АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ
Составилъ Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875
АЛЕКСАНДРЪ ПОПЪ.
Стихотворения, Поуп Александр, Год: 1717
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Посланіе къ доктору Арбутноту.— И. Дмитріева
Умирающій христіанинъ.— А. Воейкова
Александръ Попъ родился 21-го мая 1688 года въ Лондон, но прожилъ въ нёмъ недолго, такъ-какъ отецъ его, нажившій торговлей порядочное состояніе, вскор посл рожденія сына, покинулъ столицу и переселился со всмъ своимъ семействомъ въ небольшое помстье, купленное имъ не задолго предъ тмъ близь Виндзора. Первымъ воспитателемъ его былъ приходской священникъ, затмъ, онъ былъ отправленъ въ католическую семинарію близь Винчестера и заключилъ своё воспитаніе въ небольшой школ въ Лондон, гд, впрочемъ, почти ничему не научился. Вернувшись домой на тринадцатомъ году, онъ продолжалъ самъ своё образованіе, причемъ главнымъ и любимйшимъ предметомъ его занятій сдлалась литература. Поэтическое поприще своё началъ онъ одой, подъ названіемъ ‘Уединеніе’. Затмъ, въ 1709 году, появились его ‘Пасторали’, имвшіе значительный успхъ и открывшіе ему доступъ въ кругъ знати, а въ 1711 — вышла въ свтъ, написанная имъ за два года передъ тмъ, дидактическая поэма ‘О критик’, упрочившая его извстность. Ободрённый успхомъ первыхъ двухъ поэмъ, Попъ, съ удвоеннымъ жаромъ, принялся за сочиненіе своей длинной комической эпопеи ‘Похищенный локонъ’, на которой зиждется главнымъ образомъ его слава въ Англіи, и окончилъ её въ томъ же году. Сюжетомъ для названной поэмы послужилъ небольшой скандалъ въ высшемъ лондонскомъ кругу, героями котораго были нкто лордъ Питръ и его возлюбленная, извстная красавица того времени, миссъ Арабелла Ферморъ. Скандалъ этотъ заключался въ томъ, что подгулявшій Питръ, перейдя границы приличія, публично отрзалъ у своей возлюбленной локонъ, что послужило поводомъ къ ссор между двумя семействами. Желая примирить ихъ, Попъ задумалъ свою поэму, въ которой изобразилъ всё дло въ шутливомъ свт, по, къ сожалнію, несмотря на громадный успхъ новаго произведенія, добрыя намренія и хлопоты талантливаго автора не увнчались желаемымъ успхомъ, такъ-какъ ожидаемаго примиренія между семействами лорда Питра и миссъ Арабеллы не послдовало. Затмъ, въ 1713 году, была издана имъ прелестная описательная поэма, подъ названіемъ: ‘Виндзорскіе лса’, исполненная самой горячей любви къ природ. Хотя описательный родъ вообще пи былъ лучшей стороной таланта Попа, но въ этой поэм, написанной большею частью въ ранніе годы его жизни, въ тни тхъ лсовъ, которые онъ избралъ сюжетомъ для поэмы, любовь къ природ проявляется чуть не въ каждомъ стих, а прелестныя описанія составляютъ лучшее ея украшеніе. Въ то же время Попъ началъ свой переводъ ‘Илліады’, который былъ изданъ въ промежутокъ между 1715 и 1720 годами. Въ начал эта гигантская работа подавляла его своей трудностью, но вскор онъ освоился съ выраженіями и образами Гомера и могъ переводить по 60 стиховъ ежедневно. Трудъ этотъ доставилъ поэту боле 5000 фунтовъ стерлинговъ, но нельзя сказать, чтобы вмст съ тмъ и слава его увеличилась пропорціонально увеличенію его состоянія. Недостатки его перевода — замчательнаго по красот стиховъ, но слишкомъ далёкаго отъ буквы и духа подлинника — теперь признаны всми. Вотъ, напримръ, что говоритъ о нёмъ Шлоссеръ въ своей ‘Исторіи восемнадцатаго вка’: ‘Въ этой римованной и въ каждой строк разукрашенной ‘Илліад’ нтъ, какъ и въ англійскомъ обществ, ни капли природы, ни капли простоты, ни капли греческаго, поэтъ уничтожилъ колоритъ древнихъ времёнъ и чужихъ земель, чтобы замнить его другимъ, который англичанину кажется боле красивымъ. Древній греческій патріархъ является знатнымъ англичаниномъ, да ещё и наряженнымъ по покой французской мод, онъ выступаетъ съ театральной торжественностью — и весь модный свтъ, привыкшій къ мишур и румянамъ, останавливается въ изумленіи и рукоплещетъ.’
Переводъ ‘Одиссеи’, который Попъ предпринялъ въ сообществ съ Брумомъ и Фентономъ, появился только въ 1720 году и принёсъ поэту, за вычетомъ платы сотрудникамъ, около 3000 фунтовъ. Въ 1716 году отецъ Попа продалъ своё имніе — и они переселились въ Чизвикъ. Здсь Попъ собралъ и издалъ свои поэтическія произведенія, причемъ въ первый разъ появилось въ печати два самыхъ мелодичныхъ и страстныхъ изъ его произведеній: ‘Элегія на память несчастной женщин’ и ‘Письмо Элоизы къ Абеляру’, въ которыхъ онъ выказалъ всё своё умнье затрогивать струны человческаго сердца.
Въ 1717 году умеръ отецъ Попа. Это обстоятельство дало возможность поэту поселиться съ матерью въ Твикенгам, гд онъ взялъ въ аренду домъ съ землёй, въ которомъ и прожилъ остальные годы своей жизни. Этотъ домъ, гд Попа посщали сановники, учоные, поэты и красавицы, теперь уже не существуетъ, а парки и сады, которыми онъ такъ гордился и которые считались образцовыми, теперь совершенно обезображены.
Покончивъ съ переводомъ ‘Илліады’, Попъ принялся за изданіе сочиненій Шекспира, которое и вышло въ 1725 году. Предисловіе къ этому изданію считается лучшимъ прозаическимъ произведеніемъ Попа, по какъ издатель онъ оказался несостоятельнымъ, причёмъ, помимо недостаточнаго знакомства съ литературой времени Елизаветы, онъ выказалъ совершенную неспособность къ тому усидчивому труду, который необходимъ для сличенія рукописей, установленія текста и дланія необходимыхъ примчаній.
Въ 1727 и 1728 годахъ Понъ издалъ, вмст съ другомъ своимъ Свифтомъ, три тома ‘Miscellanies’, которые обрушили на авторовъ цлый потокъ брани, клеветъ и оскорбленій. Отвтомъ на эти нападки была — комическая поэма ‘Дунсіада’, въ которой Попъ выставилъ въ смшномъ свт всхъ своихъ литературныхъ враговъ. Слдующія его произведенія были боле достойны его славы. Съ 1731 по 1735 годъ онъ написалъ рядъ посланій къ Бёрлингтону, Батерсту, Кобгаму и Арбутноту, и поэму ‘Опытъ о человк’, составляющую 1-ю часть курса философіи въ стихахъ, который онъ намревался издать, но не усплъ. Философія Попа теперь всми забыта, но сама поэма читается до-сихъ-поръ, благодаря прекраснымъ стихамъ. Дальнйшія произведенія Попа были преимущественно сатирическія. Съ 1735 по 1739 годъ онъ издалъ свои ‘Подражанія Горацію’, а въ 1742 — продолженіе ‘Дуксіады’, причёмъ доказалъ, благодаря мткости сатиры и богатству и смлости замысла, что талантъ его нисколько не ослабвалъ съ годами.
Послдніе дни жизни Попа были омраченны и взволнованы политическими событіями: ожидаемое приближеніе претендента заставило правительство издать указъ, воспрещающій католикамъ показываться ближе десяти миль отъ Лондона. Будучи католикомъ, Попъ повиновался и не вызжалъ боле изъ своего помстья до смерти, которая послдовала въ Твикенгам 30-го мая 1744 года.
‘Попъ, говоритъ Шерръ въ своей ‘Исторіи литературы’, былъ въ литератур своей родины тмъ, что въ жизни обыкновенно называютъ вполн свтскимъ человкомъ. Онъ не проложилъ новыхъ путей, но выровнялъ и украсилъ пути, данные современной модой, онъ не творилъ, а только формировалъ, давалъ отдлку. Изящество было его стремленіемъ, одобреніе такъ-называемаго хорошаго общества — его цлью, достигнутой имъ въ такой мр, которая могла сдлать его тщеславнымъ и дйствительно сдлала страшно тщеславнымъ. Плохо приходилось тому, кто отваживался посягнуть на его литературное первенство, потому-что у него было достаточно язвительнаго остроумія, чтобы обратить нападеніе на самихъ нападающихъ.’
I.
ПОСЛАНІЕ КЪ ДОКТОРУ АРБУТНОТУ.
Иванъ! запри ты дверь, защолкни, заложи —
И, кто бы ни стучалъ, отказывай. Скажи,
Что боленъ я, скажи, что умираю,
Уврь, что умеръ я. Какъ спрятаться, не знаю!
Откуда, Боже мой, писцовъ такой содомъ?
Я вижу весь Парнассъ. весь сумасшедшихъ домъ!
И тамъ, и здсь они встрчаются толпами,
Съ бумагою въ рукахъ, съ горящими глазами,
Всхъ ловятъ, всхъ къ себ и тянутъ и тащатъ,
И слушай ихъ иль нтъ, а оду прокричатъ!
Какой стной, какой древъ тнью защититься,
Чтобъ этотъ скучный рой по могъ ко мн пробиться?
Безперестанно онъ колышется везд,
Гоняется за мной на суш, по под,
Заползываетъ въ гротъ, встрчается въ алле,
Я въ церковь — онъ туда жъ, и что всего мн зле.
Гонимый голодомъ и стужей съ чердака,
Не дастъ спокойно мн и хлба състь куска.
То подлый стиховраль, въ которомъ, безъ рожденья
Иль смерти богача, нтъ силы вображенья,
То крупный господинъ, слагатель млочей,
То авторъ въ чепчик, то бдный дуралей,
Который, бывъ лишонъ чернилицы, въ замну
На привязи углемъ исписывалъ всю стну,
То молодой судья, на мсто чтенья правъ,
Кропающій экспромтъ, до полночи не спавъ,
Вс, вс — кто, возгордись моими похвалами,
Кто-жь не доволенъ мной — дождитъ въ меня стихами.
И я жь ещё другимъ обязанъ дать отвть:
Артуру, для чего охоты въ дтяхъ нтъ
Къ судейству? всё стихи мои тому виною!
А Корну, для чего онъ не прельщаетъ Хлою?
О ты, безъ коего не могъ бы міръ узнать,
Что станутъ на меня и за меня писать,
Спаситель дней моихъ, яви ещё услугу
Ты нын своему признательному другу:
Скажи, какъ съ этой мн раздлаться чумой,
Какое зеліе глупцовъ отгонитъ рой,
И что опаснй мн — ихъ дружба, или злоба?
Ахъ, видно не имть отрады мн до гроба!
Какъ другъ, боюсь ихъ одъ, какъ недругъ — клеветы:
Тамъ скука, здсь вражда — и всё страдаешь ты!
Но кто тамъ? ‘Кодръ!’ Конецъ съ моею головою!
Съ стихами, какъ съ ножомъ, стоитъ онъ надо мною.
Вообрази, мой другъ, къ чему я осуждёнъ!
‘Ты знаешь, что я лгать и льститъ не сотворёнъ:
Молчать мн — тяжело, назвать чистосердечно
Писателя въ глаза вралёмъ — безчеловчно,
А слушать вздоръ его — тотчасъ изобличусь.
Какая мука! Что жь? взявъ кроткій видъ, сажусь,
Вздохнувши, передъ нимъ, съ учтивостью зваю,
Въ молчаніи бшусь, но, наконецъ, бросаю
Вс съ авторомъ чины и прямо говорю:
‘За вашу вжливость ко мн благодарю.
Вы съ дарованіемъ, однако… подержите
Тетрадку вашу съ годъ.’ — ‘Что вы сказать хотите?’
Вскричалъ привыкшій вкъ перомъ споимъ чертить,
И по охот врать, и но охот жить,
Привыкшій римовать вседневно съ раннимъ свтомъ,
Покояся ещё подъ авторскимъ наметомъ,
Котораго мохры, не отлегая прочь,
Цалуютъ нжные Зефиры день и ночь.
‘Годъ цлый! повторилъ: такъ вамъ не полюбилась?
Тмъ большая во мн довренность родилась.
Возьмито же её — и что угодно вамъ
Прибавьте, выкиньте: на всё согласье дамъ.’
— ‘Могу ль отрады ждать въ моей суровой дол?’
Другой мн говоритъ: ‘дв милости — не бол!
Во первыхъ, дружества, потомъ же — сто рублей.’
А вы кто? ‘Я въ числ Дамоновыхъ друзей,
И съ просьбой отъ него: вы съ Герцогомъ въ союз,
Склоните взоръ его, Дамона, къ бдной муз!’
Но вашъ почтенный другъ сто разъ меня бранилъ.
‘Ахъ! сколько жг. одъ и слёзъ раскаянія лилъ!
Уважьте просьбу вы, иль гнвъ его опасный:
Дамонъ издателемъ журнала ‘Безпристрастный’
И къ Курлову столу бываетъ приглашонъ.’
Что за пакетище! ещё ли не взбшонъ?
Посмотримъ: ‘Скудныхъ силъ се плодъ новорожденный,
Трагедія. Пока отецъ ея смиренный
Во мрак принуждёнъ отъ всхъ себя таить,
Благоволи отцомъ сиротки этой быть.’
Опять забота мн! За правду бъ онъ озлился:
Я промолчалъ, Съ другой онъ просьбою явился:
Отдать её играть! Я ожилъ. Съ давнихъ лтъ
Межь скоморохами и мною связи нтъ:
Трагедіи отказъ. Писатель раздраженный
Кричитъ: ‘да гибнетъ весь актёровъ родъ презрнный!
А я сей часъ въ печать трагедію отдамъ,
Пусть судить публика! Ещё я съ просьбой къ вамъ:
Не льзя ли слова два сказать объ ней Линтоту?’
Какъ? этому срамцу? И онъ свою щедроту,
Что не взялъ за печать, всмъ станетъ возносить!
‘Ну, хоть поправьте же:нимъ скучно, можетъ-быть,
Но я — мн на ухо — что выручу, всё съ вами!’
Признаться, тутъ его обими руками
Я обернулъ къ дверямъ, примолвя: вотъ поклонъ
Теб за твой длёжъ! Теперь же — просимъ вонъ!
Мн часто говорятъ: ‘Ужь быть бд съ тобою!
Не тронь ты тхъ и тхъ, не схватывайся съ тою!
Какая нужда мн до глупости людей?
Пусть хвастаетъ осёлъ длиной своихъ ушей!
Что можетъ сдлать онъ? ‘Что можетъ онъ?— лягаться!
Таковъ-то и глупецъ.’ Я колокъ, можетъ-статься:
Но можно ль говорить о глупости слегка?
По-крайней-мр мн всё сноснй дурака.
Неустрашимый Нодръ! гд есть теб примры?
Весь свтъ противъ тебя: и ложи и партеры.
Со всхъ сторонъ бранятъ, зваютъ и свистятъ,
И шляпы на тебя и яблоки летятъ:
Ни съ мста! ты сидишь! Честь Кодру-исполину!
Съ какимъ трудомъ паукъ мотаетъ паутину!
Смети её — паукъ опять начнётъ мотать
Равно и римача не думай обращать!
Брани его, стыди, а онъ, докол дышитъ,
Пока чернила есть, перо, всё пишетъ, пишетъ,
И гордъ споимъ тканьёмъ — нтъ нужды, что оно
Дохни, такъ ултитъ — враль мыслитъ: мудрено!
Но, впрочемъ, гд жь моя вина передъ глупцами?
Лишаю ль ихъ утхъ моими я стихами?
Кодръ меньше ль отъ того доволенъ самъ собой?
Престалъ ли надувать Милордъ подзобокъ свой?
Разстался ли Цибберъ съ кокеткой и патрономъ,
Которому онъ льстилъ? Моръ меньше ль франмасономъ?
Не тотъ ли же Генлей ораторъ подлецовъ?
Не то же ль дйствіе Филипсовыхъ стиховъ
Надъ сердцемъ и умомъ учонаго прелата?
А Сафо?. ‘Боже мой! оставишь ли хоть брата?
Не страшно ли вражду навлечь такихъ людей?’
Страшне во сто разъ имть изъ нихъ друзей.
Дуракъ, бранивъ меня, смшитъ — не досаждаетъ,
А ласкою своей бситься принуждаетъ:
Одинъ мн томъ своихъ твореній приписалъ
И бол ста враговъ хвалой своей ругалъ,
Другой, съ перомъ въ рукахъ, моей ставъ рыцарь славы,
Ведётъ съ журналомъ бой, иной — какіе правы —
Укравъ мою тетрадь, печатать отдаётъ,
Иной же ни на часъ покоя не даётъ,
Везд передо мной съ поклономъ: подпишися!
А многіе ещё — теперь, мой другъ, дивися,
Какъ часто съ глупостью сходна бываетъ лесть —
И безобразіе моё мн ставятъ въ честь.
‘Вашъ носъ Овидіевъ, вы также кривошея,
Какъ и Филипповъ сынъ, асъ глазъ… ‘Нельзя умня!
Довольно ужъ, друзья! И такъ въ наслдство мн
Лишь недостатки ихъ осталися одн.
Не позабудьте же, какъ слягу отъ безсилья,
Представить точно такъ лежавшаго Виргилья,
А какъ умру — сказать, что также, наконецъ,
Скончался и Гомеръ, поэзіи отецъ.
Откуда на меня рокъ черный накачался?
Почто я съ ремесломъ безвыгоднымъ спознался?
Какой злой духъ меня перомъ вооружилъ?
О небо! сколько мной потраченныхъ чернилъ!
Но льзя ль противиться влеченію природы?
Отъ самой люльки я, въ младенческіе годы
Невиннымъ голосомъ на римахъ лепеталъ.
О, возрастъ счастливый, въ которомъ я сбиралъ
Цвты, не думавъ быть уколотъ ихъ шипами,
И удовольствія не вспоминалъ съ слезами!
Но, стихотворствуя, по-крайней-мр я
Не отравлялъ минутъ незлобнаго житья
Родителей моихъ. Моя младая муза,
Со добродтелью ища всегда союза,
Наставила меня её лишь только нтъ,
Въ бдахъ и горестяхъ терпніе имть,
Питать признательпость, ничмъ незагладиму,
Къ теб, о нжный другъ, за жизнь, тобой храниму.
Но скажутъ: для чего жь въ печать онъ отдаётъ?
Ахъ, съ счастіемъ моимъ кто въ слабость не впадётъ?
Вальсъ, тонкій сей знатокъ, Греивиль, сей умъ столь нжный,
Сказали мн: пиши, питомецъ музъ надежный!
Тальботъ, Соммерсъ меня не презрли внимать,
И важный Аттербуръ улыбкой ободрять,
Великодушный Гартъ былъ мой путеводитель,
Конгревъ меня хвалилъ, Свифтъ не былъ мой хулитель
И Болингброкъ, сей мужъ, достойный вчныхъ хвалъ,
Другъ старца Драйдена, съ восторгомъ обнималъ
Въ отважномъ мальчик грядущаго поэта.
Цвти же, мой внокъ, ты безконечны лта!
Я счастливъ! я къ себ склонялъ безсмертныхъ взглядъ!
По нимъ и мой талантъ и сердце оцнятъ.
Что жь посл мн Бурнетъ и вс ему подобны?
Ты помнишь первые стихи мои незлобны:
Тогда ещё не смлъ лоровъ я порицать,
А только находилъ утху рисовать
Цвточки, ручеёкъ журчащій средь долины…
Обидны ли кому столь милыя картины?
Однако жь и тогда Гильдонъ меня ругалъ.
‘Увы. онъ голоденъ! Богъ съ нимъ!’ я отвчалъ.
За критику моихъ стиховъ я не сержуся:
Надъ вздорною смюсь, отъ правильной учуся.
Но кто нашъ Аристархъ? кто важные судьи,
Которыхъ трепетать должны стихи мои?
Обильные творцы безплодныхъ примчаній,
Уставщики кавыкъ, всхъ строчныхъ препинаній
Терпньемъ, памятью — они богаты всмъ,
Окром разума и вкуса, между-тмъ
И, мертвымъ и живымъ судъ грозный изрекаютъ,
Сіяніемъ чужимъ свой мракъ разсиваютъ,
И, съединеніемъ безвстныхъ сихъ имёнъ
Съ славнйшими, дойдутъ до будущихъ временъ:
Такъ въ амбр червяковъ мы видимъ и солому.
Но, кром критиковъ, уйду ли я отъ грому
Писателей, и чмъ себя отъ нихъ спасать?
И дльно! для чего ихъ цну открывать?
Но Тирса я хвалилъ, а недоволенъ мною,
За-то, что слишкомъ Тирсъ доволенъ самъ собою.
Хваля писателя, потребно намъ открыть
Не то, каковъ онъ есть, по чмъ онъ хочетъ быть.
Увядшія красы портретъ всегда несходенъ,
Ея и лобъ и глазъ, а говорить: негоденъ.
Одинъ корячится, надувшись дичь несётъ,
И то высокостью поэзіи зовётъ,
Другой рисовкою бытъ хочетъ отличаемъ,
Иной метафорой — и ввкъ непонимаемъ,
А этотъ, навсегда разсоряся съ стыдомъ,
До самой старости живётъ чужимъ добромъ,
Въ годъ собственныхъ стиховъ напишетъ намъ съ десятокъ,
И то, чтобъ показать въ талант недостатокъ,
Обновы муз шьётъ изъ разныхъ лоскутковъ,
Щечится, тратить скупъ, а всё изъ бдняковъ!
Скажи же, что они удачно выбираютъ:
Какой поднимутъ вопль! ‘Вотъ какъ пвцовъ ругаютъ!’
Вс въ голосъ закричатъ: ‘да и чего хотимъ?
И самый Аддисонъ прострленъ будетъ имъ!’
Пускай же мрутъ они въ безвстности презрнной?
Но если я скажу, что авторъ есть почтенной:
Исполненъ разума, умющій равно