ТРИ ХОЗЯИНА.
Съ англійскаго, изъ Диккенса.
ТРИ ХОЗЯИНА.
Съ англійскаго, изъ Диккенса.
‘Библіотека для Чтенія’, No 1, 1862
Три хозяина, Диккенс Чарльз, Год: 1862
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Я всегда былъ добрымъ, старымъ провинціаломъ, всю жизнь прожилъ въ своемъ помсть и вс свои дни проводилъ въ сельскихъ удовольствіяхъ. Ружье или удочка рдко выходили изъ моихъ рукъ, я покидалъ ихъ лишь для того, чтобы порыскать по полю на любимомъ кон.
Во всемъ графств я считался самымъ твердымъ, непоколебимымъ мясникомъ дилетантомъ, наводящимъ ужасъ на все животное царство на нсколько миль въ окружности, за то ни одинъ охотничій обдъ, ни одно рыболовное празднество не признавались удовлетворительными, когда я не соглашался удостоить собраніе своимъ присутствіемъ, если не въ качеств президента, то, по-крайней-мр, какъ почетный гость. Никому не приходило на умъ видть во мн человка жестокаго, никто никогда не называлъ меня лютымъ звремъ, напротивъ, во мн видли только представителя мужественной породы, и смерть моя считалась большой и незамнимой потерей для сей страны.
Однажды я отправился на охоту, на дикихъ утокъ. Мои охотничьи сапоги давно уже были не совсмъ въ порядк, да, я дйствительно нуждался въ пар новыхъ сапоговъ, но погода была такъ благопріятна, я чувствовалъ такую бодрость духа, былъ такъ веселъ, что у меня не доставало духу отказаться отъ своего желанія, въ ожиданіи, пока новое охотничье платье будетъ мн выслано изъ Лондона. Я зналъ, что шолъ прямо на встрчу опасности, моя старая экономка (я не имлъ ни жены, ни дтей) очень настойчиво предупреждала меня объ этомъ, такъ что, когда я возвратился, къ ночи, домой, промокшій до костей и съ значительными признаками лихорадки, никто въ моемъ дом не выразилъ ни малйшаго удивленія, видя въ томъ лишь послдствіе моего собственнаго неблагоразумія. Вскор во мн обнаружилась сильная горячка, а такъ какъ я всегда былъ невоздерженъ къ крпкимъ напиткамъ, то опасность моего положенія до того увеличилась, что чрезъ нсколько дней я испустилъ послднее дыханіе.
Когда я постучался у обычнаго входа въ Елисейскія поля, прося пропустить меня, то встртилъ со стороны привратника весьма холодный пріемъ.
— Мн кажется, сэръ, вы пришли не во-время?— сказалъ онъ.
— Какъ же это можетъ быть?— спросилъ я его,— кажется, я умеръ такъ, какъ слдуетъ, то есть надлежащимъ порядкомъ.
— Не совсмъ-то такъ, какъ вы говорите, сколько мн объ этомъ извстно,— возразилъ онъ: — впрочемъ, со мною нечего толковать: моя обязанность состоитъ въ томъ, чтобы исполнять приказанія, а потому объявляю вамъ, что мсто ваше не готово, и для того, чтобы привести его въ должный порядокъ, требуется еще нсколько лтъ.
— Что-о?— воскликнулъ я, приходя въ негодованіе.— Полно городить пустяки, отворяй ворота!
— О!— возразилъ онъ презрительно, вручая мн исписанный листокъ бумаги,— подобныя выходки меня не пугаютъ, я видывалъ на своемъ вку много такихъ штукъ.
— Бездльникъ!— закричалъ я, уже вн себя отъ ярости,— о твоихъ дерзостяхъ будетъ донесено высшему начальству.
— Доносите, сколько хотите,— возразилъ онъ, смясь,— я то же самое могу сдлать… Человкъ, совершающій самоубійство или нчто въ этомъ род, долженъ претерпть за это наказаніе — это ясно.
Прежде чмъ я усплъ собраться съ духомъ, чтобы поколотить этого грубіяна, онъ захлопнулъ калитку и я принужденъ былъ ощупью искать обратную дорогу въ совершенной темнот. Прошло нсколько времени, прежде нежели я опять увидлъ свтъ и могъ прочитать данную мн бумагу.
Ея содержаніе вполн оправдывало рчи угрюмаго или, скоре, ворчливаго привратника, меня укоряли въ томъ, что я насильственной смертью и почти сознательно прекратилъ жизнь, нельзя сказать, чтобы полезно или мудро проведенную. Мсто мое въ Елисейскихъ поляхъ было дйствительно неготово для моего пріема, и туда ожидали меня не ране какъ черезъ двадцать-пять лтъ, почему и предписывалось мн дотянуть предназначенный срокъ для пребыванія моего на земл въ крайне-непріятномъ превращеніи.
Едва окончилъ я чтеніе, какъ упалъ на землю, меня окружила страшная тьма, которая, какъ мн кажется, продолжалась нсколько часовъ, а когда она разсялась, то душа моя уже переселилась и я былъ не что иное, какъ косматая, несчастная, голодная собака, принадлежавшая разнощику яблокъ.
Хозяинъ мой былъ бденъ и, по общему отзыву о немъ, права жестокаго, но въ своемъ первобытномъ состояніи я знавалъ такъ много охотниковъ, что не могъ вполн раздлять этого мннія.
Мы жили на неопрятномъ, заросшемъ травою, непроходимомъ двор, какъ разъ за цлымъ рядомъ богатыхъ дворцовъ. Должность моя состояла въ томъ, чтобъ въ продолженіе цлаго дня слдовать за телжкой моего хозяина, а ночью исправлять обязанности сторожа.
Великъ былъ трудъ,— а кормъ весьма умренъ, но послдній былъ сообразенъ состоянію моего хозяина, а на трудность работу я не имлъ большого права роптать, когда припоминалъ, по въ былые дни я самъ не разъ подвергалъ многихъ животныхъ гораздо мучительнйшимъ пыткамъ, и все это ради оей праздной лни, тогда какъ одна лишь крайность заставляла моего хозяина поступать со мною такимъ суровымъ образомъ.
Я былъ привязанъ на цпи у воротъ, которыя были постоянно открыты и днемъ и ночью. Постель моя состояла изъ маленькаго количества соломы, брошенной у входа: на это я тоже не могъ жаловаться, потому что у многихъ дтей, спавшихъ и одномъ со мною дом, и этого, быть можетъ, комфорта не находилось. Нашъ дворъ былъ всегда почти на половину занятъ телгами разнощиковъ, множество собакъ стерегло, подобно мн, эти телги, и въ свободныя минуты, когда мой хозяинъ въ обществ своихъ собратьевъ, желалъ доставить себ маленькое развлеченіе, то меня, какъ самаго сильнаго пса, спускали съ цпи и подстрекали вступать въ борьбу съ четвероногими моими товарищами. И въ этомъ поступк я встрчалъ много общаго между моимъ хозяиномъ и моею прежнею личностью, но вкъ велика была разница между чувствомъ, которое я испытывалъ теперь, когда былъ дйствующимъ лицомъ въ этой борьб, и тмъ, которое я ощущалъ, когда бывалъ неболе, какъ зрителемъ! Иногда толпа ребятишекъ, главныхъ членовъ нашего двора, подстрекала меня на самый отчаянный бой, во время котораго ихъ родители съ умиленіемъ восхищались признаками удали, которую выказывали ихъ потомки. Я не могъ и этого слишкомъ строго осуждать, потому-что хорошо помнилъ тотъ день, когда отецъ мой, взявъ меня, пятилтняго мальчика, на руки, научилъ спустить курокъ ружья, которое было прицлено на заборъ нашего сада, при чемъ я попалъ въ бднаго воробья, весело чирикавшаго на этомъ забор: бдняжка въ одинъ мигъ былъ раздробленъ на нсколько частей. Иногда надзиратель нашей части, жившій по сосдству съ нашимъ дворомъ, приходилъ къ намъ и прекращалъ слишкомъ часто возобновлявшійся собачій бой, и хоть это казалось мн иногда самоуправствомъ, а все же приходило мн и то на умъ, что такой надзоръ и запрещеніе можно бы употребить еще съ большей пользой во многихъ странахъ или помстьяхъ, гд охотничье ремесло находится въ особенномъ развитіи.
Дамы изъ сосднихъ богатыхъ домовъ, въ сопровожденіи своихъ кавалеровъ, приходили иногда къ намъ, желая, вроятно, освидтельствовать лично положеніе бднйшаго класса людей. Постителей поражала дикость нашихъ обычаевъ и свирпость нашихъ нравовъ, но одна изъ этихъ прекрасныхъ дамъ, выражавшая громче другихъ свой ужасъ, очевидно забывала при этомъ то время, когда я видлъ ее на дач, гд она съ восторгомъ любовалась на травлю барсука.
Однажды мой хозяинъ, забывъ, или совсмъ не имя понятія о справедливости, хотя бы и къ животнымъ, запрегъ меня въ свою телжку, нагружонную значительною тяжестью, которую тащить даже и такому здоровому псу, какъ я, было довольно-трудновато, я выказалъ такое сопротивленіе противъ этого, что, выведенный изъ терпнія моею настойчивостью, хозяинъ ударилъ меня нсколько разъ по слов, какъ это я самъ часто длывалъ въ деревне съ моей упрямой лошадью. Эта такъ называемая жестокость была замчена многими прохожими, громко вопіявшими противъ такого поступка, и однимъ полицейскимъ служителемъ, который свелъ хозяина моего вмст съ телжкою въ часть.
— Какъ вы осмливаетесь нарушать законы?
— Я ничего не понимаю въ законахъ,— отвчалъ мой хозяинъ.— Я хлопочу только о томъ, чтобы выработать себ кусокъ хлба.
— Это хорошо,— возразилъ судья,— однако не даетъ вамъ никакого права употреблять для того собакъ. За нарушеніе закона вы должны заплатить штрафъ въ одинъ фунтъ стерлинговъ.
— Да какъ же это можно? вдь это ни на что не похоже,— пробормоталъ хозяинъ,— Моя собака такъ сильна, что могла бы мн замнить лошадь,
— Вы должны заплатить штрафа одинъ фунтъ стерлинговъ, — прервалъ его судья, прекращая вс дальнйшія разсужденія.
Мой хозяинъ былъ не приготовленъ къ такому платежу, а потому его телжка была взята подъ залогъ до-тхъ-поръ, пока онъ не принесетъ денегъ. Полицейскій служитель выпустилъ меня, между тмъ, погулять на дворъ, а я, пользуясь удобнымъ случаемъ, пролзъ подъ ворота и распрощался навсегда съ моимъ несчастнымъ хозяиномъ и его телжкой. Долго бродилъ я, усталый и голодный, по городу, голодный потому, что съ самаго утра ничего не получалъ състного, кром нсколькихъ глотковъ молока, котораго я тайкомъ отвдалъ изъ горшка, стоявшаго незакрытымъ на фундамент ограды.
Прогулка моя съ полдня до вечера происходила въ самыхъ красивыхъ, чтобы не сказать аристократическихъ, частяхъ столицы, гд улицы и панели содержатся въ такой чистот, что представляютъ совершенную пустыню, отнимающую всякую надежду у всякой изнуренной отъ голода собаки, какою былъ я.
Смерклось. Я находился уже въ предмстіи города, эту мстность можно бы назвать даже деревней, если бы цлый рядъ развалинъ посл погорлыхъ домовъ не заслонялъ собою всю перспективу.
Проходя по этимъ чорнымъ массамъ, все по прямому направленію, я очутился передъ маленькой несчастной хижиной, стропила которой были до половины видны изъ-подъ кровли. Когда я находился въ нершимости — взойти ли туда или нтъ, дверь быстро отворилась и какой-то человкъ показался на порог. Казалось, онъ удивился и вмст съ тмъ обрадовался, увидвъ меня, онъ зазывалъ меня ласковыми жестами и знаками, чтобы заманить къ себ въ хижину, прибгая при этомъ случа къ обычной приманк — кускомъ хлба. Мсто мн нисколько не нравилось, но человкъ этотъ казался мн такимъ привтливымъ, да и предлагаемая подачка имла свою прелесть посл такого долгаго странствованія и такого продолжительнаго поста, такъ что я ршился войти.
Пока я лъ хлбъ, мой новый хозяинъ притворилъ за мною дверь и кликнулъ кого-то изъ задней комнаты. Рзкій голосъ отозвался на зовъ, и вскор посл того взошла старуха съ мрачнымъ видомъ. Она мн показалась весьма отвратительною и похожею на вдьму. Оба они стояли въ нкоторомъ отъ меня разстояніи, между тмъ, какъ я занятъ былъ уничтоженіемъ подачки, которую вторично получилъ отъ моего новаго хозяина, они разговаривали въ полголоса.
— Вдь за такую шкуру дадутъ талера три съ половиною,— говорила старуха съ живостью.
— Нтъ,— возразилъ мужчина,— къ чему это? я могу и продать его за эту же цну.
— Такъ оставь этого пса ужъ лучше у себя,— возразила старуха злобно:— онъ въ два дня сожретъ боле, чмъ на эту сумму.
— Не смотря на это я все-таки желалъ бы его имть при себ,— сказалъ мужчина, глядя на меня съ восхищеніемъ.— Что за славный зврь!
— Разв намъ деньги, что ли, нужны, въ самомъ дл?— продолжала озлобленная старуха,— насемъ золы и будемъ ждать урожая — не такъ ли?
Послднія слова, казалось, имли желаемый успхъ, потому-что, нсколько минутъ спустя, я очутился уже въ мощныхъ рукахъ, изъ которыхъ не было никакой возможности освободиться, и увидлъ старуху, которая приближалась ко мн съ огромнымъ острымъ ножомъ.
Судя по тому что я слышалъ и что я видлъ предъ собою, мн легко было угадать намреніе моихъ хозяевъ, которое состояло въ томъ, чтобы съ меня съ живого содрать шкуру, а извстно, что шкура вдвое дороже цнится, если она снята съ живого животнаго.
Припоминая свое прошедшее, я чувствовалъ, что совсть меня упрекала во многихъ дйствіяхъ, очень мало отличавшихся отъ настоящаго, только я не имлъ никакого права на извиненія, потому что длалъ зло безъ всякой особенной нужды.
Несмотря на то, что человческія размышленія побуждали меня извинить поступокъ, вынужденный нищетою, животный инстинктъ одержалъ во мн, однако, верхъ, и я принялся лаять и выть что было силы. Мой хозяинъ старался унять этотъ шумъ, зажимая мн морду, но мои сопротивленія были такъ сильны, что онъ принужденъ былъ, наконецъ, оставить меня выть сколько душ моей было угодно. Въ то самое мгновеніе, тогда старая вдьма старалась улучить удобную минуту для исполненія задуманной надо мною операціи, дверь вдругъ отворилась нсколько человкъ показалось на порог. Старуха выронила ножъ, а хозяинъ бросилъ меня при вид этихъ нежданныхъ гостей, которые, гуляя въ этихъ мстахъ, были привлечены въ хижину моими отчаянными воплями. Мои непріятели старались оправдаться, предлагая нкоторыя объясненія, но по ни къ чему не повело и такъ называемые преступники были отведены моими спасителями въ городъ для допроса о жестокости въ отношеніи собаки. На слдующій день, въ присутствіи магистрата и рукоплещущей толпы народа, ихъ осудили на заключеніе въ рабочій домъ на три мсяца, а я вторично ускользнулъ, никмъ не замченный, и снова пустился искать счастья.
Опытъ послдней ночи научилъ меня избгать городскихъ предмстій, къ деревн я не чувствовалъ никакого влеченія, а потому и направилъ свой путь на дорогу, которая, по моимъ соображеніямъ, должна была меня вывести къ самому центру столицы. Посл короткаго странствованія я очутился въ отличномъ парк, наполненномъ красиво-одтыми дамами и кавалерами, ливрейными лакеями, лошадьми, экипажами и прочими принадлежностями роскоши и богатства. Я снова начиналъ испытывать мученія голода, который приближался ко мн съ убійственной настойчивостью, а такъ какъ я ничего съдомаго на красиво-усыпанныхъ пескомъ аллеяхъ не находилъ, то и позволялъ себ выхватить большой кусокъ пирожнаго изъ рукъ одного чрезвычайно откормленнаго мальчика въ бархатной курточк. Дитя, поражонное испугомъ, не успло еще обратиться съ жалобою къ своей няньк, которая была занята разговоромъ съ очень длиннымъ, сухопарымъ солдатомъ, какъ уже и слдъ мой простылъ. Проходя мимо скамьи, къ одной изъ лучшихъ частей марка, я невольно обратилъ вниманіе на одну личность привлекательной наружности, это былъ человкъ среднихъ лтъ, въ очкахъ, читавшій книгу. Въ немъ проглядывало столько усладительнаго спокойствія, столько довольства, столько хорошаго расположенія духа, столько внушающаго къ себ почтенія, что я не могъ идти дале и расположился у ногъ его, высунувъ языкъ и глупо виляя хвостомъ.
‘Еслибы судьба, думалъ я, ‘послала мн такого хозяина, я носилъ бы ему корзинки, доставалъ бы брошенную въ прудъ трость, становился бы служить на заднихъ лапахъ — однимъ словомъ, выполнялъ бы вс извстныя собачьи мудрости, чтобы выразить свой восторгъ и свою благодарность.
Недолго оставался я въ этомъ положеніи, которымъ обратилъ на себя вниманіе почтеннаго господина. Онъ всталъ съ мста и такъ поощрительно поманилъ меня за собою, что я тотчасъ же, безъ малйшаго колебанія, послдовалъ за нимъ. Мы прошли нсколько десятковъ шаговъ и чрезъ короткое время находились уже на широкой площади передъ большимъ угольнымъ домомъ, въ которомъ, казалось, мой новый знакомый жилъ. Когда онъ позвонилъ, то дверь тотчасъ же была отворена лакеемъ въ ливре.
— Джорджъ,— сказалъ мой почтенный господинъ, весьма кроткимъ голосомъ,— возьми эту собаку и позаботься объ ея содержаніи.
Приказанія добродтельнаго господина были буквально исполнены, и чрезъ нсколько минутъ я находился уже въ большой собачьей канур, помщенной въ конюшн, которая находилась въ конц сада, передо мною поставили плошку съ водой и блюдо съ костями и различными вкусными яствами.
Удовлетворивъ свой голодъ, я почувствовалъ какое-то особенное довольство и, осмотрвшись вокругъ, увидлъ еще трехъ собакъ различныхъ породъ. Одна изъ нихъ была маленькая, чорная лягавая собака, другая, немного побольше первой, была тоже лягавая, только шотландской породы, третья еще большаго размра изъ породы бульдоговъ, и наконецъ я, четвертый и самый большой песъ, помсь водолаза и овчарки, Я узналъ изъ разговора съ моими новыми товарищами, которые были весьма сообщительны, что одинъ изъ нихъ былъ купленъ на улиц, другой подаренъ старому господину его другомъ, а третій, подобно мн, приглашонъ послдовать за нашимъ хозяиномъ. Всхъ ихъ отлично кормили, прекрасно содержали, люди выпускали ихъ въ извстные часы для прогулки, но никогда хозяинъ не бралъ ихъ съ собою. Многаго они ожидали отъ своего почтенного господина, но до-сихъ-поръ не могли вывести о немъ удовлетворительнаго заключенія. Онъ не любитель собакъ, это ясно, да и не охотникъ (я — вздрогнулъ при этой фраз) — не охотникъ потому, что никогда не здилъ за городъ, казалось, ихъ держали какъ-будто напоказъ, а между тмъ не обращали на нихъ никакого вниманія, что было для нихъ загадкой, которой даже и при благоразумномъ моемъ содйствіи они не въ состояніи были разршить. Въ продолженіе нсколькихъ недль я самъ находился въ томъ же положеніи, о которомъ мои товарищи мн разсказывали, и начиналъ уже чувствовать тягостную усталость, вслдствіе, однообразія моей жизни, но вдругъ въ одно утро мн показалось, что въ дом происходитъ какая-то особенная суета, и точно, вскор посл завтрака, нсколько служителей взошло въ конюшню и всхъ насъ четверыхъ повели въ столовую, гд находились нашъ хозяинъ и нсколько подобныхъ ему почтенныхъ на видъ джентльменовъ, украшенныхъ очками отличавшихся весьма кроткими и мягкими манерами.
— Джорджъ,— сказалъ нашъ хозяинъ, обращаясь къ одному вы служителей,— все ли готово для хирургическихъ опытовъ?
— Совершенно все,— отвчалъ слуга.
— Такъ сдлай же одолженіе,— продолжалъ нашъ хозяинъ весьма ласково,— сдлай такъ, какъ я говорилъ теб.
Вслдствіе этого разговора, маленькая лягавая собачка была уведена, по истеченіи нсколькихъ минутъ служители возвратились за шотландкой и потомъ за бульдогомъ. Хотя мы и прохаживались по столовой передъ тмъ, какъ насъ уводили, но собравшіеся джентльмены не обращали на насъ никакого вниманія, а были боле заняты разговоромъ между собою у окна, которое выходило на площадь. Наконецъ очередь дошла и до меня и я послдовалъ за моимъ проводникомъ съ какимъ-то тайнымъ предчувствіемъ бды.
Когда я взошолъ въ залу, то прежде, нежели могъ замтить, что сталось съ моими товарищами, нсколько служителей повалили меня и прикрпили къ станку, на которомъ я очутился мордой въ верху, растянувши ноги, а въ ротъ мн всунули клубокъ шерсти, вроятное назначеніе котораго было препятствовать моему вою. Едва только служители успли меня установить въ этомъ крайне-неудобномъ положеніи, какъ въ комнату вошли почтенные джентльмены и принесли съ собою весьма сильный запахъ химическихъ, физическихъ и разныхъ другихъ аптекарскихъ снадобій.
— Съ тхъ поръ, какъ мы въ послдній разъ видлись,— говорилъ голосъ, который я призналъ за голосъ нашего хозяина,— вроятно, вамъ извстно, что я вступилъ въ полемику съ одной газетой, корреспондентъ которой подписывается псевдонимомъ Canis Familiaris. Мн, конечно, неприлично хвалить самого себя, но это уже слишкомъ очевидно, что простой теоретикъ, каковъ мой безъименный соперникъ, иметъ очень мало фактовъ для подтвержденія своихъ аргументовъ, въ сравненіи съ такимъ эксперименталистомъ, какъ я. Если Canis Familiaris утверждаетъ, что аросупитъ-декоктъ изъ собачьей капусты — этотъ обыкновенный ядъ, извстный подъ именемъ собачьяго яда, не дйствуетъ на здоровую собаку, то я заставлю его замолчать, отвчая ему тмъ, что я своими собственными руками четырнадцать порцій этого яда давалъ такому же количеству собакъ различныхъ породъ, и что я еще до-сихъ-поръ храню ихъ безжизненные трупы въ моей анатомической зал, въ доказательство всему міру справедливости моихъ словъ. Ропотъ одобренія, смшанный съ бряцаніемъ стакановъ, послышался со стороны джентльменовъ. Я подумалъ, что роковая минута настала и что приготовляютъ напитокъ для нашего истребленія, но вскор узналъ — по запаху, что достопочтенные господа распивали хересъ, а по невнятности ихъ голосовъ, что они грызли сухари.
— Ну что, докторъ Бораксъ,— сказалъ нашъ хозяинъ, худо сдерживая свое торжество,— будете ли вы еще придерживаться мннія, что это ископаемое, которое мы имемъ предъ глазами, не остатки простой собаки?
— Буду, безъ сомннія, буду,— отвчалъ докторъ Бораксъ едва внятно, потому что ротъ его былъ наполненъ сухарями.
— Очень хорошо,— возразилъ нашъ хозяинъ, гладя рукою свой подбородокъ, а я утверждаю противное и, что еще боле, готовъ доказать на опыт, что это ископаемое есть остатокъ одной изъ двухъ собакъ шотландской породы или бульдога.
Вторичный ропотъ удовольствія пробжалъ по комнат въ отвтъ на это смлое замчаніе, и снова этотъ ропотъ смшался со стукомъ стакановъ и грызеніемъ сухарей.
— Вотъ здсь,— воскликнулъ нашъ хозяинъ тономъ оратора хлопая рукою по предмету, издававшему глухой звукъ,— есть отличный образецъ здороваго бульдога, а вотъ тутъ (опять хлопанье и глухой звукъ) такого же достоинства собака шотландской породы.
Затмъ послдовало общее движеніе между джентльменами, они вс, казалось, разсматривали что-то, и я справедливо догадался по двумъ глухимъ звукамъ, что мои несчастные товарищи находились въ одинаковомъ со мною положеніи близь того мста, гд стоялъ нашъ хозяинъ, и что онъ производилъ эти звуки, ударяя рукою по ихъ растянутому брюху.
Когда кроткіе джентльмены взаимно высказали свое удовольствіе, вашъ хозяинъ позвонилъ въ колокольчикъ. Въ отвтъ на это тотчасъ же появился слуга.
— Джорджъ,— произнесъ нашъ хозяинъ,— снесите этихъ двухъ собакъ къ господину Джемсу въ анатомическую комнату: онъ ужъ распорядится ими соотвтственно моимъ приказаніямъ.
Пока эти порученія исполнялись, мой хозяинъ продолжалъ мою рчь.
— Господа,— сказалъ онъ,— чтобы возвратиться снова къ нашему вопросу о дйствіи собачьяго яда на всякую собаку, я готовъ сейчасъ же доказать, насколько ошибочно мнніе, утверждаемое нкоторыми теоретиками, что чмъ больше собака, тмъ боле будетъ въ ней сила сопротивленія къ дйствію этого смертоноснаго зелья. Я доказалъ уже истребленіемъ четырнадцати собакъ, что собачья капуста не есть только простое растеніе, какъ утверждаютъ Cenis Familiaris и многіе другіе, но что это растеніе есть самый сильный ядъ, который когда-либо былъ употребляемъ для умерщвленія всякой собачьей породы.
Опять послышались одобрительные звуки и снова сопровождалась звономъ стакановъ.
— Повторите намъ еще разъ свою мысль, докторъ,— заговорилъ весьма кроткій джентльменъ, который, казалось, записывалъ свои замтки во все время разговора,— вы говорите, что большая собака при равной порціи умретъ еще скоре маленькой?
— Да,— отвчалъ докторъ съ гордостью,— и для доказательства моего мннія я запасся, маленькой лягавой собакой и большимъ образцомъ смси водолаза и овчарки, надъ которыми я намренъ произвести опытъ передъ вашими глазами.
Несмотря на всю опасность моего положенія, я не могъ, однако, не предаться нкоторымъ размышленіямъ о томъ, какая разница бываетъ въ общественномъ положеніи людей) а такъ какъ мн извстно было, какъ мала разница между самоубійствомъ и произвольнымъ стремленіемъ къ опасности, то мн невольно пришолъ въ голову вопросъ: отчего мои первые два хозяина-мучителя были такъ строго наказаны закономъ, тогда какъ это сборище полуученыхъ полу невжественныхъ докторовъ могло безнаказанно истреблять цлыя сотни животныхъ ради какой-то прихотливой теоріи, подъ защитой хладнокровной и мнимой науки.
Въ то время, какъ я былъ занятъ такими размышленіями, мн вдругъ послышался слабый, похожій на локтаніе, звукъ, который производилъ, какъ я подозрвалъ, мой маленькій товарищъ, глотая гибельный напитокъ.
Но вотъ хозяинъ мой приблизился ко мн, держа къ одной рук воронку, а въ другой кубокъ, содержавшій въ себ темную жидкость. Я пытался смягчить его сердце жалостнымъ умоляющимъ взглядомъ, но это стараніе оказалось напраснымъ передъ холоднымъ, самонадяннымъ, величественнымъ ученымъ.
Воронка была вставлена въ мой полуоткрытый ротъ и отвратительный напитокъ пропущенъ въ засохшее мое горло, сердце мое замерло, мн показалось, что пары цлой сотни москатильныхъ лавокъ бросились мн въ голову и что я стремглавъ падаю на землю.
Я пришолъ въ себя. Больной, слабый, лежалъ я въ постели, въ своей комнат, въ деревн, подъ надзоромъ моего доктора и моей старой ключницы. Простуда, полученная мною на охот, прекратилась къ воспаленіе мозга, и я долго оставался безъ памяти.
Первое употребленіе, какое я сдлалъ изъ медленно возвращавшихся силъ, была забота о введеніи боле гуманныхъ обычаевъ въ сельскія мои увеселенія. Ружье и удочку я замнилъ палкой и мячикомъ, развелъ лужокъ, на которомъ устроилъ мсто для игры въ кегли, куда сходились потомъ вс юноши графства и находили всегда ласковый пріемъ.