Тетя Ната, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

ТЕТЯ НАТА.
Очеркъ.

Садовникъ Мосей принималъ озабоченно-сердитый видъ, когда принимался за дло. Происходило это, можетъ-быть, отъ того, что у него, собственно говоря, не было никакого дла, а носилъ онъ званіе садовника по традиціи, потому что былъ старинный барскій садъ и слдовательно долженъ былъ быть и садовникъ. Старыя оранжереи давно развалились, новыя деревья не подсаживались, клумбы поддерживались только передъ террасой, а собственно садъ находился въ страшномъ запустніи и зарасталъ съ каждымъ годомъ все сильне. По нкоторымъ аллеямъ уже нельзя было ходить, до того он заросли бурьяномъ, чертополохомъ и разной другой сорной травой, которая обходится безъ помощи садовника.

Мосей все-таки помнилъ, что онъ садовникъ, и, какъ испытанный старый дворовый политикъ, время отъ времени считалъ долгомъ проявить себя именно съ этой точки зрнія. Весной онъ реставрировалъ нсколько клумбъ, приводилъ въ относительный порядокъ англійскій газонъ передъ террасой, а осенью вооружался садовыми ножницами и подстригалъ шпалеры изъ блыхъ акацій, сирени и боярышника. Сейчасъ стояла осень, поэтому нужно было пустить въ ходъ ножницы. Мосей поднялся рано, долго ворчалъ и наконецъ вышелъ на работу. Онъ долго стоялъ у террасы и смотрлъ на запущенный садъ. То ли было здсь раньше… Все на аглицкую руку было устроено, а теперь и смотрть тошно. Конечно, Мосей обвинялъ не себя и никого другого, а такъ вообще обстоятельства: вотъ и барскій домъ тоже разваливается, и террасу давно нужно бы подновить, и дворъ, и службы, и заборъ у сада.

‘И куда они растутъ…— размышлялъ Мосей, оглядывая акаціи, сирени и боярышникъ.— Вдь вотъ поди жъ ты! я ихъ ржу кажинную осень, а они свое… Способа нтъ никакого. А барышня требуетъ порядка…’

Между прочимъ, Мосей нсколько разъ оглядывался на окно столовой. Ему хотлось, чтобы барышня видла его работу. Для чего же онъ надвалъ блый передникъ и принималъ видъ настоящаго садовника? Барышня рано встаетъ и пусть посмотритъ своими глазами, какъ Мосей работаетъ.

Ожиданія Мосея оправдались. Дйствительно, въ окн столовой скоро показалась голова старушки въ бломъ чепц. Мосей снялъ свой картузъ, точно для того только, чтобы показать свою лысую, какъ бильярдный шаръ, голову. Блый чепецъ заволновался. Скоро по-старчески скрипнула дверь на террасу, и показалась сама барышня, за которой двка Ариша несла плетеный камышевый стулъ. Барышн было за пятьдесятъ, но она держалась еще бодро. Высокій ростъ придавалъ ей величавый видъ, а печально-строгое лицо сохраняло еще слды давно минувшей красоты. Мосей помнилъ эту дворянскую красоту къ полномъ расцвт и при каждой встрч съ барышней даже теперь чувствовалъ себя черной костью. Теперь его бильярдный шаръ отвсилъ привычный поклонъ и выжидательно заморгалъ хитрыми старыми глазами.

— Ну что, Мосей: подстригать будешь?— спросила барышня свжимъ не по лтамъ голосомъ, сохранившимъ еще въ себ красивыя ноты.

— Точно такъ-съ, барышня… И куда они растутъ: кажинную осень вотъ такъ-то орудую. А они все растутъ…

Барышня посмотрла печальными глазами на садъ и торжественно помстилась на своемъ стул. Ариша, тоже старая, сморщенная старушка, накинула на ея плечи теплую накидку. Барышня вотъ уже сорокъ лтъ носила все черное и теперь походила на какую-то тнь, поднявшуюся изъ далекаго прошлаго.

— Съ Богомъ, Мосей…

— Слушаю-съ.

