Стихотворения, Скотт Вальтер, Год: 1875

Время на прочтение: 22 минут(ы)

АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ

Составилъ Ник. Вас. Гербель

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875

Фіалка. — П. Шкляревскаго
Замокъ Смальгольмъ. — В. Жуковскаго
Беверлей.— И. Козлова
Разбойникъ. — И. Козлова
Изъ поэмы ‘Марміонъ’.— В. Жуковскаго

ВАЛЬТЕРЪ-СКОТТЪ.

Сиръ Вальтеръ-Скоттъ, поэтъ, романистъ и историкъ, потомокъ древней шотландской фамиліи и праправнукъ Бородатаго Вальтера, родился 15-го августа 1771 года, въ Эдинбург, отъ Вальтера Скотта, чиновника одного изъ присутственныхъ мстъ шотландской столицы, и Анны Скоттъ, дочери доктора Ротсерфорда, профессора медицины въ Эдинбургскомъ университет. Родившись хилымъ ребёнкомъ, маленькій Вальтеръ вскор оправился, благодаря попеченіямъ здоровой кормилицы, взятой изъ сосдней деревни, которая до смерти, послдовавшей въ періодъ самой наибольшей славы знаменитаго романиста, любила разсказывать, какъ изъ ея мальчугана вышелъ великій джентльменъ. Какъ въ эдинбургскомъ училищ Фразера, такъ и въ университетской коллегіи молодой Вальтеръ-Скоттъ учился только тому, что ему нравилось, оставляя немилые предметы въ совершенномъ пренебреженіи, что весьма мучило истинно-любившихъ его наставниковъ. Когда Вальтеру пошолъ шестнадцатый годъ, отецъ выхлопоталъ ему мсто своего помощника. Романическая фантазія Скотта обнаружилась ещё въ школ, гд онъ любилъ разсказывать своимъ товарищамъ о рыцарскихъ распряхъ и очарованныхъ замкахъ. Но о настоящей авторской дятельности и объ изданіи написаннаго онъ сталъ думать уже въ боле зрломъ возраст. Первыми стихотворными произведеніями Вальтеръ-Скотта были стихотворенія: ‘Буря’ и ‘Изверженіе Этны’ и поэма ‘Гиискаръ и Матильда’. Лучшимъ результатомъ этихъ первыхъ но пытокъ было избраніе молодого поэта въ члены нсколькихъ эдинбургскихъ литературныхъ обществъ, гд онъ имлъ случай сблизиться съ людьми замчательными, а сблизившись съ ними разъ, пріобрсти ихъ дружбу на всю спою жизнь.
Въ конц 1792 года, Вальтеръ-Скоттъ, уже цлыхъ три года весьма усердно занимавшійся изученіемъ юриспруденціи, былъ, наконецъ, удостоенъ знанія адвоката, по выдержаніи публичнаго экзамена въ Эдинбургскомъ университет. Впрочемъ, эта новая должность не слитномъ обременяла нашего поэта, и оставляла ему много времени для поэтической дятельности, такъ-какъ его молодость и конкуренція другихъ, боле знаменитыхъ собратій, мшала его юридической практик.
Первымъ, всми замченнымъ, поэтическимъ произведеніемъ Скотта былъ переводъ Бюргеровой баллады ‘Ленора’, имвшій большой успхъ. По кончивъ съ ‘Ленорой’ и насладившись своимъ первымъ успхомъ, нашъ поэтъ принялся за другую балладу, Бюргера же, извстную подъ названіемъ ‘Дикаго охотника’ — и перевёлъ её ещё лучше г глаже, чмъ первую. Об эти баллады были напечатаны, въ 1796 году, тоненькой брошюркой но безъ имени переводчика, что, впрочемъ, не помшало ему сдлаться извстнымъ въ литературномъ мір Шотландіи и даже Англіи, доказательствомъ чему могутъ служить письма, полученныя молодымъ поэтомъ отъ многихъ извстныхъ литераторовъ того времени.
По окончаніи судебной сессіи 1797 года, Скоттъ провёлъ нсколько недль на водахъ, въ окрестностяхъ мстечка Гейслендъ, гд познакомился на первомъ же гуляніи съ массъ Шарлоттою Еарнеитеръ, француженкой но происхожденію, сдлавшеюся, впослдствіи, его женою. Это была довольно красивая брюнетка, со станомъ феи, съ торными блестящими глазами и манерами, благодаря своей живости и бойкости, напоминавшими ея родину. Въ самомъ исход 1797 года, молодая чета была обвнчана и пріютилась, на первый разъ, въ родительскомъ дом Скотта, на Джорджъ-Сквер, гд, черезъ годъ, молодая мистрисъ Скоттъ произвела на свтъ дочь, Софью Шарлотту, а ея супругъ разршился своимъ первымъ оригинальнымъ произведеніемъ — ‘Кануномъ Иванова дня’, тою превосходной балладой о Смальгольмскомъ барон, которая такъ прекрасно переведена на русскій языкъ Жуковскимъ Одновременно съ своей знаменитой балладой, Скоттъ написалъ ещё пять или шесть другихъ балладъ, нсколько низшаго достоинства, которыя, впослдствіи, были напечатаны въ ‘Повстяхъ Ужаса’, изданныхъ Лмозомъ. Тогда же была написана имъ и его слабая драма ‘Домъ Асненскій’, съ своимъ тайнымъ судилищемъ и другими ужасами.
Въ начал 1800 года Вальтеръ-Скоттъ былъ избранъ почти единогласно въ шерифы графства Селькирскаго, что позволило поэту отказаться отъ занягій адвокатурой, къ которой одъ никогда не чувствовалъ особенной наклонности. Устроивъ себя такимъ образомъ, поэтъ вздохнулъ спокойне и съ новымъ рвеніемъ принялся за собираніе остатковъ шотландской народной поэзіи, служившей матеріаломъ для его прекрасныхъ балладъ. Вслдъ за полученіемъ новой должности, Вальтеръ-Скоттъ распростился съ Эдинбургомъ и поселился въ небольшомъ помстья Эшстиль, принадлежавшемъ двоюродному брату поэта, ухавшему въ Индію. Расположонный на самомъ берегу Твида, Эшстиль можетъ быть смло названъ однимъ изъ самыхъ красивыхъ и романическихъ мстностей всей южной Шотландіи. Сама мыза, окружонная живописными холмами, была украшена древнинъ садомъ, цвтами, террасами и другими сельскими прихотями. Средства Скотта, не считая случайныхъ литературныхъ доходовъ, въ то время простирались уже до 1000 фунтовъ стерлинговъ (6000 руб. сер.) въ годъ, а небольшое наслдство, оставленное ему дядей, дало ему возможность устроить и украсить свою резиденцію, какъ слдовало человку его званія. Лучшее время жизни романиста протекло въ Эшстил: тутъ, посреди такъ страстно любимыхъ имъ сельскихъ занятій, въ кругу семейства и цлой толпы друзей. Вальтеръ-Скоттъ встртилъ свою славу и, причисленный къ разряду первыхъ поэтовъ своего времени, съумлъ остаться прежнимъ всми любимымъ Вальтеромъ, пріятелемъ всхъ даровитыхъ и хорошихъ людей всего округа.
Первымъ плодомъ сельскаго уединенія Вальтеръ-Скотта была извстная его поэма: ‘Пснь послдняго Минестреля’, съ которой начинается слава его. какъ одного изъ норныхъ поэтовъ Великобританіи, такъ-какъ до-тхъ-поръ его считали только талантливымъ разскащикомъ. Поэма вышла въ свтъ въ начал 1805 года, а къ исходу слдующаго потребовала восьмого изданія, что всего краснорчиве говоритъ о ея несомннныхъ достоинствахъ. Затмъ, въ начал 1808 года, вышла въ свтъ его вторая поэма ‘Марміонъ’, основанная, подобно первой, на легендахъ феодальной Шотландіи, такая же прелестная въ частностяхъ, какъ и ея предшественница, хотя и не совсмъ отчетливая въ цломъ, и имвшая такой же громадный успхъ.
Получивъ около этого времени мсто производителя длъ въ эдинбургской судебной палат, что сдлало для него обязательнымъ полугодичное пребываніе въ столиц Шотландіи, онъ издалъ, въ 1810 году, спою третью поэму: ‘Дву озера’, имвшую шесть изданій (20,000 экземпляровъ) въ одинъ годъ, а въ 1836 году вышедшая въ числ 50,000 экземпляровъ. Въ ‘Дв озера’, какъ и въ послдующихъ поэмахъ Вальтеръ-Скотта, замтенъ огромный шагъ вперёдъ, показывающій всю прозорливость поэта и его способность примнять къ длу указанія критиковъ. Вмсто бдной канвы, испещрённой богатыми арабесками, мы уже видимъ передъ собою планъ, мастерски придуманный и выполненный такъ искусно, что даже и прозаическій переводъ этого произведенія представляетъ занимательную повсть, основанную на историческихъ событіяхъ. Мсто дйствія избрано вблизи Эдинбурга я въ самой столиц, въ тревожныя времена короля Іакова V, но своей жизни и любви къ гарунъ-аль-рашидовскимъ похожденіямъ, отчасти напоминавшаго собой того Ричарда Плантагенета, котораго такъ геніально обрисовалъ поэтъ въ своёмъ ‘Айвенго’.
Спустя два года но выход въ свтъ ‘Двы Озера,’ Скоттъ издалъ свою четвёртую поэму, подъ названіемъ ‘Рокби’, въ которой нельзя не замтить сильнаго вліянія на автора произведеній Байрона, достигшаго въ это время зенита своей славы. Но, не смотря на это вліяніе и несомннныя достоинства покой поэмы, она не имла уже того успха, который выпалъ на долго трёхъ первыхъ большихъ его произведеній. Впрочемъ, причину охлажденія публики къ своему недавнему любимцу надо искать не въ сравнительныхъ недостаткахъ новаго произведенія, а въ томъ, что въ это время на горизонт горло во всёмъ блеск новое свтило — Байронъ, съ своимъ ‘Чайльдъ-Гарольдомъ’.
Въ 1815 году, покончивъ съ печатаньемъ небольшой патріотической поэмы, въ которой прославлялась послдняя борьба Испаніи съ Франціей (‘Видніе дона-Родриго’) и устроивъ семейство во вновь купленномъ имъ имніи, носившемъ названіе Абботсфорда, Вальтеръ-Скоттъ отправился въ своё первое путешествіе за границу. Постивъ поле Ватерлооскаго сраженія, поэтъ прохалъ прямо г.ъ Парижъ, гд ему былъ сдланъ самый блистательный пріёмъ. Герцогъ Веллингтонъ и лорды Кэстльри, Каткартъ и Эбердинъ наперерывъ старались выказать ему своё вниманіе и тмъ достойно почтить поэзію въ лиц своего національнаго барда. Представленный императору Александру на обд у лорда Каткарта, поэтъ былъ очарованъ его несравненной ласковостью, пріобрвшею побдителю Наполеона даже сердца самаго побждённаго непріятеля. На томъ же обд онъ сошолся съ Блюхеромъ и Платовымъ, которые, вовсё время пребыванія знаменитаго поэта въ Париж не переставали выказывать къ нему особеннаго своего вниманія, хотя оба, конечно, не читали его поэмъ ни въ подлинник, ни въ перевод. Впрочемъ, пребываніе Скотта на твёрдой земл было не продолжительно — всего около мсяца. Плодомъ же этой поздки оказалась небольшая, но весьма энергическая, поэма ‘Ватерлооское поле’.
Между-тмъ, романъ, задуманный и начатый Скоттомъ ещё за долго до выхода въ свтъ ‘Двы Озера’, хотя медленно, но всё-таки подвигался вперёдъ, и къ концу 1810 года первый его томъ былъ оконченъ, причёмъ самый романъ, до времени, былъ названъ: ‘Шестьдесятъ лтъ тому назадъ’. Это было начало романа, долженствовавшаго познакомить публику съ обычаями Шотландіи въ критическую эпоху борьбы за послдняго изъ Стюартовъ. По возвращеніи изъ своей поздки въ Парижъ, Вальтеръ-Скоттъ снопа принялся за свой романъ, съ твёрдымъ намреніемъ его окончить, и въ томъ же году далъ позволеніе объявить о скоромъ его появленіи въ свтъ, подъ заглавіемъ: ‘Веверлей, или шестьдесятъ лтъ назадъ’, причёмъ было положено не объявлять имени автора. Не смотря на это послднее обстоятельство, успхъ перваго романа Вальтеръ-Скотта превзошолъ вс ожиданія, какъ самаго автора, такъ и его издателя Довольно будетъ сказать, что въ первый же годъ своего появленія онъ разошолся въ пяти изданіяхъ. Въ томъ-же 1815 году появилась въ свтъ послдняя изъ большихъ поэмъ Скотта, именно его ‘Властитель Острововъ’ — плодъ поэтическаго дарованія, достигшаго своей полной зрлости. Мстомъ дйствія новаго своего произведенія авторъ избралъ Гебридскіе Острова, время — 1307 годъ, а героемъ — Роберта Брюса, короля-освободителя Шотландіи. Но несомннныя достоинства новой поэмы Скотта, къ сожалнію, остались не вполн оцнёнными критикой и публикой. Узнавъ отъ захавшаго къ нему издателя о неудач, Скоттъ сказалъ спокойно: ‘Нечего длать: Байронъ гонитъ насъ стариковъ долой со сцены, какъ мальчишекъ. Впрочемъ, унывать нечего, хотя, вроятно, я уже не буду боле писать стихами. Вотъ, лучше, бери со стола эти тетради и тащи ихъ въ типографію.’
Тетради, на которыя, при этомъ, указалъ поэтъ, заключали въ себ второй его романъ ‘Гэй-Меннерингъ’, вышедшій въ свтъ черезъ мсяцъ посл ‘Властителя Острововъ’ и имвшій такой-же громадный успхъ, какъ и ‘Веверлей’.
За этими двумя первыми романами-новеллами, прославившими имя Вальтеръ-Скотта и сразу поставившими ихъ автора во глав романистовъ всего міра, вскор послдовалъ цлый рядъ не мене превосходныхъ произведеній, которые, впослдствіи, составили т семьдесятъ четыре тома всмъ извстныхъ историческихъ новеллъ, которыми справедливо гордится англійская литература. Какъ на лучшія изъ нихъ, можно указать, кром двухъ первыхъ наслдующія: ‘Антикварій’, ‘Робъ-Рой’, ‘Сердце Мидъ-Лотіэна’, ‘Шотландскіе пуритане’, ‘Эдинбургская темница’, ‘Мститель’, ‘Ламермурская невста’, ‘Легенда о Монтроз’, ‘Перфская красавица’, ‘Певериль Пиккъ’, ‘Айвенго’, ‘Кенильвортъ’, ‘Квентонъ Дорвардъ’ ‘Аббатъ’, ‘Пиратъ’, ‘Клара Мобрай’, ‘Сенъ-Романскія воды’ и ‘Вудстокъ’. Слабе другихъ: ‘Чорный карликъ’, ‘Анна Гейерштейнская’ и ‘Робертъ Парижскій’.
Лтомъ 1821 года, Вальтеръ-Скоттъ, получившій незадолго предъ тмъ званіе баронета, постилъ Лондонъ, для присутствованія при коронованіи Георга IV, а въ август слдующаго года, какъ одинъ изъ главныхъ распорядителей торжества, устроеннаго городомъ Эдинбургомъ, по случаю перваго посщенія королёмъ столицы Шотландіи, имлъ честь первымъ встртить своего новаго монарха на пристани, причёмъ король, завидвъ приближавшагося поэта, встртилъ его словами: ‘сюда, сюда, сэръ Вальтеръ! васъ-то я хотлъ и хочу видть первымъ!’
1824 годъ — былъ послднимъ счастливымъ годомъ въ жизни Вальтеръ-Скотта, конецъ котораго былъ ознаменованъ свадьбой его старшаго и любимаго сына Вальтера съ миссъ Дженъ Джобсонъ Лохоръ, а вечеръ 9-го января 1825 года, въ который былъ данъ хозяиномъ Абботсфорда послдній, прощальный балъ узжавшей чет, былъ послднимъ истинно-счастливымъ вечеромъ въ жизни сора Вальтера. Начиная съ этого дня, стала, почти ежедневно, получаться въ Абботсфорт самые тревожные извстія, касательно благосостоянія торговыхъ домовъ, съ которыми были связаны интересы Скотта, а 19-го того-жe мсяца поэтъ уже зналъ, что онъ — нищій- Тмъ не мене, онъ не упалъ духомъ и на любезныя предложенія о помощи, отвчалъ всмъ, что онъ не ожидаетъ совершеннаго раззоренія, что онъ имлъ отъ публики слишкомъ много выгодъ — и теперь можетъ поплатиться. Только одному своему старому другу, мистеру Скину, сказалъ онъ со слезами на глазахъ: ‘Добрый другъ, пожми мн руку — я нищій. Перо моё принадлежитъ кредиторамъ, и если Господь сохранитъ дни мои, оно сдлаетъ своё дло ‘
Послднія шесть лтъ жизни Вальтеръ-Скотта были не радостны: потерявъ состояніе, жену и почти всхъ друзой своей юности, онъ, обременённый недугами, провёлъ ихъ частью одиноко, въ уединённомъ уголк Эдинбурга, за нелюбимой работой, частью — въ скитаньи по Европ, которое онъ принуждёнъ былъ предпринимать ради здоровья. въ сопровожденіи своей дочери, леди Анны, преданной Антигоны бднаго старца. Вальтеръ-Скоттъ окончилъ свою жизнь, полную напряжонной и почтенной дятельности, 21-го сентября 1832 года, въ своёмъ имніи Абботсфордъ.
Изъ историческихъ сочиненій Вальтеръ-Скотта, можно указать на ‘Жизнь Наполеона’. ‘Исторію Шотландіи’ и, особенно, на біографіи Драйдена, Сфифта, Ричардсона, Фильдинга, и другихъ.
I.
ФІАЛКА.
Гд гибкій оршникъ сплетается съ ивой,
Фіалка подъ снью втвей
Цвтётъ, помрачая красою стыдливой
Цвты и садовъ и полей.
Какъ ярко листочковъ лазурныхъ блистанье
Подъ каплей жемчужной росы,
Но видлъ я очи: нжнй ихъ сіянье
Сквозь чистую перлу слезы.
Едва загорлось дневное свтило —
И съ листьевъ сбжала роса:
Не долй блестла въ очахъ моей милой
Разлуки печальной слеза.
П. Шкляревскій.
II.
ЗАМОКЪ СМАЛЬГОЛЬМЪ.
До разсвта поднявшись, коня осдлалъ
Знаменитый Смальгольмскій баронъ,
И безъ отдыха гналъ, межь утёсовъ и скалъ,
Онъ коня, торопясь въ Бротерстонъ.
Не съ могучимъ Боклю совокупно спшилъ
На военное дло баронъ,
Не въ кровавомъ бою перевдаться мнилъ
За Шотландію съ Англіей онъ…
Но въ желзной брон онъ сидитъ на кон,
Наточилъ онъ свой мечъ боевой,
И покрытъ онъ щитомъ, и топоръ за сдломъ
Укрплёнъ двадцати-фунтовой.
Черезъ три дни домой возвратился баронъ,
Отуманенъ и блденъ лицомъ.
Черезъ силу и конъ — опнёнъ, запылёнъ —
Подъ тяжолымъ ступалъ сдокомъ.
Анкрамморскія битвы баронъ не видалъ,
Гд потоками кровь ихъ лилась,
Гд на Эверса грозно Боклю напиралъ,
Гд за родину бился Дугласъ:
Но желзный шеломъ былъ изсченъ на нёмъ,
Былъ изрубленъ и панцырь и щитъ,
Былъ недавнею кровью топоръ за сдломъ,
Но не англійской, кровью покрытъ.
Соскочивъ у часовни съ коня за стной,
Притаяся въ кустахъ, онъ стоялъ,
И три раза онъ свистнулъ — и пажъ молодой
На условленный свистъ прибжалъ.
— Подойди, мой малютка, мой пажъ молодой,
И присядь на колна мои!
Ты младенецъ, но ты откровененъ душой
И слова непритворны твои.
— Я въ отлучк былъ три дни, мой пажъ молодой,
Мн теперь ты всю правду скажи:
Что замтилъ? что было съ твоей госпожой
И кто былъ у твоей госпожи?—
‘Госпожа по ночамъ къ отдалённымъ скаламъ,
Гд маякъ, приходила тайкомъ…
Вдь, огни но горамъ зажжены, чтобъ врагамъ
Не прокрасться во мрак ночномъ.
‘И на первую ночь непогода была,
И безъ умолку филинъ кричалъ…
И она въ непогоду ночную пошла
На вершину пустынную скалъ.
‘Тихомолкомъ подкрался я къ ней въ темнот,
И. сидла она — я узрлъ.
Не стоялъ часовой на пустой высот.
Одиноко маякъ пламенлъ.
‘На другую же ночь — я за ней по слдамъ
На вершину опять побжалъ —
О, Творецъ! у огня одинокаго тамъ
Мн невдомый рыцарь стоялъ.
‘Подпершися мечомъ, онъ стоялъ предъ огнёмъ
И бесдовалъ долго онъ съ ней,
Но подъ, шумнымъ дождёмъ, но при втр ночномъ
Я разслушать не могъ ихъ рчей.
‘И послдняя ночь безненастна была,
И порывистый втеръ молчалъ…
И къ маяку она на свиданье пошла:
У маяка ужь рыцарь стоялъ.
‘И сказала — я слышалъ: ‘въ полуночный часъ
‘Передъ свтлымъ Ивановымъ днёмъ,
‘Приходи ты. Мой мужъ не опасенъ для насъ:
‘Онъ теперь на свиданьи иномъ.
‘Онъ съ могучимъ Боклю ополчился теперь,
Онъ въ сраженьи забылъ про меня —
‘И тайкомъ отопру я для милаго дверь
‘Наканун Иванова дня.’
‘Я не властенъ придти, я не долженъ придти,
Я ке смю придти!’ — былъ отвтъ:
— Предъ Ивановымъ днёмъ одинокимъ путёмъ
Я пойду… мн товарища нтъ.—
‘О, сомнніе прочь! безмятежная ночь
‘Предъ великимъ Ивановымъ днёмъ
‘И тиха и темпа, и свиданьямъ она
‘Благосклонна въ молчаньи своёмъ.
‘Я собакъ привяжу, часовыхъ уложу,
‘Я крыльцо пересыплю травой —
‘И въ вріют моёмъ, предъ Ивановымъ днёмъ,
‘Безопасенъ ты будешь со мной.’
Пусть собака молчитъ, часовой не трубитъ,
И трава не слышна подъ ногой:
Но священникъ есть тамъ, онъ не спитъ по ночахъ,
Онъ приходъ мой узнаетъ ночной.—
‘Онъ уйдётъ къ той пор: въ монастырь на гор
‘Панихиду онъ позванъ служить.
‘Кто-то былъ умерщвлёнъ, по душ его онъ
‘Будетъ три дни поминки творить.’
‘Онъ, нахмурясь, глядлъ, онъ какъ мёртвый блднлъ,
Онъ ужасенъ стоялъ при огн.
‘— Пусть о томъ, кто убитъ, онъ поминки творитъ:
То, быть-можетъ, поминки по мн.
‘— Но полуночный часъ благосклоненъ для насъ:
Я приду подъ защитою мглы.—
Онъ сказалъ — и она — я смотрю — ужь одна
У маяка пустынной скалы.’
И Смальгольмскій баронъ — поражонъ, раздражонъ —
И киплъ, и горлъ, и сверкалъ.
— Но скажи, наконецъ, кто ночной сей пришлецъ?
Онъ, клянусь небесами, пропалъ!—
‘Показалося мн, при блестящемъ огн:
Былъ шеломъ съ соколинымъ перомъ,
И палашъ боевой на цпи золотой,
Три звзды на щит голубомъ.’
— Нтъ, мой пажъ молодой, ты обманутъ мечтой.
Сей полуночный, мрачный пришлецъ
Былъ не властенъ придти: онъ убитъ на пути,
Онъ въ могилу зарытъ, онъ мертвецъ.—
‘Нтъ, не чудилось мн! я стоялъ при огн,
И увидлъ, услышалъ я самъ,
Какъ его обняла, какъ его назвала:
То былъ рыцарь Ричардъ Кольдингамъ.’
И Смальгольмскій баронъ — изумлёнъ, порожонъ —
И хладлъ, и блднлъ, и дрожалъ.
— Нтъ! въ могил покой! онъ лежитъ подъ землёй.
Ты неправду мн. пажъ мой, сказалъ.
— Гд бжитъ и шумитъ межь утёсами Твидъ,
Гд подъемлется мрачный Эльдонъ,
Ужь три ночи, какъ тамъ твой Ричардъ Кольдингамъ
Потаённымъ врагомъ умерщвлёнъ.
— Нтъ! сверканье огня ослпило твой взглядъ,
Оглушонъ былъ ты бурей ночной,
Ужь три ночи, три дня, какъ поминки творятъ
Чернецы за его упокой,—
Онъ идётъ въ ворота, онъ уже на крыльц,
Онъ взошолъ по крутымъ ступенямъ
На площадку — и видитъ: съ печалью въ лиц
Одиноко-унылая тамъ
Молодая жена — и тиха и блдна,
И и г., мечтаніи грустномъ глядитъ
На поля, небеса, на Мертонски лса,
На прозрачно-бгущую Твидъ.
— Я съ тобою опять, молодая жена!—
‘Въ добрый часъ, благородный баронъ.
Что разскажешь ты мн? Ршена ли война?
Поразилъ ли Боклю, иль сражонъ?’
— Англичанинъ разбитъ, англичанинъ бжитъ
Съ Анкрамморскихъ кровавыхъ полей,
И Боклю наблюдать мн маякъ мой велитъ
И беречься недобрыхъ гостей.—
При отвт такомъ измнилась лицомъ —
И ни слова, ни слова и онъ…
И пошла въ свой покой съ наклонённой главой,
И за нею суровый баронъ.
Ночь покойна была, но заснуть не дала.
Онъ вздыхалъ, онъ съ собой говорилъ:
— Не пробудится онъ, ее подымется онъ:
Мертвецы не встаютъ изъ могилъ.—
Ужь заря занялась: былъ таинственный часъ
Межь разсвтомъ и утренней тьмой,
И глубокимъ онъ сномъ предъ Ивановымъ днёмъ
Вдругъ заснулъ близь жены молодой.
Не спалося лишь ей, не смывала очей —
И бродящимъ, открытымъ очамъ,
При лампадномъ огн, въ шишак и брон
Вдругъ явился Ричардъ Кольдингамъ.
‘Воротись, удалися!’ она говоритъ.
— Я къ свиданью тобой приглашонъ.
Мн извстно, кто здсь, неожиданный, спитъ:
Не страшись — ее услышитъ насъ онъ!
— Я во мрак ночномъ потаённымъ врагомъ
На дорог измной убитъ,
Ужь три ночи, три дня, какъ монахи меня
Поминаютъ — и трупъ мой зарыть.
— Онъ съ тобой, онъ съ тобой, сей убійца ночной!
И ужасный теперь ему сонъ!
И на долго во мгл на пустынной скал,
Гд маякъ, я бродить осуждёнъ.
— Гд видалися мы подъ защитою тьмы,
Тамъ скитаюсь теперь мертвецомъ,
И сюда съ высоты не сошолъ бы… но ты
Заклинала Ивановымъ днёмъ.—
Содрогнулась она, и, смятенья полна,
Вопросила: ‘но что же съ тобой?
Дай одинъ мн отвтъ — ты спасёнъ или нтъ?’
Онъ печально потрясъ головой:
— Выкупается кровью пролитая кровь:
То убійц скажи моему.
Беззаконную небо караетъ любовь:
Ты сама будь свидтель тому.—
Онъ тяжолою шуйцей коснулся стола,
Ей десницею руку пожалъ —
И десница какъ острое пламя была,
И по членамъ огонь пробжалъ.
И печать роковая въ стол вожжена:
Отразилися пальцы на нёмъ,
На рук жь… но таинственно руку она
Закрывала съ-тхъ-поръ полотномъ.
Есть монахиня въ древнихъ Драйбургскихъ стнахъ:
И грустна, и на свтъ не глядитъ,
Есть въ Мельрозской обители мрачный монахъ:
И дичится людей, и молчитъ.
Сей монахъ молчаливый и мрачный — кто онъ?
Та монахиня — кто же она?
То убійца, суровый Смальгольмскій баронъ,
То его молодая жена.
В. Жуковскій.
III.
БЕВЕРЛЕЙ.
Съ младымъ Беверлеемъ кто равенъ красой!
Стрлою несётся съ нимъ конь вороной,
Онъ скачетъ безстрашно, онъ скачетъ одинъ,
Съ нимъ только мечъ острый — надежда дружинъ.
Въ любви всхъ врне, а въ битвахъ смлй,
Межь витязей славенъ младой Беверлей.
Въ лсу — нтъ преграды, утёсъ — не высокъ,
Бушуетъ ли буря — онъ вплавь чрезъ потокъ,
Но въ Нетерби витязь на горе скакалъ:
Невста склонилась — женихъ опоздалъ.
Соперникъ бездушный съ Матильдой твоей
Идётъ ужь внчаться, младой Беверлей!
Онъ въ замк, онъ видитъ: пируетъ семья,
Шумятъ, веселятся родные, друзья,
Женихъ торопливый, блдня, молчитъ,
За мечъ ухватяся, отецъ говоритъ:
‘У насъ ты на свадьб, какъ другъ, иль злодй?
На брань, иль на танцы, младой Беверлей?’
— Отъ васъ мн награда въ любви не дана!
Любовь ркой льётся, кипитъ, какъ волна!
Мила мн Матильда, но е г. вами равно
Готовъ я на танцы, готовъ на вино.
Есть много пригожихъ, невсту нжнй,
Быть-можетъ, добудетъ младой Бевердей!—
Бокалъ съ поцалуемъ у двы онъ взялъ,
Вино выпилъ разомъ — и бросилъ бокалъ.
Невста вздохнула, огонь на щекахъ,
Улыбки искала, а слёзы въ очахъ,
И мать хоть сердилась, взявъ руку у ней,
Ведётъ её въ танцы младой Беверлей!
И вс любовались прелестной четой:
Его стройнымъ саномъ, ея красотой,
Родные же смотрятъ съ досадой на нихъ,
Съ перомъ своей шляпы играетъ женихъ,
И шепчутъ подруги: ‘о, если бы ей
Прекрасной — былъ мужемъ младой Беверлей!’
Онъ жмётъ ея руку, онъ что-то сказалъ —
И вдругъ оба вышли, а конь поджидалъ.
Проворно онъ съ нею вскочилъ на коня,
‘Теперь — не догонятъ злоди меня!
Матильда, другъ милый, на вкъ ты моей!’
И вихремъ помчался младой Беверлей,
Въ погоню гналися по рвамъ, по холмамъ
И Мюсгревъ, и Форстеръ, и Фенвикъ, и Грамъ,
Скакали, искали вблизи и вдали —
Пропадшей невсты нигд не нашли.
Въ любви всхъ врне, а въ битвахъ смлй —
Таковъ былъ отважный, младой Беверлей!
И. Козловъ.
IV.
РАЗБОЙНИКЪ.
Мила Брайнгельскихъ тнь лсовъ,
Милъ свтлый токъ рки,
И въ пол много здсь цвтовъ
Прекраснымъ на внки.
Туманный долъ сребритъ луна,
Меня конь борзый мчитъ:
Въ Дальтонской башн у окна
Прекрасная сидитъ.
Она поётъ, ‘Брайнгельскихъ водъ
Мн милъ привтный шумъ!
Тамъ пышно лугъ весной цвтётъ,
Тамъ рощи полны думъ.
‘Хочу любить я въ тишин,
Не царскій санъ носить,
Тамъ на рк миле мн
Въ лсу съ Эдвиномъ жить.’
— Когда ты, двица-краса,
Покинувъ замокъ свой,
Готова въ тёмные лса
Бжать одна со мной:
— Ты прежде, радость, угадай,
Какъ мы въ лсахъ живёмъ,
Каковъ, узнай, тотъ дикій край,
Гд мы любовь найдёмъ.—
Она поётъ: ‘Брайнгельскихъ водъ
Мн милъ привтный шумъ!
Тамъ пышно лугъ весной цвтётъ,
Тамъ рощи полны думъ.
‘Хочу любить я въ тишин,
Не царскій санъ носить,
Тамъ на рк миле мн
Въ лсу съ Эдвиномъ жить.’
‘Я вижу борзаго коня
Подъ смлымъ здокомъ,
Ты царскій ловчій: у тебя
Рогъ звонкій за сдломъ.’
— Нтъ, прелесть! Ловчій въ рогъ трубить — ‘
Румяною зарёй,
А мой рожокъ бду звучитъ
И то во тьм ночной.—
Она поётъ: ‘Брайнгельскихъ водъ
Мн милъ привтный шумъ!
Тамъ пышно лугъ весной цвтётъ,
Тамъ рощи полны думъ.
‘Хочу въ привольной тишин
Тебя, мой другъ, любить,
Тамъ на рк отрадно мн
Въ лсу съ Эдвиномъ жить.
‘Я вижу: путникъ молодой,
Ты съ саблей и ружьёмъ:
Быть-можетъ, ты драгунъ лихой
И скачешь за полкомъ.’
— Нтъ, громъ литавръ и трубный гласъ
Къ чему среди степей?
Украдкой мы въ полночный часъ
Садимся на коней.
— Привтенъ шумъ Брайнгельскихъ водъ
Въ зелёныхъ берегахъ
И милъ въ нихъ мсяца восходъ,
Душистый лугъ въ цвтахъ.
— Но врядъ прекрасной не тужить,
Когда придётся ей
Въ глуши лсной безвстно жить
Подругою моей.
— Тамъ чудно, чудно я живу…
Такъ видно ровъ веллъ!
И смертью чудной я умру,
И мраченъ мой удлъ.
— Не страшенъ такъ лукавый самъ,
Когда предъ чорнымъ днёмъ
Онъ бродитъ въ пол по ночамъ
Съ блестящимъ фонарёмъ.
— И мы въ разъздахъ удалыхъ.
Друзья неврной тьмы,
Уже не помнимъ дней былыхъ
Невинной тишины,—
Мила Брайнгельскихъ тнь лсовъ,
Милъ свтлый токъ рки,
И въ пол иного здсь цвтовъ
Прекраснымъ на внки.
И. Козловъ.
V.
ИЗЪ ПОЭМЫ:
‘ПСНЬ ПОСЛДНЯГО МИНЕСТРЕЛЯ’.
Ужь день прохладно вечерлъ
И сводъ лазоревый аллъ,
На нёмъ сверкало облака,
Дыханьемъ свжимъ втерка
Былъ воздухъ сладко растворёнъ,
Играя, вя, морщилъ онъ
Пурпурно-блещущій заливъ.
И, блый парусъ распустувъ,
Заливомъ тмъ ладья плыла:
Изъ Витби инокинь несла,
По лёгкимъ прыгая зыбямъ,
Она къ Кутбертовымъ брегамъ.
Летитъ весёлая ладья.
Покрыта палуба ея
Большимъ узорчатымъ ковромъ,
Рзной, высокій стулъ на нёмъ
Съ подушкой бархатной стоить —
И мать-игуменья сидитъ
На стул въ помыслахъ святыхъ.
Съ ней пять монахинь молодыхъ.
Впервой покинувъ душный плнъ
Печальныхъ монастырскихъ стнъ,
Какъ птички въ вольной вы шип,
По гладкой палуб он
Играютъ, рзвятся, шалятъ…
Всё веселитъ ихъ, какъ ребятъ:
Той шаткій парусъ страшенъ былъ,
Когда имъ втеръ шевелилъ
И онъ, надувшися, гремлъ,
Крестилась та, когда бллъ,
Катясь къ ладь, кипучій валъ,
Её ловилъ и подымалъ
На свой изгибистый хребетъ,
Ту веселилъ зелёный цвтъ
Морской чудесной глубины,
Когда жь изъ пнистой волны,
Какъ чорная незапно тнь,
Предъ ней выскакивалъ тюлень,
Бросалась съ крикомъ прочь она.
И долго — трепетна, блдна —
Читала шопотомъ псаломъ,
У той былъ рзвымъ втеркомъ
Покровъ развянъ головной:
Густою, толковой струёй
Лились на плечи волоса
И груди тай на я краса
Мелькала ярко межь власовъ,
И двственный поймать покровъ
Ея заботилась рука,
А взоръ стерёгъ исподтишка,
Не любовался ль кто за ней
Завтной прелестью грудей.
Игуменья порою той
Вкушала съ важностью покой,
Въ подушкахъ нжась пуховыхъ,
И на монахинь молодыхъ
Смотрла съ ласковымъ лицомъ.
Она вступила въ Божій домъ
Во цвт первыхъ дтскихъ лтъ,
Не оглянулася на свтъ,
И, жизнь навки затворя
Въ безмолвіи монастыря,
По слуху знала издали
О треволненіяхъ земли,
О томъ, что радость, что любовь
Смущаютъ умъ, волнуютъ кровь,
И съ непроснувшейся душой,
Достигла старости святой,
Сердечныхъ смутъ не испытанъ.
Тяжолый инокинь уставъ
Смиренно, строго сохранять,
Души спасенія искать
Блаженной Гильды по слдамъ,
Служить ея честнымъ мощамъ,
И день и ночь въ молитв быть,
И день и ночь огонь хранить
Лампадъ, горящихъ у иконъ,
Въ такихъ заботахъ проведёнъ
Былъ вкъ ея. Богатый вкладъ
На обновленіе оградъ
Монастыря дала она,
Часовня Гильды убрана
Была на славу отъ неё:
Сіяло пышное шитьё
Тамъ на покров гробовомъ,
И обложонный жемчугомъ
Былъ вылитъ гробъ изъ серебра,
И много длала добра
Она убогимъ и больнымъ —
И возвращался пиллигримъ
Отъ стнъ ея монастыря,
Хваля небеснаго Царя.
Имла важный видъ она,
Была худа, была блдна,
Былъ величинъ высокій ростъ,
Лицо являло строгій постъ
И покаянье тьмило взоръ.
Хотя въ ней съ самыхъ давнихъ норъ
Была лишь къ иночеству страсть,
Хоть строго данную ей власть
Въ монастыр она блюла,
Но для смиренныхъ сёстръ была
Она лишь ласковая мать:
Свободно было имъ дышать
Въ своей келейной тишин,
И мать-игуменью он
Любили дтски всей душой.
Куда жь той позднею порой
Черезъ заливъ плыла она?
Была въ Линдфарнъ приглашена
Она съ игуменьей другой,
И тамъ ихъ ждалъ аббатъ святой
Кутбертова монастыря,
Чтобы, соборомъ сотворя
Кровавый судъ, проклятье дать
Отступниц, дерзнувшей снять
Съ себя монашества обтъ,
И, сатан продавъ за свтъ
Вс блага кельи и креста,
Забыть Спасителя Христа.
Ладья вдоль берега летитъ,
И берегъ весь назадъ бжитъ.
Мелькаютъ мимо ихъ очей
Въ сіяньи западныхъ лучей —
Тамъ замокъ на скал крутой
И бздна пны подъ скалой
Отъ разшибаемыхъ валовъ,
Тамъ башня, сторожъ береговъ,
Густымъ одтая плющомъ,
Тамъ холмъ, увнчанный селомъ,
Тамъ золото цвтущихъ нивъ,
Тамъ зеленющій заливъ
Въ тни зелёныхъ береговъ,
Тамъ Божій храмъ, среди дерёвъ
Блестящій яркой близной.
И островъ, наконецъ, святой
Съ Кутбертовымъ монастырёмъ,
Облитый вечера огнёмъ,
Громадою багряныхъ сколъ
Изъ водъ вдали предъ ними всталъ,
И, приближаясь, тихо росъ —
И вдругъ надъ ихъ главой вознёсъ
Свой брегъ крутой со всхъ сторонъ.
И островъ, и не островъ онъ:
Два раза въ день морской отливъ,
Песокъ подводный обнаживъ,
Противный брегъ сливаетъ съ нимъ:
Тогда поклонникъ-пилигримъ
На богомолье по пескамъ
Пшкомъ идётъ въ Кутбертовъ храмъ,
Два раза въ день морской приливъ,
Его отъ тверди отдливъ,
Стираетъ силою поды
Съ песка поклонниковъ слды.
Нёсъ втеръ къ берегу ладью,
На самомъ берега краю
Стоялъ Кутбертовъ древній донъ,
И волны лнились кругомъ.
Стоитъ то зданіе давно:
Саксоновъ памятникъ, оно
Межь скалъ крутыхъ крутой скалой
Восходитъ грозно надъ водой.
Вс стны — страшной толщины —
Изъ грубыхъ камней сложены,
Зубцы, какъ горы, на стнахъ,
На низкихъ, тягостныхъ столбахъ
Лежитъ огромный храма сводъ,
Кругомъ идётъ широкій ходъ,
Являя безконечный рядъ
Сплетённыхъ втвями аркадъ,
И крпки башни на углахъ
Стоятъ, какъ стражи на часахъ.
Вотще ихъ крпость превозмочь
Пыталась вражеская мочь
Жестокихъ нехристей датчанъ,
Вотще волнами океанъ
Всечасно ихъ разитъ, дробить:
Святое зданіе стоитъ
Недвижимо съ давнишнихъ поръ.
Морскихъ разбойниковъ напоръ.
Набги хлада, бурь, валовъ,
И силу грозную годовъ
Перетерпвъ, какъ встарину,
Оно морскую глубину
Своей громадою гнетётъ.
Лишь кое-гд растреснулъ сводъ,
Да въ ниш ликъ разбитъ святой,
Да мохъ ростётъ везд сдой,
Да стнъ углы оточены
Упорнымъ треніемъ волны.
Въ ладь монахини плывутъ.
Приблизлсь къ берегу, поютъ
Святую Тильды пснь он.
Ихъ голосъ въ поздней тишин,
Какъ бы сходящій съ вышины,
Сліясь съ гармоніей волны,
По небу звонко пробжалъ…
И съ брега хоръ имъ отвчалъ —
И вышелъ изъ святыхъ ворогъ
Съ хоругвями, крестами, ходъ
На встрчу инокинь честныхъ,
И возвстилъ явленье ихъ
Колоколовъ согласный звонъ,
И былъ онъ звучно повторёнъ
Отзывомъ ближнихъ, дальнихъ скалъ —
И весь народъ на брегъ созвалъ.
Съ ладьи игуменья сошла,
Благословенье всмъ дала,
И, подпираясь костылёмъ,
Пошла въ святой Кутбертовъ домъ
Во слдъ хоругвей и крестовъ.
Имъ столъ въ трапезниц готовъ:
Садятся ужинать — потомъ
Обширный монастырскій домъ
Толпой осматривать идутъ,
Смются, рзвятся, поютъ,
Заходятъ въ кельи, въ древній храмъ,
Творятъ поклоны образамъ
И молятся мощамъ святымъ.
Но вечеръ холодомъ сырымъ
И рзкій съ моря втерокъ
Собраться нудятъ всхъ въ кружокъ
Къ огню, хозяекъ и гостей,
Жужжатъ, лепечутъ, какъ ручей,
Весёлый льется разговоръ,
И, наконецъ, межь ними споръ
О томъ заходитъ, чей Святой
Своею жизнію земной
И бол славы заслужилъ,
И бол Небу угодилъ?
‘Святая Тильда — говорятъ
Монахини изъ Витби — врядъ
Отдаетъ ли первенство кому?
Извстна жь бол потому
Ея обитель съ давнихъ дней,
Что три барона знатныхъ ей
Служить вассалами должны,
Угодницей осуждены
Когда-то были Брюсъ, Гербертъ
И Перси: судъ сей былъ простертъ
На ихъ потомство до конца
Всего ихъ рода. Чернеца
Они дерзнули умертвить,
Съ-тхъ-поръ должны къ намъ приходить
Три старшихъ въ род каждый годъ,
Въ день Вознесенья — и народъ
Тутъ видитъ, какъ игуменъ ихъ
Становитъ рядомъ у честныхъ
Мощей угодницы святой,
Какъ надъ склонённой ихъ главой
Прочтётъ псаломъ, какъ, наконецъ,
Съ словами: ‘всё простилъ чернецъ!’
Имъ разршеніе даётъ,
Тогда ‘аминь’ гласитъ народъ.
Къ намъ повсть древняя дошла
О толъ, какъ нкогда жила ‘
У насъ саксонская княжна,
Какъ наша вся была полна
Округа ядовитыхъ змй,
Какъ Тильда, внявъ мольбамъ своей
Любимицы, святой княжны,
Явилась, какъ превращены
Вс зми въ камень, какъ съ-тхъ-поръ
Находятъ въ ндр нашихъ горъ
Окаменлыхъ много змй.
Ещё же древность намъ объ пей
Сказаніе передала.
Какъ разъ во гнв прокляла
Она пролётныхъ журавлей,
И какъ съ-тхъ-поръ до вашихъ дней,
Едва на Витби налетитъ
Журавль, застонетъ, закричитъ,
Перевернётся, упадётъ —
И чудной смертью отдаётъ
Угодниц блаженной честь.’
— ‘А нашъ Кутбертъ? Не перечесть
Его чудесъ. Теперь покой
Нашолъ ужь гробъ его святой,
Но прежде… что онъ претерплъ!
Отъ датскихъ хищниковъ сгорлъ
Линдфарнъ, пріютъ съ давнишнихъ дней
Честныхъ угодника мощей.
Монахи гробъ его спасли.
И съ гробомъ странствовать пошли,
Изъ земли въ землю, по нолямъ,
Лсамъ, болотамъ и горамъ.
Семь лтъ въ молитв и трудахъ,
Съ тяжодымъ гробомъ на плечахъ,
Они скиталися. Въ Мельрозъ
Ихъ напослдокъ Богъ принёсъ.
Мельрозъ Кухбертъ живой любилъ,
Но мёртвый въ нёмъ не разсудилъ
Онъ для себя избрать пріютъ —
И чудо совершилось тутъ:
Хоть тяжкій гробъ изъ камня былъ,
Но отъ Мельроза вдругъ поплылъ
По Твиду онъ, какъ лёгкій чолнъ.
На югъ теченьемъ быстрыхъ волнъ
Его помчало. Миновавъ
Тильмутъ и Риппонъ, въ Вардилавъ,
Препонъ не встртя, наконецъ
Привёлъ свой гробъ святой пловецъ —
И выбралъ онъ въ жилище тамъ
Святой, готическій Дургамъ,
Но гд святого погребли,
Ту тайну знаютъ на земли
Лишь только трое, и когда
Которому изъ нихъ чреда
Разстаться съ жизнію придётъ,
Онъ на духу передаётъ
Её другому, тотъ молчитъ
До толь, пока не разршитъ
Его молчанья смертный часъ.
И мало ль чудесами насъ
Святой угодникъ изумлялъ?
На нашу Англію напалъ
Король Шотландскій, злой тиранъ.
Пришла съ нимъ рать Галвегіанъ,
Неистовыхъ, какъ море ихъ.
Онъ рыцарей привёлъ своихъ.
Разбойниковъ залитыхъ въ сталь,
Онъ весь подвинулъ Тевьотдаль,
Но рать его костьми легла:
Для насъ Кутбертова была
Хоругвь спасеніемъ отъ бдъ.
Имъ ободрёнъ билъ и Альфредъ
На пораженіе датчанъ,
Предъ нимъ въ первой и самъ Норманъ
Завоеватель страхъ узналъ
И изъ Нортумбріи бжалъ.’
Монахини изъ Витби тутъ
Сестрамъ Линдфарнскимъ задаютъ
Съ усмшкою вопросъ такой:
‘А правда ли, что вашъ святой
По свту бродитъ кузнецомъ?
Что онъ огромнымъ молоткомъ
По тяжкой наковальн бьётъ
И имъ жемчужины куётъ?
Что на работу ходитъ онъ,
Туманной рясой облачёнъ?
Что на приморской онъ скал,
Черне мглы, стоитъ во мгл?
И что, покуда молотъ бьётъ,
Онъ втеръ на мор зовётъ?
И что въ то время рыбаки
Уводятъ въ пристань челноки,
Боясь, чтобъ бурею ночной
Не утопилъ ихъ вашъ святой?’
Сестёръ Линдфарнскихъ оскорбилъ
Такой вопросъ. Отвтъ ихъ былъ:
‘Пустого много бредитъ свтъ!
Объ этомъ здсь и слуху нтъ.
Кутбертъ, блаженный нашъ отецъ,
Честной угодникъ, не кузнецъ.’
Такъ весело передъ огнёмъ
Шолъ о житейскомъ, о святомъ
Между монахинь разговоръ.
А близко былъ иной соборъ,
И судъ иной происходилъ.
Подъ зданьемъ монастырскимъ былъ
Тайникъ — страшнй темницы нтъ:
Король Кольвульфъ, покинувъ свтъ,
Жилъ произвольнымъ мертвецомъ
Въ глубокомъ подземель томъ.
Сперва въ монастыр оно
‘Смиренья кельей’ названо,
Потомъ въ ужасной кель той,
Куда ни разу лучъ дневной,
Ни воздухъ Божій не входилъ,
Прелатъ Сексгельмъ опредлилъ
Кладбищу осуждённыхъ быть,
Но, наконецъ, тамъ хоронить
Не мёртвыхъ стали, а живыхъ,
О бдственной судьбин ихъ
Молчалъ невдомый тайникъ:
И судъ, и казнь, и жертвы кривъ —
Всё жадно поглощалось имъ.
А если случаемъ какимъ
Не внятный стонъ изъ глубины
И доходилъ до вышины,
Никто изъ внемлющихъ не зналъ,
Кто, гд и отъ чего стеналъ.
Шептали только мажь собой,
Что тамъ глубоко подъ землёй,
Во гроб мучится мертвецъ,
Свершившій дней своихъ конецъ
Безъ покаянія во зл,
И непрощённый на земл:
Хотя въ монастыр о томъ
Заклеп капни роковомъ
И сохранилася молва,
Но гд онъ былъ?— одинъ иль два
Монаха знали то, да самъ
Отецъ аббатъ, и къ тмъ мстамъ
Ему лишь съ ними доступъ былъ.
Съ повязкой на глазахъ входилъ
За жертвой самъ палачъ туда,
Въ часъ совершенія суда.
Тамъ зрлся тсный, тяжкій сводъ,
Глубоко, ниже вншнихъ водъ,
Былъ выдолбленъ въ утёс онъ,
Весь гробовыми замощёнъ
Плитами полъ неровный былъ,
И рядъ покинутыхъ могилъ
Съ полуистёртою рзьбой,
Полузатоптанныхъ землёй,
Являлся тамъ. Отъ мокроты
Скопляясь, капли съ высоты
На камни падали: ихъ звукъ
Однообразно-тихъ, какъ стукъ
Ночного маятника, былъ,
И блдно, трепетно свтилъ,
Пуская дымъ, борясь со мглой,
Огонь въ ламнад гробовой,
Висвшей тяжко на цпяхъ,
И тускло на сырыхъ стнахъ,
Покрытыхъ плснью, какъ корой,
Свтъ, поглощённый темнотой,
Туманнымъ отблескомъ лежалъ.
Онъ въ подземель озарялъ
Явленье страшное тогда.
Три совершителя суда
Сидли рядомъ за столомъ.
Предъ ними разложонъ на нёмъ
Уставъ Бенедиктинцевъ былъ,
И, чуть во мгл сіяя, лилъ
Мерцанье блдное ночникъ
На ихъ со мглой сліянный ликъ.
Товарищъ двумъ другимъ судьямъ,
Игуменья изъ Витби тамъ
Являлась, и была сперва
Ея открыта голова,
Но скоро скорбь втснилась ей
Во грудь, и слёзы изъ очей
Невольно жалость извлекла,
И покрываломъ облекла
Тогда лицо своё она.
Съ ней рядомъ, какъ мертвецъ блдна,
Съ суровой строгостью въ чертахъ,
Обртшая въ пост, въ мольбахъ
Безстрастье хладное одно —
Въ душ святошествомъ давно
Прямую святость уморя —
Тильмутскаго монастыря
Пріорша гордая была,
И ряса, чорная какъ мгла,
Лежала на ея плечахъ,
И жизни не было въ очахъ,
Чернвшихъ мутно безъ лучей
Изъ подъ сдыхъ ея бровей.
Аббатъ Кутбертовой святой
Обители, молахъ сдой
Изсохнувшій полумертвецъ
И ужъ съ давнишнихъ поръ слпецъ,
Межь ними, сгорбившись, сидлъ,
Потухшій взоръ его глядлъ
Вперёдъ, ничмъ не привлечёнъ.
И, грозной думой омрачёнъ,
Ужасенъ блдный былъ старикъ,
Какъ каменный надгробный ликъ,
Во храм зримый въ часъ ночной,
Нмого праха стражъ нмой.
Предъ ними жертва ихъ стоитъ:
На голов ея лежитъ
Лицо скрывающій покровъ,
Видна на блой ряс кровь,
И на стол положены
Свидтели ея вины:
Лампада, чотки и кинжалъ.
По знаку данному сорвалъ
Монахъ съ лица ея покровъ —
И кудри чорныя власовъ
Упали тучей во плечамъ.
Пріорши сумрачнымъ очамъ
Былъ узницы противенъ видъ.
Съ насмшкой злобною глядитъ
Въ лицо преступницы она —
И казнь ея ужь ршена.
Но кто же узница была?
Сестра Матильда. Лишь сошла
Та роковая полночь, мглой
Окутавшись, пакъ пеленой,
Тильмутская обитель вся
Вдругъ замолчала. Погася
Лампады въ кельяхъ, сёстры въ нихъ
Вс затворились. Пустъ и тихъ
Сталъ монастырь, лить главный входъ
Святыхъ обители воротъ
Не запертъ и свободенъ былъ.
На колокольн часъ пробилъ.
Лампаду и кинжалъ берётъ
И въ плать мертвеца идётъ
Матильда смло въ ворота.
Предъ нею ночь и пустота.
Обитель сномъ глубокимъ спитъ.
Надъ церковью луна стоятъ
И сыплетъ на дорогу свтъ:
И виднъ на дорог слдъ
Въ густой пыли копытъ и ногъ…
И слышенъ ей далёкій скокъ…
Она съ волненьемъ въ даль глядитъ,
Но тамъ ночной туманъ лежитъ,
Всё тише, тише слышенъ скокъ,
Лишь по дорог втерокъ
Полночный ходитъ, да луна
Сіяетъ съ неба. Вотъ она
Минуты дн подождала,
Потомъ съ молитвою пошла
Вперёдъ — не встртится ли съ нимъ?
И долго шла путёмъ пустымъ,
Но всё желанной встрчи нтъ.
Вотъ наконецъ и дневный сптъ,
И на неб зажглась заря…
И вдругъ отъ стнъ монастыря
Послышался набатный звонъ:
Всю огласилъ окрестность о въ.
Что ей начать? Куда уйти?
Среди открытаго пути,
Окаменвъ, она стоитъ,
И страшно колоколъ гудитъ,
И вотъ за ней погоня вслдъ,
И ей нигд пріюта нтъ,
И вотъ настигнута она —
И въ монастырь увлечена.
И скрыта заживо подъ спудъ —
И ждёть её кровавый судъ.
Передъ судилищемъ она
Стоитъ, почти умерщвлена
Терзаньемъ близкаго конца,
И блдность мёртвая лица
Была виднй, была страшнй
Отъ черноты ея кудрей,
Двойною пышною волной
Облившихъ ликъ ея младой.
Оцпенвъ стоитъ она,
Глава на грудь наклонена,
И если бъ мутный лучъ въ глазахъ
И содроганіе въ грудяхъ
Не измняли ей норой,
За ликъ воздушный, восковой
Могла бъ быть принята она:
Такъ бездыханна, такъ блдна,
Съ такимъ безжизненнымъ лицомъ.
Такимъ безгласнымъ мертвецомъ
Она ждала судьбы своей
Отъ непрощающихъ судей.
И казни страхъ ей весь открытъ:
Въ стн, какъ тёмный гробъ, прорытъ
Глубокій, низкій, тсный входъ.
Тому, кто разъ въ тотъ гробъ войдётъ,
Назадъ не выдти никогда.
Коренья, въ черепк вода,
Краюшка хлба съ ночникомъ
Уже готовы въ гроб томъ.
И съ дымнымъ факеломъ въ рукахъ,
На заступъ опершись, монахъ,
Палачъ подземный — передъ нимъ,
Безгласенъ, мраченъ, недвижимъ,
Съ покровомъ на лиц стоить,
И грудой на полу лежитъ
Гробокопательный снарядъ:
Кирпичъ, кирка, извёстка, млатъ.
Слпой игуменъ съ мста всталъ
И руку тощую поднялъ,
И узницу благословилъ…
И въ землю факелъ свой вонзилъ.
И къ жертв подошолъ монахъ —
И ужь она въ его рукахъ
Трепещетъ, борется, кричитъ,
И, сладивъ съ ней, ужо тащитъ,
Безчувственный на крикъ и плачъ,
Её живую въ гробъ палачъ…
Сто ступеней на верхъ вели.
Изъ тайника судьи пошли —
И видъ ихъ былъ свирпо-дикъ,
И глухо жалкій, томный кривъ,
Изъ глубины ихъ провожалъ,
И страхъ шаги ихъ ускорялъ,
И глуше становился стопъ —
И, наконецъ, умолкнулъ онъ.
И скоро вольный воздухъ имъ
Своимъ дыханіемъ живымъ
Стснённы груди оживилъ.
Ужь часъ ночного бднья былъ —
И въ храм пли. И во храмъ
Они вошли, во имъ и тамъ
Сквозь набожный поющихъ ликъ,
Всё слышался подземный крикъ.
Когда жь во храм хоръ отплъ,
Ударить въ колоколъ веллъ
Аббатъ душ на упокой.
Протяжный гласъ въ тиши ночной
Раздался — изъ глубокой мглы
Ему Нортумбріи скалы
Откликнулись. Услыша звонъ,
Въ Брамбург селянинъ сквозь сонъ
Съ подушки голову поднялъ,
Молиться объ умершемъ сталъ,
Недомолился и заснулъ.
Имъ пробуждённый, помянулъ
Усопшаго святой чернецъ,
Варкпортской пустыни жилецъ,
Въ Шевьотскую залёгшій снь,
Вскочилъ испуганный олень,
По втру ноздри распустилъ
И чутко ухомъ шевелилъ,
И поглядлъ но сторонамъ
И снова лёгъ… и снова тамъ
Всё, что смутилъ минутный звонъ,
Въ глубокій погрузилось сонъ
В. Жуковскій.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека