КАКАЯ САМОПОЖЕРТВЕННАЯ ЖИЗНЬ!
КАКАЯ САМОПОЖЕРТВЕННАЯ ЖИЗНЬ!
Вехи судьбы и творчества А. В. Амфитеатрова
Наверное, можно представить и понять, как трудно, как больно далось этому разносторонне одаренному человеку жизненно важное для него решение, когда пришел час выбирать: или — или. Дебютант в опере и в журналистике отдал предпочтение последней. Все пишущие знают по себе, сколь сладостны и завораживающи ‘муки слова’. Однажды их испытавший уже никогда более не в силах будет освободиться от узилищ этой колдовской музы. Нам теперь эгоистично кажется, что Александр Валентинович выбор свой сделал самый что ни на есть замечательный. Останься он на оперной сцене, на своих вторых-третьих ролях — и в нашей литературе рубежа XIX-XX веков образовалась бы зияющая ниша: в ней не стало бы ‘русского Золя’, блистательного романиста и публициста, оставившего потомкам десятки томов своей изысканной прозы.
* * *
В 1885 году Амфитеатров окончил юридический факультет Московского университета, но карьерой юриста не соблазнился, так как уже в ту пору был одержим, как мы знаем, двумя страстями — оперой и журналистикой. В автобиографии 1903 года он отмечает веховое событие в своей жизни: журнал ‘Пчела’ (правда, без его ведома, но по воле таинственного добродея) опубликовал 17 мая 1878 года первое стихотворение шестнадцатилетнего гимназиста. Однако отсчет своего писательского пути Амфитеатров вести пожелал впоследствии с повести ‘Алимовская кровь’, печатавшейся в 1888 году в трех октябрьских номерах газеты ‘Русские ведомости’.
Годы студенчества (описанные, кстати, им через четверть века в романе ‘Восьмидесятники’) прошли в увлекательных вольнодумных диспутах, а также под знаком его активного сотрудничества в различных изданиях. В ‘Будильнике’ Амфитеатров познакомился с двумя такими же, как и он, начинающими литераторами — А. П. Чеховым и В. М. Дорошевичем, которые для него на всю жизнь остались добрыми спутниками и маяками. О Чехове он вспоминал особенно часто, написал о нем и опубликовал несколько статей и мемуарных очерков, вошедших в книги ‘Курганы’, ‘Славные мертвецы’, ‘Свет и сила’.
В 1899 году Амфитеатров вместе с Дорошевичем взялся издавать быстро завоевавшую популярность газету ‘Россия’. Прославилась она прежде всего тем, что была остро полемичной, отваживавшейся подчас на такое, что повергало в тревожное изумление не только читающую публику, но и собратьев по перу. Одна из таких безоглядно дерзких публикаций стоила жизни газете — ее немедленно закрыли, а автора отправили в ссылку. Этой нашумевшей публикацией, оставшейся навсегда в истории журналистики в числе ее изучаемых шедевров, был фельетон ‘Господа Обмановы’, увидевший свет 13 января 1902 года, а сосланным автором оказался Амфитеатров. Его фельетон был действительно неслыханно крамольным: и господах Обмановых. правивших три столетия своей родовой вотчиной Большие Головотяпы, без труда угадывались венценосцы из династии Романовых.
В минуссинской ссылке, сменившейся через год вологодской, наскандаливший антимонархист продолжает без устали работать. Пишет и издаёт свой очерковый цикл ‘Сибирские этюды’, замеченный и высоко оцененный критикой. Получив дозволение перебраться в окрестности столицы — ‘во внимание к заслугам его престарелого отца’, Амфитеатров стал сотрудничать под псевдонимами в газете ‘Русь’. Здесь он печатает опять фельетоны и сатирические ‘стихири’ — политические памфлеты в форме духовных песнопений. Но вскоре снова попадает в немилость, на этот раз ударившую по самому больному: последовал запрет печататься и новая ссылка в Вологду. ‘Поэтому более чем когда-либо, — написал он С. А. Венгерову, — хочется уехать за границу, щоб очи не бачили, — на нейтральную работу’2.
Ссыльный Амфитеатров направляет по инстанциям ходатайство о выезде за границу и неожиданно (сколько таких неожиданностей было в его приключенчески беспокойной судьбе!) получает разрешение. Так начинается его первый эмигрантский период жизни, длившийся долгие одиннадцать лет.
Амфитеатров поселяется вначале в Италии, а затем во Франции. В Париже неугомонный труженик читает несколько курсов лекций в Высшей русской школе общественных наук: по истории Древнего Рима, о женщине в общественных движениях в России. Здесь, в гостеприимной французской столице, Амфитеатрову удается создать свой независимый журнал ‘Красное знамя’. Правда, просуществовал он недолго, но был явлением приметным благодаря сотрудничеству замечательных авторов — К. Д. Бальмонта, М. А. Волошина, А. М. Горького, А. И. Куприна…
В своем добровольном изгнании Амфитеатров наконец-то обретает душевный покой. Он все более отходит от бурной, изматывающей журналистской деятельности, все более склоняется к раздумчивой, размеренной работе беллетриста. Но одно в нем осталось прежним: как в журналистике, так и в создании романов пером и мыслью писателя водил его поистине вулканический темперамент, рождавший творческие замыслы один грандиознее другого. Это семитомное хроникальное повествование ‘Концы и начала’, охватившее эпоху с 1880-х до 1910-х годов, это двенадцатитомный романный цикл ‘Сумерки божков’ (удалось написать только два романа о людях театра), это наконец четырехтомная хроника из жизни Рима времен Нерона ‘Зверь из бездны’. Чем не бальзаковский размах!
* * *
‘После Бальзака встал передо мной образ московского лихача: молодой он, умный, с большим сердцем и, конечно, фантазер, ибо — русский же! У него этакое органическое, интуитивное доверие к жизни, хорошее, добротное. И вот: едет он по знакомым улицам, все дома ему известны, и, любовно думая о тех, кто в них живет и как живет, — лошадью он не правит. Заехал в тупик, оглянулся и — назад. Заглянул в переулок налево — улыбнулся умной улыбкой под усами, направо заглянул — беззлобно головой кивает. И снова едет кривой улицей, а из каждого окна на него прошлое смотрит и как бы просит: милый, изъясни, пожалуйста, зачем я такое нелепое и хаотическое выросло? А он улыбнется и — едет себе легонько, то туда посмотрит, то сюда и — дай ему Боже здоровье! — Всюду видит хорошее, а и плохое усмотря, не стонет, не охает…’3
В этом тучном и веселом человеке Горький, пожалуй, первым разглядел непоседу, отчаянного скитальца и путешественника, жадно искавшего встреч с людьми и странами, смело шагавшего навстречу опасностям, приключениям, происшествиям. Эта его неуемность и страстность проявлялись во всем, но более всего в том деле, которым он был одержим, которое стало его призванием, — в писательстве. Какой бы, пусть даже самый малый, художнический замысел ни возник перед ним, он отдавал ему весь пыл души. Хорошо знавшие Александра Валентиновича постоянно восхищались этой всегдашней воспламененностью, наполнявшей жизнью, энергией, чувством всё, о чем он писал.
Но еще более поражал его друзей и близких энциклопедизм Амфитеатрова, необычайная эрудированность — следствие огромной и систематической работы его пытливого ума. ‘Трудно было найти, — вспоминал А. А. Золотарев, — такую область человеческого знания, о которой он не мог бы найти в сокровищницах своей памяти если не подлинных фактических данных, то, по крайней мере, веселого анекдота, каламбура или исторической справки о том, кто, когда и как работал над нею’4.
С. Скитальца восхищало в Амфитеатрове ‘огромное знание жизни, от верхов до низов, поразительная память, зоркая наблюдательность, красочность художественной кисти, до грубости сочная. Целое море наблюдений и впечатлений…’5.
Как и следовало ожидать, у энциклопедиста Амфитеатрова легендарной была и его домашняя библиотека, которой пользовались все его друзья. Можно представить, каким страданием было наполнено сердце библиофила, когда пришел час отдать свое сокровище в чужие руки. ‘Эмигрантская безработица, — написал он в предисловии к книге ‘Одержимая Русь’, — вынудила меня еще в 1923 г. расстаться с моею весьма обширною библиотекой. Ее приобрело у меня правительство Чехословацкой республики, но, благодаря любезности президента (Т.Масарика, которому посвящена ‘Одержимая Русь’. — Т. П.), мне было представлено право удержать в своем пользовании отделы библиотеки, нужные для завершения некоторых книг’6.
‘В нем погиб ученый’ — это единодушное мнение современников трудно оспорить и сегодня. Посмотрите, просто полистайте страницу за страницей, например, его знаменитое четырехкнижие ‘Зверь из бездны’, и станет ясно, какую титаническую работу проделал Амфитеатров — писатель? ученый? публицист? За его четырьмя томами видны тысячи томов, им прочитанных и тщательно изученных. И это при его слабом зрении, при его не очень надежном здоровье! Впоследствии и сам он не удержался от восхищения собою и результатами ‘этого, — как написал он, — моего труда, не смею сказать: наполнившего, — но неотступно пронизавшего почти двадцать лет моей жизни’7.
* * *
Впервые главы этого романа-исследования ‘трагедий страсти’ появились в газете ‘Приазовский край’, где они печатались из номера в номер в течение почти всего 1903 года. Почему там, в далекой провинции? Напомним: Амфитеатров в это время находился в ссылке ‘под гласным надзором’, что исключало сотрудничество в столичных изданиях. Публикация романа стала сенсацией года, утроившей число читателей провинциальной газеты. К чести книгоиздателей, не промедлили и они: книга вышла сразу же вслед за газетой — в 1904 году и затем переиздавалась еще семь раз огромными, по тем временам, тиражами. К этому следует добавить, что она была переведена на многие языки и получила многочисленные отклики — от восторженных до разносных.
Секрет такой популярности прост: писатель предугадал и осмелился вселюдно раскрыть проблему, которая по своей актуальности в первой трети нашего века опередила почти все другие. Типичная и трагичная судьба одной из невольниц ‘дома свиданий’ взволновала не только сердобольных читателей-мещан, но и тех, кого именовали ‘прогрессивная общественность’. Взволновала — вопреки протестам и возмущениям ханжей и моралистов, коих было, увы, несть числа.
Не оставлял без внимания свой нашумевший роман и сам писатель: едва ли не к каждому переизданию он дописывал все новые и новые главы. В результате за двадцать пять лет — к последнему прижизненному выходу книги в свет — она увеличилась в объеме вдвое. К тому ж еще, как это бывало нередко и у других писателей, читатели вынудили Амфитеатрова (хотя это совпало и с его творческими планами — накопился новый большой материал) написать продолжение. И в 1910 году в газете ‘Одесские новости’ появилась ‘Марья Лусьева за границей’, также затем много раз переиздававшаяся.
Нисколько не считаясь с разноречивыми мнениями критиков, сам Амфитеатров к своему ставшему столь знаменитым детищу относился уважительно. ‘За двадцать пять лет своего существования, — писал он в предисловии к последнему изданию книги, — ‘Марья Лусьева’ была судима и благосклонно, и злобно, имела своих друзей и своих врагов’. Одни, может быть, слишком лично ставили автору в высокую заслугу прямизну и углубленность обличения без ‘лживства, лукавства, вежливства’, со всеми точками над i. Другие довольно идиотски приписывали ему… ‘лукавое намерение развратить ‘Марьей Лусьевой’ женщин и детей!..’. Сам же автор ценит в ‘Марье Лусьевой’ то достоинство, как главное, что за двадцатипятилетнюю свою службу она ни разу не была опровергнута, хотя бы в малой своей подробности, доказательно и авторитетно’.
‘Женская’ тема постоянно влекла писателя, будоражила его воображение. Он глубоко, исследовательски изучает все стороны вечно живой и действительно важной проблемы женской эмансипации, пишет об этом очерки и рассказы, которые затем нередко вырастают в романы, как ‘Марья Лусьева’, а еще раньше — как ‘Людмила Верховская’ (1890) и ‘Княжна’ (1896), как ‘Виктория Павловна’ (1903) и ‘Дочь Виктории Павловны’ (1914), ‘Сестры’ (1922), ‘Лиляша’ (1928)… Наверное, теперь уже многое в них устарело, спала острота читательского восприятия, вызывавшаяся злободневностью темы, но сохранилась та впечатляющая сила, с какою художник изобразил счастливые и горестные судьбы женщин. Эти его романы еще ждут своих новых издателей, они заслуживают того, чтобы вновь предстать перед читателями.
Среди многих очерковых сборников есть у Амфитеатрова один, который и по важности своей (в нем, кстати, наиболее ясно раскрывается творческая манера писателя), но и по читательской востребованности стал в ряд его главных книг. Это цикл новелл ‘Бабы и дамы’ (1910), рассказывающих о том, как всевластная любовь разрушает кастовые барьеры, как она приводит к венцу пары из полярных сословий. Еще совсем недавно и помыслить было невозможно, чтобы простушка вышла замуж за высокородного барина или какой-нибудь конторщик стал супругом светлейшей княжны.
Эти сюжеты, как, впрочем, и многие другие, писатель, раз и навсегда присягнувший правде факта, почерпнул из самой жизни, хотя на самом деле книга рождалась истинно по-репортерски. Еще в самом начале своего писательского пути Амфитеатрова завлекла идея рассказать о межсословных браках. Решив за помощью обратиться к друзьям, он во все концы России разослал свою анкету. В течение не одного года затем стали приходить к нему ответы-сюжеты (всего их собралось 48), из которых и рождались рассказы новаторского цикла. Новизна его была прежде всего в том, что писательский взор разглядел, с какой неотвратимостью на рубеже веков терпят крах дворянские гнезда (вспомним здесь ‘Вишневый сад’ А. П. Чехова!). Одно из проявлений катастрофического падения дворянского престижа, разрушения его кастовой замкнутости Амфитеатров в отличие от других увидел как раз во все более множащихся смешанных браках, которые вскоре станут заурядным житейским явлением.
Так, казалось бы, частные случаи человеческого бытия неожиданно возвысились под пером писателя до уровня общественно значимой проблемы. Теперь можно понять, почему эта скромная книжка не затерялась в море других, почему именно ее критики — современники Амфитеатрова называли в его творческом наследии одной из лучших.
* * *
И действительно, несмотря на то, что писатель с 1905 года в изгнании, во всех главных издательствах России вышло более тридцати книг эмигранта, многие из которых тиражировались по два-три раза. А в 1911-1916 годах книгоиздательство ‘Просвещение’, подводя почетный итог творческой деятельности самого читаемого прозаика, выпустило его собрание сочинений в 37 томах (правда, из них три так и не вышли из-за последовавших кровавых событий в России).
Воодушевленный сердечной встречей с родиной, с друзьями, с почитателями своего таланта Амфитеатров снова возвращается к репортерству, снова его острая и пламенная публицистика звучит со страниц газеты, на этот раз — ‘Русской воли’, созданной на средства крупных промышленников. И как в годы своей молодости — не любящий политиканствовать, не терпящий компромиссы писатель за один из наиболее дерзких фельетонов приговаривается к ссылке в уже изведанную им Сибирь, в Иркутск. Но доехать туда не успел: вспыхнувшая Февральская революция поставила крест на приговоре.
Падение монархии и воцарение в России демократии Амфитеатров конечно же приветствовал горячо и радостно — как давно им ожидаемое, но второй переворот — большевистский — вызвал в нем возмущенный протест. Писатель выразил его в той форме, которая была для него единственно возможна: ‘Я дал себе честное слово, что ни одной моей строки не появится в стране, уничтожившей у себя свободу печати’ (из письма оперному певцу И. В. Ершову9). И слово свое держит, хотя из-за этого попадает в тяжелейшие материальные условия, ввергая в голод и нищету семью (а в ней семь душ!).
Новая власть не раз пыталась сломить своего обнищавшего именитого писателя-упрямца, он трижды арестовывался. Не помогли также и попытки Горького ‘перевоспитать’ давнего друга, — тот, как и в прежние времена, его политическим единомышленником не стал. ‘Вашим взглядам на революционную войну, — ответил ему Амфитеатров, — я, как Вы знаете, не сочувствую и считаю своею обязанностью бороться с ними, где и сколько могу, как с весьма вредным заблуждением’. Правда, тут же добавляет, как бы смягчая резкость тона — все-таки перед ним не враг, а друг: ‘Но, как бы ни расходились наши воззрения, я всегда памятую, что Вы не только большой писатель, но и честный человек и демократ, и всякое нападение на Вас с этой стороны всегда приводит меня в скорбь и негодование’10.
Вскоре после расстрела 61 участника ‘Таганцевского заговора’ (в их числе оказался и поэт Н. С. Гумилев) Амфитеатров 23 августа 1921 года вместе с семьей тайно переправился на лодке через Финский залив. Так началась вторая и последняя страница его эмигрантской жизни. Из Финляндии он выехал в Берлин, затем какое-то время живет в Париже и Праге и наконец уже навсегда поселяется в Италии, полюбившейся ему с далеких теперь уже лет первого изгнания.
Отстранившись от прежде ему нравившейся суеты, которою полным полна газетно-журнальная публицистическая деятельность, Амфитеатров полностью погружается в осуществление своих старых, отложенных когда-то до лучших времен творческих планов. Он продолжает капитальную работу над созданием хроникального повествования ‘Сестры’ в четырех томах, завершает хронику ‘Концы и начала’ романом ‘Вчерашние предки’, пишет новые вещи, редактирует для переизданий свои давние книги. В зарубежье, как и в России, у него по-прежнему что ни год, то новая книга. Какая самопожертвенная жизнь! Наверное, красен мир именно такими людьми, как Александр Валентинович Амфитеатров, — тружениками и подвижниками. Он и умер за письменным столом — работая, размышляя. Случилось это 26 февраля 1938 года
Т. Прокопов
2 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом), ф. 377.
3 Горький и русская журналистика // Литературное наследство. Т. 95. М.: Наука. 1988. С. 185.
4 ЦГАЛИ, Ф. 218, оп 1. ед. Хр. 21.
5 Литературное наследство. Т. 95. С. 35.
6 Берлин, изд. ‘Медный всадник’, 1929. С. 3.
7 Амфитеатров Александр. Зверь из бездны. Т. I. Династия при смерти. СПб , 1911. С. 6.
8 Снова накануне М., 1913. С. 112.
9 Литературное наследство. Т. 95. С. 457.
10 Литературное наследство Т. 95. С. 457.