Театральные инвенции, Евреинов Николай Николаевич, Год: 1922

Время на прочтение: 4 минут(ы)

H. H. Евреинов

Театральные инвенции

Кооперативное издательство ‘Время’. Москва.— 1922 г.
Scan ImWerden

Оглавление.

I). Что весит на весах Космоса — ленточка в косичке вертлявой девочки
II). В чем мой monument aere ferennius
III). Жизненность и театральность
IV). Театр — зеркало жизни
V). Какими мы любим себя
VI). Тайна настоящих актеров

I.
Что весит на весах Космоса — ленточка в косичке вертлявой девочки.

Мы смеемся над нелепо-яркой ленточкой, которую вплела себе в косу девочка-подросток. Или не замечаем. Или, заметив, не обращаем должного внимания. Или, обратив внимание, не задумываемся над подобным пустяком. А стоит.
Во-первых:
Если наша планета-космическая необходимость, то такою-же необходимостью является населенность земли человеческими существами, которые, вместе с животным и растительным царствами относятся к коре земной атрибутивно.
Ergo — требуется продолжение человеческого рода. Ergo — она, самка, должна привлекать его — самца вызывающе для его (сексуального) чувства уем— безразлично, лишь бы действенным.
Высший закон, проявляемый через под сознательное ‘я’, а не ‘глупое’ кокетство заставляет девченку сексуально театрализировать свою внешность еще до брачного возраста,— нужна подготовка, практика, гарантия заранее.
Отсюда — нелепая якобы ленточка есть непременность высшего порядка и тянет уже не как пустяк, а как полняк на весах Космоса.
Во-вторых:
Вплетением этой ленточки в косичку, девочка, помимо сказанной, выполняет акт преображения, спасительный в трагедии разочарованности этим миром. И не только акт преображенья своей внешности! Ибо эта ленточка должна нам как-бы говорить за девочку ‘вы думали, что я покорная? А я вот недовольная, критикующая и исправляющая мать-природу. Она ведь создала меня без ленточки! Не додумалась, не сумела! А я вот и додумалась и сумела. Не желаю принимать этого мира таким, каким он создан кем-то, и себя прежде всего, как феномен, ближе всего ко мне стоящий. Преобразуюсь! Совершенствуюсь! Дерзаю! Себе природной, противоставляю себя, искусственную. Я другая в этой ленточке и эта другая—дело рук моих, послушных моей воле’!
Если-б не было ‘нелепых ленточек’ — этих воли к преображению, воли, не принимающей жизнь такой, какой она нам дана,— сколько девочек угасло-бы до брачного возраста в давящих оковах разустановленного! И чтобы стало тогда с Космосом в Роке, которого планета-земля есть непременность, обусловленная обитаемостью оной человеческими существами.

II.

В чем мой ‘monument aere farerihius’.

До сих пор думали, что театр там, где его здание. Прошли тысячелетия, прежде чем люди узнали от меня, что театр везде, во всем и всюду (театрократия—пантеизм).

III.

Жизненность и театральность.

Театр, обирающий жизнь! И театр, одаряющий жизнь.
Вот два рода публичного театра.
(Tertium non datur, несмотря на компромисные потуги подмастерьев театра).
Принцип первого жизненность, принцип второго — театральность.
(Копия и оригинал! Зеркало и отражающееся! Зависимость и свобода! Передразнивание и игра! Декалькомпания и творчество!)
Хотите на простом примере сразу-же познать пропасть между театром, основанным на принципе жизненности и театром, основанным на принципе театральности’?
Так вот!
Когда я вижу Чеховские пьесы в исполнении артистов школы К. С. Станиславского, мне всегда хочется крикнуть всем этим до кошмара жизненно представленным героям, пойдемте в театр! Да, да! И дядя Ваня, и три сестры. И Чайка-Заречная и даже Фирс из Вишневого Сада, все пойдемте в театр! Вы освежитесь! Вы станете другими. Вам откроется иная возможность бытия, иные сферы! Иные горизонты. Бесцветные, вы станете цветными! Серые, яркими! Бессильные, сильными! Никчёмные, кчёмными! Преображенными!
Нужно-ли пояснять, друг читатель, что я их поведу не в Московский Художественный, а в настоящий театр,— театр, неизмеримо далекий от будничной правды, недостойной изображения жизни.

IV.

Театр — зеркало жизни,

Когда натуралисты проповедуют, что театр должен быть зеркалом жизни, такой, какова она в действительности, надо им ответить, что и в этом случае театр-зеркало не минует принципа столь ненавистной натуралистам театральности, так как каждая минута нашей жизни — театр. Но стоит-ли зеркально-рабски отражать театр жизни в его кустарных, порою диллетантских формах учреждению, призванному, казалось-бы, по своей специальности, являть некую сущность, кристаллизацию, конденсацию и вместе с тем симплификацию определенного явления?
Иначе — что такое театр, как официальное учреждение?

V.

Какими мы любим себя.

Мы любим себя только театрализованными. Доказательство этому найдете в нашем подходе к зеркалу, в которое вы смотритесь, всегда мимируя значительность, привлекательность, импонирующую серьезность, решительность и т. п. Мы ищем в зеркале не столько объективной правды, сколько лести, утешения, подбадривания. И мы сами того не замечая порой, помогаем зеркалу польстить нам, утешить нас или подбодрить. Мы всегда будем ‘пенять на зеркало, коли рожа крива’. И будем правы в этом подобно тому, как прав Ницше в своем изречении ‘это я сделал, говорит моя память, этого я не мог сделать, говорит моя гордость и остается непреклонной, наконец, память уступает’.

VI.

Тайна настоящие актеров.

Нет! Для понятия ‘театр’ совсем не так уж обязательны подмостки, декорации, рамка, суфлерская будка, грим, костюмы, строго-определенный текст пьесы и всяческая буттафория! Я присутствовал на любительском спектакле, на котором эта истина вопияла о себе иерихонскими трубами.
Играли, не зная ролей, натянуто, бездарно, неаппетитно, волнуясь гадким волнением, попавших в просак! Суфлер набрасывался! Парики были не причесанные! Грим от пота расплывался по лицу! Один скомкал фразу, другой перехватил реплику, третий опоздал с выходом.
Поверить хотя бы чуточку, хотя бы в ближайшем плане театральной иллюзии, что г-н Тризвездочкин не г-н Тризвездочкин, а г-н Иванов, которого Тризвездочкин, согласно программе, обязался представить, и что Мария Ивановна не Мария Ивановна — незамужняя дочка устроителя спектакля,— а вдовушка Милашкина, как это значилось все в той-же предательской программе — не было ну просто никакой возможности.
А между тем с какою-то улыбкой сидела чинная публика в зрительном зале! Какое неподдельное, казалось, чувство эстетического удовлетворения было написано на лицах этих обычно строгих театралов! Как дружно, благодарственно зааплодировали все, лишь только опустился занавес! Какие только комплименты, не считая цветов, получила Мария Ивановна за ‘удивительное’ исполнение роли вдовушки Милашкиной.
Оказалось,— в этот вечер настоящие актеры выступали в партере, непоименованные предательской программой.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека