Страна великанов, Афанасьев Василий, Год: 1927 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 39 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Василий Афанасьев

Страна великанов

Палеонтологическая фантастика

Пещера чудовищ: Забытая палеонтологическая фантастика. Том II.

Б.м.: Salamandra P.V.V., 2013

(Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. VI).

От редакции.

Среди населяющих Патагонию племен кочевников-тагуэльчей, равно как и у живущих ближе к Андам потомков чилийских арауканцев-монсанеросов существует предание о народе великанов. Первые сведения о мифических патагонских великанах мы находим у самых ранних путешественников, посетивших Южную Америку, как, например, Педро де-Сиеца (1541 г.), а в особенности — в мемуарах и донесениях миссионеров-иезуитов Стробля и Кордиеля, живших в Южной Америке (и, в частности, в Патагонии) в 1746 г. Местом пребывания народа великанов предания называли страну к югу от реки Рио-Санта-Крус до Пунта-Аренас, однако ученые исследователи Патагонии, интересовавшиеся ‘народом великанов’ — в том числе Чарльз Дарвин — не обнаружили никакого племени гигантов. Надо заметить здесь же, что среди патагонских кочевников нередко встречаются индивидуумы, имеющие рост до 1,8 метра (по Ратцелю), а это обстоятельство, при свойственной патагонскому населению низкорослости (патагонец — от испанского слова ‘patagos’ — коротконогий), быть может, немало способствовало возникновению легенды о великанах…

В своем дневнике (‘Путешествие на ‘Бигле») Дарвин сообщает, что ему удалось обнаружить на берегу реки Рио-Тере-сро (в Аргентине) череп гигантского mylodoria, причем кости были так свежи, что, по анализу Рикса, содержали 7% жировых веществ, и потому весьма вероятно отнести смерть животного к самому недавнему времени (Дарвин посетил Патагонию в 1832 году).

Несколько лет назад в одной из патагонских пещер на по-бережъи Великого океана было найдено до двадцати скелетов mylodoria вперемежку с человеческими. Вообще же эта своеобразная пещера, очевидно, служила жильем для людей, у которых гигантские милодонты жили на положении домашних животных, о чем свидетельствуют, хотя бы, остатки сена, подстилки, перемешанной с хорошо сохранившимся пометом милодонтов, расколотые кости этого животного, по-видимому, вываренные при изготовлении пищи. В пещере, кроме домашней утвари и других предметов обихода ее бывших обитателей, под тонким слоем песка обнаружено также много кусков кожи милодонта, покрытой буро-зеленым мехом, а с мездряной стороны — имеющей костяные бляшки особой формы. Кожа была сухая, но, намоченная в воде, она издавала запах разлагающегося вещества. Между прочим, проф. A.A. Борисяк (в своем переводе книги Э. Рей Ланкастера ‘Вымершие животные’, где приводится вышеуказанное открытие) пишет: ‘…Возможно, хотя это и кажется невероятным, что милодонт еще и до сих пор существует в таких пещерах этой местности, куда не попадали культурные люди..’, (проф. А. А. Борисяк: Э. Рей Ланкастер, ‘Вымершие животные’. ГИЗ, Ленинград, 1925 г., стр. 118—121).

На основании этих данных автор рисует фантастическую картину сохранившегося в кратере потухшего вулкана первобытного оазиса — и приключения в этом замкнутом мирке героя рассказа, украинца Лавро Бригиды…

I.
Фонда* Дель-Варто.

* Фонда — гостиница, при которой обычно имеется кафе-ресторан. (Здесь и далее прим. из первой журнальной публ.)

Фонда синьоры Амелии Дель-Варто — излюбленное пристанище матросов, грузчиков, рабочих-эмигрантов, кутящих гаучо (скотоводов), разных личностей без определенных занятий, даже просто портовых воров, — вообще того пестрого разноязычного сброда, который в поисках работы, либо сомнительных афер и легкой наживы наводняет зловонные переулки прибрежной части шумного Буэнос-Айреса — столицы богатой земледельческой Аргентины.

Посетители фонды, промелькнув через прокуренные, грязные ‘залы’ гостеприимного заведения, тают в бездонной тьме южно-американской ночи. Их заменяют новые посетители, галдящие на всех мировых языках.

Пожилая жирная креолка, донна Амелия, как изваяние богини Кали в индийской пагоде, неподвижно восседает за высоким прилавком буфета, и лишь ее черные мышиные глазки профессиональной кабатчицы с неподражаемой быстротой шныряют по всем углам и закоулкам фонды, вовремя подмечая: то подозрительные симптомы в поведении двух гринго {Гринго — иностранец.}, очевидно, намеревающихся удрать, не заплатив по счету, то закипающую ссору за столиком крепко подвыпивших ранчеро {Ранчеро — помещик, владелец ранчо. Здесь разумеются мелкие собственники небольших хуторов, которые, по свойственной аргентинским креолам хвастливости, торжественно величаются ‘ранчеро’.}, то появление нового, оглушенного гамом, посетителя, робко разыскивающего в тумане сигарного дыма и адского кухонного чада свободное местечко…

Соответствующий приказ глазами или легкий кивок в нужном направлении — и налаженные рычаги кабацкого механизма, в лице трех-четырех поблекших, ярко раскрашенных кельнерш и такого же количества неряшливых официантов с пробритыми проборами на лоснящихся от жирной помады черных головах, — уже юрко пробираются в соответствующем направлении, как ловкие щупальца гигантского осьминога. Изредка, при невозможности мирно уладить возникший конфликт, или угомонить расходившегося буяна, опять-таки по безмолвному знаку ‘богини’, на сцену появляется внушительная фигура ‘ливрейного’ швейцара Чарли, одноглазого негра, кулачная слава которого известна далеко за пределами заведения Дель-Варто и прилегающих переулков…

Сегодня к группе кутящих гаучо {Гаучо — скотовод.} присоединились два ‘гостя’: портовый вор дон Коранчо, жилистый проворный человечек, чрезвычайно вычурно и крикливо, по последней моде, одетый, и еще какой-то новый в кабачке субъект, по внешности и платью не то арриеро {Арриеро — горный проводник.}, не то конный пастух-вакерос, а быть может, степной охотник.

Компания лениво выковыривает из блюда полуостывший жирный фидео {Фидео — нечто вроде макарон, изготовляемых на сале со всякими пряностями.} и усердно тянет анизет, — так в заведении торжественно именуется обыкновенная аргентинская водка-кана, сильно сдобренная анисом и сахаром.

Хмель и духота сковывают языки подвыпивших степняков, и только неугомонный дон Коранчо, умышленно длинно, поминутно гадко хихикая, рассказывает скабрезные истории, рассчитывая завлечь компанию в какой-нибудь портовый вертеп и там обобрать…

Странный контраст с костюмом аргентинского ковбоя, с коричневым тропическим загаром представляют голубые глаза, коротко стриженые белокурые волосы и длинные, опущенные вниз, усы другого ‘гостя’ веселящейся компании. Кажется, перенеси это характерное лицо за тысячи километров в захолустье колоритной украинской деревеньки, с ее белыми хатами и черешневыми садами, — и вместо прожженного южно-американского атторонте {Атторонте — бродяга.}) перед зрителем явился бы какой-либо мирный, флегматичный Остап или Ничипор. Впрочем, имя этого человека Лаврентий или Лавро Бригида. Он — подольский крестьянин, когда-то, много лет назад эмигрировавший в Аргентину, застрявший здесь, а теперь представляющий ту подозрительную, даже опасную с точки зрения аргентинского виджилянте {Виджилянте — жандарм.} личность, которую во славу порядка и законности надо ловить и водворять либо в свинцовые рудники, либо на осушку болот океанского побережья. Вообще — ‘изолировать’…

Неожиданное происшествие надолго прекратило разглагольствования дона Коранчо: сосед Бригиды, наклонившись за оброненной трубкой, вдруг уставился на широкий кожаный пояс украинца и заорал:

— Вот так штука! Из какого, черт побери, барана ты сшил свой тирадоре?

Бригида, самодовольно посмеиваясь в усы, неторопливо расстегнул пряжки и небрежно бросил пояс на стол.

— Держу сто пезо {Приблизительно 1 руб. 80 коп. на наши деньги.} против одного, — сказал он позевывая, — что ты не видел и никогда не увидишь такого ‘барана’.

Пояс переходил из рук в руки. Он был сшит из одного куска толстой шкуры, на внутренней стороне которой вросли костяные шишки оригинальной формы, а на лицевой кое-где сохранился густой, зеленый с проседью мех.

— Что же это за зверь? Тапир? Бизон?.. Да говори же, черт!

Бригида махнул рукой и упрямо отвернулся: не стоит, мол, рассказывать…

Однако, компания с пьяным упорством накинулась на украинца, и после долгих пререканий он согласился рассказать историю диковинного пояса, заявив тут же, что вряд ли ему кто-нибудь поверит.

Потребовали еще ‘анизет’ — и Бригида начал повествование.

II.
Рассказ охотника

Лавро говорил довольно хорошо на испорченном испанском языке аргентинских креолов, говорил сначала как-то нехотя, но постепенно вспышки воодушевления стали все чаще оживлять его лицо, а когда в воспоминаниях возникали особенно ярко картины пережитых приключений, в сухую трескотню галльских словосочетаний проскальзывали тягучие переливы украинских слов, иногда целые фразы, которые он не трудился переводить, ибо слушатели, увлекаясь рассказом не менее Бригиды, угадывали смысл сказанного… Даже дон Коранчо, этот трусливый мелкий плут, дитя грязной помойки огромного международного порта, и тот минутами терял мину презрительной недоверчивости и с живым вниманием следил за похождениями странного атторонте.

Чувствовалось, что этот светлый, твердый взгляд не раз в дебрях девственной пампы {Пампа, пампасы — обширные равнины Аргентины.} скрещивался с взглядом притаившейся золотисто-пепельной пумы, что эта сухая мускулистая рука бронзовой статуи не могла дрогнуть в смертельной борьбе за жизнь, а шрамы и рубцы на теле получены именно при тех жутких обстоятельствах, о которых так просто повествовал рассказчик.

Восемнадцатилетним робким увальнем, не видевшим ничего, кроме родной Кушпыровки да соседнего торгового местечка в глухом захолустье Подольской губернии, Бригида попал в Аргентину, соблазненный рассказами родственника-односельчанина, неоднократно ездившего на заработки в Южную Америку.

Как во сне, перед очарованным взором простодушного юноши замелькали невиданные картины: шумная, нарядная Одесса, огромный океанский пароход ‘Отавия’, сказочные бело-кружевные дворцы Босфора, цветущие острова Архипелага, изменчивая бирюза Средиземного моря, и вдруг — мрачная, жуткая громада Атлантического океана обступила со всех сторон пароход, надолго закрыв сушу от испуганных взоров тоскующего парня. Животный ужас сковывал его члены, когда, уцепившись за толстые медные перила бортовой решетки, с замирающим сердцем, жмурясь и вздрагивая, он отдался могучим вздохам, плавно колебавшим необъятно широкую грудь водяного гиганта. Много дней и ночей длилось это путешествие Бригиды, который невольно чувствовал себя жалкой сухопутной букашкой, уносимой потоком на обломке ветки.

Ступив, наконец, на твердую почву, хотя и чужого и страшного города, он даже смеялся, радостно чувствуя, что пол под ним не рушится в бездну, что зеленый глаз иллюминатора не подмигивает злорадно, зарываясь в волну, и кругом все стоит прочно на месте, не пошатываясь и не поскрипывая от ужаса.

С первых же дней парню не повезло на чужбине: его покровитель, родственник-односельчанин, как раз накануне отъезда артели на работу был на смерть задавлен трамваем, и осиротевший Лавро вместе с артелью, оставшейся без руководителя и ‘старосты’, отправился в далекое западное имение. Впрочем, с этим первым местом службы соединялись хорошие воспоминания: привычная работа в поле, здоровые условия жизни. Минутами можно было даже чувствовать себя как бы дома, на Кушпыровской ниве: кругом слышалась родная речь, мелькали знакомые лица, на черноземах привычно колосилась пшеница, но… стоило взглянуть на буланых рослых быков с черной полосой вдоль спины, запряженных ‘не по-нашему’ — восьмериками в многолемешные плуги, на широкополую шляпу и пестро-расшитую куртку карреро {Карреро — возчик.}, подъезжавшего в полдень к рабочим на высокой скрипучей повозке с бочками воды, либо взглянуть влево, где, закрывая горизонт, лиловели в тумане, блестя белыми шапками, неприступные Анды, — и снова остро колола тоска, хотелось ‘до дому’…

Не выдержав этой тоски, Бригида через год оставил место и отправился на родину. В поезде его дочиста обокрали — и с этого момента начались его многолетние скитания по Южной Америке.

Вот они — эти невеселые страницы жизни: тяжелый труд сезонного рабочего на молотилках, на прокладке железнодорожных линий, на дренажных каналах, в промежутках — скитания по дорогам, в вечном страхе перед недремлющим оком степных жандармов, устраивавших охоты за бродячим людом… Потом — знакомство с бандитами — суровая школа той среды людей-хищников, где ножевая расправа применяется по всякому поводу, где надо спать и есть в ‘запас’, вообще — приспособить свой организм и образ жизни к привычкам шакала… Потом несколько месяцев кошмара аргентинской каторги… Свинцовые рудники, где голод, надрывная работа, ‘отдых’ в зараженных казармах и ежечасные жестокие побои в полгода превращают здорового, смелого парня в трусливую, жалкую собаку, дрожащую от окрика стражника. Бригида и другой каторжник, голландец Питер Ван-Флит, убили стражника и, забрав его оружие, бежали в Чилийские Анды, некоторое время бродили в горах, а когда миновала опасность погони, спустились на равнину…

Был август — начало лета в тех местах. Пампа роскошно цвела, вытягивая из жирной, шоколадной, вязкой земли огромные, в рост всадника, стебли сочных трав, исступленно сплетшихся в борьбе за солнце для своих сочных листьев и до головокружения пахучих цветов… Приходилось прорубаться ножами в этом растительном хаосе или пользоваться попутными звериными тропами, все время напрягая внимание, чтобы не быть застигнутым врасплох нападением пумы или змеи.

Питались яйцами, даже птенцами особенно многочисленных диких уток ‘намо’, гнезда которых усеивали побережья ручьев и болот. Стрелять без крайней необходимости было опасно, — напуганные беглецы, даже в дебрях этого ‘кампо вирген’ {‘Кампо вирген’ — девственная степь.}, считали себя досягаемыми для пронырливых жандармов.

Наконец, замученные полчищами москитов и свирепых древесных клещей, стосковавшиеся по костру, жареной дичи и, главное, по крепкому, спокойному сну, бродяги решились оставить заросли пампы и вступили в лесистые предгорья Андов. Здесь Лавро лишился спутника: голландец, мучимый припадком малярии, был оставлен Бригидой у костра, а когда, через несколько часов, нагруженный свежей дичью Лавро вернулся к лагерю, он нашел лишь груду окровавленного тряпья и обглоданные, растасканные кости товарища. Наскоро отыскав среди этих жутких остатков кровавого пира пумы револьвер, которым несчастному Ван-Флиту, очевидно, не удалось воспользоваться, Лавро поспешил покинуть опасное место и продолжал один трудный путь к югу.

III.
Зеленый гигант

Ранним утром с неразлучной винтовкой за плечом Бригида брел по глубокому ущелью, прорытому в скалах небольшой, быстрой патагонской речкой. Вчера он выследил стадо гуанако, но животные чуяли его по ветру и все время уходили к югу. Лавро спустился в ущелье, думая опередить стадо и подкрасться к нему против ветра.

Бригида, из рассказов опытных, бывалых охотников знал, что гуанако — так называемый ‘верблюд нового света’ — является диким представителем давно прирученных человеком остальных представителей того же семейства: ламы, пако (или алпака) и викуньи. На всем протяжении Анд — от Перу до Огненной Земли — и, главным образом, в Южной Патагонии, охотники встречают это своеобразное, красивое животное, покрытое на спине, груди и боках густым руном, переходящим на голове и остальной части туловища в более короткую шерсть, черную на хребте, буро-коричневую на боках и светлопесочную, даже белую на животе, груди и внутренней стороне ног.

Охотники рассказывали Лавро, что патагонцы охотятся на гуанако обычно верхом, так как на ровном месте лошадь без труда настигает бегущее стадо. Выследив стадо, патагонцы оцепляют определенный район веревкой, перевитой яркими лоскутьями и укрепленной на вбитых в землю кольях. Затем, вооружившись ‘болла’ — тяжелыми чугунными ядрами на длинных ремнях, — всадники атакуют стадо, стараясь загнать его в оцепленный район. Окруженные конными охотниками и пестреющим всеми цветами радуги веревочным барьером, внушающим стаду ужас, гуанако собираются в одном месте, при чем вожак и другие самцы стада пытаются защищаться, брыкаясь задними и передними ногами, или плюются, подобно верблюдам старого света. И тут начинается кровавая бойня. Охотники методически, не торопясь убивают все стадо, разбивая ‘болла’ головы животных, а затем прирезывая их ножами.

Этот зверский способ охоты возбуждал в Бригиде отвращение и негодование. Как истый охотник, он любил состязаться с дичью, перехитрить ее и вообще смотрел на охоту, как на искусство, сравнительно мало ценя предоставляемые ею материальные выгоды.

Предстоящая охота волновала и увлекала его. Лавро знал, что пешему охотнику-одиночке очень трудно подойти к стаду, потому что животные необыкновенно осторожны и пугливы, и подбираться к ним приходится поэтому с величайшими предосторожностями. Он охотился на гуанако не первый раз и знал применяемые туземцами-патагонцами уловки. Подойдя достаточно близко, охотник ложится на землю и начинает поднимать вверх то ногу, то руку, то винтовку — вообще, производит какие-нибудь странные телодвижения. Гуанако чрезвычайно любопытны: заметив на своем пути странно двигающийся предмет, все стадо, вслед за вожаком, вытянув вперед головы, с бессмысленно выпученными глазами, напряженно поматывая поднятыми хвостами, крадется к интересному явлению, совершенно забывая про опасность.

Лавро был убежден, что, придерживаясь такой тактики, он не только может выбрать для выстрела любое животное, но и успеет сделать не менее пяти выстрелов, прежде чем гуанако сообразят, что попали в ловушку. Думая об этом, он по временам, выбрав удобное место, взбирался на плоскогорье и, осторожно выглядывая из-за низкорослых, стелющихся по земле кустов, зорко всматривался вдаль. Унылая, типичная для Патагонии местность, пересеченная низкими холмами, покрытая кое-где лишь чахлыми кустами и грубой травой, расстилалась, насколько хватал глаз, а с северо-запада окаймлялась далекими горами. По грязно-голубому небу мчались клочковатые грузные облака, гонимые однообразно-ровным, ‘ноющим’ ветром — тем постоянным ветром Патагонии, который, как говорят, мешает вырастать высоким деревьям и клонит с упорной настойчивостью все растения в одну сторону — к северо-востоку… Бригида, привыкший за многие годы скитаний по степи к одиночеству, все же испытывал неприятное чувство от унылой картины, а главное — от надоедливого, ровного зудения холодного ветра. Внизу, в ущелье было веселее: высокие отвесные стены скал защищали речку от ветра, и она, хлопотливо ворча и булькая среди огромных, сточенных глыб камня, то рассыпалась тысячами сверкающих в луче солнца улыбок, то мрачно хмурилась, когда солнце пряталось в налетевшее облако. Множество мышей с тонкими ушами и нежным мехом, совершенно не пугаясь человека, деловито суетились по обрыву, очень забавно приседая на задние лапки, что-то высматривали и вынюхивали, задрав вверх острые мордочки, охорашивались или дрались, гоняясь друг за другом.

Бригида присел на камень, чтобы отдохнуть и закусить. Большой слепень пулей налетел на охотника и стал выбирать место, куда бы он мог вцепиться своим обжигающим жалом. Зная по опыту неприятные последствия такого укуса, охотник живо вскочил и, сдернув с головы войлочную шляпу, стал обороняться от насекомого. В тот момент, когда, сбитый ударом шляпы, слепень закружился в песке, а торжествующий Бригида раздавил назойливого летуна, странный, похожий на птичий, скрипучий звук поразил слух охотника. Это не было ржание патагонского ибиса или глубокий утробный клекот грифа. Это было не то хрюканье, не то стрекотание. Звуки приближались. Бригида, хорошо знавший немногочисленных патагонских птиц, ни одной из них не признал в этих странных звуках. Схватив ружье, он осторожно побежал к тому месту, где река круто поворачивала на север. Он был уже почти у поворота, как вдруг…

Как вдруг из-за полукруглой вершины большого валуна, закрывавшего песчаную отмель берега, неожиданно вынырнула голова гигантского невиданного зверя. И зверь и человек замерли в недоумении, рассматривая друг друга.

Зверь, выпучив круглые, блестящие как бусы, янтарно-желтые глаза, с шумом втягивал в себя воздух, причем влажный черный кончик его мягкого носа слегка шевелился, подрагивая белыми усами, а темно-зеленая с проседью шерсть медленно вздыбилась на затылке, открыв розовые, просвечивающие края маленьких ушей. В следующий момент Бригида со всех ног мчался вдоль берега от опасного места, не решаясь остановиться и судорожно сжимая обеими руками винтовку. Когда в полукилометре от камня, охотник принудил себя замедлить бег и оглянуться — все было спокойно. Так же гулко ворчала река, так же суетились мышиные полчища по обрыву, а по небу неслись хороводы облаков, сталкиваясь и разрываясь в причудливом танце. Лавро перевел дух… Полно, не померещилось ли ему? Не сон ли он видел?

Но разве мог присниться ему такой зверь? Как ни коротко было мгновение, когда над камнем показалась эта гигантская голова, все же зоркий взгляд охотника с точностью фотографического аппарата запечатлел все ее невиданные детали. Сомневаться было трудно. Но что же это за зверь? Медведь?.. Лев?..

Бригида видел в зверинце Буэнос-Айреса и медведей и львов, а со всеми животными Южной Америки — от тропиков до холодного юга — ему приходилось неоднократно сталкиваться во время многолетних скитаний, но такого огромного зверя он никогда и нигде не видел и ни от кого не слыхал, что такие где-либо водятся. Судя по высоте камня у речной излучины и по величине головы, животное могло иметь около четырех метров высоты. Каковы же должны быть его лапы, его корпус, пасть, зубы, и какое ружье нужно для боя с таким чудовищем?

Лавро с презрением взглянул на свою скорострельную винтовку, вытащил обойму, высыпал на ладонь пули и усмехнулся: даже если влепить все семь пуль в этого гиганта, то вряд ли такие детские игрушки причинят ему вред… Он постепенно успокоился и задумался. Инстинкт охотника толкал его назад, к загадочному камню, но благоразумие человека, видавшего виды, советовало поскорее убраться подальше.

Однако жажда неизведанного приключения превозмогла благоразумие, а мысль, что зверь не бросился на него и даже не пытался преследовать, убедила Лаврентия, что при всей своей силе и громадных размерах, животное или трусливо, или добродушно, а быть может, то и другое вместе. Так или иначе, охотник решил возвратиться. Осторожно подкрался к камню, все время придерживаясь теневой стороны обрыва, и, не доходя до речной излучины, взобрался вверх по крутому склону.

За поворотом река снова извивалась по дну ущелья, уходя вдаль к высоким, окутанным туманом, горным громадам. Нигде, ни внизу, ни на плоскогорьи, не видно было загадочного зверя, и не слышалось никакого подозрительного шума, похожего на его скрипучее хрюканье.

IV.
По таинственному следу

Лавро осторожно спустился вниз, по ту сторону огромного валуна, над которым он увидел голову зверя. Нет, ему не приснилось это чудовище! На сыром, гладком песке, кое-где испещренном разноцветными камушками и раковинками, вдавились тяжелые, огромные следы невиданной формы. Очевидно, животное ходило на задних ногах. В каждом следу спереди явственно отпечатались три огромных когтя. В одном месте зверь, по-видимому, присаживался, так как приблизительно в полутора метрах от следа песок сильно вдавился тупым овалом: без сомнения, то был отпечаток короткого твердого хвоста, не прикасавшегося при ходьбе к песку.

Бригида, тщательно исследуя побережье, все более убеждался в том, что гигантское животное, прошедшее здесь каких-нибудь полчаса назад, было не похоже ни на одно из виденных им, что это животное, несмотря на свои размеры и соответствующую им силу, было мирного, даже, пожалуй, трусливого нрава, что встреча с охотником заставила эту неуклюжую тварь обратиться в стремительное бегство, о чем свидетельствовали глубокие рытвины в песке, оставшиеся от мощного бега, при котором трехкоготные лапы не касались пятками почвы. Только на расстоянии километра от камня бегущий след постепенно переходил в отпечатки всей ступни, то есть в более спокойный шаг, тут же, невдалеке, зверь снова присаживался на корточки, однако не рискнул возвратиться и продолжал отступление вверх по течению речки. Украинец, увлеченный желанием во что бы то ни стало поохотиться за неслыханной дичью, последовал в том же направлении, забыв и про стадо гуанако и про давно миновавший час завтрака.

Неутомимо преследуя зеленого гиганта, делая короткие остановки лишь для сна и попутной охоты, чтобы утолить голод, Бригида на пятый день похода почти достиг конца ущелья и тех огромных отвесных скал, с которых, по всей вероятности, брала начало речка, о чем свидетельствовал приближавшийся с каждым шагом рев водопада и усиливавшаяся мощь течения. Рокочущие струйки воды, пенясь и закручиваясь злыми змейками, долбили углубления встречных камней, извивались, следуя причудам русла, прихотливо сворачивавшего то вправо, то влево. Хотя у берега было очень мелко, но приходилось обходить обломки скал, преграждавшие иногда песчаную отмель, так как не было возможности, даже придерживаясь за скалы, сделать хоть шаг против течения. Кое-где смятые и как будто срезанные верхушки прибрежных низких кустарников свидетельствовали о том, что прошедший здесь недавно гигант пытался утолить голод, но, очевидно, растительность ущелья не была ему по вкусу. Сорванные и изжеванные ветки обильно устилали землю.

Но вот обойден последний извив причудливой речки. Стены скалистого коридора раздались и обступили небольшую котловину, прегражденную с противоположной стороны, как стенами гигантской крепости, могучим горным массивом.

Из середины этого грандиозного барьера, через глубокую щель, не более 20-30 метров в ширину, с высоты приблизительно 150 метров ринулся вниз седой растрепанной лавиной, весь в колеблющемся перламутровом тумане бесчисленных радуг, каскад воды, образуя под собой неистово клокочущее овальное озеро. От рева водопада в этом каменном мешке стоял такой потрясающий гул, что Бригида, выйдя из ущелья, остановился ошеломленный. Через мгновение, почувствовав, что он промок до костей от насыщавшей воздух мельчайшей водяной пыли, охотник поторопился заткнуть ствол винтовки и оглянулся.

Песчаная отмель узкой белой лентой окаймляла берег озера, упираясь в отвесные скользкие скалы, кое-где поросшие мокрым мохом и лишаями. Но идти по этому зыбкому узкому бордюру было невозможно, потому что края размокшего песка, расползаясь под ногой, стремительно съезжали в мчавшийся водоворот озерной пучины. Да и к чему идти вперед, если очевидно, что не только тяжелый гигантский зверь, но даже небольшая, ловкая и легкая собака не могла бы пройти по краю озера: значит, не этой дорогой пошел зверь, если, конечно, он не свалился в озеро, мигом разбившее даже его могучее тело в этой чудовищной водяной мельнице.

— Пошукаем! {По-украински — ‘поищем’.} — пробормотал Лавро и внезапно, инстинктивно почувствовал, что где-то рядом, быть может, в ревущей у ног водяной бездне, или в изгибе мокрых скал, но близко, близко притаилась неминуемая смертельная опасность…

Он не был трусом, но любил жизнь, и эта любовь к жизни вызывала в нем сейчас ту сковывающую движения жуть, которую он не раз испытывал под взглядом невидимой в заросли, притаившейся перед прыжком пумы… Сердце короткими сильными ударами молотом стучало в груди, за ушами давил звенящий напор крови, а все мускулы оледенели в судорожном напряжении…

Страшный удар по голове свалил украинца с ног… В быстро сгущавшемся мраке перед глазами мелькнула огромная волосатая туша и навалилась на грудь… Лавро потерял сознание…

V.
В стране великанов

Быстро бежит голубой прозрачный Буг, закручиваясь ямками мелких водоворотов. Налево у плотины хлопотливо шлепают вальки моющих белье баб, скрипит телега и звонко в неподвижном воздухе раздается высокий тенор, покрикивающий на волов:

— А..ття! А..ття! Дурный! Пес..со! Песо!

Старик Прокоп лениво тянет сверкающий канат ветхого парома, а на пароме сгрудилась белым пятном группа косарей… За Бугом, по склону крутого обрыва ласточкиными гнездами прилепились белые хатки Кушпыровки, лениво попыхивающие в прозрачное небо желтыми дымками из труб. Оттуда вкусно пахнет горячей паляницей и поджаренной копченой грудинкой…

Лавро открыл глаза. Он лежал на мягкой сочной траве, и первое, что бросилось ему в глаза, был ползущий на четвереньках совершенно голый смуглый ребенок, казавшийся несообразно огромного росту. Равнодушно, точно в полусне, следя за движениями ребенка, Лавро повел глазами вправо — и сразу очнулся. Невдалеке, присев на корточки, с аппетитом уплетали траву два гигантских темно-зеленых с проседью зверя. Короткие, согнутые в коленях задние ноги поддерживали массивный суживающийся к плечам корпус. Передние лапы с обезьяньими пальцами, кончавшиеся длинными ногтями, были в постоянном движении: они то загребали охапку травы, то почесывали в разных местах огромное тело, то шевелились бесцельно в воздухе, делая преуморительные движения. Тяжелые челюсти, чавкая, быстро и непрерывно жевали под шевелившимся седоусым черным носом. Не меняя положения корпуса и не переставая жевать, зверь то и дело вертел головой, озираясь во все стороны равнодушным взором янтарно-желтых, блестящих, неподвижных как бусы глаз, и при этом густая короткая грива на затылке дыбилась, открывая розовые кончики маленьких ушей. Короткий голый обрубок черного глянцевитого хвоста крючился и вилял из стороны в сторону от явного удовольствия, доставляемого зверю процессом пищеварения.

Оба гиганта производили впечатление самых миролюбивых тварей… Вот один сделал два-три грузных переваливающихся шага, приблизился к другому вплотную и потянулся к нему мордой, не переставая жевать и тяжко вздыхая от трудов праведных, другой, хрюкнув, отстранился корпусом и выставил вперед одну переднюю лапу: ‘Не подходи, мол, я страшно занят!’

Первый вильнул хвостом, недоуменно оглядываясь, почесал спину и вдруг, выкинув из огромной пасти длинный, липкий, оранжевого цвета язык, деловито стал облизывать свою черную ладонь. Эта сцена была так забавна, что Бригида расхохотался, но тупая ноющая боль сдавила затылок, луг со зверями и огромным младенцем закачался перед глазами, а в ушах зашумели тысячи оглушительных колес… Через минуту, придя в себя, Лавро ощупал голову: она была плотно обвязана мокрой повязкой из грубой ткани. Он попытался встать, но, чувствуя страшную боль в голове и звон в ушах, с величайшим трудом мог лишь приподняться на локте и медленно оглянулся.

Впереди, за широкой полосой цветущего сочного луга тянулась полоса леса, а за лесом туманным амфитеатром громоздились далекие скалы. Сзади, шагах в двадцати, в отвесной гранитной стене чернел вход в пещеру. Около пещеры, на длинной каменной скамье с высеченным странного рисунка орнаментом, сидел удивительный человек. Это был великан, даже в сидячем положении превышавший рост взрослого мужчины. Тело его, едва прикрытое темно-зеленой звериной шкурой, было коричнево-красного цвета. Жесткие седые волосы и борода окаймляли львиной гривой довольно привлекательное лицо с небольшими, живыми, близко к переносице сидящими глазами.

Старик строгал кусок дерева каким-то странным снарядом — не то ножом, не то напилком, сделанным, как показалось Лавро, из латуни. Заметив, что охотник шевелится, старик поднялся. Да, это был настоящий великан — двух с лишним метров высоты — с прекрасной, сухой, мускулистой фигурой, несколько сгорбленной от старости, но еще гибкой и могучей. Подойдя к Бригиде, он наклонился над ним и не по росту тихим и странно тонким голосом спросил что-то на непонятном языке, в словах которого, очевидно, преобладали согласные буквы.

— No comp rende {‘Не понимаю’.}! — ответил Бригида на аргентинском наречии, затем, в свою очередь, задал старику несколько вопросов: где он, что с ним сделали, почему у него болит голова?.. Повторил вопросы на ломаном французском, английском и немецком языках, даже, подумав, заговорил по-украински, но убедился, что его не понимают.

Дружелюбное поведение великана ободрило Лавро. Он знаками объяснил, что ему хочется пить, что у него очень болит голова и лежать неудобно, а хочется сесть. Все это старик, очевидно, понял, так как, сходив в пещеру, принес большую глиняную чашку, украшенную теми же орнаментами, что и скамья перед пещерой. В чашке была ледяная вода и плавали неизвестные Лавро мягкие коренья приятного запаха, но горькие на вкус. Когда охотник напился, старик из той же чашки намочил обвязывавшую его голову ткань, затем осторожно и легко поднял его под мышки, отнес к пещере, посадил на скамью. Сам сел рядом и с видимым любопытством искоса стал разглядывать Лавро, в особенности — его платье. Даже потрогал большим коричневым пальцем алапаргаты {Алапаргаты — кожаные гамаши.} и толстые ботинки конской кожи, в которые был обут охотник.

И Бригида рассматривал своего соседа. Внимание украинца привлек предмет странной формы — камень с продолбленным вверх ушком, висевший на шее старика на тростниковой бечевке. Когда Лавро протянул было руку к этому предмету, великан вдруг вскочил и, яростно замахнувшись огромным кулаком на испуганного охотника, быстро проговорил какую-то длинную фразу. Тотчас же успокоившись, он снова сел, но зажал в кулак висевший на шее камушек и, подняв вверх большой палец свободной руки с выражением торжественной важности, даже слегка зажмурившись, произнес одно слово:

— Аталдатл!

Ребенок, между тем, ползал за двумя пасшимися зверями и весело смеялся, когда неуклюжие твари при его приближении переваливались, издавая скрипучее хрюканье, и уходили в глубь луга. Сбоку, из-за поворота скалистой гранитной стены несся непрерывный шлепающий треск, принятый Лавро в полусознании за звук бабьих вальков на родном Буге. Боль в затылке постепенно уменьшалась, Лавро почувствовал голод и объяснил это знаками. Старик снова вошел в пещеру, вынес большую круглую лепешку (‘Совсем вроде нашей мамалыги!’ — подумал Лавро) и огромный ломоть жареного мяса. Все это было пресно и, как ни объяснял Лавро, что ‘треба посолыты’, — старик ничего не понял. Пришлось есть пресную тягучую лепешку и пресное, жирное, довольно грубое мясо с неприятным привкусом.

Поев и напившись воды, Бригида попробовал встать и сделать несколько шагов. Это, несмотря на головокружение и боль в затылке, удалось. Ему захотелось заглянуть в пещеру, по-видимому, служившую жилищем старику. Но великан повелительным жестом остановил его, объяснив знаками, что туда ходить не разрешается.

Тогда Лавро пошел по направлению к лугу. Старик последовал за ним на некотором расстоянии. Кроме виденных двух зверей, на этом лугу вдали паслось еще много таких же созданий. За выступом гранитной стены открывался вид на большое озеро. Вдоль озера тянулась широкая каменная набережная, окаймленная отвесной стеной гранитных утесов. В утесах темнели кое-где входы в такие же пещеры, какую занимал старик.

В полукилометре от места, где стоял Бригида, скалы выступали наподобие высокой башни, украшенной странными изваяниями и орнаментами, между которыми сквозило множество больших и малых отверстий, похожих на окна или, вернее, балконы, — все отверстия выходили на плоские выступы, вроде каменных платформ. Против этого природного гранитного небоскреба на озере виднелось неуклюжее сооружение, сложенное из грубых глыб камня, и от сооружения неслись через водную гладь те шлепающие звуки, на которые Бригида уже раньше обращал внимание.

Дальняя сторона озера терялась в туманной заросли, ограниченной теми же высокими скалами.

По набережной бегало и играло много огромных детей, очевидно, различного возраста. Мысленно прикинув расстояние, Лавро решил, что двое-трое таких малюток могли бы здорово поколотить его, сильного со стальными мускулами мужчину. Несколько взрослых великанов, очевидно, занятых работой, поспешно переходили от здания на озере к пещерам и обратно, перенося на плечах какие-то тяжелые предметы. Все они были одеты в такой же меховой костюм, как и старик.

— Гм! — проворчал Лавро. — Дитей богацько, та де ж бабы заховалыся? {По-украински — ‘детей много, но где же женщины попрятались?’}

Он попытался объяснить свои недоумения старику, и притом столь выразительными приемами, что тот, наконец, догадался и, ткнув пальцем по направлению к гранитному небоскребу, произнес все то же слово:

— Аталдатл!

— Чудно! — подумал украинец. — Неужели все их жинки и дивчата живут в той башне? А кто же занимается хозяйством — шьет, обед варит?

Старик не позволил Лавро идти дальше по набережной, и тот понял, что он пленник, что старик приставлен к нему сторожем, что странный народ великанов, населяющий эту местность, считает почему-то его, Лавро Бригиду, ‘поганым’. Иначе он не мог объяснить себе запрещение старика войти в его пещеру и даже приближаться к жилищам прочих соплеменников.

До вечера в положении Лавро не произошло никаких перемен. Пить и есть старик давал ему сколько угодно, относился к пленнику со своеобразным благодушием, но не разрешал далеко отходить от пещеры и почему-то воспротивился желанию Лавро снять повязку и промыть рану на затылке.

К вечеру воздух засвежел, от озера поднялся молочный туман.

Со стороны луга раздалось многоголосое скрипучее хрюканье, и земля задрожала от приближавшегося топота. В вечерних сумерках мимо пещеры потянулась вереница медленно, вперевалку выступавших зверей. Стадо было велико и проходило долго. За последними животными шел пастух-великан, вооруженный толстой, заостренной на конце дубиной, которой он колол мохнатые спины отставших гигантов. Те, хрюкая, почесывали уколотое место передними лапами и прибавляли шагу, но некоторые принимались артачиться: падали на четвереньки, брыкаясь задними ногами, или, широко разевая пасть, издавали частое стрекотание и, размахивая передними лапами, лезли грудью на пастуха. Тот, нисколько не смущаясь, без всякой пощады снова колол их в брюхо, в грудь, куда попало, либо изо всей силы колотил увесистой дубинкой по голове, и мохнатые буяны быстро смирялись.

Когда топот стада замер вдали, а в небе зажглись сияющие звезды, старик вынес из пещеры охапку сена, бросил ее на скамью, потом притащил тяжелую огромную шкуру зеленого зверя и знаками приказал пленнику лечь спать и укрыться шкурой.

Несмотря на необычайную обстановку и неприятный запах, распространяемый тяжелой звериной шкурой, Лавро почти мгновенно заснул.

VI.
Могила великанов

Лаврентию снилось, что он, лежа на шкуре зеленого зверя, летает по воздуху над озером. Солнце ярко светило в глаза странным колеблющимся светом, но вдруг приплыли черные тучи, подул сильный ветер, и шкура стала принимать вертикальное положение, резко поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Крепко вцепившись в зеленый мех, охотник каждое мгновение рисковал сорваться со страшной высоты в воду, то вниз головой, то, наоборот, вниз ногами, мысленно решая, что падать лучше вниз ногами… Потом ветер стих, шкура низко спустилась над мрачными шумящими волнами озера, стало очень холодно, и Бригида проснулся.

Ни зеленого луга с пасущимися зверями, ни пещеры, ни старика-великана — ничего из окружавшей вчера охотника картины…

Встревоженный Бригида, не обращая внимания на боль в затылке, вскочил и оглянулся: сзади была скалистая стена, иссеченная странными орнаментами, с полукруглым вверху отверстием двери посредине. Сама дверь, сколоченная из необтесанных толстых бревен, была заперта. Скалистые стены имели форму вогнутого полукруга и окаймляли обширную площадку, или террасу. Впереди, за краем площадки, с того места, где стоял охотник, ничего, кроме неба, не было видно, а когда он шагнул вперед, неожиданно развернулся вид на необъятное пространство моря.

Недоумевая все больше и больше, Лавро осторожно подошел к самому краю площадки и, невольно вздрогнув, отшатнулся: на страшной глубине, внизу, среди черных точек прибрежных скал метался грозный седой прибой, доносясь до верха чуть внятным рокотом. Долго смотрел пленник в эту непрерывно двигавшуюся бездну, стараясь разгадать, для чего новым хозяевам-великанам понадобилось засадить его в эту воздушную тюрьму?

Он только смутно догадывался, что эта площадка является частью гранитного небоскреба, выходившего, очевидно, передним фасадом на набережную и озеро, а задним фасадом, — так сказать, ‘черным ходом’ — обращенного к морю.

Значит, эта водяная необъятная ширь — Великий океан! В этом не могло быть сомнений: злополучная речка, заведшая его в эти дебри, прорезала Патагонское плоскогорье в направлении с северо-запада на юго-восток.

Он проникся невольным уважением к тем титаническим усилиям, вероятно, многих поколений великанов, которые продолбили в скалах все эти муравьиные ходы и полукруглую огромную террасу над океаном.

— Вот так Аталдатл! — проговорил Лавро, вспомнив слово, которое старик-сторож связывал с этой частью города великанов.

— Аталдатл…— ответил откуда-то тихий голос, заставив Бригиду вздрогнуть от неожиданности. При беглом осмотре террасы ему показалось, что он здесь один. Однако он ошибся: на террасе были еще живые существа: в углублениях или нишах задней стены сидели два великана — взрослый и юноша, почти мальчик, показавшийся Лавро не в пример прочим великанам слабого сложения, с узкой грудью, худыми руками и ногами. Лица обоих поражали странным сходством — не черт, а выражения той мертвенной неподвижности, которую охотник много раз замечал на лицах умирающих… Без сомнения, эти люди умирали, несмотря на то, что на их телах не было ран или других признаков смертельных повреждений…

Бригида робко приблизился к сидевшим, пробовал заговорить с ними, даже потряс юношу за плечо — напрасно: великаны были немы и неподвижны, и только дыхание, колебавшее на груди меховую одежду, доказывало, что они еще живы.

Необъяснимый страх постепенно овладевал Лавро, запертым в этой воздушной тюрьме в обществе двух шевелившихся трупов… Как безумный кинулся украинец на массивную дверь и, до крови обдирая руки, силился сломать толстые бревна, кричал, бранился, но все было неумолимо тихо, и только из необъятной глубины глухо рокотали волны океана… Устав от неистовых движений, чувствуя тупую боль в голове, Бригида, наконец, свалился на каменный пол и впервые за много лет разрыдался, как ребенок.

Потом его охватило непонятное оцепенение…

Мимо него, по площадке, ровным, спокойным шагом шла женщина. Это была первая женщина-великан, которую он видел так близко. Ростом она была несколько ниже мужчин своего племени, но все-таки на голову выше Бригиды (среди обыкновенных людей считавшегося высоким мужчиной). Она была одета не в шкуру, а в какую-то рубаху из серой грубой ткани, стянутую в талии тростниковым кушаком, концы которого оканчивались плоскими металлическими бляхами. Длинные черные волосы, схваченные у затылка бечевкой, того же вида, как и пояс, спадали на плечи и спину. Она была безусловно красива, несмотря на свойственное ее племени близкое к переносице расположение продолговатых темных глаз.

В руках женщины дымилась глиняная чашка с каким-то питьем. Она направилась к двум сидевшим великанам и положила руку на косматую голову старшего. От этого прикосновения мертвое лицо великана исказилось судорожной гримасой.

Женщина поднесла к его запекшимся губам чашку. Несчастный жадно глотнул несколько раз, потом вздрагивавшей рукой снял с шеи и протянул женщине каменный амулет. Женщина надела его на шею и направилась к юноше.

Жутко было смотреть на его лицо: оно подергивалось в конвульсивных гримасах! Глаза, устремленные на приближавшуюся фигуру, все расширялись, отражая ужас, тоску, мольбу… Лаврентий отвернулся. Он слышал лишь лязг зубов о края чашки и понял, что юноша пил, а когда мимо проплыла тихой тенью женщина, он заметил на ее шее два амулета… Прежде чем Бригида опомнился и бросился вслед за ушедшей, дверь со стуком захлопнулась, — все опять смолкло.

Солнце торжественно тонуло в кровавом хаосе облаков, край площадки узкой раскаленной полоской выделялся на темно-лиловом фоне моря…

Бригида то смотрел на эту красивую черту-границу, то озирался на окутанный уже густой вуалью вечерней тени угол площадки, где скорее угадывались, чем виднелись две скорченные фигуры. На сердце было смутно-тревожно, голова кружилась от обрывков бесформенных догадок…

Вдруг одна из фигур отделилась от стены и пошла вперед. Это был взрослый великан. Он подвигался ритмическим, напряженным шагом лунатика с простертыми вперед руками, с закинутой назад головой… Чуть трогал ласковый ветерок его длинные волосы, и весь этот огромный лиловый силуэт, обрамленный багровым закатом, производил жуткое, потрясающее впечатление. Красная черта-граница медленно подползала к безостановочно двигавшимся ногам. Лавро приковался зачарованным взглядом к этим огромным голым ногам, на пальцах которых тускло поблескивали ногти… Ему показалось, что эти ноги и весь великан, как призрачная птица, взлетели вверх и бесследно растаяли в воздухе. Впереди быстро тускнела зловещая, красная черта…

Рядом с собой Лавро услышал надрывное дыхание загнанной лошади и, вздрогнув, оглянулся. Юноша-великан с низко опущенной головой, спотыкаясь, бежал к тускневшей черте, руки его беспорядочно болтались во все стороны. Лавро попытался догнать его, удержать, крикнуть, но не мог: странная слабость сковывала члены, а язык онемел.

Добежав до края, великан точно опомнился, конвульсивно прянул назад, покачнулся — и с жалким криком рухнул в бездну… А через минуту потемнела и угасла кровавая граница страшной могилы… Надвинулась ночь…

Лавро понял, что на глазах его только что совершалась по приказу неведомого деспота неслыханно-жестокая казнь… Казнь, где приговоренный к смерти сам казнил себя, вопреки воле, вопреки горячему протесту жаждавшего жизни здорового, сильного тела. И мысль, что над ним, Бригидой, совершится сегодня или завтра этот же бессмысленный приговор, пронизывала все существо охотника невыразимым ужасом.

VII.
Неожиданное спасение

Не спалось в эту ночь Бригиде. События последних дней поколебали даже его закаленные нервы многолетнего бродяги. Положение представлялось до того безнадежным, что не раз в голову приходила мысль ринуться вниз со скал по собственной воле, а не томиться, ожидая жестокого приказа неизвестного судилища.

Тоскливо бродил пленник по своей странной тюрьме, смотрел на равнодушно мигавшие звезды, думал о далеком любимом Подольском захолустье и о судьбе, так безжалостно исковеркавшей его жизнь мирного хлебороба, забросившей его в эту страну, где он должен носить несвойственную ему маску бродяги.

Бригида сел недалеко от края платформы, подпер голову кулаком и запел:

Стоит гора высокая,

А пид горою гай…

Сильный красивый голос украинца, отраженный гранитными скалами, широко лился в загадочную тьму бездны, отвечавшей грустному напеву далеким рокотом прибоя…

А молодость не вернется

Не вернется вона…

продолжал певец и, услыхавши сзади чуть слышный шорох, быстро оглянулся. На террасе, прислонясь к стене, стояла женщина — вестница смерти, а в открытой двери неясно вырисовывалось еще несколько фигур. Женщина знаком приказала Лавро не двигаться с места и продолжать прерванное пение.

В уме хитрого украинца мигом созрел план воспользоваться неожиданным преимуществом, которое, очевидно, доставляло ему пение. Он отрицательно покачал головой, указывая вниз на дно пропасти, и с грустным видом отвернулся, украдкой наблюдая за результатами маневра. Женщина приблизилась к открытой двери, отвесила почтительный поклон, быстро и горячо заговорила, очевидно, в чем-то убеждая лицо, находящееся внутри здания. Когда она кончила, наступила пауза, потом голос — тоже женский — ответил:

— Аффахарм…

Женщина вошла в дверь и, тотчас же вернувшись к охотнику, улыбаясь, протянула ему каменный амулет на тростниковой бечевке, знаками объясняя, чтобы он надел его на шею и был спокоен за свою участь. Сопоставив то, что у приговоренных к смерти великанов отбиралось это шейное украшение, а ему, наоборот, приказывали надеть этот предмет, что старик-великан относился к шейному камню с особой бережностью, Лавро понял, что ему даруется жизнь, и произнес в форме вопроса знакомое слово:

— Аталдатл?

— Аталдатл, аффа харм! — улыбаясь ответила женщина и закивала головой.

Лавро выразил, как умел, свою благодарность и продолжал пение, причем заметил, что большее впечатление на слушателей производят печальные песни: ‘Виют витры’ и другие в этом роде.

VIII.
Законы Аталдатл

С этой ночи Бригида сделался полноправным гражданином страны великанов, причем впоследствии, когда научился понимать их язык, узнал, что он — первый из иностранцев, удостоившийся такой чести. Все его предшественники (а их было несколько), проникшие в это замкнутое царство, погибли по велению строгих, непоколебимых законов, которыми управлялась эта странная община.

В одной из зал гранитного дворца-храма — резиденции божественной Аталдатл — были собраны вещи, оставшиеся от казненных пришельцев: тут находились средневековые испанские шлемы, шпаги, кремневые громадные пистолеты, быть может, некогда украшавшие воинственных головорезов из предприимчивых отрядов Пизарро, были полуистлевшие латинские молитвенники и грубые коричневые сутаны монахов-миссионеров. Последним по времени ‘экспонатом’ своеобразного музея была лакированная круглая шляпа и принадлежности костюма английского моряка начала прошлого столетия, и тут же были сложены вещи самого Бригиды, впоследствии ему возвращенные.

Предание народа великанов гласило, что некогда ‘отец света’ Ванифалиту, дал дочери своей — мудрой Аталдатл — определенное число каменных амулетов черного цвета для мужчин и красного — для женщин, приказав ей раздать эти амулеты детям своим, населявшим страну. ‘Лишних’ сыновей и дочерей владыка света брал к себе, причем жить в стране Аталдатл имели преимущественное право только безукоризненно развитые, физически сильные или приносившие пользу, способные люди. Поэтому при недостатке ‘каменных паспортов’ Ванифалиту, при посредстве Аталдатл, всегда призывал к себе всех старых, болезненных, получивших увечья на работе, или, наконец, так или иначе провинившихся против законов великанов. Единственным исключением в этом подборе был отец царствовавшей верховной жрицы, который имел право жить в стране или до своей естественной смерти, или до смерти дочери.

Должность Аталдатл была пожизненна: каждая верховная жрица назначала при жизни преемницу, которая впоследствии должна была заменить умершую, приняв ее имя — Аталдатл — и все ее права. Эта вторая жрица, так сказать, престолонаследница, была единственным звеном, соединявшим Аталдатл с народом. Через нее народу сообщались все веления великого ‘отца света’, через нее же отбирались каменные амулеты у приговоренных к смерти и через нее же они раздавались юношам и девушкам, достигшим брачного возраста и признанным на ежегодном ‘смотру’ достойными стать гражданами страны великанов.

Гигантские звери — единственное домашнее животное народа — охранялись как дар владыки, с особой тщательностью. Кроме мяса, служившего питанием для всего племени, они доставляли мех, из которого изготовлялись одеяния для мужчин-великанов, ковры, устилавшие каменный пол пещер, постельные принадлежности (одеяла, подушки). Необыкновенно прочная шкура зверей находила широкое применение в первобытной технике великанов: из нее выделывались ремни, дверные петли и другие предметы домашнего обихода, а вытапливаемый из туши и костей жир употреблялся для освещения внутренних помещений дворца Аталдатл. ‘Мужские пещеры’, равно как и служебные помещения храма, освещались в случае надобности факелами из смолистого хвойного дерева.

Самовольно убивший зверя или нанесший ему тот или иной вред, немедленно призывался на суд ‘отца’, то есть на закате солнца бросался со скал в море. Так умер на глазах Бригиды пастух стада, по недосмотру которого одно из гигантских животных, случайно открыв тайную дорогу из страны великанов, пробралось (на глазах пастуха) через скалы и совершило известную читателю прогулку вдоль патагонской речки, побудив своим появлением Лавро пуститься в рискованное приключение, кончившееся его пленом у великанов.

Каждый день, утром и вечером, при выходе из гранитного храма-дворца, вторая жрица, в присутствии пастуха, пересчитывала зверей, и только по ее приказу ежедневно для питания племени убивалось несколько животных. Кроме мяса зверей, едой великанам служил хлеб, изготовляемый из кукурузы, плантации которой тщательно возделывались на огромном участке земли, защищенном каменной оградой от случайного вторжения прожорливого стада гигантов.

Великаны-мужчины выполняли все работы в стране. Они трудились в кукурузных полях, запасали сено для зимнего кормления стада, рубили лес, распиливали на части стволы деревьев, сваленных стадом, перетаскивали гигантские бревна к пещерам, они же работали в строении, расположенном напротив каменного храма, — фабрике, где для потребностей всего племени изготовлялась мука и прочая пища. Все женщины племени жили в каменном дворце — храме, нижний этаж которого состоял из логовищ-конюшен для зверей и складов топлива и сена, служившего зверям пищей в зимнее время.

Каждый год, после сбора урожая, при наступлении холодной погоды, когда стадо переставало выходить из берлог, по велению все той же всемогущей Аталдатл, заключались браки — вернее, ‘назначались’ брачные пары по выбору жрицы. ‘Назначенный’ мужчина переселялся в храм, где ему и его временной жене отводилась особая квартира. С началом рабочей поры, мужья должны были покидать свои недолговечные ‘домашние очаги’, а дети, явившиеся результатом этих браков, по миновании грудного возраста, который в стране исчислялся в три года, или оставались при матерях, если ребенок был девочка, или переходили на жительство в пещеру отца, если ребенок был мальчик. Кроме воспитания потомства, женщины занимались выделкой ткани, служившей им одеждой. Мужчины сами изготовляли себе платье из меха зверей.

Власть верховной жрицы была неограниченна, ее веления исполнялись беспрекословно, а неисполнение какого-либо приказа каралось судом ‘отца света’. Каков этот суд, конечно, великаны не знали, им было лишь известно, что, перешагнув роковую черту на террасе смерти по определенному ритуалу, каждый призванный на суд попадает во власть загадочного Ванифалиту и никогда обратно не возвращается.

Впоследствии Лавро узнал, как удалось ему избавиться от путешествия на суд владыки: когда обнаружилось исчезновение зверя, в погоню за ним был послан старик — отец Аталдатл, так как только он, сама Аталдатл и ее преемница были посвящены в тайну безопасного выхода из страны. Старику не удалось настигнуть зверя, и тот благополучно отправился в свою дальнюю прогулку, закончившуюся встречей с Лавро и бегством зверя в обратном направлении.

Старик решил выждать возвращения зверя, — он знал, что, не найдя себе достаточно пищи, гигант недолго побродит в чужом мире. Так и случилось: зверь вернулся через несколько дней и так ослабел, что не смог преодолеть крутого подъема на тайную тропинку, сорвался в озеро под водопадом и погиб. Неожиданное появление Бригиды помогло старику с честью выйти из затруднительного положения. Он оглушил невиданного, странно одетого карлика и принес его с собой, сообщив дочери все подробности приключения.

Аталдатл велела объявить народу, что вместо провинившегося зверя ‘великий отец’ прислал к ней странного карлика, который должен возвестить ей волю Ванифалиту относительно пастуха стада. Жрице нужно было время, чтобы обдумать судьбу несчастного пастуха: уничтожить его, узнавшего, хотя и невольно, тайну выхода из страны, предписывало благоразумие и закон, но было трудно сразу найти ему заместителя, так как звери требовали особых приемов. К тому же разгар рабочей поры не позволял взять в пастухи кого-либо из мужчин, без ущерба для общей пользы.

Закон повелевал также уничтожить и нового пришельца, — однако неожиданные таланты ‘карлика’ дали мыслям жрицы новое направление. Горячее заступничество за пленника молодой Фарунх, преемницы и помощницы Аталдатл, решило участь Бригиды.

Народу была сообщена воля ‘владыки света’: прежний пастух призывается в Страну Отца, а вновь присланный карлик назначается по повелению Ванифалиту хранителем стада, посему даются ему все права гражданина страны великанов, и подобает относиться к нему с должным уважением, как к слуге ‘отца света’.

Такова была страна, где Лавро приходилось начинать новую жизнь…

IX.
Новые обязанности

Когда новая покровительница Бригиды — жрица Фарунх объяснила ему пастушеские обязанности, украинец был в большом смущении, он боялся не справиться с несколькими сотнями гигантских зверей, из которых каждый мог убить его ‘легким’ ударам лапы. Очевидно, понимая его тревогу, Фарунх дала ему нужные указания: объяснила жестами, даже целыми немыми сценами, как нужно обращаться со стадом в разных случаях, как надо колоть дубинкой упрямящихся гигантов или колотить их по голове толстым ее концом. К зверям надо подходить всегда смело, решительно, впрочем избегая попасть им под ноги, не тревожить их во время сна и во время первой еды, когда они голодны, никогда не бить вожака стада, старого громадного самца, так как, несмотря на присущую этим зверям доброту, вожак может быть очень опасен, если его разозлить, например, не позволив вести стадо туда, куда он захочет.

В заключение Фарунх дала Бригиде горшок с мазью, к запаху которой звери привыкли, и велела охотнику намазать этой мазью тело, а затем заменить свое платье одеждой великана, что было довольно затруднительно, так как ‘костюмы’ мужчин племени были все велики для Лавро. Только костюм подростка, сшитый из шкурки молодого животного, оказался впору. Когда переодевание было закончено, Фарунх объявила, что первое время будет сопровождать нового пастуха, помогая ему постигнуть ‘тонкости обращения’ со зверями, и указала при выходе из каменного храма нишу, стоя в которой надо ожидать появления зверей из берлог.

Вооруженные тяжелыми копьями-дубинами из крепкой пальмы, Фарунх и Бригида взобрались в нишу и стали ждать. Ждать пришлось недолго. Как только выходное отверстие храма побледнело в первых лучах зари, из берлог, откуда распространялось удручающее зловоние, послышалось дружное многоголосое хрюканье и стрекотание, потом раздался топот тяжелых шагов — и гигантскими меховыми шарами в полумраке стали выкатываться звери, следуя за важно выступавшим впереди вожаком. Когда вышли последние животные, Фарунх спрыгнула вниз и пошла за стадом, Бригида последовал за ней.

Вожак во главе своей неуклюжей армии с быстротой, трудно вязавшейся с громадными размерами тварей, устремился вдоль набережной, миновал изгиб скалы и повернул к лесу. Пройдя район, где деревья были частью поломаны, частью смяты, — очевидно, место пастбища в предшествовавшие дни, — вожак первый накинулся на толстое высокое дерево. Гигант обхватил его передними лапами и, упираясь грузными задними ногами и хвостом в землю, стал гнуть к себе роскошную крону. Однако, дерево было крепко и плохо поддавалось. Голод, близость еды и сопротивление дерева приводили зверя в ярость. По временам, разевая пасть, он испускал короткое гневное стрекотание и так тряс дерево, что ломались огромные листья и дождем сыпались куски коры. От этих титанических раскачиваний у подножья дерева образовались огромные бугры. Наконец, с оглушительным треском лопнули корни, и дерево стало валиться. Гигант отскочил в сторону с удивительной легкостью и, когда завтрак рухнул, с жадностью набросился на сочную крону. Тем временем остальные звери атаковали другие деревья.

Фарунх объяснила, что, когда взрослые звери наедятся, надо выгнать стадо из зарослей, нельзя позволять молодежи зря баловаться и ломать молодые деревья, ибо леса становится все меньше, что сильно тревожит правительницу.

Трудно было Бригиде в первый раз справиться со стадом. Лавро запыхался, даже подумывал присесть отдохнуть где-нибудь в холодке, но, взглянув, как ровно и спокойно дышит Фарунх, как бодро выступает вслед за стадом — устыдился. Не доходя до полосы лугов, вожак присел на корточки, затем грузно повалился на бок и растянулся, лениво вылизывая брюхо, очевидно, готовясь спать. Стадо последовало его примеру, причем некоторые звери, покряхтывая, стали кататься по земле, выгоняя из густой шубы паразитов и древесных клещей, а другие, подойдя к озеру, пили, плеща длинными оранжевыми языками и очень забавно чихая, когда брызги попадали им в ноздри.

Бригида и Фарунх присели в тени деревьев, на опушке заросли. Жрица пояснила знаками, что теперь стадо проспит до второй половины дня и, таким образом, пастух может отдохнуть довольно продолжительное время. Она попросила украинца снова спеть что-нибудь, и, пока он пел, внимательно следила за его ртом, горлом и дыханием. Несколько раз Фарунх пыталась сама запеть, но это ей не удалось: из горла ее выходило лишь весьма неприятное хрипение. При очевидном наличии сильного и приятного тембра голоса, жрица совершенно не имела понятия о том, как придавать звукам, выходящим из гортани, форму отдельных нот, слагающихся в мелодию.

Лавро с величайшим старанием принялся обучать свою покровительницу пению, но из первого урока толку не вышло — быть может, потому, что сам учитель не уяснял себе механизма пения, а пел бессознательно, как поют птицы.

Покончив с уроком пения, Лавро не без успеха стал обучаться языку великанов: он указывал жрице разные предметы вокруг себя, прикасался к глазам, носу и пр., производил жевательное движение, изображавшее понятие ‘есть’, ‘пить’, ‘глотать’, затем вопросительно взглядывал на Фарунх, а та называла нужное слово, причем часто ее ответы приводили Лавро в веселое настроение. Так, например, узнав, что ‘по-великански’ нос называется ‘баубл’, Бригида расхохотался до слез, повалившись навзничь на траву и, к немалому изумлению собеседницы, снова и снова принимался хохотать, повторяя:

— А и що ж то за умора… Який же ж це у биса ‘бубл’!

Фарунх, в конце концов, с беспокойством схватила себя за нос, чем вызвала у охотника новый взрыв хохота.

Вообще в этом странном языке было много слов с окончаниями на слоги ‘овл’, ‘катл’, даже ‘ритл’ и ‘митл’…

Веселый урок кончился тем, что Лавро стал учить жрицу по-своему, по-украински, но и тут дело не обошлось без курьезов, так как Фарунх не могла повторить многих слов и вообще все слова украинские коверкала на свой ‘бублый’ лад, так что из ‘журыться’ (грустить) у нее получилось какое-то нелепое слово. Так или иначе, но время до полудня пролетело весело и незаметно. В полдень пастух и жрица пообедали лепешками, а затем вздремнули, проснувшись вместе со стадом, уходившим под предводительством вожака к лугам ‘на ужин’.

Вечером первого дня пастушества, Лавро так устал от беготни за стадом и от таскания увесистой дубины-копья, изрядно понамявшей ему плечи, что еле добрался до каменной комнаты в храме и заснул так крепко, что на другой день Фарунх пришлось довольно энергично будить его.

X.
Загадка озера

Неделя за неделей, месяц за месяцем жил Бригида в стране великанов и, несмотря на то, что с ним все обращались почтительно, что жилось ему в общем легко и беззаботно, все не мог привыкнуть к новой обстановке.

Когда однажды Фарунх объявила ему, что по воле великой Аталдатл в ближайшее ‘свадебное время’ ему, Бригиде, предстоит честь стать мужем Фарунх, это известие не только не обрадовало, но встревожило украинца. Не мог он при всем желании смотреть на окружающее серьезно. Великаны, звери, даже сильно нравившаяся ему ‘невеста’ Фарунх — все представлялось Лавро сном, мечтой, а мысль как-нибудь удрать из этого диковинного царства в тот мир, где мятется тревожная, трудная, но понятная, обыденная жизнь людей-карликов, — не оставляла охотника ни на минуту. Из разговоров с жрицей он узнал о существовании тайной тропинки, соединявшей эту замкнутую со всех сторон страну-тюрьму с остальным ‘обыкновенным’ миром. Но где она, эта заветная тропинка?

Фарунх тщательно обходила этот вопрос, уверяя, что не смеет открыть тайну Бригиде, так как боится навлечь на себя гнев ‘отца света’, который призовет ее неумолимо на суд, несмотря на то, что она, Фарунх, второе лицо в государстве великанов. А в чем заключался этот суд — жрица отлично знала, как знала ‘неофициальную’ версию появления в стране великанов Бригиды и вообще все закулисные стороны управления деспотии ‘божественной’ Аталдатл.

Не помогли делу даже соблазнительные рассказы охотника о том, как интересно живут его собратья-карлики, как ездят они по морю на гигантских кораблях, а по земле — на лошадях, поездах, автомобилях, по воздуху на аэропланах и под водой на субмаринах, как одеваются, как строят гигантские дома из железа и камня, какие красивые наряды носят женщины, и как все эти люди-карлики восхищались бы красотой Фарунх, если бы она согласилась покинуть с Лавро эту скучную, мрачную, грубую страну.

Фарунх очень внимательно выслушивала интересные рассказы, но от совместного бегства тоже категорически отказалась. Ее пугал этот неведомый мир людей-карликов. Она не могла представить себе жизнь вне привычных для себя условий.

Пришлось Бригиде искать тайную тропинку самостоятельно.

Он уже давно освоился с управлением стадом. В те дни, когда Фарунх, теперь сопровождавшая его исключительно для собственного развлечения, была занята в храме, он мог на свободе заниматься исследованиями, тем более, что однообразные привычки зверей этому не препятствовали. Украинец попросту предоставлял вожаку управление стадом, а сам забирался далеко в заросли полутропического леса или переносил наблюдения на озеро, особенно привлекавшее его внимание, как очевидный источник той речки, которая в свое время завела его в эту страну.

В озере существовало какое-то течение и притом довольно сильное, судя по скорости, с какой плыли брошенные в воду ветки, устремлявшиеся к городу великанов. Ввиду того, что ветки, даже большие, трудно было наблюдать на далеком расстоянии, Бригида однажды с великим трудом подкатил и бросил в воду большое дерево, вывернутое с корнем одним из зверей. Дерево медленно поплыло к середине озера, по направлению к гигантским стенам дворца Аталдатл. Несколько часов наблюдал охотник за импровизированным огромным поплавком, пока он не исчез в тени фасада водяной фабрики, стоявшей напротив храма на озере, невдалеке от набережной, и соединявшейся с ней каменным мостом.

Вечером Лавро проходил за стадом мимо фабрики. Он увидел на набережной мокрое вытащенное из воды дерево, а Фарунх упрекнула его в том, что он, очевидно, плохо смотрел за молодыми зверями, которые, играя, сбросили его в озеро, едва не испортив механизм фабрики. Пользуясь благоприятным предлогом, Лавро попросил разрешения осмотреть устройство фабрики, а Фарунх обещала исполнить его просьбу в первый же день, когда на фабрике не будет работы.

На следующий день, в часы, когда стадо отдыхало, жрица повела Бригиду в каменное здание на озере. Оно состояло из двух отделений: одно, побольше, было занято гигантскими, конической формы, жерновами, перемалывавшими кукурузные зерна в муку, из которой тут же в громадном очаге пеклись лепешки, другое отделение, поменьше, заключало двигатель, представлявший обыкновенное мельничное колесо, лопатки которого днем и ночью, без устали шлепаясь по воде, производили те звуки, которые привлекли внимание охотника еще в первый день его появления в стране великанов.

Вода падала на колесо через широкий пролом в стене — стены здания были, очевидно, возведены на подводной скале, продолбленной водой. По ту сторону мельничного вала вода с шумом крутилась в водовороте и уходила куда-то вниз. Вероятно, это было начало подземного ручья или потока, но так как скалы, куда устремлялись воды озера, являлись продолжением набережной и дворца-храма, то, следовательно, вода из озера вытекает не в патагонскую речку, а куда-то в направлении к Великому океану и, таким образом, все догадки Бригиды опрокидывались. Надо было искать тайную тропинку где-то в другом месте. Но где?

XI.
Бунт зверей

Однажды ночью Лавро был разбужен чудовищным гамом и ревом, несшимся из нижних этажей храма со стороны звериных берлог. Спустившись вниз, он увидел Фарунх и еще нескольких женщин, толпившихся с зажженными факелами над центральным вестибюлем. Отсюда явственно слышалось многоголосое скрипучее стрекотание и хрюканье, сопение, визг детенышей и топот: стадо было чем-то взволновано или раздражено, но до утра ничего нельзя было узнать, так как никто не решился бы войти в берлоги ночью, да еще при таком смятении.

Возня и шум, то ослабевая, то нарастая, продолжались в берлоге всю ночь, а на рассвете, когда наступило время выхода стада на пастбище, не раздалось обычного призыва вожака, и звери из пещер не вышли. Фарунх догадалась, что вожак ночью околел — это и было причиной волнения гигантов. Необходимо было насильно выгнать зверей из берлог, так как, находясь там, они не сумеют наметить себе нового предводителя. Фарунх приказала принести несколько больших факелов и, сделав Бригаде знак следовать за ней, скользнула по боковому коридору куда-то вниз.

Чем дальше, тем все круче спускался ход, повеяло холодной сыростью, и послышалось журчание воды. Миновав несколько поворотов, они вышли в обширную пещеру, по дну которой с шумом несся широкий поток, вырываясь из-под скалистой стены и уходя вглубь под арку широкого подземного коридора. Один берег потока, расширяясь, образовывал площадку, и в глубине этой площадки Бригида увидел груду наваленных друг на друга огромных деревьев. Фарунх направилась к этой баррикаде и попросила Лавро помочь ей разобрать ее. Рискуя быть придавленными поминутно грозившей обрушиться грудой мощных стволов они, после долгих усилий, разобрали верхушку баррикады, которая, как оказалось, закрывала арку прохода.

Из получившегося отверстия их обдало теплом и отвратительным зловонием берлог, а издали послышался рев взволнованного стада, и Лавро понял, что они вошли в звериные пещеры со стороны, противоположной входу. Фарунх зажгла принесенные факелы, часть взяла сама, часть передала Бригиде и с криком, размахивая пылавшими смолистыми ветками, побежала вперед. Лавро последовал за ней, ежеминутно спотыкаясь и скользя в жидкой зловонной грязи, покрывавшей дно берлоги. Впереди смутной громадой колыхался живой мохнатый комок столпившегося стада. Фарунх, а за ней Лавро налетели на эту живую стену с протянутыми вперед охапками факелов. Передние ряды зверей дрогнули и, напирая на задние, попятились. Через несколько мгновений стадо со страшным шумом и ревом, колыхаясь, повалило к далекому выходному отверстию берлог.

Вожак, вытянув громадное тело, лежал мертвый на своем месте у входа в пещеры.

Когда звери были выгнаны и нестройно, в беспорядке, повалили к лесу, несколько крупнейших и сильнейших самцов, яростно расталкивая и давя остальных, протиснулись вперед и пошли во главе стада, тесно прижимаясь друг к другу, стараясь занять первое место, которое оспаривали прочие претенденты. Обычно добродушные и флегматичные, звери были сильно возбуждены, особенно самки с детенышами, то и дело на ходу возникали драки, шлепали увесистые затрещины, слышался визг, и вообще вся эта толпа куда-то торопилась, ‘переругиваясь’ и толкаясь, как пассажиры бесплацкартного поезда, стремящиеся поскорей занять места в вагонах.

Достигнув опушки леса, головная группа самцов вдруг с ревом сплелась в один чудовищный мохнатый ком и заметалась перед взволнованно стрекотавшим стадом.

Страшно было смотреть на сплетшиеся в борьбе за первенство гигантские торсы. Через мгновение огромная площадь поляны была изрыта и взбуерачена, словно ураганным артиллерийским обстрелом, в воздухе мелькали громадные комья дерна, клочья окровавленного меха, и сквозь рев дравшихся временами слышался жуткий хруст могучих костяков. Наконец, над бесформенным комком стала настойчиво вылезать одна гигантская голова с бессмысленно выпученными глазами-бусами. Напрягая богатырские мышцы, зверь постепенно освободился от ослабевших соперников и, наградив их двумя-тремя прощальными увесистыми шлепками, весь окровавленный, мокрый и взъерошенный, но с величайшей важностью, прихрамывая, поплелся вперед, а стадо шумно потянулось за ним, топча оставшихся на месте раненых или задушенных насмерть участников потасовки. В продолжение всего дня новый вожак то и дело сражался с другими крупными самцами, закрепляя свой незыблемый авторитет главы и хозяина убедительнейшими оплеухами.

XII.
Разгаданная загадка

Хотя наблюдение за битвой зверей очень развлекало Бригиду, однако мысль о подземной реке и втором входе в берлоги не давала украинцу покоя. Ему казалось, что существует какая-то связь между фабрикой на озере, где вода исчезала вдруг в толще скал, и тем широким потоком, который, выходя из-под скалы позади звериных берлог, несется по дну пещеры под арку подземного коридора. Мало того, если предположить, что тем входом в берлоги, каким воспользовались сегодня ночью Фарунх и Лавро, в свое время воспользовался зверь-путешественник, то становится ясно, откуда начинается патагонская речка и откуда, следовательно, надо исходить в поисках тропинки, ведущей к спасению.

Как только наступила ночь и все в храме-дворце смолкло, Бригида тихонько прокрался к тому коридору, по которому провела его ночью Фарунх, и, миновав несколько поворотов, рискнул раздуть спрятанный из предосторожности под меховым плащом тлеющий факел.

Он быстро достиг пещеры и потока и увидел, что сваленные им и Фарунх ночью пни снова подперты бревнами. ‘Это, верно, работа старика!’ — догадался Лавро и пошел вдоль бурлящего потока.

Коридор, по которому неслась вода, был широк и имел просторные берега. Это лишний раз убедило украинца, что зверь ушел именно этой дорогой. В эту ночь Лавро не уходил далеко, опасаясь, что погаснет его единственный факел и что, быть может, Фарунх, Аталдатл или старик вздумают проверить, не догадался ли пленник о значении случайно открытой ему дороги.

Выждав несколько дней и убедившись, что его ни в чем не подозревают, Лавро постепенно перетащил в пещеру запас факелов и несколько ночей подряд тщательно исследовал течение подземной реки, все расширяя свои экскурсии. Однако как далеко ни пробирался он вдоль коридора, ему не удавалось достигнуть конца, то есть того места, где река выходила из-под скал. Постепенно он обдумал план, дававший ему возможность сэкономить драгоценное время. Ночных часов было, очевидно, недостаточно, чтобы пройти до конца подземного туннеля, — и Лавро решил воспользоваться течением реки. Выбрав несколько бревен, он связал их вместе и, подтащив импровизированный плот к воде, отважно пустился в путь, направляя ход своего корабля длинной жердью. Через несколько часов плавания, в конце туннеля стало намечаться туманно-светлое пятно, и вскоре украинец достиг того места, где туннель переходил в обширный, высокий, озаренный голубым лунным сиянием грот. Дальше поток расширялся и протекал в живописных, поросших лесом, берегах, направляясь к туманным громадам скал.

Загадка была разгадана: очевидно, эта река, где-то впереди, через расщелину скал, образуя водопад, свергалась в горное ущелье, по которому несколько месяцев назад Лавро преследовал зеленого гиганта, а если гигант прошел по этим берегам, — значит, есть путь, доступный для человека, путь, по которому можно бежать из царства Аталдатл.

Охотник пустил судно по течению и поторопился возвратиться, так как до момента пробуждения стада надо было пройти, даже пробежать несколько километров туннеля.

XIII.
Бегство

Бригида решил бежать в один из первых дней зимней спячки зверей, когда его исчезновение может быть обнаружено великанами не раньше полуденного — обеденного часа. С величайшими предосторожностями он перетащил на берег потока запас провизии и оружие, недавно по его просьбе возвращенное ему при содействии Фарунх, затем, в течение нескольких ночей соорудил довольно прочный плот с рулем, сделанным из длинного ствола молодого дерева.

Становилось, между тем, все заметнее приближение холодного времени, полевые работы великанов спешно заканчивались, набивались сеном и дровами огромные склады в нижнем этаже, фабрика на озере работала днем и ночью, а стадо стало выходить на пастбище все позднее, причем самки с детенышами совсем перестали покидать логова. Наконец, наступил день, когда звери совсем не вышли из пещеры. По приказу Фарунх толпа великанов натаскала груды сена в ближайшую ко входу часть звериных берлог. Жрица сообщила Лавро, что он теперь свободен от присмотра за стадом, и что через три дня наступит свадебное торжество. Коварный Лавро постарался встретить известие с радостным видом, но тут же решил, несмотря на некоторые укоры совести, бежать этой же ночью, и поэтому сказал Фарунх, что ближайшие три дня посвятит отдыху от сильно утомивших его пастушеских обязанностей и просит не будить его рано.

В сильном волнении украинец дожидался вечера, когда стихнет шум внутри дворца и можно будет начать осуществление опасной экспедиции… ‘Только бы, — думал он, — добраться до винтовки и плота, а там легко убежать даже в случае погони, так как по берегу невозможно догнать мчащийся плот’.

Наконец наступила желанная минута. С тревожно бьющимся сердцем охотник прокрался к подземной гавани, сбросил меховой костюм, взяв на память только ‘вот этот самый’, сшитый им собственноручно пояс, оделся в обычное платье, захватил оружие и провизию и — мигом столкнул в воду плот, направив его на середину потока, где течение было особенно сильно. Пук факелов на носу плота освещал его путь по извилистому туннелю, стены которого в красном свете огня искрились миллионами рубинов. Но вот, обогнув несколько торчавших из-под воды скал в устье туннеля, плот стремительно выплыл в обширный грот, а из грота — на середину многоводной реки, протекавшей в лесистых крутых берегах.

Бригида решил проплыть по реке еще немного, чтобы увеличить расстояние между собой и возможными преследователями. Очень долго отдаваться воле течения было опасно, так как впереди уже довольно отчетливо вырисовывался горный кряж, где река свергалась вниз. Направив плот ближе к берегу, охотник стал высматривать, где бы причалить. Он все время держался левого берега: по его соображениям зверь, убежав из берлог, вероятно, шел именно по этому берегу, потому что вряд ли рискнул бы переплыть поток. И действительно, в одном месте на берегу валялось вывернутое с корнем дерево с пожелтевшей кроной, а дальше уныло торчало несколько обглоданных кустов: очевидно, недавно здесь закусывал зеленый гигант.

Пристать к берегу не удавалось. Плот сносило течением к середине, и Бригида с величайшим трудом удерживал его вблизи берега. Несшийся между тем навстречу, нарастая, гул падавшей воды являлся грозным предупреждением. Отчаявшись пристать, Лавро изо всех сил налег на длинную рулевую жердь и направил судно так, чтобы оно неслось под свешивавшимися над водой ветвями деревьев. Издали наметил ветку и, когда плот проносился под ней, повис над бурлящей водой, а затем осторожно добрался до берега, изрядно поранив руки.

Дальнейший путь охотника тянулся вдоль реки и намечался деревьями, обломанными зверем, и попадавшимися в топких местах его следами и следами старика-великана.

Во второй половине дня, утомленный длинным, безостановочным переходом, Бригида, наконец, достиг горного барьера, через который река, проложив себе узкую щель, яростно вырывалась на свободу из мрачной страны гигантов.

Охотник оглянулся — и не мог удержаться от радостного восклицания. Влево по крутому горному склону вилась неширокая дорога, несомненно проложенная человеческими руками. Бригида, после короткого отдыха, стал быстро взбираться по горному склону и, обогнув огромную скалу, увидел под собой и бушевавший водопад и в фиолетовых сумерках вдали ущелье патагонской речки.

Тропинка зигзагами спускалась к скале, нависшей над устьем ущелья, к тому месту, где когда-то стоял Лавро, впервые увидавший перед собой клокочущий водопад. Опасная экспедиция его близилась к концу, как вдруг сверху послышался крик. Лавро вздрогнул и оглянулся — над ним, высоко на повороте горной тропинки стояла Фарунх.

Несколько мгновений ее гордая, величественная фигура, четко выделяясь на фоне темневшего неба, сохраняла неподвижность бронзовой статуи. Потом, протянув руки к охотнику, Фарунх стала звать его. Бригида отрицательно покачал головой и, указывая по направлению к ущелью, знаками стал предлагать жрице присоединиться к нему.

Неожиданно девушка наклонилась и, когда снова выпрямилась, в руках у нее был зажат большой камень. Она ступила несколько шагов вперед и замахнулась, а Лавро инстинктивно зажмурился. Когда, через минуту, он взглянул вверх, Фарунх быстрым твердым шагом взбиралась вверх по крутой тропинке и, ни разу не оглянувшись, исчезла за скалой…

…Через месяц Бригида работал в качестве ‘эскаладоре’ {Эскаладоре — стригальщик овец. Весенний сезон (апрель южного полушария Земли соответствует нашему октябрю) такие ‘овечьи парикмахеры’ странствуют по всей Патагонии.} в большом степном ранчо и, как странный сон, вспоминал свою жизнь в стране великанов. В самом деле, трудно было себе представить в сравнительно близком расстоянии от прозаических построек обширного промышленного владения ‘бараньего короля’, этого важного торгаша Альваро ди Каруна, — другое, сказочное царство Аталдатл с людьми-великанами, с гигантскими невиданными зверями, гранитным храмом-лабиринтом.

Фарунх… Что стало с ней? Неужто, по таинственному приказу свыше, она тоже отправилась на суд в ‘страну отца света’?.. И часто перед мысленным взором украинца возникала одна и та же волнующая картина… Мрачная терраса дворца Аталдатл, окутанная вечерними тенями… Впереди сверкает кроваво-красная черта, отделяющая жизнь от смерти… И к этой черте обычным решительным, спокойным шагом идет молодая жрица, вопреки жестоким законам своего народа пощадившая жизнь пленника…

——

Неистово зазвонивший колокольчик возвещал о закрытии заведения Дель-Варто. Было уже совсем светло, и к гавани с грохотом тянулись вереницы грузовых авто, нагруженных серыми мешками с красными трафаретами фирменных марок и клейм…

Как можно предположить, толчком к написанию этого произведения послужила работа над научно-популярным очерком ‘Ящеры-гиганты’, опубликованным в том же журн. с рис. автора в 1926 г.

С. 167. …тирадоре — От tirador, кожаный пояс гаучо (исп.).

Василий Афанасьев

Страна великанов

I.Фонда* Дель-Варто.

II.Рассказ охотника

III.Зеленый гигант

IV.По таинственному следу

V.В стране великанов

VI.Могила великанов

VII.Неожиданное спасение

VIII.Законы Аталдатл

IX.Новые обязанности

X.Загадка озера

XI.Бунт зверей

XII.Разгаданная загадка

XIII.Бегство

Комментарии

Читайте также: