АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ
Составилъ Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875
ТОМАСЪ ГУДЪ.
Стихотворения, Гуд Томас, Год: 1875
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Мостъ вздоховъ. — Д. Михаловскаго
Сонъ Лэди. — . Миллера
Сонъ Евгенія Арама.— В. Буренина
Томасъ Гудъ, извстный англійскій поэтъ, авторъ ‘Псни о рубашк’, ‘Моста вздоховъ’, ‘Сна Евгенія Арама’ и другихъ, пріобртшихъ всемірную извстность, стихотвореній, родился 23-го мая 1799 года въ Лондон, въ улиц Польтри, одной изъ самыхъ модныхъ и шумныхъ пунктовъ Сити. Отецъ его, мистеръ Томасъ Гудъ, одинъ изъ трёхъ компаньоновъ книгопродавческой фирмы Верноръ, Гудъ и Шарпъ, былъ человкъ очень дльный и довольно образованный, любившій литературу независимо отъ связи ея со своею торговою профессіею. Томасъ былъ самымъ младшимъ изъ своихъ четырёхъ сестёръ и двухъ братьевъ и, подобно остальнымъ членамъ семейства, не отличался хорошимъ здоровьемъ съ самаго рожденья. Получивъ воспитаніе въ одномъ изъ пригородныхъ училищъ, будущій поэтъ, не желая быть лишней тягостью для семейства, лишившагося въ 1811 году своего главы, поступилъ писцомъ въ одну купеческую контору, по пробилъ въ ней недолго, такъ-какъ сидячая жизнь стала вредно дйствовать на его и безъ того хилое здоровье. Оставивъ контору, Томасъ Гудъ поступилъ въ ученье къ своему дяд по матери, Роберту Сандсу, гравёру, у котораго прожилъ не безъ пользы цлыхъ три года, занимаясь рисованьемъ. Навыкъ къ владнью карандашомъ, пріобртённый имъ здсь, впослдствіи пригодился Гуду при иллюстрированіи своихъ многочисленныхъ статей и стихотвореній.
Между-тмъ, здоровье Гуда не улучшалось. Это послднее обстоятельство побудило его проститься съ дядей и отправиться въ Шотландію, къ роднымъ своего отца, жившимъ въ город Донди. Но родные приняли его весьма не родственно, что побудило его поселиться нахлбникомъ у одной шотландки, жены безъ всти пропавшаго моряка, которая держала такъ-называемый boarding-house, нечто въ род пансіона для жильцовъ. Здсь были возобновлены молодымъ Гудомъ попытки писать стихи, сдланныя-было въ купеческой контор, но потомъ брошенныя. Развитію въ нёмъ и безъ того сильной наклонности къ литературнымъ занятіямъ много способствовала слабость здоровья, поневол обрекавшая его на сидячую жизнь. Ко времени пребыванія Томаса Гуда въ Шотландіи относится и первое появленіе его въ печати. Поводомъ къ этому событію послужило появленіе между временными жильцами пансіона, пріютившаго Гуда, какого-то антикварія, присланнаго изъ Эдинбурга съ порученіемъ сдлать какія-то розысканія въ мстныхъ архивахъ.
‘Я былъ того мннія, говоритъ Томасъ Гудъ въ своихъ ‘Литературныхъ Воспоминаніяхъ’, что какъ въ домашней, такъ и въ государственной экономіи гораздо полезне подметать соръ въ настоящемъ, чмъ стирать пыль съ прошедшаго. Вслдствіе итого я рекомендовалъ пріобрсти нсколько новыхъ щотокъ для городского управленія, и послалъ съ такимъ предложеніемъ шуточное письмо къ издателю не то ‘Встника’, не то ‘Хроники’, выходившей въ Допди. Письмо удостоилось чести явиться на самомъ видномъ мст въ столбцахъ газеты…’ ‘Принятіе письма моего въ газету, продолжаетъ Томасъ Гудъ нсколько дале, окрылило меня — и я поспшилъ отправить кое-что и въ ежемсячный журналъ, издававшійся въ Донди. Издатель былъ такъ милостивъ, что принялъ мою дочь подъ свой покровъ, не поставивъ ничего въ счотъ за ея помщеніе. Такой успхъ способенъ превратить всякаго въ самаго усерднаго бумагомарателя и заставить его продать себя, душою и тломъ, Печатному Всу, этому меньшому брату нмецкаго Мефистофеля. Тмъ не мене, только спустя нсколько лтъ, именно столько, сколько требуется обыкновенно на выучку, помянутый бсъ сталъ дйствительно моимъ домашнимъ духомъ.’
Въ конц 1820 года, Томасъ Гудъ перехалъ обратно въ Лондонъ, а въ начал слдующаго — получилъ приглашеніе редактора одного изъ лучшихъ журналовъ того времени, ‘Лондонскаго Магазина’. быть его помощникомъ. Первыми работами Гуда въ названномъ журнал были комическіе отвты на письма, получаемыя редакціею — письма, большая часть которыхъ существовала только въ воображеніи начинающаго юмориста. Впрочемъ, юмористическое направленіе, принятое имъ вскор и владвшее имъ впослдствіи почти нераздльно, но проглядывало въ нёмъ такъ сильно во время его участія въ этомъ журнал. Напротивъ, произведенія серьозныя, то-есть — оды, сонеты и поэмы, въ значительной степени превосходили количествомъ его юмористическія статьи въ стихахъ и проз хотя и уступали имъ въ качеств. Изъ множества стихотвореній Гуда, написанныхъ имъ около этого времени, заслуживаетъ быть упомянутой всего одна довольно скучная и притомъ весьма длинная пьеса: ‘Центавръ Ликъ’, въ которой современная критика видла задатки высокаго поэтическаго таланта. Содержаніе этой античной поэмы заключается въ слдующемъ: Ликъ, удерживаемый Цирцеей въ ея волшебной власти, внушаетъ страстную любовь одной водяной нимф. Нимфа эта, желая сдлать его безсмертнымъ, прибгаетъ къ чарамъ волшебницы. Цирцея научаетъ её произнести заклинаніе, которое превратитъ Лика въ копя, по. испуганная дйствіемъ чаръ, нимфа останавливается на половин заклятія — и Ликъ превращается въ коня только наполовину, то-есть длается центавромъ.
Въ 1824 году Гудъ женился на сестр своего друга, поэта Джона Рейнольдса. Несмотря на много тяжолыхъ и горькихъ дней, которые довелось провести вмст Гуду и его жен, союзъ ихъ былъ счастливъ вообще, а первые два-три года, проведённые ими въ Лондон, даже смло могутъ быть названы самыми свтлыми годами по всей жизни Гуда.
Ещё до женитьбы Гудъ съ братомъ своей будущей жены, Джономъ Рейнольдсомъ, сочинили и напечатали книжку смхотворныхъ ‘Одъ и посланій къ великомъ людямъ’. Весёлость и остроуміе, которыми отличалась эта книжка, изданная анонимно, были всми замчены, вслдствіе чего книга была быстро раскуплена — и — такъ сказать — предвозвстила Гуду ту популярность, которая выпала впослдствіи на долю его комическихъ произведеній.
По переход, въ 1824 году, ‘Лондонскаго Магазина’ въ другіе руки, Гудъ пересталъ быть его сотрудникомъ, а, два года спустя, выбралъ изъ него свои сатирическія статейки и шуточныя стихотворенія, прибавилъ къ нимъ новыя пьэсы въ томъ же род, которыхъ накопилось у него достаточно, и издалъ ихъ отдльною книжкою, подъ заглавіемъ: ‘Странности и Причуды въ стихахъ и проз’. Книга имла большой успхъ, и вскор понадобилось второе ея изданіе.
Около этого времени Гудъ попробовалъ свои силы въ серьозномъ повствовательномъ род, но проба оказалась несовсмъ удачной — и въ настоящее время изданные имъ въ 1827 году два тома ‘Національныхъ повстей’ совершенно позабыты. Ещё меньшій успхъ выпалъ на долю его фантастической поэмы ‘Чары лтней ночи’, оставшейся на половину въ кладовой издателя. Въ слдующемъ 1829 году Томасъ Гудъ является издателемъ альманаха ‘The Gern’, въ которомъ было помщено одно изъ замчательнйшихъ произведеній его, небольшая поэма: ‘Сонъ Евгенія Арама’, переводъ которой помщонъ въ нашемъ изданіи. Стихотвореніе это, основанной на дйствительномъ факт, имло громадный успхъ и сдлало имя Гуда извстнымъ во всей Англіи. ‘Оно — говоритъ Алленъ Коннингзмъ — даётъ ему высокое мсто въ ряду поэтовъ, которые касаются тёмной и страшной стороны человческой природы, и не столько яснымъ выраженіемъ, сколько намёкомъ говорятъ о преступленіяхъ, имя которыхъ приводитъ людей въ содроганіе.’
Вслдъ за появленіемъ въ свтъ поэмы ‘Сонъ Евгенія Арама’, Гудъ принялся за составленіе ‘Комическаго Альманаха’. Это юмористическое изданіе продолжалось десять лтъ и постоянно имло большой кругъ читателей.
Въ конц 1834 года, банкротство одной книгопродавческой фирмы поставило Гуда и его семейство въ самое затруднительное положеніе, благодаря которому онъ принуждёнъ былъ сдлаться добровольнымъ изгнанникомъ изъ Англіи и поселиться на континент. Такъ-какъ экономія, которая была теперь такъ нужна, лучше всего могла быть соблюдаема въ Германіи, при тамошней, сравнительно съ Англіею, дешевизн, то Гудъ и избралъ эту послднюю страну своимъ мстопребываніемъ на континент, хотя и не зналъ ни одного слова по нмецки. Первые три года своего пребыванія за границей Гудъ провёлъ въ Кобленц, а остальныя три — въ Остенд, гд продолжалъ работать для своего ‘Комическаго Альманаха’, который, съ своей стороны, продолжалъ выходить какъ слдуетъ. Здсь же началъ онъ и привёлъ къ концу свою книгу о Германіи или, лучше сказать. объ англійскихъ туристахъ, которая вышла въ свтъ въ 1839 году, подъ заглавіемъ: ‘На Рейн’. Но смотря на ршительный успхъ этой книги, первое изданіе которой разошлось въ дв недли, Гудъ не получилъ за неё почти ничего отъ издателя, оказавшагося охотникомъ наживать деньги даромъ.
Между-тмъ, дурное состояніе здоровья поэта не улучшалось, а къ концу 1839 года даже значительно ухудшилось, что побудило его, наконецъ, возвратиться въ Англію, надясь найти тамъ необходимые для него отдыхъ и спокойствіе. Перездъ Гуда въ Лондонъ, въ окрестностяхъ котораго онъ и поселился, подйствовалъ благодтельно не только на его здоровье, но и за литературную его дятельность. Съ этого времени въ его юмористическихъ пьесахъ содержаніе становится глубже, и т сердечныя струны, которыя почти не издавали звука съ той поры, какъ былъ написанъ ‘Сонъ Евгенія Арама’, стали звучать всё внятне въ его стихахъ.
Въ исход 1841 года, Томасу Гуду предложено было редакторство журнала ‘Новый Ежемсячный Магазинъ’, которое онъ и принялъ охотно, но. проработавъ надъ нимъ около двухъ лтъ, онъ, вслдствіе разныхъ неудовольствій, принуждёнъ былъ отказаться отъ него и основать свой собственный журналъ, который вскор и сталъ выходить весьма аккуратно, каждое первое число, начиная съ 1-го января 1844 года, подъ лаконическимъ названіемъ: ‘Магазинъ Гуда’, съ приложеніемъ особаго листка, озаглавленнаго: ‘Комическая Смсь’. Въ изданіи Гуда приняли участіе лучшіе современные писатели: Барри-Корнваль, Диккенсъ, Бульверъ, Броунингъ и многіе другіе, поэтому нтъ ничего удивительнаго, что ‘Hood’s Magazine’ скоро сдлался любимымъ чтеньемъ англичанъ, главному требованію которыхъ, заключающемуся въ обиліи занимательныхъ повстей, юмористическихъ статей и хорошихъ стиховъ, онъ удовлетворялъ какъ нельзя лучше. Въ томъ же году, въ одномъ изъ святочныхъ нумеровъ ‘Понча’, была напечатана его знаменитая ‘Пснь о рубашк’, имвшая громадный успхъ. Перепечатанная почти во всхъ англійскихъ повременныхъ изданіяхъ и положенная на музыку, она вскор пріобрла такую популярность во всей Великобританіи и Ирландіи, что стада являться даже на бумажныхъ носовыхъ платкахъ, возбуждая всюду самый горячій энтузіазмъ. Недовольствуясь этимъ, она вскор перешла Ламаншъ, и, переведённая на вс европейскіе языки и нарчія, повсюду встртила самый восторженный пріёмъ.
Между-тмъ здоровье Гуда всё боле и боле разстроивалось, причёмъ онъ съ замчательнымъ терпніемъ переносилъ свои страданія. Онъ ее только не жаловался на нихъ, но, страдая самъ, посвящалъ свои послднія думы страданію ближнихъ. Посл ‘Псни о рубашк’, онъ написалъ ещё нсколько стихотвореній того же характера, въ которыхъ нашли свой голосъ бдствія низшихъ классовъ. Таковы: ‘Сонъ Лэди’, переводъ котораго читатель найдётъ въ нашемъ изданіи, ‘Фабричные часы’, гд унылой и грозной процессіей проходятъ передъ глазами поэта милліоны голодныхъ и оборванныхъ работниковъ, отъ ропота которыхъ гулъ стоитъ надъ туманнымъ Лондономъ (‘Невшіе, идутъ они по Мясной и Хлбной улицамъ, томящіеся жаждой — по Молочной, полунагіе — но улиц Портныхъ’)’, таковы, въ особенности, пьэсы: ‘Мостъ вздоховъ’, прекрасный переводъ которой также помщонъ въ предлагаемомъ изданіи, и ‘Псня работника’, произвёвшая почти такое же впечатлніе на всхъ, какъ и ‘Псня о рубашк’.
Между-тмъ смерть подходила въ поэту быстрыми шагами. Январскій нумеръ ‘Магазина’ на 1845 года былъ послднимъ проредактированнымъ имъ самимъ. Февральскій нумеръ вышелъ въ свтъ уже подъ редакціей Варда. Въ нёмъ, между-прочимъ, были напечатаны стансы, начинающіяся стихомъ: ‘Жизнь, прощай! Мутится умъ!’ Это были послдніе стихи, написанные Гудомъ. Послдніе нумера ‘Гудова Магазина’ (ихъ вышло ещё два, въ март и апрл) были уже печальными бюллетенями о болзни его основателя. Гудъ угасалъ съ каждымъ днёмъ, но всё ещё обращался съ весёлыми словами и ясною улыбкою къ многочисленнымъ старымъ и новымъ друзьямъ, которые приходили навстить его и проститься съ нимъ. Къ страданіямъ умиравшаго, прибавилась, въ послдніе дни, водяная. За днёмъ изнеможенія слдовали ночи агоніи и безсонницы. Вечеромъ 1-го мая Гудъ позвалъ къ своей постели жену, дочь и сына, которому только-что исполнилось десять лтъ. Съ нжною любовью благословилъ онъ ихъ, посл чего, тихо пожимая руку жены, сказалъ: ‘Помни, Джени, что я всмъ прощаю, какъ, надюсь, и мн простятъ!’ Затмъ онъ погрузился въ забытьё, которое длилось весь слдующій день, а 3-го мая 1845 года, рано утромъ, перешолъ почти незамтно отъ жизни къ смерти, Похороны Томаса Гуда совершились скромно и безъ шуму. Тло усопшаго поэта было предано земл на Кэнсаль-Гринскомъ кладбищ, а въ іюл 1865 года былъ воздвигнутъ надъ нимъ памятникъ по всеобщей подписк, представляющій большой бромовый бюстъ поэта на красивомъ пьедестал изъ полированнаго краснаго гранита. На карниз плиты, поддерживающей бюстъ, начертаны слова: ‘Онъ проплъ псню о рубашк’. По бокамъ же пьедестала, въ двухъ медальонахъ, изображены дв сцены изъ двухъ знаменитйшихъ его произведеній: на одномъ — утопленница ‘Моста вздоховъ’, которую выносятъ на берегъ, на другомъ — Евгеній Арамъ, только что закрывшій книгу и грустно слдящій за играми своихъ маленькихъ учениковъ.
Поэзія Томаса Гуда, какъ и вся его литературная дятельность, была вполн искренна. Знакомясь съ нимъ, какъ съ человкомъ, мы видимъ тоже гармоническое соединеніе глубокаго, строгаго и серьознаго чувства и яснаго, гуманнаго и проницательнаго взгляда на жизнь, съ почти-младенческой беззаботностью и весёлостью, къ какимъ способны только чистыя и добрыя души.
МОСТЪ ВЗДОХОВЪ.
Вотъ ещё одна жертва несчастная
Утомяся житейской борьбой,
Ещё юная, нжно-прекрасная,
Такъ покончила рано съ собой!
Окажите усопшей вниманіе,
Подымите её поскорй!
Это хрупкое было созданіе —
Прикасайтеея бережно къ ней!
Посмотрите на тло застывшее:
На нёмъ платье какъ саванъ лежитъ.
И вода, этотъ трупъ напоившая,
Съ него капля-ко-капл бжать.
Не гнушайтеся тломъ безжизненнымъ,
Подымите его на рукахъ,
Не клеймя языкомъ укоризненнымъ
Вотъ бдный истерзанный прахъ.
Не съ холодностью сердца жестокаго,
Не съ прозрньемъ сухимъ на лиц —
Но подумайте съ скорбью глубокою
Объ ея злополучномъ конц.
Позабудьте ея согршенія:
Смертью смытъ ея жизни позоръ…
Пусть отнын ея преступленія
Не коснётся людской приговоръ!
Здсь не кстати упрёки безплодные!
Позабудьте, простите вполн —
И утрите ей губы холодныя:
Вязкой тиной покрыты он.
Уберите ей косы прекрасныя,
Эти тёмныя волны кудрей,
Между-тмъ какъ догадки напрасныя
Праздный людъ составляетъ о ней.
Кто она? надъ печальной могилою
Слёзы есть ли кому проливать?
У ней были ль родные иль милые
Братья, сёстры, отецъ или мать?
Илъ другой кто-нибудь ещё боле
Близкій сердцу, чмъ домъ и семья,
Погорюетъ надъ грустною долею,
Надъ несчастной кончиной ея?
Нтъ!— обширна столица богатая
И толпой многолюдной полна,
Но, всмъ чуждая, точно проклятая,
Не имла пріюта она.
Тамъ, гд въ чорной рк отражается
Слабый свтъ отъ вечернихъ огней,
И. дрожа, въ тёмной влаг купается
Дальній отблескъ ночныхъ фонарей.
И бушуетъ пучина глубокая,
Ударяя о берегъ волной —
Тамъ стояла она одинокая,
Безпріютная, ночью глухой.
Но её эта ночь непроглядная
Не пугала ужъ тьмою своей,
Не пугала и арка громадная.
Ни холодная бездна подъ ней.
Смерть влекла её съ страшною силою
И тоска надрывала ей грудь…
Только бъ съ жизнью покончить постылою,
Какъ-нибудь — всё равно — какъ-нибудь!
И отважно, безъ слёзъ, безъ раскаянья.
Она бросилась въ волны рки…
Кто поймётъ эту бездну отчаянья.
Этотъ адъ безнадежной тоски!
Окажите жь усопшей вниманіе,
Подымите её поскорй!
Это хрупкое было созданіе —
Прикасайтеся бережно къ ней!
Пока смерти рка леденящая
Не сковала ей членовъ нмыхъ,
Осторожно, съ заботой любящею
Распрямите, расправьте вы ихъ.
И закройте глаза ей стеклянные.
Что сквозь тину такъ слпо глядятъ,
Будто въ вчность вперивши туманную
Свой послдній отчаянный взглядъ.
Надола ей жизнь безотрадная:
Преступленье, позоръ впереди,
И жестокость людей безпощадная,
И тоска въ наболвшей груди…
Пусть, измучась житейскою битвою,
Она вчнымъ покоится сномъ,
И, какъ-будто съ нмою молитвою,
Вы сложите ей руки крестомъ.
И простите ей съ кроткой любовію:
Вы не судьи — Судья у ней — Тотъ.
Кто своею божественной кровію
Искупилъ человческій родъ.
Д. Михаловскій.
СОНЪ ЛЭДИ.
Въ постели богатая лэди лежитъ —
Постель такъ текла и мягка —
Но кто же такъ сонъ безпокоенъ ея?
Иль сердце сжимаетъ тоска?
То вскинетъ руками, то тяжко застонетъ.
То будто бы призракъ пугающій топитъ.
Вотъ съ крикомъ съ постели вскочила она
И сла на ней и глядитъ,
Безумно уставясь, какъ-будто предъ ней
Ужасное что-то стоитъ,
И, вновь на подушки упавъ головою,
Закрыла лицо охладвшей рукою.
Отдёрнула шолковой пологъ она —
Ей душно, ей тяжко подъ нимъ.
Ночникъ озаряетъ лпной потолокъ
Мерцающимъ свтомъ своимъ.
‘О, Боже!’ она восклицаетъ въ смятень:
‘Какое ужасное было виднье!
‘Мн видлся мрачный томительный путь,
Межь длиннаго ряда гробовъ,
И въ саванахъ блыхъ слдила за мной
Нмая толпа мертвецовъ…
И всюду, куда лишь нога ни ступала,
Я жертвы и ужасы смерти встрчала!
‘Ахъ, вонъ молодая двица стоитъ —
Шитьё въ исхудалыхъ рукахъ —
Глубоко ввалилась изсохшая грудь
И блдность на впалыхъ щекахъ…
И слышу, ‘на васъ мы потратили силу:
Вашъ блескъ прежде времени свёлъ насъ въ могилу!
‘Ахъ! ради уборовъ, причудливыхъ модъ.
Мы гнулись въ лачугахъ своихъ,
И только за тмъ, чтобъ покой отыскать
Въ тни кипарисовъ сдыхъ!’
И съ грустью на рядъ мн могилъ указала…
И я имъ печальнымъ конца не видала!
‘Я дальше иду — всё гробы и гробы
У каждаго призракъ стоитъ.
Одинъ на другомъ громоздятся гробы —
И мрачно-ужасенъ ихъ видъ!
Среди удовольствій, въ чаду обаянья,
Не знала я міра трудовъ и страданья!
‘Не знала ни сердца разбитаго мукъ,
Ни слёзъ, что у бдныхъ текутъ,
Ни тхъ безпрестанныхъ лишеній и нуждъ,
Что горькую жизнь ихъ гнетутъ:
Ихъ горе, болзни, нужда и печали
Меня и во сн никогда не смущали!
‘Вотъ тащится бдный калка-слпецъ,
Вотъ — нищій безъ крова старикъ,
Вотъ слышится плачъ овдоввшей жены,
Младенца голоднаго крикъ.
Они вс ушли отъ меня безъ надежды:
Голодный — безъ пищи, нагой — безъ одежды!
‘Я слёзы несчастныхъ могла осушить,
Но я безучастна была…
Теперь все давно позабытое мной
Во сн роковомъ я нашла…
Ахъ! этихъ страдальцевъ печальные взоры
Въ душ пробудили тоску и укоры!
‘И каждый ихъ ликъ, орошонный слезой,
И каждый просительный взглядъ —
Съ безмолвнымъ упрёкомъ теперь на меня
Такъ близко, такъ живо глядятъ!
О, если вс эти былого картины
Увижу я снова въ минуту кончины?
‘Безпечно я шла по земному пути,
Не видя страданья людей.
Я многихъ, быть-можетъ. въ могилу свела
Холодностью только своей.
Тутъ гибла семья, нищетою томима.
А я равнодушно, безпечно шла мимо!
‘Мн цнныя вина служили питьёмъ
А имъ — лишь гнилая вода:
И рыба и мясо и дичь и плоды
Мой столъ наполняли всегда:
Но я не видала страданья народа
Безъ хлба, средь бдствій голоднаго года!
‘Какъ знатная дама, ходили всегда
Я въ пышныхъ нарядахъ своихъ:
И бархатъ и шелкъ покрывали меня,
И шубы мховъ дорогихъ —
А тамъ нагота на мороз дрожали
И рубищемъ члены свои прикрывала.
‘Вс эти страданья, вс раны нужды
Могла я легко исцлить:
Вдь я никогда не питала въ душ
Желаніе — злое творить.
Но видно не меньше злодя преступенъ
И тотъ, кто любви и добру недоступенъ!’
Въ отчаяньи руки ломаетъ она.
Тоска овладла душой —
И тихо на пухъ изголовья текутъ