Судъ на Олимп
или
ссора боговъ за Славянъ и Галловъ въ 1812 году.
И. B. Е.
——
Суд на Олимпе, или Ссора богов за славян и галлов в 1812 году, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1814
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Боги пировали на Олимп. Вдругъ Юпитеръ надвинулъ черныя брови, и Олимпъ вострепеталъ. Все пришло въ смятеніе и въ безпорядокъ: прекрасная Геба уронила изъ рукъ чашу съ нектаромъ, съ божественнаго стола катились блюда, покрытыя амброзіей, богъ Момусъ, который за минуту предъ тмъ готовъ былъ разхохотаться, остался съ лицомъ полумертвымъ и полусмющимся, самъ румяный Бахусъ блднлъ, многіе боги, какъ во дни титановъ, бжали съ Олимпа и скрывались отъ. ужаса подъ кору древесъ и кожу зврей: что было, какъ говорятъ, предзнаменованіемъ другаго великаго бгства и скоро насмшливымъ уподобленіемъ трусливыхъ боговъ робкому герою земному. Другіе оставшіеся боги и богини, видя повелителя Олимпа съ гнвомъ смотрящаго на землю, сами въ угожденіе ему зароптали и засыпали проклятіями род человческій, хотя и познали еще тайны Юпитерова гнва. Но Царь загремлъ перуномъ — и все умолкло, повеллъ оставить себя въ поко — и боги удалилися подъ снь другихъ чертоговъ, гд начало тотчасъ шумть, на досуг угадывать, и даже страшною клятвою Стикса ручаться за истину своихъ неврныхъ догадокъ, точь въ точь какъ, случается у насъ бдныхъ смертныхъ.
Великій Юпитеръ, нсколько часовъ высидя въ глубокой задумчивости, отъ которой вселенная покрывалась тьмою, прояснилъ наконецъ божественное лице свое, и призвалъ полномочнаго посланника. ‘Возвсти’ говорилъ онъ представшему передъ нимъ Меркурію ‘возвсти сынамъ и дщерямъ Олимпа, что несытая Беллона наша снова пустилась за кровавыми добычами и на древней земл Славянской раздуваетъ свой факелъ надгробный. Да примчаютъ боги за обоими народами, ведущими брань, подкрпляютъ правымъ и караютъ виновныхъ. Война Славянъ и Галловъ стоитъ войны Троянъ съ Греками: она достойна вниманія боговъ. Самъ пріемлю всы правосудія, чтобы склонить ихъ въ пользу тхъ небожителей, которые съ любовію къ правд обратятся къ посредничеству.’ — Крылатый Меркурій отлетлъ съ повелніемъ. Своды небесъ растворились на ту часть земли, которую древній Бористенъ орошаетъ водами своими, а взоры боговъ углубились въ сокровенные мраки сердецъ и въ тайныя намренія ратующихъ.
Сто разъ низтекалъ, сто разъ возтекалъ часовый песокъ, движущійся по манію вчнаго она, — какъ вдругъ предсталъ Меркуріи передъ трон Зевесов. ‘Съ прискорбіем’ говоритъ сынъ Маинъ ‘съ великимъ прискорбіемъ доношу теб, самодержавный, что не только на шар земном, на самомъ Олимп царствуетъ возмущеніе. Боги, полубоги, геніи, богини, нимфы, чудовища морскія и земныя, духи небесные и духи адскіе, вс текутъ на брань другъ противъ друга, пылаютъ различными страстями и прерываютъ вчное спокойствіе твоей державы. Какъ въ т грозныя времена, въ которыя досягали до твоего царства громаду на громаду возвергающіе титаны, или какъ родни великой брани на берегахъ Самоиса, когда ты самъ подкрплялъ сыновъ Пріамовыхъ, а великая супруга твоя сподвижниковъ Патрокла и Ахиллеса: такъ раздлились нын боги посредники, и другъ на друга дыщутъ яростію непримиримою.’ — Откуда проистекло такое остервененіе, вопросилъ Юпитеръ, и кто держитъ сторону Галловъ, кто сторону Славянъ?— ‘Такое зло’ отвтствовалъ небесный встникъ, ‘иметъ отдаленнйшее начало, о которомъ напомню моему Государю. Нкто, уроженецъ безвстнаго острова, потомокъ мятежнаго Паола, и нын царь-самозванецъ въ Галліи, родился, какъ извстно, отъ крови эхидны, съ духомъ кровожадной Беллоны и съ гигантскимъ-намреніемъ поднять на рамена обширную громаду міра, чего бы то ни стоило, но можетъ-ли Пигмей совершить тотъ подвигъ, для котораго ты избралъ Атланта? Нтъ, конечно. Кто же мыслилъ, что дерзскій полагаетъ тому начало? Не только поработилъ онъ землю, но порабощаетъ и небеса. Нын, преисподній адъ со всми Фуріями и Парками, съ трезвнымъ Церберомъ, мятежнымъ Хаосомъ, тремя грозными судіями и душегубцомъ Плутономъ объявили себя на его сторон, въ его же пользу склонились чудовища Сфинксы, Центавры, Горгоны, Гарпіи, Химеры, Греи и Сатиры, ему покровительствуютъ многія богини и… не смю произнести ея имени… соперница Минервы, соперница Венеры за Парисово яблоко’…— Юнона? Можетъ-ли статься?— ‘Какъ бещастная дочь Миносова отвтствовала нкогда своей наперсниц, такъ буду отвчать теб: то именовалъ ее. Но успокойся, о Юпитеръ! за то на сторон Славянъ достойная дщерь твоя Минерва, добрый Аполлонъ съ музами, правосудная Фемида, самъ воинственный Марсъ, отдлившійся отъ Беллоны, и другіе. Вотъ что подаетъ случай ко взаимной вражд безсмертныхъ. Но выговорю откровенно не во гнвъ великому Зевесу: безсмертные боги также непостоянны, какъ и слабые смертныя. Кто вчерась стоялъ за Славянъ, тотъ сего дня обращается въ Галламъ, справедливые покровители Славянъ не принимаютъ обращенныхъ друзей Галловъ, а защитники Галловъ отпадшихъ отъ Славянъ. Одна Юпитерова премудрость можетъ постигнуть тайну сего раздора, и примиритъ враждующихъ боговъ. Всесильный! они ожидаютъ твоего суда и ршенія’. — Да предстанетъ передъ меня соборъ безпокойныхъ посредниковъ, съ гнвомъ рекъ Гроиодержецъ — и Меркурій отправился, тотъ часъ собралъ своихъ братій именемъ великаго повелителя, смягчилъ для сестеръ богинь неласковое изреченіе родительское, и ввелъ ихъ въ чертоги Юпитера.
Какъ черныя тучи шумно носятся втрами надъ землею и вдругъ спираются неподвижно въ одну массу, по небу простертую, такъ безчисленный легіонъ боговъ притекалъ съ шумомъ къ престолу Зевеса и передъ его лицомъ остановился въ безмолвіи. Громомъ вооруженная рука издали указала на послднія ступени трона, каждый занялъ свое мсто, и Аполлонъ, несмнный ораторъ Олимпа, упредилъ собраніе сею краткою рчью:
‘Безсмертные! кто выше земныхъ исполиновъ, грозившихъ Небу, титановъ и самыхъ васъ безсмертныхъ, тотъ склоняетъ къ вамъ рчь Свою, благоговйте!’ —
Я созвалъ васъ — вщалъ Богъ боговъ, облокотясь на Перунъ свой — для совтованія о великой брани, на которую обращено вниманіе и неба и земли, да объявитъ каждый передъ лицемъ моимъ, какое иметъ тайное побужденіе. Начинаю говорить первый!
‘Любовь къ богамъ и человкамъ есть источникъ добра, ненависть къ тмъ и другимъ — источникъ зла. По высочайшей любви ко благу, сотворилъ и добродтель, для добродтели человка, и даровалъ ему прекрасное преимущество равняться съ безсмертными въ достоинств изящной души. Какъ же воспользовался человкъ симъ безцннымъ даромъ божества, намъ извстно. Я предвидлъ слабости земныхъ тварей, и противъ нее вооружилъ ихъ силою разума, но могъ ли остеречь отъ добровольнаго преступленія? Они имютъ свободу. И до чего простирается наконецъ безуміе человческое! Недовольно, что предвчные законы опредлили роковый часъ для смертныхъ, не довольно, что Парки, неумолимыя Парки отрзываютъ дни ихъ, какъ острая коса жнеца луговыя ткани Флоры, не довольно жестокихъ недуговъ, сихъ адскихъ изчадій, безвременно похищающихъ человка: самъ онъ творитъ новое зло, новую для себя погибель. Непостижимое дло! изъ великой способности души проистекла для него убійственная страсть къ Беллон, къ сей богин, терпимой вами на Олимп и щадимой перуномъ моимъ только изъ любви въ ея брату, сыну великой Юноны, богу производящему на свт истинныхъ героевъ. Но можетъ-ли молчать перунъ мой, когда вы, посредники судебъ человческихъ, вы, безсмертные благовстители истины, вы покрываете многіе щитомъ вашимъ любимца свирпой Беллоны, на брань подвизающагося не для блага народовъ, но для пользы властолюбія? Какъ! вы позволяете ему уничтожать достоинство сыновъ Минервиныхъ, и стоять выше кроткихъ пастырей, воцаряющихъ на земл вкъ Acтреи? Но воззрите на поле его славы! Гд слды того великаго просвщенія, которое вками совершало твореніе гражданскаго благосостояніи, и нечувствительно приводило народы въ цли истины, правосудія, добродтели? гд та свобода, на которую указалъ я человку, поставивъ для него границы подъ эгидою Минервиной? Царство мудрости попрано, вокругъ земли обнесены желзныя ограды рабства, сама истина умолкла предъ тнями убіенныхъ жертвъ за ея святую пользу и защиту, не довольно того: злоди посягаетъ на родъ человческій, и естьли торжеств его совершится, то изъ мрака ничтожества грядущія племена на свтъ обширнаго творенія навсегда изчезнутъ съ лица земнаго. Говорите, безсмертные, говорите мн въ опроверженіе, готовъ внимать рчамъ вашимъ.’ —
Богиня красоты улыбнулась, и лаская амуровъ, у ногъ ея сидящихъ, съ лукавою откровенностію произнесла передъ собраніемъ: Юпитеръ защищалъ мое дло и мою пользу, мн остается быть ему благодарной, не имю ни возраженія ни досады на того, шло за меня вступается.— И мать любви обратила на бога войны краснорчивый взоръ.
Марсъ понялъ сей вызовъ, и отвчалъ: Польза Венеры есть конечно общая, но можетъ ли быть любовь вчнымъ дломъ боговъ и человковъ? Позволявшей иногда стоять безоружнымъ передъ красотою, но передъ очами вселенной должно являться подъ щитомъ и бронею тому, кто хочетъ быть достойнымъ имени мужа. А война не есть ли опытъ мужества? не показываетъ ли она душевныя силы? изключимъ ли изъ списка великихъ людей имена Александра, Цезаря, Фридриха?
Муза исторіи захохотала. Какъ! воскликнула она, говорить о великихъ именахъ, мною посвященныхъ во храм безсмертія, когда рчь идетъ о геро, ожидающемъ безсмертія отъ кисти Гогарпіовъ и Калотовъ….
Не его защищаю, продолжалъ Марсъ, но героя, описаннаго Квинтъ-Курціемъ, Римлянина, восптаго Луканомъ, наконецъ Царя-Поета….
Послушайте, перервала Минерва, и т герои не будутъ никогда оправданы предъ судемъ моимъ. Муза Кліо не всегда совтуется со мною, а потомство, поздное потомство, которое не можетъ по врнымъ повствованіямъ измрять достоинство героевъ, издали внимаетъ молв громкихъ длъ, и передаетъ только вкамъ трубящую нихъ славу, рдко справедливую. Но скажите, намъ примирить съ вчными законами нравственности преступленіе всхъ въ мір добродтелей изъ одной ревности въ слав и власти? Естьли громы правосудія караютъ убійцу въ лсу сокрывающагося подъ мракомъ безвстности, то имъ ли щадить явнаго злодя, только порфирою облеченнаго, но увнчаннаго, подобно первому, славою зврской побды. Таковъ герой ныншняго вка, таковы ему подобные. Не могу простить и Музамъ твоимъ, о кроткій богъ Парнасса! что онъ льстили языкомъ Цицерона убійцъ и тирану, въ псняхъ Виргилія поработителю Рима, въ стихахъ Фернейскаго остроумца поету-завоевателю, оправданному только побдою.
Такой судъ, возразила гнвная Юнона, и строгъ и несправедливъ. Ты готова, о гордая Паллада! вычеркнуть имена великихъ соревнителей славы изъ книги памяти и священныхъ страниц исторіи. Но естьли въ глазахъ твоихъ побдители міра не достойны славы, то кого наречешь великими и славными?
Кого? отвчала Минерва, Леонида и триста обреченныхъ жертвъ, кровію своею укрпившихъ при ермопилахъ послднюю ограду отечества, Горація Коклеса, только себя и грудь свою поставившаго между Римомъ и воинствомъ Тарквинія, Мужей, каковы Агриколы, Вильгельмы Теллы, Франклины, а между потомками Славянъ гордую жену, голову свою положившую за Новгородъ и согражданъ своихъ, Перваго Освободителя плнной Москвы, ныншняго безсмертнаго старца, который забылъ слабость лтъ своихъ, грозящее Столиц паденіе, бурный приливъ вражескихъ ополченій, чтобы стать Вождемъ передъ воинствомъ и выполнить волю Государя и надежды Рускаго народа. Но погибли слдъ и память Наполеона, столь смлаго въ нападеніи, столь робкаго въ отступленіи!
О боги Стикса! возысилъ голосъ мрачный владыко ада, внемлите ли Минервину богохуленію? Возлюбленное чадо наше, полу-богъ, посланный мною на царство, ратный намъ ловецъ, сдящій на страж тней, осуждается какъ преступникъ. Но Минерва! безсмертный отродокъ Юпитерова мозгу, теб извстно, что жестокій Аквилонъ и гораздо жесточайшій Борей безъ пощады знобили витязя въ предлахъ земли Руской: какое великое побужденіе для героя бжать невозвратно!
Нтъ! зашумлъ крутый старикъ Борей, только дохнулъ я, и самъ герой и вс оруженосцы перепугались, до того, что опустили руки, головы, мечи, щиты и копья. Словесные и безсловесные равно, отдавались безгласно и не прекреловно: добро, кони, но мужи ретивые!… Правда, я оковалъ, тогда землю и воды,— ибо такъ положено, вчными законами природы, но я ли оковалъ сердце, умъ и прозорливость до смерти знобкихъ и пугливыхъ воиновъ?
И я, проворчалъ Аквилонъ, и я не виноватъ, что мой холодный втеръ унес Галловъ, когда Славяне стояли передъ нимъ, играя метелями и побдами, на полет обезрруживали легкокрылыхъ дтей запада, и черезъ снга обширной Имперіи указывали обратный путь гостямъ, по долгу страннопріимства. Но за чмъ ихъ приносилъ бог Оркусъ, въ невдомую землю — ихъ безоружныхъ противъ холода, безсильныхъ противъ храбрости, искусныхъ только… въ нападеніи на слабый полъ женскій!
По сему случаю, не могу и я не вступиться за мои права, закраснвшись, сказала Діана, и довольно, сихъ мерзскихъ длъ, для вчнаго безславія народа, покровительствуемаго не мною, но уродливымъ богомъ, рожденнымъ отъ Бахуса и Венеры.
Богъ Пріапъ хотлъ говорить въ защищеніе себя и любимцовъ, но сама Венгра потупила взоры, Граціи накрылись траурнымъ покрываломъ, Амуры, ломая съ досады луки и стрлы, бросали ихъ въ безстыднаго изгнанника Лампсакскаго, а Зевесъ повеллъ богу молчанія наложить палецъ на уста сего вчнаго врага любви и ея истинныхъ удовольствій.
Добродтельная сестра моя, замтилъ богъ изящныхъ искусствъ, изъявила справедливое негодованіе. Другую справедливую жалобу приносятъ девять чистыхъ двъ, обитающихъ подъ моею державою. Музы стуютъ со мною о потер нашихъ сокровищъ, собранныхъ въ древней Столиц Рускаго Царства и нын преданныхъ меня. Богъ эгоизма, покровитель Галловъ, приписываетъ не имъ тотъ великій пожаръ, котораго зарево досягало до Олимпа. Но естьли бы и въ самомъ дл хотли боги обрушить дымящійся градъ на губителей рода человческаго, то не отвтствуютъ ли сами враги зато, что боги и человки произнесли сей обтъ отчаянный: Пламя да пожретъ недостойныхъ! да получатъ въ добычу одн пустынныя стогны и голые камни! да скоре обратятся въ бгство отъ недостатка всхъ припасовъ жизни! Нтъ, безсмертные! храмъ наукъ воспылалъ отъ новаго Омара, но Омаръ воспылалъ отъ бшенства и злобы на великодушный народ Рускій. Но кажется, заключилъ Аполлон, что боги не имютъ ничего сказать боле, и что я говорилъ послдній.
Терпніе! въ одинъ голосъ закричали Момъ и Бахусъ, не было еще нашей очереди — и Олимпійскій забавникъ, надвинувъ на глаза арлекинскій колпакъ свой, съ важностію, которая разсмшила весь Олимпъ, произнесъ протяжнымъ тономъ: Безсмертные покровители народа Славянской крови! извините, я люблю кровь и духъ Наполеона, за то, что наподобіе таинственнаго магнита сердце его влечется съ одной стороны къ сверу,— а съ другой обращается всегда къ югу и по извстному только богамъ склоненію немного къ западу, люблю и за то, что написанныя на него каррикатуры служатъ для украшенія моихъ чертоговъ, и что, герой сихъ каррикатуръ, совсмъ незабавный для другихъ, себя забавляетъ стономъ человчества, а меня своими длами.
А я, началъ говорить Бахусъ, я трезвый не люблю его, но за чашей свтлаго вина хвалю его подвиги, и самъ въ упоеніи разсудка бгу схватить перунъ Зевеса, громомъ настращать Олимпъ, боговъ разогнать силою, и даже домогаться до безпредльнаго самодержавія, пока, разумется,, не соединяться боги противъ нещастнаго храбреца и не отнимутъ у него перуна.
Вдругъ разнесся жалобный вопль.— Долго молчала я, рекла и возстенала богиня Вры, но могу ли не говорить о дерзскомъ святотатц? Поклонникъ Магометовъ лицемритъ передо мною: одною рукою ласкаетъ меня, а другою убиваетъ, утверждаетъ во Франціи Католицизмъ, и уничтожаетъ главу ея церкви, возстановляетъ святые олтари, низпровергнутые безумными его подданными, а самъ похищаетъ сокровища церквей, оскверняетъ мста Святыя, предаетъ, огню ихъ храмы, предъ которыми народы благоговютъ!
Не забудь, прибавилъ важный богъ Гименей, что подъ видомъ глубокаго къ теб и ко мн почтенія лицемръ пишетъ уставы, чтобы не исполнять ихъ. Изъясняюсь: онъ не позволяетъ никому скучать женою, или мужемъ и свободно пошевелиться въ моихъ узахъ, это хорошо, и похвально, но самъ первый соскучилъ и вырвался изъ того вчнаго круга, которымъ очертилъ другихъ.
Едва Гименей договорилъ ,— и на быстромъ колес выкатилась впередъ величавая, но безокая жена, съ покрываломъ въ рук, съ крылатыми ногами, изъ которыхъ одна шаркала по острой бритв, не изрзываясь ею, и въ собраніи боговъ начался шопотъ: ‘Эта ревностнйшая покровительница героя богиня идетъ передъ Юпитера молить о пощад любимица! Она подвигнетъ небо и землю на враговъ Наполеоновыхъ!’ — Между тмъ богини приближалась въ вчному трону.— За чмъ слпая бдокурка? вопросилъ Юпитер.— ‘Припасть къ стопамъ твоимъ, о, всемилующій! съ глубокимъ, истиннымъ раскаяніемъ, что неутомимо текла за колесницею новаго фаэтона, куда ни обращался сей вихремъ несомый возничій, но смлое намреніе его приковать меня къ своей колесниц и наглый вызовъ на услугу во всхъ его фаэтонскихъ къ солнцу порывахъ, меня раздражили. На самомъ быстромъ его полет, при гордомъ чаяніи прикатить прямо къ Сверной звзд и съ неба, уронить ее, я остановила вдругъ колесо мое, и неблагодарный палъ. Клянусь, о высокоцарственный! что не буду впредь носить на рукахъ моего пасынка.— гд нареченная сестра твоя, сказалъ, Юпитеръ, за которую часто люди тебя принимаютъ? она должна мн отвтствовать за украшенія смльчака титломъ славнаго человка.— Слава страдаетъ на одр смерти, Государь, отъ позорнаго насилія, съ которымъ бездушный божокъ лести, подъ видомъ Протея, вымучилъ у нее внцы и лавры, чтобы надть ихъ на голову силача, который въ другомъ мст и въ другихъ обстоятельствахъ назвался бы просто бурлакомъ. — Такъ богиня славы не признаетъ похитителя?— Нтъ, Юпитеръ, нтъ, она оплакиваетъ заблужденіе людей и несправедливость мннія.— Я доволенъ ею и тобою. Возвратись на свое мсто. А вы, безсмертные боги, отвтствуйте наконецъ, согласны ли вс единодушно положить конецъ торжеству злодя?
Какъ, возопіялъ богъ ада, конецъ тому, кто въ пять мсяцевъ выслалъ ко мн съ Земли до полу-милліона тней? Слава и честь ему!— Какъ, воскликнулъ Хаосъ, конецъ тому, кто мятетъ порядокъ міра и со мною движетъ царства и народы?— Тому, закричали млкіе геніи Бонапарта и его фамиліи, кто рабовъ нашихъ возвелъ изъ праха на царства?— Тому, зарычало чудовище политики, кто безъ системы образуетъ континентальную систему?— Тому, съ Зефиромъ прошепталъ духъ галломаніи, кто правилъ народомъ столь изобртательнымъ, на каламбуры, на полунагое одяніе женщин, даже на заключеніе въ плну брачныхъ союзовъ силою чрезвычайнаго ума и любезности и проч. Нтъ, нтъ, мы не согласны!
При сей послдней рчи самъ Юпитеръ засмялся, и съ потрясеннаго смхомъ Олимпа едва не уронилъ легкаго кумира галломаніи, который только и держался на слабыхъ ногахъ-съ опорою чуднаго сына Гермесу и Афродиты. Но скоро Юпитер, вооружась перуномъ, загремлъ грознымъ голосомъ: прочь съ Олимпа, и съ очей моихъ, недостойные покровители Корсиканца и его Галловъ! Позволяю только остаться забавной Галломаніи, которую отдаю на руки Момусу.
Угрюмый Плутонъ махнулъ чернымъ скипетромъ, на которомъ была надпись: Наполеоново царство, — и съ толпою друзей, прислужниковъ и сообщниковъ своихъ сокрылся во глубину ада.
Нсколько минутъ царствовало молчаніе. Аполлонъ обратился въ предсдящему на Олимп: Доверши твой судъ, о повелитель боговъ!— Судъ мой произнесенъ Минервою, отвтствовалъ Юпитеръ. Кто царствуетъ не для блага народовъ, и воюетъ не для защиты отечества, тотъ, недостоинъ имени великаго. Не рдко народы проклинаютъ честолюбиваго, но всегда благословляютъ память добраго Государя. Да погибнетъ похититель Бурбонова трона и притснитель Европейскихъ народовъ. Но да внчаютъ побда и слава Августйшаго Защитника правъ и блага человчества!
Изрекъ, и державный орелъ восплескалъ крылами, и на книг предвчныхъ судебъ, изобразилось яркими чертами: Добродтельный АЛЕКСАНДРЪ восторжествуетъ.
[Измайлов В.В.] Суд на Олимпе, или Ссора богов за славян и галлов в 1812 году / И.В.Е. [Издатель ВЕ] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч.73, N 1. — С.10-28.