Стихотворения, Лонгфелло Генри Уодсворт, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Генри Вордсворт Лонгфелло

(1807 — 1882 гг.).

Стрела и песня.

С тетивы пустил стрелу я, и взвилась высоко

Та стрела, потом упала на землю далёко,

В высь лазури полетела с дивной быстротой,

Так что глаз не мог угнаться за стрелой той.

Песню спел я, звуки песни весело неслись.

А потом, упав на землю, больше не нашлись.

А и можно ль было видеть, видеть, как летели,

Как неслись и исчезали заливные трели?

После раз в лесу стрела та мне в глаза попалась,

Крепко в дуб она засела, но цела осталась,

Те же звуки, что исчезли, без следа пропали,

В душу друга-человека глубоко запали.

1868 г.

Впервые:

СПб., ‘Иллюстрированная газета’, 1868 г. No 47. 28 ноября. С. 350.

Ручей и волна.

Весь в серебре, сбегал

По золоту песков,

Ручей из гор пробился, —

Пел бард былых веков.

Далёко в пенном море

Катилась та волна,

Тревожная — то пела,

То плакала она.

Ручей слился с волною,

Хоть долго розно жил,

И много в горечь сердца

Ей сладостного влил.

1877 г.

Эмма и Эгингард.

Посвящается М. В. Бородиной.

Когда в ту школу, где учил

Саксонец Алкуин ((735 — 804 гг.) — выдающийся учёный, монах и поэт эпохи раннего средневековья, по происхождению — англосакс),

Шли Карла сыновья и шёл

Последний селянин,

И шли затем они туда,

Что б от него узнать:

Одни — как следует терпеть,

Другие — управлять,

Он даровитейшим из них

Влагал, как мёд в уста,

Священной радости глагол,

Учение Христа,

Других же утолял вином

Сказаний прошлых лет, —

Вином изысканным, хотя

В нём только света нет.

Одних, желающих познать,

Грамматике учил,

Других таинственным путям

Немеркнущих светил,

Что в синем небе зажжены

Величием Творца,

Как лампы яркие вверху,

Под сводами дворца.

И как на самом деле был

Хорош старик-монах,
С чернильным рогом на боку

И книгою в руках,

Когда своих учеников,

Любя, он поучал:

То взором радостно светлел,

То посохом стучал, —

Иль коридорами когда

Знакомый несся стук

Его размеренных шагов,

И всё стихало вдруг!..

А как хорош, когда кругом

Ученики стоят,

А он так кротко говорит

И так суров на взгляд!

В ту пору юный Эгингард

Был так же привлечён.

Он родом франк был,

Раньше всех

Являлся в школу он,

Его прекрасное лицо

Светилось той зарёй,

Что весть о Солнце нам даёт

Рассветною порой.

Ему легко давалось всё,

А то, чего не знал,

О том, — сомненья нет, что он

Когда-нибудь мечтал,

И что казалось всем другим

Немыслимо порой,

То Эгнигарду было всё

Лишь лёгкою игрой.

Смарагд, Сент-Михельский аббат,

Передавал, как слух,

Что эти юношей владел

Какой-то тёмный дух, —

Что он товарищей своих

Оставил далеко,

Причём, качая головой,

Вздыхал он глубоко,

Дивясь, как тривиум (так на латыни именовались три первых дисциплины стандартного для Средних веков курса обучения: грамматика, риторика и логика) учить —

И лоз не испытать?

Твердил один лишь Алкуин,

Что это — благодать.

И стал учёным Эгингард:

Грамматик, ритор был,

Науку чисел понял всю,

Геометром прослыл,

Теченье отдалённых звёзд

Своим умом постиг.

И музыки ему знаком

Волшебный был язык:

Он миннезингером прослыл,

Певцом любви, в те дни,

Когда не пели про неё

И в Швабии они.

И Карл Великий, услыхав

Про знания его,

Своё вниманье обратил,

Подумав: ‘Вот кого

Сама судьба теперь даёт,

Заботясь обо мне!

Он может верным быть слугой

И в мире, и в войне.

Возьму его в секретари:

И пусть узнает он

Искусство миром управлять,

Правления закон’!

И скоро юный Эгингард,

Недавний ученик,

Попав в придворные, большой

Известности достиг.

Как руку правую свою

Монарх его любил,

Умом и знаньем Эгингард

Повсюду славен был,

И все любили горячо

Красавца-мудреца

За скромность речи и черты

Прекрасного лица, —

За то, что, при дворе живя,

Не соблазнялся он

Придворной жизнью: одинок

И в книги погружён,

Не виден был среди мечей

И заострённых шпор,

Верхом меж рыцарской толпы,

Въезжающей во двор.

И как великий государь

Недаром говорил:

В искусство миром управлять

Его он посвятил,

Но об одном искусстве, чей

Закон, как рок, силён,

Среди занятий и трудов

Забыл подумать он.

Принцесса Эмма, красотой

Пленявшая сердца,

Покинув кров монастыря,

Вернулась в дом отца,

И если имя сенешаль

Или заезжий бард

Принцессы Эммы поминал, —

Смущался Эгингард.

Он видел в первый раз её

Из своего окна,

Как в свите рыцарей, верхом,

Проехала она,

Он видел в этот день её

На празднике, когда

Она сидела за столом,

Как утро молода,

Он встретил раз её в саду,

С служанкой позади,

Среди душистых цветников

И с розой на груди…

Она спросила: ‘Эгингард!

Реши один вопрос:

В чём заключается весь смысл

И тайна этих роз’?

Он ей ответил, и в лице

Его зарделась кровь:

‘Смысл розы — юность, тайна роз,

По-моему, любовь’!

Я не берусь здесь пояснить,

Не в силах передать,

Как их сердца сумели враз

Друг друга угадать,

Я знаю только лишь одно,

Что средств немало есть,

Через которые сердцам

Передаётся весть.

О тайна вечная любви,

Тебя не разгадать!

Ни перья пышного двора,

Ни рыцарская знать

В блестящих латах и верхом

На борзых скакунах,

Рожденьем славная своим

И славная в делах,

Вниманье Эммы на себя

Не привлекла на миг:

Она глядела на него,

На человека книг.

За летом осень подошла,

И стебельки лилей

Темнели, чуя холода,

Среди густых аллей

Кружился лист, то золотой,

То красный, будто кровь,

Как письма, что диктует нам

То ревность, то любовь,

Или как ливень золотой,

Который сам Зевес

На нимфу пролил в старину

С вершин своих небес.

Сравненья странные не раз

Пускает в ход поэт,

А жару любящих сердец

В сравненьях меры нет.

В аллеях парка, при дворце,

Так, как в былые дни,

Они, влюблённые, теперь

Не встретятся одни:

Зима подходит, а с зимой

Большие вечера,

И пламя лампы трудовой

Зажечь пришла пора.

И со вниманием следить

В полночной тишине,

Погашен или нет огонь

В принцессином окне.

Безумьем страсти молодой

Раз ночью опьянён,

Идти и Эмму увидать

Решил внезапно он.

Чего всесильная любовь

Не в силах совершить?

Чего она не может сметь,

О чём не говорить?

Пройти двором, взойти наверх

Был надобен предлог…

Его, как Карла секретарь,

Найти всегда он мог…

Но только в комнату вошёл

И Эмму увидал,

Как виноватый, перед ней

Он на колени пал

К её ногам, и замерла

Придуманная речь,

Пока руки своей она,

Как обнажённый меч,

Не положила на него,

Сказав: ‘Сюда прийти!

Пусть сердце в уровень с моим

Здесь бьётся на груди’!

И он остался у неё

До первых петухов,

Что будят мирные стада

И сельских пастухов,

Своею песней говоря,

Что отлетает день

И загорается рассвет,

Ведя с собою день.

Они простились, только вдруг

В окно упал их взор:

От снега, выпавшего в ночь,

Белел широкий двор.

И, как отшельница, с небес,

Покойна и ясна,

Из кельи облачной своей

Смотрела вниз луна

‘Увы, — воскликнул Эгингард, —

Теперь спасенья нет!

Как скрыть мне от твоих дверей

Ко мне ведущий след?

Обратно нет его’… Не мог

Он в ту минуту знать,

Как может женщина схитрить,

Что в силах предпринять.

Сам государь, под гнётом дум,

Заботой удручён,

Уснул немного в эту ночь,

И, отряхнувши сон,

Он до рассвета поднялся

И, подойдя к окну,

В недоуменье созерцал

Ночную тишину, —

Как будто странною ему

Казалась там она,

Перед тревогою его

Волнующего сна.

Луна свой бледный свет лила

На кровли черепиц,

Здесь освещала часть двора,

Там — заострённый шпиц…

Глядит: от башни через двор,

Ступая в мягкий снег,

С тяжёлой ношей на плечах

Проходит человек.

Он Эгингарда вдруг узнал

По очерку лица…

И кто же? Женщина несла

Его к дверям крыльца!

Кругом всё было так бело,

Луной светила ночь, —

Карл в этой женщине узнал

Свою родную дочь!..

Из груди Карла не дошёл

Ни крик, ни тяжкий стон, —

Нет, превратился в этот миг

В недвижный камень он.

И будто статуя стоял

До той поры, когда,

Рассеявшись, ночная мгла

Исчезла без следа,

Потухли звёзды, и луна

Склонилась на закат.

Над рядом башен городских

И городских палат

Сверкнула алая заря,

И Солнца яркий взор,

Блеснув, по-царски осветил

Весь мировой простор:

Подёрнул розовым снега,

На всё, сияя, лёг,

Румянцем мёртвый лик зимы

Властительно зажёг,

Вершины башен озарил

Вдруг пламенем своим,

Окошка, кровли, золотя

Из труб идущий дым,

Вершины парка пробежал,

По замку, и на нём

Гнездо аиста охватил

Своим живым огнём.

До той поры остался он,

Пора к нему, как встарь,

Смиренно, робко, не вошёл

Любимец-секретарь,

С красивой русой бородой,

С кудрями на плечах.

О неотложных в этот день

Спросив его делах,

Вдруг улыбнулся государь,

Взглянувши на него:

‘Пока не надобно, мой сын, —

Сказал он, — ничего:

Сейчас сбираю я совет,

И мы решить должны

Вопрос один, — серьёзен он

И важен для страны.

Ты через час сюда зайди.

Когда ко мне придёшь,

Работу здесь на этот день

Ты у меня найдёшь’.

Когда влюблённый трубадур

Отпущен был домой,

Совет великий государь

Собрал немедля свой

И, не колеблясь, рассказал,

Взойдя на пышный трон,

Кого и что сегодня в ночь

В окно увидел он,

Затем советников спросил:

‘Как юношу судить’?

Одни решили, что изгнать,

Другие — умертвить.

Тогда монарх сказал: ‘Не так

Его судил бы я:

Нам жизнь от Господа дана

И ей я не судья!

Пускай слова мои из тех,

Кто здесь теперь стоит,

Вне стен дворца, в душе своей,

Как тайну, не хранит.

Не так вы к делу отнеслись, —

Я рассужу за вас…

Ты, достославный Алкуин,

Я помню, как-то раз,

Когда мой маленький Пипин (имеется в виду старший сын Карла Великого, Пипин Горбатый (769 — 811 гг.)

Спросил тебя о том,

Что значат люди, — свой ответ

Ты записал пером:

‘Все люди — странники в пути,

Могила — пристань их’.

И это верные слова

Для малых и больших.

Когда же все из одного

Мы праха созданы,

То справедливы и добры

К ошибкам быть должны.

Я вам сегодня передал

Правдивый свой рассказ,

Как этот путник-человек

Мой лучший взял алмаз,

Но если я ему решусь

Его и сам отдать,

То буду камнем тем владеть

По-старому опять.

Итак, я Эмму отдаю,

А снежный след пускай

Прикроет мантия моя,

Мой белый горностай’!

Тогда бы позван Эгингард…

Когда вошёл он в зал.

Толпою знати окружён,

Монарх ему сказал:

‘Любезный сын мой Эгингард!

(Я именем таким

Зову тебя за то, что был

И остаёшься им).

Ты долго ревностно служил,

И, за труды любя,

Хочу достойно наградить

Сегодня я тебя!

Я прежде, милый Эгингард,

За должное считал,

Когда ты ревностно дела

И вёл, и исполнял,

Час воздаяния настал:

От всей души я рад

Любовь достойно наградить

Наградой из наград,

Которой из отцовских рук

Добиться не могли

Не только графы и князья,

Но даже короли’!

И вот раскрылась настежь дверь

Палаты заперто й

И Эмма, Карла дочь, вошла

Сияя красотой,

И можно было проследить

В её живых чертах

Румянец тайного стыда,

Смущение и страх…

Тогда великий государь

Престол покинул свой,

За руку белую её

Он взял своей рукой

И, Эгингарду передав,

Сказал: ‘Мой милый сын,

Её за свой усердный труд

Достоин ты один!

Так я плачу свои долги,

А снежный след пускай

Прикроет мантия моя,

Мой белый горностай’!

1883 г.

Впервые: журн. ‘Русская мысль’, 1883 г. No 1.

Перевод поэмы Г. В. Логфелло ‘Эмма и Эгинхор’ (1863 г.) из цикла ‘Рассказы придорожной гостиницы’. В другом, позднем переводе М. А. Донского — ‘Эмма и Эгинхард’, Лонгфелло Г. В., Уитмен У. ‘Стихотворения, поэмы’, М., ‘Художественная литература’, 1986 г. Серия ‘Библиотека США’. См.: http://medilat-life.com/genri-longfello/emma-i-eginhard.html

Генри Вордсворт Лонгфелло

Стрела и песня.

Ручей и волна.

Эмма и Эгингард.

Читайте также: