Текущая минута.
‘Гражданин’, No 1, 1874
Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1874/74n01.htm
Н. Страховъ.
Текущая минута, Страхов Николай Николаевич, Год: 1874
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Миръ и тишина въ русской литератур! О мирномъ настроенiи свидтельствуетъ хотя бы нашъ сборникъ ‘Складчина’. Въ немъ соединилась значительная доля литературы, и безъ сомннiя это соединенiе не совершилось бы такъ легко, если бы фанатизмъ, раздляющiй наши партiи, господствовалъ въ прежней своей сил. Даже и теперь дв газеты сдлали хотя очень сдержанные, но неблагосклонные отзывы о сборник, но читатели должны видть въ этомъ только слабые остатки погасающаго жара, только воспоминанiе о кипвшей когда-то вражд.
Намъ представляется, кром того, что теперь на два на три мсяца значительная доля литературы, участвующая въ сборник, въ силу этого самаго участiя должна оставаться въ мирныхъ отношенiяхъ, что какъ-будто на два на три мсяца заключено у насъ перемирiе. Нельзя же быть товарищами и сотрудниками въ одномъ изданiи и въ тоже время преслдовать и избивать другъ друга.
И такъ на два на три мсяца мы обезпечены отъ ярой полемики. Но вкусъ къ полемик вообще уже давно ослабваетъ и въ настоящую минуту почти погасъ. Бывало въ каждой книжк журнала совершалось избiенiе какого-нибудь литературнаго старца или литературнаго младенца и безъ такого избiенiя книжка не считалась занимательною. Бывало въ каждой критической стать не добромъ поминались вс враги того журнала, въ которомъ писалась статья, и даже вс равнодушные къ нему, такъ какъ правиломъ было: кто не съ нами, тотъ противъ насъ. Нынче не то. Нынче даже фельетонисты отреклись отъ веселой манеры пересыпать свои статейки всякими именами, перестали заниматься тмъ, чт имло техническое названiе журнальнаго лая, и приняли видъ боле степенный и глубокомысленный.
Въ послднее время старые полемическiе прiемы (мы не хотимъ повторить неприличнаго слова лай) были въ ходу только кажется относительно одного журнала, именно Гражданина. На Гражданинъ сыпалась брань, напоминавшая своею рзкостiю и обилiемъ самыя оживленныя времена нашей литературы. Фельетонисты, уже привыкшiе держать себя съ приличiемъ и серьезностiю относительно другихъ изданiй, какъ только заходила рчь о Гражданин, впадали въ тонъ Петербургской Газеты, Дла и другихъ подобныхъ изданiй, великодушно хранящихъ преданiя своей лучшей поры и потому продолжающихъ ругаться такъ же, какъ ругались литераторы въ 1864 году — вчной памяти. Очевидно Гражданинъ былъ только предметомъ дававшимъ поводъ для излiянiя послднихъ остатковъ той полемической ярости, которая такъ долго господствовала и высшее развитiе которой нужно полагать въ 1864 году. Но вотъ мы видимъ не безъ изумленiя, что и Гражданинъ наконецъ перестаетъ возбуждать полемическую жилку. Послднiе мсяцы прошлаго года прошли для него очень спокойно, если сравнить ихъ съ первыми. Миръ, ршительный миръ!
Но не только миръ, а и всяческая тишина. Направленiе различныхъ журналовъ осталось различное и никакихъ перемнъ, или измнъ, въ этомъ отношенiи мы указать не можемъ. Но каждый журналъ, какъ говорится, очень слабо проводитъ свое направленiе. Мы не помнимъ, чтобы въ прошломъ году гд-нибудь явились статьи, достойныя въ этомъ отношенiи вниманiя, или даже хоть только возбудившiя вниманiе. Исключенiе составляютъ можетъ быть дв статьи Н. Константинова объ Аон, явившiяся въ NN 2 и 4 Русскаго Встника и содержавшiя нсколько свжихъ и живыхъ мыслей. Но статьи эти вовсе не подходятъ къ направленiю того журнала, въ которомъ печатались, да и писаны отчасти слишкомъ легко, а отчасти слишкомъ хорошо, чтобы броситься въ глаза. Обыкновенное же содержанiе журналовъ составляли статьи, въ которыхъ не высказывалась мысль сосредоточенная и опредленная, а разсматривался предметъ боле или мене отдаленный отъ общихъ вопросовъ, и только кое-гд проглядывали начала исповдуемыя авторомъ.
Такому спокойному состоянiю журналистики вполн соотвтствуетъ (мы не говоримъ, что оно есть источникъ и первая причина) и то обстоятельство, что уже давно не слышно о предостереженiяхъ, по крайней мр о такихъ, которыя бы интересовали литературу и публику. Правительство очевидно находитъ, что литература держитъ себя тихо, что она не можетъ возбуждать опасенiй относительно спокойствiя общественной мысли. Положенiе установилось, отношенiя опредлились, и если мы будемъ осторожны, то мы можемъ долго двигаться по назженой коле, не подвергаясь большимъ потрясенiямъ.
На тишину въ литератур указываетъ еще одинъ очень явственный признакъ. Съ приближенiемъ новаго года обыкновенно предпринималось изданiе новыхъ журналовъ. Но ныншнiй новый годъ, не смотря на кой-какiе носившiеся слухи, не принесъ намъ никакой новинки этого рода, то есть не появилось никакого изданiя, которымъ бы интересовалась литература или публика. Все остается по прежнему, и журналы перестали даже писать объявленiя, которыми бывало извщали публику о своемъ внутреннемъ развитiи, объ измнившемся настроенiи умовъ общества и о новомъ пониманiи задачъ литературы. Время быстраго прогресса и всякихъ перемнъ прошло. Теперь просто пишутъ: ‘будемъ-де издавать на прежнихъ основанiяхъ, съ прежними сотрудниками’.
И книгъ въ настоящую минуту выходитъ меньше прежняго. Особенно замтно уменьшенiе числа переводовъ, только романы переводятся все въ большемъ и большемъ количеств, и въ прошломъ году нмецкiй романистъ г. Самаровъ читался, можно сказать, цлою Россiею.
При такомъ положенiи длъ, если мы вообще зададимъ себ вопросъ, чмъ же питаются нынче умы публики, то отвчать будетъ не легко. ‘Въ голов средняго русскаго образованнаго человка долженъ существовать порядочный сумбуръ’. (‘Отеч. Зап.’ 1873. N 12 стр. 248). Такъ говоритъ г. Михайловскiй въ своей интересной, но мудреной стать о Штраус. Среднiй человкъ, у котораго г. Михайловскiй признаетъ сумбуръ въ голов, означаетъ здсь большинство нашихъ образованныхъ людей, всю ихъ главную массу. Мы совершенно согласны съ этимъ сужденiемъ. Публика нынче нсколько потерялась и не чувствуетъ въ себ опредленныхъ и живыхъ умственныхъ интересовъ. Она занимается всего больше своимъ обыкновеннымъ чтенiемъ, т. е. газетами и романами. Газеты, какъ извстно, есть самый легкiй родъ чтенiя, газеты читаются и тми, кто никогда не думаетъ ни о какой наук или литератур, даже тми, для которыхъ романъ, требующiй все-таки того, чтобы вы помнили предъидущую страницу и не путали имена дйствующихъ лицъ, кажется чтенiемъ несноснымъ по своей трудности.
Но и романы очень усердно читаются, очень усердно пишутся и возбуждаютъ довольно живые толки. Какъ будто воскресаетъ художественный интересъ. На ныншнихъ романахъ лежитъ однако же явный слдъ влiянiя недавно господствовавшей школы. Они пишутся съ большою небрежностiю и поспшностiю и всегда занимаютъ больше мста, чмъ имъ слдовало бы. Если читать книги внимательно, то вдь можно точно опредлить, медленно или быстро писалась книга, много или мало авторъ думалъ надъ каждою страницею. Если очень мало, то читателю обыкновенно бываетъ обидно. Г-жа Смирнова въ своемъ ‘Попечител учебнаго округа’ такъ торопится, что не можетъ даже разсказывать въ порядк, и на десяти страницахъ безъ всякой нужды пять разъ забгаетъ впередъ и возвращается назадъ. Признаемся, мы въ этомъ не нашли ничего остроумнаго.
Да и куда намъ торопиться? Время теперь тихое, порывы прогресса прiостановились, волненiе идей улеглось. Теперь самое время писать ‘съ чувствомъ, съ толкомъ, съ разстановкой’. По нмецкой теорiи прогресса, какъ извстно, все идетъ къ лучшему, всякiя задержки, неудачи, паденiя ведутъ къ новому, боле глубокому движенiю впередъ. Это, конечно, справедливо, но не безусловно, это справедливо только для людей умныхъ, которые помнятъ, чт съ ними сдлалось, и продолжаютъ работать умомъ. Если же мы будемъ спать, то потомъ опять примемся за старую исторiю, за которую уже принимались десять разъ, и выйдетъ у насъ, какъ и прежде, толченiе на одномъ мст, а не прогрессъ.