‘СВЕТОЧИ’
НОВОНАЙДЕННЫЕ ТЕКСТЫ НЕКРАСОВСКОЙ ПОЭМЫ
‘СВЕТОЧИ’
НОВОНАЙДЕННЫЕ ТЕКСТЫ НЕКРАСОВСКОЙ ПОЭМЫ
А. Ефремин.
‘Литературная газета’, No 1, 1929
‘Светочи’, Ефремин А., Год: 1929
Время на прочтение: 7 минут(ы)
17 сего апреля, на страницах ‘Правды’, появилось сообщение: ‘Радостная находка’. Демьян Бедный навещает читателя, что ему удалось раздобыть тетрадь, в которой оказалась в полном виде поэма Некрасова ‘Светочи’, доселе известная под названием ‘Дедушка’. Очевидно, по условиям цензуры были выброшены 214 отрок. Пришлось также изменить я самое название поэмы, и вместо боевого звучного заголовка ‘Светочи’ — оставлено дряблое, вялое,— ‘Дедушка’.
Найденный описок, очевидно, одна из очень немногих, конспиративно снятых копий. Список этот, видимо, тщательно скрывался, а затем был забыт. Только этим можно объяснить его столь долгую неизвестность. Переписана поэма от руки владельцем тетради. Рядом с поэмою тут же записи, вроде дневника, заметки о слухах, преданиях, крылатые словечки, пословицы, эпиграммы. По контексту и по упоминаемым в записях именам можно заключать, что тетрадка принадлежала купцу, на редкость культурному и любознательному. Тетрадь заполнялась, вероятно, в 70-х гг.
В замечательной библиотеке Демьяна Бедного тетрадь эта — не только хранилище неопубликованной доселе поэмы: тетрадь со всем ее содержимым представляет культурный памятник, след, оставленный провинциальным интеллигентным купечеством, редкой у нас породы. ‘Светочами’ открывается первая страница тетради. Самая тетрадка невелика, переплетена в синюю папку, формат 1/24 листа. Писал человек абсолютно грамотный и стилист. Чернила выцвели, но строки все четки вполне. Во всей поэме нет ни одной ошибки, и ритм не нарушен ни разу. Поэма озаглавлена ‘Светочи’, но подзаголовок в скобках (посвящается З-н-ч-е) отсутствует.
Подлинно ли принадлежит вновь открытый текст Некрасову? Демьян Бедный высказывает категорическое утверждение. Он исходит из общего стиля творения. В этом убеждает также органичность контекстов.
Заглавие ‘Светочи’ много шире, обобщеннее и общественнее, нежели ‘Дедушка’. Светочи, это — революционеры с их неистребимыми делами и великими заветами. Однако условия политического режима принудили автора ограничиться семейной картинкой. Некрасов написал поэму летом 1870 г. Идея светочей-революционеров, возможно, внушена была общественным оживлением, наступившим к концу 60-х гг. Студенческие волнения 1868—69 гг., издание газет ‘Современность’ и ‘Народное дело’ в 1868—70 гг., появление в 1869 г. Сергея Нечаева, развившего бешенную деятельность,— все это хоть и не имело большого резонанса, но Некрасову было известно. Все это может-быть, вызвало в его памяти образы былых героев-подвижников и побудило его вызвать их тени, благословляющие потомство новых революционеров. Вот почему неведомые доселе строки пронизаны революционной бодростью, и вот поэтому-то они и не могли появиться на свет. Ведь патриарх-революционер дедушка имеет немало черт от народников, может быть, больше именно этих признаков ‘нежели от декабристов.
Некрасов выпятил в нем именно его тяготение к крестьянству, а ведь декабристы-то больше всего боялись ‘народной’ революции. Под пленительным обликом декабриста-дедушки Некрасов пытался контрабандой протащить облик агитатора своей эпохи. Таков был, видимо, первоначальный план. Воспевая жен декабристов в поэме ‘Русские женщины’, поэт точно так же имел целью познакомить читателя с идеями, которыми жили женщины-революционерки его эпохи и которым были совершенно чужды и Трубецкая и Волконская. Ведь дедушка неприкрыто ведет пропаганду среди крестьян, дедушка пишет, дедушка знает вое работы крестьянские и простонародные:
Отдых у деда недолог,
Вынес он свой сундучек,
Много там дратвы, иголок,
Шило, пила, молоток…
Это — инструментарий не декабриста, а Рахметовых, Каракозовцев, и всех, кто собирался итти ‘в народ’. Приведенное четверостишие было вычеркнуто Некрасовым, точно так же, как было вытравлено все, что могло подать повод к подозрению.
Общеизвестный печатный текст разбит на главы с нумерацией 1—22. Новонайденный список не имеет числовой нумерации глав. Он просто разбит абзацами. Так как найденный описок обогащает поэму новым текстом, то и абзацов-глав в нем больше. Их всего 26. При этом главы здесь не так равномерны, как в печатном тексте. Там глава содержит в среднем 15—20 стихотворных строк. В демьяновском списке главы не так равны и колеблются между 15 и 20 строками.
Всего новый текст содержит 214 строк {В тексте поэмы до сего времени числилось 470 строк (черновой автограф не принимается в счет). Таким образом, найденные фрагменты составляют почти половину доселе известного текста.}. Общеизвестному тексту пред. шествует пролог. Он дает тон. Ведь в печатной традиционней интерпретации начало ‘Раз у отца в кабинете’ определяет семейное вступление. В ново-найденном списке этой главе предшествует глава обобщающего характера. Она сразу дает окраску всей поэме:
Помним мы, иль позабыли,
Кровью отмеченный год,
Жутко-пленительной были
Незавершенный полет?
Первая же строфа вскрывает концепцию поэта. Ежели мы не позабыли ‘кровью отмеченные годы’, то не следует забывать и того, что полет этой пленительной были не завершен, не завершен и по сей день. Вы сомневаетесь в успехе? По залогом успеха служит память о незабвенных героических ‘светочах’.
Близок конец лихолетья,
Если начало уж есть.
. . . . . . . . . . .
Этот почин не умрет,
И к сыновьям и ко внукам
Светлый завет перейдет.
В известной статье ‘Памяти Герцена’ Ленин пишет: ‘Дворяне дали России Биронов и Аракчеевых, бесчисленное количество ‘пьяных офицеров, забияк, карточных игроков, героев ярмарок, псарей, драчунов, секунов, стальников’ да прекраснодушных Маниловых. ‘И между ними,— писал Герцен,— развились люди 14 декабря, фаланга героев, выкормленных, как Ромул и Рем, молоком дикого зверя. Это какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног, воины-подвижники, вышедшие сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к ноной жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия’. ‘К числу таких детей,— пишет Ленин,— принадлежал Герцен. Восстание декабристов разбудило и ‘очистило’ его’. Вот эту очистительную роль имеет в виду и Некрасов, вызывая память декабристов, осеняющих своею героичностью молодые поколения революционеров. Гвоздь, однако, не в прошлом, а в будущем: кто в этом сомневается, пусть прочитает вновь публикуемые строки, завершающие поэму: 20 последних заключительных строк нужны именно, чтобы понять задачу будущего, а не успокоиться на прошлом.
Глава 1/2 {Дробь означает: над чертою номер общеизвестного текста, под чертой — номер главы по порядку в новонайденном тексте.} обогащена восемью новыми отроками. Они входят живою тканью в контекст и оживляют жанр. Ту же функцию выполняет 4 абзац вновь найденного описка. Зато совсем иная роль новых 20 строк 4/6 главы. Оли совсем меняют смысл и придают тексту новую окраску. В общеизвестном тексте дед с места в карьер декларировал свое credo: ‘Днесь я со всем примирился, что потерпел на веку’. Совсем иначе звучали новые строки. Изгнанник радуется своему возвращению, радуется новым веяниям (выше было отмечено оживление 186&—1869 гг.):
Многих не стало, но живы
Всходы далеких семян…
В этом случае можно и примириться с жертвами. Правда, всходы дались недаром. Пионеры ‘свободы’ не мало претерпели:
Много забот и невзгоды,
Много печали и слез,—
Тем, кто так жаждал свободы,
В жизни изведать пришлось.
Днесь я со всем примирился,
Что претерпел на веку…
Новый двадцатистрочный текст совсем иначе толкует последние два стиха, о примирении: хоть и пострадать пришлось, так не зря: ‘живы всходы далеких семян’: наша-де жертва не впустую, никакая жертва за благо народа не пропадает и не пропадет! Но тогда ведь совсем иным предстоит образ революционера, и этот смысл диаметрально противоположен смыслу главы 4 традиционного текста, ибо в ней старец не мотивирует своего примирения, а провозглашает, как максиму, главенствующую и царящую над всем. Ведь, по печатному тексту ее, эту тезу примирения, можно толковать так, как толковали славянофилы примирение возвратившегося в Москву декабриста С. Г. Волконского. Удаление 20 строк непреодолимо создает непосредственное сближение торжественно-осеняющего {Мы не останавливаемся на дробных разночтениях. Но, несомненно, и они заслуживают внимания. Так, по печатному тексту старик снял с шеи образ ‘торжественно’, а по вновь найденному варианту никакой торжественности, просто ‘заботливо’ снял.} себя крестом христианина с готовой тезой на устах: ‘Днесь я со всем примирился’… Некрасову открылся этот неожиданный эффект, как только строки были вымараны и, может быть, оттого-то он в черновиках и пытался сообщить дедушке черты сурового мстителя:
Взрослые люди — не дети,
Трус, кто сторицей не мстит:
Помни, что нету на свете,
Неотразимых обид…
Но и этих строк цензура не пропустила бы.
Глава 5 в традиционном тексте явно оборвана. Это и чувствует всякий. Последняя фраза обрывается неожиданно, ошеломляет незавершенностью. Нынче к главе этой найден конец. Он насчитывает 32 стиха. Эта глава, т. о. имеет самое значительное пополнение, значительное не только числом строк. 5
. . . . .Вечный удел
Видеть и пытки и казни,
Тем, что всегда впереди,
Тем, кто идет без боязни…
В сущности это парафраз давно написанных поэтом строк: ‘Иди в огонь за честь отчизны’ {Из стих. ‘Поэт и гражданин’.}. Именно по поводу этих стихов писал Плеханов: ‘Тут поэзия Некрасова, никогда не бывшего революционером, становится революционной поэзией‘… Что же сказал бы он, если знал бы стихи, ныне открытые: и прав Демьян Бедный, когда пишет, что ‘новые строки и варианты… придают поэме совершенно иной вид,— произведения, пронизанного революционным пафосом’..
Однако Некрасов уже имел печальный опыт по поводу подобных и даже более осторожных строк, приведенных выше из стихотворения ‘Поэт и гражданин’. Стихотворение это вызвало неистовство со стороны правительства, цензуры, министерства народи. просвещен. и пр., и пр. Министр внутренних дел свирепо предписал губернаторам запрет переиздавать книгу Некрасова, приказал не воспроизводитъ из нее отдельных стихов и запрещая печатать о ней отзывы. Некрасов опасался даже, что будет заточен в крепость, и боялся всяких других репрессий и скорпионов. Очевидно, это и заставило его быть осторожным в поэме ‘Светочи’ и вытравить из нее все, что могло вызвать неистовство правительства.
Глава 7/9 вновь дополнена 8 стихами, органически заполняющими зияние после 12 строки. Правда, в новом тексте нехватает двух четверостиший (о ‘ропоте’ и ‘купчихах’), но они здесь и не нужны. Глава 8/10 получила новую заключительную строфу в 4 строки. Это все тот же повторяющийся из абзаца в абзац ободряющий дух, ободряющий и окрыляющий к активности. В главе 11/13 на восьмой строке читаем заместо пустого клише: ‘Ну, уж зато и народ’,—знаменитый эпитет: ‘трудолюбивый’ народ. Здесь как бы отводится обвинение крестьянства в лени, нерадивости. Крестьянство будет трудолюбиво, когда будет обслуживать свои интересы… 13 глава несомненно необычна в конструкции. Она разделена пунктирным стыком. В чем дело?— Пропуск? какой. Тайну вскрывает новый текст: 13-я глава сложена из двух (15 и 16) и потеряла она 24 строки. Отметим здесь 8-строчную тираду о равнодушии сытых, а далее следуют 12 строк, ярких клеймящих 12 строк, жгуче пригвождающих дворянство к позорному столбу. ‘Хотя сам он (Некрасов) был дворянского происхождения, но у него нет уже следа идеализации дворянской жизни: он глядит на нее глазами протестующего разночинца’ — так отзывался о Некрасове Плеханов.
Глава 14/17 впервые говорит непосредственно о царе. Это было страшно. В тетради читаем:
В хаосе глуше и тише
Слышались слезы и стон…
Их не слыхал, кто был выше,
Охраняя свой. . . . . .
Здесь Демьян Бедный вставил слово трон. Нет сомнения, что именно этого слова нехватает. Поэт ли не дописал его из осторожности? Переписчик ли не докончил строки, надеясь на свою память?
Глава 17/20 получила новых 20 строк. Эти стихи говорят о смутном ропоте, назревавшем в войсках:
Палка всесильно царила…
. . . . . . . .Потом
‘Палкина’ кличка осталась
Страшным и черным клеймом.
Нечего и говорить, что ‘Николай Палкин’ не мог и надеяться появиться па свет. Стихи эти органически связаны с общеизвестным текстом. Вновь найденные строки положительно срощены с контекстом к убеждают неопровержимо в подлинности находки. Финальной реплика ‘Дедушка! Ты вспоминаешь страшное что-то’, приобретает нынче совсем иную мотивацию и только теперь она полностью оправдана. В главу 19/22 вступает 4 новых строфы. Входят они как живая ткань, но эти строки не могли, разумеется, быть представлены цензору: здесь прямо идет речь о запекшейся крови и о ‘больших похоронах’… И все же дед чужд уныния. Он взывает к революционной традиции и уверен, и уверяет:
Вырастешь, с новою песней,
Выйдешь на жизненный путь.
Будут напевы чудесней…
Революционный пафос, насыщающий новооткрытые строки, рисует нам Некрасова в новом свете. Строки эти — истинное украшение поэмы. Нет сомнения в их подлинности, ибо, если их писал не Некрасов, то остается предположить, что за него эту работу сделал столь же гениальный мастер, как он сам.