Мосей постоялъ, задумчиво тряхнулъ своимъ бильярднымъ шаромъ и, не торопясь, отправился къ акаціямъ. Скоро защелкали его ножницы, и на газонъ посыпались молодые побги. Тетя Ната смотрла на эту работу и переживала смутно-безпокойное чувство,— это съ ней случалось именно осенью, когда Мосей приводилъ въ порядокъ садъ. Странно, какъ иногда ничтожныя обстоятельства неразрывно связываются съ самыми ршающими моментами. Такъ было и здсь. Тетя Ната даже закрыла глаза, прислушиваясь къ щелканью ножницъ. Ея мысли перенеслись въ далекое-далекое прошлое, отъ котораго ее отдлялъ роковой сорокалтій періодъ. Да, тогда большая барская усадьба стояла, какъ полная чаша, садъ находился въ образцовомъ порядк, даже деревья были молоды, и садовникъ Мосей еще потряхивалъ русыми шелковистыми кудрями, приводя въ трепетъ и нмой восторгъ горничную двку Аришку. Ахъ, какъ это было давно… Такой же крпкій осенній денекъ, такъ же Мосей съ ножницами подравнивалъ акаціи, и вдругъ разразилась гроза, та семейная гроза, отъ которой, казалось, застоналъ и закорчился даже самъ барскій домъ. Всему виной были двадцать лтъ тети Наты и черные огневые глаза сосда по имнью, корнета въ отставк, Павла Дмитрича Пластунова. Къ несчастью, Пластуновы были небогаты, и корнетъ получилъ ршительный и обидный отказъ, когда сдлалъ предложеніе. По доброму старому обычаю, Павелъ Дмитричъ выкралъ изъ родной усадьбы свою судьбу, причемъ единственнымъ свидтелемъ этого подвига былъ садовникъ Мосей. Парень все видлъ и покрылъ робкимъ молчаніемъ счастливо убгавшую парочку, можетъ-быть, потому, что въ дл была замшана двка Ариша, состоявшая неотступно при барышн. Да, дворовый рабъ не выдалъ, но за утреннимъ чаемъ барышни хватились и по горячимъ схдамъ бросились въ пластуновскуго усадьбу, гд и накрыли готовыхъ уже къ внцу бглецовъ. И священникъ ждалъ въ церкви, какъ было условлено, но сильная родня увезла невсту домой, и все пошло прахомъ. Тетя Ната осталась навсегда двушкой, а Павелъ Дмитричъ исчезъ и вернулся на родное пепелище только посл эмансипаціи, вернулся подержанымъ джентльменомъ съ вчнымъ запахомъ перегорлой водки. Вотъ уже пятнадцать лтъ, какъ онъ проживалъ въ родовомъ гнзд, состоя на содержаніи своей старшей сестры, къ которой перешло все имніе. Вскор по возвращеніи на святую родину Павелъ Дмитричъ сдлалъ визитъ тет Нат, по послдняя его не приняла. Можетъ-быть, вышло и лучше, что этотъ бракъ разстроили,— по крайней мр, тетя Ната думала такъ сегодня.

— Да, лучше…— повторила она вслухъ, точно старалась кого-то уврить.

Эти старческія размышленія были прерваны появленіемъ трехъ молодыхъ особъ, которыхъ привела Ариша. Вс трое были двочки-подростки, въ томъ неблагодарномъ возраст, когда дти начинаютъ раздляться на мальчиковъ и двочекъ.

— Тетя, съ добрымъ утромъ!..

Вс трое чинно услись за столъ, занимавшій лвый уголъ террасы, и въ ожиданіи утренняго кофе не знали, что имъ длать. Старшей, Врочк, было всего восемь лтъ, за ней слдовала шестилтняя Наденька, а послднее мсто занимала пятилтняя Любенька. Вся эта дворянская поросль ютилась подъ крылышкомъ тети Наты, какъ около стараго дерева обвиваются молодые побги. Врочка была дочь старшаго брата Александра, который овдовлъ, опять женился и кончилъ тмъ, что оставшуюся отъ первой жены двочку передалъ на воспитаніе тет Нат. Исторія Наденьки была еще печальне,— она была дочерью младшей сестры, которая разошлась съ мужемъ. Разошедшіеся супруги долго длили между собой ребенка и кончили тмъ, что отдали его тет Нат, какъ третьему, нейтральному лицу. Любенька приходилась тет Нат двоюродной внучкой и была круглой сиротой. Вообще, семейныя комбинаціи близкихъ людей какъ-то не удавались, и эти три двочки служили тег Нат живымъ доказательствомъ, того, что, дйствительно, выходить замужъ не стоило. Прежде бывали счастливые браки, а нынче только и слышишь, что одни разошлись по добровольному соглашенію, другіе разбжались съ какимъ-нибудь скандаломъ, третьи разойдутся не-сегодня-завтра. Ахъ, какъ хорошо знала теперь тетя Ната эту грустную изнанку семейной жизни… Черезъ ея руки прошло больше двадцати двочекъ — все близкія или дальнія родственницы. Вс он воспитывались подъ ея крыломъ до институтскаго возраста, потомъ поступали въ институтъ, а потомъ вдругъ исчезали для нея, т.-е. выходили замужъ. И за кого выходили? Нтъ, лучше объ этомъ печальномъ опыт не вспоминать. Тетя Ната никакъ не могла уловить рокового момента, когда эти двушки длались чужими въ своемъ гнзд и, какъ ночныя бабочки, летли прямо на огонь. Ужъ, кажется, она давала имъ твердое воспитаніе, хотя и не могла подлиться всми знаніями жизни. Обстоятельства складывались обыкновенно самымъ роковымъ образомъ: выпущенная институтка сначала была въ восторг отъ своей собственной свободы, потомъ наступалъ періодъ раздумья, какой-то глупой скуки, и все заканчивалось тмъ, что она какъ-то вдругъ выходила замужъ. Тетя Ната была всегда противъ такихъ опытовъ и каждый разъ горячо протестовала, предсказывая вс бды. Къ сожалнію, ея предсказанія постоянно исполнялись, и бдныя институтки возвращались къ ней черезъ подгода, много черезъ годъ, чтобы повдать, какъ жестоко он ошиблись, и какъ милая тетя Ната была права. Да, бдняжки плакали на ея груди, ломали въ отчаяніи руки, и тет же Нат приходилось ихъ утшать, успокоивать и отправлять обратно къ своимъ обязанностямъ. Странно, что цлый рядъ такихъ случаевъ не убдилъ тетю Нату въ неисправимости человческой натуры, и на каждый новый номеръ, стоявшій на очереди, она смотрла съ новой надеждой: можетъ-быть, хоть эта окажется благоразумне…

Теперь на очереди стояла Сонечка. Она только-что весной кончила институтъ и провела все лто у тети Наты. Изъ всхъ воспитанницъ тетя Ната привязалась всего сильне именно къ этой, потому что Сонечка была такая выдержанная, благоразумная и слушала съ такимъ вниманіемъ благоразумные совты милой, дорогой тети.

— Вотъ эту я ужъ не отдамъ никому!— съ тайной гордостью думала про себя тетя Ната, любуясь красавицей-племянницей.— Да, не отдамъ…

Да и некому было отдавать, потому что кругомъ стояли одн разоренныя помщичьи усадьбы, въ которыхъ доживали вкъ послдніе представители вымиравшихъ дворянскихъ родовъ или т безвстные люди, которые, какъ коршуны, забились въ чужія гнзда. Ни съ тми ни съ другими тетя Ната знакомства не поддерживала, гордая старыми дворянскими традиціями. Да, людей не было, т.-е. мужчинъ, а Сонечка была благоразумна, благоразумна до того, что тет Нат начинало даже казаться, какъ говаривали въ доброе старое время, что у нея какъ будто недостаетъ сердца.

Итакъ, Мосей подстригалъ акаціи, три двочки съ аппетитомъ пили свой утренній кофе, не подозрвая объ ожидавшей ихъ грозной судьб, а тетя Ната сидла и думала, погрузившись въ свое прошлое, Вотъ и она такъ же, какъ Мосей, всю жизнь подстригала молодые упрямые побги, такъ же привязывала молодыя деревца къ палочкамъ, чтобы росли прямо, такъ же исправляла маленькіе недочеты человческой природы, и такъ же бурьянъ и жгучая кропива вырастали на ея ‘проспектахъ жизни’. Однимъ словомъ, было много общаго…

— А гд же Сонечка?— спросила наконецъ тетя Ната, опредляя время по остывшей чашк своего кофе.

— Он еще почиваютъ,— доложила почтительно Ариша.— Куда имъ торопиться-то… Двичье дло, пусть понжатся.

Да, да, зачмъ въ самомъ дл будить Сонечку — пусть ее спитъ на здоровье. Кто знаетъ, что ее ждетъ впереди, а теперь хоть отдохнетъ посл своего институтскаго сиднья. Въ этотъ моментъ Мосей издалъ неопредленный звукъ, наклонился, поднялъ что-то, еще разъ удивился и, не торопясь, пошелъ на террасу.

— И какъ ему было попасть сюда…— размышлялъ онъ вслухъ, подавая барышн шелковый носовой платокъ.— Точно у насъ такихъ платковъ и нтъ, барышня.

Тетя Ната ужасно встревожилась. Платокъ, безъ всякаго сомннія, былъ мужской и притомъ съ какими-то мтками. Неожиданно для самой себя тетя Ната спросила Аришу:

— Ариша, ты уврена, что барышня спитъ?

— Ежели дверь закрыта на ключъ…

— Сходи, посмотри… Да скоре.

Старушку охватила какая-то тайная тревога. Это было одно изъ тхъ тяжелыхъ предчувствій, какія, къ несчастію сбываются. Вотъ и торопливые шаги Ариши. Старуха вбжала на террасу и какимъ-то виноватымъ голосомъ заявила:

— Ихъ нту, Софьи Григорьевны… Дверь-то только была приперта, а не на ключ.

II.

Сцена представляла такую живую картину: центръ занимала тетя Ната, державшая платокъ въ рукахъ, какъ знамя, призывавшее къ какому-то чрезвычайному подвигу, Ариша оставалась въ дверяхъ, передъ террасой безъ шапки стоялъ Мосей. Три дтскихъ личика съ напряженнымъ вниманіемъ, слдили за всмъ происходившимъ и, видимо, ничего не могли понять.

— Мосей, лошадей!..— проговорила наконецъ тетя Ната, длая энергичный жестъ — это былъ наслдственный жестъ, переходившій изъ рода въ родъ.

Мосей и Ариша облегченно вздохнули. Всегда въ критическихъ случаяхъ настоящіе господа куда-нибудь хали, а всегда именно этимъ актомъ разршались затруднительныя положенія. Произошло то молчаливое соглашеніе, которое бываетъ только между людьми, слишкомъ тсно сжившимися. Мосей принялъ особенно серьезный видъ и отправился немедленно исполнять приказаніе. Ему даже въ голову не приходила траги-комическая сторона предстоявшей операціи. Кучера не было, старая лошадь была давно не кована, старый экипажъ не закладывался съ прошлаго лта. Все это были пустяки, потому что предстояло разршить неразршимую задачу. Старикъ былъ преисполненъ сознаніемъ важности возложенной на него задачи. Онъ самъ удивился, когда черезъ какой-нибудь часъ ‘подалъ’ къ парадному крыльцу, открывавшемуся только въ торжественныхъ случаяхъ. Тетя Ната съ фамильной торжественностью помстилась въ старомодный экипажъ и молча отдала приказаніе хать,— словъ не требовалось, потому что и Мосей и Ариша отлично знали, куда могла хать барышня.

Врочка, Любенька и Наденька видли изъ окна своей комнаты, какъ торжественно выкатилъ фамильный экипажъ на круглыхъ рессорахъ за предлы усадьбы и повернулъ налво. Двочки были собраны Аришей въ одну комнату, а комната была заперта на ключъ. Ариша сейчасъ походила на насдку, приготовившуюся защищать своихъ цыплятъ отъ показавшагося въ неб ястреба. Двочки не понимали, что такое случилось, куда похала тетя Ната, зачмъ ихъ заперли въ комнату,— он смутно переживали отраженное настроеніе большихъ.

А старинный экипажъ катился уже ко деревн, возбуждая общее удивленіе. Мосей попрежнему не спрашивалъ, куда хать, и повернулъ изъ деревни направо, къ заброшенному тракту,— въ двухъ верстахъ прошла чугунка, и трактъ оставался не у длъ. По сторонамъ дороги тянулись тощія крестьяскія поля, потомъ показался тощій лсокъ, чащеватой бородкой облпившій глинистые берега тощей рчонки Мутяшки. Когда-то тутъ былъ настоящій лсъ, именно, когда Павелъ Дмитричъ увозилъ тетю Нату на ухарской пар. Старушка не узнавала мстности и спросила:

— Да ты куда меня везешь, Мосей?

— Не безпокойтесь, барышня: все будетъ правильно. Точно, былъ лсъ, а сейчасъ одна щетина осталась…

Нужно было прохать слишкомъ двадцать верстъ, и тетя Ната имла достаточно въ своемъ распоряженіи времени, чтобы еще разъ передумать всю свою жизнь. Бываютъ такіе дни итоговъ… Въ душ тети Наты оказались гоже громадныя опустошенія, какъ по сторонамъ дороги, по которой она хала сейчасъ, и она увидла эти опустошенія только теперь. Да, тутъ былъ и цвтущій зеленый лсъ, и цвли цвты, и пли птицы, но отъ лса оставались одни пни, цвты повяли, птицы улетли. Она могла сейчасъ смотрть на себя со стороны, какъ вс отжившіе люди, придавленные ‘опытомъ жизни’. Сегодняшній случай былъ послдней каплей въ этомъ опыт, и тетя Ната чувствовала, что она такая старая-старая, что кругомъ нея длается что-то такое, чего она не понимала и никакъ не можетъ понять. Правда, ее охватилъ извстный порывъ, желаніе спасти неопытную душу, вырвать ее изъ налетвшей вихремъ бды, но этотъ порывъ чмъ-то уже тормозился, хотя еще смутнымъ и неопредленнымъ, но все-таки существующимъ. Образовался какой-то мучительный проблъ, въ род тхъ проваловъ, какіе образуются иногда въ земл.

Мысли Мосея были проще и опредленне. Онъ нсколько разъ встряхивалъ своей головой, вздыхалъ и наконецъ проговорилъ:

— А вдь я видлъ его, барышня…

— Когда?

— А тутъ какъ-то… Значитъ, у меня въ деревн кумъ, ну, я и сижу у кума, а онъ верхомъ и детъ. Лошадь у него гндая съ аглицкимъ хвостомъ, сдло тоже аглицкое — молодцомъ прохалъ. Вся повадка господская. Значитъ, онъ ужъ это не въ первый разъ халъ-то, а наша барышня въ т поры съ книжкой по саду изволили гулять.

— Какія ты глупости болтаешь!..

Тетя Ната хотла еще сказать что-то, но во-время вспомнила, что происходило сорокъ лтъ назадъ, и промолчала. Мосей опять тряхнулъ головой, точно отгонялъ надодливую муху.

Старая лошадь скоро выбилась изъ силъ и начала сбавлять шагу. Это ничтожное обстоятельство расхолаживало тетю Нату, потому что ей хотлось летть съ быстротой втра. Господи, да такъ они никогда не прідутъ… А тутъ еще лопнулъ черезсдельникъ, и Мосей долго возился съ перегорвшимъ ремнемъ, пока все наладилъ. А время, дорогое время летло стрлой… Нужно было ловить каждую минуту, а тутъ… а тутъ какая-то гадкая лошадь не хочетъ итти, какой-то гадкій ремень лопается. Тетя Ната чувствовала, какъ у ней закипаютъ безсильныя женскія слезы.

— Мосей, ради Бога, скоре…

Мосей дергалъ локтями, билъ хлыстомъ старую клячу, выкрикивалъ какія-то безсмысленныя слова, и результатомъ этихъ героическихъ усилій было то, что экипажъ длалъ быстре всего нсколько саженъ.

Только черезъ три часа самаго мучительнаго пути вдали показалась блая сельская церковь. это было село Пластунка. У тети Наты дрогнуло сердце. Вонъ и барская усадьба на гор, а сейчасъ подъ горой прудъ и большой старинный садъ. Когда подъхали ближе, оказалось, что садъ и прудъ существовали только въ воображеніи тети Наты по старымъ воспоминаніямъ, а въ дйствительности этого уже ничего не было.

— Садъ-то вырубили на дрова,— отвтилъ Мосей на недоумніе барышни.— А прудъ Павелъ Митрачъ выпустили, потому какъ они ссорятся съ крестьянами: не доставайся никому. Ну, вода и ушла…

Барской усадьбы тетя Ната тоже не узнала. Она была съ блыми колоннами и бельведеромъ, а теперь стоялъ какой-то совсмъ простой домъ, ободранный и покосившійся. Онъ казался меньше настоящей своей величины рядомъ съ сохранившимися старыми службами. Въ виду усадьбы Мосей пріосанился, какъ и слдуетъ человку, приготовившемуся встртить жестокій отпоръ. Конечно, не прежняя пора, когда въ Пластунку нагрянули на трехъ тройкахъ, чтобы выручитъ барышню, а все-таки законъ требуетъ порядка. Этакое вредное мсто, эта самая Пластунка… Вотъ когда отрыгнулось!

Въ виду селенія старый изъзженный конь прибавилъ шагу, точно и онъ проникся сознаніемъ важности наступавшаго момента. Старинный экипажъ величественно остановился у новыхъ ворогъ, поставленныхъ безъ всякихъ затй и вычуръ.

— Ты меня подождешь здсь, Мосей… Въ случа чего я тебя кликну.

— Слушаю-съ.

Тетя Ната вышла изъ экипажа съ большимъ трудомъ. Ей почему-то казалось, что ворота должны быть на запор, но въ дйствительности они оказались открытыми. На двор тоже никого не было, такъ что она безпрепятственно вошла на новое крылечко и очутилась въ передней. Здсь тетя Ната должна была перевести духъ. Ее охватило опять волненіе. Въ пріотворенную дверь налво была видна большая свтлая комната, совсмъ пустая — очевидно, это была гостиная. Направо дверь была притворена. Тетя Ната вошла въ гостиную и осмотрлась. Ей прежде всего бросилась въ глаза соломенная темная шляпа, лежавшая на вазочк съ визитными карточками — это была шляпа Сонечки. Тетя Ната опустилась на ближайшій стулъ и въ ужас закрыла глаза. Гд-то скрипнула дверь, и послышались осторожные шаги. Изъ внутренней двери выглянулъ какой-то сдой старикъ и остановился. Въ первое мгновеніе тетя Ната не узнала его, но потомъ поднялась и гордо выпрямилась.

— Милостивый государь…

Старикъ сдлалъ шагъ впередъ и поднялъ руку, умоляя о молчаніи.

— Милостивый государь, вы знаете, зачмъ я явилась въ этотъ домъ…

— Ради Бога, тише, Наталья Осиповна: она спитъ…

— Что-о? Спитъ?..

— Да, да… Такъ чудно спитъ. Идемте ко мн въ кабинетъ и объяснимтесь, какъ слдуетъ порядочнымъ людямъ.

‘Порядочнымъ людямъ!’ — Плечи тети Наты презрительно поднялись, а на лиц явилась уничтожающая гримаса.

— Я должна видть ее и ни съ кмъ не желаю вступать ни въ какіе переговоры…

— А если она спитъ? Ради Бога, не длайте шуму…

Такой неожиданный приступъ совершенно обезоружилъ тетю Нату, и она плохо сознавала, какъ очутилась въ небольшомъ кабинет, грязномъ и безпорядочномъ, какіе бываютъ только у старыхъ холостяковъ. Боже мой, гд она?.. А онъ стоялъ у стола и выжидалъ, когда она успокоится, т.-е. это былъ совсмъ не онъ, а неизвстный ей старикъ, обрюзгшій старческой полнотой. Охотничья срая куртка сидла на немъ мшкомъ, окладистая сдая борода покрывала всю грудь, голова облысла — нтъ, онъ не могъ быть такимъ никогда. Да, никогда… Правда, оставались глаза, но и они были обложены такой стью старческихъ морщинъ, что трудно было узнать.

— Я ждалъ васъ, Наталья Осиповна,— заговорилъ онъ, притворяя дверь,— она узнала голосъ и вздрогнула.— Да, ждалъ… Даже хотлъ самъ хать, но вы предупредили меня. И, знаете, мн было не совсмъ удобно узжать…

— Вы говорите пустяки, и не въ этомъ дло… Я пріхала за племянницей и увезу ее домой. Да, у нея есть свой домъ… понимаете?.. Конечно, она молода… неопытна… Однимъ словомъ, я не могу допустить… я… вы меня понимаете. Могу удивляться только одному, какъ вы, который говоритъ о порядочности, могли допустить подобную исторію… вы, старый дворянинъ, воспитанный въ извстныхъ понятіяхъ?

Старый дворянинъ только развелъ руками и со страхомъ посмотрлъ на дверь.

— А самое главное: что онъ такое, этотъ… этотъ негодяй… да, негодяй!..

— Наталья Осиповна…

— Молчите!.. Я знаю больше, чмъ вы думаете: онъ — дитя позора, онъ результатъ вашей развратной жизни, человкъ, у котораго нтъ даже имени… Да, да, да!..

Его сдая голова грустно поникла.

— И онъ осмлился посягнуть на самое святое… Разбой передъ такимъ поступкомъ ничто. Вы меня понимаете… Этотъ негодяй даже не parvenu, а…

— Позвольте, Наталья Осиповна: Миша мой сынъ…

Она посмотрла на него и горько засмялась. Сынъ? Да, она имла право смяться. Сынъ? Очевидно, старикъ выжилъ изъ ума, и она говоритъ съ сумасшедшимъ. Сынъ… Позвольте, вдь это самая злая иронія по ея адресу: онъ въ глаза смется надъ ней. Да, она смялась, смялась надъ собой, надъ тмъ, что было сорокъ лтъ тому назадъ.

— Вамъ остается только добавить, Павелъ Дмитричъ, что онъ и мой сынъ…— неожиданно проговорила она.— Вдь вы когда-то навки принадлежали мн, слдовательно… Это, наконецъ, забавно. Но мы уклонились въ сторону, милостивый государь… Есть извстныя традиціи, есть то, что не умираетъ даже посл разложенія самой формы, и я выросла именно въ такихъ традиціяхъ и не могу допустить… допустить…

Она подбирала слова, чтобы выразить свою мысль, а онъ отвернулся къ окну, чтобы скрыть непрошенную слезу. Она была безжалостна и задла самое больное мсто. И, вмст, какъ она была жестоко права! Въ этотъ моментъ отворилась дверь, и вошла Сонечка. Она быстро взглянула на старика и однимъ движеніемъ бросилась къ тег Нат.

— Тетя… милая… дорогая…

Тетя Ната торжественно отстранила ее одной рукой, торжественно поднялась и торжественно проговорила:

— Въ этомъ вертеп намъ не мсто разговаривать, милая… Ты, кажется, забыла, что у твоей тети есть свой домъ, который вмст и твой. Мы и поговоримъ дома…

— Тетя, милая, всего одну минутку… самую маленькую минутку.

Она, кажется, никогда Ее была еще такъ красива, какъ въ эту минуту — къ молодому лицу шла даже тревога. Записной красавицей Сонечка никогда но была, но въ ней была ‘кровь’ — въ каждомъ движеніи, въ каждомъ взгляд. Павелъ Дмитричъ молча взглянулъ на нее и молча вышелъ изъ кабинета.

III.

Наступила долгая пауза. Гд-то тикали невидимые часы. Въ окно глядлъ своимъ печальнымъ свтомъ срый осенній день. Дв женщины собирались съ силами. Надъ ихъ головами невидимо ряли далекія тни ддушекъ и бабушекъ,— вопросъ касался родовой чести. Сонечка смотрла на тетю Нату своими прелестными карими глазами, и какая-то смутная нершительность мшала ей произнести роковую фразу. Это было послднее слово подсудимаго, и ддовскія тни замерли въ трепетномъ ожиданіи. Он были тутъ, эти тни, и ждали.

— Тетя, дорогая… я не вернусь домой, потому что… потому что мой домъ здсь.

Тетя Ната посмотрла на племянницу какими-то похолодвшими глазами и строго сжала губы.

— Дальше…— прошептала она, длая усиліе надъ собой.— Дальше… я хочу знать все.

— Вы знаете, дорогая тетя, что я всегда была послушной двушкой… вы меня очень любили… да… Но есть вещи, которыхъ вы никогда не поймете. Я такъ хочу жить…

Глаза тети Паты обвели голыя стны кабинета.

— Это называется: жить? да?..

Сонечка опустилась на колни и припала своей русой головкой къ строгой старческой рук.

— Ну, что же дальше?

— Видите, тетя… я много думала…

На Сонечк было простое домашнее платье, которое она надвала утромъ. Старушк бросилось въ глаза, что волосы Сонечки были очень тщательно причесаны. И это въ такую минуту… Она могла спать — чего же больше?

— Видите ли, тетя… я васъ очень люблю, очень… но какъ это вамъ сказать? Во-первыхъ, я совсмъ бдная двушка, а такихъ бдныхъ двушекъ никому не нужно… Мое институтское образованіе тоже капиталъ очень скромный. Однимъ словомъ, я долго просидла бы у моря и не дождалась бы погоды… Тетя, это просто скучно.

— И это говоришь ты… ты?..

Ддовскія тни встревожились, потому что въ ихъ время такъ не говорили. Даже и словъ такихъ не было…

— Милая тетя, вы для меня являлись лучшимъ доказательствомъ, что я должна была поступить именно такъ…

— Я?..

— Да, вы, дорогая, милая, единственная, непонимающая… Если бы вы только знали, какъ я васъ люблю… всхъ люблю… Мн кажется, что сейчасъ я могла бы сдлать счастливыми ршительно всхъ, весь міръ! Посмотрите, тетя, какая я здоровая… Ахъ, Боже мой, если бы только были слова, которыми я могла бы высказать вамъ все, все, все!..

Тетя Ната опустила глаза. Сейчасъ ей видна была только задняя часть Сонечкиной головы, ея крпкій затылокъ, окутанный завитками золотистыхъ волосиковъ, сильное молодое плечо, точно забинтованное молодыми мускулами — да, это была идеально здоровая двушка. Правда, немного худощавая, но это былъ послдній остатокъ двичества. Это молодое тло зацвтетъ отъ перваго солнечнаго луча, отъ перваго поцлуя… И эта живая красота опять пробудила въ сердц тети Наты жгучее чувство страданія.

— Вы знаете, тетя, я часто думала о васъ, и… и мн длалось ужасно жаль васъ…

— Меня?!..

— Да, да… Вы такая хорошая, ласковая, вы въ десять разъ были красиве меня, и если бы.. Однимъ словомъ, я не хотла повторить вашу исторію. Простите меня, тетя… Сегодняшній роковой день заставляетъ меня быть откровенной… тмъ боле, что вы по доброй вол никогда не согласились бы со мной. Я въ этомъ убждена и очень страдала… Мн было такъ больно огорчать милую, дорогую тетю!

— Довольно объ этомъ…

Опять пауза. Опять тиканье часовъ. Двушка поднялась, съ какой-то тоской посмотрла въ окно, быстро обернулась и заговорила твердымъ, увреннымъ тономъ:

— Самое больное мсто сейчасъ для насъ: онъ… Вы слышали о немъ и, не видя, уже вынесли обвинительный приговоръ. Для васъ, урожденной Веретенниковой, онъ получеловкъ, потому что… и это при сознаніи, что онъ ни въ чемъ не виноватъ, что это общественная несправедливость, что это несчастіе… И, знаете, тетя, меня это поразило съ перваго раза. Мн сдлалось такъ жаль его, мн было обидно…

— Было бы гораздо лучше, если бы ты именно этого совсмъ не понимала…

— Ахъ, тетя, я знаю только одно, что должна была поступить именно такъ, какъ поступила!.. Это было выше меня, сильне… Онъ не смлъ даже показаться вамъ на глаза, зная ваши взгляды. Что же я могла сдлать?.. Но вдь онъ такой же человкъ, какъ и вс другіе…

— Значитъ, ты его не любишь, если онъ для тебя, какъ ‘вс другіе’?

Сонечка задумалась и нахмурила брови.

— Люблю ли я его?— повторила она вопросъ.— Я боюсь выговорить именно такое большое слово… Я думаю, что его можно будетъ сказать потомъ, когда будутъ доказательства…

Тетя Ната быстро поднялась и отстранила двушку отъ себя. Она теперь говорила уже не отъ себя, а отъ всего рода.

— Ты сейчасъ сказала самое худшее, что только могла сказать!.. Несчастная… У тебя совсмъ нтъ сердца!.. Понимаешь ли ты, что можно человку простить ршительно все, даже… даже преступленіе, если оно было совершено водъ вліяніемъ чувства. Но холодный, гадкій расчетъ… Нтъ, ты — выродокъ!.. ты — само несчастіе!..

Если бы тни могли говорить, он не сказали бы ничего другого, вс эти ддушки и бабушки.

— Ты забыла одно, что, если выбросить изъ жизни поэзію, то ничего не останется… Безъ поэзіи нтъ жизни, и въ этомъ все несчастіе современнаго бездушнаго поколнія. Да, твои предки длали ошибки, бывали несправедливы, даже жестоки, но все это искупалось именно чувствомъ. Ты этого не поймешь, несчастная… Да, поэзія покупалась иногда слишкомъ дорогой цной, но она давала смыслъ всей жизни, она ее освщала, она, наконецъ, передавалась слдующимъ поколніямъ, какъ дорогой завтъ. Т женщины не давали поцлуя нелюбимому человку, т женщины умли страдать долгіе годы, т женщины находили въ себ и мужество и эгоизмъ переносить все, потому что он были не то, что ты…

Эта громовая рчь смутила Сонечку. Это двичье лицо вдругъ поблднло, глаза округлились, въ выраженіи лица появилась страдающая складка — о, какъ он торжествовали, старыя тни!..

— Ну, что же ты молчишь?— наступала тетя Ната, чувствуя на своей сторон перевсъ.— Да, теб нечего отвчать, несчастная…

— Нтъ, тетя, есть, но только мы говоримъ о разныхъ вещахъ… То, что въ ваше время называлось любовью, для меня совершенно непонятно и, по-моему, должно называться другимъ именемъ…

— Что-о?!.. Какъ ты сказала?

— Какая же это любовь, которая разбивалась о первую сословную перегородку, о какой-нибудь предразсудокъ, о фамильный деспотизмъ… И всего удивительне то, что вы сами, тетя…

— Что я сама?

— Вы тоже хотите быть деспотомъ…

Для окончательнаго доказательства деспотизма тети Наты, Сонечка бросилась къ ней на шею и залилась слезами.

— Милое мое дитя, тебя ввели въ заблужденіе…— шептала умиленная старушка, цлуя дорогую головку.— Тебя обманули, крошка! Но у тебя есть тетя, которая…

Дальше сцена была прервана появившимся въ дверяхъ молодымъ человкомъ. Старушка инстинктивно прижала къ себ двушку крпче, точно появившійся субъектъ ногъ ее вырвать изъ ея объятій, и разсчитанно-громкимъ голосомъ проговорила:

— Да, у тебя есть тетя, которая не… не…

Тетя Ната взглянула на молодого человка, и ея руки распустились, точно кто ее оглушилъ. Она какъ-то безпомощно посмотрла кругомъ, перевела глаза ка молодого человка и вся задрожала,— Сонечка это видла,— у бдной тети Наты тряслись руки, конвульсивно вздрагивали губы.

— Тетя, милая, что съ тобой?— спрашивала двушка.— Миша, воды…

Когда молодой человкъ вышелъ, старушка спросила шопотомъ:

— Кто это, крошка?

— Какъ кто, тетя? Онъ. Миша…

— Ахъ, да…

Тетя Ната опустилась на стулъ и, съ трудомъ переведя духъ, прибавила:

— Мн показалось, крошка, что это… Какъ поразительно похожъ онъ на отца!.. Дв капли воды… Какой-то двойникъ, привидніе…

Старушка даже закрыла глаза. Передъ ней въ послдній разъ встало это дорогое прошлое во всемъ блеск молодости, мужской красоты и силы. Да, этотъ несчастный быль красивъ, какъ и отецъ… Тетя Ната совершенно растерялась и никакъ не могла припомнить, что она должна сдлать, что сказать. Она успокоилась только тогда, когда со стаканомъ воды явился самъ Павелъ Дмитричъ. Тетя Ната опять вернулась къ настоящему, о которомъ говорило это старое лицо, эта сдая борода и общій видъ старости.

— Пусть онъ сюда не входитъ,— шепнула тетя Ната, привлекая къ себ Сонечку.— Мн страшно… Потомъ я сама переговорю съ нимъ. Да… Онъ долженъ знать, что у тебя есть тетка, которая…

Старушка выпила стаканъ волы и немного успокоилась. Въ кабинет наступила пауза.

— Я по понимаю одного..— заговорила она упавшимъ, обезсилвшимъ голосомъ:— Не понимаю, зачмъ теб, Сонечка, нужно было именно бжать?.. Вдь это возмутительно… это ужасно… Ты меня убила, Сонечка!..

— Да вдь, тетя, дорогая, милая, вы все-таки деспотъ… Я знаю ваши взгляды, вашъ характеръ… Наконецъ, это поэтичне, тетя!..

Мосей сидлъ на козлахъ уже цлый часъ и все посматривалъ на окна, ожидая сигнала. Да, барышня задастъ имъ: вонъ какъ поднялась веретенниковская-то кровь! Какъ медвдица хорошая — сейчасъ на дыбы… Но время шло, а сигнала все не было. Лошадь дремала, опустивъ голову.

— Этакая старая кожа!— обругалъ ее Мосей.— Ты у меня смотри…

Затмъ онъ и самъ задремалъ. Его разбудилъ чей-то молодой голосъ,

— Эй, старичокъ, проснись…

— А… что?..

— Зазжай во дворъ. Нужно лошадь покормить…

Взглянувъ на молодого человка, Мосей понялъ все. Его бильярдный шаръ сдлалъ такое движеніе, какъ будто онъ былъ не на настоящемъ мст. ‘Эхъ, женская ваша слабость… Да разв бы въ прежнія времена такъ поступили? Ахъ, барышня, барышня — полная ваша неустойка…’

1893.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ТЕТЯ НАТА.Очеркъ.

Читайте также:

ТЕТЯ НАТА.
Очеркъ.