Тайна гоголевскаго слога, Авенариус Василий Петрович, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 10 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

В. П. Авенаріусъ.

ЛЕПЕСТКИ и ЛИСТЬЯ.

РАЗСКАЗЫ, ОЧЕРКИ, АФОРИЗМЫ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.

Съ портретами и рисунками.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Книжнаго Магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ пер., д. No 2.
1905.

0x01 graphic

Тайна гоголевскаго слога.

Каждый писатель боле или мене оригинальный вырабатываетъ себ со временемъ свой собственный способъ выражать на письм свои мысли, съ любимыми образами и оборотами рчи, то, что называютъ слогомъ или языкомъ писателя. Изъ нашихъ великихъ писателей языкомъ наимене, пожалуй, правильнымъ, но въ то же время самымъ оригинальнымъ, мткимъ, отличается Гоголь.

Встрчающіяся въ его язык неправильности объясняются, прежде всего, тмъ, что онъ былъ уроженцемъ Малороссіи и въ родительскомъ дом слышалъ постоянно два говора: великорусскій и малороссійскій, по-русски говорили господа, помалороссійски — дворовые, но русская рчь господъ подъ вліяніемъ малороссійской, естественно, искажалась. Въ Нжинской гимназіи, гд воспитывался Гоголь, все преподаваніе шло на русскомъ язык. Но преподаватель ‘россійской’ словесности, профессоръ Никольскій, признавалъ русскихъ авторовъ только до Державина включительно, а потому въ классныхъ упражненіяхъ воспитанниковъ особенно поощрялъ такъ-называемый ‘высокій стиль’. Высокопарность эта отражалась также въ письмахъ Гоголя къ роднымъ не только изъ Нжина, но и изъ Петербурга, и отчасти даже въ первыхъ разсказахъ.

И что же? Изданный имъ на 23-мъ году жизни сборникъ этихъ разсказовъ (‘Вечера на хутор близъ Диканьки’) раскупается публикой нарасхватъ. Жуковскій и Пушкинъ дружатъ съ новымъ собратомъ, пророчатъ ему блестящую будущность. Съ выходомъ же его ‘Миргорода’ самъ Блинскій, лучшій нашъ критикъ, провозглашаетъ его первокласснымъ писателемъ, восторгается его слогомъ. Полвка слишкомъ нтъ уже Гоголя на свт, а слогъ его по-прежнему плняетъ насъ. Въ чемъ же тайна этого удивительнаго слога?

Ключъ къ тайн даетъ намъ ученый трудъ профессора Гельсингфорскаго университета I. Мандельштама: ‘О характер гоголевскаго стиля’. Но такъ какъ это обширное изслдованіе, предназначенное для спеціалистовъ-словесниковъ, недоступно для обыкновеннаго читателя, то мы постараемся изложить его сущность въ возможно-сжатомъ вид.

II.

Гоголь былъ по преимуществу беллетристомъ. Основнымъ элементомъ его беллетристическихъ произведеній, особенно наиболе зрлыхъ, былъ юморъ, ‘озиравшій всю громадно-несуицуюся жизнь сквозь видимый міру смхъ и незримыя, невдомыя ему слезы’ (собственное его выраженіе). Вотъ главнйшіе изъ тхъ способовъ, которыми пользовался онъ для своихъ забавныхъ положеній и остроумныхъ сравненій, взятыхъ по большей части изъ обыденной жизни:

1. Отдльными словами, употребленными образно, придается цлой фраз шутливый оттнокъ: ‘наслдники спускаютъ на курьерскихъ все отцовское добро’, ‘онъ иметъ надобность прізжать въ городъ и подмазывать судейскихъ’, ‘выхалъ онъ къ протопопу среди чавканья, шлепанья грязи’.

Какъ неистощимъ былъ у Гоголя запасъ такихъ образныхъ словечекъ показываютъ, напр., его синонимы для танцевъ: ‘откалывали мазурку’, ‘работалъ ногами, отвертывая на’, ‘отдирали танецъ самый бшеный’, длать выкрутасы’, ‘пустился и началъ чесать дробно’, ‘ногами вензеля направо и налво’, и проч., и проч.

2. Остроуміе выражается въ случайно подвернувшейся игр словъ:

‘А, красные жупаны на всемъ войск, да хотлъ бы я знать, красная ли сила у войска!’, восклицаетъ поповичъ въ ‘Тарас Бульб’.

На совтъ почтмейстера въ ‘Ревизор’ дать мнимому ревизору взятку такимъ образомъ, что ‘вотъ, молъ, пришли по почт деньги, неизвстно кому принадлежащія’, — Земляника замчаетъ: ‘Смотрите, чтобы онъ васъ по почт не отправилъ куда-нибудь подальше’.

‘Отчего у тебя дубки сдлались рдки?— спрашиваетъ приказчика Пульхерія Ивановна въ ‘Старосвтскихъ помщикахъ’: — гляди, чтобы у тебя волосы не стали рдки!’

Чичиковъ въ ‘Мертвыхъ душахъ’, попавъ по недоразумнію къ Петру Петровичу Птуху, извиняется: ‘Я совщусь… такая нежданная ошибка…’ — ‘Не ошибка, — живо проговорилъ Петръ Петровичъ Птухъ, — не ошибка. Вы прежде попробуйте, каковъ обдъ, да потомъ скажите, ошибка ли это’.

3. Люди, не умющіе что-нибудь толково объяснить или доказать, прибгаютъ, сами того не подозрвая, къ смхотворному сочетанію словъ съ кажущимся содержаніемъ, въ дйствительности же лишенному всякаго смысла:

‘Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которыя въ нкоторомъ род окончили свое существованіе?’ говоритъ въ тхъ же ‘Мертвыхъ душахъ’ Маниловъ Чичикову, котораго затмъ въ порыв сердечныхъ изліяній увряетъ:

‘У васъ все есть, Павелъ Ивановичъ, все есть, даже еще боле’.

Хлестаковъ въ ‘Ревизор’ хвастаетъ, что онъ ‘съ Пушкинымъ на дружеской ног’. Въ чемъ же выражается эта дружба?— ‘Бывало, часто говорю ему: ‘Ну, что, братъ Пушкинъ?’ — ‘Датакъ, братъ,— отвчаетъ, бывало:— такъ какъ-то все…’ Большой оригиналъ’.

А вотъ доводы, которыми сватъ (Кочкаревъ) старается убдить невсту (Агафью Тихоновну) въ ‘женитьб’, что предлагаемый имъ женихъ Подколесинъ (Иванъ Кузьмичъ) лучше всхъ другихъ: Кочкаревъ: ‘А Иванъ Павловичъ — дрянь, вс они — дрянь’.

Агафья Тихоновна: ‘Будто уже вс?’ Кочкаревъ: ‘Да вы только посудите, сравните только: это, какъ бы то ни было, Иванъ Кузьмичъ, а вдь то, что ни попало: Иванъ Павловичъ, Никаноръ Ивановичъ, чортъ знаетъ что такое!’ И, въ довершеніе комизма, невста убждается.

4. Болтливыми людьми отъ избытка сообщительности вплетаются въ разговоръ обстоятельства, вовсе не идущія къ длу: ‘Онъ сшилъ ее (бекешу) тогда еще, когда Агафья едосевна не здила въ Кіевъ. Вы знаете Агафью едосевну? Та самая, что укусила ухо у засдателя’. (‘Ссора Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ’.)

5. Сопоставляются предметы или сужденія, не имющіе ни вншней, ни внутренней связи: ‘Прекрасный человкъ Иванъ Ивановичъ. Онъ очень любитъ дыни…’

‘Иванъ Ивановичъ нсколько боязливаго характера, у Ивана Никифоровича, напротивъ того, шаровары въ такихъ широкихъ складкахъ, что еслибы раздуть ихъ, то въ нихъ’ и т. д.

‘Больной не успетъ войти въ лазаретъ, какъ уже здоровъ, и не столько медикаментами, сколько честностью и порядкомъ’. (‘Ревизоръ’.)

6. Лицу или предмету присвоиваются свойства, противорчащія его характеру или назначенію:

‘У васъ, что ни слово, то Цицеронъ съ языка слетлъ’, говорятъ судь въ ‘Ревизор’.

‘Садитесь, садитесь… пусть вамъ остается ваше ружье, пускай себ гніетъ…’ говоритъ Иванъ Ивановичъ Ивану Никифоровичу, и нсколько дале: ‘Садитесь, садитесь. Богъ съ нимъ! Пусть оно себ околетъ’.

‘Да я за то, батюшка, вамъ плюну въ лицо, коли вы честный человкъ, — говоритъ сваха въ ‘женитьб’, — да вы посл этого подлецъ, коли вы честный человкъ!’

7. Подмчается совершенно случайное, смшное сходство между людьми или предметами, не имющими между собой ничего общаго: ‘Онъ (Чичиковъ) подшаркнулъ ножкой, въ вид коротенькаго хвоста, или наподобіе запятой’.

‘Онъ (экипажъ Коробочки) былъ скоре похожъ на толстощекій арбузъ, поставленный на колеса… Ворота наконецъ проглотили это неуклюжее произведеніе’.

‘Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами тамъ и сямъ, какъ носятся мухи’. (‘Мертвыя души’.)

Иногда это сходство доводится до чудовищныхъ гиперболъ:

‘… ротъ величиною въ арку Главнаго Штаба’.

‘… Еслибы раздуть ихъ (шаровары Ивана Никифоровича), то въ нихъ можно бы помстить весь дворъ съ амбарами и строеніемъ.’

8. Мимоходомъ попадается и скрытая иронія:

‘Губернатору намекнулъ Чичиковъ вскользь,

что въ его губернію възжаешь какъ въ рай, дороги везд бархатныя’…

Посл шампанскаго и венгерскаго у полицеймейстера въ ‘Мертвыхъ Душахъ’ вс спорили, кричали и… ‘ршили тутъ же множество самыхъ затруднительныхъ вопросовъ’.

9. Многократнымъ повтореніемъ одного и того же совершенно обыкновеннаго слова или дйствія усиливается еще комизмъ:

‘Но все это предметы низкіе, а Манилова воспитана хорошо, а хорошее воспитаніе получается въ пансіонахъ, а въ пансіонахъ, какъ извстно…’

‘— Не прикажете ли чашку чаю?’ — ‘Нтъ, весьма благодаренъ,— отвчалъ Чичиковъ, поклонился и слъ’. Это самая фраза: ‘поклонился и слъ’ повторяется вслдъ затмъ еще четыре раза,— и читатель не можетъ уже удержаться отъ улыбки.

10. Старательно избгая вообще иностранныя слова и миологическія имена, Гоголь пускаетъ ихъ въ ходъ только ради смха:

‘Дворянинъ Иванъ Никифоровъ сынъ Довгочхунъ… учинилъ мн смертельную обиду, какъ персонально до чести моей относящуюся, такъ равномрно въ уничиженіе и конфузію моего чина’…

‘Позвольте же только разсказать вамъ, душенька… вдь это исторія, понимаете ли, исторія, сконапель истоаръ’.

‘Изъ оконъ второго и третьяго этажа присутственныхъ мстъ высовывались неподкупныя головы жрецовъ емиды’.

У безформеннаго толстяка Птуха ‘шея безъ галстуха, на манеръ Купидона’. (‘Мертвыя души’.)

Приведенными выше десятью главными разновидностями гоголевскаго юмора далеко еще не исчерпываются вс рессурсы этого юмора.

III.

Другой существенный элементъ гоголевскаго слога — лиризмъ, который особенно выигрываетъ вслдствіе своего рзкаго контраста съ преобладающимъ юморомъ.

Всего боле лирическихъ мстъ встрчается у Гоголя въ его первыхъ разсказахъ — изъ малороссійскаго быта, причемъ свои поэтическіе образы онъ нердко заимствуетъ изъ народныхъ псенъ малороссійскихъ и русскихъ. И въ ‘Тарас Бульб’ слышатся еще отзвуки народной поэзіи. Такъ на вопросъ Тараса казакамъ: ‘А что, паны, есть еще порохъ въ пороховницахъ? Не иступились ли сабли? Не утомилась ли казацкая сила? Не погнулись ли казаки?’ — т отвчаютъ: ‘Достанетъ еще, батько, пороху, годятся еще сабли, не утомилась казацкая сила, не гнулись еще казаки!’

Невольно при этомъ приходитъ на память былина о томъ, ‘какъ перевелись богатыри на святой Руси’:

‘Не намахалися наши могутныя плечи,

Не уходилися наши добрые кони,

Не притупились мечи наши булатные!’

Однако со стороны Гоголя это не было уже подражаніемъ: силою творчества онъ пересоздавалъ народные образы по-своему.

