Трое, Мисснер Вильгельм, Год: 1908

Время на прочтение: 9 минут(ы)

ВИЛЬГЕЛЬМЪ МИССНЕРЪ.

(Изъ книги ‘Незадачники’).

Трое.

— Вотъ уже три недли, какъ прекратилось у насъ судоходство,— промолвилъ лсничій, обращаясь къ жен, а изъ села и подавно никто не заглядываетъ къ намъ… Рождество у насъ будетъ въ какой день?
— Въ воскресенье,— послдовалъ односложный отвтъ.
Ребенокъ у печки тоже молчалъ, онъ тихо игралъ,— перевозилъ деревянныя чурки изъ кухни. Каждый разъ посл третьей поздки онъ распрягалъ лошадку и ставилъ ее головой къ стн,— какъ дядя въ отцовской конюшн гндую кобылу.
— Когда Генрихъ узжаетъ въ городъ,— заговорилъ лсничій посл часового молчанія,— то мальчикъ еще тише обыкновеннаго. Достань-ка мн библію со шкафа.
Гейнцъ двумя ручонками притащилъ библію и нкоторое время внимательно смотрлъ на отца, будто силясь понять его мысли, потомъ опять вернулся къ своей срой лошадк.
Жена убирала блье. Казалось, она такъ поглощена своимъ дломъ, что ни о чемъ другомъ и думать не можетъ, вотъ полотенце, кальсоны, рубашки, чулки, одно надо положить въ корзину для починки, другое — въ общую кучу для распредленія по разнымъ шкафамъ.
Неустанныя хлопоты въ маленькомъ хозяйств стали ей привычны и необходимы. Ей казалось, что сидящему на диван калк она только этимъ и можетъ доказать свою преданность и врность. Она до сихъ поръ не могла понять, какъ онъ не прогналъ ее три года тому назадъ, въ тотъ роковой зимній вечеръ. Все ея существо было проникнуто чувствомъ благоговйнаго страха передъ чмъ-то непостижимо великимъ. Напрасно Арне старался изъять изъ ея души этотъ страхъ, своими стараніями снова привлечь ее къ себ онъ достигалъ только униженнаго послушанія, покорности и слезъ. И ему пришлось покориться судьб,— жить одинокимъ калкой.
Иногда на Дору находило непреодолимое желаніе броситься ему на шею отъ избытка искренней нжности. Страшило ли ее его тихое величіе, или удерживалъ стыдъ? Но ея руки каждый разъ будто оловомъ наливались, и тогда она такъ страдала, что было тяжело смотрть на нее. Только когда Генрихъ входилъ въ комнату, она снова чувствовала себя свободной.
Арне заставлялъ своего помощника разсказывать обо всемъ, что происходило,— о рубк лса, о лсныхъ рабочихъ, о дичи и о молодыхъ посадкахъ, и слушалъ, какъ ребенокъ слушаетъ сказки.
По вечерамъ они ждали крика совы, стараясь угадать, на какомъ лугу она провела этотъ день. Это занимало ихъ нкоторое время. Арне указывалъ мсто и казалось, будто они сами вышли на лугъ,— такъ хорошо онъ помнилъ и описывалъ каждое дерево, каждый кустъ.
Но когда Генрихъ узжалъ въ городъ по дламъ, то ршительно не о чемъ было говорить, казалось, что они могли быть счастливы только втроемъ. Поэтому и Арне ждалъ его возвращенія съ большимъ нетерпніемъ.
Этотъ домъ могъ считаться счастливымъ, потому что въ немъ досугъ и работа были распредлены равномрно. Бездйственное созерцаніе Арне вносило въ работу другихъ такія мысли, отъ которыхъ душа смягчалась и трудъ становился легче. А если бы Дор и Генриху нечего было разсказывать о происходящемъ въ погреб и амбар, въ конюшн, на поляхъ и въ лсу, то и Арне не сидлъ бы такъ терпливо въ кресл. Вдь до паралича ногъ онъ былъ самымъ дятельнымъ лсничимъ во всемъ округ. Посл болзни онъ взялъ на себя отчетную часть, передавъ вс остальныя дла лсному сторожу, котораго поселили вмст съ нимъ, чтобы сохранить за больнымъ полное жалованіе. Такимъ образомъ, будничная работа была распредлена между ними, и они не скучали и не жаждали развлеченій.
По воскресеньямъ запрягали соломенный шарабанъ, Дора и Генрихъ на рукахъ выносили больного и усаживали его въ экипажъ, гндой оборачивалъ голову, чтобы посмотрть на хозяина, потомъ медленно и осторожно трогалъ, стараясь не вывозить колесъ изъ колеи. Около Арне было только одно мсто. Если Генрихъ былъ занятъ, то Арне бралъ Дору съ собою. На прогулк имъ легче было другъ съ другомъ. Она не могла, рыдая, падать къ его ногамъ и должна была выслушивать его рчи.
У Арне выработалась своя философія брака. Въ противоположность нкоторымъ апостоламъ духа, онъ считалъ бракъ священнымъ даже тогда, когда онъ глубоко коренился въ плоти. Онъ презиралъ и считалъ лицемрной ложную стыдливость и смшную влюбленность.
— Я объясню теб, Дора, почему я не стую на тебя за ребенка и вашу любовь. Господь сотворилъ насъ, дабы и мы творили людей во образъ и подобіе Его. И какъ человкъ созданъ во образъ и славу Господню, такъ и жена — образъ и слава мужа. Св. Троица воплощается въ каждомъ земномъ рожденіи. Уничтожая это воплощеніе, мы оскорбляемъ Господа Бога. Я потерялъ право творить съ тхъ поръ, какъ Господь меня покаралъ. И ты думаешь, что я имю право за это роптать на Него? Ты опускаешь вки? Я хочу, чтобы ты прямо смотрла мн въ глаза, потому что Матерь Божія вселилась въ тебя.
— Арне, я не понимаю тебя и не врю, что ты дйствительно думаешь такъ.
— Мн больно, когда ты такъ говоришь. Когда ты радостна, я врю въ слово Господне, открывшееся мн въ тяжкій часъ испытанія. А когда ты грустишь и не слдуешь Правд, то на меня снова находятъ сомннія, я теряю смыслъ жизни и дохожу до отчаянія.
Дор было не подъ силу слдить за ходомъ его религіозныхъ идей, она сидла, губами повторяла каждое слово, но смыслъ ихъ былъ для нея непонятенъ.
— Онъ слишкомъ много думалъ,— ршала она наконецъ и въ отчаяніи кончала вопросомъ:— Разв ты меня совсмъ больше не любишь?
— Господа Бога я вроятно люблю еще больше,— неизмнно отвчалъ онъ.— Пока я еще не зналъ, что у васъ будетъ ребенокъ, я могъ бы настоять, чтобы вы оба ушли. Но и это не такъ-то легко. Кто же васъ приметъ? Родители твои прямо вогнали бы тебя въ нищету. Гд же справедливость?— спросилъ я себя. Неужели ты такъ плохо знаешь жену? Такъ я и оставилъ. А съ тхъ поръ, какъ родился ребенокъ,— Богъ скрпилъ вашъ союзъ! Женщина очищается рожденіемъ ребенка. Что бы ни было, но кому Господь послалъ свое благословеніе, того мы не смемъ проклясть.
Такія слова вспоминала Дора, убирая блье. И она съ нетерпніемъ ждала возвращенія Генриха. Тогда все опять станетъ просто и ясно, тогда мысли перестанутъ терзать ея душу,— эти упорныя мысли, которыхъ ничмъ не прогонишь.
Въ комнат было свтле обыкновеннаго, потому что мертвенпоблдный отблескъ снга проникалъ во вс углы и озарялъ даже старый письменный столъ на толстыхъ гнутыхъ ножкахъ со множествомъ ящиковъ, этотъ столъ обыкновенно оставался въ тни, особенно лтомъ, когда старый кленъ у подножія холма затемнялъ его своими густыми втвями.
Пышная фигура Доры еще вырастала подъ низкими потолками. Ея темные волосы были просто причесаны, съ проборомъ по средин. Но ея весело вздернутый носикъ не соотвтствовалъ монашеской одежд. Широкій ротъ съ большими смющимися зубами вщалъ о столь непосредственной чувственности, что фламандскій художникъ не прошелъ бы мимо этого дома, не зайдя нарисовать портретъ хозяйки и тмъ заработать себ на ужинъ. Это противорчитъ ея умственному состоянію, скажетъ читатель. Но я отвчу ему, что въ душахъ людскихъ много тайнъ, и много явныхъ противорчій сочетаются въ нихъ. И разв можетъ искренно сокрушаться тотъ, чья кровь никогда не горла, кто никого не сумлъ соблазнить?
Ея стихійной натур не были чужды и жгучія виднія, и мучительно знойныя грёзы. Вс ршенія она, не колеблясь, приводила въ исполненіе, и эта ршимость отражалась на ея открытомъ лиц, казалось, что носъ, ротъ и глаза наперерывъ старались постигнуть вс явленія окружающаго ихъ пестраго міра.
Собака въ сняхъ завизжала, казалось, что смхъ пронесся по дому: ‘Генрихъ идетъ!’
— Бги, Гейнцъ, бги, дядя идетъ,— одновременно воскликнули Арне и Дора, радостно глядя другъ другу въ глаза.— Будь же привтлива съ нимъ,— попросилъ Арне, немного спустя.
Генрихъ вошелъ, держа мальчика за руку.
— Холодно на двор и все еще снгъ,— сказалъ онъ.
Съ его рыжей бороды капало, и сосульки на мховомъ воротник начали таять.
Для Генриха не существовалъ міръ отвлеченный. Онъ на все смотрлъ ясными зоркими глазами, всегда готовый отразить нападеніе. Плохо пришлось бы тому, кто вздумалъ бы сдлать ему какой-либо упрекъ. Онъ не вскочилъ бы въ негодованіи, не сталъ бы возстановлять физической силой поруганную честь, что всегда бываетъ невыгодной сдлкой. Онъ и защищаться не сталъ бы. Облокотившись на столъ, онъ громко разсмялся бы противнику въ лицо и, самое большее, удостоилъ бы его словами: ‘А вы-то почему знаете, что мн слдуетъ длать?!’
Вотъ такимъ онъ тогда и къ Арне пришелъ. Арне былъ пораженъ и еще разъ все передумалъ. Но на другой день Генрихъ вернулся къ нему, какъ укрощенный левъ, покоренный спокойнымъ величіемъ своего господина.
— Если иначе нельзя, то я сейчасъ же уйду,— проворчалъ онъ сквозь зубы,— но я не ручаюсь, что Дора безъ меня останется съ вами. Иначе не можетъ и быть, народъ молодой.
Свжій цвтъ его лица, капли рабочаго пота на лбу были краснорчиве словъ. И съ тхъ поръ оба свято и честно длили между собою любовь женщины, поставленной случаемъ или судьбой между ними, между мудрымъ и сильнымъ.
Со временемъ многое измнилось. Молодежь стала старше. Часто Арне молился о томъ, чтобы Господь прибралъ его, освободилъ обоихъ другихъ, онъ видлъ, какъ Генрихъ боролся, чтобы не разыгрывать хозяина въ дом, каковымъ онъ былъ въ дйствительности. И уваженіе къ этому большому, сильному человку съ дтски-мягкой душой росло и понемногу непоколебимо окрпло въ душ Арне Гарборга. Но видно было, что страданіе Доры за послднее время росло, и Арне зналъ, что ее мучила неровность Генриха въ обращеніи съ нею.
Арне давно собирался поговорить съ нимъ. Въ тотъ вечеръ, когда лсникъ возвратился изъ города, представился случай, и Арне прямо направился къ цли. Въ одиночеств, постоянно создающемъ новые законы, они давно отучились говорить иносказательно: символическую, образную рчь они оставляли для торжественныхъ минутъ. Вдь символами и притчами Богъ еще съ библейскихъ временъ говоритъ черезъ пророковъ со своими дтьми.
— Мы не хотли теб ничего говорить, но все равно, теперь ршено. Священникъ достигъ-таки своего. Да и совтъ твой намъ нуженъ.
Генрихъ остановился, онъ боялся высказаться, но не могъ удержать давно подготовленной рчи: колесо завертлось. Его охватило чувство, будто изъ него жилы тянули.
— Они будутъ судить насъ, они потащатъ на судъ и тебя, и жену, и меня. Вчера меня священникъ спросилъ, почему мы не крестимъ ребенка, я отвтилъ уклончиво, тогда онъ спросилъ, когда у тебя былъ ударъ и когда родился ребенокъ. Я могъ бы солгать. Но я взглянулъ на него, на его круглое лицо, на блый платокъ, которымъ онъ обтиралъ жирные пальцы, на этотъ ротъ, пережевывающій послдній кусокъ отъ обда и потомъ съ наслажденіемъ опускающій его въ ожирвшее брюхо, и сказалъ ему точно вс сроки. ‘Такъ чей же ребенокъ?’ спросилъ онъ, и я, смясь, сказалъ ему чей. Онъ разозлился и пригрозилъ мн судомъ. Я оборвалъ его и сказалъ, что это до него не касается, что это единственно наше дло. Если же онъ хочетъ причислить себя къ числу сыщиковъ и доносчиковъ, то это опять-таки дло его. Мн же нечего оправдываться передъ нимъ. А принимать вмсто Господа Бога раскаяніе и покаяніе, для этого-де нужны не т качества, которыми онъ обладаетъ. Съ этими словами я ушелъ отъ него. На слдующій день, когда я предлагалъ на рынк крупный голландскій картофель, зеленщица заявила, что мы въ лсу создаемъ, очевидно, собственные законы! Такъ я и не продалъ картофеля. Въ полъ-дня священникъ испортилъ мн дло. А сегодня, когда я прозжалъ мимо часовни св. Михаила, пономарь крикнулъ мн вслдъ, что донесеніе уже лежитъ въ суд. Что за нашей спиной творится неладное, это я предчувствовалъ уже давно, еще тогда, когда сельскій каретникъ не сумлъ подковать господскаго вороного, и баринъ позвалъ меня подсобить.
Генрихъ такъ горячо говорилъ, что Дора изъ кухни пришла къ нимъ. Она взяла мальчика и сла на диванъ, рядомъ съ Арне, судорожно схвативъ его руку. Она смотрла то на него, то на Генриха, съ твердой врой, что они сумютъ найти исходъ, и оттого на ея лиц не было замтно волненія. Она не могла представить себ существованіе закона, допускающаго такую несправедливость. Это смлъ судить о томъ, что они втроемъ выстрадали и перебороли, о томъ, что для нея самой было еще неясно.
Съ тхъ поръ, какъ она начала самостоятельно думать, она пришла еще и къ другимъ заключеніямъ, чмъ Арне. Она знала, что любитъ его, потому что невыносимо страдала, когда онъ былъ холоденъ съ нею и говорилъ будто по какому-то злому наитію. Свято было не только ея материнство, свята была и любовь Арне, и тихая покорность властолюбиваго человка, какимъ былъ Генрихъ, свято было все, что годами совершалось между ними, ихъ взаимныя отношенія, въ которыя было вложено столько души и заботъ. И эта великая любовь покорила и себялюбіе, и ложную гордость.
— Я была неправа, Генрихъ, я не довряла теб, боялась твоего властолюбія, но я вижу, что мы трое теперь крпче скованы, чмъ когда-либо. Міръ тамъ, вдали, сковалъ наши цпи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ихъ судили и обвинили въ сводничеств и прелюбодяніи. Оправдательная рчь Арне возбудила всеобщій интересъ.
Она состояла изъ толкованія цлаго ряда библейскихъ текстовъ. Знаменитые психологи спорили о томъ, лицемръ ли Арне, одержимый ли религіознымъ безуміемъ, или жертва демонической женщиры. Собравъ разныя мннія, судъ постановилъ передать Арне въ богадльню, въ отдленіе для душевно-больныхъ. Генриху и Дор пришлось отсидть наказаніе, а ребенка удалили, не желая оставлять его подъ вреднымъ вліяніемъ, его передали въ сиротскій пріютъ. Нашлись радикальные фельетонисты, утверждавшіе, что Арне сошелъ съ ума во время предварительнаго слдствія и отъ гнета въ психіатрической больниц. Но имъ не врили, потому что въ этихъ газетахъ привыкли считать правдой только половину антиправительственныхъ рчей, а остальное принимали за пикантную болтовню.
Но насъ, заглянувшихъ глубже въ эти три души, особенно огорчитъ вліяніе тюрьмы на Дору. Она жестоко осуждала себя за прежнюю жизнь. Вс ея прежнія сомннія снова всплыли и заполонили ее теперь, когда философія Арне, не облекаясь больше въ слова, потеряла всю свою силу. Священникъ сумлъ ей все объяснить, онъ сказалъ, что въ лсной глуши въ ней вновь заговорила древне-языческая кровь, животная природа, преступная сила инстинкта восторжествовали, самоотреченіе, достигнутое христіанствомъ, трудомъ многихъ столтій, было забыто, его замнила жажда земныхъ наслажденій. Онъ совтовалъ ей свято хранить и растить въ себ несокрушимодоброе смя и больше общаться съ христіански-добродтельными. людьми. Потомъ онъ помогъ ей вступить въ колоніяхъ въ общину сестеръ милосердія и общалъ впослдствіи вернуть ей ребенка. Я не узналъ, смирилась ли она съ новой жизнью, полной жертвъ и труда, продолжала ли проклинать Генриха. Она перемнила имя и для него навки исчезла.
Надъ Арне сжалилась смерть и скоро избавила его отъ страданій. Все проклятіе общества пало въ конц-концовъ на Генриха. Со свойственной ему первобытной силой прорвалась его природная дикость, онъ пополнилъ собою ряды преступниковъ, никогда не признающихъ за собою вины, потому что личное право на ихъ сторон, они даже мнятъ себя мстителями за поруганную обществомъ высшую справедливость.
Не судъ расторгнулъ духовную общность, поднявшую свое знамя высоко надъ современной культурой, почти воплотившую въ себ сверхземную любовь. Земной представитель культуры, общество съ его этической мркой, ополчилось противъ экзотическаго растенія, дерзнувшаго появиться въ вашей холодной сред. Нжная грёза о боле свободномъ будущемъ не могла не погибнуть,— слишкомъ она была одинока и слишкомъ неустойчива.

Перев. С. Лоріе.

‘Русская Мысль’, кн. VII, 1908

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека