Свадьба Арканджелы.
Свадьба Арканджелы.
Джузеппе Чезаре Абба.
Джузеппе Чезаре Абба.
Перев. О. Грантъ.
‘Современникъ’, кн.X, 1915
Свадьба Арканджелы, Абба Джузеппе-Чезаре, Год: 1887
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Когда Тоніо, по прозванію Безобразный, принесъ крестить свою двочку, священнику такъ мало труда стоило бы сказать ему: ‘Зачмъ вы хотите назвать ее Арканджелой? {Arcangelo — архангелъ.}. А если она у васъ выростетъ такой же несчастной, какъ и другіе — вдь, отъ насмшекъ ей не будетъ прохода! Арканджела! Да разв вы не понимаете, что въ этомъ имени звучитъ нчто небесное?’ — Но священникъ былъ не изъ ученыхъ. Онъ попросту исполнялъ свою обязанность, и не обратилъ вниманія ни на тройной зобъ Тоніо, ни на сходство его лица со свинымъ рыломъ, ни на блеющій голосъ, онъ даже не вспомнилъ о судьб четырехъ старшихъ сыновей, умершихъ молодыми, посл смерти которыхъ весь городъ сказалъ въ одинъ голосъ: ‘Такъ лучше — ужъ очень они походили на зврей!’
Итакъ, этотъ кусочекъ мяса, завернутый въ лохмотья и кричавшій на рукахъ у деревенской повитухи, сдлался Арканджелой.. Что же касается до Тоніо Безобразнаго, которому было уже шестьдесятъ лтъ, то онъ, неся маленькое созданіе, ставшее христіанкой, вышелъ изъ церкви совершенно счастливымъ. Если Богъ сохранитъ ему дочку, ему будетъ кому оставить свой клочекъ земли и домикъ — убогую, темную избушку, виднвшуюся зимой изъ предмстья города, когда она стояла на пригорк, вся зарывшись въ снгъ, съ такимъ видомъ, точно ежилась отъ холода. Но весной цвтущія деревья придавали ей радостный видъ, и многимъ бднякамъ она казалась царскимъ жилищемъ. Здсь Тоніо Безобразный жилъ, любилъ и, работая не покладая рукъ, пользовался нкоторыми благами жизни. Подъ конецъ его огорчала только необходимость передать посл смерти свое имущество побочнымъ родственникамъ, но все это превращалось въ радость по мр того, какъ росла и рзвилась въ дом его двочка.
Что съ каждымъ годомъ у нея прибавлялся какой-нибудь новый недостатокъ, ему было безразлично: зобы составляли въ его семь обычное явленіе,— а если двочка сдлалась косой, неважно! Правда, его немного смущали ея тонкія, какъ щепки, ноги, длинныя руки и лицо, выдающееся впередъ, врод тхъ обезьянъ, которыхъ онъ видывалъ на ярмаркахъ. Но такова была воля Божія.
Вскор посл смерти своей жены, мирно отошелъ въ вчность и Тоніо, и Арканджела, имя десять лтъ отъ роду, осталась на свт одна, уродливая, какъ смертный грхъ. Въ соболзнованіи окружающихъ у нея не было недостатка: односельчане никогда не забывали объ ея участк въ сто квадратныхъ локтей на самомъ солнцепек и сплошь засаженномъ виноградомъ и миндальными деревьями.
Но зато родственники нисколько не поддерживали ее. Наоборотъ, ихъ дти всегда толпой преслдовали и дразнили ее. По ихъ милости ее звали одно время Волынкой, потому что, когда она говорила, венозные зобы надувались, а голосъ выходилъ надтреснутый и всхлипывающій, въ другой разъ — совой за желтоватые и неподвижные глаза. Потомъ прозвища посыпались одно за другимъ безъ счету, пока наконецъ, уже къ пятидесяти годамъ, за ней не утвердилось названіе Нелюдимки, что въ тхъ мстахъ почти приравняло ее къ дикому зврю.
И все же она никогда не жаловалась на судьбу. Ей только длало больно обвиненіе въ томъ, что у нея дурной глазъ для дтей. Что же тутъ было худого, если порой у нея случался въ карман миндаль, и она раздавала его дтямъ, которыя не мучили ее? Миндаль былъ самый обыкновенный, какимъ выросъ на родномъ дерев. И притомъ, вотъ лицемры! Небось они не обзывали ее вдьмой, когда она помогала имъ посл пожаровъ и въ другихъ несчастіяхъ!
Подобравъ что-нибудь на улиц, она всегда относила находку въ церковь и клала на кропильницу со святой водой, чтобы потерявшій могъ взять ее. Собирая навозъ и хворостъ для топлива, она уступала его дтямъ бдне ея, тмъ самымъ избавляя ихъ отъ побоевъ, если они вернутся домой съ пустыми руками. А тотъ случай, когда она разогнала мальчишекъ, насадившихъ на колъ летучую мышь и въ дикой радости плясавшихъ кругомъ — его она ршительно не могла поставить себ въ укоръ. Несчастный зврекъ хлопалъ крыльями и кричалъ такъ, что камни могли бы тронуться. Арканджела съ бранью прогнала шалуновъ и освободивъ животное, положила его въ углубленіе въ городской стн, куда оно, окровавленное и съ висящими внутренностями, забилось, чтобы умереть. Но съ тхъ поръ люди прозвали ее колдуньей, увряя, что она воскрешаетъ зврей. Это огорчило ее до такой степени, что она плакала, несмотря на свои пятьдесятъ лтъ! и длало ей еще больне и обидне, чмъ тогда, когда передъ началомъ обдни, во время хора: ‘Ангелы и Архангелы’ вся церковь дружно оборачивалась и смотрла на нее!
Сколько народу перемерло за эти полъ-вка! На свт жили уже внуки тхъ, кто былъ крещенъ въ одинъ годъ съ нею, и на новомъ кладбищ, устроенномъ какъ разъ подъ ея пригоркомъ, мертвыя кости успли трижды перемшаться съ землей.
На пятьдесятъ первомъ году жизни Арканджела заболла. Прошла недля, потомъ другая — ея не было видно.
— Ужъ не умерла ли она тамъ, чего добраго?— промолвилъ Микко Грива, вставая изъ-за стола такъ поспшно, что чуть не уронилъ тарелку, изъ которой лъ. Подойдя къ двери, онъ посмотрлъ наверхъ, туда, гд стояла избушка Арканджелы.
— Этакая жара, а у нея закрыты вс окна? Лоччіо, бги скоре узнать, что стряслось съ этой дурищей. Впрочемъ, дуракъ то я самъ, да и вы вс тоже.
— Мы то отчего?
— Да, глупа и ты жена, только и умешь цлый день твердить: денегъ бы да денегъ, чтобы купить клочекъ Арканджелы, который выходитъ на югъ. А небось ни одному изъ этихъ повсъ не придетъ въ голову, что она стара, что всякая женщина можетъ выйти замужъ и посл смерти оставить мужу наслдство. Вы всегда, будете нищими! Ступай, Лоччіо! Или нтъ, лучше я пойду самъ.
Четыре молодыхъ сына Микко остались, переглядываясь между собой, а онъ въ нсколько прыжковъ, какъ волкъ, очутился на вершин холма.
— Арканджела!
— О-о! Чего тамъ?— отвтила старуха слабымъ голосомъ, словцо выходившимъ изъ-подъ земли.
— Отворите!
— Толкните дверь.
Микко съ силой налегъ плечомъ, почти сорвавъ дверь съ петель, и, споткнувшись, вылетлъ на середину лачуги.
— Ничего, ничего,— сконфуженно промолвилъ онъ.— У меня сынъ столяръ и все починить. Что съ вами, Арканджела? Тутъ не мудрено умереть отъ спертаго воздуха.
Онъ подошелъ къ кровати, гд лежала Арканджела, завернутая въ рваныя тряпки, въ которыхъ, пожалуй, еще мать произвела ее на свтъ. Отъ этого зрлища и непереносимаго запаха Микко едва не сдлалось дурно.
— Добрые христіане!— приподнявъ немного голову, сказала старуха.— Столько сосдей, а я могла издохнуть, какъ собака!
— Хотите доктора или священника?
— Теперь уже не нужно.
— Кто же могъ знать, что вы больны!
— Еще бы! Зато я намучилась достаточно! Меня трясла лихорадка, способная убить лошадь. Но нынче я выздоровла.
— Въ другой разъ не скрывайте… позовите… Желаете, я пошлю Веронику приготовить вамъ чего-нибудь? У нея есть ячменный кофе и сахаръ. Постойте, я сейчасъ вернусь.
Арканджела не успла какъ слдуетъ надышаться свжимъ воздухомъ изъ отворенной двери, какъ Микко уже вернулся съ женой, бережно, словно святыню, несшей дымящійся кофейникъ. Услыхавъ запахъ ячменя, старуха вся взволновалась и съ трудомъ сла на кровати.
— Какъ пышно разрослись ваши деревья, Арканджела!
— Э! Что, если бы у меня еще и этого не было!— отвтила та и съ наслажденіемъ принялась за кофе, обмакивая въ него сухарь. Затмъ она пожелала одться. Между тмъ, снаружи, изъ-за дверей, доносилось шушуканье сыновей Микко, которые прыскали отъ хохота, держась за животы и зажимая ротъ рукою, стараясь не быть услышанными.
— Ужъ не собралась ли тамъ разомъ вся деревня?— проворчала, смутившись, Арканджела.
— Да это мальчишки! сказалъ Микко, подходя къ двери, чтобы прогнать своихъ четырехъ головорзовъ,— Послушайте, Арканджела, теперь, когда вамъ лучше, вы не должны больше жить здсь одна. Перезжайте-ка внизъ и оставайтесь у насъ съ Божьей помощью.
— Нтъ, Микко, я не пойду. Прошу васъ только, если когда-нибудь днемъ замтите у меня затворенныя окна, бгите скорй: можетъ статься, что я больна и нуждаюсь въ священник.
— Ну! До этого вамъ далеко! Но я охотно общаю.
Возвращаясь домой, Микко съ женой разсуждали о томъ, что на видъ Арканджела протянетъ еще недолго. Съ этихъ поръ они больше не теряли ее изъ виду. Каждый день наверхъ поднимался старшій сынъ Микко, Лоччіо, двадцатишестилтній юноша съ развязными манерами испорченнаго крестьянина.
— Ты,— сказалъ ему отецъ,— со дня набора, когда ты не попалъ въ очередь и всю ночь прокутилъ, распвая псни съ рекрутами, совершенно отбился отъ рукъ. Работаешь мало, играешь, вносишь смуту въ семьи, развратилъ уже семерыхъ двушекъ, и вс жалуются на тебя. Какъ нибудь ночью тебя укокошатъ на улиц. Стань же человкомъ, Лоччіо! Неужели теб не завидно смотрть на солнечный участокъ Арканджелы?
И Лоччіо, у котораго, кром того, было около двадцати лиръ долгу, склонился на уговоры.
Арканджел его общество было пріятно, такъ какъ ей казалось, что она ему нравится, а онъ, замчая это, выжидалъ удобнаго момента, чтобы приступить къ важному разговору.
Арканджела, когда не бродила по своимъ владньямъ и не собирала въ лсу дровъ, сидла обыкновенно за пряжей на порог своей лачужки. Глядя на раскинувшееся внизу кладбище, она мысленно перебирала всхъ его обитателей, нашедшихъ послднее успокоеніе между этими четырьмя стнами, подъ густою зарослью мальвъ и чертополоха.
— Каково-то теб чувствуется въ гробу нотаріусъ мошенникъ, не длавшій при жизни ничего, кром зла? А по сосдству тамъ лежитъ эта собака городской голова, который такъ и не захотлъ внести меня въ списокъ бдняковъ и лишилъ тхъ десяти фунтовъ муки, что къ Духову дню полагаются всмъ нищимъ отъ общины. Пусть теперь самъ наглотается земли! А какъ густо зазеленла трава тамъ, надъ синьорой Джеджіей! Цлыхъ сорокъ лтъ она всхъ возмущала своимъ поведеніемъ и все же была самой счастливой женщиной въ мір. Ей даже посчастливилось улечься рядомъ съ синьорой Камиллой. Вотъ эта ужъ дйствительно была святая. Небось, когда она умирала съ голоду, такъ что ужъ все равно и куска взять въ ротъ не могла бы — тогда-то ей потащили со всхъ сторонъ всякой всячины и набили полонъ домъ… Вс несли! Мошенники!..
Затмъ слдовали юноши, за ними двушки — и честныя, и легкаго поведенія, и обманутыя, Арканджела перебирала исторіи всего мертваго городка, бормоча себ подъ носъ и суча нить, пока незамтно летло время.
Въ одинъ іюльскій полдень, когда солнце убійственно жгло, она сидла такимъ образомъ передъ домомъ и, уставъ отъ собственныхъ фантазій, звая, пропищала:
— Что это, нынче точно весь адъ выпустили на свободу!
— Коли судить по жар, такъ пожалуй оно и врно!— весело отвтилъ Лоччіо, неожиданно появляясь изъ-за угла, и по обычаю услся напротивъ Арканджелы.
— Знаете, сосдка, что посл вашей болзни вы вообще сильно поздоровли?
— Такъ что моимъ родственникамъ придетъ, чего добраго, охота пожелать мн смерти!
— Но если бы вы оказались той женщиной, которая согласилась бы…
— Ну?
— Я надялся, что вы уже поняли меня. Отчего вы никогда не подумали о томъ, чтобы выйти замужъ?
— Говорятъ, что нкоторымъ счастье на роду не написано!
— Дураки такъ говорятъ! А если бы я женился на васъ?
— А, Лоччіо! Думайте о томъ, что говорите. Я человкъ несчастный!
— Зачмъ же вы плачете? Мн и въ голову не приходило шутить… Ну же, успокойтесь: вдь я, въ конц концовъ, ничего обиднаго вамъ не сдлалъ. Не хотите меня, такъ я уйду и никогда больше не покажусь вамъ на глаза!
И Лоччіо всталъ, намреваясь уйти. Но старуха, эта ужасная старуха, какъ будто вся преобразилась. Сквозь слезы и, кто знаетъ, какое новое чувство, которое загорлось въ ней, она уже не казалась ни такой уродливой, ни такой отталкивающей. Лоччіо остановился. Они немного помолчали, Арканджела вспомнила, сколько двушекъ, знавшихъ Лоччіо, съ радостью ухватились бы за него, и ощутила злорадное удовлетвореніе.
— Значитъ, вы говорили серьезно?
— Совершенно.
— Я выйду за васъ. Но надо торопиться, потому что мн осталось жить немного. Мое маленькое имущество достанется вамъ. Поговорите съ нотаріусомъ и сходите къ священнику.
— Пойду сегодня же,— отвтилъ Лоччіо.
‘А все же у него грустный видъ, — подумала Арканджела, глядя вслдъ удалявшемуся юнош.— Ну, пусть будетъ, что Богу угодно’…
Сверху ей было видно, какъ Лоччіо подошелъ къ своему дому и остановился у порога, разговаривая съ отцомъ, который, увидя ее, отвсилъ ей неуклюжій, но дружескій поклонъ.
Немного сконфуженная, она скрылась въ избу, чувствуя еще никогда не испытанную радость. Ей казалось, что она только теперь вступила въ жизнь и впервые у нея явилось желаніе пріубрать свою лачугу. Тамъ почти ничего не было, по все-таки она тщательно вымыла скамейки и украсила окна горшкомъ съ размариномъ. Когда на другой день нотаріусъ со свидтелями, пришедшіе, чтобы облечь въ законную форму ту нелпость, которую она собиралась совершить, вошли въ избу, на нихъ не пахнуло оттуда, какъ изъ берлоги дикаго звря.
Но они молча окончили свое дло и поспшили уйти, полные такой жалости и тайнаго недовольства, что, не сговариваясь, никому ничего не разсказали, словно стыдясь содяннаго. Даже пріоръ, объявляя въ ближайшее воскресенье съ амвона о предстоящей свадьб, постарался такъ скомкать имена, что и сами кумушки, которыя ходятъ въ церковь лишь съ цлью послушать кто женится, не поняли ни слова. Затя Лоччіо и Арканджелы казалась настолько невроятной, что говорить о ней или показать, что знаешь, значило бы стать посмшищемъ всего свта.
Такъ въ полномъ не вдніи для окружающихъ, подошло время, назначенное для брачной церемоніи. Въ этотъ вечеръ пріоръ игралъ въ карты съ мстнымъ врачемъ, аптекаремъ и отставнымъ капитаномъ, сидя въ кофейн, полной скучающихъ постителей, преимущественно изъ городской молодежи. Каждый разъ, какъ раздавался стукъ отворяющейся двери, пріоръ оборачивался на входящаго, пока, наконецъ, тамъ не показался пономарь, сдлавшій ему какой-то знакъ рукой.
— Пришли?
— Уже у каноника!
— Сейчасъ, сейчасъ!
— Куда это вы, отець настоятель?— спросилъ одинъ изъ присутствующихъ.
— Иду внчать Арканджелу!— машинально вырвалось у священника и, бросивъ колоду, онъ поспшилъ вонъ.
— Арканджелу? Какую Арканджелу?— удивленно переглядываясь, заговорили оставшіяся.— Во всей округ есть только одна Арканджела. Неужели же эта, Нелюдимка?
— Она и есть!— сказалъ кто-то, только что вошедшій.— Внчается эта бестія!
— Съ кмъ? съ сапогомъ?
— Съ Лоччіо, сыномъ Микко Грива, хуторянина — изъ Москателлы.
— Да убирайся ты!
— Что за нелпыя шутки?!
— Пойдемъ, посмотримъ! Вотъ распотшимся-то мы! Скорй, скорй!
И вся толпа съ веселыми криками ринулась по большой дорог къ дому каноника, гд не нашла никого, кром нсколькихъ ремесленниковъ, которые, снявъ куртки, отдыхали на церковной паперти.
— Эй вы тамъ! Вамъ ничего не извстно?
— Ничего! А въ чемъ дло?— отвтили, вскакивая, рабочіе.
— Да вдь въ церкви-то внчаются Нелюдимка съ Лоччіо! Комедія, просто умереть со смху! Какъ же вы ихъ не видали? Врно, они пробрались со стороны огорода.
— Быть не можетъ!
— Правда! Зададимъ-ка имъ концертъ, кто во что гораздъ!
Каждый сбгалъ за какимъ-нибудь музыкальнымъ инструментомъ, вплоть до карнавальныхъ трубъ и трещотокъ, и вскор толпа, взволнованная и хихикающая, притаилась около церкви, поджидая новобрачныхъ.
— Тихонько, тихонько, дайте имъ выйти, а потомъ грянемъ, разомъ!..
— Какъдолго тамъ копается священникъ!
— Вотъ они!
— Нтъ!
— Да!
— Тише! а не то они не покажутся.
— Идутъ, идутъ! Вниманіе!
Двери отворились и въ полос свта, брызнувшей на паперть, появились оба бдняка, подталкиваемые сзади пономаремъ. Увидавъ народъ, они хотли скрыться обратно, но двери уже захлопнулись за ними.
— Держи супруговъ! Ату, ату ихъ!
Отъ дикихъ криковъ въ окрестныхъ домахъ задрожали стекла, въ окнахъ забгали огоньки и на улицу начали высыпать любопытные.
— А, синьоры! Канальи!— зарычалъ Лоччіо, увлеченный неудержимой людской волной, и. сясалъ кулаки, чтобы отбиваться. Но адскіе вопли, свистки, грохотъ и вой всхъ этихъ инструментовъ разомъ ошеломили его, ему вдругъ показалось заслуженнымъ всеобщее презрніе, въ глазахъ помутилось и, раздвинувъ немного толпу, онъ юркнулъ въ лазейку и бросился бжать.
Не такъ было съ Арканджелой. Какой-то дюжій кузнецъ подхватилъ ее себ на плечи и съ крикомъ подбрасывая несчастную, которая барахталась и пронзительно визжала, помчался по дорог, сначала сопровождаемый наиболе яростными охотниками посмяться, а потомъ и одинъ. Пробжавъ изъ жестокаго удовольствія еще немного по полю за городомъ, онъ съ размаха бросилъ ее на кучу навоза и крикнулъ ей прямо въ лицо:— Вотъ твоя постель!
Бдная женщина пролежала нсколько времени, притаившись, какъ жукъ, симулирующій смерть. Но она и на самомъ дл была больше мертва, чмъ жива. Съ сожалніемъ почувствовала она, какъ кровь снова начинаетъ обращаться въ ея жилахъ, а взглядъ различать далекое небо, усянное звздами, черныя профили нмыхъ горъ, шпиль колокольни и крыши проклятаго города.
Лучше ей было умереть по настоящему. Этотъ кузнецъ ужъ не въ первый разъ попался на ея дорог: мальчишкой онъ постоянно мучилъ ее, держась нестерпимымъ нахаломъ. Вдали еще раздавались его шаги.
— Иди, иди!— начала она кричать.— И отецъ твой каторжникъ, и мать, и сестры, и жена, и дочери… Вотъ для нихъ это подходящія постель! Быть теб на вислиц!.. Однако, что-то съ бднымъ Лоччіо! Пожалуй, не убили ли его? О, Господи, они возвращаются!
Послышался шумъ и говоръ толпы людей, шедшихъ по направленію отъ города, и одинъ голосъ крикнулъ:
— Арканджела! Оэ! Арканджела!
Времени терять было нечего. Арканджела вскочила на ноги и прыжками, спотыкаясь, порою падая, побжала прочь.
— Далъ бы Богъ, чтобы завтра весь городъ залило моремъ кипящей сры!
Никогда еще въ ея душ не бушевало столько злобы. Однако, остановись она на минуту, она увидала бы теперь ту же толпу, полную неподдльнаго, горькаго раскаянія, и услыхала бы слова такого искренняго состраданія, которое вызвало бы у нея слезы.
— Прекрасную штуку удрали мы, нечего сказать! Хуже не могли придумать и турки. Только за то, что они бдняки, а она уродлива и несчастна — такъ на-те вамъ! Эхъ! Проповди слушать мы умемъ, но о томъ, какъ поступать справедливо, можемъ выговаривать однимъ дтямъ!
— Да и священникъ тоже смялся, глядя изъ окошка!
— А старшина съ судьей?
— Словомъ, позабавились во всю мочь — вс и каждый!
Такъ, каясь и бичуя себя, толпа группами разбрелась по дорогамъ, ведущимъ въ городъ, и вернулась по домамъ, унося чувство остраго недовольства собой. Самый же главный шутникъ, позволившій себ ту грубую выходку и утащившій Арканджелу въ поле, должно быть не заснулъ всю ночь, такъ какъ при первыхъ проблескахъ зари очутился уже на улиц.
Закуривъ трубку и принявъ безпечный видъ, словно за нимъ слдили сотни шпіоновъ, онъ отправился къ мосту и сталъ высматривать оттуда, не видать ли движенія на участк Арканджелы. Но тамъ не было ни души. Онъ сдлалъ кругъ по городу и увидалъ издали человка, который плелся со стороны рки измученной походкой и съ виду походилъ на Лоччіо.
Кузнецъ подумалъ, что лучше не попадаться ему на глаза и вернулся домой.
‘Если это онъ, то откуда онъ бредетъ?— думалъ кузнецъ, отворяя дверь.— Пожалуй, что и ночь провелъ подъ открытымъ небомъ… Но хорошъ гусь и я то! Чтобы потшить публику, сдлалъ такую вещь, такую…!! Вчно все такъ, не подумавъ… шутъ я гороховый!…’
— Знаете, хозяинъ, — весело объявилъ, подбгая, мальчишка-подмастерье, славившійся тмъ, что всегда приносилъ дурныя всти.— За городомъ, у стны, большая лужа крови, точно тамъ зарзали человка. Говорятъ, что она хлынула изъ горла у Лоччіо, когда онъ упалъ сверху, спасаясь бгствомъ. Наврное, здорово хватился грудью объ землю…
Кузнецъ побжалъ на мсто происшествія, гд нашелъ много народа.
— Вотъ такъ исторія!— говорили нкоторые.— Смотрите-ка, что случилось съ бднякомъ. Какъ видно, онъ плевалъ, не переставая…
— А на берегу, у рки, еще цлая масса крови, — сказала проходившая мимо крестьянка,— и трава кругомъ вся измята, какъ будто по ней валялись два быка.
‘Понимаю, — подумалъ кузнецъ, — тотъ, кого я видлъ, былъ дйствительно Лоччіо’.
Онъ почесалъ за ухомъ, вздохнулъ, и принялся строить возможныя догадки о судьб несчастнаго, который, между тмъ, какъ разъ въ эту минуту притащился наконецъ къ дому своего отца.
Микко, не присутствовавшій на свадьб, нисколько не подозрвалъ о случившемся въ город и, спокойно мняя соломенную подстилку въ стойлахъ, думалъ о томъ, какъ счастливы должны быть супруги, если въ домик наверху еще никто и не пошевельнулся. Вероника доила коровъ и отмахивалась, не желая слушать сальныхъ шуточекъ мужа. Оба они громко вскрикнули отъ изумленія, когда Лоччіо показался въ дверяхъ и бросились къ нему.
— Что съ тобой? у тебя видъ мертвеца!
— Я и умираю!— едва слышнымъ голосомъ прошепталъ юноша.
— Ужъ не ея ли это рукъ дло!— простонала мать, хватаясь за волосы.
Микко разразился проклятіями, а Вероника зарыдала при мысли о томъ, что быть можетъ, Арканджела околдовала уже многихъ.
— Если это она, я убью ее собственными руками!— бушуя, кричалъ Микко.
Но Лоччіо грустно улыбнулся и покачалъ головой.
— Пойдемте къ ней…— шепнулъ онъ.
Родители бросились вверхъ по пригорку и черезъ минуту очутились передъ избушкой Арканджелы, которая сидла на порог и, подперевъ руками подбородокъ, пристально глядла въ сторону города. Она сидла тутъ съ полночи, все въ той же поз, быть можетъ, переживая полученныя оскорбленія и ожидая увидть желанную лавину горящей сры. Звукъ шаговъ заставилъ ее оберпуться.
— Ахъ, Лоччіо, что мы надлали!
— Да что такое?! Что за напасть обрушилась на васъ?!— завопилъ Микко, придя въ полную ярость.
— Вы все узнаете, еще и съ избыткомъ, — сказалъ Лоччіо, съ трудомъ приковылявшій на вершину холма, — а теперь оставьте меня умереть здсь.
— Умереть!— пронзительно вскрикнула Арканджела.— Вамъ умирать!— Тутъ она замтила ужасный видъ Лоччіо.
— О, если такъ, то сколькимъ же давно пора быть въ могил!
Съ восклицаніями и изъ пятаго въ десятое разсказывая о случившемся, она принялась суетиться вокругъ Лоччіо, уложила его въ постель и слово за слово вытянула у него признаніе, что ночью онъ наполовину изошелъ кровью.
— Значитъ, тутъ нужно доктора!— вскричалъ Микко и поспшно выбжалъ изъ избы. Растерявшаяся жена сунулась было вслдъ за нимъ, но онъ прогналъ ее назадъ побоями, выместивъ на ней душившую его злобу.
— Я имъ покажу!— кричалъ онъ.— Я пойду къ старшин, къ голов, дойду до самого короля… Я требую мести! Они мн золотомъ заплатятъ!…
— Ну и дла!— вздохнула нищенка пастушка, пасшая козъ около рки, когда Микко, задыхаясь и ругаясь, промчался по додорог.
— Эй, Микко, куда ты?— сказали ему вслдъ рабочіе, подрзавшіе тутовыя деревья.— Что ты думаешь намъ сдлать? Эти шутки устраиваютъ, вдь, всмъ!
И, пройдя мимо, онъ услышалъ позади ихъ смхъ.
Дальше рыболовъ, тянувшій сть изъ воды, замтилъ ему:
— Славно мы повеселились вчера, Микко!
— А ты гд же былъ?
Такъ, чмъ ближе онъ подходилъ къ городу, тмъ ясне ему начинало казаться, что во вчерашнемъ происшествіи не было ровно ничего особеннаго.
— Все жъ, они такіе же бдняки, какъ и мы!— бормоталъ онъ и у него немного отлегло отъ сердца. Но городъ встртилъ его такъ, точно все случилось годъ тому назадъ. Никто не остановилъ его, никто не заговорилъ съ нимъ. Доктора онъ встртилъ по дорог и тотчасъ увлекъ его за собой.
Увидавъ Микко, возвращавшагося съ врачемъ, многіе высунулись изъ оконъ, вполголоса обмниваясь комментаріями.
— Ахъ, собачій свтъ!— вздыхалъ Микко.
— Молчи!— успокаивалъ его докторъ.
— Хорошо вамъ молчать, а каково тому, у кого такимъ способомъ убили сына! Кто возмститъ мн убытки?
— Тамъ видно будетъ,— говорилъ докторъ.
Но взглянувъ на Лоччіо, докторъ нахмурился, ощупавъ и разспросивъ его хорошенько, онъ отозвалъ Микко въ сторону.
— Это можетъ затянуться на много мсяцевъ.
— Но онъ выздороветъ?
— Если Богу будетъ угодно.
Лоччіо, лежавшій въ постели, Арканджела и Вороника испуганно переглянулись, а Микко подумалъ:
— Хорошо еще, что онъ слегъ не у меня въ дом! Того и гляди, сълъ бы за то время нсколькихъ быковъ…
О! Какими нескончаемыми показались больному послдующіе три мсяца, съ іюля по октябрь! Дни тянулись томительной вереницей, смутные, какъ во сн, полные страданій и тревоги.
У кровати Лоччіо съ нкоторыхъ поръ хлопотала одна Арканджела. Онъ чахнулъ на глазахъ. Подъ одяломъ выступали только острыми углами худыя колни и слегка вздымался отъ дыханія впалый животъ, грудь почти совсмъ провалилась, между ключицами можно было просунуть кулакъ. Одна голова — глаза и носъ — еще жила.
Тогда то вдругъ оказалось, что Арканджел ея имя было дано не напрасно! Таково было всеобщее мнніе.
— Кто могъ бы поврить этому!— говорили вс въ одинъ голосъ.— Что за сердце у этой женщины! Но отецъ то — Микко Грива — хорошъ! Не далъ сыну даже стакана молока. Вероника же такъ и не показывается больше. А Арканджела, сегодня, да завтра, понемногу перебрала взаймы у доктора больше двухсотъ лиръ, прибавьте къ этому плату ему за визиты — и вотъ, прощай ея виноградникъ! Какое сердце!
Послдними солнечными деньками осени Лоччіо захотлъ воспользоваться, проводя ихъ вн дома. Арканджела его одвала, поддерживала, пока онъ плелся до порога, тамъ она усаживала его, и они вмст глядли на небо, холмы, городъ, крутые извивы потока, мчавшагося съ горъ въ долину и огибавшаго кладбищенскую ограду.
Наступилъ день поминовенія умершихъ, когда кладбище съ утра стало наполняться одтыми въ трауръ постителями, украшавшими могилы цвтами и факелами въ ожиданіи вечерней процессіи.
— Арканджела, отсюда намъ будетъ хорошо видно. Тамъ соберутся вс городскіе, не правда ли? Мн хотлось бы скатиться туда кувыркомъ по берегу и упасть посреди кладбища у нихъ на глазахъ!
— А я желала бы уже быть зарытой въ землю!
— Придвиньтесь ближе, Арканджела. Солнце зашло уже ила еще нтъ?
— А разв вы не видите, какъ оно спускается?
— Отчего такъ долго не видать процессіи?
— Дайте мн палку, я пойду ей навстрчу.
Лоччіо хотлъ приподняться, но снова упалъ на стулъ, а со стула сползъ на землю. Арканджела бросилась къ нему, стараясь удержать, а онъ, широко раскрывъ глаза, нсколько мгновеній тянулся къ ней обими руками… потомъ весь какъ-то сразу ослъ и, вздрогнувъ, вытянулся — мертвый.
Въ эту минуту показалась городская процессія,— длинной вереницей шли дти, одтыя въ блое двушки, причтъ, молящіеся, за ними священники и толпа. Мирные удары колокола и пніе Miserere наполнили плачемъ всю долину.
Арканджела, вн себя, жестикулировала съ вершины своего холма, спустилась внизъ на шагъ, потомъ еще на нсколько шаговъ, потомъ побжала и очутилась у кладбищенскихъ воротъ какъ разъ, когда процессія начала входить туда.
— Ступайте, возьмите его, вы вс, которые его убили! Вонъ онъ тамъ, наверху, мертвый! Что я могу одна подлать?
Кузнецъ (тотъ самый), былъ здсь и поспшилъ спрятаться. Но онъ могъ и не длать этого, потому что бдная женщина не заботилась о себ, о ней же, разумется, не думалъ никто. Однако, нашлись сострадательные люди, которые поднялись на пригорокъ и внесли умершаго въ домъ. Затмъ кто-то даже снявъ беретъ, обошелъ присутствующихъ, собирая подаяніе для мертваго и для живой. Но когда хватились Арканджелы, ея нигд не оказалось. Въ эту же ночь она перешла черезъ горы въ сосднюю долину, оттуда въ слдующую, потомъ все дальше и дальше. Нсколько разъ доходили слухи о томъ, что старосты окрестныхъ деревень гоняли ее изъ своихъ округовъ. Затмъ всякій слдъ ея затерялся.
Прошелъ годъ. Въ одинъ изъ зимнихъ вечеровъ началась снжная мятель, загнавшая всхъ по домамъ на цлыхъ три дня. Кто-то изъ городскихъ видлъ ночью прохожую старушку, которая, спотыкаясь, брела по улиц, и вспомнилъ про себя объ Арканджел. Какъ знать, гд-то она была въ этотъ часъ? Но въ первый день, когда могильщику Бельріоре пришлось расчищать дорогу на кладбище, куда должны были привезти покойника, онъ наткнулся у воротъ на какой-то холмикъ и, отбросивъ снгъ лопатой, увидлъ лохмотья, а затмъ и весь трупъ нищенки, лежавшій ничкомъ. Арканджела!
— Фью! Вонъ тамъ докторъ знай себ разставляетъ силки для птицъ на ея участк… а тутъ попалась и сама хозяйка,— сказалъ могильщикъ,— пойду-ка позову его, пусть взглянетъ на нее. Бдная женщина!
И Бельріоре ползъ наверхъ, съ ядовитой усмшкой думая о томъ, какъ спокойно охотится докторъ на взятомъ за долги клочк земли, который былъ такъ дорогъ этой несчастной.
— Ваша честь! Если желаете видть Нелюдимку, то вонъ она, уже закоченлая, у кладбищенскихъ воротъ!
— Умерла? Сейчасъ иду. Но посмотри-ка, сколько птицъ, Бельріоре! Въ горахъ, должно быть, выпалъ изрядный снгъ. Неправда ли, Бельріоре?