Иксъ-лучи
Иксъ-лучи
Новелла
Шарля Реколена
Шарля Реколена
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
М. Б—скій
‘Всемірная Иллюстрація’, No 1415, 1896
Икс-лучи, Реколе Шарль, Год: 1896
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Недлю цлую не спалъ докторъ Корнелій Шванталеръ. Да и было отъ чего. Посл того, какъ была открыта прививка, одаренная удивительнымъ свойствомъ длать глазъ доступнымъ лучамъ Рентгена, пресловутымъ лучамъ, волновавшимъ тогда всю Европу, согласитесь сами, можно было проводить безсонныя ночи единственному обладателю этого секрета! Любовь къ наук сильна, и онъ совершенно забылъ блокурую невсту, которая за нсколько дней передъ тмъ получила въ даръ его сердце. Но не ошибся ли онъ? Безчисленные cobayes, которымъ онъ вспрыснулъ новую сыворотку, въ самомъ ли дл видятъ внутренность предметовъ и живыхъ существъ, за исключеніемъ ихъ вншнихъ формъ? Можетъ быть просто онъ испортилъ ихъ мозговые аппараты, попытавшись измнить ихъ естественную точку зрнія? Отвтъ былъ сомнительный/И докторъ Шванталеръ не переставалъ наблюдать своихъ cobayes. Эти маленькія животныя, казалось, были чмъ-то озадачены. Они то вертлись въ своей клтк, то вдругъ кидались на перекладины деревянной ршетки, подобно мухамъ, когда т, не зная о препятствіи, бросаются на стекла. Докторъ переносъ ихъ въ другую клтку, которая вся была изъ желза. Они остались спокойны: опытъ отвчалъ теоріи.
Во всякомъ случа докторъ Шванталеръ понималъ, что слдуетъ попытаться сдлать еще послдній и высшій опытъ. Результатъ былъ неизвстенъ.
Но разв онъ не посвятилъ наук всю свою жизнь? Могъ ли онъ колебаться принести ее также и совсмъ въ жертву, въ случа надобности? Могъ ли онъ пропустить этотъ чудесный случай, или предоставить другимъ воспользоваться имъ? Видть подкладку всего, проникать въ центральную сущность вещества, въ самое сердце тканей и формъ, созерцать обратную сторону сущаго, прослдить тайный механизмъ, человческаго тла и, быть можетъ, отыскать на дн этихъ глубинъ сущность души, начальнаго движенія мысли — разв эта греза медика философа не стоитъ того, чтобы ради практическаго осуществленія рискнуть чмъ нибудь? На операцію нельзя ршиться тогда, когда взглядъ его, небрежно пробжавъ по обманчивымъ поверхностямъ, поможетъ его непогршной рук добраться до гнздилища зла, которое не видно никому другому! Это была — слава и для начала хорошая отместка госпитальнымъ товарищамъ, недавно отвергавшимъ его хирургическія способности по поводу одной операціи, которая, правда, оставила въ живыхъ больного, но совершенно уронила оператора. Докторъ Шванталеръ больше не колебался. Онъ наполнилъ маленькій шприцъ фотографической сывороткой, надлъ платиновую иглу и приблизился къ окну, чтобы увидть сохранила ли жидкость требуемую прозрачность.
Въ эту минуту воскресные колокола прозвучали въ отдаленіи. Это была ясная заря, въ которой постепенно оживали оттнки предметовъ и, облитые розовымъ свтомъ, колебались нжные кустарники, а весенняя природа пробуждалась. Благоуханія распускающихся цвтовъ поднимались легкими струями. Птицы пли среди первыхъ листочковъ липы.
За оградой сада шла къ фонтану граціозная и быстрая молодая двушка, держа кувшинъ у бодра. Докторъ Шванталеръ провелъ рукой по лбу, и, подумавъ мгновеніе, взвсила все.
Строго говоря, онъ принесетъ только половинную жертву. Наук достаточно одного глаза. А другой онъ сохранитъ дня допольнительнаго зрнія. Для опыта онъ избралъ лвый глазъ. Мужественно ввелъ онъ иглу въ хрусталикъ, какъ это онъ длалъ своимъ cobayes, впрыснулъ сыворотку, потомъ растянулся на постели, покрывъ предварительно инъектированный глазъ чмъ-то врод монокля, стекло котораго онъ намазалъ какою-то желтоватой мазью на платиновомъ основаніи, непроницаемою новымъ лучамъ.
На другой день обычный ударъ въ дверь пробудилъ его. Врная Гертруда принесла утренній завтракъ: превосходный случай для перваго опыта.
Быстро онъ снялъ стекло съ лваго глаза и закрылъ правый. О чудо! Вмсто старой служанки, красное лицо которой и жирное тло смшили его учениковъ, онъ увидлъ, что къ нему приближается, выдлывая бедрами комическіе выкрутасы, приземистый скелетъ, на которомъ висло нсколько прозрачныхъ мшковъ и все было покрыто волнующимся газомъ, немного зеленоватымъ, похожимъ на студенистую оболочку медузъ, но еще боле просвчивающимъ, безъ опредленныхъ очертаній, подобно туману, который вотъ-вотъ разсется. Что же касается костей, то онъ различилъ ихъ съ совершенной ясностью.
Онъ увидлъ даже легкія деформаціи, неправильные отростки, плохо закругленныя ребра, и посреди скелета болталось сердце, какъ языкъ колокола и, казалось, было поражено какою-то несносной гипертрофіей. Не было больше сомннія — опытъ удался.
Онъ наскоро одлся. Какъ разъ въ госпитал былъ день операцій.
— А пускай-ка посмотрятъ коллеги! Съ гордо поднятой головой и съ моноклемъ въ глазу, онъ прошелъ по заламъ, между тмъ, какъ студенты, толкая другъ друга локтемъ, говорили шепотомъ: ‘Каковъ, носитъ монокль и притомъ пресмшной монокль»
Когда онъ вошелъ въ амфитеатръ, вс спорили. Шло дло объ одномъ несчастномъ, который въ какой-то схватк былъ раненъ четырьмя пулями изъ револьвера. Три были извлечены. а четвертую никакъ нельзя было найти.
Докторъ Шванталеръ приблизился и у него спросили, какого онъ мннія — скоре, впрочемъ, изъ вжливости, такъ какъ всмъ было извстно, что со времени послдней операціи онъ воздерживался отъ рискованныхъ вмшательствъ.
Но къ величайшему изумленію присутствующихъ. онъ ршительно подошелъ, снялъ свой монокль, закрылъ правый глазъ, схватилъ зондъ, неколеблясь погрузилъ его и извлекъ пулю.
‘Вотъ’, просто произнесъ онъ, и вокругъ него поднялся ропотъ удивленія.
Принесли другихъ больныхъ и каждый разъ, сдлавъ быстрый осмотръ, дикторъ Шванталеръ находилъ корень болзни. Онъ вырзывалъ опухоли, распиливалъ кости, вытаскивалъ иглы. Почти вс больные умерли, но оперированы они были превосходно. ‘Какой врный глазъ! Ахъ, этотъ Шванталеръ! Да это неслыхано!’ говорили коллеги, изумляясь и завидуя.
Въ одинъ день Корнелій Шванталеръ затмилъ собою всхъ славнйшихъ хирурговъ вка.
Слегка утомясь, докторъ Шванталеръ, провалялся посл обда на диван, наслаждаясь своимъ торжествомъ. Онъ получилъ пламенное посланіе отъ невсты, которая упрекала его за молчаніе и назначала ему свиданіе на другой день на берегу рки. Но онъ прочелъ письмо разсянно, почти скучая. Все же онъ любилъ свою Маргариту, такую граціозную и милую съ глазами, какъ дв фіалки, съ блоснжнымъ цвтомъ лица, съ таліей стройной, какъ стебель лиліи. Теперь же научная гордость всецло овладла имъ. Любовь блднла передъ зарею его славы, какъ послдняя звзда ночи таетъ въ лучахъ восходящаго солнца: онъ спшилъ прислушаться къ первымъ отголоскамъ этой славы. Онъ вспомнилъ, что у бургомистра былъ балъ. Разумется, туда прежде всего должна дойти всть объ его успхахъ въ госпитал, и онъ ршилъ отправиться на балъ. Ненавидлъ онъ общество, не любилъ онъ танцовать, но былъ философомъ. Онъ подумалъ о томъ, что, кром удовольствія услышать похвалы со всхъ сторонъ, онъ увидитъ еще странное зрлище, которое представятъ его рентгеневскому оку женское кокетство и человческая суетность. Онъ зналъ уже, чего можетъ ожидать наука отъ его открытія и онъ не прочь былъ убдиться въ польз, которую извлечетъ изъ него психологія. Въ извстный часъ онъ надлъ свой торжественный фракъ и направился къ жилищу бургомистра. повторяя стихъ французскаго поэта: Ничего нтъ правдивй скелета!
Когда изъ вошелъ, балъ былъ въ полномъ разгар. Его тотчасъ окружили, стали поздравлять, разспрашивать. Онъ выслушивалъ восторженныя изъявленія. Потомъ, когда началась кадриль и группы мужчинъ разсялись, онъ притаился въ амбразур окна, закрылъ правый глазъ, открылъ лвый и сталъ смотрть. Конечно, странное было зрлище и достойное наблюдательности послдователя Шопенгауера. Черные скелеты наклонялись, кланялись, колебались, граціозно присдали, потомъ вдругъ обнимались попарно, какъ бы желая спутаться своими ребрами и однако же, удерживаемые на нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, тою медузною оболочкою, которую докторъ замтилъ утромъ у своей старой служанки и которая была тломъ, формою, красотою, исчезнувшею при пронизывающемъ свт неумолимыхъ лучей. Только драгоцнные каменья и металлы оставались непрозрачными и тмъ боле странны были вс эти костистыя фигуры, увшанныя брилліантами и орденами.
Вдругъ докторъ удвоилъ вниманіе. Онъ замтилъ робкую парочку, которая скользила за пальмами галлереи.
Тихо, медленно сквозя изъ-подъ прозрачныхъ листьевъ, сблизились дв челюсти, два пустыхъ носа, два черепа и надолго припали другъ къ другу. ‘Поцлуй!’ подумалъ докторъ и ироническое настроеніе его внезапно прошло. Онъ не захотлъ больше ничего видть, и покинулъ балъ, который показался ему мрачнымъ. Напрасно онъ успокаивалъ себя и повторялъ ‘что наука ни передъ чмъ не должна отступать и истина — прежде всего’. ‘Да, но любовь!’ Онъ легъ, спалъ плохо, у него были кошмары, и на другой день онъ проснулся съ страшной головной болью.
Онъ вышелъ въ поле.
Свжесть весенняго утра развеселила его. Въ конц концовъ, онъ сохранилъ глазъ, доступный обманамъ вншнихъ формъ: ‘Для любви достаточно’. Дло только въ томъ, чтобы не попасться не кстати, и чтобы всегда во время былъ въ глазу предохранительный монокль. У него было такимъ образомъ два зрнія: одно для науки, другое для жизни.
Ободрившись, докторъ открылъ лвый глазъ, желая изслдовать природу подъ новымъ угломъ зрнія. Но онъ разочаровался. Голыя, безцвтныя деревья вытягивались, какъ щупальца осьминога. Иногда съ срыхъ втокъ слетали черные маленькіе скелеты птицъ. Это была единственная дйствительность, которая на необъятномъ пустынномъ горизонт привлекала его вниманіе.
Онъ слъ на трав на берегу рки. Тревога его возобновилась. Великій ученый не можетъ перестать быть человкомъ. ‘Ршительно, подумалъ онъ: истина безобразна, безобразна!’
Кругомъ утро казалось такимъ сладостнымъ, и вся природа ликовала. Это былъ очаровательный концертъ тихихъ звуковъ, восхитительная гармонія цвтовъ и благоуханій. И къ задумчивому доктору цвты склонялись своими внчиками и тихонько говорили ему: ‘Докторъ, посмотри какъ мы прекрасны! Что намъ за дло до имени, которое мы, мертвые, носимъ въ гербаріяхъ и до коснаго строенія, открываемаго въ насъ микроскопами! Богъ сотворилъ насъ, чтобы обввать людей ароматами, а не съ тмъ, чтобы ихъ поучать’. И деревья, въ свою очередь, шептали съ высоты: ‘Шванталеръ, Шванталеръ, не злоупотребляй наукой, мы созданы для того, чтобы служить убжищемъ для птицъ и скрывать отъ нескромныхъ взглядовъ боязливые поцлуи влюбленныхъ’. Листья, теряясь въ небесахъ трепетали отъ гнва и говорили: ‘Шванталеръ, Шванталеръ, твоя наука до добра тебя не доведетъ!’
Онъ поднялъ голову, какъ бы пренебрегая всеобщимъ проклятіемъ. Тутъ на поворот дороги онъ увидлъ нжный скелетъ, который приближался, раскачивая передъ собой огромный животъ, ненормальный объемъ котораго находился, въ странномъ противорчіи съ тонкостью остова. ‘А, подумалъ докторъ, новый, еще неизвстный случай стомокальной аномаліи’. Наука поглотила его всего.
Между тмъ, изящный скелетъ все приближался. Подойдя близко къ доктору, онъ остановился, челюсти его раскрылись и молодой голосъ произнесъ: ‘Мой милый Корнелій, вы такъ задумались, что не замтили вашей возлюбленной! О, эти ученые!’
Въ страх докторъ вскинулъ свой монокль, и скрылъ правый глазъ. Проклятіе! невста была передъ нимъ!
Это ужъ было черезчуръ. Онъ потерялъ голову и вскричалъ: ‘никогда, никогда!’ Затмъ онъ убжалъ въ городъ, размахивая руками, какъ сумасшедшій.
Гретхенъ такъ и окаменла. ‘Докторъ Корнелій сошелъ съ ума’, подумала она и упала подъ деревомъ съ разспростертыми руками, пораженная отчаяніемъ.
Возвратившись въ свою лабораторію, Щванталеръ схватилъ голову въ руки и залился слезами. ‘Я не подумалъ объ этомъ!’ воскликнулъ онъ. ‘Что, если я иначе не стану видть!’ Но у него оставался еще одинъ глазъ. Онъ широко раскрылъ его, чтобы убдиться въ его неприкосновенности. Увы! неужели его волненіе обусловило собою легкую инфильтрацію фосфоресцентной сыворотки изъ одной орбиты въ другую? Ему показалось, что онъ даже уцлвшимъ глазомъ не такъ ясно видитъ. Онъ взглянулъ на себя въ зеркало. Собственное тло его представилось ему не столь твердымъ и формы его какими-то неопредленными. Что если и онъ приметъ образъ скелета въ оболочк медузы! Ужасъ! Не видть больше, не видть себя, не видть ее въ прежнихъ краскахъ и очертаніяхъ!
Тогда въ ярости онъ сталъ проклинать науку. ‘Справедливо говорится въ Еклезіаст’. вопилъ онъ и рвалъ на себ волосы: ‘что умножающій свои познанія, множитъ и свои горести. Богъ сохранилъ для того самую злую долю: истину, которая всегда печальна. Намъ онъ далъ красоту, иллюзію и надежду, а я отказался отъ счастья быть человкомъ!’
И, схвативъ инструментъ, онъ вырвалъ у себя проклятый глазъ и швырнулъ его за окно.
А когда блокурая Гретхенъ, вся трепета, пришла навстить его. онъ объяснилъ ей, что страшное воспаленіе заставило его лишиться лваго глаза. ‘Онъ потерянъ’, сказалъ онъ. И когда онъ кончилъ, граціозный ребенокъ повисъ у него на ше и чуть слышно произнесъ:
— Но что длать, что онъ потерянъ… И, наконецъ, теб остается еще одинъ…
— И притомъ хорошій, подхватилъ докторъ,— потому что онъ видитъ красоту.