Одной из характерных особенностей и покойнаго Особаго Совщанія и режима, о который оно было связано, является боязнь гласности.
Гласность, повидимому, признавалась чм то весьма опасный. Чтобы обезвредить эту опасность, не только была установлена цензура печати, но и принимались мры к тому, чтобы охранить от огласки политическія и иныя явленія, так сказать, в самых исторических.
С этой цлью, прежде всего, работа самого Особаго Совщанія была обставлена такой таинственностью, которая далеко оставляет позади себя да же практику петербургских министерских канцелярій. Представителям печати сообщали только самыя краткія и неопредленныя свднія, врод того, что такая то комиссія приступала к разсмотрнію аграрнаго закона и т. п. И когда наконец, посл долгой таинственной работы законопроект, или закон опубликовывался, (без этого уж ни как нельзя было обойтись), плоды этого творчества оказывались нердко такими, что сам главком принужден был возвращать законопроекты для новой переработки, как, напр., это случилось, и не раз, с земельным законопроектом.
Нужно ли говорить, что при полной гласности можно было бы, в значительной степени, предупредить это толченіе воды в ступ.
И нужно ли говорить, что при полной изоляціи законодателя от вліянія общественнаго мннія иного результата и быть за может?
Правда, соотвтствія между законодательной дятельностью и потребностями широких масс населенія трудно было ожидать и при наличности гласности,— имя в виду политическую физіономію Особаго Совщанія. Но тогда, по крайней мр, гораздо раньше выяснилось бы истинное положеніе вещей. А ясность как раз помогла бы избжать тх ‘ошибок’, каяться в которых стало теперь для нкоторых лиц чуть ли не хорошим политическим тоном.
Та же тайна окутывала и политичическія и общественныя событія.
Принимались вс мры к тому, чтобы свднія о тх или иных событіяx не получали широкой огласки, или получали опредленное освщеніе. Для этого были созданы особые оффиціозные освдомители и спеціальная пресса.
Правда, у высших должностных лиц вошли в моду интервью с представителями печати. Но эти интервью не больше, как одно из средств просвщенія обывателя в ,’добр и зл’ с точки зрнія начальства.
Результаты, этих жалких попыток скрыть от народа его собственную жизнь у всх в памяти,— они, как и всегда были діаметрально противоположны тому, на что и разсчитывали лица, страдающія свтобоязнью. За отсутствіем, гласности обыватель питался передаваемыми на ушко слухами, которые порой чудовищно извращали дйствительность, вмсто успокоенія общества было достигнуто еще большее его нервированіе.