Стихотворения, Федотов Павел Андреевич, Год: 1850

 
 П. А. Федотов Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1840-1850-х годов Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л., 'Советский писатель', 1972 Вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Э. М. Шнейдермана ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка 247. Картина 'Свежий кавалер, или Где завелась дурная связь, там и в великий праздник - грязь' 249. Пчела и цветок 251. Тарпейская скала. Притча 252. Усердная Хавронья 253. 'Гусиное перо людей...' 254. К моим читателям, стихов моих строгим разбирателям 255. Кот 256. Тень и солнце 257. Садовники Знаменитый русский художник Павел Андреевич Федотов родился 22 июня 1815 года в Москве, в многодетной бедной семье мелкого чиновника. Детские впечатления, связанные с жизнью городской окраины, общение с простыми людьми во многом определили направление его творчества. Одиннадцати лет мальчик был помещен в первый Московский кадетский корпус. Воспитывавшийся в атмосфере николаевской муштры, он отличался от большинства своих товарищей широтой интересов, жаждой знаний и сохранил эти качества навсегда. В корпусе Федотов увлекался многим: математикой, химией, языками (изучил французский и немецкий), рисованием, музыкой, много читал, сочинял шуточные стихи и переводил отрывки из од Клопштока. В 1833 году Федотов окончил корпус с отличием, благодаря чему, в чине прапорщика, был назначен в лейб-гвардии Финляндский полк, расквартированный в Петербурге. Свободные от службы часы он отдавал музыке (играл на рояле, флейте, скрипке, сочинял песни, которые сам же исполнял, аккомпанируя себе на гитаре) и живописи, сделавшейся постепенно его главным увлечением. С 1835 по 1845 год Федотов посещал вечерние классы Академии художеств, поначалу решив стать художником-баталистом. Задумав всецело посвятить себя живописи, Федотов в 1843 году в чине капитана вышел в отставку с нищенской пенсией. Вся его дальнейшая жизнь прошла в крайней бедности и напряженном творческом труде. Вскоре Федотов занялся жанровой живописью и рисунком. Этому способствовало письмо, полученное им в 1844 году От И. А. Крылова. Знаменитый поэт, баснями которого Федотов увлекался с детства, увидав несколько его набросков, посоветовал Художнику 'отдаться своему настоящему призванию - изображению народного быта'. {Я. Д. Лещинский, Павел Андреевич Федотов - художник и поэт, Л.-М., 1946, с. 18.} Свои новые произведения Федотов создает на основе внимательного изучения окружающей жизни. Он ходит по Петербургу, зарисовывая типы из простонародья, городские сценки. Дарование его развивается под воздействием передовых идей 40-х годов. Мотивы социально острых, новаторских по своей сути произведений Федотова связывают его творчество с гоголевским направлением в литературе, с 'натуральной школой'. Через посредство своего друга А. В. Дружинина Федотов сблизился с писателями, группировавшимися вокруг 'Современника', - Некрасовым, Достоевским, Панаевым и др. Гравер Е. Е. Бернардский познакомил его с идеями кружка Петрашевского. В 1848 году Федотов впервые участвовал в академической выставке, где показал картины 'Свежий кавалер' и 'Разборчивая невеста'. Следующая работа, 'Сватовство майора', экспонированная на выставке 1849 года, принесла ему большую известность и звание академика по 'живописи домашних сцен'. Однако в реакционных кругах картины Федотова вызвали недовольство. В 'Москвитянине' появилась статья 'Эстетическое кое-что по поводу картин и эскизов г. Федотова', автор которой, П. М. Леонтьев, усмотрел в работах художника злобу и 'сатирическую насмешку над изображаемыми лицами'. {'Москвитянин', 1850, ? 