымъ, чмъ и объясняется всё дло.

Титмаузъ слушалъ съ безконечнымъ удовольствіемъ это мудрёное опредленіе.

— Не забудьте же, сэръ, волоса мои должны сдлаться такіе точно, какъ у васъ, а? Помните? у насъ вдь такой былъ уговоръ.

— Я не имю почти никакого сомннія, сэръ, я въ этомъ совершенно увренъ, зная дло по опыту. (Мошенникъ былъ нанятъ нарочно, чтобъ надувать почтеннйшую публику, располагая постителей въ пользу кюянохайтантропопонона, цвтомъ своихъ волосъ, которые, само-собою разумется, были отъ природы черны).

— Но я завтра, долженъ быть на большомъ обд, продолжалъ Титмаузъ очень-значительнымъ тономъ, на западномъ конц города {На западномъ конц Лондона, живетъ вся аристократія. Прим. пер.}, вы понимаете, съ разною знатью. Чтожь, къ этому времени будетъ ли дло готово? Охотно бы далъ кое-что, чтобъ къ этому времени волоса мои стали немножко-темне, потому-что, одна прехорошенькая двушка… знаете? будетъ, которая — того, хмъ!… понимаете?

— О, понимаю, понимаю! отвчалъ джентльменъ, очень-значительно и, отворивъ стеклянныя двери, сзади, въ шкапу, вынулъ оттуда стклянку гораздо-боле первой, и подалъ ее Титмаузу.

— Вотъ этотъ составъ, продолжалъ онъ:— окончитъ дло ужь ршительно. Онъ соединяется химически съ частицами багроваго цвта, и дня черезъ два дастъ результатъ самый благопріятный.

— Но вдь онъ сдлаетъ что-нибудь и къ завтрашнему утру, не правда ли?

— Сдлаетъ, разумется, вотъ извольте. Эта вещь называется: тетарагменонъ абракадабра.

— Ухъ какое имя! воскликнулъ Титмаузъ съ невольнымъ почтеніемъ. Право, оно почти духъ захватываетъ

— Оно гораздо-боле сдлаетъ, сэръ: оно отниметъ багровый цвтъ у вашихъ волосъ. Да вотъ, я вамъ скажу, не дале какъ третьяго-дня, была здсь одна знатная дама (между нами будь сказано, леди Каролина Керротъ). Бывало, у нея волосы какъ огонь, такъ вотъ, того и гляди, что зажгутъ чепчикъ! Ха, ха! Чтожь вы думаете? она употребляла два дня кюянохайтантропопойонъ, да потомъ, одинъ день — тетарагменонъ абракадабра. а потомъ пришла сюда. ‘Что, говорятъ, вы узнаете меня?’ Я гляжу во вс глаза.— ‘Что за чортъ, думаю, кто такая?’ и вотъ, увряю васъ честью, не могъ узнать, покуда она сама мн не побожилась, что она та самая леди Каролина, которая прежде сюда прізжала.

— А сколько это стоитъ? торопливо спросилъ Титмаузъ, засовывая руку въ карманъ, въ сильномъ волненіи.

— Всего 9-ть шиллинговъ и 6-ть пенсовъ.

— Ахъ батюшки, какъ дорого!

— Чтожь длать, сэръ! Въ составъ этой чудесной жидкости входятъ драгоцнные матеріалы всхъ странъ свта. Не вамъ однимъ стоитъ она дорого. Одинъ извстный германскій химикъ провелъ всю жизнь надъ ея усовершенствованіемъ.

— Можетъ-быть, можетъ-быть! Но, право, въ эти два дня я истратилъ у васъ и безъ того такую кучу денегъ! Не уступите ли вы, по-крайней-мр, хоть за 8 шиллинговъ?

— Мы не торгуемся, сэръ, у насъ, въ магазин, это не принято, отвчалъ джентльменъ такимъ тономъ, который совершенно опшилъ бднаго Титмауза. Нечего длать, онъ купилъ и эту мерзость, но ужь не съ такимъ веселымъ духомъ какъ прежде. Его огорчали порядкомъ и высокая цна, заплаченная за три стклянки, и неизвстность окончательнаго результата всей этой продлки. Къ-вечеру, впрочемъ, онъ былъ такъ доволенъ успхами своихъ волосъ на голов (при свчахъ они казались дйствительно гораздо-темне, чмъ можно было ожидать), что ршился, покуда, не трогать ихъ боле, а испытать дйствіе тетарагменон-абракадабры надъ одними бровями и бакенбардами. Откупоривъ бутылочку, онъ долго удивлялся: новый составъ, имъ купленный, вопервыхъ, былъ совершенно-безцвтенъ, а вовторыхъ, имлъ такой отвратительный запахъ, что просто — гадость! Колебаніе, однакожь, было безполезно. Онъ купилъ его и заплатилъ за него деньги, а бумажки, въ которыхъ онъ былъ обернутъ, давали самый удовлетворительный отчетъ о его дйствіи. Нечего длать, онъ принялся втирать его въ бакенбарды и брови, и кончивъ операцію, легъ въ постель, въ смиренной надежд увидть какую-нибудь пріятную перемну на другой день но утру. Но увы! когда онъ проснулся, часовъ около шести, и посмотрлъ на себя въ зеркало, не знаю, поврите ли вы, а между-тмъ, это фактъ — брови и бакенбарды его были блы, какъ снгъ!… что, вмст съ багровымъ цвтомъ волосъ на голов, длало его однимъ изъ самыхъ изумительныхъ предметовъ въ человческой форм, какіе только кому-нибудь случалось видть. Мудрость преклонныхъ лтъ покрывала его бакенбарды и брови, неизреченное юношеское дурачество сіяло въ чертахъ лица, а на голов горлъ багровый внецъ удивленія!

Право, казалось, будто врагъ рода человческаго извергалъ, всю свою злобу на мистера Титмауза. Мало того, я даже думаю, что ужь не самъ ли дьяволъ, въ образ джентльмена съ черными волосами, подсунулъ ему эти сткляночки въ Бондской Улиц?… Или былъ это просто одинъ изъ обыкновенныхъ служителей дьявола, какой-нибудь алчный, безстыдный и безсовстный спекуляторъ, который, желая дйствовать по принятому и утвержденному правилу: fiat experimentum in corpore vili, ухватился за Титмауза (замтивъ какого рода онъ былъ человкъ), какъ за находку, совсмъ и не заботясь о томъ, какое дйствіе онъ произведетъ на его волоса, лишь бы только истраченный матеріалъ былъ заплаченъ и вліяніе его замчено… Все это могло быть очень-потшно для того джентльмена, что сидлъ въ магазин, но эта потха чуть въ гробъ не свела бднаго Титмауза, который, безъ шутокъ, могъ бы ршиться хватить изъ окошка головою внизъ, еслибъ только окно его не было такъ узко, что въ него и ребенку трудно было пролзть. Онъ пришелъ въ ужасъ при вид чудовищной фигуры, которую рисовало его маленькое зеркало, и повалился на постель съ такими чувствами, какъ-будто наступила его смертная минута. Такъ же точно, какъ и вчера, въ обыкновенное время, появилась мистриссъ Сквальлёпъ съ чайникомъ для завтрака. На этотъ разъ онъ сидлъ у стола одтый, сложивъ руки съ равнодушнымъ видомъ, совсмъ ужь и недумая скрывать свою новую и еще боле-ужасную перемну. Мистриссъ Сквальлёпъ глядла на него нсколько секундъ, неговоря ни слова, потомъ, выйдя вонъ изъ комнаты, прислонилась за дверями къ стнк и покатилась со смху.

— Я васъ столкну съ лстницы! закричалъ Титмаузъ, кидаясь къ дверямъ, весь блдный отъ бшенства, и раскрылъ ихъ настежь.

— Ахъ, мистеръ… мистеръ… Титмаузъ! Вы меня уморите, уморите, право уморите! съ трудомъ выговаривала мистриссъ Сквальлёпъ, едва не задыхаясь отъ хохота, а между-тмъ кипятокъ лился на полъ изъ чайника, который она держала накось, сама того незамчая. Спустя нсколько минутъ, впрочемъ, они помирились. Мистриссъ Сквальлёпъ сначала вообразила, что онъ натёръ мломъ свои бакенбарды и брови, но узнавъ въ чемъ дло, она повидимому серьёзно была опечалена. Титмаузъ умолялъ ее послать кого-нибудь купить ему маленькую сткляночку чернилъ, но день былъ воскресный и сдлать этого было нельзя. Потомъ она пристала къ нему, чтобъ онъ попробовалъ немножко поваксить волоса и Титмаузъ пробовалъ, но, разумется, безъ успха. Часа два провелъ онъ въ сильнйшемъ отчаяніи и бшенств. Чего бы теперь онъ не далъ, чтобъ никогда и не дотрогиваться до тхъ волосъ, съ которыми небу угодно было послать его на свтъ! Увы! съ какою печальною силою слова мистриссъ Сквальлёпъ приходили ему на память! Сказать, что онъ завтракалъ въ это утро, едва ли было бы справедливо. Онъ выпилъ всего одну чашку какао, сълъ маленькій кусочекъ хлба и потомъ поставилъ свой завтракъ на окно. Что ему было длать?

Но и при этомъ крайнемъ бдствіи онъ не былъ совершенно покинутъ, напротивъ, у него въ это утро былъ почти-что маленькій выходъ!

Сперва пришелъ мистеръ Снапъ, который имлъ такіе же зоркіе глаза насчетъ своихъ собственныхъ выгодъ, какъ и оба старшіе его партнёры, и скоро смекнулъ, какую пользу можно было извлечь изъ знакомства съ Титмаузомъ, а потому онъ одлся щоголемъ и явился поподличать изподтишка, на свой собственный счетъ. Снапъ принесъ съ собой, для назиданія Титмауза, экземпляръ послдняго нумера Воскреснаго Блеска, въ которомъ напечатанъ былъ очень-подробный отчетъ о кровавомъ поединк бирмингамскаго боксёра Бигбонсъ съ лондонскимъ Литтльго, за 500 фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны. (Шестьдесятъ схватокъ {Схватка — Round — у боксёровъ считается оконченною при первомъ ловкомъ удар, которымъ одинъ изъ бойцовъ успетъ сбить съ ногъ своего противника, посл этого онъ ужь не можетъ продолжать, если побжденный самъ того не потребуетъ. Прим. пер.} дано, оба боксера убиты и секунданты удрали въ Булонь). Бдный Снапъ, однакожь, несмотря на то, что онъ пришелъ съ самыми похвальными намреніями и съ самымъ заботливымъ желаніемъ изъявить свое глубочайшее почтеніе будущему обладателю 10,000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, пораженъ былъ въ-расплохъ первымъ взглядомъ, брошеннымъ на Титмауза, и долго не могъ пріидти въ себя. Онъ явился съ намреніемъ звать Титмауза съ собой въ одну таверну на набережной, гд назначенъ былъ вечеромъ вокальный концертъ, а также затмъ, чтобъ пригласить его идти вмст на слдующее утро въ Ольд-Бейли (одинъ изъ уголовныхъ судовъ города Лондона) слушать въ высшей степепи интересный процесъ по длу о многоженств, процесъ, въ которомъ Снапъ принималъ участіе за обвиненнаго, басурмана, женатаго на пяти живыхъ женахъ. Снапъ разсчитывалъ, что Титмаузъ получитъ высокое понятіе о его достоинств и значеніи въ свт, когда увидитъ его занятаго съ извстными адвокатами и повидимому въ такихъ короткихъ съ ними отношеніяхъ. Посл того, услыхавъ отъ Титмауза о его недавнихъ приключеніяхъ, онъ началъ объяснять ему своимъ обыкновеннымъ щегольскимъ и оригинальнымъ языкомъ разныя средства, къ которымъ можно было прибгнуть противъ обманщика Бондской Улицы, подавъ на него жалобу въ Уголовный Судъ, или просто заведя гражданскій искъ по этому длу. Увлекаясь своимъ предметомъ, онъ забрался даже немного-дале своего обыкновеннаго круга и сталъ-было уврять Титмауза, что Совстный Судъ приметъ отъ него прошеніе о производств слдствія, для удостовренія: изъ чего составленъ тетарагменон-абракадабра, посл чего можно будетъ обратиться съ жалобой на продавца… какъ вдругъ, ученая диссертація его прервана была двойнымъ ударомъ въ дверь, и — Боже милостивый!… въ комнату вошелъ мистеръ Геммонъ! Кто изъ двоихъ дйствительно былъ боле сконфуженъ, я не могу сказать наврно, но Снапъ, на видъ, казалось смущенъ былъ гораздо-сильне. Оба они, какъ водится, самымъ непринужденнымъ и добродушнымъ образомъ сказали другъ другу ложь насчетъ причины, которая привела ихъ къ Титмаузу, и дло находилось въ такомъ положеніи, когда въ дверяхъ раздался вдругъ новый ударъ. ‘Не здсь ли живетъ мистеръ Титмаузъ?’ произнесъ голосъ, который и Геммонъ и Снапъ узнали въ ту же минуту и, узнавъ, оба слегка покраснли. Дверь отворилась и въ комнату вбжалъ, запыхавшись, ихъ старшій партнёръ, мистеръ Кверкъ, который такъ и остолбенлъ, увидвъ обоихъ своихъ товарищей, онъ до такой степени пораженъ былъ этой неожиданной встрчей и странной фигурой Титмауза, что съ трудомъ могъ выговорить нсколько безсвязныхъ междометій. Вс три партнёра, каждый на свой ладъ, разумется, были сильно переконфужены. Нсколько минутъ спустя, пришелъ-было и Хекебекъ, но его Титмаузъ, безъ церемоніи и нимало немедля, выпроводилъ вонъ, несмотря на сильное сопротивленіе. Едва усплъ онъ раздлаться съ этимъ гостемъ, глядь — новый поститель! да и кто жь еще… мистеръ Тэг-Рэгъ, вошедшій съ извстіемъ, что его экипажъ (то-есть уродливая, старая, разбитая таратайка, въ одну лошадь, съ блднымъ мальчикомъ, одтымъ въ полинялую ливрею) ожидалъ мистера Титмауза у воротъ, чтобъ отвезти его въ Атласную Дачу. Каждый изъ этихъ достойныхъ людей готовъ былъ наплевать въ лицо всмъ остальнымъ, вопервыхъ, зато, что они его поймали, а вовторыхъ зато, что они съ нимъ соперничали въ планахъ насчетъ Титмауза. Нсколько минутъ спустя по прибытіи Тэг-Рега, Геммонъ, задыхаясь отъ отвращенія и презирая самого себя еще боле, можетъ-быть, чмъ всхъ остальныхъ постителей, улизнулъ, и почти немедленно вслдъ за нимъ ушелъ Кверкъ, горвшій нетерпніемъ посовтоваться съ своимъ товарищемъ насчетъ новаго оборота, который принимали дла. Снапъ, съ самой минуты прибытія старшихъ своихъ партнёровъ, вертвшійся, какъ обезьяна на горячемъ желз, скоро посл нихъ отправился тоже домой, и такимъ-образомъ, за однимъ предпріимчивымъ и ршительнымъ мистеромъ Тэг-Рэгомъ осталось поле сраженія. Этотъ ужь дйствительно пріхалъ за дломъ, которое онъ и ршился сдлать во что бы то ни стало. Что касается, между-прочимъ, до Геммона, то въ короткое время своего посщенія, онъ усплъ понравиться Титмаузу, объяснивъ, что странная перемна въ цвт его волосъ произошла, по его мннію, просто отъ сильнаго душевнаго безпокойства, которое онъ вытерплъ въ послдніе дни. Ему и въ голову не пришло, что Титмаузъ, еще до его прихода, усплъ покаяться во всемъ Снапу. Какіе анекдоты разсказывалъ Геммонъ о страдальцахъ, у которыхъ волоса въ-теченіе одной мучительной ночи прошли черезъ вс оттнки радуги!

Тэг-Регъ, хоть и выжилъ всхъ своихъ соперниковъ, какъ мы ужь сказали выше, но не могъ уговорить Титмауза хать съ нимъ вмст, въ его экипаж: тотъ отказался ршительно, ссылаясь на одно необходимое дло (ему хотлось во что бы то ни стало, достать себ немножко чернилъ), но далъ слово явиться въ Атласную Дачу непремнно къ назначенному времени, то-есть не позже четырехъ часовъ пополудни. Такимъ-образомъ Тэг-Рэгъ ухалъ одинъ, радуясь, что его Атласная Дача скоро удостоится принять подъ свою кровлю такого великолпнаго постителя и негодуя на раболпное подобострастіе гг. Кверка, Геммона и Снапа, людей хитрыхъ, думалъ онъ, отъ которыхъ онъ долженъ непремнно предостеречь Титмауза. Что жь касается до необыкновенной перемны, происшедшей въ цвт волосъ этого человка, то онъ не могъ надивиться такому чуду! Размышляя объ истолкованіи причинъ такого феномена, слышанномъ имъ отъ Геммона, онъ погрузился въ простодушное удивленіе. ‘Титмаузъ’, думалъ онъ, ‘безъ-сомннія проходитъ разныя степени физическаго преобразованія, соотвтствующія чудесному перевороту, происшедшему въ его обстоятельствахъ, и какъ знать, можетъ-быть, другія, еще боле-удивительныя перемны происходятъ съ нимъ въ эту пору. Онъ, можетъ-быть, растетъ теперь, по полдюйму въ день, и скоро явится передъ нимъ мужчиной саженнаго роста. Соображенія такого рода облекли Титмауза великимъ, всемогущимъ интересомъ, во мнніи Тэг-Рэга. Какъ бы, думалъ онъ, сдлать ему достойный пріемъ сегодня въ Атласной-Дач? Если когда-нибудь этотъ закоренлый гршникъ расположенъ былъ къ внутренней молитв, то именно въ ту пору, когда онъ халъ домой, въ этотъ день, готовый умолять небо, чтобъ оно облекло его дочь ангельскою красотою въ глазахъ Титмауза!

Нашъ пріятель, Титльбетъ, явился у воротъ Атласной Дачи около трехъ четвертей четвертаго. Господи Боже мой! какъ онъ разодлся! Онъ даже значительно превосходилъ самого себя въ эпоху перваго появленія своего передъ читателемъ!

Миссъ Тэг-Рэгъ просидла передъ зеркаломъ, съ-тхъ-поръ, какъ он вернулись изъ молельни, почти до самаго прихода Титмауза. Полтора часа, по-крайней-мр, занималась она уборкою однихъ волосъ, тщательно располагая ихъ вдоль по обимъ сторонамъ худыхъ и блдныхъ щекъ своихъ, въ вид жиденькихъ, винтообразныхъ локоновъ, сильно-блествшихъ отъ медвжьяго жира. Та краска, которой слдовало бы разливаться по этимъ щекамъ, нжно-розовымъ, легкимъ румянцемъ, не заблагоразсудила этого сдлать, а вмсто того скопилась вся на кончик ея остраго, вздернутаго носика. Въ маленькихъ, срыхъ глазкахъ сіяло какое-то милое выраженіе, очень-похожее на привлекательный взглядъ ея любезнаго родителя, а выдающаяся нижняя губка напоминала невольно ту же пріятную черту въ лиц ея почтенной матушки. Коротенькая, сухая и костлявая фигурка ея одта была въ лиловое платье, перетянутое въ таліи такъ туго, что припадки колотья невольно приходили въ голову удивленному зрителю, длинный, красный поясъ, завязанный спереди наряднымъ бантомъ, давалъ всему костюму очень-изящный видъ. Вокругъ шеи висла тонкая, золотая цпочка, а въ рукахъ, покрытыхъ блыми лайковыми перчатками, держала она платокъ, отъ котораго запахъ мускуса и бергамотной эссенціи распространялся по всей комнат. Нарядъ мистриссъ Тэг-Рэгъ былъ не мене великолпенъ: въ красномъ, шелковомъ плать, съ растопыреннымъ головнымъ уборомъ, украшеннымъ пунцовыми лентами, она сіяла, какъ въ огн. Что касается до самого Тэг-Рэга, то этотъ джентльменъ въ воскресномъ плать своемъ былъ совершенный типъ старшины изъ секты диссентеровъ. Весь въ черномъ, черный сюртукъ, черный жилетъ, черные брюки, блый галстухъ, чопорно-повязанный вокругъ шеи, и поверхъ галстуха нималйшихъ признаковъ воротничка. Съ четверть часа ужь это интересное тріо стояло въ гостиной, у окна, съ нетерпніемъ ожидая прибытія Титмауза, и единственное ихъ развлеченіе во все это время былъ видъ безконечнаго множества пыльныхъ дилижансовъ, прозжавшихъ безпрестанно мимо самыхъ воротъ Атласной Дачи, не дале какъ въ десяти шагахъ отъ дома, что, разумется, оживляло сцену и вмст давало ей какой-то сельскій характеръ. Тощая акація расла у этихъ воротъ, но увы! несчастная акація!… Обремененная пылью, она погибала отъ засухи и была ужь очень-близка къ совершенной кончин. Тэг-Рэгъ не разъ поговаривалъ о томъ, чтобъ ее срубить, но мистриссъ и миссъ Тэг-Рэгъ каждый разъ упрашивали продлить ея существованіе еще хоть на нсколько времени, и такимъ-образомъ намреніе это было оставлено. Об леди слушали въ этотъ день поутру грозную рчь мистера Дизмаль-Хоррора, отчего же это ни одна изъ нихъ не только не сказала ни слова, но даже и не подумала о его проповди? даже и Стоновъ его не развернула ни разу вовсе это время. Причина была очень ясная: он думали о Титмауз и о богатств, которое онъ принесетъ къ нимъ съ собою. Наконецъ, маленькое сердечко миссъ Тэг-Рэгъ забилось жестоко, потому-что ея папа, заглянувъ въ окошко, сказалъ ей, что вонъ тамъ Титмаузъ идетъ по дорог, и въ-самомъ-дл, это былъ онъ. Не воображая, что на него смотрятъ, онъ остановился наминуту у воротъ, подъ тнью печальной акаціи, и, вынувъ запачканный фуляръ изъ шляпы, началъ обмахивать пыль съ сапоговъ (изъ чего можно было заключить, что онъ пришелъ пшкомъ), и обмахнувъ, спряталъ его опять въ шляпу. Потомъ разстегнулъ свой сюртукъ, расправилъ его франтовски и расположилъ свою цпочку съ лорнетомъ такимъ-образомъ, чтобъ только кончикъ лорнета выглядывалъ изъ-за жилета, поддернулъ свои воротнички, потянулъ книзу рукавчики, вытащилъ кончикъ благо носоваго платка изъ наружнаго кармана на груди, надлъ блую перчатку до половины на лвую руку и, давъ такимъ-образомъ окончательный coup de matre своему туалету, отворилъ калитку, и вотъ — Титльбетъ Титмаузъ, эсквайръ, вошелъ первый разъ въ свою жизнь, безпечно и ловко помахивая своею черною тросточкою, во владнія мистера Тэг-Рэга.

Несмотря на то, что маленькая продлка, нами описанная, происходила вся передъ глазами Тэг-Рэга, его супруги и дочери, несмотря на то, они даже и не улыбнулись. Ихъ чувства были слишкомъ-глубоко взволнованы и оставались недоступными вліянію легкихъ впечатлній. Миссъ Тэг-Рэгъ сильно поблднла и дрожала, какъ листъ. ‘Боже мой, па!’ произнесла она шепотомъ: ‘что это вы говорили, что у него бакенбарды и брови стали блые! Помилуйте, да они самаго прекраснаго чернаго цвта!’

Тэг-Рэгъ глядлъ, разинувъ ротъ, и не могъ выговорить ни слова отъ удивленія, а между-тмъ, дочь его дйствительно была права, потому-что Титмаузу удалось наконецъ достать маленькую сткляночку чернилъ и онъ употребилъ ее съ большимъ успхомъ. Подходя къ дому (пока Тэг-Рэгъ спшилъ внизъ отворять ему двери), Титмаузъ замтилъ двухъ дамъ, стоявшихъ у окошка. Поспшно снялъ онъ съ себя шляпу и, снимая, уронилъ на полъ фуляръ, что привело его въ большое замшательство. Но въ эту минуту мистеръ Тэг-Рэгъ появился въ дверяхъ и развлекъ его вниманіе своею заботливою любезностью. Онъ жалъ ему руку, взялъ у него шляпу и палку, повсилъ ихъ на крючокъ и потомъ спшилъ впередъ, чтобъ указать дорогу въ гостиную. Дамы встртили гостя съ глубокими реверансами, на которые Титмаузъ отвчалъ торопливымъ и неловкимъ поклономъ, прибавивъ довольно-невнятно: ‘надюсь, что вы здоровы, сударыни’.

Еслибъ у нихъ оставалось довольно присутствія духа, чтобъ замтить багровый цвтъ волосъ Титмауза, это, конечно, удивило бы ихъ порядкомъ, но он не видали въ немъ ничего, кром обладателя 10,000 фунтовъ годоваго дохода.

Изо всхъ четверыхъ одинъ только Тэг-Рэгъ сохранялъ нкоторое спокойствіе духа, да и то только ‘нкоторое’. ‘Не хотите ли вы, Титмаузъ, вымыть руки передъ обдомъ?’ спросилъ онъ своего гостя, но Титмаузъ отвчалъ, что онъ мылъ ужь ихъ дома. (День былъ жаркій, и Титмаузъ прошелъ пять миль шагомъ). Спустя нсколько минутъ, впрочемъ, онъ сталъ чувствовать себя немного-посмле, потому-что не могъ не замтить, съ какимъ глубокимъ почтеніемъ его принимали.

— Читали вы Воскресный Блескъ, сударыня? спросилъ онъ скромно, обращаясь къ мистриссъ Тэг-Рэгъ.

— Какъ! я?.. Да, конечно, не сегодня, отвчала она, красня.

— А что, сегодня, врно, очень-интересный нумеръ? замтилъ Тэг-Рэгъ, чтобъ предупредить бду, зная, что жена его возьметъ скоре ехидну въ руки, чмъ какую-нибудь газету въ род Воскреснаго Блеска.

— О, да! отвчалъ Титмаузъ, который даже и не заглянулъ въ журналъ, принесенный ему Снапомъ:— чрезвычайно-любопытный поединокъ между бирмингамскимъ Биг…

Тэг-Рэгъ замтилъ, что жена его краснетъ съ каждой минутой сильне.

— Нтъ ли чего-нибудь новенькаго о министрахъ? спросилъ онъ, пытаясь перемнить направленіе разговора.

— Не слыхалъ, отвчалъ Титмаузъ застнчиво, но скоро собравшись съ духомъ, рискнулъ немного-дале и замтилъ, какъ весело должно быть для живущихъ въ этомъ дом видть такъ близко прозжающіе дилижансы.

Тэг-Рэгъ съ нимъ согласился и опять наступило молчаніе.

— Были вы въ церкви сегодня утромъ, сударыня? робко спросилъ Титмаузъ у миссъ Тэг-Рэгъ.

— Да, сэръ, отвчала она красня и опуская глаза, и вдругъ положила руку свою на руку мистриссъ Тэг-Рэгъ съ такою невинною, привлекательною простотою, съ какою иногда молодая, пугливая серна жмется поближе къ своей матери.

— Мы всегда ходимъ въ молельню, сэръ, возразила мистриссъ Тэг-Рэгъ очень-храбро, не обращая вниманія на сердитый взглядъ своего мужа.— Мы молимся подъ предсдательствомъ мистера Хоррора… Вы слыхали, сэръ, о мистер Хоррор?

— Да, слышалъ, сударыня. О, какъ же, отличный проповдникъ! отвчалъ Титмаузъ, который принадлежалъ къ господствующей церкви, и потому, разумется, не слыхалъ во всю свою жизнь ни о мистер Хоррор, ни о комъ другомъ изъ диссентеровъ.

— Да скоро ли мы будемъ обдать, мистриссъ Тэг-Рэгъ? спросилъ ея мужъ отрывисто и довольно-сурово.

Но обдъ возвщенъ былъ въ ту же минуту. Взявъ жену свою за руку, онъ стиснулъ ее довольно-крпко и это движеніе, вмст съ яростнымъ взглядомъ, объяснило мистриссъ Тэг-Рэгъ, до какой степени она навлекла на себя гнвъ своего мужа. Она думала, однакожь, о мистер Хоррор и не говорила ни слова. Миссъ Тэг-Рэгъ, между-тмъ пошла въ столовую съ мистеромъ Титмаузомъ, едва дотрогиваясь кончикомъ пальца до руки, имъ предложенной. Титмаузъ за столомъ успокоился и развеселился почти совершенно. Обдъ состоялъ изъ небольшаго куска отличнаго ростбифа, съ большимъ количествомъ хрна, изъ йоркширскаго пуддинга, вареной дичи, плум-пуддинга, состряпаннаго г-жею Тэг-Рэгъ, и блиновъ, приготовленныхъ подъ надзоромъ ея дочери. Желая угодить гостепріимнымъ хозяевамъ, Титмаузъ лъ до-того, что едва могъ вздохнуть, что жь касается до миссъ Тэг-Рэгъ, то ей хоть и очень хотлось кушать, но, удерживаемая чувсти онъ приличія, она съла всего одинъ тоненькой ломтикъ говядины, да четверть блина, а къ концу обда выпила полрюмки хереса. Она все время не говорила ни слова, исключая торопливыхъ отвтовъ своимъ папа и мама и сидя прямо противъ Титмауза (ихъ раздляло всего одно только блюдо съ дичью), краснла каждый разъ, какъ глаза ихъ встрчались, причемъ она тотчасъ опускала свои, какъ-будто бы неимя силы перенести его блестящаго взора. Титмаузъ мигомъ почувствовалъ къ ней очень-сильное расположеніе. Когда дамы ушли, надо было видть, какъ возился Тэг-Рэгъ съ своимъ гостемъ. Я не могу лучше объяснить этого, какъ сравнивъ перваго со старымъ, жирнымъ паукомъ, а вгораго — съ маленькою мухою.

‘Не угодно ли вамъ зайдти ко мн въ гостинную’, говорилъ Паукъ Мух’ {Слова изъ одной англійской басни. Прим. пер.}.

И Титмаузъ умно бы сдлалъ, еслибъ отвчалъ упомянутой мух:

‘Нтъ, благодарю васъ, сэръ, мн, право, это совсмъ-нелюбопытно…’

Но Титмаузъ глоталъ съ одинакимъ аппетитомъ портеръ мистера Тэг-Рэга и его сладкую болтовню. Что длать, у всхъ дураковъ горло широкое! Однакожь, когда, наконецъ, мистеръ Тэг-Рэгъ намекнулъ довольно-прямо на тягостное, очевидное замшательство своей ‘бдной Тэбби’, и сказалъ, что ‘онъ теперь понялъ, что такое съ нею длается ужь съ давнихъ поръ’ (увы! даже и это было проглочено), и сказавъ это, кашлянулъ и мигнулъ глазомъ и осушилъ свой стаканъ, тогда мистеръ Титмаузъ началъ конфузиться, краснть и изъявилъ надежду, что мистеръ Тэг-Рэгъ скоро пойдетъ съ нимъ въ гостиную къ дамамъ. Они встали и отправились (Тэг-Рэгъ пустилъ своего гостя впередъ, а самъ остался на минуту въ столовой, чтобъ запереть подъ замокъ вино и фрукты). Въ гостиной миссъ Тэг-Рэгъ ужь предсдательствовала за чайнымъ столикомъ. Тутъ были и пирожки и булочки, и горячіе гренки съ масломъ, а мистриссъ Тэг-Рэгъ не хотла и слышать никакихъ отговорокъ, такъ-что бдный Титмаузъ, посл самаго отчаяннаго сопротивленія, принужденъ былъ състь цлый гренокъ, полпирожка, цлую булочку и, въ добавокъ, выпить цлыя четыре чашки чаю, посл этого онъ почувствовалъ сильную тяжесть въ желудк и вмст печальное убжденіе, что не въ-состояніи будетъ переварить этого во всю остальную недлю.

Только-что чайный приборъ былъ убранъ, какъ Тэг-Рэгъ, нетеряя времени даромъ, обратилъ вниманіе Титмауза на фортепьано, которое уже стояло открытое, съ нотами, разложенными на пюпитр, и спросилъ: любитъ ли онъ музыку? Титмаузъ съ жаромъ отвчали, что любитъ и надется, что миссъ Тэг-Рэгъ для него что-нибудь съиграетъ, вслдствіе этого, она, выдержавъ, какъ водится, долгую и сильную атаку, спросила наконецъ у своего папа: чтожь ей играть?

— Битву подъ Прагою, отвчалъ папа.

— Что-нибудь другое, торопливо перебила мама.

— Битву! грозно повторилъ Тэг-Рэгъ. Битва подъ Прагою написана была въ каждой черт лица его.

— Угодно вамъ, сэръ?

Бднаго Титмауза едва не бросило въ потъ.

— Если позволите, сэръ…

— Хорошо! отвчалъ Тэг-Рэгъ, немного смягчаясь.— Вотъ это такъ! Разомъ ршилъ затрудненіе. Нутка, Тэбби, начинайте. Титмаузъ, не угодно ли вамъ перевертывать ноты?

Титмаузъ всталъ и робко занялъ мсто позади миссъ Тэг-Рэгъ. Музыка началась! Сердце милой музыкантши давно рвалось къ Битв подъ Прагою, и ей отдала она вполн заслуженную честь. Такъ сильно сочувствовала она этому превыспреннему сочиненію, что когда одна изъ струнъ лопнула въ самой середин ‘канонады’, это нисколько ее не смутило. Смло помчалась она впередъ и исполнила чудесный ‘финалъ’ самымъ великолпнымъ образомъ. Титмаузъ отъ разныхъ причинъ приведенъ былъ въ такую бурю восхищенія, что готовъ былъ лить слёзы. Несмотря на то, что онъ ни одного листа не перевернулъ во-время, миссъ Тэг-Рэгъ благодарила его за услуги съ улыбкою безконечно-сладкою. Титмаузъ клялся, что онъ никогда еще не слыхалъ такой прелестной музыки и просилъ съиграть еще что-нибудь — и снова забренчала миссъ Тэг-Рэгъ, увлекаемая своимъ одушевленіемъ. Рондо-за-рондо, маршъ-за-маршемъ слдовали почти непереставая впродолженіе цлаго получаса, къ концу котораго старый Тэг-Рэгъ вдругъ поцаловалъ ее съ особенною нжностью. Мистриссъ Тэг-Рэгъ, конечно, смотрла съ ужасомъ на такое нечестіе, но это не мшало ей слдить заботливымъ взоромъ за молодой четой и, повременамъ, обмниваться съ мужемъ очень-значительными взглядами. Въ начал десятаго, вино и водка, съ холодною и горячею водою, поданы были на столъ. Увидвъ это, Титмаузъ струсилъ, зная очень-хорошо, что его принудятъ непремнно выпить еще что-нибудь, а между-тмъ онъ охотно далъ бы пять шиллинговъ, чтобъ его оставили въ поко, потому-что чувствовалъ внутри такую полноту, какъ-будто ни капли ужь боле влить туда было невозможно. Но ничто не могло спасти его. Волею или неволею, а стаканъ джину съ водой скоро очутился передъ нимъ на стол. Онъ отказывался, увряя, что не дотронется до него, если миссъ Тэг-Рэгъ не согласится тоже выпить чего-нибудь, на что та отвчала, красня, что она ‘можетъ-быть’ выпьетъ рюмочку хересу пополамъ съ водой, и рюмочка тотчасъ для нея была налита. Потомъ Тэг-Рэгъ приготовилъ стаканъ портвейна, съ водою и съ сахаромъ для жены и большой бокалъ темнаго, какъ пиво, грога для себя. Посл этого онъ оглянулся кругомъ и почувствовалъ себя въ полномъ удовольствіи. По-мр-того, какъ Титмаузъ потягивалъ изъ своего стакана, бодрость духа расла въ немъ все выше-и-выше, а языкъ становился развязне. Онъ раза два пропустилъ ужъ ‘мистера’, обращаясь къ Тэг-Рэгу и нсколько разъ улыбнулся, а разъ даже и кивнулъ его смущенной дочери. Мистеръ Тэг-Рэгъ видлъ это и не могъ удержаться, потому-что онъ уже вытянулъ до конца свой стаканъ и налилъ себ второй, ничуть не слабе перваго. ‘Тэбби! а Тэбби!’ произнесъ онъ, обращаясь къ дочери: — ‘а что съ вами длалось въ эти послдніе мсяцы?’ и онъ лукаво подмигивалъ на нее, а потомъ на Титмауза.

— Ахъ, папа! воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ, красня до ушей.

— А, Титмаузъ! Титмаузъ! Дайте мн вашу руку, говорилъ Тэг-Рэгъ: — вы забудете всхъ насъ, когда сдлаетесь знатнымъ человкомъ, но мы, мы будемъ вчно васъ помнить!

— Вы очень-добры, сэръ! говорилъ Титмаузъ, дружески отвчая на пожатіе руки Тэг-Рэга. Въ эту минуту ему вдругъ пришло въ голову испытать совтъ мистера Геммона. Тэг-Рэгъ между-тмъ распространялся очень-усердно о чувствахъ своихъ къ Титмаузу, которому, онъ откровенно признавался, что онъ всегда былъ расположенъ такъ же точно, какъ и теперь.

— Да, сэръ, и ваше поведеніе доказываетъ это вполн, началъ Титмаузъ, чувствуя дрожь по всему тлу, какъ робкій купальщикъ, подходящій къ берегу холоднаго потока… Я бы готовъ былъ поклясться, сэръ, что вы не пустите меня къ себ въ домъ, когда узнаете…

— Ха, ха, ха! какая странная идея! Если я чувствовалъ къ вамъ истинную дружбу, когда вы не имли ничего въ виду, то какой же тутъ смыслъ: бросить васъ именно тогда, когда… хмъ мой милый, сэръ! Да я самъ боялся, что вы не захотите постить мой домъ… странная идея, право!

Титмаузъ былъ озадаченъ. Понятливость его, и въ обыкновенномъ состояніи не слишкомъ-бойкая, теперь была ршительно запружена большимъ количествомъ выпитыхъ имъ крпкихъ напитковъ. Короче сказать, онъ не понималъ того, что Тэг-Рэгъ его не понялъ, и сталъ совершенно въ-тупикъ.

— Какіе удивительные перевороты случаются въ жизни, мистеръ Титмаузъ! замтила мистриссъ Тэг-Рэгъ, почтительно. Они вс ниспосылаются намъ свыше, для нашего испытанія. Никто изъ насъ не знаетъ, какъ бы онъ сталъ поступать, еслибъ обстоятельства его нкоторымъ образомъ, такъ-сказать, вдругъ, вывернулись наизнанку.

— Я, я надюсь, сударыня, что я ничего не сдлалъ такого, что бъ могло васъ заставить предполагать, что я…

— О! мистеръ Титмаузъ! заботливо перебилъ Тэг-Рэгъ, внутренно проклиная жену свою, которая, увидвъ, что она навлекаетъ на себя неудовольствіе мужа, каждый разъ, что откроетъ ротъ, ршилась не говорить боле ни слова и заняться исключительно своимъ портвейномъ съ водою.— Дло вотъ видите ли въ томъ, что здсь есть одинъ мистеръ Хорроръ, Онъ набилъ голову моей жен всякаго рода… ну, да если она молчитъ, то нечего объ этомъ и говорить. Предполагать, вы говорите, чтобъ вы сдлали что-нибудь дурное! Помилуйте, да вы образецъ скромности и приличія! Дайте мн вашу руку, мой милый Титимаузъ.

— Ну теперь я опять счастливъ, продолжалъ Титмаузъ, ршаясь вести дале свое испытаніе. А когда они вамъ объ этомъ сказали, сэръ?

— Нсколько дней тому назадъ, съ недлю будетъ, отвчалъ Тэг-Рэгъ, стараясь припомнить.

— Какъ же такъ! Не ошибаетесь ли вы? спросилъ Титмаузъ съ опечаленнымъ, но вмст и съ удивленнымъ видомъ. Я это узналъ только сегодня утромъ, когда вы ушли…

— Хэ, хэ? Что вы хотите сказать, мистеръ Титмаузъ? перебилъ Тэг-Регъ, пытаясь немножко улыбнуться. Мистриссъ и миссъ Тэг-Регъ также оборотили очень-испуганные взоры на Титмауза, который чувствовалъ себя въ такомъ положеніи, какъ-будго весь домъ готовъ былъ на него обрушиться.

— Да, сэръ, началъ онъ, прослезившись (уловк этой много помогло унылое расположеніе, въ которое онъ приведенъ былъ грогомъ), до-сихъ-поръ я думалъ быть наслдникомъ десяти тысячъ фунтовъ годоваго дохода, а теперь, кажется, этому не бывать: это все вышла ошибка этихъ проклятыхъ крючковъ въ Сеффрон-Хилл!

Тэг-Рэгъ страшно перемнился въ лиц, на которомъ вдругъ отразился ужасный ударъ, имъ перенесенный. Внутреннія терзанія вытсняли крупныя капли пота на его приплюснутомъ лб.

— Какая славная шутка, мистеръ Титмаузъ! Ха, ха!

Онъ тяжко вздохнулъ и торопливо провелъ платкомъ по лбу. Титмаузъ хотя и сильно былъ встревоженъ, но, несмотря на то, держался за свою роль довольно-твердо.

— Я… я бы очень желалъ, чтобъ это была шутка! Къ-несчастію, дня меня это совсмъ не шутка, сэръ! Вышло, что въ Шордич есть какой-то другой Титльбетъ Титмаузъ, который, кажется, и есть настоящій…

— Кто это вамъ сказалъ, сэръ? Ба! я не врю, я не могу этому поврить! говорилъ Тэг-Рэгъ, голосомъ, дрожащимъ отъ скрытаго бшенства и страха.

— Но это правда, клянусь вамъ честью! правда!..

— Какъ вы смете клясться передъ дамами, сэръ: вы ихъ оскорбляете! закричалъ Тэг-Рэгъ, дрожа отъ ярости. И еще въ моемъ присутствіи! Да вы, посл этого, не джентльменъ!

Онъ вдругъ понизилъ свой голосъ и съ трепетомъ, самымъ убдительнымъ тономъ, просилъ Титмауза сказать ему серьёзно, шутитъ онъ, или говоритъ правду?

— Правду, сэръ, истинную правду. Да и какія тутъ шутки, мн совсмъ не до шутокъ! отвчалъ Титмаузъ жалобнымъ тономъ.

— Вы хотите, стало-быть, сказать, что все это была ошибка и что вы ни боле, ни мене, какъ то же самое, что и прежде были? спросилъ Тэг-Рэгъ, съ отчаяннымъ усиліемъ говорить спокойно.

— Ахъ да, сэръ, да! жалобно стоналъ Титмаузъ.— И если бы вы были такъ добры, оставили меня служить у васъ попрежнему. Вдь вы сами знаете, что это не моя вина. А они еще все говорятъ, что это я виноватъ!.. А между-тмъ они сами все это мн наговорили!

Нельзя себ вообразить ничего въ мір отвратительне того выраженія, которое явилось на лиц Тэг-Рэга, въ эту минуту, когда онъ смотрлъ съ зловщимъ молчаніемъ на Титмауза, губы его тряслись и онъ, казалось, не въ-состояніи былъ говорить.

— Ахъ, ма!.. мн дурно! слабо воскликнула миссъ Тэг-Рэгъ, блдная, какъ полотно. Титмаузъ готовъ ужь былъ броситься на колни и признаться въ своемъ обман — такъ сильно его встревожило дйствіе, произведенное имъ на миссъ Тэг-Рэгъ, но въ эту минуту тяжелая рука Тэг-Рэга вдругъ схватила его за плечо и свирпый голосъ шепнулъ ему на ухо: ‘Вы обманщикъ, сэръ!’ Слова это остановили Титмауза и сдлали изъ него что-то похожее на мужчину. Онъ быль большой дуракъ, но у него не было недостатка въ простомъ задор, и это чувство наконецъ пробудилось.

— О! отвратительный негодяй! воскликнула мистриссъ Тэг-Рэгъ, проходя мимо, и увела дочь свою въ другую комнату.

— Обманщикъ, говорите вы? Если такъ, то я не гожусь для вашего общества! сказалъ Титмаузъ, вставая и дрожа всмъ тломъ отъ страха и отъ досады.

— Отдавайте мн мои пять фунтовъ! заревлъ Тэг-Рэгъ, бшено хватая Титмауза за воротникъ.

— Хорошо, сэръ, я заплачу, возьмите только ваши руки долой! Да что это такое въ-самомъ-дл! Руки долой, я вамъ говорю! Что за чортъ, что вы, меня убить собираетесь, что ли? Я заплачу вамъ, отстаньте! пустите! бормоталъ Титмаузъ. Вверху раздался слабый крикъ миссъ Тэг-Рэгъ, въ припадкахъ истерики. Тогда кипящій котелъ брызнулъ наконецъ черезъ край.— Проклятый бездльникъ! закричалъ Тэг-Рэгъ, задыхаясь отъ бшенства и, вдругъ, схвативъ Титмауза за горло и почти недавая ему времени взять по дорог свою шляпу и палку, онъ вытолкалъ его черезъ весь корридоръ вонъ, но дорожк, усыпанной пескомъ, отворилъ калитку, швырнулъ его съ яростью на улицу и послалъ ему въ-слдъ такой ураганъ проклятій, который, казалось, могъ бы умчать его саженей на сто отъ дома, вдоль по дорог. Долго потомъ Титмаузъ не могъ ни перевести дыханія свободно, ни совершенно прійдти въ себя. Когда же онъ опомнился, наконецъ, то первое, что почувствовалъ, было сильное побужденіе упасть на колни середи дороги и благодарить мудраго, удивительнаго Геммона, который такъ врно предсказалъ ему все, что случилось!

— А теперь, мистеръ Титмаузъ, у насъ съ вами, покуда, дло кончено. Прочь съ дороги! Дайте мсто другимъ. Но не думайте, чтобъ я ‘истощилъ ужь всю вашу сладость’, или чтобъ я готовъ былъ васъ ‘бросить какъ траву безполезную’.

ГЛАВА VII.

Высокая дверь у подъзда одного изъ домовъ Гросвенорской Улицы еще дрожала отъ удара, за минуту передъ тмъ возвстившаго пріздъ гостя къ обду, а между-тмъ другой экипажъ подъзжалъ ужь къ ней со стороны Пиккадилли. Одинъ изъ лакеевъ, стоявшихъ сзади, проворно соскочилъ съ запятокъ и новый громкій ударъ, сопровождаемый звономъ колокольчика, возвстилъ прибытіе герцога ***, послдняго гостя.

То была просторная и простая, но хорошо-извстная въ Лондон карета, и не успли еще отворить дверей, какъ съ полдюжины прохожихъ собралось уже вокругъ, чтобъ поглядть на выходившаго изъ нея пожилаго человка, средняго роста и довольно-худощаваго, одтаго въ простое, черное платье, съ сдоватыми волосами и съ лицомъ, которое, увидвъ разъ, трудно было забыть {Авторъ описываетъ герцога Веллингтона. Прим. пер.}.

‘Карету назадъ въ четверть одиннадцатаго’, произнесъ онъ спокойнымъ тономъ, обращаясь къ слуг, отворившему дверцы экипажа. Прохожіе, между-тмъ, сняли шляпы — вжливость, на которую онъ отвчалъ входя на крыльцо, легкимъ поклономъ. Потомъ двери дома закрылись, толпа разошлась, пустая карета отъхала въ сторону и все кругомъ затихло попрежнему. Домъ, о которомъ идетъ дло, принадлежалъ мистеру Обри, одному изъ членовъ Нижней Палаты, представителю мстечка {Подъ именемъ мстечка здсь не слдуетъ понимать одинъ только городъ или городокъ, но также и окрестности его, такъ-что истинный смыслъ слова borough, въ значеніи представительства, скоре можетъ быть переданъ словомъ округъ. Прим. пер.} Яттонъ, въ Йоркшир, человку съ быстро-возрастающимъ значеніемъ въ Парламент. Положеніе его въ жизни было, конечно, довольно-пріятное: положеніе независимаго помщика и члена одной изъ древнйшихъ фамилій Англіи, съ чистымъ, незапутаннымъ доходомъ 10,000 фунтовъ въ годъ. Недале, какъ на тридцать-четвертомъ году своей жизни онъ усплъ ужь занять почетное мсто въ кругу ораторовъ своей партіи, и общалъ современемъ, стать на ряду съ самыми даровитыми людьми въ Палат.

Парламентъ въ ту пору собранъ былъ по какому-то случаю ране обыкновеннаго, но Палата Депутатовъ, въ которой мистеръ Обри, не дале какъ наканун, произнесъ сильную и очень-удачную рчь, отложила свои засданія до конца праздниковъ и лорды собирались послдовать ея примру въ слдующій же вечеръ. Значительнаго раздленія голосовъ ожидали-было, однакожъ, къ этому времени. Многіе изъ присутствовавшихъ лицъ, вс безъ изъятія принадлежавшіе къ лучшему и самому блестящему кругу столицы, горячо поздравляли мистера Обри съ успхомъ, радуясь значительной побд, только-что одержанной его партіею, побд, за которую партія немало была обязана усердію и дарованіямъ Обри, въ чемъ уврялъ его и самъ герцогъ ***.

Покуда разговоръ у нихъ шелъ объ этомъ предмет, дв женщины слушали съ жаднымъ вниманіемъ утвердительные доводы герцога ***. То были: жена мистера Обри, Агнеса и сестра его, Катерина Обри. Первая изъ нихъ, прекрасная женщина, въ цвт лтъ, съ черными, какъ смоль, волосами и съ ослпительно-блымъ цвтомъ лица, вторая — тоненькая и стройная двушка, лтъ двадцати, лицомъ и фигурою была красавица совершенна англійская. Русые волосы, раздленные на лбу, такъ просто и мило лежали по обимъ сторонамъ ея привлекательнаго, нжнаго лица, огонь чувства такъ ясно горлъ въ ея голубыхъ глазахъ, и весь ensemble ея наружности носилъ такую живую печать ума и характера, что даже холодный, орлиный взоръ герцога *** невольно и часто останавливался на ней съ удовольствіемъ. Но въ комнат, кром дамъ, находились и другія лица, въ числ ихъ былъ одинъ изъ сосдей мистера Обри по имнію: лордъ Де-ла-Зушъ, пожилой перъ, въ эту минуту занятый очень-серьёзнымъ разговоромъ объ ожидаемомъ раздл голосовъ, съ однимъ товарищемъ своимъ изъ Верхней Палаты. Онъ, можетъ-быть, слушаетъ и внимательно разсужденіе своего собесдника, но взоры лорда Де-ла-Зуша обращены тоже на васъ, милая Кетъ {Сокращеніе Катерины.}, и какъ мало вы можете себ представить о чемъ онъ въ эту минуту думаетъ? Ему только-что пришло въ голову, что Делямиръ, его единственный сынъ и наслдникъ, прибывшій, недале какъ наканун, изъ Оксфорда, общалъ пріхать за нимъ въ половин десятаго и занять его мсто въ гостиной мистриссъ Обри, между-тмъ, какъ самъ лордъ Де-ла-Зушъ отправится въ Палату, и лордъ думаетъ о томъ, какое впечатлніе должна произвести ваша красота на его сына, невидавшаго васъ почти два года. И все это тревожитъ почтеннаго лорда, но тревожитъ не очень-мучительно, потому-что онъ знаетъ, милая Кетъ, какъ достойно будетъ лежать на вашей головк старинная корона дома Де-ла-Зушъ въ случа, еслибъ какія-нибудь послдствія вышли изъ этой встрчи. Но Делямиръ еще слишкомъ-молодъ, думалъ онъ., и если онъ теперь вобьетъ себ въ голову образъ Катерины Обри, то этотъ образъ скоро затмитъ и прогонитъ на второй планъ суровыя лица тхъ древнихъ поэтовъ, ораторовъ, историковъ, философовъ и государственныхъ мужей, которые, по мннію лорда Дс-ла-Зуша, должны были занимать исключительно мысли Делямира еще лтъ пять, по-крайней-мр. Конечно, думалъ онъ, миссъ Обри точно соединяетъ въ себ все, что только онъ желалъ бы видть въ будущей жен своего сына, но… какъ бы то ни было, а объ этомъ нечего и думать ране, какъ черезъ нсколько лтъ, когда ему будетъ…

— Положимъ, произнесъ онъ въ полголоса, увлеченный своими мыслями: — положимъ, напримръ, хоть двадцать-четыре…

— Какъ двадцать-четыре! возразилъ его товарищъ съ удивленіемъ: — что вы это говорите, мой милый Де-ла-Зушъ? Восемдесятъ-четыре, по-крайней-мр…

— Какъ такъ? Ахъ, да, да, разумется… Я бы полагалъ даже девяносто… Хмъ!… Я хотлъ только сказать, что они соберутъ не боле двадцати-четырехъ.

— А, извините! Въ этомъ смысл, я думаю, вы правы.

Но тутъ возвщенъ былъ обдъ и это положило конецъ разговору. Лордъ Де-ла-Зушъ, провожая миссъ Обри въ столовую, едва не готовъ былъ сказать ей, въ минутномъ увлеченіи своего сердца, что онъ ужь все обдумалъ и что если только она не прочь, то онъ даетъ ей отъ всей души свое согласіе сдлаться современемъ леди Де-ла-Зушъ. Онъ самъ былъ одиннадцатымъ въ род, получилъ свой титулъ по прямому наслдству отъ отца къ сыну, и за этотъ пунктъ онъ держался всегда очень-заботливо. Онъ ненавидлъ побочное наслдство, и… и, во время обда усплъ занять самымъ любезнымъ образомъ миссъ Обри. Герцогъ *** былъ, казалось, въ хорошемъ расположеніи духа, слъ справа возл хозяйки дома, и вниманіе такого сосда и собесдника, какъ онъ, льстило невольно ея самолюбію. Вс были веселы, всхъ оживляла не одна побда, одержанная наканун въ Парламент, но также и ожиданіе приближавшихся праздниковъ, и разговоръ шелъ часто о томъ: гд, какъ и съ кмъ располагали присутствовавшіе провести это веселое время. Но такъ-какъ обдъ, самъ-по-себ не имлъ ничего особенно-замчательнаго, да и къ-тому же я не мастеръ описывать такія вещи въ-подробности, то, оставивъ навремя все общество въ столовой, я уведу читателя подале отъ шума въ какую-нибудь другую комнату, положимъ, хоть въ библіотеку, и тамъ, поправивъ огонь въ просторномъ камин и опустивъ зеленыя сторы на окнахъ, притворивъ двери и свъ у стола въ покойныя кресла, я воспользуюсь удобнымъ временемъ и случаемъ, чтобъ поговорить съ нимъ немножко о семейств мистера Обри.

Фамилія Обри родомъ изъ Йоркшира и составляетъ младшую отрасль древнаго и знаменитаго дома Дреддлинтоновъ. Мстопребываніе ихъ, Яттонъ, находится въ сверной части графства, недале какъ въ 15 или въ 20 миляхъ отъ моря. Домъ ихъ принадлежитъ къ числу тхъ старинныхъ зданій, видъ которыхъ переноситъ васъ столтія за два назадъ въ исторію Англіи. Онъ стоитъ середи парка, гд много старинныхъ высокихъ деревьевъ, въ тни которыхъ пугливыя лани выдлываютъ на простор свои причудливые и легкіе прыжки. Приближаясь со стороны Лондона, вы сворачиваете съ большой Сверной Дороги въ сторону, на широкій, проселочный путь и, пройдя но немъ около мили, встрчаете небольшую, разбросанную деревню, по имени Яттонъ, а за деревнею, старую, отъ времени почернвшую церковь, съ высокой и тонкой колокольней, возл которой, на скромномъ клабищ, развсистый тисъ осняетъ своею густою, неувядаемою зеленью почти половину могилъ. За церковью, на довольно-большомъ разстояніи, стоитъ домъ викарія, выстроенный очень-уютно и осненный цлымъ рядомъ елей. Пройдя еще шаговъ сто, вы встрчаете высокія ворота парка, а за ними, съ лвой стороны, подъ тнью вяза, стоитъ домикъ сторожа. Отъ воротъ, на цлую милю дале, вьется песчаная дорожка, по сторонамъ которой, съ каждымъ шагомъ кусты и деревья становятся гуще, пока, наконецъ, дорожка не приведетъ васъ къ массивному и ветхому на видъ, изъ темно-краснаго кирпича выстроенному възду временъ Генриха VII, съ двумя или тремя глубоко-вдавшимися въ башняхъ каменными окошками и съ разрушающимися каменными зубцами, выглядывающими сквозь зелень высоко-ползущаго плюща. Старинный гербъ виситъ надъ самой верхушкой свода. Проходя подъ нимъ, загляните вверхъ и вы увидите жолобъ подъемной ршетки, до-сихъ-поръ еще уцлвшій. Миновавъ этотъ остатокъ феодальныхъ временъ, вы входите въ родъ двора, образованнаго высокою стною, совершенно-заросшею плющомъ, стною, которая идетъ по прямой линіи отъ башни съ правой стороны възда вплоть до самаго дома. Вдоль ея растетъ цлый рядъ тисовыхъ деревьевъ. Въ центр открытаго пространства расположена очень-оригинально зеленая лужайка, обсаженая вокругъ подстриженными буковыми кустами, а въ средин ея стоятъ каменные, отъ времени и погоды обветшалые большіе солнечные часы. Барскій домъ состоитъ изъ неправильной массы кирпичнаго зданія, темно-краснаго цвта, съ высокими дымовыми трубами позади крыши. Съ перваго взгляда можно заттить, что онъ выстроенъ въ разныя времена. Одна часть напоминаетъ вамъ живо архитектуру временъ Елизаветы, другая принадлежитъ къ царствованію королевы Анны, и ясно, что на мст новой пристройки стоялъ прежде замокъ. Въ-самомъ-дл, и теперь еще можно видть остатокъ стараго рва вдоль задняго фасада дома. Одна изъ старинныхъ башенъ, съ узенькими, углубленными въ стну каменными бойницами, еще уцлла и массою своею даетъ почтенную подпору правой оконечности дома. Длинный фасадъ дома состоитъ изъ двухъ большихъ отдленій, соединенныхъ между-собою центральною частью зданія немного пониже, которая заключаетъ въ себ переднюю залу. Вдоль фаса идутъ мстами въ три, а мстами и въ четыре этажа ряды длинныхъ, узкихъ, вдавшихся оконъ съ массивными деревянными рамами. Крутая, заостреная крыша покрыта слайдомъ, а изъ-подъ нея выдаются далеко впередъ дождевые жолоба, образующіе родъ деревяннаго карниза вокругъ всего зданія. Съ лвой руки отъ барскаго дома растетъ группа старыхъ ливанскихъ кедровъ, простирающихъ неувядаемую красоту втвей своихъ до самой земли. Передняя зала высока и просторна, полъ изъ лощенаго дуба и почти во всю ширину устланъ соломеннымъ половикомъ, а стны обшиты столярной работой изъ чернаго дуба, и въ нихъ вставлены рамы, изъ которыхъ выглядываютъ семь или восемь старинныхъ портретовъ во весь ростъ. Странныя фигуры изображены на этихъ портретахъ, и если предки фамиліи Обри были дйствительно на нихъ похожи, то надо признаться, они были чудные и удивительные люди. Лица совершенно-блыя и смотрятъ на васъ неподвижно, какъ-будто въ изумленіи, и какія у нихъ у всхъ длинныя, тонкія ноги, обутыя въ остроконечные сапоги! По обимъ сторонамъ высокаго камина стоятъ воины въ полномъ вооруженіи, а вдоль стнъ развшаны старинные доспхи рыцарскихъ временъ: шлемы, латы, мечи, копья, боевые топоры и самострлы такіе, что отъ одной мысли употребить ихъ въ дло, рукамъ вашимъ ужь длается больно и вы невольно восклицаете: ‘О! да, они врно были гиганты въ ту пору!’ Съ одной стороны передней залы идутъ двери въ столовую, за которою находится библіотека, а съ другой стороны другія двери ведутъ въ великолпную комнату, теперь извстную подъ именемъ гостиной, гд стоитъ прекрасный органъ. Изъ этихъ обихъ комнатъ, то-есть изъ столовой и изъ гостиной, лстницы, заключенныя въ старинныхъ, четыреугольныхъ башняхъ, поднимаются вверхъ и выводятъ на галерею, вдоль которой расположены вс спальныя комнаты. Но намъ нтъ надобности входить въ дальнйшія подробности. Во всхъ отношеніяхъ это славный, старинный барскій домъ. Его единственная, постоянная жилица — мистриссъ Обри, мать мистера Обри, того самаго, въ библіотек котораго мы теперь находимся. Она осталась вдовою, переживъ своего мужа, бывшаго при жизни раза два представителемъ графства, лтъ пятнадцать тому назадъ. Первымъ сыномъ ея былъ мистеръ Обри, а сестра его была ея послднею дочерью. Четверыхъ дтей между этими двумя она схоронила въ молодыхъ лтахъ, и горесть, причиненная этими потерями, такъ сильно поколебала ея здоровье, что теперь ей съ виду можно дать лтъ семьдесятъ, несмотря на то, что на-самомъ-дл она по-крайней-мр десятью годами моложе. Какую благословенную жизнь ведетъ она въ Яттон! Ея кроткій, веселый характеръ составляетъ счастіе всхъ окружающихъ. Благотворительность ея безгранична, но всегда сопровождается самою строгою и справедливою разборчивостмо. Такъ или иначе, а почти цлая четверть народонаселенія деревни живетъ непосредственно ея щедростью. Стоитъ только назвать по имени леди Обри, старую леди въ Яттон, чтобъ быть свидтелемъ общаго, невольнаго, искренняго уваженія къ ея добродтелямъ. Слово ея — законъ, да и недаромъ. Между-тмъ, какъ мистеръ Обри, покойный мужъ ея, несмотря на вс свои высокія достоинства и незапятнанное имя, до самой смерти былъ характера довольно-суроваго и имлъ привычки неслишкомъ-общежительныя, она, какъ теперь, такъ и прежде, всегда была тиха, кротка, для всхъ доступна, благотворительна и набожна. По смерти его, она удалилась отъ свта и съ-тхъ-поръ постоянно живетъ въ Яттон, непокидая его ни на одинъ день. По сосдству живетъ много богатыхъ фамилій съ древними именами, громкими титулами и обширными владніями, но на десять миль вокругъ Яттона имя старой леди Обри, матери сквайра (помщика) связано съ чувствами самой искренней и горячей благодарности въ сердцахъ народонаселенія и пользуется исключительнымъ уваженіемъ. Дло, можетъ — быть, и пустое, а между-тмъ это истина, въ барскомъ дом есть большая, блая лошадь, по имени Пёгги, которая ужь лтъ двадцать сряду возитъ на себ подарки мистриссъ Обри. Тысячу разъ возила она на сина своей стараго Джекоба Джонса, слугу мистриссъ Обри (волоса у котораго стали теперь такіе же блые, какъ у Пёгги) по всему пространству имнія, а иногда и за черту его, съ разными припасами для бдныхъ и больныхъ. Въ томъ числ почти всегда было три или четыре кувшина съ настойкою изъ пустоцвта, смородины, инбиря или бузины, перекинутыхъ черезъ сдло стараго Джонса, и къ кувшинамъ этимъ Пёгги такъ привыкла, что ей ужь было бы какъ-то неловко здить безъ нихъ. Она такъ свыклась съ манерами стараго Джонса (котораго леди сдлала ужаснымъ болтуномъ и сплетникомъ, заставляя его безпрестанно справляться о каждомъ изъ жителей въ сел и на земляхъ, принадлежащихъ имнію), что какъ бы тихо она ни шла, но если кто-нибудь встрчался или нагонялъ ихъ по дорог, Пёгги останавливалась ужь сама-собою, какъ-будто бы затмъ, чтобъ узнать, что такое прохожій и ея сдокъ имютъ переговорить другъ съ другомъ. Старая эта лошадь давно ужь сдлалась общею фавориткою, и гд бы Джонсъ ни остановился, везд получаетъ она отъ стариковъ и отъ дтей по клочку травы или сна. Когда старая Пёгги издохнетъ, о ней будутъ жалть въ цломъ Яттон. Мистриссъ Обри стала теперь очень-слаба и не можетъ ужь ходить пшкомъ такъ много, какъ прежде. Съ каждымъ годомъ чаще закладываютъ для нея старинную домашнюю карету, и когда она собирается длать въ ней свои разъзды по околотку, то почти всегда можно видть, какъ эта карета останавливается сперва у дома викарія, гд живетъ старый докторъ Тэсемъ, пасторъ, обыкновенно ее сопровождающій. При такихъ случаяхъ она всегда возитъ съ собой въ мшк нсколько библій и молитвенниковъ, которые раздаются, какъ награды, преимущественно тмъ лицамъ, которыхъ пасторъ признаетъ достойными. Впродолженіе по-крайней-мр двадцати-пяти лтъ, она никогда не забывала подарить по экземпляру того и другаго каждому ребенку, въ деревн или въ имніи, въ день его перваго причащенія, и старая леди заботливо посматриваетъ каждое воскресенье со своей скамейки въ церкви, употребляются ли эти библіи и молитвенники съ должнымъ уваженіемъ. Я бы много еще могъ разсказать вамъ объ этой почтенной женщин, но мы и безъ того будемъ имть случай отъ времени до времени видть ее поближе и лично ее узнавать. Черты лица ея пріятны, несмотря на преклонныя лта, и видно, что въ молодые годы она, должно быть, была очень-хороша собой, обращеніе ея кротко, спокойно и важно, а во взор написано все, чего только можно ожидать посл того, что мы о ней говорили. Къ-сожалнію, и живость молодыхъ лтъ и твердое спокойствіе зрлаго возраста давно уступили мсто слабости, причиненной болзнями и душевнымъ страданіемъ, потому-что, какъ мы ужь сказали, она оплакивала дтей своихъ со всею любовію нжной, безутшной матери. О, какъ горячо, какъ безумно обожаетъ она оставшихся сына и дочь!

Сыну ея, мистеру Обри, 34 года. Онъ наслдовалъ душевныя качества обоихъ своихъ родителей, но лицомъ и манерами похожъ на отца. Въ обращеніи его есть что-то холодное, что, однакожь, происходитъ не отъ суроваго нрава, а отъ одной только застнчивой дикости. Это даетъ ему съ перваго взгляда и прежде чмъ вы успете всмотрться поближе въ его лицо, какой-то надменный видъ, очень, очень-далекій отъ его настоящаго характера. И дйствительно онъ наслдовалъ мягкое сердце и кроткій нравъ своей матери вмст съ мужественною твердостью отца. Чувствителенъ онъ, можетъ-быть уже черезчуръ: какой-то оттнокъ грустной задумчивости былъ примшанъ съ самаго дтства къ другимъ свойствамъ его темперамента и усиливался постоянно, по мр того, какъ онъ входилъ въ возрастъ. Онъ одаренъ отъ природы большимъ умомъ и получилъ солидное образованіе. Въ Оксфордскомъ Университет онъ отбилъ призъ двойнаго перваго класса {Въ университетахъ Англіи, кром обыкновенной ученой степени магистра (baetelor), получаемой всякимъ студентомъ, успшно-кончившимъ экзаменъ, есть отличія, которыя состоятъ въ причисленіи къ одному изъ трехъ классовъ. Высшая степень отличія состоитъ въ томъ, чтобъ стать первымъ въ первомъ класс по математическимъ наукамъ и по предметами классической словесности. Это называется получить призъ двойнаго перваго класса — The prize of Double First Class. Прим. пер.} у толпы сильныхъ соперниковъ и впослдствіи, оправдалъ все, что отъ него ожидали. Онъ сдлалъ по ученой части нсколько важныхъ заслугъ, и даже въ эту минуту занятъ изслдованіями, которыя должны современемъ разъяснить темное происхожденіе нкоторыхъ политическихъ установленій Англіи. За политику взялся онъ съ особеннымъ, можетъ-быть, даже съ излишнимъ жаромъ. Нтъ никакого сомннія, что современемъ онъ будетъ играть въ Парламент очень-значительную роль, потому-что терпливъ, трудолюбивъ, находчивъ въ спор и, кром свтлаго ума, обладаетъ даромъ разительнаго краснорчія. Онъ великодушенъ и благотворителенъ, также какъ его мать, и безпеченъ даже до небрежности во всемъ, что касается собственныхъ выгодъ. Но на всхъ достоинствахъ его лежитъ печать истиннаго христіанина, и въ этомъ-то заключается самая высокая, самая отличительная черта его чистаго, простаго, прямодушнаго характера. Сила религіознаго убжденія въ его сердц есть настоящій источникъ того спокойнаго достоинства и твердости, которыя заслужили ему уваженіе всхъ, кто его знаетъ. Ровное и тихое обращеніе мистра Обри носитъ на себ вс характеристическія черты истиннаго джентльмена. Роста онъ выше средняго и сложенія худощаваго. По худоб его угловатыхъ плечъ и по одному тому ужь, какъ платье на немъ сидитъ, человкъ, привыкшій наблюдать за признаками этого рода, сталъ бы бояться за его здоровье, и это опасеніе еще боле усилилось бы, если бъ онъ узналъ, какъ велика была смертность у нихъ въ семейств. Т же самыя мысли приходили невольно на умъ, при вид его длинныхъ, тонкихъ, нжныхъ и блыхъ рукъ. Высокій лобъ его былъ рзко обозначенъ, волоса онъ имлъ неочень-густые, но блестящіе и черные какъ смоль. Выраженіе лица его, твердое во время покоя, при малйшемъ одушевленіи, пріобртало особенную остроту и живость.

Мистеръ Обри женатъ уже около 6-ти лтъ и бракъ этотъ былъ, истиннымъ примромъ любви съ перваго взгляда. Случай свелъ его съ Агнесою Сент-Клерь, нсколько недль спустя посл того, какъ она потеряла своего отца, полковника Сент-Клера, принадлежавшаго къ древней, но обднвшей фамиліи, и убитаго во время испанской войны. Не прежде, однакожь, какъ посл долгаго и усерднаго сватовства, соединеннаго съ убдительными просьбами мистриссъ Обри, согласилась Агнеса Сент-Клеръ выйдти замужъ за человка, который и до-сихъ-поръ любитъ ее со всею пылкостью первой страсти. Любовь эту она, съ своей стороны, заслуживаетъ вполн, изучая, или, лучше сказать, предугадывая малйшія его желанія, такъ-что, можетъ-быть, трудно было бъ отъискать другую женщину, боле ея способную составить счастіе болзненно-прихотливаго Обри, женщину, которой характеръ, вкусы и обращеніе находились бы въ такомъ нжномъ согласіи и вмст въ такомъ гармоническомъ контраст съ его собственными. Она родила ему двухъ милыхъ малютокъ: мальчика, которому теперь ужь было лтъ пять, и двочку, которой только-что минуло два года. Если бъ вы хотли знать мои собственныя догадки, то я сказалъ бы вамъ, что, кажется, была еще вроятность… но до этого намъ покуда нтъ дла.

О Катерин Обри мы ужь сказали нсколько словъ. Несмотря на то, я описалъ бы еще подробне эту милую двушку, если бъ не боялся увлечься слишкомъ-далеко, говоря о ея красот и достоинствахъ. Она меньшая и теперь единственная сестра Обри, который любитъ ее безъ памяти. Ни онъ, ни ея мать, съ которыми неперемнно проводитъ она время, не могутъ вытерпть самой короткой разлуки съ Кетъ. Веселая и рзвая участница въ играхъ своихъ маленькихъ племянниковъ, она, вмст съ тмъ исполняетъ съ наружной важностью должность секретаря и казначея своей матери. Я говорю: съ наружной потому-что въ нрав Кетъ есть какая-то лукавая шутливость, которая проглядываетъ въ ней, часто даже при самомъ серьёзномъ расположеніи духа. Она равно создана и для уединенія сельской жизни въ Яттон и для блестящей атмосферы Альмека {Публичное собраніе, доступное почти для одной аристократіи.}, но къ этой послдней она до-сихъ-поръ еще не обнаружила особенной склонности. Кетъ — двушка съ характеромъ твердымъ и съ большой долею здраваго смысла. Умъ ея былъ развитъ, вкусы направлены подъ заботливымъ руководствомъ ея собственнаго брата. У ней талантъ къ музык. Ея игра и ея пніе могли бы удовлетворить строгій и разборчивый вкусъ самаго прихотливаго знатока. Музыка для нея составляетъ предметъ не науки, а любви, и любви страстной… но, постойте! Чу!… слышите-ли? Да, это точно голосъ миссъ Обри, это ея отчетливая и блестящая игра. Дамы ушли въ гостиную и намъ надо будетъ идти за ними.

Да, это точно миссъ Обри. Она играетъ на новомъ фортепіано, которое братъ ея недавно подарилъ своей жен. Замтьте, съ какою легкостью и свободою передастъ она полную чувства, но трудную музыку Гайдна. Та дама, что стоитъ возл нея и перевертываетъ листы, это извстная графиня Лидсдель. Она до-сихъ-поръ еще недурна собою, но рядомъ съ миссъ Обри она представляетъ довольно-печальный контрастъ. Бдная леди Лидсдель! Вы не наслаждаетесь счастіемъ, не-смотря на весь вашъ модный блескъ и величіе! Сіяніе вашихъ брильянтовъ не вознаградитъ вамъ утраченой свжести молодыхъ лтъ! Холодный огонь ихъ меркнетъ передъ цвтущею и веселою красотою миссъ Обри!… Вы вздыхаете!…

— Теперь я вамъ спою совершенно новую вещь — сказала миссъ Обри, вставая и перелистывая свой портфёль, изъ котораго она скоро достала листокъ, съ нсколькими стихами, написанными ея собственною рукою.— ‘Слова сочинены моимъ братомъ, а я пріискала старый мотивъ, который къ нимъ очень. идетъ’. Съ этими словами она сла за фортепіано, пальцы ея тихо, легко пробжали но клавишамъ — и вотъ роскошные, полные звуки ея чудеснаго голоса раздались снова въ гостиной…

Но звукамъ этимъ, дрожавшимъ на прелестныхъ губкахъ миссъ Обри, внималъ незамченный слушатель, пожирая глазами каждую черту лица ея и жадно поглощая ухомъ каждую ноту ея вибрирующаго голоса. То былъ сынъ лорда Де-ла-Зуша, недале какъ за минуту передъ тмъ вошедшій въ домъ мистера Обри. Пораженный голосомъ пвицы, онъ остановился, невходя въ гостиную, гд сидли дамы, и отойдя въ уголокъ,— сталъ такъ, чтобъ скрыться отъ взоровъ, а-между-тмъ самому видть ясно миссъ Обри и все остальное общество. Онъ тоже любилъ страстно музыку, и чувство, съ которымъ миссъ Обри исполнила послдній куплетъ, грустный миноръ въ которомъ пропла она послднюю строку, тронуло сердце его до такой степени, что онъ съ трудомъ могъ сохранить власть надъ собою и едва не выронилъ слезы. Когда миссъ Обри кончила, мистриссъ Обри сла за фортепіано и исполнила съ большимъ вкусомъ одну изъ лучшихъ сонатъ Гайдна. Потомъ леди Лидсдель заняла ея мсто и начала самымъ блестящимъ образомъ одну сцену изъ новой оперы. Все это скоро привело возбужденныя чувства мистера Делямира въ такое положеніе, которое позволило ему войдти и представиться. Но покуда этотъ охлаждающій процесъ совершался, Делямиръ взялъ въ руки какую-то книжку изъ прелестнаго маленькаго собранія, находившагося прямо позади его, и нашелъ, что это былъ томъ Королевы феи. Онъ встртилъ въ немъ много замтокъ карандашомъ, сдланныхъ явно легкою женскою рукою, и отвернувъ заглавный листокъ, увидлъ мелкимъ почеркомъ написанное имя Катерины Обри. Сердце его встрепенулось, онъ обернулся къ фортепіано и увидлъ миссъ Обри, стоявшую подл леди Лидсдель, съ видомъ серьезнаго восторга, совершенно незамчая устремленнаго на нее взгляда. Посмотрвъ на нее нсколько минутъ, онъ украдкою прижалъ надпись къ губамъ своимъ и произнесъ торжественный обтъ, что если онъ не успетъ жениться на миссъ Обри, то никогда ужь, ни на комъ другомъ не жениться, да еще, сверхъ того, удетъ изъ Англіи навсегда, чтобъ схоронить на чужбин растерзанное сердце, и т. д. Такое мудрое ршеніе принялъ онъ, или, лучше сказать, къ такому мудрому ршенію клонились мысли солидной особы достопочтеннаго Джеффри Делямира. Онъ былъ открытый, прямой, пылкій юноша и, какъ добродушный простакъ, котораго горькая наука свта не охладила еще, врилъ всякому и любилъ всякаго, кого встрчалъ. Въ эту минуту былъ для него только одинъ человкъ на свт, котораго онъ ненавидлъ, а именно, тотъ несчастный, если только онъ существуетъ, которому могло бъ удасться предупредить его въ сердц миссъ Обри. При одной мысли объ этомъ, дыханіе его ускорялось и щеки горли. Онъ чувствовалъ, будто бы имлъ какое-то право на ея сердце, потому-что, разв не были они рождены и разв не жили всю свою жизнь въ нсколькихъ миляхъ другъ отъ друга? Разв не играли они вмст, въ дтскія лта, и разв ихъ родовыя помстья не лежали рядомъ? Делямиръ вошелъ въ комнату съ такимъ равнодушнымъ видомъ, какой только могъ принять, но онъ былъ порядкомъ озадаченъ, когда миссъ Обри, увидвъ его, весело и открыто протянула ему руку, предполагая, что онъ только сію минуту пріхалъ. Рука Делямира слегка трепетала, сжимая нжные, лилейные пальчики той, которую онъ ршился сдлать своею женою. Чего бы онъ не далъ въ эту минуту, чтобъ имть возможность ихъ поцаловать! Съ другой стороны, еслибъ я сталъ уврять, что впродолженіе этого вечера миссъ Обри не составила себ нкоторой маленькой догадки о томъ, что должно было происходить въ душ молодаго Делямира, то я не оказалъ бы передъ читателемъ той полной искренности, къ которой онъ давно ужь привыкъ и въ которой, врно, боле не сомнвается. Но Кетъ глубоко знала человческую природу и потому ршила очень-справедливо, что Делямиръ былъ по закону еще несовершеннолтній, то-есть ему недоставало еще нсколькихъ недль до 21-го года, и что, по-этому, совсмъ-невроятно, что-бъ… и проч. и проч. Къ-тому жь… ба!… мальчикъ, больше ничего! думала она…. въ школ!… О, какъ это смшно! и потому она не безпокоилась боле объ этомъ предмет и не обнаруживала никакихъ признаковъ застнчивости или осторожности, а вела себя точно такъ, какъ-будто бъ его и не было. За-всмъ-тмъ, подумала она, онъ очень-недуренъ собою!’

Въ-теченіе вечера мистеръ Делямиръ, выбравъ удобный случай, спросилъ у миссъ Обри, кто написалъ стихи, лежавшіе на фортепіано и на которые онъ ей указалъ. Отвть былъ, что писала она, но что стихи сочинены ея братомъ. Онъ просилъ позволенія списать ихъ для себя, и получивъ его, принялъ листокъ (какъ онъ полагалъ) съ очень-равнодушнымъ видомъ. Онъ прочелъ его въ этотъ же вечеръ, прежде чмъ легъ въ постель, покрайней-мр разъ шесть, и первое, на что взглянулъ, просыпаясь поутру, былъ опять тотъ же самый листокъ. Миссъ Обри писала, конечно, очень-красиво, но что касается до почерка, то, разумется, у нея не было никакого. Онъ съ трудомъ могъ отличить его отъ почерка любой изъ своихъ кузинъ, да и какъ отличить? У всхъ женщинъ почти та же самая, жесткая, угловатая рука… Но какой бы то ни было, хорошій, дурной или посредственный, а все-таки это былъ почеркъ Кетъ Обри! Ея милая ручка лежала на этой бумаг въ то время, когда она писала, и этого одного ужь было довольно. Онъ ршился перевести стихи на вс извстные ему размры греческаго и латинскаго языковъ: короче, тутъ начинался: ‘потокъ чистйшей любви!’ въ этомъ не было ни малйшаго сомннія, по суждено ли ему было: ‘течь гладко?’ {У Англичанъ есть пословица: ‘The course of true love never does run smooth.’ — Токъ истинной любви никогда не течетъ гладко.} о, это совсмъ особый вопросъ.

Гости наконецъ разъхались и скоро посл нихъ Обри, его жена и сестра тоже ушли изъ гостиной. Онъ отправился съ сильнымъ расположеніемъ ко сну, прямо въ свою уборную, а он об въ дтскую, посмотрть, что длаютъ дти. Маленькій Обри напомнилъ бы вамъ одинъ изъ прелестныхъ эскизовъ дтскихъ головокъ Рейнольдса или Лавренса — такъ мило лежалъ онъ, сонный, дыша едва-замтно, съ густыми, волнистыми кудрями, разбросанными по подушк, закрывавшими отчасти лицо и съ протянутыми ручонками. Мистриссъ Обри тихонько положила свой палецъ въ одну изъ его полуоткрытыхъ ладоней, и ладонь, какъ-будто бы инстинктивно закрылась съ легкимъ пожатіемъ пальца. ‘Поглядите, Кетъ!’ тихонько шепнула она. Миссъ Обри нагнулась и поцаловала маленькую щечку ребенка такъ пылко, что тотъ едва не проснулся. Бросивъ еще одинъ взглядъ на другую маленькую головку, едва виднвшуюся изъ-подъ одяла на сосдней кровати и выглядывавшую оттуда, какъ розовая почка, прикрытая листьями, он ушли.

— Милыя малютки! сердце такъ и трепещетъ, когда посмотришь на нихъ! говорила миссъ Обри, спускаясь по лстниц.

— Кетъ! шепнула мистриссъ Обри, съ лукавою улыбкой, останавливаясь на порог своей комнаты: — а вдь мистеръ Делямиръ похорошлъ, не правда ли? А, Кетъ! Кетъ! Я все понимаю!

— Ахъ, Агнеса! Какъ можно… торопливо отвчала миссъ Обри, и щеки ея вспыхнули жаркимъ румянцемъ: — что за вздоръ вы сочиняете!

— Прощайте, Кетъ, подумайте объ этомъ на досуг, сказала та и, поцаловавъ ее, ушла въ свою спальню. Миссъ Обри ускользнула къ себ въ комнату, гд Херріетъ, ея служанка, сидла сонная передъ огнемъ. Она не будила ее нсколько минутъ, но поставивъ свчу на свой уборный столъ, остановилась въ раздумьи.

— Это ужасно смшно! сказала она наконецъ громко, и служанка ея, проснувшись, вскочила. Черезъ четверть часа, миссъ Обри лежала ужь въ постели, по она и не думала еще спать.

На другой день поутру мистеръ Обри сидлъ у себя въ библіотек, дожидаясь писемъ, и по обыкновенію, за нсколько минутъ до прихода почтальйона, его жена и сестра вошли къ нему въ комнату, чтобъ посмотрть, не будетъ ли чего-нибудь на конвертахъ, вслдъ за адресомъ:

Чарльзу Обри, эсквайру. Член. Пар. и проч.

То-есть какихъ-нибудь словъ, или буквъ на уголк, означающихъ, что письмо должно быть передано которой-нибудь изъ нихъ. Къ-тому же, он очень любили пробгать содержаніе его собственныхъ писемъ, по-мр-того, какъ онъ ихъ распечатывалъ и откладывалъ въ сторону. Что длать? Оба эти созданія были дочери Евы и получили, каждая на свою долю, немножко наслдственнаго любопытства. Мистеръ Обри при такахъ случаяхъ всегда бывалъ довольно-нетерпливъ и безпокоенъ, и часто упрашивалъ ихъ идти прочь, но он только смялись надъ нимъ и потому, нечего длать, надо было съ ними ладить. Въ этотъ день писемъ принесено было больше обыкновеннаго. Окинувъ ихъ взоромъ, мистриссъ Обри вдругъ выбрала одно. Оно было съ черною печатью, съ широкими черными каёмками, и имло на себ франкъ {Члены обихъ Палатъ имли еще недавно привилегію не платить ничего на почт за свои письма. Для этого адресъ на конверт длали они собственною рукою, а внизу подписывали свое имя. Прим. перев.} лорда Алькмонда, у котораго въ имніи, въ Шропшир, общали они давно ужь провести наступающія святки и куда собирались въ дорогу на слдующій день.

Зловщее письмо тутъ же было распечатано. Оно было отъ самого лорда Алькмонда, который, въ нсколькихъ словахъ, написанныхъ наскоро, увдомлялъ о внезапной смерти своего брата, такъ-что о предполагаемой поздк къ нему нечего было и думать.

— Ну… произнесъ мистеръ Обри въ раздумьи, спокойно вставая съ своего мста и становясь у камина спиною къ огню.

— Что, у него осталось семейство, Чарльзъ? спросила мистриссъ Обри со вздохомъ, все еще не отводя глазъ отъ письма.

— Не знаю право, отвчалъ онъ разсянно.— Но мы потеряемъ голосъ за Шеллинтонъ, да, потеряемъ наврное! прибавилъ онъ вслдъ затмъ, и чувство досады выразилось на лиц его.

— Какъ политика ожесточаетъ сердце, Чарльзъ! замтила его жена.— Въ такую минуту думать о вашихъ голосахъ!..

— Конечно, это дурно, Агнеса, я признаюсь. Но дло въ томъ, вотъ видите ли, началъ онъ съ участіемъ: — позвольте… однакожь, прибавилъ онъ вдругъ: — нтъ, не потеряемъ, потому-что интересы Грассинама вошли въ счетъ, посл послдняго…

— Ахъ, Чарльзъ! я право начинаю думать, воскликнула мистриссъ Обри съ внезапнымъ порывомъ чувства, подходя къ нему и нжно обнимая его обими руками: — что еслибъ мн пришлось умереть, то и я была бы забыта недли черезъ дв, еслибъ въ это время были засданія въ Палат.

— Ну можно ли говорить такія вещи, мой другъ! возразилъ Обри, цалуя ее въ лобъ.

— А когда маша маленькая Агнеса родилась? помните, Чарльзъ? прошептала она едва-внятно. Онъ обнялъ ее съ жаромъ, неговоря ни слова. Случай, о которомъ она намекала, едва не стоилъ ей жизни, и теперь они оба имли причину ожидать, что другой такой же періодъ опасности былъ неочень-далекъ.

— Ну, Чарльзъ, теперь ужь вы не отдлаетесь. Теперь мы подемъ на праздники въ нашъ старый, нашъ милый Яттонъ, вдругъ сказала сестра его, принимая веселый тонъ.

— Да, мы подемъ въ Яттонъ, непремнно подемъ, прибавила мистриссъ Обри, улыбаясь сквозь слезы.

— Какъ, хать въ Яттонъ! возразилъ мистеръ Обри, съ усмшкою покачивая головой. Что за вздоръ! Вдь намъ прійдется хать завтра же, а они тамъ ничего и не знаютъ объ этомъ!

— Да разв матушк нужно знать объ этомъ заране, Чарльзъ? живо перебила его сестра: — разв нашъ милый, старый домъ не содержится всегда какъ игрушечка, въ самомъ чудесномъ порядк?

— Какъ вы любите этотъ старый домъ, Кетъ! замтилъ Обри, но такимъ нжнымъ голосомъ, что сестра въ одну минуту очутилась у него на ше, продолжая его упрашивать, и владтель Яттона увидлъ себя въ объятіяхъ двухъ милыхъ женщинъ, сочувствуя самъ въ душ каждому слову, ими произнесенному.

— Какъ матушка удивится! произнесъ онъ наконецъ, нершительно посматривая то на ту, то на другую и улыбаясь при вид ихъ нетерпнія.

— Какъ засуетится тамъ все! воскликнула Кетъ.— Мн право, кажется, что я ужь пріхала, что огни въ каминахъ горятъ, остролистъ и омела {Кустарники, втвями которыхъ убираютъ комнаты за праздникъ Рождества. Прим. пер.} развшаны!.. Мы вс подемъ, Чарльзъ! И дти и вс!

— Но, я право не знаю…

— О! Да вдь я ужь все это придумала и ршила, возразила Кетъ, увидвъ, что она торжествуетъ, и не желая выпустить побду изъ рукъ: — а главное, намъ нечего терять время. Сегодня вторникъ, Рождество будетъ въ субботу, мы, разумется, должны пробыть одну ночь въ дорог… Да не позвать ли намъ лучше Гриффитса, чтобъ все это устроить? Обри позвонилъ.— Попросите ко мн мистера Гриффитса, сказалъ онъ слуг, вошедшему въ комнату.

Черезъ нсколько минутъ явился Гриффитсъ, управитель мистера Обри, и получилъ приказаніе. Походъ въ Шропширъ былъ отмненъ, и новый, въ Яттонъ, назначенъ на слдующее же утро въ полдень. Первымъ дломъ мистера Гриффитса, вслдствіе этихъ приказаній было: отправить Сама, грума мистера Обри, съ письмами о немедленномъ прізд семейства. Порученіе это принято было Самомъ (который рожденъ и воспитанъ былъ въ Яттон), въ ту самую минуту, когда онъ привтствовалъ, по обыкновенію своему, сильнымъ посвистомъ любимую кобылу своего господина. Онъ швырнулъ на полъ свою скребницу, подскочилъ и щелкнулъ пальцами, посл чего тотчасъ же обнялъ Джинни и пощекоталъ ей подъ мордою. ‘Чортъ возьми! произнесъ онъ, всыпая ей новый гарнецъ овса: — жаль, что мы не подемъ вмст! Ужь очень мн это жаль!’ Потомъ онъ наскоро принарядился, явился очень-почтительно къ мистеру Гриффитсу и, получивъ отъ него деньги на проздъ, махнулъ къ трактиру Быка и Рта {Мсто отправленія большаго числа дилижансовъ.}, такимъ шагомъ, какъ-будто между нимъ и цлымъ Лондономъ шло пари, кто скоре поспетъ въ трактиръ. Въ часъ отдавъ былъ ему пакетъ съ письмами, а въ два, Самъ сидлъ ужь наверху дилижанса и мчался быстро по большой Сверной Дорог.

— Пойдемъ Кетъ, сказала, входя къ ней въ комнату, мистриссъ Обри.— Я велла заложить карету, какъ можно скоре: намъ нужно еще будетъ захать къ Куттсу {Куттсъ въ свое время былъ очень-хорошо извстный банкиръ. Прим. пер.}, за деньгами. Вотъ, посмотрите. Говоря это, она держала въ рук два лоскутка бумаги, изъ которыхъ одинъ отдала миссъ Обри. То былъ билетъ на сто фунтовъ стерлинговъ — обыкновенный подарокъ брата къ Рождеству. А тамъ еще намъ нужно будетъ накупить много разной мелочи, сегодня. Пойдемъ, Кетъ, скорй! скорй!

Надо вамъ сказать, между-прочимъ, что бдная Кетъ истратила незадолго передъ тмъ почти вс свои деньги, и обстоятельство это вмст съ другими, о которыхъ читатель тотчасъ узнаетъ, очень ее затрудняло. По убдительнымъ ея просьбамъ, брата, выстроилъ ей, съ годъ тому назадъ, на участк земли, между домомъ Викарія и оградою Японскаго Парка, маленькую школу для крестьянскихъ двочекъ. Для этой школы старая мистриссъ Обри вмст съ Кетъ пріискали воспитательницу и устроили по всхъ отношеніяхъ это маленькое заведеніе, теперь содержавшее въ себ ужь около двадцати воспитанницъ. Миссъ Обри очень занята была своею школою, посщала ее почти каждый день, во время пребыванія своего въ Яттон, и теперь се сильно занимала мысль какъ бы сдлать святочные подарки и наставниц и ученицамъ, что ей было бы очень-трудно выполнить, еслибъ брата, не сдлала, такъ кстати подарка, совершенно ее успокоившаго.

Он вернулись въ этотъ день въ экипаж, наполненномъ бездною разныхъ покупокъ. Тутъ было и платье для старыхъ поселянъ, и рабочіе ящики, и образцы вышиванія по канв, книги, библіи, молитвенники и проч. проч., и при вид всего этого Кетъ была такъ счастлива, какъ только можно себ вообразить.

Слдующій день, какъ-будто нарочно придуманъ былъ для дороги: морозный, но ясный и тихій. Къ часу, у подъзда стояла просторная, желтая, семейная карета, съ четверкою почтовыхъ лошадей и со всмъ дорожнымъ приборомъ. Въ заднемъ отдленіи сидлъ лакей мистера Обри съ горничной его жены, а служанка миссъ Обри и одна изъ нянекъ отправлены были съ тмъ же дилижансомъ, въ которомъ ухалъ Самъ. Козла {Когда богатый Англичанинъ детъ въ своемъ экипаж по почт, то на козлахъ обыкновенно не сидитъ никто, а лошадьми управляютъ два верховые почгальйона.} загромозжены были поклажею, по легкости и объему которой можно было тотчасъ узнать дамскій дорожный багажъ. Внутри, сидли мистриссъ и миссъ Обри, закутанныя въ муфты, шали и шубы, нянька съ маленькими Чарльзомъ и Агнесою, равно хорошо-защищенные отъ холода, и одно пустое мсто ожидало мистера Обри, который наконецъ, вышелъ на крыльцо, занятый до послдней минуты распоряженіями о пересылк своихъ писемъ и бумагъ. Когда онъ слъ на свое мсто и все было уютно уложено внутри, подножки сложили, дверцы захлопнули, стекла подняли, щолкъ! щолкъ! захлопали бичи почтальйоновъ и карета помчалась быстро по жесткой, сухой мостовой.

— Ну, вотъ это называется длать вещи съ комфортомъ, замтилъ мальчишка, буфетчикъ, одному изъ лакеевъ сосдняго дома, подавая портеръ къ людскому столу.— Какъ покойно и ловко сидятъ тамъ эти двое въ заднемъ отдленіи!

— Хмъ, да. Мы узжаемъ завтра, безпечно отвчалъ тотъ, къ кому обращались эти слова.

— Славная вещь быть джентльменомъ! продолжалъ мальчикъ, убирая подносъ.

— Хмъ, да, протяжно отвчалъ лакей, вытягивая свои воротнички.

Подъзжая къ почтовой станціи, миляхъ въ сорока отъ Яттона, Обри увидлъ карету четверкою, у которой лошади были заложены и все готово къ отъзду. По справк оказалось, что то былъ экипажъ лорла Де-ла-Зуша, содержавшій его самого съ женою и съ сыномъ, мистеромъ Делямиромъ. Лордъ и его сынъ, оба вышли изъ кареты, узнавъ кто были прозжіе, и подойдя къ экипажу мистера Обри, обмнялись дружескими привтствіями съ его семействомъ, которое лордъ Де-ла-Зушъ никакъ не предполагалъ встртить здсь, а считалъ въ эту пору на дорог въ Шропширъ. Мистеръ Делямиръ обнаружилъ большую заботливость насчетъ здоровья маленькой Агнесы, спавшей на колняхъ миссъ Обри, но день быстро подвигался къ концу, а обоимъ путешествующимъ семействамъ оставалось еще прохать значительную часть дороги. Наскоро давъ общаніе обдать другъ у друга, передъ возвращеніемъ въ городъ на лто, они разстались… и общаніе это Делямиръ ршился ни въ какомъ случа не упускать изъ виду.

Было ужь около одиннадцати часовъ, когда мистеръ Обри, нсколько разъ выглядывавшій изъ окошка, увидлъ вдали яттонскіе лса. Луна свтила ясно и тихо, и весело было прислушиваться къ ускоренному звонкому топоту лошадей по сухому, жесткому шоссе, путникамъ, приближавшимся къ мсту, для нихъ дорогому, къ мсту, съ которымъ соединены были для нихъ вс раннія, милыя воспоминанія дтства. На разстояніи полмили отъ деревни, они встртили почтеннаго викарія, верхомъ на своей лошадк, выхавшаго на встрчу путешественникамъ, еще за цлый часъ до ихъ прізда. Обри разбудилъ дремавшую жену и указалъ ей на доктора Тэсема, скакавшаго рядомъ съ каретою, возл открытаго окошка. Весело было смотрть на этого бодраго старика, румянаго и свжаго попрежнему.

— Богъ да благословитъ васъ всхъ! Вс ли здоровы? произнесъ онъ громко, подъзжая къ окошку.

— Слава Богу! Но скажите: какъ матушка? спросилъ мистеръ Обри.

— Въ бодромъ дух! Въ бодромъ дух! Былъ у нея еще сегодня посл обда: нашелъ ее совершенно-хорошо, лучше давно не видалъ. Очень удивлена… А! вотъ и старый пріятель! Гекторъ!

Громкій лай раздался возл кареты.

— Папа! Папа! запищалъ голосъ маленькаго Чарльза, который карабкался на колни къ своему отцу, чтобъ выглянуть изъ окошка.— Это Гекторъ! Я знаю, что онъ! Онъ врно прибжалъ со мной поздороваться! Я хочу посмотрть на Гектора! Мистеръ Обри приподнялъ его и огромная ньюфаундлендская собака, черная съ блыми пятнами, прыгнула чуть не до самаго окошка, увидевъ ребенка, который хлопалъ маленькими ручонками отъ радости, при этомъ свиданіи, между — тмъ, какъ Гекторъ прыгалъ и метался по всмъ направленіямъ съ громкимъ лаемъ, къ большому восхищенію Чарльза. Этотъ гонецъ посланъ былъ Самомъ, который стоялъ на часахъ ужь нсколько времени, поджидая путешественниковъ, и только-что завидлъ издали ихъ карету, въ ту же минуту кинулся изъ деревни, черезъ паркъ, во весь опоръ къ барскому дому, съ извстіемъ о благополучномъ прізд. Путешественникамъ казалось, какъ-будто бы деревня никогда еще не бывала такъ мила и живописна, какъ въ этотъ разъ. Стукъ быстро-подъзжающаго экипажа вызвалъ къ дверямъ всхъ поселянъ, которые стояли, кто кланяясь, кто присдая. Карета скоро примчалась къ воротамъ парка, которыя отворены были настежь, готовыя къ ихъ прозду. Прозжая мимо церкви они услышали звонъ ея маленькихъ колоколовъ, раздававшійся весело въ честь ихъ прибытія.

— Ну другъ мой, Агнеса, вотъ мы и опять на прежнемъ мст! сказалъ мистеръ Обри веселымъ голосомъ, цалуя жену о сестру свою, когда, промчавшись галопомъ по парку, колеса ихъ экипажа загремли по каменной мостовой подъ сводомъ стараго, зубчатаго възда. Приближаясь къ дому, они увидли огни, мелькавшіе на окнахъ, и прежде-чмъ пассажиры успли еще подъхать, большая дверь подъзда отворилась настежь и нсколько слугъ (изъ коихъ двое или трое были давно ужь сды), вышли на встрчу, чтобъ освободить путниковъ отъ ихъ долгаго заключенія. Якій огонь горлъ и трещалъ въ просторномъ камин передней залы, бросая румяный отблескъ на древніе доспхи, развшанные по стнамъ, но предметъ на которомъ взоръ мистера Обри остановился прежде всего, было лицо почтенной его матери, стоявшей возл камина съ двумя или тремя служанками. Только-что отворены были дверцы кареты, какъ онъ вышелъ изъ нея проворно, (едва неспоткнувшись, однако, на Гектора, который, какъ кажется, думалъ, что карету отворили нарочно затмъ, чтобъ его туда впустить).

— Здравствуйте матушка, да благословитъ васъ Богъ! произнесъ онъ нжно, принимая горячій, но безмолвный поцалуй своей матери, и при этомъ ему показалось, что руки, его обнявшія, были ужь немного-слабе чмъ прежде. Съ такою же любовью встрчена была старая леди своею дочерью и невсткою.

— Гд мой пони, бабушка? говорилъ, подбгая, къ ней маленькій Чарльзъ. (Его унимали впродолженіе послднихъ восьмидесяти миль разсказами объ этомъ пони, присланномъ въ подарокъ за нсколько недль тому назадъ).— Гд онъ? Я хочу сейчасъ посмотрть моего маленькаго пони! Маменька говоритъ, что вы достали мн пони съ длиннымъ хвостомъ, мн надо его посмотрть, прежде чмъ я пойду спать, право надо. Что онъ, въ конюшн?

— Вы увидите его завтра, душа моя, тотчасъ только-что встанете, отвчала мистриссъ Обри, горячо цалуя своего прелестнаго маленькаго внука, и слёзы радости сверкали на ея глазахъ. Потомъ она прижала къ губамъ своимъ нжную, разгорвшуюся щечку маленькой, почти-сонной Агнесы, и когда малютки уведены были въ дтскую, она, въ-сопровожденіи дтей своихъ, пошла въ столовую, эту милую, славную, старую столовую, въ стнахъ которой, каждый изъ нихъ провелъ столько счастливыхъ минутъ своей жизни. Она была просторна и высока. Два старинные канделабра, стоявшіе на пьедесталахъ, по сторонамъ рзной, дубовой крышки камина и огонь двухъ огромныхъ полнъ, горвшихъ на очаг, освщалъ ее совершенно. Кругомъ на стнахъ, крытыхъ дубомъ, висло много рдкихъ картинъ, а на полу, тоже дубовомъ, разостланъ былъ длинный, густой, разноцвтный, турецкій коверъ. Въ сторон отъ камина стояло просторное кресло съ высокою спинкою, почти сверху до низу покрытое шитьемъ Кетъ, и въ этомъ кресл мистриссъ Обри, вроятно, сидла, по своему обыкновенію, до самаго прізда дтей своихъ, потому-что на маленькомъ столик съ боку, лежали ея очки и открытая книга. Почти противъ самого очага, въ стн, видна была ниша, въ которой стоялъ чудесно-выточенный изъ чернаго дерева шкапикъ, съ накладными узорами изъ блой и красной слоновой кости. Шкапчикъ этотъ миссъ Обри присвоила себ еще съ-тхъ-поръ, какъ ей было семь лтъ.

— Милая вещь! говорила она, отворяя дверцы: — все тутъ лежитъ точно такъ, какъ я оставила при отъзд. Право, милая матушка, я готова прыгать по комнат отъ радости! Я бы желала, чтобъ Чарльзъ никогда больше не узжалъ изъ Яттона!

— Здсь очень-пусто, мой другъ, когда вы вс удете въ Лондонъ, говорила мистриссъ Обри: — да и я теперь ужь старю…

— Милая матушка! перебила миссъ Обри живо: — я васъ боле не оставлю, мн ужь надолъ этотъ Лондонъ.

Огни давно были зажжены въ ихъ уборныхъ комнатахъ, и имъ не разъ ужь о томъ напоминали, но вс они сидли еще у камина въ своихъ дорожныхъ костюмахъ, кром Кетъ, которая сняла свою шляпку и полуразвитые локоны ея упали небрежно на воротникъ мховаго салопа, сидли у камина и продолжали говорить о маленькихъ дорожныхъ приключеніяхъ и о томъ, что случилось въ Яттон во время ихъ отсутствія. Потомъ они ушли переодваться и черезъ полчаса вс сли за ужинъ. Путешественники особенно кушали съ большимъ аппетитомъ, къ большому удовольствію мистриссъ Обри, которая скоро потомъ, замтивъ признаки непреодолимой усталости и дремоты, велла всмъ имъ идти спать.

На другой день поутру они сошлись неране какъ въ девять часовъ, такъ-что, мистриссъ Обри еще за часъ передъ тмъ, по обыкновенію, прочла молитвы передъ собранною прислугою — обязанность, которую сынъ ея всегда исполнялъ самъ, во время своего присутствія въ Яттон, но на этотъ разъ онъ заспался. Онъ засталъ свою мать въ столовой, куда скоро пришли ея дочь и невстка, вс въ самомъ бодромъ и веселомъ расположеніи духа. Къ концу завтрака маленькій Чарльзъ вбжалъ въ комнату, вн себя отъ восторга. Старый Джонсъ ужь водилъ его въ конюшню и показалъ ему маленькаго пони. Онъ слышалъ какъ пони ржалъ, видлъ его длинный хвостъ, потрепалъ его по ше, смотрлъ, какъ онъ стъ, и теперь онъ убдительно просилъ, чтобъ его папа и мама и Кетъ сейчасъ же пошли на него поглядть и взяли сестру его тоже съ собою.

Посл завтрака они разошлись. Старая мистриссъ Обри пошла въ свою комнату, отдать разныя приказанія ключниц, а молодыя леди отправились къ себ, и Кетъ занялась разборомъ подарковъ для своихъ, маленькихъ ученицъ. Мистеръ Обри ушелъ въ свою библіотеку, гд ожидалъ его прикащикъ съ отчетами объ имніи. Изъ нихъ оказалось, что все шло такъ хорошо, какъ только можно было желать. Съ небольшими исключеніями, наемныя деньги на фермахъ платились исправно, а самыя фермы и земли были въ отличномъ порядк. Какой-нибудь неисправимый, старый браконьеръ длалъ, какъ водится, много хлопотъ его людямъ, но былъ наконецъ арестованъ и отданъ подъ судъ. Кром того, разныя небольшія шалости были открыты по разнымъ статьямъ: порубки лса и другія, тому подобныя бездлки, что все доложено было съ большими подробностями его бдительнымъ и ревностнымъ прикащикомъ, но мистеръ Обри не хотлъ заниматься этимъ доле и отвчалъ ему только: ‘ну! ну! ничего.’ Затмъ, сдланъ былъ рапортъ объ одномъ Григори, который содержалъ маленькую ферму въ имніи, на южной его оконечности и задолжалъ ужь за три срока, но у него была больная жена и семеро дтей, и потому весь старый долгъ прощенъ былъ ему сполна, да еще, сверхъ-того, отпущено все то, что слдовало къ слдующему сроку. ‘Послушайте’, сказалъ мистеръ Обри:— ‘не требуйте отъ него боле совсмъ никакой платы: этотъ бднякъ, я увренъ, заплатитъ, какъ только будетъ имть возможность.’

Иныя наемныя платы положено было поднять, другія убавить. Съ полдюжины самыхъ бднйшихъ хижинъ велно было исправить немедленно на собственный счетъ мистера Обри. Два вола посланы были наканун вечеромъ съ домашней фермы къ мяснику, для раздачи мяса передъ праздникомъ бднымъ поселянамъ, согласно съ приказаніемъ, полученнымъ вчера изъ Лондона, черезъ Сама. Такимъ-образомъ мистеръ Обри занятъ былъ часъ или два до закуски, за которою явился и добрый докторъ Тэсемъ, просидвшій почти все утро въ тотъ день надъ поправкою старой проповди для Рождества.

Онъ былъ викаріемъ въ Яттон, почти тридцать лтъ сряду, и получилъ это мсто черезъ покойнаго мистера Обри, съ которымъ былъ очень-друженъ все время, еще съ-тхъ-поръ, какъ они были товарищами по школ. Онъ былъ истинный образецъ деревенскаго пастора: непринужденный, добродушный, и въ манерахъ своихъ имлъ особенную черту какой-то оригинальности. Онъ былъ бездтенъ и вдовъ ужь лтъ пятнадцать. Съ-тхъ-поръ приходъ замнилъ ему семейство и онъ заботился о немъ съ постоянною, неусыпною нжностью. Его любили и уважали вс, да и немудрено. Впродолженіе почти тридцати лтъ, ни одинъ поселянинъ, женщина или ребёнокъ не умирали въ Яттон, неуслыхавъ въ послднюю минуту надъ собой его добраго и торжественнаго голоса. Онъ имлъ родъ личнаго знакомства почти съ каждымъ надгробнымъ камнемъ на своемъ маленькомъ кладбищ, и при взгляд на нихъ, собственная совсть служила ему свидтельницею, что онъ исполнилъ свой долгъ къ зарытому подъ ними праху. Онъ появлялся у постели больнаго человка такъ же скоро и часто, какъ докторъ, и длалъ свои посщенія, невзирая ни на какую погоду, ни на какое время дня или ночи. Мн кажется, я еще вижу его въ эту минуту заботливо-обходящаго деревню, съ румянымъ, здоровымъ лицомъ, съ яснымъ, веселымъ взглядомъ, вижу его волосы, блые какъ снгъ, его плотную фигурку въ полиняломъ черномъ кафтан, въ штиблетахъ и въ шляп съ широкими полями. Никто не живетъ съ нимъ въ дом викарія, кром одной старушки-ключницы съ мужемъ, главная обязанность котораго состоитъ въ надзор за старою кобылою доктора и за его маленькимъ садомъ, гд я видалъ ихъ часто съ викаріемъ, безъ сюртуковъ, копающихъ землю рядомъ, по нскольку часовъ, непереставая. Онъ встаетъ въ пять часовъ зимою, лтомъ — въ четыре, и занимается до завтрака своими книгами, потому-что онъ хорошій классикъ и не забылъ, при исполненіи священныхъ обязанностей, ни литературы, ни философіи, въ которыхъ, когда-то, сдлалъ большіе успхи. Онъ получаетъ очень-скромный доходъ съ своего мста, но и того ему хватаетъ съ излишкомъ на вс его нужды. Почти съ той самой норы, какъ мистеръ Обри посвятивъ себя политик, сталъ проводить въ Лондон значительную часть года, докторъ Тэсемъ былъ правою рукою и совтникомъ старой мистриссъ Обри во всхъ ея набожныхъ и благотворительныхъ предпріятіяхъ. Каждый разъ, въ день новаго-года, изъ барскаго дома въ домъ викарія посылается дюжинъ шесть добраго, стараго портвейна въ подарокъ, но пасторъ, (хоть онъ и никому о томъ не говоритъ) едва ли выпиваетъ самъ изъ этого числа шесть бутылокъ въ годъ. Дв дюжины въ ту же недлю отправляетъ онъ къ бдному товарищу своему, пастору сосдняго прихода, который иметъ жену, троихъ дтей и, при слабомъ здоровь, едва не умираетъ съ голоду отъ бдности, такъ-что ему, безъ великодушной помощи своего товарища, можетъ-быть, цлый годъ не удалось бы имть и рюмки вина во рту. Остатокъ этого ежегоднаго подарка добрый пасторъ раздляетъ небольшими долями между тми изъ своихъ прихожанъ, которые могутъ встртить въ немъ нужду, неимя случая обратить на себя непосредственное вниманіе старой мистриссъ Обри.

Докторъ Тзсемъ зналъ мистера Обри почти съ пятилтняго возраста. Онъ былъ его первымъ наставникомъ въ греческомъ и латинскомъ языкахъ и до самаго поступленія въ университетъ часто бывалъ ему полезенъ своею ученою опытностью. Но я слишкомъ-долго ужь о немъ говорю и намъ пора вернуться къ разсказу.

Покуда миссъ Обри, вмст съ своею невсткою и въ сопровожденіи слуги, съ большимъ мшкомъ, наполненнымъ разными вещами, здила въ школу, о которой мы ужь говорили, и раздавала свои призы и подарки, мистеръ Обри съ докторомъ Тэсемомъ пошли погулять по деревн.

— Мн, право, надо будетъ сдлать небольшія починки въ этой старой колокольн, докторъ, сказалъ Обри, когда, рука-объ-руку, они подходили къ церкви: — она въ иныхъ мстахъ, кажется, ужь очень-плоха.

— Еслибъ вы только прислали мн пару плотниковъ, чтобъ починить паперть и укрыть ее отъ дождя, этого было бы довольно съ меня на нсколько лтъ, отвчалъ пасторъ.

— Хорошо, я объ этомъ позабочусь, произнесъ Обри и, повернувъ въ сторону, они вошли на маленькое кладбище.

— Какъ я люблю этотъ старый тисъ! воскликнулъ онъ, проходя подъ навсомъ его втвей: — онъ бросаетъ на все кругомъ свою нжную тнь, которая всегда наводитъ на меня какую-то грусть. Невольный вздохъ у него вырвался при вид фамильнаго склепа, стоявшаго почти по самой середин тнистаго мста, склепа, въ которомъ лежалъ его отецъ, три брата, сестра, и гд, по естественному порядку природы, черезъ нсколько лтъ, можетъ-быть, положенъ будетъ и драгоцнный прахъ его матери. Но пасторъ, который, увидавъ дверь церкви отворенною, на минуту ушелъ впередъ одинъ, позвалъ мистера Обри и они скоро стояли вмст на паперти. Навсъ, очевидно, требовалъ маленькой починки, которую Обри общалъ сдлать немедленно.

— Посмотрите, у насъ все готовится къ завтрашнему дню, сказалъ докторъ Тэсемъ, вводя его въ церковь, гд сдоволосый дьячокъ украшалъ каедру, налой и алтарь веселыми эмблемами времени года.— Каждый разъ, что я погляжу на это растеніе, говорилъ пасторъ, взявъ со скамьи одну изъ втокъ омелы: — мн приходятъ на память ваши собственные стихи на Рождество Христово, мистеръ Обри, которые вы написали, когда еще были помоложе и посвже теперяшнаго. Помните ли вы ихъ?

— Очень-плохо.

— А я ихъ помню очень-хорошо! продолжалъ пасторъ и сталъ говорить стихи, отъ слова до слова, незабывая ни одной строчки.

— Довольно, довольно, докторъ! перебилъ Обри, останавливая его съ улыбкою.— Какая у васъ память!

— Пегги, Пегги! Вы ужь слишкомъ пересолили! воскликнулъ вдругъ пасторъ, обращаясь къ жен могильщика, которая убирала втвями остролиста большую четыреугольную скамью сквайра, стоявшую по самой середин церкви, возл каедры.— Что, вы разв хотите спрятать семейство сквайра отъ глазъ всего прихода? Посмотрите-ка, вдь вы тутъ цлый заборъ понаставили!

— Да вотъ, изволите видть, сэръ, отвчала Пегги:— у меня его такъ много, что я не знаю куда двать. Такъ ужь, разумется, я и кладу все сюда.

— Ну, если такъ, произнесъ пасторъ, озираясь кругомъ: — то скажите вы Джону, чтобъ онъ слазилъ туда, наверхъ, и воткнулъ все, что остается лишняго, вонъ туда, за эти старые гербы. А вы, продолжалъ онъ, обращаясь къ дьячку, суетившемуся около его каедры: — зачмъ суете такую кучу въ мои подсвчники?

Съ этими словами пасторъ и сквайръ вышли изъ церкви. Тихо прогуливаясь по деревн, принимавшей ужь какой-то праздничный видъ, они встрчали со всхъ сторонъ радушныя и почтительныя привтствія. Изъ дверей скромнаго маленькаго трактира вышло человкъ пять или шесть дюжихъ и рослыхъ парней, съ трубками въ рукахъ: то были фермеры мистера Обри, которые вс сняли свои шляпы и поклонились ему очень-низко. Мистеръ Обри подошелъ къ нимъ и вступилъ въ разговоръ, разспрашивая о ихъ семействахъ и фермахъ, которыя, какъ казалось, вс были въ цвтущемъ положеніи. Проходя дале, онъ увидлъ цлую толпу женщинъ, вокругъ лавки Ника Стиля, мясника, вдвоемъ съ своимъ помощникомъ, раздававшаго второго вола, вчерашній день присланнаго изъ барскаго дома, тмъ лицамъ, чьи имена сообщены были ему отъ мистриссъ Обри. Дале, они увидли разные сборы: кто мылъ окна, кто мёлъ полы, посыпая ихъ свжимъ пескомъ, многіе втыкали остролистъ и омелу въ окошкахъ и надъ очагами, однимъ-словомъ, везд кругомъ, замтенъ былъ тотъ видъ спокойнаго приготовленія къ большому, торжественному празднику, который наполняетъ сердце мыслящаго наблюдателя чувствомъ задумчиваго, но глубокаго удовольствія.

Мистеръ Обри вернулся домой въ сумерки, оживленный и развеселенный своею прогулкою. Погрузясь вдругъ въ простоту и сравнительное уединеніе сельской жизни середи своего Яттона, онъ почувствовалъ себя опять въ свжемъ и бодромъ расположеніи духа. Само-собой разумется, что докторъ Тэсемъ долженъ былъ обдать завтра въ барскомъ дом: это водилось ужь лтъ двадцать-пять.

Вечеръ наканун Рождества Христова прошелъ довольно-пріятно и тихо. Посл обда дти были приведены и въ ихъ болтовн, въ ихъ милыхъ шалостяхъ, весело пролетлъ цлый часъ. Когда же, наконецъ, замученные поцалуями, они отправлены были спать, старая мистриссъ Обри сла въ свое большое кресло, чтобъ вздремнуть, по обыкновенію, посл обда, пока сынъ ея, невстка и дочь сидли у огня. Позади ихъ, на стол, оставались графинъ или два съ виномъ, дессертъ и нсколько рюмокъ, а они, втроемъ, вели разговоръ въ полголоса, то прислушиваясь къ шуму втра въ камин, то критикуя расположеніе зелени, которою убрана была комната, или длая разные планы на слдующія дв недли. Агнеса и Кетъ горячо выхваляли мистеру Обри мирныя удовольствія сельской жизни, ставя ихъ въ контрастъ съ безконечными тревогами общественной жизни въ Лондон, и политики, которой онъ часъ-отъ-часу боле предавался. Онъ спорилъ съ ними довольно-упрямо, но тайно, въ душ своей сознавалъ истину и силу того, что он говорили, какъ вдругъ новые звуки снаружи пробудили старую леди изъ ея дремоты. То были голоса маленькихъ двочекъ, пвшіе, какъ казалось, гимнъ въ честь наступающаго праздника.

Да, точно! Прислушиваясь внимательно, они различили даже слова:

‘Чу! ангелы-встники поютъ

Славу царю новорожденному,

И на земл миръ и людямъ

Благоволеніе…’ и т. д.

— Это, врно, должны-быть, ваши маленькія воспитанницы, Кетъ! сказала старая мистриссъ Обри, смотря на свою дочь и прислушиваясь.

— Да, это вроятно он! отвчала Кетъ, наклонивъ свою голову къ окну, и глаза ея вдругъ наполнились слезами.

— Он, врно, стоятъ на лугу, передъ окошками, сказалъ мистеръ Обри.

При звукахъ этихъ маленькихъ голосковъ, сердце у него затрепетало въ груди. Воспріимчивая душа его, какъ чувствительная эолова арфа, при малйшемъ дыханіи случая или обстоятельства, издавала тихую, грустную музыку сердца. Черезъ нсколько минутъ онъ былъ почти въ слезахъ — такъ разительно противоречили эти звуки грознымъ и буйнымъ крикамъ политической бури, къ которымъ ухо его въ послднее время привыкло. Чмъ доле пли дти, тмъ сильне они трогали его. По лицу Кетъ давно ужь катились крупныя слезы, она была въ возбужденномъ состояніи еще прежде, чмъ случилось это маленькое происшествіе. ‘Слышите ли, матушка’, говорила она, ‘голосокъ этой бдной малютки, которая надняхъ принята была въ школу?’ Кетъ старалась усмхнуться, чтобъ успокоить свои чувства, но это было напрасно. Брать ея подошелъ къ окошку и, тихонько отдернувъ занавсъ, поднялъ кверху середнюю стору. Передъ ними, внизу, дйствительно стояли маленькія пвицы съ ихъ наставницею. Вс восемнадцать двочекъ, были тутъ: он стояли на лужайк, рядомъ, и блые платочки ихъ блестли при лунномъ свт. Самымъ старшимъ, на-видъ, было не боле десяти или двнадцати лтъ, а меньшія могли имть не боле шести. Он пли, казалось, отъ всей души. Обри глядлъ на нихъ сверху, съ глубокимъ участіемъ.

Когда гимнъ былъ оконченъ, всхъ ихъ, по приказанію мистриссъ Обри, повели въ комнату къ ключниц, и тамъ каждая получила по маленькому подарку деньгами, по рюмк самаго лучшаго изюмнаго вина, приготовленія мистриссъ Джаксомъ, и по прянику, а Кетъ между-тмъ, тихонько положила полгинеи, въ руку наставницы, доброму желанію которой сдлать удовольствіе обязаны были он за этотъ маленькій сюрпризъ, который такъ понравился всмъ и такъ ихъ удивилъ.

— Съ праздникомъ васъ поздравляю, милый папа и мама! закричалъ маленькій Чарльзъ, на другой день, около восьми часовъ утра, отдернувъ занавски и пытаясь вскарабкаться на высокую кровать, гд Обри съ женою все еще спали, но звуки знакомаго голоса скоро ихъ разбудили. Утро общало прекрасный день. Холодный воздухъ былъ ясенъ и чистъ и изъ окошекъ виднлись втви деревъ, поблвшія отъ инея, который лежалъ на нихъ тонкою серебристою бахрамою. Колокола деревенской церкви звонили весело, но какъ различенъ былъ звукъ ихъ и сила въ-сравненіи съ тяжелымъ гуломъ колоколовъ лондонскихъ. Праздникъ Рождества Христова наконецъ насталъ и веселы были привтствія тхъ, которые сошлись поутру за завтракомъ. Старая мистриссъ Обри собиралась хать въ церковь съ своими дтьми, въ дом оставалось такъ мало народу, какъ только можно было оставить. Къ тому времени, когда карета, заложенная четверкой откормленныхъ пгихъ лошадей, подъхала и остановилась у крыльца, солнце на безоблачномъ неб сіяло уже во всей крас своей. Три леди похали одн. Обри ршился идти пшкомъ, вдвоемъ съ своимъ маленькимъ сыномъ, потому-что дорога была сухая и до церкви недалеко. Вслдъ за каретою отправились въ церковь человкъ двнадцать слугъ и служанокъ, а вслдъ за ними пошелъ и мистеръ Обри, ведя за руку своего сына, мальчика, которымъ онъ не безъ основанія гордился, какъ будущимъ представителемъ своего имени, богатства и почестей. Подходя къ церкви, они встртили пустую карету, возвращавшуюся домой. Почти весь народъ стоялъ на паперти, желая видть семейство сквайра у входа въ церковь, и ихъ почтительные поклоны встртили старую мистриссъ Обри съ ея милыми спутницами. Скоро посл того, какъ он заняли свои мста, мистеръ Обри и его сынъ вошли и сли съ ними рядомъ, а нсколько минутъ спустя, и маленькій докторъ Тэсемъ прошелъ въ церковь, во всемъ облаченіи (которое онъ всегда надвалъ у себя дома), съ лицомъ серьёзнымъ,— безъ-сомннія, но еще боле обыкновеннаго добрымъ и благосклоннымъ. Онъ зналъ, что не было ни одной души во всей толп, его окружавшей, которая не любила бы его искренно и не была уврена, въ свою очередь, что и онъ отъ всего сердца любитъ ихъ всхъ. Вс взоры были обращены какъ водится, на скамейку сквайра. Мистриссъ Обри, повидимому, была здорова, дочь ея и невстку весь приходъ считалъ самыми прелестными женщинами въ мір, и многіе очень желали бы знать, что-то думаютъ о нихъ тамъ, въ Лондон? Мистеръ Обри имлъ видъ, какъ всмъ казалось, довольный и счастливый, но былъ гораздо блдне, даже немного похудлъ противъ прежняго, что жь касается до маленькаго сквайра, съ его ясными глазками, розовыми щеками, плутовской улыбкою и съ такимъ фамильнымъ сходствомъ въ чертахъ лица — имъ гордился весь Яттонъ.

Докторъ Тэсемъ читалъ молитвы, по обыкновенію, голосомъ твердымъ, яснымъ и внятнымъ, такъ-что вс въ церкви, и старый и малый, могли разслышать каждое слово. Въ заключеніе, онъ произнесъ проповдь, очень-короткую, простую и дружескую, въ которой напомнилъ имъ, между-прочимъ, что теперь ужь тридцать-первый разъ, какъ онъ обращается къ нимъ въ этотъ самый день и съ этого самаго мста. По окончаніи службы, никто изъ народа не трогался съ мста, покуда не вышло семейство сквайра, но едва успло оно пройдти за двери, какъ вс кинулись за нимъ вслдъ и столпились въ дв линіи, отъ дверей церкви почти до самыхъ воротъ ограды, за которою стояла карета.

Мистеръ Обри остался позади, желая сдлать съ докторомъ Тэсемомъ другую маленькую прогулку по деревн, потому-что день былъ дйствительно чудесный и время какъ-нельзя-лучше къ тому выбрано. Не было ни одного поселянина, на пространств четырехъ или пяти миль вокругъ барскаго дома, который бы не слъ въ этотъ день за вкусный обдъ, и за этотъ обдъ почти цлая треть изъ нихъ была непосредственно обязана щедрости семейства мистера Обри. Докторъ Тэсемъ, снявъ свое облаченіе, отправился съ мистеромъ Обри въ самомъ веселомъ и бодромъ расположеніи духа. Утшительно было видть, какъ дымокъ курился надъ трубою каждаго дома и какъ на улиц не было ни души, причемъ естественно приходило на мысль, что вс они собраны дома и готовятся сть ростбифъ и плум-пуддингъ. Тамъ и сямъ засуетившаяся хозяйка, съ разгорвшимися щеками, выглядывала въ двери, кланялась торопливо проходившимъ господамъ и потомъ спшила опять въ комнату, готовить обдъ.

— А, мистеръ Обри! такой день право стоитъ сотни проведенныхъ въ город, замтилъ Тэсемъ.

— И то и другое иметъ свои хорошія стороны, докторъ. Удовольствіе контраста было бы потеряно, если бы…

— Контраста!.. Поврьте мн, говоря языкомъ Виргилія…

— Что-то подлываетъ наша слпая старуха Бетсъ? {Сокращенное — Елизавета.} перебилъ Обри, подходя къ самой маленькой хижин во всемъ сел, находившейся съ края.

— Она совершенно такая же, какъ была лтъ двадцать тому назадъ. Не хотите ли мы зайдемъ къ ней вмст?

— Съ удовольствіемъ! Я надюсь, что ее, бдняжку, не забыли, по случаю этого праздника?

— О, ужь положитесь на вашу матушку во всемъ, что до этого касается! Я отвчаю вамъ, что мы застанемъ старушку Бетсъ такою счастливою, какъ только она можетъ быть на свой ладъ.

Бетсъ, была слпая старуха, лежавшая постоянно въ постели ужь лтъ двадцать сряду. Она, безъ всякаго сомннія, имла отъроду ужь боле ста лтъ: объ этомъ говорили еще года два или три тому назадъ, и жила въ теперешней своей хижин, по-крайней-мр съ полвка, состарясь еще въ. такія времена, о которыхъ мало кто и помнилъ въ деревн. Она давно ужь жила насчетъ мистриссъ Обри, которая одна только ее и поддерживала. Ея глубокая старость, странная наружность, сбивчивыя и запутанныя рчи заслужили ей въ деревн славу женщины, способной говорить удивительныя вещи, и дв или три пожилыя кумушки знали нсколько случаевъ, которые вышли совершенно такъ, какъ она, бдняжка, предсказывала!

Докторъ Тэсемъ потихоньку отворилъ двери. Избушка состояла всего изъ одной комнаты, очень-тсной и освщенной всего однимъ только окномъ. Полъ былъ чистъ и замтно только-что посыпанъ свжимъ пескомъ. У очага, на которомъ поставленъ былъ небольшой горшокъ, на деревянномъ стул, сидла двочка, лтъ двнадцати (дочь хозяйки сосдняго дома) и крошила хлбъ въ чашку съ горячимъ бульйономъ. У стны, противъ окошка, на тсной кровати, видна была довольно-замчательная фигура уединенной старой жительницы этой хижины. Она сидла, опираясь на подушку, приставленную къ стн. Съ перваго взгляда можно было замтить, что она женщина очень-высокаго роста и ея длинное, смуглое, морщинистое лицо, съ выдавшимися скулами, нависшими густыми блыми бровями, заставляло догадываться, что въ молодые годы, оно должно было имть очень-рзкое и мужественное выраженіе. Волоса ея блые, какъ снгъ, зачесаны были назадъ, подъ простую блую повязку, а слпые глаза, широко-открытые, устремлены были прямо впередъ, съ какимъ-то дикимъ и зловщимъ видомъ. Она закутана была въ чистое, блое спальное платье, изъ-подъ котораго длинныя и худыя руки ея, высовываясь наружу, лежали передъ нею прямо на лицевой сторон одяла. Губы ея шевелились, какъ-будто бы она сама съ собой говорила.

— Въ-самомъ-дл престранное существо! замтилъ мистеръ Обри, который вмст съ докторомъ Тэсемомъ сталъ возл старухи и смотрлъ на нее нсколько минутъ въ безмолвіи.

— Бабушка! бабушка! произнесъ докторъ громко, подходя къ ея кровати: — какъ поживаете? Сегодня Рождество Христово: поздравляю васъ съ праздникомъ, бабушка! Дай Богъ вамъ прожить его весело!

— Да, да, весело! весело! Ужь какъ не весело! Я видла ихъ сто-девять!

— Вы, мн кажется, очень-довольны, бабушка!

— Они не хотятъ мн дать мой бульйонъ, мой бульйонъ! говорила старуха сварливо.

— Сейчасъ, бабушка! раздался пискливый голосокъ двочки, сидвшей передъ огнемъ, и она засуетилась надъ чашкой.

— Къ вамъ пришелъ сквайръ, продолжалъ докторъ Тэсемъ: — онъ хочетъ поздравить васъ съ праздникомъ.

— Какъ?.. сквайръ? Живъ еще?.. Ахъ, Боже мой! Ахъ, Боже мой! говорила она слабымъ, печальнымъ голосомъ, медленно потирая одну о другую свои худыя и сморщенныя руки, на которыхъ жилы выдавались какъ узловатыя верёвки. Она повторила послднія слова нсколько разъ самымъ грустнымъ тономъ голоса и тихо покачивая головой.

— Бабушка сегодня была все утро такая печальная и раза два или три плакала, сказала маленькая двочка, мшая ложкой горячій бульйонъ.

— Бдный сквайръ! что, онъ смотритъ невесело? спросила старуха.

— Почему жь такъ, бабушка? Чего мн бояться? сказалъ мистеръ Обри.

— Веселы они тамъ, въ барскомъ дом!.. Вс веселы! веселы!.. но никто не слыхалъ этого, кром слпой старухи Бетсъ! Гд сквайръ? прибавила она вдругъ, обращая лицо свое прямо къ тому мсту, гд они стояли, и имъ показалось, что она поблднла отъ душевнаго ощущенія. Ея неподвижные глаза устремлены были на лицо мистера Обри, какъ-будто она читала въ душ его.

— Я здсь, бабушка, отвчалъ онъ съ сильнымъ любопытствомъ, чтобъ не сказать боле.

— Дайте мн вашу руку, сквайръ! сказала она, протягивая свою лвую руку и шевеля костлявыми, крючковатыми пальцами, какъ-будто бы въ нетерпніи схватить руку, которую мистеръ Обри ей подалъ.

— Ничего, не бойтесь! ничего, ничего! Счастливы тамъ, въ барскомъ дом! Вижу все!.. Долго ли?..

— Ну, бабушка, куда какое любезное привтствіе длаете вы сквайру! перебилъ докторъ Тэсемъ съ улыбкой.

— Коротко и горько! Долго и сладко!.. Надйтесь на Бога, сквайръ!

— Я надюсь на Него, бабушка, отвчалъ Обри серьёзно.

— Вижу я! слышу я!.. Бульйонъ мой! булыйонъ! Куда вы его двали?

— Здсь онъ, бабушка, отвчала двочка.

— Прощайте, бабушка, сказалъ мистеръ Обри, тихонько освобождая свою руку.

Выходя изъ хижины, они увидли, какъ она съ жадностью принялась глотать бульйонъ, которымъ двочка кормила ее.

— Вотъ этакимъ-то образомъ это старое, странное существо успло напугать двухъ или трехъ изъ здшнихъ…

— Въ-самомъ-дл? перебилъ мистеръ Обри, съ какою-то странною улыбкой.

Докторъ Тэсемъ замтилъ, что Обри былъ въ довольно-мрачномъ расположеніи духа.

— Она встревожила васъ, признайтесь?.. Встревожила, я это вижу, съ улыбкою воскликнулъ пасторъ, проходя дале.

Надо сказать, что онъ зналъ хорошо характеръ и сердце мистера Обри, и не разъ замчалъ въ немъ какую-то склонность къ суеврію.

— Мой милый докторъ, могу васъ уврить, что вы ошибаетесь. Если хотите, я не встревоженъ, но за-всмъ-тмъ, я вамъ скажу одну вещь, довольно-странную. Поврите ли, что, мсяца два тому назадъ, когда мы были еще въ Лондон, мн снилось, что кто-то произносилъ слова, очень-похожія на то, что эта старуха сейчасъ говорила.

Пасторъ захохоталъ, и минуты черезъ дв посл небольшаго молчанія, Обри, какъ-будто стыдясь своего признанія, сталъ смяться съ нимъ вмст, посл этого разговоръ ихъ обратился къ политик, которая занимала ихъ все остальное время прогулки. У двери дома викарія они разстались, общая другъ другу встртиться за обдомъ. Когда мистеръ Обри шелъ домой по парку, вечернія тни ужь ложились длинне, сумракъ густлъ и мысли его невольно обратились снова къ избушк и къ слпой старух Бетсъ, и темныя опасенія омрачили снова его душу. Хоть онъ и не былъ такъ слабъ, чтобъ приписывать какой-нибудь опредленный смыслъ или важность безсвязнымъ рчамъ, недавно имъ слышаннымъ, несмотря на то, он все-таки оставили въ немъ непріятныя впечатлнія, и онъ съ досадой ощутилъ въ себ невольное желаніе, чтобъ этотъ случай, хоть онъ и считалъ его ничтожнымъ, не былъ упомянутъ пасторомъ во время обда, но еще боле ему стало досадно, когда онъ вспомнилъ, что съ намреніемъ не позволилъ себ попросить о томъ пастора. Изъ всего этого можно заключить, что предметъ занималъ его мысли гораздо-боле, чмъ бы ему хотлось. По приход домой, впрочемъ, вс тяжелыя чувства скоро разсялись. Онъ увидлъ жену и сестру свою, которыя рзвились съ дтьми въ передней зал, и отъ всей души принялъ участіе въ ихъ забавахъ.

ГЛАВА VIII.

Къ пяти часамъ маленькое общество сидло весело за обденнымъ столомъ, уставленнымъ блестящею, наслдственною серебряною посудой и блюдами, обыкновенно подаваемыми въ этотъ день. Старая мистриссъ Обри, въ своемъ простомъ, бломъ чепчик и въ черномъ бархатномъ плать, предсдательствовала съ веселымъ спокойствіемъ на лиц. Нарядъ молодыхъ леди былъ еще миле обыкновеннаго. Сдой буфетчикъ, живой и бойкій, какъ то шампанское, съ которымъ онъ безпрестанно суетился вокругъ стола, двое пожилыхъ, солидныхъ слугъ, исполнявшихъ свою обязанность спокойно и ловко, старинное убранство комнаты — все соединилось, чтобъ сдлать этотъ обдъ, въ день Рождества Христова, по-сердцу каждому изъ присутствующихъ. За дессертомъ двери вдругъ отворились и маленькій Чарльзъ подбжалъ къ своей восхищенной маменьк, онъ былъ въ малиновомъ бархатномъ кафтанчик, съ широкимъ, блымъ воротникомъ рубашки, откинутымъ на плечи. Вотъ онъ — ея надежда и гордость, ея первенецъ, маленькій сквайръ, но гд же его сестра, гд Агнеса? Чарльзъ говоритъ, что она уснула только-что ее начали одвать, такъ-что он принуждены были положить ее въ постель, а потому Чарльзъ явился одинъ. О! съ какимъ восторгомъ обняла его своими блыми руками восхищенная маменька!

Его маленькій золотой кубокъ наполненъ былъ почти до краевъ для перваго тоста. ‘Вс ли готовы?’Почтенный пасторъ налилъ до верху рюмки Кетъ и мистриссъ Орби. ‘Въ честь нашего будущаго праздника Рождества Христова!’

Да, вашего будущаго праздника! Зоркій глазъ доктора Тэсема одинъ подмтилъ легкую перемну въ лиц мистера Обри, когда слова эти были произнесены, и онъ видлъ, какъ взоръ его, блуждая въ пространств, какъ-будто невольно отъискивалъ образъ слпой старухи Бетсъ, но еще минута — и все прошло: Обри скоро сталъ даже веселе обыкновеннаго. Да и какъ ему не веселиться? Можно ли было найдти человка счастливе его? Когда леди ушли изъ-за стола вмст съ маленькимъ Обри, пасторъ и онъ придвинули свои кресла къ огню и долго и весело разсуждали о предметахъ хозяйства и политики. Рчь, которую Обри недавно произнесъ въ Палат, по вопросу о требованіяхъ католиковъ, возвысила его въ глазахъ добродушнаго пастора до такой степени, на которую онъ ставилъ немногихъ людей въ своемъ отечеств. Увлеченный своими любимыми убжденіями, докторъ при этомъ случа занесся очень-далеко, и въ пылу разговора, начиналъ ужь уврять сквайра, что онъ предвидитъ черные дни для Старой Англіи, что козни папистовъ готовятъ ей страшныя бдствія и что онъ, съ своей стороны, готовъ запечатлть кровью свою вру. Въ эту минуту мистеръ Обри услышалъ игру сестры своей на орган, прекрасномъ инструмент, года два тому назадъ купленномъ, по ея убдительной просьб, и поставленномъ въ гостиной, куда они потомъ и отправились. То была просторная и высокая комната, очень-хорошо выбранная для величественнаго инструмента, занимавшаго широкое углубленіе въ стн. Миссъ Обри играла музыку Генделя, тонко угадывая и передавая ея несравненную силу и высокія красоты. Случалось ли вамъ слышать чудесный и простой речитативъ, начинающійся извстными словами изъ священнаго писанія?

‘Въ дни Царя Ирода, пришли въ Іерусалимъ волхвы съ Востока и говорятъ’:

‘Гд новорожденный Царь Іудейскій, ибо мы видли звзду его на Восток и пришли поклониться ему?’

Вечеромъ пасторъ исполнялъ обязанность домашняго священника. Комната почти полна была прислугою. Пасторъ прочелъ самыя короткія молитвы и тотчасъ посл того, простясь со всми, отправился домой.

На слдующій день, поутру, мистеръ Обри былъ задержанъ письмами и длами до самой закуски. Погода была такая же ясная, какъ и наканун.

— Не хотите ли Кетъ, прохаться со мной верхомъ по имнію? сказалъ онъ, садясь на свое мсто. Кетъ была въ восторг отъ такого предложенія, и велно было тотчасъ же сдлать двухъ лошадей, какъ-можно-скоре.— Не ожидайте, впрочемъ, Кетъ, прогулки слишкомъ-спокойной: намъ прійдется скакать по довольно-труднымъ мстамъ, прибавилъ Обри. Я поду на встрчу Ватерса, который ждетъ меня въ конц большой аллеи, чтобъ ршить дло объ этомъ старомъ вяз. Нужно будетъ его срубить наконецъ.

— О, нтъ, Чарльзъ, нтъ! Вдь мы ужь ршили это въ прошедшемъ году, возразила Кетъ съ умоляющимъ взоромъ.

— Ба! Да еслибъ не ваши просьбы, Кетъ, то его не было бы ужь года два тому назадъ, по-крайней-мр. Я вамъ безъ шутокъ это говорю: онъ вредитъ другимъ деревьямъ и къ-тому же, портить видъ изъ заднихъ окошекъ дома.

— Да вдь это все Ватерсъ вамъ наговариваетъ, милый мой Чарльзъ. Но погодите, я ему скажу свое мнніе, когда его увижу. Матушка, да не-уже-ли вы не скажете ни слова въ защиту стараго вяза… Но мистеръ Обри, несчитая нужнымъ выжидать новыхъ подкрпленій, которыя сестра его собиралась ввести въ дло съ своей стороны, всталъ и ушелъ внизъ поглядть на недавно-купленную лошадь, только-что приведенную къ нему въ конюшню.

Кетъ, которой всякій нарядъ шелъ къ-лицу, была особенно-хороша въ своей синей амазонк: она держалась на лошади съ легкостью и граціею истинной наздницы. Быстрое движеніе верховой зды скоро зажгло на щекахъ яркій румянецъ, и въ эту минуту всякій, встртившій ихъ по дорог, былъ бы невольно поражёнъ ея красотой. Едва успли они отъхать отъ дома съ полмили и пустить лошадей легкою рысью, какъ вдругъ: — Чарльзъ, сказала она, замчая двухъ всадниковъ, подъзжавшихъ на встрчу: — кто это такой? Боже мой, что за фигуры! и какъ они странно дутъ верхомъ!

— Да, отвчалъ ея братъ, улыбясь:— оно съ виду похожи на настоящихъ лондонскихъ баловней. Но какъ очутились они въ этихъ краяхъ?

— Боже, что за куклы! продолжала миссъ Обри, понизивъ голосъ, когда они подъхали ближе къ тмъ лицамъ, о которыхъ шла рчь.

— Да, парочка престранная! отвчалъ Обри, напрасно стараясь удержаться отъ невольной улыбки, но, удивительно! Кто бы это могъ быть?

Одинъ изъ двоихъ былъ въ голубомъ сюртук, съ кончикомъ благо носоваго платка, выглядывавшимъ изъ наружнаго кармана на груди. Шляпа его съ чрезвычайно-узенькими полями, надта была на бекрень сверхъ гривы густыхъ волосъ, какого-то страннаго цвта. Воротнички рубашки, отвороченные широко надъ галстухомъ, оставляли на виду большое количество грязно-желтыхъ волосъ подъ бородой, а надъ верхнею губою красовалась пара усиковъ такого же цвта. Лорнетъ ввинченъ былъ въ правый глазъ, а въ рук держалъ онъ хлыстикъ съ серебрянымъ набалдашникомъ. Товарищъ его одтъ былъ немене-замчательнымъ образомъ: на немъ была новая лоснящаяся шляпа, красный бархатный жилетъ, въ галстух дв брошки, соединенныя маленькими цпочками, зеленый сюртукъ и свтло-голубые брюки. Однимъ словомъ: кто же это могъ быть, какъ не старые наши пріятели, гг. Титмаузъ и Снапъ? Но кто бы они ни были, а оба, очевидно, были совершенные новички въ верховой зд, и лошади ихъ, по всему замтно, были жестоко разгорячены и измучены своими сдоками. Къ удивленію мистера Обри и Кетъ, эти двое господъ, подъхавъ къ нимъ ближе, начали останавливать своихъ лошадей съ очевиднымъ намреніемъ съ ними поговорить.

— Позвольте, сэръ… у… узнать, началъ Титмаузъ съ отчаяннымъ усиліемъ казаться совершенно-спокойнымъ и стараясь, хоть на минуту, остановить свою лошадь: — нтъ ли здсь мста… мста, называемаго… Но тутъ его лошадь, у которой по бокамъ болтались безпрестанно шпоры ея неопытнаго сдока, стала немного пятиться, а потомъ пошла бокомъ, такъ-что Титмаузъ, въ страх, уронилъ лорнетъ изъ глаза и схватился обими руками за сдло. Несмотря на это, желая показать незнакомой дам, какъ хорошо онъ владетъ собою, онъ осыпалъ проклятіями несчастные глаза своенравнаго животнаго, которое, однакожъ, нисколько этимъ не трогалось, а между-тмъ въ высшей степени недовольное шпорами своего господина и безпрестаннымъ ёрзаньемъ удила во рту, явно замышляло недоброе и мало-по-малу придвинулось къ самому краю рва.

— Я боюсь, сэръ, ласково сказалъ мистеръ Обри: — вы, можетъ-быть, не привыкли еще здить верхомъ. Позвольте мн…

— Ахъ да, да, сэръ… я… я очень… тсъ — тпррру! Тсъ — тпррру! (затмъ новая буря проклятій), Ахъ! ахъ, Господи! Ахъ! Что это она хочетъ длать?.. Снапъ! Снапъ! Но напрасно онъ призывалъ этого джентльмена на помощь, тотъ самъ поблднлъ какъ полотно, замтивъ, что и его лошадь тоже, повидимому, собиралась послдовать адскому примру своей спутницы и въ-особенности обнаруживала расположеніе стать на дыбы. При первомъ движеніи такого рода, маленькая душонка Снапа ушла въ пятки, но въ это время лошадь Титмауза приняла другую систему и вдругъ, лягнувъ задними ногами на воздухъ, сбросила своего испуганнаго сдока вверхъ ногами прямо на самую середину тына, откуда онъ свалился въ мокрый ровъ. Мистеръ Обри и его грумъ тотчасъ спрыгнули на землю и схватили лошадь, которая, раздлавшись съ своимъ несноснымъ сдокомъ, стояла довольно-спокойно. Титмаузъ, какъ скоро оказалось, пострадалъ боле отъ испуга, чмъ отъ ушиба. Шляпа его была приплюснута на голов и вся лвая половина лица, а также и все платье сверху до низу покрыто грязью. Съ трудомъ удерживаясь, чтобъ не лопнуть со смху, грумъ помогъ ему снова ссть на лошадь, посл чего, собираясь хать дале: — вы, кажется, сэръ, сказалъ мистеръ Обри учтиво: — спрашивали о какомъ-то мст?

— Да, сэръ, отвчалъ Снапъ: — нтъ ли тутъ мста, называемаго Я..Ят…Ят… (тпрру ты, бестія!) Яттонъ, сэръ?

— Есть, отвчалъ мистеръ Обри: — позжайте прямо. Миссъ Обри торопливо набросила вуаль на лицо, чтобы скрыть свой смхъ, стегнула коня хлыстомъ и вмст съ братомъ скоро скрылась изъ глазъ незнакомцевъ.

— А, Снапъ! сказалъ Титмаузъ, нсколько минутъ спустя, когда онъ усплъ ужь поочистить немножко грязь съ лица и съ платья, и оба они немного успокоились: — видли вы, какая женщина?

— Хороша, чертовски-хороша! отвчалъ Снапъ.

— Чортъ возьми, однакожь, мн кажется, клянусь честью, что я съ ней встрчаюсь ужь не въ первый разъ!

— Однако, она васъ, кажется, не узнала.

— А, ну не знаю! Надо же, чтобъ этакое адское несчастье случилось именно въ ту самую минуту, когда… Титмаузъ замолчалъ, потому-что онъ вдругъ припомнилъ, когда и гд и при какихъ обстоятельствахъ видлъ онъ прежде миссъ Обри, но самолюбіе не позволяло разсказать этого Снапу. Дло въ томъ, что она разъ была, съ своею невсткою, въ магазин Тэг-Рэга, за покупкою разныхъ мелочей. Титмаузъ прислуживалъ ей, и его забавно-глупое обращеніе заставило улыбнуться миссъ Обри, но эту улыбку онъ понялъ совсмъ наоборотъ и, недли дв спустя, встртивъ ее въ парк, этотъ маленькій шутъ имлъ дерзость кивнуть ей головой по-пріятельски, тогда-какъ ей даже и въ голову не могло прійдти: кто онъ такой? При настоящемъ же случа, само собой разумется, она не могла его припомнить. Читатель, можетъ-быть, не забылъ, что это маленькое происшествіе въ парк во-время-оно произвело сильное впечатлніе на Титмауза.

Столкновеніе было, дйствительно, довольно-странное… Но мы вернемся къ Обри и его сестр. Проскакавъ мили дв дале, по дорог, они перепрыгнули невысокую загородку на рубеж имнія и, пробравшись потомъ черезъ нсколько полей, въхали съ противоположнаго конца въ ту чудную аллею, гд стояло любимое дерево Кетъ, а возл него Ватерсъ съ своимъ помощникомъ, которые показались ей двумя палачами, ожидающими только приказанія ея брата. Солнце свтило ярко надъ осужденнымъ вязомъ, топоръ лежалъ у его корня. Пока они хали по алле, Кетъ просила горячо о пощад, но братъ ея, какъ нарочно, заупрямился.

— Дерево это, отвчалъ онъ, должно быть срублено. Нельзя и думать оставлять его доле!

— Вспомните, Чарльзъ, говорила она убдительно, подъзжая ближе: — какъ мы вс играли и прыгали подъ его тнью, когда были дтьми! Бдный папа тоже, бывало…

— Но посмотрите Кетъ, какъ оно сгнило! возразилъ ея братъ и, подъхавъ ближе, онъ отбилъ хлыстомъ дв или три небольшія, дряхлыя втки, серебристо-сраго цвта.— Его давно, давно пора срубить.

— Оно осыпаетъ траву сухими втками, сэръ, каждый разъ, что подуетъ хоть маленькій втеръ, сказалъ Ватерсъ, прикащикъ.

— Оно наврядъ-ли сдержитъ ворону на верхнихъ втвяхъ своихъ, прибавилъ Дикконсъ, его помощникъ.

— А были на немъ листья, ныньче лтомъ? спросилъ мистеръ Обри.

— И всего то, сэръ, не боле сотни, отвчалъ Ватерсъ.

— Право, Кетъ, это такой грустный, непріятный предметъ, когда смотришь сюда изъ окошекъ дома, продолжалъ Обри, повернувъ лошадь, чтобъ взглянуть на задній фасадъ барскаго дома, отъ котораго они находились шагахъ въ восьмидесяти.— Оно иметъ лтомъ такой дряхлый, поблеклый видъ между свжими, зелеными деревьями вокругъ, и представляетъ для глазъ такой непріятный контрастъ! Кетъ подъхала тихонько къ своему брату, покуда онъ говорилъ, и остановилась съ нимъ рядомъ.

— Чарльзъ, сказала она, шепотомъ:— не напоминаетъ ли вамъ, этотъ вязъ нашу бдную, старую матушку съ ея сдыми волосами, въ кругу своихъ дтей и внуковъ? Но вдь никто изъ насъ не скажетъ, что ей не мсто быть между нами, не правда ли? Глаза ея наполнились слезами. Обри тоже былъ тронутъ.

— Безцнная Кетъ! отвчалъ онъ съ чувствомъ, дружески сжимая ея маленькую руку: — вы побдили! Это старое дерево никогда не будетъ срублено, покуда я живъ. Ватерсъ, оставьте его, и если что-нибудь ужь непремнно хотите съ нимъ сдлать, то берегите его, какъ можно боле. Миссъ Обри отвернула лицо, чтобъ скрыть свои ощущенія. Еслибъ они были одни, она бы кинулась на шею къ брату.

— Если осмлюсь сказать свое мнніе, произнесъ Ватерсъ, видя какой оборотъ дла принимаютъ: — то я согласенъ съ молодою леди, что старое дерево служитъ украшеніемъ этому мсту и, такъ-сказать, выставляетъ все остальное. (Этотъ человкъ надодалъ мистеру Обри цлые три года, уговаривая срубить вязъ) — Ну, отвчалъ Обри:— какъ бы то ни было, а ужь вы мн больше не говорите, чтобъ снять его долой.— А! чего это хочетъ старикъ Джультеръ? прибавилъ онъ, замтивъ одного изъ старыхъ фермеровъ своихъ, согнутаго почти вдвое подъ тяжестью лтъ. Онъ закутанъ былъ въ толстый, синій кафтанъ, волоса его были длинны и блы, глаза потускли отъ старости.

— Не знаю, сэръ, я пойду спрошу, отвчалъ Ватерсъ.— Что вамъ нужно, Джультеръ? спросилъ онъ, выходя къ нему на встрчу.

— Ничего особеннаго, сэръ, отвчалъ старикъ, снимая шляпу и кланяясь низко мистеру Обри съ сестрою.

— Надньте шляпу, мой старый пріятель, сказалъ мистеръ Обри ласково.

— Я пришелъ сюда только затмъ, чтобъ отдать вамъ, сэръ, если позволите, вотъ этотъ лоскутокъ бумаги, говорилъ старикъ, обращаясь къ Ватерсу.— Вы еще намедни приказывали всегда приносить къ вамъ бумаги, которыя мн отдадутъ, и вотъ эту, продолжалъ онъ, подавая ему листокъ: — получилъ я всего не боле какъ съ часъ тому назадъ. Она, кажется, казенная и отдалъ мн ее превеселый человкъ. Онъ спросилъ, какъ меня зовутъ, а потомъ поглядлъ на бумагу и прочелъ мн ее съ начала до конца, да только я-то ничего не понялъ.

— Что это такое? спросилъ мистеръ Обри, пока Ватерсъ пробгалъ глазами листокъ бумаги, частью напечатанный, а частію неписаный.

— Да это, кажется, старая исторія, сэръ, на-счетъ того пустыря… Мистеръ Томкинсъ, кажется, опять за нимъ тянется, сэръ.

— Что жь, если ему охота тратить деньги попустому, я не могу ему помшать, сказалъ Обри съ улыбкой.— Дайте-ка мн посмотрть.— Да, продолжалъ онъ, взглянувъ на листокъ: — это, кажется, такого же рода дло, какъ и прежде. Хорошо, отошлите это мистеру Паркинсону и попросите его справиться. Да, во всякомъ случа, постарайтесь, чтобъ старый нашъ Джультеръ не попалъ въ хлопоты по этому случаю. Что ваша жена, Джекобъ?

— Очень-больна ревматизмомъ, сэръ, да, спасибо барын, лекарство, которое она прислала, много ей помогаетъ.

— Хорошо, мы постараемся прислать вамъ его побольше. Да послушайте, если хозяйк не будетъ лучше надняхъ, дайте знать мн: мы пришлемъ ей доктора. Ну, Кетъ, теперь подемъ домой, и они скоро исчезли изъ виду.

Я не намренъ обойдтись такъ невнимательно, какъ мистеръ Обри, съ документомъ, полученнымъ отъ Джультера, потомъ отданнымъ Ватерсу, а отъ него доставленнымъ, какъ приказано было, на слдующій же день, мистеру Паркинсону, стряпчему мистера Обри. Это было, такъ-называемое ‘Объявленіе о насильственномъ завладніи’ (Declaration in Ejectment), и чтобъ разъяснить хоть отчасти эту бумагу, которой суждено играть непослднюю роль въ нашемъ разсказ, я постараюсь сообщить читателю нкоторыя свднія, надясь, что его вниманіе при этомъ случа вознаграждено будетъ въ свое время съ избыткомъ.

Если кто-нибудь, положимъ, Джонсъ, отыскиваетъ долгъ, или имущество, или убытки, на комъ-нибудь, положимъ хоть на Смит, то можно полагать, что въ суд искъ его будетъ называться: искъ Джонса противъ Смита, такъ это и бываетъ. Но случись, что не деньги и не вещи, а земля будетъ тотъ предметъ, который Джонсъ отъискиваетъ на Смит, тогда титулъ дла совершенно измняется и оно получаетъ такое названіе: тяжба — До, по сдач Джонса, противъ Ро. Вмсто того, стало-быть, чтобъ Джонсу и Смиту воевать въ ихъ дл, отъ собственнаго своего имени, они ставятъ вмсто себя двухъ чучелъ, по имени: Джонъ До и Ричардъ Ро, которые и нападаютъ другъ на друга самымъ курьёзнымъ образомъ, на манеръ арлекина и пульчинелла въ кукольной комедіи. Джонъ До претендуетъ, что онъ настоящій истецъ, а Ричардъ Ро — что онъ настоящій отвтчикъ. Джонъ До говоритъ, что земля, которою владетъ Ричардъ Ро, принадлежитъ ему (т. е. Джону До), потому-де, что Джонсъ (дйствительно истецъ) сдалъ ему ее въ наемъ, на извстный срокъ, и Джонсъ, по этой причин называется: сдатчикъ истца (lessor of the plaintiff). Дале Джонъ До говоритъ, что нкто Ричардъ Ро (извстный подъ очень-значительнымъ и выразительнымъ именемъ — случайного завладтеля, casual ejector) ворвался въ его землю и выгналъ его вонъ, а потому Джонъ До и начинаетъ искъ противъ Ричарда Ро.

Читатель, можегъ-быть, ее повритъ, а между-тмъ это фактъ, что всякій разъ, какъ только споръ у насъ, въ Англіи, идетъ о земл, такая странная и шутовская продлка должна непремнно быть повторяема {Этотъ способъ производства тяжебныхъ длъ по спорамъ о правахъ поземельной собственности, несмотря на всю его забавную форму и странный видъ и на то презрніе, съ которымъ авторъ о немъ упоминаетъ, иметъ, однакожь, свое основаніе въ исторіи англійскаго права. Форма эта въ-старину принадлежала искамъ однихъ только фермеровъ или арендаторовъ, въ случаяхъ, когда такое лицо, пользующееся землею по праву найма на извстный срокъ, изгоняемо было до окончанія срока дйствительнымъ владльцомъ, или претендентомъ на владніе, или арендаторомъ этого претендента. Со времени Генриха VII ее стали употреблять и въ такихъ тяжбахъ, гд дло шло ужь не о прав найма, а о прав владнія, и въ такихъ случаяхъ арендаторы, отъ имени которыхъ производился искъ, длались подставными лицами, а настоящій спорь происходилъ между помщиками, но долгое время требовалось, чтобъ вс особы, поименованныя въ объявленіи, были дйствительно на-лицо, и чтобъ вс факты, въ немъ упомянутые, то есть наемъ, занятіе земли и изгнаніе и изъ нея, были доказаны передъ судомъ. Настоящій способъ придуманъ и введенъ въ употребленіе въ конц XVII-го вка лордомъ-главнымъ-судьею Роллемъ. Онъ весь основанъ на юридическихъ фикціяхъ, или условныхъ предположеніяхъ права, то-есть вс подробности, и вся случайная обстановка дла — чисто-вымышленныя, и допускаются только для того, чтобъ, при разбор тяжбы въ судахъ, придирки тяжущихся сторонъ къ мелочнымъ и случайнымъ обстоятельствамъ дла не затрудняли единственнаго, существеннаго вопроса о томъ, кому принадлежитъ право владнія спорною землею. Прим. пер.}. Дале дйствительный истецъ (Джонсъ), обязанъ предъявить дйствительному отвтчику (Смиту) копію того удивительнаго документа, который я сейчасъ представлю читателю, и къ нему сдлать дружескую приписку, съ увдомленіемъ о серьёзныхъ послдствіяхъ, которыя должны произойдти въ случа его несговорчивости или невниманія. Такимъ-образомъ объявленіе, предъявленное старому Джультеру, изложено было въ слдующихъ терминахъ и точь-въ-точь въ такомъ вид, какъ оно здсь прилагается:

Въ Палату Королевской Скамьи.

По сроку Михайлова-дня (*), въ ** году царствованія Георга **.

По Графству Йоркишрскому,

О нижеслдующемъ: — Ричардъ Ро требуется къ отвту, по жалоб Джона До, изъ коей явствуетъ, что реченный Ро, съ насильствомъ и оружіемъ и проч. ворвался въ дв мызы, два жилые дома, дв хижины, дв конюшни, два сарая, два двора, два сада, два огорода, двадцать акровъ земли болотистой, двадцать акровъ земли пахатной, двадцать акровъ земли пастбищной и въ двадцать акровъ земли разнаго другаго рода, съ разными угодьями и принадлежностями, состоящихъ въ приход Яттона, въ Графств Йоркширскомъ и сданныхъ Джону До въ наемъ отъ Титльбета Титмауза, эсквайра, на время, коему срокъ еще не вышелъ, и выгналъ онъ Ро, его изъ реченной фермы и другія обиды ему Джону До учинилъ, къ великому ущербу реченнаго Джона До и въ оскорбленіе мирнаго управленія нашего государя короля и проч. и проч., а посему онъ, реченный Джонъ До, черезъ посредство своего стряпчаго Ойлея Геммона, жалуется,

‘Что поелику реченный Титльбетъ Титмаузъ, въ — ый день августа 18** года отъ Рождества Христова, въ вышеозначенномъ приход вышеупомянутаго графства, сдалъ въ наемъ поименованную ферму съ угодьями, ему реченному Джону До, дабы владть и пользоваться ею, ему Джону До или лицамъ, отъ него довреннымъ, отъ того числа впредь въ продолженіе и до окончательнаго срока послдующихъ двадцати лтъ, имющихъ быть вполн оконченными, въ силу которой сдачи, онъ, Джонъ До, занялъ означенную ферму съ угодьями, для владнія ими до окончанія срока, назначеннаго ему, какъ выше сказано, и поелику, реченный Ричардъ Ро, впослдствіи, т. е. въ вышеупомянутый день и годъ, въ означенномъ приход реченнаго графства, съ насильствомъ и оружіемъ и проч. ворвался въ означенную ферму съ угодьями, сданную вышеупомянутымъ Титльбетомъ Титмаузомъ ему, Джону До, на вышепоименованное время, срокъ которому еще не окончился, и выгналъ его Джона До изъ означенной фермы и другія обиды въ ту пору ему учинилъ, къ великому ущербу его, Джона До, и въ оскорбленіе мирнаго правленія государя нашего нын царствующаго короля, то посему онъ Джонъ До объявляетъ, что обиженъ и понесъ убытокъ на сумму 50 фунт. ст., а потому производитъ свой искъ и проч.

Поруки за производство дла: Джорджъ Денъ. Ричардъ Фенъ.

(*) Судопроизводство въ Англіи требуетъ большаго числа свидтелей, которые часто должны собираться изъ разныхъ концевъ королевства, бросивъ свои занятія, а потому опредлены были съ давнихъ поръ времена года, свободныя какъ для свидтелей, такъ и для судей, адвокатовъ и присяжныхъ отъ всякаго дла. Такихъ временъ четыре: праздники Рождества, праздники Пасхи, праздники Троицына-дня и время жатвы, отъ первыхъ чиселъ августа до Михайлова-дня. Четыре промежутка между ними названы сроками, terms, и посвящены дламъ. Каждый срокъ получилъ названіе свое отъ какого-нибудь праздника, ему предшествующаго. Такъ, напримръ, срокъ Хилярія считается отъ праздника св. Хилярія, 13 января, до Свтлаго Воскресенья. Прим. пер.

А затмъ слдуетъ приписка слдующаго рода:

Мистеръ Джекобъ Джультеръ.— До свднія моего дошло, что вы владете или претендуете на право владнія имуществомъ, въ семъ Объявленіи о насильственномъ завладніи, обозначенномъ, всмъ или нкоторою частью онаго, а потому я, будучи призванъ къ отвту въ этомъ дл только въ качеств случайнаго завладтеля, и въ-сущности не имя никакой претензіи ни права на означенное имніе, увщеваю васъ явиться къ слдующему сроку Св. Хилярія, въ Его Величества Палату Общихъ Исковъ въ Вестминстер, въ лиц котораго-нибудь изъ стряпчихъ сей Палаты и тамъ ходатайствовать, дабы васъ сдлали отвтчикомъ на мсто меня, а въ случа неисполненія сего, увдомляю васъ, что я вынужденъ буду бросить это дло, по коему ршеніе постановлено будетъ, за моимъ отсутстіемъ, противъ меня, и вы потеряете владніе.

Преданный вамъ другъ
Ричардъ Ро.

8 декабря сего 18** года.

При веденный нами документъ читатель можетъ сравнить съ убійственнымъ и разрушительнымъ снарядомъ, брошеннымъ въ мирную цитадель рукою скрытаго врага изъ засады, снарядомъ, который сначала не обращаетъ на себя вниманія невинныхъ и ничего неподозрвающихъ жителей, но потомъ, вдругъ разрывается съ трескомъ и поражаетъ все вокругъ ужасомъ, смертью и разрушеніемъ.

Мистеръ Паркинсонъ, стряпчій мистера Обри, жившій въ Грильстон, маленькомъ городк, въ шести или семи миляхъ отъ Яттона, сидлъ въ своей контор, во вторникъ вечеромъ, 28 декабря 18** года, и докончилъ письмо къ лондонскимъ своимъ агентамъ гг. Роннинтону и К® съ тмъ, чтобъ отослать его въ тотъ же день, съ вечернею почтою. Между другими бумагами, находившимися у меня въ рукахъ по этому длу, мн случилось обратить вниманіе и на это письмо, и такъ-какъ оно не длинно, а между — тмъ можетъ служить примромъ, изъ котораго читатель увидитъ, какимъ образомъ ведутся дла между столичными и провинціальными стряпчими, то я прилагаю здсь съ него копію:

Грилъстонъ, 28 декабря 18** года.

По Длу Мидльтона.

Милостивые государи! Готовъ ли у васъ брачный договоръ между этими лицами? Если готовъ, то сдлайте милость пришлите его сюда, какъ можно скоре, потому-что знакомые, какъ со стороны леди, такъ и со стороны джентльмена, по обыкновенію, изъявляютъ большое нетерпніе.

По Длу Пуддинхеда противъ Квиквита.

Истецъ купилъ у отвтчика, въ прошедшемъ ноябр мсяц, лошадь, съ ручательствомъ за то, что здоровая, и заплатилъ за нее, на мст, 64 фунта. Недлю спустя, случайно обративъ вниманіе на голову купленнаго имъ животнаго, онъ съ большимъ удивленіемъ замтилъ, что лвый глазъ у нея былъ стеклянный, цвтомъ до-того похожій на другой, настоящій, что ихъ нельзя было отличить иначе, какъ пристально всмотрясь. Я самъ это видлъ и долженъ признаться, что глазъ удивительно сдланъ. Земляки мои, конечно, очень-ловкій народъ на подобныя штуки, но это превосходитъ все, что мн до-сихъ-поръ приводилось слышать. Вдь это, конечно, есть нарушеніе ручательства, или надо на это смотрть, какъ на очевидный недостатокъ, на который ручательство не простирается? Сдлайте милость, спросите у вашего длопроизводителя, что онъ объ этомъ думаетъ, и въ-особенности нельзя ли будетъ лошадь привести въ Палату и показать судьямъ и присяжнымъ, что произведетъ большой эффектъ. Если вашъ длопроизводитель полагаетъ, что дло это можетъ имть ходъ, то пусть пишетъ Объявленіе, отмтивъ его: по Ланкаширу, потому-что кліентъ мой наврно не будетъ имть успха съ йоркширскими присяжными. Спрашивается: человкъ, продавшій лошадь отвтчику, можетъ ли служить свидтелемъ для истца, чтобъ доказать, что онъ продалъ ее кривую и что, по этому случаю, за нее взято было дешевле?

По Длу Мюлля противъ Стотта.

Я никакъ не могу уговорить эти дв стороны ршить дло полюбовно. Вы можете припомнить изъ прежнихъ исковъ, что дло идетъ о двухъ гусяхъ отвтчика, переступившихъ за черту владнія и пойманныхъ на нсколькихъ саженяхъ болота, принадлежащаго истцу. Отвтчикъ теперь доказываетъ, что онъ имлъ право пустить туда гусей своихъ pour cause de vicinage {Voisinage. Въ англійскомъ прав осталось, и до-сихъ-поръ употребляется много выраженій на древнемъ норманно-французскомъ нарчіи. Прим. пер.} (по праву сосдства). Спрашивается: долженъ ли онъ оспоривать жалобу истца какъ вовсе-неосновательную или можетъ основать свое оправданіе на вышеприведенной спеціальной отговорк. Два года тому назадъ, между-прочимъ, свинья, принадлежавшая истцу, залзла въ садъ отвтчика и надлала ему убытку по-крайней-мр на 3 фунт. ст. Не можетъ ли это какимъ-нибудь образомъ быть выставлено въ опроверженіе настоящаго иска? Кажется, нтъ никакой надежды избжать третьяго пересмотра дла, потому-что тяжущіяся стороны озлоблены другъ противъ друга до невроятія, и издержки (до 15-ти свидтелей будетъ призвано съ каждой стороны) перешли за 250 ф. стерл. Вы хорошо бы сдлали, еслибъ пригласили къ защит мистера Кекльгендера.

Пo длу лордовъ Ольдекръ и Де-ла-Зушъ.

Что, акты у васъ переписаны ли? Такъ-какъ дло это очень-важное, то я прошу васъ позаботиться, чтобъ все исполнено было съ величайшею аккуратностью. Сдлайте милость обратите особенное вниманіе на штемпеля…

Почтенный стряпчій дошелъ до этого мста въ своемъ письм, когда явился къ нему Ватерсъ и вручилъ объявленіе о насильственномъ завладніи, предъявленное Джультеру, сообщивъ притомъ и то, что приказано было отъ мистера Обри. Паркинсонъ сперва разспросилъ о здоровьи мистера Обри и о томъ, что заставило его прибыть такъ неожиданно въ Яттонъ, а потомъ пробжалъ глазами объявленіе и сразу пришелъ къ тому же самому заключенію, какое сдлано было Ватерсомъ и мистеромъ Обри, а именно, что это была новая стрлка изъ колчана этого ябедника, мистера Томкинса. Когда Ватерсъ ушелъ, мистеръ Паркинсонъ заключилъ свое письмо слдующимъ образомъ:

По длу До, по сдач Титмауза, противъ Ро.

Посылаю вамъ объявленіе, предъявленное вчерашняго дня. Нтъ никакого сомннія, что дло идетъ о небольшомъ пустыр, прилегающемъ къ изб старика Джекоба Джультера, фермера мистера Обри, въ Яттон, пустыр, который хотятъ у него оттянуть. Мн надоли до смерти эти мелкія прижимки, немене какъ и самому мистеру Обри, который, между-прочимъ, находится теперь здсь. Потрудитесь зайдти къ гг. Кверку, Геммону и Снапу, въ Сеффрон-Хилл, и ршите съ ними дло это окончательно, на условіяхъ, по возможности выгодныхъ, потому — что мистеръ Обри желаетъ, чтобъ Джультеръ, старикъ очень — тихій и робкій, не имлъ поэтому случаю никакихъ непріятностей. Я встртилъ тутъ новаго сдатчика-истца, съ довольно-страннымъ именемъ: врно, это какой-нибудь прежній владлецъ маленькаго участка, находящагося теперь въ рукахъ мистера Томкинса.

Въ надежд, что вы не замедлите почтить меня отвтомъ (въ-особенности насчетъ брачныхъ условій), я остаюсь, милостивый государь (поздравляя васъ съ настоящими праздниками),

преданный вамъ
Джемсъ Паркинсонъ.

P. S. Устрицы и треска получены въ самомъ-превосходномъ вид, за что прошу принять мою глубочайшую благодарность. Надняхъ я посылаю вамъ 100 ф. стер. по счету.

Письмо это, лежавшее между двадцатью или тридцатью подобными же письмами, на стол мистера Роннинтона, въ день прибытія своего въ Лондонъ, распечатано было въ свою очередь, а потомъ передано такимъ же точно образомъ, то-есть вмст съ другими, управляющему клерку, чтобъ онъ справился и доложилъ о положеніи различныхъ дловыхъ предметовъ, на которые ссылался корреспондентъ. Что же касается до послдняго параграфа въ письм мистера Паркинсона, то насчетъ его, повидимому, не было никакой особенной надобности спшить, а потому два или три дня прошло, прежде-чмъ мистеръ Роннинтонъ, встртивъ надобность произвести какія-то другія сдлки съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ, вздумалъ заглянуть въ свою записную книжку, чтобъ посмотрть: не нужно ли ему еще о чемъ-нибудь съ ними переговорить. Положивъ, такимъ-образомъ, къ себ въ карманъ объявленіе До, по сдач Титмауза, противъ Ро, онъ скоро очутился въ Сеффрон-Хилл, въ той же самой комнат, въ которой происходили достопамятныя свиданія мистера Титльбета Титмауза съ его стряпчими. Я не стану описывать, что произошло при этомъ случа между мистеромъ Роннинтономъ и гг. Кверкомъ и Геммономъ, съ которыми сидлъ онъ запершись цлый часъ, но скажу только то, что онъ вышелъ изъ конторы съ раскраснвшимся лицомъ и замтно-взволнованный. Пройдя нсколько шаговъ тихо и задумчиво, онъ вдругъ кликнулъ наемную карету, слъ въ нее и черезъ четверть часа занялъ мсто внутри дилижанса, отъзжавшаго въ Йоркъ, въ два часа пополудни, сильно еще сомнваясь, не лучше ли ему было отправиться въ ту же минуту по почт. Потомъ онъ зашелъ въ два или три мста въ Темпл и возвратясь поспшно домой, въ свою контору, занялся наскоро самыми нужными приготовленіями къ неожиданному отъзду своему въ Йоркширъ. Мистеръ Ронннитонъ былъ человкъ хладнокровный и опытный, зналъ свое дло превосходнымъ образомъ и можно сказать наврное, что такой быстрый и ршительный шагъ съ его стороны сдланъ былъ недаромъ, а вслдствіе какого-нибудь важнаго открытія, сообщеннаго ему гг. Кверкомъ и Геммономъ.

Теперь мы возвратимся снова къ милому уединенію, такъ неохотно покинутому нами недавно. Мистеръ Обри былъ человкъ трудолюбивый и честолюбивый. Согласить такъ охотно съ просьбами жены и сестры своей провести праздники въ Яттон, онъ былъ сильно побужденъ къ тому однимъ соображеніемъ, о которомъ не считалъ нужнымъ упоминать, а именно, онъ думалъ, что вдали отъ Лондона онъ будетъ имть боле свободнаго времени заняться разсмотрніемъ одного важнаго и сложнаго вопроса, ожидаемаго въ Палат, скоро посл возобновленія ея засданій — вопроса, о которомъ въ то время онъ не имлъ еще почти никакого понятія. Съ этою цлью распорядился онъ, чтобъ ему выслано было съ первымъ дилижансомъ большое число парламентскихъ бумагъ и разныхъ другихъ матеріаловъ, необходимыхъ для предполагаемыхъ занятій, и мечталъ ужь съ восторгомъ о той минут, когда они будутъ разложены передъ нимъ на стол, среди спокойнаго уединенія его библіотеки въ Яттон. Но какъ ни тихо все это было устроено, а мистриссъ Обри и Кетъ успли провдать обо всхъ его затяхъ въ-подробности, и ршили между собой (съ одобреніемъ и при помощи старой леди), что такъ-какъ, по ихъ настоянію, Обри пріхалъ въ Яттонъ, то он сдлаютъ съ своей стороны все, отъ нихъ зависящее, чтобъ праздничное время было для него не однимъ только пустымъ именемъ, а настоящими праздниками. Положено было не позволять ему просиживать одному въ своей библіотек боле двухъ часовъ въ день, что, какъ он разсчитывали, выйдетъ непремнно по ихъ желанію, если только онъ не вздумаетъ вставать ране обыкновеннаго-утромъ, (о чемъ мистриссъ Обри младшая, общала ужь постараться, ручаясь, что этого никакъ не случится). Такимъ-образомъ выходило, что онъ напрасно сидлъ за завтракомъ со взоромъ, устремленнымъ въ сторону, какъ-будто бы собираясь провести цлый день въ уединеніи. Всякой разъ, какъ-нибудь да случалось, что онъ не успвалъ просидть за длами и часа. Съ нимъ бывали минутныя вспышки досады при такихъ случаяхъ и онъ скоро увидлъ насковь козни своихъ противницъ, но онъ любилъ ихъ такъ искренно и нжно, такъ хорошо понималъ и цнилъ привязанность, внушавшую имъ вс эти маленькіе манёвры, что сдался наконецъ безусловно и уступилъ себя въ ихъ полное распоряженіе, надясь нагнать потерянное время по возвращеніи въ Лондонъ и полагая чистосердечно, что польза общественная не постраждетъ до-тхъ-поръ отъ его бездйствія. Словомъ сказать, вс три леди въ Яттон сговорились на-счегъ плана своихъ дйствій. Положено было: каждый вечеръ, пока они не удутъ въ Лондонъ, или принимать у себя своихъ сосдей или длать имъ, въ свою очередь, посщенія, а для пріуготовительнаго занятія, проводить дни (если погода позволитъ), гуляя на открытомъ воздух и длая утренніе визиты тмъ изъ знакомыхъ, которые жили поближе и отъ которыхъ они обыкновенно возвращались ровно въ пору, чтобъ имть время одться къ обду. Все это приведено было въ дйствіе точно такъ, какъ было обдумано, и только-что Йоркскій Истинный Синій (главная газета въ графств) возвстила прибытіе въ Яттонъ ‘Чарльза Обри, эсквайра, члена Парламента, съ семействомъ, на время праздниковъ’, какъ старанія мистриссъ Обри и Кетъ стали подкрпляться цлыми толпами друзей, частыя посщенія которыхъ могъ засвидтельствовать привратникъ, едва успвавшій вмст съ женою своею отворять и запирать большія ворота парка. Въ первый понедльникъ посл Рождества, то-есть на третій день праздника, къ дверямъ барскаго дома прискакали въ галопъ лордъ Де-ла-Зушъ и мистеръ Деллмиръ и привезли отъ леди Де-ла-Зушъ самое убдительное приглашеніе, усердно ими повторенное — приглашеніе всему семейству Обри участвовать въ большомъ собраніи, назначенномъ въ замк Фозерингемъ, наканун Новаго-года. Приглашеніе было принято и вечеръ пролетлъ весело. Такого же рода приглашенія приняты были отъ Ольфильдса, ближайшаго ихъ сосда, отъ сэра Персивеля Пиккеринга въ Лёддинтон-Корт, гд была новая, прекрасная картинная галерея, готовая для критическаго осмотра мистера Обри, и отъ почтенной леди Страттонъ, старой пріятельницы и пенсіонной подруги матери мистера Обри и т. д. Потомъ Кетъ надобно было сдлать нсколько визитовъ, собственно отъ себя, а такъ-какъ она любила здить верхомъ, а между-тмъ не хотла вызжать въ-сопровожденіи одного грума, то, разумется, ея братъ долженъ былъ провожать ее во всхъ этихъ выздахъ. Такимъ-образомъ первая недля, по прибытіи изъ Лондона, прошла въ посщеніи сосдей и друзей, а на слдующую, они собирались принимать ихъ у себя въ Ягтон, и въ старомъ дом ихъ должны были гремть все это время звуки веселаго гостепріимства.

Кром того, цлый міръ мелкихъ занятій требовалъ вниманія мистера Обри, занятій, естественнымъ образомъ накопившихся во время его продолжительнаго отсутствія изъ Яттона. Ему часто приходилось давать родъ утреннихъ аудіенцій своимъ мелкопомстнымъ сосдямъ, фермерамъ и избирателямъ, и при этихъ случаяхъ истинная доброта его души, его терпніе, снисходительность, благосклонность и кротость нрава выходили наружу во всей своей сил. При всхъ этихъ милыхъ качествахъ, онъ имлъ въ себ, однакожь, ту спокойную важность, которая поражаетъ холодомъ излишнюю фамильярность и отталкиваетъ высокомріе. Онъ не имлъ никакой надобности выставлять себя на-показъ или, какъ это называется, гоняться за популярностью. Правда, онъ былъ представителемъ мстечка, но за такую честь онъ былъ обязанъ естественному вліянію своего значительнаго положенія въ обществ, позволявшаго ему оставаться собственнымъ своимъ господиномъ, непревращаясь въ низкаго повреннаго, связаннаго по рукамъ и по ногамъ разными общаніями по вопросамъ общественной пользы и навьюченнаго порученіями, касающимися до однихъ только мелкихъ мстныхъ интересовъ. Въ тхъ случаяхъ, о которыхъ мы говоримъ, онъ былъ не только снисходителенъ и великодушенъ, но, вмст съ тмъ, практически-зорокъ и проницателенъ, и качества эти были такъ хорошо всмъ извстны, что подъ-конецъ ему случалось ужь рдко употреблять ихъ въ дло. Его спокойное, но ршительное посредничество полагало конецъ множеству мстныхъ непріятностей и затрудненій и заставляло многихъ сожалть о его продолжительныхъ отлучкахъ изъ Яттона. Начиналъ ли сбиваться съ пути молодой поселянинъ, или двушка: одно его ласковое замчаніе, а иногда, если обстоятельства требовали, то и строгій выговоръ, въ качеств мирнаго судьи, должность котораго онъ исправлялъ въ околотк, заставляли ихъ опомниться и перемнить поведеніе. У него было особенное искусство, то шутками, то разсудительными доводами, мирить задорныхъ сосдей и разршать ихъ несогласія. Онъ имлъ очень-зоркій взглядъ на практическія подробности земледлія, скоро усматривалъ неудобства, врно оцнялъ, а иногда и самъ придумывалъ средства къ улучшенію, и часто имлъ случай употреблять эти познанія въ дло, приводя ихъ съ успхомъ въ спорахъ и преніяхъ Парламента. Его избиратели, неочень-многочисленные, конечно, и все люди смирные, были совершенно довольны и гордились своимъ членомъ, и его неожиданное появленіе между ними произвело общее, искреннее удовольствіе. Какъ помщикъ, онъ былъ любимъ своими фермерами, да и какъ не быть? Трудно себ представить другаго такого щедраго и уступчиваго владльца. Онъ могъ въ любое время увеличить доходы свои тысячи на полторы или на дв въ годъ, и управляющій часто намекалъ ему объ этомъ, но безъуспха. ‘Десять тысячъ въ годъ’, говорилъ Обри, ‘за-глаза довольно на вс мои надобности. Съ этими деньгами я и мое семейство имемъ всю роскошь и всякія удобства, какія только я могу себ представить, и я долженъ постоянно помнить, что пріидетъ пора, когда съ меня потребуется строгій и торжественный отчетъ въ распоряженіи этими деньгами’.

Однажды утромъ, подъзжая къ трактиру ‘Зайца и Собакъ‘, въ Грильстон, куда онъ пріхалъ верхомъ, чтобъ окончить одно незначительное дло, а также, желая заглянуть въ Клубъ фермеровъ, державшій въ ту пору одинъ изъ своихъ двунедльныхъ митинговъ, онъ вдругъ замтилъ, что лошадь его хромаетъ немножко на одну ногу. Онъ слзъ съ сдла и нагнулся, чтобъ посмотрть, что такое съ ней сдлалось, покуда грумъ его, поднявъ ногу лошади, осматривалъ копыто.

— Славная, чортъ возьми, лошадь! воскликнулъ кто-то сзади его, съ тономъ самой дерзкой самоувренности. Слова эти обращены были къ мистеру Обри, который, оглянувшись, увидлъ молодаго человка (то былъ Титмаузъ), разряженнаго во вкус самой сумасбродной моды. Одна рука его была засунута въ задній карманъ какого-то причудливо-щеголеватаго пальто (съ вчнымъ кончикомъ благо носоваго платка, выглядывающимъ изъ наружнаго кармана на груди), въ другой, держалъ онъ сигару и, обращаясь къ мистеру Обри съ своимъ замчаніемъ, онъ медленно и важно выпустилъ изо рта струю табачнаго дыма. Обри поглядлъ на него съ холоднымъ и удивленнымъ видомъ, неотвчая ни слова, а между-тмъ, стараясь припомнить: гд онъ видлъ прежде эту смшную особу.

— А вдь здшнихъ лошадей нельзя сравнить съ нашими, лондонскими, не правда ли, сэръ? продолжалъ тотъ, съ любопытствомъ подходя къ мистеру Обри и къ его груму, который, услыхавъ выходку Титмауза, бросилъ на него очень-значительный взглядъ.

— Я боюсь, сэръ, что здшнимъ жителямъ не очень понравится ваше замчаніе, отвчалъ Обри, съ трудомъ удерживаясь отъ смха и вмст съ тмъ, съ удивленнымъ видомъ осматривая съ ногъ до головы фигуру съ нимъ говорившаго.

— А чортъ ли мн до того: поправится или нтъ! возразилъ Титмаузъ съ присовокупленіемъ довольно-энергическаго проклятія. Въ эту минуту, подошелъ какой-то фермеръ и, увидвъ мистера Обри, поклонился ему очень-низко. Вниманіе Обри обращено было въ то время на Титмауза, такъ-что онъ не замтилъ поклона, но зато Титмаузъ, воображая, что онъ отданъ былъ ему, отвчалъ на поклонъ снимая шляпу, самымъ любезнымъ образомъ.

Мистеръ Обри вошелъ въ домъ, приказавъ груму, черезъ часъ привести лошадь назадъ.

— Скажите, сдлайте милость, спросилъ онъ, ласково обращаясь къ хозяйк трактира: — кто этотъ господинъ, что куритъ сигару, тамъ, подъ окномъ?

— Это, сэръ, отвчала она:— мистеръ Броунъ, и съ нимъ здсь еще одинъ господинъ, который сегодня посл обда отправляется съ дилижансомъ въ Лондонъ, а этотъ остается еще на день или на два. Странный народъ, сэръ! Такіе денди! То-и-дло курятъ, да пьютъ водку съ водой! Правда, другой, такъ тотъ много пишетъ.

— Ну, я бы желалъ, чтобъ вы ему замтили, сказалъ мистеръ Обри улыбаясь: — что если ему вздумается еще говорить со мною, или въ моемъ присутствіи, то чтобъ онъ зналъ, что я мирный судья и могу по закону взыскать съ него пять шиллинговъ за каждую клятву, которую онъ выговоритъ.

— Какъ, сэръ, онъ осмлился говорить съ вами?.. Ну, я признаюсь, въ жизнь свою еще не доводилось видть мн этакой дерзкой маленькой выскочки! говорила она, понижая голосъ.— И чмъ скоре они отсюда уберутся, тмъ лучше, потому — что онъ тутъ все глазетъ на двушекъ, да подмигиваетъ, да всякій вздоръ имъ болтаетъ. Ужь онъ у меня посмотритъ, если я его когда-нибудь не прибью по щекамъ!

Мистеръ Обри засмялся и пошелъ вверхъ по лстниц.

— Мн кажется, у нея на ног ничего нтъ такого, замтилъ Титмаузъ груму снисходительнымъ тономъ, только-что мистеръ Обри вошелъ въ домъ.

— Много вы тутъ понимаете, ужь я воображаю! отвчалъ Самъ съ презрительной улыбкой.

— Кто такой вашъ баринъ, пріятель? спросилъ Титмаузъ, стряхивая пепелъ съ конца своей сигары.

— Мой баринъ — джентльменъ, а вашъ?

— Ахъ ты дерзкій бродяга, чортъ бы тебя побралъ! закричалъ Титмаузъ, но едва усплъ онъ выговорить эти слова, какъ Самъ, однимъ взмахомъ руки сбилъ у него съ головы лоснящуюся шляпу и багровые волосы Титмауза обнаружились во всей крас, возбудивъ насмшки и хохотъ двухъ или трехъ свидтелей этой сцепы. Титмаузъ, съ своей стороны, повидимому, собирался ударить грума, но тотъ, проворно бросивъ поводья лошадей, на руки одному изъ конюховъ, мигомъ сталъ въ боевую позицію и, размахивая кулаками, началъ подходить къ нему съ самымъ зловщимъ видомъ. Онъ былъ плотный, коренастый молодой парень и казался страшнымъ противникомъ для перепуганнаго Титмауза, съ которымъ, за обиженную честь всхъ Йоркскихъ лошадей, онъ готовь былъ ужь разсчитаться по-своему, какъ вдругъ, довольно-сильный стукъ въ окошко раздался у него надъ головой, и остановилъ его воинственныя расположенія. Онъ взглянулъ наверхъ и увидлъ, за стекломъ, строгое лицо своего господина, грозившаго ему хлыстомъ. Въ ту же минуту, онъ опустилъ кулаки, почтительно приложилъ руку къ шляп и взялся опять за поводья. Если ты не трусъ, проворчалъ онъ, однакожь, Титмаузу, такъ ступай туда, во дворъ: тамъ я отобью у тебя охоту лгать.

— Кто этотъ джентльменъ, что пошелъ наверхь? спросилъ Титмаузъ у хозяйки, ускользнувши въ трактиръ.

— Сквайръ Обри, изъ Яттона, отвчала она бойко. Лицо Титмауза, до того очень-блдное, вдругъ вспыхнуло, какъ огонь.— Да, да, продолжала она съ колкостью: — нужно теб, непремнно болтать съ знатными людьми! А вотъ ты чуть-чуть и не попался, потому-что, вдь, онъ судья, а ты передъ нимъ сталъ божиться! Титмаузъ принужденно улыбнулся, вошелъ въ комнату и, принявъ видъ человка, занятаго чтеніемъ провинціальныхъ газетъ, сидлъ смирно почти цлый часъ, нершаясь выйдти на улицу, пока не ухали мистеръ Обри и его грозный Самъ.

Наступила пора охоты, но Обри, хоть онъ и имлъ самыхъ лучшихъ лошадей въ цломъ графств и держалъ ихъ всегда наготов, къ услугамъ своихъ пріятелей, но частью по недостатку склонности, а частью по нжности своего сложенія, никогда не принималъ участія въ забавахъ отъзжаго поля. Отъ времени до времени, однакожь, онъ зжалъ на привалы, чтобъ взглянуть, какъ спустятъ собакъ, и помняться привтствіями съ большимъ числомъ друзей и сосдей, собранныхъ по случаю охоты. Прогулку подобнаго рода сдлалъ онъ утромъ, посл своей поздки въ Грильстонъ, втроемъ, съ женою и съ Кетъ, которыхъ онъ взялъ съ собой по ихъ убдительной просьб. Я описываю не ангеловъ, а слабыхъ смертныхъ, и потому уваженіе къ истин заставляетъ меня признаться, что Кетъ понимала очень-хорошо, какъ мила она бывала и какое производила впечатлніе при всхъ подобныхъ случаяхь. Мн она, однакожь, ни чуть не мене отъ этого нравится, потому-что, гд сыскать на свт хорошенькую женщину, которая бы не знала о своей красот и о томъ, что она нравится нашему полу? О! я никогда не поврю, чтобъ это была вещь возможная. Но въ характер Кетъ эта маленькая доля женскаго кокетства была какъ самая незамтная примсь въ куск самороднаго золота. Скажите, однакожь, какъ ей пришло въ голову хать на эту охотничью сходку? Въ-точности мн это неизвстно, помнится, впрочемъ, что когда лордъ Де-ла-Зушъ прізжалъ послдній разъ въ Яттонъ, то ему случилось упомянуть объ этой охот, во время закуски, и сказать, между-прочимъ, что и онъ и нкто Джеффри Деламиръ… но, какъ бы то ни было, а въ одно ясное утро (это было въ четверкъ) Обри съ своими двумя милыми спутницами появилось въ отъзжемъ пол, верхомъ на прекрасныхъ коняхъ, и встрчены были самыми радушными привтствіями всхъ присутствовавшихъ. Миссъ Обри восхитила собой всхъ, но, между прочими, былъ одинъ молодой человкъ, къ стройному стану котораго и ловкой фигур шелъ, какъ нельзя лучше, красный охотничій костюмъ, съ блыми лосинами и высокими сапогами. Онъ старался въ-особенности понравиться Кетъ и тмъ обратилъ на себя вниманіе всхъ завистливыхъ своихъ товарищей. Этотъ юноша былъ мистеръ Делямиръ. Онъ, какъ казалось, занятъ былъ несравненно-боле особами, пріхавшими изъ Яттона, нежели тмъ важнымъ дломъ, для котораго онъ тутъ находился. Лошадь его, однакожь, была гораздо-внимательне: выпрямивъ уши, она поймала знакомый сигналъ ране своего разсяннаго всадника, рванулась быстро впередъ и оставила бы его непремнно позади, еслибъ онъ не былъ такой отличный здокъ. Кетъ и сама какъ-то немножко заглядлась, такъ-что ея горячая, молодая лошадка вдругъ потребовала всей ея силы и искусства, чтобъ удержать ее на поводьяхъ. Ей удалось, однакожь, это сдлать и она еще слдила безпокойнымъ взоромъ за своимъ недавнимъ собесдникомъ въ ту минуту, когда онъ перескакнулъ черезъ первый плетень и быстро догонялъ разсыпанную толпу красныхъ всадниковъ. О! какая это была веселая, одушевленная картина!

— Ахъ! сказала Кетъ, тихонько вздыхая, когда Делямиръ скрылся изъ глазъ: — я чуть было не слетла!

— Не вы одни были въ этомъ опасномъ положеніи Кетъ, замтила мистриссъ Обри, съ лукавой улыбкой.

— Это вы довольно-ловко придумали, Кетъ, заманить насъ, сегодня сюда, прибавилъ ея братъ, довольно-серьёзно.

— Что вы хотите сказать, Чарльзъ? спросила она, слегка покраснвъ. Онъ добродушно потрепалъ ее по плечу своимъ хлыстикомъ, засмялся, пустилъ свою лошадь въ галопъ, и они вс трое скоро очутились на дорог къ генералу Гриму, старому другу покойнаго мистера Обри.

Общество, съхавшееся наканун Новаго-года въ Фозерингемскомъ Замк, великолпной резиденціи лорда Де-ла-Зуша, было блестящее и многочисленное. Обри съ семействомъ пріхалъ въ пять часовъ. Въ половин шестаго вышли они изъ своихъ комнатъ, и когда мистеръ Обри, ввелъ въ залу свою жену и сестру, то все вниманіе общества обратилось на нихъ. Онъ самъ въ этотъ день былъ очень-недуренъ собою: свжій сельскій воздухъ покрылъ румянцемъ его обыкновенно-блдное лицо, блдное отъ нездоровой атмосферы Лондона, отъ неестественнаго расположенія времени и отъ разрушительныхъ ощущеній Парламента. Улыбка его была весела, взоръ ясенъ и живъ, но не это привлекало къ нему взоры присутствующихъ. Ничто не можетъ такъ скоро возвысить человка въ англійскомъ обществ, какъ вроятность быстраго отличія на поприщ политической жизни: она замняетъ для человка недостатокъ связей и богатства, она изглаживаетъ неровности, существующія между людьми различнаго круга, и краснорчивый, но дотол неизвстный депутатъ, вдругъ очутится въ рдкой атмосфер привилегій и исключительности. Одна успшная рчь въ Палат Депутатовъ открываетъ человку, произнесшему ее, какой-то волшебной силой сіяющія двери большаго свта и моды. Кто не устремится впередъ, чтобъ пожать съ жаднымъ привтствіемъ ту руку, которая, черезъ нсколько лтъ, можетъ-быть, станетъ разсыпать на вс стороны выгоды существеннаго рода — руку которая можетъ направить общественное мнніе! Но что жь, если ко всему этому вы прибавите предъидущее положеніе въ обществ, въ род того, напримръ, какое занималъ Обри!

Много было прелестныхъ женщинъ, и дамъ и двицъ, въ той великолпной зал, куда вошли наши знакомые, но дв двушки, съ совершенно-противоположными характерами красоты, скоро получили первенство надъ всми остальными. Одна изъ нихъ была миссъ Обри, другая — леди Каролина Кавершемъ, единственная дочь маркиза Редборо, съ которымъ вмст она пріхала въ замокъ на довольно-продолжительное время. Леди Каролина и миссъ Обри были почти однихъ лтъ и одты почти совершенно-одинаково, въ блыхъ атласныхъ платьяхъ, съ тою только разницею, что на леди Каролин сверкало великолпное брильянтовое ожерелье, между-тмъ, какъ Кетъ не хотла надть никакихъ украшеній. Леди Каролина была немного-повыше ростомъ, стройна, величава. Волоса ея были черны, какъ уголь, черты лица тонки и нжны, но съ какимъ-то холоднымъ и даже надменнымъ выраженіемъ. Взглянувъ на ея полуприщуренные глаза, на лебединый изгибъ ея блой шеи, вы невольно бы отъ нея отодвинулись, какъ отъ красавицы неприступной. Чмъ доле вы на нее смотрли, тмъ полне она удовлетворяла вашъ критическій осмотръ, но сердце не стремилось къ ней навстрчу: какой-то холодъ отталкивалъ отъ нея. Взгляните же теперь на эту милую Кетъ — и не бойтесь ничего, поставьте ее смло рядомъ съ тою надменною богинею, и ваше сердце скажетъ вамъ, что она мила. Ваша душа встрепенется при вид ея голубыхъ глазъ, то сверкающихъ одушевленіемъ, то исполненныхъ томною нгой. Какъ идутъ ея золотистыя кудри къ ея нжному цвту лица! Замтьте, что она немного-полне своей соперницы, по не останавливайте слишкомъ-пристально восхищеннаго взгляда на ея развивающихся формахъ: вы смутите застнчивую Кетъ! Не останавливайте, иначе, она отъ васъ уклонится, какъ тотъ чувствительный цвтокъ, листья котораго съёживаются отъ малйшаго прикосновенія. Леди Каролину можно было сравнить со строго-прекраснымъ произведеніемъ скульптора, уловившаго формы богини, въ первый разъ презрительно ступающей на нашу бдную землю, но Кетъ была живая, дышущая красавица. Кетъ была очень-ласково принята лордомъ и леди Де-ла-Зушъ, но когда молодой Делямиръ встртилъ ее съ довольно-смущеннымъ видомъ, румянецъ жарче заигралъ на ея щекахъ и зоркій наблюдатель могъ бы подмтить минутное быстрое колебаніе груди, говорившее о какомъ-то внутреннемъ ощущеніи. Такого наблюдателя Кетъ имла въ своей соперниц, съ лица которой, напротивъ, краска замтно исчезла. Опущенныя рсницы ея едва могли прикрыть взглядъ безпокойства и досады, брошенный украдкою на женщину, приковавшую къ себ все вниманіе будущаго лорда Де-ла-Зуша. Кетъ мигомъ замтила вс эти маленькія обстоятельства и должна была, съ своей стороны, употребить большую власть надъ собой, чтобъ казаться, будто не примчаетъ ничего. Делямиръ повелъ ее къ обду, Делямиръ слъ съ ней рядомъ и былъ такъ замтно-внимателенъ, что она, наконецъ, даже не знала, что длать, и была очень-рада, когда дамамъ пришло время выйдти изъ-за стола. Что она не имла тайной склонности къ Делямиру, товарищу ея дтства, этого я не могу утверждать, потому-что это было бы очень-далеко отъ истины. Обстоятельства задержали его въ чужихъ краяхъ боле года, между тмъ временемъ, когда онъ оставилъ Итонъ и эпохою его поступленія въ Оксфордъ, а тамъ еще годъ прошелъ для него вдали отъ Йоркшира. Такимъ-образомъ миновалось цлые два года, и вотъ Кетъ ужь сдлалась женщиною, а онъ, изъ мальчика сталъ молодымъ человкомъ. Оба они имли съ давнихъ-поръ взаимное расположеніе другъ къ другу и отъ одного только случая зависло ршить: въ комъ изъ нихъ въ первомъ должны обнаружиться признаки нжной привязанности. Результатъ, во всякомъ случа, долженъ былъ выйдти одинаковый, а именно (говоря обыкновеннымъ языкомъ влюбленныхъ): взаимность. Лордъ и леди Де-ла-Зушъ обожали своего сына, къ-тому же они были старые и постоянные друзья съ семействомъ Обри, и еслибъ Делямиръ, думали они, дйствительно привязался къ женщин съ такими достоинствами, талантами, красотою, любезностью и древнемъ происхожденіемъ, какъ миссъ Обри, то почему не позволить ему быть счастливымъ? Кетъ, волею или неволею, посажена была за фортепьяно, а леди Каролину просили аккомпанировать ей на арф, инструмент, которымъ владла она съ большимъ искусствомъ, но на этотъ разъ, какъ нарочно, ни у одной изъ нихъ игра не шла на ладъ: об он сперва не могли справиться съ своими инструментами, потомъ сами съ собой и принуждены были наконецъ бросить попытку, какъ безнадежную. Но когда, попозже вечеромъ, Кетъ немного одушевилась за танцами и сла опять за фортепьяно, по просьб лорда Де-ла-Зуша, чтобъ спть прелестную псню изъ Бури: Тамъ, гд пчела высасываетъ медъ, то вся очаровательная прелесть ея игры и голоса явились во всей своей сил. Что жь касается до Делямира, то онъ отдалъ бы все на свт, чтобъ жениться на ней въ ту же минуту, и такимъ-образомъ навки потушить раждающіяся надежды, какъ онъ воображалъ, двухъ или трехъ соперниковъ его въ сердц этой милой добычи.

На другой день, посл бала, съ миссъ Обри случилось маленькое приключеніе. Въ деревн Яттонъ была двочка, лтъ пятнадцати или шестнадцати, по имени Фиби Вилльямсъ, милая и добрая двочка, которая служила въ барскомъ дом около двухъ лтъ прачкою, но за нсколько мсяцевъ передъ тмъ сдлалась больна чахоткою и принуждена была вернуться къ своему семейству. Во время службы при мст, двочка эта вела себя кротко и тихо, и теперь вся прислуга принимала въ ней большое участіе, а также и миссъ Обри, что жь касается до старой леди, то она посылала ей каждый день желе, сагу и другія вещи подобнаго рода, которыя могли быть полезны въ ея положеніи. Въ самый день Новаго-года, и не доле какъ четверть часа спустя по возвращеніи своемъ изъ Фозерингема, миссъ Обри, узнавъ, что одна изъ горничныхъ отправляется въ деревню съ этими припасами и что бдная Фиби стала чувствовать себя гораздо-хуже, вмсто того, чтобъ идти къ себ въ комнату переодваться, накинула на плечи еще одну шаль и ршилась идти вмст съ горничною. Она не сказала ни слова объ этомъ ни своей матери, ни невстк, ни брагу, но просто велла служанк отвчать, что ушла на короткое время и скоро вернется. Густой снгъ валилъ хлопьями, когда Кетъ выходила изъ дома, но она о томъ и не думала: состраданіе ее увлекало, ей хотлось постить, можетъ быть въ послдній разъ, бдную страдалицу. Она шла рядомъ съ пожилою служанкою, безпрестанно разспрашивала ее о Фиби и о ея огорченномъ семейств. Было ужь почти совсмъ-темно, когда он вышли изъ воротъ парка и снгъ валилъ пуще прежняго. Кетъ, плотне окутала шалью свой легкій станъ, закрыла лицо вуалемъ, удвоила шаги и он скоро пришли въ хижину Вилльямса. Можно себ представить, какъ удивлены были скромные жители этой хижины появленіемъ молодой леди въ такое время дня, въ такую ненастную погоду и съ такой незначительной свитой! Бдная Фиби, худая какъ тнь, сидла противъ огня въ маленькихъ деревянныхъ креслахъ, опираясь на подушку. Она задрожала и губы ея зашевелились при вид миссъ Обри, которая сла возл, на стул, и снявъ съ себя покрытыя снгомъ шаль и шляпу, стала говорить ей самыя милыя и утшительныя слова. Какой контрастъ представляли эти дв двушки! Небольшаго усилія воображенія потребовалось бы въ эту минуту, чтобъ сравнить Катерину Обри съ ангеломъ-утшителемъ, посланнымъ несчастной страдалиц въ ея послднія минуты. Отецъ и мать Фиби стояли у очага, смотря сквозь слезы на свое единственное дитя, которое скоро должно было покинуть ихъ навки. Бдная двочка представляла, въ самомъ дл, трогательную картину! Въ прежнее время она была очень-недурна собой, но теперь лицо ея страшно исхудало и было блдно какъ воскъ. Ужасная печать чахотки лежала на немъ. Похудвшія руки ея сложены была на колняхъ и держали платочекъ, которымъ она, отъ времени до времени, съ замтнымъ усиліемъ отирала потъ на своемъ лиц.

— Какія вы добрыя, сударыня! шептала она: — пришли навстить меня такъ поздно вечеромъ! Говорятъ, теперь на двор ненастье и холодъ.

— Я слышала, Фиби, что вы нехорошо себя чувствуете, и мн вздумалось зайдти къ вамъ вмст съ Маргаритою, которая принесла вамъ еще немножко желе. Нравится вамъ желе?

— Ахъ, да, сударыня, отвчала она запинаясь: — но мн очень-трудно теперь глотать: горло у меня такъ болитъ! Тутъ ея мать покачала головой и отвернула лицо, потому-что докторъ еще поутру объяснилъ ей свойство этой мучительной боли, о которой дочь ея теперь упоминала и которая была признакомъ послдняго періода ея губительной болзни.

— Мн очень-больно это слышать, милая Фиби, отвчала миссъ Обри.— Не хотите ли вы, мистриссъ Джаксонъ что-нибудь другое для васъ приготовитъ?

— Нтъ, сударыня, покорно васъ благодарю. Я чувствую, что нечего больше и пробовать: я ничего не могу проглотить.

— Покуда есть жизнь, сказала Кетъ тихимъ, но ршительнымъ тономъ:— то говорятъ, есть еще и надежда. Фиби печально покачала головой.

— Не оставайтесь здсь такъ долго, моя дорогая леди: теперь становится поздно, а вы вышли изъ дома одн. Отецъ васъ проводитъ…

— Обо мн не безпокойтесь, Фиби: со мной ничего не сдлается. Я надюсь, что вы не забываете того, что пасторъ Тэсемъ вамъ говорилъ. Вы знаете, Фиби, что эту болзнь посылаетъ вамъ Богъ, какъ испытаніе. Онъ лучше знаетъ, что для человка нужно.

— Благодаря Бога, сударыня, я не ропщу. Я знаю, что на все Его святая воля, но мн больно за отца и за мать: имъ будетъ такъ скучно не видть Фиби возл себя. Отецъ смотрлъ на нее пристально, и крупныя слезы катились у него по щекамъ. Мать закрыла лицо передникомъ и качала головой, въ безмолвной горести. Миссъ Обри нсколько минутъ не говорила ни слова.

— Я вижу, что вы читали молитвенникъ, который матушка вамъ подарила, когда вы были еще у насъ, сказала она наконецъ, замчая маленькую, открытую книжку у Фиби на колняхъ.

— Да, сударыня, я старалась, но какъ-то съ недавнихъ поръ я не могу ужь читать: передъ глазами туманъ и я худо вижу.

— Это слабость, Фиби, сказала миссъ Обри торопливымъ и трепетнымъ голосомъ.

— Я осмлюсь васъ попросить, сударыня, продолжала Фиби слабымъ голосомъ, посл короткаго молчанія: — не прочтете ли вы мн этотъ маленькій псаломъ, который я ужь давно стараюсь разобрать. Мн бъ такъ пріятно было послушать васъ.

— Я попробую, Фиби, отвчала миссъ Обри и взяла книгу, открытую на 6-мъ псалм. Труденъ былъ для нея этотъ подвигъ, потому-что чувства ея и безъ того ужь были сильно растроганы. Но какъ отказать умирающей двушк! Она начала несовсмъ-внятно, очень-тихимъ голосомъ и съ частыми остановками, слезы отъ времени до времени совершенно затемняли ей зрніе. Несмотря на то, она успла дойти до 6-го стиха, въ которомъ сказано: ‘Утрудили меня мои воздыханія: всякую ночь, орошаю я ложе мое слезами. Помутились отъ дряхлости очи мои и красу мою унесло страданіе’.

Тутъ голосъ Кетъ вдругъ остановился. Она закрыла лицо платкомъ, проговоривъ торопливо: ‘Я не въ-силахъ доле, Фиби’. Вс присутствовавшіе въ маленькой комнатк были въ слезахъ, кром одной Фиби, которой было ужь не до слёзъ.

— Мн пора теперь идти, Фиби. Мы пришлемъ завтра, рано поутру, узнать о вашемъ здоровь, сказала мы съ Обри, вставая съ мста и надвая свою шляпку и шаль. Потомъ она отозвала потихоньку мать Фиби въ другой уголъ комнаты и молча положила ей въ руку дв гинеи, зная печальную нужду въ этихъ деньгахъ, скоро, скоро ихъ ожидавшую, посл того, она ушла. Отецъ Фиби хотлъ-было ее проводить, но она ему ршительно запретила, говоря, что та ночь должна быть ужь очень-темна, въ которую она не найдетъ дороги до дома, лежавшаго почти по прямой линіи отъ хижины и не дале, какъ на разстояніи одной четверти мили. На двор, между-тмъ, стало гораздо-темне и все еще падалъ снгъ, но ужь не такъ сильно, какъ прежде. Она шла рядомъ съ Маргаритою, разговаривая о бдной Фиби, но въ ту самую минуту, когда он выходили изъ деревни, съ стороны парка:

— А, мои красавицы! произнесъ кто-то тихимъ, но очень-нахальнымъ голосомъ. Одн? Какъ это пріятно!..

Миссъ Обри на одинъ мигъ остановилась, пораженная, какъ громомъ, этимъ неожиданнымъ и небывалымъ случаемъ, потомъ быстро пошла впередъ, съ трепещущимъ сердцемъ, шопотомъ уговаривая Маргариту, чтобъ она держалась ближе къ ней и ничего не боялась. Ихъ преслдователь, однакожъ, не отставалъ отъ нихъ ни на шагъ.

— Прелестныя двушки! Какъ жаль, что у меня нтъ съ собой зонтика, мои аигольчики! Позвольте мн предложить вамъ руку, а? моя душечка?..

— Да кто вы такой, сэръ? бодро спросила наконецъ Кетъ, вдругъ останавливаясь и обращаясь къ говорившему. (Кому же было и быть, какъ не Титмаузу?)

— Кто я? Ха, ха! мои красавицы! Я человкъ, обожающій всхъ хорошенькихъ женщинъ.

— Знаете ли вы, сэръ, кто я? спросила миссъ Обри, съ негодованіемъ отдернувъ вуаль и открывая свое прелестное лицо, блдное какъ смерть, но неузнанное въ потемкахъ ея дерзкимъ оскорбителемъ.

— Нтъ, я этого не знаю, еи-Богу, не знаю. Не бойтесь, моя красавица, клянусь честью, я не сдлаю вамъ никакого вреда. Позвольте мн только предложить вамъ свою руку…

— Дерзкій! Грубіянъ! Какъ смете вы оскорблять такимъ образомъ леди? Знаете ли вы, кто я? Мое имя Обри, я миссъ Обри, не думайте, чтобъ…

Но услыхавъ имя Обри, Титмаузъ едва не умеръ отъ удивленія и страха, такъ-что, когда Маргарита закричала во все горло: ‘Помогите! Эй, помогите!’ онъ, неговоря боле ни слова, ударился бжать во весь духъ, именно въ ту самую минуту, какъ дверь ближайшей хижины, не дале какъ на разстояніи нсколькихъ шаговъ, отворилась и дюжій фермеръ выбжалъ изъ нея, крича: ‘Гей! Что тамъ такое?’ Можно себ представить его удивленіе, когда онъ узналъ миссъ Обри, и его бшенство, когда ему сказали о причин ея испуга. Выбжавъ изъ дверей безъ шляпы, онъ кинулся впередъ, съ громкими проклятіями вызывая скрывшагося негодяя выйдти къ нему на встрчу, и счастливъ былъ Титмаузъ, что онъ усплъ ускользнуть отъ пары такихъ кулаковъ, которые въ одну минуту сдлали бы фрикассе изъ его маленькой фигурки.

Миссъ Обри такъ была поражена неожиданностью случая и сильнымъ испугомъ, что еслибъ ей не дали тотчасъ воды, она упала бы безъ чувствъ. Оправясь немного отъ перваго впечатлнія, она спшила домой въ-сопровожденіи Маргариты и фермера, шедшаго сзади съ страшно-сучковатой дубиной въ рукахъ, и такимъ-образомъ она скоро добралась до барскаго дома, жестокоутомленная и взволнованная. Объ этомъ маленькомъ приключеніи, однакожь, она никому не говорила и не велла разсказывать обоимъ своимъ спутникамъ, зная, какъ это могло огорчить всхъ ее любящихъ. Несмотря на то, ей порядкомъ досталось отъ матери и отъ брата, которые, не дале какъ за минуту передъ тмъ, послали отъискивать ее двухъ слугъ, Богъ-знаетъ почему непопавшихся ей навстрчу.

Здсь не мсто описывать эксцентрическія похожденія нашего пріятеля Титмауза. Не мшаетъ, однакожь, сказать, что видъ миссъ Обри, верхомъ, едва не свелъ съ ума этого маленькаго дурня. Черты ея ни на минуту не выходили у него изъ памяти еще со времени того самаго происшествія въ парк, о которомъ мы говорили ужь не разъ. Когда жь онъ узналъ черезъ розыски Снапа, кто она такая, то пришелъ еще въ большое неистовство, чмъ прежде, думая видть теперь возможность добиться до обладанія ею. Онъ открылся во всемъ своему тайному совтнику Снапу, который, окончивъ порученное ему дло, вернулся незадолго передъ тмъ въ Лондонъ, очень-неохотно оставивъ Титмауза одного, посредствомъ собственныхъ своихъ, тонкихъ и искусныхъ распоряженій, привести къ успшному окончанію предполагаемый бракъ между нимъ, будущимъ обладателемъ Яттона, и прелестною сестрою настоящаго сквайра.

ГЛАВА IX.

Было часовъ около восьми вечера. Обри съ сестрой играли въ шахматы, докторъ Тэсемъ и молодая мистриссъ Обри слдили за ихъ игрою съ большимъ вниманіемъ, а старая леди прилежно занималась своими письмами. Обри былъ игрокъ перваго разряда, а потому имлъ, естественнымъ-образомъ, жестокій перевсъ надъ бдною Кетъ. Опираясь головкой на руку, она сидла въ большомъ затрудненіи, и блые пальчики ея подняты были, въ раздумьи, надъ пятью или шестью оставшимися фигурами, незная которую изъ нихъ двинуть.

— Ну, Кетъ! твердилъ, отъ времени до времени, ея братъ, съ той спокойной, самодовольной улыбкой побдителя, которая, въ гакомъ положеніи игры, могла бы вывести изъ терпнія всякаго игрока, не съ такимъ кроткимъ характеромъ, какъ у Кетъ.

— Еслибъ я былъ на вашемъ мст, миссъ Обри… восклицалъ безпрестанно Тэсемъ, понимавшій, впрочемъ, игру такъ же мало, какъ та маленькая шарлотка, которая спала, въ эту минуту на полу у ногъ миссъ Обри.

— Боже мой! сказала наконецъ Кетъ съ улыбкой: — я право не знаю что длать!..

— Кто это детъ? воскликнула мистриссъ Обри, вдругъ повернувъ лицо и прислушиваясь къ стуку колесъ.

— Что намъ за дло! отвчалъ ея мужъ, сильно-занятый игрой.— Ну, ну Кетъ, ходите. Нсколько минутъ спустя, въ комнату вошелъ слуга и доложилъ мистеру Обри, что стряпчій Паркинсонъ съ какимъ-то другимъ джентльменомъ пріхали въ домъ и, желая поговорить съ нимъ о дл, ждутъ его въ библіотек.

— Что имъ такое нужно, въ эту нору? разсянно произнесъ мистеръ Обри, сторожа съ нетерпніемъ давно-ожидаемый ходъ своей сестры, который долженъ былъ ршить игру. Этотъ ходъ сдланъ былъ наконецъ, но совершенно съ неожиданной стороны.

— Шахъ и матъ! воскликнула она въ большомъ восторг.

— Ну, произнесъ онъ, вставая, съ немножко-озадаченнымъ и опечаленнымъ лицомъ: — я пропалъ! Теперь попробуйте вы свое искусство съ докторомъ, а я покуда пойду переговорить съ этими джентльменами. Странно, что такое могло бы привести ихъ сюда!.. а! знаю: это врно по свадебному договору миссъ Ивелины: я долженъ быть однимъ изъ ея распорядителей. Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты и отправился къ себ въ библіотеку, гд находились ужь оба прізжіе, одинъ изъ которыхъ, незнакомый, снималъ въ эту минуту свое пальто. То былъ мистеръ Роннинтонъ, высокій и худощавый мужчина, пожилыхъ лтъ, съ короткими, сдоватыми волосами и съ лицомъ, черты котораго обличали хладнокровнаго, ловкаго и проницательнаго человка. Другой былъ мистеръ Паркинсонъ, простой, солидный и смышлёный провинціальный стряпчій.

— Мистеръ Роннинтонъ, мой агентъ въ Лондон, сэръ, произнесъ онъ, обращаясь къ входящему мистеру Обри.

— Прошу васъ, господа, садитесь, отвчалъ тотъ съ обыкновенною своею вжливостью, и самъ слъ въ кресла, возл нихъ.

— Что это, мистеръ Паркинсонъ, да и оба вы, господа, такъ серьёзны? Что это значитъ? спросилъ онъ съ удивленіемъ.

— Мистеръ Роннинтонъ, сэръ, пріхалъ ко мн совсмъ-неожиданно, отвчалъ Паркинсонъ, пріхалъ, часа два тому назадъ, изъ Лондона, по одному длу, въ высшей степени для васъ важному.

— Для меня?.. Хмъ! Что жь это такое? Сдлайте милость говорите, я слушаю васъ со вниманіемъ, произнесъ мистеръ Обри съ озабоченнымъ видомъ.

— Помните ли, началъ Паркинсонъ, сильно-взволнованный: — ту бумагу, что вы прислали мн съ Ватерсомъ, во вторникъ на прошедшей недли, бумагу, предъявленную Джультеру какимъ-то неизвстнымъ лицомъ?

— Помню, отвчалъ мистеръ Обри, подумавъ съ минуту.

— Мистеръ Роннинтонъ пріхалъ по длу, имющему связь съ этимъ документомъ, сказалъ мистеръ Паркинсонъ и замолчалъ.

— А! произнесъ мистеръ Обри, замтно успокоенный:— увряю васъ, господа, все, что можетъ затять такая безпокойная особа, какъ мистеръ Томкинсъ, далеко не иметъ въ моихъ глазахъ той важности, которую вы, какъ кажется, предполагаете… если только я не ошибаюсь въ своей догадк, что это онъ… Какъ! такъ что жь это такое? прибавилъ онъ торопливо, замтивъ, что мистеръ Паркинсонъ покачалъ головой и посмотрлъ значительно на мистера Роннинтона: — сдлайте милость, мистеръ Паркинсонъ, объяснитесь опредлительне.

— Эта бумага, произнесъ мистеръ Роннинтонъ, держа въ рукахъ листокъ, тотчасъ узнанный мистеромъ Обри:— есть объявленіе о насильственномъ завладніи, съ которымъ мистеръ Томкинсъ не иметъ ничего общаго. Оно подано, въ-сущности, противъ васъ, и вы настоящій отвтчикъ.

— Но вдь я былъ имъ и прежде по этому вздорному длу.

— Помните ли вы, мистеръ Обри, началъ Паркинсонъ съ трепетомъ, котораго онъ не въ-силахъ былъ скрыть: — нсколько лтъ тому назадъ, у насъ съ вами какъ-то разъ былъ одинъ разговоръ, довольно-серьёзный, о вашихъ правахъ на имніе. Это было въ ту пору, когда я готовилъ ваши свадебныя условія? Мистеръ Обри вздрогнулъ и вдругъ перемнился въ лиц.— Обстоятельства, о которыхъ мы тогда съ вами разсуждали, пріобрли внезапно ужасную важность. Бумага эта заставляетъ насъ сильно опасаться за васъ.

Обри попрежнему молчалъ, устремивъ пристальный взоръ на Паркинсона.

— Заключивъ по первому взгляду на нее и со словъ Ватерса, что это не боле, какъ новый искъ Томкинса, по поводу того же самаго пустыря, прилежащаго къ хижин Джультера, я написалъ въ Лондонъ, къ моимъ агентамъ, гг. Роннинтону и К® и просилъ ихъ побывать у стряпчихъ истца, чтобъ уладить это дло окончательно. Они исполнили мою просьбу въ томъ, что касается до посщенія… и… но можетъ-быть вы возьмете на себя трудъ разсказать остальное, прибавилъ онъ, обращаясь къ мистеру Роннинтону.

— Конечно, произнесъ тотъ, очень-серьёзнымъ тономъ, но гораздо-спокойне и тверже мистера Паркинсона.— Я былъ вчера утромъ у гг. Кверка, Геммона и Снапа, компанія которыхъ пользуется большою, хоть и неочень-завидной извстностью въ нашей профессіи, и въ нсколько минутъ моя ошибка, насчетъ сущности этого дла, разъяснилась. Короче сказать… онъ остановился, казалось, опечаленный тмъ, что ему надо было сообщить.

— О! сдлайте милость, сэръ, продолжайте, тихо произнесъ мистеръ Обри.

— Мн извстна, сэръ, твердость вашего характера, но я опасаюсь, что она вамъ понадобится теперь вся. Короче сказать: они объявили мн, что я могу безъ сомннія уладить это дло окончательно, если я успю уговорить васъ немедленно уступить все имніе въ Яттон и пополнить вс собранные съ него доходы въ руки ихъ кліента, законнаго наслдника, какъ они утверждаютъ, какого-то мистера Титльбета Титмауза.

Мистеръ Обри опустилъ руки и прислонился къ спинк креселъ подъ ударомъ такого неожиданнаго извстія. Нсколько минутъ не говорилъ онъ ни слова. Мистеръ Роннинтонъ имлъ чувствительное сердце, и впродолженіе обширной своей практики ему случалось не разъ быть свидтелемъ горестныхъ сценъ, но, можетъ-быть, ни одна изъ нихъ не могла сравниться съ той, въ которой онъ игралъ теперь главную дйствующую роль, по просьб мистера Паркинсона, мало надявшагося на свою собственную твердость. Стряпчіе посмотрли другъ на друга съ видомъ глубокаго сочувствія къ несчастному своему кліенту.

— Я счелъ своею обязанностью, нетеряя ни минуты, отправиться въ Яттонъ, продолжалъ Роннинтонъ, замтивъ, что мистеръ Обри снова устремилъ на него вопросительный взоръ:— потому-что гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ люди такого рода, противъ которыхъ надо дйствовать нетеряя ни минуты и притомъ какъ-можно осторожне. Тотчасъ, по выход отъ нихъ, пошелъ я въ Темпль, чтобъ пригласить на вашу сторону мистера Сёттля, главнаго адвоката въ Сверномъ Округ, но они меня предупредили: онъ ужь цлые три мсяца, тому назадъ, приглашенъ на противную сторону, вмст съ другимъ, тоже извстнымъ адвокатомъ. При такомъ положеніи обстоятельствъ я счелъ своею обязанностью, нетеряя ни минуты, послать особое приглашеніе генерал-атторнею {Собственный адвокатъ короля и лицо, занимающее одну изъ самаыхъ-высшихъ степеней въ юридическомъ сословіи.} и вмст съ тмъ далъ ему въ помощники одного изъ самыхъ способныхъ и опытныхъ юристовъ въ цломъ Округ.

— А сказали ли они вамъ что-нибудь насчетъ сущности правъ своего кліента? спросилъ Обри посл нсколькихъ выраженій досады и удивленія.

— Очень-мало, почти-что ничего. Еслибъ они не были такъ необыкновенно-положительны въ своихъ утвержденіяхъ, я, разумется, могъ бы сомнваться во всякомъ слов, ими сказанномъ. Они, между-прочимъ, упомянули о мнніяхъ, собранныхъ ими отъ первыхъ нотаріусовъ во всемъ королевств, мнніяхъ, какъ они утверждаютъ, единогласно произнесенныхъ въ пользу ихъ кліента, и прибавили, что они ужь, нсколько мсяцевъ тому назадъ, были совершенно-готовы, но что одинъ только случай не позволилъ имъ до-сихъ-поръ начать своихъ дйствій.

— Не длали ли вы имъ вопросовъ насчетъ того, кто такой этотъ претендентъ? спросилъ мистеръ Обри.

— Да, но могъ узнать только то, что они открыли его совершенно-случайно, и что онъ теперь находится въ очень-бдномъ и стснённомъ положеніи. Я старался узнать, съ какими средствами предполагаютъ они вести такой разорительный искъ, но они улыбнулись значительно и не отвчали ни слова.

Новый длинный антрактъ молчанія послдовалъ затмъ, впродолженіе котораго Обри замтно боролся съ внутренними, сильно-волновавшими его ощущеніями.

— Что это значитъ, что они отъискиваютъ повидимому только одну, незначащую долю имнія? спросилъ онъ.

— Это ихъ собственный выборъ и, можетъ-быть, длается единственно въ видахъ удобства. Впрочемъ, если они успютъ выиграть теперешній искъ, то, основываясь на тхъ же самыхъ правахъ, имъ нетрудно будетъ впослдствіи оттянуть и все остальное имніе, до послдняго акра, а потому настоящій искъ долженъ ршить это дло.

— Но если допустить самое худшее, то-есть то именно, что имъ удастся выиграть дло, сказалъ мистеръ Обри, посл довольно-долгаго и тревожнаго разсужденія съ обоими стряпчими о предполагаемомъ недостатк въ его правахъ на владніе: — какъ же тогда… эти доходы, которые я получалъ все время, по 10,000 въ годъ!..

— О, это ужь второстепенное соображеніе! Намъ прежде надо подумать о главномъ вопрос…

— Я васъ прошу мистеръ Роннинтонъ и вмст надюсь, что вы ничего отъ меня не скроете… Скажите, до какой степени можетъ простираться моя отвтственность?

Роннинтонъ молчалъ.

— Я опасаюсь, что вс доходы неправильнаго владнія, какъ они у насъ называются, полученные вами впродолженіе… началъ Паркинсонъ.

— О, нтъ, нтъ, перебилъ мистеръ Роннинтонъ: — я думалъ ужь объ этомъ предмет и увренъ, что Статутъ Ограниченій отвергнетъ все, кром послднихъ 6-ти лтъ.

— Боже милостивый! Но вдь это составитъ 60.000 фунтовъ! перебилъ мистеръ Обри, и взглядъ его показывалъ внезапное отчаяніе.— О, это ужасно! ужасно! Если я потеряю Яттонъ, у меня и такъ не останется мста, куда приклонить голову, ни одного фартинга на поддержаніе себя, а между тмъ, я долженъ буду заплатить 60.000 фунтовъ! Крупныя капли пота выступили у него на лбу, страданіе и ужасъ выразились во взглядахъ. Онъ медленно всталъ съ своего мста и заперъ дверь на замокъ, чтобъ никто изъ домашнихъ или прислуги, войдя случайно, не засталъ ихъ въ-расплохъ и не перебилъ совщанія.

— Можетъ-быть, сказалъ онъ тихимъ и трепетнымъ голосомъ:— если это дло будетъ проиграно, можетъ-быть, о мать моя должна будетъ раздлить мою судьбу. Они покачали головой, не отвчая ни слова.

— Позвольте мн вамъ замтить, произнесъ мистеръ Роннинтонъ, тономъ самаго почтительнаго сочувствія:— говоря словами священнаго писанія: довлетъ дневи злоба его!

— Но за днемъ, слдуетъ ночь! возразилъ мистеръ Обри съ замтнымъ трепетомъ и звукъ его голоса заставилъ вздрогнуть его собесдниковъ.— У меня есть страшныя предчувствія насчетъ окончанія этого дла, я… я не долженъ былъ оставлять безъ вниманія обстоятельствъ, указанныхъ мн мистеромъ Паркинсономъ, передъ моею женитьбою! Я чувствую теперь, въ какой непростительной безпечности находился я все это время, но, право, я не предполагалъ въ этомъ такой важности, какая дйствительно была, я никогда даже не представлялъ себ ясно сущности того, что мн въ ту пору было указано.

— Какая жалость, что владніе не было окончательно укрплено штрафомъ! {А Fine — такъ называется особенный способъ обезпеченія владтельнаго права, получившій такое названіе оттого, что въ числ формальностей, съ нимъ сопряженныхъ, съ пріобртающаго взыскивается штрафъ (почти всегда мнимый) въ пользу короля, какъ феодальнаго владльца всей земли англійской. Прим. пер.}

— Да, очень, очень жаль! отвчалъ мистеръ Паркинсонъ со вздохомъ, и нсколько времени стряпчіе разсуждали между собой очень-усердно о свойств и дйствительности такой мры, значеніе которой объяснили они потомъ мистеру Обри.

— Все это ведетъ къ тому, сказалъ онъ, содрогаясь: — что, по всей вроятности, я и семейство мое въ эту минуту пришельцы въ Ягтон!

— Но вдь это еще не доказано! возразилъ съ жаромъ Паркинсонъ.— Мы идемъ ужь слишкомъ-скоро! Иной, право подумаетъ, что присяжные отдали ужь свой приговоръ противъ насъ и ршеніе суда ужь подписано, и что шерифъ пріидетъ завтра утромъ, вводить во владніе нашего противника!

Слова эти сказаны были съ добрымъ намреніемъ, а между-тмъ они имли смыслъ такой же, какъ еслибъ несчастному, осужденному погибнуть на гильйотин, кто-нибудь сталъ говорить о механизм страшной машины, его ожидающей. Невольная дрожь пробжала по тлу бднаго Обри. ‘Шестьдесятъ тысячъ фунтовъ!’ воскликнулъ онъ, вставая и прохаживаясь по комнат, взадъ и впередъ.— Я пропалъ безвозвратно! Какъ и когда успю я выплатить эту сумму? Онъ продолжалъ ходить въ безмолвномъ страданіи, потомъ снова слъ на свое мсто.— Вс эти дни у меня было какое-то странное предчувствіе близкаго несчастія, продолжалъ онъ, немного спокойне:— и я не могъ ни дать себ отчета въ этомъ чувств, ни освободиться отъ него. То, можетъ-быть, былъ намёкъ судьбы… что жь! я покоренъ ея опредленію!

— Мы не должны забывать, замтилъ мистеръ Роннинтонъ:— что владніе есть ⁹/₁₀-хъ права, что значитъ, что ужь одинъ простой фактъ владнія дастъ вамъ право сохранять его въ своихъ рукахъ, на зло цлому свту, пока не доказано будетъ другое право, сильне вашего. Вы стоите на высот, и это ужь забота вашего противника выбивать васъ изъ позиціи, не только доказывая, что вы не имете настоящаго права, но и то, что онъ иметъ это право. Если бъ онъ усплъ даже доказать, что вс ваши владтельные документы не боле какъ листы истраченной даромъ бумаги, и что вы дйствительно имете такъ же мало права на это имніе, какъ я, или кто бы то ни было другой, то все-таки, остановившись на этой точк, онъ еще не подвинулъ бы дла своего ни на вершокъ. Онъ долженъ прежде всего доказать въ собственномъ лиц своемъ ясное и независимое право, такъ-что вы находитесь совершенно въ оборонительномъ положеніи и можете быть уврены, что какія бъ ни были слабыя стороны вашего права, а такой зоркій и глубокій юристъ, какъ Генерал-Атторней, противопоставитъ всевозможныя затрудненія…

— О! сохрани Богъ, чтобъ какія-нибудь недобросовстныятпреимущества употреблены были въ мою пользу, возразилъ мистеръ Обри. Паркинсомъ и Роннинтонъ, оба вытаращали глаза при этой неожиданной выходк. Первый не могъ себ представить, чтобъ въ войн вс средства противъ врага не были позволены, но послдній понималъ и цнилъ благородство души, какъ истинную причину такого восклицанія.

— Теперь, вроятно, все это скоро сдлается гласнымъ, сказалъ Обри съ видомъ глубокаго унынія, посл долгаго разговора съ своими постителями.

— Да, къ-несчастію, ваше положеніе въ графств, мсто, вами занимаемое на ступеняхъ общественной жизни, значительность имнія, о которомъ заводится тяжба и, наконецъ, самая рдкость случая — все это такія обстоятельства, которыя могутъ скоро привлечь вниманіе публики, отвчалъ мистеръ Роннинтонъ.

— Какое извстіе долженъ я буду сообщить моему семейству! воскликнулъ Обри дрожащимъ голосомъ: — съ какою страшною неожиданностью обрушилось на насъ это ужасное несчастіе! Но, разумется, прибавилъ онъ, вслдъ за тмъ: — я долженъ сейчасъ же принять какія-нибудь мры.

— О, конечно! отвчалъ мистеръ Роннинтонъ.— Мы съ мистеромъ Паркинсономъ займемся сейчасъ же разсмотрніемъ вашихъ владтельныхъ документовъ, большая часть которыхъ, какъ я слышалъ, находится здсь, въ дом, а остальные у мистера Паркинсона, и составимъ немедленно записку о дл, по которому намъ надо будетъ потребовать мнніе Генерал-Атторнея и извстнйшихъ нотаріусовъ. А кто, между-прочимъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Паркинсону: — кто былъ нотаріусомъ и имлъ въ своихъ рукахъ выписки при составленіи свадебнаго договора мистера Обри?

— А, вы врно намекаете на то мнніе, о которомъ я говорилъ вамъ сегодня? спросилъ мистеръ Паркинсонъ.— Оно есть, у меня дома, и я покажу вамъ его завтра поутру. Сомнніе, изъявленное имъ по одному или двумъ пунктамъ, встревожило меня порядкомъ въ ту пору… вы помните, мистеръ Обри?

— Помню, отвчалъ тотъ съ глубокимъ вздохомъ,— и то, что вы говорили, привело мн на память кое-что похожее, слышанное мною еще въ дтств, но я не обратилъ тогда особеннаго вниманія и даже не думалъ объ этомъ впослдствіи. Помнится тоже, вы сказали мн въ ту пору, что джентльменъ, писавшій это мнніе, былъ подозрительный и желчный человкъ, всегда находившій затрудненія и недостатки въ документахъ своихъ кліентовъ. Однимъ словомъ, какъ бы то ни было, а дло это никогда меня не тревожило, едва-ли даже приходило мн въ голову до самаго этого дня. О! въ какомъ ослпленіи былъ я все время! Но вы врно не откажетесь закусить, господа, посл вашей дороги? сказалъ онъ вдругъ, радуясь этому случаю, чтобъ оживить свои утомленныя силы стаканомъ вина, прежде чмъ онъ возвратится къ семейству. Одну за другой, проглотилъ онъ нсколько рюмокъ, неощутивъ никакого замтнаго дйствія, а между-тмъ, стряпчіе, взявъ съ него слово быть въ Грильстон на слдующій день рано поутру и привезти съ собой документы, въ ту пору находившіеся дома, ухали, оставивъ его наружнымъ образомъ спокойне, но съ ужаснымъ гнётомъ на сердц. Всею силою воли старался онъ обуздать свои чувства такъ, чтобъ скрыть, хоть навремя, ужасное происшествіе этого вечера. Несмотря на то, когда онъ вошелъ опять въ гостиную, изъ которой мать его, въ сопровожденіи Кетъ, ушла ужь въ свою спальню, выраженіе лица его немного испугало мистриссъ Обри, но ему удалось успокоить ее разомъ, сказавъ, что онъ точно быль раздосадованъ, и до крайности раздосадованъ, извстіемъ, ему сообщеннымъ, потому-что, какъ онъ узналъ, ему можетъ быть, безъ шутокъ, не прійдется ужь впередъ быть представителемъ Яттона въ Парламент.

— О, такъ это-то задержало васъ такъ долго у себя въ комнат! Ну, не правду ли я вамъ говорила, докторъ, воскликнула мистриссъ Обри, обращаясь къ пастору: — что тутъ врно кроется что-нибудь, касающееся до политики! Чарльзъ, я ненавижу политику! Дайте мн тихій, семейный кругъ!

Съ жестокой болью вздрогнуло сердце Обри при этихъ словахъ, но онъ чувствовалъ, что навремя усплъ въ своемъ намреніи. Пораженный духъ его всю эту ночь волновался тревожными грёзами, а милое существо, спавшее тихо возл него тмъ временемъ, и не подозрвало какая буря собирается надъ ихъ головами. Не разъ въ эту печальную ночь желалъ онъ встать съ своего мста, чтобъ облегчить себя хоть на время, пройдясь тихонько взадъ и впередъ по комнат, но его останавливалъ страхъ разбудить и встревожить ее и потомъ быть вынужденымъ открыть ей весь объемъ, всю страшную глубину ихъ несчастія. Не прежде пяти часовъ утра усплъ онъ наконецъ заснуть… Но какъ ни содрогался этотъ человкъ при вид страданій, ожидавшихъ его самого, и тхъ, кто былъ для него дороже жизни, онъ не далъ мста въ душ своей ни одной горькой укоризн, ни одной мысли строптивой и непокорной. Напротивъ, дйствительное расположеніе души его, при этомъ испытаніи, могло быть выражено въ одной короткой молитв, которую онъ не разъ готовъ былъ выговорить громко:

‘О, Боже мой! въ счастіи я признавалъ Тебя, не оставь меня въ дни бдствія и печали!

Рано утромъ на другой день экипажъ его остановился у дверей мистера Паркинсона, которому онъ привезъ съ собой, по общанію, большое число бумагъ и родовыхъ документовъ. Надъ ними, а также и надъ многими другими, находившимися въ храненіи мистера Паркинсона, этотъ джентльменъ, вмст съ мистеромъ Ронннитономъ, заняты были почти напролетъ весь этотъ день и весь слдующій, къ концу котораго они успли составить начерно записку о дл, и мистеръ Роннинтонъ, отправляясь въ Лондонъ въ дилижанс, взялъ ее съ собою, чтобъ предложить тотчасъ же на разсмотрніе Генерал-Атторнею, и одному или двумъ изъ извстнйшихъ нотаріусовъ того времени, съ просьбою обратить на нее немедленное и полное вниманіе. Узжая, онъ общалъ прислать ихъ мннія съ первою почтою къ мистеру Паркинсону, и оба эти джентльмена тотчасъ занялись дятельными приготовленіями къ защит правъ оспориваемаго владнія. Изъ тхъ извстнйшихъ нотаріусовъ, на которыхъ палъ выборъ гг. Роннинтона и Паркинсона, первый былъ мистеръ Тресель! Но клеркъ его, заглянувъ въ бумаги, отнесъ ихъ назадъ въ контору Роннинтона, съ поразительнымъ извстіемъ, что мистеръ Тресель, уже нсколько мсяцевъ тому назадъ, далъ свое мнніе на противную сторону. Другое лицо, выбранное мистеромъ Роннинтономъ, былъ, довольно-странно сказать, мистеръ Мортменъ, который, тоже по причин своей извстности, былъ иногда употребляемъ въ длахъ фирмою этого стряпчаго, но и его клеркъ тоже на слдующее утро возвратилъ бумаги, приводя въ извиненіе ту же самую причину, которая дана была клеркомъ мистера Треселя. Все это служило печальнымъ подтвержденіемъ того, въ чемъ гг. Кверкъ и Геммонъ увряли мистера Роннинтона, такъ положительно, а именно, что они имютъ ужь на своей сторон мннія первыхъ нотаріусовъ въ королевств и, сверхъ того, предвщало въ какомъ огромномъ размр эти господа собирались вести свою тяжбу. Были, однакожь и другіе нотаріусы, кром двухъ упомянутыхъ, и въ руки одного изъ нихъ, мистера Менсфильда, человка немене-способнаго, хоть и неуспвшаго пріобрсти такую извстность, какъ Мортменъ, передалъ мистеръ Роннинтонъ дло своего кліента съ полною довренностью. Кром того, онъ предложилъ записку свою на разсмотрніе мистера Кристаля, адвоката, приглашеннаго имъ въ помощники къ Генерал-Атторнею.

Человкъ этотъ, хотя и не славился особеннымъ краснорчіемъ, но помощь его была драгоцнна въ такомъ обширномъ и важномъ дл. Двадцать лтъ провелъ онъ надъ законами, изучая ихъ съ постоянной неутомимой энергіей, и глубокія познанія свои умлъ направить на всякій представлявшійся пунктъ съ чудесной точностью, но я еще буду имть случай описать его подробне потому-что на немъ, какъ на всякомъ дятельномъ помощник, будетъ лежать существенное веденіе дла со стороны отвтчика въ достопамятной тяжб До, по сдач Титмауза, противъ Ро.

Возвращаясь отъ мистера Паркинсона, Обри, при възд въ деревню, увидлъ доктора Тэсема и приказалъ остановить свой экипажъ. Маленькій пасторъ только-что вышелъ изъ хижины Вилльямса, гд постилъ онъ бдную, умирающую Фиби. Онъ брелъ по щиколодку въ снгу, назадъ къ дому викарія, въ ту минуту когда Обри его встртилъ, и, горячо пожавъ его руку, сказалъ, что онъ проводитъ его до дому.

— Вы въ большомъ смущеніи, другъ мой, произнесъ пасторъ серьёзно: — я видлъ это ясно вчера вечеромъ, но не хотлъ говорить ни слова въ ту пору. Пойдемте ко мн и поговоримъ открыто другъ съ другомъ, потому-что: какъ желзо изощряетъ желзо, такъ лицо друга ободряетъ сердце человческое {Слова изъ священнаго писанія Прим. пер.}. Неправда ли?

— Правда, любезный мой докторъ, отвчалъ Обри, вдругъ успокоенный привтливой простотой обращенія пастора. Можно себ представить, какъ жестоко пораженъ былъ докторъ Тэсемъ извстіемъ, услышаннымъ отъ Обри. Онъ даже плакалъ, при вид вынужденной твердости, съ которою тотъ описывалъ ему мрачную перспективу, открывавшуюся въ будущемъ. Религіозныя утшенія его и дружескій, откровенный разговоръ облегчили сердце Обри и онъ дйствительно вышелъ изъ дома викарія въ боле-твердомъ расположеніи духа, чмъ прежде. Но когда, миновавъ ворота парка, онъ сталъ приближаться къ барскому дому, видъ милыхъ, издавна-знакомыхъ предметовъ, встрчаемыхъ имъ на каждомъ шагу, и мысль, что они ужь боле не принадлежатъ ему, одолли его совершенно.

Возвратясь домой, онъ узналъ, что одинъ изъ его фермеровъ, по имени Питеръ Джонсонъ, дожидается ужь цлые два часа и желаетъ съ нимъ переговорить. Обри тотчасъ отправился къ себ въ библіотеку и веллъ позвать фермера туда. Этотъ Джонсонъ около двадцати-пяти лтъ содержалъ на аренд одну изъ самыхъ значительныхъ фермъ въ имніи, едва ли когда-нибудь опаздывалъ боле двухъ недль уплатою наемныхъ денегъ, и вообще считался однимъ изъ самыхъ примрныхъ людей во всемъ околотк. Теперь онъ попалъ въ большую бду, по поводу зятя своего, служившаго сборщикомъ податей, за котораго, года два тому назадъ, его уговорили поручиться, и — увы! не дале какъ вчера, узналъ онъ, что этотъ зять бжалъ, захвативъ съ собою до 1000 фун. казенныхъ денегъ, и что съ него но этому случаю требуютъ ко взъисканію 300 фунт. Джонсонъ, содержавшій своими трудами большое семейство, былъ сильно пораженъ такимъ несчастіемъ. Въ стыд и гор провелъ онъ безсонную ночь, а поутру явился въ Яттонъ и съ ршительностью отчаянія просилъ добродушнаго сквайра ссудить ему 200 фунтовъ въ-счетъ той суммы, которую съ него требовали, чтобъ спасти его отъ тюрьмы и совершеннаго разоренія. Обри слушалъ печальный разсказъ съ начала до конца, неперебивъ его ни разу, но для наблюдателя боле-опытнаго, чмъ смущенный старый фермеръ, выраженіе лица Обри отъ времени до времени могло бы обнаружить все внутреннее его волненіе. ‘Мн ли давать въ долгъ этому несчастному 200 фунтовъ’ думалъ онъ, ‘когда я самъ не имю и пенни! Не значитъ ли это, съ моей стороны, поступить такъ же точно, какъ поступилъ его безчестный родственникъ, и распоряжаться деньгами, принадлежащими другому?’

— Увряю васъ, любезный другъ мой, сказалъ онъ наконецъ съ довольно-взволнованнымъ видомъ: — что именно въ эту минуту на мн лежатъ очень-большія денежныя требованія, иначе, вы знаете съ какимъ удовольствіемъ исполнилъ бы я вашу просьбу.

— О, сэръ, будьте милостивы ко мн, войдите въ мое положеніе! Я долженъ кормить жену и семерыхъ дтей! говорилъ бдный Джонсонъ, ломая себ руки.

— Не могу ли я заступиться за васъ передъ правительствомъ?

— Нтъ, сэръ, я слышалъ, что они такъ злы на моего бездльника-зятя, что не хотятъ никого и слушать. Мн и безъ того ужь трудно поддерживать дла свои дома: столько человкъ кормить надо каждый день, а какъ они потащутъ меня въ тюрьму — Господи! Господи! что тогда будетъ съ нами со всми?

У Обри задрожали губы. Джонсонъ упалъ на колни и слёзы текли у него но щекамъ.

— Я никогда еще не просилъ ни у кого денегъ, сэръ. О, еслибъ вы согласились только дать мн въ займы! Всемогущій Богъ благословитъ за то и васъ и ваше семейство! Вы спасете насъ всхъ отъ гибели. Я стану день и ночь работать, чтобъ выплатить долгъ свой.

— Встаньте, встаньте, Джонсонъ, отвчалъ мистеръ Обри, сильно-растроганный.— Вы получите деньги, мой другъ, зайдите за ними завтра, прибавилъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, посл минутной нершимости: и онъ сдержалъ свое слово.

Еслибъ Обри былъ отъ природы веселаго и живаго характера, контрастъ его обыкновеннаго расположенія духа съ теперешнимъ, мрачнымъ состояніемъ, могъ бы встревожить его семейство. Но, по-счастью, контрастъ этотъ былъ нетакъ силенъ и замтенъ, чтобъ обратить на себя особенное вниманіе, тмъ боле, что онъ всми силами старался скрыть свое огорченіе. Что дла его шли худо, въ этомъ онъ прямо сознавался, но такъ-какъ онъ всегда говорилъ о нихъ, какъ о длахъ политическихъ, то ему удалось отдлаться отъ разспросовъ и остановить подозрніе. Трудно было ему, однакожь, играть такую роль: смотря на свое семейство, когда оно собиралось все вмст, онъ невольно сравнивалъ его съ горстью счастливцевъ, незнающихъ того, что они стоятъ на подкоп, къ которому поднесенъ ужь фитиль, чтобъ взорвать его на воздухъ.

Черезъ недлю посл того, а именно, двнадцатаго января, наступилъ день рожденія маленькаго Чарльза, въ который ему минуло пять лтъ и Кетъ постаралась устроить маленькій вечеръ въ честь этого случая. Посл долгихъ выздовъ и разъздовъ, она успла уговорить родителей восьми или десяти малютокъ отпустить ихъ въ Яттонъ на цлыя сутки, съ ихъ гувернантками и прислугою. Въ томъ числ были приглашены дв маленькія дочери графа Ольдекръ, об прехорошенькія двочки, маленькій мистеръ и дв миссъ Бертонъ, дти одного изъ представителей графства, сэръ Хёрри Ольфильдсъ, сирота лтъ пяти отъ-роду, маленькій владтель великолпнаго богатства, и еще дв или три маленькія двочки. Вечеръ оказался премиленькій: онъ сошелъ съ рукъ, какъ говорится, самымъ блестящимъ образомъ и вознаградилъ Кетъ за вс ея старанія. Она, ея мать, братъ и невстка, вс обдали за однимъ столомъ съ веселыми маленькими гостями, которые, не безъ помощи порядочнаго числа нянекъ, конечно, вели себя какъ-нельзя-лучше во время обда. Въ-заключеніе сэръ Херри, ровесникъ маленькаго Чарльза, предложилъ тостъ за его здоровье, что было сдлано, по правд сказать, немножко-жеманною фразою, которую подсказала ему Кетъ, сидвшая между нимъ и своимъ милымъ племянникомъ. Она потомъ оказала ту же услугу и Чарльзу, его поставили на кресло и онъ произнесъ оттуда свой краснорчивый отвтъ. О, какое страданіе выразилось въ эту минуту на лиц бднаго Обри, по-счастью никмъ не замченное! Сердце у него повернулось въ груди.

Когда Чарльзъ кончилъ, Кетъ схватила его къ себ на руки и осыпала поцалуями, потомъ вс соскочили съ своихъ мстъ и веселою толпою побжали въ гостиную, гд жмурки, фанты и другія игры занимали ихъ почти до самаго чая. Посл чая они должны были танцовать, Кетъ взяла на себя должность церемоніймейстера, и забавно было видть, какъ разрушались безпрестанно вс ея старанія устроить маленькія кадрили. Двочки еще вели себя довольно-чинно, но ихъ буйные маленькіе кавалеры выбивались совершенно изъ рукъ. Только-что ихъ успвали разставить по мстамъ и Кетъ, подойдя къ фортепьяно начинала играть, какъ все опять перепутывалось, сбивалось въ маленькую, прыгающую толпу дтей, которые скакали, хохотали, болтали и припвали. Снова она длила ихъ на пары и разставляла по мстамъ, и снова все путалось попрежвему, пока, наконецъ, молодая дама, одна изъ гувернантокъ, не сла вмсто миссъ Обри за фортепьяно, оставивъ ее лично распоряжаться танцами, тогда только успла она устроить кое-что, похожее на контрдансъ. Онъ начатъ былъ Чарльзомъ и маленькой леди Анною Червиль — прелестнымъ ребенкомъ, лтъ пяти, которая, судя по разнымъ признакамъ, сильно общала современемъ сдлаться вторымъ экземпляромъ леди Каролины Кавершемъ. Нельзя было удержаться отъ смха, наблюдая за кокетливыми минами этого ребенка, въ обращеніи ея съ Чарльзомъ, и она терпть не могла, чтобъ онъ танцовалъ съ другими двочками. ‘Теперь я пойду танцовать съ кмъ-нибудь другимъ’, воскликнулъ онъ вдругъ, оставивъ свою даму и схвативъ за руку другую милую малютку, миссъ Бертонъ, скромно-стоявшую возл него. Покинутая красавица отошла съ торжественнымъ видомъ и обиженнымъ сердцемъ въ сторону, и подойдя къ мистриссъ Обри, сидвшей возл своего мужа на диван, стояла нсколько минутъ безмолвно, слдила глазами за своимъ бывшимъ кавалеромъ, усердно и весело-плясавшимъ съ ея преемницею, и потомъ вдругъ ударилась въ слезы.

— Чарльзъ! кликнула мистриссъ Обри, которая видла все это дло и съ трудомъ могла удержаться отъ смха.— Сейчасъ подите сюда, Чарльзъ!

— Тотчасъ, маменька, отвчалъ онъ, совсмъ незамчая того, какой серьёзный оборотъ принимали дла, и неоставляя танца, въ которомъ онъ, какъ это видла его ревнивая дама, несмотря на свои слезы слдившая за всми его движеніями, скакалъ чрезвычайно-усердно и весело ужь опять съ какою-то другою двочкою.

— Подите сюда, Чарльзъ! кликнулъ Обри и маленькій сынъ его раскраснвшійся и запыхавшійся, подбжалъ къ нему въ ту же минуту.

— Что вамъ угодно, папа? спросилъ онъ, неотводя глазъ отъ кружка, только-что имъ покинутаго, въ которомъ оставленная имъ дама вертлась и прыгала одна.

— Что вы такое сдлали съ леди Анною, Чарльзъ? спросилъ его отецъ.

— Я ничего не сдлалъ, папа, отвчалъ тотъ, все еще неспуская глазъ съ танцующихъ.

— Вы меня оставили и пошли танцовать съ миссъ Бертонъ, произнесла обиженная красавица.

— Нехорошо, Чарльзъ, такъ не длаетъ ни одинъ джентльменъ, замтилъ его отецъ. Слезы блеснули на глазахъ у ребенка.

— Виноватъ, мой милый папа! Я пойду опять съ ней танцовать.

— Нтъ, я теперь не хочу, надменно отвчала леди Анна.

— Э, полноте! Помиритесь и поцалуйтссь, ступайте и танцуйте весело, попрежнему, сказала мистриссъ Обри, захохотавъ.

Маленькій Обри обнялъ леди Анну, поцаловалъ ее и оба побжали опять танцовать.

При конц этой сцены взоръ мистера Обри замтилъ лицо одного изъ слугъ, который просто только показался въ дверяхъ и потомъ ушелъ (такъ приказано было имъ самимъ, въ случа если будетъ курьеръ изъ Грильстона). Торопливо шепнувъ, что онъ тотчасъ вернется, Обри вышелъ изъ комнаты. Въ передней зал встртилъ онъ клерка, присланнаго отъ мистера Паркинсона, который отдалъ ему пакетъ и ухалъ, а самъ онъ, въ сильной тревог отправился прямо въ свою библіотеку. Дрожащею рукою сломалъ онъ печать и нашелъ письмо отъ своего стряпчаго съ приложенными при немъ другими бумагами.

Гриньстонъ, 12 января.
18** года.

Сэръ! посылаю вамъ только-что присланныя мн копіи съ трехъ мнній: Генерал-Атторнея, мистера Менсфильда и мистера Кристаля. Къ-сожалнію, долженъ я вамъ сказать, что вс три одинаково-неутшительны. Мннія эти даны совершенно-независимо другъ отъ друга, потому-что дло предложено было на разсмотрніе всмъ троимъ въ одно и то же время. Несмотря на то, замтьте, что вс они сошлись на одномъ и томъ же пункт, а именно, что потомки Джеффри Дреддлинтона не имли права получить имніе, пока не пресклась линія Стивена Дреддлинтона, такъ-что, если наши противники успли откопать кого-нибудь, подходящаго подъ этотъ разрядъ (я не могу себ представить, какимъ-образомъ они попали на слдъ), то намъ надо будетъ безъ шутокъ готовиться къ жаркому длу. Я изъ-подъ руки длаю тщательные розъпски по всмъ направленіямъ, чтобъ найдти хоть какой-нибудь ключъ къ сущности тяжбы, противъ насъ затваемой. Насчетъ этого вопроса вы найдете очень-остроумныя догадки въ мнніи Генерал-Атторнея. Узналъ я, между-прочимъ, недавно, что, кром меня были и другія лица, производившія розъиски у васъ по сосдству, но объ этомъ мы будемъ говорить подробне завтра поутру.

Съ истиннымъ почтеніемъ остаюсь преданный вамъ.

Дж. Паркинсонъ.

Чарльзу Обри, эскв.

чл. Пар.

Прочитавъ письмо, мистеръ Обри опустился на спинку креселъ и сидлъ неподвижно цлую четверть часа. Наконецъ, очнувшись, началъ онъ читать мннія, смыслъ которыхъ, сколько онъ могъ разобрать техническія выраженія права, былъ очень-точно опредленъ въ письм мистера Паркинсона. Нсколько намёковъ и вопросовъ, сдланныхъ ловкимъ и опытнымъ мистеромъ Кристалемъ, вдругъ оживили въ его памяти два или три случая, забытые имъ еще съ-дтства, но которые теперь, когда онъ сталъ думать объ этомъ предмет, воскресли передъ нимъ съ убійственною ясностью. Страхъ за страхомъ и мука за мукою, проносились, какъ волны, надъ бднымъ Обри, леденя и одеревеняя въ немъ сердце, такъ-что, когда его маленькій сынъ прибжалъ съ порученіемъ отъ своей маменьки сказать ему, чтобъ онъ шелъ скоре смотрть какъ они вс играли въ Снапъ-Дракона {Snap-Dragon — игра эта состоитъ въ томъ, что изъ зажженаго спирта выхватываютъ разныя мелкія вещи, туда опущенныя Прим. пер.}, онъ отвчалъ сыну машинально, повидимому едва-замчая его присутствіе. Наконецъ со стономъ, вылетвшимъ изъ глубины души, всталъ онъ съ мста и началъ ходить по комнат, Чувствуя необходимость оправиться и приготовить себя хоть немного къ встрч съ своимъ семействомъ. Минутъ черезъ пять, онъ взялъ свчу и пошелъ въ уборную, съ намреніемъ умыть лицо холодною водою, чтобъ уничтожить хоть т наружные слды страданія, которые онъ самъ могъ видть въ зеркал. Вдругъ мысль объ опасномъ положеніи Агнесы ударила его въ сердце, какъ острый ножъ. Онъ упалъ на диванъ и, всплеснувъ руками, сидлъ какъ убитый. Въ ту же самую минуту дверь отворилась торопливо, но безъ шума, и сперва заглянувъ въ комнату, чтобъ узнать точно ли тамъ былъ тотъ, кого она искала, мистриссъ Обри вбжала, блдная и взволнованная. Ее встревожило долгое отсутствіе мужа и взоръ слуги, отвчавшаго ей, что баринъ пошелъ наверхъ.

— Чарльзъ, мой другъ! мой милый другъ! воскликнула она, подбгая къ нему, сла возл и обняла его обими руками.

Пораженный неожиданнымъ ея появленіемъ и поступками, онъ не говорилъ ни слова.

— Ради самого Бога! если вы меня любите, дорогой мой Чарльзъ, скажите, что такое случилось? Я знаю, что-то такое… что-то ужасное…

Онъ обнялъ ее рукою и нжно прижалъ къ себ, сердце ея билось жестоко. Онъ поцаловалъ ея холодный лобъ, но не отвчалъ ни слова.

— Скажите мн, Чарльзъ: я хочу раздлить ваше горе, говорила она.— Не-уже-ли вы не довряете вашей Агнес? Разв судьба не послала меня раздлять ваши заботы и печали?..

— Я люблю васъ, Агнеса, люблю такъ крпко, какъ только можетъ человкъ любить жену свою…

Онъ запинался, чувствуя, какъ руки ея сжимали его крпче и крпче и замчая, съ какимъ дикимъ взглядомъ, съ какою тревогою глядла она на него, ожидая каждую минуту услышать о какомъ-нибудь страшномъ несчастій.

— Я не могу переносить этого доле, другъ мой… Я чувствую, что не въ-силахъ, продолжала она, слабымъ голосомъ.— Что такое случилось? Что такое, чего вы не смете сказать даже мн? Я все перенесу, покуда вы и дти со мною!.. Вы были несчастны, Чарльзъ, вы страдали ужь нсколько дней — я это чувствовала! Я не уйду отъ васъ, пока всего не узнаю.

— Вы скоро должны все узнать, мой милый другъ, и видитъ Богъ, что я больше за васъ и за дтей моихъ… однимъ словомъ, я не хотлъ, чтобъ кто-нибудь изъ васъ объ этомъ зналъ, покуда…

— Вы… вы не собираетесь ли драться на дуэли? прошептала она, блдная какъ полотно.

— О, нтъ, нтъ, Агисса! Увряю васъ, нтъ! Еслибъ я и ршился на такое беззаконное дло, то, подумайте сами: могла ли бы такая сцена ему предшествовать? Нтъ, нтъ, душа моя! Долженъ ли я, въ-самомъ-дл, открыть вамъ несчастіе, грозящее нашему семейству?

Слова эти немного ободрили Агнесу, но она продолжала смотрть на него молча и отъ ужаса затаивъ дыханіе.

— Если такъ, то я скажу вамъ все, Агнеса! Противъ меня заводятъ тяжбу, которая, въ случа успха противной стороны, можетъ заставить насъ всхъ покинуть Яттонъ, и, можетъ-быть, навсегда.

— О, Чарльзъ! прошептала она, несводя съ него взгляда, прижимаясь все ближе-и-ближе къ нему и дрожа всмъ тломъ. Голова ея упала къ нему на плечо.— Какимъ это образомъ? прошептала она, посл короткаго молчанія.

— Мы поговоримъ объ этомъ въ другой разъ, мой другъ, я теперь сказалъ вамъ то, что вы требовали.

Онъ налилъ ей стаканъ воды. Выпивъ немного, она, повидимому, оправилась.

— Чтожь, теперь все потеряно? Милый мой Чарльзъ, не скрывайте отъ меня самаго ужаснаго!

— Мы молоды, Агнеса, и жизнь лежитъ еще впереди. Здоровье и честь у насъ остаются, а что касается до богатства, то вы и дти, данные намъ отъ Бога — вотъ лучшія мои богатства! отвчалъ Обри, съ невыразимою нжностью: — и еслибъ даже волею Провиднія намъ опредлено было проиграть это дло.

Она вдругъ поцаловала его съ безумною страстью и истерическая улыбка освтила ея блдное и встревоженное лицо.

— Успокойтесь, Агнеса, успокойтесь для меня, если вы меня любите! Голосъ его дрожалъ.— О, какая слабость, какое безумство было съ моей стороны уступить вашимъ просьбамъ!..

— Нтъ! нтъ! нтъ! твердила она, задыхаясь въ припадк спазматическаго удушья, и вдругъ остановилась, какъ-будто въ испуг…

— Тсъ! шепнула она, вскрикивая и дико наклонясь впередъ, но направленію къ двери, выходившей на галерею.

Онъ началъ прислушиваться… Ухо матери было чутко и врно. Черезъ нсколько секундъ услышалъ онъ ужь довольно-явственно, звукъ дтскихъ голосовъ, приближавшійся по направленію къ двери. То было общество малютокъ, въ-сопровожденіи Кетъ, шедшихъ спать, и среди нихъ голосъ маленькаго Чарльза слышенъ былъ громче другихъ, и смхъ его звучалъ веселе. Дикая улыбка сверкнула на лиц мистриссъ Обри, рука ея судорожно сжала руку мужа, и она вдругъ упала безъ чувствъ на диванъ. Съ минуту стоялъ онъ, какъ пораженный громомъ, при вид ея неподвижной фигуры, потомъ опомнился и дернулъ за звонокъ. Нсколько горничныхъ вбжали торопливо, мистриссъ Обри отнесли на кровать, въ сосднюю комнату, и черезъ нсколько минутъ обыкновенныя средства привели ее въ память. Ея первый, томный взоръ обращенъ быль на мужа. Она взяла его руку и тихо поднесла къ губамъ, стараясь улыбнуться, но не могла, и посл нсколькихъ тяжелыхъ, полуудерживаемыхъ рыданій, переполненныя чувства ея разршились градомъ слёзъ. Мучимый страхомъ, чтобъ въ опасномъ ея положеніи все это не имло гибельнаго вліянія на ея здоровье, онъ сидлъ нсколько минутъ возл жены, нашептывая ей на ухо, что только могъ придумать нжнаго и утшительнаго. Наконецъ, ему удалось кой-какъ ее успокоить. Онъ строго приказалъ служанкамъ, остававшимся въ это время въ спальн ихъ барыни, не говорить никому ни слова о томъ, что он видли и слышали въ этотъ вечеръ такъ неожиданно, прибавивъ, что случилось несчастіе, о которомъ он слишкомъ-скоро узнаютъ и сами.

— Вы хотите сказать объ этомъ Кетъ? печально шепнула мистриссъ Обри. Ахъ, другъ мой, вы ужь и безъ того сегодня много страдали отъ моей слабости! подождите хоть до завтра. Подарите бдной Кетъ еще нсколько счастливыхъ часовъ!

— Нтъ, Агнеса, собственная моя слабость виновата, что я такъ неожиданно вынужденъ былъ открыть вамъ все прежде времени. Что жь касается до Кетъ, то я долженъ буду непремнно встртить ее еще разъ сегодня вечеромъ, а между-тмъ, я не могу владть ни лицомъ своимъ, ни чувствами. Да, бдная Кетъ должна узнать обо всемъ, сегодня жь. Я не надолго оставляю васъ, Агнеса.

Приказавъ ея горничной сидть въ комнат, покуда онъ вернется, мистеръ Обри тихими шагами пошелъ внизъ по лстниц къ себ въ библіотеку, готовясь къ новой, раздирающей душу, сцен, и думая о томъ, что еще одно, невинное и веселое созданіе долженъ онъ будетъ повергнуть въ горе, и горе неминуемое. Проходя мимо гостиной, онъ заглянулъ въ эту комнату, но тамъ не было никого: мать его, по обыкновенію, ушла къ себ очень-рано. Обри вошелъ въ библіотеку и, позвонивъ, веллъ сказать горничной миссъ Обри, чтобъ она попросила свою госпожу сойдти къ нему внизъ, какъ-только ей будетъ возможно. Свчей въ библіотек не было, а единственный свтъ, озарявшій комнату, падаль отъ огня, горвшаго въ камин неслишкомъ-ярко, что позволяло ему надяться, въ случа необходимости, скрыть выраженіе своего лица отъ сестры. Сердце его сжалось невольно, когда, скоро посл того, онъ услышалъ легкіе шаги Кетъ, проходившей переднюю залу. Она вошла съ веселымъ взоромъ и улыбкою на губахъ. Платье на ней было легонько измято и волоса немного разбросаны — слдствіе ея возни съ малютками, которыхъ она укладывала спать.

— Какія веселыя дти! говорила она, смясь: — я не могла заставить ихъ лежать ни на одну минуту спокойно: то высунутъ, то спрячутъ свои маленькія головки подъ одяло. Нечего сказать, спокойную ночь проведу я съ сэромъ Херри, который назначенъ моимъ товарищемъ. Право, я думаю, мн не прійдегся уснуть пяти минутъ сряду. Но что это, Чарльзъ? какъ вы серьёзны, ужасно серьёзны сегодня вечеромъ, прибавила она торопливо, замтивъ взглядъ его, печально на нее устремленный.

— Это вамъ такъ кажется, Кетъ, оттого, что вы сегодня такъ веселы, отвчалъ онъ, стараясь улыбнуться. Мн нужно поговорить съ вами, милая Кетъ, началъ онъ нжно: — поговорить объ одномъ очень-важномъ предмет. Я получилъ сегодня вечеромъ письмо…

Кетъ вдругъ покраснла и сердце ея забилось. Но увы, бдняжка! она ошиблась и далеко, далеко не отгадала того, о чемъ ея братъ говорилъ.

— И полагаясь на твердость вашей души, ршился открыть вамъ разомъ все, что мн самому извстно. Чувствуете ли вы себя въ-состояніи перенести твердо дурныя новости, Кетъ?

Она страшно поблднла и, подвинувъ стулъ свой ближе къ брату:

— Не заставляйте меня ждать, Чарльзъ, отвчала она, я могу перенести все, кром неизвстности. Ахъ! это ужасно! Что такое случилось?.. Боже мой! продолжала она, внезапно встревоженная: — гд жь маменька? гд Агнеса? и она вскочила со стула.

— Я увряю васъ, что он об здоровы, Кетъ. Матушка теперь, должно-быть, спитъ и, вроятно, такъ же спокойно, какъ и всегда, а Атеса у себя въ спальн… конечно, очень-огорченная извстіемъ, которое я хочу…

— Ахъ, зачмъ же, Чарльзъ, зачмъ вы ей сказали объ этомъ? воскликнула миссъ Обри съ испуганнымъ видомъ.

— Мы встртились съ нею нечаянно, Кетъ, къ-тому же, можетъ-быть, хуже было бы оставлять ее въ неизвстности, но она поправляется, и я сейчасъ пойду къ ней опять. А теперь другъ мой, Кетъ, послушайте: я знаю вашъ твердый характеръ и душу, большое несчастіе готово на насъ обрушиться. Онъ нжно взялъ ее за руки.— Перенесите его со мною твердо и помогите мн поддержать тхъ, кто не въ-силахъ этого сдлать.

— Скажите мн все разомъ, Чарльзъ, и вы увидите, что я перенесу все это, какъ прилично вашей сестр, отвчала она съ принужденнымъ спокойствіемъ.

— Если намъ всмъ надо будетъ выйдти изъ настоящаго положенія и жить въ бдности, милая Кетъ, какъ вы думаете, въ состояніи ли вы будете перенести это?

— Если только эта бдность будетъ честная, но, что я говорю! Разв можетъ быть иначе! отвчала она, съ минутнымъ проблескомъ энергіи.

— Никогда, никогда, Кетъ! Обри могутъ потерять все на свт, кром сокровища чести и взаимной любви другъ къ другу!

— Скажите мн все, Чарльзъ, я вижу: что-то ужасное случилось, говорила миссъ Обри, тихимъ голосомъ и взоръ ея выразилъ глубокое опасеніе.

— Я скажу вамъ самое худшее, Кетъ. Странная претензія объявлена однимъ лицомъ, о которомъ я никогда до-сихъ-поръ и не слыхивалъ — претензія на все имніе, которымъ я владю.

Миссъ Обри вздрогнула и весь остальной румянецъ на лиц ея исчезъ совершенно.

— Но справедлива ли эта претензія, Чарльзъ? спросила она слабымъ голосомъ.

— Это, пока, еще не доказано, но я не хочу ничего отъ васъ скрывать, я страшно боюсь…

— Какъ, вы хотите сказать, что Яттонъ не принадлежитъ намъ? спросила миссъ Обри, съ трудомъ переводя духъ.

— Да, милая Кетъ, говорятъ, что такъ.

Миссъ Обри глядла на него дико, прижимая руку ко лбу.

— Какъ это ужасно! ужасно! ужасно! шептала она.— Что будетъ съ матушкою?

— Богъ не оставитъ ее на старости. Онъ не покинетъ никого изъ насъ, если мы будемъ на него надяться, отвчалъ ея братъ.

Миссъ Обри продолжала глядть на него пристально и оставалась совершенно-неподвижною.

— И мы вс должны будемъ оставить Яттонъ? спросила она, черезъ нсколько времени, едва-внятно.

— Если дло ршится въ ихъ пользу, да, мы оставимъ его вс вмст, Кетъ!

Она кинулась къ нему на шею и заплакала горько.— Тсъ, тсъ, произнесъ онъ, замчая возрастающую силу ея ощущенія:— успокойтесь, Кетъ, успокойтесь для матушки, для Агнесы!

Слова его имли желанный успхъ: бдная двушка сдлала отчаянное усиліе. Снявъ руки свои съ братниныхъ плечъ, она опустилась въ кресла, тяжело дыша, и черезъ нсколько времени произнесла она тихо: — мн легче теперь.— Говорите мн дале, Чарльзъ, скажите что-нибудь, о чемъ бы я могла думать… только не упоминайте ничего… о матушк и объ Агнес. Невольная дрожь пробжала у ней по тлу.

— Надо полагать, Кетъ, говорилъ онъ, принимая по возможности спокойный видъ: — по-крайней-мр, они стараются доказать, что наша отрасль въ род наслдовала это имущество преждевременно, что существуетъ въ живыхъ наслдникъ изъ старшей линіи, дло котораго взято было въ руки сильными друзьями, и… дайте мн ужь сказать вамъ разомъ самое худшее: даже юристы, у которыхъ мистеръ Паркинсонъ спрашивалъ совта на мой счетъ, смотрятъ съ величайшимъ опасеніемъ на это дло и не надются, чтобъ мы выиграли тяжбу.

— Но обезпечена ли судьба матушки? шептала миссъ Обри тихо, такъ тихо, что трудно было разслушать.— Мн кажется, первый разъ, какъ я посл этого ее увижу, сердце мое разорвется!

— Нтъ, нтъ, Кетъ, этого не должно быть. Богъ пошлетъ вамъ силы, говорилъ ея братъ, дрожащимъ голосомъ.— Не забывайте, моя дорогая Кетъ, моя милая, единственная сестра, что вы должны поддержать меня въ моей горести также, какъ я буду васъ поддерживать! Мы будемъ другъ другу опорою…

— Будемъ! будемъ! перебила миссъ Обри съ жаромъ, но вдругъ, опомнясь, остановила свое возраставшее раздраженіе.

— Вы переносите это твердо, великодушная двушка! сказалъ мистеръ Обри нжно, посл небольшаго промежутка молчанія.

Она отвернула отъ него лицо и махала рукой, чтобъ остановить новыя слова, могущія уничтожить опять ея твердость. Потомъ она судорожно сжала себ лобъ обими руками и черезъ минуту обернулась къ нему со слезами на глазахъ, но съ спокойнымъ лицомъ. Внутренняя борьба была ужасна, хотя и коротка, и твердый духъ ея оправился посл нея, оправился, какъ стройная ладья, которая въ смертельномъ бою съ кипящими волнами и съ ревущимъ ураганомъ, долго трепещетъ на краю погибели, но наконецъ, переживя бурю, выпрямляется снова и, легко скользя по поверхности водъ, продолжаетъ свой путь къ врной пристани.

Огорченные братъ и сестра сидли еще долго посл того, разговаривая другъ съ другомъ, часто въ слезахъ, но ужь гораздо-спокойне и тверже, чмъ можно было ожидать. Они условились, какъ-можно-раньше, на слдующее утро, послать за докторомъ Тэсемомъ и упросить его принять на себя горькую обязанность сообщить ихъ матери такъ постепенно и осторожно, какъ только можно будетъ это сдлать, горестное извстіе, послдствія котораго оба они предчувствовали съ ужасомъ. Но они оба разсуждали, что происшествіе, до такой степени публичное и важное, не можетъ долго оставаться отъ нея скрытымъ и что, вообще говоря, лучше было, чтобъ это испытаніе прошло какъ можно скоре. Потомъ они удалились, Кетъ къ своей безсонной подушк, а братъ — къ страдающей жен, гд провёлъ большую часть ночи въ попыткахъ утшить и успокоить ея. Но каждый изъ нихъ прежде склонилъ колни, съ набожной преданностью къ Создателю и излилъ чувства огорченнаго и растерзаннаго сердца передъ Тмъ, Кто возвстилъ, что Онъ слышитъ молитвы и отвчаетъ на нихъ…. Ахъ! кто можетъ знать, что одинъ день или часъ принесетъ съ собой человку?

——

— Не горитъ-таки вотъ ни крошечки, а оттого, что зелено и полно соку. Сходите-ка, Жоржъ, да достаньте намъ полно сухое и старое, чтобъ намъ попробовать развести маленькой огонёкъ на старомъ очаг въ эту ненастную ночь, говорилъ Эйзакъ Тонсонъ, лсничій Яттона, добродушному хозяину трактира, подъ вывской герба Обри, маленькаго и единственнаго трактира въ цлой деревн.

— Эка Питръ гусей своихъ какъ пощипываетъ сегодня ночью! говорилъ трактирщикъ возвращаясь, отряхивая снгъ съ своего кафтана и кладя на огонь большое, сухое и старое полно, которое, казалось, очень-охотно принято было въ свое распоряженіе голоднымъ пламенемъ, потому-что комната скоро озарилась веселымъ заревомъ. То была уютная комната, кирпичный полъ ея былъ посыпанъ свжимъ пескомъ, въ середин, на стол, стояла большая кружка, пивные стаканы и подносъ съ табакомъ, а кругомъ стола, на скамейкахъ и стульяхъ, сидли человкъ шесть, курившихъ трубки и пившихъ пиво. У камина, въ углу, сидлъ Томасъ Дикконсъ, врный помощникъ прикащика мистера Обри, дюжій, плечистый мужчина среднихъ лтъ съ жосткими чертами лица и съ флегматическимъ видомъ. Въ противоположномъ углу находился сдоволосый маленькій дьячокъ и могильщикъ, старый Джонасъ Хиггсъ. Рядомъ съ нимъ сидлъ Пёмкинъ, садовникъ барскаго дома и очень-частый гость въ трактир, по вечерамъ, всегда сопровождаемый Гекторомъ, большою ньюфаундлендскою собакою, о которой ужь было говорено и которая лежала въ эту минуту растянувшись на полу, въ ногахъ у Пёмкина, положивъ свой носъ на переднія лапы и очень важно слдя глазами за движеніями рзваго котёнка подъ столомъ. Противъ Пёмкина сидлъ Тонсонъ, лсничій, худой, сухопарый мужчина, съ насупленнымъ лбомъ, съ глазами какъ у хорька, и тутъ же находились два или три фермера, жившіе въ деревн.

— Достаньте-ка намъ еще кружку пива, прежде чмъ мы усядемся, сказалъ Тонсонъ:— авось мы съ полгаллономъ управимся.

Это требованіе было также исполнено скоро, посл чего хозяинъ, притворивъ дверь, заперъ плотно ставни, слъ на одинъ изъ порожнихъ стульевъ и началъ опять курить свою трубку.

— Такъ для нея нуженъ былъ очень длинный гробъ, Джонасъ? спросилъ Дикконсъ у могильщика, посл небольшаго молчанія.

— Да, мистеръ Дикконсъ, я думаю, что нуженъ! Я и всегда думалъ, что для этой старухи длинный понадобится. Въ настоящій мужской ростъ, увряю васъ, и когда пасторъ увидлъ его, я думаю, говорилъ: ‘не длинно ли будетъ’? Но я просилъ у него извиненія: я не затмъ, говорю, быль могильщикомъ тридцать лтъ сряду, чтобъ своего дла не знать. Ха, ха!

— Можетъ-статься, Джонасъ, вы ее видывали въ ту пору, когда она еще расхаживала по деревн? Что, она и тогда была на видъ такая же рослая баба? спросилъ Пёмкинъ, выколотивъ пепелъ изъ своей трубки и набивая ее снова.

— Да, лтъ сорокъ тому назадъ, я еще видывалъ ее на ногахъ: она и тогда ужь была старая женщина, съ сдыми волосами и опиралась на костыль. Я никогда и не воображалъ, чтобъ она прожила такъ долго, отвчалъ Хиггсъ, допивая свой стаканъ.

— Да, нечего сказать, протянула долгонько! произнесъ Дикконсъ, медленно выпуская изо рта струю табачнаго дыму.

— Сто-два года! замтилъ могильщикъ: — такъ сказано на ея могильной надписи, я читалъ еще сегодня.

— А какъ ея имя? спросилъ Тонсонъ.— Я никогда не слыхивалъ, чтобъ ее называли иначе какъ: Слпая Бетсъ.

— Имя ея Елизавета Крабтри, такъ написано на гробу, отвчали Хиггсъ:— а хоронить ее будутъ завтра.

— Чудная была старуха, замтилъ Хезель, одинъ изъ фермеровъ. Говоря это, онъ разломилъ одну изъ овсяныхъ булокъ, висвшихъ у него надъ головой, и, поджаривъ кусокъ щипцами у огня, опустилъ его въ пиво.

— Полно, Пёмкинъ, сказалъ Тонсонъ: — оставь старуху лежать спокойно въ гробу.

— Странно! продолжалъ Пёмкинъ:— вотъ этотъ пёсъ, что лежитъ у меня въ ногахъ, никогда не могъ пройдти ночью спокойно мимо ея избы. А въ ту ночь, какъ она умерла, Господи Боже мой! послушали бы вы какой вой поднялъ Гекторъ!.. А я еще тогда и не зналъ, что она отправилась.

— Э! неужто и въ-самомъ-дл? спросилъ Дикконсъ, причемъ еще нсколько человкъ вынули трубки изо рта и посмотрли съ удивленіемъ на Пёмкина.

— Мн это не очень-то нравилось, увряю васъ, сказалъ Пёмкинъ.

— Ха, ха, ха! Ха, ха! засмялся лсничій.

— Да, смяться не трудно, а я бьюсь объ закладъ о полгаллон пива, что вы не пойдете одинъ къ той хижин, гд она лежитъ теперь, разумется въ потёмкахъ.

— Я пойду! воскликнулъ Хиггсъ торопливо, собираясь оставить свою трубку.

— Нтъ, нтъ! ты, братъ, привыкъ къ мертвымъ людямъ, отвчалъ Пёмкинъ, и посл нсколькихъ шутокъ, они вс замолчали.

— Бетсъ отправилась разомъ, не правда ли? спросилъ трактирщикъ.

— Да, она скончалась, какъ говорятъ, словно свчка, которую задули, отвчалъ Джоббинсъ, одинъ изъ фермеровъ.— При ней не было никого въ эту пору, кром моей жены. За ночь передъ тмъ, она вдругъ принялась хрипть. Моя Селль (которая ходила за ней ужь долго, въ послднее время, по приказанію барыни) сказываетъ, что старуха Бессъ была очень-встревожена, еще за недлю до праздниковъ, какимъ-то прізжимъ изъ Лондона.

— Да, да, сказывалъ кто-то: — я слыхалъ объ этомъ. Скажите-ка, что жь это такое было? Чего онъ отъ нея хотлъ?

— Ну, этого я порядкомъ не знаю. Только онъ, кажись, зналъ кое-что о родн этой старухи и привезъ съ собой книгу, и разспрашивалъ у нея, какъ моя Селль говоритъ, много чего о старыхъ людяхъ и о томъ, что было давно.

— Къ-чему жь онъ это длалъ? спросилъ Дикконсъ: — вдь Бетсъ была не въ своемъ ум послднія десять лтъ: это я знаю наврно.

— Ну, этого я не могу вамъ сказать. Онъ, кажись, много любопытствовалъ и допытывался тоже насчетъ Библіи и молитвенника этой старухи (она берегла ихъ всегда въ своемъ старомъ мшк) и Селль говоритъ, что она бормотала много чего-то посвоему этому человку, и какъ-будто знала иныхъ людей, про которыхъ онъ ее разспрашивалъ. И Селль еще говоритъ, что она какъ-то не въ дух была съ-тхъ-поръ и часто плакала и разговаривала сама съ собой.

— Я слышалъ, сказалъ хозяинъ: — что сквайръ съ пасторомъ были у нея въ первый день праздника, и что она говорила много странныхъ вещей, и что сквайръ, казалось, какъ-будто бы былъ пораженъ немножко, знаете, то-есть, этакъ… пораженъ.

— Да, такъ и моя Селль разсказываетъ, но можетъ, это она и сама выдумала, отвчалъ Джоббинсъ.

Тутъ наступило молчаніе.

— Барыня, сказалъ могильщикъ:— заказала на завтрашній день сдлать приличныя похороны.

— Хм! Я никогда не думалъ ничего дурнаго о старой Бетсъ, сказалъ одинъ, потомъ и другой, и третій, и вс курили нсколько минутъ свои трубки въ молчаніи.

— А насчетъ прізжихъ изъ Лондона, началъ вдругъ могильщикъ: — не знаетъ ли кто чего-нибудь о тхъ двухъ, что были въ церкви въ послднее воскресенье? Такихъ двухъ павлиновъ мн отъ-роду не случалось видывать.

— А вотъ я вамъ скажу, кое-что о нихъ, произнесъ Хезель, рослый, широкоплечій фермеръ, вынувъ вдругъ трубку изо рта съ неожиданной энергіей: — парочка славныхъ молодцовъ! Нечего сказать, ха, ха! Съ недлю, или дней съ десять тому назадъ, какъ я переходилъ поле противъ той улицы, что идетъ за церковью, увидлъ я ихъ обоихъ и, подходя ближе (они меня изъ-за тына не примтили)… ахъ ты, Господи! поврите-ли: гляжу, пристаютъ къ моей дочери Джинни, которая несла какое-то лекарство отъ доктора къ моей старух. Одинъ изъ нихъ, кажись, собирался ужь было и рукой-то ее за шею обнять, а другой подошелъ къ ней съ лвой стороны, болтая да приставая къ ней сбоку. При этихъ словахъ, одинъ молодой фермеръ, который мало вмшивался въ разговоръ, вдругъ вынулъ трубку изо рта и воскликнувъ: ‘Бездльники!’ слъ, продолжая слушать съ удивленіемъ.— Хорошо, вотъ я и подошелъ къ нимъ сзади, по дорог, такъ-что они меня не видли, и (тутъ онъ вытянулъ толстую, плотную, мускулистую руку) схватилъ того и другаго за воротникъ и одного изъ нихъ тряхнулъ тутъ же, хвативъ его ногой въ спину, такъ-что онъ полетлъ кувыркомъ, шаговъ на пять вдоль по дорог, схвативъ себя руками за это мсто и крича во все горло: ‘Вы мн за это дорого заплатите! Сто фунтовъ штрафу!’ или что-то такое въ этомъ род, ужь, право, не помню, а другой упалъ на колни и просилъ о пощад. Ну, такъ я ему только плюнулъ въ лицо, да швырнулъ его подъ тынъ, сказавъ, что если онъ осмлится пошевельнуться, пока я не уйду изъ виду, такъ я ему раздроблю черепъ, да такъ бы и сдлалъ!

Тутъ разгнванный ораторъ сунулъ опять свою трубку въ ротъ и началъ курить очень-усердно. Но дло на этомъ не кончилось. Молодой фермеръ, принявшій такое живое участіе въ разсказ, былъ тотъ самый, который выбжалъ на помощь миссъ Обри, когда ей угрожала опасность такого же рода, и онъ разсказалъ все это происшествіе такъ точно, какъ оно случилось, среди безмолвнаго, но сильнаго удивленія всхъ присутствовавшихъ. Но окончаніи разсказа, со всхъ сторонъ загремли энергическія проклятія и многіе тутъ же объявили о немедленномъ и лютомъ наказаніи, которое подлый бездльникъ получилъ бы отъ каждаго изъ нихъ, еслибъ кому удалось его встртить.

— Я полагаю, сказалъ хозяинъ, только-что волненіе немного утихло: — что это должны быть т самые двое, которые останавливались здсь недавно, на часъ или на два. Желалъ бы я только, чтобъ вы посмотрли, какъ они садились верхомъ и слзали съ лошади — вотъ что! Я просто помиралъ со смху. Тотъ, что былъ съ волосами подъ бородой, ползъ съ правой стороны, а другой какъ-будто боялся, чтобъ лошадь его не укусила.

— Ха, ха, ха! захохотали вс.

— Я думалъ, право, что оба они свалятся, неотъхавъ и десяти шаговъ.

— Страпно какъ-то! Далось имъ мое кладбище! сказалъ могильщикъ, ставя стаканъ на столъ и собираясь набить себ новую трубку. Все ходили да смотрли между этими, старинными надгробными камнями, тамъ, что за старымъ деревомъ, и одинъ изъ нихъ записывалъ что-то такое у себя въ книг. Они, значитъ, врно писатели!

— То-есть, стало-быть, ученые я полагаю, сказалъ Дикконсъ: — да чортъ побери ученость въ такихъ гусяхъ какъ они!

— Думаю я, ужь не собираются ли они списать картину съ барскаго дома у себя въ книг, сказалъ могильщикъ. Они разспрашивали много чего о тхъ, кто тамъ живетъ, а также, особенно, объ отц сквайра и о другихъ былыхъ людяхъ, имена которыхъ мн приходили на память, когда они о нихъ говорили, но о которыхъ я не слыхалъ, вотъ ужь будетъ лтъ сорокъ. И одинъ изъ нихъ (тотъ, что покороче, да и такой смшной, чортъ его возьми, точно какъ та обезьяна, одтая въ человческое платье, что показывали на прошедшей ярмарк въ Грильстон), говорилъ куда-какъ красно о молодой миссъ.

— Ну, кабы я услыхалъ ея имя изъ его грязнаго рта, я-бъ ему тутъ же вс зубы повыбилъ! воскликнулъ Тонсонъ.

— Э, Господи! да онъ ничего не говорилъ дурнаго, только такъ, разные пустяки болталъ, а другому-то, кажись, и не нравилось, что онъ такъ себя ведетъ. Маленькій-то говорилъ, что миссъ, дескать, премилая двушка, или что-то такое въ этомъ род, и что онъ надется, что они съ ней современемъ подружатся, а, ха!

— Какъ, съ этой моськой! возразилъ Пёмкинъ, поглядывая съ такимъ видомъ, какъ-будто бы онъ собирался швырнуть маленькаго могильщика въ каминъ, за одно то, что онъ упомянулъ о такой вещи.

— Я полагаю, что они изъ Лондона, такъ, врно, и разныя столичныя проказы привезли съ собой оттуда, потому-что я еще въ жизнь не слыхивалъ, чтобъ кто-нибудь себя велъ такъ, какъ они, сказалъ Тонсонъ.

— Одинъ изъ нихъ, тотъ, что длалъ мн самъ вс вопросы и записывалъ ихъ себ въ книгу, кажись, какъ-будто малый не промахъ, въ своемъ род, но о маленькомъ я не могу этого сказать, замтилъ Хиггсъ. Господи! я едва могъ глядть ему прямо въ глаза безъ смху — такой шутъ! Носилъ съ собой хлыстъ съ серебрянымъ набалдашникомъ и все похлёстывалъ имъ свои ноги (посмотрли бы вы, какъ плотно обтянуты было на нихъ брюки, головой вамъ ручаюсь, что Тимъ Тимкинсъ никогда и похожаго ничего не видалъ!), похлёстывалъ, говорю, свои ноги хлыстикомъ, какъ-будто бы ему звукъ этотъ нравился.

— Еслибъ я былъ возл него, замтилъ Хёзель: — я бы его избавилъ отъ труда, только ужь я бы его стегнулъ по другому мсту.

Общество захохотало и вслдъ затмъ разговоръ перешелъ на другіе предметы.

— Что сквайръ сдлалъ много въ Парламент передъ праздниками? спросилъ могильщикъ у Дикконса.

— Да, онъ хлопоталъ очень объ устройств этой дороги отъ моста въ Харкле до Хильтона.

— Да, это сократило бы объздъ на добрыя четыре мили, еслибъ дло уладилось.

— Слыхалъ я, что паписты собираются опять забрать верхъ, чего Боже сохрани! сказалъ могильщикъ, посл новаго молчанія.

— Сквайръ говорилъ недавно рчь объ этомъ предмет, которая ихъ въ-конецъ утопила, замтилъ Дикконсъ.

— Да чего имъ надо? спросилъ хозяинъ у Дикконса, о которомъ и онъ и вс присутствующіе имли очень-высокое понятіе.

— Они говорятъ, что имъ ничего не нужно, кром ихъ собственности и свободы и другаго тому подобнаго, замтилъ Хиггсъ.

— Еслибъ ты былъ пастухъ, мистеръ Хиггсъ, возразила, Дикконсъ: — и тебя бы стали просить, чтобъ ты пустилъ въ свое стадо къ овцамъ штукъ десять или двнадцать волковъ и разсказывали теб, какъ они станутъ мирно и дружелюбно съ овцами обращаться, что ты, пустилъ бы ихъ или не пустилъ?

— Да, да, оно такъ, справедливо, конечно, сказалъ дьячокъ.

— Итакъ, вы все-таки не будете рубить этого стараго вяза, мистеръ Дикконсъ? спросилъ Тонсонъ.

— Нтъ, миссъ одержала въ ту пору побду надъ сквайромъ и надъ мистеромъ Батерсомъ, и старое дерево не только осталось стоять попрежнему, но намъ еще велно присматривать за нимъ больше прежняго.

— Что это нашей миссъ такъ полюбилось это дерево? Оно такое, кажись, дряхлое, невзрачное.

— Еслиба, ты былъ тамъ, когда она упрашивала, такъ-сказать, пощадить его жизнь, отвчалъ Дикконсъ довольно-горячо: — и видлъ бы ее, и слышалъ бы ея голосъ, такой нжный, какъ сливки — ты бы никогда этого не забылъ, ужь я теб говорю.

— А что, вдь такой красавицы, какъ сквайрова сестра, я чай, въ цломъ графств не съищешь? замтилъ могильщикъ.

— Нтъ, ни даже въ цлой Англіи! Если кто найдетъ, я сейчасъ готовъ заплатить 100 фонтовъ.

— А гд вы найдете молодую леди, которая бы расхаживала по деревн какъ она? Она была у Фиби Вилльямсъ въ ту пору ночью, несмотря ни на снгъ, ни на потёмки!

— Ужь еслибъ мн только попалъ подъ-руку этотъ гусь, перебилъ молодой фермеръ, ея защитникъ.

— Я удивляюсь, отчего это она не выберетъ себ никого, тамъ, въ Лондон, чтобъ выйдти за-мужъ?

— Теперь ужь врно скоро выпадетъ ей на долю какой-нибудь деликатный, важный женихъ, сказалъ Хезель.

— А лакомое будетъ она блюдо для того, кому судьба ее подар итъ! замтилъ Дикконсъ.

— Да, будетъ! подтвердили многіе съ жаромъ.

— Ну, не знаю, произнесъ Тонсонъ:— ужь прошу не прогнваться, мистеръ Дикконсъ, а на мой вкусъ молодая барыня будетъ почище. Она, этакъ, немножко полне, пышне и сама такая блая, а волоса черные, какъ уголь.

— Да, такихъ двухъ женщинъ въ цломъ свт не съищещь! отвчалъ Дикконсъ тономъ, недопускающимъ возраженія. Въ эту минуту Гекторъ вдругъ поднялся на ноги и, подойдя къ дверямъ, остановился, нюхая воздухъ съ вопросительнымъ видомъ.

— Ну, что такое этотъ пёсъ чуетъ, желалъ бы я знать? сказалъ Пёмкинь, съ любопытствомъ, наклоняясь впередъ.

— Слпую Бетсъ, отвчалъ Томсонъ, подмигнувъ глазомъ и улыбаясь. Въ эту минуту сильный стукъ раздался въ дверяхъ, которыя тотчасъ были отворены хозяиномъ. Въ комнату вошелъ одинъ изъ слугъ барскаго дома въ одежд, поблвшей отъ снга и съ лицомъ, почти такимъ же блымъ, отъ явнаго волненія.

— Что это, братецъ, что съ тобой? спросилъ Дикконсъ, встревоженный наружностью вошедшаго.— Испугался что ли чего-нибудь?

— Ахъ Боже мой! Боже мой!.. началъ тотъ.

— Да что съ тобою? Что ты, пьянъ, или съума сошелъ, или испугался чего? На-ка, выпей немножко, говорилъ Тонсонъ, но тотъ отказался.

— Охъ, господа! плохо, плохо тамъ, въ барскомъ дом!

— Что такое? закричали вс разомъ, вставая и окружая пришедшаго.

— Коли ты пьянъ, Джонъ, замтилъ Дикконсъ строго:— такъ вдь есть средство вытрезвить тебя, смотри, не забудь.

— Ахъ, мистеръ Дикконсъ, я и самъ не знаю, что со мной длается отъ горя и страха! Говорятъ, что и сквайра и всхъ насъ скоро выгонятъ изъ Яттона!

— Какъ! воскликнули вс въ одинъ голосъ.

— Да такъ. Кто-то другой на него претендуетъ, а мы вс должны вонъ! Охъ, Господи, Господи! Никто не говорилъ ни слова цлую минуту, и смущеніе написано было на каждомъ лиц.

— Садись сюда, Джонъ, сказалъ наконецъ Дикконсъ:— и разсказывай намъ все, что ты знаешь, иначе мы цлою толпою отправимся въ барскій домъ.

Принужденный выпить съ полстакана пива, онъ началъ:

— Ужь вс эти дни что-то недоброе затвалось. Это замтно было по лицу сквайра, но онъ держалъ все про-себя. Стряпчій Паркинсонъ и другой съ нимъ вмст, прізжали недавно по почт изъ Лондона, а вчера вечеромъ сквайръ получилъ письмо, которое, кажись, все поршило. Ужь такая тревога была вчера у сквайра съ молодой барынею и съ миссъ! А сегодня пасторъ приходилъ и сидлъ долго одинъ съ старою леди, съ которою потомъ сдлался ударъ, или припадокъ, или другое что-то такое въ этомъ род, и доктора изъ Грильстона сидятъ у насъ ужь цлый день, и молодая барыня тоже слегла въ постель и захворала.

— А что же самъ сквайръ и миссъ? спросилъ кто-то, посл долгаго молчанія между всми присутствовавшими.

— Охъ! у васъ бы сердце надорвалось, когда бы вы ихъ увидли! отвчалъ Джонъ сквозь слёзы.— Оба блдны какъ смерть, онъ въ такой страшной печали, но съ лица еще какъ-то спокойне, а она-то, нтъ, нтъ, да и начнетъ ломать себ руки, и оба то-и-дло, что ходятъ отъ постели старой барыни къ молодой. Нтъ, ужь хоть бы въ дом было съ полдюжины покойниковъ, такъ и то, кажется, не могло бы быть хуже. Ни сквайръ, ни миссъ крохи не брали въ ротъ цлый день!

Во всей комнат, надо правду сказать, не было ни одного взгляда неотуманеннаго слезами, ни одного голоса, незапинавшагося отъ внутренняго ощущенія.

— Кто теб сказалъ, что сквайръ теряетъ имніе? спросилъ Дикконсъ.

— Мы узнали объ этомъ не больше какъ съ часъ тому назадъ. Мистеръ Паркинсонъ, какъ кажется, по приказанію самого сквайра, сказалъ объ этомъ Ватерсу, а тотъ объявилъ намъ, прибавивъ, что безполезно было бы держать такую вещь въ тайн, и что намъ всмъ надо было знать причину такой большой тревоги.

— Да кто же будетъ владть имніемъ вмсто сквайра? спросилъ наконецъ Тонсонъ голосомъ, задыхающимся отъ досады и горести.

— Покуда еще одинъ Богъ знаетъ, но кто бы ни былъ, а изъ насъ, слугъ, не найдется ни одного, который бы не пошелъ вслдъ за сквайромъ, хоть даже въ тюрьму — за это я вамъ отвчаю!

— Я лсничій сквайра Обри, сказалъ Тонсонъ, нахмуривъ брови и сверкая глазами: — сквайра Обри, а не кого-нибудь другаго. Круто должно прійдтись, прежде нмъ другой тутъ будетъ охотиться…

— Но вдь, если есть законы у насъ въ государств, то справедливость должна быть на сторон сквайра. Онъ и семейство его владли такъ долго этимъ имніемъ! сказалъ одинъ изъ фермеровъ.

— Я вамъ скажу кое-что, произнесъ Пёмкинъ таинственно:— у меня на душ будетъ гораздо-спокойне, когда Джонасъ закопаетъ эту старуху Бетсъ поскоре въ землю.

— Слпую Бетсъ! воскликнулъ Тонсонъ съ очень-серьёзнымъ, чтобъ не сказать встревоженнымъ лицомъ.— Странно, однакожы врно старая колдунья не имла участія въ этомъ дл!

— О, нтъ, бдная старуха тутъ ни въ чемъ не виновата.

— Въ наше время колдуньи больше не водятся, воскликнулъ Джонасъ.— Она тутъ не виновата, ужь я вамъ ручаюсь. Ну, стала ли бы она пускаться на такія штуки! Да вдь она жила Богъ-знаетъ съ-какихъ-поръ благодяніями семейства сквайра.

— Ну, а все-таки, я говорю: чмъ скоре ее закопаютъ въ землю, тмъ лучше, сказалъ Тонсонъ, стукнувъ рукой по столу.

— У пастора есть отборная проповдь: объ утрат богатства, замтилъ Хиггсъ какимъ-то страннымъ и печальнымъ голосомъ.— Надо надяться, что онъ будетъ говорить ее въ слдующее воскресенье.

Скоро посл того маленькое общество разошлось, и всякій изъ присутствовавшихъ унесъ съ собою больше горя и изумленія, чмъ когда-нибудь прежде ему случалось испытывать. Дурныя новости скоро летаютъ, и та, которая только-что принесена была изъ барскаго дома, спустя нсколько часовъ посл того, какъ о ней говорили въ трактир, распространила печаль и тревогу между людьми всхъ состояній на нсколько миль вокругъ Яттона.

ГЛАВА X.

Поврите ли вы? Несмотря на все, что произошло между Тэг-Рэгомъ и Титмаузомъ, они-таки положительно помирились! Все это было мастерски устроено Геммономъ. Услышавъ отчетъ разбшеннаго Титмауза о позорномъ изгнаніи его изъ Атласной Дачи, Геммонъ расхохотался отъ вссй души, хоть и не-очень-громко, и этотъ хохотъ превратился, наконецъ, въ припадки внутренняго смха, нападавшіе на него почти цлый день, причиною чего было, вопервыхъ, пріятное сознаніе впечатлнія, очевидно, произведеннаго его собственною догадливостью на могущественный разсудокъ Титмауза, а вовторыхъ, тонкая оцнка низости и безсмыслія Тэг-Рэга. Я не думаю этимъ сказать того, что Титмаузъ сообщилъ мистеру Геммону такой же ясный и опредлительный отчетъ объ этомъ происшествіи, какой, мы надемся, читатель получилъ отъ насъ, по все-таки онъ сказалъ довольно, чтобъ дать мистеру Геммону возможность понять вполн истинное положеніе дла. ‘Хорошо’, тотчасъ подумалъ Геммонъ, ‘но что же будемъ мы теперь длать съ Титмаузомъ? Куда намъ двать эту маленькую, безпокойную мартышку, покуда цли и выгоды ея хозяевъ (а на это имя господа Кверкъ, Геммонъ и Снапъ имли полное право, потому-что, все-таки, вдь они же его поймали, хоть до-сихъ-поръ и не успли сдлать ручнымъ), не позволятъ выпустить ее на-показъ передъ публикой, чтобъ тшить и изумлять зрителей кривляньями этой мартышки’. Такой-то вопросъ занималъ мысли Геммона, покуда его спокойные, срые, пронзительные глаза устремлены были на Титмауза съ большимъ, повидимому, вниманіемъ къ тому, что онъ разсказывалъ. Этотъ послдній джентльменъ прежде всего сообщилъ повсть о своихъ обидахъ Снапу, который, въ ту же минуту, потирая себ руки, предложилъ обратиться съ жалобою въ Клеркенвельскія Засданія {Смотри главу III, страницу 75-ю. Прим. перевод.}, но мысль эта, приводившая въ восторгъ Титмауза, была довольно-сурово отвергнута мистеромъ Геммономъ, причемъ Снапъ пожалъ плечами, съ немножко-сконфуженнымъ видомъ, но съ горькою улыбкой на своемъ остромъ и жесткомъ лиц. Подобно многимъ людямъ съ дятельнымъ, но мелкимъ умомъ, людямъ, съ раннихъ поръ, вышколеннымъ къ какому-нибудь спеціальному роду дла, Снапъ былъ способенъ къ машинальной работ, къ простой дятельности механизма, но, какъ говоритъ пословица, не могъ видть дале своего носа. Всякое маленькое сплетеніе обстоятельствъ, допускавшее возможность тяжбы, разомъ приводило ему на умъ какой-нибудь извстный способъ или уловку, безо всякаго отношенія къ другимъ, побочнымъ соображеніямъ, безо всякой связи, съ какимъ бы то ни было общимъ планомъ дйствія. Движимый побужденіями самаго мелкаго сорта, онъ не въ-состояніи былъ отказаться отъ немедленной выгоды, отъ преимущества минутнаго для достиженія дальнйшей цли, которую онъ положительно не могъ сохранить у себя въ голов на нсколько минутъ сряду, такъ, чтобъ она могла имть какое-нибудь, хоть малйшее вліяніе на его поступки. Какая противоположность съ Геммономъ!

Говоря языкомъ физіологовъ, нкоторыя изъ особъ, появлявшихся въ этомъ разсказ, въ томъ числ и Титмаузъ, Тэг-Рэгъ (съ его милой супругой и дочерью), Хекебекъ, Снапъ и даже самъ старый Кверкъ, могутъ быть сравнены съ пресмыкающимися, низко-стоящими на ступеняхъ животной жизни. Простая организація ихъ однимъ взмахомъ скалпеля можетъ быть вполн обнаружена глазу, но на Геммона я смотрю, какъ на созданіе, принадлежащее къ гораздо-высшему классу, обладающее несравненно-боле сложнымъ внутреннимъ устройствомъ организма, устройствомъ, приспособленнымъ къ отправленію высшаго рода дятельности и которое, поэтому, требуетъ диссекціи гораздо-боле тщательной, но не слдуетъ изъ этого заключать, чтобъ я ужь покончилъ съ кмъ-нибудь изъ этихъ господъ.

Геммонъ видлъ, что изъ Тэг-Рэга, если за него взяться, какъ слдуетъ, можно будетъ извлечь большую пользу. Тэг-Рэгъ имлъ деньги, Тэг-Рэгъ былъ эгоистъ и, по-своему, тоже человкъ честолюбивый. Онъ имлъ единственную дочь, и еслибъ, какимъ-нибудь образомъ ихъ можно было опять свести на мировую съ Титмаузомъ и связать узами твердой дружбы, то такая тсная связь современемъ и при извстныхъ обстоятельствахъ могла бы быть очень-полезна. Въ случа, напримръ, еслибъ во время тяжбы потребовались расходы слишкомъ-значительные, почему бы тогда Тэг-Рэгу не согласиться дать въ займы своему будущему зятю, человку съ десятью тысячами годоваго дохода въ виду, или, положимъ, напримръ, что посл всего ужь сдланнаго, несмотря на вс разсчеты и соображенія, дло ихъ лопнетъ, и вс заботы, старанія и издержки пойдутъ разомъ къ чорту… Скверно! Но еслибъ Тэг-Рэга помаленьку довести до того, чтобъ онъ согласился или сдлать какую-нибудь дйствительную ссуду, или просто поручиться за Титмауза… А! это было бы очень, очень-недурно, говорили гг. Кверкъ и Геммонъ. Но затмъ, все-таки Титмаузъ былъ очень-неврное орудіе, дурень, на котораго трудно было положиться и который могъ зайдти слишкомъ-далеко.

— Вы забываете, Геммонъ, сказалъ мистеръ Кверкъ: — что я не боюсь этой двчонки Тэг-Рэга, потому-что дайте только Титмаузу увидть — хмъ… Онъ вдругъ остановился и посмотрлъ на Геммона съ замшательствомъ.

— Да, разумется, я понимаю, отвчалъ Геммонъ спокойно, и дло обошлось безъ дальнйшихъ объясненій. ‘Если только когда-нибудь’, прибавилъ онъ мысленно: ‘миссъ Кверкъ или миссъ Тэг-Рэгъ сдлается мистриссъ Титмаузъ, то я… ну, тогда я не тотъ человкъ, за котораго я себя принимаю’.

Нсколько дней спустя посл изгнанія своего изъ Атласной Дачи, ни разу даже и близко не подходивъ къ квартир Тэг-Рэга, въ Оксфордской Улиц и, однимъ словомъ, не видавъ и не слыхавъ ничего о Тэг-Рэг или о чемъ-нибудь, что бъ имло къ нему хоть малйшее отношеніе, Титмаузъ перехалъ въ маленькую, но очень-приличную квартиру, въ окрестностяхъ Хеттонъ-Гардена {Улица.}, приготовленную для него мистеромъ Кверкомъ. Мистриссъ Сквальлёпъ была очень растрогана, прощаясь съ Титмаузомъ, который далъ ея сыну шесть пенсовъ за то, что тотъ снесетъ сундуки внизъ по лстниц до наемной кареты, стоявшей въ Оксфордской Улиц, у входа.

— Я всегда, сэръ, чувствовала къ вамъ материнскую привязанность, по-моему, на мой смиренный ладъ, говорила мистриссъ. Сквадьлёпъ, очень-почтительнымъ образомъ и низко присдая.

— Хмъ! у меня нтъ съ собой мелочи, моя милая, отвчалъ Титмаузъ, съ важнымъ видомъ надвая блыя лайковыя перчатки.

— Боже мой! мистеръ Титмаузъ! воскликнула эта женщина, едва не заплакавъ: — я и не думала просить у, васъ денегъ, ни для себя, ни для своихъ, да вдь нельзя же не пожалть, прощаясь со старымъ жильцомъ, вы сами знаете, сэръ!

— Хмъ! и такъ дале. Ну, хорошо, моя милая, прощай, прощай!

— Прощайте, сэръ, да благословитъ васъ Богъ! Теперь вы становитесь богатымъ человкомъ! Извините, сэръ. Она схватила его за руку и пожала ее горячо.

— Чортъ возьми! сударыня, что это за нахальство! воскликнулъ Титмаузъ, удивленный дерзостью такого поступка, и съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства спустился медленно внизъ по лстниц.

— Ну, я этого не ожидала! Вотъ теб что, маленькая бестія! произнесла мистриссъ Сквальлёпъ, щелкнувъ пальцами, какъ только затихли послдніе шаги его по лстниц.— Хорошо или дурно съ тобой обращайся, теб все-равно, гнусная ты мартышка! Ты только на то и годишься, чтобъ торчать гд-нибудь въ окошк портнаго, для вывски платьевъ. Ужь я головой ручаюсь, что ты добромъ не кончишь! Будь какъ хочешь богатъ, а все останешься дурнемъ, такимъ же, какъ быль!

На новой квартир мистеръ Геммонъ имлъ длинное свиданіе съ Титмаузомъ, и посл долгихъ, искусныхъ стараній, усплъ, наконецъ, помирить его съ мыслью о возобновленіи прежнихъ отношеній съ Тэг-Рэгомъ, въ случа, если этотъ джентльменъ станетъ съ покорностью простъ у него прощенія въ своемъ недавнемъ, отвратительномъ поступк. На другой же день посл того, мистеръ Геммонъ отправился въ Оксфордскую Улицу и снова явился передъ Тэг-Рэгомъ, который стоялъ опершись на прилавокъ въ своемъ магазин, стоялъ задумчиво, съ перомъ, заткнутымъ за ухо, и съ засунутыми въ карманы руками. Десять дней прошло, какъ онъ выгналъ маленькаго обманщика Титмауза изъ Атласной Дачи, и все это время не имлъ о немъ ни слуху, ни духу. При первомъ взгляд на Геммона, онъ встрепенулся невольно и внутреннее смущеніе покрыло его грубое, глубоко-изрытое оспою лицо какимъ-то мертвенно-блднымъ оттнкомъ.

Что такое затвалось? Зачмъ мистеръ Геммонъ пришелъ къ нему, такъ долго спустя посл того, что случилось? Мистеръ Геммонъ, который, увидвъ свою ошибку, долженъ былъ бросить Титмауза совершенно? Тэг-Рэгъ до смерти боялся этого человка, который, какъ страшный змй, тихо и грозно скользнулъ къ нему въ магазинъ! Какое спокойное, невозмутимое обращеніе! Какой вкрадчивый, хитрый, любезный и вмст зловщій тонъ голоса! Какой пронзительный взоръ! Какая адская улыбка! Тэг-Рэгъ похожъ былъ на вола, вздрогнувшаго при вид лоснистыхъ изгибовъ гремучей зми, тихо ползущей къ нему въ высокой трав. Одинъ взглядъ на грозную красоту ея пестрой кожи, одинъ мигъ — и все кончено.

Но если великолпный мыльный пузырь Титмаузова богатства дйствительно лопнулъ такъ, какъ онъ самъ ему объ этомъ разсказывалъ, то зачмъ же Геммонъ теперь у него? подумалъ Тэг-Рэгъ. Съ напрасною попыткою принять презрительный и грозный видъ въ отвтъ на ласковый поклонъ Геммона, онъ повелъ его черезъ весь магазинъ, въ ту самую маленькую комнату, гд сдлано было прежде такое изумительное открытіе. Геммонъ началъ очень сладкимъ голосомъ живо изображать степень уголовной отвтственности, которой мистеръ Тэг-Рэгъ подвергнулъ себя, нанесши такую непозволительную обиду Титмаузу, собственному его гостю, на зло всмъ законамъ и обычаямъ гостепріимства. Тэг-Рэгъ съ бшенствомъ привелъ въ свое оправданіе гнусный обманъ Титмауза, но совершенно опшилъ, услыхавъ въ отвтъ, что это нисколько не послужитъ къ его извиненію. Доказавъ наконецъ Тэг-Рэгу, что онъ вполн зависитъ отъ великодушія Титмауза, который можетъ, если захочетъ подвергнуть его и штрафу и тюремному заключенію, мистеръ Геммонъ вдругъ поразилъ его какъ громомъ, объявивъ, что Титмаузъ только морочилъ его, но что онъ дйствительно находится, по-прежнему, въ томъ же самомъ блестящемъ положеніи, о которомъ Геммонъ разсказывалъ Тэг-Рэгу прежде, мало того, что онъ съ каждой недлей приближается къ полному и безотчетному обладанію имніемъ, приносящимъ въ годъ, но меньшей мр 10,000 фунтовъ, но что со стороны ихъ (гг. Кверка, Геммона и Снапа) требуется все боле и боле попеченія и заботливости, чтобъ охранять своего кліента отъ жадности заимодавцевъ, которые, какъ водится, пронюхали уже свою добычу, и т. д. Тэг-Рэгъ сначала выпучилъ глаза отъ удивленія, а потомъ поблднлъ ужасно и почувствовалъ какое-то удушье въ сердц. О! думалъ онъ, дочь его потеряла эту золотую добычу и потеряла по его вин, отъ его глупаго поведенія! Онъ желалъ бы въ эту минуту провалиться сквозь землю, а мистеръ Геммонъ тмъ временемъ говорилъ ему, что онъ не можетъ объяснить себ страннаго поведенія Титмауза при этомъ несчастномъ случа иначе, какъ приписавъ все происшедшее достоинству тхъ превосходныхъ винъ, которыми онъ слишкомъ-щедро былъ угощенъ въ Атласной Дач, и дйствіе ихъ (прибавилъ Геммонъ съ тонкимъ выраженіемъ въ лиц, совершенно-очаровавшимъ Тэг-Рэга), за одно съ другимъ, боле-нжнымь вліяніемъ совершенно оковало способности молодаго, пламеннаго Титмауза. Нельзя и сомнваться, продолжалъ онъ, въ истинной цли Титмауза при этомъ поступк. Онъ, вроятно, хотлъ испытать искренность и безкорыстіе привязанности, замченной имъ въ одной особ, прежде чмъ дозволить себ открыть передъ нею вполн свои нжныя и страстныя чувства (бднаго Тэг-Рэга при этомъ бросило въ потъ) и что никто не оплакиваетъ такъ горько неожиданныхъ послдствій этого опыта, какъ самъ мистеръ Титмаузъ.

Мистеръ Тэг-Рэгъ нсколько минутъ сряду едва могъ припомнить гд онъ и что съ нимъ, на голов или на ногахъ онъ сидитъ — такъ восхитителенъ и совершенно-непредвиднъ былъ результатъ посщенія мистера Геммона. Но только-что способности его успли прійдти немножко въ порядокъ посл такого сильнаго замшательства, какъ онъ въ ту же минуту и почти не давая себ времени перевести духъ, пустился уврять Геммона, что ни одно еще происшествіе во всей его жизни не заставило его такъ горько каяться, какъ этотъ поступокъ съ Титмаузомъ, что, безъ сомннія, онъ послдовалъ невольно (въ чемъ онъ, къ стыду своему, долженъ признаться) примру Титмауза и выпилъ боле обыкновеннаго за столомъ, и что, между прочимъ, онъ ясно замтилъ, также какъ и мистриссъ Тэг-Рэгъ, взаимныя отношенія между Титмаузомъ и его дочерью, и что об он, и жена о дочь его, были больны посл этого несчастнаго вечера и не переставали упрекать его, Тэг-Рэга, въ ужасномъ поведеніи его при этомъ случа. Дочь, въ-особенности, прибавилъ онъ, худетъ со дня на день замтно, и онъ собирается послать ее куда-нибудь за городъ на короткое время, потому-что она, бдная, таетъ какъ свчка.

Все это мистеръ Геммонъ слушалъ съ такимъ спокойнымъ, довольнымъ и полнымъ участія взоромъ, что мистеръ Тэг-Рэгъ пришелъ въ совершенный восторгъ, несомнваясь ни мало, что Кверкъ поврилъ всему его оправданію, отъ слова до слова. Но когда тотъ объявилъ восхищенному Тэг-Рэгу, что настоящій визитъ его былъ сдланъ по убдительной просьб самого Титмауза, желавшаго, чтобъ Кверкъ предложилъ за него втвь примиренія, въ смиренной надежд, что она будетъ принята — о! тогда восторгъ Тэг-Рэга не находилъ предловъ. Онъ едва не выбжалъ въ магазинъ и не отдалъ своимъ конторщикамъ приказанія продавать товары во все остальное время дня съ уступкою 1 ¹/₂ процента противъ обыкновенной цны! Мистеръ Геммонъ написалъ ему тутъ же адресъ Титмауза, прибавивъ, что посщеніе съ его стороны будетъ принято съ благодарностью. ‘Такія вещи трудно объяснить, не правда ли, мистеръ Тэг-Рэгъ?’ говорилъ Геммонъ съ лукавою улыбкою, собираясь уйдти, въ отвтъ на что Тэг-Рэгъ пожалъ ему руку съ печальной гримасой, увряя, что онъ будетъ теперь самъ не свой цлый день и, прощаясь, провожалъ его черезъ весь магазинъ съ такими низкими поклонами, какъ будтобъ поститель его былъ по меньшей мр лордъ канцлеръ или лордъ меръ. Что же касается до Геммона, то, выбравшись благополучно на улицу и отойдя на безопасное разстояніе, онъ расхохотался отъ всей души, и этотъ хохотъ продолжался припадками въ продолженіе всей дороги его обратно до самаго Сеффрон-Хилля.

Причина, такъ смло и искусно-выданная Геммономъ за истинную, побудившую Титмауза искать примиренія, принята была Тэг-Рэгомъ съ жадною доврчивостью. Всякій охотно вритъ тому, чего онъ желаетъ всмъ сердцемъ, а потому немудрено, что мистеръ Тэг-Рэгъ, любившій только одинъ предметъ на свт (посл денегъ, которыя онъ обожалъ всми лучшими и священнйшими силами своей души), а именно свою дочь и считавшій ее одаренною качествами, способными возбудить любовь во всякомь, могъ поврить что она зажгла въ сердц Титмауза такую страсть, которую не въ-состояніи была погасить даже грубая обида, ему нанесенная, но объ этомъ Тэг-Рэгъ не могъ и вспомнить безъ содроганія. Онъ насунулъ себ шляпу на голову, кинулся по дорог къ новой квартир Титмауза и очень-удачно поймалъ этого джентльмена именно въ ту минуту, когда тотъ собирался идти обдать въ сосднюю таверну. Если бъ мистеръ Тэг-Рэгъ былъ человкъ наблюдательный, онъ замтилъ бы чувство отвращенія къ нему, написанное въ каждой черт лица, выраженное въ каждомъ жест Титмауза, а также и то, съ какимъ трудомъ было скрываемо это чувство, но стремительная атака его преодолла вс затрудненія и взяла Титмауза приступомъ. Прежде чмъ разговоръ ихъ былъ конченъ, онъ усплъ ужь изгладить малйшіе слды негодованія въ груди своего маленькаго пріятеля. Какъ ни отлично считалъ его Геммонъ приготовленнымъ къ такой сцен и вооруженнымъ къ защит, ничто не помогло: Тэг-Рэгъ пролилъ такое чудовищное количество сиропа въ разинутое горло и ненасытную пасть этого маленькаго животнаго, что оно произвело наконецъ желаемое дйствіе. Мало кто можетъ устоять противъ лести, въ какомъ бы грубомъ вид она ни была предложена, что же касается до Титмауза, то онъ чувствовалъ какъ эта сладкая жидкость пріятно проникала въ каждую щелочку его маленькой природы, съ которою она, повидимому, имла особенное сродство. Это былъ бальзамъ, это былъ опіумъ, успокоивавшій его израненное тщеславіе, услаждавшій всю его внутренность, мало того, наводнявшій ее до-того, что въ этомъ поток гасли наконецъ даже слабыя искры понятливости и разсудка, зажженныя въ немъ природою. Остереженный, говоритъ пословица, все равно что вооруженный, но она не оправдала себя въ этомъ случа. Титмаузъ обдалъ бы непремнно въ Атласпой-Дач на слдующее же воскресенье, въ-слдствіе убдительныхъ приглашеній Тэг-Рэга, еслибъ онъ не вспомнилъ, что общалъ ужь въ этотъ день обдать у мистера Кверка, на дач его, въ Кембернел, извстной подъ именемъ Алиби-Дома. Я ужь имлъ случай замтить прежде, что этотъ достойный старый джентльменъ, мистеръ Кверкъ, съ догадливостью, ему свойственною и немало изощренною долгимъ опытомъ, скоро проникъ насквозь плохо-задуманные и еще хуже-прикрытые замыслы мистера Тэг-Рэга на Титмауза. Онъ справедливо размыслилъ, что врнйшій способъ сдлать эти замыслы безуспшными былъ познакомить Титмауза съ образомъ жизни и съ тономъ высшаго круга, съ такимъ именно, какой можно было встртить въ Алиби-Дом и съ боле-милымъ и привлекательнымъ предметомъ для любви Титмауза въ особ миссъ Кверкъ, Доры Кверкъ, прелести и достоинства которой, безъ малйшаго сомннія, думалъ онъ, въ одну минуту затмятъ и изгладятъ въ душ его образъ этого жалкаго, слабаго, пошлаго созданія, миссъ Тэг-Рэгъ. Кверкъ, между-прочимъ, ее не видалъ, но что за нужда? онъ зналъ заране. Мистеръ Тэг-Рэгъ былъ порядкомъ встревоженъ, узнавъ, что большой обдъ готовится въ Алиби-Дом и что Титмаузъ долженъ быть представленъ при этомъ случа единственной дочери мистера Кверка, и не могъ никакимъ образомъ удержаться, чтобъ не намекнуть кой-чего, темно и неясно, разумется, о стяхъ, разставленныхъ доврчивой невинности, о корыстномъ вниманіи и о двухъ или трехъ другихъ вещахъ въ этомъ же род, которыя, впрочемъ, вс для Титмауза были, что горохъ для стны. Онъ далъ слово обдать на Атласной Дач, въ предбудущее воскресенье, и бдный мистеръ Тэг-Рэгъ, на прощанье, долженъ былъ этимъ удовольствоваться. Неуспвъ залучить Титмауза въ Кленхемъ въ одинъ изъ промежуточныхъ вечеровъ, въ которые, по словамъ его, Титмаузъ былъ особенно занятъ съ однимъ короткимъ пріятелемъ, Тэг-Рэгъ ушелъ, пожавъ его руку самымъ пылкимъ и энергическимъ образомъ. Онъ вдругъ почувствовали въ душ своей живйшую ненависть къ старому мистеру Кверку и къ его дочери, которые такъ безсовстно употребляли во зло свое выгодное положеніе. За всмъ тмъ, что же ему было длать? Не разъ во время своего визита раздумывалъ онъ: не слдуетъ ли при этомъ случа, предложить Титмаузу, въ долгъ или въ подарокъ, одинъ изъ пятифунтовыхъ билетовъ, которые лежали у него въ бумажник? Но нтъ, это было сверхъ силъ человческой природы, онъ не могъ принудить себя къ такому подвигу и ушелъ отъ Титмауза неутративъ ни копейки изъ своего кармана.

Джентльменъ, на котораго Титмаузъ ссылался, былъ не кто иной, какъ мистеръ Снапъ, который съ давнихъ поръ обнаружилъ къ Титмаузу большое расположеніе и не упускалъ ни малйшаго случая сдлать ему что-нибудь пріятное. Онъ быль зоркій человкъ и разомъ открылъ въ Титмауз много качествъ, сродныхъ съ своими собственными. Онъ соболзновалъ отъ всей души о положеніи Титмауза, скучне и уединенне котораго могло ли быть что-нибудь на свт? Неужли жь онъ долженъ былъ сидть, день за днемъ, въ длинныя осеннія и зимнія ночи, неимя никого возл себя, съ кмъ бы сказать хоть слово, ни книги, чтобъ почитать (такой по-крайней-мр, которая была бы интересна и стоила чтенія), ничего однимъ словомъ, чмъ бы развлечь свое вниманіе? ‘Нтъ’, говорилъ самъ себ Снапъ, ‘я съ нимъ поступлю такъ, какъ бы я хотлъ, чтобъ и со мной поступили, если бъ я былъ на его мст. Я приду и вытащу его изъ его скучной норки, я покажу ему жизнь, я дамъ ему заране взглянуть на обычаи большаго свта, въ которомъ онъ будетъ такъ скоро играть непослднюю роль, я заране познакомлю его съ самыми веселыми, возбудительными видами лондонской жизни’. Первый глотокъ изъ этой чаши удовольствій удивительно какъ понравился Титмаузу, и онъ ощутилъ соразмрную благодарность къ тому, чья дружеская рука въ первый разъ поднесла къ губамъ его эту чашу. Сцены, о которыхъ до-сихъ-поръ онъ имлъ понятіе только изъ книгъ или по разсказамъ, но по которымъ онъ часто вздыхалъ и томился, теперь открывались передъ нимъ ежедневно, несмотря на его ограниченныя средства, и онъ былъ совершенно счастливъ. Какъ только успвалъ Снапъ окончить дневныя занятія свой въ контор, что случалось обыкновенно къ восьми или къ девяти часамъ вечера, тотчасъ отправлялся онъ къ себ на квартиру и, одвшись, спшилъ къ Титмаузу, или Титмаузъ приходилъ къ нему, смотря потому, какъ у нихъ прежде было условлено. И тогда весь пространный Лондонъ лежалъ передъ ними и оставалось только выбирать.

Иногда они рука-объ-руку и каждый съ сигарой во рту бродили по цлымъ часамъ, вмст, по главнымъ улицамъ и переулкамъ города, длая разныя остроумныя наблюденія и глубокія размышленія по поводу неугомонныхъ, пестрыхъ сценъ жизни, кипвшей со всхъ сторонъ вокругъ нихъ. Чаще всего отправлялись они въ театры, куда Снапъ всегда успвалъ достать билеты, по протекціи, за половинную цну. О, какую торжественную картину представлялъ театръ, когда эти два джентльмена входили важно въ пустую ложу, чувствуя, что взоры большей половины публики обращены на нихъ съ пріятнымъ удивленіемъ! Одинъ такой вечеръ перевшивалъ въ глазахъ Титмауза цлый годъ прежняго ничтожества и горя. Посл театра отправлялись они въ какую-нибудь дымную и шумную таверну, сіявшую въ блеск газовыхъ огней, пропитанную ароматнымъ запахомъ табаку, вина и портера, вмст съ аппетитными испареніями дымящихся почекъ, бараньихъ котлетъ, бифстекса, устрицъ, варенаго сыра, печенаго сыра, гренковъ, поджаренныхъ съ сыромъ, въ одну изъ тхъ тавернъ, гд люди, прикованные впродолженіе дня къ столамъ или прилавкамъ, празднуютъ свободу вечерняго времени и дятъ, пьютъ и курятъ до высшей степени возбужденія или оцпененія, гд раздаются шумные разсказы о происшествіяхъ дня, скачкахъ, кулачныхъ бояхъ, птушьихъ дракахъ, театрахъ, и публика катается со смху при звук шутовскихъ псенъ. Титмаузъ былъ истинно счастливъ, когда ему случалось войдти въ одно изъ такихъ мстъ по окончаніи театра, одтому въ самое лучшее свое платье, съ атласнымъ галстухомъ, съ двойною брошкою на груди, съ лоснящеюся шляпою, надвинутою набекрень, въ своемъ узенькомъ, синемъ сюртучк, съ блоснжнымъ носовымъ платкомъ, щегольски-выглядывавшимъ изъ наружнаго кармана на груди, въ палевыхъ лайковыхъ перчаткахъ, въ плотно-обтянутыхъ брюкахъ и въ сіявшихъ сапогахъ, небрежно держа подъ-мышкою черную тросточку съ серебрянымъ набалдашникомъ, войдти на середину комнаты съ какимъ-то надменно-небрежнымъ видомъ и, медленно осмотрвъ въ лорнетъ каждое отдленіе {Въ этихъ тавернахъ общія комнаты раздлены на ложи, которыя идутъ вдоль стнъ и открыты на середину комнаты, а другъ отъ друга отдляются перегородками. Прим. пер.} съ его постителями, развалиться наконецъ гд-нибудь въ порожнемъ углу и лнивымъ тономъ потребовать къ себ вертляваго слугу за разными приказаніями. При всхъ этихъ случаяхъ онъ сопровождаемъ былъ Снапомъ, внушавшимъ робкое почтеніе трактирной прислуг, которой извстна была знаменитость, пріобртенная имъ по своей части (потому-что не проходило почти ни одной любопытной, ужасной или отвратительной сцены въ какой-либо изъ полицейскихъ конторъ, при описаніи которой въ газетахъ имя Снапа не являлось бы на сторон обвиненнаго). Въ качеств постояннаго товарища этого человка, Титмаузъ пріобрлъ одинакую съ нимъ долю уваженія, что значительно усиливало эффектъ, производимый собственною его значительною наружностью. Что касается до Снапа, то всякій разъ, какъ у него спрашивали: ‘кто такой его товарищъ?’ онъ отвчалъ вполголоса, съ таинственнымъ видомъ: ‘о! важная птица!’ Изъ этихъ мстъ отправлялись они нердко въ другія мста и къ другимъ сценамъ ночной лондонской жизни, которыми изобилуетъ наша столица и на которыя полиція смотритъ сквозь пальцы. Такимъ-образомъ Снапъ и Титмаузъ пріятно проводили время до часу, до двухъ, трехъ, а иногда и до четырехъ часовъ ночи, посл чего, насладясь жизнью вполн и звая усердно, они пробирались домой по опуствшимъ и затихшимъ улицамъ, въ пропитанныхъ табашнымъ дымомъ платьяхъ, съ переполненнымъ желудкомъ и омраченной разнаго рода напитками головой. Такимъ-то образомъ Снапъ сильно привлекъ къ себ Титмауза, съ котораго онъ, между прочимъ, взялъ слово молчать о ихъ ночныхъ похожденіяхъ и усплъ тихомолкомъ опередить старйшихъ своихъ соперниковъ въ добромъ его расположеніи, гг. Кверка, Тэг-Рэга и даже самаго опытнаго, хитраго Геммона. Такія продлки, конечно, требовали иногда дополненій къ содержанію, назначенному Титмаузу отъ гг. Кверка и Геммона. По-счастью, Снапъ имлъ у себя въ распоряженіи нсколько сотенъ и могъ снабжать товарища деньгами на разныя надобности, получая отъ него съ безпечнымъ видомъ, въ замнъ такихъ ссудъ, небольшіе лоскутки гербовой или простой бумаги съ удостовреніями въ вид заемныхъ писемъ или простыхъ росписокъ: I. O. U. {См. V-ю главу, стр. 151. Прим. пер.}. Но онъ не всегда имлъ при себ гербовую бумагу, а дйствительность передъ закономъ, росписки на простой бумаг съ процентами была очень-сомнительна. Снапъ весьма-остроумно преодоллъ это затрудненіе, прибавляя къ главной сумм то, что могло ему слдовать въ вид процентовъ. Такъ, напримръ, если дано было въ долгъ 5 ф., то на росписк обозначалось 15 ф., что со стороны Титмауза не могло встртить затрудненія, потому-что онъ подписывалъ эти лоскутки бумаги обыкновенно въ минуты чрезмрной веселости, когда ему не приходило въ голову даже и взглянуть на то, что ему Снапъ предлагалъ. Къ чести Снапа, я долженъ сказать, что онъ едва-ли серьёзно имлъ въ виду воспользоваться плутовствомъ такого рода. Онъ хотлъ — такъ, по-крайней-мр, объяснялъ онъ это самъ себ — хотлъ только имть въ рукахъ своихъ возможность получить обратно весь итогъ главной суммы, дйствительно онъ выданной съ слдующими на нее процентами, а остальное хранить въ качеств повреннаго Титмауза. Еслибъ, напримръ, какое-нибудь неудовольствіе случайно возникло впослдствіи между нимъ и Титмаузомъ, и послдній вздумалъ бы отказаться отъ уплаты должныхъ имъ денегъ, тогда первый джентльменъ имлъ у себя въ карман короткія и ясныя доказательства дйствительности своихъ денежныхъ притязаній. Такимъ-то образомъ Снапъ сдлался необходимымъ человкомъ для Титмауза, котораго онъ привязалъ къ себ всевозможными узами благодарности, короче сказать: они стали заклятыми друзьями.

Къ чести Геммона, мы должны сказать, что онъ ревностно старался, изъ какихъ бы то ни было видовъ, убдить Титмауза въ необходимости пріобрсти по-крайней-мр хоть поверхностное знакомство съ начальными основаніями нкоторыхъ полезныхъ свдній. Кром знакомства съ мелкими правилами ариметики, необходимыми для торговыхъ сдлокъ, бдный Титмаузъ не имлъ понятія ршительно ни о чемъ. Мистеръ Геммонъ неоднократно уговаривалъ его нанять себ хорошихъ учителей по самымъ обыкновеннымъ отраслямъ наукъ, но Титмаузъ всякій разъ отговаривался довольно-упрямо, и наконецъ объявилъ напрямикъ, что не хочетъ. Онъ общалъ, впрочемъ, читать книги рекомендованныя Геммономъ, отъ котораго и получилъ-было нсколько томовъ, но книга въ рукахъ Титмауза была почти то же, что блюдо съ деревянными опилками передъ голоднымъ человкомъ. Мистеръ Геммонъ, самъ человкъ съ большими познаніями, скоро увидлъ въ чемъ дло, и потерявъ всякую надежду на успхъ, бросилъ попытки свои съ отвращеніемъ. Немало, однакожъ, думать, чтобъ онъ далъ почувствовать это Титмаузу хоть сколько-нибудь, напротивъ, онъ всегда показывалъ наружнымъ образомъ то же самое ласковое и внимательное расположеніе, освдомляясь о его желаніяхъ во всякомъ случа и стараясь внушить ему чувства любви, умренныя почтеніемъ къ себ, какъ самому могущественному и единственному, истинно-безкорыстному другу, котораго онъ имлъ на свт.

Титмаузъ провелъ нсколько часовъ въ торжественныхъ приготовленіяхъ къ званому обду въ Алиби-Дом. Посл путешествія въ Атласную Дачу, онъ сдлалъ значительное прибавленіе къ своему гардеробу, какъ по количеству, такъ и по тону. Онъ теперь щеголялъ въ узкихъ черныхъ брюкахъ, съ башмаками и съ шелковыми чулками jour, носилъ пунцовый бархатный жилетъ, манжеты, довольно-задорно торчавшія дыбомъ на его груди, коричневый фракъ, скроенный въ самомъ эксцентрическомъ вкус, съ концами длинныхъ фалдъ, сходящимися подъ острымъ угломъ, какъ-разъ позади колнъ. Волоса его, съ которыхъ багровый отливъ несовсмъ еще сошелъ, причесаны были очень-красиво. Онъ далъ отставку усамъ, но зато носилъ великолпную эспаньйолетку. Волоса подъ бородой выходили, закручиваясь съ обихъ сторонъ изъ-подъ галстуха, какъ два маленькіе клыка. Сверхъ жилета надты были у него: бронзовая часовая цпочка и широкая черная, волнистая лента, на которой вислъ лорнетъ. Однимъ словомъ, еслибъ онъ собирался позировать передъ живописцемъ для миньятюрнаго портрета съ своей особы, онъ не употребилъ бы большаго старанія и не достигъ бы до боле-блестящаго результата. Единственными статьями въ его наружности, приходившимися ему не по-сердцу, были: волоса недошедшіе, еще до того, чмъ онъ надялся видть ихъ современемъ, а потомъ его толстыя, красныя, неуклюжія руки и круглыя плечи. Послднія особенно его огорчали, потому-что онъ чувствовалъ, какъ это портило красоту его фигуры, тмъ боле, что этотъ недостатокъ въ его особ, несмотря на вс его старанія, не былъ ни мало исправленъ ужаснымъ количествомъ ваты, набитой портнымъ въ его платье. Безцвтные глаза его были, какъ говорится, на-выкат, что, въ соединеніи съ открытымъ ртомъ и вовсе независимо отъ костюма, фигуры и обращенія, давало ему (отчего не сказать правду?) видъ совершеннаго дурака. Надвъ наконецъ осторожно шляпу и натянувъ блыя лайковыя перчатки, онъ завернулся въ щегольскую шинель, съ длинными, черными, шолковыми кистями, одолженную ему Снапомъ, и часа въ четыре отправился, осторожно выбирая дорогу, отъимкивать какой-нибудь дилижансъ, который довезъ бы его до Алиби-Дома или по-крайней-мр такъ близко къ этому мсту, какъ только возможно. Костюмъ его — онъ и самъ это чувствовалъ — былъ слишкомъ-великолпенъ для наружнаго мста, а потому онъ слъ внутри. Всю дорогу сердце его трепетало, волнуемое тщеславіемъ и ожиданіемъ. Онъ долженъ былъ быть представленъ миссъ Кверкъ, а можетъ-быть и другимъ важнымъ лицамъ, какъ прямой наслдникъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода. Съ двумя своими спутницами, очень-порядочными дамами, онъ во всю дорогу не удостоилъ сказать ни слова. Разъ пять или шесть высовывалъ онъ голову изъ окошка, крича громкимъ, повелительнымъ тономъ: ‘Эй, кучеръ! не забудь братецъ, Алиби-Домъ! Домъ мистера Кверка! Алиби-Домъ! Слышись ли, чортъ возьми?’ Посл чего, онъ разваливался опять на своемъ мст съ величественнымъ видомъ, какъ-будто ему не въ привычку было безпокоить себя такъ много. Дилижансъ наконецъ остановился. ‘Алиби-Домъ, сэръ!’ произнесъ кучеръ самымъ почтительнымъ тономъ:— ‘домъ мистера Кверка, сэръ!’ Титмаузъ вышелъ, сунулъ ему въ руку полтора шиллинга и, отворивъ калитку, очутился на прямой, узенькой, песчаной дорожк, аршинъ двадцать въ длину, съ маленькими, коренастыми, подстриженными кустами по обимъ сторонамъ. Мсто это извстно было между друзьями мистера Кверка подъ именемъ веревочной аллеи. До-сихъ-поръ Титмаузу если и случалось попадать въ такой великолпный домъ, то разв только затмъ, чтобъ отдать какой-нибудь кусокъ сукна или связку съ другими товарами, никогда еще не входилъ онъ какъ гость. Домъ былъ дйствительно большой, по-крайней-мр втрое противъ Атласной Дачи, и съ виду несравненно-приличне. Едва усплъ Титмаузъ дернуть за ручку звонка, какъ дверь была проворно отворена настежь рослымъ лакеемъ, съ казистымъ аксельбантомъ на груди и въ великолпныхъ красныхъ плюшевыхъ штанахъ. Онъ тотчасъ принялъ шинель и шляпу Титмауза, повелъ его въ гостиную прежде чмъ тотъ усплъ опомниться и съ сильнымъ біеніемъ сердца расправить рукой волоса.

— Ваше имя, сэръ? спросилъ лакей, взявшись за ручку замка и вдругъ останавливаясь.

— Мистеръ Титмаузъ.

— Извините, сэръ, я не разслушалъ. Какъ вы изволите говорить?

Титмаузъ откашлялся и повторилъ ему свое имя. Двери отворились. ‘Мистеръ Тикльмаузъ!’ произнесъ лакей очень-громко и явственно, впуская Титмауза въ комнату. Онъ былъ ужасно сконфуженъ и, къ-счастью, не замтилъ еще насмшливаго шопота человкъ двадцати гостей, находившихся въ комнат, шопота, причиненнаго забавною ошибкою лакея и въ высшей степени смшною наружностью самого Титмауза. Мистеръ Кверкъ, одтый весь въ черное, въ брюкахъ по колни и въ шелковыхъ чулкахъ, суетливо выбжалъ къ нему на встрчу и, дружески пожавъ ему руку, подвелъ къ собравшимся гостямъ.

— Моя дочь, миссъ Кверкъ, мистриссъ альдерменша Адльхедъ, мистриссъ засдательша Дидль-Дедль, мистриссъ Эліасъ, моя сестра, мистеръ альдерменъ Адльхедъ, мистеръ засдатель Дидль-Дедль, мистеръ Клёстеръ, мистеръ Сленгъ, мистеръ Хёгъ, мистеръ Фляу, мистеръ Вейнеръ, мистеръ Гастли, мистеръ Кверкъ, вашъ знакомый, говорилъ Кверкъ, подводя его поочереди къ каждому изъ присутствовавшихъ.

Миссъ Кверкъ, полная молодая двушка, лтъ двадцати-четырехъ или двадцати-пяти, съ блокурыми волосами, завитыми въ кудри отъ самой маковки до плечъ, очень-похожа была на одну изъ тхъ большихъ восковыхъ куколъ, которыя всякой видалъ въ окошкахъ игрушечныхъ лавокъ. Цвтъ лица ея былъ нжноблый, глаза маленькіе, лицо совершенно-круглое и полное. По томному виду, съ которымъ она поворачивала голову, и по сонному, лнивому тону ея голоса, можно было заключить, что она очень-сантиментальная молодая двушка. Одта она была въ блое платье съ массивною золотою цпочкою на ше, и жирныя руки ея обтянуты были до половины длинными лайковыми перчатками. Она сидла на диван, едва приподнялась, когда ей представили Титмауза, и тотчасъ вслдъ затмъ закрыла лицо своимъ альбомомъ, который лежалъ у нея на колняхъ и который она показывала сидвшимъ вокругъ нея дамамъ, закрыла потому, что, по правд сказать, и ей и всмъ присутствовавшимъ большаго труда стоило удержаться отъ смха, при вид шутовской фигуры Титмауза. Альдерменъ былъ плотный, глупый маленькій человчекъ, вертлявый старый птушокъ, съ маленькими сердитыми черными глазами и съ короткимъ, вздернутымъ краснымъ носомъ. Что касается до его головы, то она имла видъ такой, какъ-будто бы ее обмакнули въ какую-нибудь клейкую жидкость, а потомъ сунули въ кадку съ мукой — такъ густо нагружена она была пудрою. Засдатель Дидль-Дедль, худой и длинный мужчина, съ серьёзнымъ лицомъ и съ протяжной медленной рчью, держалъ себя торжественно какъ гробовщикъ на похоронной церемоніи. Мистеръ Блёстеръ, человкъ лтъ пятидесяти отъ-роду, былъ хорошо-извстный адвокатъ въ суд Ольд-Бейли, и получалъ въ годъ до 1000 фунтовъ. Гг. Кверкъ, Геммонъ и Снапъ держались его постоянно во всхъ своихъ длахъ. Онъ имлъ грубое, необыкновенно-свирпое лицо и голосъ, вполн соотвтственный. Но при такихъ случаяхъ, какъ теперь, то-есть въ пріятномъ обществ, онъ охотно оставлялъ свой грозный видъ и казался ласковымъ, почтеннымъ джентльменомъ. Онъ, вслдствіе того, говорилъ тихимъ, вкрадчивымъ голосомъ и съ озабоченной улыбкой на лиц, но его грубый ротъ, его дерзкій, нахальной взоръ… ничто на свт не могло скрыть или даже смягчить ихъ выраженіе. Въ гостиной мистера Кверка онъ разъигрывалъ роль великаго человка и старался въ-особенности понравиться гг. Кверку и Геммону. Сленгъ былъ изъ той же школы, толстый, грубый, самонадянный и пустой человкъ, густымъ басомъ говорившій наглыя шутки и непристойные анекдоты. Онъ плъ также иногда веселыя псни, преимущественно такія, которыя требовали отсутствія не только дамъ, но даже и джентльменовъ. Хёгъ былъ тоже адвокатъ, скользкій маленькій человчекъ, съ виду похожій на жидка и начинавшій пріобртать значительную уголовную практику. Онъ былъ низкій наушникъ и чуялъ издали стряпчаго. Посмотрите на него въ эту минуту, напримръ,какъ жарко и усердно разговариваетъ онъ съ мистеромъ Фляу, и будьте уврены, что тотъ пошлетъ ему инструкцію не позже какъ черезъ недлю. Вейнеръ былъ издатель Воскреснаго Блеска, холодный и ядовитый человкъ, двадцать разъ запятнавшій имя свое разными низостями, двадцать разъ ошельмованный за нихъ-публично и, вслдствіе того, озлобленный противъ цлаго свта. Горе тому, кто имлъ несчасгіе съ нимъ заспорить! Въ числ другихъ присутствовавшихъ лицъ былъ еще одинъ, по имени мистеръ Гастли, трагическій актёръ третьяго разбора, съ огромнымъ ртомъ, съ однимъ глазомъ и съ очень-голоднымъ выраженіемъ лица. Онъ постоянно молчалъ, потому-что никто изъ гостей, видя его изношенное платье, не хотлъ сказать съ нимъ ни слова. Изо всхъ находившихся въ комнат, единственный человкъ, похожій на джентльмена, былъ мистеръ Геммонъ, который заблаговременно выискалъ случай начать разговоръ съ бднымъ Титмаузомъ, чтобъ хоть немножко вывести его изъ замшательства. Такая попытка ужь не разъ длана была старымъ Кверкомъ, но съ такимъ неловкимъ и принужденнымъ видомъ, что онъ усплъ только еще сильне переконфузить Титмауза. Мистеръ Кверкъ давалъ обды постоянно каждое воскресенье и они составляли счастливйшія минуты въ его жизни, въ которыя онъ забывалъ на-время безпокойную отвтственность и хлопоты своего званія, и въ кругу отборныхъ друзей, въ род тхъ, которые теперь были у него собраны, весело проводилъ досужное время.

— Какъ вамъ нравится эта картина, Титмаузъ? Не правда ли хороша? говорилъ Геммонъ, приводя своего кліента въ уголъ гостиной, гд висла небольшая рама, завшенная чернымъ крепомъ, который Геммонъ отдернулъ. Передъ глазами Титмауза открылось изображеніе человка, повшеннаго на вислиц, съ связанными веревкою спереди руками, съ головой повисшей на бокъ и закрытой до самаго подбородка блымъ холстянымъ колпакомъ. Сюжетъ былъ выполненъ съ ужасающею врностью и Титмаузъ глядлъ на него съ содроганіемъ.— Хорошо, не правда ли? повторилъ Геммонъ съ выразительною улыбкою.

— Да…а… отвчалъ Титмаузъ, неотводя глазъ отъ страшнаго предмета.

— Разительно, не правда ли? замтилъ Кверкъ, подбгая къ нимъ суетливо.— Это написалъ для меня одинъ первостатейный артистъ, въ благодарность за то, что я почти спасъ отъ вислицы его брата. Любите поглядть на такія вещи? простодушно спросилъ онъ, задергивая черный крепъ.

— Да, сэръ, люблю, очень люблю.

— Хорошо, если такъ, то я покажу вамъ одинъ прелюбопытный предметъ. Вы врно слыхали о Гильдеро, который былъ повшенъ въ прошедшемъ году за подлогъ? Знаете ли, что у моей дочери есть брошка, съ клочкомъ его волосъ, который онъ самъ мн подарилъ. Былъ моимъ кліентомъ, на вершокъ не успли его выпутать, промахъ въ обвинительномъ акт… я самъ это открылъ, право! Пойдемте, я попрошу Дору: она вамъ покажетъ, и, взявъ Титмауза подъ-руку, онъ повелъ его къ этой интересной молодой двушк.

— Дора, покажите мистеру Титмаузу вашу брошку съ волосами Гильдероя.

— Ахъ, папа! это такой печальный предметъ! отвчала она, отстегивая брошку съ платья и подавая отцу, который, держа эту вещь въ рукахъ, сообщилъ Титмаузу и двумъ или тремъ другимъ особамъ, стоявшимъ возл, очень-интересный отчетъ о послднихъ минутахъ Гильдероя.

— Онъ былъ очень-хорошъ собой, папа, не правда ли? спросила миссъ Кверкъ, со вздохомъ и съ очень-грустнымъ, задумчивымъ выраженіемъ лица.

— Да, былъ недуренъ, но красота недолго уживается въ кель осужденнаго на смерть.

— Ахъ, папа! воскликнула миссъ Кверкъ печальнымъ голосомъ и, склонясь на спинку дивана, закрыла платкомъ глаза.

— Вы слишкомъ-чувствительны, душа моя, шепнула ей тётка, мистриссъ Эліасъ, пожимая руку племянницы, которая еще нсколько секундъ старалась преодолть свои чувства и наконецъ оправилась.

— Мы сію минуту смотрли, сказалъ мистеръ Хегъ, обращаясь къ Кверку: — на это интересное прибавленіе къ альбому миссъ Кверкъ, письмо Гризльгута.

— Ахъ, да, вещь очень-трогательная! Я, какъ адвокатъ, цню ее очень-высоко и никогда не забуду Гризльгута!.. Скажите… вдь былъ совсмъ почти вырученъ. Одно: ‘и прочее‘ пропущенное въ обвиненіи, чуть-чуть не спасло его жизнь. Ей-Богу! Мы думали, что побда ужь на нашей сторон.

Дло шло о собственноручномъ письм, адресованномъ мистеру Кверку отъ одного изъ его кліентовъ, величайшаго плута, Гризльгута, за день до его смерти.

Вслдъ затмъ объявленъ былъ обдъ и все общество отправилось въ столовую. Кверкъ очень-вжливо предложилъ свою руку тощей мистриссъ Адльхедъ, супругъ ея повелъ миссъ Кверкъ, а за ними остальные послдовали въ неслишкомъ-большомъ порядк. Титмауза мистеръ Геммонъ усплъ посадить съ собой рядомъ. Обдъ былъ дйствительно блестящій. Кверкъ не даромъ славился своимъ воскреснымъ столомъ. Титмаузъ въ жизнь свою не далъ и не видалъ ничего подобнаго. Онъ былъ совершенно пораженъ при вид множества разноцвтныхъ и разнокалиберныхъ рюмокъ, стоявшихъ передъ нимъ на стол. Внимательнымъ взоромъ слдилъ онъ за всми поступками и движеніями Геммона, копировалъ ихъ, непозволяя себ ни малйшаго отступленія, точно какъ-будто бы они приводились въ движеніе одними и тми же пружинами, и такимъ-образомъ избжалъ безчисленныхъ затрудненій и непріятностей. Его изумляло и невроятное количество блюдъ, большихъ и малыхъ, какъ-будто десять обдовъ соединены были въ одинъ, и быстрота, съ которою ихъ перемняли и съ которою тарелки исчезали одна вслдъ за другой, и безпрестанныя приглашенія пить вино, раздававшіяся во время обда. Долго еще былъ онъ слишкомъ-взволнованъ, чтобъ наслаждаться, но нсколько рюмокъ шампанскаго возвысили его расположеніе духа до настоящей точки и скоро грозили даже увлечь несравненно-дале. Почти вс, кром важныхъ особъ на почетномъ конц стола, приглашали его пить съ ними вмст и онъ безпрестанно осушалъ свои рюмки. Наконецъ Геммонъ, припоминая сцену въ собственномъ своемъ кабинет, убдился, что если Титмауза оставить длать что ему угодно, то онъ напьется непремнно пьянъ и еще задолго до окончанія обда, а между тмъ тотъ былъ въ совершенномъ восторг. Онъ никогда и не воображалъ, чтобъ на земл могъ существовать такой восхитительный напитокъ, какъ шампанское. Онъ готовъ былъ пасть на колни передъ этимъ виномъ, когда оно лилось, шипя и сверкая изъ засмоленой бутылки. Геммонъ напрасно твердилъ ему, что съ нимъ будетъ дурно, если онъ станетъ пить слишкомъ-много, что взоры многихъ обращены на него и что обычай требовалъ хлебнуть неболе одного глотка изъ своей рюмки, приглашая кого-нибудь пить или отвчая на чье-нибудь приглашеніе, Титмаузъ усплъ ужь нагрузиться порядкомъ, прежде-чмь Геммонъ вмшался. Онъ выпилъ несравненно-боле, чмъ тотъ полагалъ, и сдлался очень-говорливъ. Быстрые успхи его вдругъ обнаружились передъ всми, когда онъ съ самоувреннымъ видомъ провозгласилъ: ‘Мистеръ альдерменъ, ваше здоровье!’ Удивленъ ли былъ боле этотъ великій человкъ, или взбшенъ, я не могу наврное сказать, но, поглядвъ съ минуту пристально на Титмауза: — ‘О, съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Геммонъ!’ произнесъ онъ, вдругъ обращаясь къ этому джентльмену и выпивая вино вмст съ нимъ. Это, однакожь, не произвело никакого дйствія на Титмауза, который не нашелъ въ поступк альдермена ничего обиднаго или необыкновеннаго, и проглотилъ свое вино съ такимъ же усердіемъ, какъ и прежде.

— Какой дерзкой мальчишка! произнесъ обиженный альдерменъ, обращаясь къ миссъ Кверкъ.

— Онъ молодъ, мой милый мистеръ альдерменъ, отвчала она кротко и ласково: — и если принять въ соображеніе огромное богатство, которое достается ему въ руки… десять тысячъ въ годъ, папа говоритъ…

— Это не мшаетъ ему быть фанфарономъ и дуракомъ! перебилъ взъерошенный альдерменъ, приходя еще въ большее негодованіе, потому-что его собственные сорокъ тысячъ фунтовъ капитала — единственный источникъ его значенія въ свт, погружались въ ничтожество при одномъ звук великолпнаго дохода, ожидаемаго Титмаузомъ. Мистеръ Блёстеръ, который сидлъ тоже на почетномъ конц стола, по лвую руку отъ миссъ Кверкъ и сознавалъ, что присутствіе альдермена не позволяетъ ему играть первую роль въ этотъ день, замтивъ гнвъ своего соперника, въ ту же минуту приставилъ свой двойной лорнетъ къ глазамъ и, обративъ его чрезъ весь столъ на Титмауза, произнесъ тономъ надменнаго снисхожденія: — мистеръ Титмашъ, сдлайте мн честь, выпить со мною рюмку вина!

— Извольте, мистеръ, какъ-бишь васъ зовутъ! отвчалъ Титмаузъ, который терпть не могъ, чтобъ коверкали его имя, и, въ свою очередь, навелъ на него свои лорнетъ: — я только-что самъ собирался васъ попросить!

Все это было произнесено такимъ громкимъ и дерзкимъ тономъ и съ такимъ видомъ, что Геммонъ еще боле сталъ опасаться за своего молодаго собесдника. Но выходка его найдена была всми присутствовавшими отвтомъ очень-острымъ и произвела громкій хохотъ. Всякій радъ былъ видть, какъ Блёстеръ срзался, самъ же онъ перенесъ эту непріятность съ безмолвнымъ чувствомъ собственнаго достоинства, несмотря на то, что на лиц его выражались досада и удивленіе, и онъ охотно согласился первый разъ въ жизни съ почтенной особой, сидвшей противъ него, въ мнніи, произнесенномъ ею насчетъ нашего пріятеля Титмауза.

— Мистеръ Титмаузъ, мистеръ Титмаузъ! моя дочь удивляется, что вы не хотите выпить съ нею вина, сказалъ мистеръ Кверкъ тихимъ голосомъ.— Не угодно ли вамъ, съ нами вмст, выпить рюмочку шампанскаго?

— О! клянусь Богомъ, съ величайшимъ удовольствіемъ! отвчалъ Титмаузъ.

— Дора, мой другъ, мистеръ Титмаузъ желаетъ выпить съ вами вина. Джекъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ лакею:— налейте рюмки миссъ Кверкъ и мистера Титмауза до верху.

— Ахъ нтъ, папаша! Но папаша не хотлъ и слушать.

— Впрочемъ, если я непремнно должна… продолжала она (и надо было видть съ какимъ милымъ склоненіемъ головы, съ какимъ лукавымъ, испытующимъ взглядомъ и очаровательною улыбкою помнялась она поклонами съ мистеромъ Титмаузомъ). Ему такъ это понравилось, что онъ хотлъ-было сейчасъ же пить съ ней вино во второй разъ, но Геммонъ удержалъ его.

Мистеръ Хёгъ, узнавъ о блестящихъ ожиданіяхъ Титмауза, сильно желалъ привести въ дйствіе свои маленькіе таланты, чтобъ ему понравиться и расположить его къ себ, но Хёга отвлекала противодйствующая сила по другому направленію. Стряпчій мистеръ Фляу, имвшій очень-большую практику при Клеркенвельскихъ Засданіяхъ, сидлъ возл него и передъ нимъ расточалъ онъ всю свою любезность, нашептывая ему безпрестанно что-нибудь на ухо, съ дружеско-откровеннымъ видомъ и поминутно бросая взгляды украдкою на Блёстера и Сленга, чтобъ видть не наблюдаютъ ли они за нимъ. По секрету уврялъ онъ мистера Фляу, что дло его намедни могло быть выиграно, еслибъ его повели такъ и такъ, что онъ, Хёгъ, не преминулъ бы сдлать.

— Надо сказать, что Фляпъ систематически проигралъ это дло, говорилъ онъ ему съ жаромъ: — въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія. А кстати, скажите: какъ кончилось въ пятницу ваше дло о воровств?

— Осуждены!

— Не можетъ-быть!

— Ей-Богу, такъ!

— Какъ это Гоббль могъ проиграть такое дло? Увряю васъ, я готовъ былъ держать пари десять противъ одного, что приговоръ будетъ въ вашу пользу, потому-что я читалъ вашу инструкцію: она лежала возл меня и, право, мистеръ Фляу, она была мастерски составлена. Все зависитъ отъ инструкціи.

— Я очень-радъ, что вы такъ думаете, сэръ, отвчалъ Фляу, удивляясь, какъ это ему ни разу прежде не пришло въ голову поручить инструкцію мистеру Хёгу.

— Это большая ошибка со стороны адвокатовъ, что они не обращаютъ всевозможнаго вниманія на свои инструкціи. Что до меня касается, продолжалъ Хегъ, еще тише: — я считаю обязанностью не пропустить ни одной буквы въ моей иструкціи, какъ бы длинна она ни была.

— Это единственное средство, поврьте, сэръ, вы знаете, какъ хорошо мы, стряпчіе, бываемъ знакомы съ дломъ, вслдствіе нашихъ откровенныхъ совщаній съ подсудимыми.

— Мало того, сэръ, наши практическіе намеки часто бываютъ… Да вотъ, напримръ, въ той инструкціи, о которой я сейчасъ говорилъ, я помню былъ одинъ удивительно-ловкій намекъ.

— Который это, сэръ? вдругъ спросилъ стряпчій, обнаруживая на лиц своемъ успхи вкрадчивыхъ рчей Хёга.

— О, да, хмъ! пробормоталъ Хёгъ, немного-озадаченный.— Нтъ, это будетъ нехорошо съ моей стороны въ отношеніи Гоббля. Я право жалю…

— Ну, ну, теперь ужь этому не помочь! Но я долженъ вамъ признаться, что раза два въ послднее время мн и самому казалось, что мистеръ Гоббль, какъ-то слишкомъ… Кстати, мистеръ Хёгъ, что вы, будете въ Лондон всю эту недлю, до конца засданіи?

— Да, буду, торопливо шепнулъ Хёгъ, бросивъ робкій взглядъ на своихъ собратій, которые, хоть они того и не показывали, но тмъ не мене слдили за нимъ пристально.

— Я очень-радъ. Вы слышали объ Эрон Дудл, который былъ отданъ подъ судъ за разныя плутни?.. Ну-съ, вотъ видите ли, я его защищаю и очень-радъ предложить вамъ по этому случаю мою инструкцію. Гд ваша контора, мистеръ Хёгъ?

— Нумеръ 4-й, Кентской-Дворъ, въ Грейскомъ-Подворь. А когда, сэръ, ршается ваше дло?

— Въ четверкъ, а можетъ-статься и въ среду.

— Такъ приходите ко мн завтракать надняхъ и тогда мы переговоримъ съ вами обо всемъ обстоятельно.

— Вы очень-любезны, сэръ, покорно васъ благодарю, я непремнно приду, отвчалъ мистеръ фляу и выпилъ рюмку вина съ мистеромъ Хёгомъ.

Но окончаніи этого маленькаго дловаго эпизода, освобожденная пара могла на-досуг обратить вниманіе на общій разговоръ, шедшій за столомъ. Мистеръ Блёстеръ и мистеръ Сленгъ безпрестанно возбуждали громкій смхъ присутствовавшихъ описаніемъ разныхъ судебныхъ сценъ, въ которыхъ они были, разумется, главными дйствующими лицами, и изъ собственныхъ ихъ отчетовъ можно было заключить, что они самые удивительные люди. Какъ они сводили съ ума и сбивали съ толку свидтелей, какъ дурачили присяжныхъ!

Посмотрли бы вы, какъ злобно скалилъ зубы Хёгъ все это время. Онъ ни разу не улыбнулся на блестящія выходки своихъ собратій и длалъ всевозможное, чтобъ предупредить подобное изъявленіе удовольствія со стороны новаго своего патрона, мистера Фляу. Онъ безпрестанно прикрывалъ себ ротъ рукою и нашептывалъ что-нибудь на ухо мистеру Фляу, на самомъ занимательномъ мст шутки или разсказа, причемъ улыбка тотчасъ исчезала съ лица его собесдника.

Альдерменъ хохоталъ до слёзъ, поминутно утирая глаза салфеткою. Среди всеобщаго смха и одушевленія, миссъ Кверкъ, опираясь локтемъ на столъ и поддерживая рукой подбородокъ, нсколько разъ устремляла сладкіе, томные взоры на Титмауза, что не было замчено никмъ, кром него, и взоры эти остались несовсмь безъ успха, несмотря на то, что Титмаузъ былъ сильно заинтересованъ разсказами обоихъ адвокатовъ, и считалъ ихъ великими людьми, стоящими во глав своего сословія.

— Клянусь, сэръ, я надюсь, что вы пригласите этихъ двухъ джентльменовъ по моему длу, сказалъ онъ съ жаромъ Геммону.

— Къ-несчастью, ваше дло не поступитъ въ ихъ суды, отвчалъ Геммонъ съ очень-значительною улыбкою.

— Какъ! Да разв оно не можетъ поступить куда мн вздумается, или куда вамъ угодно? спросилъ Титмаузъ съ удивленіемъ.

Мистеръ Кверкъ былъ въ досад во все продолженіе обда. Ему очень хотлось имть Титмауза возл себя, на почетномъ конц стола, но во время небольшой суматохи, неразлучной всегда съ приходомъ въ столовую и съ занятіемъ мстъ, Титмаузъ ускользнулъ изъ виду на минуту, и когда вс услись, взбшенный взоръ Кверка увидлъ его ужь сидвшаго довольно-далеко, возл мистера Геммона. Этотъ Геммонъ вчно успвалъ прибрать къ рукамъ Титмауза, старый Кверкъ готовъ былъ швырнуть графинъ ему въ голову. Въ его собственномъ дом, за его собственнымъ столомъ… вчно предупредитъ и обойдетъ его!

— Мистеръ Кверкъ, кажется, мы съ вами еще ни одной рюмки не выпили вмст, сказалъ Геммонъ съ ласковой и добродушной улыбкой, наливая себ рюмку вина. Онъ очень-хорошо зналъ, что такое мучило его почтеннаго партнёра, затрудненіе котораго и смущенный взоръ при этомъ неожиданномъ вызов забавляли его чрезвычайно. ‘Ну ужь будь я дуракъ’, думалъ Кверкъ, ‘если я васъ приглашу, мистеръ Геммонъ, въ слдующій разъ, какъ Титмаузъ будетъ здсь обдать’. Причина, почему мистеръ Снапъ не былъ позванъ, было маленькое подозрніе со стороны Кверка, что Снапъ иметъ виды на его дочь — мысль во всякое время неслишкомъ-пріятная, но въ настоящемъ сопряженіи обстоятельствъ совершенно-невыносимая. Снапъ недолго ломалъ себ голову, чтобъ отгадать причину такого исключенія, которое сильно его раздосадовало и даже порядкомъ встревожило. Онъ цлую недлю длалъ все возможное, чтобъ настроить Титмауза противъ миссъ Кверкъ разными маленькими, унизительными замчаніями и намеками, а между-тмъ старался воспламенить его воображеніе описаніемъ тхъ великолпныхъ партій, которыя въ скоромъ времени должны были представиться ему на выборъ между знатнйшими женщинами въ Англіи. Такими средствами Снапъ до нкоторой степени усплъ въ своемъ намреніи, но нсколько пламенныхъ взглядовъ, зароненныхъ въ чувствительную грудь Титмауза глазами миссъ Кверкъ, начинали ужь производить маленькую перемну въ его чувствахъ.

Старый альдерменъ услыхавъ, что дамы собираются у идти изъ-за стола, уцпился за миссъ Кверкъ обими руками (онъ былъ привилегированный старый шутъ), и настаивалъ непремнно, чтобъ она спла его любимую псню: Мой другъ и моя кружка. Просьба его была такъ горячо поддержана всми остальными присутствовавшими, между которыми Титмаузъ кричалъ очень-громко и усердно, что она принуждена была согласиться. Она пропла довольно-пріятно, очень-смло, и увлекла сердце Титмауза за собой съ самого начала, что Геммонъ, прилежно за нимъ наблюдавшій, тотчасъ замтилъ.

— Чрезвычайно-милая двушка, не правда ли? шепнулъ Титмаузъ съ большимъ одушевленіемъ.

— Да, очень, отвчалъ Геммонъ сухо и слегка улыбнулся.

— Не закричать ли: encore, такъ, кажется, говорится? Клянусь, премилая двушка! Она должна пропть это еще разъ.

— Нтъ, нтъ, она хочетъ у идти, это не водится! Она споетъ вамъ ее, непремнно сегодня же вечеромъ, если вы попросите.

— Ну, надо сказать, милая двушка! очень-милая!

— Имйте терпніе, мой милый Титмаузъ, говорилъ ему Геммонъ, шопотомъ.— Чрезъ нсколько мсяцевъ вы попадете въ несравненно-высшій кругъ жизни, въ общество дйствительно-прелестныхъ, богатыхъ и отлично-воспитанныхъ женщинъ (и будете похожи, думалъ про-себя Геммонъ — на обезьяну, которая забралась въ грядку роскошныхъ тюльпановъ).

— Вы представьте себ, если миссъ Тэг-Рэгъ поставить съ ней рядомъ… шепталъ Титмаузъ презрительно.

— Ха, ха, ха! тихо засмялся Геммонъ.— Об он, въ своемъ род, конечно, очень-достойныя особы, но… Въ эту минуту дамы вышли изъ-за стола. Въ разсчеты Геммона совсмъ не входило, чтобъ Титмаузъ сдлался зятемъ Кверка или Тэг-Рэга. У него были готовы на этого человка совсмъ другіе виды.

Только-что Кверкъ занялъ мсто во глав стола и гости его сдвинулись, какъ бутылки пошли переходить изъ рукъ въ руки очень-живо, въ сопровожденіи не мене какъ трехъ разнаго рода табакерокъ, которыя вс три принадлежали мистеру Кверку и подарены были его кліентами. Одна изъ нихъ была массивной работы, изъ ботанибейскаго дерева, съ очень-торжественною надписью на внутренней сторон крышки, изъ которой оказывалось, что пріятели, ее подарившіе, испытали вліяніе перемны климата въ той земл, куда они были посланы насчетъ благодарнаго отечества и обязаны были своею драгоцнною жизнью глубокому знанію дла и ловкимъ стараніемъ Калеба Кверка, эсквайра. Другія дв были трофеи такого же рода, которыми обладатель ихъ гордился не безъ основанія. Видя съ какимъ удивленнымъ любопытствомъ Титмаузъ разсматривалъ эти вещи, Кверку пришло въ голову, что не дале какъ черезъ нсколько мсяцевъ, онъ, можетъ-быть, получитъ великолпную золотую табакерку въ знакъ признательности за услуги, оказанныя его знаменитому гостю и кліенту. Титмаузъ былъ въ самомъ блестящемъ расположеніи духа. Этотъ проблескъ, первый мелькнувшій передъ нимъ, проблескъ жизни людей богатаго круга удовлетворилъ всмъ его ожиданіямъ. Бутылки переходили изъ рукъ въ руки, шутки сыпались вслдъ за шутками. Сленгъ плъ псню за пснею, впрочемъ, такого грубаго и неприличнаго сорта, который въ высшей степени былъ противенъ Геммону и повидимому очень скандализировалъ альдермена, хоть я и сильно сомнваюсь въ искренности этого старика. Затмъ Гастли началъ свои трагическія тирады. Несчастный! какъ лзъ онъ изъ кожи, чтобъ заслужить хорошій обдъ, только-что съденный! И вдругъ, на самой середин одной изъ самыхъ восторженныхъ сценъ, когда онъ: страсть растерзывалъ въ лохмотья, мистеръ Кверкъ перебилъ его безъ церемоніи:

— Полно, полно Гастли! закричалъ онъ:— довольно слушали мы этой дряни, не годится никуда! О Боже мой! да не ори, братецъ, такъ, сдлай милость!

Бдный Гастли тотчасъ же замолчалъ и слъ на свое мсто съ грустнымъ, опечаленнымъ видомъ. Представьте-ка намъ лучше что-нибудь забавное, прогнусилъ альдерменъ.

— Представьте намъ хоръ поросятъ и утокъ, сказалъ Кверкъ, вы это длаете очень-ловко: такъ и кажется, что вс эти животныя бгаютъ вокругъ васъ по комнат и хрюкаютъ и квакаютъ. Актёръ исполнилъ то, о чемъ его просили, начавъ представленіе со вздохомъ, и былъ покрытъ рукоплесканіями. Подъ-конецъ Геммонъ вошелъ въ споръ съ мистеромъ Блёстеромъ по какому-то вопросу, касавшемуся до акта: Habeas Corpus, причемъ нашъ пріятель Геммонъ, никогда негорячившійся въ спор и очень-аккуратный во всемъ, что онъ зналъ, одержалъ ршительную побду надъ своимъ собесдникомъ. Его спокойное улыбающееся самообладаніе доводило бднаго Блёстера едва не до бшенства. Чмъ мене онъ смыслилъ въ дл, тмъ громче, разумется, говорилъ, тмъ задорне и положительне становился въ своихъ утвержденіяхъ и кончилъ тмъ, что предложилъ пари, въ подтвержденіе того, что онъ правъ, на что Геммонъ поклонился съ улыбкой и замолчалъ. Но покуда онъ возился съ Блёстеромъ, ему, разумется, нельзя было слдить попрежнему за Титмаузомъ, который пилъ какъ рыба, ни разу не пропуская бутылки мимо. Вс присутствовавшіе вокругъ него наполняли рюмки свои безпрестанно, стало-быть, почему же и ему не длать того же.

Хёгъ, сидвшій подл Вейпера, боялся его и избгалъ съ нимъ разговора, потому-что, хотя они и сходились на общихъ пунктахъ своихъ убжденій, но питали другъ къ другу глубокую личную антипатію. Несмотря на то, однакожь, они наконецъ, какъ-то впутались въ очень-задорный споръ и начали говорить другъ другу такія оскорбительныя вещи, что все остальное общество, долго забавлявшееся, почувствовало наконецъ, не то, чтобъ отвращеніе, но ужь просто страхъ, страхъ за послдствія до которыхъ могла довести такая схватка. Мистеръ Кверкъ поэтому вмшался:

— Браво! браво! браво! воскликнулъ онъ, когда Вейперъ заключилъ одинъ изъ самыхъ ядовитыхъ своихъ отвтовъ. Это хорошо! Этого довольно Вейперъ! Тисните это въ слдующемъ нумер ‘Воскреснаго Блеска’ и у васъ выйдетъ отличная заглавная статья, которая произведетъ большой эффектъ. А между — тмъ, джентльмены, позвольте мн васъ попросить наполнить ваши рюмки… бокалы, я хочу сказать, потому-что я намренъ предложить вамъ тостъ, въ которомъ, надюсь, вы вс примете живйшее участіе. Тостъ этотъ, господа, я предлагаю въ честь одного изъ присутствующихъ здсь джентльменовъ, въ скоромь времени долженствующаго занять то высокое положеніе въ обществ, для котораго судьба назначила… назначила его служить… Хмъ, хмъ!.. достойнымъ украшеніемъ…

— Мистеръ Кверкъ предлагаетъ ваше здоровье, Титмаузъ, шепнулъ Геммонъ своему сосду, который долго вертлся неугомонно, наконецъ совершенно затихъ, опустилъ голову на ладонь, оперся локтемъ на столь, томно прищурилъ глаза и поблднлъ ужасно. Геммонъ смекнулъ, что кліентъ его находится въ довольно-щекотливомъ положеніи.

— Я… я бы хотлъ… чтобъ вы пустили меня… выйдти… Мн чортъ знаетъ какъ дурно!.. пробормоталъ Титмаузъ, едва-внятнымъ голосомъ. Геммонъ сдлалъ знакъ Кверку, который въ ту же минуту прекратилъ свою рчь и, подойдя къ Титмаузу, вмст съ Геммономъ поскоре вывелъ его изъ комнаты въ ближайшую спальню, гд съ нимъ тотчасъ начались припадки сильнйшей дурноты и продолжались нсколько часовъ сряду. Старый Кверкъ, человкъ дальновидный, былъ въ восторг отъ этого случая, чувствуя, что если только ему удастся уложить Титмауза въ постель и настоять на томъ, чтобъ онъ остался на ночь, а можетъ-быть и на слдующій день въ Алиби-Дом, то это дастъ его дочери возможность употребить побдительное дйствіе своихъ прелестей съ большимъ успхомъ, оказывая гостю т нжныя и милыя пособія, которыя такъ утшительны и вмст необходимы больному.

Титмаузъ всю ночь чувствовалъ себя очень-дурно, а рано утромъ нашли нужнымъ даже послать за докторомъ, который объявилъ, что больной находится въ большой опасности получить желчную горячку, и что, во всякомъ случа, состояніе его требуетъ спокойствія, заботливаго присмотра и попеченій медика еще на нсколько дней. Вышло хорошаго ужь слишкомъ-много для стараго Кверка, но длать было нечего. Предвидя, что Титмаузъ нсколько времени будетъ находиться постоянно въ обществ его дочери, благоразумный родитель намекнулъ сестр своей, мистриссъ Эліасъ, о необходимости внушить миссъ Кверкъ, что, какъ бы то ни было, а Титмаузовы виды въ будущемъ дло еще очень-неврное, и что, слдовательно, она должна вести себя такъ, чтобъ не упускать изъ глазъ ни успха, ни неудачи, и держать свои привязанности, если можно такъ выразиться, въ готовности на всякій случай. Но по правд сказать, миссъ Кверкъ такъ часто слыхала разсказы своего отца о блестящихъ надеждахъ Титмауза и такъ хорошо знала его обыкновенную осторожность и предусмотрительность, что ожидаемые Титмаузомъ 10,000 фунтовъ годоваго дохода казались для нея дломъ неподверженнымъ никакому сомннію. Она была двушка съ достаточной долей ума и природной догадливости, но съ преждевременною склонностью къ туманной сантиментальности. Еслибъ судьба не лишила ее зоркихъ и нжныхъ попеченій матери въ такое время, когда он всего боле необходимы, и еслибъ она попала въ кругъ людей, непохожихъ на тхъ, которые постоянно посщали ихъ домъ и образцы которыхъ читатель недавно имлъ у себя передъ глазами, миссъ Кверкъ могла бы сдлаться очень-доброю и милою двушкою. Но дло вышло иначе: манеры ея пріобрли какую-то грубость, которая наконецъ распространилась на весь характеръ и эгоистическія, корыстныя побужденія, управлявшія, какъ она должна была видть это ясно, всми поступками ея почтеннаго родителя, заразили ея собственное сердце. Вслдствіе того, она ршилась дйствовать, основываясь на соображеніяхъ такъ усердно-внушаемыхъ ей отцомъ и тёткою.

Всякая женщина, по природ своей, не можетъ не быть тронута при вид внезапной перемны, произведенной въ мужчин сильной болзнью и страданіемъ, хоть бы даже этотъ мужчина былъ такое жалкое созданіе, какъ Титмаузъ, а между-тмъ, нсколько дней прошло прежде, чмъ докторъ позволилъ ему выйдти изъ комнаты. Онъ былъ очень-блденъ и жестоко похудлъ отъ свойства болзни и отъ сильныхъ средствъ, которыми его лечило, такъ-что, когда однажды посл обда онъ явился въ гостиную съ довольно-слабой поступью и съ томнымъ выраженіемъ въ лиц, смягчавшими шутовскій и тщеславный характеръ его наружности, миссъ Кверкъ посмотрла на него нешутя съ довольно-большимъ участіемъ, и въ глазахъ ея, хоть, можетъ-быть, она и сама того не сознавала, будущее, богатство озарило черты его какимъ-то тихимъ сіяніемъ 10,000 годового дохода!.. Сердце ея затрепетало. Покуда онъ поправлялся, она успла прочесть ему вслухъ половину одного истинно-интереснаго произведшія, календаря Ньюгетской Тюрьмы, она пла и играла ему все, онъ ни просилъ, и, однимъ словомъ, чувствовала, что еслибъ только она могла знать напередъ, что онъ выиграетъ свой процесъ наврно и вступитъ дйствительно въ обладаніе 10,000 фунтовъ содоваго дохода, она, можетъ-быть, и нешутя бы его отлюбила. Въ день отъзда Титмауза изъ Алиби-Дома она напаивала, чтобъ онъ написалъ ей что-нибудь въ альбомъ, и онъ очень-охотно согласился. Цлыхъ десять минутъ не могъ онъ пріискать пера по рук, наконецъ нашелъ, и оставилъ на память по себ, въ самой середин чистой страницы, слдующія интересныя строки:

Титмаузъ я по прозванію

И лондонской я житель,

Я родомъ изъ Британіи

И устрицъ я любитель.

Титльбетъ Титмаузъ, въ Алиби-Дом.

Миссъ Кверкъ поблднла отъ изумленія и досады, увидвъ такое изящное и милое прибавленіе къ своему альбому, Титмаузъ, напротивъ, смотрлъ на него съ большимъ самодовольствіемъ, потому-что онъ имлъ въ рукахъ прекрасное перо и, работая отъ всей души, произвелъ то, что ему казалось образчикомъ чистописанія. И дйствительно, подпись его сдлана была несравненно-лучше чмъ когда-либо ему удавалось. Когда онъ ушелъ, миссъ Кверкъ разъ двадцать почти совсмъ ужь готова была вырвать листокъ, такъ печально обезображеный, но отецъ ея, воротясь вечеромъ домой, расхохотался отъ всей души. ‘Что касается до того, вырвать его вонь или нтъ’, сказалъ онъ: — посмотримъ сперва на чьей сторон будетъ приговоръ’.

Титмаузъ посл этого сдлался довольно-частымъ постителемъ въ дом Кверка и со дня на день сильне привязывался къ миссъ Кверкъ, которая, впрочемъ, вела себя съ нимъ очень-обдуманно. Надпись, сдланная имъ въ альбом, значительно охладила пылкое расположеніе ея къ будущему обладателю десяти тысячъ годового дохода. Бдный Снапъ, съ другой стороны, казалось, потерялъ послднюю надежду на успхъ: миссъ Кверкъ, съ каждымъ новымъ посщеніемъ его въ Алиби-Домъ, обходилась съ нимъ холодне. Это жестоко его огорчало, потому-что вс деньги, какія только были въ рукахъ у стараго Кверка, должны были достаться ей посл смерти отца, неговоря ужь объ очень-значительной части изъ капитала компаніи. Трудно было ему сохранять прежнее расположеніе духа въ тсныхъ отношеніяхъ своихъ съ Титмаузомъ, который такъ жестоко подрзывалъ его надежды на будущее.

Болзнь, о которой мы говорили, помшала общанному посщенію Титмауза на Атласную Дачу. Возвратясь домой изъ Алиби-Дома, онъ узналъ, что Тэг-Рэгъ каждый день или самъ прізжалъ или присылалъ справляться о немъ, съ самою нжною заботливостью, а дв или три записки, лежавшія у него на стол, увдомили его о живйшемъ безпокойств насчетъ его здоровья, тревожившемъ милыхъ жительницъ Атласной Дачи, которыя упрашивали его, не теряя ни минуты, увдомить о себ и лично уврить ихъ въ своей безопасности. Несмотря на то, что образъ миссъ Кверкъ былъ безпрестанно передъ глазами Титмауза, онъ имлъ, однако, довольно сметливости не проронить, въ обществ Тэг-Рэга ни малйшаго намёка насчетъ истиннаго состоянія своихъ чувствъ. Каждый разъ, какъ мистриссъ Тэг-Рэгъ съ худо-скрытымъ безпокойствомъ начинала разспрашивать его объ Алиби-Дом и его жителяхъ, Титмаузъ, разумется упоминалъ о миссъ Кверкъ, но съ такимъ безпечнымъ и небрежнымъ видомъ, который сильно утшалъ и ободрялъ все семейство Тэг-Рэга, между-тмъ въ обществ мистера Кверка онъ высказывался довольно-прямо насчетъ любезныхъ жителей Атласной Дачи. Два эти дома, были почти единственныя частныя мста, куда здилъ Титмаузъ, проводившій вечера свои по-большой-части въ род того, какъ ужь было описано. Какъ онъ убивалъ остальное время дня, это трудно разсказать въ-точности. У себя на квартир онъ вставалъ и ложился очень-поздно, онъ не читалъ ничего, кром разв случайно, какой-нибудь псенникъ, одолженный ему Снапомъ, или романъ, или какую-нибудь книгу въ род: Боксіаны {Разсказы и анекдоты о боксёрахъ.}, взятую изъ публичной библіотеки. Мшканье за туалетомъ и за завтракомъ, потомъ насвистыванье и припванье занимали у него каждый день почти все время, проводимое дома, остальные часы шатался онъ по городу, звалъ подъ окошками магазиновъ и, отъ времени до времени, посщалъ какое-нибудь маленькое зрлище. Съ наступленіемъ вечера, онъ обыкновенно сходился со Снапомъ и они вмст и оканчивали день извстнымъ ужь читателю образомъ.

Такъ часто, какъ только осмливался, навщалъ онъ контору Кверка, Геммона и Снапа, въ Сеффронъ-Хилл и надодалъ тамъ, немало своими разспросами о положеніи дла и о причинахъ замедленія въ начатіи тяжбы. Что касается до Хекебека, то Титмаузъ бросилъ его совершенно, говоря, что онъ былъ тёмный человкъ и что не было никакой пользы съ нимъ знаться. Тотъ длалъ нсколько разъ отчаянныя усилія, и лично и письменно, стараясь возобновить знакомство свое съ Титмаузомъ, но все осталось безъ успха. Тутъ же не мшаетъ сказать, между прочимъ, что какъ только Снапъ пронюхалъ о маленькой денежной сдлк между своимъ пріятелемъ и Хекебекомъ, онъ тотчасъ явился къ послднему и, подавая ему двнадцать шиллинговъ, потребовалъ назадъ документъ, полученный отъ Титмауза. Хекебекъ нсколько времени сопротивлялся упрямо, но Снапъ былъ ему не подъ-силу и заговорилъ такимъ грознымъ тономъ объ обвиненіи въ плутовств и мошенничеств, что тотъ наконецъ согласился взять двнадцать шиллинговъ и возвратить документъ Снапу съ условіемъ, чтобъ Снапъ тутъ же, на мст, его уничтожилъ. Такъ и было сдлано и такимъ образомъ кончились вс отношенія, по-крайней-мр по сю сторону гроба, между Титмаузомъ и Хекебекомъ.

Содержаніе, назначенное Титмаузу гг. Кверкомъ и Геммономъ, было достаточно, чтобъ позволить ему существовать съ комфортомъ, въ-ожиданіи будущихъ благъ, но оно не могло дать ему средствъ вести такую жизнь, какъ я описывалъ, и онъ непремнно запутался бы самымъ непріятнымъ образомъ, если бы не дружелюбное расположеніе Снапа, который, отъ времени до времени, давалъ ему въ долгъ сколько требовалось на его надобности. Однимъ словомъ, все шло спокойно и тихо нсколько мсяцевъ сряду, какъ вдругъ, около половины ноября, случилось происшествіе, грозившее совершеннымъ разрушеніемъ всхъ надеждъ и ожиданій Титмауза.

Онъ не видалъ гг. Кверка и Геммона и не слыхалъ о нихъ ничего почти дв недли сряду. Со Снапомъ не встрчался онъ тоже почти цлую недлю. Ршась наконецъ побывать въ Сеффрон-Хилл, онъ отправился туда, но принять былъ съ разительною холодностью, съ суровымъ, отрывистымъ обращеніемъ, напугавшимъ его до-смерти. Вс три партнёра были совершенно одинаковы, что касается до Снапа, то контрастъ между прежнимъ и теперешнимъ его обращеніемъ былъ совершенно-невыносимъ, онъ казался совсмъ другимъ человкомъ. Причиною такой перемны было обстоятельство слдующаго рода.

Полное изложеніе правъ Титмауза предложено было мистеру Сёттлю, главному адвокату, приглашенному со стороны Кверка и К®, съ тмъ, чтобъ онъ далъ свое мнніе прежде чмъ они ршатся начать дйствительный искъ. Получивъ это мнніе, партнёры были поражены какъ громомъ, да и немудрено: мистеръ Сёттль указывалъ на существенный недостатокъ законныхъ доказательствъ по одному очень-важному пункту, и указывалъ такъ ясно, что гг. Кверкъ и Геммонъ теперь, когда вниманіе ихъ было прямо обращено на этотъ пунктъ, сами удивлялись, какимъ образомъ они могли упустить его изъ виду, и еще боле, какъ онъ не остановилъ на себ вниманіе гг. Треселя, Мортмена и Френкпледжа. Мистеръ Кверкъ тотчасъ же побжалъ съ этимъ мнніемъ къ первымъ двумъ джентльменамъ, и, посл долгаго совщанія, оба они признались въ своихъ опасеніяхъ, что мистеръ Сёттль правъ и что недостатокъ этотъ неизлечимъ, но вмст съ тмъ, они объяснили своему взволнованному кліенту, что ихъ нельзя обвинить ни въ недосмотр, ни въ незнаніи дла, потому-что пунктъ, о которомъ шла рчь, былъ не боле какъ вопросъ фактической достоврности, на который почти невозможно было не наткнуться всякому юристу, имющему передъ глазами полную сумму доказательствъ, но который, они сами знаютъ, допущенъ былъ утвердительно и принятъ за вещь доказанную въ дл, предложенномъ на разсмотрніе нотаріусовъ. Они общали подумать объ этомъ еще, на-досуг, и дать знать гг. Кверку и Геммону, если что-нибудь встртится такое, что можетъ измнить ихъ образъ мыслей. Несмотря на то, господа Тресель и Мортменъ продолжали хранить зловщее молчаніе. Что касается до Френкпледжа, то онъ имлъ замашку, такъ или этакъ, всегда дойдти до заключенія, согласнаго съ желаніями своихъ кліентовъ, и посл значительныхъ трудовъ, написалъ очень-длинное мнніе, въ доказательство того, что упомянутый недостатокъ не имлъ въ себ ничего серьёзнаго. Ни Кверкъ, ни Геммонъ не могли понять какимъ путемъ мистеръ Френкпледжъ достигъ до такого результата, но, въ отчаяніи, они отослали его мнніе мистеру Сёттлю, въ вид новаго дла, на разсмотрніе. Оно возвращено было назадъ черезъ нсколько дней съ двумя или тремя строками въ отвтъ: ‘При всемъ моемъ уваженіи къ джентльмену, писавшему это мнніе’, отвчалъ мистеръ Сёттль: — ‘я не вижу что оно иметъ общаго съ вопросомъ, а потому не нахожу никакой причины отказываться отъ прежде-принятаго мною взгляда. Дж. С.’… Это выходило довольно-похоже на глухой узелъ.

— Ну, все кончено, Геммонъ! сказалъ Кверкъ, съ опечаленнымъ видомъ.

Геммонъ какъ-будто потерялся и не отвчалъ ни слова.

— Не приходитъ ли вамъ чего-нибудь въ голову, а? Геммонъ. Я долженъ, сказать къ вашей чести: вы человкъ дальновидный!

Все-таки Геммонъ не говорилъ ни слова.

— Геммонъ! Геммонъ! я право начинаю думать… скажите: вамъ, врно, ужь пришло что-нибудь въ голову?

— Это нужно будетъ уладитъ, мистеръ Кверкъ, сказалъ наконецъ Геммонъ, съ серьёзнымъ, но спокойнымъ взоромъ и съ лицомъ немного блдне обыкновеннаго.

— Э?.. Что?.. О, вижу, вижу! Я знаю, что вы думаете, Геммонъ, отвчалъ Кверкъ торопливымъ шопотомъ, поглядывая на об двери, плотно ли он заперты.

— Надо возобновить наши отношенія съ Титмаузомъ и вести дло попрежнему, сказалъ Геммонъ съ сильно-озабоченнымъ, но тмъ немене съ ршительнымъ видомъ.

— Я… желалъ бы знать, то ли же самое вамъ пришло въ голову, что и мн? спросилъ Кверкъ, проворно и тихо.

— Хмъ, мистеръ Кверкъ!

— Геммонъ, любезный Геммонъ, пожалуйста безъ секретовъ? Вы знаете, какой большой кушъ поставленъ у меня на карту.

— Также, какъ и у меня, мистеръ Кверкъ, отвчалъ Геммонъ со вздохомъ.— Однако… Тутъ оба партнёра нагнулись другъ къ другу, какъ можно ближе, и тихо, усердно шептались нсколько минутъ. Кверкъ всталъ съ своего мста и прошелся раза три взадъ и впередъ по комнат. Геммонъ спокойно слдилъ за нимъ своимъ взглядомъ.

Къ неописанному утшенію и радости своей, черезъ нсколько часовъ посл этого разговора, Титмаузъ очутился опять на прежней ног съ гг. Кверкомъ, Геммономъ и Снапомъ.

Чтобъ дло могло быть разсмотрно и ршено на Весеннихъ Ассизахъ {Главные суды королевства находятся постоянно въ Лондон, но изъ нихъ разсылаются по Провинціямъ коммиссіи, то-есть судьи, по два объзжаютъ два раза въ годъ все королевство, разсматриваютъ дла на мст и получаютъ приговоръ присяжныхъ. Такія коммиссіи называются судами Nisi Prius (названіе, которое очень-трудно объяснить читателю, незнакомому во всей подробности съ формами англійскаго судопроизводства), а засданія ихъ называются ассизами. Прим. пер.}, необходимо было предъявить объявленіе о насильственномъ завладніи фермеру, владющему землею, до срока св. Хилярія, а такъ-какъ дло это было въ высшей степени важное, то положено было Снапу отправиться самому и лично исполнить все, что нужно. Кром того, вслдствіе нсколькихъ дльныхъ совтовъ, предложенныхъ младшимъ адвокатомъ, назначено было Снапу отправиться недлею ране надлежащаго времени и собрать подробныя справки по двумъ или тремъ фактамъ, дйствительность которыхъ считали возможнымъ подтвердить законными удостовреніями. Но какъ только Титмаузъ узналъ, что Снапъ отправляется прямо въ Яттонъ, театръ его (Титмзуза) будущаго величія, онъ присталъ къ гг. Кверку и Геммону, усердно, неотвязчиво упрашивая позволить ему хать съ нимъ вмст. Доходило до-того, что онъ становился передъ ними на колни. Противиться не было ршительно никакой возможности, а потому, длать нечего, они согласились, но взяли съ него торжественное общаніе, что онъ отдастъ себя въ полное распоряженіе Снапу, отправится подъ какимъ-нибудь другимъ именемъ и, однимъ-словомъ, не будетъ ни говорить, ни длать ничего такого, что могло бы открыть, кто они такіе, или зачмъ туда пріхали.

Снапъ вмст съ Титмаузомъ остановились въ гостинниц ‘Зайца и Собакъ’, въ Грильстон, и первый тотчасъ же началъ спокойно и осторожно наводить свои справки по всмъ направленіямъ и всми средствами, какія только можно было придумать. Одно изъ первыхъ лицъ, къ которымъ онъ обратился, была слпая Бетсъ. Его подробные и настойчивые разспросы пробудили наконецъ въ ум старой женщины воспоминанія давно-забытыхъ именъ, людей, сценъ, мстъ и обстоятельствъ, и все это привело ее въ такое волненіе, съ которымъ ей не такъ-то легко было раздлаться. Волненіе это длилось еще во всей своей сил въ ту пору, когда пасторъ Тэсемъ и Обри, какъ помнитъ читатель, постили ее въ первый день праздника.

ГЛАВА XI.

Читатель изъ прежнихъ нашихъ разсказовъ могъ ужь составить себ довольно-ясное понятіе о томъ, какъ Титмаузъ и Снапъ вели себя вовремя своего пребыванія въ Йоркшир, и это понятіе, вроятно, не возвысило во мнніи читателей ни одного изъ этихъ джентльменовъ. Татмаузъ обнаружилъ очень-естественное нетерпніе поглядть на настоящихъ владтелей Яттона, и Снапъ съ большимъ трудомъ могъ уговорить его, чтобъ онъ не бродилъ слишкомъ-близко по сосдству барскаго дома, въ надежд ихъ увидть. Первая встрча съ мистеромъ Обри и его сестрою была, какъ могутъ припомнить, совершенно-случайная, и когда онъ открылъ, что дама, встрченная имъ верхомъ недалеко отъ Яттона и та дама, вниманіе которой старался онъ обратить на себя въ Гейд-Парк, была одна и та же прелестная женщина, и что эта прелестная женщина, сверхъ-того, была ни боле, ни мене, какъ сестра настоящаго владтеля Яттона — такое изумительное открытіе произвело сильную тревогу въ его маленькихъ чувствахъ. Пламя, зажженое красотою миссъ Обри, въ одну минуту превратило въ пепелъ носившіеся въ душ его образы Тэбиты Тэг-Рэгъ и Доры Кверкъ. Блескъ ея навремя затмилъ даже сіяніе 10,000 фунтовъ годоваго дохода — такъ сильно и неизмримо-могущественно вліяніе женской красоты надъ всмъ, что только носитъ образъ мужчины, даже надъ такимъ презрннымъ образчикомъ его, какъ Титльбетъ Титмаузъ.

Повторяя одну изъ тхъ отвратительныхъ продлокъ, къ которымъ онъ привыкъ, подъ руководствомъ Снапа гуляя по улицамъ Лондона, и отъ которыхъ даже жестокій урокъ, полученный отъ фермера Хезеля не могъ его отвадить, онъ столкнулся наконецъ, какъ мы это видли совершенно-нечаянно съ самою миссъ Обри, приставъ къ ней, когда она возвращалась съ подвига милосердія и состраданія. Когда Титмаузъ узналъ, кто была та, которую онъ осмлился оскорбить своими дерзкими и отвратительными предложеніями, кровь застыла у него въ жилахъ и счастливъ онъ былъ, что крикъ служанки миссъ Обри, пробудивъ его изъ остолбеннія, далъ возможность уйдти отъ убійственныхъ побоевъ, которые могли бы имть одно послдствіе, совсмъ-непредвиднное лицомъ, наносившимъ ихъ, а именно, могли бы сохранить въ ркахъ Обри обладаніе Яттона. Титмаузъ бжалъ съ полмили, неостанавлняаясь, по большой дорог къ Грильстону. Онъ не осмлился вернуться назадъ въ Яттонъ, чтобъ взять лошадь, на которой пріхалъ въ этотъ вечеръ изъ Грильстона, въ ушахъ его звучалъ еще голосъ дюжаго фермера, и въ паническомъ ужас, въ потемкахъ, по снгу, добрался онъ кое-какъ пшкомъ до городской гостинницы, гд стаканъ крпкаго грога съ нсколькими сигарами наконецъ немного его облегчили. Забывъ торжественное слово, данное имъ гг. Кверку, Геммону и Снапу, не открывать ни своего имени, ни цли своего путешествія, и ни разу не размысливъ о томъ, что еслибъ онъ только оставилъ дло какъ есть, то миссъ Обри никогда не могла бы узнать въ немъ нахала, приставшаго къ ней ночью, онъ провелъ промежутокъ времени отъ восьми до двнадцати часовъ — то-есть до самаго того времени, когда дилижансъ, съ которымъ онъ намренъ былъ вернуться въ Лондонъ, долженъ былъ прозжать черезъ Грильстонъ — надъ сочиненіемъ слдующаго письма:

Грильстонъ. 6 января 18** года.

‘Много Уважаемая Миссъ!— Надясь что Никакой Обиды немогло быть Тамъ гд Никакой незамы шлялось (вчемъ могу Васъ Уврить) я пишу Письмо Сіе, чтобы открыть Вамъ Кто я, и семь Неиной Кто какъ Истинный и Законный Владтель Яттона, которымъ Вы Вс Пользуетесь Внастоящее Время (Покуда Законъ невручитъ его Мн) что онъ скоро Сдлаетъ и Долженъ Былъ сдлать стой самой поры какъ я Родился и Прежде даже чмъ Ваше Почтенное Семейство Вступило внего, и Все, чмъ вашъ Почтеннйшій Братецъ такъ Беззаконно Завладлъ должно вернуться назадъ Ктмъ Кто иметъ нато Настоящее Право, т. е. Я самъ, что Скоро будетъ Доказано и Очемъ Обовсемъ я душевно сожалю на счетъ Вашъ (разумя Много-Уважаемая Миссъ Васъ Однхъ) и также Врно, както что Яттонъ Совершенно Мой — Врно и то что Сердце Мое Ваше и больше уже не Мое, стхпоръ, какъ я Васъ Увидлъ Впервый Расъ, Что Могъ бы Легко доказать но что безсомннія Вы забыли Такъ какъ Вамъ Никогда Этого Небыло Извстно, Потому что (какъ говоритъ М-ръ Геммонъ Мой Стряпчій и Великой Юристъ) Дла Измняютъ Обстоятельства, что Могу я прибавить Боле, Кром того Что Люблю Васъ Ужасно Какъ Такъ Какъ какъ я досихпоръ Никогда себя не считалъ даже и Способнымъ и Немогу Тому пособить Стхъ Самыхъ Поръ, какъ Впервый Расъ увидлъ Ваше Очаровательное, и поистин Удивительное Лицо, Которое Стхпоръ Постоянно Врзано было уменя Впамяти, Ночью и Днемъ Засыпая и Пробуждаясь, готовъ Присягнуть что Никогда вжизни не Любилъ Никого Другаго хотя долженъ признаться имлъ Пропасть Предложеній отъ Женщинъ Высшаго Круга Стхпоръ какъ о моемъ Поистин изумительномъ Счастіи Заговорили повсюду, но Отказалъ Имъ Всмъ изъ за Васъ и цлому Свту отказалъ бы кром Васъ, Когда я увидлъ Васъ Верхомъ то Это Все отъ моего Внезапнаго Смущеніе при Вид Васъ (Другой Джентльменъ со мною былъ Одинъ изъ моихъ Почтеннйшихъ Стряпчихъ) что я Упалъ такъ Смшно Что было для меня Большое Огорченіе и оттого впрочемъ тоже что Лошадь моя Такъ бсилась потому что я узналъ Васъ и былъ Очень Пораженъ Увидавъ какъ Вы Похорошли (какъ тотъ самый Джентльменъ можетъ Засвидтельствовать) и Вы (Многоуважаемая Миссъ) совсмъ Напрасно изволили такъ Разгнваться на меня сегодня вечеромъ потому что Если бы я Только Зналъ Кто такая была эта женщина (то есть Вы, которую я такъ Много Почитаю) Шедшая такъ Поздно одна я поступилъ бы Совершенно Иначе и потому Надюсь что Вы Нестанете боле думать объ Этомъ Поистин Непріятномъ Происшествіи, теперь (Милостивая Государыня) я Долженъ вамъ сказать что если Вамъ будетъ Угодно Снизойти на мои Желанія то мы съ Вами можемъ жить Очень Счастливо и Пріятно въ Яттон гд я на Васъ Сбольшимъ Удовольствіемъ бы Женился, Втакомъ случа можетъ быть сдлалъ бы Что-нибудь и для Вашего Почтеннйшаго Братца съ Семействомъ, Который можетъ часто Прізжать къ намъ Вгости и Жить гд нибудь Неподалёку. Если же Вы мн Откажете то Нтъ Надобности упоминать Вамъ, что должно произойти Стми Которые (какъ говорятъ) Должны мн Немалую Толику Счего (можетъ быть) можно будетъ сдлать Значительную Сбавку Вмлуча если мы съ Вами Поладимъ.

Въ надежд что Вы Позабудете То что меня такъ Много Огорчило и напишете мн Отвтъ со Слдующею Почтою,

Я остаюсь, Много-Уважаемая Миссъ Васъ Любящій и преданный Вамъ слуга (до гроба)’

‘Титльбетъ Титмаузъ’.

Секретно

Это отвратительное, хотя и очень-оригинальное произведеніе, достойный авторъ его запечаталъ двумя печатями и отдалъ, съ прибавкою шести пенсовъ, хозяйк гостинницы Зайца и Собакъ въ Грильстон, съ порученіемъ отправить на другой день, рано поутру, въ Яттонъ, въ барскій домъ. Женщина эта, совсмъ нерасположенная длать услуги такой странной фигурк, отъ которой она и безъ того ужь рада была отвязаться, и занятая притомъ разными другими вещами, сунула письмо въ сторону, на крышку камина и не думала о немъ, недли дв сряду. Скоро посл того, однакожь, когда печальныя новости о бдствіяхъ, угрожавшихъ семейству Обри, узнаны были жителями Грильстона, она отослала письмо вмст съ нсколькими другими, и это было именно день, или два спустя посл того, какъ миссъ Обри имла съ братомъ своимъ тотъ разговоръ, который мы описали читателю, но письмо лежало незамченное никмъ, а тмъ-боле милымъ существомъ, имя котораго находилось на обертк, лежало между множествомъ писемъ и бумагъ, скопившихся въ послднее время на стол въ библіотек.

Разъ, какъ-то утромъ, мистеръ Обри вошелъ туда одинъ, съ намреніемъ заняться разными длами, давно ужь оставленными безъ вниманія. Онъ замтно похудлъ, лицо его было блдно и разстроено, но взоръ оставался попрежнему твердъ и спокоенъ. Сквозь великолпно-разрисованныя старинныя цвтныя стекла оконъ, пестрые лучи солнца проливали тихій свтъ на вс милые и знакомые предметы вокругъ него. Кругомъ все было тихо. Придвинувъ кресла къ столу, на которомъ лежала куча писемъ и бумагъ, онъ остановился съ какимъ-то отвращеніемъ, нершаясь начать занятія, имъ самимъ-себ предназначенныя, и нсколько минутъ ходилъ взадъ и впередъ но комнат, порой глубоко вздыхая. Наконецъ онъ слъ и началъ ркучную работу. Одно изъ первыхъ писемъ, имъ распечатанныхъ, было отъ Питера Джонсона, того стараго фермера, кототому онъ далъ въ долгъ двсти фунтовъ. Оно наполнено было изъявленіями самой искренней благодарности. Вслдъ за тмъ, попалось ему другое, лежавшее ужь недли дв, отъ Лорда К***, статсъ-секретаря по Министсрсту Иностранныхъ Длъ. Онъ распечаталъ его и прочелъ слдующее:

Вейт-Галль, 16-го января 18** года.

‘Мои милый Обри, вамъ извстно, что предложеніе лорда О** назначено къ 28 числу. Мы вс надемся на вашу сильную помощь въ спор, который долженъ подняться по этому вопросу. Намъ, вроятно, также будетъ стоить большихъ хлопотъ дло герцога***, которое вы повернули такъ ловко и успшно незадолго до праздниковъ. По возвращеніи въ городъ, вы должны ожтать повторенія извстныхъ предложеній, которыя, я отъ всей души надюсь, для пользы общественной службы не будутъ боле отвергнуты’.

Какъ и всегда, искренно вамъ преданный
К**.

‘Чарльзу Обри, Эсквайру Чл. Парламента’.

‘Въ собственныя руки’.

Обри положилъ письмо на столъ, спокойно дочитавъ его до конца и, прислонясь къ спинк креселъ, нсколько минутъ сидлъ въ глубокомъ раздумьи, потомъ, снова принявшись за дло, онъ распечаталъ и пробжалъ множество писемъ, между которыми содержаніе иныхъ глубоко его растрогало. Одни были отъ лицъ, находившихся въ бдственномъ положеніи, которымъ онъ помогалъ и которые просили о продолженіи этой помощи, другіе отъ пылкихъ друзей, приверженныхъ къ одной съ нимъ политической партіи, описывавшихъ свои надежды и опасенія насчетъ предстоящихъ засданій въ Палат. Въ двухъ или трехъ упомянуто было о распространившемся повсюду слух, что ему предложено было одно изъ важныхъ правительственныхъ мстъ и что онъ отказался, но что, по желанію короля, предложенія эти должны быть возобновлены. Многія письма были по частнымъ надобностямъ, другія по дламъ провинціи. Среди такихъ занятій вошелъ слуга и подалъ ему одинъ изъ утреннихъ журналовъ графства. Утомленный своимъ дломъ, Обри всталъ съ креселъ, подошелъ къ огню и, развернувъ принесенную газету, началъ лниво просматривать ея содержаніе.

Вдругъ взоръ его остановился на слдующемъ параграф:

‘Слухи, касающіеся до представителя одного изъ мстечекъ здшняго графства, и о которыхъ мы ужь сказали нсколько словъ въ предпослднемъ нумер, оказываются справедливыми. Явился претендентъ на богатое имніе, нын находящееся въ рукахъ упомянутаго джентльмена, и если мы не ошибаемся, Ассизы наступающей весны должны будутъ произвести значительную перемну въ представительств того мстечка, о которомъ мы говоримъ. Мы не хотимъ быть слишкомъ-строги къ человку падающему и потому не скажемъ ничего о вроятномъ состояніи души того, кому его собственная совсть должна уже сказать, какъ долго пользовался онъ собственностью, ему непринадлежащею. При судебномъ разбор дла надо ожидать очень-любопытныхъ открытій’.

Мистеръ Обри былъ, конечно, нсколько пораженъ такою рзкою грубостью, но увидвъ миссъ Обри, въ эту минуту вошедшую въ комнату, онъ спокойно свернулъ газету и отложилъ ее въ сторону, страшась, чтобъ чувства сестры его не были оскорблены жестокимъ и дерзкимъ смысломъ параграфа, состряпаннаго, если правду сказать, въ Лондон, въ извстной читателю контор гг. Кверка, Геммона и Снапа, которые уладили это дло черезъ издателей ‘Воскреснаго Блеска’, состоявшихъ въ связи съ редакціею той газеты, о которой мы говоримъ. Первая мысль пришла въ голову Геммону, находившему совсмъ не лишнимъ расположить такимъ образомъ, въ пользу своего кліента, политическія пристрастія значительной части графства.

— Вотъ нсколько писемъ къ вамъ, Кетъ, сказалъ ея братъ, отбирая ихъ между прочими. Первое попавшееся ей въ руки и остановившее на себ ея вниманіе двойною печатью и грубымъ почеркомъ адреса, было письмо Тигмауза, недавно-сообщенное нами читателю. Съ большимъ удивленіемъ распечатала она это письмо, покуда братъ ея занимался своими собственными. Сильне и сильне блднло лицо ея, по-мр-того какъ она читала, и вдругъ съ сердцемъ бросила она письмо на полъ и залилась слезами.

— Что это, милая Кетъ? съ удивленіемъ спросилъ ея братъ, вставая и наклоняясь, чтобъ поднять письмо.

— Не троньте, не троньте, Чарльзъ! кричала она, наступивъ ногою на письмо и обнимая брата обими руками.— Это дерзкое, грубое, жестокое письмо, милый Чарльзъ! Раздраженіе ея усиливалось по-мр-того, какъ она припоминала въ ум своемъ бездушныя строки, относившіяся до ея брата, которыми письмо оканчивалось.— Я бы все простила, кром этого, произнесла она невольно. Съ нжнымъ усиліемъ усплъ онъ наконецъ отнять у нея печально-смшное и презрнное посланіе. Читая его, онъ нсколько разъ старался улыбнуться.

— О, нтъ, нтъ, Чарльзъ, я не могу этого выносить! Не смйтесь, это слишкомъ-далеко отъ вашего сердца, вы это длаете только затмъ, чтобъ меня успокоить.

Въ эту минуту Обри прочелъ строки, касавшіяся до него самого. Лицо его стало еще немного-блдне и губы дрожали отъ силы задавленнаго чувства. ‘Сумасшедшій!’ воскликнулъ онъ, подходя къ окну и отворачиваясь отъ сестры, передъ которою онъ не хотлъ показать, до какой степени тронула его эта мелкая непріятность. ‘На что это онъ намекаетъ. Кетъ, въ этомъ мст, гд онъ пишетъ будто бы вы разсердились на него понапрасну и что онъ васъ не зналъ? спросилъ онъ, посл нсколькихъ минутъ молчанія, снова къ ней оборачиваясь.

— Ахъ Боже мой! Мн очень жаль, что вы обратили вниманіе на это мсто. Но если вы непремнно хотите знать, то я разскажу вамъ все, и она разсказала ему происшествіе, на которое намекало письмо. Слушая ее, Обри невольно выпрямился и нахмурилъ брови, и лицо его стало еще блдне и взоръ сверкнулъ гнвно.

— Забудьте, забудьте это, милый Чарльзъ! Такое презрнное созданіе право не стоитъ даже и одной мысли, говорила Кетъ съ созраставшимъ безпокойствомъ, потому — что ни разу еще въ жизни не видала она брата своего въ такомъ положеніи, ни разу въ жизни не замчала на худощавыхъ и блдныхъ чертахъ его такого суроваго, грознаго выраженія. Наконецъ онъ съ усиліемъ перевелъ духъ.

— Счастье, Кетъ, сказалъ онъ спокойно:— что онъ не джентльменъ и что я стараюсь по-крайней-мр быть христіаниномъ.

— О! воскликнула она, обнимая его съ жаромъ: — въ этихъ словахъ я узнаю моего великодушнаго брата.

— Я сохраню это письмо какъ рдкость, Кетъ, продолжалъ онъ.— Странно, прибавилъ онъ вслдъ за тмъ такимъ тономъ голоса, который остановилъ невольно вниманіе его сестры: — не дале какъ за нсколько минутъ передъ тмъ, какъ вы вошли, я распечаталъ одно письмо, въ которомъ имя ваше упоминается, я не могу сказать похожимъ образомъ, а между-гмъ… однимъ словомъ, письмо это отъ лорда Де-ла-Зуша и въ немъ вложено другое. Миссъ Обри вдругъ покраснла до ушей и задрожала жестоко.

— Не тревожьтесь, другъ мой, Кетъ: вложенное письмо отъ леди Де-ла-Зушъ, и если только оно написано въ такомъ же любезномъ тон, какъ и письмо ея мужа, то мн кажется…

— Вы ужь лучше сами распечатайте и прочтите, Чарльзъ, прошептала она, опускаясь въ кресла.

— Полно, полно, милая Кетъ, не ребячьтесь! говорилъ ея. братъ.— Конечно, еслибъ я сталъ васъ уврять, что въ этихъ, письмахъ нтъ ничего такого, что можетъ быть очень-пріятно и интересно для вашего сердца, это было бы несовсмъ…

— Я знаю… я… я догадываюсь, прошептала миссъ Обри въ сильномъ волненіи: — я сейчасъ вернусь.

— Ну, такъ возьмите же эти письма съ собою и прочтите ихъ, или нтъ, какъ вамъ угодно, сказалъ ея братъ, отдавая ей письма съ грустной улыбкой, которая, впрочемъ, скоро исчезла у него на лиц. Проводивъ ее до дверей, онъ остался снова одинъ, подумалъ еще нсколько минутъ и потомъ слъ писать отвты на нкоторыя изъ писемъ, требовавшія немедленнаго распоряженія.

Несмотря на разсудительную и заботливую осторожность, съ которою докторъ Тэсемъ исполнилъ, по просьб огорченныхъ друзей своихъ, принятую имъ на себя обязанность, извстить старую леди Обри о бдствіи, грозившемъ ея семейству, послдствія такого открытія были самыя печальныя. Съ ней сдлался ударъ и мистеръ Обри, съ мучительнымъ безпокойствомъ, долго ожидавшій результата въ сосдней комнат, позванъ былъ вдругъ и увидлъ передъ собой ужасное, раздиравшее душу зрлище. Та женщина, которая любила его какъ свтъ очей своихъ, отъ которой никогда еще не слыхалъ онъ ни одного строгаго или неласковаго слова, чье сердце никогда не знало другаго побужденія, кром нжнаго, благороднаго, безграничнаго великодушія ко всмъ ее окружающимъ — его мать, его обожаемая мать лежала передъ нимъ блдная и неподвижная, какъ трупъ, безъ чувствъ, безъ дыханія. Бдный Обри уступилъ своей долго-сдавливаемой, жестокой горести въ присутствіи той, которая не могла ужь боле ни слышать, ни видть его и громко зарыдалъ.

— Сынъ мой, произнесъ пасторъ Тэсемъ посл того, какъ первый порывъ огорченія немного утихъ и другъ его сталъ на колни передъ своею матерью, сжимая въ своихъ рукахъ ея охладвшую руку: — не ропщи на испытаніе, посылаемое теб Богомъ, и сноси терпли во Его наказаніе, потому-что Богъ любитъ того, кого онъ наказываетъ какъ сына и не покинетъ тебя навсегда, хотя онъ теперь послалъ геб горе, но онъ иметъ и состраданіе, потому-что благости его нтъ предловъ и потому-что не для утхи своей огорчаетъ онъ человка.

Прерывающимся, едва-внятнымъ голосомъ говорилъ добрый пасторъ эти торжественныя и успокоительныя слова на ухо сокрушенному другу своему, подл котораго онъ стоялъ на колняхъ.

Мистриссъ Обри лежала безъ чувствъ, пораженная ударомъ паралича. Черты лица ея были немного-искривлены, но ихъ закрывали отчасти длинные серебристые волосы, упавшіе изъ-подъ чепчика при первомъ, неожиданномъ дйствіи удара.

— О чемъ же я думаю, Боже мой! воскликнулъ наконецъ Обри, съ усталымъ и встревоженнымъ видомъ: — послано ли за докторомъ?

— Ужь нсколько человкъ отправлены къ доктору Годдарту и къ мистеру Вейтли, они теперь скоро должны быть здсь, отвчалъ пасторъ Тэсемъ, и онъ не усплъ еще кончить, какъ мистеръ Вейтли, котораго посланный слуга встртилъ у входа въ паркъ, спшившаго къ молодой мистриссъ Обри, вошелъ въ комнату и тотчасъ же принялъ вс необходимыя мры. Скоро вслдъ за нимъ пріхалъ и докторъ Годдартъ, но увы! какъ мало могли они помочь бдной страдалиц!

Нсколько дней сряду домикъ сторожа у воротъ парка осажденъ былъ множествомъ встревоженныхъ постителей, и на вс ихъ разспросы отвчалъ Ватерсъ, поставленный тамъ по приказанію мистера Обри, котораго жестоко утомили безпрестанныя посщенія друзей, желавшихъ непремнно видть его самого, чтобъ узнать до какой степени справедливы были ужасные слухи, распространявшіеся на его счетъ. Замтное уныніе царствовало во всемъ дом. Слуги ходили съ печальными лицами, какъ на похоронахъ. Малютки, Чарльзъ и Агнеса, почти-безвыходно заключенные въ дтской, казалось, были очень удивлены и озадачены при вид такой странной, необыкновенной тишины и важности и глядя на печальныя лица, ихъ окружающія. Кетъ ужь не рзвилась съ ними попрежнему, а, держа ихъ у себя на рукахъ или на колняхъ, безпрестанно плакала, стараясь ускользнуть отъ разспросовъ Чарльза. ‘Я думаю, что и мн пора будетъ скоро плакать’, сказалъ онъ ей разъ, съ какимъ-то полушутливымъ и полу-серьёзнымъ видомъ, отъ котораго у ней слёзы снова навернулись на глазахъ. Безсонныя ночи и дни, проведенные въ горести, скоро оставили замтные слды на ея лиц. Веселая рзвость, такъ недавно еще оживлявшая весь домъ, улегла, румянецъ исчезъ на щекахъ, но возвышенный духъ ея не былъ сокрушенъ. Она стояла твердо и спокойно, взирая на встрчу грозному небу и бур, собиравшейся надъ ихъ головами. Дыханіе подходящей грозы, казалось какъ-будто бы шевелило русые волосы, окружавшіе ея блдный, но спокойный лобъ, и она чувствовала это, но не трепетала, смотря на все яснымъ и твердымъ взоромъ невинности. Сердце ея могло быть растерзано, но духъ оставался непобжденъ.

Черезъ мсяцъ или черезъ два, братъ ея и все семейство, можетъ-быть, будутъ выгнаны изъ Яттона, не только лишенные всего, что имли, но съ неоплатнымъ долгомъ новому владльцу имнія, долгомъ, который будетъ висть у нихъ на ше, какъ жерновъ. Что тогда будетъ съ ними со всми? Куда пойдутъ они и ихъ больная мать, если она доживетъ до этого времени… Куда понесутъ они ее изъ Яттона?

Однажды, это было въ субботу, недль пять спустя посл печальныхъ происшествій, нами описанныхъ, Кетъ, просидвъ, но обыкновенію, нсколько часовъ у кровати своей безмолвной и неподвижной матери, оставила комнату ея на короткое время, надясь освжить себя, походивъ минутъ пять по длинной галере. Сдлавъ нсколько туровъ взадъ и впередъ, она остановилась у небольшаго, выдающагося окошка въ конц галереи, и смотрла печальнымъ взоромъ на садящееся солнце, до-тхъ-поръ, пока оно въ спокойномъ величіи не исчезло за горизонтомъ. Картина эта была для Кетъ торжественная и печальная эмблема, которую длали еще разительне густвшія тни и сумракъ вечера. Она вздохнула и, скрестивъ на груди руки, устремила взоръ, отуманенный слезами, на потемнвшее небо, гд ужь свтилась блестящая вечерняя звзда. Тысяча грустныхъ и нжныхъ мыслей тснились у ней въ голов, она стояла у окна, покуда вечерній холодъ не напомнилъ ей, что пора отойдти. ‘Пойду’, подумала она, ‘попробую съиграть вечерній гимнъ. Можетъ-быть, мн ужь немного разъ остается имть это удовольствіе’. Съ этой мыслью, отворила она потихоньку двери гостиной и, окинувъ комнату взоромъ, не увидла въ ней никого. Единственный свтъ былъ отъ огня, горвшаго въ камин. Со вздохомъ открыла она органъ и сла возл него, долго недотрогиваясь до клавишей. Наконецъ, она тихо пробжала но нимъ рукой, какъ-бы страшась встревожить тхъ, которые, какъ она скоро припомнила, были слишкомъ-далеко, чтобъ ее услыхать. О, сколько воспоминаній разбудили въ ней эти простые, торжественные звуки! Тихо, тихо начала она одинъ изъ любимыхъ псалмовъ своихъ, но часто голосъ ея дрожалъ и слезы прерывали пніе. Одинъ разъ она остановилась, неимя силы продолжать, и закрывъ лицо руками, громко зарыдала. ‘Но я съиграю еще разъ послдній стихъ’, подумала она, ‘а посл сяду у огня и прочту вечернюю службу, прежде-чмъ пойду къ бдной матушк’. Послднія слова стиха пропла она съ торжественнымъ, увлекательнымъ чувствомъ, и въ эту минуту ей показалось, будто лучъ небеснаго свта коснулся на одинъ мигъ ея поднятаго къ небу взора. Но она была не одна, какъ она воображала: въ другомъ углу комнаты сидлъ все время ея братъ, слишкомъ-глубоко тронутый простотою и добродушіемъ своей сестры, нсколько разъ чувство едва не одолло его, но когда она кончила, онъ всталъ со стула, подошелъ къ ней и, давъ пройдти ея удивленію: ‘Богъ да благословитъ васъ, милая Кетъ!’ сказалъ онъ, взявъ ее за руки. Оба молчали нсколько минутъ.

— Я не могла бы ни пропть, ни съпграть ни одной ноты, еслибъ знала, что вы здсь, сказала она.

— Я такъ и думалъ, Кетъ.

— Мн кажется, у меня недостанетъ боле духу играть когда-нибудь опять, продолжала она, и оба опять замолчали.

— Поврьте, Кетъ, говорилъ мистеръ Обри, обнявъ сестру свою и ходя съ ней тихо по комнат: — покорность судьб есть тотъ великій урокъ, которому учатъ несчастія жизни, и для этого они, вроятно, намъ посылаются. Потерпимъ до поры до времени, дастъ Богъ, совсмъ не утонемъ.

— Я надюсь, что нтъ, отвчала его сестра сквозь слезы… Въ какомъ положеніи оставили вы Агнесу, Чарльзъ?

— Она уснула, она все еще слаба… Въ эту минуту дверь вдругъ отворилась и горничная миссъ Оори вбжала торопливо, спрашивая: ‘Здсь ли вы, миссъ? Здсь ли вы, сэръ?’

— Здсь, отвчали они, спша къ ней на встрчу.— Что такое случилось?

— Ахъ! барыня заговорила, заговорила вдругъ, право, сэръ! Она начала говорить и… продолжала двушка, едва переводя духъ.

— Матушка начала говорить! воскликнулъ Обри.

— О, да, сэръ, да, я увряю васъ. Миссъ Обри упала на руки своего брата, не будучи въ силахъ вынести этого неожиданнаго и изумительнаго извстія.

— Ободритесь, Кетъ! воскликнулъ онъ съ одушевленіемъ.— Не говорилъ ли я вамъ, что Богъ гіасъ не оставитъ. Но я долженъ идти наверхъ: я хочу услышать собственными ушами эти милые звуки. Идите и вы за мной, какъ только успете. Оставивъ ее на рукахъ служанки, онъ спшилъ въ верхній этажъ и скоро остановился у дверей спальни своей матери, остановился на минуту, напрягая слухъ, чтобъ уловить звуки знакомаго голоса, говорившаго, казалось, тихимъ, но довольно-веселымъ тономъ. Колна его дрожали отъ радостнаго одушевленія. Боясь явиться къ ней на глаза, неуспокоивъ себя хоть немного, онъ потихоньку опустился въ кресла, стоявшія возл дверей, сердце его билось и напряженное ухо ловило звуки этого милаго голоса, и каждый изъ звуковъ отдавался глубоко въ душ его. Но я не стану терзать сердце читателя, описывая подробно сцену, которая затмъ послдовала. Увы! языкъ больной его матери былъ дйствительно развязанъ, но разсудокъ отлетлъ. Онъ прислушивался, онъ различалъ ея слова. Ей казалось, что вс ея дти и т, которыя были въ живыхъ, и т, которыя давно ужъ померли, рзвились вокругъ нея. Она упоминала о немъ и о его сестр такимъ же точно образомъ, какъ говорила она съ ними лтъ двадцать тому назадъ.

Убитый горестью, едва держась на ногахъ, бдный Обри вышелъ изъ комнаты. Въ дверяхъ встртилъ онъ сестру свою, и давъ знакъ идти за нимъ вслдъ, сообщилъ ей дрожащимъ голосомъ извстіе о бдственномъ положеній ихъ матери.

‘Отечественныя Записки’, т. 85, 1852, тт. 86—87, 1853