А что сказать про потрясающую душу сцену смерти казака:

‘Отскочила могучая голова, и упалъ обезглавленный трупъ, далеко вокругъ оросивши землю. Понеслась къ вышинамъ суровая казацкая душа, хмурясь и негодуя, и вмст съ тмъ дивуясь, что такъ рано вылетла изъ такого крпкаго тла_у. ‘

Отъ этой картины также ветъ народнымъ духомъ, но въ то же время это — безподобная оригинальная картина великаго мастера.

Т же лирическія ноты прорываются у него то-и-дло, когда рчь заходитъ о человческихъ страданіяхъ, и глубоко трогаютъ сердце читателя: ‘Иноземный капитанъ взялъ фитиль, чтобы выпалить изъ величайшей пушки, какой никто изъ казаковъ не видывалъ дотол. Страшно глядла она широкою пастью, и тысяча смертей глядло оттуда. И какъ грянула она, а за нею слдомъ три другія… много нанесли он горя! Не по одному казаку взрыдаетъ старая мать, ударяя себя костистыми руками въ дряхлыя перси, не одна останется вдова въ Глухов, Немиров, Чернигов и другихъ городахъ. Будетъ, сердечная, выбгать всякій день на базаръ, хватаясь за всхъ проходящихъ, распознавая каждаго изъ нихъ въ очи, нтъ ли между нихъ одного, милйшаго всхъ, но много пройдетъ черезъ городъ войска, и вчно не будетъ между ними одного, милйшаго всхъ…’

Задушевный лиризмъ, доходящій до паоса, попадается у Гоголя и въ такомъ чисто-реальномъ произведеніи, какъ ‘Мертвыя души’, напр. въ его сравненіи Руси съ ‘птицей-тройкой’.

Даже при описаніи природы одинъ какой-нибудь возгласъ автора отъ неудержимаго восторга настраиваетъ и васъ восторженно: ‘Рдкая птица долетитъ до середины Днпра. Пышный! ему нтъ равной рки въ мір.’

Или при описаніи степи: ‘Степь, чмъ дале, тмъ становилась прекрасне…’ и въ заключеніе: ‘Чортъ васъ возьми, степи, какъ вы хороши!’

Такія внезапныя восклицанія придаютъ особенное оживленіе и юмористическому повствованію: ‘А какими пирогами накормитъ моя старуха! Что за пироги!.. А масло!.. Боже ты мой, какихъ на свт нтъ кушаньевъ!..’

‘Славная бекеша у Ивана Ивановича!.. А какія смушки! Фу ты, пропасть, какія смушки!..’ Здсь сквозь явный юморъ пробивается также струя наивнаго лиризма.

IV.

Рядомъ съ юморомъ и лиризмомъ, Гоголь, какъ настоящій художникъ слова, вліяетъ на читателя еще и разнообразными другими путями, какъ-то:

1. Мысли и чувства героевъ разсказа передаются иногда не въ третьемъ, а въ первомъ лиц. Въ первой редакціи ‘Тараса Бульбы’, глядя на танецъ запорожцевъ, ‘Тарасъ Бульба крякнулъ отъ нетерпнія и досадуя, что конь, на которомъ сидлъ онъ, мшалъ ему пуститься самому’ (въ танецъ).

Говорилъ это авторъ отъ своего (третьяго) лица — и видимо остался недоволенъ, такъ какъ въ новой редакціи той же сцены заставилъ самого Тараса высказать то же отъ себя:

— ‘Эхъ, если бы не конь!— вскрикнулъ Тарасъ:— пустился бы, право, пустился бы самъ въ танецъ! ‘

Насколько это пылкое восклицаніе самого героя возбуждаетъ въ васъ боле сочувствія, чмъ хладнокровное сообщеніе разсказчика!

2. Оживляются разговоры и отрывочною сжатостью. Почтмейстеръ въ послдней сцен ‘Ревизора’ первоначально выступалъ съ цлою рчью:

‘Я, господа, пришелъ объявить вамъ удивительное дло’, посл чего разсказывалъ, что онъ узналъ о Хлестаков.

Въ окончательной же редакціи почтмейстеръ тотчасъ поражаетъ своихъ слушателей короткимъ заявленіемъ:

‘Удивительное дло, господа! Чиновникъ, котораго мы приняли за ревизора, былъ не ревизоръ’.

Слушатели его ошеломлены, не хотятъ врить, и возбужденіе ихъ само собой передается и зрителямъ комедіи.

3. Обстоятельное описаніе народнаго торжища легко навело бы на читателя звоту. Гоголь же лаконически перечисляетъ только то, что слышитъ и видитъ каждый на такомъ торжищ, перечисляетъ въ томъ самомъ быстросмняющемся безпорядк, какой тамъ бываетъ на самомъ дл,— и создаетъ необычайно реальную, подвижную картину:

‘Шумъ, брань, мычаніе, блеяніе, ревъ, — все сливается въ одинъ нестройный говоръ. Волы, мшки, сно, цыгане, горшки, бабы, пряники, шапки,— все ярко, пестро, нестройно, мечется кучами и снуется передъ глазами’.

4. То же тонкое чувство художника проявляется въ искусномъ подбор нсколькихъ почти тождественныхъ названій и выраженій, которыя только въ своей совокупности производятъ цльное художественное впечатлніе:

‘Зажмуривъ глаза и приподнявъ голову кверху, къ пространствамъ воздушнымъ, предоставлялъ онъ (Тнттниковъ въ ‘Мертвыхъ душахъ’) обонянью впивать запахъ полей, а слуху поражаться голосами воздушнаго. пвучаго населенья, когда оно отовсюду, отъ небесъ и отъ земли, соединяется въ одинъ звукосогласный хоръ, не переча другъ другу. Бьетъ перепелъ во ржи, дергаетъ въ трав дергунъ, урчатъ и чиликаютъ перелетающія коноплянки, по невидимой воздушной лстниц сыплются трели жаворонковъ и звонами трубъ отдается турлыканье журавлей…’ Вы точно собственными ушами слышите этотъ воздушный хоръ, а почему? Потому главнымъ образомъ, что пнію каждой птицы присвоено подходящее народное выраженіе.

Чего прозаичне и скучне, казалось бы, кухонныхъ разговоровъ? А вспомните-ка, какъ заманчиво-сочно заказываетъ повару обдъ Петръ Петровичъ Птухъ, который при этомъ ‘и губами подсасывалъ и причвакивалъ’.

‘У мертваго родился бы аппетитъ’, говоритъ самъ авторъ. Не выписывая здсь этой замчательной сценки, приведемъ лишь нкоторыя спеціальныя ‘кухонныя’ выраженія: ‘да поджарь, да дай взопрть хорошенько’, ‘положи’, ‘запусти’, ‘да пусти полегче’, ‘да исподку пропеки’, ‘чтобы проняло ее’, ‘да обложи’, ‘да проложи’, ‘да подбавь’, ‘да подпусти’…

5.. Однимъ мткимъ словомъ олицетворяются неодушевленные предметы и даже отвлеченныя понятія:

‘Передъ домомъ охорашивалось крылечко съ навсомъ’…

‘Солнце обливаетъ пшехода съ ногъ до головы жаркимъ потомъ’…

‘Возл лса, на гор, дремалъ съ закрытыми ставнями старый деревянный домъ’…

— ‘Вставай, вставай!— дребезжала ему на ухо нжная супруга’…

‘Глаза перешагнули черезъ заборъ…’

‘Ни одно желаніе не перелетаетъ за частоколъ’ и проч.

6. Какъ коренной малороссъ, Гоголь въ своихъ малороссійскихъ разсказахъ удивительно кстати ввертывалъ въ свой великорусскій языкъ ‘хохлацкіе’ слова и обороты рчи. Точно такъ же художническое. чутье подсказывало ему, когда ему слдуетъ обращаться къ способу повствованія великорусскаго народа. Наиболе характеристичная черта такого повствованія заключается въ томъ, что фраза начинается не съ подлежащаго, а со сказуемаго. И вотъ, написавъ сперва: ‘Пространства открывались безъ конца’, онъ впослдствіи выразился такъ: ‘Безъ конца, безъ предловъ открывались пространства’.

Вмсто: ‘Бульба пожалъ плечами и отъхалъ къ своему отряду’, у него оказалось потомъ слдующее: ‘Пожалъ плечами Бульба, подивился бойкой жидовской натур и отъхалъ къ табору’.

Въ томъ и другомъ случа все ограничилось перестановкой словъ и небольшими вставками (‘безъ предловъ’ и ‘подивился бойкой жидовской натур’), а насколько об картины вышли колоритне!

Показавъ на примрахъ, въ чемъ собственно заключается главная прелесть и сила своеобразнаго гоголевскаго слога, обратимся теперь къ разршенію вопроса: какъ слогъ этотъ дошелъ до такой оригинальности, до такого совершенства?

Еще на школьной скамь Гоголь проявлялъ незаурядную наблюдательность, особенно въ отношеніи людской пошлости и вообще всего смшного. Не только у своихъ товарищей и профессоровъ, но и у ‘существователей’ (какъ прозвалъ онъ нжинскихъ горожанъ), онъ заслужилъ репутацію опаснаго насмшника и талантливаго исполнителя комическихъ ролей въ ученическихъ спектакляхъ. Никто, однако, не подозрвалъ тогда, что этотъ довольно беззаботный въ отношеніи своихъ классныхъ занятій юноша завелъ себ особую справочную записную книжку. Въ эту книжку, озаглавленную: ‘ Книга Всякой Всячины или Подручная Энциклопедія’, попадали всевозможныя летучія замтки подъ отдльными рубриками: ‘Лексиконъ малороссійскій’, ‘Игры, увеселенія малороссіянъ’, ‘Малороссійскіе преданія, обычаи, обряды’, ‘Нчто о русской старинной масляниц’, ‘Объ одежд и обычаяхъ русскихъ XVII вка’, ‘О старинныхъ русскихъ свадьбахъ’, и проч. При своемъ перезд въ Петербургъ Гоголь дорогою не пропускалъ ничего не замченнымъ и заносилъ въ свою дорожную карманную книжку схваченные налету любопытные случаи и анекдоты, цлые разговоры, а также мткія выраженія и спеціальныя названія. По его настоятельной просьб, мать должна была прислать ему изъ деревни подробное описаніе одежды малороссіянъ современной и ‘временъ гетманскихъ’, а также мстныхъ нравовъ, обычаевъ, поврій, въ томъ числ о колядкахъ, русалкахъ, домовыхъ… Когда онъ затмъ близко сошелся съ Пушкинымъ и показалъ тому все имъ записанное и собранное, Пушкинъ былъ просто пораженъ его рдкою наблюдательностью и разнообразіемъ, богатствомъ имющихся у него матеріаловъ. Вотъ эти-то матеріалы, особенно чисто-народныя слова и выраженія, Гоголь и примнялъ потомъ въ своихъ произведеніяхъ, достигая тмъ, какъ мы видли выше, изумительныхъ эффектовъ.

Только въ самое первое время литературныя занятія служили ему развлеченіемъ отъ ненавистной ему канцелярской службы. Вскор они стали для него завтнымъ трудомъ, какъ пушкинскому ‘взыскательному’ художнику:

… ‘Ты самъ свой высшій судъ,

Всхъ строже оцнить умешь ты свой трудъ…’

И, относясь къ своему труду съ неумолимою строгостью, онъ ни одной вещи не выпускалъ въ свтъ, не передлавъ ея по нскольку (обыкновенно до восьми) разъ. Каждый человкъ говоритъ у него своимъ языкомъ, дамы выражаются не такъ, какъ мужчины, простонародье опять по-своему. Въ каждой фраз говорящаго передъ вами, въ одинъ мигъ возстаетъ живой человкъ съ его характеромъ, темпераментомъ, взглядами, привычками, ужимками. Всмъ существомъ погружаясь въ свой сюжетъ, Гоголь одухотворяетъ бездушную природу, неодушевленные предметы, отождествляется съ своими героями, заставляя и читателя видть воочію, переживать вмст съ нимъ все описываемое. Не смягчая ни грубыхъ выраженій грубыхъ людей, ни пошлости людей пошлыхъ, онъ подмчаетъ въ нихъ и нкоторыя общечеловческія черты и достигаетъ тмъ полной иллюзіи настоящей жизни. Изображая же прекрасное и благородное, онъ весь отдается своему художническому увлеченію и увлекаетъ съ собой и читателя. Но непосредственнымъ орудіемъ для очарованія читателя ему служитъ его художественно-реальный языкъ. Усвоилъ онъ его себ постепенно благодаря не только своей геніальной чуткости къ тонкостямъ русской рчи, но и упорной работ надъ своимъ, вначал неподатливымъ слогомъ. Никто изъ его предшественниковъ, даже Пушкинъ, не употреблялъ многихъ изъ тхъ простонародныхъ выразительныхъ и образныхъ словъ, къ которымъ пріучилъ насъ Гоголь, и никому не удалось еще до сихъ поръ перенять его неподражаемый ‘гоголевскій’ слогъ.

Тайна гоголевскаго слога.

Читайте также: