Божий огород, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1898

Очерк
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ T-ва А. Ф. МАРКСЪ : ПЕТРОГРАДЪ

БОЖЙ ОГОРОДЪ
Очеркъ.

I.

Анна Васильевна узжала изъ Горлова въ самомъ лучшемъ настроени. Особенно ее тронуло прощанье съ отцомъ Евграфомъ. Старый батюшка былъ очень добродушный человкъ, но ей все время казалось, что онъ къ ней относится съ предубжденемъ. Придетъ въ школу и осмотритъ все такими недоврчивыми глазами. Двушка чувствовала это недовре и не могла понять, въ чемъ дло. Ее смущала и самая манера говорить — у батюшки все было хорошо. Даже когда ученикъ или ученица начинали путаться, онъ настойчиво повторялъ:
— Что же, очень хорошо… Да, хорошо.
Анн Васильевн казалось, что онъ смется надъ ней, хотя это ужъ совсмъ не вязалось съ общимъ характеромъ о. Евграфа. Иногда двушк казалось, что батюшка что-то хочетъ ей сказать, но не можетъ выговорить какого-то рокового слова. А вотъ сейчасъ, передъ самымъ отъздомъ, когда она захала въ поповскй домикъ проститься, все и объяснилось,
— Съ Богомъ, съ Богомъ…— повторялъ о. Евграфъ.— Какъ разъ домой прдете подъ самую заутреню. Да, хорошо… А у меня тоже радость. Какъ же… Племянница у меня есть… такъ она, сирота… ну, въ епархальномъ училищ кончила курсъ. Да… А тутъ умираетъ какъ разъ ваша предшественница… Долго она умирала, ну, я и думалъ, что опредлю племянницу на ея мсто, а управа вдругъ назначаетъ васъ. Вы-то, конечно, не виноваты, а мн жаль племянницу было… Сирота круглая, да…
— Значитъ, она получила мсто?— догадалась Анна Васильевна.
— Вотъ-вотъ… Учитель одинъ умеръ, ну, мсто и оказалось за ней. Три года она ждала, значитъ, племянница…
— Поздравляю, о. Евграфъ…
— Вотъ-вотъ… Слава Богу. Жаль, конечно, ея предшественника, но вс мы смертны и вс кому-нибудь освободимъ мсто.
— Пора бы и хать…— прервалъ этотъ разговоръ кучеръ Артемъ, торопившйся доставить учительку въ городъ засвтло.
— И то пора…— спохватился о. Евграфъ.— Съ Богомъ!.. Очень хорошо… А ты, Артемъ, не засядь въ яму подъ Мышкиной. Тамъ теперь вотъ какъ развело все… И съ лошадью можно утонуть, какъ фельдшеръ въ прошломъ году. Вода-то вотъ какъ тронулась…
— Знаемъ…— обидчиво отвтилъ Артемъ, соображавшй, что ему придется сдлать лишнихъ три версты, объзжая луга.
Анна Васильевна сла въ телгу, гд было устроено сиднье изъ сна. Она была счастлива, какъ никогда. Впереди длай недля отдыха… Какъ мама обрадуется! Двушка видла уже маленькую квартирку, коленкоровыя занавски на окнахъ, старомодные цвты, портретъ отца на стн — да, хорошо. Совсмъ хорошо, какъ говорилъ о. Евграфъ.
Телга медленно потащилась черезъ церковную площадь, а потомъ свернула направо.
— Ты это куда же, Артемъ?— удивилась Анна Васильевна.
— А туда… Мы сегодня горой подемъ, потому какъ по лугамъ никакого прозду нтъ.
— Это дальше будетъ?
— Знаю, дальше. Версты съ три объздъ… Лошадь-то вотъ какъ пересобачишь.
— Я теб прибавлю, Артемъ.
Артемъ не удостоилъ отвта, а только уныло проговорилъ, хлестнувъ лошадь кнутомъ:
— Эхъ, ты, животная тварь…
Село Горлово раскинулось широко по теченю рки Лопатки, какъ вс сибирскя села. Изъ одного края не было видно другого. Но это разстояне не мшало ему перодически выгорать — то съ одного края выгоритъ, то съ другого, а то огнемъ всю середку выхватитъ. Отсюда и назване: Горлово. Телга съ трудомъ выбралась изъ грязной боковой улицы, обогнула послдне огороды и медленно начала взбираться въ гору, наполовину еще покрытую лсомъ. Узкй проселокъ служилъ сейчасъ канавой, по которой съ веселымъ шумомъ неслась вешняя полая вода. Артемъ укоризненно качалъ головой и что-то ворчалъ себ подъ носъ. Гндая мохноногая деревенская лошаденка вытягивалась въ оглобляхъ, какъ кошка, мотала головой и въ конц концовъ останавливалась.
— Вдь вотъ ты… а?.. Ну и дорожка… Да, кажется, дай мн десять цлковыхъ — ни въ жисть не повезу!..— ворчалъ Артемъ.
Анна Васильевна не обращала на него вниманя, поглощенная собственными мыслями. Она была такъ рада, что недоразумне съ о. Евграфомъ такъ благополучно разршилось. А она и не подозрвала, въ чемъ тутъ дло. Конечно, она, Анна Васильевна, не виновата, но, съ другой стороны, вполн законны и заботы о. Евграфа о племянниц-сирот. Сколько, вроятно, было тутъ предположенй, плановъ и надеждъ, и вдругъ управа назначаетъ ее, Анну Васильевну… Жестокй законъ конкуренци, когда конкуренты даже не подозрваютъ о взаимномъ существовани. Какая-то поповская племянница, какая-то дочь чиновника Анна Сергевна, умирающая ‘предшественница’… Кстати, кто была эта ‘предшественница’ — Анна Васильевна даже не знала, и ей почему-то сдлалось сейчасъ совстно. Она по отчетамъ знала только ея фамилю — Грачева и больше ничего. Почему она осталась умирать въ Горлов — не зналъ даже о. Евграфъ. Гд-то далеко у нея были каке-то дальне родные, но она не хотла къ нимъ хать, предпочитая остаться на своемъ школьномъ посту.
А тутъ еще какой-то ‘предшественникъ’, который очистилъ мсто поповской племянниц. Отчего онъ умеръ? Кто онъ былъ такой? Можетъ-быть, посл него осталась семья? Вотъ завтра Пасха, вс будутъ радоваться, поздравлять другъ друга, а ‘предшественникъ’ будетъ лежать въ земл… Что его сгубило: непосильный трудъ, случайность, или типичная учительская горловая чахотка? Бдный, бдный… Кто ты былъ? Кого ты оставилъ? О чемъ ты думалъ передъ смертью. Наврно, ты надялся до самаго конца и думалъ, что вотъ только бы дотянуть до весны, сдать школьные экзамены, а тамъ цлое лто отдыха. Вдь если разобрать, такъ у всхъ людей мысли приблизительно одинаковы, а особенно одинаковы надежды и ошибки. Мы вс безъ конца повторяемъ другъ друга…
Эти невеселыя мысли были прерваны остановкой. Телга завязла переднимъ правымъ колесомъ въ водороин. Артемъ, не торопясь, слзъ съ облучка, обошелъ телгу кругомъ, поправилъ кнутовищемъ сбившуюся на лошади шлею и проговорилъ:
— Вотъ такъ дорожка… Точно пьяный чортъ прохалъ. Не выворотиться ли намъ назадъ, барышня?
— Нтъ, ради Бога, Артемъ, меня мама ждетъ,— умоляющимъ голосомъ уговаривала Анна Васильевна.— Я могу наконецъ въ гору и пшкомъ подняться…
— Ну, отъ этого какая польза. Много ли въ теб и всу… А главная причина: дорога.
— Додемъ потихоньку…
— Оно, конечно, додемъ… Вотъ только въ горку бы подняться, а тамъ сейчасъ дорога и пойдетъ подъ гору.
Влво отъ дороги раскинулось деревенское кладбище. Это мсто упокоеня горловскихъ обывателей имло самый унылый видъ. Когда-то оно было огорожено кругомъ, но изгородь мстами покосилась, мстами лежала, а мстами отсутствовала. Могильные кресты везд наклонились, а большинство могилъ стояли и совсмъ безъ крестовъ. Только до десятка свжихъ могилъ еще сохраняли свой первоначальный видъ. У Анны Васильевны мелькнула мысль, что, наврно, гд-нибудь здсь же спряталась и безвстная могила ея ‘предшественницы’. На эту мысль точно отвтилъ чей-то пвучй женскй голосъ:
— Не ищи, милушка: не найдешь.
Къ телг подошла высокая сухая старуха въ черномъ платк на голов и съ длинной черемуховой палкой въ рук. Она какъ-то особенно любовно посмотрла строгими, свтлыми глазами на двушку прибавила:
— Домой, видно, наклонилась? Ну что же, въ добрый часъ. Поди, дома-то вотъ какъ ждутъ? Извстно, праздникъ… да… Артемъ, что у тебя лошадь-то?
Артемъ только махнулъ рукой.
Это была раскольничья начетчица Мара Агаповна, которую Анна Васильевна знала больше по наслышк, главнымъ образомъ потому, что она всячески стороной поносила ‘легкую земскую грамоту’, а по пути и учительницу. Встрча, во всякомъ случа, была не изъ прятныхъ.

II.

— А я вотъ къ себ на огородъ иду, милушка,— продолжала начетчица.— Заходите ко мн въ гости, а пока лошадка-то и отдохнетъ. Вотъ тутъ близко… Артемъ, а ты пока позжай потихоньку. Потомъ догонимъ…
Въ пвучемъ голос старой начетчицы было что-то такое ласковое и въ то же время властное, такъ что Анна Васильевна слзла съ телги и пошла за ней. Двушка теперь только замтила прятавшуюся за начетчицей двочку лтъ восьми, худенькую и востроносую, съ преждевременно строгими глазами.
— Сиротка круглая…— отвтила на этотъ взглядъ начетчица.— У насъ ужъ такой обычай: прикармливаемъ сиротокъ. Растетъ сирота — мру работникъ. А я иду и вижу, какъ ты воззрилась на кладбище-то… Значитъ, могилку, молъ, ищетъ старой учительки.. Тутъ она упокоилась, Таисья Захаровна… Хорошая была двушка, строгая, только вотъ Господь вку не далъ.
— Вы куда меня ведете, Мара Агаповна?— спрашивала Анна Васильевна, съ трудомъ вытаскивая изъ грязи глубокя резиновыя калоши.
— А близко, совсмъ близко… Вотъ лсокъ-то у самой дороги — тутъ и есть мой огородъ. Работа теперь у насъ, милушка… Своимъ бабьимъ дломъ управляемся. Не похвастать хочу, а свой Божй огородъ надо показать…
— Какой Божй огородъ?
— А вотъ увидишь… Вс науки произошла, а этого вотъ не понимаешь. Ну что же, всякому свое…
Анна Васильевна догадалась, что начетчица ведетъ ее на свой раскольничй могильникъ, залегшй въ полугор, на лсной опушк. Издали еще можно было видть, что здсь и сосны и ели выше, точно они сошлись охранять раскольничьи могилки,— раскольники рдко говорятъ: могила, а непремнно — могилка. Въ этомъ ласкательномъ слов чуялся далекй культъ предковъ.
— Ну, вотъ мы и дома,— проговорила Мара Агаповна, останавливаясь у изгороди, чтобы перевесть духъ.— Вс мы думаемъ, что домъ-то у насъ, гд живемъ, а того не догадаемся, что дома-то мы только гости. Настоящй-то домъ вотъ онъ…
Анна Васильевна начала различать печальное женское пне, доносившееся изъ глубины лса.
— Это сестрички кануны поютъ,— объяснила Мара Агаповна.
Они пошли въ лсъ, гд все было наполнено сырымъ весеннимъ ароматомъ, а вковыя деревья образовали вверху живую крышу изъ своихъ мохнатыхъ втвей. Кое-гд еще лежалъ почернвшй снгъ. Маленькая тропинка вывела на неправильной формы поляну, точно усыпанную правильными рядами деревянныхъ ‘голубцовъ’. Голубецъ — деревянная обшивка могилы съ восьмиконечнымъ раскольничьимъ крестомъ подъ шатровой крышкой. Верхняя часть голубца открыта, оставалась на виду ‘родная’ могильная земля, въ которую ставятъ и поминальную кутью, и пасхальныя яйца, и заказные поминальные блины. Около одного такого голубца стояла кучка бабъ, а передъ голубцомъ аналой. Одна изъ сестрицъ, одтая во все черное, пвуче читала ‘уставной канунъ за единоумершаго’. Обстановка получалась самая домашняя и какая-то печально-ласковая, какъ свтъ осенняго солнца.
— Видишь, какъ пчелки скружились около могилки,— объяснила Мара Агаповна, любуясь живой картиной молившихся женщинъ.— Вотъ и въ уль такъ же: зиму тихо, а какъ весна — пчелки и вылетаютъ. И душа человческая такъ же: зиму-то спитъ, а потомъ и проснется. Видишь, сколько могилокъ-то, точно пчелиные соты.
Сестрицы, завидвъ мастерицу, остановили службу и сдлали уставное метане, т.-е. поклонились начетчиц въ поясъ, касаясь пальцами лвой руки земли и приговаривая:
— Прости, матушка! Благослови, матушка!..
— Богъ васъ проститъ, милушки! Богъ благословитъ!..
Все это длалось чинно, съ обрядовой строгостью. Молившяся женщины тоже поклонились. Одна стояла съ красными отъ слезъ глазами. Очевидно, подъ деревяннымъ голубцомъ лежалъ кто-то дорогой. Мара Агаповна посмотрла на нее строгими глазами и покачала головой.
— Ахъ, Парасковья, нехорошо… Какой завтра день-то? Возстанутъ мертви въ жизнь вчную, а ты о душевной зим плачешь…
Отведя Анну Васильевну въ сторону, начетчица совсмъ другимъ тономъ прибавила:
— По муж убивается бабочка-то… Ужъ такъ ее жаль, такъ жаль. Трое ребятишекъ осталось… Придетъ сюда и какъ птица бьется у могилки! къ тому идетъ, какъ будто она и въ ум измнилась. Только вотъ строгостью ее и беру. Пристрашишь ее, ну, она какъ будто и отойдетъ. Охъ-хо-хо… Слабость наша женская и немощь.
Начетчица говорила такимъ тономъ, какъ ученики отвчаютъ хорошо выученный урокъ.
— Вотъ и съ Таисьей-то Захаровной я такъ же отваживалась,— продолжала начетчица.— Приходила она ко мн частенько сюда… Тосковала ужъ очень. Вонъ на тотъ пенекъ сядетъ и плачетъ-плачетъ, ркой льется. Ну, я дамъ ей выплакаться, а потомъ и построжу малымъ дломъ. Ничего она только не поняла по-настоящему, что и къ чему.
— Чего же она не понимала, по-вашему?
— А смерти боялась и совсмъ глупыя слова говорила, не тмъ будь помянута. Жить все хотла, а того не думала, что вдь жить-то не вчно будетъ. Все равно помирать придется… Вотъ это и есть наша глупость, вс мы такъ-то думаемъ.
Анна Васильевна слушала странную рчь раскольничьей начетницы и тоже чувствовала себя глупой. Кому же не хочется жить? И весеннй день такой ласковый, и гд-то поетъ безыменная птичка, и воздухъ опьяняетъ весеннимъ горьковатымъ ароматомъ, и что-то такое щемитъ на душ — сладкое, недосказанное, непережитое. Она прислушивалась къ грустному похоронному пню сестрицъ, смотрла на желтые огоньки оплывавшихъ на воздух восковыхъ свчъ, и предъ ея глазами проносилась тнь плакавшей вотъ здсь ‘предшественницы’, у которой была какая-то таинственная духовная связь вотъ съ этой строгой раскольничьей мастерицей. А какой громадный контрастъ раскольничьяго могильника съ православнымъ кладбищемъ — здсь на каждомъ шагу чувствовалась заботливая и любящая женская рука. Православная баба ‘ничего не уметъ около могилки’, а здсь справлялось духовное четье-птье своимъ бабьимъ дломъ, творился неугасавшй ‘поминъ души единоумершаго’, и душа, прилпленная къ своей земл, находила покой и миръ, потому что уносилась въ невдомый мръ, въ пугающую даль небытя. ‘Божй огородъ’ точно примирялъ съ мыслью о смерти, потому что былъ согртъ женской молитвой.
— Мы не живемъ, а только спимъ,— продолжала начетчица.— А душа проснется вотъ только здсь, какъ посянное зерно…
Эта бесда была прервана появившимся Артемомъ
— хать пора, барышня,— обиженно заявилъ онъ.— Этакъ-то мы и къ завтрему не додемъ…
— И то пора,— спохватилась Мара Агаповна.— Ужо завертывай когда ко мн на огородъ… Весной-то вотъ какъ хорошо у насъ.
Когда телга тронулась, Артемъ обернулся и проговорилъ:
— И хитрая эта Мара… Вотъ какая хитрая, право! Ишь, какъ начитываютъ чернички надъ могилами…
— Чмъ же она хитрая?
— А какъ же? Теперь вотъ у насъ суббота… такъ? Ну, а она въ великй четвергъ пола, а разговется только посл своей пасхальной службы. Безъ малаго трое сутокъ на одной вод живетъ… Вотъ она какая!.. Бабенки-то къ ней такъ и льнутъ.
1898.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Букет ландышей, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1903
  2. История одного пильщика, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1902
  3. Боговая искра, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
  4. В камнях, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1882
  5. На чужой стороне, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1899
  6. Последний день, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1887
  7. Черное слово, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1894
  8. Отцы, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
Электронная библиотека