Левъ Толстой и ‘богочеловки’.
Левъ Толстой и ‘богочеловки’.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
А. Пругавинъ.
‘Русское Богатство’, No< 8, 1911
Лев Толстой и ‘богочеловеки’, Пругавин Александр Степанович, Год: 1911
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Для тхъ читателей, которые, быть можетъ, никогда не слыхали о ‘богочеловкахъ’, спшимъ пояснить, что подъ этимъ именемъ у насъ были извстны послдователи религіозно-этическаго ученія, возникшаго въ сред русской интеллигенціи въ 70-хъ годахъ, въ самый разгаръ ‘хожденія въ народъ’.
‘Богочеловчество’ и само по себ представляетъ немалый интересъ, какъ одно изъ проявленій религіозныхъ исканій, которыя отъ времени до времени захватываютъ интеллигентные слои нашего общества. Интересъ этотъ еще боле возрастаетъ въ виду того, что религіозныя исканія на этотъ разъ захватили среду молодежи, при томъ очень активной, соціалистически настроенной, т. е. той части молодежи, которая въ большинств, въ масс обыкновенно остается совершенно равнодушной и даже совсмъ чуждой интересамъ религіознаго характера.
Но къ этому присоединяется еще особый, спеціальный интересъ вслдствіе тхъ связей, тхъ отношеній, которыя несомннно существовали между ‘богочеловчествомъ’ и Львомъ Толстымъ. Какъ теперь выясняется, основатель этого ученія и нкоторые изъ его ближайшихъ послдователей стояли очень близко къ Л. Н. Толстому, находились съ нимъ въ постоянныхъ отношеніяхъ.
Фактъ этотъ получаетъ еще большее значеніе въ виду того, что знакомство великаго писателя съ ‘богочеловками’ какъ разъ совпадаетъ съ тмъ періодомъ его жизни, когда его собственныя религіозныя исканія пріобрли особенную остроту.
По словамъ Толстого, онъ всегда стремился къ отысканію смысла жизни и только сложныя вншнія явленія и событія и его собственныя страсти и увлеченія отодвигали это ршеніе вопросовъ жизни. Но къ концу 70-хъ годовъ эти исканія начинаютъ принимать опредленныя, законченныя формы, выливаются въ извстную систему, извстные тезисы. Къ этому именно времени относится и знакомство Льва Николаевича съ ‘богочеловками’.
Въ 1878 году Толстой пишетъ Страхову: ‘У меня живетъ учителемъ математики кандидатъ петербургскаго университета, прожившій два года въ Канзас, въ Америк, въ русскихъ колоніяхъ коммунистовъ. Благодаря ему, я познакомился съ тремя лучшими представителями крайнихъ соціалистовъ, тхъ самыхъ, которыхъ теперь судятъ {Въ это время въ Петербург происходилъ процессъ 193-хъ, къ которому, какъ извстно, были привлечены главнымъ образомъ лица, ‘ходившія въ народъ’.}. Но и эти люди пришли къ необходимости остановиться въ преобразовательной дятельности и прежде поискать религіозныя основы. Со всхъ сторонъ, вс умы обращаются на то самое, что мн не даетъ покоя’ {‘Письма Л. Н. Толстого’, томъ второй, 1911 г., стр. 53.}.
Учителемъ математики старшихъ сыновей Льва Николаевича, какъ извстно, былъ въ то время ‘кандидатъ петербургскаго университета’ Василій Ивановичъ Алексевъ, пользовавшійся особымъ расположеніемъ Толстого, который называлъ его въ своихъ письмахъ ‘милымъ другомъ’. Алексевъ, находившійся сначала подъ сильнымъ вліяніемъ народническихъ идей, которыми вдохновлялась тогда наша молодежь, вскор однако увлекся ‘богочеловчествомъ’ и сдлался однимъ изъ видныхъ послдователей этого ученія.
Дале я буду еще имть случай боле подробно говорить объ Алексев и объ его участіи въ американской общин, о которой вскользь упоминаетъ Толстой, теперь же мн хотлось бы обратить вниманіе читателей на слова Льва Николаевича изъ только что приведеннаго письма о томъ, что, благодаря Алексеву, онъ ‘познакомился съ тремя лучшими представителями крайнихъ соціалистовъ’.
О комъ говоритъ здсь Толстой? Кто были эти лица, я въ точности не знаю, но мн извстно, что Левъ Николаевичъ познакомился черезъ Алексева съ А. К. Маликовымъ, который былъ основателемъ богочеловчества и организаторомъ русской общины въ Америк. Толстой очень скоро сблизился съ Маликовымъ, такъ какъ у нихъ сразу же нашлась общая почва — глубокое убжденіе въ томъ, что безъ религіи не можетъ жить человчество.
Хотя впослдствіи, уже значительно поздне, Толстой въ своихъ религіозныхъ воззрніяхъ разошелся съ Маликовымъ, такъ какъ послдній подъ вліяніемъ пережитыхъ потрясеній и тяжелыхъ утратъ отказался отъ идей, послужившихъ основаніемъ для богочеловчества, и вернулся въ церковное православіе, тмъ не мене великій писатель не переставалъ относиться къ Маликову съ глубокимъ уваженіемъ.
Но, кром Алексева и Маликова, къ Толстому былъ очень близокъ еще одинъ ‘богочеловкъ’ — Алексй Алексевичъ бибиковъ, который долгое время состоялъ управляющимъ его самарскаго имнія. Наконецъ поздне — въ 1886—1887 гг.— Толстому пришлось довольно близко познакомиться и сойтись съ Вильямомъ Фреемъ {О сношеніяхъ Толстого съ Фреемъ см. статью П. И. Бирюкова,’Л. Н. Толстой и Вильямъ Фрей’. ‘Минувшіе годы’. 1908 г. No 9.}, который хотя и не былъ настоящимъ ‘богочеловкомъ’, такъ какъ являлся убжденнымъ послдователемъ Огюста Конта, но во многомъ раздлялъ идеи Маликова и былъ членомъ американской общины ‘богочеловковъ’.
Есть основанія думать, что продолжительное знакомство и сношенія съ богочеловками не могли пройти безслдно для Толстого, не могли не вліять извстнымъ образомъ на направленіе и характеръ его религіозныхъ и этическихъ идей и убжденій, которыя въ это время складывались и формировались въ опредленную религіозно-философскую доктрину.
Въ виду этого, полагаемъ, будетъ небезъинтересно поближе познакомиться какъ съ самымъ ученіемъ ‘богочеловковъ’, такъ и съ личностью его основателя и съ фигурами его главныхъ послдователей и участниковъ, насколько это позволяютъ матеріалы, имющіеся въ нашемъ распоряженіи.
Обо всемъ этомъ въ печати имются лишь самыя скудныя и отрывочныя свднія. Первыя свднія о ‘богочеловкахъ’ или ‘маликовцахъ’ появились въ заграничной печати. Базельскій профессоръ Тунъ въ своемъ извстномъ труд о революціонномъ движеніи въ Россіи приводитъ слдующія данныя о Маликов и его ученіи: ‘Въ начал 1874 года вокругъ Маликова, привлекавшагося еще по каракозовскому дду и находившагося тогда подъ полицейскимъ надзоромъ въ Орл, собралось нсколько десятковъ энтузіастовъ, такъ называемыхъ ‘богочеловковъ’, которые утверждали, что въ каждомъ человк живутъ добрыя свойства: любовь къ ближнему, готовность пожертвовать собой, и что даже въ самомъ ничтожномъ субъект находится эта ‘искра божія’. Необходимо только пробудить ее въ людяхъ проповдью, укрпить въ нихъ ‘божественное начало’, т.-е. идею равенства и братства. Согласно своему ученію, эта мистическая секта совершенно отказалась отъ всякаго революціоннаго насилія, а ея основатель, Маликовъ, попытался даже, когда былъ арестованъ, подйствовать на прокурора и раздуть находившуюся въ немъ ‘божественную искру’ въ пламя любви къ человчеству. Это удалось ему въ томъ смысл, что прокуроръ объявилъ мечтателя сумасшедшимъ и не препятствовалъ ему и его товарищамъ переселиться въ Сверную Америку. Попытка ихъ устроить тамъ коммунистическія земледльческія колоніи была неудачна, они скоро очутились въ страшной нужд и черезъ 2—3 года вернулись въ Европу’ {Тунъ: ‘Исторія революціоннаго движенія въ Россіи’. Переводъ Л. Ш., стр. 108.}. Вотъ и все.
Въ русской печати за послднія 5—6 лтъ въ разныхъ воспоминаніяхъ изъ жизни 70-хъ годовъ нердко мелькаетъ имя Маликова и упоминанія о ‘богочеловчеств’, но всегда вскользь, мимоходомъ. Такъ, напримръ, бывшій шлиссельбуржецъ М. Ф. Фроленко въ своихъ воспоминаніяхъ удляетъ ‘богочеловкамъ’ лишь нсколько строкъ. По его словамъ, Маликовъ велъ ‘горячую проповдь о возрожденіи людей путемъ вры въ то, что люди — боги, что стоитъ людямъ поврить въ это (найти въ себ бога,— какъ выражались тогда) и съ нихъ спадетъ кора всхъ порочныхъ страстей и чувствъ, и они превратятся въ непорочныхъ агнцовъ, не способныхъ ни на что злое, дурное. Міръ быстро обновится и на земл водворится земной рай’ {‘Изъ далекаго прошлаго’ М. Ф. Фроленко. ‘Минувшіе годы’, 1908 г. No 7, стр. 96.}.
Въ нашей печати имется лишь одна статья, спеціально посвященная Маликову и его ученію, это статья г. Фаресова, подъ заглавіемъ: ‘Одинъ изъ семидесятниковъ’, напечатанная въ ‘Встник Европы’ (1904 г. No 9). Основываясь на своихъ личныхъ воспоминаніяхъ, г. Фаресовъ подробно разсказываетъ въ этой стать о встрчахъ и бесдахъ съ Маликовымъ, котораго онъ зналъ какъ въ Орл, въ 1873-74 гг., такъ и въ послдніе годы его жизни.
Конечно, довольно трудно судить о томъ, насколько точно удалось г. Фаресову воспроизвести свои разговоры съ Маликовымъ, изъ которыхъ первые по времени, представляющіе наиболе существенное значеніе, имли мсто боле 30 лтъ тому назадъ. Но во всякомъ случа свднія, сообщаемыя г. Фаресовымъ объ ученіи Маликова, носятъ слишкомъ поверхностный, неопредленный характеръ и очень мало уясняютъ сущность міровоззрнія ‘богочеловковъ’ {Справедливость требуетъ однако отмтить, что въ стать г. Фаресова имются очень интересныя подробности относительно пребыванія ‘богочеловковъ’ въ Америк и объ ихъ жизни въ общин,— записанныя со словъ Маликова.}. Можно думать даже, что религіозно-утопическое теченіе 70-хъ годовъ въ стать г. Фаресова получило совершенно неврное освщеніе. По крайней мр, объ этомъ очень ршительно заявилъ въ печати одинъ изъ самыхъ выдающихся участниковъ этого движенія, H. В. Чайковскій, въ письм, помщенномъ въ ‘Встник Европы’ (1905 г. No 5).
Мы будемъ рады, если намъ удастся хотя до нкоторой степени возстановить истинный характеръ этого движенія.
Ученіе ‘богочеловковъ’ возникло въ 1874 году, какъ мы уже замтили, въ самый разгаръ ‘хожденія въ народъ’.
Основатель этого ученія Александръ Капитоновичъ Маликовъ, по общему мннію людей, знавшихъ его лично, являлся человкомъ очень крупнымъ, въ которомъ здоровый и трезвый реализмъ какъ-то непостижимо уживался съ религіозно-мистическими стремленіями и исканіями. А знали Маликова многіе изъ лучшихъ и выдающихся представителей нашей интеллигенціи.
Маликовъ происходилъ изъ зажиточной крестьянской семьи Владимірской губерніи, образованіе получилъ въ Московскомъ университет, по окончаніи котораго поступилъ на службу по судебному вдомству, причемъ вскор былъ назначенъ на должность судебнаго слдователя въ Жиздринскій уздъ Калужской губ. Но не долго ему пришлось служить здсь.
Въ 1866 году онъ былъ привлеченъ по дду каракозовцевъ, вмст со своимъ пріятелемъ, А. А. Бибиковымъ, который одновременно съ нимъ служилъ мировымъ посредникомъ въ томъ же Жиздринскомъ узд. Затмъ идутъ обычныя послдствія такого ‘привлеченія’: арестъ, крпость, судебный процессъ и, наконецъ, ссылка въ Архангельскую губернію, подъ надзоръ полиціи.
Чтобы точне опредлить себ роль и участіе Маликова и Бибикова въ каракозовскомъ дл, необходимо прежде всего припомнить, что въ этомъ движеніи слились тогда два различныхъ теченія. ‘Одно изъ нихъ — говоритъ кн. П. А. Кропоткинъ — представляло въ зародыш то движеніе ‘въ народъ’, которое впослдствіи приняло такіе громадные размры, второе же имло характеръ чисто политическій. Нсколько молодыхъ людей, изъ которыхъ вышли бы блестящіе профессора, выдающіеся историки и этнографы, ршили въ 1864 году стать, не смотря на вс препятствія со стороны правительства, носителями знанія и просвщенія среди народа. Они селились, какъ простые работники, въ большихъ промышленныхъ городахъ, устраивали тамъ кооперативныя общества, открывали негласныя школы. Они надялись, что при извстномъ такт и терпніи имъ удастся воспитать людей изъ народа и, такимъ образомъ, создать центры, изъ которыхъ постепенно среди массъ будутъ распространяться лучшія и боле высокія идеи. Для осуществленія плана были пожертвованы большія состоянія, любви и преданности длу было очень много… Съ другой стороны, Каракозовъ, Ишутинъ и нкоторые другіе члены кружка придали движенію чисто политическій характеръ’ {П. А. Кропоткинъ: ‘Записки революціонера’, Лондонъ, 1902 г., стр. 239.}.
Вс данныя, которыя имются въ нашихъ матеріалахъ, заставляютъ думать, что какъ Маликовъ, такъ и Бибиковъ несомннно принадлежали къ первой групп каракозовцевъ, т. е. къ тмъ именно лицамъ, которыя на первый планъ выдвигали культурно-просвтительныя цли и задачи и дальше мирной пропаганды соціалистическихъ идей не шли. Отправляясь на службу въ Жиздринскій уздъ Калужской губерніи, въ которомъ находятся извстные Мальцевскіе заводы, они мечтали о дятельности на пользу рабочаго населенія этихъ заводовъ. Однако дятельность эта продолжалась очень недолго, такъ какъ вскор послдовалъ арестъ, а затмъ и ссылка.
Первые годы ссылки на далекомъ свер Маликову пришлось прожить въ крохотномъ и захолустномъ уздномъ городк — Холмогорахъ — при крайне тяжелыхъ условіяхъ, безъ всякой работы и службы, если не считать занятій въ мстномъ архив. Съ переводомъ въ Архангельскъ Маликовъ получилъ возможность начать работы по изслдованію крайняго свера и занять мсто секретаря архангельскаго губернскаго статистическаго комитета.
Но жизнь въ Архангельск, въ силу его отдаленности и отсутствія желзной дороги, а также въ виду суровыхъ климатическихъ условій, не могла не тяготить Маликова. Поэтому, какъ только состоялось освобожденіе его отъ надзора полиціи,— онъ спшитъ оставить суровый сверъ и въ 1872 г. перезжаетъ въ г. Орелъ на службу въ управленіе желзной дороги {‘Негласный’ полицейскій надзоръ за Маликовымъ оставался и въ Орл.}.
Проходитъ годъ, другой и Маликова вдругъ всецло захватываетъ волна религіозно-этическаго увлеченія, которое, особенно на первыхъ порахъ, выражалось очень ярко и носило характеръ настоящаго религіознаго экстаза. О томъ, какъ и подъ какими вліяніями совершился въ Маликов этотъ рзкій переломъ, посл котораго онъ вдругъ выступилъ въ роли религіознаго реформатора, до сихъ поръ въ точности почти ничего не извстно.
Необходимо сказать, что въ Орл Маликовъ вращался главнымъ образомъ среди молодежи, которая въ то время была охвачена горячимъ стремленіемъ ‘служить народу’, ‘идти въ народъ’ для пропаганды соціалистическихъ идей. Маликовъ, какъ человкъ съ политическимъ прошлымъ, пользовался въ кружкахъ тогдашней радикально настроенной молодежи всеобщимъ уваженіемъ и даже авторитетомъ. Этому еще боле способствовали его личныя достоинства, а также его знакомство съ нкоторыми изъ наиболе видныхъ вождей народническаго движенія того времени, какъ, напримръ, съ Порфиріемъ Войнаральскимъ и, наконецъ, дружба его съ H. В. Чайковскимъ и другими.
Молодые пропагандисты изъ числа студентовъ, офицеровъ и курсистокъ, отправляясь въ народъ, считали полезнымъ побывать въ Орл у Маликова, чтобы получить отъ него разныя свднія, указанія практическаго характера, рекомендаціи къ нужнымъ и полезнымъ людямъ и т. д.
Собственно говоря, Маликовъ никогда не былъ революціонеромъ, въ прямомъ значеніи этого слова, хотя его страстный темпераментъ, съ одной стороны, а, съ другой, впечатлнія, вынесенныя изъ столкновеній во время службы, во время скитаній по тюрьмамъ и ссылкамъ и, наконецъ, его знакомства съ дятелями радикальныхъ кружковъ — быть можетъ, и толкали его на этотъ путь. Но ‘движенію въ народъ’ онъ, безъ сомннія, сочувствовалъ и потому обращавшейся къ нему молодежи всегда оказывалъ всяческое содйствіе.
Окружавшая Маликова молодежь была не мало смущена, когда въ одинъ прекрасный день вмсто рчей на общественныя и соціальныя темы она вдругъ услышала отъ него… проповдь, въ которой онъ со свойственной ему страстностью началъ развивать идею богочеловчества. Но это смущеніе молодежи скоро разсялось, смнившись глубокимъ вниманіемъ и интересомъ къ новому слову, столь не похожему на то, что ей приходилось слышать до тхъ поръ. Маликову сразу же удалось приковать къ своему ученію вниманіе молодежи, явившейся къ нему совсмъ съ другими цлями, съ другими настроеніями. А за вниманіемъ явилось и сочувствіе. Всхъ заражала его глубокая искренность, подкупала его убжденность, которая казалась непоколебимой, увлекалъ страстный энтузіазмъ. Въ проповдываніи своего ‘богочеловчества’ Маликовъ былъ неутомимъ. Зачастую не только цлые дни, но и цлыя ночи напролетъ онъ развивалъ свое ученіе, доказывая, что вс люда должны стремиться довести до высшаго развитія религіозное чувство, которое заложено въ каждомъ человк, и этимъ путемъ достигать совершенства. Онъ врилъ, что вс революціонеры и нигилисты откажутся отъ своей дятельности, какъ не достигающей цди, и сдлаются богочеловками. Рчи Маликова въ это время походили больше на вдохновенныя проповди, дышали огнемъ и страстью ‘жгли сердца’ слушателей. Недаромъ ихъ всегда называли ‘пламенными рчами’. Одинъ изъ слышавшихъ въ это время Маликова уврялъ, что, когда тотъ говорилъ на тему о богочеловчеств, то казалось, что ‘искры сыпались’.
Слдуетъ замтить, что взгляды на религію Маликова и его главнаго послдователя H. В. Чайковскаго и ране были какъ нельзя боле далеки отъ тхъ шаблонныхъ опредленій отрицательнаго характера, которыя были въ такомъ ходу въ интеллигентной сред, особенно въ нигилистическихъ кружкахъ того времени. Придавая важное значеніе психологическому элементу, они считали религіозный вопросъ не болзненнымъ, а вполн закономрнымъ, будучи убждены, что религіи принадлежитъ руководящая рчь въ массовой жизни человчества.
Они говорили, что нтъ такихъ людей, у которыхъ не было бы никакой религіи. У такъ называемыхъ атеистовъ есть своя религія, религія принциповъ, высшихъ нравственныхъ началъ, въ которые они врятъ непоколебимо и которые для нихъ являются своего рода религіозными догматами, заповдями.
Христіанство Маликовъ и Чайковскій ставили очень высоко. Всю современную цивилизацію, весь культурный прогрессъ они разсматривали, какъ порожденіе христіанскаго ученія путемъ вліянія на міръ и человка и постепеннаго внесенія христіанскихъ воззрній въ сознаніе и жизнь людей. Но, вполн признавая колоссальныя заслуги христіанства въ прошломъ, въ исторіи человчества, богочеловки находили, что въ настоящее время насталъ моментъ, когда христіанство дало все то, что оно могло дать человчеству, оно выжило свое содержаніе и такимъ образомъ сдлалось безсильно предъ новыми назрвающими задачами и запросами современной соціальной и міровой жизни. И вотъ поэтому является настоятельная и жгучая необходимость въ новой религіи, которая дйствительно зажгла бы сердца людей, которыя обновила бы ихъ жизнь, ихъ духовный, моральный міръ, которая дйствительно внесла бы гармонію въ смятенную, измученную душу современнаго человчества и сдлала его счастливымъ. Такой именно религіей,— по убжденію Маликова,— и должно было явиться ученіе о ‘богочеловчеств’.
Чмъ-же въ сущности отличалось ‘богочеловчество’ отъ христіанства?
Главная, основная идея христіанскаго ученія заключается въ положеніи, что ‘царство Божіе внутри насъ’. Отсюда вытекаетъ обязанность и долгъ каждаго отдльнаго человка заботиться о личномъ совершенствованіи. Но отсюда же у христіанина явное равнодушіе къ тому, что вн насъ, вн человка, отсюда индифферентизмъ къ общественнымъ и государственнымъ условіямъ я формамъ жизни. Эта сторона христіанства, какъ извстно, выражена и подчеркнута и въ ученіи Л. Н. Толстого, опирающемся главнымъ образомъ на Евангеліи.
‘Богочеловки’ вполн и безусловно признавали необходимость нравственнаго, религіозно-моральнаго обновленія и возрожденія человка. Въ этомъ отношеніи они вполн сходились съ христіанскимъ ученіемъ. Но они утверждали, что на этомъ, т. е. на одномъ личномъ совершенствованіи, остановиться невозможно. Они утверждали, что миръ, гармонія, любовь, справедливость должны быть не только въ душ каждаго отдльнаго человка, но должны проникать вс общественныя, соціальныя, международныя отношенія людей.
На основаніи исторіи религій богочеловки доказывали, что во всхъ религіяхъ человкъ въ сущности всегда боготворилъ самого себя. Они доказывали, что, постепенно совершенствуясь морально, освобождаясь отъ всхъ своихъ недостатковъ, слабостей, порочныхъ наклонностей и дурныхъ страстей, человкъ можетъ достигнуть высокаго, идеальнаго совершенства, можетъ приблизиться къ самому Богу, можетъ слиться съ Нимъ, объединиться съ Богомъ, и въ доказательство этого ссылались на то необычайное, мистическое, чисто божественное состояніе, которое переживаетъ врующій человкъ въ минуты религіознаго экстаза.
При такомъ состояніи людей естественно должны прекратиться и исчезнуть изъ жизни всякіе антагонизмы, отравляющіе въ настоящее время существованіе человчества: войны, борьба классовъ и партій, преступленія и пороки въ жизни людей. Словомъ, гармонія водворится не только въ душ человка, но и во вншнихъ условіяхъ и формахъ общественной жизни.
И все это,— по мннію богочеловковъ,— должно совершиться путемъ обоготворенія человка. Такимъ образомъ на мсто христіанскаго самопожертвованія во имя какихъ бы то ни было высокихъ идеаловъ они ставили самоуваженіе человка, переходившее въ прямое его обоготвореніе.
Насиліе отрицалось въ силу его безполезности. Однако непротивленіе злу никогда не возводилось въ догму. Но вс насильственные пріемы борьбы со зломъ, со страстями, съ разрушительными наклонностями въ человческомъ обществ считались совершенно безплодными, безполезными. Понятно, что всякіе насильственные пути, врод революціи и возстанія, отрицались богочеловками самымъ категорическимъ образомъ. Маликовъ проповдывалъ, что насиліе нельзя уничтожить насиліемъ,— точно такъ же, какъ нельзя огонь залить керосиномъ. Онъ горячо призывалъ всхъ на насиліе отвтить любовью, съ враждой и злобой бороться путемъ примиренія и общаго единенія.
Охваченный необыкновеннымъ энтузіазмомъ, Маликовъ нердко переживалъ минуты религіознаго экстаза, который, случалось, разражался слезами и рыданіями. Это приподнятое настроеніе Маликова и его послдователей, число которыхъ все возрастало, продолжалось втеченіе нсколькихъ мсяцевъ.
Неизвстно, какое направленіе приняло бы это движеніе въ своемъ дальнйшемъ развитіи, но тутъ, по русскому обыкновенію, выступили на сцену… Жандармы и прокуроры, которые сочли долгомъ вмшаться въ это дло, чтобы ‘положить предлъ’. Дале я подробне разскажу объ этомъ.
Какъ же отнеслась молодежь того времени къ проповди Маликова о необходимости религіозно-этическаго обновленія, о необходимости разъ навсегда отказаться отъ всякаго насилія, а, слдовательно, и отъ всякихъ революціонныхъ средствъ борьбы?
Казалось, вс основанія были за то, что молодежь, увлеченная соціалистическимъ движеніемъ, если не отнесется враждебно, то во всякомъ случа останется совершенно глухой къ проповди, отрицавшей самыя основы ея міросозерцанія, какъ нельзя боле далекаго отъ всякой метафизики и мистицизма.
Чтобы показать, какіе взгляды на религію и на религіозный элементъ высказывались въ то время людьми, признававшимися вождями и руководителями движенія, мы позволимъ себ привести здсь нсколько строчекъ изъ вступительной статьи, помщенной въ первомъ номер журнала ‘Впередъ’ за 1873 годъ, подъ названіемъ: ‘Наша программа’:
‘Религіозный’ {Курсивъ подлинника.}, церковный, догматическій элементъ намъ безусловно враждебенъ. Мы опираемся на критику, стремимся къ торжеству реальной мысли, къ удовлетворенію реальныхъ потребностей. Между нами и различными сектами, ортодоксальными и еретическими, опирающимися на откровеніе или на идеалистическую метафизику, нтъ ничего общаго. Принципъ сверхъестественнаго, мистическаго мы не признаемъ ни въ одномъ изъ его оттнковъ’ (стран. 5).
При господств такихъ взглядовъ слдовало бы ожидать, что богочеловчество Маликова на первыхъ же порахъ неминуемо должно потерпть полнйшій крахъ. Тмъ не мене приходится признать, что проповдь Маликова имла несомннный успхъ. По крайней мр, вскор же у него появляется цлый рядъ послдователей, горячо увровавшихъ въ его ‘богочеловчество’. Между прочимъ ученіе это приняли: два молодыхъ артиллерійскихъ офицера Тепловъ и Айтовъ, кандидатъ петербургскаго университета В. И. Алексевъ, бывшій студентъ-медикъ московскаго университета С. Л. Клячко, слушательница петербургскихъ, только что открывшихся тогда медицинскихъ курсовъ, K. С. Пругавина, старый пріятель Маликова, бывшій мировой посредникъ А. А. Бибикоръ, затмъ: Святскій, Хохловъ, Смольяниновъ, г-жа Эйгофъ и многіе другіе.
Но въ глазахъ молодого поколнія богочеловчество особенно много выиграло съ момента присоединенія къ нему Николая Васильевича Чайковскаго, основателя извстнаго кружка чайковцевъ,— кружка, который сыгралъ такую крупную роль въ исторіи русскаго общественнаго движенія. Необходимо замтить, что Чайковскій пользовался огромной популярностью и вліяніемъ въ интеллигентныхъ кружкахъ того времени.
Чмъ же можно объяснить столь быстрый успхъ мистической проповди Маликова въ сред, которая, казалось бы, какъ нельзя боле была застрахована отъ всякаго мистицизма?
Намъ кажется, что, явленіе это слдуетъ объяснить главнымъ образомъ тми альтруистическими настроеніями, которыя переживались тогда нашей передовой молодежью, поставившей на своемъ знамени ‘служеніе народу’ и жаждавшей подвига, самоотреченія, стремившейся отказаться отъ всякихъ привилегій, удобствъ и преимуществъ своего положенія, чтобы слиться съ трудовой народной массой, безправной и угнетенной, но которая въ глазахъ молодежи являлась носительницей свтлыхъ нравственныхъ идеаловъ.
Движеніе это, проникнутое самымъ высокимъ идеализмомъ, по своему внутреннему содержанію носило въ значительной степени религіозный, этическій характеръ. Недаромъ одинъ изъ самыхъ видныхъ участниковъ ‘хожденія въ народъ’, Сергй Кравчинскій, слдующимъ образомъ опредлялъ общій характеръ этого движенія, его психологію. ‘Движеніе это едва-ли можно назвать политическимъ. Оно было скоре какимъ-то крестовымъ походомъ, отличаясь вполн заразительнымъ и всепоглощающимъ характеромъ религіозныхъ движеній. Люди стремились не только къ достиженію опредленныхъ практическихъ цлей, но вмст съ тмъ къ удовлетворенію глубокой потребности личнаго нравственнаго очищенія’ {С. Степнякъ: ‘Подпольная Россія’, Лондонъ. 1893 г., стр. 15.}. Именно въ этомъ, но нашему мннію, слдуетъ видть причину того, что мистическія проповди Маликова о богочеловчеств, о нравственномъ совершенствованіи, о развитіи религіознаго сознанія нашли въ адептахъ этого движенія такой скорый отзвукъ.
Идеи, составлявшія народническое credo, носились въ то время въ воздух. Эти идеи исповдывались и всми богочеловками. Мы глубоко убждены, что и Толстой, при его необыкновенной чуткости, не могъ не подпасть подъ вліяніе этихъ идей.
Правда, любовь къ мужику пробудилась въ Толстомъ очень рано. Въ своемъ письм къ Григоровичу по поводу 50-лтія его литературной дятельности онъ писалъ: ‘Вы мн дороги… въ особенности по тмъ незабвеннымъ впечатлніямъ, которыя произвели на меня вмст съ ‘Записками Охотника’ Тургенева ваши первыя повсти. Помню умиленіе и восторгъ, произведенные на меня, 16-лтняго мальчика, не смвшаго врить себ, ‘Антономь-Горемыкой’, бывшимъ для меня радостнымъ открытіемъ того, что русскаго мужика, нашего кормильца и — хочется сказать — учителя, можно и должно описывать, не глумясь и не для оживленія пейзажа, а можно и должно писать во весь ростъ, не только съ любовью, но съ уваженіемъ и даже съ трепетомъ’ {‘Письма Л. Н. Толстого’. 1910 г., стр. 223.}.
Здсь, въ этихъ строчкахъ, какъ нельзя боле ярко сказывается то же самое настроеніе, то же самое отношеніе къ ‘мужику’, полное восторга и ‘трепета’, которыя являлись самыми характерными особенностями народнической психики, народнической идеологіи 70-хъ годовъ. Всегда таившіяся въ Толстомъ симпатіи къ трудовому народу и крестьянину пріобртаютъ вполн опредленный характеръ именно въ конц 70-хъ годовъ, т. е. въ то самое время, когда происходитъ его сближеніе съ богочеловками и народниками.
Въ это именно время Толстой начинаетъ стремиться къ ‘опрощенію’, которое, какъ извстно, составляло основную черту людей, ‘ходившихъ въ народъ’, съ этого времени въ его отношеніяхъ къ свтскому обществу, къ аристократической сред проглядываютъ явно отрицательныя тенденціи. Онъ стремится сблизиться съ народомъ, ознакомиться съ его духовнымъ міромъ, для чего предпринимаетъ путешествія по монастырямъ, знакомится съ сектантами и т. д. При этомъ онъ прибгаетъ къ тмъ же самымъ пріемамъ, которые практиковались лицами, ‘ходившими въ народъ’, т. е. ходитъ по Россіи пшкомъ, одвается въ крестьянское платье до лаптей включительно, и проч.
Демократическія симпатіи Толстого постепенно растутъ все боле, принимая при этомъ чисто народническій характеръ. Это прежде всего, конечно, очень сильно отражается въ его произведеніяхъ, а затмъ и въ условіяхъ его личной жизни, въ его обстановк, костюм и т. д. Около этого же времени изъ подписи Льва Николаевича исчезаетъ титулъ графа. Онъ задумываетъ писать для широкихъ народныхъ массъ, задается мыслью создать народный органъ, стремится улучшить лубочную народную литературу и т. д.
Успхъ ученія Маликова обратилъ на него вниманіе администраціи, тмъ боле, что нкоторые изъ его послдователей начали распространять богочеловчество въ народ, съ Евангеліемъ въ рукахъ. Молодые офицеры Тепловъ и Айтовъ были арестованы за это ‘на мст преступленія’.
Жандармскій генералъ Слежинъ и прокуроръ Жихаревъ, производившій въ то время дознаніе по длу о пропаганд въ 36 губерніяхъ, заинтересовались ученіемъ Маликова, его ‘пропагандой’. Маликовъ былъ арестованъ и привезенъ въ Москву.
На первомъ же допрос, въ присутствіи Жихарева и Слежина, Маликовъ, вмсто показаній, которыя отъ него требовались, произнесъ горячую рчь о богочеловчеств, о необходимости нравственнаго совершенствованія, о развитіи религіознаго чувства и сознанія, о достиженіи того высокаго идеала, который долженъ приблизить человка къ Богу. Сообщеніе профессора Туна о томъ, что рчь эта заставила прокурора объявить мечтателя (т. е. Маликова) ‘сумасшедшимъ’, не подтверждается обстоятельствами дла. Напротивъ, имется нсколько свидтельствъ, удостовряющихъ, что рчь Маликова произвела сильное впечатлніе на присутствовавшихъ. То, что они услышали, было для нихъ и ново, и неожиданно. Вслдъ за этимъ Маликовъ былъ немедленно же освобожденъ.
Вскор однако власти спохватились и признали, что, хотя ученіе Маликова и не заключаетъ въ себ ‘ничего политическаго’, тмъ не мене распространеніе его не можетъ быть допущено. Къ сожалнію, намъ неизвстно, какими соображеніями мотивировалось это распоряженіе. Какъ ни какъ, но Маликову строго-настрого было воспрещено распространять свое ученіе.
Обстоятельство это заставило ‘богочеловковъ’ задуматься относительно своего дальнйшаго существованія, тмъ боле, что они предвидли возможность новыхъ стсненій, новыхъ репрессій. Съ цлью примнить свои идеи къ жизни, богочеловки еще ране задумали образовать, на началахъ своего ученія, особую земледльческую общину. Но, убдившись, что русскія политическія условія того времени отнюдь не благопріятствовали какимъ бы то ни было религіозно-соціальнымъ опытамъ, они ршили ухать въ Америку, чтобы тамъ, на полной свобод, осуществить опытъ достиженія намченнаго ими идеала, устроить такую общину, которая послужила бы образцомъ для всхъ другихъ. Въ конц того же 1874 года ‘богочеловки’ эмигрировали въ Америку въ числ 15 человкъ и тамъ въ штат Канзасъ купили землю и устроили общину. Въ числ членовъ этой общины были: Маликовъ съ женой и дтьми, Чайковскій съ женой, Алексевъ съ семьей, Клячко съ женой, Хохловъ, Бруевичъ изъ Орда, братъ Алексева, Лидія Эйгофъ изъ Саратова. Поздне къ нимъ присоединился русскій эмигрантъ Владиміръ Константиновичъ Гейнсъ, боле извстный подъ именемъ Вильяма Фрея, оставившій Россію еще въ 1868 году.
Здсь кстати будетъ замтить, что въ то время въ нкоторыхъ кругахъ русской интеллигенціи наблюдалась замтная тяга къ переселенію въ Америку. Фактъ этотъ, между прочимъ, отмченъ въ интересныхъ и содержательныхъ ‘Воспоминаніяхъ’ Вл. Дебогорія-Мокріевича, который разсказываетъ, что съ конца 60-хъ годовъ многіе представители русской интеллигенціи ‘усматривали нчто необыкновенно привлекательное въ американской жизни и учрежденіяхъ и здили туда’. Самъ авторъ ‘Воспоминаній’ точно также стремился въ то время въ Америку, имя въ виду организовать тамъ общину, которая на дл бы осуществила принципъ отрицанія личной собственности.
Живя въ Россіи, Гейнсъ окончилъ дв военныя академіи: артиллерійскую и генеральнаго штаба, посл чего поступилъ въ Финляндскій гвардейскій полкъ. Подобная служба не могла его удовлетворить, не смотря на то, что его обширныя спеціальныя знанія какъ нельзя боле цнились начальствомъ. Все общало ему быструю и блестящую карьеру (его родной братъ былъ казанскимъ губернаторомъ). Но все это ни мало не прельщало его, такъ какъ вс его интересы, стремленія и планы лежали совсмъ въ иной плоскости. Онъ задавался широкими, грандіозными цлями о перевоспитаніи общества и народа. Подъ вліяніемъ сочиненій Фурье, Роберта Овена и Чернышевскаго, онъ усвоилъ соціалистическія идеи съ сильнымъ этическимъ налетомъ и мечталъ о возрожденіи человчества къ новой жизни путемъ устройства трудовыхъ общинъ на коммунистическихъ началахъ. И вотъ онъ сжигаетъ корабли и вмст съ женой, носившей фамилію Славинской, вполн раздлявшей его убжденія, узжаетъ въ 1868 году въ Америку, гд и поселяется окончательно. При этомъ онъ принялъ американское подданство и перемнилъ свое имя и фамилію, назвавшись Вильямомъ Фреемъ.
Посл разныхъ перипетій, неизбжныхъ въ положеніи эмигранта, онъ детъ въ Миссури и тамъ вступаетъ въ общину ‘Union’, которой отдаетъ свои послдніе сто долларовъ. Но проходитъ годъ и община распадается ‘вслдствіе внутреннихъ несогласій’. Тогда онъ перекочевываетъ въ Канзасъ и тамъ, вмст съ однимъ изъ своихъ друзей, докторомъ Bricks, основываетъ свою общину-коммуну ‘La Progressive’. Однако и эта община вскор распалась ‘изъ за разногласій, возникшихъ съ американцами, которые желали придать общин коммерческій характеръ’. Эти неудачи убждаютъ Фрея въ томъ, что одн экономическія основы и въ частности коммунизмъ совершенно недостаточны ‘для созданія прочнаго общества и что для этого необходимо и нравственное возрожденіе человка’. Изученіе 0. Конта и его ‘религіи человчества’ окончательно укрпляетъ Фрея въ необходимости выдвинуть на первый планъ идею объ этическомъ совершенствованіи. Сдлавшись горячимъ послдователемъ позитивной религіи, увлекшись ея возвышенными принципами, въ род знаменитаго ‘vivre pour antrui’, Фрей началъ доказывать, что ‘никакая общинная жизнь не возможна безъ религіи, которая составляетъ основу человческой дятельности, объединяя врующихъ и руководя ими’ {H. В. Рейнгардтъ: ‘Необыкновенная личность’. Казань, 1889 г.}.
Такъ объясняетъ біографъ Фрея H. В. Рейнгардъ ту эволюцію, которую пришлось пережить Фрею на пути отъ коммунизма къ позитивизму. Мы считаемъ не лишнимъ добавить, что мысль о невозможности общинной жизни безъ религіи могла явиться у Фрея подъ впечатлніемъ знакомства съ состояніемъ различныхъ американскихъ общинъ. Ему не могъ не броситься въ глаза фактъ, что въ то время, когда общины коммунистовъ и людей, задававшихся исключительно соціальными цлями, всегда очень быстро распадались, общины людей, объединенныхъ религіозной идеей, сектантовъ: шэкеровъ, перфекціонистовъ, мормоновъ и т. д., существовали и развивались, достигая нердко цвтущаго состоянія.
Познакомившись съ ‘богочеловками’, Фрей вмст съ женой и дтьми вступилъ въ ихъ общину. Но это вступленіе не только не повлекло за собой у крпленія богочеловческой общины, а, наоборотъ, немало поспособствовало ея окончательному распаденію.
Г. Рейнгардъ, кстати сказать, черезчуръ идеализировавшій Фрея въ своей брошюр, ни слова не говоритъ объ его жизни въ общин богочеловковъ. Между тмъ пребываніе Фрея въ этой общин проливаетъ яркій свтъ на личность этого безспорно замчательнаго, но въ то же время сектантски-односторонняго человка. Несомннно, что съ точки зрнія личной морали Вильямъ Фрей былъ по истин человкомъ святой жизни. Человкъ идеи и принциповъ по преимуществу, онъ отличался полнымъ отсутствіемъ всякихъ побужденій личнаго характера, былъ совершенно свободенъ отъ всего, что носитъ характеръ эгоистическихъ стремленій и помысловъ. Но въ то же время онъ несомннно былъ слишкомъ прямолинейнымъ человкомъ, черезчуръ склоннымъ доводить до абсурда выполненіе тхъ или иныхъ положеній или догматовъ исповдуемой имъ доктрины. Такъ, напримръ, свое вегетаріанство Фрей не преминулъ довести до крайнихъ, невозможныхъ предловъ, категорически и разъ навсегда отказавшись отъ употребленія даже сахара, даже соли. То же самое повторялось и въ другихъ случаяхъ. Извстный принципъ позитивной религіи ‘жить открыто’ — vivre au grand jour — т. e. не скрывать отъ людей образъ своей частной жизни, Фрей точно также доводилъ до совершенно нелпыхъ предловъ. Такъ, живя въ общин богочеловковъ, онъ пытался доказывать, что даже мужъ и жена не имютъ права вести между собой сепаратные разговоры, что и они не должны позволять себ хотя по временамъ изолироваться отъ другихъ членовъ общины… Дальше этого, конечно, уже не могла идти изступленная ненависть ко всякому проявленію индивидуализма.
Дло у богочеловковъ не пошло: община ихъ не развилась и не окрпла. Это, разумется, объясняется многими причинами, изъ которыхъ можно указать: незнаніе мстныхъ условій, неумніе быстро примниться къ нимъ, полное отсутствіе привычки къ физическому труду. Въ первое время посл дня, проведеннаго на какой-нибудь тяжелой работ, врод рубки дровъ или копанья грядъ, богочеловки чувствовали себя точно посл пытки. Постепенно, съ теченіемъ времени хотя и выработалась привычка владть топоромъ и заступомъ, тмъ не мене тяжелая физическая работа изо дня въ день не могла не угнетать русскихъ интеллигентовъ. А работать приходилось съ утра и до вечера, нердко по 11 часовъ въ сутки, работать, что называется, до упаду. Крайняя непрактичность членовъ общины сказалась на первыхъ же порахъ при сооруженіи необходимыхъ построекъ и затмъ постоянно давала себя знать въ дл веденія хозяйства. Такъ, напримръ, сарай для коровъ выстроенъ былъ изъ такихъ тонкихъ столбиковъ или кольевъ, что, какъ только корова вздумала почесаться около сарая, онъ тотчасъ же свалился. Никто не умлъ ходить за скотомъ, выдаивать коровъ до конца, вслдствіе этого многія коровы оказались перепорченными, и т. д.
Неудивительно, что община начала нуждаться. Постепенно нужда обострялась все больше и больше. Членамъ общины жилось голодно и холодно. Въ результат чрезмрной, напряженной работы, помимо утомленія и усталости, являлось недовольство, прокрадывалось раздраженіе. Взаимныя отношенія членовъ общины начали разлаживаться, начали возникать недоразумнія, неудовольствія, пререканія. Вра въ возможность достиженія богочеловческаго совершенства,— вра, которая воодушевляла и окрыляла членовъ общины,— постепенно слабла и гасла. Надежда создать новую религію, которая явилась бы синтезомъ христіанства и соціализма, распадалась окончательно.
Въ отношеніяхъ къ нимъ американцевъ проглядывало явное недовріе и предубжденіе. Американцы называли ихъ коммунистами, говорили, что у нихъ существуетъ общность женъ и т. д. Впрочемъ, нужно замтить, что это обычные слухи, почти всегда пускаемые въ Америк о членахъ разныхъ сектантскихъ общинъ. Наконецъ, еще одна нелпая легенда была пущена въ ходъ американцами о ‘богочеловкахъ’: начали уврять, что они — огнепоклонники, что они создали будто бы особый культъ поклоненія огню. Поводомъ для возникновенія этой легенды послужилъ слдующій случай. Разъ вечеромъ, при постройк домовъ для жилья, колонисты начали обжигать сваи для фундамента. Разложили большой костеръ, собрались вокругъ него и, пользуясь хорошей погодой, начали хоромъ пть русскія псни. Эта картина въ глухой степи была дйствительно очень оригинальна и эффектна. Американцы, видя эту сцену, ршили, что члены новой общины совершаютъ поклоненіе огню.
Вообще между практическими американцами и русскими общинниками, преисполненными крайняго идеализма, не установилось сколько-нибудь прочныхъ отношеній и связей. Это, разумется, нэ могло не тяготить ‘богочеловковъ’, которые начали чувствовать себя въ Америк совершенно чужими людьми. И вотъ у нихъ появляется тоска по родин, мучительная тоска по русскимъ людямъ, острое, жгучее желаніе во что бы то ни стало увидть Россію.
Черезъ два года члены общины ршили разстаться, чтобы ‘вернуться въ цивилизацію’, какъ говорили они.
Часть изъ нихъ, какъ, напримръ, Маликовъ и Алексевъ, вернулись въ Россію, другіе — Чайковскій и Клячко — остались заграницей, въ Европ.
Они вернулись изъ Америки морально разбитыми людьми,— настолько, что объ участіи въ русскомъ общественномъ движеніи, которое въ то время отлилось въ форму ‘Народной Води’ — невозможно было и думать. Тмъ боле, что вс ‘богочеловки’: Маликовъ, Чайковскій, Алексевъ и другіе всегда отличались отсутствіемъ боевого революціоннаго темперамента и всегда вдохновлялись главнымъ образомъ творческой, созидательной работой. Мотивы этическаго характера всегда преобладали въ нихъ. И хотя они болли душой за то, что творилось въ Россіи благодаря господству реакціи, тмъ не мене отдать своей души политическимъ партіямъ они уже не могли. Но они не отказались отъ высокаго богочеловческаго идеала, какъ конечной цли, къ которой, по ихъ мннію, стремится человчество въ процесс естественной эволюціи. Они остались вполн врны этому идеалу.
Таково, по нашему мннію, было настроеніе богочеловковъ въ тотъ моментъ, когда они, вернувшись въ Россію, вошли въ сношенія съ Толстымъ. Изъ нихъ, какъ мы видли, особенно близко сталъ къ Толстому В. И. Алексевъ, учитель его дтей, прожившій съ великимъ писателемъ подъ одной кровлей нсколько лтъ.
Окончивъ свои учительскія обязанности въ семь Толстого, Алексевъ не порвалъ своихъ связей со Львомъ Николаевичемъ. Покинувъ Ясную Поляну, онъ переселился въ самарское имніе Толстого, гд и прожилъ довольно долгое время. Переписка, существовавшая между Алексевымъ и Толстымъ, носитъ самый дружескій, интимный характеръ. Нкоторыя изъ писемъ Толстого къ Алексеву читатель найдетъ въ первомъ том сборника П. А. Сергенка: ‘Письма Л. Н. Толстого’. (Москва, 1910 г.).
Уже изъ этихъ писемъ можно видть, какой глубокой сердечностью проникнуты были отношенія великаго писателя къ В. И. Алексеву и насколько близко они были духовно. ‘Думаю я о васъ безпрестанно и люблю васъ очень’, пишетъ ему Толстой въ 1881 году. Въ другомъ письм онъ пишетъ: ‘Мн радостно думать, что у насъ съ вами вра одна’.
Въ томъ же письм Толстой заявляетъ: ‘я не хочу забывать того, что я вамъ во многомъ обязанъ, въ томъ спокойствіи и ясности моего міросозерцанія, до котораго я дошелъ. Я васъ узналъ, перваго человка (тронутаго образованіемъ) не на словахъ, а въ сердц исповдующаго ту вру, которая стала яснымъ и непоколебимымъ для меня свтомъ. Это заставило меня врить въ возможность того, что смутно всегда шевелилось въ душ. И поэтому вы какъ были, такъ и останетесь всегда дороги (мн)’.
Другой ‘богочеловкъ’, съ которымъ Толстой втеченіе долгаго времени состоялъ въ постоянныхъ сношеніяхъ, былъ, какъ я уже замтилъ ране,— А. А. Бибиковъ. Прошлое этого человка тоже было далеко не зауряднымъ, а потому будетъ нелишне сказать о немъ нсколько словъ.
Потомокъ стариннаго дворянскаго рода, Бибиковъ былъ помщикъ Тульской губерніи и въ половин 60-хъ годовъ служилъ мировымъ посредникомъ. Вмст съ Маликовымъ онъ былъ привлеченъ къ длу Каракозова вслдъ за выстрломъ послдняго 4 апрля 1866 года. Посл суда Бибиковъ былъ сосланъ въ г. Кадниковъ, Вологодской губерніи, гд и пробылъ около двухъ лтъ, весной 1868 года его переводятъ въ Великій Устюгъ, той же губернія. Здсь онъ прожилъ еще годъ, посл чего, по болзни, былъ переведенъ въ г. Воронежъ. Въ 1871 году ему разршено было перехать въ свое имніе, въ Тульскую губернію, съ условіемъ жить тамъ безвыздно, подъ надзоромъ полиціи.
Въ 1873 году Бибиковъ былъ освобожденъ отъ надзора полиціи, съ обязательствомъ не възжать въ Жиздринскій уздъ Калужской губерніи и безъ права проживанія въ столицахъ. Такимъ образомъ онъ пробылъ 5 лтъ въ ссылк и 7 лтъ подъ надзоромъ полиціи.
Если не ошибаюсь, къ этому времени относится знакомство Бибикова со Львомъ Николаевичемъ Толстымъ и его семьей. Вскор посл этого онъ получилъ мсто управляющаго самарскимъ имніемъ Толстого и поселился на хутор, въ степи, около села Патровки, Бузулукскаго узда. По своимъ взглядамъ и убжденіямъ онъ считался въ то время ‘богочеловкомъ’, сторонникомъ ученія Маликова, съ которымъ его соединяло долголтнее и близкое знакомство.
Что касается Маликова, то сношенія съ нимъ Толстого выражались въ частыхъ встрчахъ и свиданіяхъ, продолжительныхъ бесдахъ и безконечныхъ спорахъ на темы религіозно-этическаго характера. Существовала-ли между ними переписка — я не знаю. Старшая дочь Маликова К. А. Дубахъ сообщала мн, что у покойнаго отца ея имлись письма Л. Н. Толстого, но что они, вмст со всми другими бумагами, погибли во время крушенія позда при перезд отца на службу въ г. Михайловъ, Рязанской губерніи {Тогда же погибла переписка А. К. Маликова въ Вл. С. Соловьевымъ, К. П. Побдоносцевымъ и др.}.
Объ отношеніяхъ Толстого къ Фрею мы говорить здсь не будемъ, такъ какъ объ этомъ уже разсказано П. И. Бирюковымъ въ его стать, напечатанной въ ‘Минувшихъ годахъ’.
Этимъ пока мы и закончимъ свой очеркъ, въ надежд, что онъ послужитъ поводомъ для лицъ, располагающихъ свдніями о ‘богочеловчеств’ и объ отношеніяхъ геніальнаго писателя къ участникамъ этого движенія — подлиться своими свдніями въ печати.
Особенно же, конечно, желательно, чтобы высказались въ печати сами участники этого движенія, какъ В. И. Алексевъ, H. В. Чайковскій, А. А. Бибиковъ и другіе. Время идетъ, ряды семидесятниковъ все боле и боле рдютъ, а потому ждать доле нельзя — необходимо спшить!