Тайна любви.
Тайна любви.
‘Стоитъ среди васъ Нкто
Котораго вы не знаете’.
Іоаннъ. Еванг. I гл., 26 ст.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Тайна любви, Чулков Георгий Иванович, Год: 1907
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Георгій Чулковъ.
Источник текста: ‘Факелы’, Книга вторая, СПб, Изд. Д. К. Тихомирова, 1907, стр. 209 — 227.
OCR В. Г. Есаулов, 20 февраля 2010 г.
Извстный апологетъ семьи В. В. Розановъ любитъ называть себя въ своихъ статьяхъ ‘добрымъ буржуа’ — и всегда, когда ему приходится касаться вопроса о собственности, онъ остается вренъ себ и утверждаетъ собственность какъ начало неприкосновенное. Этотъ писатель среди ‘своихъ талантливыхъ’ темъ представляется мн человкомъ проницательнымъ и послдовательнымъ, и не случайно у него такъ сильно развиты эти два чувства: чувство семьи и чувство собственности. Да, семьянина непремнно потянетъ къ своему дому и своей земл и онъ ревниво будетъ смотрть на своего сосда и поспшитъ огородить свое жилище высокимъ заборомъ.
Еще ране Розанова на внутреннюю, интимную связь семьи и собственности указалъ Ницше. Но Ницше, впрочемъ, сурово раздляетъ тему брака отъ темы семьи. ‘Учрежденіе никогда не основываютъ на идіосинкразіи — говоритъ Ницше — бракъ не основываютъ
212
на ‘любви’ — его основываютъ на половомъ инстинкт, на инстинкт собственности (жена и ребенокъ, какъ собственность), на инстинкт властвованія’…
При сопоставленіи этихъ темъ — семья и собственность — становится очевиднымъ, что проблема соціализма вовсе не только формально-соціологическая, но и проблема религіозная. Оказывается, что если любовь раскрывается, какъ начало семейное, т. е. если полъ утверждаетъ себя въ дторожденіи, то вслдъ за такимъ утвержденіемъ — по какому-то метафизическому и психологическому закону — влечется и утвержденіе, закрпленіе чувства собственности.
Итакъ, семьянинъ по природ своей всегда собственникъ, и намъ, освободившимся въ сознаніи своемъ отъ власти вещей, необходимо подвергнуть ршительной критик семью, какъ начало, угрожающее желанному намъ ускоренію историческаго процесса.
Семья современная, т. е. непремнно буржуазная семья, уже не разъ разсматривалась критически съ вншней стороны. Марксъ, Энгельсъ, Бебель, Каутскій и многіе иные соціалисты подвергли блестящему и остроумному анализу институтъ семьи и показали съ достаточной очевидностью непремнную связь буржуазной семьи съ проституціей: право собственности, поощряя счастливыя и сытыя пары къ размноженію новыхъ и новыхъ мщанъ, въ то же время толкаетъ въ публичный домъ и на улицу тхъ голодныхъ двушекъ, которыя не имли счастья заручиться супругомъ.
Но блестящій анализъ семейнаго института, сдланный соціалистами-позитивистами, совершенно не касается сущности семьи, а пожалуй также и сущности собственности. Эта поверхностность соціологовъ обнаруживается тогда, когда они думають найти разрше-
213
ніе проблемы семьи въ коллективистическомъ обществ, мечтая, что новый соціальный принципъ регулированія интересовъ спасетъ сущность брачныхъ отношеній.
Современный соціалъ-демократъ, пожалуй, даже не безъ гордости скажетъ: мы, вдь, не коммунисты какіе-нибудь, мы не станемъ отнимать у индивидуума одежды и утвари: только орудія и средства производства должны быть въ рукахъ соціалистическаго общества, а все остальное приложится, — а потому и семья, освобожденная юридически и обезпеченная экономически, не погибнетъ, а расцвтетъ въ новомъ обществ.
Но пожелаемъ ли мы этого расцвта семьи и до-рожимъ ли мы тмъ ‘своимъ кускомъ’, которымъ манятъ насъ? Соглашаясь всецло съ соціалистами, пока ихъ разсужденія не выходятъ за предлы соціологіи, я перестаю ихъ понимать, когда тема семьи и собственности явно длается темой религіозной, т. е. когда разршеніе интересующей насъ проблемы уже не зависитъ отъ того или иного механическаго устроенія общества, а всецло зависитъ отъ личности и входитъ въ насъ, какъ острый вопросъ религіознаго сознанія.
Наступаетъ душевный кризисъ: человкъ перестаетъ желать семьи и вмст перестаетъ желать своего дома. Это новое нежеланіе семьи вовсе не тотъ вульгарный и неумный уходъ отъ семьи въ проституцію и развратъ безъ любви, которые мы наблюдаемъ въ мщанскомъ обществ, а исходъ въ новую любовь, которая уже свободна совершенно отъ узъ механической общественности. Соціализмъ оказывается необходимымъ моментомъ для реализаціи этой новой любви, потому что только при немъ индивидуумъ освобождается отъ власти вещей, но соціализмъ еще не все: имъ еще не все дано.
214
Если Марксъ и его послдователи, въ силу своей религіозно-философской слпоты, не понимали, что тема брака выходитъ иэъ сферы соціологіи, то съ другой стороны — теологи, метафизики и мистики нердко впадали въ другое заблужденіе, вруя, что роковая проблема можетъ разршиться помимо тхъ путей, по коимъ влачится всемірная исторія.
Брезгливое отношеніе къ соціализму, какое мы наблюдаемъ и у нкоторыхъ современныхъ теологовъ, свидтельствуетъ о чрезвычайномъ легкомысліи этихъ писателей. Эти писатели, несмотря на непрестанные разговоры о синтез духа и плоти, трусливо уходятъ отъ того желаннаго намъ религіознаго реализма, который раскрываетъ смыслъ и мистическое содержаніе грядущаго и желаннаго намъ коммунистическаго общества.
И такъ, или мы должны утвердить себя въ безусловномъ аскетизм, отрицая всякій смыслъ въ историческомъ процес, или мы должны признать вмст съ Соловьевымъ, что ‘соціализмъ является, какъ сила, исторически оправданная’.
Т, которые мыслятъ себ соціализмъ, какъ начало статическое, какъ благополучное устроеніе человчества, какъ счастливый ‘муравейникъ’, мыслятъ ненаучно и по существу вульгарно: соціализмъ принимается нами только въ его движеніи, т. е. постольку, поскольку онъ разлагаетъ устои буржуазнаго общества и освобождаетъ человка отъ власти вещей.
Съ другой стороны, мы не вримъ, какъ врятъ нкоторые соціалисты-позитивисты, что существуетъ будто бы въ возможности какая-то форма коллективистическаго общества, при которой самъ собою разршается вопросъ о семь. Такой формы нтъ, и быть не можетъ: даже безусловное отрицаніе всякаго права
215
на собственность опредляетъ только съ вншней стороны природу новаго брачнаго союза. Мы же интересуемся въ данномъ случа не только вншними формальными условіями, въ которыхъ осуществится новая любовь и новыя брачныя отношенія, но и сущностью этихъ отношеній, мы желаемъ, если не разршить, то по крайней мр поставить тему: любовь и бракъ при свт современнаго религіознаго сознанія, какъ мы понимаемъ его.
Итакъ, мы принимаемъ, что среда, въ которой возможно будетъ создать новую формусвободнаго любовнаго союза, есть среда общества коммунистическаго. Самъ по себ — разумется — соціализмъ ничего положительнаго внести не можетъ въ область Эроса, но уничтоженіе буржуазныхъ экономическихъ отношеній освободитъ личность отъ вншнихъ механическихъ преградъ и откроетъ для нея свободные пути для взаимодйствія съ человчествомъ. Но ненадо быть пророкомъ, чтобы предсказать, что будущее общество, утомленное и ослпленное исторіей, не суметъ сразу найти тотъ первоисточникъ любовной энергіи, который является единственнымъ началомъ, способнымъ соединить человчество, утверждая его, а не порабощая. Чмъ же характеризуется это единое начало и въ чемъ же смыслъ любви? Вл. Соловьевъ утверждалъ, что смыслъ любви заключается въ процесс становленія отъ множественности къ единству, и это утвержденіе его — мудрое по существу — не только опредляетъ идею любви, но и предршаетъ природу того единаго начала, ко-торое соединяетъ людей. Природа этого начала — природа богочеловческая. Развитіе любовныхъ и брачныхъ отношеній лучше всего характеризуется, какъ уходъ изъ дурной безконечности (дторожденіе) въ безконечность истинную (утвержденіе абсолютнаго начала въ лич-
216
ности и личности въ абсолют). Интеграція человчества въ любви не противорчитъ истинному индивидуализму’ который не боится религіозной общественности. Мы всегда исходимъ изъ идеи послдняго освобожденія и утвержденія личности и оставаясь въ этомъ смысл индивидуалистами — ищемъ путей для наилучшаго осуществленія этого волевого устремленія. Но такъ какъ ничто такъ не утверждаетъ личности, какъ любовь, и такъ какъ въ то же время любовь нельзя мыслить вн взаимодйствія между собой личностей, то мы естественно должны прійти къ выводу, что истинный индивидуализмъ ведетъ насъ къ соборности.
Сознавая, что сизигическая природа любви требуетъ внутренняго взаимодйствія личностей, мы не можемъ доказать безусловной необходимости любви парной. То, что христіанская культура выдвинула эту форму брака, какъ единственно возможную, вовсе не доказываетъ, что она является послдней и исключительно желанной формой любовныхъ отношеній. Если половая любовь мужчины и женщины иметъ особый метафизическій смыслъ и мистическое значеніе въ момент послдняго погруженія въ хаосъ страсти, это еще не значитъ, что и бракъ долженъ носить непремнно форму парнаго союза: бракъ сложне и значительне, чмъ простая страсть двухъ индивидуумовъ.
Формы любви — безконечно-разнообразны, но всегда желаннымъ моментомъ истинной любви является исходъ изъ ‘эгоизма вдвоемъ’, изъ любви парной къ любви вселенской. Если же мы желаемъ утвердить себя въ томъ индивидуализм, который ищетъ опоры въ себ самомъ вн религіозной общественности, то намъ необходимо ради послдовательности отказаться и отъ парной любви для любви уединенной, для самовлюблен-ности. Самовлюбленность, какъ полюсъ, противополож-
217
ный полюсу любви вселенской, иметъ свой смыслъ, опредляя истинную природу декадентства. Отсюда глубокое различіе двухъ теченій въ современной поэзіи. Я говорю о поэзіи, какъ о музыкальномъ выраженіи сокровенныхъ религіозныхъ переживаній, ибо ‘музыка — какъ училъ Платонъ — есть знаніе любви въ области ритма и гармоніи’. Тема любви и тема музыки связаны между собой по существу.
Только путемъ возсозданія музыки и ритма возможно внести начало Эроса въ сложность жизни. Надо ли это? Вс 123, ли элементы жизни достойны Эроса? Я полагаю, что отвтъ на этотъ вопросъ долженъ быть положительный. Если мы желаемъ соэдать цльное міроотношеніе, намъ нельзя высокомрно обходить ту или иную область жизни, какъ недостойную нашей личности: такихъ областей нтъ. Не принявъ міра даннаго, мы однако — утверждаемъ міръ желанный, но вдь — этотъ міръ потенціально эаложенъ въ элементахъ міра эмпирическаго. Не новый міръ надо создавать, а въ корн измнить природу этого міра: изначальные элементы пріобртутъ совершенно иное значеніе и по иному раскроются въ нашей душ. Такъ мы принимаемъ міръ вторымъ пріятіемъ *).
Богочеловческій путь раскрывается двусторонне: объективно и формально онъ совпадаетъ съ ‘прогрессомъ’, ,если послдній разсматривать въ безмрно-ускоренномъ процесс становленія. ‘Прогрессъ’ превращается въ ‘непрерывную революцію’. Но — разумется —
*) Религіозное отношеніе къ міру заставляетъ насъ искать музыкальнаго начала и въ труд. Трудъ, оскверненный и обезображенный рабствомъ и принужденіемъ, возникаетъ въ новомъ свт въ обществ коммунистическомъ. Формальная наука дловито, но — конечно — слпо подходитъ къ той же темp3, ритма въ труд: См. кн. Бюхера ‘Arbeit und Rhytmus‘. 1899.
218
это только вншняя сторона становленія міра къ началу абсолютному. По существу путь богочеловчества — путь любви. Итакъ, непрерывная и непримиримая борьба съ началомъ механическимъ, во-имя начала музыкальнаго, и — съ другой стороны — устремленіе къ интеграціи міра въ Эрос.
Да: ‘стоитъ среди васъ Нкто, котораго вы не знаете’ — вотъ во истину вчный укоръ пророка намъ — слпцамъ, въ любви мы чаемъ узнать таинственное лицо Единаго Начала и чрезъ Него самихъ себя, въ нашей полнот, утверждая въ себ изначальную силу любви.
Да! Съ нами Богъ, — не тамъ въ шатр лазурномъ,
Не за предлами безчисленныхъ міровъ,
Не въ зломъ огн и не въ дыхань бурномъ,
И не въ уснувшей памяти вковъ.
Онъ здсь теперь, — средь суеты случайной,
Въ поток мутномъ жизненныхъ тревогъ.
Владешь ты всерадостною тайной:
Безсипьно зло, мы вчны, съ нами Богъ!
И вотъ основная наша тема — антиномія свободы и необходимости — находитъ себ разршеніе въ любви. Трагическое столкновеніе личности съ закономъ раскрывается въ свт сознанія, что Богъ, т. е. любовь, ‘не тамъ въ шатр лазурномъ, не за предлами безчисленныхъ міровъ, а здесъ, теперъ. Привходитъ новая Радость подобно тому, какъ въ Девятой Симфоніи Бетховена финальная часть пронизывается лучами религіознаго дйствія, которое прозрваетъ въ хор Вя чеславъ Ивановъ. И мы вторимъ Шиллеру:
Прочь вражда съ земного круга!
Породнись душа съ душой
219
Смыслъ любви заключается не только въ процесс становленія отъ множественности къ единству, но и въ утвержденіи такого начала, которое разлагаетъ окружающую насъ среду, которое разрушаетъ механическую общественность. Любовь — это Неувядэдощая Роза. Ея чары разбиваютъ вс замки и раздробляютъ вс цпи. Ни въ одномъ вк такъ не торжествовало начало иэмреннаго желза, принципъ вншняго равновсія, какъ въ минувшемъ XIX вк. Необходимо противопоставить такой мертвой культур опытъ любви и любовнаго союза.
Если мы признаемъ, что природа любви не только существенно отличается отъ тхъ элементовъ жизни, которые опредляютъ канву, ‘нормальной’ общественной жизни, но и эаключаетъ въ себ нчто прямо враждебное этимъ элементамъ, мы поймемъ значеніе любви, какъ начала анархическаго. Въ самомъ дл наша механическая общественность характеризуется идеей права и регулируется вншними нормами государственнаго порядка и соціальнаго уклада. Но какія нормы и какое право имютъ силу въ области любви? Вотъ почему любовь для насъ прежде всего чудо и вотъ .почему природа ея не принадлежитъ кругу тхъ переживаній, которыя связываютъ насъ съ міромъ подзаконнымъ.
Любовь притягиваетъ къ себ и одновременно отталкиваетъ. Она требуетъ всего и не мирится съ компромиссами. Она безусловна. Быть въ любви это значитъ не принять міра даннаго и утвердить міръ чудесный.
Не смотря на грохотъ машиннаго ‘прогресса мы сумемъ уловить ‘дыханіе’ любви. И это исцляющее
220
дыханіе уже носитъ въ себ залогъ того Эроса, который смахнетъ вяніемъ своихъ крыльевъ пыль съ лица человческаго. Природа влюбленности только что обручившихся во истину тождественна съ тою влюбленностью, которая присуща Земл, стремящейся къ Всеединству.
Многіе не понимаютъ, какая сила заложена въ природ любви. Но Платонъ ‘понималъ ея могущество. ‘Еслибъ какъ-нибудь — говоритъ онъ: — могли существовать народъ или войско, состоящіе только изъ влюбленныхъ, то этотъ народъ боле другихъ любилъ бы добродтель и ненавидлъ бы порокъ. Люди, соединенные такимъ образомъ, хотя бы въ меньшинств могли бы въ сраженіи побдить весь міръ… Всякій скоре предпочтетъ умереть на мст, чмъ покииуть въ опасиости своего возлюбленнаго‘.
Нтъ ничего реальне любви, нтъ ничего изначальне пола: эти дв сущности, или два аспекта единой сущности, являются нашими водителями на путяхъ жизни. Мы исходимъ изъ этого реальнаго опыта (и объективно даннаго) и утверждаемъ: любовь-влюбленность — вотъ то единое Начало, которое можетъ замкнуть распавшійся хороводъ человчества. Сила любви параллельна той сил, которую Евангеліе называетъ силою Святого Духа. ‘Духъ дышитъ, гд хочетъ, и голосъ его слышишь, а не знаешь, откуда приходитъ и куда уходитъ: такъ бываетъ со всякимъ, рожденнымъ отъ Духа’.
Такъ и любовь: ея голосъ, ея напвы, ея ритмическія движенія въ пляск мы познаемъ нежданно. И неизвстно, откуда она приходитъ и куда уходитъ,
Но настанетъ время и все тайное станетъ явнымъ. Такъ антиномія свободы и необходимости разршается, въ любви, т. е. — иными словами: гд Духъ Святой,
221
тамъ свобода, тамъ чудо, тамъ все дозволено, и ничто не обладаетъ личностью. Если личность утверждаетъ себя въ любви, міръ измняется для нея. Банальное, ходячее выраженіе—‘влюбленному все кажется въ розовомъ свт’ — пріобртаетъ особенный смыслъ, когда мы имемъ опытъ высшей формы любви. Мученики, сожигаемые на кострахъ, испытывали высокое блаженство: такова была сила влюбленности, таковъ былъ ‘розовый свтъ, свтъ новой зари, которую имъ дано было увидть. И эти ‘влюбленные’ не только видли новый свтъ, они слышали новую музыку, ‘пніе ангельское’. И не эта ли муэыка опьяняетъ насъ, когда вютъ красныя и черныя знамена и баррикады обагряются жертвенной кровью?
Любовь всегда находитъ свое выраженіе въ музык. И Шекспиръ былъ правъ, влагая въ уста одного изъ своихъ героевъ увренія, что ‘движенія души темны, какъ ночь’, у тхъ,
‘Кто музыки не носитъ самъ въ себ’…
‘Стоитъ среди васъ Нкто, Котораго вы не знаете’. Онъ невидимой рукой касается вашихъ глазъ, и вы начинаете прозрвать въ лепесткахъ и въ стебляхъ новую тайну, Онъ касается вашихъ устъ, и они — опаленные — жаждутъ новыхъ и новыхъ непонятныхъ прикосновеній, Онъ чертитъ кругъ на песк, и камни выпадаютъ изъ рукъ лицемровъ… Неизвстный идетъ какимъ-то врнымъ путемъ, и вы идете за Нимъ, но рядомъ влачится смерть. Не то благоговйно, не то насмшливо древніе индусы давали богу смерти Шив въ атрибутъ между прочимъ и фаллическій знакъ, лингамъ, символъ рожденія. Въ самомъ дл рожденіе
222
не равноцнно ли смерти, и дторожденіе не равноцнно ли убійству? Но намъ необходимо найти не эквивалентъ смерти, т. е. продолженіе рода (дурная безконечность), а то, что побждаетъ смерть, т. е. то, что не-плоско, не-механично, т. е. любовь, такъ какъ цль любви — безсмертіе.
Мы влюблены въ Афродиту Небесную, Мадонну, Беатриче, Сольвейгъ, Прекрасную Даму, — быть можетъ — Лауру, но рядомъ возникаетъ Афродита иная, Коринна, Фіаметта и даже Морэлла.
Морэлла! ‘Principium individuationis, т. е. представленіе о томъ тождеств, которое въ самой смерти остается или утрачивается не навсегда, было для меня постоянно вопросомъ высокаго интереса’, — говоритъ Эдгаръ По, повствуя о великой тайн безсмертія ложнаго и безсмертія истиннаго. Въ сущности, вс Коринны и Фіаметты всегда обречены на судьбу Морэллы. И каждый поцлуй нашъ влечетъ ихъ одновременно къ смерти и къ дурному безсмертію.
Но нашъ послдній скептицизмъ заставляетъ насъ заподозрить не только Фіаметту, но и Беатриче. Вдь, не случайно, когда Данте прошелъ черезъ вс круги ада и ангелы стерли съ его чела слды грховъ, когда онъ перешагнулъ черезъ очистительный огонь и Беатриче встртила его грозной и суровой рчью, неслучайно въ голос Благороднйшей слышится не только справедливость, но и ревность, женская ревность.
Если и Беатриче ревнуеть, мы должны сдлать послдній и страшный выводъ: нтъ Безсмертной Любовницы, есть только Безсмертная Любовь. Слдовательно, мы должны искать не Единую, а Двуединую, чтобы создать вчную Троицу. Итакъ въ троиц полагается начало религіозной общественности и послдняя правда
223
безсмертія *). Въ троиц, какъ изначальной форм соборности, раскрывается впервые любовь (красота), безусловно тождественная и неизмнная себ. Проблема троицы осложняется вопросомъ о соотношеніи половъ. Единственнымъ разршеніемъ этого рокового вопроса мн представляется признаніе первоначалънаго единства пола. ,Наша первобытная природа — учитъ Платонъ — была едина и мы были совершенны. Стремленіе къ этому единству называется Любовью’. И такъ, и женское, и мужское начала потенціально находятся въ равновсіи въ каждой личносми, и только въ индивидуум, т. е. въ эмпирической видимости, мы наблюдаемъ раздльность пола. Сочетанія внутри брачнаго союза свободны въ смысл соотношенія мущинъ и женщинъ. Но основнымъ принципомъ любовнаго союза долженъ быть принципъ цломудрія. Въ случаяхъ нарушенія этого принципа любовь не утверждается, а (въ лучшемъ случа) ведетъ къ дурной безконечности, т. е. къ дторожденію. Знаю, что здсь мои разсужденія пріобртаютъ характеръ антиномическій, но разршеніе этихъ послднихъ антиномій лежитъ вн плоскости логики и философіи.
Идейной антиномичности соотвтствуетъ антиномичность и реальная. Въ эмпирической брачной троиц не осуществляется равновсія любви: отсюда — литургическая жертва и раскрытіе любви, какъ начала трагическаго. Это уже постигалъ, провидлъ Достоевскій. Такова, напр., любовь Настасьи Филипповны, Идіота и
*) Принципъ троицы въ любви иметъ двоякое религіозное значеніе: во-первыхъ, троица утверждается въ случа любви двухъ къ третьему абсолютному, мистическому лицу (Любовь Франциска и Клары), — и — во-вторыхъ — принципъ троицы утверждается, какъ первый случай любви соборной. (Грубое, темное и наивное выраженіе этого принципа мы наблюдаемъ въ ‘хлыстовщин‘).
224
Аглаи. Здсь на-лицо три личности, но исхода нтъ, потому что вс они только смутно предчувствуютъ возможность новаго тайнодйствія (сильне всего чувствуетъ князь и слабе другихъ Аглая). Они вс погибаютъ, хотя Настасья Филипповна уже длала шагъ навстрчу новой любви. Прочтите ея письма къ Агла. Она пишетъ своей мнимой соперниц: ‘я въ вась влюблена’. И дале: ‘Знаете, мн кажется, вы даже должны любить меня. Для меня вы тоже, что и для него: свтлый духъ ангелъ не можетъ ненавидть, не можетъ и не любить. Можно ли любить всхъ, всхъ людей, всхъ своихъ ближнихъ, — я часто задавала себ этотъ вопросъ? Конечно, нтъ, и даже неестественно. Въ отвлеченной любви къ человчеству любишь почти всегда самаго себя. нНо это намъ невозможно, а вы другое длои. — ‘Вы одн можете любить безъ эгоизма, вы одн можете любить не для себя самой, а для того, кого вы любите’.
Но въ послднее знаменательное свиданіе всхъ трехъ вдругъ раскрывается безнадежный сумракъ отчаянія. Одинъ только ‘князь’ видитъ, кажется, лицо Неизвстнаго, а эти дв женщины уже ничего не видятъ.
Но если прошлые вка и современность искали исхода изъ этого трагизма путемъ обмана, измны, убійства и самоубійства, будущее открываетъ новую возможность, и уже теперь полагается начало этой возможности. Это пріятіе любви вторымъ цломудреннымъ пріятіемъ: въ немъ печаль уравновшивается добровольной жертвой и поцлуй пріобртаетъ необычайное значеніе религіозной радости.
225
Любовь враждебна не только началу механическому и — въ частности — правовымъ и соціальнымъ нормамъ, но и обязательнымъ моральнымъ нормамъ. Такъ утверждаетъ себя духъ революціи въ твердыняхъ ‘высшаго закона’. Когда Іисусъ однажды возлежалъ на пиршеств въ город Наин, къ нему пришла гршная женщина и принесла алавастровой сосудъ съ мромъ. Женщина стала на колни передъ Іисусомъ и обливала Его ноги слезами, отирала ихъ своими волосами, цловала и мазала мромъ. Іисусъ сказалъ про нее: прощаются грхи ея многіе за то, что она возлюбила много. Подобныхъ повствованій о безмрной любви-влюбленности много въ евангеліяхъ. Смыслъ этихъ повствованій ясенъ: влюбленность по самой изначальной природ своей ‘не отъ міра сего’. Поэтому, кто не принимаетъ міра даннаго для вчной жизни, а не для смерти, долженъ вступить на единственный путь спасенія, т. е. на путь любви. Тогда моральныя ‘велнія’ отпадаютъ, отметаются прочь. ‘Можете ли заставить сыновъ чертога брачнаго поститься, когда съ нимъ женихъ?’ — говоритъ Іисусъ. И онъ же учитъ: ‘Заповдь новую даю вамъ, да любите другъ друга, какъ Я возлюбилъ васъ, такъ и вы да любите другъ друга’. (Іоаннъ. Ев. 13 гл., ст. 34). Женщин, ‘взятой въ прелюбодяніи% Іисусъ сказалъ: ‘Я не осуждаю тебя’. Иначе Онъ не могъ сказать, потому что идея прелюбодянія не вмщается въ кругъ тхъ религіозныхъ сужденій, которыя высказывались Іисусомъ и его врными. Евангельское ученіе о любви сводится къ одному утвержденію: любовь — чудо, и потому въ ней и чрезъ нее все позволено. Духъ Святой — водитель на путяхъ новоза-
226
втной любви-влюбленности. Цлованіе символъ новой любви, новой радости, печать совершеннаго исполненія. Эта таинственная любовь непонятна для тхъ, кто связалъ себя крпкими узами съ этимъ подзаконнымъ міромъ. Отсюда ‘раздленіе’, которое Іисусъ принесъ въ міръ. ‘Если міръ васъ ненавидитъ, знайте, что Меня прежде васъ возненавидлъ. Еслибы вы были отъ міра, то міръ любилъ бы свое, а какъ вы не отъ міра, но Я избралъ васъ отъ міра, потому ненавидитъ васъ міръ’. (Іоаннъ, Ев. 15 гл., 18 и 19 ст.).
Поцлуй — какъ символъ любви, о которомъ такъ часто говорятъ апостолы — связанъ непосредственно съ чистой сущностыо пола. Природа поцлуя заключаетъ въ себ потенціально вс формы полового общенія. Ограниченія, которыя индивидуумъ ставитъ свободно самъ себ въ этой области Эроса, могутъ опредляться различными психологическими моментами. Но единственно врный принципъ, утверждающій цломудріе — это принципъ сохраненія и спасенія личности. Одно и то же дйствіе можетъ имть противоположное значеніе и различную религіозную цнность. И первый поцлуй, и послдній могутъ погашать личность въ изначальной, безликой страсти, въ темномъ хаос, и наоборотъ тотъ же поцлуй можетъ освобождать личность отъ власти хаоса и утверждать ее до конца. Цломудріе — не аскетизмъ. Аскетизмъ запрещаетъ, цломудріе очищаетъ, аскетизмъ убиваетъ, цломудріе воскрешаетъ. Смыслъ новоявленной любви-влюбленности въ сохраненіи, спасеніи, освобожденіи и утвержденіи личности: исходъ изъ хаоса страсти любовь-влюбленность, изъ эгоизма въ начало вселен ское, міровое и абсолютное.
Принимая вс стадіи и формы поцлуя вторичным цломудреннымъ пріятіемъ, мы должны сознательно
227
отнестись и къ послднему поцлую. Его природа, однородная вообще съ природою и всхъ иныхъ формъ полового общенія, отличается однако однимъ моментомъ, который опредляется возможностью дторожденія. Мы должны здсь согласиться съ Вл. Соловьевымъ, который на основаніи естественно-историческихъ фактовъ, съ достаточной убдительностью показалъ, что половая любовь и размноженіе рода находятся между собой въ обратномъ отношенги: чмъ сильне одно, тмъ слабе другая. Итакъ, мы не должны убивать въ аскетизм начало пола, но мы должны искать такого высокаго и совершеннаго проявленія его, при которомъ неосуществимо дторожденіе. Мы не должны ставить вншнихъ препятствій для дторожденія и не должны страшиться послдняго поцлуя, но мы должны приближаться къ нему только въ увренности, что мы достойны его: только тогда мы утвердимъ нашу личность до конца.
А между тмъ то, что вокругъ называютъ любовью, приноситъ личности не жизнь, а смерть. По слову поэта, мы любимъ ‘убійственно* и въ ‘буйной слпот страстей’
Мы то всего врне губимъ,
Что сердцу нашему милй!
Но наша вщая душа уже бьется на порог ‘двойного бытія’ и поэтъ прозрваетъ новый свтъ:
Пускай страдальческую грудь
Волнуютъ страсти роковыя, —
Душа готова, какъ Марія,
Къ ногамъ Христа на вкъ прильнуть.
Такъ чрезъ тайну любви мы касаемся тайны жертвы, тайны сораспятія съ Безсмертнымъ Эросомъ, ибо истинный Эросъ безсмертенъ и вченъ, а не полубезсмертенъ, какъ думала Діотима, пророчица древняго міра.