Судьба печатного станка на Востоке, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883

Время на прочтение: 9 минут(ы)

СУДЬБА ПЕЧАТНАГО СТАНКА НА ВОСТОК.

(ФЕЛЬЕТОНЪ)

Юбилей русскаго книгопечатанія.— Сила печатнаго станка въ Европ.— Судьба губернскихъ типографій на Восток и три стаметовыя юбки, оставшіяся отъ ихъ дятельности.— Частная типографія и кабакъ — союзники.— Книги ‘на записку блья’ и ‘календарь для имянинниковъ’. Коммерціи совтникъ въ Нерчинск, влюбленный въ себя.— Американцы въ Сибири.— Писательская скромность и готовящійся юбилей.— Буржуазія просвтительница и Караимовъ, какъ либералъ и жертвователь.— Непредвиднная неожиданность и промахъ Метелкина.— Типографія въ разливной.

Въ то время, когда праздновался 5-го декабря юбилей русскаго книгопечатанія, а газеты размышляли о заслугахъ печатнаго станка въ Россіи, наши мысли невольно обращались къ судьб нашего печатнаго дла. Многіе въ Европейской Россіи задумались о томъ, что сдлала русская печать въ этотъ періодъ? Всегда-ли печатный станокъ съ его основанія служилъ просвтлнію человческаго разума, не былъ-ли этотъ станокъ въ большинств эксплуатируемъ совсмъ съ другой цлью, не былъ-ли онъ иногда кощунствомъ въ рукахъ невжды и торгаша? Не разливалъ ли онъ ядъ продразсудка и рабства среди человчества? Если-бы старый Гуттенбергъ, когда-то орлинымъ взоромъ окидывавшій все величіе своего открытія, если-бы всталъ онъ и проникъ съ глубокимъ нравственнымъ анализомъ, что длаетъ любимая его машина, можетъ быть онъ потрясенный и возмущенный, пожелалъ бы разбить ее, какъ тотъ, кто въ первый разъ вынулъ на поверхность кусокъ золота, воображая, что открылъ сокровище для человчества. Несомннно одно, что эта машина, этотъ убогій изобртенный снарядъ деревянныхъ буквъ въ Кита и въ Европ одинаково, какъ и корабль, давалъ различные результаты, смотря по тому, въ чьихъ рукахъ находился. Какою громадною силою явился онъ въ Европ съ перваго шага, и какіе гигантскіе шаги онъ сдлалъ! Не механическія усовершенствованія, не электрическая быстрота производительности поражаетъ здсь воображеніе. Нтъ, это могущество самаго слова! Это человческое слово здсь въ первый разъ согласію своему назначенію не замерло въ пустын, не потерялось въ пространств: а перенеслось на тысячи верстъ и прозвучало во всхъ концахъ міра. И это слово, застывшее въ станк, не было безжизненнымъ словомъ, это было горячее слово, полное вры, страсти, вдохновенія, это было жгучее слово, прожигавшее сердца людей. Оно первое запечатлло и закрпило Евангеліе, разсказало всмъ исторію страданій человчества и его искупленіе, оно разносило утшеніе, оно стало достояніемъ всхъ и создало величайшее равенство, равенство разума и познанія истины, проникнувъ въ жалкую хижину чернаго раба, оно научило его мыслить, врить въ грядущее и завоевать свободу. Оно заставляло умирающаго въ послдній мигъ разставанья съ жизнью жалть одно наслажденіе и цловать книгу. Одухотворенное, полное генія и страсти въ устахъ Шекспира, Сервантеса, Свифта, оно заставило содрогнуться міръ, облиться сердце слезами и проникнуться величайшей гуманной идеей. Это слово запечатлнное знаніемъ создало величайшія открытія, и раскрыло книгу міра, для европейскаго Фауста. Но эта-то самая машина была бездушна, когда не было этого воодушевляющаго слова, когда не было для него мастера. Можетъ совершенствоваться техника печатныхъ машинъ, они могутъ вертться паровиками дни и ночи, выкидывать милліоны листовъ и все-таки это будетъ глухой звукъ машины, прядилка, станокъ для мотанья нитокъ, деревяшка безъ звука и души. Съ какой глубокой ироніей и жолчью иногда смотритъ человкъ, знающій силу этого слова, на огромные листы безцвтныхъ газетъ, на многотомныя скучныя книги, зная, что одно, одно только слово можетъ сжечь, сразить, поднять всю кровь или заставить ее похолодть въ жилахъ. Но этого слова часто не найдешь, ибо нтъ генія, и читатель съ досадою кидаетъ досадный листъ бумаги. Духъ и идея, вотъ что длаетъ печатный листокъ силою. Только мыслитель и писатель придаетъ ему жизнь, и тамъ, гд онъ не народился, жалкую роль играетъ эта машина. Это астрономическій телескопъ въ хижин лапландца, евангеліе въ рукахъ Монтезюмы.
Что-же далъ, какую мысль, какую идею породилъ печатный станокъ у насъ на Восток? Чмъ мы отпразднуемъ его юбилей, какія сокровища вынесемъ? Я погрузился на минуту въ соображенія и, странно, только гомерическая улыбка могла выразиться на лиц моемъ. Да полно, былъ ли у насъ печатный станокъ? пришлось спросить себя.
И я припомнилъ исторію нашихъ провинціальныхъ типографій существовавшихъ нсколько лтъ назадъ, сначала типографій казенныхъ. Ихъ произведеніями были срые оберточные листы, носившіе буквы и слова, которыя я узко посл не находилъ ни въ какихъ книгахъ, кром конскаго лечебника и торговыхъ листовъ. Замчательно, что одна типографія въ Тобольск была такъ убога, что у ней недоставало двухъ буквъ, причемъ он замнялись условно другими и при этомъ рождались геніальнйшіе каламбуры, подготовленные самой жизнью. Главное назначеніе и цль этихъ типографій была питать завдующихъ ими чиновниковъ, изображавшихъ изъ себя подобіе экономовъ. Какъ послдніе все закупали, все безпрестанно выводили въ расходъ, а въ результат никто у нихъ не былъ сытымъ, такъ и первые все обзаводились шрифтами, станками, бумагой, но въ конц все-таки никакого печатнаго произведенія не выходило, а выходила то пара лошадей, то жен салопъ. Но какъ же представить все это на юбилей! Вдь это выйдетъ гоголевское наслдство, завщанное нашей жизнью. Вмсто печати — ‘три стаметовыя юбки!’ Признаюсь!..
Но вотъ зародились и частныя типографіи. Было-ли счастливе однако печатное слово? Судьба частныхъ типографій въ провинціи была также оригинальна. Одна Вятская губернія, говорятъ, иметъ десятки типографій. И что-же породила она? Я не знаю, гд печаталась ‘Вятская Незабудка’, чуть-ли не единственное литературное произведеніе, имвшее мстное значеніе? А что какъ даже не въ мстной типографіи?
По вятскія типографіи жили года, печатали и кормились. Что-же они печатали? Да Богъ ихъ знаетъ! ‘ярлыки на спички’, ‘этикеты на вино’, ‘графленыя книги’, ‘счета’, и т. п. литературныя произведенія. Многіе и досел такъ процвтаютъ. Основатель ихъ не подозрвалъ и не подозрваетъ настоящаго употребленія изъ станка Гуттенберга. Типографъ нашъ умираетъ и завщаетъ имущество своимъ дткамъ, говоря: Сенька! Помни, что ‘графленыя книги’ и ‘кабакъ’ первые паши кормильцы!
Кабачникъ былъ первый человкъ въ провинціи, который воспользовался силою изобртенія Гуттенберга. Онъ рекламировалъ свою ‘идею’. Онъ пропиталъ ею народъ и народный духъ. Эта идея была проста: — ‘полуштофъ!’ ‘Пнная’, ‘полипная’, ‘желудочная’, ‘ерофеичъ’ ‘забористая’, ‘горлодралъ’, ‘малинная души отрада’, хересъ изъ можжевелыхъ ягодъ и мадера изъ мухомора, вотъ что рекомендовали и распространяли эти типографіи. Удивительно, кабакъ и типографія жили объ руку и занимались однимъ дломъ.
Такова судьба и заслуга была первыхъ типографій въ Сибири. Эти типографіи существовали въ Тобольск, Тюмени, Омск, Томск, Енисейск Иркутск и въ Барнаул и даже въ Нерчинск. Но гд же ихъ продукты, гд литература? Когда я въ одномъ город спросилъ: печатала ли что мстная типографія, кром ярлыковъ, мн показали дв ‘книжки’. Одна была ‘Книжка для записки блья’, на первой страниц я увидлъ печатное слово ‘калесоны’, а вторая книжка оказалась ‘Календаремъ имянинниковъ’. Опыты этого календаря я видлъ въ двухъ-трехъ городахъ и особенно въ Барнаул, город ученыхъ инженеровъ и горныхъ дивидентовъ, гд забывали литературу и технику, но отлично помнили имянины. Здсь я могъ изучить всхъ мстныхъ Анастасій, Аннъ и Агрипиппъ, уловивъ счастливое знаніе въ какіе дни и гд можно вкусить сладкіе пироги съ изюмомъ. Вотъ все, до чего мы пока доросли. Что же это было такое? Печать или не печать?.. Родина! Гд же наконецъ твоя книга!..
Типографія разыграла здсь преждевременный плодъ любви несчастной, незаконнорожденное дитя безсмысленнаго общества, не научившагося еще говорить. Какая грустная комедія!
Замчательно, однако, что вншность, усвояемая варваромъ, можетъ быть весьма обманчива. Въ глуши сибирской, богачъ иногда примнялъ телефоны и телеграфы, чтобы заказывать на кухн пироги и отдавать приказанія истопить баню, онъ же выписывалъ картины и сносилъ ихъ на погребъ, а бутылки изъ погреба переносилъ на почетное мсто, онъ привозилъ рояли Беккера и запиралъ ихъ на замокъ, не давая играть роднымъ дочерямъ, чтобы не испортили, онъ заводилъ иногда цлые оркестры и заставлялъ играть себ тушъ, онъ же завезъ и типографію. Завезъ и потомъ напечаталъ одно произведеніе о томъ, что у него есть типографія. Образецъ такой у меня, находится и его я могу теперь предложить къ юбилею.

0x01 graphic

Хотя Михаилъ Дмитріевичъ былъ лицо неслужащее, но въ неприсутственные дни кормилъ обдами присутствующихъ. Авт.
Печаталъ ли что еще коммерціи совтникъ въ Нерчинск — я не знаю, но несомннно, что слово ‘коммерціи совтникъ Михаилъ Дмитріевичъ’ печаталось всми шрифтами, отъ самыхъ крупныхъ до петита, оно печаталось также разнообразно, какъ снимается карточка кокетливой женщиной въ сотн позъ, оно ласкало слухъ такъ же, какъ превосходительство вновь испеченнаго генерала, чмъ боле повторялось, тмъ выходило слаще. Это было одно изъ услажденій самимъ собою сибирскаго Нарцисса, буржуа, самого себя возвеличивавшаго. Вроятно, ни одинъ человкъ въ мір, не исключая Ньютона и Адама, не былъ столько разъ напечатанъ, какъ Михаилъ Дмитріевичъ Бутинъ, и никто, конечно, не будетъ скоре забытъ.
Алтынъ и печатный станокъ, Кондратъ и литература, Гуттенбергъ и сидлецъ, что тутъ, кажись, общаго?.. И надо же было на моей родин произойдти на зар жизни этому соединенію!
Сначала мы утшали себя мыслью, что это явленіе американское. Мы даже для нкоторыхъ тузовъ, съ четвертакомъ за зубами, съ бойкимъ захватомъ и загребистой лапой, съ вншнимъ шикомъ, въ род телеграфовъ на кухн и хоровъ въ зал, присвоили названіе ‘американцевъ’. ‘Американцы въ Сибири’ — вдь это очень обольстительно. Стоили чумазому задать обдъ съ помидорами и помпадурами, а бойкому маклаку слиберальничать, наживъ въ тоже время рубль на рубль, какъ мы начинали уже прославлять нашихъ американцевъ. Американцы-то американцы, только съ того ли конца! И Кондратъ, и Михичъ польстились на эти имена. Кондратъ изъ покровительства просвщенія въ послднее время позволилъ и допустилъ въ лавку ‘аспидныя доски’ (очень он въ ходъ нын пошли), а Михичъ, зазжій елабужецъ, такъ тотъ даже особую предпріимчивость въ ‘душевномъ товар’ выказалъ. Онъ понялъ, что большой барышъ эта самая машина дастъ, если ее захватить въ свои руки. Бойкій вязниковецъ, тесемошникъ, офеня на вс руки, скоре Кондрата понялъ, что есть разныя потребности и что за нихъ также платятъ деньги. Отчего же не взять деньги за потребности духа. ‘Пусть одни даютъ человчеству идею, истину, любовь, а мы будемъ за нихъ загребать деньгу! Они дураки, имъ ничего не нужно’! Говорилъ торговецъ. Но мы ничего не подозрвали за американцами (офенями тожъ). Скромно и убого въ это время зарождалась мстная литература, какъ робкій цвтокъ выходила она, трепещущая изъ подъ снговъ нашей родины.
Приниженнымъ, забитымъ, немощнымъ, чувствовалъ себя писатель. По слово его, это смя жизни, уже зрло. Когда оно грянетъ своею мощью, когда покоритъ сердца, когда явится искра таланта, вдохновенія — Богъ знаетъ. Но слово зретъ…
Писатель и его слово были, однако, далеки отъ печатнаго станка, ибо идея и слово рождались въ душ, а станокъ Гуттенберга былъ въ рукахъ Кондрата и сданъ на откупъ кабаку. Но союзъ мысли, слова и печатнаго аппарата должны были совершиться неизбжно. Моментъ одухотворенія машины наступилъ. Нсколько лтъ работали типографіи въ провинціи, издавая маленькія газеты-бутоны, изъ которыхъ должна раз вернуться листва мстной прессы. Какъ бы то небыло, мы должны предстать на юбилей. Оставалось выбрать день торжества. Мы готовили уже передовую статью о благотворномъ дйствіи буржуазіи и капитала на литературу. Тема была такова: ‘Писатель, родившій слово и мысль, нищъ и убогъ, онъ не иметъ возможности воплотить ихъ. На помощь является щедрый и благодтельный капиталъ торговца. Сибирская буржуазія познаетъ всю важность знанія и просвщенія, она познаетъ силу печатнаго слова и общественнаго мннія, она подаетъ руку интеллигенціи, прислушивается къ ея голосу, длаетъ жертвы на общественныя нужды, содйствуетъ осуществленію университета. Эта буржуазія должна была быть сравнена съ tiers tats и съ американскими гражданами, шедшими во глав прогресса. Кондратъ долженъ быть уподобленъ Франклину’. Мы заказали уже лавровый внокъ (такъ какъ въ Сибири не было лавра, то мы купили куль лавроваго листа), сдлали транспарантъ съ вензелемъ Михича и съ словами, ‘Свтъ, свтъ, свтъ!’ Заказанъ былъ поросенокъ, вс этикеты къ бутылкамъ были напечатаны въ собственной типографіи. Готовилось необычайное торжество печатнаго слова.
На этомъ торжеств положено было отвести первое мсто Михичу, какъ наслднику могущества Кондрата, ‘предсдателю по мошн’, Михичевъ братъ долженъ былъ изображать основателя печати, Ивана едорова. Ораторомъ предполагался отставной исправникъ Караимовъ, игравшій роль у насъ перваго либерала при буржуазіи. Но здсь случилось непредвиднное обстоятельство, разстроившее все дло.
Въ то время, когда сочинялась передовая статья, фельетонистъ газеты, Метелкинъ, откопалъ Богъ знаетъ гд исторій) объ уважаемомъ Караимов и его служеніи на пользу общества. Оказалось, что Караимовъ подъ прикрытіемъ либеральной оппозиціи игралъ совершенно непростительную игру и обучалъ нашу буржуазію такимъ ходамъ, какіе не пришли бы въ голову Бисмарку.
Бывшій исправникъ понялъ отлично свое время. Прежде всего наживши доброхотными и недоброхотными даяніями капиталъ, онъ сдлался домовладльцемъ и буржуа {У насъ ужъ такъ наведено, сегодня обобравшій васъ какъ липку, завтра длается согражданиномъ и членомъ общества. Ни обобранный не претендуетъ, ни у обобравшаго совсть не шелохнется. Чисто по американски!}. На словахъ онъ вчно былъ либераленъ, никто безпощадне не критиковалъ банкъ, никто не держалъ упорне оппозиціи въ дум противъ полиціи, никто не отстаивалъ такъ пожарныхъ лошадей, никто не былъ большимъ защитникомъ бдныхъ домовладльцевъ, никто не являлся большимъ другомъ просвщенія, онъ подвезъ и ‘положилъ первый камень’, какъ самъ заявлялъ, подъ фундаментъ будущаго разсадника просвщенія. Прогрессъ, процвтаніе земледлія, были, у него на первомъ план и желая насаждать лучшую картошку, онъ скупилъ по выгодной цн нсколько сотъ десятинъ около города. Громя наживу и кулачество, согласно духу времени, однако, Караимовъ былъ пріятелемъ всхъ, у кого водились деньги. Это обстоятельство замтилъ Метелкинъ и ршилъ Караимова уличить. Началось дло съ картошки, но вдь и Троянская война тоже изъ за картошки началась. По разоблаченіи обстоятельствъ оказалось, что земля пріобртена не для развитія агрономіи, а для поставленія капкановъ на окружныхъ жителей, отгона лошадей и вчинанія иска о потравахъ, здсь же на рчк былъ подмченъ бутовый камень, который остроумно былъ пріобртенъ для того, чтобы съ разсадника взять изрядный за него кушъ. Мало того, Караимовъ былъ въ близкихъ связяхъ съ Михичемъ и хранилъ даже у него звонкую монету, прижитую незаконными путями. Михичъ пользовался совтами своего друга юза. Обнаруживъ все это, простодушный Метелкинъ былъ возмущенъ, онъ увидлъ, какъ эта либеральная буржуазія въ союз съ отставными исправниками получала титулы ревнителей просвщенія, распространителей душеполезнаго чтенія, водрузителей печатнаго станка, и въ тоже время ковала деньгу, алтынничала и создавала наживу на новой нив жизни. Никому не говоря, Метелкинъ написалъ первую обличительную статью и снесъ въ типографію, а типографія, привыкши къ почтительнымъ ярлыкамъ, ужаснулась и препроводила ее хозяину, Михичу. Михичъ ошаллъ и тотчасъ же позвалъ Караимова. Ршено было нетолько не допускать печатаніе статьи о Караимов, но изгнать самую газету и вообще возвратиться къ ярлыкамъ.
Когда мы явились приглашать Михича на торжество, онъ былъ и ожесточенъ, и исполненъ ярости противъ изобртателя книгопечатанія. Онъ открылъ въ первый разъ въ жизни, что печать эта можетъ быть его уличительницей, его совстью, и что этотъ станокъ — будущій его приговоръ. Словомъ, онъ почувствовалъ, что типографскій станокъ изобрлъ не Гуттенбергъ, а докторъ Гильотенъ. Участь наша былъ ршена! Дикая, безпримрная, самодурская цензура Кондратовщины и Михевщины стала нонеретъ жизни, какъ иногда тупое рыло станетъ, да и загородить прогрессъ. Редакція, рукописи, Метелкинъ, все выбиралось, какъ ошпаренные клопы изъ Михевской берлоги.
— Кром ярлыковъ на пнную не принимать ничего! командовалъ Михичъ молодцамъ при типографіи.
— А лучше отдай ты мн ее, говорилъ Онуфрій Погонщиковъ Михичу, я братъ ее при ‘разливной’ помщу! У меня ужъ тутъ ничего не пройдетъ.
Съ тхъ поръ мы увидли новую вывску ‘разливная ‘нитей’ при завод и типографія! Свтъ, свтъ, свтъ!’
Мы же лишились великолпнйшаго юбилея, передовой статьи и поросенка подъ хрномъ. Sic transit gloria muudi!

Добродушный сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 51, 1883

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека