Сумароков, Ляцкий Евгений Александрович, Год: 1907
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Евгений Ляцкий
Сумароков А. П.
Сумароков (Александр Петрович) — известный писатель. Родился в 1718 г., в Финляндии, близ Видьманстранда. Отец его, Пётр Панкратьевич, крестник Петра Великого, был человеком по тому времени образованным, в особенности по части литературы, и принадлежал к искренним сторонникам реформаторской деятельности Петра. По заключении Ништадского мира он сам занялся воспитанием своих детей и пригласил к ним иностранца Зейксна (бывшего одно время учителем императора Петра II), для преподавания ‘общей словесности’, 14-ти лет Сумароков был отдан в Сухопутный Шляхетный корпус, только что устроенный по прусскому образцу Минихом. Здесь Сумароков вскоре выделился серьёзным отношением к научным занятиям и в особенности влечением к литературе.
Первыми произведениями Сумарокова, написанными ещё в корпусе, были переложение псалмов, любовные песни и оды, образцами для них служили французские поэты и вирши Тредьяковского. Систематического знакомства с французской литературой у Сумарокова не было, даже Расина он прочёл уже по выходе из корпуса. Воспитанники корпуса читали друг другу свои сочинения и переводы. Из них Сумароков образовал ‘общество любителей российской словесности’, в числе участников его были известные впоследствии И. П. Елагин, И. И. Мелисисно, А. П. Мельгунов. Сочинённые Сумароковым в это время сентиментальные песни были положены на музыку Белиградским и имели большой успех даже при дворе. К этому же времени относятся и первые драматические опыты Сумарокова. Впечатления театра были знакомы Сумарокову ещё в раннем детстве, по его словам, когда ему не было ещё и двенадцати лет, он ‘бывал на комедиях’, исполнявшихся заезжими актёрами немцами. Не заявив, по окончании ученья, желания служить в полку, Сумароков был сначала причислен к военной канцелярии графа Миниха, со званием адъютанта, затем продолжал службу у гр. Г. И. Головкина и графа А. Г. Разумовского и дослужился до чина бригадира.
Служба при графе Разумовском доставила Сумарокову возможность бывать в высшем обществе столицы и привела к знакомству с наиболее выдающимися лицами того времени. Но честолюбие Сумарокова было направлено в иную сторону: он неутомимо работал на литературном поприще. В октябре 1747 г. Сумароков обратился к президенту канцелярии академии наук, брату своего начальника, графу К. Г. Разумовскому, с просьбой о разрешении напечатать трагедии ‘Хорев’. Уже в этом прошении определённо высказана мысль об общественном значении его авторства: ‘к тому, чтоб она была напечатана’ — говорит Сумароков — ‘меня ничто не понуждает, кроме одного искреннего желания тем, чем я могу, служить моему отечеству’. Трагедия была напечатана в том же году. Успех, выпавший на её долю, содействовал распространение в русском обществе более правильного взгляда на театральное искусство и оказал несомненное влияние на основание постоянного русского театра. Приглашению в Петербург знаменитой ярославской труппы предшествовала постановка пьес Сумарокова в корпусе и во дворце: в 1750 г., кроме ‘Хорева’ — трагедий ‘Гамлет’, ‘Синав и Трувор’, ‘Артистона’, комедии ‘Чудовищи’, ‘Трессотинеус’, в 1751 г. — ‘Семира’, актёрами являлись кадеты. Существование театра было упрочено указом императрицы сенату 30 августа 1756 г., и тогда же Сумароков был определён директором его. Для облагораживания в глазах малообразованной публики звания актеров он выхлопотал последним дворянское отличие — право носить шпагу. Иногда придирчивый в своих требованиях, он с любовью следил за развитием талантов и навыков к сцене и был искренним другом талантливейших представителей своей труппы, известна, например, его трогательная элегия на смерть Шумского и Троепольской.
Несмотря на недоброжелательство литературных противников Сумарокова, старавшихся подорвать значение Сумарокова как драматурга, слава его росла с каждым новым произведением. Постоянный театр, с актёрами, смотревшими на сцену как на своё единственное и высокое призвание, дал новую пищу творчеству Сумарокова, встречавшему, притом, неизменное одобрение со стороны императрицы. Продолжая работать для театра, он в тоже время писал многочисленные оды, элегии, басни, сатиры, притчи, эклоги, мадригалы, критические статьи и т. д., стараясь завоевать прочное положение во всех родах и видах русской литературы.
