Суздальская крепость или арестантское отделение Спасо-Ефимиевского монастыря, Пругавин Александр Степанович, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

СУЗДАЛЬСКАЯ КРПОСТЬ
или
арестантское отдленіе Спасо-Ефиміевскаго монастыря.

I.
Остатки инквизиціи въ XX вк.

Когда три года тому назадъ — въ начал 1905 года — сдлалось извстно Высочайшее повелніе объ освобожденіи лицъ, находившихся въ заточеніи въ монастырскихъ тюрьмахъ Суздальскаго и Соловецкаго монастырей, и когда Правительственный Встникъ категорически заявилъ, что, ‘за освобожденіемъ помянутыхъ лицъ, въ монастыряхъ заключенныхъ за религіозныя преступленія боле не имется’ {Правительственный Встникъ, 1905 г., No 51.},— русское общество и русская печать приняли эти извстія съ отраднымъ чувствомъ нравственнаго удовлетворенія.

Вс вздохнули свободне. Всмъ показалось, что пришелъ конецъ одному изъ самыхъ мрачныхъ пережитковъ средневковья, какимъ-то чудомъ уцлвшихъ вплоть до первыхъ годовъ XX вка.

Всмъ казалось, что наконецъ Россія будетъ избавлена отъ этого позора, отъ этихъ остатковъ инквизиціонной эпохи, какими въ глазахъ всего культурнаго міра всегда были и будутъ монастырскія тюрьмы, въ которыя безъ всякаго суда заключались люди, виновные лишь въ томъ, что ихъ религіозныя и этическія убжденія не укладывались въ офиціальныя рамки.

Поэтому вс ждали, что вотъ-вотъ появится указъ, который оповститъ объ окончательной отмн какъ ссылки въ монастыри, такъ и заточенія въ монастырскія тюрьмы,— который громко и ршительно заявитъ разъ навсегда о закрытіи и упраздненіи ‘арестантскаго отдленія при Суздальскомъ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр’. Подъ такимъ названіемъ слыветъ въ офиціальныхъ кругахъ историческая Суздальская крпость.

Но время шло, а такого указа все не появлялось. Когда лтомъ 1905 года мн пришлось постить Суздаль, я имлъ возможность лично убдиться, что ‘крпость’ при Спасо-Ефиміевскомъ монастыр существуетъ попрежнему, что монастырская тюрьма остается, остается также и караулъ, т.-е. солдаты, во глав съ фельдфебелемъ, играющимъ роль ‘надзирателя за арестантами’ {Подробне объ этомъ я имлъ случай говорить во второмъ изданіи моей книги: ‘Монастырскія тюрьмы’. М. Изданіе ‘Посредника’, стр. 9—14.}.

Положимъ, казематы монастырской тюрьмы оказались пустыми, за исключеніемъ лишь одного, въ которомъ сидлъ какой-то іеродіаконъ Пафнутій. Но, разумется, присутствіе и одного арестанта въ этой тюрьм въ іюл мсяц являлось совершенно непонятнымъ посл приведеннаго выше столь категорическаго правительственнаго заявленія, сдланнаго еще въ март мсяц, объ освобожденіи всхъ сидвшихъ въ монастырскихъ тюрьмахъ.

Но вотъ прошелъ и 1906 годъ и также не принесъ ничего новаго относительно упраздненія Суздальской крпости: монастырская тюрьма, хотя и съ пустыми казематами, продолжала существовать попрежнему, охраняемая военнымъ карауломъ. Невольно являлись вопросы: почему? зачмъ?… Все это не могло не вызывать тревоги въ обществ, такъ какъ вопросъ о свобод совсти, о свобод религіозныхъ убжденій является, безъ сомннія, самымъ элементарнымъ условіемъ политической свободы вообще.

Тревога эта еще боле усиливается въ виду недавней исторіи закрытія Шлиссельбургской государственной тюрьмы. Какъ извстно, въ-конц 1905 года и въ самомъ начал 1906 года вс узники этой тюрьмы также были отчасти освобождены, отчасти переведены въ другія тюрьмы. Шлиссельбургская тюрьма, какъ и Суздальская, опустла. Затмъ появляется Высочайшее повелніе объ упраздненіи государственной тюрьмы и о томъ назначеніи, какое должны были получить посл этого средства, на которыя содержались какъ тюрьма, такъ и стража, состоявшая изъ жандармовъ и солдатъ.

Закрытіе Шлиссельбургской государственной тюрьмы вызвало радостное ликованіе русскаго общества и всей прогрессивной печати. Послдняя видла въ этомъ упраздненіи одну изъ явныхъ и блестящихъ побдъ, одержанныхъ освободительнымъ движеніемъ надъ старымъ режимомъ полицейско-жандармскаго строя.

Но — увы!— это ликованіе продолжалось недолго, недолго пустовали казематы Шлиссельбургской тюрьмы, привлекавшіе за это время тысячи любопытныхъ постителей, желавшихъ видть собственными глазами мрачную Шлиссельбургскую крпость, съ ея таинственными башнями, тюрьмами и казематами. По мр того, какъ реакція брала верхъ надъ общественнымъ движеніемъ, условія рзко мнялись, и вотъ снова является настоятельная необходимость въ тюрьмахъ и крпостяхъ.

Понадобился и старый Шлиссельбургъ: въ его стнахъ открывается огромная каторжная тюрьма, въ которую немедленно же запираются сотни людей съ бритыми головами и съ кандалами на рукахъ и ногахъ. Это обвиненные въ политическихъ и обще-уголовныхъ преступленіяхъ.

Не произойдетъ ли чего-нибудь подобнаго и съ Суздальской крпостью?— съ явной тревогой думаютъ теперь русскіе люди, которые изъ гражданъ снова обратились въ обывателей. Запуганные все растущей реакціей и небывалыми репрессіями, они готовы допустить возможность самыхъ мрачныхъ перспективъ, тмъ боле, что подобная тревога иметъ нкоторыя, вполн реальныя, основанія. Судите сами.

Въ смт доходовъ и расходовъ святйшаго правительствующаго синода на 1907 годъ, между прочимъ, значится: ‘на наемъ стражи при арестантскомъ отдленіи Суздальскаго Спасо-Ефиміева монастыря — 1,020 рублей’.

Какъ мы уже замтили выше, подъ именемъ ‘арестантскаго отдленія Спасо-Ефиміевскаго монастыря’ извстна та самая знаменитая тюрьма или Суздальская крпость, куда въ теченіе долгаго времени безъ всякаго суда заточалось множество людей по самымъ разнообразнымъ причинамъ и мотивамъ и гд эти люди гнили отъ цынги, нердко десятки лтъ, сходили съ ума, умирали отъ чахотки и истощенія.

Итакъ, очевидно, святйшій синодъ отнюдь не считаетъ Суздальскую крпость закрытой или упраздненной. Въ противномъ случа ему, разумется, не зачмъ было бы испрашивать кредитъ на содержаніе караула или стражи при этой крпости. Отсюда слдуетъ, что сырые и холодные казематы ‘арестантскаго отдленія Суздальскаго монастыря’ пустовали только временно, случайно, быть можетъ, благодаря ‘царившимъ у насъ безпорядкамъ’, и что, быть можетъ, вскор же они снова наполнятся людьми, единственная вина которыхъ состоитъ въ томъ, что они желаютъ врить и молиться такъ, какъ подсказываетъ имъ ихъ совсть, ихъ внутреннее убжденіе, а не такъ, какъ требуютъ духовныя консисторіи и отцы миссіонеры.

Но это предположеніе такъ неправдоподобно, можно сказать, такъ чудовищно, что хочется думать: не имемъ ли мы здсь дло съ простой канцелярской ошибкой? Синодскіе чиновники, составляющіе смты доходовъ и расходовъ въ теченіе долгихъ лтъ, такъ привыкли ежегодно выписывать въ расходъ извстную сумму на содержаніе стражи при Суздальской крпости, что по привычк внесли эту же самую статью расхода и въ смту на 1907 годъ. Члены же св. синода, за множествомъ разныхъ длъ, просто не удосужились внимательно разсмотрть смту, и вотъ, благодаря этому, роковая статья о расход на содержаніе стражи при Суздальскомъ арестантскомъ отдленіи проскочила въ печать.

Къ сожалнію, намъ не удалось видть смты доходовъ и расходовъ св. синода на 1908 годъ, поэтому мы не знаемъ: уцлла ли въ ней интересующая насъ статья расхода? На всякій случай, однако, мы написали въ Суздаль своимъ знакомымъ, съ просьбою увдомить: существуетъ ли еще тюрьма при Спасо-Ефиміевскомъ монастыр и имется ли при ней караулъ, состоящій изъ солдатъ?

Въ отвтъ на этотъ запросъ намъ сообщаютъ, что монастырская тюрьма до сихъ поръ существуетъ, хотя, повидимому, заключенныхъ въ ней сейчасъ нтъ, существуетъ и тюремная стража изъ солдатъ. Но этого мало. Оказывается, что число солдатъ при тюрьм въ ныншнемъ году, т.-е. въ 1907, даже увеличено…

Согласитесь, что все это такіе факты, которые едва ли могутъ содйствовать успокоенію той тревоги, о которой мы говорили въ этой глав. Увренность русскаго общества, что Суздальская монастырская крпость, благодаря законамъ 17 апрля и 17 октября 1905 г., а также всему пережитому Россіей за послднее время, прекратила уже свое печальное существованіе и ждетъ лишь суда исторіи — явно не оправдалась. Монастырская крпость — тюрьма, управляемая архимандритомъ, который считается ея комендантомъ,— продолжаетъ существовать и сейчасъ, къ стыду цивилизаціи, къ позору XX вка…

Какъ бы то ни было, во всякомъ случа не подлежитъ сомннію, что для русскаго народа и общества вопросъ о монастырскихъ заточеніяхъ и въ частности о Суздальской крпости, помимо своего огромнаго историческаго интереса,— какъ оказывается,— и до сихъ поръ не лишенъ крупнаго современнаго значенія.

Въ виду этого, мы полагаемъ, будетъ не лишне подробне познакомиться съ этой крпостью хотя бы за самые послдніе годы.

II.
Поздки въ Суздаль.

Начиная съ 1902 года, въ теченіе послднихъ 5—6 лтъ, я почти каждое лто посщалъ Суздаль. Поздки эти имли^дв цли. Во-первыхъ, я желалъ лично, на мст, ознакомиться съ знаменитой Суздальской монастырской крпостью,— о которой вс говорили, но о которой въ сущности никто не зналъ ничего достоврнаго, точнаго,— хотлъ ознакомиться съ условіями содержанія въ ней заключенныхъ и по возможности выяснить число и составъ узниковъ, а также причины, вызвавшія ихъ ‘заточеніе’.

Затмъ я разсчитывалъ такъ или иначе проникнуть въ монастырскій архивъ, чтобы имть возможность ознакомиться съ подлинными длами, относящимися до ссылки и заточенія въ Суздальскую крпость и, такимъ образомъ, по офиціальнымъ документамъ возстановить исторію этой крпости съ начала ея учрежденія и до самаго послдняго времени, до нашихъ дней.

Вотъ объ этихъ поздкахъ, объ этихъ попыткахъ я и намренъ разсказать въ очеркахъ, которые предлагаются вниманію читателя.

Конечно, я прекрасно зналъ, что, поставивъ объектомъ своихъ изслдованій столь щекотливыя темы, я рисковалъ навлечь на себя сильное неудовольствіе разныхъ сильныхъ и властныхъ въ то время людей. Какъ припомнитъ читатель, это было время, когда, съ одной стороны, B. К. Плеве, а съ другой — К. И. Побдоносцевъ являлись полными хозяевами положенія и авторитетно направляли всю внутреннюю политику по собственному усмотрнію.

Основываясь на прежнихъ прецедентахъ, я опасался, что мн могутъ помшать въ моихъ изслдованіяхъ и даже просто совсмъ лишить меня возможности проникнуть въ тайны русской ‘религіозной Бастиліи’. Поэтому, отправившись въ путь, я ршилъ держать, по возможности, въ секрет свои планы и цль своей поздки въ Суздадь, стараясь избгать всякой огласки.

Первая моя поздка въ Суздаль относится къ лту 1902 года. 6 августа, въ 12 часовъ ночи, я выхалъ изъ Нижняго-Новгорода по желзной дорог. На другой день, посл ночи, проведенной въ душномъ и, какъ всегда во время ярмарки, невроятно грязномъ вагон, утромъ, въ 6 часовъ, поздъ привезъ меня во Владиміръ на Клязьм.

Оставивъ вещи на вокзал, я отправился въ городъ, чтобы достать себ лошадей для поздки въ Суздаль. Кстати, мн хотлось пройтись по городскимъ улицамъ, чтобы взглянуть на Владиміръ, который я когда-то зналъ и въ которомъ мн пришлось прожить нсколько мсяцевъ.

Городъ только что начиналъ просыпаться — лниво, медленно и вяло, какъ малокровный неврастеникъ. Около десяти лтъ я не былъ во Владимір, и теперь воочію убждался, что за все это время городъ ни на шагъ не подвинулся впередъ. Никакихъ перемнъ, никакихъ улучшеній, на всемъ печать застарлой захудалости. Конечно, я говорю только о вншности, о наружномъ вид города. Та же отчаянная мостовая, т же жалкія, грязныя гостиницы, т же дребежжащія, ободранныя дрожки у извозчиковъ, т же рдкіе, съ вонючимъ керосиномъ фонари, т же невозможные тротуары.

Древній городъ съ громкимъ историческимъ прошлымъ словно замеръ и захирлъ. Очевидно, онъ совершенно остановился въ своемъ развитіи, обезсиленный все возрастающимъ могуществомъ своихъ ближайшихъ сосдей: съ одной стороны — Москвы, съ другой — Нижняго-Новгорода.

Древніе соборы, которыми такъ гордится Владиміръ, стоятъ пустые и сумрачные. Повидимому, ихъ не радуетъ даже вниманіе, которое удлялось имъ въ послднее время и которое выразилось въ подновленіи историческихъ фресокъ и въ позолот главъ. Не лишне, однако, замтить, что это золоченіе главъ могло состояться только благодаря какой-то совершенно случайной благотворительниц, неизвстно откуда-то взявшейся старушк, которая, предчувствуя свою кончину, вдругъ начала сыпать щедрой рукой деньги на украшеніе храмовъ да на монастыри.

Затмъ обращаетъ на себя вниманіе едва ли не единственное вновь отстроенное зданіе въ центр города — музей Владимірской ученой архивной коммиссіи.

Но насколько неинтересенъ самъ Владиміръ, настолько же интересна Владимірская губернія, въ которой историкъ, археологъ, этнографъ, экономистъ, соціологъ, художникъ — вс найдутъ для себя чрезвычайно много новаго, интереснаго, яркаго.

По причинамъ, такъ сказать, конспиративнаго характера, о которыхъ я уже упомянулъ, я ршилъ не останавливаться во Владимір и не видться съ тми немногими знакомыми, которые имлись у меня въ этомъ город и которые могли бы быть полезны мн своими свдніями и своими знакомствами съ Суздалемъ.

Взявши пару лошадокъ и тарантасъ на земской станціи, я спшу выхать изъ Владиміра на Суздаль, до котораго считается отсюда около 35 верстъ.

Девятый часъ утра. Путь идетъ черезъ Нижегородскую заставу на Красное село, затмъ — Суходолъ, Борисовское и Павлово. Дорога плохая въ начал, потомъ становится невыносимой. Къ счастью, это неудобство въ значительной степени искупалось прекрасной погодой, чуднымъ воздухомъ, веселыми, ликующими лучами солнца.

Попадавшіеся навстрчу крестьяне и особенно крестьянки выглядятъ необыкновенно опрятно, почти щеголевато одтыми. На мое замчаніе по этому поводу, ямщикъ замчаетъ мн:

— Чище здшняго народа нигд не ходятъ… Каждый при часахъ!… Другому ись нечего, а смотришь,— однется въ лисью шубу… Ужъ такъ у насъ изстари ведется…

Кое-гд сторонкой плетутся загорлыя на солнц богомолки, съ котомками за плечами и жестяными чайниками, очевидно, возвращаются изъ суздальскихъ монастырей.

Мы подъзжали къ Суходолу, какъ вдругъ навстрчу намъ показался четверикъ лошадей, мчавшихъ коляску, въ которой виднлись фигуры двухъ сидвшихъ въ ней лицъ.

— Кто это?— спросилъ я ямщика.

— Архимандритъ… настоятель Спасскаго монастыря, изъ Суздаля.

— Серафимъ? Архимандритъ Спасо-Ефиміева монастыря?— переспросилъ я.

— Онъ самый.

‘Вотъ онъ — комендантъ-то Суздальской крпости’, подумалъ я.

— Съ кмъ же это онъ детъ?

— Съ лакеемъ.

‘Это ново’, подумалось мн.

— Почему же не съ послушникомъ?

— Не могу знать… Только онъ завсегда здіитъ съ лакеемъ.

Коляска быстро пронеслась мимо насъ. Я усплъ разглядть архимандрита Серафима (въ міру полковникъ Чичаговъ),— довольно высокій и полный мужчина, съ краснымъ лицомъ въ клобук, лтъ около 55, съ замтной просдью въ клиновидной бород.

Рядомъ съ нимъ помщалась плотная, здоровенная фигура, въ пальто и котелк, съ усами и бритыми щеками, не то съ хищнымъ, не то съ наглымъ выраженіемъ глазъ. Какъ я потомъ узналъ, это былъ СанхоПанчо Серафима, съ которымъ онъ почти никогда не разлучался,— къ немалому соблазну монастырской братіи.

— Куда это онъ похалъ?

— Во Владиміръ детъ, а можетъ, и дальше отправится — кто-жъ его знаетъ. Онъ часто катаетъ и въ Москву и въ Питеръ. Монахи намеднясь сказывали, что все насчетъ мощей хлопочетъ.

— Какихъ мощей?

— А Серафима Саровскаго…

Я припомнилъ слухи о томъ, что архимандритъ Серафимъ Чичаговъ является главнымъ дятелемъ и даже чуть ли не иниціаторомъ открытія мощей Серафима Саровскаго, которое должно было состояться лтомъ 1903 года.

— Въ Борисовскомъ дозвольте лошадокъ попоить, — проситъ ямщикъ.

Борисовское — большое село, расположенное какъ разъ на половин пути между Владиміромъ и Суздалемъ. Въ немъ выдляется цлый рядъ домовъ, построенныхъ на городской ладъ. Это дома здшнихъ богачей, братьевъ Пантелевыхъ, составившихъ себ состояніе подрядами въ Москв ‘по каменной части’, т.-е. но постройк каменныхъ зданій.

Вс Пантелевы — старообрядцы-безпоповцы поморскаго согласія, за исключеніемъ одного, принадлежащаго къ австрійскому толку. Разбогатвъ и обзаведясь собственными домами въ Москв, Пантелевы тмъ не мене продолжаютъ поддерживать связи съ роднымъ селомъ и немало длаютъ на пользу своихъ бывшихъ односельчанъ.

Такъ, они выстроили въ Борисовскомъ и пожертвовали мстному земству прекрасный двухъ-этажный домъ подъ училище и каменное зданіе для больницы, съ помщеніемъ для врача, акушерки и фельдшера. Затмъ, какъ разсказывали мн потомъ крестьяне, Александръ Алексевичъ Пантелевъ внесъ въ общественный магазинъ извстный капиталъ за всхъ крестьянъ-однообщественниковъ ‘на вчныя времена’, и такимъ образомъ теперь ‘у крестьянъ уже нтъ заботы пополнять магазинъ изъ послдняго запаса хлба’.

Въ первомъ часу дня мы пріхали въ Суздаль. Тарантасъ немилосердно запрыгалъ по огромнымъ булыжникамъ мостовой длинной, тянущейся черезъ весь городъ улицы… Вотъ онъ — древній историческій Суздаль, одинъ изъ самыхъ старйшихъ городовъ Россіи. Теперь это маленькій, захолустный уздный городокъ, съ населеніемъ въ 4 или 5 тысячъ человкъ, не ведущій никакой торговли, не имющій никакой промышленности.

Если теперь Суздаль чмъ-нибудь богатъ, то единственно только церквами и монастырями. При възд въ городъ васъ прежде всего невольно поражаетъ огромная масса ‘церквей — справа, слва, впереди — все церкви, колокольни, церковныя ограды. На 5 тысячъ человкъ жителей здсь имется 30 церквей и четыре монастыря. Сдой, далекой стариной ветъ отъ всхъ этихъ церквей и монастырей…

На мой вопросъ: гд здсь можно остановиться, ямщикъ начинаетъ соблазнять меня разными гостиницами и постоялыми дворами, врод ‘Москвы’, ‘Дуная’ и т. п., но такъ какъ я по горькому опыту хорошо знакомъ съ прелестями подобныхъ пріютовъ въ нашихъ уздныхъ захолустьяхъ, то поэтому ршительно отвергаю его рекомендаціи. Узнавъ, что при Спасо-Ефиміевскомъ монастыр имется особая гостиница для прізжающихъ, я направляюсь туда.

III.
Великокняжеская столица.

За время своего 900-лтняго существованія Суздаль пережилъ немало и немало испыталъ разныхъ превратностей судьбы. Было время, когда онъ являлся главнымъ городомъ самостоятельнаго княжества, независимой Суздальской области.

Съ присоединеніемъ къ Москв въ конц XIV вка Суздальское княжество теряетъ свою самостоятельность. Тмъ не мене, однако, и посл этого въ теченіе долгаго времени Суздаль остается крупнымъ центромъ сверной Россіи и средоточіемъ культурной жизни того времени, какъ извстно, всецло проникнутой церковно-монастырскимъ характеромъ. Суздаль служитъ резиденціей съ одной стороны — воеводы, съ другой — архіерея.

Многіе знаменитые нкогда роды князей и бояръ тяготли къ Суздалю: князья Суздальскіе, Шуйскіе, Пожарскіе, Бльскіе, Хованскіе, Скопины. Имъ принадлежали обширныя помстья въ Суздальской, Владимірской, Нижегородской и другихъ сосднихъ областяхъ. Могилы многихъ представителей и представительницъ этихъ родовъ вы и теперь найдете при разныхъ церквахъ и монастыряхъ Суздальскаго узда.

Гд теперь вс эти княжескіе роды?— Увы, почти вс они давнымъ давно уже пресклись и исчезли съ лица земли. Едва ли не первыми исчезли князья Суздальскіе,— родственники князей Шуйскихъ, родъ которыхъ точно такъ же давно прекратился.

Однимъ изъ послднихъ представителей рода князей Пожарскихъ былъ сынъ знаменитаго патріота, Дмитрія Михайловича, князь едоръ Дмитріевичъ Пожарскій, похороненный, какъ и его знаменитый отецъ, въ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр, въ Суздал.

Изъ всхъ этихъ родовъ до настоящаго времени уцллъ лишь одинъ родъ князей Хованскихъ, игравшихъ нкогда крупную историческую роль. Но онъ давно уже захудалъ и сошелъ съ государственной арены. Представителей этого рода можно теперь встртить въ роли разныхъ губернскихъ чиновниковъ въ среднемъ Поволжь.

Мстные старожилы увряютъ, что въ прежнія времена число жителей въ г. Суздал доходило до 50—60 тысячъ. Теперь, какъ мы уже замтили выше, населеніе Суздаля едва ли достигаетъ и 5 тысячъ человкъ. Такимъ образомъ современный Суздаль представляетъ собою лишь десятую часть того, чмъ онъ былъ во времена далекой старины.

Исчезли цлыя улицы, кварталы, цлыя части города. Объ этомъ можно догадываться по тмъ группамъ домовъ, нердко съ церквами, которые раскиданы то тамъ, то сямъ, среди огородовъ и пустырей. Это все остатки прежняго города, остатки древняго Суздаля. Въ нкоторыхъ изъ этихъ группъ сохранились даже части пролегавшихъ здсь когда-то улицъ и переулковъ.

Судя по расположенію, а также по названію нкоторыхъ ближайшихъ къ городу селъ и деревень, можно думать, что нкоторыя изъ нихъ также входили въ черту Суздаля, какъ, напримръ, ‘Михайлова сторона’, отдленная теперь отъ города лишь широкой лентой огородовъ.

До сихъ поръ сохранились многія названія мстностей, указывающія на былую старину. Такъ, напримръ, мстность въ центр города, на самомъ берегу рки Каменки, называется ‘Теремки’. По преданію, здсь въ былыя времена были расположены княжескіе терема. Въ одномъ мст берегъ рки называется ‘Кабацкой горой’ — тутъ нкогда стоялъ ‘царевъ кабакъ’.

Нын, обойденный всми желзными дорогами, перескающими въ разныхъ направленіяхъ Владимірскую губернію, Суздаль съ каждымъ годомъ, на глазахъ у всхъ, замтно падаетъ, хиретъ, ветшаетъ, бднетъ.

— Я живу здсь тридцать пять лтъ,— говорилъ мн одинъ изъ мстныхъ священниковъ о. Лебедевъ,— и за это время на моей памяти Суздаль замтно палъ и опустлъ. Жители бгутъ изъ него въ разныя стороны: въ Иванов, въ Шу, во Владимір — везд вы можете встртить суздальцевъ, которые переселились туда и завели какое-нибудь дло. За мое время здсь нсколько каменныхъ домовъ сломано и снесено, я ужъ не говорю о деревянныхъ.

— Чмъ вы объясняете столь быстрое паденіе Суздаля?— спросилъ я.

— Въ прежнее время почти все движеніе изъ Москвы на Нижній-Новгородъ шло черезъ Суздаль. Въ то время здсь процвтала торговля, сюда съзжались для закупокъ изъ сосднихъ городовъ, селъ и усадебъ. По зимамъ здсь жили помщики, многіе изъ нихъ имли здсь свои дома. Но съ тхъ поръ, какъ желзныя дороги обошли Суздаль — онъ началъ падать.

— Да, все это было и быльемъ поросло,— продолжалъ о. Лебедевъ,— Теперь и помщиковъ-то въ Суздальскомъ узд почти совсмъ нтъ, точно такъ же, какъ нтъ богатыхъ, именитыхъ купцовъ. Недаромъ у насъ въ Суздал даже поговорка такая сложилась: ‘Дворяне здсь вс Рагозины, а купцы вс Жилкины’.

Въ настоящее время жители Суздаля занимаются главнымъ образомъ огородничествомъ, разводя въ большихъ размрахъ лукъ, хрнъ, огурцы, капусту.

— Суздальскій хрнъ и въ Москв славится,— не безъ гордости заявилъ мн одинъ мщанинъ-огородникъ,— Конечно, барыши и доходы отъ такого огородничества не могутъ быть значительны.

— Съ хрну да луку не разжирешь!— говорятъ сами суздальцы.

— Торговля Суздаля — одна печаль. Торгуемъ съ хлба на квасъ,— признаются здсь сами купцы.

Посредин города на пыльной площади стоятъ каменные ‘торговые ряды’, когда-то знавшіе лучшіе дни, а теперь обветшавшіе, мстами покосившіеся, кое-гд съ подпорками, съ облупившейся штукатуркой, мстами того гляди вотъ-вотъ рухнутъ.

Ежедневно, въ 8 часовъ утра, торговцы ‘краснымъ, мануфактурнымъ и галантерейнымъ товаромъ’ чинно выходятъ изъ своихъ домовъ, снимаютъ шапки и начинаютъ истово креститься по направленію ближайшей церкви. Затмъ они отпираютъ свои лавки, снова крестятся и садятся за прилавокъ. Здсь они терпливо сидятъ вмст съ приказчиками и мальчиками цлый день, до 8 часовъ вечера. Но покупателей нтъ, какъ нтъ. Иногда выпадаютъ такіе неудачные дни, въ которые не явится ни одного покупателя. Въ 8 часовъ снова молятся, затворяютъ лавки и расходятся по домамъ.

Базарные дни вносятъ нкоторое оживленіе, но лишь на нсколько часовъ, съ ранняго утра и до полудня. Съ 2—3 часовъ жизнь снова входитъ въ свою прежнюю колею тишины, неподвижности и скуки.

Собственно говоря, городъ оживаетъ только разъ въ мсяцъ — 20-го числа. Чиновники и попы, получивъ жалованье (здсь многіе церковные причты на жалованьи) длаютъ закупки, дамы покупаютъ обновки и т. д.

Сами обыватели Суздаля, говоря о своемъ город, почти всегда иронизируютъ надъ нимъ. ‘Богоспасаемый градъ Суздаль’ — такъ обыкновенно, съ явной насмшкой, величаютъ они свой городъ.

— Нашъ городъ — мертвый,— говорятъ суздальцы.

— Одно слово — погребальный городъ,— говорятъ другіе.

— Нашъ городъ бдный, у насъ здсь негд копейку достать,— жалуются суздальскіе обыватели.

— Нашъ городъ ссыльный: сюда въ монастыри ссылаютъ и заточаютъ людей за важныя вины.

Чтобы дать представленіе объ оживленіи Суздаля, достаточно сказать, что въ город нтъ ни одного извозчика. Только по временамъ, главнымъ образомъ, въ базарные дни, вызжаетъ съ постоялаго двора какой-то древній старецъ въ допотопной калымаг на деревянныхъ дрогахъ.

Появленіе въ город каждаго новаго лица, особенно пріхавшаго изъ столицы — производитъ настоящую сенсацію. Городовые, стоящіе на перекресткахъ, подозрвая въ васъ начальство, вытягиваются въ струнку и, отдавъ честь, ‘дятъ васъ глазами’. Встрчные прохожіе окидываютъ васъ внимательными и испытующими взглядами отъ головы до ногъ и затмъ, пройдя, еще долго смотрятъ вамъ въ слдъ.

— Кто такой, а? Чей это? Откуда?— переговариваются между собою обыватели.

Мой пріздъ также не могъ не обратить на себя вниманія суздальцевъ, не могъ не вызвать разныхъ толковъ, пересудовъ и предположеній. Исправникъ замтно насторожился и, какъ я узналъ, началъ усиленно собирать разныя справки. Но вскор все успокоилось: видя, что я усердно изо дня въ день посщаю разные монастыри и церкви, и начальство, и обыватели въ одинъ голосъ ршили, что пріхалъ ‘новый археологъ’, ‘любитель старины’, какіе отъ времени до времени заглядываютъ въ Суздаль. Между прочимъ, какъ разъ передъ моимъ пріздомъ сюда здсь былъ князь Ширинскій-Шихматовъ, который, какъ извстно, давно пользуется репутаціей заядлаго любителя церковной старины.

IV.
Суздальскіе монахи.

Въ настоящее время Суздаль является городомъ монаховъ, священниковъ и монахинь. Черныя рясы, черные клобуки и скуфейки вы встрчаете здсь на каждомъ шагу.

Вслдствіе массы церквей въ Суздал и незначительнаго числа городскихъ жителей, церковные приходы здсь отличаются необычайнымъ малолюдствомъ. Въ самомъ большомъ приход — Казанской Божіей Матери, едва насчитается 350 душъ прихожанъ. Но есть приходы, въ которыхъ число прихожанъ мужского пола не превышаетъ 20 человкъ. Однако, несмотря на это, здшнія церкви поддерживаются въ приличномъ вид. Мстные священники объясняютъ это усердіемъ суздальскихъ жителей къ православнымъ храмамъ, а также полнымъ отсутствіемъ въ Суздал всякихъ сектантовъ, старообрядцевъ и другихъ религіозныхъ отщепенцевъ.

Изъ четырехъ монастырей въ Суздал было два мужскихъ и два женскихъ. Но здшніе монахи оказались черезчуръ плохими хозяевами: находившійся въ ихъ рукахъ Васильевскій монастырь они довели до полнаго упадка и закрытія. Посл этого Васильевскій монастырь былъ переданъ женскому Преподобинскому монастырю, и дйствительно, нужно отдать справедливость монахинямъ: он очень скоро совершенно оправили этотъ монастырь и даже привели его въ цвтущее состояніе.

Вообще женскіе суздальскіе монастыри ведутъ большое хозяйство. Между прочимъ у нихъ огромные огороды, которые обыкновенно воздлываются самими монахинями. Он садятъ: капусту, огурцы, картофель, лукъ, рпу, рдьку, хрнъ, и все это въ большихъ размрахъ, не только на круглый годъ для своего собственнаго употребленія, но и на продажу. Это одна изъ крупныхъ статей доходовъ въ бюджет женскихъ монастырей.

Насколько я могъ присмотрться, монахини, повидимому, ведутъ трудовой образъ жизни, вы постоянно видите ихъ въ пол и въ огородахъ, гд он работаютъ, не покладая рукъ, встрчаете на улицахъ, идущихъ за подводами, нагруженными овощами, сномъ и соломой. Зимой он шьютъ, вяжутъ, вышиваютъ на продажу и т. д.

Къ сожалнію, отнюдь нельзя того же сказать о Суздальскихъ монахахъ. Конечно, и между ними встрчаются разные типы, но я говорю о большинств, о главной масс. Необходимо признать, что пьянство сильно распространено среди здшней монашествующей братіи. Пьютъ не только въ тиши своихъ келій, но и въ гостяхъ, у знакомыхъ въ город и сосднихъ селахъ. Нердкость встртить на улиц подвыпившаго монаха, съ мутными глазами и пошатывающагося изъ стороны въ сторону.

Было время, когда наши монастыри являлись центрами культурной жизни среди полуязыческаго, темнаго и безграмотнаго населенія. Но съ тхъ поръ условія совершенно измнились: русская жизнь хотя и туго, медленно, черепашьимъ шагомъ, но все же двигалась впередъ, между тмъ какъ наши монастыри оставались вполн неподвижными. И вотъ жизнь обогнала ихъ и даже оставила далеко позади, теперь въ этомъ уже невозможно сомнваться.

Образовательный уровень современной монашеской братіи стоитъ на самой низкой степени развитія. Такъ, напримръ, среди монастырской братіи Спасо-Ефиміевскаго монастыря, который, замтьте, считается первокласснымъ, нтъ ни одного не только окончившаго духовную академію, но даже ни одного, окончившаго семинарію. Мало этого. Нтъ ни одного монаха, который бы побывалъ въ духовной семинаріи. Большинство іеромонаховъ вышли изъ низшаго духовнаго училища. Затмъ масса самоучекъ, изъ сельскихъ народныхъ школъ и, наконецъ, многіе монахи почти совсмъ неграмотные: съ трудомъ читаютъ по печатному и еле-еле могутъ подписать свою фамилію. При такомъ положеніи дла, разумется, не можетъ быть и рчи объ умственныхъ интересахъ монашествующей братіи, о любви къ литератур, хотя бы только духовной, о научныхъ занятіяхъ и т. д. Все это совершенно чуждо современному православному монаху.

Люди же съ образованіемъ, которые отъ времени до времени появляются въ монастырской сред, обыкновенно идутъ туда съ опредленной цлью — сдлать этимъ путемъ служебную карьеру, и стремятся только къ одному: поскоре заполучить мсто или настоятеля въ первоклассномъ монастыр, или же епархіальнаго архіерея, съ присвоенными этимъ должностямъ крупными окладами, часто съ огромными, колоссальными доходами. Люди этого калибра не остаются подолгу въ монастыряхъ, врне сказать, они только скользятъ по ихъ поверхности, быстро поднимаясь по іерархической лстниц.

Огромная же масса монастырской братіи попрежнему остается темной, невжественной и грубой, пребывая почти на томъ же самомъ уровн развитія, на которомъ она стояла сто и даже двсти лтъ тому назадъ. Поэтому не слдуетъ особенно удивляться тому, что изъ этой среды у насъ такъ часто выходятъ теперь разные Илліодоры, Арсеніи и другіе фанатическіе сподвижники черной сотни.

Мы потому такъ долго остановились на культурномъ состояніи современнаго монашества, что у насъ до самаго послдняго времени въ монастыри ссылались люди, впавшіе въ ересь, люди, которые чмъ-нибудь провинились противъ православной церкви, причемъ на монаховъ этихъ монастырей всегда возлагались непремнныя обязанности увщевать этихъ людей, опровергать ихъ ‘заблужденія’, доводить ихъ до раскаянія и до ‘возвращенія въ лоно православія’. Особенно это требовалось начальствомъ по отношенію къ тмъ изъ еретиковъ и провинившихся противъ церкви, которые заключались въ монастырскія тюрьмы.

Нетрудно представить себ, насколько при этихъ условіяхъ могли быть успшны и продуктивны подобныя ‘увщанія’ со стороны полуграмотныхъ монаховъ разныхъ религіозныхъ отщепенцевъ, изъ которыхъ многіе отличались глубокими убжденіями, серьезной начитанностью, обширными знаніями. Понятно, что при подобныхъ условіяхъ ‘увщанія’ монаховъ не оказывали ни малйшаго дйствія на заключенныхъ, которые продолжали оставаться ‘непреклонными въ своихъ заблужденіяхъ’ и не выражали ни раскаянія, ни желанія возвратиться ‘въ лоно’…

И за это они платились, платились жестоко. Имъ приходилось томиться и чахнуть въ монастырскихъ казематахъ долгіе, долгіе годы, нердко цлые десятки лтъ, до тхъ поръ, пока, наконецъ, не приходила на выручку смерть и не избавляла несчастныхъ узниковъ отъ дальнйшихъ страданій…

На тускломъ и сромъ фон суздальской монастырской жизни яркимъ пятномъ выдляется фигура бывшаго архимандрита Спасо-Ефиміевскаго монастыря Серафима Чичагова. Аристократъ по происхожденію и по привычкамъ, артиллерійскій полковникъ по своей прежней служб, онъ въ одинъ прекрасный день вдругъ сбрасываетъ съ себя военный мундиръ и облекается въ рясу священника.

Проходитъ еще нсколько лтъ, и онъ постригается въ монахи, быстро длаетъ карьеру, получаетъ санъ архимандрита и вскор назначается на важный постъ настоятеля Суздальскаго Спасо-Ефиміевскаго монастыря и ‘коменданта монастырской крпости’. Для бывшаго полковника это послднее назначеніе являлось, конечно, особенно кстати.

Впрочемъ, въ Суздал онъ пробылъ не долго, такъ какъ вслдъ за открытіемъ мощей Серафима Саровскаго (какъ извстно, онъ игралъ при этомъ крупную, выдающуюся роль), Чичаговъ быстро получаетъ цлый рядъ повышеній и въ настоящее время занимаетъ постъ архіепископа въ гор. Орл. Къ сожалнію, въ силу нкоторыхъ причинъ, въ настоящее время мы не имемъ возможности дать полную характеристику, нарисовать портретъ во весь ростъ этого своеобразнаго іерарха современной русской церкви.

V.
Герценъ о раскол и Суздальской тюрьм.

Съ давнихъ поръ вс суздальскіе монастыри служатъ мстомъ ссылки и заточенія разныхъ лицъ, провинившихся противъ церкви или государства. Но особенно громкую извстность въ этомъ отношеніи получилъ суздальскій Спасо-Ефиміевскій монастырь, въ которомъ устроена была для этой цли особая, спеціальная тюрьма, а затмъ и цлая ‘крпость’.

И хотя подобныя тюрьмы существовали и во многихъ другихъ монастыряхъ и дйствовали въ теченіе цлыхъ столтій, тмъ не мене однако эта сторона монастырской жизни до сихъ поръ остается очень мало извстной публик, даже наиболе интеллигентной ея части. Наши историки и ученые изслдователи, писавшіе о роли и значеніи монастырей въ русской жизни, обыкновенно рисуютъ монастырь, какъ школу, какъ книгохранилище, какъ центръ просвтительной, культурной дятельности.

Но т же историки и изслдователи религіозной жизни русскаго народа ровно ничего не говорятъ о роли и значеніи монастыря, какъ крпости, монастыря-острога, монастыря-тюрьмы. Между тмъ эта именно сторона, по многимъ причинамъ, заслуживаетъ серьезнаго и глубокаго вниманія и притомъ съ разныхъ точекъ зрнія.

Кто желаетъ изучить исторію религіозныхъ и политическихъ движеній, происходившихъ какъ въ широкихъ слояхъ русскаго народа, такъ и въ сред культурнаго общества,— тому волей-неволей придется ознакомиться съ исторіей нашихъ крпостей, нашихъ государственныхъ тюремъ, игравшихъ роль русскихъ Бастилій,— все равно будетъ ли то Шлиссельбургъ, Соловецкая тюрьма, ‘Петропавловка’ или Суздальская крпость.

Но такъ какъ до послдняго времени наша подцензурная печать лишена была всякой возможности касаться подобныхъ темъ, то мы напрасно бы стали искать въ нашей литератур статей, посвященныхъ, положимъ, хотя бы описанію Суздальской крпости, ея исторіи, выясненію вопросовъ о томъ, какъ и за что попадали въ нее люди и каково имъ жилось въ монастырскихъ казематахъ.

Глубочайшая тайна издавна окружала Суздальскую крпость и все, что въ ней происходило. Эту тайну могли нарушить лишь люди, которые имли возможность не считаться съ русской цензурой — ни свтской, ни духовной. Въ такомъ положеніи находился Герценъ во время своей жизни за границей. Въ Полярной Звзд и въ Колокол онъ постоянно затрагивалъ разныя щекотливыя и острыя темы, которыя какъ въ то время, такъ и много поздне были совершенно недоступны для русской легальной печати.

Между прочимъ Герценъ въ своихъ статьяхъ не разъ касался и вопроса о русскомъ раскол-сектантств. Его сочувствіе было всецло на сторон ‘раскольниковъ’ и сектантовъ уже по одному тому, что они подвергались суровымъ, жестокимъ преслдованіямъ какъ со стороны государства, такъ и со стороны церкви. Полиція, жандармерія, администрація дйствовали рука объ руку съ духовными властями, консисторіями и святйшимъ синодомъ. Въ первой же книжк Полярной Звзды Герценъ нашелъ нужнымъ коснуться этого больного вопроса русской жизни.

На этотъ разъ въ связи съ вопросомъ о раскол, Герценъ коснулся и Суздальской тюрьмы, такая связь вполн, конечно, понятна, такъ какъ главную массу узниковъ Суздальской тюрьмы всегда составляли именно ‘раскольники’ и сектанты. Въ виду того интереса, который несомннно представляетъ отзывъ знаменитаго публициста объ этихъ двухъ явленіяхъ русской жизни, столь характерныхъ и крупныхъ — мы позволимъ себ привести здсь цликомъ страницу, посвященную имъ этимъ вопросамъ,— какъ всегда яркую и блестящую. Вотъ она.

‘У насъ раскольниковъ не постоянно гонятъ, такъ вдругъ найдетъ что-то на синодъ или на министерство внутреннихъ длъ, они и сдлаютъ набгъ на какой-нибудь скитъ, на какую-нибудь общину, ограбятъ ее и опять затихнутъ. Раскольники обыкновенно имютъ смышленныхъ агентовъ въ Петербург, они предупреждаютъ оттуда объ опасности, остальные тотчасъ собираютъ деньги, прячутъ книги и образа, поятъ православнаго попа, поятъ православнаго исправника, даютъ выкупъ, тмъ дло и кончается лтъ на десять.

‘Въ Новгородской губерніи, въ царствованіе Екатерины, было много духоборцевъ. Ихъ начальникъ, старый ямской голова, чуть ли не въ Зайцев, пользовался огромнымъ почетомъ. Когда императоръ Павелъ халъ короноваться въ Москву, онъ веллъ позвать къ себ старика, вроятно, съ цлью обратить его.

‘Духоборцы, какъ квакеры, не снимаютъ шапки,— съ покрытой головой взошелъ сдой старикъ…

— Передъ кмъ ты стоишь въ шапк?— закричалъ Павелъ, отдуваясь и со всми признаками бшенной ярости:— ты знаешь меня?

— Знаю,— спокойно отвчалъ раскольникъ,— ты Павелъ Петровичъ.

— Въ цпи его! Въ каторжную работу, въ рудники!— продолжалъ рыцарственный Павелъ.

‘Старика схватили, и императоръ веллъ зажечь съ четырехъ сторонъ село, а жителей выслать въ Сибирь на поселенье.

‘На слдующей станціи кто-то изъ его приближенныхъ бросился къ его ногамъ и сказалъ ему, что онъ осмлился пріостановить исполненіе Высочайшей воли и ждетъ, чтобъ онъ повторилъ ее. Павелъ нсколько отрезвлъ и понялъ, что странно рекомендоваться народу, выжигая селенія и ссылая безъ суда въ рудники.

‘Онъ веллъ синоду разобрать дло крестьянъ, а старика сослать на пожизненное заточеніе въ Спасо-Ефиміевскій монастырь, онъ думалъ, что православные монахи домучатъ его лучше каторжной работы, но онъ забылъ, что наши монахи не только православные, по люди, любящіе водку и деньги, а раскольники водки не пьютъ и денегъ не жалютъ.

‘Старикъ прослылъ у духоборцевъ святымъ, со всхъ концовъ Россіи ходили духоборцы на поклоненіе къ нему, цною золота покупали они къ нему доступъ. Старикъ сидлъ въ своей кель, одтый весь въ бломъ, его друзья обили полотномъ стны и потолокъ. Посл его смерти они выпросили позволеніе схоронить его тло съ родными и торжественно пронесли его на рукахъ отъ Владиміра до Новгородской губерніи. Одни духоборцы знаютъ, гд онъ схороненъ, они уврены, что онъ при жизни имлъ уже даръ длать чудеса и что его тло нетлнно’.

Приведя этотъ разсказъ, Герценъ поясняетъ, что все это онъ слышалъ ‘долею отъ Владимірскаго губернатора {Вроятно, Куруты, съ которымъ Герценъ, живя во Владимір, находился въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ.}, долею отъ ямщиковъ въ Новгород и, наконецъ, отъ посошника въ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр’. Послдняя ссылка указываетъ на то, что Герцену удалось лично побывать въ знаменитомъ Суздальскомъ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр. И дйствительно, въ дальнйшемъ его разсказ находимъ нсколько свдній о суздальской тюрьм и описаніе одной весьма характерной сцены, подсмотрнной имъ въ этомъ монастыр.

‘Теперь,— говоритъ Герценъ,— въ этомъ монастыр нтъ больше политическихъ арестантовъ, хотя тюрьма и наполнена разными попами, церковниками, непокорными сыновьями, на которыхъ жаловались родители и прочіе.

‘Архимандритъ — плечистый, высокій мужчина, въ мховой шапк, показывалъ намъ тюремный дворъ. Когда онъ взошелъ, унтеръ-офицеръ съ ружьемъ подошелъ къ нему и рапортовалъ:

— Вашему преосвященству честь имю донести, что по тюремному замку все обстоитъ благополучно… арестантовъ столько-то’.

‘Архимандритъ въ отвтъ благословилъ его’.

— ‘Что за путаница’!— восклицаетъ при этомъ Герценъ.

Къ сожалнію, изъ статьи знаменитаго писателя не видно, къ какому времени относится его разсказъ. Слдуетъ, однако, думать, что посщеніе Герценомъ Суздальскаго монастыря состоялось въ теченіе того времени, которое онъ провелъ въ ссылк во Владимір на Клязьм. Какъ извстно, Герценъ попалъ во Владиміръ въ конц 1837 года, а въ начал 1840 г. онъ былъ уже въ Москв. Такимъ образомъ, поздка его въ Суздаль, по всей вроятности, состоялась именно въ этотъ промежутокъ времени — отъ 1837 до 1840 г.

Изъ разсказа Герцена, между прочимъ, видно, что архимандритъ показывалъ ему лишь ‘тюремный дворъ’, но въ самую тюрьму или въ ‘тюремный замокъ’ — какъ онъ ее называетъ,— очевидно его не пустили, такъ какъ иначе Герценъ, безъ сомннія, посвятилъ-бы хотя нсколько словъ описанію монастырской тюрьмы и ея казематовъ,

VI.
Подъ покровомъ тайны.

Спасо-Ефиміевскій монастырь расположенъ въ самомъ конц города, въ сверномъ его углу, на берегу рки Каменки {Каменка впадаетъ въ Нерль, которая въ свою очередь впадаетъ въ р. Клязьму.}, бгущей черезъ Суздаль прихотливыми, капризными зигзагами. Передъ нимъ, съ южной стороны, откуда главный входъ въ монастырь, разстилается ровная, какъ скатерть, зеленая лужайка.

Высокія каменныя стны, съ огромными, грандіозными башнями, со всхъ сторонъ окружаютъ монастырь. Въ башняхъ виднются ряды бойницъ для пушекъ и пищалей,— круглой и продолговатой формы. Прежде стны и башни были благо цвта, который отъ времени превращался въ срый, грязноватый, вслдствіе чего он выглядли угрюмо и мрачно, сильно напоминая собою крпостныя стны Шлиссельбурга. Теперь, со временъ Серафима Чичагова, и стны, и башни выкрашены въ розовый съ блымъ и, благодаря этому, совсмъ не производятъ тяжелаго и мрачнаго впечатлнія.

Тмъ не мене, однако, эти массивныя, каменныя стны, эти грозныя башни со множествомъ бойницъ для пушекъ и ружей,— все это является теперь какимъ-то страннымъ анахронизмомъ, остаткомъ далекой, давно отошедшей отъ насъ эпохи…

Подъ сводами Южной башни, самой высокой, достигающей одиннадцати саженъ высоты, не считая кровли, устроенъ входъ въ монастырь. Опять-таки бросаются въ глаза окованныя желзомъ ворота съ тяжелыми запорами, съ огромными замками. Какъ-то невольно является мысль, что все это было бы боле на мст въ какой-нибудь крпости, чмъ въ мирной обители, служащей пріютомъ для людей, отршившихся отъ міра съ его страстями, злобами и волненіями ради спасенія души.

На ной вопросъ по этому поводу, обращенный къ послушнику, состоявшему при монастырской гостиниц, я услышалъ такой отвть:

— Это собственно по случаю арестантовъ… Потому какъ здсь крпость… Да и ссыльныхъ на послушаніи много въ обители… Такъ что безъ этого никакъ невозможно.

И въ тон, которымъ это было высказано, повидимому, звучало такое глубокое убжденіе…

‘Вотъ она, sancta simplicitas!’ — невольно подумалось мн.

Но когда я, желая воспользоваться наивной ‘простотой’ своего собесдника, началъ было предлагать ему вопросы объ ‘арестантахъ’, сидвшихъ въ ‘крпости’, о ‘ссыльныхъ’, жившихъ въ монастыр, то въ отвтъ мн послышалось осторожное, сухое, сдержанное: ‘не знаю’, ‘неизвстно’, ‘не могу знать’.

Почти напротивъ Спасо-Ефиміевскаго монастыря, по другую сторону рчки Каменки, чуть-чуть пониже по ея теченію, расположился Покровскій женскій монастырь, также съ большимъ историческимъ прошлымъ. Блыя, только что выкрашенныя стны монастыря и силуэты церквей красиво выдляются на ярко-зеленомъ фон полей и огородовъ, которые широко раскинулись во вс стороны по низменному, луговому берегу Каменки.

Съ давнихъ поръ Покровскій монастырь служитъ мстомъ ссылки и заточенія для женщинъ. Въ прежнее время сюда попадали наиболе родовитыя представительницы знатнйшихъ боярскихъ родовъ, жены великихъ князей и царей. Такъ, напримръ, сюда была заточена своимъ супругомъ первая жена великаго князя Василія Ивановича, Соломонія, урожденная Сабурова. Иванъ Грозный заточилъ здсь свою жену Анну Васильчикову. Петръ Великій заточилъ здсь въ 1699 г. свою жену Евдокію Лопухину, которая и томилась здсь цлыя восемнадцать лтъ.

Объ этихъ царицахъ-узницахъ въ монастыр и отчасти среди жителей Суздаля до сихъ поръ сохраняется много разныхъ преданій, о которыхъ я намренъ разсказать въ одной изъ слдующихъ статей, посвященной описанію условій заточенія въ монастыряхъ женщинъ.

Но какъ только я начиналъ разспрашивать монахинь о женщинахъ, находившихся въ заточеніи въ Покровскомъ монастыр въ послднее время, въ моментъ моего посщенія, т.-е. въ 1902 г., я тотчасъ же наталкивался на ту же скрытность, ту же сдержанность, какія встртилъ со стороны монаховъ.

— Мы въ это не вникаемъ,— неохотно говорили монахини.— Мы до этого не доходимъ и т. д.

И он, видимо, старались поскоре избавиться отъ моихъ разспросовъ. Между тмъ мн было извстно, что какъ въ Покровскомъ, такъ и Ризположенскомъ монастыряхъ въ тотъ моментъ находились ‘заточенныя’ женщины.

Такимъ образомъ, въ первые же дни своего пребыванія въ Суздал я увидлъ, что мн едва ли удастся узнать что-нибудь отъ здшнихъ монаховъ и монахинь. Впослдствіи, ближе приглядвшись къ суздальской монастырской братіи, я окончательно убдился въ этомъ.

Дло въ томъ, что объ узникахъ и ссыльныхъ послдняго времени монахи и монахини не смли ничего говорить, такъ какъ, видимо, были запуганы своими настоятелями и настоятельницами, и потому боялись проговориться, боялись разгласить то, что должно составлять тайну монастыря.

— Это дла секретныя,— говорили обыкновенно монахи,— намъ воспрещается вникать въ это…

Что же касается прошлаго времени, то монахи, даже при всемъ своемъ желаніи, ничего не могли сообщить объ этомъ, такъ какъ сами ровно ничего не знали и, вслдствіе своего глубокаго невжества, совсмъ не интересовались исторіей даже того монастыря, въ которомъ они жили.

Глубокая тайна, которой духовныя и свтскія власти старались окружить все то, что касалось вопроса о заточеніи въ Суздальскую монастырскую крпость, совсмъ, однако, не достигала своей цли. Напротивъ, именно эта таинственность и способствовала главнымъ образомъ распространенію въ населеніи цлой массы самыхъ преувеличенныхъ слуховъ, толковъ и разсказовъ объ условіяхъ заточенія въ этой крпости.

На этой почв то и дло создавались цлыя легенды, которыя подхватывались народной молвой и получали широкое распространеніе въ массахъ. Такъ, напримръ, лично мн приходилось слышать въ разныхъ мстахъ Россіи разсказы о ‘подземныхъ тюрьмахъ’ и ‘подземныхъ кельяхъ’, въ которыхъ будто бы держатъ заключенныхъ въ Суздальскомъ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр.

Другіе передавали, что нкоторые изъ узниковъ заключены въ монастырскихъ башняхъ или ‘въ столбахъ’, какъ говорили крестьяне, и сидятъ тамъ ‘заложенные кирпичомъ’ до самой смерти, не видя человческаго лица, не слыша человческаго голоса. Подобные разсказы я слышалъ какъ во Владимірской губерніи, такъ и по всей Волг.

То же самое и относительно числа заключенныхъ. Когда я, желая выяснить точное число лицъ, содержавшихся въ то время — въ 1902 г.— въ Суздальской крпости, предлагалъ объ этомъ вопросы жителямъ Владимірской губерніи, то послдніе всегда съ полнымъ убжденіемъ утверждали, что въ тюрьм сидитъ ‘много, очень много’ узниковъ.

И когда я замчалъ, что по моимъ свдніямъ въ Суздальской монастырской тюрьм находилось въ то время не боле 12—15 человкъ, то этому никто изъ владимірцевъ ршительно не хотлъ врить.

— Помилуйте, что вы!— говорили мн мои собесдники,— какіе тутъ двенадцать человкъ!… Нтъ, нтъ, гораздо, гораздо больше.

— Если-бъ вы сказали: сто двнадцать человкъ, то это больше походило бы на правду,— убжденно замтилъ мн однажды одинъ изъ собесдниковъ.

Что касается разсказовъ относительно самаго процесса препровожденія въ Суздальскую крпость лицъ, которыя обрекались на заключеніе, то по этой части тоже можно было наслушаться не мало разныхъ толковъ полуфантастическаго, полуреальнаго характера. Основнымъ мотивомъ всхъ такихъ разсказовъ большею частью являлось знаменитое щедринское ‘фюить!’

— Прідетъ темная карета… ночью… посадятъ… увезутъ… и — поминай какъ звали!…

VII.
‘Стнныя цпи’.

Потерявъ надежду узнать что-нибудь отъ монаховъ и монахинь, я ршилъ прибгнуть къ другимъ способамъ для полученія свдній о тхъ лицахъ, которыя содержались въ Суздальской крпости и которыя находились въ ссылк ‘подъ началомъ’ и ‘на послушаніи’ въ Суздальскихъ монастыряхъ, а также объ условіяхъ ихъ заключенія.

Зная, что почти во всхъ сколько-нибудь значительныхъ монастыряхъ имются описанія ихъ, съ изложеніемъ ихъ исторіи и т. д., я немедленно же по прізд въ Суздаль обошелъ вс мстные монастыри и пріобрлъ всю ту литературу о Суздальскихъ монастыряхъ, какая оказалась налицо.

Разсчитывая найти въ этомъ матеріал какія-нибудь свднія и указанія по интересующему меня вопросу, я тотчасъ же перечиталъ вс эти ‘описанія’, ‘житіи’ разныхъ мстныхъ угодниковъ и т. д. Конечно, меня ожидало разочарованіе. Перечитавъ, напримръ, ‘Историко-археологическое описаніе Суздальскаго Ризположенскаго женскаго монастыря’, составленное г. В. Георгіевскимъ {Изданіе игуменіи Серафимы. Владиміръ, 1900 г.} и прекрасно изданное въ вид огромнаго тома, снабженнаго массою иллюстрацій, я не встртилъ въ этомъ описаніи ни одного намека, ни одного слова о томъ, что монастырь этотъ служилъ мстомъ ссылки и заточенія женщинъ.

Въ ‘Историческомъ описаніи Суздальскаго первокласснаго Спасо-Ефиміева монастыря’, составленномъ Л. Сахаровымъ {Владиміръ-на-Клязьм, 1878 г. Второе изданіе настоятеля монастыря архимандрита Досифея.}, я надялся найти какія-нибудь свднія о тхъ узникахъ, которые наполняли историческую тюрьму этого монастыря въ теченіе почти 150 лтъ. Я думалъ найти тутъ хотя имена и фамиліи заключенныхъ. Къ сожалнію, авторъ ‘Историческаго описанія’, заговоривъ о монастырскихъ узникахъ, счелъ нужнымъ ограничиться слдующимъ коротенькимъ ‘примчаніемъ’, ровно въ восемь строчекъ:

‘Въ числ подвергшихся участи заключенія есть личности, не лишенныя значенія въ нашей исторіи, какъ, напримръ, сынъ графа Разумовскаго Алексй Кирилловичъ и извстный ересіархъ скопецъ Селивановъ. Въ дл о послднемъ хранится особенная инструкція наблюденія за нимъ, составленная и присланная къ настоятелю митрополитомъ с.-петербургскимъ Михаиломъ. Съ 1809 по 1811 годъ находился здсь же митрополитъ Амапійскій Паисій’ (стр. 74).

И только!… По, читая дале ‘Историческое описаніе’ г. Сахарова, я неожиданно наткнулся на такія строчки, которыя невольно приковали мое вниманіе и заставили задуматься.

Описывая одну изъ монастырскихъ ‘палатокъ’, въ которой хранились разныя ‘вышедшія изъ употребленія вещи’, г. Сахаровъ, между прочимъ, говоритъ: ‘Тутъ же видимъ орудія истязанія, какому подвергаемы были виновные люди въ давнее время,— цпи и наручные кандалы: одна изъ цпей, длиною мене двухъ аршинъ и всомъ до двухъ пудовъ, заканчивается съ одной стороны зубчатымъ ершевымъ клиномъ, вбивавшемся въ стну, а съ другой — околошейнымъ желзнымъ охватомъ съ петлями, въ которыя продвался замокъ, вроятно, пропорціональной съ цпью величины и тяжести. Остальныя цпи подлинне и полегче этой’.

Приведя это описаніе ‘орудій истязанія’, авторъ говоритъ: ‘При взгляд на сіи, не очень привлекательные (!), но зато живорчивые препараты старины, невольно рождается вопросъ: чьи выи обременяемы были такимъ ярмомъ?…’ ‘Ссыльныхъ ли арестантовъ-колодниковъ или крпостныхъ людей монастырскихъ?’ И ршаетъ этотъ вопросъ въ томъ смысл, что цпи и кандалы предназначались для крпостныхъ крестьянъ, принадлежавшихъ монастырю, но отнюдь не для ссыльныхъ арестантовъ, такъ какъ послдніе ‘по указу императрицы Екатерины положительно ограждены были отъ закованія въ цпи и кандалы’ (стр. 103).

Примнялись ли въ Суздал ‘стнныя цпи’ и кандалы къ монастырскимъ крпостнынъ крестьянамъ, намъ въ точности неизвстно. Однако, въ силу многихъ данныхъ, мы готовы вполн согласиться съ авторомъ ‘Историческаго описанія’, что подобнаго рода истязанія дйствительно имли мсто по отношенію крпостныхъ крестьянъ. Но при этомъ мы должны заявить, что авторъ глубоко заблуждается, отрицая возможность примненія ‘стнныхъ цпей’ и кандаловъ къ ссыльнымъ, колодникамъ и арестантамъ, томившимся въ монастырской тюрьм.

Для насъ очевидно, что авторъ, г. Сахаровъ, совершенно не былъ знакомъ съ тми грудами ‘секретныхъ длъ’, которыми наполненъ архивъ Спасо-Ефиміевскаго монастыря. Иначе, конечно, онъ ни въ какомъ случа не ршился бы печатно выступать со своимъ утвержденіемъ, такъ какъ оно совершенно не соотвтствуетъ дйствительности.

Тотъ фактъ, что ‘стнныя цпи’ и кандалы пускались въ ходъ въ Суздальской монастырской крпости, не можетъ подлежать никакому сомннію. Правда, что при учрежденіи Суздальской монастырской тюрьмы въ 1766 г., въ царствованіе Екатерины II, была издана особая инструкція, которой предписывалось содержать колодниковъ ‘не скованными’. Но впослдствіи архимандриту монастыря было разршено въ извстныхъ случаяхъ заковывать арестантовъ въ кандалы и даже ‘сажать на стнныя цпи’, т самыя толстыя, короткія, двухпудовыя цпи, которыя такъ подробно, хотя и нсколько неуклюже, описаны г. Сахаровымъ.

Заковываніе въ кандалы и сажаніе на ‘стнныя цпи’ въ Суздальской монастырской тюрьм производилось даже въ XIX столтіи. Теперь это возможно вполн точно доказать на основаніи даже литературныхъ матеріаловъ. Приведу одинъ примръ.

Въ 1821 году за буйство были посажены на ‘стнныя цпи’ сидвшіе въ Суздальской крпости: отставной корнетъ Спечинскій и прапорщикъ Александръ Мщанковъ. Цлый мсяцъ пробыли они прикованными за шею къ тюремной стн. И это длалось съ вдома губернатора и святйшаго синода.

По прошествіи мсяца, архимандритъ монастыря о. Парфеній писалъ Владимірскому губернатору, что ‘какъ нын арестанты, содержащіеся на стнной цпи, нсколько усмирились, то отъ цпного содержанія освобождены, поелику же къ перемн своего положенія совершенной надежды не подаютъ и дабы впредь не могли учинить по буйному своему характеру какихъ-либо важнйшихъ поступковъ и опасныхъ происшествій, отдлены отъ прочихъ арестантовъ каждый изъ нихъ въ особую комнату, въ коихъ и содержатся нын подъ строжайшимъ за ними наблюденіемъ’ {‘Труды Владимірской ученой архивной коммиссіи’. Книга II. Губ. гор. Владиміръ, 1900 г., стр. 31.}…

Въ Европ, какъ извстно, особенной жестокостью съ давнихъ поръ славятся австрійскіе тюремщики и жандармы. Въ доказательство этого, между прочимъ, указываютъ на обычай, существовавшій въ австрійскихъ государственныхъ тюрьмахъ даже въ половин XIX вка,— обычай приковывать боле важныхъ арестантовъ на цпь къ стн каземата. Извстный русскій революціонеръ М. А. Бакунинъ за участіе въ революціонномъ движеніи въ Австріи и Саксоніи въ 1848—49 гг. полгода просидлъ въ Ольмюцкой тюрьм прикованнымъ къ стн.

Но при этомъ необходимо сдлать одну оговорку, довольно существеннаго свойства. Дло въ томъ, что въ австрійскихъ тюрьмахъ приковывали заключенныхъ къ стн не за шею или не за ‘выю’, какъ говоритъ г. Сахаровъ,— а за талію. Такимъ образомъ нельзя не признать, что суздальскіе монахи въ этомъ случа оказались значительно изобртательне австрійскихъ тюремщиковъ. Впрочемъ, впослдствіи мы встртимъ еще боле убдительныя доказательства этого мннія.

Нсколько поздне, когда я съ особаго разршенія архимандрита Серафима, осматривалъ ризницу, архивъ, библіотеку и другія помщенія монастыря, то я нигд уже не нашелъ ни ‘стнныхъ цпей’, ни кандаловъ. Все это куда-то исчезло безслдно. Очевидно, кто-то счелъ нужнымъ припрятать подальше эти жестокіе ‘препараты старины’. Но кто и куда — намъ, къ сожалнію, неизвстно. А объ этомъ нельзя не пожалть, такъ какъ подобные ‘препараты’ для русскаго историческаго музея были бы, конечно, очень цннымъ и весьма характернымъ пріобртеніемъ…

Приведенный нами примръ усмиренія ‘буйныхъ’ арестантовъ посредствомъ ‘сажанія на цпь’ относится къ 20-мъ годамъ XIX столтія. Къ сожалнію, въ настоящее время нтъ достаточно данныхъ, чтобы установить, до какого времени примнялась эта мра въ Суздальской крпости и когда именно она окончательно исчезла?

Во всякомъ случа мы можемъ заявить, что въ конц XIX вка ‘стнныя цпи’ не пускались уже въ ходъ, поэтому въ 70-хъ годахъ он и хранились въ особой ‘палатк’, вмст съ кандалами и другими ‘вещами, вышедшими изъ употребленія’.

На мои вопросы, обращенные къ одному изъ бывшихъ архимандритовъ Суздальскаго монастыря о томъ: какія именно мры употреблялись въ послднее время монастырскимъ начальствомъ для усмиренія строптивыхъ арестантовъ и часто ли происходили случаи буйства заключенныхъ — онъ сообщилъ мн, что многіе изъ узниковъ, просидвъ въ тюремномъ каземат годъ, два, три, пять, десять лтъ и потерявъ наконецъ всякую надежду когда-нибудь выйти на свободу, приходятъ въ ярость, начинаютъ все и всхъ ругать, неистово кричать, бушевать, бить все, что попадется подъ руку. Никакія увщанія, никакія угрозы въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно не дйствуютъ.

Въ припадкахъ бшеной ярости заключенный не хочетъ слышать никакихъ увщаній и требуетъ только одного — свободы. Угрозы конвоя и монастырскаго начальства точно такъ же нисколько не помогаютъ длу. Солдаты не ршаются наброситься на него, чтобы связать ему руки и ноги.

Тогда караульнымъ солдатамъ приказывается направить револьверы на заключеннаго. Но и это не дйствуетъ. Арестантъ обнажаетъ грудь и подставляетъ ее подъ выстрлы.

— Стрляйте, изверги, мучители! Убивайте! Пейте мою кровь!— неистово кричитъ онъ и разражается ужасной бранью по адресу монастырскихъ и другихъ властей.

— Что же вы предпринимаете въ подобныхъ случаяхъ?— спросилъ я архимандрита.

— Единственное средство — голодъ,— отвтилъ настоятель.— Разсвирпвшему арестанту перестаемъ давать пищу въ теченіе дня, двухъ дней и боле,— словомъ, до тхъ поръ, пока онъ не стихнетъ, не умиротворится… Противъ голода никто, конечно, не устоитъ… Нтъ такого богатыря, котораго нельзя было бы смирить голодомъ.

VIII.
Около крпости.

Монастырская гостиница, гд я остановился по прізд въ Суздаль, занимаетъ деревянный двухъэтажный домъ, при чемъ верхній этажъ служитъ для чистой публики, а нижній, полуподвальный — для ‘чернаго народа’. Какъ извстно, въ нашихъ монастыряхъ всегда очень строго соблюдается подобное подраздленіе публики.

По этому поводу невольно воспоминается извстное bon mot А. Ф. Кони: ‘Публика — впередъ, народъ — назадъ!’ Здсь же, въ святой обители наблюдается правило: ‘Публика — вверхъ, народъ — внизъ, въ подвалъ’.

Первый же день моего пребыванія въ монастырской гостиниц обнаружилъ многія существенныя неудобства жизни въ ней, а потому я ршилъ нанять себ квартиру или комнату въ город, тмъ боле, что мн стало вполн ясно, что для выполненія моихъ плановъ — проникнуть въ крпость и архивъ — мн придется немало времени прожить въ Суздал..

Въ одномъ мщанскомъ дом мн удалось найти большую, свтлую и чистую комнату, при чемъ хозяева обязались давать мн столъ, т.-е. обдъ и ужинъ. За все это они назначили съ меня… 20 рублей въ мсяцъ!

Какъ хозяинъ, такъ и хозяйка оказались людьми чрезвычайно словоохотливыми и въ мстныхъ длахъ весьма освдомленными. Видя во мн ‘любителя старины’, интересующагося монастырями, они очень охотно сообщали мн все, что только было имъ извстно по этому предмету.

Со своей стороны я также весьма охотно вступалъ съ ними въ разговоръ, надясь что-нибудь узнать относительно лицъ, сидвшихъ въ Суздальской крпости. Между прочимъ, на мои разспросы относительно Спасо-Ефиміевскаго монастыря, хозяйка, съ присущей ей большой рзкостью на языкъ, разсказала мн немало о порядкахъ, господствовавшихъ въ этомъ монастыр.

— Нын, при этомъ архимандрит (т.-е. Серафим Чичагов) большія строгости заведены и въ монастыр и въ крпости. А въ прежнее время, при Досифе {Архимандритъ Досифей былъ предшественникомъ Серафима Чичагова но управленію Спасо-Ефиміевскимъ монастыремъ.}, братіи слободно было, да и арестантамъ-то, я полагаю, тоже легче жилось. За денежки, бывало, все можно было сдлать… Нечего грха таить: воровство смертное было въ монастыр…

— Какъ такъ? Какое воровство?— недоумвалъ я.

Хозяйка только рукой махала.

— Что тутъ говорить! Всего бывало!… Дло чуть до грабежа не доходило… Досифей былъ человкъ престарлый, больной: у него каменная болзнь была. Онъ ни во что не вникалъ, всмъ ддомъ правилъ казначей Исайя. А этотъ страсть какой жадный былъ на корысть. Поступилъ въ монастырь совсмъ голый, копейки за душой не было, а какъ въ казначеяхъ походилъ, такъ сколько тысячъ накопилъ… Всячески грабилъ…

— Да съ кого же онъ могъ грабить?— спрашивалъ я.

— Мало ли съ кого онъ грабилъ!… У казначея вс деньги на рукахъ, вс капиталы у него. Онъ вс расходы по монастырю ведетъ: и постройки, и ремонты, и покупки, и продажи — все онъ… А арестанты-то? Мало ли онъ отъ нихъ наживался! Мало ли попользовался…

Я выразилъ удивленіе: какимъ образомъ арестанты, сидящіе въ монастырской крпости, могли способствовать обогащенію казначея?

— А какъ же!— воскликнула моя собесдница.— Мало ли къ нимъ народу прізжаетъ, чтобы повидать ихъ… Къ одному Василью Карповичу сколько народа перебывало…

— Кто это Василій Карповичъ?— спросилъ я, настороживъ уши.

— Тоже арестантъ… старецъ одинъ… по фамиліи Подгорный… дальній онъ, говорятъ, изъ-подъ Харькова. Народъ его за пророка считаетъ, за прозорливца… Говорятъ, предсказываетъ… Не только изъ ихъ мстъ, отколь онъ, стало быть изъ-подъ Харькова,— наши, суздальскіе, начали ходить къ нему… Можно сказать, народъ такъ и валилъ къ нему: и крестьяне, и мщане, и купцы, и старухи, и молоденькія… Бывало то и дло: тройки да пары такъ и дутъ… А онъ въ крпости сидитъ, подъ замкомъ. Какъ его повидать? Безъ благословенія архимандрита никому невозможно увидть арестанта. А архимандритъ ни во что не вникалъ, все предоставилъ казначею, отцу Исаи… Ну, а тотъ никого не допуститъ безъ того, чтобы не сорвать въ свою пользу. Такимъ манеромъ и наживался’.

Я зналъ, что Подгорный, крестьянинъ Ахтырскаго узда, Харьковской губерніи, пользующійся большой популярностью на родин, былъ заключенъ въ Суздальскую крпость въ 1892 году, по опредленію святйшаго синода. Дло противъ него было возбуждено мстнымъ духовенствомъ, которое обвиняло его въ образованіи и распространеніи особой секты хлыстовскаго характера, а также въ грубомъ разврат, въ растлены и насилованіи малолтнихъ двушекъ и т. д.

Вообще харьковское духовенство,— мстные священники, благочинные, миссіонеры во глав съ извстнымъ архіепископомъ Амвросіемъ — отнюдь не жалло красокъ, чтобы разрисовать Подгорнаго какъ въ высшей степени вреднаго и опаснаго сектанта, погрязшаго притомъ въ самомъ гнусномъ разврат. Все дло о Подгорномъ велось духовными властями, велось келейно, тайно и заправлялось членами духовной консисторіи. Въ результат — ссылка и заключеніе Подгорнаго въ Суздальскую крпость.

Совсмъ въ другомъ вид, въ другомъ свт представляется какъ дло Подгорнаго, такъ и его личность, если мы за свдніями по этому поводу обратимся къ людямъ, среди которыхъ проходила его дятельность. Тутъ со всхъ сторонъ вы можете услышать самые лестные, самые восторженные отзывы о полезной и плотворной дятельности ‘старца’, объ основаніи и устройств имъ Свято-духовской женской общины на религіозно-разумныхъ началахъ, о его проповдяхъ, направленныхъ противъ распущенности мстнаго духовенства, о его борьб съ пьянствомъ и развратомъ и т. д.

— Всю свою жизнь ратовалъ супротивъ ‘казенной троицы’,— говорятъ о немъ крестьяне.

— Что это за ‘казенная троица’?— спрашивалъ я.

— А та самая, у которой первое лицо — табакъ, второе лицо — кабакъ, а третье — бардакъ…

Какъ бы то ни было, но харьковскіе хохлы глубоко убждены въ томъ, что Подгорнаго засадили въ крпость главнымъ образомъ за то, что онъ своею проповдью отбилъ доходъ у мстныхъ священниковъ: подъ вліяніемъ его ученія народъ массами началъ оставлять офиціальныхъ пастырей и переходить на сторону ‘старца’, котораго онъ считалъ за прозорливца и пророка. Вообще дло Подгорнаго настоятельно нуждается въ подробномъ, гласномъ и безпристрастномъ разслдованіи.

Но возвращаюсь къ моему разговору съ хозяйкой. На вопросъ о томъ, кто еще сидитъ въ крпости, кром Подгорнаго, она назвала Ковалева,— ‘тотъ самый, что 25 человкъ живьемъ въ землю закопалъ’. Теперь, посл того, какъ онъ принялъ православіе, его начали выпускать изъ крпости въ монастырь.

— А еще кто?— спросилъ я.

— ‘Да мало ли ихъ сидитъ… Полна крпость. И попы, и монахи, и раскольники, и архимандриты… Только фамиліи ихъ никому неизвстны, потому — все подъ секретомъ’…

Отправляюсь въ монастырь на развдки.

Чрезъ арку, устроенную подъ сводами Южной башни, вхожу въ монастырь. Замтивъ меня, привратникъ въ солдатской шинели спшитъ выйти изъ своей сторожки и внимательно смотритъ мн вслдъ. Увреннымъ шагомъ я направляюсь въ глубь монастыря.

Навстрчу мн попадается ‘служка’, т.-е. молодой послушникъ, въ черномъ подрясник, опоясанномъ широкимъ ремнемъ. Боясь возбудить какія-нибудь подозрнія, я не ршаюсь сразу спросить его о томъ, что меня боле всего интересуетъ, т.-е. о крпости и тюрьм, а прошу указать мн могилу князя Дмитрія Михайловича Пожарскаго, знаменитаго героя-патріота, какъ извстно, похороненнаго въ Спасо-Ефиміевскомъ монастыр.

Осмотрвъ роскошный мраморный ‘мавзолей’, устроенный надъ могилой Пожарскаго, я прошу моего случайнаго спутника проводить меня въ церковь Николая Угодника, которая,— какъ мн было извстно,— до недавняго времени была въ крпости и служила только для заключенныхъ, но архимандритъ Серафимъ, отнеся крпостную стну въ глубь тюремнаго двора, сдлалъ эту церковь доступной публик.

Какъ только мы направились туда, я замтилъ съ лвой стороны каменную стну темно-кирпичнаго цвта, которая, упираясь однимъ концомъ въ главную стну, окружавшую монастырь, шла почти до самой церкви Николая Угодника, отрзывая такимъ образомъ сверную часть монастыря. ‘Вотъ она крпость’, подумалъ я.

Въ стн виднлись плотно закрытыя, окованныя желзомъ ворота, надъ которыми сверху вислъ образъ Божіей Матери съ младенцемъ Іисусомъ на рукахъ… А внизу, на воротахъ виднлась желзная кружка съ какой-то надписью.

— Что это за ворота?— спросилъ я своего спутника, желая проврить свои догадки.

— А это въ острогъ… то бишь, въ крпость,— поправился онъ.

Мн непремнно хотлось прочесть надпись на кружк, поэтому я сдлалъ нсколько шаговъ по направленію къ воротамъ. ‘Въ пользу заключенныхъ въ монастырской крпости’ — едва усплъ прочесть я, какъ вдругъ услышалъ испуганный голосъ моего спутника, который, страшно волнуясь, кричалъ:

— Куда вы! Куда вы!… Тамъ нельзя!

Очевидно, мой поступокъ показался ему столь необычайнымъ и такъ смутилъ его, что онъ совершенно растерялся и кончилъ тмъ, что ускорилъ шагъ, какъ бы желая поскоре миновать опасное мсто и въ то же время отдлаться отъ меня.

Я поспшилъ догнать его.

— Вы говорите, туда нельзя?— спросилъ я его спокойнымъ тономъ.

— Нельзя, нельзя!— все тмъ же крайне взволнованнымъ голосомъ говорилъ послушникъ,— Тамъ солдаты!— проговорилъ онъ какъ бы въ поясненіе своего испуга.

— Стало быть, тюрьма помщается за этой стной?— спросилъ я.

— Да, да, въ крпости, — скороговоркой отвтилъ послушникъ на ходу.— А вотъ и храмъ святителя Николая Угодника,— добавилъ онъ, указывая на церковь, къ которой мы подошли въ эту минуту.

— А сколько всхъ заключенныхъ?— спросилъ я.

— Намъ ничего неизвстно… Простите, Христа ради!— вдругъ сказалъ онъ, отвсилъ низкій поклонъ и поспшилъ юркнуть въ одну изъ дверей братскаго корпуса.

Я началъ часто посщать монастырь, вступалъ въ бесды съ монахами, послушниками и богомольцами, стараясь наводить ихъ на интересующія меня темы.

Разъ иду я по алле, вдоль каменной стны, отдляющей ‘крпость’ отъ монастыря. На скамейк въ тни березъ и кленовъ сидитъ какой-то человкъ мщанскаго облика, не то странникъ-богомолецъ, не то суздальскій обыватель.

Сажусь на ту же скамейку и, спустя нкоторое время, вступаю въ разговоръ о томъ, о семъ. Случайный собесдникъ оказывается очень общительнымъ человкомъ.

— А это что такое?— спрашиваю я своего собесдника, указывая на темную дверь въ каменной стн, ведущую въ крпость.

— Это?— переспросилъ онъ и значительно, почти пытливо поглядлъ мн прямо въ глаза. Его лицо вдругъ приняло какой-то таинственный оттнокъ. Замтно понизивъ тонъ, онъ отвчалъ:

— Это… стало быть темница… Тюрьма, скажемъ…

— Кого же и за что сюда сажаютъ?— спрашиваю я.

— Сюда, господинъ, за большія дла сажаютъ…

И онъ внушительно покачалъ головой.

— Да, за ба-альшія дла… И духовнаго сана и свтскаго…

— И на долго сажаютъ?

— На неозначенное время… Другого посадятъ молодого, вьюношей, а выпустятъ-то отсюда старикомъ сдымъ… Да-а, всяко бываетъ, господинъ хорошій… А то и умретъ здсь, сидя въ тюрьм, такъ воли и не дождется… Здсь монахи и похоронятъ… вонъ въ саду у нихъ зарыто народу страсть…

— А что, нельзя какъ-нибудь проникнуть за эти ворота, чтобъ увидть тюрьму?— спросилъ я.

Мой собесдникъ съ удивленіемъ посмотрлъ на меня, какъ смотрятъ на человка, вдругъ выпалившаго какую-нибудь очевидную нелпость, и затмъ заявилъ:

— Да разв это мыслимо?!…

IX.
Арестантское кладбище.

Изъ ‘Историческаго описанія’ г. Сахарова я узналъ, что въ монастыр имется особое кладбище, ‘на которомъ хоронили и хоронятъ умершихъ въ арестантскомъ отдленіи’. Это меня крайне заинтересовало.

Я ршилъ осмотрть это кладбище, въ надежд хотя по могильнымъ надписямъ узнать имена тхъ узниковъ, которые томились въ Суздальской крпости и которые нашли здсь себ вчное успокоеніе. Если ничего нельзя узнать о живыхъ узникахъ Суздальской крпости, то по крайней мр можно будетъ узнать кое-что о мертвыхъ,— думалъ я.

Съ этой цлью, на первыхъ же дняхъ своего прізда въ Суздаль, я отправился въ монастырь. Изъ ‘Описанія’ г. Сахарова я зналъ, что арестантское кладбище находилось ‘за братскимъ корпусомъ въ саду’ и подходило къ самой церкви Николая Угодника.

Пройдя вдоль братскаго корпуса, я убдился, что садъ, который примыкалъ къ этому корпусу сзади и въ которомъ находилось арестантское кладбище, былъ отдленъ отъ монастырскаго двора особой оградой. Еще не доходя до братскаго корпуса, можно было замтить въ оград широкія ворота, которыя вели въ садъ, но, къ моему сожалнію, ворота эти оказались на замк.

‘Здсь, очевидно, все кодъ замкомъ’, съ невольной досадой подумалъ я и пошелъ дале, вдоль корпуса, надясь въ конц его найти другія ворота или калитку въ садъ. Я не ошибся: калитка, дйствительно, оказалась, но и на ней,— увы!— вислъ замокъ.

Я уже терялъ надежду проникнуть въ этотъ разъ на кладбище я хотлъ было идти назадъ, какъ вдругъ къ калитк быстро подошелъ какой-то человкъ лтъ 35, довольно высокій, со слдами оспы на лиц, одтый въ блую блузу, подпоясанную кожанымъ ремнемъ, и началъ отпирать замокъ.

— Вы садовникъ?— спросилъ я его.

Онъ бгло взглянулъ мн въ лицо и какъ-то уклончиво проговорилъ:

— Да, мы находимся при сад.

Онъ вошелъ въ калитку, я поспшилъ послдовать за нимъ.

— Можно осмотрть садъ?— спросилъ я.

— Что же, осмотрите, если вамъ угодно… только скоро придется его запирать, потому у меня есть дло…

— Я ненадолго, я не задержу васъ,— успокоилъ я своего спутника.

Мы вошли въ садъ, густо заросшій деревьями: яблонями, вишнями, оршникомъ. Подъ этими деревьями въ зеленой и сочной трав виднлись ряды могильныхъ насыпей…

Могилы шли отъ самой церкви Николая Угодника, часть которой входила въ садъ.

— Это самая старинная изъ всхъ церквей вашего монастыря?— спросилъ я садовника, чтобы завязать разговоръ.

— Дйствительно врно. Эту церковь самъ святитель Ефимій строилъ.

— Зачмъ же въ ней везд желзныя ршетки въ окнахъ?

— Прежде она въ крпости стояла и служила для арестантовъ, для колодниковъ… Потому и ршетки желзныя… Богомольцы же не могли ее посщать. А теперешній архимандритъ отнесъ стну въ глубь крпостного двора, такимъ образомъ церковь сдлалась теперь доступна для посщеній.

— Она и теперь продолжаетъ служить для арестантовъ?

— Нтъ, теперь уже ихъ сюда не пускаютъ. Для нихъ въ крпости особая церковь имется… Маленькая.

Я началъ разсматривать могильныя плиты, разбирать надписи, стараясь въ то же время заинтересовать этимъ моего случайнаго спутника.

Надъ одной изъ могилъ стоялъ невысокій деревянный крестъ, окрашенный въ черный цвтъ, но никакой надписи на немъ не было. Очевидно, здсь считается лишнимъ сохранять въ памяти людей имена умершихъ.

Анонимные покойники.

Вокругъ, рядами, виднлись насыпи надъ старыми могилами уже безъ всякихъ крестовъ и плитъ. Вс он густо заросли высокой травой. Яблони простираютъ надъ ними свои втви, точно стараясь прикрыть ихъ отъ взоровъ тхъ немногихъ людей, которые изрдка проникаютъ сюда.

Изъ могилъ XVIII столтія только одна оказалась съ надписью. Это была могила, какъ гласила надпись на плит, ‘монаха Амвросія, въ бльцахъ Александра Кирилловича Сытина, скончавшагося 1785 года’. Впослдствіи, когда мн удалось получить списокъ секретныхъ длъ суздальскаго монастырскаго архива, я узналъ, что ‘коллежскій ассесоръ Александръ Сытинъ’ былъ заключенъ въ Суздальскую крпость 29 ноября 1776 года. Изъ того же списка видно, что Сытинъ умеръ въ крпости, просидвъ въ ней около десяти лтъ. Можно думать, что монащество онъ принялъ незадолго до своей смерти.

Вообще могилы монаховъ, хотя бы и бывшихъ въ числ монастырскихъ узниковъ, боле охотно отмчались монастыремъ и сохранялись боле тщательно. Такъ, на одной плит я прочелъ: ‘Іеромонахъ Рафаилъ, скончавшійся 21 октября 1869 года’, а на другой: ‘Іеромонахъ Митрофанъ Шумиловскій, умершій 31 марта 1888 года’, и т. д.

Среди могилъ, заросшихъ травой, бросается въ глаза совсмъ свжая могильная насыпь, на которой нтъ никакихъ слдовъ растительности.

— Чья это могила?— спрашиваю я.

— Тутъ недавно похороненъ одинъ странникъ.

— Какой странникъ?

— А Богъ его знаетъ. Пришелъ въ нашъ монастырь какой-то странникъ… невдомо откуда… никто его не зналъ. Заболлъ здсь и умеръ. Вотъ его и похоронили здсь, вмст съ арестантами…

— Богомолецъ?— спросилъ я.

— Неизвстно… Можетъ быть, и богомолецъ, а можетъ быть и такъ… Сюда нердко приходятъ навстить кого-нибудь изъ сидящихъ въ тюрьм… сродственники, знакомые… или такъ, случается, по наслышк…

— Но вдь заключенныхъ здсь нельзя видть?

— Конечно, нельзя… А между прочимъ надются… Съ чмъ придутъ, съ тмъ и уйдутъ.

— А это чья могила?— спросилъ я, указывая на другую, также очевидно свжую могилу, лишь слегка обросшую мелкой и рдкой травой.

— А это одинъ невольникъ похороненъ.

— Кто такой?

— По фамиліи Черкасовъ… Звали его Андрей Лукьяновичъ… Здсь въ крпости сидлъ.

— Когда же онъ умеръ?

— Ныншней зимой, въ январ мсяц.

— А вамъ неизвстно, откуда онъ былъ сосланъ сюда и за что?

— Должно быть, съ Волги… Чуть ли не изъ Астраханской губерніи. А сосланъ онъ, должно быть, за еноховскую секту.

— Отчего же на его могил нтъ ни креста, ни плиты, ни надписи?— спросилъ я.

— Не могу знать отчего… Надъ арестантами не ставятъ… Должно быть, за еретиковъ считаютъ…

Поздне я узналъ, что ‘настоящихъ еретиковъ’ врод молоканъ, субботниковъ и другихъ сектантовъ здсь на кладбищ не хоронили, но посл ихъ смерти ночью тайно увозили изъ монастыря ихъ трупы и зарывали гд-нибудь въ пол, причемъ всячески старались скрыть мсто погребенія.

Среди простыхъ могильныхъ плитъ и боле чмъ скромныхъ, невзрачныхъ памятниковъ, заросшихъ травой, особенно рзко выдлялись, обращая на себя вниманіе, два изящные памятника изъ прекраснаго чернаго мрамора. Оба они стояли подъ яблонями, скрывавшими ихъ въ своихъ втвяхъ,— невдалек другъ отъ друга.

На одномъ изъ нихъ была слдующая надпись: ‘Здсь покоится тло коллежскаго совтника и кавалера Владиміра Николаевича Бантышъ-Каменскаго, скончавшагося 22 января 1829 года на 51 году отъ рожденія’. На другой сторон памятника крупнымъ шрифтомъ были высчены два слова: ‘Другу-брату’.

— Кто былъ этотъ Бантышъ-Каменскій?— спросилъ я садовника.

— Неизвстно… Говорятъ, изъ арестантовъ. Здсь въ тюрьм сидлъ, тутъ и умеръ…

На другомъ памятник изъ мрамора я прочелъ: ‘Здсь покоится прахъ раба Божія едора Петровича Шаховскаго, отъ горестей и суетъ міра ко Всемогущему Богу въ вчное блаженство переселившагося 1829 года маія 24 дня на 34 году отъ рожденія своего’. На другой сторон памятника было высчено: ‘Господи, предъ Тобою все желаніе мое, и воздыханіе мое отъ Тебя не утаится. Помяни мя, Владыко всесвятой, егда пріидеши во царствіи Твоемъ’.

Было несомннно, что памятники надъ могилами Бантышъ-Каменскаго и Шаховского сооружены не монастыремъ, а людьми, близкими покойнымъ узникамъ, такъ какъ и въ постановк этихъ памятниковъ и въ надписяхъ на нихъ чувствовалась любящая рука, слышалась глубокая скорбь объ умершихъ.

На мой вопросъ: кто былъ этотъ Шаховской?— садовникъ ничего не могъ сказать мн. Но въ ‘Историческомъ описаніи Спасо-Ефиміева монастыря’ онъ названъ княземъ, бывшимъ узникомъ суздальской монастырской тюрьмы. Это указаніе навело меня на мысль обратиться за свдніями по этому поводу къ извстному общественному дятелю князю Дмитрію Ивановичу Шаховскому, съ которымъ мн и ране приходилось переписываться по вопросамъ народнаго образованія и съ которымъ не разъ приходилось встрчаться на разныхъ създахъ, выставкахъ и т. п.

Я написалъ Д. И. Шаховскому письмо, въ которомъ просилъ его сообщить мн: не извстно ли ему, кто такой былъ князь едоръ Петровичъ Шаховской? Спустя нсколько дней посл этого получился отвтъ.

‘едоръ Петровичъ Шаховской,— писалъ Дмитрій Ивановичъ,— мой родной ддъ (отецъ моего отца), декабристъ, одинъ изъ основателей Союза Благоденствія, повидимому, отставшій затмъ отъ политики, такъ какъ съ 1821 года онъ жилъ у себя въ деревн (въ Арзамасскомъ узд Нижегородской губерніи), и арестованъ только въ начал марта 1826 года.

‘О немъ говорится въ донесеніи слдственной коммиссія, издан. 1826 года, стр. 8, 10 и 11. По опредленію верховнаго суда онъ былъ сосланъ на поселеніе именно въ Туруханскъ, затмъ переведенъ въ Енисейскъ, гд вскор сошелъ съ ума и перевезенъ въ Суздальскій монастырь, въ которомъ онъ и умеръ. Въ монастыр его постила жена его княгиня Наталья Дмитріевна (родная внучка кн. Михаила Михайловича-Щербатова), которая, конечно, и поставила памятникъ на могил’.

Впослдствіи, когда мн удалось проникнуть въ монастырскій архивъ, я имлъ возможность ознакомиться съ подлиннымъ дломъ ‘государственнаго преступника Шаховскаго’, и такъ какъ оно представляетъ несомннный интересъ, то я постараюсь въ одной изъ слдующихъ статей передать содержаніе этого ‘дла’.

— Это все могилы людей, которые здсь похоронены?— спросилъ я садовника, указывая на ряды насыпей, заросшихъ травой и уходящихъ въ глубь монастырскаго сада.

— Да, это все колодники, которые сидли здсь въ прежнее время въ тюрьм, а также ссыльные изъ духовныхъ лицъ, которые были здсь въ монастыр на послушаніи… Много ихъ здсь сидло въ заточеніи, много и помирало…

Съ тяжелымъ, подавленнымъ чувствомъ смотрлъ я на эти ряды могилъ, скрывшихъ въ земл измученныя тла несчастныхъ узниковъ… Въ моемъ воображеніи вставали тни людей, исчахшихъ за желзными ршетками монастырскихъ казематовъ — въ теченіе долгихъ лтъ суроваго заточенія.

— Вы — здшній?— спросилъ я садовника.

— Нтъ… я — дальній.

— А откуда вы, можно узнать?

— Я… съ юга… екатеринославскій,— не сразу отвтилъ садовникъ, смотря куда-то въ сторону.

Въ его отвтахъ чувствовалась какая-то особенная сдержанность, отсутствіе желанія говорить о себ.

— А что священникъ Цвтковъ сидитъ въ крпости?— спросилъ я.

— Да, сидитъ.

— А Подгорный?

— Тоже сидитъ.

— А еще кто?

— Еноховцы сидятъ… четыре человка, изъ Саратовской губерніи… Николай Ивановичъ Добролюбовъ, изъ Нижняго-Новгорода вотъ уже больше двадцати лтъ сидитъ здсь… Крестьянинъ Уточкинъ… іеродіаконъ Пименъ изъ Молдавіи. Ермолай Федосевъ за то, что въ пещер жилъ… Священники Рудаковъ и Синцоровъ…

— А Ковалевъ?— спросилъ я.

— Да… сидитъ… вы простите… мн пора идти, — какъ-то вдругъ спохватился онъ.

— Ну, что же, идемте вмст.

Мы вышли изъ сада. Мой спутникъ заперъ на замокъ калитку и попрощался со мной.

Увидвъ, что онъ направляется къ крпости, я пошелъ вслдъ за нимъ. Вотъ онъ остановился у воротъ, ведущихъ въ крпость и — я не замтилъ хорошенько, постучалъ ли онъ въ нихъ, или же позвонилъ.

— Кто тамъ?— раздался окрикъ изъ-за воротъ.

— Это я… едоръ,— отвчалъ садовникъ.

Загремли замки, и затмъ одна половина воротъ чуть-чуть пріоткрылась. Садовникъ проскользнулъ туда, ворота быстро захлопнулись, и снова загромыхали замки.

Только тутъ я догадался, кто былъ тотъ садовникъ, съ которымъ я только что бесдовалъ и разбиралъ могильныя надписи. Это былъ не кто другой, какъ самъ едоръ Ковалевъ, печальный герой ужасной трагедіи, разразившейся въ самомъ конц 1896 и въ начал 1897 года въ Терновскихъ плавняхъ, подъ Тирасполемъ, трагедіи, отъ которой содрогнулась не только Россія, но и весь цивилизованный міръ.

Въ числ 25 человкъ, которыхъ онъ замуровалъ на смерть въ склеп и закопалъ, живыми въ землю, были самые близкіе, самые дорогіе ему люди: родная мать — старуха, родной братъ, и, наконецъ, молодая любимая жена съ двумя его малолтними дтьми…

Но о Ковалев и другихъ узникахъ Суздальской крпости, томившихся въ ней въ 1902—1905 годахъ мы поговоримъ въ одномъ изъ слдующихъ очерковъ.

А. Пругавинъ.

‘Русская Мысль’, кн.I—II, 1908

СУЗДАЛЬСКАЯ КРПОСТЬилиарестантское отдленіе Спасо-Ефиміевскаго монастыря.

I.Остатки инквизиціи въ XX вк.

II.Поздки въ Суздаль.

III.Великокняжеская столица.

IV.Суздальскіе монахи.

V.Герценъ о раскол и Суздальской тюрьм.

VI.Подъ покровомъ тайны.

VII.‘Стнныя цпи’.

VIII.Около крпости.

IX.Арестантское кладбище.

Читайте также: