Странички из Дневника, Веревкин Николай Николаевич, Год: 1905

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Н. Веревкинъ
(‘Артурскій обыватель’)

Странички изъ Дневника.

ОЧЕРКИ
изъ жизни осажденнаго Артура.

Изданіе П. А. Артемьева.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1905.

0x01 graphic

Предисловіе издателя.

‘Одно могу вамъ сказать,— говорилъ П. А. Артемьевъ,— былъ бы живъ Кондратенко, Портъ-Артуръ былъ бы взятъ, но никогда не былъ бы сданъ. Но это вс знаютъ, въ этомъ вс такъ уврены и здсь. Это показали и сегодняшнія похороны’.
(Памяти героя. Арк. Гессенъ: ‘Разсвтъ’, 27 сент. 1905 г. No 183).
Предлагаемые вниманію читающей публики очерки изъ жизни осажденнаго Артура являются воспроизведеніемъ статей Артурскаго обывателя (Н. Н. Веревкина), помщенныхъ на страницахъ ‘Новаго Края’ въ 1904 году и дополненныхъ тми, которыя не были пропущены мстною военною цензурою, а также написанными уже посл сдачи П.-Артура и прекращенія тамъ дятельности ‘Новаго Края’ {Не были пропущены цензурой странички отъ: 7 и 14 іюня, 20 іюля, 26 августа, 22 сентября, 6 октября и 7 декабря. Сказаніе о священномъ город Рутр предназначалось для перваго номера по возстановленіи сообщенія, но не было помщено т. к. сообщеніе не возстановилось. Вс странички, начиная съ 28 декабря написаны уже по прекращеніи газеты въ П.-Артур.}.
Имя H. Н. Веревкина тсно связано съ ‘Новымъ Краемъ’ въ злополучный періодъ осады Артура — рдкій номеръ газеты проходилъ безъ какой-либо его статьи.
Исключительность юмористическаго таланта Артурскаго обывателя заключалась въ томъ, между прочимъ, что онъ особыми оборотами эзоповскаго языка нашелъ возможность вщать Артурскимъ читателямъ то, что подъ гнетомъ самоуправнаго режима бывшаго начальника укрпленнаго раіона, какъ вопль душевный, просилось наружу.
Будучи свидтелемъ той бездятельности, которая царила благодаря этому режиму, ‘Новый Край’, въ своемъ безсиліи говорить правду, могъ только на своихъ столбцахъ замалчивать имя начальника укрпленнаго раіона и долженъ былъ прибгнуть къ эзоповскому языку, понятному однако каждому артурцу.
Выпуская въ свтъ эту книгу, я бы хотлъ вмст съ тмъ дать русскому обществу возможность хотя отчасти уяснить себ т условія, при которыхъ малочисленнымъ работникамъ печатнаго слова въ осажденномъ Артур пришлось искать особыхъ способовъ служить своему длу, въ особенности, когда Артуръ оказался совершенно отрзаннымъ отъ всего міра.
Въ силу этого еще въ іюн мсяц выхалъ изъ Артура на джонк постоянный сотрудникъ ‘Новаго Края’ М. Ф. Черняховскій, который впослдствіи своими телеграфными корреспонденціями въ ‘Русскомъ Слов’ положилъ начало къ разоблаченію дутыхъ героевъ П.-Артура.
По тмъ же причинамъ, а также вслдствіе прямыхъ гоненій со стороны начальника укрпленнаго раіона, выхалъ благодаря поддержк коменданта крпости и командира порта, военный корреспондентъ Е. К. Ножинъ посл того, какъ газета, закрытая на 1 мсяцъ, вновь стала выходить подъ условіемъ запрещенія Ножину принимать какое-либо участіе въ ней.
Какъ извстно, Ножина оклеветали въ шпіонств, а причиною закрытія газеты, выходившей подъ двойною (военною и морскою) цензурою, было выставлено ‘печатаніе неподлежащихъ оглашенію свдній о расположеніи и дйствіяхъ нашихъ войскъ’.
Тмъ не мене газета, подъ вчнымъ страхомъ быть ежеминутно закрытою вновь, перебираясь изъ одного разбитаго непріятельскими снарядами помщенія въ другое, провлачила свое существованіе вплоть до позорной сдачи П.-Артура и естественнымъ путемъ замолкла 22 декабря, въ день вступленія въ городъ японскихъ войскъ.
Мы же, работники ‘Новаго Края’, бросивъ въ силу необходимости все свое имущество въ занятомъ непріятелемъ город, выхали однако оттуда съ большимъ запасомъ впечатлній отъ пережитаго позора и съ твердымъ намреніемъ, чтобы, разобравшись въ нихъ, отдать ихъ на судъ общественнаго мннія.
И вотъ, первая часть нашей работы завершена. Результатъ этой работы — изданіе въ свтъ отдльныхъ книгъ, посвященныхъ описанію выдающейся Портъ-Артурской эпопеи.
Книги эти нын находятся въ печати {Страдные дни Портъ-Артура. П. Ларенко.— Въ японской невол. Ф. И. Купчинскій.— Осажденный Портъ-Артуръ. Е. К. Ножинъ.— Японія сейчасъ. К. Т. Веберъ.— Исторія возникновенія русско-японской воины. М. Ф. Черняховскій.— Квантунскій укрпленный раіонъ. Очерки вооруженія и обороны крпости. Bс. Bс.— Вс эти изданія иллюстрированы.}.
Разбросанные временно посл сдачи П.-Артура, мы соединились вновь съ тмъ, чтобы по выпуск въ свтъ задуманныхъ отдльныхъ изданій, вновь, подъ знаменемъ ‘Новаго Края’, выступить въ ежедневномъ орган, безъ предварительной цензуры, въ защиту попранныхъ интересовъ Россіи на Дальнемъ восток.
Мы вруемъ, что движеніе Россіи на востокъ есть историческое движеніе. Никакой миръ, заключенный съ отказомъ отъ занятаго нами ране положенія на Дальнемъ восток не можетъ остановить этого стремленія. Россія такая держава, которая при обширности своей территоріи не можетъ развиваться въ экономическомъ отношеніи безъ выходовъ въ открытое море.
Упавшій интересъ русскаго общества къ вопросамъ Дальняго востока является результатомъ нашихъ неудачъ въ вооруженномъ столкновеніи съ Японіею, раскрывшихъ несостоятельность нашего бюрократическаго строя и привлекшихъ все вниманіе русскаго общества на внутреннее положеніе Россіи.
Упадокъ этого интереса однако временной.
Нын, когда съ высоты престола раздался призывъ народа, въ лиц его представителей, къ участію въ государственномъ управленіи, интересъ этотъ неизбжно, по мр проведенія въ жизнь положенія о Государственной Дум, вернется и тогда боле, чмъ когда либо явится необходимость, для воспособленія въ работ этихъ народныхъ представителей, въ правдивомъ освщеніи истиннаго положенія длъ на Дальнемъ восток и интересовъ Россіи тамъ.
Настоящая книга — первая дань вниманія къ сотруднику, исключительнымъ свойствамъ таланта котораго газета ‘Новый Край’ была обязана тому интересу, съ которымъ она читалась отрзанными отъ всего міра обитателями осажденной крпости, и первый опытъ ознакомленія русскаго общества съ тми чувствами, съ которыми переживали мирные артурцы осаду своего города и позорную сдачу его японцамъ.

П. Артемьевъ.

С.-Петербургъ,
27 сентября 1905 года.

0x01 graphic

1904 годъ.

13 апрля.

Какъ ни ужасна война, какъ ни тяжелы условія жизни въ город, который періодически каждые 10—12 дней подвергается непріятельской бомбардировк, но тмъ не мене жизнь, пока шальной осколокъ не перенесъ насъ въ лучшій міръ, предъявляетъ свои требованія и удовлетвореніе ихъ также настоятельно необходимо, какъ необходимо напримръ всему живущему дышать, свжимъ воздухомъ.
Толстой, обходя ночлежные дома Москвы во время переписи, былъ пораженъ пришедшей ему мыслью, что вдь каждый нищій кром тхъ минутъ, что онъ стоитъ на улиц съ протянутой за подаяніемъ рукой, иметъ т же 24 часа въ сутки, которые ему надо чмъ-нибудь пополнить.
Точно также и люди, живущіе въ город, подвергающемся, какъ я уже сказалъ, періодическимъ бомбардировкамъ, имютъ и помимо этихъ непріятныхъ минутъ, когда въ ушахъ стоитъ свистъ отъ рвущихся снарядовъ, свои насущныя потребности, удовлетвореніе которыхъ не можетъ быть отложено или отсрочено до наступленія мирнаго времени.
Общественная жизнь сплетается въ извстныя правоотношенія: зачастую на нитяхъ этихъ правоотношеній образуются узлы, распутать которые можетъ лишь посторонній человкъ, а не заинтересованныя въ томъ лица.
Эти правоотношенія и во время войны требуютъ своей нормировки.
Скажу больше, иногда именно благодаря войн затягивается новый узелъ, который для того, чтобы жизнь все-же текла боле или мене правильно, долженъ быть распутанъ теперь-же, а не на досуг, когда, адмиралу Того наскучитъ безцльное обстрливаніе нашего города.
На страницахъ ‘Новаго Края’ уже сообщалось, что портъ-артурскій окружный судъ, посл начала военныхъ дйствій перехалъ, въ полномъ состав въ г. Читу Забайкальской области.
Не сомнваюсь, что принимая такое ршеніе, какъ перездъ изъ Артура въ Читу, т. е. за 2,000 верстъ окружный судъ имлъ конечно къ тому какіе-либо положительныя данныя и, насколько мн извстно, только одинъ изъ членовъ суда г. Загоровскій нашелъ безусловно нужнымъ оставаться на мст, т. е. въ Артур.
Какого рода соображенія руководили судомъ, мн неизвстны, но на мой обыкновенный, такъ сказать, ‘обывательскій’, взглядъ одно названіе ‘портъ-артурскій окружный судъ’ уже указываетъ, что надлежитъ ему быть въ Артур, а не въ Чит.
Но, впрочемъ, я можетъ быть и ошибаюсь. Я не спеціалистъ въ данномъ дл и если заношу это обстоятельство на странички своего дневника, то только, какъ нчто не совсмъ понятное моему обывательскому разуму.
Желательно было-бы послушать, что скажутъ на это люди боле компетентные въ дл, чмъ я.

0x01 graphic

20 апрля.

Тускло горятъ керосиновыя лампы посл яркаго электричества мирнаго времени.
Въ типографіи полумракъ.
Кончается сверстка послдней страницы.
Отъ цензора вернулся разсыльный съ гранками.
Ментранпажъ привычной рукой выбрасываетъ кое-гд изъ набора вычеркнутыя строки.
Какъ громъ раздался выстрлъ…
Гулко разнесло его эхо прибрежныхъ горъ.
Дрогнувшія стекла оконъ какъ-то жалобно отозвались на этотъ гулкій раскатъ.
Прошла минута. Вотъ еще выстрлъ…. а за нимъ третій, четвертый, десятый, не сосчитаешь…
Сотрудники забгаютъ въ типографію, чтобы выкурить папироску. За папироской послднія новости…
‘Гилякъ’, ‘Отважный’, ‘Гремящій’ разстрливаютъ японскіе брандеры, ихъ много, сначала 2, потомъ 5… вотъ уже 8… 10. Цифры растутъ. Немолчно вторятъ батареи. Вотъ ударила Тигровка, вотъ Золотая, это Электрическій, а это далекій Ляотешанъ вплетаетъ, и свой голосъ въ общій хоръ грохочущихъ орудій.
Не удержался и ‘Аскольдъ’. Блеснулъ огонекъ, полетлъ подарокъ японцамъ и отъ него. Черезъ головы передовыхъ судовъ…
А въ типографіи идетъ работа. Не можетъ же, на завтра Артуръ остаться безъ газеты.
Готовъ уже корректурный экземпляръ. Глаза пробгаютъ строки еще свжаго, сырого отъ краски листа.
А въ ушахъ стоитъ все тотъ-же немолчный гулъ.
Завертлся тяжелый маховикъ, задвигалъ своими длинными костлявыми пальцами рашкеръ, въ послушную кипу складывается завтрашній номеръ.
Выстрлы длаются рже.
Нтъ, нтъ, а дрогнетъ еще точно непривычное къ бомбардировк оконное стекло…
А машина все работаетъ… Но длаетъ она это дло не одна. Ею надо управлять. При ней люди…

0x01 graphic

22 апрля.

Эмиль Золя въ одномъ изъ небольшихъ своихъ разсказовъ описываетъ, какъ въ начал франко-прусской войны онъ грустный сидлъ надъ картой и тяжелыя мысли ложились на его душу при вид этихъ еще ничего не говорившихъ именъ и названій невдомыхъ деревень и селеній, которымъ можетъ быть завтра суждено стать извстными всему свту.
Прольются потоки человческой крови, исчезнутъ тысячи молодыхъ жизней и городокъ, о которомъ знали лишь его немногочисленные обитатели, получитъ громкую извстность.
Смолкнетъ громъ рокочущихъ орудій, стихнутъ стоны на пол брани оставшихся и телеграфъ разнесетъ во вс концы міра ужасную всть, всть о тысячахъ человческихъ жертвъ.
На другой день никому невдомый дотол Гравелотъ сталъ всемірно извстенъ. Имя его облетло весь свтъ.
И я, глядя на карту Кореи, смотрю на эти пестрящіе въ глазахъ — Яны,— Саны,— Чжю,— По и — Янги. Т же мысли невольно приходятъ на умъ. Который изъ нихъ окажется Гравелотомъ японской арміи?
Гд разыграется первый актъ этой кровавой трагедіи, которая закончится неминуемо на островахъ архипелага.
Императоръ Вильгельмъ своимъ крылатымъ словечкомъ ‘желтая опасность’ ясне всякихъ длинныхъ разсужденій опредлилъ смыслъ и значеніе совершающихся событій.
Какъ бы упорно ни бились японскія войска, съ какимъ бы чисто азіатскимъ фанатизмомъ они не шли на врную гибель, силы ихъ будутъ сломлены.
Не слпой шовинизмъ, нтъ — далеко не онъ диктуетъ мн эти строки, а вразумляющій, краснорчивый своей неотразимостью языкъ цифръ: 150 милліоновъ и 40,3,411,145,625 съ одной и 616,122,250 {Народонаселеніе и государственный бюджетъ.} съ другой! Языкъ этихъ цифръ простъ и исходъ войны предршонъ математикой, не знающей ошибокъ.
Чмъ сильне будетъ упорство, тмъ будетъ ужасне расплата.
А все же… тяжело на душ.
Грустно становится за человчество, которое за тысячелтія своего существованія еще не нашло способовъ обходиться безъ этихъ кровавыхъ распрей.
‘Внимая ужасамъ войны
При каждой новой жертв боя’
сжимается въ тоск сердце. Черезъ строки оффиціальныхъ донесеній: ‘наши потери незначительны, убитыхъ трое, раненыхъ 10’ — я вижу этихъ несчастныхъ трехъ, недвижимо лежащихъ тамъ, далеко на поляхъ этого невдомаго — Яна, а въ ушахъ точно слышатся стоны десяти искалченныхъ, вчера еще бодрыхъ и полныхъ силы людей.
Все же кровожаденъ человкъ, нашъ, современный человкъ двадцатаго столтія! Въ силу законовъ атавизма антропофагъ, его далекій предокъ, сказывается въ немъ, когда онъ жаждетъ ужасающихъ цифръ погибшихъ. ‘Незначительныя’ стычки, въ которыхъ убитыхъ трое, уже теперь примелькались. Съ худо скрываемымъ нетерпніемъ міръ ждетъ сотенъ и тысячъ…
Оно бьетъ сильне по нервамъ.
Ужаснйшее дло совершается, люди убиваютъ другъ друга…
Хочется все врить, что громъ Божій разразится надъ головами тхъ, кто вызвалъ вс ужасы этихъ кровавыхъ событій.

0x01 graphic

25 апрля.

Жаркій день. Въ знойномъ воздух стоитъ пыль. Густой дымъ изъ трубъ броненосцевъ и мастерскихъ дока лниво расплывается въ душной атмосфер и, застилая собой синеву неба, туманитъ солнечные лучи.
Уступы бульвара переполнены публикой.
Ряды полокъ ‘этажерки’ пестрятъ движущимися фигурами гуляющихъ. Преобладаютъ мичмана. Оживленный разговоръ сливается въ общій гулъ и лишь изрдка слышны отдльныя фразы проходящихъ мимо.
У павильона музыки молодежь стоитъ сплошной стной и гуляющіе проходятъ здсь какъ бы сквозь строй. Замчаніе по ихъ адресу сыплятся градомъ — незлобныя замчанія празднично настроенной юности.
Дамъ почти нтъ. Отсутствіе женщинъ кладетъ на все свой отпечатокъ.
Правда, разряженныя въ яркіе лтніе костюмы особы женскаго пола людской породы, поднимая высоко юбки, чтобы показать кружева своихъ dessous, мелькаютъ то здсь, то тамъ.
Но это не женщины…
Он не вносятъ съ собой той мягкости полутоновъ, неизбжнаго спутника ewig weibliches, он чужды женственности.
Оркестръ наполняетъ воздухъ звуками. Отъ жары ли или же отъ отсутствія женщинъ и эти звуки точно также лишены мягкости, они жестки, въ нихъ также нтъ этихъ смягчающихъ полутоновъ.
Осажденный японцами Артуръ гуляетъ подъ звуки ‘Гейши’. Знакомыя, пвучія мелодіи переносятъ въ прошлое, когда граціозные керымоны длали свое мирное завоеваніе и японизація нашихъ дамъ, начиная съ причесокъ и кончая костюмами, шла такими быстрыми шагами.
‘Чтобъ скорй понять науку…’ напваетъ проходящій молоденькій мичманъ, бросая косой взглядъ на округлое бедро подъ громадной какъ блюдо шляпкой рыжеволосой сирены…
Уже шестой часъ. Этажерка начинаетъ пустть.
Домой пока еще не хочется.
— ‘Пойдемте хоть въ Саратовъ’, говоритъ мой знакомый.
Мы идемъ и садимся за столикъ въ стеклянной галлереи, выходящей окнами на груду каменнаго угля пристани.
Черезъ окна видно, какъ китаецъ изъ посуды, имющей въ общежитіи нсколько иное назначеніе, поливаетъ улицу.
Пробгаютъ рикши, своимъ размреннымъ бгомъ они напоминаютъ заводныя дтскія игрушки. Лоснящіеся бритые ихъ лбы блестятъ на солнечныхъ лучахъ, а черная угольная пыль съ пристани облпляетъ ихъ потныя лица.
‘Чтобъ скорй постичь науку…’ стоитъ въ ушахъ навязчивый мотивъ.
А вотъ пошли команды матросиковъ на батареи на ночныя работы.
Надъ Артуромъ начинаетъ сгущаться сумракъ приближающагося вечера, а съ нимъ вмст пробуждается ясне сознаніе, что мы въ осажденномъ город.

28 апрля.

— ‘Поздравляю, поздравляю!.. вбгая ко мн въ комнату, произнесъ мой пріятель, едва переводя духъ.
Онъ видимо волновался, спшилъ и не могъ говорить.
— ‘Да что же такое?
— ‘Поздравляю, поздр…’ могъ еще разъ выговорить онъ, садясь на стулъ.
Я думалъ, что вроятно японцы стоятъ уже на Суворовскомъ плацу. Съ понятнымъ нетерпніемъ ждалъ я, когда наконецъ онъ отдышется и будетъ въ состояніи продолжать.
— ‘Мы уподобились гоголевской унтеръ-офицерской вдов’, наконецъ могъ проговорить онъ.
Я разсердился. Напоминаніе объ столь непріятной операціи, произведенной самолично этой особой, обезсмертившей ее на всегда, да къ тому же въ наше тревожное, осадное время не могло подйствовать на меня особенно успокоительно.
— ‘Да говори же толкомъ, что случилось?’ разсердился я.
— ‘Ну, да, сами себя выскли’.
— ?
— ‘Не понимаешь? продолжалъ онъ, не понимаешь?— на сколько мы съ тобой купили всей этой дряни въ жестянкахъ?’ спросилъ онъ опять посл минутнаго молчанія. ‘На сколько?’
Меня все это начало положительно возмущать. Я не выдержалъ.
— ‘Какъ дряни, разгорячился я окончательно, какъ дряни… мы этимъ будемъ жить, питаться во время осады’.
Мой пріятель всталъ и принялъ торжественную позу.
— ‘Такъ знай-же, онъ сдлалъ паузу — сейчасъ пришелъ поздъ съ свера’.
Это извстіе было для меня также неожиданно, какъ если бы онъ сказалъ, что японцы на Перепелк.
Видя мое смущеніе, онъ обрушился на меня окончательно. Жестянокъ накуплено чуть не на 150 рублей. ‘Хоть магазинъ открывай’, не унимался онъ.
— А почему все это? Потому, что мы слушаемъ, что скажетъ денщикъ того капитана, что живетъ черезъ три дома отъ насъ. А денщикъ еще третьяго дня видлъ земляка, что встовымъ у полковника, а встовой на станціи видлъ носильщика, а носильщикъ въ свою очередь говорилъ съ извощикомъ… вотъ и пошло. А мы съ тобой все слушаемъ и слушаемъ.
Упреки моего товарища сыпались на меня градомъ.
Напрасно старался я облегчить тяжесть этихъ обвиненій фразами на тему ‘береженаго Богъ бережетъ’. Онъ не унимался.
— А вотъ если бы мы съ тобой слушали не сплетни съ базара, а читали бы газету, такъ ничего этого и не было бы.
Но тутъ я опять не выдержалъ и опять разсердился.
— Газету! что газету? Вотъ она твоя газета, закричалъ я — читай самъ, и въ ней то же самое.
Я бросилъ ему верхніе пять, шесть номеровъ, лежавшіе кучкой на письменномъ стол.
— ‘Ну, что же, давай, прочту’, сказалъ онъ спокойнымъ голосомъ,какъ бы въ сознаніи своей правоты.
Онъ поискалъ, затмъ развернулъ одинъ листъ и протянулъ мн. Это былъ номеръ отъ 23-го апрля.
— ‘А вотъ’, я ткнулъ пальцемъ въ газету, читай.
Онъ прочелъ ‘по полученнымъ нами свдніямъ близъ Бицзыво видны непріятельскіе транспорты’.
— ‘Вотъ видишь и въ газет твоей тоже самое’, оказалъ я, когда онъ кончилъ.
— ‘Какъ тоже самое? Денщикъ вдь говорилъ намъ того же 23-го числа, что японцы уже чуть ли не въ Кинчжоу, а въ газет вдь этого нтъ.
— Читай дальше, сказалъ я, вспомнивъ, что въ томъ же номер было еще что то такое по поводу высадки японскихъ войскъ.
Онъ прочелъ мн передовую статью вслухъ.
Теперь, когда онъ мн прочелъ, я дйствительно не могъ не согласиться, что тамъ говорилось совсмъ не то, что передавалъ знакомый капитанскаго денщика.
Мы посмотрли газету и дальше. Къ моему удивленію я увидлъ, что газета оказалась дальновидне насъ и сообщала свднія, не имющія ничего общаго съ тми ‘достоврными слухами’, которыми мы жили вс эти тревожные дни.
Вотъ, когда я оцнилъ пользу печати! Съ этого дня я далъ себ слово не только читать газету, но даже отчасти и принимать къ свднію то, что въ ней сказано.
Когда приближалось уже время обда, мой пріятель взялся за шляпу.
— ‘Ты куда?’ — спросилъ я его.
— ‘Я… я… замялся онъ’, я къ знакомому… на ‘Отважный’, ты меня не жди къ обду, боле ршительно проговорилъ онъ и ушелъ.
Наскоро сълъ я что то такое изъ нашего обильнаго запаса жестянокъ и вышелъ на улицу подышать свжимъ воздухомъ. Потянуло на пристань. Я зашелъ въ Саратовъ и, о, удивленіе… у окна за столикомъ сидлъ мой пріятель и за об щеки уписывалъ отбивную котлету.
При вид этой картины я понялъ, что онъ ршилъ оставить жестянки до другого времени, и предпочелъ уйти изъ дому.
— Вотъ гд твой ‘Отважный’, сказалъ я.
Мы оба разсмялись и потребовали бутылку пива.

30 апрля.

Какъ въ бд узнаются истинные друзья, такъ въ минуты опасности обрисовывается ясне внутренній міръ человка. Опасность яркимъ свтомъ, какъ лучами прожектора, озаряетъ тайники человческой души и то, что остается въ тни въ обычное спокойное время, въ тревожные дни выступаетъ наружу.
Напряженные нервы, какъ туго натянутыя струны отзываются у каждаго на свой особый ладъ. Струна настроенная въ минорномъ тон не зазвучитъ мажорной нотой.
Мой пріятель удивительный оптимистъ и его оптимизмъ особенно сказывается именно теперь.
Въ каждомъ новомъ тревожномъ слух онъ умудряется найти неожиданно хорошую сторону.
Узнаемъ напримръ мы, что желзнодорожный путь испорченъ,— онъ же успокаивается тмъ, что на починку его потребуется ни какъ не больше трехъ съ половиной часовъ, мало того, сейчасъ же приводитъ кучу математически точныхъ данныхъ почему надо именно три съ половиной часа, а не четыре или пять.
Если я съ тоскливымъ чувствомъ ожиданія смотрю въ окно и жду, не провезутъ ли съ вокзала желанные почтовые тюки, то онъ уже утшаетъ меня тмъ, что, когда придетъ почта, вотъ будетъ то чтенія — дней на десять по крайней мр.
Сегодня онъ опять напалъ на меня. Началось это, какъ и всегда, конечно изъ за пустяковъ.
Бой нашъ не могъ достать мяса на супъ.
— ‘Вали грибной’, сказалъ не унывающимъ тономъ пріятель.
‘Съ грибнымъ далеко не удемъ, уныло проговорилъ я, посл грибного то черезъ часъ опять сть захочешь. Лучше уже совсмъ безъ супа’.
Этого было боле чмъ достаточно. Онъ обрушился на меня со свойственной ему пылкостью.
— Изъ тебя плохой вышелъ бы полководецъ, договорился онъ наконецъ. Ты бы видлъ всегда опасность, даже тамъ гд ея нтъ, ты бы самъ создавалъ ее, ты бы спшилъ сдлать то, что по твоимъ предположеніямъ могъ бы сдлать непріятель, и ты бы длалъ это только, что бы предупредить его, сдлалъ молъ, это я самъ — а не ты. Ахъ какъ я тебя знаю хорошо!’
Въ эту минуту увлеченія онъ кажется дйствительно воображалъ, что передъ нимъ сидитъ полководецъ, а не мирный артурскій обыватель.
— ‘И знаешь что? Ты изъ трусости, да изъ трусости способенъ былъ-бы натворить Богъ знаетъ что, что ухудшило-бы только твое положеніе. И вдь что странно, тебя-же еще сдлали-бы храбрецомъ, героемъ: ты, молъ, не останавливаешься ни предъ какой опасностью. Вонъ, онъ у насъ какой, горячится все больше и больше мой пріятель, самъ у себя въ тылу мостъ взорвалъ! Если-бы пришелъ туда непріятель такъ онъ-бы это сдлалъ — а тотъ-то ему не далъ, предупредилъ, самъ взорвалъ. Одно слово герой’.
Я не выдержалъ и разсмялся.
— ‘Ну и слава Богу, что я не полководецъ, сказалъ я, и слава Богу, что Артуръ въ такихъ хорошихъ рукахъ, а не въ моихъ. А пока, что-же — хочешь чтобы былъ грибной супъ? Пусть будетъ по твоему. Бой, длай грибной’.
Посл обда мы легли немного отдохнуть.
Пуская клубы дыма своей папироской, пріятель говорилъ о томъ, какъ будетъ хорошо, когда война кончится, какъ пріятно будетъ опять похать въ Россію кружнымъ путемъ на Сигапуръ-Суэцъ на нмецкомъ Ллойд, Мессажери, какъ въ Москв, сидя у Яра или въ Б. Московскомъ, пріятно будетъ вспомнить Артуръ, вс эти тревожные дни, даже неполученіе никакихъ извстій въ теченіе недли, и то въ будущемъ, ему рисовалось въ розовомъ цвт.
Онъ размечтался и положительно блаженствовалъ въ своихъ мечтаніяхъ.
А я лежалъ, повернувшись лицомъ къ стн и думалъ о томъ-же самомъ, о чемъ думалъ мой пріятель, но только съ одной маленькой разницей — я думалъ, не о томъ, какъ это будетъ пріятно вспоминать, а о томъ — какъ это непріятно переживать.
А въ глубин души шевелилось новое, еще неясное сознаніе, что пріятель мой во многомъ правъ. Внутренній голосъ настойчиво говорилъ: будь твердъ, не падай духомъ, бери примръ съ недвижныхъ, твердынь Артура, съ его доблестныхъ защитниковъ.

30 апрля.

‘На 20 апрля у насъ ночи не было’, такъ начинаетъ одинъ изъ моихъ пріятелей письмо къ своимъ изъ Артура.
Какъ?..
Меня поразила эта фраза.
Но дйствительно… была ли у насъ на это число ночь?
Чмъ больше думаю, тмъ больше прихожу къ заключенію — правда, на 20 апрля въ Артур ночи не было.
Было что то, не имющее себ названія на человческомъ язык.
Сраженіе, битва, бой… нтъ, это все не то.
Въ томъ, что происходило здсь, было что то стихійное. Что то до того сильное, мощное и властное, что то далеко отъ нашей неврастеничной жизни, отъ этого маразма душевныхъ силъ, который со всми вяніями пресловутаго fin du si&egrave,cle’а заполнилъ нашъ XX вкъ на зар его дней.
Титаны древнихъ временъ точно проснулись отъ своего сна.
Это была эпопея, но эпопея для обихъ сторонъ.
Довольно намъ съ улыбкой пренебреженія (точно въ этой улыбк сила) относится къ врагу.
Способы веденія японцами войны, съ самаго перваго вроломнаго нападенія ихъ, вся хитрость ихъ, граничащая порой съ преступленіемъ противъ этики войны, если допустить возможность подобной этики, однимъ словомъ весь ихъ образъ дйствія чуждый рыцарскимъ традиціямъ благородства, лежащимъ въ основ воспитанія нашихъ войскъ, конечно вызываетъ въ душ каждаго понятное возмущеніе и правдивая исторія вынесетъ имъ со временемъ свой суровый приговоръ.
Но не ради восхваленія геройскихъ подвиговъ нашихъ защитниковъ, а ради все же таящейся гд то въ глубин насъ, прирожденной намъ капельки справедливости, я заношу въ свой дневникъ, что поражаюсь отваг, мужеству, безумной дерзости этого маленькаго японца.
Вдь десять судовъ, обрекшихъ себя на потопленіе,— неужели же они заслуживаютъ эту снисходительно-пренебрежительную улыбку на вашихъ губахъ?
Любовью къ своей родин, горячимъ энтузіазмомъ молодости, незнающимъ мры ни своимъ силамъ, ни трудности туманящаго ихъ подвига, ветъ отъ этихъ мальчиковъ — кадетъ морской школы, которые идутъ на своихъ брандерахъ на врную смерть.
Отдадимъ должное нашему врагу.
Великій русскій народъ великъ въ своемъ мщеніи, но онъ цнитъ и подвиги своихъ враговъ.
Безпримрная сила нападенія нашла и безпримрный въ лтописяхъ морской войны отпоръ.
Кто не былъ въ это время въ Артур, кто воочію не видалъ этой борьбы пробудившагося титана съ неустрашимымъ, отчаяннымъ врагомъ, тотъ не можетъ себ представить, что такое была ночь, Артурская ночь съ 19 на 20 апрля 1904 года!
Неизгладимыми, вчными, небоящимися времени и новыхъ подвиговъ буквами она будетъ записана на страницахъ нашей военной исторіи, столь уже богатой геройскими сказаніями.
Она займетъ не послднее мсто въ чудныхъ былинахъ о богатыряхъ земли русской.
Но и японцы, скажу это безъ страха и укора, японцы, къ счастью недостигшіе успха, объ этой ночи могутъ съ гордостью записать на страницахъ своей еще юной военной исторіи.
Врагъ нашъ былъ достоинъ, чтобъ мы сражались съ нимъ.

3 мая.

День второго мая былъ для Артура днемъ торжества.
Описать этотъ день нельзя.
Нарисовать неуловимое — вотъ задача, надъ которой тщетно трудятся импрессіонисты новйшей школы живописи. Сколько не видлъ я ихъ картинъ, но всегда отходилъ разочарованный отъ этихъ полотенъ. Правъ былъ Кузьма Прутковъ, когда сказалъ, что ‘нельзя объять необъятнаго’.
Какъ передать тотъ подъемъ духа, то трепетаніе сердецъ, т волненія въ груди каждаго артурца — когда въ одиннадцать часовъ утра, какъ электрическая искра, пронеслась всюду отъ пристани до Новаго города, отъ дачныхъ мстъ до склоновъ Перепелки, отъ гребней Тигроваго хвоста до китайскаго города всть, что
‘Сикишима’ и ‘Фуджи’ пошли ко дну!
А тутъ еще всти изъ бухты Керъ.
На пристани оживленіе, волны людей. Въ порту довольныя лица матросовъ. Паровые катера снуютъ по рейду во всхъ направленіяхъ. Вотъ взвились на мачтахъ флаги блые съ широкой синей каймой. Эскадра, готовится къ выходу въ море. Захватываетъ дыханье при вид всего, что длается кругомъ, а душу заполняетъ одно всеобъемлющее чувство — дай Богъ удачи, дай Богъ успха, дай вамъ Богъ вернуться всмъ обратно цлыми, невредимыми, побдно-ликующими.
Одна за другой пошли миноноски. Въ половин третьяго колыхнулся ‘Новикъ’ и, ускоряя ходъ, прошелъ мимо пристани. Шляпы и фуражки мелькаютъ въ воздух, слышны подавленные взволнованные голоса, отрывочно желающіе счастливаго возвращенія…
Издали долетаютъ громовые раскаты отстрливающихся японскихъ судовъ, глухими перекатами доносятся они съ моря и щемятъ сердце. Мгла застилаетъ даль. Ничего не видно.
А у подножья Электрическаго утеса, тамъ внизу набгающая волна прибоя монотоннымъ плескомъ своимъ говоритъ о равнодушіи моря ко всмъ этимъ гибнущимъ гигантамъ, къ этимъ тысячамъ людей, что тонутъ ко дну, всмъ жертвамъ приносимымъ богу войны.
Погибалъ ‘Петропавловскъ’ и оно безучастно плескало объ эти скалы, теперь гибнутъ японскіе гиганты и все тотъ же однообразно безстрастный прибой.
А туманная мгла надъ моремъ дразнитъ и волнуетъ. Не находишь себ мста. Съ ‘Электрическаго’ ду на Перепелку.
Съ балкона дома, выходящаго на пристань, опять съ томительнымъ ожиданіемъ смотрю въ ту же мглу, гд грохочатъ невидимыя пушки.
Но вотъ изъ за скалы, изъ за поворота, показалась одна миноноска, за ней другая, третья… идутъ назадъ. Бгу въ портъ и съ замираніемъ сердца считаю ихъ… пять, десять, шестнадцать! Ну, слава Богу, вс! Стало легче, грудь проситъ глубокаго вздоха.
Смолкли раскаты выстрловъ и въ сыромъ, влажномъ воздух полились звуки музыки съ бульвара.
Какъ плескъ морского прибоя, жизнь обыкновеннымъ своимъ темпомъ идетъ по заведенному порядку.
Воскресное гулянье въ полномъ разгар.

5 мая.

Это было 3-го мая.
Уже вечерло. Былъ седьмой часъ на исход, когда въ анатомическій покой Портоваго лазарета былъ доставленъ трупъ неизвстнаго матроса, выброшенный на берегъ морскимъ прибоемъ.
Предстояло удостоврить оффиціально лишь то, въ чемъ сомнній не было, — фактъ смерти и предать этотъ безжизненный трупъ земл.
По вншнему виду уже можно было безошибочно сказать, что волны морскія не одну недлю носили его на простор Желтаго моря, какъ бы играя имъ, перебрасывая его одна другой.
Опознать его, удостоврить личность покойнаго было бы напрасной задачей, но при осмотр трупа, на груди подъ одеждой было найдено письмо.
Высохъ конвертъ. Изъ обтертыхъ, залохматившихся краевъ виденъ сложенный втрое листъ почтовой бумаги. Женскимъ почеркомъ написанъ адресъ: ‘Г. Портъ-Артуръ. Эскадренный миноносецъ ‘Стерегущій’. Матросу Штемпель Москва. А внизу — начальныя буквы имени и отчества и полностью фамилія отправителя, кром ‘г. Москва’, разобрать нельзя, такъ какъ отъ долгаго пребыванія конверта въ вод, а предварительно на груди у несчастнаго матроса, трупъ котораго лежалъ теперь въ анатомическомъ поко, буквы окончательно расплылись.
Если строки эти въ полномъ ли ихъ вид, или же въ извлеченіяхъ на страницахъ московскихъ газетъ дойдутъ до отправительницы письма, г-жи З. Я. И., то да проститъ она меня, что я лишній разъ тревожу раны ея сердца, что я коснулся ея горя.
Подвигъ ‘Стерегущаго’ дорогъ всей Россіи, имена всхъ славныхъ защитниковъ его останутся въ исторіи и если я позволяю себ занести настоящ
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека