Туркестанские письма, Петровский Николай Фёдорович, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 88 минут(ы)

Николай Федорович Петровский
Туркестанские письма

Публикация В. Г. Бухерта

1. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 11 февраля 1871 г.

Милостивый государь Петр Николаевич.

При последнем свидании моем с Вашим превосходительством перед моим отъездом в Ташкент Вам угодно было выразить мне желание, чтобы, по временам, я сообщал Вам сведения о нашей торговле в Средней Азии и о ходе моих занятий по изучению производительности Туркестанского края.

Желание Вашего превосходительства не было мною до сего времени исполнено потому, что с самого приезда моего в Ташкент я занимался только собиранием нужного мне материала и ознакомлением, в общим чертах, с предстоящею моему изучению почвою. Рассказом об этом занятии я не хотел утруждать Вашего внимания, тем более, что собирание материала давалось мне вначале очень трудно по незнанию и языка и по разным другим причинам. Кроме всего этого новость впечатлений невиданной еще мною и весьма своеобразной азиатской жизни долго застилала мне глаза. В одном трудно было отрешиться от заранее предвзятых идей, в другом — ориентироваться на новой почве. Да и теперь, после продолжительных поездок по краю, я не могу — откровенно говоря — вполне положиться на свои мнения. Пусть это коротенькое предисловие послужит мне извинением, если Ваше превосходительство, знакомый с азиатской жизнью лучше меня, найдет в моем письме какие-либо промахи и неверности.

Начну с пути, который мне показался вовсе не таким страшным, как его обыкновенно описывают. Безлюдные, безводные и песчаные пустыни умалились до весьма обыкновенных почтовых перегонов с не совсем вкусной водой и местами очень неудобной дорогой. Но две тысячи верст по ненаселенной почти степи — это еще слава Богу. Впрочем, надо прибавить, что я ехал в хорошее время года и (как говорят) особенно удачно. Теперь путь, по слухам, совсем невыносим, особенно в наших пределах, где довольно часто от Чимкента до Ташкента (150 в.) едут шесть суток. Все-таки, как бы то ни было, оренбургский путь или (как его здесь называют) орско-казалинский, имеет за собою многие, существенные преимущества пред всеми другими путями. О них уже много было писано и они, по моему мнению, очень верны. Если бы туркестанской администрации удалось соединить путь почтовый с путем товарным, т. е. устроить при станциях маленькие караваны для склада товаров и отдыха верблюдов (для чего станции нужно расположить на равных расстояниях) — то торговля наша много бы от этого выиграла. Вообще говоря, вопрос об устройстве путей сообщения, один из самых важнейших вопросов, не был до сего времени, как мне кажется, достаточно обсужден и оставался в ряду мероприятий туркестанской администрации несколько на заднем плане. На бывшем у нас здесь коммерческом съезде вопрос этот возбуждался торговыми лицами, но опять дело вышло как-то не совсем удачно: мнения разделились, записка, поданная купцом Кузнецовым о проложении нового пути на Акмоллы, остается без движения. Весьма вероятно, что путь оренбургский придется устроить самой администрации, но это потребует очень большой суммы и очень большого уменья.

Несмотря, однако же, на это существенное неудобство торговля наша в Средней Азии, за исключением чайной, значительно развивается. В начале сюда навезено было весьма значительное количество товаров, которое, хотя и неблагоприятно отозвалось на выгоды здешних купцов, но, как я думаю, задушила здесь зародыши английской торговли. Английских произведений, за исключением кисеи (которую употребляют на чалмы — салля) — здесь почти не встречается. Редко, редко, как исключение, забежит на базар несколько кусков ситцу или миткаля, которые, кроме того, и продаются здесь нисколько не дешевле русских. Кисеи английской встречается на базаре очень много и по весьма дешевой цене, здесь ее зовут дока. Вытеснить эту, весьма важную статью торговли нам едва ли удастся: русская кисея гораздо хуже и дороже, а между тем ношение чалм есть не только религиозная потребность, но и своего рода франтовство. Подарок чалмы считается богоугодным делом.

Как утешительна, с точки зрения русских интересов мануфактурная торговля, так печальна чайная. Индийский чай идет к нам (контрабандно) в громаднейшем количестве, предотвратить контрабанду почти невозможно. Я приведу Вашему превосходительству один пример, который самым осязательным образом (цифрами) подтвердит мое мнение. В Самаркандский отдел привезено было из Бухары в 9-ть месяцев прошлого года И 670 ф(унтов) индийского чая, оплаченного зякетом и пошлиной. Если 11 670 разделить на 200 т(ысяч), т. е. на число жителей Самаркандского отдела (без Катта-Курганского, там свой зякет-сарай), то получим, что каждый житель в 9 месяцев выпил легально только 0,05 ф. чая, т. е. менее одного чайника, значит все остальное количество (по меньшей мере 1/2 ф. в м(есяц) он допил нелегально, покупая чай контрабандный. Следовательно, мы потеряли 100 т(ысяч) р. зякетного сбора.

О промышленности Туркестанского края, главным образом о шелке, я сообщу Вашему превосходительству в следующий раз, теперь же прибавлю, что по этому предмету у меня собраны уже весьма порядочные сведения.

В заключение я представлю Вашему превосходительству еще одно сведение, которое, как мне кажется, должно обратить на себя особенное внимание.

Трехнедельное пребывание мое в Самарканде, где я жил у источника всех торговых сведений — в зякет-сарае, окончательно укрепило меня в том убеждении, что центром как русской среднеазиатской торговли, так и вообще торговли в Средней Азии, должна считаться Бухара, а не Ташкент. В этом отношении особенно замечательно то обстоятельство, что почти все русские товары, привозимые на самаркандский базар из Бухары (до игральных карт включительно), продаются не только дешевле тех же товаров, привезенных русскими купцами в Ташкент, но — что особенно поразительно, цены некоторых из этих товаров бывают даже ниже цен оренбургских, т. е. на первый взгляд кажется, что товары это продаются бухарцами как бы в убыток. Между тем, на самом деле, явление это вполне объясняется именно тем, что бухарский рынок есть центр среднеазиатской торговли, который, не имея серьезных конкурентов в торговле сырьем, может всегда, так сказать, безнаказанно восполнить означенную разницу цен на русские мануфактурные товары повышением цен на свои продукты. Таким образом, купленный в Оренбурге ситец 15 к. аршин, продается в Бухаре и Самарканде за 12 к., но это не убыток, ибо разница (3 к.) и расхода на фрахт накладываются бухарцами на цену своего хлопка.

Явление это, по моему мнению, чрезвычайно важно. Оно поведет к тому, что вся розничная, и, пожалуй, оптовая торговля русскими товарами перейдет к сартам. Я не могу сказать теперь — будет ли это хорошо, но я почти убежден, что это так будет.

Письмо это передаст Вашему превосходительству мой хороший знакомый Ник(олай) Дмитр(иевич) Флавицкий, отправляющийся в Петербург с целью образовать кампанию для устройства в Ташкенте хлопчато-бумажной мануфактуры.

Приношу Вашему превосходительству мою глубокую благодарность за память обо мне: я получил Ваши поклоны от Трубчанинова и К. В. Струве1, с которым мы очень сошлись и живем рука об руку.

С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугой

Н. Петровский

2. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 24 февраля 1871 г.

Милостивый государь Петр Николаевич

В прошлом письме, посланным к Вашему превосходительству с г. Флавицким, я имел честь сообщить Вам, в общих чертах, некоторые сведения о путях сообщения и положения нашей торговли в Туркестанском крае. В настоящем письме, которое передаст Вашему превосходительству мой хороший знакомый подп(олковник) Генер(ального) штаба Ник(олай) Вас(ильевич) Соболев, я представляю Вам несколько данных о шелковой промышленности Туркестанского края и Зеравшанского округа. При этом я считаю нужным оговориться, что я сообщаю Вашему превосходительству пока самые общие сведения, имеющие интерес разве только потому, что они собраны непосредственным наблюдением, у самого источника, подробные записки по всем этим предметам я буду иметь честь представить Вам впоследствии, когда я придам собранному и выверенному мною материалу более стройную форму2.

В настоящее время весь вопрос о шелковой промышленности вертится на вопросе о вывозе грены3. Вот что писал я недавно по этому поводу в Д(епартамен)т торговли и мануфактур.

Шелководство Туркестанского края, несмотря на обилие в нем тутовых деревьев, счтитает свою историю, вопреки установившемуся мнению о его незапамятной древности, только еще десятками лет. По взятии в 1782 г. бухарским ханом Шамуратом4 города Мерва, все жители его, исконные шелководы, переселены были в окрестности Бухары и Хатырчи5 и, ради их искусства, избавлены были просвещенным ханом от многих повинностей. Оседлость близ Самарканда мервцы приобрели при предшественнике настоящего эмира, его отце Насруллехане6, который поселил их в кишлаке (деревня, собственно зимовка — кыш — зима) Богу-Шамалле около Самарканда. С тех пор искусство шелководства начало развиваться очень быстро и в настоящее время выводка червей, продажа коконов и размотка шелка составляет главнейшее занятие многих тюменей Самаркандского отдела. Недостаток данных не позволяет мне решить откуда и когда появилось это искусство в Коканде и Ходжентском районе Туркестанского края, т. е. шло ли оно с запада от Бухары или распространялось с востока от Китая, но во всяком случае недавнее водворение его в Туркестанском крае и Зеравшанском округе не подлежит, по моему мнению, никакому сомнению

Этим обстоятельством, т. е. новизною дела, объясняются, между прочим, и многие стороны настоящего положения этой промышленности. Кроме малого уменья туземцев в выводке червей шелкопрядов, отсутствия надлежащей сортировки коконов и грубых приемов размотки шелка, шелковая промышленность в Туркестанском крае, в целом ее объеме, не может считаться, по моему мнению, достаточно окрепшею и вполне установившегося. Туземный шелковод, не имея определенных плантаций, на которые он затрачивал бы капитал, и занимаясь шелководством, так сказать исподволь, при другом хозяйстве, вовсе не настолько заинтересован им, чтобы считать себя от него зависимым. (Собственно говоря, шелковое хозяйство есть почти исключительная принадлежность женщин. В доходы от этого хозяйства мужчины редко вмешиваются. В этом обстоятельстве лежит, между прочим, и причина трудности собирания сведений о шелковой промышленности, так как расспросы от женщин невозможны). Поэтому если шелковое хозяйство не идет успешно, то оно также легко бросается, как было начато, ибо от прекращения его почти ничего не теряется. Таким образом, прекратилась разводка шелковичных червей от верховьев Зеравшана до самого Пенджикента, где, как мне сказывали, еще в прошлом году занимались им с успехом. (Впрочем, прекращение это могло произойти и от болезни шелковичного червя, о которой мне говорили в Пенджикенте, но такие лица, на слова которых я не могу положиться. Шелководы же тамошние (пять лиц) были в это время в отсутствии). Хотя подобный характер подвижности имеют, сколько я заметил, почти все отрасли здешней промышленности, находящейся в самом патриархальном положении, но так как ни одна из них не имеет такого важного значения, какое представляет собою промышленность шелковая, то, конечно, что усилия правительства, затратившего на Туркестанский край весьма значительные суммы, должны быть направлены прежде и скорее всего на развитие этой последней промышленности, имеющей при том все данные для самой блестящей будущности. Дать же шелковой промышленности надлежащую устойчивость и правильное развитие можно, по моему мнению, только путем ограждения ее от всякого вмешательства торговцев греной, нарушающих, значительным и всегда неравномерным спросом грены естественное соответствие между количеством добываемых в краю коконов и размерами шелкомотальных заведений, и препятствующих, вследствие сего, правильному и прогрессивному ходу этой промышленности.

При совершенной неспособности или, лучше сказать, по неразвитию азиатцев к широкому пониманию торговых целей, при их мелком торгашестве и беганьи за ближайшими и большими барышами, всякий приезд сюда какого-либо нового лица с коммерческою целью, а тем более иностранца, менее им известного и, следовательно, более заманчивого, всегда вызывает такую горячку в торговле спрошенным товаром, что все другие отрасли производительности известной местности приносятся в жертву этой, так сказать, привилегированной отрасли. Например требование в 1868 г. дубильного корня (тарана) для фабрики Хлудова лишило несколько деревень самого необходимого, ибо жители их, услышав спрос на новый продукт и высокую за него цену, буквально бросили пахать свои поля и занялись добыванием этого корня до излишества. То же повторилось и с греной: разрешение вывозить яички шелков(ичных) червей и приезд сюда для этой цели нескольких иностранцев привело к вздорожанию коконов и закрытию многих шелкомотальных заведений. Ввиду всего вышеизложенного допущение торговли греной отзовется на шелковой промышленности Туркестанского края значительным сокращением шелкомотания, причем масса лиц останется на долгое время без всякого занятия. Конечно такие лица, несколько обедневшие, не будут в Средней Азии пролетариями и обратятся к другим промыслам, может быть менее прибыльным, но важно то, что целая отрасль промышленности, могущая в недалеком будущем снабжать наши шелковые мануфактуры огромным количество сырья, будет потрясена в своих основаниях ради временного обогащения нескольких десятков лиц, преимущественно иностранцев.

Заканчивая мое письмо к Вашему превосходительству, я вспоминаю, что обязан написать Вам еще многое: о ярмарке, коммерческом съезде, некоторых предположениях администрации об устройстве здесь фермы, конского завода и многого другого. Позвольте это оставить до следующего раза.

С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугой

Н. Петровский

P. S. Н. В. Соболев, взявшийеся передать это письмо, может сообщить Вашему превосходительству многое о здешнем быте, он был долгое время уездным начальником и с особенною любовью занимался своим уездом.

3. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 19 Мая 1871 г.

Милостивый государь Петр Николаевич.

Всякий раз мне приходится сообщать Вашему превосходительству не особенно приятные сведения по предмету моих занятий в Туркестанском крае. И в настоящем письме будет тоже. Как хороша наша здесь политика (если бы еще немного умалился воинственный жар), так печально положение торговых дел. Полнейшее неустройство путей сообщения, беспрестанное колебание курса, неимение звонкой монеты, малое участие купцов в обсуждении касающихся торговли дел — все это, конечно, не осталось без влияния на положение здешней торговли. Но кроме этих, до некоторой степени внешних причин, есть еще более глубокие причины, влияние которых гораздо сильнее и решительнее. Медленное, но постоянное исчезновение отсюда русских торговцев (не русских товаров) объясняется теми способами и приемами, которые употребляют торговцы туземные. Вся масса этих торговцев составляет, в некотором роде, обширнейший торговый заговор против русского купечества, заговор, с грандиозностью которого не сравняются никакие английские strike’и*. По всей Средней Азии торговля производится туземцами сообща, более или менее значительными ассоциациями торговцев. Эти господа наперед не скажут русским, какою долею капитала они участвуют в складчине, в каких размерах им нужен товар, сколько обменного товара они могут выставить. Все темно и неопределенно донельзя. Между тем русский торговец весь на виду, его капитал, его товары, его обороты известны как нельзя лучше. Если он заупрямится в сделке, его тотчас же прижмут, товар его (обмененный) не поспеет к ярмарке, капитал его не обернется и в два года раз. Сартам же это решительно все равно: не гоняясь за большими барышами и не имея значительных капиталов, одному лицу принадлежащих, они могут выжидать сколько угодно времени, тем более, что от торговли можно сейчас же перейти к земледелию, шелководству, даже какому-нибудь мастерству и нажить себе на пропитание маленький барышок.

Такие явления у нас встречаются сплошь да рядом. Один мой знакомый, проторговавшись, сделался кузнецом, потом маляром, теперь он выводит коконы, потому что все эти занятия просты до невероятности и почти никакого знания не требуют. Понятно, что при таких торгово-социальных обычаях, русскому торговцу вести свое дело не под силу. Приехав в край из-за тысячи верст с определенным товаром, с срочными кредитными обязательствами, с приказаниями хозяина продать товар как можно дороже, русский купец с первого же раза сталкивается с сартовским strike, жмется год-другой, смотря по капиталу, и спешит оставить край, чтобы уже более в него не возвращаться. На моих глазах закрылись уже здесь фирмы Хлудова, Емельянова, Штукен-Спис, имеют закрыться Первушина, Немчинова. Конечно на закрытие этих фирм влияли и другие причины. Но все-таки общее положение мое верно: закрылись они потому, что торговали в убыток, а торговали в убыток не потому, что товар не шел, а потому, что сарты сбивали ему цену, имея на это самое действительное средство — торговую стачку. Вышеописанное явление, конечно, не имеет вредного влияния на торговлю русскими произведениями, ибо район их потребления все более и более увеличивается, но оно вредно в том отношении, что у нас не будет здесь русских капиталистов, а они нам здесь более чем нужны. До какой степени важность вытеснения из Средней Азии русских торговцев сознана сартами можно видеть из того, что кокандский хан, как мне известно, роздал весьма значительные суммы своим торговцам для того, чтобы они вошли в непосредственное сношение с Москвою и Нижним Новгородом и постарались вытеснить отсюда торговцев русских.

К сожалению, между нашим купечеством нет того похвального единодушия, которое существует у сартов, и поэтому надо думать, что намерения их увенчаются полным успехом. Это старая история. В Кяхте, как изволите припомнить Ваше превосходительство, наше купечество также было в руках у китайцев и за это кончило печально. Письмо это вручит Вашему превосходительству В. В. Длотовский, человек много видевший и наблюдавший в этом крае. Если Вашему превосходительству будет угодно получить от него некоторые сведения о крае и предложить ему некоторые вопросы — то он (как обещал мне) с величайшей готовностию исполнит Ваше желание.

Примите, Ваше превосходительство, уверение в совершенном моем почтении и глубокой преданности.

Ваш покорный слуга

Н. Петровский

P. S. С К. В. Струве, который теперь в Бухаре, мы большие друзья и друг другу помогаем усердно.

P. S. Сейчас получено известие о том, что г. Колпаковский7 выступает на Кульджу. Значит мы войны все-таки дождались8. Об этих делах, а равно о последних событиях в Коканде Вашему превосходительству передаст В. В. Длотовский.

4. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 16 августа 1872 г.

Милостивый государь Петр Николаевич.

Ваше превосходительство вероятно уже изволили получить копии с трех писем моих из Карши и Бухары к туркестанскому генерал-губернатору. Я знаю, что некоторые места этих писем не будут Вами одобрены как выражение слишком воинственного духа против Бухары. Если бы мне не было хорошо известно, что Ваше превосходительство горячо принимаете к сердцу дела Средней Азии и интересуетесь ими столько же в качестве директора Департамента, сколько и частного человека, избравшего себе для изучения любимый предмет, я не стал бы объяснять Вам причину перемены моих взглядов на Бухару. Теперь же я почел бы себя виноватым перед Вами, если бы не дал Вам такого объяснения.

Завоевание части Средней Азии, сделанное более или менее случайно, нашло затем себе оправдание в двух отношениях: политическом и торговом. В первом, приближая нас к английским владениям, оно давало нам возможность путем восточных отношений влиять на западные, во-втором, — оно открывало нам рынки для сбыта наших мануфактурных произведений (лично я с этим мнением не согласен, привожу его как факт). Если оба эти положения верны, то вывод из них сделать не трудно, а именно: для выполнения той и другой задачи надо иметь у себя в руках политический и торговый центр Средней Азии — Бухару. Я бы мог представить Вашему превосходительству множество доказательств тому, что в политическом отношении Бухаре бесспорно принадлежит первое место в Средней Азии и что политические стремления бухарского правительства, с точки зрения мусульманина и эмира, никогда не сойдутся с нашими. Но я не делаю этого потому, что обсуждаемый вопрос Ваше превосходительство знаете гораздо лучше меня. Для выполнения цели моего настоящего письма мне достаточно разобрать этот вопрос с точки зрения торговой, как наиболее мне известной.

По отношению к России среднеазиатская торговля распадается на два рынка, ташкентско-кокандский и бухарско-хивинский. О Семиречьи я не говорю, потому что оно, по моему мнению, не может входит в Среднюю Азию, и даже могло бы быть отделено от Туркестанского генерал-губернаторства. Оба эти рынка имеют для нас во всех отношениях далеко не равное значение. Я скажу о них в нескольких словах. Ташкентско-кокандский рынок, тяготеющий к Сибири, Троицку и Петропавловску, будет всегда наш в силу своего географического положения, замкнутого на юге хребтом Тянь-Шаня и совершенно доступного с севера, особенно при движении товаров по прямому, кратчайшему и удобнейшем направлению через Акмоллы. Размеры этого рынка, обусловленные социальным благосостоянием небольшого Кокандского ханства, Сыр-Дарьинской областью (Зеравшанский округ тянет к Бухаре, а верхняя часть Сыр-Дарьинской области, по Дарье, к Оренбургу) и малыми потребностями киргизских степей, никогда не могут быть большими. Значит с этой стороны все будет обстоять благополучно совершенно независимо от того, будет ли Коканд русскою провинцией или владением Худояр-хана9. Поэтому же и наш Ташкент, сам ничего не производящий, останется навсегда тем, чем он в настоящее время: скупщиком и перепродавцом кокандских товаров. Большего значения он иметь не может и не будет. Даже более, я полагаю, что в недалеком будущем он уступит свое место Казале10 и останется только административным центром.

Совершенно другое дело бухарско-хивинский рынок или, точнее, Бухара. Срединный по своему географическому положению, между Афганистаном, Персиею, Россиею и нашими, вновь приобретенными азиатскими владениями, рынок этот образует собою огромный меновой двор и склад для всех произведений этих стран, и притом одинаково для всех их доступный. Такое положение дает ему, если не теперь, то в будущем, мировое значение, которое для нас, русских, может иметь (судя по настоящему положению дел) весьма печальный исход, если мы заблаговременно не отнесемся к нему разумно. Правда нашими товарами бухарский

Ташкент. Медресе и часть базара рынок завален с верху до низу. Но ‘мудрый смотрит в корень’, и я, причисляя себя в этом отношении к мудрым, сим положением дел не восхищаюсь: во-первых потому, что заваление рынка Бухары русскими товарами не нормально. Наши, ситцы продаются там так дешево, что не окупают расходов фрахта. Продажа же их выгодно идет от того, что весь убыток налагается на туземный товар, преимущественно хлопок, отправляемый в Россию. Хлопок этот не Нижегородской ярмарке, с каждым годом теряет свою цену, уступая место хлопку суратскому. Если иностранный хлопок будет одолевать (а это непременно случится), то размеры нашей мануфактурной торговли в Бухаре значительно сократятся и бухарские торговцы (русских нет) обратятся к Афганистану, куда уже пробита дорога и откуда привоз английского товара увеличивается с каждым годом (английские ситцы идут даже из Мешхеда), во-вторых потому, что бухарский рынок, несмотря на его 190 верстное расстояние от Ташкента, остается вне всякого русского влияния. Правда русские товары привозятся туда из России во множестве, но привозятся туземцами, а не русскими. Несмотря на массу мануфактурного товара, высылаемого Москвою в Бухару (до 10 фабрик), там нет ни одного приказчика, ни одного агента от московских купцов и мануфактуристов. Один Шмелев пробавляется меною самоварчиков и мелочи на каракульки, да некто Грошев заготавливает бумажный холст для туркестанских войск. Какие потребности этого рынка, что дорого, что дешево, что идет с пользой и в убыток — все это ‘темна вода во облацех’ для московских торговцев, благо приезжают в Нижний бухарцы и покупают так называемый азиатский товар, за который, сплошь да рядом, платят 20 к. за рубль. А ведь торговля идет на миллионы. И, наконец, в третьих, потому, что соседи наши не зевают и постепенно, медленно и прочно, высылают в Бухару свои произведения с каждым годом в увеличивающемся размере. Таким образом, незаметно для нас, мы потеряли в Бухаре чайный рынок и того гляди потеряем бумажный.

Вот, Ваше превосходительство, мои доводы в пользу несколько воинственного настроения против Бухары. Если Вам угодно, я готов их развить гораздо подробнее. Впрочем, я должен сказать, что воинственное настроение это вынужденное — сознанием того принципа, что если нужно уже открывать рынки штыками, то нельзя обойти Бухары, ради опасения не быть обойденным.

С чувством глубокого почтения и искренней преданности имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугой

Н. Петровский

5. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 20 августа 1872 г.

Милостивый государь Петр Николаевич.

Настоящее письмо вручит Вашему превосходительству К. В. Струве. Простите, что на сей раз я отступлю от своего обычного правила и буду говорить не о торговых сведениях, а о личностях, моей и Карла Васильевича. Провожая его отсюда, хотя, по всему вероятию, не надолго, я считаю для себя по многим причинам необходимым написать Вашему превосходительству несколько слов о наших отношениях. С самого приезда моего в Ташкент я сблизился с Карлом Васильевичем искренно и нелицемерно, и нашел в нем не только опытного для меня советчика, но и истинного доброжелателя и друга. Во все время нашего совместного жительства в Ташкенте мы виделись почти каждый день и во всех, общих для нас, делах шли рука об руку, напутствуя друг друга советами, указаниями и помощью. Я глубоко и искренне благодарен Вашему превосходительству за уменье Ваше отрекомендовать меня Карлу Васильевичу и не могу не отдать ему чести за уменье понять Вашу рекомендацию. В другом случае, при массе здешних интриг, мы могли бы увлечься общим их потоком и косвенно повредить этим нашему общему делу. Теперь же мы искренно и дружески посмеиваемся над каверзами лиц, науськивавших нас друг на друга. Наконец я много одолжен К(ар)лу Васильевичу за постоянное ознакомление меня с общим ходом политических дел Средней Азии. Его сведения, мнения и взгляды по этой части уяснили мне многое в изучаемом мною предмете. Словом, знакомство с Карлом Васильевичем составило для меня солидное приобретение. Благодаря ему я мог надлежащим образом ориентироваться в месте моего служения и в моей деятельности, хотя, в сущности, очень безобидной, но для многих мало понятной. Людей, относящихся к делу не по личным отношениям, а по принципу, здесь очень мало и понять принципиальные отношения могут не многие. Поэтому и наша связь с Карлом Васильевичем казалась для многих непонятною. Меряя на свой аршин, они в подобном положении непременно подставляли бы друг другу ножки. Впрочем, все это Карл Васильевич расскажет Вам сам. Теперь позвольте мне попросится к Вам на совет.

Из моих писем генералу Кауфману11 Ваше превосходительство изволили усмотреть, что и я записался в воинственную партию — по принципу. Это, конечно, не значит, чтобы я одобрял всякое поползновение ради инсигний*, взять Бухару. Напротив того, такие бессознательные и кровавые упражнения находят во мне самого искреннего порицателя.

Может статься, что теперь, с отъездом генерал-губернатора, опять поднимутся разные воинственные слухи и будут раздуваться. Расследовать их справедливость будет в состоянии только один Карл Васильевич, как беспристрастный и стоящий у дел человек. Другие лица, и в том числе я, не будут для этого компетентны. Поэтому Карлу Васильевичу следовало бы, по моему мнению, не долго оставаться в Петербурге, а возвратиться поскорее в Ташкент. Впрочем, если бы случилось что-нибудь особенное, я тотчас же сообщу о нем Вашему превосходительству или Ник(олаю) Андр(еевичу) Ермакову12.

С чувством глубокой преданности и истинного почтения имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугой

Н. Петровский

6. Стремоухову П. Н.

Ташкент. 22 мая 1873 г.

Милостивый государь Петр Николаевич.

В то время, как мы с нетерпением ждем окончания одного политического события на нашем западе, в Хиве, другое, едва ли не более важное, подвигается к нам с востока, со стороны Кашгара. По весьма достоверным известиям, много с неделю тому назад полученным, большая китайская армия пришла под Урумчи и после небольшого сражения, вне города, с войсками Якуб-бека13, предводимыми его сыном и обратившимися в бегство, заняло Урумчи без боя. Затем китайские войска разделились: меньшая часть их отправилась по направлению к Кульдже и взяла Джинхо, а большая — овладела Турфаном и Карашаром. В главном все это совершенно верно, неверности могут быть только в подробностях. По получении этих известий до меня начали доходить слухи (базарные) об обложении Аксу и сильном смятении в Кашгаре. Говорят, что Якуб-бек прислал Худояр-хану огромные подарки с просьбою дать ему помощь войсками. Здешние кашгарцы насмешливо говорят мне, что дело походит на то, что Якуб-бек скоро приедет к вам чай пить, позаботьтесь о его содержании. Действительно, если Аксу будет взято, Якуб-бек вряд ли станет дожидаться исхода борьбы, и по всему вероятию убежит — разумеется к нам, ибо, кроме как к нам, бежать ему некуда.

На этом остановилось пока дело. Если Вашему превосходительству будет угодно знать все подробности этих, недавних событий, то я могу их сообщить Вам в следующий раз: беглецы из под Урумчи, которых мне не удалось повидать, проехали в Коканд и скоро возвратятся. Конечно мне, по моим здешним связям, они расскажут более, чем всякому другому русскому.

О хивинских событиях14 Вашему превосходительству, вероятно, известно более, чем мне. Но так как у Вас источники официальные, а в Средней Азии полезно знать и базарные слухи, то я скажу несколько слов о последних. Все туземцы, знающие халатинскую дорогу на Уч-Учаг, весьма положительно утверждают, как и о мин-булакской дороге, с которой наш отряд свернул, не доходя Тамды, что на этой (халатинской) дороге отряд к Аму-Дарье не выйдет, ибо при огромных песках, на этой дороге на расстоянии пяти переходов нет ни одного колодца. Живущий здесь секретарь Катта-тюри бухарского15 Мирза-Юнус, говорит мне, что во время бегства их из Кермине в Хиву, они шли по этой дороге в числе 500 человек, зимой, и едва не умерли от жажды. Вчера приехавший из Бухары татарин принес известие, что русский отряд опять вблизи Бухары, если это так, то с дороги значит опять свернули. Это обстоятельство важно не по отношению к Хиве, а к Бухаре. В прошлый раз при движении из Аристан-бель-Кудука на Карагаты, в Бухаре было очень тревожно. Я знаю наверное, что жители хотели схватить эмира и вынести его навстречу русскому отряду, если он будет двигаться к Бухаре. Кажется, что и сам эмир знал это, ибо три дня не выходил из крепости (кремля) и тщательного запирался. Если отряд действительно свернул с дороги и близко от Бухары, то г. Кауфман будет иметь удовольствие получить в подарок Музаффар-Эддина16.

На письмо Вашего превосходительства от 29 апреля о Н-е П-че я буду отвечать со следующей почтою. Пока у нас все благополучно.

С чувством глубокой преданности и искреннего уважения имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугою

Н. Петровский

P. S. Если китайские подробности будут нужны скоро, то прикажите мне по телеграфу доставить их Вам.

7. Остен-Сакену Ф. Р.

Маргелан. 14 марта 1883 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Не ленность, а тем более не нежелание и не всякие другие отягощающие обстоятельства не позволяли мне до сего времени писать Вам, были тут другие причины, о которых я скажу Вам как-нибудь после. А теперь надо бы было написать Вам многое, да не знаю как это сделать.

Прежде всего — искренняя, глубокая и нелицемерная благодарность за Ваши попечения об устройстве меня в Кашгаре. Что бы ни говорили и не говорят мне и обо мне, но, право, я доволен Кашгаром, хотя и был в нем не более месяца — и был когда? — в самые зимние месяцы, обогнув, в конце октября, Чатыр-Куль и перевалив, при сильном буране, Туругарт, а затем, в начале декабря, Терек-Даван. Это нечто такое, что не забывается во всю жизнь и чего, конечно, никогда не даст кисельная жизнь Петербурга. Затем, чувствовать себя совершенно одиноким, оторванным и отрезанным ото всего, что зовется нашей цивилизацией — очень приятно, по крайней мере на некоторое время и для меня.

Я так устал в Петербурге, так расслаб душевно, что все дорожные происшествия и беспокойства, испытанные нами в степи и по пути в Кашгар — куда выше и целебнее петербургского спокойствия. Словом, я доволен вполне.

Затем я расскажу Вам о наших делах, ташкентских и кашгарских. От первых я ждал лучшего, чем оказывается на деле. Я думал, что будет если не вполне сознанная программа, то по крайней мере даровитое проникновение вещей, я ждал, что к делу отнесутся серьезнее, чем было до того, что резко повеет новым духом. Но ожидания пока не оправдываются, чтобы не сказать более. Ревизия17 застала положение дел в таком хаосе и безобразии, каких ни Вы, ни я, не видав их собственными глазами, представить не в состоянии. Последние деяния Кауфмана граничат с безумием, дальше, не попав в дом сумасшедших, идти было некуда. В день 25-ти летия покойного государя он издал здесь манифест, в котором освободил всех заключенных по приговорам судей, сократил сроки приговоренным к каторжным работам и тюрьмам и велел прекратить производство всех уголовных дел, возникших и неоконченных до этого дня. Разве это не безумный?

Мы теперь в Фергане. Здесь истрачено на поземельную организацию по забракованному Петербургом проекту более миллиона рублей, доходы после этой организации сократились на 400 т(ысяч) рублей, и — верх безобразия — население бунтует, требуя оставить их при прежнем, до организации, порядке, соглашаясь платить более. Мы имеем уже до ста просьб, в которых жители отказываются от земли, так как система нового обложения им в тягость. Клуб Нового Маргелана, в котором мне дали квартиру и где я пишу настоящее письмо, стоит 200 т(ысяч) р(ублей), мебель для дома губернатора 70 т(ысяч) р(ублей) и пр. и пр. в этом роде. Ревизовать все это, конечно, невозможно — надо целые годы, но составить обвинительный акт можно. Но и он, думаю, бесполезен.

В Кашгаре мои дела устроились хорошо. На мое счастье правитель Кашгара Чжан Лаушай, оказался весьма почтенным человеком — правда с некоторою китайской дурью, но она понемногу пройдет. С первого же раза мы с ним сошлись — так, что теперь я чиню для него в Ташкенте часы, посылаю ему цветочные семена и обмениваюсь с ним письмами, как свой человек. Помещение для меня еще не устроено, канцелярских денег крайне мало, конвой совсем недостаточный. Обо всех нуждах консульства я писал А. А. Мельникову в особом письме и буду писать новому директору Азиатского департамента18. Благодаря остатку канцелярских и конвойных сумм, которыми я никогда не пользовался, я мог устроить почту: два раза в месяц приезжают теперь мои джигиты из Кашгара в Ош и отправляются обратно. Но почта эта должна прекратиться, если денег на нее не дадут. А главное — у меня нет штатного переводчика, т. е. его совсем не назначено по штату. Я должен довольствоваться дунганином, не знающим по-русски и не знающим китайской грамоты. Хорошо, что Чжан Лаушай к письмам своим (всегда на двух языках: китайском и маньжурском) прилагает и сартовский перевод, иначе письма эти приходилось бы пересылать для перевода к Падерину19.

Положение собственно кашгарских дел малоутешительное. Страна разорена вконец: все хорошие и большие здания разрушены, население бедно до крайности, не видно лошадей, белых чалм, хорошо и пестро одетых туземцев — этих видимых признаков среднеазиатского благосостояния. Ишаки, пешие люди и домашняя ткань (а чаще рвань) — режет глаз на каждом шагу. Если кое-где и встретишь дородистую фигуру в белой изящной чалме и синем суконном халате на аргамаке, то, наверное, это наш купец, так называемый андижанец, т. е. житель Ферганы. Но все-таки надо отдать честь китайцам: управляют они лучше нас. Все сколько-нибудь влиятельное мусульманство уже переоделось в китайские костюмы, навесило косы, устроило дома на китайский лад и маракует по-китайски. Мы не успели еще достигнуть ничего похожего на это в нашем Туркестане. Правда, мусульмане эти не надежны ни в ту, ни в другую сторону, но уже теперь они мусульмане наполовину, следовательно, новое их поколение станет уже совсем китайцами. Заметьте притом, что все это делается без видимого насилия со стороны китайского правительства, одним влиянием и некоторыми поощрениями. Сами китайцы населением почти не управляют: все должности административные, даже должности беков, предоставлены мусульманам. Китайцы скорее контролируют, чем управляют. Податей с кочевого населения они совсем не берут, вследствие сего наши киргизы бегут в китайское подданство. Подати с оседлого населения, денежные и натуральные, взимаются, но они не велики. Такими образом можно думать, что на этот раз китайцы утвердятся в Кашгаре прочнее, чем прежде.

Если Вас несколько интересует Кашгар, то я вышлю Вам копию с письма моего к А. А. Мельникову и буду впоследствии высылать копии и с других моих донесений.

‘Негретти и Замбра’ высылает мне инструменты для устройства в Кашгаре метеорологической станции.

Будьте любезны пришлите мне все инструкции Вильда20.

Мне хотелось еще посоветоваться с Вами о пограничном вопросе, т. е. о будущем разграничении. Для кашгарского консульства этот вопрос крайне важен. Я писал о нем А. А. Мельникову. Теперешний комиссар21, председатель Ферганского областного правления, после ревизии Ферганы (между нами сказать) вряд ли останется на месте. Поэтому надо бы было заранее озаботиться делом разграничения.

Искренно преданный и глубоко уважающий

Н. Петровский

8. Остен-Сакену Ф. Р.

Ташкент. 28 июля 1883 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Душевно благодарен Вам за Ваше письмо. Рад, что все у Вас по-прежнему. Теперь такие времена, что лучшего, что есть, желать и ожидать трудно.

Вчера я имел о Вас весть от Юнусова, который возвратился сюда с бухарцами, очарованными московскими событиями 22. По поводу этих бухарцев мне сильно захотелось побеседовать с Вами. Посмотрите, что случилось. Все стремления наших политиков, как Вам известно, сводились по отношению к Бухаре, к тому, чтобы отстоять ее независимость от завоевательных вожделений здешних героев. Ради этого, конечно, дали Бухаре наследника престола, и сим самым обязались его поддерживать, т. е., сделали то, чего хотели избегнуть, именно вмешательства в дела Бухары, развязали руки героям. Вы знаете, что старший сын эмира, Катта-тюря, живет в Пешаваре, получая от англичан хорошее содержание. Партия у него в Бухаре большая, англичане ему помогут несомненно, и, как только эмир умрет, в Бухаре начнется катавасия — такая же, как была в Коканде. А затем повторится то же, что было там. Вот Вам и дальновидные политические соображения.

Ревизия почти окончила свои дела и скоро отправляется в Петербург, а я — в Кашгарию. Скажу Вам откровенно, что многое сделано не так, как бы мне хотелось, но все-таки, кое-что сделано. Принципал наш 23 — человек хороший. Если его немного держать в руках. Говорил он мне как-то о Вас с большим уважением и жалел, что Вас мало слушает тот, кому следует слушать. Причина холодности будто бы Игнатьев 24 и Мельников. Правда ли это — не знаю, но для сведения сообщаю.

Принципал края 25 дурит из рук вон. Все надежды на него у меня пропали. Не стоит писать о всем том, что тут наделано им в короткое время пребывания, но нужно заметить, что если он удержится, предместник его останется далеко позади. Там была всяческая ограниченность и безграничная самоуверенность, здесь — сумбур, в котором ничего не отыщешь.

Меня интересует теперь, впрочем, не Туркестан, а Кашгар, куда я с удовольствием уеду. Чем дальше от этой цивилизации, тем лучше.

Не знаете ли Вы какого-либо капитального сочинения о несторианах, долго пребывавших, как известно, между прочим, в Кашгаре. Желалось бы мне попытать, нет ли там каких-либо остатков несторианства. Если знаете — будьте любезны сообщите название.

Искренно преданный и глубоко уважающий Вас

Н. Петровский

9. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 31 января 1884 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Давно я уже не имел от Вас ни одной весточки, да и сам давно не писал к Вам. Не будут говорить о нашей ревизии, ни о чем прочем, туркестанском, а только о Кашгаре, в котором я теперь нахожусь и которым исключительно занимаюсь.

Нынешний мой путь сюда был страшно трудный даже для меня, старого туркестанца. Рассказывать о нем не буду: для Вас достаточно сказать, что я перешел Терек-Даван 26 декабря при страшном буране, разгребая дорогу, саморучно, лопатой. Впрочем, об этом переходе Вы прочтете в моей статейке, которую я думаю напечатать. Но и прибытие в Кашгар меня не порадовало. Вы, вероятно, не знаете, что с февраля прошлого года Министерство ничего, в сущности, мне не ответило насчет постройки зданий для консульства. В Новом Городе (Янги-Шаре), среди казарм китайских солдат, отстоящем от Старого Города (Куня-Шара) на 8 верст, останавливаться и жить было бессмысленно, несмотря на любезность китайцев, предлагавших в мое распоряжение одну из этих казарм: в Новом Городе, кроме солдат никого нет, в Старом — сосредотачиваются все дела и торговля. Я решил поселиться в Старом во что бы то ни стало. Вам опять незачем подробно рассказывать, что такое лучший вне города дом, который я занимаю теперь. Довольно сказать, что это развалина мусульманского здания, кое-как мною исправленная, т. е. поставлены две железных печи, старых, которые дымят, заклеены окна бумагой, на земляной пол положены циновки и пр. Грязно, дымно, холодно, а подчас и голодно, потому что кухня (очаг) на дворе, на открытом воздухе. Прислуга живет в юртах (у нас только три комнаты — канцелярия, моя и приемная — сарай), а конвой — в конюшне или, вернее, под навесом для лошадей. На первый раз, вопреки ожиданиям, явилось много дел и важных и меленьких. О важных Вам нужно знать в подробности, и потому вперед прошу извинения за причиняемое утомление.

Редакторы Петербургского договора, да будет над ними благословение Божие, наделали много мне хлопот, и что из этих хлопот произойдет — одному Богу известно.

Вы знаете, что по занятии китайцами В(осточного) Туркестана масса разного народа, преимущественно служилого сословия, бежало в наши пределы и там поселилось. С другой стороны, в В(осточном) Туркестане живет масса лиц, считающих себя так называемыми андижанцами. Над этими андижанцами кокандские ханы ставили аксакала26, который собирал с андижанцев все подати и отсылал их хану. Было так сказать государство в государстве. Кашгар в Договоре забыт: на каком положении считать кашгарцев, живущих у нас, и андижанцев — здесь, ничего не сказано, а между тем установлено, что беглецов следует выдавать. Возможно ли теперь выдавать кашгарцев, кто из андижанцев должен быть признан за русского подданного, по каким признакам, в какой срок должны они заявить о том — в договоре ни строчки. А между тем дело принимает такой оборот: половина Яркенда, три четверти Кашгара, целые кишлаки, воображая, что я приехал сюда на правах бывшего кокандского аксакала, желают заявить себя русскими подданными, т. е. чтобы избавиться от китайских поборов. Всеми моими силами я пытаюсь отклонять все такие заявления, хотя с исключительно законной точки зрения не имею ни малейшего права отказывать в принятии просьб о желании быть русскими подданными. Теперь я это делаю, но рано или поздно мне нужно будет иметь положительные мотивы к таким отказам, иначе меня, слугу Белого Царя, могут заподозрить в пристрастии к китайцам — в том, что я ими подкуплен, и потому незаконно и самопроизвольно, вопреки желанию Белого Царя, отказываюсь принимать просьбы от лиц, просящих милости быть его подданными. Такое положение нежелательно вообще, а для кашгарского консула в особенности.

Население В(осточного) Туркестана мусульманское, наши подданные, купцы, мусульмане также. Все управление, все дела и отношения, несмотря на китайское владычество, вращаются в сфере мусульманства, которое и дает здесь общий тон жизни. Поэтому пренебрегать здешнюю главною силою — именно мусульманством — невозможно и не политично. Что же мне делать, спрашиваю в центре. Ответа нет. Далее, андижанцы, приезжающие в Кашгар, женятся, а потом, весьма часто, дав женам развод (а то и без развода), уезжают обратно, об этих женах забывая. По нашим законам такие жены и их дети несомненно русские подданные. Теперь я осажден просьбами кашгарских дам, желающих отправиться в русские владения или к своим, якобы, мужьям, или потому, что они стали русскими подданными. Какой-то татарин, как оказывается, растолковал им их права. Не шутя, боюсь, чтобы не возник, так сказать, мирный бабий бунт против китайцев. В этом случае также я не имею права отказывать этим женщинам в выдаче пропускного на отъезд билета, а вместе с тем знаю, что если я дам хотя один такой билет, то рассорюсь вконец с китайцами. Как же поступать — указаний нет. Наконец, уже без моей просьбы, мне прислали недавно протокол особого совещания о положении киргиз и мусульманских выходцев на нашей границе (удивляются, что ни Вы, ни Мартенс27 в этом совещании не участвовали). В протоколе этом, между прочим, рекомендуется нам, консулам, руководствоваться в своей юрисдикции главным образом местными обычаями, и находится следующая знаменитая фраза: ‘В З(ападном) Китае не следовало бы препятствовать русским подданным оканчивать с китайскими подданными все гражданские и уголовные дела миролюбиво’. Что это такое? Русский пьяный приказчик убьет китайца и, дав взятку амбаню, окончит дело миром, наши киргизы, чирики, известные барантачи, ограбят караван кашгарских купцов и половиною ограбленного вознаградят того же амбаня за мировую сделку, у нашего андижанца (многие из них имеют дома, земли, мельницы) кашгарец отнимет недвижимую собственность и, под угрозами оклеветать его в неблагонадежности, заставит миролюбиво от нее отказаться.

Затем, в юрисдикции следует руководствоваться местными обычаями. Лучше уже сказали бы: своим собственным соображением консула, тогда я бы знал, что мне делать, а теперь становлюсь в тупик. Здесь может тягаться: русский с китайцем, наш сарт (шариат) с китайцем, наш киргиз (адат) с китайцем, наш татарин (ни шариат, ни адат, а русский закон) с китайцем, наши: сарт (шариат), киргиз (адат), татарин и русский между собою, наконец, могут тягаться наши подданные вообще с подданными китайскими вообще. В этом случае, по договору, споры разбираются консулом с китайскими властями совместно. Чем, какими обычаями прикажете мне руководствоваться? Но особенно мило: это не препятствовать оканчивать гражданские дела миролюбиво. Еще бы, заставлять ссориться. Скажите мне, Федор Романович, что же это, в самом деле, такое?

Здесь я устроил дело по своему: своих и чужих мусульман я посылаю прямо к казням, благо китайцы не препятствуют. Казиял я сказал, что если они будут кривить душою в пользу кашгарцев — я назначу андижанцам особого, своего, казия. Дела наших подданных гораздо крупнее, поэтому казии, боясь потерять доходы за приложение печатей и выдачу документов, ведут дела отлично, решают быстро (в месяц дел двадцать решено в тот же день, как я послал к ним тяжебщиков). Споры татар и сартов решаю сам, по собственному разумению (до сего времени было четыре дела, все окончил миром). Дел с китайцами еще не было. Это самая трудная часть.

С китайцами живу пока мирно, даже более — почти дружно, но надо держать с ними ухо (в)остро. Недавно, под предлогом успокоения меня от множества дел и, так сказать, для сохранения здоровья друга, мне предложили место для консульства за пять верст от города. Я притворился несказанно обрадованным, тогда они опешили и сказали, что, впрочем, я могу выбрать себе какое угодно место: всякое мне дадут с удовольствием. Место, разумеется, нужно для консульства возле города. То, в котором я теперь пребываю — нашего подданного, само по себе удобное, но его нужно купить (ничтожная сумма), а между тем Министерство не соглашается. Кашгар — город мертвых: здесь более могил, чем домов, и мертвых, чем живых. Поместиться поэтому, по возможности вдали от кладбища, безусловно необходимо. Другого места, кроме этого, где теперь живу, я не знаю. Неужели Министерство не даст на покупку 1000 и пожалуй еще меньше (я не торговался) рублей?

После известного распоряжения об авторстве чиновников я опасаюсь писать статьи в газеты и журналы, не спросив разрешения начальства. Я написал здесь две статейки: ‘из Кашгара’ (пустенькую28) и о Шугнане29 (ничего-таки — по сведениям, которые собирал для Министерства). Первую статью посылаю Д. Ф. Кобеко30 теперь, а вторую — пришлю с следующей оказией. Прошу его спросить у Зиновьева, разрешат ли мне печататься. Хотел бы просить об этом Вас, да затруднился: в Петербурге ли Вы и удобно ли Вам будет исполнить мою просьбу. Впрочем, как знаете, Д(митрий) Ф(омич), вероятно, покажет Вам мое письмо. О Шугнане хорошо бы напечатать во франц(узской) нашей газете.

Пожалуйста, хотя изредка перекидывайтесь со мной весточкой. Вы сами знаете, что Вы единственный в Петербурге сановник, с которым я могу говорить совершенно откровенно, не тая ничего, что есть на душе.

Искренно и глубоко преданный Вам

Н. Петровский

10. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 1 марта 1884 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Вам я обязан вступлением на новую для меня деятельность, и Вам, более чем кому другому, обязан я отчетом в ней. Положение мое очень не красивое, я говорю не о личных удобствах, а о тех делах и вопросах, которые растут и ширятся передо мною, как дремучий лес, а я не имею того клубочка, чтобы по его ниточке дойти до избушки на курьих ножках и отыскать ту волшебницу, которая разрешила бы мне эти вопросы.

Вместе с этим письмом опять посылаю донесение в Азиатский департамент и послание к Мартенсу. Может он заинтересуется им, как профессор международного права, и даст толчок к скорейшему разрешению этих, безусловно самых важных здесь вопросов. Будьте милостивы, просмотрите все мои донесения с декабря прошлого года, т. е. со времени моего приезда в Кашгарию, и расскажите им, в чем дело, иначе — я не знаю, у кого просить помощи.

Вы, кажется, были благосклонны к китайцам. Если бы Вы пожили здесь с неделю — вся эта благосклонность мигом бы пропала. Надо видеть китайцев здесь, на их окраине, в их домашнем управлении (а не в портах), чтобы почувствовать к ним совершенное омерзение. Такого скудоумия, тупости, соединенной с величайшим о себе самомнении, я еще не видел и не знаю ни в каком другом народе. Китайцы, в этом отношении, совершенная противоположность нас, русских: там, где мы себя, сплошь и рядом, напрасно бичуем и оплевываем, там они себя восхваляют и за дела, за которые нужно бичевать. А главное — это народ без сердца: я не видел ни разу, чтобы китаец ласкал ребенка, лошадь, собаку, и видел много раз обратное, да и обратное это не так как у нас — не с гнева и раздражения, а бьет как-то тупо, глупо, на лице не видно, для чего он это делает. Может быть здесь сброд, преступники, а в Китае лучше. Да, но наши каторжники все-таки гуманнее здешняго сброда.

Этими, кажется мне, качествами и можно объяснить себе то обстоятельство, что Китай может, пожалуй, порабощать (да и то не надолго) другие народности, но не может их цивилизовать, даже и по своему образцу. В семь лет возобновленного своего пребывания в В(осточном) Туркестане они ничего не узнали о том народе, которым управляют, а потому и положение их здесь совершенно непрочно. Вы будете свидетелем моих предсказаний, а они следующие: еще год, два, много три и китайцы потеряют В(осточный) Туркестан, а мы потом, к стыду нашему, будем завоевывать его для них обратно.

Положение здесь дел очень натянутое, а так как мне не дают для нейтральной себя охраны порядочного конвоя, а под китайскую защиту мне отдавать себя не лестно (чтобы распороть себе живот в их компании), то в случае восстания мне остается одно: самому с бунтовщиками взять Кашгар и повергнуть его к стопам. А может… испытать судьбу Адольфа Шлагинтвейта31.

Искренно преданный и глубоко уважающий Вас

Н. Петровский

11. Остен-Сакену Ф. Р.

Ташкент. 23 октября 1884 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Письмо Ваше, которое я получил здесь в Ташкенте, куда приехал на время по семейным делам, несказанно меня обрадовало: я уже думал, что Вы совсем забыли меня. С тем, что Вы мне пишете, я соглашаюсь только наполовину. Я искренне благодарен Вам за мое назначение в Кашгарию, и нисколько не раскаиваюсь, что принял должность консула: я сделал все, что было в моих силах и возможности без указаний и поддержек (много раз просимых и не данных) Министерства. Если такие господа, как индо-англичане (см. ‘Times’ в окт. н. ст.) стали опасаться моего пребывания в Кашгарии — значит я живу там не даром. Я не стану писать Вам, что именно мною сделано, но отныне я начинаю сообщать Вам в копиях все, о чем пишу в Министерство. Прежние мои донесения я вышлю Вам в копиях из Кашгара (если, впрочем, мне дадут отсюда военного писаря, добровольцев найти в Кашгаре нельзя). Таким образом собою я доволен. Другое дело Министерство, тут я с Вами совершенно согласен. Я чувствую, я предугадываю уже давно, что ни одно мое донесение не только не рассматривается, но, кажется, едва ли и читается: на все, самые существенные, вопросы я не получил даже общих указаний, которыми я мог бы руководствоваться. Если дело пойдет так и в будущем, то, конечно, я уйду из Кашгара, и пусть тогда Министерство найдет на мое место лицо, которое знало бы по-тюркски (что безусловно необходимо, т. к. русско-китайских переводчиков нет), согласилось бы жить в конуре под ежедневным страхом необходимости защитить (с 12-ю казаками) 200 русских подданных и их семьи, в случае всегда возможного и всегда ожидаемого восстания и, наконец, на все свои донесения получало бы гробовое молчание. Откровенно, между нами говоря по секрету, я уже писал то же самое, что пишу Вам, Н. А. Ермакову и просил его передать от меня Бунге32, что, может статься, мне придется опять возвратиться в лоно Министерства финансов. Жаль, право, бросить это место, а кажется, что, в конце концов, другого ничего не останется. Теперь мне предстоит писать отчет, который должен быть в Петербурге к 1-му марта будущего года. Материалов много, вопросов тоже — отчет мог бы быть очень интересным, но, зная будущее к нему равнодушие, опускаются руки писать33.

Затем сообщу Вам мою семейную новость. Вы, кажется, видали моих дочерей, старшая, вышедшая нынешний год из здешней гимназии (с золотой медалью), выходит теперь замуж за здешнего управляющего Контрольною палатою кн(язя) Вяземского34. В марте месяце я опять приеду в Ташкент к ним на свадьбу

Уезжаю отсюда через Нарын, чрез две недели.

Благодаря моим личным усилиям (Министерство отказало в 500 р.) и любезности двух ген(ерал)-губернаторов, мы имеем теперь почту из Нарына и из Оша. Поэтому адреса следующие:

г. Ош Ферганской области, начальнику уезда, для доставления в Кашгарское консульство.

Нарынское укрепление Семиреч(енской) области, воинскому начальнику для удобств доставления туда же.

Искренно и глубоко Вам преданный

Н. Петровский

12. Остен-Сакену Ф. Р.

Ташкент. 5 ноября 1884 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Исполняя данное обещание, препровождаю при сем копию донесения моего нач(альнику) Азиатск(ого) д(епартамен)та (таковое же послано и посланнику).

Перемена личного состава в В(осточном) Туркестане очень неблагоприятна для положения наших там дел. Чжан, правитель Кашгарии, при всех его китайских недостатках, все-таки был джентльмен, расположенный и лично ко мне, и к русским, засевший же на его место даотай Хуанг — величайшая дрянь во всех отношениях: проходимец, взяточник, развратник и, как все низменные люди, дорвавшиеся до важного поста, опьяненный своей властью и значением. Если нас не будут деятельно поддерживать, то положение мое будет гнусное в полном смысле слова.

Через три дня выезжаю и наведываюсь опять в апреле на свадьбу дочери.

Будьте любезны, уведомите при случае, что за личность наш посланник в Пекине, я его совсем не знаю, и прежде о нем не слыхал.

Попал мне случайно в руки проект консульского устава. Кто его стряпал? Очень он легкомысленный. Замечания мои на него сообщу лично Вам, ибо Министерство их не просит. Пример — ст(атья) 2-я: ‘При исполн(ении) консулами возлож(енных) на них обязанностей, они руководствуются международными трактатами, установл(енными) законами, инструкциями и местными обычаями’. Местный обычай в Кашгарии — бить купцов палками, если они долгов не платят. Может это делать русскому консулу?

Искренно и глубоко Вам преданный

Н. Петровский

13. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 4 марта 1885 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Посылаю Вам при сем копию донесения ферг(анского) губернатора, сообщенную мне генералом Розенбахом35. Из нее Вы изволите усмотреть, что все, что предсказывал год тому назад Ваш покорный слуга, начинает исполняться. Вероятно копию эту Вам не покажут, потому то я ее и посылаю, присовокупив, что все, в копии изложенное, верно и что мне известно еще нечто большее, но, боясь прослыть за беспокойного человека, я, до времени, воздерживаюсь от сообщения оного. Сюда, т. е. за границу Кашгарии, собираются почти все авантюристы Средней Азии: старший сын бухарского эмира Катта-тюря, наш бунтовщик в Фергане Абдул-Карим-бек36 (говорят оба уже из Кабула приехали), все пансады37 Якуб-бека (два: Мад-Саид и Мад-Карим уже, по слухам, в афганском отряде) и пр., и пр. Что же станут делать в Питере, если афганцы действительно двинутся даже к Сарыколу только? После занятия Сарыкола Яркенд и Хотан взбунтуются. Я не имею на этот счет никаких указаний, неужели же мне прикажут выехать, оставив здесь на разграбление наших подданных купцов? Если так, то дали бы знать ранее: тогда я успел бы предупредить купцов и предложил им уезжать понемногу, постепенно.

На днях я посылаю в Азиатский департамент отчет наш, а Вам копию. Прошу Вас особенно обратить Ваше внимание на вторую часть оного (деятельность консульства, административная, судебная, и политическая) и высказать о ней Ваше мнение, прямо без всяких оговорок. Вы знаете, что мнением Вашим я дорожу особенно, и хотя не надеюсь долго продолжать мою дипломатическую (или, вернее, консульскую) деятельность, но все-таки хотел бы знать мнение такого опытного человека, как Вы — как она была начата мною, новичком, и в новом консульстве, где я не имел рутины предместников. Что же касается первой части, то это — передовая статья газеты. Первая часть могла бы составить книгу, и она будет составлена только не для Министерства, а после, для других.

Я давно уже не писал Вам о моих частных занятиях. Прекрасными инструментами (выверенными в Лондоне) ‘Негретти и Замбра’ я сделал здесь порядочное количество наблюдений. По окончании отчета займусь приведением их в порядок. Затем я снял здесь, секретно, город Кашгар и начертил его план, собрал кой-какие книги, а главное, достал ‘Тазкира-и ходжаган’ (которой так дорожил Григорьев38, зная ее по выпискам Валиханова39) и в самой мечети ходжей списал надписи (писал мирза) с их гробниц. Оказывается, что покойный Василий Васильевич, браня Риттера40, и сам немножко погрешил. Теперь учусь по-персидски, чтобы стать окончательно муллой и затем, как свойственно всем русским, этим знанием не воспользоваться.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

P. S. Посылаю копию телеграммы (частью шифрованной) по поводу событий, только что узнанных.

14. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 17 апреля 1885 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

В 1874 или 75 гг., 16 декабря, ( 202), писал я П. Н. Стремухову письмо (за которое был Вами похвален) о горных бекствах к югу от Бухары. Копии письма этого у меня нет и потому я не могу прислать ее Вам. Но если Вас ещё интересует Ср(едняя) Азия, то Вы можете, достать мое письмо, прочтя оное. Благоволите усмотреть в нем мои предсказания тех событий, которые ныне, кажется, имеют совершиться. Я писал тогда, что Англия может сделать из Гиссара, Куляба, Дарваза (и даже Каратегина) новый для нас Кавказ. Кажется, так теперь и будет. По точным сведениям, мною полученным. Среди населения этих бекств, а также между нашими алайскими (и вообще южно-ферганскими) киргизами распространяются афганцами воззвания о газа(ва)те не только против нас, русских и китайцев, но и против бухарского эмира, ставшего будто бы слугою русских и кяфиром. Но это еще не все: ходят здесь также слухи, что в Файзбаде (в Бадахшане), Ишкашиме, Гилгите живут и разъезжают английский джарналь (так и говорят — джарналь) с прислугой, которая возит, будто бы, с собою телеграфную проволоку. Положим слухи эти базарные, но все-таки что-то правдивое в них есть. О проволоке, привезенной из Скарду в Ладакх (Лех), и о каких то длинных бурах мне рассказали уже два ходжи, возвратившиеся сюда через Ладакх из Мекки.

О китайском владычестве в Кашгарии я буду отвечать на Ваше письмо особо. Я не могу согласиться с Вами в этом предмете. По моему мнению (также думал и Кауфман) Кульджа должна быть наша41, а в Кашгарии следует посадить нашего вассала, мусульманского бека, на положении эмира бухарского

Знаете ли Вы ген(ерала) Розенбаха? Всякий раз я забываю написать Вам о нем. Если был плох Кауфман, плох Черняев, то этот хуже всех, потому что ровно ничего не знает ни вообще в гражданском управлении, ни в частности Азии. А между тем затей много. Несчастная страна, наш Туркестан.

Закончу песенкой, которую поют здесь на улицах (знамени(е) времени).

Ярбакка урус кильди — город(ские) ворота, где консульск(ий) дом русские пришли

Солдатларини бешлаб — солдат во главе

Ладарин кучуб качты — прав(итель) Кашгарии вскочил бежал

Ингишарни ташлаб — Нов(ый) Город, Янгишар бросил

Тиререт, тиререт — (подражание песням казаков)

томаша — зрелище

Килиатур Ак-Падша — придет, должен придти Белый Царь

Искренно преданный и глубокоуважающий Вас

Н. Петровский

15. Остен-Сакену Ф. Р.

Ташкент. 1 ноября 1885 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

В дополнение к официально посланному Вам отчету Кашгарского консульства посылаю лично Вам печатную копию отчета, прося снисходительно отнестись ко всем корректурным ошибкам оного: отчет печатался в Ташкенте и наблюдать за его печатанием было некому. Из отчета этого Вы усмотрите, что живется мне в Кашгаре плохо — так плохо, что скорейшая перемена места стала моею заветною мечтою. Кроме ужасной материальной обстановки (жизни в сакле, без всяких малейших удобств, без доктора, на сартовской еде и т. п.), ежедневных раздражений, тревог и опасности попасть либо в бунт населения, либо в бунт китайских солдат, я принужден жить врозь с семьей и заставлять ее мучиться и страдать за меня. Словом, я хочу уйти из Кашгара. Перемены места могут быть для меня две: а) агента в Бухаре (говорят МИД предполагает такую должность учредить), если только агент не будет подчинен генерал-губернатору42, и б) губернатора в Сибири или на окраинной губернии — дабы успокоиться и закончить там карьеру. На первое место я имею прав более, чем кто-либо, а на второе — хотя особенных прав и не имею, но смею думать, что не буду хуже самых правых. К Вашей помощи ни в том, ни в другом случае, прибегнуть не могу. Но очень желал бы получить от Вас добрый совет: как быть и что подлежало бы сделать мне, чтобы уйти из Кашгарии, или еще подождать там, но немного получше себя обставить. Теперь я в Ташкенте, приехал (15 октября) на свадьбу дочери и в декабре должен буду уехать, и тот и другой путь делаю на Ош, т. е. перехожу 14 перевалов и два раза Терек-Даван (12.900 ф(утов)), совсем измучился.

Как теперь здоровье Ваше? Поправились ли от ревматизма? Боюсь, что в Петербурге он опять посетит Вас, и Вы будете слушать докторов и лечиться наружными средствами, а между тем наружно лечиться не следует, а нужно пить водку.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

16. Остен-Сакену Ф. Р.

Ош. 7 января 1886 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Начинаю думать, что Вы на меня за что-нибудь сердитесь, ибо давно уже (до Вашей поездки за границу) не получаю от Вас вестей, послав Вам два раза мой отчет. Дошли ли до Вас эти пакеты (оба за номерами)?

Вероятно Пржевальский 43 достиг уже Петербурга, и, может быть, виделся уже с Вами. Мне с ним свидеться, к сожалению, не пришлось, но что было ему нужно — было сделано достодолжно и отблагодарено им в горячих выражениях. Расскажет Вам Пржевальский и о тех безобразиях и мерзостях, который чинили ему китайцы, и о положении здешних дел вообще. Измучили меня китайцы страшно — так, что делаю уже в Министерстве внутр(енних) дел (это пока секрет) подходы уйти отсюда, и чем скорее, тем лучше. К тому же и место в Бухаре, на которое я имел полное право отдается другому, а более мне ждать нечего.

Кстати, о Бухаре. Здесь и у Вас вполне, кажется, убеждены, что все кончилось благополучно. Это не так. К весне я предсказываю в горных бекствах Бухары волнение, которое отразится и в нашей Ферганской области и, может быть, даже в Кашгаре. Проверьте потом, буду ли я прав, высказывая такое пророчество, вопреки изречению: ‘несть пророка в стране своей’.

Жизнь в сакле подарила мне ревматизм, хожу (временно, за опухолью ступни) на костылях, и еду в Кашгар не верхом, а в люльке, между двух впряженных в длинных дрожины лошадей. Как перетащусь через перевалы — не знаю, но пока лучшей езды и экипажа не знаю. Покойно, как на самых лучших рессорах.

Глубоко Вам преданный

Н. Петровский

17. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 17 мая 1886 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Несказанно рад был я, получив вчера Ваше письмо, и рад был не потому, что в нем заключался неожиданно лестный для меня отзыв Ваш о нашем отчете, а потому, что письмо это, как и все другие Ваши письма, не дают закрасться в душу убеждению, что ничего путного ожидать невозможно. Благодарю Вас искренне и глубоко за прочтение отчета, но кроме лестного, что о нем Вами сказано — что в нем не полно, не хорошо, что требует на будущее время большего развития, больше данных и пр.? Азиатский департамент и Мартенс, которому я отчет послал и просил указаний по судебной части, ничего мне не указали. Сам я отчетом не особенно доволен: это отчет, а не труд, который я желал бы и который могу сделать, но только при условии, что он не останется в глазах А(зиатского) департамента писаной стопой бумаги. Все материалы, которые я имею, я берегу для труда не казенного, а с приказными Аз(иатского) д(епартамен)та буду поступать так, как Вы занимаетесь теперь делами.

Говорю ‘буду’, но может быть и не буду, ибо (скажу по секрету), что я просил (через Кобеко) у Рейтерна 44 выхлопотать мне у Толстого45 место губернатора в более или менее отдаленной местности. Может быть посчастливиться. Если это случится, тогда от чести занять место после Чарыкова46 придется отказаться. Кстати о нем. Дело в Бухаре он испортит непременно. Такого карьериста юных лет, такую сухость души ко всему, что называется миром идеальным, принципами, убеждениями, я редко видывал даже в нашем испорченном, молодом поколении последней формации. Знать он ничего не хочет, отдался в руки переводчикам, и есть надежда, что станет наконец (помните стихи Пушкина на Воронцова?) полным Струве.

На нашей южной границе с Ферганой идет, со стороны англичан, что-то очень недоброе. Носятся слухи, что они выговорили себе у Абдуррахман-хана47 города Джарм в Бадахшане и Кала[-Бар-]Пяндж в Шугнане (есть, пишут мне, какие-то намеки об этом в ‘Times’).

С приездом сюда Элиаса 48 (он теперь в Рустаке возвращается из Ханабада близь Кундуза) и Далглейша с Кэри 49 (они теперь в Урумчи у Лю50) китайцы наши получили какие-то наставления, ибо стали нахальными и предерзостными. Недавно они пропустили в нашу Фергану заведомо бунтовщиков, с целью отвлечь их от Кашгара или сделать смуту у нас. Господа эти (прежние деятели Якуб-бека) явились именно из Афганистана, оттуда, где блуждает теперь Элиас. После того, как Пржевальский написал мне, что его сообщения и мои донесения считают преувеличенными, я решился писать в Д(епартамен)т о политических делах как можно менее. Пржевальский пишет мне также, что, воспользовавшись лекциею государю, государыне и наследнику, он откровенно, не стесняясь, высказал положение наших западно-китайских дел, и был благосклонно выслушан. Но поможет ли это.

Ташкент. Внутренний двор Сеид-Азима

Скажу Вам, наконец, о моих частных делах и занятиях. В прошлом году. В Ташкенте, я выдал замуж свою старшую дочь за управляющего тамошнею Контр(рольною) палатою, кн(язя) Вяземского. На свадьбу эту я дал согласие с некоторым усилием, ибо дочь молода, а зять мне не нравится. Вторая дочь кончает на днях курс в ташк(ентской) гимназии и приедет, вместе с моим сыном, погостить ко мне, приедет, может быть, и жена.

На досугах я перевел здесь книгу Mayers’a ‘The Chinese Government’ — сухое, но очень необходимое для наших пограничных властей, описание администрации Китая. Часть этого сочинения на днях напечатаю в ‘Турк(естанских) вед(омостях)’. Затем, делаю, кажется хорошую вещь: рисую строгим образом (посредством камеры-обскуры) красками костюмы, утварь и разные предметы этнографии и культуры Кашгарии. Накопилось уже много. На каждом рисунке надписывается подробно на русском и кашгарском языке название предмета, его частей, наименование ремесла, употребление, выделка, цена и пр. Метеорологические наблюдения (не сплошные только делаются у меня давно) скоро получат совсем правильное устройство, ибо Вильд помог мне открыть здесь станцию.

У Вас, в Питере, Попов 51, возвратится ли он обратно. Кажется, он человек хороший, хотя и малодеятельный. Доволен ли он нами.

Искренно преданный

Н. Петровский

18. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 24 мая 1886 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Вчера я был у переводчика г. Элиаса, весьма ловкого и плутоватого китайского чиновника, воспитывавшегося в Америке, Цзин-Пенга. Он сильно разозлен на Элиаса, бросившего его здесь и уехавшего в Маймане через Бадахшан. Но не в этом дело. Цзин-Пенг сказал мне, что он едет отсюда (через 11/2 м(еся)ца) через Ладакх в Калькутту, где надеется встретить назначаемого туда русским правительством политического (а не дипломатического — на этом слове он сделал, почему то, ударение) агента. Правда ли это и откуда он это знает. Если правда, то загадка для меня разъясняется. В Калькутту пошлют Чарыкова, а мне дадут Бухару, а Кашгар (полагаю) Попову52 (составившему словарь). Но почему наш агент должен быть в Калькутте, что он будет там делать? Обедать у вице-короля и случайно узнавать новости из его канцелярии, никакой почвы для деятельности у него там нет и быть не может, ибо разыгрывать роль посланника при вице-короле, когда все управление политикой Индии в Лондоне, где есть русский посланник — странно. Агент наш должен жить в Бомбее53 на реальной, а не канцелярской почве, в среде мусульманского населения, вблизи Афганистана, Белуджистана и Персии, на большой дороге ходжей из Кашгара, Бухары, наших владений, мелких бекств Гиндукуша и пр. Там он может быть полезен как политический агент. Полагая, что (может быть) от Вас не станут, наконец, скрывать учреждение такой должности, я ‘в интересах дела’, спешу Вам написать об этом. Неужели же наши не могут понять, что за бесполезную Калькутту будут просить, например, Ташкент.

Пишет мне Фриде54, что Балкашина55 убирают. За что такая немилость? Был в дружбе с хэ-амбанем, встречал его за 3 версты от города, уступил ему барлыкских киргиз, отдал всех наших торговцев в полное распоряжение китайцев, и вдруг на, — нехорош. Но зато хорош Корф56: имеет 10 т(ысяч) войска, 48 орудий и предлагает, для успокоения границы, отдать китайцам весь Уссурийский край. Неужели это правда?

Читали ли Вы донесения Шнеура57? Сильно хочется мне написать о них нечто ‘в дополнение и соображение’, да задумываюсь: нужны ли наши соображения Аз(иатскому) д(епартамен)ту.

Искренно преданный и глубоко уважающий Вас

Н. Петровский

19. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 4 августа 1886 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Заезжий фотограф снял здесь с меня посылаемое Вам при сем изображение — в том самом обиходе, который я сочинил для себя ‘применительно к местным условиям’, т. е. в виду опасности подвергнуться нападению голодного и пьяного китайского солдата (как было с поручиком Громбчевским58), отсутствия прачки для крахмального белья и пр.

Вскоре после Вашего последнего письма я получил столь же лестное для меня письмо Мартенса. Отчет наш, особенно судебную его часть он расхвалил до того, что, если бы на моем месте был более молодой, чем я, человек, он непременно возмечтал бы о себе невесть что. О политической стороне отчета замечаний не сделал, но желал что-то сказать. Я догадался — что: Мартенс считает меня, почему-то, квасным либералом и патриотом черняевского пошиба. Поэтому я счел долгом, в большом письме, высказать ему мой взгляд и мое убеждение относительно Средней Азии, нашей там миссии и пр. Жаль, что у меня нет копии этого письма, чтобы послать Вам, но я пришлю Вам все-таки записку мою по этому предмету, которую я написал для себя, ибо печатать ее невозможно, а показывать можно только людям близким или таким, которые умеют уважать убеждения (что у нас, в России, редко).

Положение дел у меня как будто улучшилось: постоянно твердо-неуклонными действиями нашими в делах консульства мы, кажется, немного смирили наглость китайцев, или, вернее, ввели ее в границы. Три года научили меня здесь многому, — и знаете, где весь секрет в переговорах с китайцами? Не показывать ни малейшего раздражения и волнения, когда они намеренно говорят Вам всевозможные нелепости, и, в свою очередь, стараться разозлить их. Как только это сделано (при своей надменности они более всего боятся насмешки) — победа несомненна. Боясь насмешки, они уже теперь спорят со мной мало, и как только замечают, что я перехожу на неприятный для них путь, — сейчас соглашаются. Переговоры происходят у нас при посредстве сартовского переводчика и всегда, по китайскому обычаю, в присутствии многих местных сартовских властей, которые слышат, что говорю я, при таком порядке насмешливый тон еще неприятнее.

Затем из политических новостей нужно отметить Вам следующее. В прошлом году несколько лиц, бывших деятелей Худояр-хана и Якуб-бека, отправились в Кабул просить у Абдуррахман-хана хана для Ферганы, который выгнал бы оттуда русских. В нынешнем году господа эти возвратились на Памир, послали оттуда возмутительные воззвания в Фергану, а затем, с разрешения китайских властей, были пропущены к нам на Алай. Узнав об этом, я написал ген(ералу) Иванову59, который и поймал на Алае Магомед-Карима-Лашкар-баши (главного) и его помощника Мауляви. Последний — тот самый Мауляви, который приехал сюда с англичанином Элиасом и отправился с ним в Бадахшан.

Обо всем я, разумеется, донес Азиатскому департаменту. На днях получил известие, что Канджут взят кашмирским раджою (та его часть, Хунза, которая находилась в зависимости от Китая, другая часть, Нагар, подчинена Гилгиту) и что прибыли еще два англичанина, Локкарт, с 200 ч(еловеками) конвоя, через Канджут в Вахан, а другой, также с конвоем в Гилгит. Переводчик Элиаса, китаец Цзин-Пенг, который в Бадахшан не поехал, говорил мне, что Элиас возвращается, был на Мургабе, на нашей ферганской границе, встретился там с каким-то русским офицером, и через Вахан, не заезжая на китайскую территорию, направился в Гилгит. Все эти английские разъезды с Мауляви наводят на серьезные размышления, и предсказания мои (в письме к П. Н. Стремоухову), кажется, оправдываются.

Позвольте обратиться к Вам с просьбою — выслать мне действующие консульские уставы Англии, Франции, Германии и Бельгии. Не примете ли Вы на себя передать книгопр(одавцу) Дейбнеру выписку издания, года, места и т. п. этих уставов. Дейбнер же (у меня с ним счет) мне их вышлет.

На днях я купил здесь термометр в футляре, на термометре, прекрасной работы Ch. F. Geissler’a в Берлине, и на медной дощечке значится ‘Schlagintweit’. Таким образом старания мои розыскать остатки несчастного путешественника вознаграждаются. На днях на месте его убиения (которое я срисовал) буду ставить памятник, о чем уже сообщил китайским властям. Нельзя ли заказать в Петербурге доску (медную, мраморная не доедет, с приличною надписью) и не возьмете ли этот труд, а также редакцию надписи на себя, Крайне обяжете сим, полагаю не только меня, но и родственников Шлагинтвейта. Розыски мои продолжаются. Главный убийца Шлагинтвейта — один из приближенных Валихана-тюря, не хотевший рассказать мне о происшествии, недавно умер, какой-то мальчик (вероятно из его дома), прося никому не говорить, принес мне продать термометр. Я обещал ему хранить тайну и купить все по дорогой цене, что он принесет мне из вещей Шлагинтвейта.

Будьте здоровы. Искренне и глубокоуважающий Вас

Н. Петровский

20. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 3 октября 1886 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Наш любезный, дорогой и уважаемый сосед, семиреченский губернатор Алексей Яковлевич Фриде, отправляется в Петербург и обещал мне повидать Вас и передать эти письма. Полагаю, что Вам интересно будет знать о положении наших дел в Западном Китае. Алексей Яковлевич может удовлетворить Вас в этом отношении вполне, ибо он возится с ними с самого царствования Кауфмана, знает их отлично и так же отлично их ведет. Г[осподин] Балкашин на этот счет другого мнения: ему хотелось, кажется, чтобы губернаторы считали себя китайскими чиновниками, и, так же, как он сам, поступались в пользу Китая самыми существенными нашими пограничными вопросами.

Дерзость китайцев растет не по дням, а по часам, пока мы будем заниматься принцами Баттенбергскими60 и празднословием о водружении креста на св. Софию, — наш престиж в Средней Азии, благодаря безнаказанности китайских действий и происков, значительно умалится.

Сам я действую здесь на свой страх, ибо никаких указаний, наставлений и даже замечаний не получаю. Все это крайне тяжело. Был случай, что за невыпуск отсюда русского подданного я приостановил визирование билетов всех китайских подданных, едущих в Россию, т. е. приостановил на месяц всю торговлю кашгарцев. Так и думал, что теперь уж наверняка распекут, нет — ничего, ни малейшего отклика, так и осталось мне неизвестно: худо или хорошо я сделал.

Искренно и глубоко вам преданный

Н. Петровский.

21. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 22 августа 1887 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

При сем препровождается к Вашему превосходительству копия переписки по поводу нового происшествия с г. Грум-Гржимайло61. Этот молодой человек уже в прошлом году задал мне работы, набезобразничав на кит(айском) карауле Мин-Юль, а теперь с вооруженными казаками, без пропускного билета, перешел границу и требовал, чтобы ему указали дорогу в Канджут. Китайцы, разумеется, сейчас же возбудили об этом переписку, я попросил Грума удалиться с границы, а он написал мне глупо-дерзкий ответ. Если бы он меня не послушался, то китайцы наверно обезоружили бы его и казаков и привели бы их с триумфом в консульство. А если бы казачки начали стрелять, то дело стало бы очень серьезным.

Удивляюсь я, кто этому юноше покровительствует и дает ему деньги на бесплодное шатание62 Запас его знаний крайне не велик, умения вести исследования и обращаться с инструментами совсем нет, а самомнения — масса. В разговоре его только и слышится: Гумбольд63 ошибся, Рихтгофен64 ошибается, Пржевальский мог бы сделать более, я нашел, я определил и пр. Вы лучше меня знаете как высоко, в мире географических исследований, стоят труды наших путешественников по Средней Азии. Боюсь я, чтобы новые путешественники, вроде г. Грума, своими неосновательными трудами и легкомысленными мнениями, не дискредитировали все прежние исследования. На это нужно обратить серьезное внимание. Географическому обществу, подобно обществу Археологическому, следует взять в свои руки и под свой контроль все вообще географические исследования на чей бы счет они не проводились. Разницы, думаю я, решительно нет в том, будет ли неправильно разрыт курган или неверно определенно направление хребта, древность пласта, существование ледника и пр., а между тем Археолог(ическое) общество не всякому дает рыть курганы, снимать планы городищ и пр. и дает только тем, кто заявил себя на этом поприще учеными трудами.

Посылаю заметку о Бертенсе (масса опечаток).

За поправку программы65 очень благодарю Вас. Действительно я пропустил эти нужные вопросы. Программы прислали на заключение Розенбаха, который нашел ее отличною, но трудно исполнимую за отсутствием смышленых разведчиков. Если это так (а это не так), то никаких разведчиков не нужно, будем пробавляться по прежнему, базарными слухами.

Отпуск я себе приостановил еще на год: хочется окончить кое-какие частные мои работы.

Искренно и душевно преданный

Н. Петровский

22. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 17 ноября 1888 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Сильно я перед Вами виноват за долгое свое молчание и глубоко это чувствую, но и много основательных причин такого молчания: страдал я сильно ревматизмом, ходил на костылях, болел (да и еще болею) глазами и вообще теряю силы и энергию…

Начну с самого новейшего. Прислал мне канджутский хан письмо и послание к государю, что он, Сафдер-Али-хан готов, де, быть слугою Белого Царя. Послал я эти письма в А(зиатский) д(епартамен)т с скромным донесением, что, по мнению моему, С(афдер)-А(ли)-хану можно было бы сообщить, при случае, что писать государю нельзя, и что с своими заявлениями ему надлежит обратиться к Розенбаху. Вышло совершенно для меня неожиданное: мне официально сообщили, что, с высочайшего соизволения, дело это Розенбаху поручено не будет, а приказывается мне сообщить хану, что правительство (хорошо понимает он слово правительство — он, для которого эти абстракты недоступная вещь!), приняло с удовольствием его желание быть к услугам России (опять вещь для него непонятная, ибо, по его убеждению, служить можно только Богу и хану). Хорошо. Затем приказано было дать письмо к хану г. Громбчевскому, и написать что сей господин, ради своего удовольствия только, а никак не в качестве посланника, захотел прогуляться в Канджут, приказано также дать г. Громбчевскому соответственную сему инструкцию66. Поймите теперь, что из всего этого выходит. Хан написал письмо государю, я говорю ему, что правительство (а он разумеет — царь) письмом осталось довольно, затем я пишу ему, что к нему едет русский путешественник, а он, конечно и естественно, видит в нем посланника, едущего к нему вследствие письма его к государю. Происходит странное объяснение Громбчевского с ханом (европейца с азиатом). Первый говорит: я приехал по своей воле и желанию, второй возражает: я этому не верю, я не могу понять, чтобы у такого великого государя, каков Белый Царь, какой-либо подданный смел уехать из страны без надобности и позволения, у меня и птица не может вылететь отсюда без моего разрешения и пр. Таким образом, хан остается убежденным, что у него был посланник, который не признался в том только потому, что утаил для себя царские ему хану, подарки (это он прямо выражал Громбчевскому). С Громбчевским хан присылает письма мне, Гирсу67 и Розенбаху, и сообщает в них, что шлет к нам своего посла, Абдулла-диван-беги (маленький торговец, служащий у меня иногда на посылках). Вот как всегда кончаются необдуманно начатые дела. Почему нужно было непременно теперь, после письма хана, посылать изучать Канджут, почему Громбчевского, которого всякая собака на границе знает, что он офицер и губернаторский советник, почему нужно было выражать хану удовольствие за его преданность, когда мы помогать ему никогда не станем и не можем? И пр. и пр. — все это такие вопросы, которые совсем не были в Петербурге обдуманы. Из моей инструкции г. Громбчевскому (совершенно, кстати сказать, А(зиатским) Д(епартамен)том одобренной) Вы увидите, как мне было трудно написать что-либо определенное, хотя политическое положение не только Канджута, но и Читрала, Гилгита, я знаю — смею сказать — даже лучше (благодаря сношениям с туземцами), чем все бывшие там путешественники. Если бы М(инистерство) хоть раз, хоть в общих чертах, дало мне указание, что намерено оно совершать по отношению к Бахдашану, Шугнану, Рушану, Вахану, Канджуту, Читралу и пр. — завязывать сношения или отклонять, способствовать объединению или раздроблению и пр. — я, конечно, с охотой принялся бы за это дело, а теперь, чем дальше от этих дел, тем лучше…

Затем о делах более древних. Удалось мне наконец осилить упрямство китайцев по делу о памятнике Шлагинтвейту. Благодаря Кумани68 и Брандту69, Цзунлиямынь70 теперь уже как будто требует, чтобы я поставил поскорее памятник. Работы уже начаты и через месяц или два все будет окончено и Вам донесено с фотографиями мною самим отснятыми. Теперь, как образец моей работы посылаю Вам (только для Вас): а) вид местности, где был убит Шлагинтвейт и где сообружается ему памятник (фот(ография) с него будет снята), и б) вид г. Кашгара с возвышенности на северной стороне. Фотографирую я с большими перерывами, по случаю болезни, с весны кое-что интересное (утварь, костюмы, сцены) успел снять, инструмент у меняя прекрасной работы (англ(ийская) камера, объект(ив) Штейнгеля и Гермажиса). Фотографией увлекся и наш секретарь71, и выписал себе такой же инструмент.

Перед смертью Пржев(альский) прислал мне письмо с разными своими распоряжениями и свою книгу72, которая меня совсем не удовлетворяет: много взято из прежнего, а две главы, кажется, и совсем не нужны, я разумею, ‘Как путешеств(овать)’ и ‘Положение Центр(альной) Азии’. Видно работал наспех, желая скорее вырваться из Петербурга.

Делами консульства я, могу сказать, доволен: китайцы значительно смирились, и положение наших подданных стало далеко лучше прежнего. Доволен я очень и Кумани, очень отзывчивый на все наши представления, и дела у него долго не залеживаются.

Секретарь едет в отпуск, а после непременно поеду и я, задержали меня семейные мои дела. Поеду я для освежения себя, а не для просьбы о перемене места, в чем, пока, не вижу надобности, но имею право желать учрежд(ения) в Кашгаре консульства генерального. У нас здесь и дел более, и дела серьезнее, чем, напр(имер), в Урге, пять лет мы вынесли на своих плечах много невзгод, одна наша переписка с разными лицами и учрежд(ениями) Туркестана и Семиречья (долги, наследства, перекочевки киргиз, беглые и пр.) достигает до тысячи номеров в год. А(зиатскому) Д(епартамен)ту следовало бы об этом подумать.

Знакомы ли вы с ген(ералом) Фельдманом?73 Если да — то, при свидании и при случае, будьте любезны спросите у него мою программу ‘Спутника путешественников’ и выскажите о ней Ваше мнение (мне). Посылая эту программу Фельдману я думал о Вас, как о председателе работ и о разных ученых, как о сотрудниках. Так именно и следовало бы приняться за дело. Но Учен(ый) комитет, вероятно, вопроса так не поставит, и преуложит исполнить программу мне самому, а мне останется только перевести (в извлечениях) Бальтона, Кальтбруннера, Нимейера и др. Недурно бы было если Фельдм(ан) показал Вам мои письма по этому делу. Здесь можно бы было хорошо работать, но полицейский характер консульства решительно мешает отдаться чему-нибудь на более продолжительное время: каждый день разборы мелких дел, претензий, ссор, свидетельствование прибывающих с китайского караула лиц, визы кит(айских) билетов (сейчас подписал 1780-ый билет китайский, для уезжающих к нам кашгарцев), переписка со следователями о вызове свидетелей, грабежах, пригульном скоте и пр. — все это берет очень много времени, а мы даже и писца хорошего иметь не можем.

Неужели Вы не соберетесь посмотреть новую дорогу74, Бухару, Самарканд, Фергану? Теперь это близко и недорого. Мы только еще остаемся за пределами цивилизации.

Надо бы еще написать об Афганистане. Чудные дела творятся относительного его в Петербурге. Это — до следующего раза.

Искренно преданный и глубоко уважающий Вас

Н. Петровский

23. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 28 ноября 1888 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Настоящее письмо мое вручит Вам секретарь нашего консульства Яков Яковлевич Лютш, которого я особенно рекомендую Вашему вниманию. Со времени открытия консульства, в течение пяти лет, я прожил с Яковом Яковлевичем душа в душу, мы вынесли с ним вместе все невзгоды нашего нового положения, боролись с китайцами, скорбели о забвении нас Петербургом и делили те малые радости, которые изредка выпадали нам на долю. Если в Кашгарском консульстве было сделано что-либо заслуживающее похвалы, то таковая — говорю это совершенно искренно, должна быть приписана в равной степени как мне, так и секретарю консульства.

Як(ов) Яковлевич передаст Вам о нашем житье-бытье здесь и о положении дел здесь и в окружности.

Искренно преданный и глубоко уважающий

Н. Петровский

24. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 25 июля 1890 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Письмо Ваше, за которое я приношу Вам глубокую благодарность, я получил в Ташкенте. Итак новый посланник в Пекине, по-видимому, определился. Для пробы его деятельности я послал ему два-три серьезных представления. Посмотрим, что будет.

Знаете ли Вы, что пресловутый переводчик Кауфмана, д(ействительный) с(татский) с(оветник) киргиз Ибрагимов75 назначается консулом в Джидду? В Ташкенте была получена в Канцелярии ген(ерал) губ(ернатора) бумага, в которой писалось, что на должность консула требуется консул мусульманин (по каким соображениям?) и что не желает ли занять это место г. Ибрагимов. Сей последний имел смелость согласиться, полагая вероятно, что в Джидде никакого языка, кроме киргизского и ломаного русского, знать не нужно. Надо еще прибавить, что в Аз(иатском) д(епартамен)те у Жданова76, находятся его же, Жданова, донесения Мельникову о всех возмутительных гадостях, к(ото)рые чинил Ибрагимов, будучи в Бухаре и исправляя должность Вейнберга77.

В Кашгаре застал я наши дела в очень удовлетворительном положении. Новый даотай оказывается человеком очень благоразумным. Мы с ним, кажется, окончим, без посредства Д(епартамен)та, почти все наши серьезные недоразумения — об андижанцах, аксакалах и пр., которые длятся, как Вам известно, уже семь лет.

Со следующей почтой напишу Вам кое-что о наших путешественниках, от которых сейчас пришли длинные письма.

Сердечно преданный Вам

Н. Петровский

25. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 10 января 1891 г.

Глубокоуважаемый Федор Романович.

Давно уже не имею от Вас никаких известий. Здоровы ли Вы? На днях я высылаю Вам кашгарский барашковый мех, который Вы желали иметь для халата.

У нас здесь беспрестанно гости. Первым приехал князь Голицын78, прискакал из Нарына в четыре дня и ускакал отсюда обратно. Зачем он сюда приезжал — Бог весть, ибо ничем он серьезно не занимается и не интересуется. Затем, одновременно с Голицыным, приехал Громбчевский. Потом — четыре англичанина (Younghusband79 Macartney80, Beech и Lenand), которые и теперь здесь, француз Blanc81 и швед Sven Hedin82. Два первых англичанина имеют секретную миссию переговорить с китайскими властями о границе, а два последних — баричи с весьма слабыми знаниями, совершившие что-нибудь shocking для своих родных и отправленные, на исправление, в Индию, откуда они, для прогулки, приехали с Younghusband’ом сюда.

Blanc (я дал ему письмо к Вам), человек со сведениями, но, кажется, немного пролаза, по-видимому он желал собрать на месте сведения об Анненкове83 и в Кашгар приезжал только для прогулки. Хедин был в миссии короля шведского в Персии и по совету Рихтгофена, своего учителя (как он говорит), хотел отправиться на Лобнор, чтобы открыть ученому миру это озеро, ибо, по мнению Рихтгофена, Пржевальский Лобнора не видел, а был на пресных озерах к югу от Лоба. Хедин ехать на Лоб позволения от китайцев не получил, ибо не имел билета из Цзунлиямыня, да, кажется, ничего от этого не потерял, ибо явился он сюда совершенно неподготовленным, без всяких инструментов, с одним только желанием увидать озеро.

О секретной миссии англичан, я разумеется писал в Аз(иатский) д(епартамен)т, спрашивал, не следует ли запротестовать эти переговоры, производящиеся без всякого нашего участия, по делу, прямо до нас относящегося (границы Ферганы к югу еще не определены), но, как всегда, никакого ответа не получил 84.

Blanc передал мне по секрету, что в прошлом году (22 июля) в Виши Ванновский 85 и Фрейсине 86 подписали, будто бы, договор о союзе России и Франции. Знаете ли Вы это?

Моя младшая дочь вышла замуж за доктора Фогеля, бывшего ассистента Райера, отличного хирурга, отправленного в Ташкент ради поправления своего здоровья. Теперь Фогель командируется в Берлин к Коху 87, по дороге, будет в Петербурге. Я позволю себе дать ему к Вам письмо, ибо Фогель, отличный малый и весьма солидно учившийся (в Дерпте).

Желаю Вам всего хорошего. Надумались бы Вы посетить страны Вами виденные, т. е. принарынские 88, и проехать к нам, а от нас домой через Ош и Самарканд. Право, было бы недурно.

Искренно преданный

Н. Петровский

26. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 5 октября 1891 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Ваше письмо, за которое я приношу Вам сердечную благодарностью пришло очень кстати. Я только что вынес на своих плечах (и буду еще выносить вероятно) памирское дело, совершенное Вревским89 при массе самых невероятных глупостей.

Известно ли Вам, что для противодействия проискам англичан, желающих, без нашего ведома, установить в пользу Афганистана, границы Памира*, был командирован на Памир отряд, а мне было поручено оказать ему содействие, но какое содействие — не сказано, приказано было объявить китайцам, что на отряд не возложено никаких военных поручений. Зная суть дела, я полагал, что отряд пройдет Памиры, произведет известное впечатление и возвратится обратно, но Вревский, не поняв желаний М(инистерст)ва и подстрекаемый разными политиками, поручил начальнику отряда90 ставить пограничные знаки в местностях, где разграничение еще не произведено, объявлять населению, что оно состоит в русском подданстве, сменять поставленных китайцами старшин, ставить новых и пр., — словом, произошла весьма неприятная демонстрация против китайцев. Обо всем этом я, разумеется, доносил в М(инистерст)во и имею основание думать, что оно мною должно быть очень довольно. Спросите об этом, при случае, у Капниста91. Китайцы, конечно, всеми такими недружественными и незаконными действиями нашими раздражились: отобрали у старшин наши ставленные грамоты, потребовали старшин к себе (некоторые бежали к нам), уничтожили пограничные знаки. Все эти глупости Вревского, чинимые им во время переговоров о новом договоре, приходитсяя мне теперь сглаживать.

На Памире отряд поймал и арестовал Devisen’a (по моему уведомлению, что он следит за отрядом), привезли его в Маргелан и выслали оттуда (вместо Европы) в Кашгар, но при этом забыли осмотреть его вещи и бумаги, а в них то и была вся суть дела. Одно, однако ж письмо (Younghusband’a) к Devisen’y я добыл и переслал, в подлиннике, в М(инистерст)во: из него вполне ясно, что дело идет о разграничении на Памире, что Devisen был шпионом, подчиненным Younghusband’y. Этот последний, со всеми инструкциями ему калькутского правительства, с картами и планами, перепиской с китайцами, был также на Памире, но его арестовали и ограничились лишь отобранием у него подписки, что он не перейдет границы. После этого происшествия Younghusband немедленно пригласил к себе гилгитского резидента, с 25-ю человеками конвоя, и под его охраной отправил в Гилгит свои вещи и бумаги. Все эти действия наши производят впечатление действий людей сонных или глупых: делается наполовину бессознательно не то, что нужно, и не так, как нужно.

Одновременно с памирскими событиями шло дело о канджутском посольстве. Вы знаете, что владетель Канджута давно уже добивается нашего покровительства. Прием Громбчевского в Канджуте вызван был этими пожеланиями. Сафдер-Али-хан, не добившись от меня ничего положительного (я не мог ему ничего сказать, потому (что) с 1887 г. не получил от Зиновьева ответа по этому делу) некоторое время склонялся к Англии, а затем опять повернул к нам и послал, через мое посредство посольство в Ташкент. Вышел опять целый ряд глупостей, который также придется сглаживать мне.

В недавнее время Штаб ассигновал 500 р. ежегодно на собрание сведений политического характера. Теперь эта статья получила у нас большое развитие, мы будем, наконец, иметь хорошие сведения о положении дел в Бадахшане, Читрале, Гилгите, Ладакхе и даже в Кашмире. Люди у нас для этого дела давно намечены, при небольших подарках и личном ко мне расположении я буду знать многое такое, что не достается и за большие деньги. Знаете ли, что письмо Younghusband’a к Devisen’y (ранее указанное) стоило мне всего три рубля!

Все это я сообщаю Вам, между прочим, для того, чтоб возобновить в Вашей памяти исключительное положение нашего консульства, единственного теперь (после закрытия консульства в Болгарии), где политического характера дела играют в обиходе консульства, такую же роль, как и дела собственно консульские, а эти последние также едва ли не дают нам первое среди всех консульств место. Достаточно сказать, что мы визируем и поверяем более 3 т(ысяч) в год билетов китайских подданных, около 1 т(ысячи) билетов русских подданных (надо заметить, притом, что билеты эти не паспорта, а накладные: надо проверить лиц и товар, в билетах прописанный), получаем до 1 т(ысячи) входящих и выпускаем до 1 1/2 т(ысяч) исходящих бумаг. К этому следует прибавить еще, что мы имеем дела с китайцами, по самым, иногда, ничтожным делам приходится прибегать к личным объяснениям с даотаем, уездным начальником, караульными чиновниками. Бумаги наши и почти половина нашего делопроизводства (напр(имер), судебные, наследственные дела) ведутся на двух языках. Я сомневаюсь сравняется ли с нами по одним паспортным делам, Мемельское, например, или Константинопольское консульство? Наконец, персонал наш: я, секретарь, писец, не знай мы по-тюркски, вся наша фабрика непременно бы остановилась. По этим причинам мы имеем полное право (кажется мне) желать, чтобы на нас обратили внимание и произвели нас в консульство генеральное. Это, во первых, дело простой справедливости, а, во-вторых, отчасти, дело благоразумной политики: англичане несомненно добьются учреждения здесь консульства и учредят здесь консульство генеральное, мы, старшие, станем младшими. Личные наши интересы также страдают: меня не могут награждать, а Лютша — производить в чины.

Я хотел было написать обо всем этом Капнисту, да приостановился, не зная, как он смотрит на подобного рода заявления. Откровенно и между нами говоря, желания мои пока не идут дальше этого, семью свою я почти уже устроил: две дочери мои замужем, сына в этом году услал в Петерб(ург), в Университет, в Кашгаре всех привязавших меня к себе дел еще не довел до желаемого конца. Уходить пока еще рано, разве только тогда, если новый договор установит здесь таможенные пошлины на наши товары. Тогда уходить для меня обязательно. Мечтая, однако ж, о будущем, я также откровенно скажу Вам, что я желал бы иметь место подальше от посланника, был бы, думаю я, полезен в самом Министерстве, но места для меня там нет, не прочь бы поехать, напр(имер), в Марсель (на отдых от Востока) или в Иерусалим (если эпитроп Гроба Господня, Тертий, который меня за мои религиозные убеждения не любит, тому не воспротивится), было бы подходяще жить в Трапезунте, если бы там было генер(альное) консульство, и в Бухаре (ради повышения в должности, хотя дела там едва ли можно исправить). Я подумал бы и об Алжире и даже Южной Америке.

Прошу Вас обратить внимание на замечания мои на договор (послан в А(зиатскиий) д(епартамент)). Прилагаемое письмо присылается для прочтения и возвращения.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

Письмо не мог отыскать. Оно от Blanc: уведомляет, что Парижск(ое) геогр(афическое) общ(ество) посылает доску и крест Шлаг(инвейта)

27. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 25 октября 1891 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Памирская ‘экспедиция’, о которой Вы, конечно, слышали, наделала мне массу хлопот — по изумительному неразумию Вревского и даже бесстыдству по отношению китайцев. Достаточно сказать, что при движении отряда по местности, точно не разграниченной, ставились пограничные знаки, сменялись китайцами поставленные старшины, давались им ставленные грамоты и знаки русских волостных управителей. Теперь Вревский поручает мне объяснять китайцам, что пограничные знаки не ставились, а воздвигались астрономические пирамиды, и просит защитить от китайских преследований тех китайских старшин (‘поставленных китайскими властями’, как он сам говорит), которые ‘утверждены’ русскою властью. Все эти беззакония должны быть мною объяснены китайцам как дружественные акты соседней державы!

Обо всем этом я, разумеется, доношу Капнисту. И хорошо было бы, если Вы ознакомитесь с перепиской, потому что поставить дело на правильный путь совершенно необходимо. Деяния Вревского могут сильно повредить переговорам Кассини92 о новом договоре. В Пекин я послал подробную о всех этих делах справку. Хорошо было бы, если и Шишкин93 заблаговременно ознакомится с нашей перепиской, ибо, кроме Пекина, в дело о Памире несомненно вмешаются и англичане. Я знаю наверное, что в Гилгите усилены войска и предназначаются для занятия Канджута, после занятия сего последнего предполагается взять у Абдуррахман-хана Вахан, т. е. стать у Памира на китайской и на нашей границе.

Затем, что мне делать я решительно не знаю. Хоть бы самое маленькое указание дали мне об общем положении, намерениях и пр. Я знал бы, как ориентироваться.

Теперь я держусь в самой строгой законности, более, чем прежде, любезничаю с китайцами. Но может быть не это нужно.

Искренно преданный

Н. Петровский

28. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 14 мая 1892 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Давно я не писал к Вам, и главное — не отвечал на Ваше последнее письмо ко мне, в котором Вы любезно пообещали позаботиться о моей судьбе. Я был болен ревматизмом ноги, полученным, кажется, от здешних наших каменных полов, которые, на 2 т(ысячи) р(ублей), данные мне (на устройство к(онсульст)ва) Никоновым94, я не мог сделать деревянными, а между тем я отплатил Никонову, кажется, так, как, наверно, не поступал у нас никто: после устройства к(онсульст)ва я уговорил хозяина нашего помещения брать с нас за наем половину того, что он брал прежде, т. е. уменьшил ежегодный расход на 360 рубл(ей). По случаю ревматизма просился съездить в Хазрет-Аюб на воды (близ Оша), разрешения еще не получил.

Как мне жаль, что Вас не знакомят с памирскими (и вообще нашими) делами! Жаль мне, скажу откровенно, ради себя. В моих донесениях Вы увидели бы, сколько и как я работал и, конечно, оценили бы мой труд. Памирский вопрос — это такая капитальная бессмыслица, такое презрение во время мира всяких международных отношений и прав, что Мартенс, если бы он знал, что делалось на Памире, подумал, не выйти ли ему в отставку и не встать ли в ряды ‘Вестника Европы’. Позвольте рассказать Вам об этом деле поподробнее. Дело началось с повторения того, что почти 60 лет тому назад произошло в Афганистане. Как некогда там русский офицер (поляк) Виткевич95 напугал англичан, так теперь русский же офицер (поляк) Громбчевский устрашил англичан своей поездкой в Канджут. Есть, конечно, в том и другом событиях разница, но, по отношению к английским страхам, она не велика. Разница между Громб(чевским) и Виткевичем большая. Кстати о первом. Я всегда и теперь считаю и считал его просто проходимцем. Интересов выше своей карьеры для него не существует. Все его путешествия были только для карьеры служебной и для отличий. Все, что он делал, все приносилось в жертву личным целям. Так поступил он и в деле памирском: вместо того, чтобы обработать свой дневник и описать Канджут, хан которого давал ему полное на то позволение (теперь такое описание сделают англичане), он выпросил у Семенова96 новую экспедицию, гонялся без нужды за Певцовым 97, а по возвращении в Петербург опять забыл об отчете, и, после чтения о претерпенных страданиях, начал политиканствовать (чтение в Военной академии), подделываясь к тону Воен(ного) м(инистерст)ва и стараясь сочинить для себя (это он прямо-таки и писал нам) уже военную экспедицию98. Заручившись согласием в Петербурге, он поинтриговал в Ташкенте, — и экспедиция на Памир (но без него, тут его ташкентцы перехитрили) состоялась: Ионову дана была инструкция ставить пограничные знаки (в местностях где разграничения не было, причем и Вахан-Вахан, который соглашением Горчакова99 и Гранвилля100 мы сами уступили Афганистану101 включился в наши пределы), объявлять населению, что оно находится в русском подданстве, давать китайским бекам ставленные грамоты и знаки русских волостных управителей. Международные акты (пограничн(ые) протоколы и соглашения) в соображение, при этом безобразии, не принимались, да, кажется, о них и не вспомнили до того времени, когда я указал на них, сужу по тому, что после телеграммы ко мне Гирса о желании Военного министерства, чтобы я оказал содействие отряду, Вревский (или лучше его тогдашняя голова — Галкин102) отвечал мне, что содействия никакого не нужно, ибо отряд идет по русской территории. Надо было указать, что это не так, и презирать международный акт можно только в случае войны, а не по прихоти генерал-губернатора. Я должен был донести М(инистерст)ву и написать Вревскому, что относительно границ Памира существует погранич(ный) протокол (1882 г.103) двух полномочных комиссаров, в котором границы эти ясно указаны, что такое разграничение можно находить невыгодным для интересов России и даже ошибочным, но обсуждать дело следует на почве дипломатической, а не путем насилий и безобразий. В протоколе этом (3 п.) наш пограничный комиссар, ген(ерал) Мединский, додумался до такой мысли, что проводя границу между двумя государствами, недостаточно указать одну пограничную линию, а нужно две, а потому и поместил в протоколе буквально нижеследующее: от пункта Иркештам граница идет на перевал Уз-Бель, Кызил-Джиек тож (у озера Большого Каракуля, т. е. почти при начале Памиров), где границы России и Китая оканчиваются, ибо граница Китая идет на юг, а России на юго-запад. Этим выражением он сразу отделил, в неизвестно чьи руки, огромный треугольник, включающий в себя почти все Памиры. Китайцы треугольник этот заняли (8 лет тому назад), поставили там своих беков и, посредством них, управляли населением до приезда Ионова. После ухода нашего отряда они вновь стали им управлять, пограничные столбы Ионова сняли, переименованных в русские волостные управители беков сменили и арестовали, и действия нашего отряда опротестовали в официальном ко мне сообщении. В ответ на мои донесения об этом протесте Вревский просил меня заявить китайским властям, что ставились не пограничные знаки, а ‘астрономические пирамиды’, а М(инистерст)во — что не знаки, а ‘памятники пребывания отряда’. Затем я получил от Капниста предписание представить соображения, как следует разграничить Памир. Не стесняясь уже протоколом, я высказал в этих соображениях все, что можно было сказать о действительном закреплении (если это будет для нас нужно) за нами Памира.

Теперь на Памире появились афганцы и секретно ездят туда из Канджута англичане. Китайские команды с Памира отозваны. Что будет дальше — не знаю, сам я доношу много, а получаю почти ничего (от Кассини была всего одна бумага о вступлении его в должность). Приходится полагаться на свой разум и опытность, и, разумеется, тревожиться за последствия. Пишет мне Галдинский, что в обоих м(инистерств)ах, нашем и Военном мною очень довольны (!), но результаты этого довольства мы не видим. Мы с секретарем дослужились до того, что меня награждать, а его производить в чины уже нельзя. Неужели нельзя сделать для нас генеральное консульство104 даже без прибавки содержания? Сделали же недавно генер(альным)консулом кого-то во Франции. Кроме нас лично следовало бы подумать и о Кашгаре: скоро здесь будет английский агент и разумеется — ген(еральный) консул (как в Мешхеде), положение нашего консульства при китайских церемониях, будет очень и очень неприятным, первое место будет принадлежать не нам, прожившим здесь десять лет и представляющим гораздо большие, чем англичане, интересы торговли и политики, а недавно приехавшему офицеру индийской службы.

М. Е. Ионов

Я искренне благодарен Вам, глубокоуважаемый Федор Романович, за Ваше доброе желание помочь мне, но решительно затрудняюсь сказать, куда мне было бы желательно перейти. Долг чести что ли, или поста моего, требует не уходить до окончания дела о Памирах, но очень уже я измучился. На днях я даже писал (скажу Вам по секрету) к Иващенкову105, моему бывшему сослуживцу, а теперь товарищу Витте106, не найдется ли у него что-либо для меня подходящее, хотя бы в провинции. Я думал было о Трапезунте (если бы там было ген(еральное) консульство, не знаю, почему ему предпочтен Эрзерум), на европейские места надежды мало, да и из Кашгара трудно следить за ними. Кроме того, много и других условий, по которым на меня трудно угодить: привык я действовать самостоятельно, боюсь холода, стал мало общителен и т. п. Умирать пора.

Давно уже послал я Розену107 большое письмо по поручению Общества касательно наших древностей. Письмо, смею сказать, недурное, даже сам я удивился, сколько оказалось там учености, хотя, может быть, и не вполне для настоящих ученых удовлетворительной. Не спросите ли Вы у барона, доволен ли он, с точки зрения ученой, этим моим письмом.

Получил недавно письмо от Вамбери108. Просит не более и не менее, как собирать для него песни, сказки, поверья, пословицы жителей Восточного Туркестана! За это люди получают звание академиков (Радлов)109 или медали (Пантусов)110, а г. Вамбери думает сделать такой труд чужими руками.

Получил письмо от барона Гассера111, сообщающее мне благодарность баварского правительства за памятник Шлагинтвейту. Благодарность, как видите, сильно запоздала.

Простите за длинное письмо. Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

P. S. Сейчас даотай сообщил мне официально о появлении на Памире афганцев.

29. Остен-Сакену Ф. Р.

7 сентября 1892 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Давно уже я не писал Вам о себе и наших делах. Не знаю, известно ли Вам, что мне удалось узнать китайский шифр? Дело это очень курьезно.

Кашгарский даотай, великий глупец и невежда, начал получать через Ош шифрованные от своего посланника телеграммы, на которые он должен был отвечать. Не зная телеграфных порядков, он обратился ко мне с просьбой, как следует посылать шифрованные телеграммы. Я просил его прислать мне его телеграмму, обещая переписать ее на бланке по правилам. И вот, к изумлению моему, даотай прислал мне (а потом и постоянно присылал) не только цифры, но рядом с ними и соответствующие китайские слова! С них я снимаю фотографии и пересылаю в М(инистерст)во. Узнали 186 слов, а затем сам даотай за обедом показал и рассказал всю систему шифра и — верх глупости — сам написал мне мою фамилию словами и цифрами. Вот какое важное дело удалось мне сделать. Китайцы, конечно, о нем и не догадались, ибо преспокойно продолжают присылать мне телеграммы. В руках М(инистерст)ва теперь такой ключ, которым оно откроет не только китайские секреты, но, может быть, и кое-какие секреты берлинские и лондонские. Ибо кит(айский) посланник весьма часто присылал сюда телеграммы из Берлина и Лондона.

На Памире Ионов уничтожил афганский пост, афганцы (20 человек) дрались против 75 наших отчаянно. Дело это произвело на меня гадливое впечатление: пост можно было захватить врасплох (это видно из донесений), не делая бойни112.

О памирском вопросе в М(инистерст)ве есть два моих донесения. Последнее — от 7-го августа. Может быть, Вы его прочтете. Это — почтительная критика действий В(оенного) м(инистерст)ва и турк(естанской) администрации в памирском вопросе.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

30 Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 29 апреля 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович 113.

Каждую почти неделю посылаю я отсюда М(инистерст)ву шифрованные телеграммы о положении дел, телеграммы далеко неуспокоительного, чтобы не сказать более, свойства, а между тем не видно, что предпринимается по отношению к китайцам. Положение становится очень серьезным: китайцы делают усиленные и энергические приготовления не только к отпору нас в памирском вопросе но и, пожалуй, к нападению на наш отряд*. Значительная часть войск, хотя и негодных, стянута к Сарыколу и расположена на границе Памира, каждодневно отправляются туда огромные запасы продовольствия (вчера с населения одного только города Кашгара потребовали 30 т(ысяч) ослов под грузы, а третьего дня ушло с грузом 100 верблюдов). Даотай сказал мне, что телеграфная линия до Кашгара будет готова к осени, а теперь несомненно, что она пойдет из Кашгара в Сарыкол и далее, через Тагдумбаш-Памир, к Индии. Положение весьма серьезное. Разрыв висит на волоске. Стоит только какому-нибудь китайскому военному начальнику пострелять в наш пост на Ранг-Куле (что, при отсутствии всякой у китайцев дисциплины, можно всегда ожидать), и война неизбежна. Мы, т. е. консульство и наши здешние торговцы, подвергнемся опасности очень серьезной. После стычки, где бы она не произошла, китайцы не замедлят напасть на консульство и разграбить товары наших купцов**. Из моих телеграмм и донесений М(инистерст)во все это должно было предвидеть, но ничего похожего на это предвидение не видно.

Я обращаюсь к Вам, глубокоуважаемый Федор Романович. Вы знаете азиатские дела, хотя и перестали заниматься ими, несравненно более, чем кто-либо в М(инистерст)ве. Примите в этот важный момент в них участие и расскажите, кому следует, что теперь колебаться поздно, не надо было (не нашему, а Военному м(инистерст)ву) затевать дело, а когда оно дошло до настоящего положения, то нужно остановить его, пока не поздно, решительными мерами — высылкою сильного отряда за границу***, что немедленно (я в этом вполне убежден) заставит китайцев опомниться и согласиться на переговоры о разграничении Памира****.

Другого, более мирного, исхода из этого положения я не вижу, и должен прибавить, что всякие полумеры только больше и больше осмелят китайцев и сделают их еще надменнее. Придется прибегнуть к тому же самому, что я теперь советую, но только позже и, может быть, тогда, когда дело еще более усложнится. Своими теперешними мерами китайцы сильно подняли свой здесь престиж с умалением, разумеется, нашего. Английские советы и подстрекательство в полном ходу*****.

Чуть ли не 20-ть лет тому назад (как скоро прошло время) писал я покойному Петру Николаевичу официально (письмо мое должно быть в делах Аз(иатского) д(епартамен)та), что из Гиндукуша англичане создадут нам новый Кавказ. Угадал ли я или предвидел, но все-таки письмо мое, в некотором отношении, исторический документ114.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

31 Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 21 августа 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Самые грустные и тяжелые мысли приходят в голову при чтении двух Ваших писем, которые я сегодня получил и на которые еще тяжелее отвечать Вам. Читая эти письма и зная, что делается здесь, руки отпадают заниматься службой. Уже три года, как самым добросовестным и усердным образом разъяснил я М(инистерст)ву памирский вопрос, даю почти каждую неделю сведения большой важности и вижу, что ни в центре, ни здесь, никто ничего не хочет знать, а тем боле делать. Тупость, безумие и цинизм — поразительные! Пересказывать все эти дела — это только вновь переживать тягостные минуты и раздражать нервы себе и Вам, особенно теперь, когда они у меня натянуты до последней степени. Недавно китайские солдаты, в виду своего начальника, помощника командующего здесь войсками, напали на Лютша и его спутников: подхорунжего Путинцева и слугу Лютша, Лютша оборонил торговый наш старшина, но сам он и спутники Лютша были сильно избиты. Солдаты (имена их я узнал) были немедленно скрыты (отосланы в Улугчат), а даотай и командующий войсками на требование мое наказать солдат ответили, что солдаты не найдены, а потом — что их и вовсе не былою. Просил (подражая Бисмарку115) придвинуть отряд Ионова к границе и под угрозой требовать наказания виновных. М(инистерст)во ответило: поручено посланнику потребовать удовлетворения. Ничего, разумеется, не будет кроме позора и окончательной утраты здесь нашего престижа. Но, довольно об этих грустных делах: всего не перескажешь.

Знаете ли Вы что-нибудь о моей коллекции санскритских рукописей, открывших (как пишет мне С. Ф. Ольденбург116) совершенно новое поле исследований и произведших большой шум в ученой Европе? Посмотрите два последних выпуска ‘Записок Восточного отделения Арх(еологического) общества’. Это не М(инистерст)во, там дорожат каждым, даже незначительным, сведением о наших древностях. Есть книга какого-то Носовича, в которой, говорят, сказано много справедливого о нашем М(инистерст)ве. Что это за книга?

Душевно благодарю Вас за Ваши добрые обо мне заботы. Право, трудно теперь сказать, где лучше, блаженный покой мне не дается, а мучиться — везде одно.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

32. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 3 октября 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Дела наши здесь — в прежнем положении, и иначе не могут быть, ибо руководят ими те же ‘умы’ Петербурга, которые Вы и я хорошо знаем. Писал я Вам, кажется, о новой выходке китайцев. В июле, на народном гулянье за городом, на секретаря консульства и его спутников (подхорунжего Путинцева, слугу секретаря и нашего торгового старшину напали шесть китайских солдат, избили до крови всех (кроме секретаря, которого защищал старшина, Лютшу попали только кирпичи в спину). Помощник командующего войсками, который сидел на крыше дома и солдаты которого чинили это безобразие, арестовал солдат и скрыл их. На мое требование наказать виновных китайцы ответили, что они не найдены. Просим Вревского придвинуть Алайский отряд к Иркештаму и поддержать мое требование (имена солдат я узнал), из Петербурга ответили: ‘нет надобности, дело будет улажено дипломатическим путем’. Теперь вышло вот что: китайцы подучили трех каких-то негодяев (бывших солдат) принять на себя вину. И эти негодяи показали, что они действительно бросали землю в русских, но лицо у Путинцева было разбито стременем лошади, на которую он садился (лошади были оставлены в саду у одного купца, и секретарь, и его спутники пришли, версты за две от сада, на гулянье пешком), бросали в русских землю за то, что они приставали к какой-то публичной женщине, которая была в саду и показала то же, что и солдаты. Теперь будем опять опротестовывать это дело, а между тем оскорбление не только остается, но и, этой наглостью, еще увеличилось.

Денег на алайские отряды и на постройку почти в центре Памира (на Шаджане) казарм117 из жженого кирпича истратили массу, думаю, близко миллиона, результаты — хуже, чем было положение дел до посылки отрядов: китайцы, видя что отряды приходят и стоят на местах (для них это совершенно непонятно), воображают, что мы струсили и высылаем отряды для защиты себя от их нашествия (так это и распространяется среди туземного населения), а следствием этого смелость и наглость китайцев увеличилась до такой степени, что все переговоры с ними будут лишь взаимной болтовней. Достаточно сказать, что недавно правильные китайские команды с начальниками во главе, перейдя Бедель, ходили до Барскауна, по всей долине Аксая, и возвратились через Теректы, везде входили в сношения с нашими киргизами и уверяли их, что местности эти будут заняты китайцами.

Слышали ли Вы о молодом Ванновском? Какой пример дает старик своим подчиненным! Посылает сына в отряд для отличия, как будто в маленьком отряде для командования 10-ю казаками не найдется офицера. Юноша забирается в Шугнан, производит там перестрелку с афганцами, его окружают, Ионов идет на выручку, Ванновский перескакивает в Дарваз118. Всех подробностей еще не знаю. Дарья — лай, арык — лай буляде, т. е. если река грязь, арыки — грязь.

Археологическое внимание мое, после Кучи и Курля на севере, имевшее в результате отыскание более 100 листов санскритских рукописей на коже, коре и бумаге и открывшее (как пишет мне С. Ф. Ольденбург) совершенно новое поле исследований, обратилось к югу — к Хотану, и тут мне посчастливилось: добыл великолепные геммы, великолепной резьбы, некоторые с подписями на языке гупти (династия между V и VIII вв. по Р. Х.) и разные вещи и монеты. Слепки можете видеть у Розена, ему же посланы, в подлиннике и две золотые монеты с изображениями как будто Богородицы и надписями на двух языках — одном латинском странного начертания: victor … avs perpet avs (кажется так).

В Семиречье был Бартольд119, написавший хорошую статью о христианстве в Туркестане и приезжавший для раскопок с художником Дудиным120 (для этого художника, как пишет мне Розен, и соорудил экспедицию Радлов). Бартольд упал с лошади и лежит (как слышно) в Аулиэ-Ата, археологическая экспедиция, значит не удалась121, что весьма жаль: я думал, что она приедет сюда и поможет мне подтвердить мои догадки о месте Баласагуна, которое, кажется, я несомненно открыл.

Простите за большое писание и верьте в искреннюю преданность и уважение Вашего почитателя.

Н. Петровский

33. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 15 ноября 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Прошлый раз посылал Вам мою заметку, но не успел написать. Дипломатический путь, которым решили у нас добиться удовлетворения от китайцев за оскорбление секретаря консульства, оказывается кривым переулком без выхода: прошло ровно четыре месяца, а китайцы не только не дали удовлетворения, но и пытались обмануть и осмеять меня, выставив виновными трех нанятых негодяев, которые признались будто бы в своем поступке. Негодяев этих приводили в к(онсульст)во, для предъявления секретарю, в цепях, а затем, перед самым почти к(онсульств)ом, уводя, сняли с них цепи и предоставили им отправиться домой. За частное письмо мое к Вревскому о том, что если он придвинет Алайский отряд к границе, китайцы несомненно выдадут виновных (о сем я также телеграфировал Д(епартамен)ту, я имел честь получить маленькое замечание Капниста, которому не замедлил почтительно, на это замечание, возразить с некоторою, впрочем, ехидностию, облеченную в скромно-послушную форму. Я написал ему, между прочим, что дела политического характера давно меня (как ему известно из отчета) озабочивают, ибо к непосредственной консульской деятельности они не относятся, а между тем испрашивать указаний посланника (четыре м(еся)ца туда и обратно) не всегда возможно, да и сам граф нередко обращался ко мне и поручал мне дела вполне политического характера. Поэтому я и считал возможность сообщать графу о положении дел в Индии, в Канджуте, представлять ему сведения и соображения о памирском вопросе, добывать кит(айский) шифр, английские пули, привезенные в Кашгар, китайские секретные карты Памира, переписку и т. п., но теперь, вследствии указания графа, я не премину в точности исполнять его приказание (т. е., иначе говоря, ничего теперь от меня о политике не ждите).

Искренно уважающи(й) Вас

Н. Петровский

34. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 3 декабря 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Писал я уже Вам, что удовлетворения за оскорбление Лютша китайцы не только не дали, но и хотели наглым образом обмануть меня, предъявив мне вместо действительных оскорбителей каких-то негодяев, нанятых принять на себя вину. 19-го октября (заметьте это) губернатор Синьцзянской провинции (из Урумчи) уведомил меня, что виновные еще не наказаны, потому что он, губернатор, ждет окончания срока, данного им здешним властям для отыскания виновных, и если виновные найдены не будут, то о смещении чиновников с должностей будет представлено государю. 21-го ноября посланник телеграфировал мне: Цзунлиямынь сообщил: виновные строго наказаны. Даотай жалуется, что Вы не принимаете его с извинением, предлагаю Вам принять его извинение. Значит в то время, когда губернатор из Урумчи сообщает мне, что виновные не наказаны и еще не найдены, Цзунлиямынь обманывает посланника, что они строго наказаны, а Кассини, не проверив чрез меня этого сообщения, предлагает мне принять извинение даотая, который никогда с этим извинением ко мне не являлся! Выходит теперь что-то вроде того, что нам следует извиниться за то, что Лютш позволил китайским солдатам избить себя.

Жалею я очень, что Вы не можете познакомиться с моими донесениями об этом деле не ради нас, а чтобы знать еще новый факт для характеристики теперешнего Азиатского д(епартамен)та и присоединить его ко многим другим, ему подобным. Ясно для меня теперь то, что Кассини с Пекином не сладит, китайцы его одолели. Для будущего разрешения памирского вопроса, вступающего после переговоров Дюран(д)а с Абдуррахманом в новый, третий, фазис (первый был до занятия Канджута, второй — после занятия, а третий, теперешний, с предоставлением англичанам распоряжаться Читралом и всеми гиндукушскими странами) — это будет в высшей степени для нас печально… о чем, впрочем, я уже теперь писать в Аз(иатский) д(епартамен)т не буду, а напишу когда-нибудь, на свободе, в моих воспоминаниях о тяжелом времени.

Глубоко уважающий и искренно преданный

Н. Петровский

35. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 15 декабря 1893 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

На мое возражение на сделанное мне замечание Капнист прислал мне телеграмму — нечто вроде самооправдания: ‘мы, де, очень вас ценим’ и пр. Ну что ж, это не дурно, хотя охоты сообщать ему сведения по-прежнему, как он о том просит, оно не прибавит. В Аз(иатский) д(епартамен)т возвратился из Асхабада, чтобы занять место Жданова, В. И. Игнатьев122. Вы его вероятно знаете. Здесь мы были с ним в довольно частой переписке. Делом занимался он серьезно, думаю поэтому, что он будет много полезнее той тупицы, которую сменил.

К нам сюда опят едет Хедин, милый швед, которого Вы, вероятно, знаете, пишет мне, что хочет пробраться в Тибет с той же стороны, где много раз пытались пройти наши путешественники, а также гг. Дютрейль123 и Гренар, которые скрылись, наконец, с горизонта В(осточного) Туркестана. Эти ‘друзья’ (Блан, Мартен, Дютрейль и Гренар) порядочно-таки нас помучили разными поручениями и вызывали на оказание им всяких любезностей, им, разумеется, с изысканной предупредительностию оказанных, а между тем ни r. Maunoir и никто из власть держащих не изъявил нам ни малейшей за это благодарности. Протоколы Парижск(ого) общ(ества) заключают гораздо больше сведений о Дютрейле из его ко мне писем, чем из его писем в Общество, но г. Maunoir, по-видимому считает доставление ему таких писем моею прямою обязанностию.

Скажу Вам по секрету, что Гренар, заразившись в Хотане сифилисом, имел неделикатность прожить у меня три месяца, не сказав о своей болезни, о которой я узнал только случайно, когда к нам приехал, тоже случайно, доктор. Вот одна из характеристик ‘друзей’, которая мне пришла в голову по поводу последних событий.

Искренно преданный

Н. Петровский

36. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 31 января 1894 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Простите великодушно за несколько неприличное начало моего письма, но диктует его самый факт, которым оно вызвано. Г(осподин) Кассини aus Hamburg — это выше чем aus Riga124 — дошел до того, что вопреки всем моим донесениям и копиям китайских мне сообщений убеждает нас, сидящих здесь, а не в Пекине, что оскорбители секретаря консульства наказаны, что даотай приезжал ко мне извиняться, что я его не принял и пр. — все то, что, дурача его, насказали ему китайцы. При этом он посылает мне копии сообщения ему Цзунлиямыня, словом не оговорясь, что наглую клевету Цзунлиямыня о том, что секретарь и его спутники заставляли на гулянье публичных женщин петь песни и это было причиной ссоры и оскорбления, он, посланник, поставил на вид китайцам. Даже более — он упрекает, что секретарю не следовало бы ходить на народный праздник, ибо, де, население не спокойно, забывая или не зная, что со стороны населения, кроме уважения и любви к нам, мы ничего не видели, а все многочисленные безобразия с путешественниками и нашими подданными всегда совершались китайскими солдатами, подстрекаемыми их начальниками. Да это ли еще — каждая бумага его приводит в изумление. Например вчера полученная бумага. Доносил я ему, что русский подданный, вопреки договорам, был допрошен без моего участия и допрошен с пытками, что я официально опротестовал это нарушение договора сообщениями даотаю и губ(ернатору) Синьцзянской провинции, которые не только не подвергли взысканию виновного, но и мне не ответили. На это донесение (заметьте: шло в Пекин два месяца) я получил вчера (еще два м(еся)ца вопрос: ‘Как обсудили Вы с даотаем это дело?’ Очевидно, что он не может или (не) хочет заниматься делами, но нам от этого, пожалуй, было бы лучше, если бы он совсем ничего не делал и не раболепствовал перед китайцами: я вел бы тогда дела на свой страх и по своему разумению. Как жаль, что Кумани не остался на месте.

Знаете ли о разных проектах объединения средн(е)азиатских владений под одною сильною властию, иначе говоря — об увеличении чинов, расходов, болтовни, случаев быстрых карьер, незаслуженных повышений, интриг, выпиваемых вин, долгов в магазины и пр.?

У нас почти затишье: действительный Памир теперь в туманах, и вопрос о нем — тоже в тумане, действительные к весне рассеятся, но туман в голове рассеять трудно.

Искренно преданный

Н. Петровский

P. S. Не видаетесь ли с бароном В. Р. Розеном? Ему я выслал много редкого.

37. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 27 июля 1894 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Секретарь наш Я. Я. Лютш, которого Вы лично знаете, решил оставить Кашгар и искать себе в М(инистерст)ве или где-нибудь в Европе другого места. Он просил меня дать ему к Вам письмо и походатайствовать о Вашей помощи. Как мне ни жаль расстаться с Я. Я. Лютшем, с которым я прожил здесь более десяти лет в полном согласии и единомыслии, но просьбу его я нахожу своим нравственным долгом исполнить. Десять лет жизни в некотором роде за пределами цивилизации, в общении с китайцами, и притом китайцами здешними, при сношении с которыми нужно иметь не нервы, а канаты, имеют право, думаю я, заявить о себе и напомнить, что за все эти десять лет труда во вновь открытом консульстве секретарь его получил одну награду и по классу должности, ниже своего чина, лишен возможности получить следующие. Я думал, что о Лютше вспомнят при открытии вакансии в Чугучаке, но о нем не вспомнили. Может быть вспомнят теперь, когда я послал в Аз(иатский) д(епартамен)т докладную его мне записку о желании его, по болезни, оставить Кашгар. Во всяком случае я усердно прошу Вас, глубокоуважаемый Федор Романович, помогите чем можете моему здешнему страдальцу, не пожелавшему дождаться, когда я сам сойду со сцены.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

38. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 16 января 1895 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

В. И. Игнатьев передаст Вам напечатанную в Ташкенте и посланную ему, по моему поручению, из Ташкента брошюру, составленную мною по Sprenger’у как пособие для розыскания древних путей и древних местностей.125 Труд этот не особенно важный, но так как перевод у меня уже давно был, а в Ташкенте возродился интерес к археологии, то я и отдал его генерал-губернатору, примечания же мои (чем я и хотел дополнить перевод) пришлось отложить, ибо многого у меня для указания ныне существующих местностей нет, а дополнять не могу, сидя в Кашгаре.

Я давно Вам не писал и также давно не имею от Вас вестей. В сущности, при моей однообразной жизни и писать было нечего. События в Китае, по крайней мере до сего времени, идут мимо нас. Здесь о них не знает даже и даотай, откровенно сказавший мне недавно, что о дурных слухах чиновникам не сообщается, население знает о них еще менее. Лично я убежден, что события вызваны Англией, хотя фактов, разумеется, не имею, и хотя у Вас, кажется, думают иначе. Не выходят у меня из головы сообщения газет, что Китай получил от нашего посланника обещание не вмешиваться в дела Кореи. Если это сообщение верно, то, значит, Китай был уверен (и англичане тоже), что с Кореей можно покончить и умалить опасность сибирского пути (о которой ранее особенно кричали). Настало разочарование, но и при нем видно, что сочувствие Англии на стороне Китая: высказываются сомнения по поводу японских побед, выражается уверенность в том, что дело еще не проиграно и пр.126

Может быть я и не прав, сижу далеко от событий, но иногда издали виднее их общность, да и времени думать о них больше, чем в сутолоке министерских дел.

Другого рода сомнения, и более основательные, возникли у меня по поводу убийства Дютрейль де Рэна. Недавно доставили ко мне русского солдата (Разумова), который был в услужении у французской экспедиции. Я его допросил, составил протокол и отправил на родину. Затем китайцы прислали мне другого служителя экспедиции, жителя Ладакха (Мухаммед Иса), чтобы он рассказал мне о событии. Возник из всего этого ряд странных предположений, о которых вы прочтете в письме Хедина в ‘Турке(станских) ведомост(ях)’ (Хедин еще здесь и был при допросах). Затем недавно мне принесли с базара продавать замшевые для верховой езды панталоны, новые, на обратной стороне которых я прочел ‘Rhins’, написанное рукою Дютрейля. Панталоны дал продать Мухаммед Иса. Расспрашивая о нем, я узнал затем, что у него много и других вещей европейских, сказал я об этом Макартнею, в доме которого он живет, советовал осмотреть вещи, но этот английский агент решительно от сего уклонился, а с Хедином даже горячо поспорил, утверждая, что подозрений никаких быть не может, что вещи могли быть даны Grenard’ом после смерти Дютр(ейля) в Синин-фу, куда они были посланы ранее другой дорогой.

Может это и так, но странно, что Grenard раздавал чужие вещи, которые он был обязан отдать родным покойного, что панталоны были посланы туда, где в них нет надобности и где верховая езда оканчивается, что в числе вещей есть мелкие древние камни, несомненно хотанские, которые должны бы были быть отнятыми разбойниками. (Gr(enard) сам писал, что было отнято все). Я и Хедин становимся в тупик, как объяснить это убийство. Не будь Grenard’a, я не задумался бы сказать, что Дютрейль был убит своими или по подстрекательству своих, но как объяснить письмо Grenard’a (в ‘Temps’)? Правда, он бежал самым постыдным образом, бросив умирать своего товарища, о последних минутах которого весь караван и Grenard узнали от местных жителей, но все-таки, неужели он скрыл истину? Дело это, конечно, меня как консула не касается, но я желал бы, чтобы меня спросили: не известно ли чего мне о смерти Д(ютрейля)? Я счел бы своим нравственным долгом, ради будущих путешественников и ради истины, рассказать, что мне известно, и мои сомнения. По моему совету Хедин это уже, отчасти, и сделал, но этого еще мало, ибо после отсылки его письма были добыты новые факты и сомнения.

Искренно преданный

Н. Петровский

39. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 7 июля 1895 г.

Милостивый государь барон Федор Романович.

Французский путешественник Dutreuil de Rhins, погибший в селении Тамбуда (около 20 дн(ей) пути к югу от Кукунора), во время своего пребывания в Восточном Туркестане постоянно находился в сношениях со мною. Все бумаги его, как можно судить из сообщений его товарища в путешествии, г. Grenard’a, погибли, но письма его ко мне у меня сохранились. Письма эти, в которых г. Dutreuil de Rhins сообщал мне о своем путешествии, своих трудах и намерениях, могут иметь значение как для того ученого учреждения, на средства которого путешествовал покойный, так и для его семейства или родственников, если они имеются. Прилагая при сем означенные письма, я позволил себе обратиться к Вашему превосходительству с почтительнейшею просьбою — не признаете ли Вы возможным передать эти письма по тому назначению и тем порядком, какие Вы найдете лучшими.

С чувством глубокого уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего превосходительства покорным слугою

Н. Петровский

40. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 16 октября 1895 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Давно уже не писал я Вам, да и от Вас не имел вестей. Судя по слухам из Ташкента, ждал я Вас видеть на высшем месте. Но все, кажется, останется по-прежнему, без видимых перемен.

Сам я давно уже занимаюсь в границах предписанных, не пускаясь на рассуждения, эти границы переходящие. Досуг, которого не особенно много, посвящаю своим, личным занятиям — между прочим собиранием древностей, за что лестно прославлен бароном Розеном и Ольденбургом.

Вы, конечно, знаете, что дунгане опять бунтуют. Прошло теперь около 30 лет со времени первого восстания — урагана, унесшего миллионы людей. — У нас в Семиречье живет масса дунган, очевидцев и деятелей этого восстания, и кроме небольших статей Рихтгофена, Гейнса128 мы не имеем до сих пор никаких обстоятельных сведений об этом восстании, его причинах и пр., никто не позаботился собрать их. Теперь восстание повторяется и становится серьезным, и особенно потому, что хотя дунган и меньше, но Китай значительно слабее прежнего. Судя по тому, что рассказывают мне китайские чиновники (рассказывать неприятное они не любят), восстание усмирить силой нельзя, ибо ни войска, ни продовольствия, ни снарядов нет. Словом, нарождается новый вопрос, к которому мы не приготовились, и которого совсем не знаем.

Хедин живет у нас и собирается попытаться проникнуть в северный Тибет, а затем направиться в Пекин. Это последнее я ему не советую, ибо ученое путешествие будет сбиваться на блуждание туриста.

По моему мнению, ему не следовало бы ездить и на Памир, в комиссию129, и писать оттуда корреспонденции.

Искренно преданный

Н. Петровский

41. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 25 декабря 1895 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Желаю Вам всего хорошего на новый год. Давно, и очень давно, я не писал к Вам — потому, что у нас до такой степени все однообразно, что после раз о здешней жизни и делах сказанного ничего более говорить не остается, даже дунганское восстание (которое, кажется, растет) нисколько пока не тревожит нас, события вне этой машинной жизни и разные о них рассуждения мало меня, в последнее время, интересуют: жизнь берет свое.

Вы знаете, что меня оставили без секретаря почти на два года, несмотря на любезное письмо гр(афа) Капниста прислать секретаря в самый скорый срок, за этот год у меня собрано пошлинных сборов до 10 т(ысяч) рублей — едва ли не более, чем в каком-либо консульстве, кроме Константинопольского. Можете судить поэтому, что дела не мало, и без секретаря с двумя писцами из казаков — трудно, только эта однообразная жизнь, отсутствие посетителей, развлечений и пр., и дает возможность, заглушая скуку, сидеть у дел. Было, впрочем, одно развлечение — милейший Хедин, уехавший на днях в Хотан и далее, чтобы уже расстаться с Кашгарией, деньги я ему выдал из своих, а Вами высланные получу на этих днях.

Что Вы сделали с письмами ко мне Дютрейля, которые я давно послал на Ваше благоусмотрение? Вот ведь эти гг. французы Блан, Мартен, Дютрейль, Гренар — сколько всяких любезностей оказывал я им, а ни один из них и не подумал выразить мне гласно признательность! Об англичанах и говорить нечего: эти господа распоряжались мною как своим коммиссионером, — менял я им деньги, отыскивал проводников, давал людей и пр., — и тоже принимали как дань от варвара.

О моих открытиях в области археологии, скажу с гордостью, Вы, конечно, знаете. Можно бы сделать гораздо больше, но нет возможности отлучиться даже за 25 в(ерст) от Кашгара, а настоящие-то древности от меня далеко. Прав был В. В. Григорьев, говоря, что В(осточный) Туркестан гораздо древнее Бактрии. Много мне помогли своими советами и поощрениями барон В. Р. Розен и С. Ф. Ольденбург.

Б. Л. Громбчевский

Прилагаю письмо Венюкова и прошу по прочтении уничтожить. Может оно наведет Вас на некоторые соображения.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

42. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 12 января 1896 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Ваше письмо от 14 декабря начинается словами ‘недавно сообщал я Вам разные вести’. Этого письма я не получил, затеряться в г. Оше оно не могло, ибо порядок там отличный, странно это? Душевно благодарю Вас за Ваше письмо.

Сейчас приехали из Иркештама казаки с деньгами для Хедина, и недоумение мое о Вашем первом письме разъяснилось: оно пришло с деньгами. Благодаря разным правилам уездные власти не могут распоряжаться казаками и должны спрашивать военных властей — денежные пакеты приходят к нам чуть не через месяц по их получении в Оше. Хедин уехал уже с месяц, получив от меня эти деньги вперед, ибо ждать их ему было невозможно.

На Ваши письма позвольте ответить поподробнее, так сказать, по пунктам.

Слух о Вас дошел до Ташкента и затем до меня — из Бухары, с которой Аз(иатский) д(епартамен)т, конечно, в переписке, ибо знакомства и связи остались. Слышно также, что уходит Лисовский138, и на его место приглашается Губастов139. О, кажется, человек хороший, но вряд ли полюбит дела Азии.

В Кассини я, кажется, ошибся — кажется, но положительно еще сказать не могу. Судя по всем любезностям, по совершенной перемене фронта, которые проявляют здесь относительно к(онсульст)ва и меня лично китайские власти, надо думать, что Кассини действительно пользуется в Пекине большим влиянием. Но если это и так, то все-таки он только мастер дипломации на службе России, которая ему сама по себе совершенно чужда. В китайско-японском вопросе была сделана какая-то крупная ошибка, я убежден, что Китай и Япония скоро забудут свои распри и станут против нас. Теперь мы ‘в ласке’ у китайцев (как говорит один здешний поляк), но вряд ли эта ласка долговечна, особенно если мы что-нибудь за свою помощь от них возьмем.

Благодарю Вас искренно за добрые старания обо мне. Капнисту я, конечно, мог бы быть полезен, но очень уж я переутомлен, выражаюсь модным словом, и временами боюсь, чтобы со мной не случилось того же, что было с Н. А. Ермаковым, который, как говорят — от переутомления, физического и душевного, замолчал и кажется до сих пор молчит. Мне бы теперь мечтательно было такое место, как начальника одного из архивов, но, конечно, это только мечта, хотя, по правде сказать, я не был бы хуже других.

Наше к(онсульст)во собрало за прошлый год в государственный доход разных сборов более 10 т. рублей! Кажется, мы вторые после Константинополя, а между тем до сих пор (скоро будет два года) я без секретаря с двумя писцами из казаков, приискать сколько-нибудь сносного писца решительно негде: в Ташкенте, Фергане им дают больше, чем я могу дать.

Я думаю, что теперь самое лучшее отдать письма Дютрейля Геогр(афическому) общ(еству), родных-то своих он не любил, хотя и не раз говорил, что они у него есть и переписываются с ним аккуратно. Будет, пожалуй, несколько недоволен М. И. Венюков — почему не ему я послал эти письма, но он Парижское геогр(афическое) общ(ество) за что-то недолюбливает. Кстати об экспедиции Дютрейля — писал ли Вам что-нибудь о ней? Жалкая, можно сказать, позорная экспедиция — хуже, чем единичная экспедиция Мартена: этот санитар из-под Плевны, возведенный покойным велик(им) князем Никол(аем) Николаевичем140 в горные инженеры, был только великий невежда, а гг. Дютрейль и Grenard — французы-развратники, прожившие без нужды более года в Хотане и растратившие там более 2/3 экспедиционных денег на забавы с продажными женщинами: рассказы об этих забавах — просто невероятны, если бы о них сообщал мне кто-нибудь другой, а не наш торговый старшина.

Впрочем, об этой экспедиции я расскажу Вам при свидании, если, наконец, попаду весной в Петербург.

Очень рад, что Вы того же мнения, как и я, о поездке Хедина на Памир. Хедин жил у нас долго, мы к нему совсем привыкли, и потому я позволил себе слегка сказать, что роль корреспондента ему неприлична, что эти письма с рисунками в ‘Graphic’, ‘Разведчик’ и пр. Не вяжутся с его учеными трудами. Надо Вам сказать, что посетить и исследовать ‘Мазартаг’ посоветовал ему я: поперек Кашгарии идет, будто бы, какой-то, в несколько странном направлении, хребет, о котором никто, кроме упоминания Пржевальским, не знал и не позаботился узнать подробнее. Это была бы очень благодарная и хорошая работа, но Хедин, кажется, с ней не сладил — взял мало людей, плохо снарядил караван — и чуть-чуть было не погиб.

Теперь ему делать здесь, в сущности, нечего, но скоро возвратиться он, по-видимому, не хочет. Путешествия — это своего рода страсть, и как таковая, захватывает собой всего человека. Я помню, как Пржевальский, возвращаясь из своего последнего путешествия, еще не переходя русской границы, уже писал мне, что он готовится к новому путешествию. Эта страсть одолела и Хедина, теперь он блуждает у Хотана, пойдет потом на Лоб-Нор (совсем не нужно после всех путешественников, там перебывавших), затем через Внутренний Китай в Сибирь, Владивосток, Пекин, — словом, ученое путешествие обращается в блуждание туриста.

Я думаю быть в Петербурге в августе, посмотрю выставку, а ранее того, может быть, пробуду на водах возле Оша — полечусь от ревматизма. Хотелось бы проехать теми древними дорогами, которые указать удалось мне в прилагаемом при сем листке, но вряд ли по времени успею это сделать.

А в заключение скажу, что в ташкентский, или, вернее, бухарский слух я верю и буду ждать от Вас известий, чтобы искренно и от души поздравить Вас.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

43. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 27 января 1896 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

В прошлом письме забыл написать Вам о дунганском восстании, которое Вас, как видно, интересует. Теперь оно сосредоточилось в Синин-фу, который в руках мятежников. Хэ-чжоу, Дидао-тин (недалеко от Синин-фу) китайцами взяты у мятежников обратно. Опасность восстания в том, что кроме дунган в нем участвуют и китайцы — члены анархического общества Гола-хау (старших братьев). Об этом обществе, т. е. о том, что в члены его вербуются наши дунгане Семиречья, я доносил Д(епартамен)ту лет шесть, кажется, тому назад и приложил к донесению членский значок, присланный мне из Токмака. Но худшее-то вот в чем: вчера даотай прислал ко мне своего чиновника секретно сообщить, что по доносу одного дунганина в Куча там открыт заговор дунган, оружие, глава предполагавшегося восстания живет в Карашаре, где также дунгане готовятся к восстанию. Это уже близко от нас: до Кучи дней 15 ходу.

Я получил письмо Ф. Ф. Мартенса, которое при сем прилагаю. Оно очень любезно, лестно для меня, но — между нами сказать — слишком для меня любезно: он меня почти не знает. Думает он заниматься нашими делами что ли? Посылаю письмо для Ваших соображений.

Англичане прекрасно разделили дороги через канджутские владения к Памиру, даже на пути из Гилгита в Канджут построили железный мост через реку. Новый путь в Кашгарию (через Канджут, Тагдумбаш-Памир и Сарыкол), значит, скоро будет открыт, о чем я, впрочем, года три доносил Д(епартамен)ту.

Искренно и глубоко преданный

Н. Петровский

Письмо это послано 4-го февраля.

44. Остен-Сакену Ф. Р.

Ташкент. 6 ноября 1896 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

С большим трудом добрался я до Ташкента, где остановился на отдых и откуда скоро выеду в Петербург. Путь от Кашгара до Оша (вьючный) был, право, не хуже, если не лучше почтового до Ташкента: в виду скорой постройки железной дороги почтовые подрядчики сводят весь тракт на нет, а за исправностию его никто не смотрит, — да и вообще дела здесь, как видно, идут очень плохо. Был недавно на одном совещании у начальника штаба, узнал, между прочим, что на всякий случай готовятся взять Герат (в случае усложнений дел на Западе, разумеется), что спешно будет строиться дорога от Мерва до Кушки (ассигновано 3 м(иллиона) и строитель уже приезжал), чтобы предупредить англичан, что проект движения, составленный Куропаткиным134, высочайше одобрен. Едва ли здешние руководители довольны этим проектом, главная роль выпадет на долю Асхабада, которому придется отдать свои войска.

Из Кашгара новостей особенных не имею кроме того, что по случаю прибытия туда пожертвованных Семиреч(енским) полком Евангелия и хоругви, секретарь (сам он о том мне писал) устроил что-то в виде молебствия и прокричал многолетие государю и мне! Странное шутовство! Затем возникли у него какие-то препирательства с китайцами по поводу выстрелов. Не знаю почему — я пользовался у даотая почетом трех выстрелов из пушек, когда посещал его, в этом почете секретарю отказали, и это возбудило препирательства.

Желаю найти Вас в добром здравии и на высшем месте, которое многие и давно Вам желают.

Глубоко преданный

Н. Петровский

45. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 25 ноября 1898 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Давно уже я не писал к Вам, не было ничего такого, что можно бы было предъявить Вашему вниманию.

Павловым135 я был очень доволен за его энергическую поддержку нас. С Гирсом136 на первых порах пошло иначе. Четыре наших семиреченских казака, гоняясь за маралом, перешли границу, были схвачены, задержаны на китайском карауле и с помощью киргиз буквально ограблены: лошади их, в присутствии их, зарезаны и съедены, тулупы, рубашки и даже сапоги отняты, вели они себя прекрасно: имея ружья и патроны, они их отдали беспрепятственно и позволили сделать с собой все, что было сделано (это не отрицают и китайцы, т. е., что арестовать себя они не препятствовали). Доставили их ко мне из Аксу китайцы на казенной арбе (арестованы были в мае месяце) в лохмотьях, без рубашек и без сапог. Началась переписка. Аксуйские власти заявили, что ограбления никакого не было, что лошади казаков околели и т. п. Телеграфировал Павлову, он энергически принялся за дело, китайцы начали со мной торговаться — нельзя ли уплатить казакам только расход на возврат домой, а не за ограбление (ограблены были, между прочим, дорогие маральи рога, весь иск 4 казаков и одного киргиза в 800 р.), я не согласился и опять телеграфировал Павлову, но его уже не было, а стал Гирс. Живя здесь с мая, задолжав конвою за свое содержание, расстроив этим, конечно, свои хозяйства в Семиречьи, казаки стали умолять меня отпустить их домой и дать им денег. Телеграфировал Гирсу, прибавив, что отпустить без удовлетворения за ограбление будет крайне неудобно. Получил ответ: ‘можете отпустить, продолжая настаивать на удовлетворении’. Это ‘продолжая настаивать’ — мило! Т. е. толките воду, и мы, месяца через три, будем об этом знать и Вам о продолжении толчения предписывать! Телеграфировал опять, что мне настаивать невозможно, это дело давно и вполности в руках миссии. Ответа еще не получил. Вот Вам начало деятельности нашего нового посланника.

Положение дел в Пекине, как видно из газет, серьезное, это знают и здешние китайские власти и спешат пополнить свои карманы за счет населения, причем страдают, косвенно, и наши торговцы, ибо взыскания долгов с китайских подданных в пользу русских кредиторов, можно сказать, совсем остановилось

Хотел было написать Вам о соседних делах, да вижу, что писать нужно много, оставляю до другого раза. В фанатизм Ферганы, о чем теперь все кричат, я не верю, было там приготовление к бунту и опыт его, ишан служил только флагом, ибо другого известного населению лица не нашлось (были за его спиной). Движение приготовлялось серьезное и не только в Фергане, но и между киргизами (все свое внимание мы сосредотачиваем на сартах, а киргизы и теперь таковы же, как были в 50-х годах).

Недавно получил я из Казани напечатанную там книгу — ‘Письма Ильминского’. Это его137 переписка с Победоносцевым138. Советую прочесть, найдете много удивительного.

Глубоко уважающий Вас

Н. Петровский

46. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 24 февраля 1899 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Это письмо будет отправлено днями четырьмя позднее. Заграничное письмо Ваше пришло ко мне значительно позже моего прошлого к Вам письма.

Недавно я получил от генер(ала) Духовского139 из Петербурга (любезность с его стороны) его печатный рапорт военному министру с приложением отчета ген(ерала) Королькова140 о ферганском бунте141. Вам непременно нужно достать этот рапорт для присоединения к Вашей знаменитой коллекции среднеазиатских материалов. Если не достанете, я пришлю Вам списать его. Документы в высшей степени интересные. В рапорте между прочим заявляется, что ‘казненный ишан говорил так: ‘После завоевания края русскими в народе началась сильная порча нравов, отступление от шариата, разврат, были подорваны семейные начала’… ‘В этих словах, — наивно или цинично говорит ген(ерал) Духовской, — нельзя не видеть, что ослабление мусульманства отчасти уже достигнуто одним соприкосновением туземцев с русскою жизнею, нельзя не видеть победы русского влияния над местными нравами’…! Генер(ал) Корольков в отчете своем докладывает, что Канчибек142 (повешен года четыре тому назад за убийство таможенных стражников) был повешен невинно. Это говорит официально губернатор, при случае, о факте, который он знал 4 года тому назад! Теперь мне совершенно понятно, почему, когда я сюда возвращался, вся Фергана распевала жалобный плач Асоль-хан, жены Канчи-бека, тогда я очень дивился этой песне и уже склонялся было усмотреть в ней фанатизм, теперь все стало ясно.

Получил два выпуска книги Хедина. Совсем они мне не нравятся, хотя он и превозносил меня в них похвалами, да и хвалит не верно: совсем я не таков, каким он меня изображает. В книге много ошибок (в названиях, а я все их ему поправил и объяснил), неверностей и, отчасти, неправды.

Китайцы совсем не патриоты, в этом я давно убедился, они люди ‘землячеств’, патриоты провинций — хунаньцы, хубэйцы и пр., до единого Китая им дела мало. Но вот что замечательно: уже не раз я встречаю у них сочувствие и даже одобрение Кан Ю-вэю143! Допустить, что они сочувствуют его прогрессивным идеям — невозможно: они их не знают, да и, узнав, не одобрят, знают они только то, что Кан Ю-вэй приверженец императора144 и враг императрицы145, которая, будто бы, любит и слушается только русских и им продали Китай. Это как будто и пробуждение общественного мнения.

Казаков наконец удовлетворили, с большим трудом окончено было дело. Другие дела, посланные в Пекин, давно там застряли.

Душевно Вам преданный

Н. Петровский

47. Остен-Сакену Ф. Р.

Кашгар. 12 августа 1899 г.

Глубокоуважаемый барон Федор Романович.

Благодарю Вас за брошюру о Финляндии. Она очень хороша, стало мне наконец ясно в чем все дело и спор. Из статей газет и ‘Вестника Европы’ дело представляется мне очень смутным.

Из прилагаемой копии письма моего к Гартвигу146 увидите, до чего избаловали мы и я лично ‘наших друзей’ французов. Приехали эти господа сюда с двумя маленькими чемоданчиками, полагая расположиться у меня, совершенно их не знающего и не получившего о них никакой рекомендации, как дома.

Свен Хедин здесь и стал хуже прежнего, зазнался: только и говорит, что о своих триумфах. Едет пока опять на Лобнор, и это пожалуй самое лучшее, что он делает: еще раз Лоб будет снят и исследован, в поездку его в Тибет я не верю, об этой поездке он говорит, кажется, только для газетных известий. Какую заметку писали Вы об нем Гансену? Он видел и узнал Вашу руку, он мне не сказал, что было написано. Замечательно, как все почти путешествия сюда снизошли до авантюр, самого непозволительного характера147!

Я уже Вам как-то писал, что о делах в Пекине я сужу по здешним о них ‘рефлексам’. Наши китайцы не особенно со мной дружелюбны, значит и там дела в колебании. Сочувствие к положению богдыхана, как я уже Вам писал, здесь очень заметно, как равно и ненависть к правительнице. Недавно мы говорили о делах с здешними помощниками командующего войсками, и из уст китайца, который с оглядкою и страхом произносит обыкновенно имя императора, я услышал шепот: ‘Нельзя старой бабе управлять государством’. Вообще положение тревожное. В Манасе был бунт, в кашгарском населении циркулируют разные беспокойного характера слухи.

Будьте здоровы и не забывайте глубоко преданного Вам

Н. Петровского

Примечания
(Бухерт В. Г.)

1 Струве Кирилл (Карл) Васильевич (Вильгельмович) (1835—1907), дипломат, гофмейстер. Возглавил экспедицию на оз. Зайсан и в Тарбагатай (1863—1864), в ней принимал участие Т. Н. Потанин, посол в Бухаре (1865—1866), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1869—1873), посланник в Японии (1876—1882), САСШ (1882—1892), Нидерландах (1892—1905)

2 Подробнее см. Петровский Н. Ф. О шелководстве и шелкомотании в Средней Азии. Ташкент. 1873.

3 Грена — яйца бабочки-шелкопряда.

4 Шахмурад — правитель Бухарского ханства (1785—1800).

5 Хатырчи — административный центр одноименного бекства, впоследствии райцентр Самаркандской области.

6 Насрулла-хан, эмир Бухары (1826—1860).

7 Колпаковский Герасим Алексеевич (1819—1896), генерал от инфантерии, военный губернатор Семипалатинской области (1865—1867), Семиреченской области (1867—1883), генерал-губернатор Степного края (1883—1888).

8 Имеется в виду занятие русскими войсками Илийского края с центром в г. Кульджа, принадлежащего Китаю и охваченного антицинским восстанием.

9 Худояр-хан (1835—1886), правитель Кокандского ханства в (1845—1875).

10 Казала (Казалинск), уездный город Сыр-Дарьинской области.

11 Кауфман Константин Петрович (1818—1882), инженер-генерал, генерал-адъютант, туркестанский генерал-губернатор (1867—1882) почетный член Петербургской Академии наук (с 1873 г.).

12 Ермаков Николай Андреевич (1824—1827), директор Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов (1879—1886).

13 Якуб-бек (Магомет Якуб-бек Бадаулет) (1820—1877), правитель государства Иэтти-шар (Кашгария).

14 Хивинский поход 1873 г. русских войск под командованием генерала Кауфмана, в результате которого Российская империя установила протекторат над Хивинским ханством.

15 Катта-тюря (Абдулмалик-хан) (1848—1909), старший сын бухарского эмира Музаффара.

16 Музаффар-хан, эмир Бухары в 1860—1885 гг.

17 Н. Ф. Петровский был назначен членом ревизионной комиссии под руководством Ф. К. Гирса, образованной в 1882 г., по настоянию нового туркестанского генерал-губернатора М. Г. Черняева, для проверки деятельности его предшественника К. П. Кауфмана.

18 Мельников Александр Александрович (1827—1913), вице-директор Азиатского департамента МИД в 1875—1883 г.г., посланник в Тегеране в 1883—1886 гг. Новый директор — Зиновьев Иван Алексеевич (1835—1917), начальник Азиатского департамента МИД в 1883—1891 гг.

19 Падерин Иннокентий Васильевич (? —1893), консул в Кульдже (1882—1885), Тяньцзине (1885—1892), Чугучаке (с 1892 г.).

20 Вильд Генрих Иванович (1833—1902), метеоролог, физик и геофизик, директор Главной физической обсерватории в С.-Петербурге, почетный член Академии наук (с 1895 г.).

21 Мединский Виктор Юлианович (1837—1908), генерал-лейтенант, был начальником Аулиэатинского уезда (1867—1869), г. Ташкента (1869—1877), Маргеланского уезда (1878—1879), помощник военного губернатора Ферганской области (1879—1895), полномочный комиссар по разграничению Туркестанского генерал-губернаторства от Западного Китая (1882—1884), помощник военного губернатора Самаркандской области (1896—1899), военный губернатор Самаркандской области (1899—1905).

22 Очевидно, имеется в виду участие бухарской делегации в коронационных торжествах, завершившихся 28 мая 1883 г.

23 Гирс Федор Карлович (1824—1890), член Совета министра внутренних дел (с 1863 г.), председатель Степной комиссии (1865—1868)

24 Игнатьев Николай Павлович (1832—1908), граф, министр внутренних дел (1881—1882).

25 Черняев Михаил Григорьевич (1828—1898), генерал-лейтенант, военный губернатор Туркестанской области (1865—1866), теркестанский генерал-губернатор (1882—1884).

26 Должность торгового аксакала учреждена по китайско-кокандскому договору 1832 г. Он являлся консулом и политическим резидентом кокандского хана в Кашгаре.

27 Мартенс Федор Федорович (1845—1909), юрист и дипломат, профессор международного права Петербургского университета (1873—1905).

28 Статья вышла в ‘Новом Времени’ от 3 (15) апреля 1884 г., подписана псевдонимом ‘Мусафир’ (‘Странник’).

29 Шугнан — бухарское бекство на юго-западной окраине Памира.

30 Кобеко Дмитрий Фомич (1837—1918), историк, генеалог, член Совета министра финансов (1879—1887).

31 Шлагинтвейт Адольф (1829—1857), немецкий географ и альпинист, исследовавший в 1854—1857 гг. Гималаи, Западный Китай. Казнен в Кашгаре 26 августа 1857 г. Подробности убийства стали известны благодаря Ч. Ч. Валиханову, сообщившего о них в 1861 г. В 1888 г., по инициативе Н. Ф. Петровского, в Кашгаре был установлен обелиск в память о А. Шлагинтвейте.

32 Бунге Николай Христианович (1823—1895), министр финансов (1881—1886).

33 Отчет был издан (см. Петровский Н. Ф. Отчет о Кашгарии // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. СПб, 1886. Вып. 22).

34 Вяземский Иван Александрович (? —1904), князь, управляющий Туркестанской контрольной палатой (1883—1895).

35 Розенбах Николай Оттонович (1836—1901), генерал от инфантерии генерал-адъютант, туркестанский генерал-губернатор в 1884—1889 гг.

36 Абдул-Карим-бек, племянник кокандского Худояр-хана, поднявший против него мятеж в 1875 г. В мае 1876 г. бежал из Ходжента, где находился под надзором русских властей.

37 Пансад — глава воинского подразделения в 500 человек.

38 Григорьев Василий Васильевич (1816—1881), востоковед, автор трудов по истории Туркестана, профессор Петербургского университета (1863—1878), управляющий Восточным отделением Императорского Русского археологического общества (с 1867 г.), начальник Главного управления по делам печати (1874—1880)

39 Валиханов Чокан (Мухаммед-Ханафия) Чингисович (1835—1865), казахский просветитель, путешественник, этнограф. По окончании Сибирского кадетского корпуса в Омске был адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири. В 1858—1859 гг. побывал в Кашгарии, где приобрел сочинение уйгура Мухаммеда-Садыка Кашгарского ‘Тазкира — и Ходжаган’ (‘История династии ходжей в Восточном Туркестане’).

40 Риттер Карл (1779—1859), географ, профессор Берлинского университета.

41 Илийский край с центром в г. Кульджа в 1871 г. был занят русскими войсками и возвращен Китаю по Петербургскому договору 1881 г.

42 Политическое агентство в Бухаре учреждено 12 ноября 1885 г.

43 Пржевальский Николай Михайлович (1839—1888), генерал-майор, знаменитый исследователь Центральной Азии.

44 Рейтерн Михаил Христофорович (1820—1890), граф, министр финансов (1862—1878), председатель Комитета министров (1881—1886).

45 Толстой Дмитрий Андреевич (1823—1889), граф, министр внутренних дел (1882—1889)

46 Чарыков Николай Валерьевич (1855—1930), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1883—1885), политический агент в Бухаре (1886—1890)

47 Абдуррахман-хан (1844—1901), эмир Афганистана (1880—1901), жил в изгнании в Самарканде (1870—1879). По случаю его отъезда на родину, Петровский поместил в ‘Новом времени’ от 1 января 1880 г. свою заметку.

48 Элиас Ней (1844—1897), английский исследователь Центральной Азии, генеральный консул в провинциях Хоросан и Сеистан.

49 Артур Дуглас Кэри и Эндрю Далглейш совершали путешествие по Восточному Туркестану в 1885—1886 гг. Во время очередного-путешествия в 1888 г. Далглейш был убит.

50 Лю Чжао-шай, губернатор провинции Синь-цзян, в 1886 г. назначен губернатором провинций Шэньси и Ганьсу.

51 Попов Сергей Иванович, консул в Гавре и Руане (1865—1875), генеральный консул в Марселе (1875—1883), посланник в Пекине (1883—1886).

52 Попов Павел Степанович (1842—1913), филолог, автор ‘Русско-китайского словаря’, изданного в 1879 г., генеральный консул в Пекине (1886—1902), член-корреспондент Петербургской Академии Наук (с 1890 г.).

53 Первое российское консульство в Индии действительно было открыто в Бомбее, но лишь в 1900 г., в Калькутту оно переведено в 1910 г.

54 Фриде Алексей Яковлевич (1838—1896), генерал-майор, военный губернатор (1882—1887) Семиреченской области, ярославский губернатор (1887—1896)

55 Балкашин Николай Никанорович (1838—1887), чиновник особых поручений при Главном управлении Западной Сибири (1875—1882), консул в Чугучаке (1882—1887).

56 Корф Андрей Николаевич (1831—1893), генерал-адъютант, барон, приамурский генерал-губернатор (1884—1893).

57 Шнеур Николай Яковлевич (1848—1894), полковник, делопроизводитель Военн-ученого комитета Главного штаба (1879—1883), военный агент в Китае (1883—1886), командир 100-го пехотного Островского полка (1893—1894).

58 Громбчевский Бронислав Людвигович (1855—1926), генерал-майор, исследователь Памира, Северно-Западного Тибета и Кашгарии, астраханский губернатор в 1903—1905 гг. Громбчевский побывал впервые в Кашгарии в августе-ноябре 1885 г. Он занимался съемкой местности и сбором сведений военного характера. Находясь в Кашгаре, Громбчевский пользовался ‘радушием и широким гостеприимством’ русского консула’. (Громбчевский Б. Л. Отчет о поездке в Кашгар и Южную Кашгарию в 1885 году. Н. Маргелан [б. г.]. С. 7).

59 Иванов Николай Александрович (1842—1904), генерал-лейтенант, начальник Аму-Дарьинского отдела (1873—1877), военный губернатор Ферганской области (1883—1887), туркестанский генерал-губернатор (1901—1904).

60 Болгарский князь Александр Баттенберг (1857—1893) был арестован прорусски настроенными офицерами и отрекся от престола.

61 Грум-Гржимайло Григорий Ефимович (1860—1936), географ и зоолог, исследователь Западного Китая, Памира, Тянь-Шаня, Западной Монголии, Тувы, Дальнего Востока. Впервые побывал в Кашгаре в июле 1886 г.

62 Экспедиция Грум-Гржимайло была организована на средства графа С. Д. Шереметева.

63 Гумбольд Александр (1769—1859), немецкий естествоиспытатель, географ и путешественник.

64 Рихтгофен Фердинанд Пауль Вильгельм (1833—1905), немецкий геолог и географ.

65 4 февраля 1887 г. Петровский отослал в Азиатский департамент МИД ‘Программу наставления и вопросов’ для разведчиков из местного населения, где предлагал создать при штабе Туркестанского округа секретную школу разведчиков, которых следовало послать в Бадахшан, Рушан, Вахан, Гилгит и Читрал. (См. АВПРИ. Ф. 143 (Китайский стол). Оп. 491. Д. 493. Л. 3. 3 об.).

66 Договоренность о встрече Громбчевского с Сафдер-Али-ханом состоялась во время встречи Петровского с Магомет-Назимом, братом правителя Канджута, посетившим Кашгар в мае 1888 г. Петровский передал благодарность русского правительства Сафдер-Али-хану ‘за его готовность быть к услугам России’. К этому времени правитель Канджута, по словам Магомет-Назима, ‘потерял всякую надежду добться от китайцев какой-нибудь помощи’.

67 Гирс Николай Карлович (1820—1895), министр иностранных дел России в 1882—1895 гг.

68 Кумани Алексей Михайлович, генеральный консул в Париже (1876—1880), Кадиксе (1882—1883), Марселе (1883—1886), посланник в Пекине в 1886—1891 гг.

69 Брандт Макс Август Сципион (1835— ?), германский посланник в Пекине (1875—1893).

70 Цзунлиямынь — ведомство Китая, ведавшее сношениями с зарубежными странами.

71 Лютш Яков Яковлевич, секретарь консульства в Кашгаре (1883—1894), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1899—1902), политический агент в Бухаре (1902—1911), генеральный консул в Сеуле (1911—1921).

72 Имеется в виду книга Н. М. Пржевальского ‘От Кяхты на истоки Желтой реки’. СПб., 1888.

73 Фельдман Федор Александрович (1835—1902), генерал от инфантерии, заведующий курсами восточных языков при Азиатском департаменте МИД, управляющий делами Военно-ученого комитета Главного Штаба (1881—1896), директор Александровского лицея (1896—1900).

74 В 1888 г. был введен в строй участок Закаспийской железной дороги от Чарджуя до Самарканда.

75 Ибрагимов Шахимардан Мирясович (1847—1916), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1881—1883), делопроизводитель Азиатского департамента МИД (1884—1898), генеральный консул в Джидде (1890—1891).

76 Жданов Митрофан Григорьевич (1847—1916), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1881—1883), делопроизводитель Азиатского департамента МИД (1884—1898), генеральный консул в Смирне (1904—1906), Лионе (1911—1914).

77 Вейнберг Аркадий Августович (? —1878), дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе (1873—1878).

78 Голицын Григорий Сергеевич (1838—1907), князь, генерал-адъютант, главноначальствующий на Кавказе (1896—1900).

79 Янгхазбенд (Юнгхазбенд) Френсис Эдвард (1863—1942), поручик драгунской королевской гвардии, впервые побывал в Кашгаре в августе 1887 г., затем в октябре 1890 г. вместе с Д. Маккартнеем.

80 Маккартней Джордж (1867—1945), специальный помощник кашмирского резидента по китайским делам (1893—1908), консул Великобритании в Кашгаре (1908—1918), с 1910 г. — генеральный консул.

81 Блан Эдуард, инспектор лесов во Франции. Ему было поручено ознакомиться с работами проведенными русскими инженерами для защиты Закаспийской железной дороги от песчанных заносов (АВПРИ. Ф. 147. Оп. 485. Д. 1731. Л. 10).

82 Хедин (Гедин) Свен (1865—1952), шведский путешественник, состоял при миссии, посланной шведским королем Оскаром II к персидскому шаху, тогда же посетил Кашгар (1890), побывал на Памире, в Тибете, Восточном Туркестане (1893—1897).

83 Анненков Михаил Николаевич (1835—1899), генерал-лейтенант, управляющий делами Комитета по передвижению войск железной дорогой и водою Военного министерства.

84 Жалобы Петровского на невнимание к сообщаемым им сведениям не вполне справедливы. В феврале 1892 года император получил телеграмму Петровского о том, что ‘англичане все же, по-видимому, желают продвинуться по направлению к Памиру’, и отнесся к этому сообщению весьма серьезно. (см. Ламздорф В. Н. Дневник 1891—1892. М.-Л, 1934. С. 293).

85 Ванновский Петр Семенович (1822—1904), военный министр (1881—1897), министр народного просвещения (1901—1902), почетный член Петербургской Академии наук (1888).

86 Фрейсине Шарль Луи (1828—1923), военный министр Франции в 1888—1893 гг.

87 Кох Роберт (1843—1910), немецкий микробиолог, член-корреспондент Петербургской Академии наук с 1884 г.

88 Ф. Р. Остен-Сакен побывал в Кашгарии в 1867 г. с экспедицией полковника В. А. Полторацкого.

89 Вревский Александр Борисович (1834—1910), барон, генерал-лейтенант, начальник штаба Одесского военного округа (1885—1889), туркестанский генерал-губернатор (1889—1898).

90 Ионов Михаил Ефремович (1846— ?), полковник, начальник Памирской экспедиции 1891—1892 гг., военный губернатор Семиреченской области (1899—1907).

91 Капнист Дмитрий Алексеевич (1837—1904), граф, директор Азиатского департамента МИД (1891—1897).

92 Кассини Артур Павлович, граф, посланник в Пекине (1891—1897), посол в САСШ (1897—1905), в Испании (1905—1909).

93 Шишкин Николай Павлович (1830—1902), товарищ министра иностранных дел (1891—1897).

94 Никонов Михаил Николаевич (1823—1902), директор Департамента личного состава и хозяйственных дел МИД (1884—1897).

95 Виткевич Иван Викторович (? —1839), адъютант оренбургского военного губернатора. Политический агент России в Афганистане (1837—1838).

96 Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович (1827—1914), знаменитый географ, статистик, путешественник, вице-председатель Русского географического общества (1873—1914).

97 Певцов Михаил Васильевич (1843—1902), генерал-майор. После смерти Н. М. Пржевальского возглавил организованную им экспедицию 1889—1890 гг. в Кашгарию, Кунь-лунь и Тибет.

98 Громбчевский передал Ф. Р. Остен-Сакену записку (датированную 20 марта 1891 г.), в которой предлагал на случай войны с Афганистаном занять район озера Шива за рекой Пяндж как стратегически важный, контролируемый афганцами. (РГАДА. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 382. Л. 3 об).

99 Горчаков Александр Михайлович (1798—1883), князь, министр иностранных дел (1856—1882).

100 Гранвилль Джордж (1815—1891), граф, министр иностранных дел и колоний Англии.

101 В январе 1873 г. Россия официально согласилась с позицией Англии, считавшей Бадахшан и Вахан частью Афганистана. В 1883 г. афганцы заняли Шугнан и Рушан.

102 Галкин Александр Семенович (1855— ?), генерал-лейтенант, начальник Аму-Дарьинского отдела (1896—1903), военный губернатор Семипалатинской (1903—1907), Самаркандской (1907—1911), Сыр-Дарьинской (1911—1916) областей, начальник 5-ой пехотной дивизии (1916).

103 Пограничный протокол датирован 22 мая 1884 г.

104 Консульство в Кашгаре преобразовано в генеральное в 1895 г.

105 Иващенков Анатолий Павлович (1842—1906), товарищ министра финансов (1892—1897), товарищ государственного контролера (1897—1901).

106 Витте Сергей Юльевич (1849—1915), граф, министр финансов (1892—1903).

107 Розен Виктор Романович (1849—1908), барон, востоковед-арабист, председатель Восточного отделения Императорского Русского археологического общества (с 1885), декан факультета восточных языков Петербургского университета (1893—1902), академик.

108 Вамбери Арминий (Герман) (1832—1913), венгерский языковед-тюрколог, этнограф.

109 Радлов Василий Васильевич (1837—1918), востоковед-тюрколог, этнограф, переводчик, академик Петербургской Академии наук (с 1884 г.), директор Азиатского музея (1885—1890), Музея антропологии и этнографии (1894—1918).

110 Пантусов Николай Николаевич (1849—1909), этнограф, фольклорист, географ и археолог, заведующий канцелярией (с 1883 г. чиновник особых поручений) при военном губернаторе Семиреченской области (1875—1908).

111 Гассер Рудольф (1829—1904), барон, посланник Баварии в России (1884—1904).

112 Стычка с афганцами во главе с капитаном Гулям-Хайдер-ханом произошла 12 июля 1892 г. у озера Яшиль-Куль. Из 17 афганцев 10 было убиты, 2 ранены и 5 взяты в плен.

113 На этом письме сохранились карандашные пометы заведующего азиатскими делами Военного министерства генерал-лейтенанта А. П. Проценко, отмеченые звездочками.

114 Граница владений России и Китая на Памире была фактически установлена в 1894 г. (см. ‘Известия МИД’, 1914, кн. IV, с. 58—59).

115 Бисмарк Отто фон Шенхаузен (1815—1898), князь, канцлер Германской империи (1871—1890).

116 Ольденбург Сергей Федорович (1863—1934), востоковед, академик Петербургской Академии наук (с 1900 г.), директор Азиатского музея (1916—1934).

117 В 1892 г. в урочище Шаджан на р. Мургаб был основан пост Памирский. Осенью 1894 г. у афганцев был отвоеван Хорог, ставший в 1897 г. штаб-квартирой Памирского отряда.

118 Штабс-капитану лейб-гвардии Преображенского полка С. П. Ванновскому (1869—1914), прикомандированному к Генеральному штабу, было поручено разведать путь из Рушана в Дарваз. 30 авг. 1893 г. у кишлака Имц (Рушан) его отряд (16 человек) вступил в перестрелку с ротой афганцев. Потеряв убитыми 8 человек, афганцы отступили.

119 Бартольд Василий Владимирович (1869—1930), историк, востоковед, профессор Петербургского университета (1896—1930), академик (с 1913 г.), автор трудов по истории Средней Азии, Ирана, Арабского халифата, истории востоковедения.

120 Дудин Самуил Мартынович (1863—1929), художник и этнограф.

121 Это первая научная командировка Бартольда в Среднюю Азию. Экспедиция все же состоялась. Дудин совершил поездку в Чуйскую долину и вокруг озера Иссык-Куль.

122 Игнатьев Владимир Иванович (1853—1902), политический агент в Бухаре (1895—1902).

123 Дютрейль де Рэн Жюль (1846—1894), французский путешественник, в 1891—1894 гг. вместе с Ф. Гренаром путешествовал по Восточному Туркестану и Тибету.

124 До своего назначения в Пекин Кассини служил в Гамбурге.

125 Имеется в виду книга австрийского востоковеда А. Шпренгера ‘Die Post-und Reiserouten des Orients’ (Лейпциг. 1864 г.), которую Петровский перевел и издал (см. Петровский Н. Ф. Древние арабские дорожники по среднеазиатским местностям, входящим в настоящее время в состав русских владении. Ташкент, 1894).

126 Японско-китайская война 1894—1895 г.

127 Восстание началось весной 1895 г. к югу от г. Ланьчжоу (провинция Ганьсу) и продолжалось до осени 1896 г.

128 Гейнс Александр Константинович (1834—1892), генерал-лейтенант, правитель канцелярии туркестанского генерал-губернатора (1867—1869), автор проекта образования Туркестанского генерал-губернаторства, военный губернатор Тургайской области (1877—1878)

129 Комиссия по разграничению Памиров с Афганистаном.

130 Венюков Михаил Иванович (1832—1901), географ и этнограф, с 1877 г. — в эмиграции. В этом письме, датированном 1 октября 1895 г., Венюков сообщал: ‘Вчера я беседовал с Вашим министром, кн(язем) Лобановым-Ростовским, разумеется, о памирском разграничении. Он, конечно, не мог признаться, что разграничение невыгодно для нас, но заявил два раза, что это — дело переменное и что абсолютного на свете ничего нет. Последнее потому, что высказал мысль, что кряж Гиндукуша был бы границей более солидной… Утешительно и то, что в прочность сделки он не верит, да и отговаривается, что она — не его дело. Это все лично для Вас с просьбою никогда не говорить никому о моей аудиенции у князя в ‘Hotel des Iles Britannigues’.

131 Лисовский Дмитрий Львович, вице-директор Азиатского депатамента МИД (1888—1895), чиновник особых поручений при министре иностранных дел (1896—1900).

132 Губастов Константин Аркадьевич (1845—1919), генеральный консул в Вене (1885—1896), вице-директор Азиатского департамента МИД (1896—1897), министр-резидент в Черногории (1897—1900), Риме (1900—1904), посланник в Сербии (1904—1906).

133 Николай Николаевич (старший) (1831—1891), великий князь, генерал-фельдмаршал.

134 Куропаткин Алексей Николаевич (1848—1925), генерал от инфантерии, начальник Закаспийской области (1890—1898), военный министр (1898—1904), туркестанский генерал-губернатор (1916—1917).

135 Павлов Александр Иванович (1860— ?), секретарь миссии в Пекине (1894—1898), поверенный в делах и генеральный консул в Сеуле (1898—1902), посланник в Сеуле (1902—1904).

136 Гирс Михаил Николаевич (1856—1932), посланник в Пекине (1898—1901), Баварии (1902—1903), Румынии (1904—1012), посол в Константинополе (1912—1914).

137 Ильминский Николай Иванович (1822—1891), профессор Казанского университета и Казанской духовной семинарии (1861—1872), директор Казанской инородческой семинарии (1872—1891).

138 Победоносцев Константин Петрович (1827—1907), обер-прокурор Синода в 1880—1905 гг.

139 Духовской Сергей Михайлович (1838—1901), генерал от инфантерии, военный губернатор Эрзерумской области (1878), начальник штаба Московского военного округа (1879—1893), приамурский генерал-губернатор (1893—1898), туркестанский генерал-губернатор (1898—1901).

140 Корольков Николай Иванович (1837—1906), генерал-лейтенант, начальник г. Коканда (1876—1877), военный губернатор Ферганской (1887—1893), Сыр-Дарьинской (1893—1905) областей.

141 Имеется в виду ‘Андижанское восстание’ в мае 1898 г. во главе с ишаном Мадали. Корольков, исполнявший обязанности туркестанского генерал-губернатора, составил ‘Отчет по расследованию обстоятельств восстания туземцев Ферганской области в мае 1898 г.’

142 Канчи-бек, алайский волостной старшина, сын ‘царицы Алая’ Курбан джан-датха (1811—1907), был казнен в г. Ош 2 марта 1895 г.

143 Кан Ю-вэй (1858—1927), ученый, возглавивший движение за реформы в Китае.

144 Гуансюй (Цзай Тянь) (1871—1908), император Китая в 1875—1908 гг.

145 Цыси (1835—1908), маньчжурская императрица, фактически стоявшая у власти в Китае в 1861—1908 гг.

146 Гартвиг Николай Генриховнч (1855—1914), директор Первого (Азиатского) департамента МИД (1900—1906), посланник в Персии (1906—1909), Сербии (1909—1914).

147 Хедин побывал в Кашгаре в августе — сентябре 1899 г., затем отправился в Тибет. В Кашгар вернулся 14 мая 1902 г. и снова встретился с Петровским.

—————————————————————————

Источник текста: Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — Москва: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 453—517. — [Т. XII].

Исходник здесь: https://runivers.ru/new_htmlreader/?book=5604&chapter=84054

Николай Федорович Петровский Туркестанские письма

1. Стремоухову П. Н.

2. Стремоухову П. Н.

3. Стремоухову П. Н.

4. Стремоухову П. Н.

5. Стремоухову П. Н.

6. Стремоухову П. Н.

7. Остен-Сакену Ф. Р.

8. Остен-Сакену Ф. Р.

9. Остен-Сакену Ф. Р.

10. Остен-Сакену Ф. Р.

11. Остен-Сакену Ф. Р.

12. Остен-Сакену Ф. Р.

13. Остен-Сакену Ф. Р.

14. Остен-Сакену Ф. Р.

15. Остен-Сакену Ф. Р.

16. Остен-Сакену Ф. Р.

17. Остен-Сакену Ф. Р.

18. Остен-Сакену Ф. Р.

19. Остен-Сакену Ф. Р.

20. Остен-Сакену Ф. Р.

21. Остен-Сакену Ф. Р.

22. Остен-Сакену Ф. Р.

23. Остен-Сакену Ф. Р.

24. Остен-Сакену Ф. Р.

25. Остен-Сакену Ф. Р.

26. Остен-Сакену Ф. Р.

27. Остен-Сакену Ф. Р.

28. Остен-Сакену Ф. Р.

29. Остен-Сакену Ф. Р.

30 Остен-Сакену Ф. Р.

31 Остен-Сакену Ф. Р.

32. Остен-Сакену Ф. Р.

33. Остен-Сакену Ф. Р.

34. Остен-Сакену Ф. Р.

35. Остен-Сакену Ф. Р.

36. Остен-Сакену Ф. Р.

37. Остен-Сакену Ф. Р.

38. Остен-Сакену Ф. Р.

39. Остен-Сакену Ф. Р.

40. Остен-Сакену Ф. Р.

41. Остен-Сакену Ф. Р.

42. Остен-Сакену Ф. Р.

43. Остен-Сакену Ф. Р.

44. Остен-Сакену Ф. Р.

45. Остен-Сакену Ф. Р.

46. Остен-Сакену Ф. Р.

47. Остен-Сакену Ф. Р.

Примечания (Бухерт В. Г.)

Читайте также:

Николай Федорович Петровский
Туркестанские письма

Примечания
(Бухерт В. Г.)