Избранные стихотворения, Фрейлиграт Фердинанд, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Изданіе Общества распространенія полезныхъ книгъ.

Фердинандъ Фрейлигратъ
(1810-1876)

Біографическій очеркъ поэта, съ приложеніемъ его стихотвореній.

МОСКВА.
Типографія Общ. распростр. полез. книгъ, аренд. В. Кудиновыжъ.
Моховая, противъ манежа, д. кн. Гагарина.
1901.

СТИХОТВОРЕНІЯ ФЕРДИНАНДА ФРЕЙЛИГРАТА

ВЪ ПЕРЕВОД РУССКИХЪ ПОЭТОВЪ.

Памяти труженика. Д. Л. Михаловскій.

Смерть переселенца. Д. Л. Михаловскій.

Браконьеры. Д. Л. Михаловскій.

Миражъ. . Миллеръ.

Мщеніе цвтовъ. . Миллеръ.

Воздушный корабль. . Миллеръ.

Подъ пальмами. . Миллеръ.

Мавританскій князь. . Миллеръ.

Разсказъ ласточекъ. . Миллеръ.

Погребеніе разбойника. . Миллеръ.

Люби! А. Плещеевъ.

Памяти труженика.

Честь тому, кто надъ сохой

Спину гнетъ и въ жаръ, и въ холодъ,

Кто могучею рукой

Подымаетъ тяжкій молотъ.

Кто въ подземной глубин

Цлый вкъ свой долженъ рыться,

Съ тачкой, съ ношей на спин,

Чтобъ съ семьей своей кормиться.

Слава, труженики, вамъ!

Похвала теб, работа!

Честь трудящимся рукамъ!

Честь и слава капл пота,

Что на нив, средь села,

За серпомъ или за плугомъ,

Пала съ мокраго чела,

Незнакомаго съ досугомъ!

Но вспомянемъ и того,

Кто въ нужд, какъ рабъ въ невол,

Плугомъ мозга своего

Бороздитъ иное поле.

Въ склад ль книжномъ онъ сидитъ

И архивной пылью дышетъ,

Чтеньемъ ли глаза слпитъ,

Иль стихи и драмы пишетъ,

Иль за плату вздоръ чужой,

Поправляя, умъ свой мучитъ,

Иль грамматик сухой

Онъ дтей съ терпньемъ учитъ,—

И ему ‘трудись’, ‘потй’

Неотвязный шепчетъ голодъ,

Отъ заботъ и отъ скорбей

И его сдетъ волосъ,

Отъ безмрнаго труда

Онъ, вдь, тоже тратитъ силу,

И его сведетъ нужда

Преждевременно въ могилу.

Узникъ будничныхъ заботъ,

Не паритъ онъ мыслью въ неб:

Вчный голодъ, вчный гнетъ,

Вчный крикъ дтей о хлб!

Много я такихъ знавалъ!

Былъ одинъ: онъ къ небу рвался.

Но онъ хлбъ свой добывалъ —

И во прах пресмыкался.

Былъ онъ бодръ, его мечты

Были пламенны и живы,—

Но подъ гнетомъ нищеты,

Онъ сдержалъ свои порывы.

Листъ писалъ онъ за листомъ

Въ душной комнат, бывало,—

Между тмъ, какъ все кругомъ

Полной жизнью трепетало.

Все цвло, пвецъ полей,

Къ небу жавронокъ взвивался,

Громко щелкалъ соловей,

Міръ сіялъ и улыбался.

Но на міръ онъ не смотрлъ,

Точно былъ безъ глазъ и слуха,

Онъ въ стнахъ своихъ корплъ,

Блдный рабъ, паденщикъ духа!

А когда, бывало, въ немъ

Сердце чуткое застонетъ —

Бодрый духомъ и умомъ.

Онъ тоску оттуда гонитъ,

Говоритъ онъ самъ себ,

Заглушивъ свое страданье:

Есть поэзія въ борьб

За свое существованье!

Наконецъ, больной, онъ слегъ:

Силъ ужъ не было трудиться,

Хоть порой еще онъ могъ

Свтлой мыслью возноситься.

По ночамъ его манилъ

Рой таинственныхъ видній,

И на небо воспарилъ

Злобой дня разбитый геній!

Безъ креста, безъ камня онъ

Ужъ давно лежитъ въ могил…

Миръ ему! спокойный сонъ

Въ злой борьб угасшей сил!

Дтямъ бднаго борца

Тяжко будетъ малолтство,

Имя честное отца —

Вотъ одно у нихъ наслдство.

Да, вспомянемъ и того,

Кто въ нужд, какъ рабъ въ невол,

Плугомъ мозга своего

Пашетъ умственное поле.

Д. Л. Михаловскій.

Смерть переселенца.

Съ парусовъ сочится влага.

Все кругомъ покрылъ туманъ…

‘Эй! поднять огни на мачту!

Сръ и мраченъ океанъ.

На молитву, скиньте шапки:

Наступилъ тяжелый часъ,

Старъ и младъ — за мной, въ каюту!

Тамъ покойникъ есть у насъ’!

И нмецкіе крестьяне,

Вс съ поникшей головой,

Внизъ спускаются по трапу

Другъ за другомъ, чередой.

Вс они пустились въ море —

Новой родины искать,

И вождю ихъ довелося

Въ этомъ мор умирать.

Онъ повелъ ихъ въ путь далекій

Изъ родныхъ нмецкихъ странъ

Внизъ по Неккару до Рейна,

А изъ Рейна въ океанъ.

Съ болью въ сердц оторвавшись

Отъ земли своей родной,

Говорилъ онъ: ‘Въ путь, ребята!

Заключимъ союзъ святой!

Поплывемъ на дальній Западъ,

Гд Востокъ для насъ горитъ.

Тамъ себ избушки срубимъ,

Гд свобода лишь царитъ,

Будемъ сять мы въ пустын

И прольемъ обильный потъ

Тамъ, гд двственная почва

Плодъ сторицей воздаетъ.

Свой очагъ въ лсахъ дремучихъ

Намъ придется водрузить,

Дайте мн въ саваннахъ дикихъ

Патріархомъ вашимъ быть.

Мы, какъ пастыри Завта,

На приволь заживемъ,

Вчный свтъ въ пути намъ будетъ

Нашимъ огненнымъ столбомъ..

‘Я лучамъ его ввряюсь,

Насъ онъ прямо поведетъ,

Я въ грядущемъ созерцаю

Возникающій народъ.

О, прощай, земля родная!

На чужбин я умру,

Но съ надеждой, ради внуковъ

Нын посохъ свой беру’.

Но, подобно Моисею

Посреди пустынныхъ странъ,

Онъ лишь издали увидлъ

Свой желанный ханаанъ.

Умеръ онъ на дальнемъ мор,

И заснули вчнымъ сномъ,

Вмст съ нимъ его стремленья

И огонь, горвшій въ немъ.

Безъ вождя переселенцы —

Точно тло безъ души,

Дти прячутся въ иснуг,

Плачутъ матеря въ тиши,

А мужья глядятъ съ тревогой

На чужіе берега,

На которые не ступитъ

Никогда его нога.

Съ парусовъ сочится влага

Все кругомъ покрылъ туманъ…

Прахъ усопшаго съ молитвой

Опустили въ океанъ…

Океанъ раздался съ плескомъ

И въ холодной бездн скрылъ

Прахъ того, чей трудъ полвка

Плугомъ землю бороздилъ.

Д. Л. Михаловскій.

Браконьеры.

Трепещутъ тихо листья,

Чуть брежжетъ срый день.

Изъ-за лсной опушки

Къ хлбамъ пришелъ олень.

Ужъ онъ ихъ мнетъ и топчетъ,

Склонивъ свои рога,

Но звря поджидаютъ

Незримо два врага.

Отецъ и сынъ, крестьяне.

‘Пріятель нашъ пришелъ’!

Сказалъ старикъ, сжимая

Въ рукахъ ружейный стволъ,

‘Четырнадцать отростковъ!

Ну, Фрицъ, голубчикъ мой,

Стрляй, не промахнися,

Олень-то матерой.

И парень приложился:

Трахъ!— выстрлъ прозвучалъ,

На ниву хищникъ мертвый,

Чуть вздрогнувши, упалъ,

И въ радостяхъ къ оленю

Бжитъ старикъ-отецъ:

‘А, хищникъ, воръ, разбойникъ!

Попался, наконецъ!

Ну, Фрицъ, ты цлишь лихо:

Какъ снопъ, его свалилъ!

Смотри, какъ разъ въ лопатку

Ему ты угодилъ.

Теперь ужъ онъ не будетъ

Травить моихъ полей.

Чего же ты зваешь?

Веревку поскорй!

Вотъ такъ нога съ ногою

Вяжи! жиренъ пострлъ!

Пощупай-ка: разбойникъ

Совсмъ охолодлъ.

Вотъ это называю

Я счастьемъ… Боже мой!

Лсникъ, народъ, собаки…

Попались мы съ тобой!

‘Давай Богъ только ноги!’

И бросились стремглавъ,

Оставивши добычу

И ружья побросавъ.

Лсничій же за ними:

‘Стой! стой! кричитъ имъ вслдъ —

Кой чортъ мн въ вашихъ ружьяхъ.

Когда самихъ васъ нтъ.

Напрасно! не удержишь…

Такъ я же васъ, друзья!’

И въ нихъ спокойно цлитъ

Изъ своего ружья.

‘Ура! вотъ это счастье!’

Онъ правъ, удачный день:

Старикъ упалъ съ размаху

Въ свой собственный ячмень.

Лежитъ онъ тамъ и стонетъ

Еще по временамъ,

Какъ-будто сердце хочетъ

Разбиться пополамъ.

И кровь изъ-подъ камзола

Течетъ по борозд,

Застряла теплой лужей

У жавронка въ гнзд.

И сына обагрила,

Что по полю бжалъ,

Теперь же съ дикимъ воплемъ,

Къ убитому припалъ.

‘Къ чему ты обнимаешь

Недвижный этотъ трупъ?

Прими свои ты губы

Отъ этихъ-синихъ губъ.

— ‘Ну, парень, полно хныкать:

Таковъ его удлъ,

Пощупай-ка, старикъ твой

Совсмъ охолодлъ’.

Примчалась, запыхавшись,

Вся свора: вслдъ за ней

Пришла и вся ватага

Дозорныхъ, егерей.

Олень, крестьянинъ мертвый.

Не все ль равно для нихъ?

Они въ одну телгу

Свалили обоихъ.

Лсничій куритъ трубку.

Доволенъ, веселъ онъ:

Такъ что жъ? онъ правъ: охоту

Преслдуетъ законъ.

Онъ лишь не уклонился

Отъ долга своего,

И парня дикій скрежетъ

Не трогаетъ его.

Ему за ловкій подвигъ

Еще медаль дадутъ!

А негодяя — Фрица

Въ тюрьму теперь запрутъ.

Фрицъ смотритъ сквозь ршетку

Тюрьмы, а у воротъ

Стоитъ пвецъ прохожій

И псенку поетъ.

‘Цвти, уборъ зеленый

Полей, дубравъ, лсовъ!

Ура теб. охота,

Потха молодцовъ’!

Д. Л. Михаловскій.

Миражъ.

‘Я тревожно озираю флаги нашихъ кораблей,

Ты же смотришь, улыбаясь, на перо чалмы моей.’

— ‘Въ этотъ мигъ, какъ наша яхта насъ качаетъ на волнахъ,

Мн хотлось бы послушать о родныхъ твоихъ степяхъ.

— ‘Повинуюсь. Опустилась на твою моя рука.

Слушай, милая: вотъ море раскаленнаго песка,

Тамъ разсыпавшись, блютъ земляковъ моихъ шатры:

То печальная Сахара въ часъ полуденной жары.

Свжій слдъ по ней оставилъ изъ Томбукту караванъ:

Вотъ вдали на горизонт что-то блещетъ сквозь туманъ,

Изъ клубовъ летучихъ пыли промелкнетъ едва-едва

То пурпурный плащъ эмира, то верблюжья голова.

Онъ идетъ неутомимо ускоренною стопой,

Вотъ исчезъ онъ, поглощенный дали срой пеленой,

Но догнать его не трудно по оставленнымъ слдамъ,

Что виднются порою на песк и тутъ, и тамъ.

Вотъ огромный трупъ верблюда распростертъ среди песковъ

И надъ нимъ кружится стая голошеихъ коршуновъ:

Имъ добыча та пріятнй, чмъ богатый тотъ кинжалъ,

Что на бгств торопливомъ робкій всадникъ потерялъ.

Вотъ на иглахъ тамариска пологъ брошенный виситъ,

Дальше — пылью занесенный мхъ разорванный лежитъ….

Кто жъ его, какъ сумасшедшій, топнетъ бшено въ ногахъ?

Это жаждою томимый молодой.эмиръ-феллахъ.

Онъ отсталъ отъ каравана, конь его дорогой палъ,

Какъ, тревогою гонимый, онъ вослдъ за нимъ скакалъ.

Онъ влачится черезъ силу: съ нимъ любимая жена,

Истомленная, повисла, на рук его она.

Тотъ песокъ, который ночью только левъ мететъ хвостомъ,

Иль порывъ внезапный втра мчитъ удушливымъ столбомъ,

Покрываетъ ихъ одежду темносрой пеленой,

Ржетъ до крови кремнями ноги путницы младой…

Но эмиръ вдругъ пошатнулся, измнила сила ногъ,

Мутный взоръ, остановившись, смотритъ диво на востокъ,

Онъ схватилъ свою подругу, кровь ударила къ вискамъ,

И съ послднимъ поцлуемъ онъ упалъ къ ея ногамъ.

Но, дивясь, она спросила: ‘Что съ тобою, милый другъ?

Посмотри, какимъ сіяньемъ небо вспыхнуло вокругъ!

Степь совсмъ преобразилась, измнился видъ песковъ

Даль сверкаетъ, точно море у алжирскихъ береговъ!

Вотъ, я вижу: тамъ струится многоводная рка!

Мн въ лицо несется свжесть отъ нея издалека…

Это Нилъ? иль нтъ, онъ дальше. Такъ, быть-можетъ, Сенегалъ?

Или море голубое плещетъ съ пною у скалъ?

Все равно, вода ужъ близко! Господинъ мой, поспшимъ!

Тамъ мы свжею струею муки жажды утолимъ!

Встань, мой милый! тамъ купанье наши силы оживитъ,

А тотъ замокъ величавый насъ до утра пріютитъ!

Вижу: вьются съ темныхъ башенъ флаги красные на немъ,

Вонъ мечеть и минареты стройно высятся кругомъ.

Вижу мачты: это гавань и на рейд корабли….

Вонъ толпой къ воротамъ замка пилигримы подошли….

Милый, встань! засохло горло…. Ужъ вечерній палъ туманъ!’

Черезъ силу онъ поднялся и промолвилъ: ‘то обманъ!

Злого духа навожденье! Смерть идетъ! Прости, жена!’

Свтъ исчезъ. На тло мужа пала мёртвая она.’

Такъ разсказывалъ Отелло Дездемон, въ часъ ночной

По заливу съ ней гуляя. Два слушала съ тоской,

Вышла на берегъ и тихо путь направила въ свой домъ,

Тамъ оставилъ полководецъ дочь Брабанціо съ отцомъ.

. Миллеръ.

Мщеніе цвтовъ.

На подушкахъ на пуховыхъ,

Два сладко почиваетъ,

Тнь рсницъ ея шелковыхъ

Щечки нжно осняетъ,

А цвты, питомцы мая,

Въ кружк глиняной съ водою,

На стол, благоухая,

Рдютъ свжей красотою.

И отъ нихъ разлитъ тяжелый

Ароматъ по всей свтлиц,

И лучъ мсяца веселый

Смотритъ въ личико двиц.

Всюду мертвое молчанье….

Чу! поютъ пвцы разсвта!

Вдругъ послышалось шептанье

Межъ листочками букета.

D воздушныя созданья

Изъ цвточковъ вылетаютъ:

Вс одты нжной тканью,

И внцы на нихъ сіяютъ.

Вотъ изъ дома алой розы

Вышла фея молодая,

И сверкаетъ, будто слезы,

Жемчугъ, кудри обвивая.

Вотъ изъ листьевъ анемона

Витязь бодрый выступаетъ,

И блестящая корона

Шлемъ косматый украшаетъ,

Вютъ перья голубыя

Надъ опущеннымъ забраломъ.

Изъ лилеи вышла два

Подъ прозрачнымъ покрываломъ.

И возсталъ изъ царскихъ кудрей

Сынъ Сахары раскаленной,

И сверкаетъ полумсяцъ

На чалм его зеленой.

Изъ короны царской гордо

Вышелъ царь великолпный,

И за нимъ изъ всхъ фіалокъ

Рядъ придворныхъ раболпный.

И вс духи вкругъ постели

Собрались и вереницей

Закружились и запли

Надъ уснувшею двицей:

‘Два, два! ты жестоко

Насъ съ землею разлучила!

Здсь мы вянемъ одиноко,—

Эта кружка намъ могила.

Какъ привольно, какъ прекрасно

На земл мы разцвтали,

Гд лучи денницы ясной

Насъ привтно цловали,

Гд вечернею порою

Втерки насъ колебали,

Гд, какъ эльфы, межъ собою

Надъ цвтами мы играли!

Насъ поитъ вода гнилая,

Не роса, не дождикъ лта…

Мы умремъ,— но умирая,

Отомстимъ теб за это!’

Пнье смолкло, рой воздушный

Вкругъ постели собирался,

И въ свтлиц знойно-душной

Тихій шорохъ вновь раздался:

Слышно прежнее шептанье,

Духи вьются вереницей,

И отъ зноя ихъ дыханья

Рдетъ личико двицы.

Вотъ и утро проглянуло

Сквозь узорныя гардины,

Но красотка ужъ уснула

Непробуднымъ сномъ кончины.

Съ легкой краской на ланитахъ,

Безъ движенья, безъ дыханья,

Ароматами убито,

Спитъ прелестное созданье.

. Миллеръ.

Воздушный корабль.

Поздно ночью мы лежали на земл, среди равнины,

У коней своихъ усталыхъ чутко спали бедуины,

Вдалек, при лунномъ свт, горы нильскія блли,

А кругомъ въ песк зыбучемъ дромадеровъ кости тлли.

Я не спалъ, подъ головою у меня сдло лежало,

А широкій плащъ дорожный былъ мн вмсто одяла,

Близь меня лежала сумка сладкихъ финиковъ сушеныхъ,

Сабля острая и пара пистолетовъ заряженыхъ.

Все безмолвно, лишь порою затрещитъ въ костр забытомъ

Огонекъ, иль конь, проснувшись, стукнетъ объ землю копытомъ,

Лишь порою въ отдалень крикъ орлиный раздавался.

И наздникъ полусонный за ружье свое хватался.

Вдругъ земля поколебалась, и померкъ за облаками

Лунный свтъ, степные зври пронеслися передъ нами,

Кони робко отшатнулись, нашъ вожатый приподнялся…

‘Ну! сказалъ онъ, знать воздушный караванъ опятъ помчался!’

Это онъ! и вотъ несутся вслдъ тней своихъ вожатыхъ.

Дромадеры съ сдоками на хребтахъ своихъ горбатыхъ

И воздушною толпою идутъ двы, какъ Ревекка,

На плеч неся кувшины, цль пути ихъ — городъ Мекка’.

Ну! еще! иль нтъ конца имъ? вотъ безчисленные гости!

Вновь въ верблюдовъ превратились ихъ разсянныя кости,

Черный прахъ, что по равнин, въ облакахъ густыхъ. летучихъ,

Бурно вьется, превратился въ черныхъ воиновъ могучихъ’….

‘Въ это время ежегодно возстаютъ для каравана

Вс, которые погибли тутъ въ пескахъ отъ урагана.—

Чей, быть-можетъ, прахъ истлвшій нынче съ пылью мы глотали.

Чьи разбросанныя кости мы ногами попирали’.

‘И грядою безконечной, какъ на пиръ, во всемъ раздоль.

Возстаютъ они и мчатся въ градъ святой на богомолье.

И летятъ отъ Сенегала до бреговъ Бабъ-эльмандеба…

Страшенъ поздъ ихъ тревожный при огняхъ ночного неба!’

‘Стойте, други! кони рвутся? такъ накиньте имъ арканы!

Ободритесь! не бгите, какъ пугливые бараны:

Пусть воздушною одеждой вашихъ лицъ они коснутся,

Имя Аллы призовите!— духи мимо пронесутся’.

‘Подождите,— лишь денницы загорится лучъ отрадный,

И на васъ отъ горъ поветъ втеръ утренній прохладный,—

И опять во прахъ летучій обратятся привиднья…

Вотъ заржалъ мой конь ретивый, чуя утра приближенье!’

. Миллеръ.

Подъ пальмами.

Межъ кустовъ мелькаютъ космы: бой кипитъ въ глуши лсной,

И далеко слышенъ топотъ, трескъ втвей и страшный вой.

Взлзь со мной на эту пальму: но смотри, чтобъ звукъ колчана

Злыхъ бойцовъ не потревожилъ тамъ, подъ тнію банана’.

‘Видишь тло Европейца?— онъ отъ тигровыхъ когтей!

Палъ, когда, томимый зноемъ, здсь прилегъ подъ снь втвей:

Травъ лчебныхъ, знать, искалъ онъ, нашихъ хижинъ гость смиренный,—

За него-то съ леопардомъ тигръ дерется раздраженный’.

‘Онъ погибъ, несчастный блый! не спасетъ его стрла!

Вся лощина, гд лежитъ онъ, алой кровью натекла….

Крпокъ сонъ твой, юный странникъ! жизнь угасла молодая!

О, какъ горько будетъ плакать о теб твоя родная!’

‘Леопардъ неустрашимый нападаетъ на врага:

Вотъ въ зубахъ его кровавыхъ трупа стиснута нога.

Но добычу непріятель лвой лапой охраняетъ,

А другою онъ съ размаха леопарда поражаетъ’.

‘Вотъ скачекъ! и тигръ могучій на спин добычу мчитъ’,

Леопардъ неутомимый бодро вслдъ за нимъ летитъ.

Вотъ опять они сцпились и въ борьб остервенлой

Обнялись,— и въ ихъ объятьяхъ трупъ стоитъ окостенлый’…

Но смотри: съ вершины пальмы исполинская змя

Опускается надъ ними, ядъ въ зубахъ своихъ тая,

Развернулась — и мгновенно охватила кровожадныхъ:

И зврей, и человка давитъ въ кольцахъ безпощадныхъ’.

. Миллеръ.

Мавританскій князь.

Дружину свою снарядилъ онъ на бой,

Обвита глаза его красной чалмой,

Косматая кожа лежитъ на плечахъ:

То левъ, имъ сраженный въ окружныхъ степяхъ.

Зовутъ его клики бойцовъ удалыхъ,

Онъ, черной рукою въ браслетахъ златыхъ

Обнявъ свою дву, сказалъ ей: ‘прощай!

Съ кровавой побды меня ожидай.

Возьми, дорогая, подарки мои:

Вотъ жемчугъ, вплети его въ кудри свои,—

Его водолазы изъ темныхъ морей

Достали для милой подруги моей,

Вотъ страуса перья, убитаго мной,

Пусть вютъ они надъ твоей головой:

Укрась и шатеръ, и обдъ снаряди,

И кубокъ наполни, и здсь меня жди’.

Сказалъ,— и, съ подругою милой простясь,

Къ дружин выходитъ воинственный книгъ,

И съ крикомъ восторга вождя своего

Встрчаетъ лихая дружина его.

‘Веди насъ къ побд! веди насъ на бой!

Готовы мы всюду итти за тобой! ‘

Слоновьи клыки по долин гремятъ, *)

И воины бодро на битву летятъ.

*) Мавританскія трубы.

Отъ грознаго звука воинскихъ роговъ

Скрываются зври во мрак лсовъ.

Тамъ знамя мелькнуло и пыль поднялась,

Туда устремился съ дружиною князь.

И степь оросилась кровавымъ ручьемъ….

А два готовитъ для друга пріемъ:

Красиво внками шатеръ убрала

И пальмовымъ сокомъ бокалъ налила.

И жемчугъ блестящій, подарокъ морей,

Вплела она въ черныя кольца кудрей,

Чело оснилъ перьевъ страуса пукъ,

Обвились кораллы вкругъ шейки и рукъ.

И сла въ убор она предъ шатромъ,

Ей издали слышенъ сраженія громъ.

Полдневное солнце лучами палитъ,

Увяли внки, но она все сидитъ.

И солнце сокрылось, и вечеръ насталъ,

И втеръ холодной струей пробжалъ,

И вотъ изъ подъ тины прибрежной, сквозь илъ

Наверхъ освжиться ползетъ крокодилъ,

Вотъ слышенъ и ревъ оглушительный львовъ,

Слоны отдыхаютъ подъ снью деревъ,

Жирафъ долговязый спшитъ на покой,

Цвты напитались вечерней росой,

А два все смотритъ въ пустынную даль,

И грудь ей волнуетъ и страхъ, и печаль.

Вдругъ съ поля сраженья къ ней воинъ бжитъ,

Усталый, онъ кровью и пылью покрытъ:

‘Пропала надежда! твой другъ полоненъ

И за море къ блымъ въ цпяхъ отвезенъ!’

И два, какъ срзанный съ корня цвтокъ,

Упала безъ чувствъ на холодный песокъ.

Волнуется площадь народной толпой:

Тамъ циркъ для ристанья устроенъ большой,

И трубы звучатъ, и тарелки звенятъ,

Грохочутъ литавры, паяцы кричатъ.

По гладкой арен, на быстрыхъ коняхъ,

Наздницы мчатся съ бичами въ рукахъ,

Ихъ стройные члены блестящій уборъ,

Плняютъ, чаруютъ всхъ зрителей взоръ.

Поодаль отъ скачки у самыхъ дверей,

Стоитъ африканецъ, сынъ вольныхъ степей,

Онъ держитъ большой барабанъ предъ собой,

И бьетъ въ него громко могучей рукой.

Не видитъ ристанья задумчивый мавръ.

Не слышитъ онъ грохота трубъ и литавръ,

Онъ грустно на львиную кожу глядитъ.

Которою бокъ барабана покрытъ.

И вспомнилъ онъ степи родныхъ береговъ,

Гд часто травилъ онъ и тигровъ, и львовъ,

И вспомнилъ, какъ разъ, отправляясь на бой

Простился съ подругой своей молодой:

Какъ два шатеръ для него убрала,

Какъ жемчугомъ кудри свои обвила…

Онъ плачетъ, глаза покрываетъ туманъ.

И лопнулъ подъ сильной рукой барабанъ.

. Миллеръ.

Разсказъ ласточекъ.

День весенній догораетъ,

Подъ уснувшею волною

Водяной паукъ играетъ

Съ долгоногою семьею,

А подъ сводомъ струй холодныхъ

Возсдаетъ въ блеск чудномъ…

Королева земноводныхъ

На престол изумрудномъ.

Діадема изъ брильянтовъ

На глав ея сіяетъ,

Хоръ болотныхъ музыкантовъ

Подъ осокой распваетъ.

Воздухъ душенъ: долъ весенній

Разливаетъ ароматы:

Быть гроз: ужъ въ отдалень

Слышны первые раскаты.

Быстро тучки набгаютъ,

Блещутъ молніи норою,

Змйкой ласточки мелькаютъ

Надъ зеленою водою.

Легкокрылыя, порхая,

Тихо шепчутся съ волною:

‘О, царица дорогая!

Нашъ привтъ теб съ весною!’

‘Мы летимъ изъ странъ далекихъ,

Отъ песчаной той равнины.

Гд въ тни деревъ высокихъ

Дремлютъ въ полдень бедуины’.

‘Надъ пурпурными цвтами

Тамъ играя, мы порхали:

Тамъ предъ блыми шатрами

Негры черные плясали’.

‘Тамъ сидлъ арабъ усталый

На кон, подъ пальмой гибкой,

А хозяйка угощала

Молокомъ его, съ улыбкой’.

‘Тамъ гудлъ колоссъ Мемнона,

Тамъ на ловлю антидоповъ

Бодро шли вооружены

Сонмы стройныхъ эіоповъ’.

‘Напоилъ насъ Нилъ широкій

Влагой струй своихъ холодныхъ

И прислалъ поклонъ глубокій

Королев земноводныхъ’.

‘Мы несемъ теб поклоны

Отъ жильцовъ подводныхъ Нила:

Отъ сдого ихневмона

И отъ братца — крокодила’.

. Миллеръ.

Погребеніе разбойника.

Въ носилкахъ похоронныхъ

Лежитъ боецъ лсовъ,

И шесть вооруженныхъ,

Суровыхъ удальцовъ,

Среди лсовъ дремучихъ,

Безмолвные идутъ

И на рукахъ могучихъ

Товарища несутъ.

Носилки ихъ простыя

Изъ ружей сложены.

А поперекъ стальные

Мечи положены:

На нихъ лежитъ, сраженный,

Разбойникъ молодой,

Назадъ окровавленной

Повиснувъ головой.

Въ минуту жаркой битвы

Сразилъ его свинецъ,—

И кончилъ дни ловитвы

Безтрепетный боецъ!

Сочится кровь изъ раны

По лбу и по вискамъ,

И внизъ струей багряной

Бжитъ по волосамъ.

Онъ грозно сдвинулъ брови.

Храня надменный видъ,

Но взоръ подъ слоемъ крови

Врагамъ ужъ не грозитъ.

Онъ правою рукою

Сдавилъ свой острый мечъ

И съ нимъ, уставшій съ бою.

Въ могилу хочетъ лечь.

Мечъ этотъ быстро, мтко

Удары наносилъ,

И сбирровъ онъ не рдко.

Какъ молнія, разилъ:

Теперь, звуча, влачится

Онъ вслдъ за мертвецомъ:

Какъ слезы, кровь струится

Холодная по немъ.

И въ мигъ борьбы жестокой

Со смертью роковой,

Онъ поясъ свой широкій

Схватилъ другой рукой:

Ремни его колета *)

) Куртка.

Разрублены висятъ,

Два длинныхъ пистолета

За поясомъ блестятъ.

Такъ спитъ онъ. охладлый,

Лсовъ угрюмый сынъ.

Въ кругу ватаги смлой,

Средь темныхъ Аппенинъ!

Такъ съ нимъ они печально

Идутъ въ глуши лсной

Для чести погребальной,—

Но вотъ кричатъ имъ: ‘стой!’

И на земь опустили

Носилки съ мертвецомъ.

И дружно приступили

Рыть яму вшестеромъ.

Въ воинственномъ убор,

Какъ былъ онъ завсегда.

Безъ гроба, на простор,

Кладутъ его туда.

Засыпали землею…

‘Прости, лихой собратъ!’

И медленной стопою

Идутъ они назадъ.

Но чу!— сторожевого

Свистокъ раздался вдругъ…

Ватага въ лсъ — и снова

Безмолвно все вокругъ.

. Миллеръ.

Люби!

Люби, пока любить ты можешь.

Иль часъ ударитъ роковой- л

И станешь, съ позднимъ сожалньемъ,

Ты надъ могилой дорогой.

О, сторожи, чтобъ сердце свято

Любовь хранило, берегло,

Пока его другое любитъ

И неизмнно, и тепло.

Тмъ, чья душа твоя открыта,

О, дай имъ больше, больше дай!

Чтобъ каждый мигъ дарилъ имъ счастье,

Ни одного не отравляй!

И сторожи, чтобъ словъ обидныхъ

Порой языкъ не произнесъ:

О, Боже! онъ сказалъ безъ злобы,

А друга взоръ ужъ полонъ слезъ!

Люби, пока любить ты можешь,

Иль часъ ударитъ роковой —

И станешь, съ позднимъ сожалньемъ,

Ты надъ могилой дорогой.

Вотъ ты стоишь надъ ней уныло,

На грудь поникла голова:

Все, что любилъ,— навкъ сокрыла

Густая влажная трава.

Ты говоришь: хоть на мгновенье

Взгляни — изныла грудь моя!

Прости язвительное слово:

Его сказалъ безъ злобы я.

Но другъ не видитъ и не слышитъ,

Въ твои объятья не спшитъ,

Съ улыбкой кроткою, какъ прежде,

‘Прощаю все’ не говоритъ.

Да, ты прощенъ, но много-много

Твоя язвительная рчь

Мгновеній другу отравила,

Пока усплъ онъ въ землю лечь.

Люби, пока любить ты можешь,

Иль часъ ударитъ роковой —

И станешь, съ позднимъ сожалньемъ,

Ты надъ могилой дорогой.

А. Плещеевъ.

Фердинандъ Фрейлигратъ(1810-1876)

СТИХОТВОРЕНІЯ ФЕРДИНАНДА ФРЕЙЛИГРАТА

ВЪ ПЕРЕВОД РУССКИХЪ ПОЭТОВЪ.

Читайте также:

Фердинандъ Фрейлигратъ
(1810-1876)