АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ
Составилъ Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875
ТОМАСЪ ЧАТТЕРТОНЪ.
ТРАГЕДІЯ ВЪ БРИСТОЛ.
Трагедия в Бристоле, Чаттертон Томас, Год: 1770
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Томасъ Чаттертонъ, ‘чудное дитя, безсонная душа, погибшая въ своей гордости’, какъ его называетъ Вордсвортъ, поэтъ-отрокъ съ громаднымъ талантомъ, едва успвшимъ разцвсть, родился 20-го ноября 1762 года въ Бристол. Отецъ Томаса былъ учителемъ вольной школы въ Пэйль-Стритт. Онъ умеръ за нсколько мсяцевъ до появленія на свтъ своего необыкновеннаго сына, оставивъ посл себя беременную жену и малолтнюю дочь. О лтахъ дтства маленькаго Тома извстно только то, что вс считали его тупымъ мальчикомъ, что онъ былъ на шестомъ году отданъ въ школу, гд отецъ его прежде былъ учителемъ, изъ которой былъ вскор исключёнъ по причин неспособности, и что онъ выучился азбук только тогда, когда раскрашенныя буквы одной старой французской музыкальной рукописи привлекли его вниманіе. Затмъ, начиная съ семи лтъ, въ Чаттертон стали развиваться признаки меланхолическаго характера. Онъ часто бывалъ молчаливъ и задумчивъ, въ продолженіе нсколькихъ часовъ не говорилъ ни съ кмъ ли слова и досадовалъ, если его тревожили. Нердко онъ вдругъ начиналъ плакать безъ всякой видимой причины, запирался въ какую-нибудь комнату, сердился, если кто входилъ къ нему и не легко было выманить его изъ уединенія. Восьми лтъ, Чаттертонъ былъ снова отданъ въ школу, только не въ прежнюю, а въ подвдомственную человколюбивому обществу, гд мальчиковъ кормили, одвали и учили чтенію, письму и счетоводству. Здсь-то разлилась въ мальчик неудержимая страсть къ чтенію всего, что ни попадалось ему подъ руки, а съ этимъ любовь къ древностямъ и геральдик. Неизвстно въ точности, когда онъ началъ писать стихи: безъ сомннья, очень рано. Полагаютъ, что онъ ещё въ дтств запинался изготовленіемъ тхъ мнимо древнихъ стихотвореній, которыя онъ, впослдствіи, сталъ выдавать за произведенія стариннаго поэта Роулея, будто бы найденныя имъ между бумагами, сохранявшимися въ подвал одной изъ церквей Бристоля.
Въ домик, который занимала мать Чаттертона, былъ небольшой чердакъ, служившій общей кладовой. Томасъ завладлъ этимъ чердакомъ и не пускалъ туда почти никого, нося ключъ отъ него всегда при себ. Тамъ-то хранились вс его бумаги, пергаменты и разныя другія вещи, которыя родственники его называли обыкновенно ‘хламомъ’. Постоянное стараніе его оставаться въ этой комнат одному, пергаменты, постоянно замаранное лицо, носившее на себ слды чорной и жолтой красокъ — всё это, взятое вмст, очень безпокоило его родныхъ.
Неизвстно, которая изъ частей произведеній мнимаго Роулея была сочинена прежде другихъ, хотя и есть основаніе предполагать, что такой плодовитый и остроумный писатель, какъ Чаттертонъ, не могъ сочинять ихъ иначе, какъ на случай. Первымъ трудомъ его, ране другихъ сдлавшимся извстнымъ въ Бристол, была генеалогія одного бристольскаго жестянщика, по имени Бэргэма, человка не дальняго ума и котораго легко было обмануть. Пять шилинговъ, полученные Чаттертономъ за свой трудъ, побудили его къ другому опыту, который можно назвать дополненьемъ къ первому. Въ этомъ послднемъ произведеніи молодой поэтъ не только далъ жестяннику благородныхъ предковъ, но даже породнилъ его съ однимъ поэтомъ, и, чтобъ дополнить обманъ и увнчать трудъ свой, написалъ ‘Романсъ о рыцар’, будто бы сочинённый стариннымъ поэтомъ де-Бэргэмомъ. Стихотвореніе это, написанное древнимъ языкомъ, Чаттертонъ переписалъ также старинными буквами, снабдилъ оригиналъ своимъ будто бы переводомъ на современный языкъ и приложилъ къ нему статью о древней поэзіи, яко бы тоже написанную Джономъ де-Бэргэмомъ около 1320 года, цлый списокъ другихъ твореній, написанныхъ будто бы тмъ же поэтомъ и гербъ до-Бэргэма, тщательно раскрашенный.
Четырнадцати лтъ, Чаттертонъ помщонъ былъ въ контору стряпчаго въ Бристол, но и здсь, исправляя должность младшаго писца, онъ посвящалъ всё свободное время своимъ любимымъ занятіямъ и посщенію бристольской библіотеки, гд онъ читалъ ‘Хронику Голаншеда’. ‘Geoffery of Monmouth’ и ‘Церковную Исторію’ Феллера, и всякій разъ просматривалъ словари Версея и Бэлея. Впослдствіи оказалось, что изъ этихъ-то словарей была взята Чаттертономъ большая часть вышедшихъ изъ употребленія англійскихъ словъ, помщённыхъ имъ въ мнимыхъ ‘Стихотвореніяхъ Роулея’. По праздникамъ, которыя Чаттертонъ проводилъ постоянно дома, онъ и большую часть ночи просиживалъ за работою въ своёмъ любимомъ чулан, увряя домашнихъ, что ему пріятне заниматься ночью и что онъ готовъ работать при лунномъ свт, лишь бы ему не мшали. Такимъ образомъ, занятія его, мало по малу, подвигались вперёдъ. Ясно, что, не довольствуясь удачей первой своей мистификаціи, онъ собирался обмануть людей, поумне жестянника. Въ 1768 году, когда конченъ былъ новый мостъ въ Бристол, въ ‘Бристольскомъ Журнал’ появилась статья подъ названіемъ: ‘Описаніе перваго прохожденія мэра по старому мосту, взятое изъ одной старинкой рукописи’. Когда, по выход слдующаго нумера ‘Бристольскаго Журнала’, сдлалось извстнымъ, что статья доставлена Чаттертономъ, то простодушные бристольскіе антикваріи, не подозрвая ни какихъ штукъ, приступили къ нему съ просьбою показать имъ оригиналъ или, по-крайней-мр, объяснить имъ, какъ досталась ему рукопись, но, не смотря на вс убжденія и даже угрозы, не могли добиться толку, и принуждены были, наконецъ, удовольствоваться объясненіемъ доставителя, что онъ нашолъ эту рукопись въ куч другихъ рукописей. принадлежавшихъ его отцу и валявшихся у нихъ въ чулан, отецъ же взялъ ихъ изъ извстнаго дубоваго сундука, находящагося въ подвал церкви Маріи Редклиффъ. Тмъ дло и кончилось. Ободрённый первыми своими успхами по части фабрикаціи старыхъ документовъ и стиховъ, Чаттертонъ пошолъ дальше. Спустя короткое время посл продлки съ ‘Бристольскимъ Журналомъ’, онъ доставилъ Калькотту, товарищу по торговл жестянника Бэргэма, большаго любителя литературныхъ рдкостей, списокъ трагедіи Бристоу,эпитафію Роулея надъ гробомъ Кэнииджа и ‘Yellow Roll’.
Около этого времени, одинъ бристольскій токарь, по имени Барретъ, задумалъ издать исторію Бристоля — и ревностно собиралъ матеріалы для своей книги. Друзья его, желая доставить ему поболе свдній, расхвалили ему древнія стихотворенія и другія рукописи, относящіяся къ Бристолю, найденныя въ дубовомъ сундук церкви Маріи Редклиффъ. Прочитавъ стихотворенія и осмотрвъ рукописи, доврчивый историкъ находитъ ихъ подлинными и обращается къ Чаттертону съ просьбою собрать свднія о церквахъ и общественныхъ зданіяхъ въ Бристол. Чаттертонъ берётся для этой цли разсмотрть бумаги Роулея и черезъ нсколько дней приноситъ Баррету врное и подробное извстіе о древнихъ церквахъ, находившихся на мстахъ, теперь застроенныхъ другими зданіями. Историкъ, ни сколько не сомнваясь въ подлинности документа, награждаетъ своего молодаго друга изрядной суммою денегъ, а Чаттертонъ, обрадованный этою наградой, возвращается на свой чердакъ, снова ломаетъ себ голову и выдумываетъ не только церкви, по и замки и даже дворцы. Словомъ, Чаттертономъ была доставлена Баррету, и, притомъ, въ самое короткое время, такая масса подобныхъ документовъ, что, впослдствіи, они составили значительную часть изданнаго имъ огромнаго тома in-quarto, груда въ другихъ отношеніяхъ весьма важнаго.
Книга Баррета съ одной стороны распространила извстность Чаттертона, съ другой — поощрила сто къ другимъ подобнымъ продлкамъ Между-тмъ, меланхолическій характеръ его развивался всё боле и боле. Думали, что онъ сойдётъ съ ума. Иногда по цлымъ днямъ онъ не произносилъ ни слова. Занятія его расширялись, какъ расширялись мечты его честолюбія, медицина и латинскій языкъ на нкоторое время вошли въ составъ его занятій. Въ декабр 1768 года онъ написалъ два анонимныхъ письма къ Додлею, предлагая ему разныя произведенія Роулея, бристольскаго священника, жившаго въ царствованіи Генриха VI и Эдуарда IV, и трагедію ‘Элла’, произведеніе высокаго достоинства, причёмъ были приложены образчики того и другого, но не получилъ отвта. Тогда Чаттертонъ ршился на попытку ещё боле смлую: онъ обратился къ Горацію Вальполю. Статьи, посланныя къ нему, состояли изъ мнимой ‘Исторіи живописи въ Великобританіи, примчаній въ ней и одного стихотворенія Роулея. Но и на этотъ разъ продлка Чаттертона не удалась. Вальполь, подозрвая подлогъ, передалъ присланныя статьи и стихи Грею и Мосону, которые, по тщательномъ разсмотрніи, объявили ихъ поддлкою. Около этого времени, поэтъ хотлъ-было сдлаться методистскимъ проповдникомъ, несмотря на свой скептицизмъ въ религіозномъ отношеніи, но и тутъ ему не повезло, такъ-какъ, давая волю своимъ сатирическимъ способностямъ, онъ нажилъ себ много враговъ между жителями Бристоля. Всё это, взятое вмст, сдлало ему жизнь въ родномъ город до того противной, что онъ ршился, наконецъ, хать въ столицу и искать счастія на литературномъ поприщ. Получивъ нкоторое денежное вспоможеніе отъ родныхъ и друзей. онъ простился съ ними — и 26-го апрля 1770 года вступилъ въ обширную сферу своихъ честолюбивыхъ надеждъ. Черезъ нсколько дней по прибытіи въ Лондонъ, онъ писалъ къ матери слдующее: ‘Я устроился — и устроился какъ желалъ. Одинъ журналъ платитъ мн гинею въ мсяцъ, общаютъ заказать мн. ‘Исторію Англіи’ и другія статьи… Временныя статьи для ежедневныхъ газетъ боле чмъ достаточны для моего содержанія. Я постоянный поститель Chapter Coffee House и знаю всхъ здшнихъ геніевъ… Продажнымъ стнамъ Бристоля никогда не суждено было удержать меня: я былъ не въ своей стихіи, теперь я пашолъ свою сферу — Лондонъ. Боже мой, какъ далёкъ Лондонъ отъ презрннаго Бристоля! Здсь нтъ мелочной низости, купеческой недоврчивости,’ Въ слдующемъ письм, написанномъ нсколько дней спустя посл перваго, Чаттертонъ, порадовавшись несчастію двухъ журналистовъ, попавшихъ въ Ньюгетъ и, перечисливъ вс успхи, выпавшіе на его долю въ первые дни его пребыванія въ Лондон, прибавляетъ: ‘Успхи мои ещё не вс вычислены: одинъ господинъ, который узналъ меня въ Chapter House, какъ писателя, хотлъ ввести меня въ домашній кругъ молодого герцога Нортумберландскаго, но, увы, я говорю только на одномъ своёмъ язык.’ 30-го мая онъ писалъ: ‘Теперешнее положеніе заставляетъ меня посщать самое избранное общество, я трачу много денегъ на фешенебельную одежду. Меня приглашаютъ жить съ однимъ джентльменомъ, братомъ шотландскаго лорда. Если деньги польются ко мн. какъ почётныя предложенія, то я подлюсь съ вами пятью тысячами фунтовъ стерлинговъ. Вы, безъ сомннія, слышали, что лордъ-мэръ представлялъ королю адресъ съ возраженіями, но для васъ будетъ новость, что я былъ у лорда-мэра по этому случаю. Я написалъ къ нему письмо: оно было принято хорошо, можетъ-быть лучше, чмъ стоило, я подождалъ полученія имъ отвта на свой адресъ и написалъ второе письмо о его протест и принятіи адреса. Лордъ-мэръ принялъ меня такъ учтиво, какъ только можно, и пригласилъ бывать у него запросто… Надюсь, что меня представятъ, (а не представятъ, явлюсь самъ) главному дйствующему лицу придворной партіи… Я имю рекомендаціи къ сэру Джорджу Кольбруку, директору Остиндской компаніи. Меня рекомендуютъ въ компанейскіе чиновники, но я не ршусь пуститься въ море, пока ещё могу дйствовать на суш.’
Но говоря уже о колоссальномъ хвастовств, проглядывающемъ въ каждомъ слов обихъ писемъ, и о надеждахъ, отзывающихся безуміемъ, послднія слова злополучнаго поэта о мор и суш показываютъ уже, что обстоятельства его въ это время были далеко не въ блестящемъ положеніи. Доказательствомъ того, что всё написанное имъ въ обоихъ письмахъ не боле, какъ фантазія, основанная на полнйшемъ самообольщеніи, граничущимъ съ мечтами безумія, можетъ служить послднее письмо его къ матери, написанное за мсяцъ до самоубійства, вслдъ за перездомъ на квартиру къ мистриссъ Энджель, портних въ Букстрит, и, слдовательно, въ самую бдственную для него пору: ’20-го іюля 1770 года. Сижу теперь за ораторіей. Окончу — и вы получите платье. Почти весь слдующій нумеръ ‘Town and Country Magazine’ — мой. Я знакомъ съ цлымъ свтомъ, моего общества ищутъ вс, и еслибъ я унизился до того, что согласился бы поступить въ контору, то сей же часъ имлъ бы двадцать мстъ, но я долженъ жить среди знати, такъ-какъ дла государственныя идутъ ко мн боле, чмъ коммерческія.’
Что заставляло несчастнаго поэта такъ ужасно лгать въ своихъ письмахъ къ матери — желаніе ли обмануть простодушныхъ бристольцевъ и дать имъ высокое понятіе о своей важности, или самообольщеніе, близкое къ безумію — ршить трудно. Тмъ не мене, извстно положительно, что Чаттертонъ, во время своего пребыванія въ Лондон, состоялъ сотрудникомъ во многихъ газетахъ и журналахъ, причёмъ съ безпримрною быстротою сочинялъ какъ политическія статьи, такъ и прозаическіе разсказы, а равно и стихотворенія во всхъ родахъ, что доставляло ему порядочныя деньги, во, вроятно, доходы его были не только не врны, но и не соразмрны въ сто потребностями. Положительно извстно только то, что въ послдніе дни своей жизни Чаттертонъ сильно нуждался, причёмъ употреблялъ вс силы, чтобы скрыть весь ужасъ своего положенія. Думаютъ, что онъ перехалъ къ миссъ Энджель съ прежней квартиры именно по этой причин. Голодная смерть начинала глядть ему въ глаза. 25-го августа 1770 года, утромъ. Чаттертонъ былъ найденъ въ своей комнат, на квартир миссъ Энджель, мёртвымъ на своей постели. Когда сломали дверь, весь полъ былъ покрытъ изорванными лоскутками бумаги. По вскрытіи тла оказалось, что онъ отравился пріёмомъ мышьяка въ вод.
Такъ погибло поэтическое чудо Бристоля, на восемнадцатомъ году отъ рожденія. Сочиненія и жизнь Чаттертона были долго предметовъ споровъ и противорчивыхъ сужденій. Въ настоящее же время всми понимающими дло признаётся, что Чаттертонъ лучшія свои произведенія упорно приписывалъ вымышленному лицу, которое онъ относилъ къ XV вку. Но тутъ очевидность ршаетъ вопросъ.
Стихотворенія Чаттертона распадаются на два отдла: на стихотворенія, которыя онъ приписывалъ Роулею, и на стихотворенія, которыя признавалъ за свои собственныя. Между тми и другими громадная разница, такъ-какъ стихотворенія, признаваемыя авторомъ за свои, далеко уступаютъ тмъ, которыя онъ выдавалъ за старинныя, найденныя имъ гд-то и будто принадлежащія поэту XV вка, какому-то Роулею. Причина этого загадочнаго превосходства одного отдла стихотвореній надъ другимъ весьма удовлетворительно объясняется Вальтеръ-Скотомъ тмъ, что вся сила и энергія Чаттертона, едва вышедшаго изъ отрочества, была направлена на пріисканіе обветшалаго языка и особеннаго слога, необходимыхъ для поддержанія глубоко-скрытаго обмана. ‘Онъ не могъ имть времени’, говоритъ Вальтеръ-Скотъ, ‘для изученія нашихъ новйшихъ поэтовъ, когда вс его способности были направлены на геркулесовскій подвигъ — создать характеръ, исторію и языкъ стариннаго поэта — подвигъ, котораго, не смотря на всю громадность его способностей, было совершенно достаточно, чтобы поглотить ихъ.’
Заключаемъ нашъ очеркъ поэтической дятельности Чаттертона тёплымъ отзывомъ о нёмъ поэта Кэмболя, помщённымъ въ ‘Specimens of British Poets’.
‘Если представимъ себ вдохновеннаго мальчика, переносящагося воображеніемъ въ отдалённыя времена вымышленнаго имъ Роулея, воплощающаго въ себ своё идеальное лицо, то въ энтузіазм можемъ забыть обманщика и простить поддлку его поэтическихъ созданій за красоты и оригинальность ихъ,
‘Въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ пребыванія его въ Лондон, письма къ матери и сестр, всегда сопровождаемыя подарками, выражали самыя радостныя надежды. И вдругъ весь этотъ потокъ весёлыхъ надеждъ и проэктовъ кончился отчаяніемъ. Особенныя причины, которыя довели его до этой катастрофы, не опредлены надлежащимъ образомъ. На собственныя же его описанія нельзя полагаться. Онъ жилъ подъ очарованіемъ воображенія, которому вс предметы представлялась въ не настоящихъ краскахъ. И онъ пробудился, наконецъ, отъ этого сна, когда увидлъ, что ошибся въ расчёт на покровительство и на выгоды отъ трудовъ литературныхъ.
‘Не многіе въ состояніи позавидовать спокойствію сердца тхъ людей, которые читаютъ жизнь Чаттертона и не трогаются ею. Неразсудительны и безжалостны т люди, которые, смшивая вс оттнки нравственнаго различія, ставятъ литературныя поддлки Чаттертона въ одинъ разрядъ съ поддлкою монеты и говорятъ, что еслибъ онъ не наложилъ рукъ на самого себя, то, вроятно, окончилъ бы дни свои на вислиц. Такой ужасный приговоръ произносятъ надъ юношею, отличавшимся такою строгою воздержностію, такою любовію къ роднымъ. Поддлка подъ Роулея дйствительно противорчитъ общему закону, осуждающему всякую поддлку исторіи, но она не лишаетъ Чаттертона славы его…
‘Оставляя въ сторон этихъ безжалостныхъ біографовъ, которымъ хотлось бы видть поэта на вислиц, надобно, согласиться, что его необразовавшійся характеръ обнаруживалъ въ себ элементы добра и зла. Даже минутное предположеніе его сдлаться методистскимъ проповдникомъ обнаруживаетъ его презрніе къ людскому легковрію, недлающее ему чести. Но еслибъ онъ прожилъ доле, гордость его и честолюбіе могли бы войдти въ надлежащія границы, разсудокъ показалъ бы ему практическую цну истины и добродтели и, почувствовавъ силу и безопасность мудрости, онъ презрлъ бы подлоги и обманы. Принимая въ уваженіе, чего можно было ожидать отъ его генія, я готовъ скоре склониться на сторону людей, безусловно удивляющихся ему, чмъ принять холодное мнніе тхъ, которые съ ужасомъ вспоминаютъ, что они были ослплены покровомъ странной фразеологіи Роулея, непозволявшимъ имъ видть недостатки стихотвореній.’
Зааллъ востокъ зарёю,
Лучъ дрожащій звздъ потухъ,
Возвщая людямъ утро,
На сел проплъ птухъ.
Королю Эдварду въ очи
Солнца свтъ блеснулъ — и вотъ,
Слышитъ онъ, прокаркалъ воронъ:
День печальный настаётъ.
И сказалъ король: ‘Клянусь я
Въ неб правящимъ Творцомъ —
Карлъ Бодвинъ умрётъ сегодня,
И умрётъ подъ топоромъ!’
Онъ къ придворнымъ вышелъ, кружку
Эля пнистаго пьётъ:
‘Вы измннику скажите,
Пусть онъ ныньче казни ждётъ.’
Королю поклонъ отдавши,
Изъ дворца сэръ Кантерлонъ
Вышелъ съ тайной скорбью въ сердц —
И пришолъ къ Бодвину онъ.
Двухъ малютокъ на колнахъ
Карлъ держалъ, его жена
Разливалася слезами,
Горькой мукою полна.
— О, мой Карлъ, дурныя всти!
Молвилъ грустно Кантерлонъ.
‘Говори безъ страха: къ смерти
Королёмъ я осуждёнъ?’
— Горько мн сказать… Клялся онъ
Королевской честью въ томъ:
Не успетъ солнце скрыться —
Ты умрёшь подъ топоромъ.—
‘Умереть должны вс люди’,
Храбрый Карлъ отвтилъ: ‘что-жь.
Я готовъ: сегодня-ль, завтра-ль —
Отъ могилы не уйдёшь.
‘И пускай король твой знаетъ:
Смерть отраднй, чмъ судьба
Долгой жизни, жалкой жизни
Королевскаго раба!’
Кантерлонъ вздохнулъ печально
И поташъ отдать приказъ,
Чтобъ поставили для казни
Эшафотъ въ урочный часъ,—
Къ королю межь-тмъ приходитъ
Каннигъ — палъ къ его ногамъ:
— Государь! о милосердьи
Я возвать дерзаю къ вамъ.—
‘Ты всегда былъ нашимъ другомъ’,
Говоритъ Эдвардъ ему:
‘Объясни твою намъ просьбу —
Повелимъ: быть по сему.’
— Государь мой благородный!
Я крошу насъ объ одномъ
Честномъ рыцар: онъ сдлалъ
Зло, безъ умысла о томъ,—
— У него жена есть, дти…
Участь горькая сиротъ,
Государь, постигнетъ, если
Храбрый Карлъ Бодминъ умрётъ.—
Тутъ король воскликнулъ въ гнв:
‘Замолчи! Не говори
Объ измнник: умрётъ онъ
До вечерней до зари!
‘Правосудіе исполнитъ
Кару должную надъ нимъ,
Всё просить ты можешь, Канингъ —
Въ этомъ я неумолимъ.’
— Государь, оставьте кары
Справедливымъ небесамъ:
Пусть замнитъ скиптръ желзный
Втвь оливковая вамъ.
— Кроткой милостью старайтесь
Поддержать правленье: съ ней
Утвердится на престол
Вашъ державный родъ врнй.—
‘Замолчи! довольно, Канингъ!
Не прощу Бодвина я:
Имъ осмяна преступно
Власть священная моя.’
— Государь! кому прямая
Доблесть чести дорога,
Тотъ её уважить долженъ
Въ сердц храбраго врага.—
‘Канингъ — прочь! Клянуся Богомъ,
Давшимъ жизнь мн: съ-этихъ-поръ
Я крохи не съмъ, покуда
Карлъ не ляжетъ подъ топоръ.
‘Я сказалъ: съ закатомъ солнца
Жизнь свою покончитъ онъ.’
Замолчалъ тутъ добрый Канингъ
И уныло вышелъ онъ.
Полонъ въ сердц скорбью тяжкой,
Онъ пришолъ въ тюрьму — и тамъ
Сталъ рыдать предъ храбрымъ Карломъ.
Волю горькимъ давъ слезамъ.
‘Вс умрёмъ мы!’ Карлъ промолвилъ:
‘Ныньче-ль, завтра-ль — всё равно
Намъ могилы не избгнуть:
Такъ судьбою суждено.
‘Для чего-жь, мой другъ, скорбишь ты
Благородною душой?
И о чёмъ ты, какъ ребёнокъ,
Горько плачешь предо мной?’
— Плачу я, что долженъ скоро
Умереть ты, что семью
Безъ защиты оставляешь:
Вотъ о чёмъ я слёзы лью.—
‘Осуши ты слёзы горя:
Не страшна мн смерть моя!
Презирая власть Эдварда,
Плаху смло встрчу я.
‘За вражду къ тиранству злому
Жизнь я Богу предаю:
Богъ дтей моихъ поддержитъ,
Охранилъ жену мою.
‘Часто я бывалъ въ сраженьяхъ,
Видлъ смерть кругомъ не разъ,
Видлъ, какъ, питая землю,
Кровь потоками лилась.
‘Стрлы, воздухъ разская,
Пролетали — и могла
Сталью острою вонзиться
Въ грудь мн каждая стрла.
‘Не блднлъ тогда я въ страх,
Такъ къ чему теперь боязнь?
Разв я преступникъ низкій,
Чтобъ меня страшила казнь?
‘Я рождёнъ отъ знатныхъ предковъ,
И отецъ училъ меня
Кровью жертвовать за правду,
Выше жизни честь цня.
‘Онъ училъ, священный долгъ мой
Угнетённымъ бднякамъ
Помогать рукою щедрой,
Какъ всегда онъ длалъ самъ,
‘И никто сказать не можетъ,
Чтобы заповдь отца
Я забылъ, её сегодня
Сохраню я до конца.
‘О, страна моя родная!
О, несчастный мой народъ!
Сколько вамъ кровавыхъ бдствій
Власть Эдварда принесётъ!
‘Пусть меня терзаютъ пыткой —
Я тиранской власти той
Не признаю, не поддамся
Ей свободною душой!
‘Пусть позорной смертью нын
Я умру, но передамъ
Имя славное навки
Я грядущимъ временамъ.
‘Не съ боязнью, по съ привтомъ
Встрчу смерти я иду!
Съ этой жизнью разлучившись,
Жизнь я вчную найду!’
Тутъ раздался рокотъ трубный,
Грустный колокола звонъ.
Карлъ прислушался — и топотъ
Лошадей услышалъ онъ.
У дверей явилась стража.
Карла блдная жена
Ихъ увидла — и съ воплемъ
Къ мужу бросилась она.
‘О, Флоранса дорогая!
Не крушись! прошу я, дай
Мн спокойно кончить съ жизнью,
Безутшно не рыдай!
‘О, Флоранса дорогая!
Горькихъ слёзъ не лей: он
Душу жгутъ, припоминая
Прожитое счастье мн.
‘Разстаюся я съ тобою
Не* навкъ, въ стран иной
Снова свидимся… Прими же
Поцалуй прощальный мой!’
Тугъ Флоранса задрожала,
Горько плача и стеля:
— О, Эдвардъ, Эдвардъ! ты сердце
Вырываешь у меня!
— Милый Карлъ, зачмъ уходишь
Ты одинъ: подъ топоромъ