В 1759 г. Сумароков основал журнал ‘Трудолюбивую пчелу’, наполнявшуюся большей частью произведениями своего издателя. Он имел успех, но скоро прекратился по недостатку средств.
В 1755 г. Сумароков поставил на сцену первую русскую оперу: ‘Цефал и Прокриса’, музыка к которой была написана, в лирическом духе, придворным капельмейстером Арайя. К 1757 г. относится драма Сумарокова ‘Пустынник’, к 1758 г. — трагедия ‘Ярополк и Димиза’, где двое из действующих лиц носят имена ‘Крепостата’ и ‘Силотела’, по-видимому имевшие целью сообщить трагедии отсутствовавший в ней национально-исторический колорит. Quasi-исторические сюжеты имеют и следующие трагедии Сумарокова: ‘Вышеслав’ — (1768), переносящий действие в языческую старину Новгорода, ‘Дмитрий Самозванец’ (1771), ‘Мстислав’ (1774). К 1768 г. относятся комедии Сумарокова ‘Опекун’, ‘Лихоимец’, ‘Три брата совместники’, ‘Ядовитый’, ‘Нарцис’, к 1769 г. — ‘Пустая ссора’, ‘Рогоносец по воображению’, ‘Мать совместница дочери’. Сумароков сочинял и балеты, в которые вводил драматический элемент и намеки на современные события. Изящные декорации, музыка, пение, фантастическая обстановка — всё это обеспечивало успех таким аллегорическим пьесам Сумарокова, как ‘Новые лавры’ (на победу над Фридрихом 1759 г.) или ‘Прибежище добродетели’, или таким операм, как ‘Альцеста’ (1759), с музыкой Раупаха. Быстрота, с которой Сумароков создавал свои произведения, может быть охарактеризована его пометкой на комедии ‘Трессотиниус’: ‘зачата 12 января 1750 г., окончена января 1З-го 1750’.
Крайне самолюбивый и строптивый нрав Сумарокова служил источником бесконечных ссор и столкновений, даже с ближайшими его родными. Подорвать литературный авторитет Сумарокова врагам его не удавалось, но в отношениях к нему многих лиц из высшего и литературного круга было немало несправедливого. У вельмож его дразнили и потешались его бешенством, Ломоносов и Тредьяковский донимали его насмешками и эпиграммами. Они жестоко напали на И. П. Елагина, когда тот в своей ‘сатире на петиметра и кокеток’ обратился к Сумарокову в таких выражениях:
‘Наперсник Буалов, российский наш Расин,
Защитник истины, гонитель, бич пороков.’
Сумароков, с своей стороны, не оставался в долгу: в своих вздорных одах — он пародировал высокопарные строфы Ломоносова, а Тредьяковского изобразил в ‘Трессотиниусе’, в лице тупого педанта, то читающего неуклюжие и смешные стихи, от которых все бегут, то рассуждающего о том, какое ‘твердо’ правильные — о трёх-ли ногах или об одной. Противниками Сумарокова на литературном поприще были ещё Эмин и Лукин, но Херасков, Майков, Княжнин, Аблесимов склонялись перед его авторитетом и были его друзьями.
С цензурой Сумароков вёл постоянную борьбу. В большинство случаев непримиримость Сумарокова объяснялась его неуклонным стремлением к истине, как он её понимал. С сильнейшими вельможами своего времени Сумароков так же спорил и горячился, как и с своими собратьями по перу, и ни шутом у них, ни льстецом не мог быть уже по самой своей натуре.
Отношения Сумарокова к И. И. Шувалову были проникнуты искренним и глубоким уважением. Сумароков управлял театром не особенно долго: из-за каких-то в точности неизвестных столкновений с артистами и недоразумений или, вернее, интриг, Сумароков был, в 1761 г., уволен от звания директора театра. Хотя это не охладило в нём страсти к сочинительству, но он был очень огорчён и с особенной радостью встретил воцарение Екатерины II. В похвальном слове, написанном по этому поводу, он в сильных выражениях нападал на невежество, укреплённое пристрастием и силой, как на источник неправды в жизни, он умолял государыню исполнить то, что смерть помешала исполнить Петру Великому — создать ‘великолепный храм ненарушимого правосудия’. Императрица Екатерина знала и ценила Сумарокова и, не смотря на необходимость подчас делать этой ‘горячей голове’ внушения, не лишала его своего расположения. Все сочинения его печатались на счёт Кабинета. Любопытно и для характеристики времени и нравов, и для определения взаимных отношений Сумарокова и императрицы, дело его с содержателем московского театра Бельмонти, которому он запретил играть свои произведения. Бельмонти обратился к главнокомандующему Москвы, фельдмаршалу графу П. С. Салтыкову, и тот, не вникнув хорошенько в дело, разрешил ему играть произведения Сумарокова ‘Мои трагедии — писал по этому поводу Сумароков — моя собственность… Я уважаю фельдмаршала, как знаменитого градоначальника древней столицы, а не как властелина моей музы, она не зависит от него. По чреде, им занимаемой, я его почитаю, но на поприще поэзии я ставлю себя выше его’. Вместе с тем Сумароков пожаловался императрице на Салтыкова. ‘Вы лучше всех знаете — отвечала ему Екатерина, — какого уважения достойны люди, служившие со славой и убелённые сединами. Вот почему советую вам избегать впредь подобных прений. Таким образом вы сохраните спокойствие души, необходимое для произведений вашего пера, а мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драмах, нежели в ваших письмах’. Этот ответ немало подбавил горечи к последним годам жизни Сумарокова, омрачённой периодами тяжкого запоя.
Враги смеялись над ним, дирекция театра отказывала ему в праве иметь бесплатное место на представлениях его пьес, сочинения его перепечатывались с целью искажения. Богач Демидов преследовал его по долговому обязательству в 2000 руб. и забавлялся его стеснённым положением, требуя уплаты не только капитала, но и неустойки за просрочку. Не был счастлив Сумароков и в семейной жизни. Он был женат три раза. Из четырёх сыновей один умер в молодости, трое других утонули, стараясь спасти друг друга.
С 1771 г. Сумароков жил то в Москве то в деревне, изредка наезжая в Петербург, по делам или по вызову императрицы. Сумароков умер в Москве, 59 лет от роду, и похоронен в Донском монастыре.
При всех слабостях и странностях, Сумароков имел доброе сердце и готов был последним поделиться с бедняком. Он никогда не упускал случая заступиться за гонимого, выразить резкий протест против поругания человеческого достоинства в крестьянине. Самомнение его было чрезвычайно велико: он называл Вольтера единственным, вместе с Метастазием, достойным своим совместником.
Стихотворения Сумарокова вышли в свет в 1769 г., затем все сочинения его были изданы Н. И. Новиковым дважды, в 1781 и 1787 гг.
Всего больше выдаются из них драматические произведения, которыми Сумароков стяжал у современников славу ‘отца российского театра’ и ‘северного Расина’. Конечно, серьёзно сравнивать Сумарокова с французским трагиком нельзя, он уступал ему и по силе таланта, и по оригинальности. Образцом для Сумарокова служили Расин и Вольтер. Его трагедии отличаются всеми внешними свойствами ложно-классической французской трагедии — её условностью, отсутствием живого действия, односторонним изображением характеров и т. д. Сумароков не только перерабатывал, но прямо заимствовал из французских трагедий план, идеи, характер, даже целые сцены и монологи. Его Синавы и Труворы, Ростиславы и Мстиславы были лишь бледными копиями Ипполитов, Британников и Брутов французских трагедий. Современникам трагедии Сумарокова нравились идеализацией характеров и страстей, торжественностью монологов, внешними эффектами, яркой противоположностью между добродетельными и порочными лицами, они надолго утвердили ложно-классический репертуар на русской сцене. Будучи лишены национального и исторического колорита, трагедии Сумарокова имели воспитательное значение для публики в том отношении, что в уста действующих лиц влагались господствовавшие в то время в европейской литературе возвышенные идеи о чести, долге, любви к отечеству и изображения страстей облекались в облагороженную и утонченную форму. О характере переделок Сумарокова может дать понятие хотя бы следующее место из ‘Гамлета’, где датский принц говорит:
Я бедствием своим хочу себя явить,
Что над любовию могу я властен быть.
Люблю Офелию, но сердце благородно
Быть должно праведно, хоть пленно, хоть свободно…
В 1-м явл. II действия Клавдий восклицает:
Когда природа в свет меня производила,
Она свирепствы все мне в сердце положила.
Во мне искоренить природное мне зло,
О воспитание! и ты не возмогло,
Се в первый раз во мне суровый дух стонает
И варварством моим меня изобличает…
Интересен разговор Полония и Гертруды, в котором поставлен и разрешён в духе времени вопрос о царской власти.
Полоний.
Кому прощать царя? — народ в его руках.
Он Бог, не человек, в подверженных странах.
Когда кому даны порфира и корона,
Тому вся правда власть, и нет ему закона.
Гертруда.
Не сим есть праведных наполнен ум царей:
Царь мудрый есть пример всей области своей,
Он правду паче всех подвластных наблюдает,
И все свои на ней уставы созидает,
То помня завсегда, что краток смертных век,
Что он в величестве такой же человек,
Рабы его ему любезные суть чады,
От скипетра его лиется ток отрады.
Комедии Сумарокова имели меньший успех, чем трагедии. И они, большей частью, переделки и подражания иноземным образцам, но в них гораздо больше сатирического элемента, обращённого к русской действительности. В этом отношении комедии Сумарокова, из которых лучшая — ‘Опекун’, вместе с сатирами, баснями и некоторыми эклогами, представляют богатый материал для изучения духа эпохи и общества. Цель комедии Сумароков определил в одном из своих стихотворений, ее назначение — ‘издёвкой править нрав, смешить и пользовать прямой её устав’. В его комедиях богатейший подбор ‘презрительных вещей’, которые безобразили русскую жизнь и происходили или от невежества, или от ложно понятого, поверхностно усвоенного европейского образования. Не стесняясь в выражениях падал Сумароков и на тёмные стороны старого русского общества — на дворянскую спесь, ханжество, бездельничанье, самовластие помещиков, любовь к угодничеству и лести. Особенно же досталось от Сумарокова ‘крапивному семени’, ‘хамову отродью’, как он называл подъячих и судей: их он без пощады преследовал за лицеприятиe, взяточничество, казнокрадство. Сам Сумароков много страдал от подъячих, ещё в детстве ему пришлось однажды лично отвезти одному из них взятку в 50 руб., и он на всю жизнь не мог отделаться от впечатления этого визита. ‘Слово чернь — говорит он в одной из своих филиппик против московской публики — принадлежит низкому народу, а не слово подлый народ, ибо подлый народ суть каторжники и прочие презренные твари, а не ремесленники и земледельцы. У нас сие имя всем тем даётся, которые не дворяне. Дворянин! великая важность! Разумный священник и проповедник величества Божия, или кратко богослов, естество слов, астроном, ритор, живописец, скульптор, архитектор и проч. по сему глупому положению члены черни. О несносная дворянская гордость, достойная презрения! Истинная чернь суть невежды хотя бы они и великие чины имели, богатство Крезово и влекли бы свой род от Зевса и Юноны, которых никогда не бывало’. Большую часть своих комедий Сумароков написал в Москве, и нападки его на современные нравы относятся преимущественно к московской публике. По его выражению, невежеством в Москве ‘все улицы вымощены толщиной аршина на три’. Для исправления своего Москва не одного, а ‘ста Мольеров требует’, — писал он Екатерине.
Во всяком случае, общественная и критическая мысль Сумарокова шла впереди поэтического чувства: в его поэзии гораздо более рассудочного элемента, чем истинного вдохновения. Лучшая из его песен — та, где нашло себе выражение опять-таки сатирическое чувство автора: ‘Хор к превратному свету’. Оды Сумарокова напыщенны, вялы и лишены, в противоположность одам Ломоносова, исторического и общественного содержания. Но в баснях и эпиграммах живая, насмешливая, задорная натура Сумарокова сказалась вполне, не отличаясь высоким художественным достоинством, они любопытны по тем бесчисленным штрихам живой современности, которые рисуют эпоху ярче самых обстоятельных описаний. Новиков считал басни Сумарокова ‘сокровищем российского Парнаса’. Забота о внешней форме и об аллегории стояла в них на последнем плане, мораль также отступала перед широким сатирическим содержанием, взятым из условий окружающей жизни. Крылов не только знал и изучал басни Сумарокова, но иногда заимствовал основные черты их сюжетов. Ябеды и крючкотворства Сумароков не мог не задать даже в своих эклогах, посвящённых ‘прекрасному российского народа женскому полу’, где, в духе Фонтенеля, изображал перипетии сентиментальной любви, на лоне природы, при участии Аврор и Диан, нимф и зефиров. К эклогам близки идиллии Сумарокова, в которых воспевается тоска любовников, изнывающих друг по другу. Те же мотивы и в песнях романсах Сумароков, которые он тщетно пытался подделать под народный лад.
В тяжелые минуты душой Сумарокова овладевало религиозное чувство, и он искал утешение от скорбей в псалмах, он переложил псалтырь в стихи и писал духовные сочинения, но в них столь же мало поэзии как и в его духовных одах.
Его критические статьи и рассуждения в прозе имеют в настоящее время лишь историческое значение.
Источник: http://www.er3ed.qrz.ru/sumarokov.htm