Театральный мирок, Джером Джером Клапка, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 56 минут(ы)

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ДЖ. К. ДЖЕРОМА

ТОМЪ ПЕРВЫЙ

ТЕАТРАЛЬНЫЙ МІРОКЪ

Переводъ В. П. Лачинова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ, Верейская, 16
1901

Съ любовью посвящается въ высшей степени почтенному, но безъ всякой надобности удаляющемуся отъ всхъ субъекту, про котораго мы слыхали такъ много, но котораго видимъ такъ рдко,— ‘серьезному драматическому критику’, эта (сравнительно) правдивая маленькая книженка.

ГЕРОЙ

Вообще говоря, его имя Джорджъ. ‘3ови меня Джорджемъ’, говоритъ онъ героин. Она и зоветъ его Джорджемъ (хотя очень тихо, потому что она молода и застнчива), и онъ чрезвычайно доволенъ.

Герою подмостокъ никогда не приходится работать. Онъ вчно всюду слоняется и попадаетъ въ бду. Его главное призваніе въ жизни — быть обвиняемымъ въ преступленіяхъ, которыхъ онъ никогда не совершалъ, а если ему удастся еще какимъ-нибудь замысловатымъ образомъ примшать сюда чей-либо трупъ, такъ что его съ полнымъ основаніемъ принимаютъ за убійцу, тогда онъ чувствуетъ, что день его не потраченъ даромъ.

У него дивный даръ слова и потокъ краснорчія, способный вселить ужасъ въ самое мужественное сердце, просто восторгъ послушать, какъ онъ громитъ какого-либо негодяя.

Театральный герой всегда иметъ свои ‘владнія’, замчательныя главнымъ образомъ высокой степенью ихъ обработки и эксцентрическимъ расположеніемъ помщичьей усадьбы. Домъ никогда не бываетъ выше одного этажа, но онъ возмщаетъ зеленью у входа то, чего ему недостаетъ въ смысл расположенія и удобствъ.

Дальнйшая странность въ связи съ этимъ, по нашему мннію, заключается въ томъ, что вс обитатели сосдней деревни живутъ, повидимому, въ саду на первомъ план, но герой, очевидно, находитъ, что это очень мило, такъ какъ даетъ ему возможность безпрестанно произносить имъ рчи съ главнаго крыльца у фасада, это его любимое развлеченіе.

Тутъ же всегда оказывается таверна, расположенная напротивъ, что очень удобно.

Эти ‘владнія’ всегда причиняютъ множество хлопотъ театральному герою. Онъ нельзя сказать чтобы былъ дловымъ человкомъ, насколько мы можемъ судить, его попытки управлять своей собственностью неизбжно приводятъ его къ непріятностямъ и разоренію, впрочемъ, его ‘владнія’ всегда отбираются у него злодемъ раньше, чмъ кончится первый актъ, и это спасаетъ героя отъ дальнйшихъ хлопотъ объ имуществ до самаго конца пьесы, когда онъ опять все получаетъ обратно.

Нельзя не признать, что это до нкоторой степени оправдываетъ полное невдніе этого несчастнаго человка въ томъ, что касается его длъ, а что касается юридическихъ ошибокъ и путаницы, то, вообще говоря, театральные ‘законы’, если и не представляютъ изъ себя самой страшной и поразительной тайны въ цломъ свт, то во всякомъ случа весьма близки къ этому. Мы сами полагали одно время, что и мы понимаемъ кой-что, такъ немножко, въ уголовныхъ и гражданскихъ законахъ, но, обративъ вниманіе на юридическіе пункты одной изъ двухъ пьесъ, мы нашли, что мы вовсе профаны въ подобныхъ вопросахъ.

Мы еще не думали признать себя побжденными и ршили проникнуть въ самую суть театральныхъ законовъ для того, чтобъ понять ихъ, но посл шестимсячныхъ усилій нашъ мозгъ (до крайности нжный) началъ размягчаться и мы бросили свои изслдованія, ршивъ, что обойдется гораздо дешевле въ конц концовъ предложить должное вознагражденіе, примрно въ 50—60 фунтовъ стерлинговъ, тому, кто объяснитъ намъ такіе законы.

Вознагражденіе осталось до сегодня нетронутымъ и все еще ждетъ смльчака.

Правда, являлся одинъ джентльмэнъ къ намъ на помощь не такъ давно, но его объясненія только еще боле, чмъ прежде, спутали этотъ предметъ для нашего разумнія. Пришедшій удивлялся тому, что онъ называлъ нашей тупостью, и сказалъ, что для него все дло какъ нельзя боле ясно и просто. Но впослдствіи мы узнали, что это былъ бглый изъ сумасшедшаго дома.

Единственныя статьи законовъ, примняемыя на сцен и вполн ясныя для насъ, суть слдующія:

Если человкъ умираетъ, не оставивъ никакого завщанія, то нея его собственность переходитъ къ ближайшему злодю.

Но если кто-нибудь умираетъ, оставивъ духовное завщаніе, тогда вся его собственность переходитъ къ тому, кто можетъ завладть этимъ завщаніемъ.

Случайная потеря грошевой копіи съ брачнаго свидтельства уничтожаетъ бракъ.

Показанія одного пристрастнаго свидтеля съ весьма темнымъ прошлымъ вполн достаточно, чтобы признать честнйшаго и безукоризненнйшаго джентльмэна содявшимъ преступленія, для совершенія которыхъ у него не было даже разумныхъ мотивовъ.

Но это показаніе можетъ быть уничтожено черезъ нсколько лтъ и установившееся убжденіе ниспровергнуто безъ дальнйшаго послдствія, благодаря простому, ни на чемъ не основанному показанію комика пьесы.

Если А. поддлываетъ на чек фамилію Б., то по законамъ театральнаго міра Б. долженъ быть приговоренъ къ десятилтнимъ каторжнымъ работамъ.

Десятиминутная просрочка вполн достаточна для уничтоженія закладной.

Вс допросы по уголовнымъ дламъ производятся въ первой комнат, въ дом жертвы, причемъ злодй замняетъ и членовъ суда, и прокурора, и присяжныхъ — все вмст, а пара полицейскихъ является для выполненія его приказаній.

Вотъ нсколько наиболе характерныхъ чертъ сценическихъ законовъ, насколько мы были въ состояніи уловить ихъ до настоящаго времени. Но такъ какъ свжія статьи и параграфы, и поправки вносятся, повидимому, въ каждую новую пьесу, то мы ужь потеряли всякую надежду получить хоть когда-нибудь возможность дйствительно постигнуть этотъ предметъ.

Возвращаясь къ нашему герою, система законовъ, охарактеризованныхъ выше, естественно сбиваетъ его, и злодй, являющійся, повидимому, единственнымъ человческимъ существомъ, сколько-нибудь свдущимъ въ юридическихъ вопросахъ на сцен, безъ труда успваетъ обобрать и разорить героя. Простодушный герой подписываетъ и закладныя, и купчія, и дарственныя записи, и всякіе подобные документы, какъ будто воображая, что онъ ведетъ круговую игру, а затмъ, когда онъ не въ состояніи уплатить проценты, у него отбираются жена и дти и его бросаютъ на произволъ судьбы.

Предоставленный своимъ собственнымъ силамъ, онъ, разумется, на краю гибели.

Онъ можетъ произносить длинныя рчи, можетъ описывать вамъ вс свои волненія, становиться въ поразительно-интересныя позы, можетъ повергать злодя на землю и вызывать на бой даже полицію, но вс эти доблести не имютъ большого спроса на рынк труда, а такъ какъ это все, что онъ можетъ или желаетъ длать, то ему и кажется, что обезпечить свое существованіе вещь гораздо боле трудная, чмъ онъ предполагалъ.

Это представляется ему слишкомъ тяжелой работой, онъ скоро отказывается отъ всякихъ дальнйшихъ попытокъ и предпочитаетъ влачитъ жалкое существованіе, находя пристанище у добродушной старухи-ирландки или у великодушныхъ, но слабоумныхъ юныхъ ремесленниковъ, покинувшихъ родную деревню, чтобы идти вслдъ за нимъ и наслаждаться прелестями его общества и бесдъ.

Такъ онъ и тянетъ свою лямку въ середин пьесы, злобствуя на судьбу, кляня человчество и плачась о своихъ несчастіяхъ вплоть до послдняго акта.

Тутъ онъ возвращаетъ опять сполна вс свои ‘владнія’ и можетъ ухать обратно въ деревню, чтобы произносить снова моральныя рчи и чувствовать себя счастливымъ.

Моральныя рчи — это, безъ сомннія, главный его продуктъ, и въ этомъ отношеніи, надо сознаться, у него неистощимый запасъ. Героя просто распираетъ благородными чувствами, какъ пузырь, полный втра. Чувства эти, положимъ, слабы и водянисты, какъ чай въ шестипенсовомъ клуб. У насъ коренится смутное сознаніе, что мы это гд-то ужь слышали, звукъ этихъ рчей всегда воскрешаетъ въ нашей душ картину скучнаго продолговатаго стола, окруженнаго тягостнымъ молчаніемъ, которое нарушается лишь скрипніемъ стальныхъ перьевъ да чьимъ-либо случайнымъ шепотомъ: ‘Дай и мн пососать, Вилли, ты знаешь, я всегда тебя любилъ’, или заявленьемъ погромче: ‘Пожалуйста, господинъ учитель, скажите Джимми Боггольсу, онъ все толкаетъ мн локоть’.

Герой сцены, однако, смотритъ, очевидно, на этотъ вздоръ, какъ на блестящіе перлы идей, только-что добытые изъ ндръ философіи.

Галерея встрчаетъ ихъ съ бурнымъ восторгомъ: обитатели галереи это очень сердечные люди, которые любятъ оказывать самый радушный пріемъ своимъ старымъ пріятелямъ.

Чувства, вдобавокъ, такія хорошія, а британская галерея такая добродтельная. Мы сомнваемся, чтобъ гд-нибудь на земл можно было открыть какое-либо человческое существо, хотя наполовину столь добродтельное и преисполненное такой доброты, хотя бы лнивое и тупое, по до такой степени ненавидящее низость въ словахъ и поступкахъ, какъ современная галерея.

Древніе христіанскіе мученики полны были суетности и грха въ сравненіи съ галереей театра Адельфи.

Театральный герой весьма могучій человкъ. Вы не подумали бы этого, глядя на него, по посмотрите, когда героиня крикнетъ: ‘Помогите! О, Джорджъ, спаси меня!’ или когда полиція попробуетъ броситься на него. Тогда два злодя, три вольно-наемныхъ разбойника и четыре сыщика едва, уравновшиваютъ его боевую силу. Если онъ повергаетъ на землю мене, чмъ троихъ, однимъ махомъ, то онъ ужь боится, но боленъ ли онъ, и удивляется ‘почему эта отравная слабость’.

У героя своеобразная манера объясняться въ любви. Онъ всегда это длаетъ сзади: двушка отворачивается отъ него, когда онъ начинаетъ (она вдь, какъ мы сказали, робка и стыдлива), онъ же схватываетъ ее за руки и внушаетъ ей свои нжныя чувства въ затылокъ.

Театральный герой всегда носитъ патентованныя лакированная ботинки, и он всегда безукоризненнаго блеска. Иногда онъ бываетъ богатъ и живетъ въ комнат съ семью дверями, въ другое время онъ бдствуетъ на чердак, но и въ томъ, и въ другомъ случа онъ неизмнно носитъ горящія, какъ жаръ, патентованныя лакированныя ботинки.

Онъ можетъ выручить, по крайней мр, три съ половиною шиллинга за эти ботинки, и когда его ребенокъ плачетъ отъ голода, то намъ приходитъ въ голову, что лучше бы вмсто того, чтобы взывать къ небу, онъ снялъ эти ботинки и заложилъ ихъ, но ему это, кажется, никогда не приходитъ на мысль.

Онъ перебирается черезъ африканскія пустыни въ патентованныхъ лакированныхъ ботинкахъ, нашъ театральный герой, съ ними онъ собираетъ запасы, когда терпитъ крушеніе, на необитаемомъ остров. Онъ прізжаетъ изъ долгаго и утомительнаго путешествія, его одежда растерзана въ клочья, но ботинки, какъ прежде, новы и блестящи. Онъ надваетъ патентованныя лакированныя ботинки, чтобы скитаться по дебрямъ Австраліи, сражаться въ Египт или открывать сверный полюсъ.

Иной разъ онъ бываетъ золотоискателемъ, иногда рабочимъ на корабельномъ док, иногда солдатомъ или матросомъ, но чмъ бы онъ ни былъ, онъ неизмнно носитъ патентованныя лакированныя ботинки.

Онъ пускается въ плаваніе въ патентованныхъ ботинкахъ, онъ въ нихъ играетъ въ крикетъ, охотится, ловитъ рыбу, даже на небо отправится онъ въ патентованныхъ лакированныхъ ботинкахъ или отклонитъ приглашеніе.

Театральный герой никогда не говоритъ простымъ, опредленнымъ образомъ, какъ любой обыкновенный смертный,

— Ты будешь писать мн, когда удешь, мой дорогой, неправда ли?— говоритъ героиня.

Простое человческое существо отвтило бы:

— Ну, разумется, буду, Декки, и каждый день.

Но театральный герой — высшая натура. Онъ говоритъ:

— Видишь вонъ ту звзду, моя радость?

Она глядитъ и сознается, что видитъ вонъ ту звзду. Тогда онъ уставляется на нее и мелетъ чушь объ этой звзд съ добрыхъ пять минутъ, а въ конц концовъ заявляетъ, что перестанетъ писать своей милой тогда, когда эта блдная звзда упадетъ съ мста, занимаемаго ею среди небосвода.

Результатъ долговременнаго знакомства нашего съ театральными героями породилъ у насъ, признаемся, потребность въ сценическомъ геро иного типа. Мы бы въ особенности хотли, для разнообразія, человка, который бы не только болталъ да хвасталъ безъ мры, но былъ бы способенъ и позаботиться о себ въ продолженіе дня, не попадая при этомъ въ какую-либо бду.

ЗЛОДЙ.

Онъ носитъ чистые воротнички и куритъ папиросы. Вотъ почему мы знаемъ, что онъ злодй. Въ дйствительной жизни зачастую нелегко отличить злодя отъ честнаго человка, это даетъ поводъ къ недоразумніямъ, но на подмосткахъ, какъ мы сказали, злодй носитъ чистые воротнички и куритъ папиросы, поэтому всякая боязнь ошибки устранена.

Хорошо, что это правило не распространено и вн сцены: иначе нкоторые очень порядочные люди могли бы пріобрсти дурную репутацію, мы сами, напримръ, носимъ чистый воротничекъ… иногда.

Это могло бы быть очень опасно для нашего семейства, особенно по воскресеньямъ.

Онъ не обладаетъ ни малйшей находчивостью на отвты, злодй сцены. Вс порядочные люди въ пьес говорятъ ему грубыя оскорбительныя вещи, шпыняютъ, глумятся въ теченіе цлаго акта, но онъ никогда не уметъ имъ отвтить, ме можетъ придумать ловкаго отпора.

— Ха, ха, подождите до понедльника,— вотъ самый блестящій отвтъ, какой онъ въ состояніи сдлать, и то онъ долженъ сначала уйти въ уголокъ и подумать про себя, прежде чмъ его высказать.

Карьера злодя всегда очень легка и удачна, вплоть до послдняго момента въ каждомъ акт, тогда онъ вдругъ попадается, благодаря большей частью комическому актеру, это всегда такъ случается, а между тмъ злодй всякій разъ бываетъ сильно удивленъ: ему, повидимому, не идетъ впрокъ предшествующій опытъ.

Нсколько лтъ тому назадъ злодй обыкновенно награждался философскимъ и преисполненнымъ надежды характеромъ, помогавшимъ ему переносить вс постоянно преслдующія его невзгоды и неудачи. ‘Это ничего’, говорилъ онъ обыкновенно черезъ минуту посл какого бы то ни было крушенія. Его неунывающее сердце никогда не утрачивало своей бодрости, его не оставляла простая дтская вра въ Провидніе. ‘Наше время придетъ’, говаривалъ онъ, и эта мысль его утшала.

Но за послднее время такой утшительный даръ упованія, выраженный въ прекрасныхъ указанныхъ нами свойствахъ, повидимому, покинулъ его. Намъ это прискорбно, потому что мы всегда смотрли на этотъ даръ, какъ на одну изъ лучшихъ чертъ его характера.

Любовь театральнаго злодя къ героин трогательна по своему постоянству. Эта женщина, мрачнаго и плаксиваго характера, вдобавокъ еще всегда обременена нсколькими нахальными и въ высшей степени предосудительными дтьми. Что можетъ быть въ ней привлекательнаго, мы никакъ не въ состояніи были понять. Но театральный злодй, несмотря ни на что, просто влюбленъ въ нее до безпамятства.

Ничто не можетъ поколебать его привязанности. Она ненавидитъ его и оскорбляетъ такъ, что даже не подобаетъ порядочной женщин. Всякій разъ, какъ злодй пытается выразить ей свое благоговніе, появляется на сцен герой и среди объясненій сшибаетъ его съ ногъ, или же комикъ застаетъ его на какой-нибудь самой горячей любовной сцен съ героиней, онъ потихоньку уходитъ и сообщаетъ о томъ ‘поселянамъ’ или ‘гостямъ’, которые обступаютъ вокругъ и высмиваютъ злодя (намъ кажется, злодй долженъ дойти до положительной антипатіи къ комику въ конц пьесы).

Несмотря на все это, злодй не перестаетъ увиваться за героиней. Онъ клянется, что она будетъ принадлежать ему. Злодй выглядитъ вовсе недурно и потому, что мы знаемъ о положеніи рынка, мы можемъ сказать, что множество другихъ двушекъ съ радостью бросились бы ему на шею. Но ради того, чтобы поселиться вмст съ такой антипатичной молодой особой, какъ его предметъ, онъ готовъ совершить тяжкій и утомительный путь преступленій, готовъ выносить удары и оскорбленія отъ всякаго встрчнаго: его любовь помогаетъ ему вытерпть все это, онъ воруетъ, поддлываетъ, плутуетъ и лжетъ, убиваетъ и поджигаетъ. Еслибъ существовали еще другія преступленія, чтобы совершить ихъ ради снисканія любви этой женщины, онъ съ радостью исполнилъ бы это ради излюбленной своей цли, но онъ не знаетъ иныхъ преступленій, да и не стоитъ зря пускаться въ новыя злодйствъ: она попрежнему остается къ нему равнодушной,— такъ что жь тутъ подлаешь?

Это большое несчастіе для нихъ обоихъ! Вдь очевидно для большинства зрителей, что жизнь этой лэди была бы куда пріятне, когда бы злодй не любилъ ея до такой степени, а что касается злодя, его жизненное поприще могло бы быть мене хлопотливымъ и преступнымъ безъ этой глубокой привязанности къ героин.

Видители, онъ встртился съ нею еще въ давнишней, прежней ея жизни, и въ этомъ причина всего несчастія. Впервые онъ увидалъ ее, когда она была еще ребенкомъ, и полюбилъ ее ‘увы, еще тогда’. Ахъ, и онъ тоже готовъ работать, рабствовать ради нея, лишь бы сдлать ее богатой и счастливой, онъ могъ бы даже, въ крайнемъ случа, сдлаться порядочнымъ человкомъ.

Она пытается его уговорить. Она утверждаетъ, что возненавидла его, почувствовавъ неодолимый ужасъ съ той самой минуты, какъ ея глаза впервые увидали его отвратительную фигуру.

Она говорить, что видла однажды омерзительную лягушку въ грязномъ пруду и скоре бы согласилась взять эту гнусную гадину и прижать ея липкое тло къ своей груди, чмъ потерпла бы хоть на мигъ прикосновеніе этого господина.

Такое милое воркованіе героини чаруетъ, однако, злодя все больше и больше. Онъ объявляетъ, что все-таки онъ покоритъ ее.

Немногимъ счастливе злодй и въ своихъ мене серьезныхъ любовныхъ похожденіяхъ. Отнесясь снисходительно къ легкому отпору вышеупомянутаго характера, полученному въ настоящей его любви къ героин, онъ хочетъ мимоходомъ затять игривый, заманчивый флиртъ съ ея горничной или подругой.

Горничная или подруга не тратитъ времени на уподобленія и метафоры, она называетъ его бездушнымъ негодяемъ и осыпаетъ такими любезностями поверхъ головы.

Нсколько лтъ тому назадъ длались было попытки смягчить безотрадную жизнь театральнаго злодя тмъ, что сочетали съ нимъ дочь деревенскаго священника, но уже прошло, въ общемъ, около десяти лтъ съ тхъ поръ, какъ она его полюбила, и ея любовь обращается въ ненависть къ тому времени, какъ начинается пьеса, такъ что въ итог врядъ ли можно сказать, что участь злодя особенно бы выиграла въ этомъ направленіи.

И нельзя не сознаться, что перемна въ ея чувствахъ, при данныхъ обстоятельствахъ, весьма естественна. Онъ похитилъ ее изъ мирнаго, пріятнаго жилища совсмъ еще молоденькой и перевезъ въ этотъ кишащій пороками Лондонъ. Онъ не женился на ней, нтъ никакихъ понятныхъ причинъ, почему онъ на ней не женился: она была, вроятно, миленькой двушкой въ то время (да и теперь еще пріятная женщина, опрятная и заботящаяся о себ), всякій другой съ удовольствіемъ зажилъ бы съ ней домкомъ и повелъ простую, безупречную жизнь, но театральный злодй созданъ не такъ, какъ другіе.

Онъ обращается съ этой женщиной самымъ постыднымъ образомъ, не вслдствіе какой-нибудь причины или особыхъ побужденій,— напротивъ, его собственные насущные интересы должны бы внушать ему хорошее обращеніе съ ней и сохраненіе дружбы,— но просто по естественному изуврству, на которое мы уже указали. Когда онъ говоритъ съ ней, то хватаетъ ее за руки и шепчетъ то, что желаетъ сказать, прямо ей въ ухо, это, конечно, щекочетъ и сердитъ ее.

Единственно, въ чемъ онъ еще хорошъ по отношенію къ ней, это ея туалеты. Онъ не стсняетъ ея насчетъ костюмовъ.

Сценическій злодй стоитъ выше обыкновеннаго, въ дйствительной жизни. Злодй въ дйствительной жизни побуждается лишь грязными и эгоистическими мотивами, сценическій же злодй поступаетъ гнусно не ради какой-нибудь личной выгоды для себя самого, но просто изъ любви къ искусству, изъ страсти къ своему злодйству. Оно само является ему паградой. Онъ упивается злодйствомъ.

‘Лучше быть бднымъ, но гнуснымъ,— говоритъ онъ самъ себ,— нежели обладать всми богатствами Индіи и имть чистую совсть’. ‘Я хочу быть злодемъ, я хочу, съ сильнымъ ущербомъ и неудобствами для меня самого, отправить на тотъ свтъ благороднаго отца, навлечь на героя обвиненіе въ этомъ преступленьи и преслдовать любовью его жену, въ то время какъ онъ находится въ заключеніи. Это для меня будетъ полно хлопотъ и риска съ начала до конца и не можетъ доставить мн ни малйшихъ матеріальныхъ выгодъ. Любимая женщина будетъ давать мн оскорбительныя названія, когда я стану являться къ ней съ визитомъ, и рзко толкать меня въ грудь, когда я близко подойду къ ней. Ея златокудрый ребенокъ станетъ называть меня бякой и никогда не согласится поцловать меня. Комикъ будетъ позорнйшимъ образомъ глумиться надо мною, а крестьяне, выбравъ какой-нибудь день, начнутъ гонять меня вокругъ деревенскаго трактира съ криками и гоготаньемъ. Каждый видитъ насквозь мою гнусность и въ конц концовъ я попадусь. Такъ всегда бываетъ, но ничего, я все-таки хочу быть злодемъ, ха, ха!’.

Въ общемъ, театральный злодй представляется намъ довольно убого живущимъ субъектомъ. У него никогда не бываетъ ‘владній’ или какой-нибудь собственности, его единственный способъ сдлать карьеру — это подслуживаться герою. У него есть стремленье къ любви, но такъ какъ своей жены не имется, то онъ и вынужденъ любить жену другого. Однако, его привязанность всякій разъ отвергается и все обертывается для него плохо въ конц концовъ.

Нашъ совтъ театральному злодю вообще, посл тщательнаго изученія (театральной) жизни и (театральной) человческой природы, заключается въ слдующемъ:

Не будьте никогда театральнымъ злодемъ, если вы можете обойтись безъ этого. Жизнь его черезчуръ хлопотлива, а вознагражденіе, вдобавокъ, не соотвтствуетъ трудамъ и риску.

Если вы бжали съ дочерью священника, и она все къ вамъ липнетъ, такъ не швыряйте ея на полъ среди сцены, выкликая громко по имени, это только раздражитъ ее и она сдлаетъ вамъ гадость: пойдетъ и предостережетъ другую участницу пьесы.

Не имйте слишкомъ многихъ сообщниковъ. Если же они у васъ есть, такъ не высмивайте ихъ постоянно и не обижайте. Вдь единое ихъ слово можетъ отправить васъ на вислицу, а вы между тмъ длаете все, способное ихъ разсердить. Лучше обращайтесь съ ними вжливо и предоставьте имъ хорошую долю добычи.

Берегитесь комика пьесы. Когда вы совершаете убійство или грабите безоружнаго, вы никогда не смотрите, гд стоитъ комикъ. Вы страшно безпечны въ этомъ отношеніи, въ общемъ, лучше бы было, еслибъ вы укокошили комика въ самомъ начал пьесы.

Не лзьте съ любовью къ жен героя. Она вдь не любитъ васъ, какъ можете вы этого ждать отъ нея? Вдобавокъ, это и неприлично. Почему вы не предпочтете женщину, уже принадлежащую вамъ?

Наконецъ, не ходите во время послдняго акта къ тмъ мстамъ, гд совершено вами преступленіе, а вы всегда это длаете. Какъ намъ кажется, васъ влечетъ туда крайняя дешевизна подобной прогулки, но послушайтесь нашего совта и не ходите: вдь тутъ вы и попадаетесь всякій разъ. Полиція знаетъ ваши привычки изъ предшествующаго опыта, она и не безпокоится васъ разыскивать, а направляется въ послднемъ акт прямо къ старой таверн или къ разрушенной мельниц, гд вы совершили злодйство, и поджидаетъ васъ тамъ.

Въ девяти случаяхъ изъ десяти вы бы остались безнаказаннымъ безъ этой вашей идіотской привычки. Держитесь подальше отъ этого мста, отойдите къ сторонк или узжайте заграницу, либо на берегъ моря, какъ только начнется послдній актъ, и оставайтесь тамъ, покуда онъ не кончится. Такъ вы скорй уцлете.

ГЕРОИНЯ.

Съ нею всегда неладно, и она непремнно сообщитъ вамъ объ этомъ. Ея жизнь безспорно нелегкая, ничто ей не удается. У насъ у всхъ есть свои невзгоды, но у театральной героини ршительно нтъ ничего иного. Если она ускользаетъ отъ бды хотя на одинъ вечеръ въ недлю или иметъ свободное воскресенье, такъ и то уже слава Богу.

Но нтъ, несчастіе стережетъ ее съ самаго начала недли и до конца.

Посл того, какъ ея мужъ былъ обвиненъ въ убійств, что является, пожалуй, слабйшимъ изъ обвиненій, какія могутъ надъ нимъ тяготть, а ея сдовласый отецъ потерплъ банкротство и умеръ отъ разрыва сердца, домъ же, гд протекло дтство героини, былъ проданъ съ молотка, тогда ея ребенокъ заболваетъ изнурительной лихорадкой.

Она плачетъ горькими слезами по поводу своихъ напастей. Это, разумется, вполн естественно, бдная женщина, мы жалемъ ее, но это утомительно съ точки зрнія слушателей, и мы готовы желать къ концу спектакля, чтобы съ ней не случалось такъ много несчастій. Боле всего плачетъ она надъ ребенкомъ, ребенокъ поэтому вчно находится въ сырости, мы даже удивляемся иной разъ, какъ онъ не схватитъ ревматизма.

Она очень добра, театральная героиня. Комикъ высказываетъ убжденіе, что она сущій ангелъ. Она возражаетъ на это съ улыбкой, полною слезъ (это не было бы ея улыбкой, если бы она не была полна слезъ):

— Ахъ, нтъ,— говоритъ она (разумется, съ грустью),— у меня много, много недостатковъ.

Мы бы лучше хотли, чтобы она обнаружила ихъ хоть немножко. Ея чрезмрная добродтель кажется намъ иногда слишкомъ приторной. Наше единственное утшеніе, глядя на нее, это, что немного такихъ добродтельныхъ женщинъ. Жизнь и безъ того достаточно плоха, а еслибъ еще было много подобныхъ женщинъ въ дйствительности, такихъ же добродтельныхъ, какъ героиня, то жить стало бы просто невыносимо.

Единственная утха въ существованіи театральной героини, это выходить изъ дому въ снжную вьюгу, безъ зонтика и безъ шляпы. У нея есть шляпа, мы знаемъ (и довольно изящная вешица), мы видли ее на гвозд, у дверей ея комнаты, но когда героиня отправляется на ночную прогулку, въ жестокую снжную бурю (сопровождаемую еще громомъ), то заботливо оставляетъ свой головной уборъ дома, быть можетъ, она боится, что снгъ испортитъ ея шляпку, а она — аккуратная женщина.

Она всегда забираетъ съ собой и ребенка во время этихъ экскурсій, она, должно быть, думаетъ, что это освжитъ малютку, но ребенокъ не такъ любитъ снгъ, какъ она: онъ говоритъ, что ему холодно.

Одно, что должно раздражать, и весьма сильно театральную героиню въ такихъ случаяхъ, это именно то обстоятельство, что снгъ какъ будто нарочно поджидаетъ ее и слдуетъ за ней по пятамъ. На сцен царитъ чудная ночь, пока не является героиня, но стоитъ лишь ей появиться, какъ начинаетъ падать снгъ. Онъ валитъ хлопьями все время, пока героиня остается на сцен. Едва она уходитъ, все опять проясняется и остается свтлымъ до конца спектакля.

Эта привычка снга гоняться за несчастною женщиною въ высшей степени неделикатна, онъ всегда падаетъ несравненно гуще въ томъ именно углу, гд находится героиня, нежели на всемъ остальномъ пространств улицы. Такъ, мы иногда видали героиню сидящей среди застилающей глаза снжной вьюги, а между тмъ на другой сторон дороги все было сухо, какъ кость, и ей ни разу не пришло въ голову перейти на ту сторону.

Мы даже знавали необыкновенно злобную снжную вьюгу, которая обошла съ героинею трижды вокругъ сцены и потомъ удалилась за нею съ подмостокъ.

Разумется, вы не можете отбояриться отъ такой вьюги! Сценическая вьюга это такая штука, которая пойдетъ за вами по лстниц и ляжетъ съ вами въ постель.

Другая любопытная подробность въ этихъ театральныхъ вьюгахъ та, что луна такъ и сіяетъ въ продолженіе урагана, но она свтитъ исключительно надъ героиней и шляется за ней совершенно такъ же, какъ снгъ.

Никто вполн не понимаетъ, что это за удивительное произведеніе природы луна, кром людей, ознакомившихся со сценой. Астрономія учитъ васъ кое-чему о лун, но вы научитесь гораздо большему изъ нсколькихъ посщеній театра. Вы узнаете при этомъ, что луна свтитъ только на героевъ и героинь, бросая иногда, пожалуй, случайный лучъ на комическаго актера, но неизмнно скрывается за облака при появленіи злодя.

Не мене удивительно, какъ быстро луна можетъ исчезать со сцены. Только-что за минуту она сіяла во всемъ блеск среди безоблачнаго неба, но прошелъ мигъ, и она скрылась, словно ее передвинули на одинъ метръ. Это васъ въ первое время ошеломляетъ, пока вы къ этому не привыкли.

Театральная героиня склонна скоре къ задумчивости, чмъ къ веселости. Въ самые пріятные моменты ей чудится, что она видитъ тнь своей матери или духъ отца, либо ей снится ея мертвый ребенокъ.

Но это только при самомъ веселомъ ея настроеніи, обыкновенно же она слишкомъ занята плаканьемъ, чтобы имть время для постороннихъ размышленій.

У нея тоже потокъ краснорчія и замчательная способность въ метафорамъ и уподобленіямъ, скоре натянутымъ, чмъ изящнымъ. Это весьма несносно въ женщин при обыкновенныхъ обстоятельствахъ, но такъ какъ герой вообще присуждается къ десятилтнимъ каторжнымъ работамъ на слдующее же утро посл свадьбы, то онъ и освобождается на указанный срокъ отъ опасности, которая могла бы весьма испугать мене удачливаго жениха.

Иногда у театральной героини есть брать, и въ такомъ случа онъ неизбжно принимается за ея любовника. Мы никогда не встрчались въ дйствительной жизни съ братомъ или сестрой, которые хотя бы самому подозрительному человку могли дать поводъ принять ихъ за любовниковъ, но театральные братъ и сестра всегда такъ нжны, что эта ошибка простительна.

Когда же случится такая ошибка, внезапно войдетъ супругъ, застающій цлующуюся парочку, и придетъ въ ярость, то героиня не обернется и не скажетъ:

— Что ты, баранъ, безмозглый, вдь это мой братъ!

Такое обращеніе было бы просто и трогательно, но совершенно неподходяще къ театральной героин. Нтъ, она длаетъ все, отъ нея зависящее, чтобы уврить каждаго, что дло не такъ, какъ оно есть, и тогда она можетъ молчаливо страдать.

Она вдь такъ любитъ страдать.

Бракъ, безъ сомннія, ошибка въ жизни театральной героини.

Выслушай она добрый совтъ, она осталась бы одинокой. Ея супругъ — славный малый, положительно расположенный къ ней, но онъ несчастливъ и неопытенъ въ мірскихъ длахъ. Все оборачивается хорошо для него въ конц пьесы — это правда, но мы не совтовали бы героин полагаться на неизмнность такого благополучнаго хода вещей. Изъ того, что мы видли относительно ея супруга и дловыхъ его способностей во время пяти предшествовавшихъ актовъ, мы склонны сомнваться въ возможности для него быть чмъ-либо инымъ, кром неудачника, до самаго конца своей жизни.

Дйствительно, онъ возстановилъ въ конц концовъ свои ‘владнія’ (которыхъ онъ никогда бы и не утратилъ, будь у него голова, а не сентиментальный пузырь на плечахъ). Злодй закованъ въ кандалы, герой и героиня комфортабельно устраиваются дверь въ дверь съ жилищемъ комика.

Но это блаженное существованіе отнюдь не будетъ продолжительно. Театральный герой созданъ для несчастій, и онъ опять влзетъ въ бду на слдующій же мсяцъ, мы бьемся объ закладъ Къ нему явятся съ наложеніемъ новаго запрещенія не его ‘владнія’, и онъ, увряю васъ, не будетъ знать, подписалъ онъ дйствительно вексель или не подписывалъ, и его выселятъ.

Онъ опять станетъ царапать свое имя подъ разными документами, не взглянувъ хотя мелькомъ на то, что подписываетъ, и снова окажется замшаннымъ Богъ знаетъ въ чемъ, и какая-нибудь новая жена станетъ напоминать ему, что онъ женился на ней еще мальчикомъ, только забылъ про это.

А первое мертвое тло, какое окажется въ деревн, запутаетъ его въ новую исторію, будьте покойны: мертвецъ очутится прислоненнымъ къ его дверямъ, и вся старая присказка начнется сначала.

Нтъ, нашъ добрый совтъ театральной героин развязаться какъ можно скоре съ героемъ, выйти потомъ замужъ за злодя и ухать съ нимъ жить за границу, куда-нибудь въ такое мсто, гд бы комикъ не балаганилъ по близости.

Она будетъ тогда несравненно счастливе.

КОМИКЪ.

Онъ слдуетъ за героемъ по всему блу свту и исключительно ради него. Что привязываетъ его такимъ образомъ къ герою? То, что, когда они вмст росли мальчуганами, герой обыкновенно сшибалъ его съ ногъ и задавалъ потасовку. Комикъ съ чувствомъ нкоторой гордости вспоминаетъ объ этомъ, сдлавшись большимъ, это побуждаетъ его любить героя и посвятить ему свою жизнь.

Онъ человкъ низкаго сословія, комикъ пьесы: это деревенскій кузнецъ или лавочникъ. Вы никогда не увидите богача или аристократа комикомъ на сцен. Вамъ приходится выбирать на подмосткахъ: или быть остроумнымъ, но низкаго происхожденія, или быть благороднымъ человкомъ, но безъ малйшей искорки юмора. Пэры и полицейскіе — наиболе лишены юмора въ пьесахъ.

Главная обязанность въ жизни комика — это ухаживать за служанками, хотя он то-и-дло даютъ ему затрещины. Однако, это его не приводитъ въ отчаяніе. Он колотятъ его, пожалуй, еще больше, чмъ его колачивали прежде.

Комикъ бываетъ веселъ при всякихъ обстоятельствахъ. Онъ говоритъ забавныя вещи на похоронахъ или когда приставъ въ дом, или герой находится въ ожиданіи вислицы. Такого рода человкъ довольно несносенъ въ дйствительной жизни, въ жизни такого субъекта, вроятно, избили бы на-смерть и похоронили въ самомъ начал его карьеры, но на сцен вс носятся съ нимъ.

Онъ очень добръ, театральный комикъ. Онъ не можетъ переносить злодйства, устраивать каверзы злодю — это призваніе его жизни, и въ достиженіи подобной благородной цли судьба отъ души помогаетъ ему. Темныя личности приходятъ и учиняютъ грабежи и убійства подъ самымъ носомъ у комика, такъ что онъ можетъ донести на нихъ въ послднемъ акт.

Они никогда не замчаютъ его при этомъ, хотя онъ стоитъ тутъ близехонько въ то самое время, какъ они вершатъ страшныя преступленія.

Удивительно, до чего близоруки оказываются люди на сцен. Намъ всегда думалось, что для молодой дамы въ дйствительной жизни не особенно хорошо умышленно не замчать людей, стоящихъ у нея прямо передъ глазами, но ея недостатокъ въ этомъ отношеніи ничто въ сравненіи съ недостаткомъ ея братьевъ и сестеръ по сцен.

Эти несчастные входятъ въ комнату, гд толчется множество людей, и вдобавокъ такихъ, увидть которыхъ было бы для нихъ весьма важно, не видя же ихъ, они попадаютъ въ ужаснйшую бду, а между тмъ никого изъ нихъ они не замчаютъ. Они говорятъ съ кмъ-либо стоящимъ напротивъ, и не въ состояніи разглядть третье лицо, находящееся позади между ними.

Вамъ можетъ иной разъ показаться, что они носятъ шоры.

Въ довершеніе и слухъ ихъ необычайно слабъ. На это въ самомъ дл стоитъ взглянуть. Люди болтаютъ, кричатъ во всю мочь своихъ голосовъ тутъ же позади нихъ, а они вчно не слышатъ ни слова и даже не знаютъ, что тутъ есть кто-нибудь. Когда, наконецъ, пройдетъ съ полчаса и народъ на авансцен охрипнетъ отъ крика, и кто-либо окажется зврски убитымъ, и вся обстановка перевернута вверхъ дномъ, тогда только лицамъ, находящимся въ глубин сцены, ‘покажется, что они слышатъ шумъ’.

Комикъ всегда ругается съ своей женой, если женатъ, или съ возлюбленной, если не женатъ. Они ссорятся въ продолженіе цлаго дня. Это, должно быть, адская жизнь, думается вамъ, но они словно и не желаютъ ничего лучшаго.

Чмъ живетъ комикъ и поддерживаетъ свою жену (она, положимъ, выглядитъ такъ, что нуждается и еще въ нкоторой поддержк), чмъ онъ содержитъ семью — остается навки для насъ тайной. Какъ мы выше сказали, комикъ небогатъ и никогда, повидимому, не заработываетъ денегъ. Иной разъ онъ держитъ лавочку, но, судя по тому, какъ онъ ведетъ дло, это, вроятно, убыточное предпріятіе: онъ никогда и ни съ кого не беретъ денегъ за что-либо, онъ такъ великодушенъ, его же покупатели народъ, повидимому, все боле или мене бдствующій, и у него не хватаетъ сердца просить ихъ объ уплат за товаръ, въ виду столь грустныхъ обстоятельствъ.

Онъ наполняетъ ихъ корзины вдвое большимъ количествомъ, чмъ они пришли покупать, суетъ назадъ имъ въ руку деньги и смахиваетъ съ своего глаза слезу.

Почему бы комику не придти и не завести мелочной лавочки по сосдству съ нами?

Такъ какъ лавка оказывается недостаточно прибыльной (при вышеупомянутомъ способ продажи иногда это случается), то жена комика пытается возвысить приходъ, принимаясь пускать жильцовъ, но это плохая выдумка съ ея стороны: всегда дло кончается тмъ, что жильцы принимаются за хозяйку. Герой и героиня, какъ будто только и ждавшіе чего-либо подобнаго, не медленно являются и завладваютъ всмъ домомъ.

Разумется, комикъ не можетъ и подумать объ уплат за какой-нибудь столъ и помщеніе со стороны человка, колотившаго его, когда они еще были дтьми! Вдобавокъ, разв героиня (теперь жена героя) не прелестнйшая и не пріятнйшая изъ женщинъ во всей деревн Дипдаль? (Какой же тамъ мрачный народъ остальные!). Такъ неужели кто-либо, у кого въ груди бьется человческое сердце, можетъ подумать о томъ, чтобы подобные люди платили за свое содержанье и стирку!

Комикъ получаетъ пощечину отъ жены при одной мысли объ этомъ, а въ результат оказывается, что господинъ герой и госпожа героиня живутъ здсь до самаго конца пьесы безплатно. Коксъ, мыло, свчи и масло для волосъ ихъ ребенка доставляются имъ на тхъ же условіяхъ.

Герой длаетъ время отъ времени слабыя, легкія возраженія противъ такой комбинаціи: онъ говоритъ, что не хочетъ и слышать о чемъ-нибудь подобномъ, что онъ не будетъ боле обременять этихъ честныхъ людей, что онъ пойдетъ изъ дому прочь, на дорогу, и тамъ издохнетъ. Комику страшно много возни съ нимъ, но въ конц концовъ онъ преодолваетъ и убждаетъ благороднаго друга не длать этого шага и предпринять какой-либо иной опытъ.

Когда на слдующее утро посл созерцанія на театр такихъ чудныхъ сценъ наша собственная хозяйка ломится къ намъ въ двери и производитъ скандалъ изъ-за какой-нибудь жалкой трехъ или четырехнедльной платы и говоритъ, что желаетъ получить свои деньги или чтобъ мы убирались въ тотъ же день, а затмъ медленно спускается внизъ къ себ въ кухню, ругая насъ по мр своего удаленія громче и громче,— тогда мы думаемъ о виднномъ на сцен, и намъ невольно становится грустно.

Но примръ окружающихъ людей именно и длаетъ комика такимъ великодушнымъ. Всякій великодушенъ на сцен. Здсь цлый день вс разбрасываютъ кошельки, отдаваніе кошелька — это обычнйшій эффектъ на подмосткахъ. Лишь только вы слышите повствованіе о чьемъ-либо гор, вы выхватываете кошелекъ у себя изъ кармана, втискиваете его въ руку бдняги, пожимаете эту руку, смахиваете съ глаза слезу и уходите. Вы даже не отдалились при этомъ отъ дома, вы живо возвращаетесь туда и захватываете другой кошелокъ.

Люди средняго класса и прочіе, выступающіе на сцен, за неимніемъ кошельковъ довольствуются пошвыриваніемъ вокругъ себя банковыхъ свертковъ, а искусные слуги разсовываютъ пятифунтовые чеки. Ужь очень скаредный человкъ на сцен узнается по тому, что его скупость доходитъ до раздачи простыхъ совереновъ.

Но, вообще говоря, только злоди и лорды унижаются до подобныхъ поступковъ. Уважающія себя театральныя лица никогда не предлагаютъ мене кошелька.

Принимающій такой даръ очень признателенъ (онъ никогда не заглядываетъ внутрь котелька) и полагаетъ, что небо должно вознаградить дающаго. На сцен вообще извстная доля работы предоставляется небу. Небо исполняетъ всякій добавочный трудъ за тхъ, кто, во избжаніе хлопотъ и издержекъ, не хочетъ выполнить его самъ. Главная обязанность неба въ театр — это наблюдать за возмщеніемъ всхъ денежныхъ суммъ, которыя подарены или одолжены хорошимъ людямъ. Обыкновенно требуется, чтобъ это было возвращено ‘сторицей’, — громадный процентъ, если только подумать.

На небо также возлагаются заботы о томъ, чтобы злодй подвергся должной кар, а остальное время небо должно употреблять на ниспосланіе бдствій мстному землевладльцу. Оно должно мстить за каждаго и помогать всмъ хорошимъ людямъ, какъ только они попадаютъ въ бду. Небу предоставляется дйствовать лишь въ такомъ направленіи.

Когда герой бываетъ заключенъ въ тюрьму, небо должно заботиться о его жен и ребенк, пока онъ не освободится. А если небу это окажется не съ руки, такъ мы уже и не знаемъ, какъ быть въ такомъ случа.

Небо въ театр всегда на сторон героя и героини и противъ полиціи.

Случайно за послдніе годы комикъ бывалъ и дурнымъ человкомъ, но вы не можете возненавидть его за это. Что же изъ того, что онъ разоряетъ героя и обкрадываетъ героиню, и способствуетъ убійству благороднаго отца? Онъ производитъ все это такимъ геніально-легкомысленнымъ образомъ, что никто не ощущаетъ въ сердц злобы противъ него. Все зависитъ отъ способа, какимъ что-либо длается.

Кром того, ему всегда удается надуть своего пріятеля, серьезнаго злодя, въ послднемъ акт, и все загладить такимъ образомъ.

Комикъ не бываетъ спортсменомъ. Если онъ идетъ на ружейную охоту, то по возвращеніи мы, наврно, услышимъ, что онъ застрлилъ собаку. Если онъ желаетъ покатать на лодк свою супругу, то переворачиваетъ ее (мы разумемъ лодку). Комикъ ни разу не уйдетъ на гулянье, чтобы не явиться обратно въ растерзанномъ вид,

Если онъ просто пойдетъ на чашку чаю съ женой къ своей тещ, то проглатываетъ тамъ цлую булку и давится ею.

Комикъ несчастливъ въ своей брачной жизни, но намъ кажется, что онъ къ тому и ведетъ свою линію. Онъ называетъ жену ‘своими старыми голландскими часами’, ‘старымъ гейзеромъ’ и тому подобными ласкательными именами, или обращается къ ней съ такими привтствіями: ‘Ахъ, ты, старая кошка, уродина ты, моя старая мускатная терка, орангутанчикъ ты мой’ и проч.

Такимъ путемъ, знаете, трудно поладить въ домашней жизни, неправда ли?

И всетаки при всхъ его недостаткахъ мы любимъ комика пьесы. Онъ никогда не попадаетъ въ бду и не произносилъ длинныхъ тирадъ.

Да будетъ надъ нимъ наше благословеніе!

СТРЯПЧІЙ.

Онъ очень старъ, очень длиненъ и очень тонокъ. У него сдые волосы, онъ одвается въ костюмы послдней моды, семь поколній тому назадъ, у него густыя брови и гладко обритое лицо, его подбородокъ сильно чешется, такъ что онъ постоянно скребетъ его. Его любимое замчаніе: ‘А!’.

Въ дйствительной жизни мы слыхали и о молодыхъ юристахъ, о щеголеватыхъ, о юристахъ низенькаго роста, но на сцен они всегда очень тонки и очень стары. Самый молодой стряпчій на сцен, какого мы когда-либо видли, выглядлъ лтъ шестидесяти, а самый старый — лтъ ста пятидесяти пяти.

Впрочемъ, всегда рискованно судить о возраст людей на сцен по ихъ вншнему облику, мы знавали старушекъ, выглядвшихъ семидесятилтними, когда въ одинъ прекрасный день оказывалось, что он матери четырнадцатилтнихъ мальчугановъ, а среднихъ лтъ супругъ очень юной супруги всегда представляется девяностолтнимъ старцемъ.

И наоборотъ, т, что выглядли на первый взглядъ милыми и чрезвычайно почтенными старыми лэди, нердко оказывались въ дйствительности безпечными, двственными и совершенно неопытными юными созданіями, гордостью всей деревни или любимицами полка.

Точно также, неимоврно тучный и страдающій одышкою старецъ, имющій видъ человка, отлично пожившаго, но имвшаго слишкомъ мало моціона за послднія сорокъ пять лтъ, на самомъ дл выходитъ не солидный отецъ, какъ вы могли бы вообразить на основаніи бросающейся лишь въ глаза вншности, но необузданный, втреный юноша.

Вы бы не подумали этого, поглядвъ на него, между тмъ его единственный недостатокъ, что онъ такъ юнъ и легкомысленъ. Однако, въ немъ добрые задатки и, безъ сомннія, онъ сдлается со временемъ достаточно солиденъ, когда выростетъ. Вся сосдняя молодежь носится съ нимъ, а двушки сплошь влюблены въ него.

— Вотъ идетъ,— говорятъ он,— нашъ чудный, чудный Джекъ, Джекъ, милый мальчикъ, горячая головушка, Джекъ, коноводъ молодыхъ нашихъ игръ, Джекъ, дтское невдніе котораго манитъ вс сердца! Подавайте скоре знакъ къ танцамъ, о, Джекъ, съ наивными глазами!

Въ свою очередь лэди, имющія видъ восемнадцатилтнихъ, оказываются, по мр развитія драмы, совершенно дряхлыми старухами, матерями совсмъ уже взрослыхъ героевъ.

Опытный наблюдатель театральнаго мірка никогда не длаетъ поспшныхъ выводовъ изъ того, что онъ видитъ: онъ ждетъ, чтобы ему разсказали.

Театральный стряпчій никогда не иметъ своей собственной конторы: вс свои обязанности онъ отправляетъ на квартирахъ кліентовъ. Онъ готовъ пройти сотни миль, чтобъ сообщить имъ обыкновеннйшій документъ по юридической справк.

Ему никогда не приходитъ въ голову, насколько было бы проще отправить письмо, и ‘путевыя издержки’ въ представляемыхъ имъ счетахъ, должно быть, громадны.

Есть два момента въ карьер кліента, особенно радующіе театральнаго стряпчаго: первый — когда кліентъ неожиданно получаетъ богатство, второй — когда онъ его неожиданно теряетъ.

Въ первомъ случа, при полученіи добрыхъ извстій, театральный стряпчій разомъ бросаетъ свои дла и спшитъ на противоположный конецъ королевства для сообщенія радостой всти. Онъ прізжаетъ въ скромное жилище помянутаго счастливца, представляетъ свою карточку и вводится въ первую пріемную. Онъ входитъ таинственно и садится слва, кліентъ садится справа. Обыкновенный простой стряпчій сразу бы приступилъ къ самой сути, изложилъ вполн вс обстоятельства, какъ подобаетъ дльцу, и заявилъ бы, что на него возложенъ пріятнйшій долгъ вручить и проч., и проч. Но столь простые пріемы не свойственны театральному стряпчему, онъ смотритъ пристально на кліента и говоритъ:

— У васъ былъ отецъ.

Кліентъ пораженъ. Какимъ образомъ этотъ невозмутимый, сухощавый старикъ съ проницательнымъ взоромъ, одтый весь въ черное, знаетъ, что у него былъ отецъ? Онъ колеблется, мнется, но безстрастный, непоколебимый стряпчій устремляетъ свой холодный, ледяной взглядъ на него, и ему нтъ исхода. Вс уловки, онъ чувствуетъ, тщетны, и покоренный, плненный проникновеніемъ въ самыя интимныя свои дла, очутившись во власти этого страннаго постителя, кліентъ сознается въ факт: да, дйствительно у него былъ отецъ.

Стряпчій улыбается торжествующей, спокойной улыбкой и скребетъ свой подбородокъ.

— У васъ была также и мать, если я врно освдомленъ,— продолжаетъ попрежнему стряпчій.

Напрасны попытки ускользнуть отъ сверхъестественной проницательности этого человка, и кліентъ сознается: у него была также и мать.

Тогда стряпчій принимается сообщать кліенту, подъ величайшимъ секретомъ, всю его (кліента) біографію, начиная отъ колыбели и дале, а также біографіи ближайшихъ его родныхъ, и мене чмъ черезъ полчаса со времени появленія этого старца, ну, скажемъ, черезъ сорокъ минутъ, самое большее, кліентъ уже почти знаетъ, въ чемъ заключается суть дла.

Съ другой стороны, когда кліентъ потерялъ состояніе, театральный стряпчій еще боле доволенъ. Онъ отправляется самъ сообщить о несчастіи (онъ ни за что въ мір не отказался бы отъ этой обязанности) и старается выбрать самый неподходящій моментъ, для сообщенія такихъ встей. День рожденія старшей дочери, когда собирается много гостей, это его излюбленное время. Онъ является около полуночи и длаетъ сообщеніе какъ разъ въ тотъ моментъ, когда вс идутъ ужинать.

У него нтъ понятія о дловыхъ часахъ, у театральнаго стряпчаго, устраивать все по возможности неудобне представляетъ его единственную заботу.

Если онъ не можетъ сообщить о несчастіи въ день рожденія, то ждетъ до свадебнаго дня въ этой семь и является на этотъ разъ поутру, чтобы вторгнуться въ общество и испортить весь праздникъ. Вступить въ толпу веселыхъ, радостныхъ, юныхъ существъ и оставить ихъ совершенно разстроенными и несчастными — это любимый пріемъ театральнаго стряпчаго.

Онъ чрезвычайно болтливый господинъ и сообщеніе первому встрчному самыхъ интимныхъ длъ кліента онъ считалъ входящимъ въ кругъ своихъ профессіональныхъ обязанностей. Вволю посплетничать съ какими-нибудь случайными знакомыми о семейныхъ тайнахъ своихъ доврителей — это хлбъ насущный для подобнаго стряпчаго.

Они, впрочемъ, вс разбалтываютъ на подмосткахъ и свои собственные секреты, и секреты друзей совсмъ чужимъ лицамъ. Всякій разъ, какъ у двухъ дйствующихъ лицъ находится минутъ пять свободныхъ на сцен, они разсказываютъ другъ другу исторію своей жизни. ‘Сядьте, я разскажу вамъ исторію моей жизни’. Эта фраза на сцен — все равно, что ‘пойдемъ, выпьемъ’ вн театральнаго обихода.

Хорошій театральный стряпчій обыкновенно еще качалъ героиню на колняхъ, въ дтскомъ возраст (т. е., разумется, когда она была ребенкомъ), когда она была ‘вотъ такого роста’. Это, повидимому, входитъ также въ кругъ его профессіональныхъ обязанностей. Хорошій театральный стряпчій цлуетъ всхъ миленькихъ женщинъ, отъ него можно ждать, что онъ и горничную возьметъ за подбородокъ, недурно быть хорошимъ театральнымъ стряпчимъ.

Хорошій театральный стряпчій, кром того, пускаетъ слезу, когда случается грустное происшествіе. Онъ отворачивается, чтобы сдлать это, потираетъ свой носъ и говоритъ, что ему какъ будто муха попала въ глазъ. Эта трогательная черта его характера всегда страшно нравится зрителямъ и вызываетъ громъ апплодисментовъ.

Хорошій театральный стряпчій никогда, ни въ какомъ случа не бываетъ женатъ. (Мало хорошихъ людей бываютъ женаты, какъ мы знаемъ объ этомъ отъ дружески расположенныхъ къ намъ замужнихъ лэди). Онъ любилъ въ былое время мать героини. Эта ‘святая женщина’ (слеза и потираніе переносицы) скончалась и находится теперь въ сонм ангеловъ. Джентльмэнъ, бывшій ея мужемъ, пожалуй, не совсмъ увренъ въ этомъ послднемъ обстоятельств, но стряпчій непоколебимъ въ своемъ убжденіи.

Въ драматической литератур фривольнаго характера стряпчій является совершенно инымъ человкомъ. Въ комедіи онъ молодъ, иметъ квартиру и женатъ (относительно послдняго факта нельзя сомнваться: его супруга и теща проводятъ большую часть дня въ его контор и длаютъ скучное старое помщеніе весьма для него оживленнымъ).

У подобнаго стряпчаго только одинъ кліентъ: это хорошенькая и очень любезная женщина, но ея прошлое крайне сомнительно, она и не прикидывается лучшею, чмъ она есть, т. е. хуже чего быть нельзя, но, какъ бы то ни было, она единственная кліентка, имющаяся у несчастнаго стряпчаго, и фактически оказывается его единственнымъ источникомъ доходовъ. При такихъ обстоятельствахъ можно бы предполагать, что она должна приниматься весьма привтливо семьей стряпчаго, но его супруга и теща, напротивъ, питаютъ къ ней страшную антипатію, и стряпчему приходится то законопачивать ее въ угольный ящикъ, то замыкать къ шкапъ, какъ только онъ слышитъ, что одна изъ этихъ близкихъ его сердцу женщинъ всходитъ по лстниц.

Намъ бы не хотлось быть кліентомъ такого театральнаго стряпчаго изъ области фарса. Судебная процедура и такъ непріятна для нервовъ, при самыхъ лучшихъ условіяхъ, а въ рукахъ комическаго стряпчаго дла принимаютъ черезчуръ даже острый характеръ.

АВАНТЮРИСТКА.

Она усаживается на столъ и куритъ папиросы. Папиросы на сцен всегда являются позорной примтой.

Въ дйствительной жизни папироса обыкновенно признакъ особенно кроткихъ и смирныхъ существъ. Она составляетъ утху господъ X., Y., Z., она невинное наслажденіе чистаго юноши, пока развращающее вліяніе нашей пресловутой цивилизаціи не погрузило еще его въ трясину вязкаго болота.

Но за папироской на сцен неизбжно таится мрачное злодйство и отсутствіе женственности.

Авантюристка обыкновенно иностраннаго происхожденія. Въ Англіи нтъ производства дурныхъ женщинъ, эта статья всецло континентальной мануфактуры и принадлежитъ къ предметамъ ввоза. Авантюристка болтаетъ по-англійски съ чарующимъ легкимъ французскимъ акцентомъ, зато и по-французски она говоритъ съ сильнымъ англійскимъ произношеніемъ.

Это, повидимому, блестящая женщина-длецъ. И ее, наврное, всюду очень бы хорошо принимали, не будь у нея родныхъ и друзей. Родные и друзья — это несноснйшій классъ людей даже и въ дйствительной жизни, мы вс это знаемъ, по друзья и родные театральной авантюристки особенно невыносимая обуза. Они никогда не отстаютъ отъ нея и она не узжаетъ отъ нихъ, хотя на день или часъ, нтъ, куда бы она ни пошла, за ней тянется вся ея свита.

Они шествуютъ за ней цлымъ строемъ, даже когда она манитъ къ себ перваго любовника, и много-много, если ей удается уговорить ихъ уйти въ сосднюю комнату хоть на пять минуть и предоставить ей воспользоваться счастливымъ случаемъ. Когда она выходитъ замужъ, они неизмнно являются къ ней и поселяются съ ней вмст.

Имъ извстна ея страшная тайна и это доставляетъ имъ комфортъ на очень многіе годы, знать чью-либо тайну на сцен — это, повидимому, самая выгодная и наимене изнурительная изъ существующихъ профессій.

Авантюристка стремится къ брачной жизни и весьма широко пользуется ею. У нея мужья разсяны по всему земному шару, большая часть ихъ въ тюрьм, но они ускользаютъ изъ заточенія, являются въ послднемъ акт и разрушаютъ вс планы несчастной женщины. Таковы вс мужья: никакого вниманія, ни малйшей заботы о своихъ бдныхъ женахъ!

Положимъ, это партіи, не особенно располагающія въ свою пользу, эти ея бывшіе мужья, и что она нашла въ нихъ привлекательнаго для выхода замужъ, остается поистин глубочайшей тайной.

Одвается авантюристка великолпно. Откуда она добыла на это деньги, мы никогда не могли понять, она и ея спутники всегда боле или мене жалуются на постигшее ихъ ‘крушеніе’. Портные, должно быть, доврчивый народъ въ той стран, откуда она явилась.

Авантюристка не уступитъ и кошк, вошедшей по своей живучести въ поговорку, если разсудить, сколькими жизнями она обладаетъ. Вы никогда не знаете, когда она дйствительно скончалась. Большинство людей любятъ умирать разъ въ жизни, на томъ и поканчивать, авантюристка же, попробовавъ это разъ или два, повидимому, сильно вошла во вкусъ, она постоянно только и длаетъ, что умираетъ, пока, наконецъ, не запутается такъ, что не въ состояніи уже будетъ выкарабкаться, такимъ образомъ она устраиваетъ изъ умиранія какое-то пугало,

Эта ея привычка, однако, весьма несносна для ея друзей и супруговъ: она длаетъ событія такими ненадежными. Кто-нибудь долженъ отучить ее отъ этого. Ея супруги, услыхавъ, что она умерла, въ восторг бгутъ и женятся на другихъ женахъ. Но едва они начинаютъ свой новый медовый мсяцъ какъ прежняя супруга выныриваетъ опять, какъ сейчасъ нарисованная. Это въ самомъ дл немного скучно.

Что насъ касается, будь мы супругами театральной авантюристки, то мы бы посл всего видннаго въ такомъ род никогда не были вполн уврены, что она умерла, до тхъ поръ, пока мы бы не убили и не похоронили ея сами, и то намъ было бы легче на душ, когда бы намъ удалось посидть еще на ея могилк съ недлю или около того. Эти женщины такія канальи.

Но не только авантюристка упорно желаетъ воскресать всякій разъ, какъ ее спровадятъ на тотъ свтъ — вс продлываютъ то же на сцен, вс страшно ненадежны въ этомъ отношеніи, это, должно быть, ужасно обезкураживаетъ убійцъ.

Даже становится нсколько странно, когда вы подумаете, какую зловщую груду убійствъ кто-либо изъ нихъ въ состояніи выдержать, и затмъ все-таки приходитъ улыбающійся въ слдующемъ акт, нимало не пострадавъ отъ этого. Они могутъ быть заколоты, застрлены, сброшены въ пропасть съ высоты тысячи футовъ, и слава Богу, имъ все нипочемъ, это какъ будто лишь тоническое средство для нихъ.

Что касается любовника, возвращающагося домой, чтобы увидаться съ своею невстою, то вы просто не въ силахъ его убить, Ахиллъ это хрупкая, однолтняя роза въ сравненіи съ нимъ, природа и человчество не располагаютъ пока достаточными среди вами, чтобы покончить съ этимъ субъектомъ. Наука обладаетъ лишь силой безпомощнаго пискуна-младенца противъ неуязвимости такого любовника, вы можете изощряться въ землетрясеніяхъ и крушеніяхъ судовъ, въ изверженіяхъ вулкановъ, наводненіяхъ, взрывахъ, желзнодорожныхъ катастрофахъ и тому подобныхъ вещахъ, если вы настолько безумны, чтобы отважиться на это,— но вамъ не слдуетъ воображать, чтобы хоть что-нибудь такое могло сокрушить любовника, этого не случится.

Тутъ окажутся тысячи убитыхъ людей, въ каждомъ отдльномъ случа, но одно человческое существо будетъ всегда ускользать отъ погибели, и это единое существо всегда окажется театральнымъ любовникомъ, который стремится домой увидаться съ свою невстою.

О немъ всякій разъ будетъ печататься увдомленіе, какъ о мертвомъ, но всегда это окажется другой юноша, который былъ похожъ на любовника или который надлъ его шляпу, любовникъ таки выскользнетъ изъ своей шляпы, кто-нибудь другой наднетъ ея.

— Стой я на своемъ посту въ этотъ день,— разсказываетъ онъ своей рыдающей матери,— я былъ бы взорванъ на воздухъ, но Провиднію, бодрствующему надъ добрыми людьми, было угодно, чтобъ я лежалъ мертвецки пьяный въ салон Блогга въ то самое время, какъ произошелъ взрывъ, поэтому другой инженеръ, заступившій мое мсто въ тотъ самый моментъ, какъ ему надо было смняться, и оказался убитымъ вмст со всей толпой рабочихъ.

— О, благодарю тебя, небо, благодарю тебя!— восклицаетъ благочестивая старая дама, а комикъ до такой степени охваченъ безумною радостью, что для облегченія переполненнаго сердца оттаскиваетъ въ сторону свою молодую супругу и изо всей силы тузитъ ее.

Вс старанія убить любовника, въ самомъ дл, должны быть оставлены втун. Пробовали это не одинъ разъ и злоди, и всякаго рода скверные люди, но ни оцному не удавалось. Была потрачена масса энергіи и изобртательности, чтобы найти способъ устранить этого единаго человка, при надлежащемъ примненіи такихъ стараній можно бы покончить съ десятью милліонами простыхъ смертныхъ. Грустно подумать о столькихъ даромъ потраченныхъ усиліяхъ.

Онъ, любовникъ, возвращающійся домой, чтобы увидаться съ своею невстою, никогда не нуждается въ страховомъ полис или даже въ покупк консервовъ. Это было бы лишней тратой въ его положеніи.

Съ другой стороны, въ виду общаго равновсія, на сцен есть такія хрупкія созданія, что они не могутъ оставаться въ живыхъ даже самое короткое время.

Неудобный супругъ — самый трогательный примръ въ такомъ род. Медицинская наука безсильна, чтобы спасти этого человка, когда подходитъ послдній актъ. Въ самомъ дл, мы сомнваемся даже, можетъ ли медицина при ныншнемъ состояніи науки сказать, что у него за болзнь, почему онъ умираетъ. Онъ выглядитъ достаточно крпкимъ и здоровымъ, никто его пальцемъ не трогаетъ, но вдругъ онъ валится на полъ, среди сцены, не говоря ни слова, совсмъ уже мертвый. Онъ всегда умираетъ на полу, среди сцены. Иные любятъ умирать на постели, но театральное племя полюбитъ, оно предпочитаетъ умирать на полу. У всякаго свой вкусъ.

Однако, авантюристка особа иного рода: она умираетъ съ замчательными удобствами. Въ ея положеніи, думается намъ, она весьма къ этому приспособилась, поэтому и устраиваетъ свою смерть чрезвычайно удобно и ловко. Тугъ нтъ ни изнурительной болзни, ни докторскихъ рецептовъ, ни перевертыванья вверхъ дномъ всей домашней обстановки,при соблюденіи ея метода стоитъ лишь обойти вокругъ сцены, и дло кончено.

Вс нехорошіе люди умираютъ быстро на сцен, хорошіе, т долго возятся съ этимъ, у нихъ есть софа, стоящая въ гостиной, чтобы устроить на ней свою кончину, у нихъ есть и плачущіе родственники, и добрые старые диктора, толпящіеся вокругъ, они могутъ всмъ улыбаться и проститься со всми, дурнымъ же людямъ полагается продлать всю штуку и — предсмертныя рчи, и прочее — въ какихъ-нибудь десять секундъ и придлать все это совершенно одтыми, причемъ процедура становится весьма неудобной.

Злыхъ людей въ пьесахъ обыкновенно убиваетъ раскаяніе, они непремнно раскаиваются, и въ тотъ самый моментъ, какъ покаются, умираютъ. Раскаяніе на сцен, повидимому, одна изъ самыхъ опасныхъ вещей, какія могутъ постигать человка. Нашъ совтъ сквернымъ людямъ на сцен: отнюдь никогда не раскаивайтесь. Если жизнь вамъ дорога, избгайте раскаянія, это неизбжно влечетъ за собой скорую смерть.

Возвращаясь къ нашей авантюристк, мы должны признаться, что она вовсе не худая женщина, напротивъ, въ ней много хорошаго. Это какъ нельзя боле доказывается тмъ фактомъ, что она научается любить героя передъ своей смертью. Лишь дйствительно хорошая женщина, способная къ необычайной кротости и терпнію, въ состояніи, по нашему убжденію, испытывать какое-либо другое чувство къ этому возмутительному ослу, кром желанія запустить въ него камнемъ.

Театральная авантюристка была бы еще гораздо лучшей женщиной, не существуй на сцен героини. Авантюристка длаетъ вс приготовленія къ тому, чтобы сдлаться благородной и принести себя въ жертву, т. е. уйти и никогда не возвращаться назадъ, и вотъ въ ту самую минуту, когда она готова уже выполнить это, появляется героиня, обладающая геніальной способностью являться во-время тамъ, гд не слдуетъ, и разрушаетъ всю комбинацію. Ни одна театральная авантюристка не можетъ быть доброй въ присутствіи героини, одинъ видъ героини пробуждаетъ въ груди ея вс злые инстинкты.

Мы вполн сочувствуемъ ей въ этомъ отношеніи, героиня и на насъ нердко дйствуетъ совсмъ такимъ же образомъ.

Поэтому многое можно сказать въ пользу авантюристки. Правда, у нея слишкомъ много сарказма и склонности къ противорчіямъ, чтобы сдлать вполн пріятнымъ домашній очагъ, а когда она нацпитъ на себя вс наряды, то мало уже въ комнат мста для кого-нибудь другого, но, взявъ ее въ общемъ, она ршительно привлекательная особа, она отличается смлостью и энергіей, это живой человкъ, она можетъ и сама что-нибудь сдлать для собственной помощи, а не только лишь звать ‘Джорджа’.

У нея никогда не бывало театральнаго ребенка, еслибы у нея оказался такой, она бы оставила его у какого-нибудь чужого порога, но если ни близости не было воды, чтобъ утопить младенца, то такое ршеніе, пожалуй, самое разумное. Что она будетъ длать съ ребенкомъ? Она не обладаетъ излишней добротой.

Авантюристка нисколько не стремится быть ‘неприкосновенной’, она никогда не говоритъ: ‘позвольте пройти’, ее не всегда шокируютъ или оскорбляютъ признанія людей, клянущихся ей въ любви. Она и не думаетъ оскорбляться, когда они такъ поступаютъ. Она не всегда падаетъ въ обморокъ, не вопитъ и не хнычетъ, не воетъ, не стонетъ, какъ поступаютъ идеальные люди въ пьесахъ.

Они нагоняютъ большую тоску, эти идеальные люди, поэтому авантюристка единственная особа, которая можетъ одерживать верхъ надъ комическимъ актеромъ.

Намъ иногда кажется, что было бы большимъ счастьемъ для героя, еслибъ можно было уговорить авантюристку выйти за него замужъ и начать съ никъ новую мирную жизнь. Она могла б и сдлать изъ него человка со временемъ.

СЛУЖАНКА.

Есть два типа служанокъ, встрчающихся на сцен. Это необычайная роскошь для одной и той же профессіи.

Есть прислуга меблированныхъ комнатъ. У нея чистое сердце и выпачканное лицо. Она всегда одта по послдней мод — огородныхъ чучелъ.

Ея главное занятіе — чистить сапоги. Она чиститъ ихъ по всему дому, во всякіе часы дня. Она приходитъ и садится за обденный столъ героя и чиститъ сапоги надъ кушаньемъ бднаго малаго, она входитъ въ гостиную, не прекращая чистки сапогъ.

Вдобавокъ, у нея своя особая метода чистки: она стираетъ съ сапога грязь, намазываетъ ваксу и наводитъ блескъ одной и той же щеткой. Сапоги, повидимому, требуютъ громаднаго времени для наведенія глянца. Прислуга ничего иного не длаетъ цлый день, какъ только слоняется, чистя одинъ и тотъ же сапогъ, она и дышитъ на него, и третъ до тхъ поръ, что вы удивляетесь, какъ остается на сапог кожа. Однако, онъ оттого ничуть не длается лучше, да этого и дйствительно нельзя ожидать, потому что, когда вы всмотритесь пристальне, то увидите, что у нея въ рукахъ патентованная лакированная ботинка, надъ которою она и старается все время.

Наврное, кто-нибудь подшутилъ надъ несчастною женщиною.

Прислуга меблированныхъ комнатъ приглаживаетъ свои волосы сапожной щеткой и ею же чернитъ кончикъ носа.

Мы какъ-то были знакомы однажды съ прислугою меблированныхъ комнатъ (я разумю съ настоящей прислугой), она была подручной двушкой въ одномъ дом въ Блумсбери, гд мы нкогда имли свою резиденцію. Она была неопрятна въ одежд, это правда, но у нея совсмъ не было такого запущеннаго вида, какъ будто она спала въ мусорномъ ящик, и какой, по нашему мннію, въ качеств серьезнаго критика драмы, долженъ бы быть у нея въ дйствительности. Мы стали разспрашивать ее однажды по этому поводу:

— Почему это, Софронія,— сказали мы,— вы походите издали на человческое существо, а не напоминаете собою ходячую тряпичную лавку? Разв вы не полируете вашего носа сапожною щеткою, не осыпаете угольями своей головы и не мажете лица патокой, и не втыкаете вертелъ въ свои волосы, или не длаете чего-нибудь подобнаго тому, что совершается на сцен?

— Господъ съ вами,— отвчала она,— съ чего бы я стала вести себя, точно круглая дура или врод того?

Дале мы не пожелали обращаться къ ней съ разспросами.

Другой типъ служанки на сцен — субретка въ какой-нибудь вилл. Это совершенно иная особа. Она представляетъ изъ себя обворожительное созданьице, прелестно одвается и всегда опрятна. Ея обязанность обмахивать ножки у креселъ въ гостиной, это единственная работа, которую она исполняетъ, но, надо сознаться, исполняетъ ее неустанно, она ни разу не войдетъ въ комнату, не обмахнувъ ножекъ у креселъ, и обмахиваетъ ихъ снова передъ уходомъ со сцены. Если ужь на чемъ не можетъ быть ни пылинки въ театральной квартир, такъ это именно на ножкахъ отъ салонныхъ креселъ.

Она собирается выйти замужъ за камердинера, эта театральная субретка, какъ только они прикопятъ достаточно изъ своего жалованья, чтобы купить отель. Они полагаютъ, что для нихъ очень подходящая статья держать отель. Оба ни бельмеса не понимаютъ въ этомъ дл, которое мы признаемъ довольно сложнымъ, но это нимало ихъ не безпокоитъ.

Они порядкомъ таки грызутся по поводу своихъ чувствъ, сценическая субретка и ея нареченный, и вчно они приходятъ за этимъ въ гостиную. Въ ихъ распоряженіи имется кухня, есть задъ (съ фонтаномъ и пригорками на заднемъ план, вы можете видть это черезъ окно), однако, нтъ, ни одно мсто въ дом или около дома не кажется имъ достаточно хорошимъ, чтобъ браниться, за исключеніемъ гостиной. Они грызутся здсь такъ яростно, что это мшаетъ даже субретк обмахивать ножки креселъ.

Ей, вроятно, недолго придется копить необходимую сумму для выхода замужъ: щедрость дйствующихъ въ пьес лицъ но отношенію къ слугамъ заставляетъ серьезно подумать объ оставленіи невыгодныхъ профессій въ обыденной жизни и о вступленіи на новое боле выгодное поприще театральной субретки.

Никто и не помыслитъ о награжденіи театральной горничной мене, чмъ совереномъ, когда ее спрашиваютъ, дома ли баринъ или когда ей даютъ снести письмо на почту, а въ конц пьесы цлый каскадъ пятифунтовыхъ билетовъ сыплется ей въ руки. Благородный отецъ даетъ десять фунтовъ.

Театральная субретка весьма дерзка съ барыней, баринъ же неизмнно влюбляется въ нее, и это взбудораживаетъ весь домъ.

Иногда служанка бываетъ доброю и порядочною двушкою, въ такомъ случа это ирландка. Вс хорошія служанки на сцен ирландскаго происхожденія.

Вс гости-мужчины обыкновенно цлуютъ театральную субретку при вход въ домъ, подталкиваютъ ее въ бокъ и говорятъ:

— А знаете, Дженни, мн кажется, вы чертовски прелестная двушка, ‘кликъ’!

Они всегда такъ выражаются и служанк нравится это.

Нсколько лтъ тому назадъ, когда мы были молоды, намъ вздумалось испытать, такъ ли бываетъ это и вн сцены. При первомъ подвернувшемся случа, придя въ одинъ дружескій домъ, мы попробовали произвести опытъ.

Служанка вовсе не была такъ обворожительно хороша, какъ он бываютъ на сцен, но мы этимъ пренебрегли. Она указала намъ на гостиную и сказала, что пойдетъ доложить барын о нашемъ приход.

Мы почувствовали, что пора начинать. Мы встали между горничной и дверью, приподняли нашу шляпу, склонили голову на бокъ и сказали:

— Не уходите, не уходите!

Двушка какъ будто встревожилась, мы почувствовали себя слегка неловко, но разъ начавъ, мы полагали, что слдуетъ идти до конца.

— Знаете, Дженни,— сказали мы (ея имя было вовсе не Дженни, но это уже не наша вина),— знаете, Дженни, мн кажется, вы чертовски прелестная двушка.

И мы сказали ‘кликъ’ и толкнули ее локтемъ подъ бокъ, и взяли за подбородокъ. Но вс маневры, повидимому, терпли фіаско, тутъ никого не было, чтобъ засмяться или апплодировать. Мы ужь желали, чтобы ничего этого не случилось, дло казалось нелпымъ, когда мы начали вдумываться. Нами уже сталъ овладвать легкій испугъ, опытъ пошелъ не такъ, какъ мы ждали,— но мы собрали все свое мужество и двинулись дальше.

Мы приняли обычное бъ такихъ случаяхъ выраженіе комическаго идіотизма и поманили двушку къ себ. Мы видли неизмнный успхъ этого пріема на сцен.

Но наша двушка какъ будто не на шутку встревожилась. Она зашла за софу и завопила: ‘Помогите!’.

Мы никогда не видали, чтобы субретки поступали такъ на подмосткахъ, и это спутало наши планы. Мы не знали въ сущности, что теперь длать, мы сожалли даже, что затяли эту игру, и отъ всего сердца желали бы провалиться сквозь землю, но теперь уже казалось глупымъ медлить, когда мы находились, боле чмъ на половин пути, и мы сдлали попытку все преодолть Мы обошли двушку за софой, настигли ее около дверей и поцловали. Она расцарапала намъ лицо, начала звать полицію, какъ будто происходило убійство или пожаръ, и выбжала вонъ изъ комнаты.

Почти тотчасъ вошелъ нашъ пріятель.

— Что съ тобою, Джеромъ, голубчикъ?— сказалъ онъ.— Не пьянъ ли ты?

Мы отвчали отрицательно, объяснивъ, что лишь занимаемся серьезнымъ изученіемъ драмы. Тутъ появилась его жена, въ неописуемой ярости. Она не спросила насъ, пьяны ли мы, а прямо отрзала:

— Какъ вы осмливаетесь приходить сюда въ такомъ вид? Мы попытались, хотя безуспшно, уврить и ее, что мы трезвы, и объяснять, что нашъ образъ дйствій представлялъ изъ себя то, что всегда практикуется на подмосткахъ.

Она возразила, что не интересуется тмъ, какъ поступаютъ на подмосткахъ, но не желаетъ, чтобы это практиковалось въ ея дом, и если друзья ея мужа не могутъ вести себя благородно, то лучше имъ прекратить свои посщенія.

Затмъ было сказано обоюдно еще нсколько боле діалогическихъ репликъ, и, наконецъ, мы вернулись домой.

На слдующее утро мы получили письмо отъ фирмы стряпчихъ въ Линкольнъ-Инн, съ увдомленіемъ, какъ они выражались, о грубомъ и ничмъ не вызванномъ нападеніи, недавно совершонномъ нами на особу, принадлежащую къ ихъ кліентур, на миссъ Матильду Геммингсъ. Въ письм значилось, что мы ударили миссъ Геммингсъ въ бокъ, подшибли ей подбородокъ, и затмъ, ухвативъ ее при оставленіи ею комнаты, пытались учинить надъ нею грубйшее насиліе, въ подробности котораго имъ нтъ надобности входить боле обстоятельнымъ образомъ.

Къ этому присовокуплялось, что если мы согласны прислать подробное письменное извиненіе и уплатить пятьдесятъ фунтовъ вознагражденія, то они готовы уговорить ихъ кліентку, миссъ Матильду Геммингсъ, прекратить начатое дло, въ противномъ же случа на насъ будетъ поданъ уголовный искъ.

Мы снесли письмо къ нашимъ собственнымъ повреннымъ и разъяснили имъ вс обстоятельства дла. Они отозвались, что это весьма прискорбный случай, и посовтовали намъ уплатить пятьдесятъ фунтовъ.

Раздобывъ деньги, мы такъ и сдлали.

Съ тхъ поръ у насъ до нкоторой степени отпала охота руководиться британскою драмою для образа дйствій въ нашемъ жизненномъ обиход.

ДИТЯ.

Оно очень мило, не безпокойно и прелестно лепечетъ.

Намъ случалось время отъ времени встрчать настоящихъ дтей при посщеніи нашихъ женатыхъ пріятелей. Къ намъ приносили ребятишекъ изъ дальнихъ угловъ дома, ихъ вводили для нашего назиданія. Мы же находили ихъ наглыми и надодными. Ихъ башмаки были всегда грязны и они вытирали ихъ о наши панталоны, ихъ волосы внушали мысль, что дти стояли вверхъ ногами въ мусорномъ ящик.

И они бесдовали съ нами, но не прелестно, нисколько, скоре грубо, сказали бы мы.

Театральное же дитя совсмъ другое дло. Оно чистенькое, опрятное, вы можете прикоснуться къ нему, гд угодно, и ничего отъ него не прилипнетъ. Его лицо блеститъ отъ воды и мыла, по одному виду его рукъ ясно, что стряпанье пирожковъ изъ грязи и дегтя — игры невдомыя для него. Что же касается его волосъ, то ничто не въ состояніи сравниться съ ихъ нжностью и прилизанностью. Даже тесемки у его сапожокъ вс завязаны.

Мы никогда не встрчали чего-нибудь подобнаго театральному ребенку вн сцены, за исключеніемъ лишь одного случая: это было на тротуар, у магазина портного въ Тоттенгамъ Кауртъ-родъ. Дитя это стояло на круглой деревянной подставк и служило образчикомъ модъ, отъ девяти до пятнадцати лтняго возраста.

Мы полагали, въ своемъ невдніи, до этихъ поръ, что въ жизни не можетъ быть ничего подобнаго театральному ребенку, но вы видите, мы ошиблись.

Театральное дитя глубоко привязано къ своимъ родителямъ и къ своей нян. Оно также почтительно въ своемъ поведеніи по отношенію къ тмъ, кто поставленъ надъ нимъ Провидніемъ въ вид начальства. На этотъ счетъ оно, несомннно, далеко оставляетъ за собою дйствительное творенье природы. Оно говоритъ о виновникахъ своихъ дней, мужского и женскаго пола, называя ихъ ‘милый, милый папа’ и ‘милая, милая мама’, и обращается къ своей нян съ названіемъ ‘голубушка нянечка’. Мы лично знакомы съ маленькимъ ребенкомъ, съ настоящимъ, а именно съ нашимъ племянникомъ. Такъ тотъ отзывается о своемъ отц (въ его отсутствіи), какъ о ‘старикашк’, а няньку всегда зоветъ ‘старой щелкушлицей’. Почему не можетъ быть настоящихъ дтей, которыя говорили бы ‘милая, милая мама’ и ‘милый, милый папа’?

Театральный ребенокъ стоитъ гораздо выше живого во всхъ отношеніяхъ. Онъ не станетъ ползать ко всему дому, скрипя и воя, такъ что никакъ нельзя разобрать, на голов онъ стоитъ или на ногахъ.

Театральное дитя не вскочитъ въ пять часовъ утра и не начнетъ пробовать свою дешевенькую свистульку. Театральное дитя никогда не проситъ велосипеда и не доводитъ васъ этимъ до одурнія. Театральное дитя не задаетъ вамъ по двадцати сложныхъ вопросовъ въ одну минуту о вещахъ, которыхъ вы не понимаете, и не обращается къ вамъ потомъ съ замчаніемъ, что вы ничего не знаете и отчего васъ не выучили чему-нибудь, пока вы были маленькій.

Театральное дитя не протираетъ на сидньи своихъ штанишекъ и не требуетъ къ нимъ заплаты. Театральное дитя спускается по лстниц на собственныхъ своихъ ногахъ.

Театральное дитя никогда не приводитъ въ палисадникъ у дома съ полдюжины чужихъ дтей, чтобы играть вмст съ ними въ лошадки, и не освдомляется затмъ, могутъ ли они вс явиться пить чай. У театральныхъ ребятъ никогда не бываетъ ни коклюша, ни кори, ни прочихъ недуговъ, которые обыкновенно нападаютъ на дтей и укладываютъ ихъ въ постель, одного за другимъ, и перевертываютъ вверхъ ногами весь домъ.

Спеціальность театральнаго ребенка въ жизненномъ обиход — это оскорблять чувство матери несвоевременными и ничмъ не вызванными разспросами объ отц. Эти дти непремнно желаютъ знать, когда комнаты полны народомъ, гд находится ихъ дорогой папа и почему онъ оставилъ дорогую маму. Между тмъ, всмъ гостямъ извстно, что несчастный отецъ отбываетъ въ это время двухгодовой срокъ наказанія или готовится къ вислиц.

Отъ этого всмъ длается крайне неловко.

Оно всегда кого-нибудь смущаетъ, театральное дитя. Ршительно его нельзя оставлять въ томъ вид какъ оно есть. Посл того, какъ оно встревожило свою мать, оно высматриваетъ ужь какую нибудь двушку съ разбитымъ сердцемъ, которая именно теперь подверглась особенно жестокому обращенію со стороны возлюбленнаго, и спрашиваетъ своимъ тонкимъ фальцетомъ, почему она не вышла замужъ. Ребенокъ пристаетъ къ ней съ разспросами о любви, о домашнемъ очаг, о молодыхъ людяхъ и о прочихъ предметахъ, какіе онъ можетъ придумать, какъ бы съ умышленнымъ разсчетомъ растерзать сердце несчастнйшей двушки, такъ что она, наконецъ, доходитъ почти до изступленія.

Потомъ дитя, какъ вихрь, появляется то тамъ, то сямъ въ пьес и всхъ поочередно приводитъ въ неистовство. Мальчуганъ спрашиваетъ чрезвычайно почтенныхъ старыхъ двицъ, не хотлось ли бы имъ имть ребенка: онъ желаетъ знать, отчего плшивые старики перестаютъ носить волосы, отчего у тхъ старыхъ джентльменовъ носы такіе красные и всегда ли они такого цвта.

Въ нкоторыхъ пьесахъ бываетъ такъ, что чмъ мене говорить о происхожденіи и родителяхъ ребенка, тмъ лучше. Но въ такихъ случаяхъ ничто не представляется этому упрямому мальчугану столь важнымъ, какъ освдомиться въ разгар параднаго вечера, кто былъ его отецъ.

Вс любятъ театральнаго ребенка, вс ежеминутно прижимаютъ его къ груди и плачутъ надъ нимъ такъ что приходится становиться въ очередь, чтобы это продлать.

Никто, на сцен, понятно, не выказываетъ нетерпнія отъ присутствія театральнаго ребенка, никто не говоритъ ему ‘перестань’, или ‘убирайся отсюда’. Никто даже не дастъ подзатыльника театральному дитяти.

Когда настоящій ребенокъ идетъ въ театръ, онъ, вроятно, замчаетъ эти особенности и сильно желаетъ быть театральнымъ ребенкомъ.

Театральное дитя вызываетъ восторгъ всхъ зрителей. Его паосъ исторгаетъ слезы, его трагическія сцены раздирающе дйствуютъ на душу, его декламація, какъ, напримръ, когда ребенокъ, занимая середину сцены говоритъ, что убьетъ злого дядю и полицію, и всхъ, кто станетъ ему поперекъ дороги,— это волнуетъ всхъ, какъ трубный звукъ. А его веселыя комическія сцены считаются обыкновенно забавнйшими изъ всхъ продуктовъ драматическаго искусства.

Но есть люди, такъ странно устроенные, что они не цнятъ театральнаго ребенка. Они недоумваютъ, на что онъ нуженъ, не постигаютъ его красотъ.

Мы не станемъ на нихъ сердиться, скорй пожалемъ ихъ.

У насъ самихъ былъ нкогда одинъ другъ, страдавшій такимъ недостаткомъ. Онъ былъ женатымъ человкомъ, и Провидніе было къ нему очень благосклонно, очень щедро: оно благословило его одиннадцатью дтьми, и вс росли крпкіе и здоровые.

Самому маленькому было одиннадцать недль, затмъ шли двойни, достигшіе уже пятнадцати мсяцевъ и недурно оба справлявшіеся съ прорзываньемъ зубовъ, младшей двочк было три года: потомъ шли пять мальчиковъ, въ возраст семи, восьми, девяти, десяти и двнадцати лтъ: сравнительно неплохіе ребята, но, вдь вы знаете, мальчики, такъ ужь и хотятъ быть мальчиками. Мы сами были такими въ юные годы. Дв старшенькихъ были премилыя двочки, какъ говорила ихъ мать, только одна бда: он страшно ссорились между собою.

Мы никогда не видали боле цвтущей коллекціи мальчугановъ и двочекъ, вс они были такъ полны жизни и энергіи.

Нашъ другъ находился въ очень дурномъ расположеніи духа однажды вечеромъ, когда мы явились къ нему. Время было воскресное, а погода сырая. Онъ оставался дома цлый день, а также и вс дти. Онъ говорилъ жен, когда она входила въ комнату, что если воскресенія будутъ такъ тянуться, а эти двойни не поспшатъ съ прорзываніемъ зубовъ, то онъ уйдетъ совсмъ прочь и обратится въ Совтъ Графства. Онъ не въ состояніи боле выносить шума.

Жена его говорила, что не понимаетъ, на что онъ жалуется: она уврена, что боле сердечныхъ дтей ни у кого быть не можетъ.

Нашъ другъ отвчалъ, что ему нтъ никакого дла до ихъ сердецъ, а вотъ ихъ ноги, ихъ руки, ихъ легкія доведутъ его до болзни.

Онъ выразилъ затмъ желаніе прогуляться съ нами, чтобы вырваться прочь отсюда, хоть на короткое время, не то онъ лишится разсудка.

Онъ предложилъ отправиться въ театръ, и въ силу этого мы повернули къ Странду. Захлопнувъ дверь за собою, нашъ другъ сказалъ, что не можетъ выразить, какое это счастіе освободиться, наконецъ, отъ дтей, онъ сознался, что въ сущности онъ очень любитъ дтей, но большая ошибка имть чего-нибудь слишкомъ много, какъ бы вы это ни любили, и затмъ онъ пришелъ къ заключенію, что двадцать два часа въ одн сутки, наполненные сплошь дтьми, совершенно достаточны для кого бы то ни было.

Онъ заявилъ, что не желаетъ боле видть ни одного ребенка и ни объ одномъ слышать до возвращенья домой. Онъ стремился забыть, что существуютъ на свт такія вещи, какъ дти.

Мы поднялись къ Странду и, остановившись передъ первымъ театрамъ, вошли въ него. Занавсъ былъ поднятъ и на сцен находился маленькій ребенокъ, стоявшій въ одной рубашонк и отчаянно звавшій свою маму.

Нашъ другъ взглянулъ и, не промолвивъ ни слова, стрлой выскочилъ вонъ. Мы пустились въ догонку.

Пройдя немного дале, мы остановились передъ другимъ театромъ. Здсь… здсь стояло уже два ребенка на сцен. Нсколько взрослыхъ людей окружали ихъ, прислушиваясь въ почтительныхъ позахъ къ дтскому лепету. Дти какъ будто читали имъ лекцію о чемъ-то.

И снова мы выбжали, ругаясь напропалую, и направили стоны къ третьему театру.

Тутъ уже сплошь были дти на сцен. Это оказалось что-то врод дтской труппы, представлявшей оперу, пантомиму или нчто подобное.

Нашъ другъ заявилъ, что не желаетъ боле пробовать счастія еще въ иномъ театр. Но онъ слыхалъ, проговорилъ онъ, что есть мста, называемыя кафэ-шантанами, и попросилъ насъ провести его въ одно изъ такихъ мстъ, только не сказывать его жен.

Мы освдомились у полицейскаго и узнали, что дйствительно существуютъ такія мста, и мы провели нашего друга въ одно изъ нихъ.

Первый предметъ, увиднный нами, были два маленькихъ мальчика, длающихъ разныя штуки на горизонтальной перекладин.

Нашъ другъ готовъ уже былъ повторить свою привычную программу выбганія сломя голову, но мы удержали его. Мы уврили его, что онъ, наврное, увидитъ тутъ взрослую особу, если подождетъ хоть немного. Такимъ образомъ, онъ высидлъ упражненія мальчиковъ, а также ихъ маленькой сестры на велосипед и началъ ждать слдующаго номера.

Это оказалось дитя-феноменъ, которое плясало и пло въ четырнадцати различныхъ костюмахъ. Мы снова обратились въ бгство.

Нашъ другъ сказалъ, что не можетъ вернуться домой въ ныншнемъ своемъ состояніи, онъ увренъ, что онъ убьетъ двойняшекъ, если вернется теперь. Онъ подумалъ съ минуту и ршилъ, что хорошо бы пойти и послушать какую-нибудь музыку, хотя малая доза музыки, но его словамъ, можетъ смягчить и облагородить его чувства, сдлать ихъ боле христіанскими, въ сравненіи съ тмъ, что онъ испытываетъ въ настоящій моментъ.

Мы были около Сентъ-Джемскаго зала и вошли туда.

Залъ былъ весь переполненъ публикой, намъ съ трудомъ удалось проложить себ путь къ нашимъ мстамъ. Наконецъ, мы ихъ достигли и подняли наши взоры къ оркестру.

‘Чудо-мальчикъ, піанистъ, всего лишь десяти лтъ’ давалъ концертъ.

Тутъ нашъ другъ всталъ съ своего мста и заявилъ, что онъ сдается и возвращается домой.

Мы спросили его, не желаетъ ли онъ испробовать еще какое-нибудь увеселительное заведеніе, но онъ сказалъ: ‘Нтъ’. Онъ сказалъ такъ и мы сами подумали, что это будетъ, пожалуй, только напрасною тратою денегъ, человку, имющему одиннадцать человкъ собственныхъ дтей, не стоитъ ходить по увеселительнымъ мстамъ нашего времени.

КОМИЧЕСКІЕ ЛЮБОВНИКИ.

О, какъ они забавны!

Жизненное призваніе комическихъ любовниковъ — служить извстнымъ ‘отдохновеніемъ’ отъ тоски, нагоняемой на зрителей другими дйствующими лицами, но теперь все, чего только можно желать, это отдохновенія отъ комическихъ любовниковъ.

Имъ совершенно нтъ дла до пьесы, они появляются на сцен тотчасъ же, какъ только надъ кмъ-нибудь стряслась бда, и любезничаютъ другъ съ другомъ. Вотъ почему мы смотримъ на грустныя сцены съ такимъ терпніемъ. Мы не жаждемъ того, чтобы он скоре кончились. Хоть это, пожалуй, и не интересныя сцены, въ такой же мр, какъ грустныя, он заставляютъ насъ тоскливо звать, но мы не имемъ желанія, чтобы эти сцены скорй миновали. Чмъ он дольше, тмъ мы чувствуемъ себя пріятне. Мы вдь знаемъ, что едва он кончатся, какъ явятся на сцену комическіе любовники.

Они всегда очень грубы другъ съ другомъ, комическіе любовники. Всякій на сцен боле или мене грубый обидчикъ по отношенью къ другому. Они называютъ эти грубости репликами. Мы испытали однажды дйствіе маленькой сценической реплики надъ нкоторыми субъектами въ дйствительной жизни и не пожелали испытывать больше. Для нихъ это оказалось слишкомъ тонко, они привлекли насъ въ полицію за употребленіе выраженій, ‘нарушающихъ общественную тишину’. Мы были присуждены къ двумъ фунтамъ стерлинговъ штрафа и къ судебнымъ издержкамъ. На сцен боле покладливы по отношенію къ разнымъ ‘остротамъ и юмору’, тутъ умютъ поощрить искусное обличеніе. Но у комическихъ любовниковъ практика въ этомъ отношеніи доходитъ, пожалуй, ужь до излишества. Они больше, чмъ грубьюни надодливы. Они ругаютъ другъ друга съ утра и до ночи. Что представитъ изъ себя ихъ семейная жизнь — мы боимся подумать!

Во всевозможныхъ язвительныхъ спорахъ и бранныхъ состояніяхъ, составляющихъ обычный ихъ этикетъ, женщина всегда одерживаетъ громадный перевсъ. Противъ ея бурнаго потока ругани и неисчерпаемаго богатства у подобной особы обиднйшихъ личныхъ намековъ, наглость и придирки ея юнаго обожателя не могутъ выдержать сравненія ни на минуту.

Чтобы дать вамъ представленіе о томъ, какъ ухаживаютъ комическіе любовники, самое лучшее будетъ, пожалуй, присоединить нижеслдующій краткій образчикъ:

Сцена: какая-либо прозжая улица въ людномъ лондонскомъ квартал. Время — полдень. Нигд не видно ни души. Комическая любовница входитъ справа и идетъ посредин дороги, комическій любовникъ входитъ слва, шествуя также посредин дороги. Они оба не видятъ другъ друга, пока не сталкиваются въ центр.

Онъ. Какъ, Дженни? Кто бы думалъ встртить васъ здсь?

Она. Вы, разумется, не думати, остолопъ.

Онъ. Вотъ на! Вы сегодня опять лвой ножкой встали съ кровати. Увряю васъ, Дженни, такимъ путемъ вы никогда не найдете человка, согласнаго жениться на васъ.

Она. Я такъ и подумала, когда дала вамъ слово.

Онъ. О, Дженни, не будьте такой черствой!

Она. Вдь кто-нибудь изъ насъ долженъ быть черствымъ, а ‘вы’ ужь порядкомъ размякли.

Онъ. Да, не хотлъ бы я быть вашимъ нареченнымъ, когда бы ужь я имъ не былъ. Ха-ха-ха!

Она (лукаво). О, вы окончательное бревно!

Онъ. Тмъ прятне. У насъ будетъ серьезная борьба (пытается поцловать ее).

Она (ускользая въ сторону). Да и вы увидите, что въ борьб я могу побить васъ (даетъ ему здоровенную пощечину).

Онъ (придерживая свою челюсть — въ буквальномъ смысл, разумется). Я чувствую, что она просто куетъ меня.

Она. Да, я двушка-богатырь, неправда ли?

Онъ. Богатырь? По моему, вы настоящій молотъ. Я чуть совсмъ не одурлъ изъ-за васъ.

Она (игриво смясь). Нтъ, Джо, природа васъ ужь такимъ создала, и давнымъ-давно.

Онъ. Ахъ, вы таки порядочно меня прижгли. Вы пучеглазая старая корова, вотъ вы кто.

Она. Корова, я? Ахъ, врно поэтому я такъ и влюбилась въ теленка! Вы — ходячая нмецкая сосиска! Вы…

Онъ. Ладно ужь! Ваша мать выкормила васъ на кисломъ молок.

Она. О! А васъ выростила на чертополох, неправда ли?

И такимъ образомъ, съ подобными шутками, они стоятъ среди дороги, обдавая другъ друга насмшками и презрніемъ добрыхъ десять минутъ. Наконецъ, разразившись обоюдной отборной руганью, они уходятъ со сцены, потчуя другъ друга тумаками. Тогда улица снова длается безлюдной.

Кстати сказать, весьма любопытно, до какой степени становятся безлюдными вс городскія площади, когда появляется актеръ на характерныя роли. Можетъ показаться, что обыкновенные граждане старательно обгаютъ подобныхъ субъектовъ. Мы знавали нкоторыхъ театральныхъ злодевъ, всецло овладвавшихъ Ватерлооскимъ мостомъ, Ланкастерской площадью и частью Странда на четверть часа, по крайней мр, въ хорошій лтній день и замышлявшихъ тутъ свои самыя дьявольскія козни.

Что касается Трафальгарскаго сквера, то герой всегда избираетъ этотъ уголокъ, когда желаетъ уйти прочь отъ будничнаго, банальнаго люда въ уединеніе, съ своими горькими думами. И добрый старикъ-стряпчій покидаетъ свою контору и идетъ туда, чтобы обсудить вмст съ героемъ какое-либо очень щекотливое дло, причемъ онъ особенно не желалъ бы, чтобъ ему мшали.

Они произносятъ здсь тирады такихъ размровъ, что въ состояніи отъ ужаса ублить волосы даже покойнаго и незабвеннаго сэра Чарльза Уоррэна. Но это ничего не значитъ, потому что никого нтъ по близости, чтобы ихъ слышать. Насколько лишь хватаетъ острое человческое зрніе, тутъ не видно ни одного живого существа. Нортумберлендскій проспектъ, Страндъ, переулокъ св. Мартина — все это настоящая пустыня. Единственный признакъ жизни здсь — омнибусъ на высотахъ Уайтъ-Голля, и то его что-то какъ будто затерло. Съ чего это онъ очутился затертымъ, мы не сумемъ сказать: въ его распоряженіи цлая улица. Въ дйствительности это единственный путь сообщенія на цлыя мили въ окружности. Но тутъ онъ торчитъ неподвижно цлыми часами. Полиція не длаетъ попытокъ привести его въ движеніе, а пассажиры, повидимому, совершенно довольны.

Дамба Темзы еще боле уединенное и унылое мсто. Уязвленныя (театральныя) души уединяются сюда отъ людскихъ сборищъ и. оставивъ жестокій, холодный свтъ далеко-далеко за собою, идутъ, чтобъ тихо замереть на этой дамб. Другіе же путники, встрчая затмъ ихъ скелеты, хоронятъ ихъ здсь и ставятъ кресты надъ могилами, чтобы обозначить мсто ихъ вчнаго упокоенія.

Комическіе любовники бываютъ нердко очень молодыми, а когда люди молоды на сцен, такъ ужь они молоды на совсть. Ему предполагается около шестнадцати лтъ, ей около пятнадцати. Но лепечутъ они оба, какъ будто бы имъ не больше семи.

Въ дйствительной жизни шестнадцатилтніе ‘мальчуганы’ уже кое-что знаютъ, судя по нашимъ наблюденіямъ. Настоящій шестнадцатилтній мальчикъ куритъ обыкновенно табакъ ‘Кавендишъ’ и немножко играетъ на бирж или сочиняетъ книгу, а что касается любви, онъ уже почти оставилъ ее позади въ этомъ возраст. На сцен же новорожденный младенецъ мене невиненъ въ любовныхъ длахъ, чмъ влюбленный шестнадцатилтній юноша.

То же самое и съ двицей. Большинство пятнадцатилтнихъ барышень вн сцены знаютъ, какъ показалъ нашъ опытъ, столько, сколько въ данное время необходимо имъ знать, невзирая на г-на Жильбера.

Но когда мы видимъ молодую пятнадцатилтнюю особу на сцен, мы смотримъ, не стоитъ ли тутъ гд-нибудь ея люлька.

Комическіе любовники не имютъ такихъ удобствъ для любовныхъ длъ, какъ герои и героини. Т располагаютъ большими комнатами, чтобы устраивать въ нихъ любовь, съ отопленіемъ и множествомъ удобныхъ креселъ, такъ что они могутъ сидть въ живописнйшихъ позахъ и совершать все съ комфортомъ. А если они желаютъ продлать это вн дома, у нихъ имются разрушенныя аббатства, съ большимъ камнемъ, вырисовывающимся посредин, и съ луннымъ свтомъ.

Комическіе же любовники, напротивъ, должны любиться, все время стоя, на людныхъ улицахъ или въ неуютныхъ и замчательно узенькихъ комнаткахъ, гд нтъ никакой обстановки и вовсе отсутствуетъ отопленіе.

При этомъ всегда поднимается вокругъ страшный гвалтъ, ходьба по дому, въ то время, какъ эти артисты ведутъ любовныя сцены, всякій разъ кто-то словно прибиваетъ картины въ сосдней комнат и длаетъ еще это съ неимоврною яростью, такъ что комическимъ любовникамъ приходится выкрикивать другъ другу слова любви.

ПОСЕЛЯНЕ.

Они такіе чистенькіе. Мы видли поселянъ вн сцены, они показались намъ тогда неопрятными, весьма неказистаго и неумытаго вила. Но театральные поселяне какъ будто вс свои доходы тратятъ на мыло и репейное масло.

Они всегда водятъ хороводъ или, врне, водятъ два хоровода и врываются на сцену двойнымъ потокомъ, сливающимся посредин. А очутившись на надлежащихъ мстахъ, они улыбаются.

Нтъ ничего на этомъ свт, могущаго сравниться съ улыбкой театральныхъ поселянъ, ничего до такой степени безжизненнаго, безмятежно-идіотскаго.

Они такъ счастливы. Они не выглядятъ такими, но мы знаемъ это по ихъ словамъ. Если же вы не врите имъ, они протанцуютъ вамъ три шага вправо и три шага влво, обратно. Они не могутъ не протанцовать именно потому, что они такъ счастливы.

Повертвшись немалое время, они образуютъ полукругъ, положивъ руку на плечо одинъ другому, и качаются изъ стороны въ сторону, стараясь обоюдно вызвать морскую болзнь. Но это лишь тогда, когда прямо ихъ претъ отъ радости.

Театральные поселяне никогда не занимаются какой-нибудь работой. Мы видимъ иногда ихъ отправляющимися на работу или возвращающимися съ работы, но никогда и никто не видалъ, чтобъ они дйствительно были за работой. Да они не могли бы и приступить къ ней: это испачкало бы ихъ платье.

Они всегда готовы сочувствовать, театральные крестьяне. У нихъ, повидимому, никогда не имется собственныхъ длъ, чтобъ подумать о нихъ, и это возмщается участіемъ въ триста лошадиныхъ силъ, выказываемымъ ими къ дламъ, ничуть ихъ не касающимся.

Что особливо волнуетъ ихъ,— это любовныя дла героинь. Они могутъ прислушиваться къ нимъ цлый день неустанно.

Они жаждутъ услышать, что такое она проговорила ему, допытываются, что онъ ей отвтилъ, и передаютъ это другъ другу.

Въ наши собственные злополучно-любовные дни мы зачастую, бывало, навдывались къ разнымъ лицамъ и пересказывали имъ вс трогательныя бесды, происходившія между нашимъ предметомъ страсти и нами, но наши друзья никогда не обнаруживали при этомъ ни малйшаго удовольствія: напротивъ, у случайнаго наблюдателя могла бы появиться мысль, что ихъ изводятъ наши пересказы. Имъ всегда оказывалось нужно поспвать на какой-либо поздъ, встрчать кого-нибудь, когда мы не дошли еще и до четверти нашей исторіи.

Ахъ, какъ часто въ подобные дни мы тосковали о сочувствіи театральныхъ крестьянъ, которые столпились бы вокругъ насъ, боясь проронить хотя слово изъ убійственнаго повствованія! Они радовались бы вмст съ нами, поощряя насъ громкимъ смхомъ, и соболзновали бы вмст, произнося грустныя ‘о!’, а потомъ вс ушли бы со сцены, когда бы они намъ надоли, распвая опять таки о нашей любви.

Одна изъ прекраснйшихъ чертъ въ характер театральныхъ поселянъ,— это ихъ быстрая и безусловная покорность малйшему желанію кого-либо изъ главныхъ участниковъ пьесы.

— Оставьте меня, друзья,— говоритъ героиня, приготовляясь къ своему хныканью.

И не успетъ она оглянуться, какъ уже поселяне исчезли,— одна половина направо, очевидно, чтобы пробраться съ задняго хода въ трактиръ, а другая половина — налво, гд они явно тискаются за пожарной кишкой и ждутъ, пока не понадобятся кому либо другому.

Театральные поселяне много не разговариваютъ, у нихъ главное дло прислушиваться. Когда они не могутъ уже боле получить никакихъ свдній о сердечныхъ длахъ героини, такъ они любятъ, чтобъ имъ разсказывали длинныя и замысловатыя исторіи о несправедливостяхъ, причиненныхъ много лтъ тому назадъ людямъ, о которыхъ они никогда не слыхали. Они способны хватать подобныя исторіи налету и безъ труда улавливать ихъ смыслъ, что вызываетъ зависть у зрителей.

Когда же театральные поселяне принимаются говорить, они сразу стараются наверстать потерянное время. Они пускаются въ бесду вс вмст, съ внезапностью, которая прямо ошарашиваетъ васъ.

Они вс разговариваютъ, никто ужь не слушаетъ. Посмотрите хоть на какую-нибудь пару: оба бормочутъ такъ быстро, какъ только могутъ. Они уже наслушались по-горло пустыхъ рчей, вы не можете требовать, чтобъ они слушали еще друтъ друга. Однако, разговоръ при подобныхъ условіяхъ долженъ быть очень труденъ.

Затмъ они флиртуютъ такъ мило, въ такомъ идиллическомъ вкус!

Намъ посчастливилось видть настоящее крестьянское ухаживанье, и насъ всегда оно поражало, какъ очень солидное и непустяковое дло, намъ приходило на мысль сравненіе съ паровозомъ, увивающимся за коровой. Но на сцен это скоре напоминаетъ порханіе сильфовъ. Она носитъ короткія юбочки, ея чулки несравненно бле и лучше сидятъ, нежели въ обыкновенномъ крестьянскомъ быту. Притомъ же она очень тонкая кокетка. Она отворачивается отъ него и смется такимъ серебристымъ смхомъ.

А онъ, розовый и кудрявый, въ такой очаровательной куртк,— какъ можетъ она противиться его любви? Вдобавокъ, онъ нженъ и преданъ ей, и обнимаетъ ея станъ. Она выскальзываетъ изъ его рукъ и перепархиваетъ на другую сторону. О, это просто обворожительно!

Театральные крестьяне любятъ устраивать свои ухаживанія какъ можно публичне. Иные мечтаютъ объ исключительно предоставленныхъ имъ мстахъ для такихъ упражненій, гд бы не видно было никого другого. Мы сами это предпочитаемъ. Но у театральнаго поселянина развита громадная общительность. Дайте ему въ распоряженіе деревенскую двушку прямо напротивъ трактира или на площади въ базарный день, и онъ станетъ производить съ нею свои маневры.

Они очень врные люди, эти поселяне. У нихъ совершенно отсутствуетъ втреность, или кокетство, или измна данному слову. Если молодчикъ въ розовомъ наряд гуляетъ съ двушкой въ голубомъ во время перваго акта, то розовый и голубая будутъ просватаны въ конц концовъ. Онъ липнетъ къ ней во все продолженіе пьесы, она же липнетъ къ нему.

Двушки въ желтыхъ костюмахъ могутъ въ это время сколько угодно сновать по сцен, двушки въ зеленомъ могутъ смяться и танцовать,— парень въ розовомъ даже не взглянетъ на нихъ. Его излюбленный цвтъ — голубой, и онъ никогда не разстанется съ нимъ, онъ и стоитъ, и сидитъ близъ него, онъ и пьетъ съ голубою, и улыбается голубой, и смется съ ней же, и съ нею танцуетъ, и приходитъ онъ съ голубой, и уходитъ.

Когда наступаетъ время бесдовать, онъ говоритъ ей, и только ей одной. Она тоже говоритъ только ему, и только ему одному. Такимъ образомъ, тутъ неоткуда возникнуть ни ревности, ни ссор.

Но мы бы, что насъ касается, предпочли какую-нибудь хоть случайную перемну.

Въ театральныхъ деревняхъ нтъ женатыхъ людей и дтей не бываетъ (только по этому, разумется, счастливая деревня, о, если бы найти такую и прожить тамъ хоть съ мсяцъ!). Тутъ совершенно одинаковое число мужчинъ, и женщинъ, во всхъ театральныхъ деревняхъ, и вс тамъ однолтки, и каждый молодой парень любитъ молодую двушку, только они не женятся никогда.

Они не мало толкуютъ о женитьб, но никогда этого не длаютъ. Хитрые канальи! Они слишкомъ хорошо видятъ, къ чему бракъ приводитъ среди ихъ господъ.

Театральный поселянинъ весьма любитъ выпить, а когда пьетъ, то любитъ сообщать вамъ объ этомъ. У него не бываетъ свойственной вамъ спокойной полъ пинты внутри заведенія, нтъ, онъ любитъ вылзть на улицу и громко распвать объ этомъ и продлывать съ посудиной фокусы, врод перевертыванія ея надъ головою вверхъ дномъ.

Но, несмотря на все это, поселянинъ воздержанъ, представьте себ. Вы не можете сказать, чтобы онъ пилъ слишкомъ много: одна скромная кружка эля, помноженная на сорокъ,— его обычная порція.

У поселянина громадная воспріимчивость къ юмору, его легко позабавить. Есть что-то почти даже трогательное въ томъ, какъ онъ просто катается отъ смха по поводу самой ничтожной шутки. Какъ бы такой человкъ порадовался настоящей шутк! Быть можетъ, когда-либо онъ и услышитъ дйствительную остроту — кто знаетъ.

Впрочемъ, это, пожалуй, убьетъ его.

По истеченіи извстнаго времени начинаешь невольно любить театральнаго поселянина: онъ такъ добръ, такъ похожъ на ребенка, настолько далекъ отъ земного. Онъ прямо осуществляетъ, по мннію нкоторыхъ, идеалъ христіанства.

БЛАГОРОДНЫЙ ОТЕЦЪ.

Онъ лишился жены своей, но онъ знаетъ, гд она находится — въ сонм ангеловъ!

Она не вся исчезла: у героини — ея волосы.

— Ахъ, ты взяла волосы отъ своей мамы!— говоритъ благородный отецъ, поглаживая голову дочери, прильнувшей къ нему, сидя на его колняхъ.

При этомъ вс невольно пускаютъ слезу.

Дйствующія лица на сцен очень высоко ставятъ благороднаго отца, но не особенно обнадеживаютъ его посл перваго акта. Обыкновенно, впрочемъ, онъ и умираетъ въ первомъ акт.

Если онъ не выказываетъ къ тому большой охоты, его убиваютъ.

Это злополучнйшій изъ всхъ старцевъ. Во чтобы только онъ ни вмшался, все это какъ нарочно идетъ плохо. Если онъ длается управляющимъ или директоромъ банка, крахъ постигаетъ его даже ране конца акта. Его собственной фирм всегда угрожаетъ банкротство. Пусть намъ только скажутъ, что благородный отецъ внесъ вс свои сбереженія въ такую то компанію — все равно, хоть бы дло все время шло очень блестяще и общало такъ въ будущемъ, и казалось великолпнымъ, мы знаемъ, что этой компаніи ‘псенка спта’.

Никакія силы земныя не могутъ ее спасти, разъ только благородный отецъ вошелъ пайщикомъ въ предпріятіе.

Если бы мы жили въ театральномъ мір и намъ предлагали присоединиться къ какой-нибудь финансовой комбинаціи, первымъ нашимъ вопросомъ было бы: ‘Участвуетъ ли въ дл благородный отецъ?’. И если да, мы тотчасъ бы могли дать ршительный отвтъ.

Когда благородный отецъ бываетъ чьимъ-нибудь опекуномъ, онъ гораздо доле можетъ бороться съ судьбою. Онъ бодрый старикъ, и пока длится опека, онъ питаетъ въ сердц отвагу и храбро идетъ напроломъ. Издержавъ лишь послднее пенни изъ опекаемыхъ денегъ, старецъ сдается.

Тогда въ ум благороднаго отца возникаетъ мысль, что мотивы, побуждавшіе его жить въ роскоши на ввренныя его попеченію деньги, могутъ быть дурно истолкованы. Свтъ, этотъ пустой и безсердечный свтъ, назоветъ его дйствія мошенничествомъ и признаетъ его вообще отъявленнымъ старымъ негодяемъ.

Эта мысль очень волнуетъ благороднаго отца.

Однако свтъ въ сущности не долженъ порицать его. Никто, мы уврены, не можетъ выказать большей готовности и охоты возмстить растрату (если найдется чмъ) и поправить все дло. Благородный отецъ съ легкимъ сердцемъ готовъ даже пожертвовать ради этого счастіемъ дочери и выдаетъ ее за злодя.

Но у злодя никогда не бываетъ пенни, чтобы хоть самому угоститься, онъ и своихъ долговъ не можетъ уплатить, слдовательно, никакъ не въ состояніи помочь еще другому выпутаться изъ бды. Однако, благородный отецъ не думаетъ объ этомъ.

Нашъ личный взглядъ, основанный на тщательномъ сличеніи общихъ признаковъ, заключается въ томъ, что благородный отецъ, это въ сущности — состарившійся театральный герой.

Въ юродскомъ простодушіи благороднаго отца, въ его безпомощномъ слабоуміи, въ возмутительнйшемъ, непроницаемомъ его идіотизм есть что-то, удивительнымъ образомъ напоминающее героя.

Онъ именно такого рода человкъ, въ какого, по нашему соображенію, долженъ современемъ обратиться герой.

Быть можетъ, мы ошибаемся, но таковъ нашъ выводъ.

ИРЛАНДЕЦЪ.

Онъ говоритъ ‘shore’ (врно) и ‘bedad’ (пускай), а въ радостныя минуты восклицаетъ ‘beghorraf’. Это все, что онъ знаетъ по-ирландски.

Онъ очень бденъ, но щепетильно честенъ. Его главнымъ честолюбіемъ является уплата податей, онъ всей душой преданъ своему мстному землевладльцу.

Онъ всегда жизнерадостенъ и всегда добръ. Мы никогда не видали злого ирландца на сцен. Иногда театральный ирландецъ какъ будто бываетъ злымъ человкомъ, врод какого-нибудь ‘агента’ или ‘лазутчика’, но въ такихъ случаяхъ неизбжно оказывается въ конц концовъ, что этотъ человкъ все время былъ шотландцемъ, и то, что представлялось загадкой, становится вполн понятнымъ и яснымъ.

Театральный ирландецъ всегда совершаетъ самые удивительные подвиги, какіе только можно представить. Мы не видимъ, какъ онъ продлываетъ эти удивительныя вещи. Онъ совершаетъ ихъ, когда нтъ никого при этомъ, и разсказываетъ о нихъ всмъ намъ впослдствіи, такимъ только путемъ и узнаемъ мы про это.

Намъ вспоминается по этому поводу, что, когда мы были молоды и нсколько неопытны, мы откладывали деньги и ходили въ театръ единственно лишь за тмъ, чтобы увидать, какъ театральный ирландецъ станетъ продлывать штуки, изображенныя на афишахъ при вход.

Они были въ самомъ дл изумительны, эти подвиги, изображенные на афишахъ.

На правой сторон, въ верхнемъ углу, ирландецъ былъ изображенъ мчащимся по степи во вс лопатки, со ржавой селедкой, торчащей изъ фалдъ его камзола, а далеко за нимъ еле виднются собаки и охотники, травящіе его. Но шансы, хотя бы даже настигнуть ирландца, явно безнадежны.

На лвой сторон афиши онъ среди глухой и суровйшей мстности, какую намъ когда-либо случалось видть, удиралъ уже съ громаднымъ дтиной, сидвшимъ у него на спин, шесть полицейскихъ стояли вразсыпную за милю позади него. Они, очевидно, гнались за нимъ, но въ конц концовъ отказались отъ преслдованія, какъ совершенно напраснаго.

Въ центр афиши ирландецъ отличался въ дружескомъ состязаніи съ семнадцатью лэди и джентльмэнами. Судя по костюмамъ, дло происходило на свадьб. Нкоторые изъ гостей уже были убиты и лежали мертвые среди зала Оставшіеся же въ живыхъ были въ полномъ восторг и изъ всей этой радостной группы ирландецъ былъ самымъ ликующимъ.

Въ моментъ, схваченный художникомъ, ирландцу какъ разъ посчастливилось раскроить черепъ у новобрачнаго.

— Надо его посмотрть — сказали мы себ.— Этотъ хорошъ.

А у насъ была на лицо сумма, требовавшаяся приманкой.

Но ирландецъ не продлалъ ни одной изъ помянутыхъ нами штукъ, по крайней мр, въ результат мы что-то не замтили, чтобы онъ длалъ хоть нчто подобное. Повидимому, онъ это продлалъ ‘за сценой’, а потомъ пришелъ и разсказалъ про все матери.

Онъ разсказывалъ объ этомъ очень хорошо, но, такъ или иначе, мы почувствовали разочарованіе. Мы такъ разсчитывали на его состязаніе.

(Кстати сказать, мы замчали и между героями дйствительной жизни наклонность совершать большинство своихъ изумительныхъ подвиговъ ‘за сценой’).

Съ тхъ поръ нашимъ любимымъ занятіемъ было глазть на множество афишъ, гд были расписаны самыя необычайныя и потрясающія театральныя событія.

Мы смотрли на герои, поднимающаго злодя надъ своей головой и перебрасывающаго его черезъ себя такъ легко, что насъ вчуж бралъ страхъ, какъ бы онъ не сломалъ ему этакъ чего-нибудь по дорог.

Мы видли героиню, бросающуюся съ верхушки дома на одной сторон улицы и подхватываемую комикомъ, стоящимъ на крыш противоположнаго дома, какъ ни въ чемъ не бывало.

Мы видли желзнодорожные позда, наталкивающіеся другъ на друга, при скорости шестидесяти миль въ часъ.

Мы видли дома, взрываемые динамитомъ на двсти футовъ кверху.

Мы видли разгромъ испанской армады, разрушенье Помпеи и возвращеніе британской арміи, каждое ‘въ особомъ состав’.

А на такія происшествія, какъ землетрясенія, крушенія среди океана, революціи и сраженія, на это мы даже и не смотрли, все это сдлалось черезчуръ общимъ мстомъ и самымъ обычнымъ явленіемъ.

Однако, мы ужь не пойдемъ теперь внутрь театра глядть эти вещи. Мы посмотримъ вмсто того два раза на афишу и это доставитъ намъ большее удовлетвореніе.

Ирландецъ, мы возвращаемся къ нашему пріятелю, очень приверженъ къ употребленію виски — разумется, театральный ирландецъ. Виски всегда у него въ мысляхъ, а нердко и въ другихъ мстахъ, ему принадлежащихъ.

Костюмъ, носимый обыкновенно театральнымъ ирландцемъ, по своему характеру скоре живописенъ, чмъ щеголеватъ. Портные, наврное, бдствуютъ въ театральной Ирландіи.

Театральный ирландецъ отличается, кром того, оригинальнйшимъ вкусомъ при выбор шляпъ. Онъ всегда носитъ шляпу безъ верха. Для освженія ли это собственной головы или, быть можетъ, въ виду политическаго намека, мы не сумемъ сказать.

СЫЩИКЪ.

О, что тонкая штука, сыщикъ! Въ дйствительной жизни онъ можетъ быть, и не оказался бы ничмъ особенно выдающимся, но по контрасту со средними театральными мужчинами и женщинами, всякій, кто не оказывается прирожденнымъ идіотомъ, естественно представляется здсь чуть по Маккіавелли.

Сыщикъ — единственный человкъ въ пьес, не развшивающій уши на все, что докладываетъ ему злодй, не врящій этому и не жаждущій отъ него новыхъ откровеній. Это единственный человкъ, который можетъ распознать кого-нибудь, несмотря на переодванье въ другое пальто и въ шляпу.

Есть что-то до крайности поразительное въ могущественной сил, оказываемой на сцен переодваньемъ въ другое пальто и шляпу. Это зависитъ отъ привычки подвизающихся субъектовъ узнавать своихъ друзей не но ихъ лицамъ или голосамъ, но по ихъ пальто и шляпамъ.

Женатый человкъ въ пьес узнаетъ свою жену, лишь потому, что, какъ ему извстно, она носитъ голубой ульстеръ и красную шляпку. Едва она разстается съ своимъ голубымъ ульстеромъ и красною шляпкою, какъ мужъ теряется, не знаетъ боле, гд она.

Она между тмъ надваетъ желтое манто и зеленую шляпку и, войдя черезъ другія двери, объявляетъ, что она только-что пріхала изъ провинціи, спрашиваетъ мужа, не надо ли ему экономки?

Потерявъ свою обожаемую супругу и чувствуя, что теперь некому унять его дтей, мужъ оставляетъ прізжую у себя. Она таки порядочно интригуетъ его, эта новая домоправительница. Въ ней есть что-то, удивительнымъ образомъ напоминающее ему его милую Нелли: быть можетъ, ботинки и платье, которыхъ она не успла перемнить.

Скучно и медленно тянутся акты вплоть до тхъ поръ, когда дло подходитъ къ развязк, жена, опять облекается въ свой голубой ульстеръ и красную шляпку и входитъ въ свою старую, исконную дверь.

Тогда мужъ узнаетъ ее и спрашиваетъ, гд она пропадала вс эти долгіе, тяжкіе годы.

Даже злоди, которые по общему правилу обладаютъ извстною дозою здраваго смысла — въ самомъ дл, это почти единственныя лица въ пьесахъ, претендующія на нкоторую сообразительность,— и т бываютъ обмануты такимъ искусными, переодваньемъ.

Сыщикъ является на тайныя совщанія злодевъ со шляпой, насунутой на глаза, въ сопровожденіи героя, говорящаго нарочно пискливымъ голосомъ и злоди принимаютъ ихъ за членовъ своей шайки и открываютъ имъ вс свои замыслы.

Если злоди не могутъ выдать себя такимъ образомъ, они отправляются въ увеселительный садъ и разсказываютъ другъ другу о своихъ преступленіяхъ, какъ можно громче.

Они, очевидно, думаютъ, что это очень мило представить сыщику такой удобный случай.

Сыщикъ не долженъ быть смшиваемъ съ полисмэномъ. Театральные полисмэны всегда держатъ сторону злодя, сыщики же на сторон добродтели.

Театральный сыщикъ — это въ сущности земной агентъ всевидящаго и всемилосердаго Провиднія. Онъ всюду присутствуетъ и позволяетъ пороку торжествовать, а добродтельнымъ людямъ подвергаться преслдованіямъ въ теченіе извстнаго времени, не вмшиваясь въ дло. Затмъ, когда, по его мннію, мы уже достаточно всего этого насмотрлись (къ каковому заключенію, между прочимъ, онъ приходитъ иногда нсколько поздно), сыщикъ выступаетъ впередъ, хватаетъ злодевъ, раскассировываетъ ихъ и возвращаетъ добродтельнымъ людямъ различныя ихъ владнія, и женъ въ томъ числ, закоренлому же злодю назначаетъ двнадцать лтъ каторжныхъ работъ, и тогда вс довольны.

МАТРОСЪ.

Онъ вчно мучится со своими штанами. Каждую минуту онъ долженъ останавливаться и дважды поддергивать ихъ.

Вроятно, на-дняхъ, если онъ зазвается, съ этими штанами случится несчастіе.

Но если театральный матросъ послдуетъ нашему совту, онъ во-время остережется и купитъ пару подтяжекъ.

Матросамъ въ дйствительной жизни далеко не бываетъ такъ много хлопотъ со штанами, какъ матросамъ на сцен. Почему это такъ? Мы видали немало матросовъ въ дйствительности, но лишь однажды, насколько мы можемъ припомнить, мы видли и настоящаго матроса поправляющимъ свои брюки.

Но онъ длалъ это совсмъ не такъ, какъ они длаютъ на сцен.

Театральный матросъ помщаетъ свою правую руку сзади, а лвую спереди, подпрыгиваетъ на воздухъ, вскидывая одну ногу самымъ забавнымъ манеромъ, на подобіе птицы,— и дло сдлано.

Настоящій же матросъ, какъ мы наблюдали, началъ съ того, что сказалъ нехорошее слово, затмъ онъ прислонился къ каменной стн и, распустивъ свой ремень, подтянулъ кверху свои ‘мшки’, прочно утвердившись на одномъ мст (онъ даже и не пытался подпрыгивать на воздухъ), потомъ обдернулъ фуфайку, тряхнулъ ногами и пошелъ себ дальше.

Это было очень неживописное зрлище

О чемъ театральный матросъ проситъ всего чаще въ своей жизни, это чтобы кто-нибудь ‘разразилъ его снасти’.

‘Разрази мои снасти!’ — вотъ требованіе, съ которымъ онъ обращается къ каждому встрчному. Но никто этого не исполняетъ.

Главный же его совтъ по отношенію къ другимъ лицамъ пьесы, это: ‘Крпи, стопъ!’. Мы не знаемъ, какимъ образомъ это длается, но театральный матросъ добрый и обходительный малый, и мы питаемъ искреннее убжденіе, что онъ не рекомендовалъ бы подобнаго упражненія, не сходись оно съ требованіями благочестія и здоровья.

Театральный матросъ весьма добръ къ своей матери и превосходно танцуетъ ‘горипипъ’. Мы никогда не встрчали настоящаго матроса, который бы умлъ танцовать ‘горипипъ’, хотя мы наводили множество справокъ въ сред моряковъ. Мы были представлены одному корабельному повару, предлагавшему намъ изобразить въ лицахъ движеніе мутовки въ десятифунтовомъ горшк, но это собственно было не то, чего мы искали.

Театральный матросъ — весельчакъ: онъ вертится по сцен, настоящіе же матросы, которыхъ мы видали, большею частью достойные, чистосердечные люди, но они казались скоре степенными, чмъ веселыми, и не особенно много вертлись.

Театральному матросу, повидимому, легко живется во время плаванія. Самая тяжелая работа, какую на нашихъ глазахъ онъ выполнялъ на корабл, это свертываніе каната или вытираніе бортовъ у судна.

Да и то лишь въ самыя трудовыя минуты ему приходится работать такъ много, большая же часть его времени занята болтовней съ капитаномъ.

Кстати, говоря о мор, немного найдется вещей боле замчательныхъ по своему образу дйствій, нежели театральное море. Должно быть, нелегко плавать по такому океану: его теченія такъ прихотливы.

Что касается волнъ, то невозможно догадаться, какъ съ ними управиться, он такія фокусницы, то он вс приливаютъ къ бакборту, а на другой сторон корабля все спокойно, то, минуту спустя, он уже перекатились на тотъ бокъ и вс столпились у штирборта, однако, прежде нежели капитанъ въ состояніи придумать, какъ ему быть съ этою покой продлкой, уже весь океанъ обкатился вокругъ корабля и взгромоздился въ одну массу, за его спиною.

Моряки безсильны противъ такого совершенно непрофессіональнаго поведенія волнъ, и судно терпитъ крушеніе.

Крушеніе на (театральномъ) мор — дйствительно ужасное зрлище. Громъ и молнія не прекращаются ни на мгновеніе, экипажъ все время бгаетъ вокругъ мачты и громко вопитъ, героиня, сжимая ребенка въ объятіяхъ, съ распущенными волосами, мечется всюду и всмъ попадается на дорог. Одинъ только комикъ спокоенъ.

Въ слдующее за тмъ мгновеніе парапеты рушатся вс на палубу, мачта взлетаетъ во мрак кверху и исчезаетъ, затмъ вода доходитъ до порохового магазина и происходитъ ужасающій взрывъ.

Онъ сопровождается такимъ звукомъ, какъ будто рвутъ полотняную простыню, и тогда пассажиры, за-одно съ экипажемъ, спшатъ по траппу въ каюту, очевидно, желая спастись такимъ образомъ отъ моря, которое въ эту минуту вскарабкалось наверхъ и стоитъ вровень съ палубой.

Еще черезъ мгновеніе корабль трескается пополамъ и разлетается вправо и влво, оставивъ лишь мсто для маленькой лодочки, заключающей въ себ героиню, ея ребенка, комика и матроса.

Начнемъ съ того, что вс они сидятъ на одной боковой скамейк, вдоль лодки, обратившись лицомъ къ штирборту. Они и не пытаются даже грести. Единственный человкъ исполняетъ всю эту работу однимъ весломъ. Онъ опускаетъ это весло въ воду до тхъ поръ, пока оно недостанетъ до дна океана, и отпихивается такимъ образомъ.

‘Отпихиванье въ открытомъ мор’, такъ собственно слдовало бы технически обозначить описываемый нами способъ передвиженія.

Такимъ-то путемъ маются они или, врне сказать, мается одинъ изъ нихъ цлую ужасную ночь напролетъ, пока вс съ радостью не замчаютъ, что передъ ними свтлетъ маякъ.

Сторожъ маяка съ фонаремъ выплываетъ къ нимъ навстрчу. Лодка проводится черезъ рифы — и вс спасены.

И тогда толпа ликуетъ.