C. А. АНДРЕЕВСКІЙ
C. А. АНДРЕЕВСКІЙ
СТИХОТВОРЕНІЯ
1878—1885
СТИХОТВОРЕНІЯ
1878—1885
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 11—2
1886
ФРАНСУА КОППЕ.
ФРАНСУА КОППЕ.
Стихотворения, Коппе Франсуа, Год: 1886
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Голосъ разочарованнаго
Убаюканное горе
Мадьяръ
Въ чистилищ
Эхо
Голосъ разочарованнаго.
Вс любятъ и живутъ! Лишь я среди людей
Стою, какъ мертвый дубъ на вешнемъ небосклон…
Какъ жутко въ тридцать лтъ скитаться безъ страстей,
Не знать ребяческой за радостью погони!
Я жалокъ, какъ больной, которому не въ мочь
Кругомъ наскучили знакомые предметы,
И онъ пытается дремоту превозмочь,
Считая на ковр пунцовые букеты.
Подчасъ мн хочется скоре умереть,
И на уснувшія въ душ воспоминанья
Мн тягостно взглянуть, какъ трудно посмотрть
Портрету старому въ лицо безъ содроганья.
И даже отъ любви, любви моей слдовъ
На сердц дремлющемъ не боле осталось,
Какъ лтомъ на цвтахъ — отъ тни мотыльковъ.
Которыхъ тысячи въ ихъ листикахъ питалось.
Созданье милое, невдомое мн!
Быть можетъ, гд нибудь тебя я встрчу вскор:
Кокотка смлая при газовомъ огн,
Иль два чистая съ стыдливостью во взор,—
Явись, когда въ теб есть сила оживить
Мн грудь, лишенную надежды и желанья,
Всю вру прежнюю во взгляд возвратить,
Природу всю мн дать въ одномъ цвтк лобзанья.
Приди! Какъ отдаютъ все золото волнамъ,
Спасаясь, моряки, чтобъ жить одно мгновенье,—
Приди! Я душу всю — всю кровь теб отдамъ
За мигъ единственный любви и наслажденья!
Убаюканное горе.
Ты погибалъ. Промчались годы,—
Ты сталъ супругомъ и отцомъ.
А помнишь прежнія невзгоды?
Ты въ смерти видлъ лучъ свободы
И мтилъ въ голову свинцомъ.
Ты не забылъ своихъ страданій,
Ни бурь, ни тяжкихъ испытаній,
Ни страсти, бившейся въ крови,
Ни мукъ обманутой любви.
Въ душ врачуя слдъ измны,
Ты вчно жаждалъ перемны:
То въ шум оргій утопалъ,
То въ слав отдыха искалъ,
То слушалъ плескъ и ропотъ моря,
Но, неразлученъ съ тнью горя,
Ты позабыть его не могъ.
Теперь — ты больше не страдаешь,
Но чмъ забвенья достигаешь?
— Мн жаль тебя: ты — одинокъ!
Довольно мн для этой цли.
Качаній мрныхъ колыбели,
Гд спитъ мой маленькій сынокъ.
Мадьяръ.
Одинъ венгерскій графъ — краса степей суровыхъ,
Тотъ самый, что носилъ два перстня бирюзовыхъ
И въ битв съ Турціей меча не обагрялъ —
Богатства ленныя безумно расточалъ.
Однажды, говорятъ (онъ былъ на то не промахъ),—
Графъ задалъ чудный пиръ въ наслдственныхъ хоромахъ
И вышелъ къ данникамъ почтительнымъ своимъ
Въ кафтан бархатномъ, съ оплечьемъ золотымъ,
Горя каменьями на шуб драгоцнной,
Едва пришитыми, съ той цлью сокровенной,
Чтобъ могъ онъ ихъ ронять, танцуя межъ гостей,—
Чтобъ ихъ достало всмъ, на тысячи горстей
Конечно, бдняки сбирали т даянья.
Но балъ окончился. Въ минуту разставанья,
Заносчивый магнатъ, минуя длинный залъ,
Замтилъ старика: тотъ пасмурно взиралъ
На пиръ изъ уголка, скрестивъ худыя руки.
То истый былъ Мадьяръ. Кругомъ затихли звуки
Рчей и музыки, когда надменный графъ,
Окликнулъ старика, насмшливо сказавъ:
‘Ты, кажется, ни съ чмъ остался, мой любезный!
Мн жаль! Но жалобы теперь ужъ безполезны.
Рубиновъ, яхонтовъ ужъ нтъ ни одного…
Ты ихъ не подбиралъ: скажи мн — отчего?’
И пасмурный вассалъ отвтилъ господину:
‘А видишь: мн для нихъ сгибать пришлось бы спину’.
Въ чистилищ.
Мн снился сонъ. Я былъ въ гробу
И голосъ мн шепталъ суровый:
‘Ты будешь живъ, но въ форм новой
Узнаешь горькую судьбу,
Въ лсу осеннемъ, ночью мутной,
Ты будешь птицей безпріютной
Дрожать подъ холодомъ дождей’.
— Я полечу изъ лса къ ней!
‘Иль нтъ! Ты будешь ветхимъ дубомъ
И ураганъ, въ порыв грубомъ,
Тебя сомнетъ’.— Но можетъ быть,
Ее случится мн укрыть!
‘Нельзя, ты слишкомъ преданъ милой:
Въ равнин голой и унылой
Ты будешь камнемъ’.— Боже мой,
Она прижметъ меня ногой!
Тогда, смущенъ богохуленьемъ,
Воскликнулъ духъ съ ожесточеньемъ:
‘И такъ, утрать ея любовь —
Ты человкомъ будешь вновь!’
Эхо.
Я громко стовалъ въ пустын:
‘Кто будетъ близокъ мн отнын,
Какъ были близки сердцу вы?’
Мн ухо вторило: ‘увы!’
‘Какъ буду жить больной и скучный,
Томимъ печалью неотлучной
И рядомъ горестныхъ годинъ?’
Мн эхо вторило: ‘одинъ!’
‘Но гд укрыться? Міръ — могила.
Мн жизнь безцльная постыла.
Гд прежній блескъ, и шумъ и рай?’
Сказало эхо: ‘умирай!’
На воздух и въ комнатахъ.
КАРТИНКИ.
I.
Она уврена, что тяжко ожиданье,
И знаетъ, что клялась явиться на свиданье,
Что онъ уже давно мученьями томимъ.
Въ уборной розовой предъ зеркаломъ своимъ
Она съ прическою немножко запоздала.
Теперь огорчена прелестница не мало,
Что, разодтая, собравшаяся въ путь,
Не можетъ второпяхъ перчатку застегнуть.
И какъ мила возня рученки суетливой!
Какъ милъ суровый взглядъ и жестъ нетерпливый!
И, разсерженная, въ порыв молодомъ,
Стучитъ она въ паркетъ капризнымъ каблучкомъ.
II.
Вчерашнюю мятель морозецъ придавилъ.
Вся крыша, ворота и столбики перилъ,
Бесдка и балконъ, скамейка и заборы
Одлись въ ватные пушистые уборы.
Подъ небомъ сренькимъ въ безлиственныхъ садахъ
Блетъ изморозь на спутанныхъ втвяхъ.
Но, стойте: вотъ закатъ. Ничто не шевелится.
Багряной полосой край неба золотится,
Синетъ снжный долъ подъ сумракомъ сквознымъ,
Отъ кровель низменныхъ идетъ лиловый дымъ,
На втви зимнія ложится отблескъ алый —
И превращаетъ ихъ въ волшебные кораллы.
III.
Училище. Въ углу распятіе съ цвтами.
Скамейки черныя межъ блыми стнами.
Подъ чистымъ чепчикомъ, румяна и свжа,
Сестра-наставница, усердно сторожа
Пятнадцать двочекъ, даетъ имъ объясненья.
На ласковомъ лиц не видно утомленья,
Когда предъ ней твердятъ въ несчетные разы
Давно извстные и скучные азы,—
И, добродушная, она не помшаетъ,
Когда десятокъ глазъ пытливо наблюдаетъ
На бломъ лоскутк тетраднаго листка
Движенья робкія плненнаго жука.
IV.
Какъ часто вечеркомъ, у краснаго огня,
О птичк маленькой задумываюсь я,
Погибшей гд нибудь въ лсу непроходимомъ.
Въ дыханьи холода, при втр нестерпимомъ,
Подъ вчнымъ сумракомъ на мертвыхъ небесахъ
Ряды пустынныхъ гнздъ качаются въ втвяхъ.
Какъ много вымерло хозяюшекъ зимою!
А между тмъ, когда весеннею порою
Фіалки собирать въ долину мы пойдемъ,
Скелетовъ тоненькихъ въ кустахъ ужъ не найдемъ.
И спрашиваю я, отвта не встрчая:
Куда же прячутся вс птички, умирая?
V.
Вчера мн встртились въ пути глухонмые,
Попарно двигались питомцы молодые.
Серьезный разговоръ у нихъ происходилъ
И каждый пальцами свободно говорилъ,
На лица, странныя взглянулъ я мимоходомъ.
По полю свжему, подъ ярко-синимъ сводомъ,
Они сокрылись въ даль, подошвами стуча.
Остался я одинъ. Мелодіей звуча,
Пронесся втерокъ въ березахъ серебристыхъ,
Звенли ласточки въ кустарникахъ росистыхъ,
Кузнечикъ стрекоталъ въ гвоздикахъ полевыхъ:
Мн будетъ памятна судьба глухонмыхъ.