Свободныя рчи.
Свободныя рчи.
Н. Минскій.
‘Нов. Ж.’
‘Байкалъ’, No 132, 1905
Свободные речи, Минский Николай Максимович, Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Совершающійся у насъ государственный переворотъ во многихъ отношеніяхъ отличается отъ революцій, разыгравшихся въ свое время въ Европ и превратившихъ большинство европейскихъ странъ изъ самодержавныхъ монархій въ конституціонныя. Русская, революція должна была преодолть несравненно большую силу сопротивленія, нежели европейскія. Размахъ ея поэтому энергичне и неудержиме, и можно съ увренностью сказать, что однимъ устраненіемъ абсолютизма она не ограничится, а приведетъ къ ломк боле ршительной и къ творчеству боле смлому.
Какъ быстро чередуются времена, а съ ними мечты людей! Всего годъ тому назадъ конституція являлась запретной и какъ-бы недостижимой мечтой средняго русскаго обывателя. А теперь конституціонная монархія является мечтой нашего пошатнувшагося, сбитаго съ ногъ революціонной волной правительства. Оно признало себя побжденнымъ, но не потеряло надежды уступкой самодержавія купить право на дальнйшее существованіе и власть. Въ сущности, оно уже вслухъ отреклось отъ самодержавія, ибо отказалось отъ законодательной власти — этого главнаго признака и основной прерогативы самодержавнаго режима. Если же оно, тмъ не мене, продолжаетъ именовать себя самодержавнымъ, то поступаетъ такъ по тому же расчету, по которому купецъ, уже ршившій про себя уступить товаръ за предложенную цну, все еще продолжаетъ запрашивать и ждетъ, пока покупатель повернется къ нему спиной, чтобы сказать окончательное: ‘пожалте’!
Правительство, повидимому, ждетъ того момента, когда Государственная Дума разсердится и повернется къ нему спиною, для того, чтобы, сославшись на примръ всей Европы, безповоротно отказаться отъ самодержавія и объявить себя конституціоннымъ. Какъ знать, можетъ быть, оно даже согласится присягнуть на врность конституціи и привести къ этой присяг войска. Ничего не подлаешь: примръ всей Европы! По ироніи судьбы, то самое правительство, которое всегда твердило о самобытныхъ началахъ русскаго строя и посылало на эшафотъ и въ каторгу за малйшую попытку пересадить на русскую почву гарантіи европейской свободы, оно же вынуждено ссылаться на примръ Европы, для того, чтобы удержаться на своемъ покачнувшемся фундамент. Но теперь указаніе на Европу можетъ оказаться запоздалымъ. Теперь уже русская революція помышляетъ о самобытности…
Въ двухъ отношеніяхъ наша революція разнится отъ европейской,— и каждое изъ этихъ различій само по себ настолько важно, что на долгое время предршаетъ направленіе и судьбу всей политической жизни Россіи. Первое различіе заключается въ томъ, что вс государственные перевороты въ Европ были произведены народомъ подъ руководствомъ буржуазіи, которая, стремясь къ политической свобод и личной неприкосновенности, въ то же время изыскивала боле врные способы эксплоатаціи трудящихся классовъ. Каждая европейская революція оказывалась компромиссомъ двухъ противоположныхъ началъ — свободы и эксплоатаціи и равнодйствующей этихъ двухъ силъ являлась представительная конституціонная монархія,— этотъ рай политическихъ мечтаній для буржуазіи и адъ экономической дйствительности для пролетаріата. Не то мы видимъ у насъ. Россія — единственная страна, которая обязана перемною государственнаго строя главнымъ образомъ, сознательному рабочему классу, огромной организованной арміи творческаго труда, которая одна оказалась въ состояніи противопоставить насилію силу и упрямству — угрозу. Покуда либералы заикались о правовомъ порядк, покуда ‘Сыны Отечества’ и ‘Встники Европы’ кивали на западъ, полицейски-самодержавное правительство издвалось надъ разумомъ и совстью и спокойно расхищало народный трудъ. Но, къ счастію, русская интеллигенція, въ лиц учащейся молодежи, рано поняла свою историческую миссію — быть будильникомъ рабочихъ массъ, бродильнымъ грибкомъ пролетарскаго движенія. Толкнувшись, въ эпоху хожденія въ народъ, въ деревню и не найдя тамъ отклика, она пошла въ сторону наименьшаго сопротивленія, разсялась по фабрикамъ и заводамъ и занялась дломъ, которое Достоевскій когда то такъ непроникновенно назвалъ процессомъ отколупыванія отдльныхъ человчковъ отъ народной массы. Насколько этотъ процессъ былъ плодотворенъ, показала только что пережитая нами безкровная революція.
Незабвенные дни!— Конечно, мы вс и раньше звали, что обязаны рабочему всми благами жизни: и нищей, и одеждой, и средствами передвиженія, и свтомъ, и водоснабженіемъ. Но одно дло знать, а другое видть. Мы — свидтели октябрьской забастовки — воочію убдились, что трудъ является самодержцемъ жизни даже и тогда, когда онъ отдыхаетъ и какъ бы отсутствуетъ. Существуетъ персидская легенда о томъ, какъ Богъ создалъ въ шесть дней природу и человка, въ седьмой день предался отдыху и въ этотъ день великаго бездйствія создалъ красоту, псню и пляску. Нчто подобное можно сказать о рабочемъ. Пока онъ трудится, онъ создаетъ для человчества пищу, одежду и кровъ, вс условія комфорта и культуры. Когда же онъ бросаетъ работу и отдается великому бездйствію забастовки, онъ создаетъ — свободу.
Одержавъ такую побду, сознательный рабочій классъ вправ воспользоваться ея плодами. Таково первое условіе, заставляющее предполагать, что русская революція приведетъ не къ двусмысленному компромиссу конституціонной монархіи, по самой своей сущности относящейся враждебно къ идеаламъ рабочаго класса, а къ непритворному народовластію.