8, отд. 6, с. 24.} Цензура запретила издание литографий с федотовских картин, меценаты стали отказываться от приобретения его произведений. Последние годы жизни художника прошли в отчаянной борьбе с нуждой и по-прежнему напряженной работе. В картинах этих лет ('Вдовушка' - 1851, второй вариант - 1851-1852, 'Анкор, еще анкор!' - 1851, 'Игроки' - 1852) преобладает трагическое начало. В 1852 году Федотов сошел с ума. Хорошо знавший его художник Л. М. Жемчужников объясняет это 'борьбой с нуждой, постоянным напряжением и сознанием полной невозможности выйти из этой борьбы'. {Л. М. Жемчужников, Мои воспоминания из прошлого, Л., 1971, с. 111.} Федотов очутился в невыносимых условиях сначала частной, а затем казенной больницы, где и умер 14 ноября 1852 года. Стихи Федотов сочинял на протяжении всей жизни, наиболее интенсивно - в последние годы, впрочем, всегда урывками, в минуты отдыха. Это басни, стихотворные пояснения к собственным картинам, лирические стихотворения, песни и т. д. Стихи Федотова по своему художественному значению не идут ни в какое сравнение с его живописно-графическими работами, однако созданы на общей с ними основе, родственны их настроениям и темам. Большая и наиболее интересная часть стихов - сатирические произведения. Это социальная сатира, нередко затрагивающая политические основы Российской империи. Естественно, что напечатаны подобные произведения быть не могли. Не предназначая свои поэтические опыты для печати, Федотов обычно читал их друзьям, а те переписывали и распространяли их в списках. Некоторые произведения, в особенности поэма 'Поправка обстоятельств, или Сватовство майора', приобрели в списках широкую популярность. Публикация поэтического наследства Федотова началась вскоре после его смерти и затянулась надолго из-за препятствий, чинимых цензурой. Наиболее полно стихотворные произведения Федотова были опубликованы в наше время, в книге Я. Д. Лещинского 'Павел Андреевич Федотов - художник и поэт' (Л.-М, 1946). 247. КАРТИНА 'СВЕЖИЙ КАВАЛЕР, ИЛИ ГДЕ ЗАВЕЛАСЬ ДУРНАЯ СВЯЗЬ, ТАМ И В ВЕЛИКИЙ ПРАЗДНИК - ГРЯЗЬ' Где завелась дурная связь, Людей порядочных стыдясь, Там их как можно избегают, Друзей под масть уж подбирают, Друзья под масть лишь потакают, За снисходительность же их Хозяин также должен в них Оправдывать их заблужденья: За снисхожденье - снисхожденье. Потом, боясь их оскорбить, Он не откажет разделить И с ними то, что им по нраву, И так он нехотя отраву, Сначала морщась, будет пить, Потом, привыкнув, находить, Что этот яд не так опасен, Что ропот на него напрасен, И наконец, что знал за грязь, Уже полюбит, с ней сроднясь, И будет даже удивляться, Как мог он этого бояться. Но между тем увидит сам, Что он к порядочным людям Стал больше прежнего не к масти, В кругу их быть - уж род напасти, Упрека полны взоры их. Тут, с горем убежав от них, Встревожив совесть, он стремится В разгуле страсти позабыться, И, упоенный, счастлив он, Тут совесть отыскала сон. И вот на поприще разврата Уж он далек, уж нет возврата, Расслабла совесть ото сна, От опьяненья, а она, Бывало, тенью неразлучной Плелась за ним, как страж докучный, И берегла его от бед. Но тень резка, коль ярок свет. Его же солнце вихрь могучий Страстей, пороков черной тучей Затмил, как в сумраке предмет, Он мрачен стал - и тени нет. Так он один в потемках бродит, В потемках тень за ним не ходит. Победу празднуя, порок Нахально носит свой венок. И если встретит вдруг презренье, Уж не раскаянье, а мщенье В душе порочной закипит: К злодейству - шаг, коль совесть спит. 1846 249. ПЧЕЛА И ЦВЕТОК Летая п_о_ свету, конечно, за медком, Пчела влетела в дом. Увидевши в окне горшочки И в тех горшках цветочки, Ну как не залететь? Где до любимого коснется, Не только что пчелам - и нам, людям, неймется. Любимое хоть в щелку поглядеть - И то отрада, - А тут пчеле цветы - чего ж ей больше надо? К тому ж людской разборчивый и прихотливый род Цветов к себе дурных в хоромы не берет, А из отличных всё пород. Коль и на взгляд иной не так приятен, Так уж наверно ароматен. И подлинно, пчела В дому один цветок породистый нашла, Да только, не в родню, он что-то рос так бедно И цвел так бледно, Что не на что взглянуть. Пчела подумала: 'Попробую нюхнуть! Авось утешусь ароматом, Авось медку найду хоть атом!' Но что же?.. И того Не оказалось у него. Пчела плечами только жала: 'Земля, что ль, под тобой, цветочек, отощала?' Подумала и вниз сползла - Земля хорошая была И полита как надо. Трудолюбивую пчелу взяла досада. (Кто сам трудолюбив, К бездействию других ужасно щекотлив, Сейчас подумает, что, верно, тот ленив.) И, приписав всё лени, Пчела укоры, пени На хилого цветка Посыпала как из мешка: 'Урод, - жужжит она, - позор своей породы! Ты знаешь, как ее повсюду чтут народы? А ты свои дары природы Куда девал?' И жало Уж местью задрожало. 'А я, - тогда цветок уныло отвечал, - Блажен, когда б об этом и не знал. Желаньем не томясь и к цели равнодушный, Я, может, лучше б цвел и в этой сфере душной! Окно на север здесь, любезная, взгляни! Насупротив - стена, и я всю жизнь в тени, В тени!.. Меж тем с порой изящества начало В душе про сладкое про что-то зашептало, Но вместе с тем, увы, тогда ж казалось мне, Что что-то здесь в моем окне Тот сладкий шепот заглушало, Но я тогда еще был мал, Неясно это понимал И рос, как все. Когда ж с явленьем почек Все закричали: 'Вот цветочек!' - Тогда широкая молва Души неясные слова Собой мне разъяснила. Я понял, чем меня природа одарила, Какой блестящий мне дала она удел. За ним, достичь его желаньем полетел - Душа лишь только средств искала, - Но в них, увы, судьба мне жадно отказала! Я жажду солнца, но оно В мое не жалует окно! Желанья пылкие желаньями остались, От безнадежности лучи их к центру сжались, И спертый жар теперь как ад во мне палит И весь состав мой пепелит! Так не дивись, пчела, что я цвету так вяло, И не брани меня, не разобрав, за лень. Ничтожности моей начало - Тень!..' Талант, молись, чтоб счастья солнце Взглянуло иногда в твое оконце. Иначе, как цветы, В тени замрешь и ты. 10 июля 1849 251. ТАРПЕЙСКАЯ СКАЛА Притча В глубокой древности один законодатель И, как велось, богам приятель, С одним из них в радушный час Сидевши глаз на глаз, Был удостоен откровенья И наставленья, Как сделать счастливым народ. Конечно, первое условье Для счастия - здоровье. Вот он для улучшения своих людских пород Постановил в закон: чуть где родись урод Иль хворенький иной, иль просто недоношен, Дитя быть должен в море брошен, А если быть кому по правилам в живых, - Чтобы ни пятнышка на них, Ни бородавочки нигде не оставалось, Сейчас чтобы срезалось Иль выжигалось. Устроен на скале Тарпейской комитет. Набрали членов добрых, честных, Умом, ученостью известных, Хирургов цвет. И в этом комитете Осматривались все и подчищались дети. Проходит двадцать, тридцать лет, Вот новое уже явилось поколенье, Но вовсе не видать в породе улучшенья. Уродов не перевелось. Знать, члены матерей щадили. В делах политики в расчет не брать же слез, И добрых членов заменили Другими, покрутей, Но улучшение людей Вперед у них, глядят, всё мало подается. Не действует на членов ни арест, Ни крест, Смени иного - он смеется И очень, очень рад: В другое место заберется, - Везде, где ни служи, - везде жирней оклад, Чем в членах комитета. Смекнувши это, Сейчас Оклады увеличили для членов во сто раз, И место сделалось первейшим в государстве. Но улучш_и_лась ли людей порода в царстве? Член, точно, местом дорожит, Поэтому от всякой малости дрожит И, несмотря на материно горе, Ребенка всякого почти кидает в море. Оно, спокойней и верней - Дитя отпето И нет вперед ответа. А если жить и даст по доброте своей, То с пятнышками у детей Обрезав и кругом с запасом, Без носа часом Их пустит в свет иль без ушей И изо всякого обделает урода. А вместе с тем Всё прекращалося, и наконец совсем С земли исчезла вся порода. Остались члены для развода. И слышал я вчера: Потомки их весьма способны в цензора. 1849 (?) 252. УСЕРДНАЯ ХАВРОНЬЯ Не далее как в нынешнем году В одном саду Любимая из барыниных дочек, Лет четырех, сама цветочек, Хотела розанчик сорвать Да, позабывши про колючки, С разбега хвать- И ободрала ручки! 'Ай, ай!' - швырнувши прочь цветок, Бедняжка зарыдала. На звонкий голосок Мамаша прибежала. Увидевши в крови любимое дитя, Перепугалась не шутя, Сейчас ребенка подхватила, Лечить в хоромы потащила... Ребенок на руках у матери ревет, Колючки острые клянет, За ним и мать вопит, колючки проклиная. 'Вот я их! - говорит, ребенка утешая. - Колючки гадкие! Вишь, смели обижать Малюточку мою! Сейчас их всех содрать'. Конечно, всё лишь это были прибаутки Для шутки От истинной любви к малютке. Хавронье ж, горничной, случись вблизи стоять. Привыкши век свой всё буквально понимать, - Притом же с барыней холопке что за шутки! - Хавронья и на этот раз Всё поняла за истинный приказ, Хоть очевидно, Для сада будет преобидно. Хоть говорится иногда: Спрос не беда, Не ослушанье (Ведь ухо может изменить) - Сомнительное приказанье Не грех подчас переспросить. Иль в знак сомнения хоть за ухом почешешь: За что ж, мол, иль себя, или господ опешишь? Лишь стоит быть чуть-чуть с умом. Но бабы как-то слабы в нем! Хавронья ж добрая была зато такая, Что обыщите целый свет - Подобной нет! А потому, припоминая, Что этот плач и вой В дому от игл уж не впервой, Ей было по душе скорей беду исправить, Чтоб и вперед дитя от бед избавить И дому барскому усердье показать. (Хорошие дела откладывать не надо: А может, будет и награда!) Давай сейчас в саду колючки оскребать! Обчистив розаны, отправилась в шиповник, Потом в крыжовник, В малину сочную - везде колючки есть! На всё колючее изволила насесть. С колючками кой-где и кожу всю содрала И неколючее вокруг всё перемяла. Через неделю всё повяло! Колоться нечем!.. Бабе честь!.. Зато понюхать иль поесть В саду бывало прежде густо, А нынче - пусто!.. ----- И так у нас в натуре: Мигни только цензуре. 1849 (?) 253 Гусиное перо людей С умом прекрасно выручает. Гусиное перо судей - Судьям карманы набивает. Из-за гусиного пера С<енковский> вывел вздор нелепый, - Пером гусиным на ура Стреляет в _сей_ и _оный_ репой. [Гусиное перо иного Отправило за Енисей.] Гусиное перо Крылова Задело под крыло гусей. Задело - и за дело! Конец 1840-х годов 254. К МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ, СТИХОВ МОИХ СТРОГИМ РАЗБИРАТЕЛЯМ Кто б ни был, добрый мой читатель, Родной вы мой или приятель, Теперь хочу я вас просить К моим стихам не строгим быть. Я не отъявленный писатель, Хоть я давно ношусь с пером, Да то перо, что носят в шляпе, А что писатель держит в лапе, Я с тем, ей-богу, не знаком 10 И не пускаюсь в сочиненья, А уж особенно в печать. Меня судьба, отец да мать Назначили маршировать, Ходить в парады, на ученья Или подчас в кровавый бой За славой или на убой. Но как от русского штыка Дыра довольно глубока, Враги все наши присмирели, 20 Ругая нас издалека, Тревожить явно уж не смели, - То я спокойно десять лет Без пуль, картеч и разных бед Возился с службой гарнизонной. Вот довод, кажется, резонный, Что не могу я быть поэт. Не правда ль?.. Не угодно ль стать Во фрунт поэту записному Да не угодно ль помечтать 30 Или начальнику иному Рапорт стишками написать. Хоть будь вполне литературно, Да не по форме, скажут: дурно!., Начальник распечет - и прав: Что сочинять, где есть устав, Где шаг, малейшее движенье - Всё так обдумано давно И с вас потребуют одно Слепое лишь повиновенье 40 И распекут за сочиненье. Иль пусть какой-нибудь поэт, Какого лучше в свете нет, Слетает к бесу на расправу, То есть на сутки на заставу. Займись там выспренной мечтой, Да подорожной хоть одной Не просмотри, пренебреги, Да на звонок не побеги, - Такого зададут трезвону, 50 Забудешь всех - и Аполлона, И девять муз, и весь Парнас. Нет, некогда мечтать у нас. Солдат весь век как под обухом: Тревоги жди пугливым ухом, Поэты ж любят все покой, А у солдат покой плохой! Для стихотворного народа Всегда торжественна природа, Ему мила и непогода. 60 Он всё поет: и дождь, и гром, И ветра в осень завыванье, Сам льет в стакан спокойно ром, Сидя в тепле. Нет, в нашей шкуре Попробуй гимны петь натуре: Воспой-ка ручейки тогда, Как в сапогах бурчит вода, Воспой под дождь в одном мундире, Когда при строгом командире Денщик твой, прогнанный в обоз, 70 Твою шинель упрятал в воз, Иль в сюртуке в одном в мороз Простой, начальство ожидая, Тогда как пальцы, замирая, Не в силах сабли уж держать, Изволь-ка в руки лиру взять Да грянь торжественную оду На полунощную природу. Нет, милый, рта не разведешь И волчью песню запоешь. 80 Поэтам даже свод небесный Какой покос дает чудесный! А нам красавица луна Напомнит только ночь без сна На аванпостах. Ясный Феб, Луна и Феб - поэтам хлеб, А нам от Феба пыль да жарко, Нам Феб - злодей, коль светит ярко, Он нам не недруг лишь, когда Вблизи холодная вода. 90 И эти звезды, что высоко, Что в поэтическое око Так бриллиантами блестят, Нам дальностью своей твердят, Что и до звезд земных далеко (С прибавкой славы и любви). Вот всё, что в пышущей крови Вздымает сильное броженье, Что кипятит воображенье. А нам?.. Наш брат ослеп, оглох, 100 Нам это всё - к стене горох. Блаженство наше: чарка в холод, Да ковш воды в жару, да в голод Горячих миска щей, да сон, Да преферанс... - и Аполлон, И с музами, спроважен вон. И даже самая любовь, Хотя подчас волнует кровь, Да только кровь. А сердце - дудки! Нас не поддеть на незабудки, 110 На нежности, наш идеал: Нам подавай-ка капитал, Затем что ведь и в нас, мы знаем, Не лично мы всегда прельщаем, Прельщает чаще наш мундир, Российских барышень кумир. Смешно же бескорыстных строить: Одно должно другого стоить (О совести ни слова тут). Но если ж мишуру берут 120 Взамен святой любови личной, Так уж умнее взять наличный За это капитал. У нас Примеров всяких есть запас. Есть, точно, по любви женаты, Да что они? Бывали хваты, Теперь - кислятина: ухваты, Горшки, пеленки на уме, Век с плачем о пустой суме, С роптаньем, - и сказать ужасно: 130 На добродетель ропщут гласно! Они, завидуя ворам, Скорее к выгодным местам Бегут казной отогреваться, Казной за голод отъедаться. Меж тем иной, как холост был, Глядишь, честнейшим малым слыл. Выходит, что жена и дети - Лишь только дьявольские сети Без золота. Так вот любовь! 140 Ей тоже денег подготовь, Не то готовь и скорбь и слезы. Где ж тут поэзия? где ж розы? Те розы вечные, о коих так твердят? Любовь без денег - просто яд. И яд тем более опасный, Что он на вкус такой прекрасный: Лизнешь - не хочется отстать. Коварна брачная кровать! А полюбить да не цениться, 150 Так, право, лучше утопиться! Да и топилися не раз. Ведь есть же Лизин пруд у нас. {*} Когда же с жизнью жаль расстаться, Душой и телом век больной, Ты будешь по свету таскаться, Всегда рассеянный, шальной И, стало быть, всегда смешной. Ну вот влюбленных перспектива. Нет, эта цель не так красива, 160 Чтобы любовь боготворить. Нам с нею каши не сварить! Теперь мы примемся за славу, Необходимую приправу Поэзии. Но славе пир Дает война, а тут был мир. С трубою, с крыльями кумир Не принимает приношенья От тех, кто знает лишь ученья, Парады, лагерь, караул, - 170 Кровавый любит он разгул. Поэзию он в уши трубит Лишь тем, кто больше губит, рубит, Кто кровь людскую льет рекой. Я ж десять лет моей рукой Махал на вольном только шаге, - Другой ей не было отваги, И мой смиренный кроткий меч Не знал кровавых грозных сеч, Тупой родясь, умрет не точен, 180 В крови пред славой непорочен, Служить он мог, лишь как косарь, Щепя лучину под алтарь. А груды тел и крови реки Принесть ей в дар - не в том, знать, веке, Ошибкой родился мой меч. Итак, об славе кончим речь. Ну вот и всё, чем стих поэта Питался от начала света. Еще пересчитаем вновь: 190 Природа, слава и любовь! Иное, точно, кровь мутило, Да не до рифм тогда нам было, Мутило с желчью пополам, Иное ж вовсе чуждо нам. На чем же тут душе развиться, Воображенью порезвиться? Пускай рассудит целый свет: Поэзии тут пищи нет! Где ж было мне практиковаться 200 И чистоты в стихах набраться Такой, чтоб критик злой иной Не отыскал стишок больной?! Не придирайтесь, бога ради, Пока стихи еще в тетради, Пока не жались под станок. Я сам к печатным очень строг, В печать не лезу - знак смиренья, А это стоит снисхожденья. Начало 1850 {* Есть в Москве пруд, прозванный 'Лизин', потому что в нем с отчаяния в любви, утопилась Лиза - и есть надпись: 'Здесь утопилась Лиза, Эрастова невеста. Топитесь, девушки, для всех довольно места'.} 255. КОТ Раз у одних моих знакомых В опасности был целый дом их: Огромнейшие стаи развелись, И преогромных, крыс, Таких, что кошкам не спускали И кошек за хвосты - на смех - не раз кусали. Беда! К съестному прогрызут, не спрячешь никуда. Да уж пускай к съестному, А то - к иному! Чуть напомаженные жирно волоса... Вон - где у барышни коса? Они отъели! В самом деле. Тогда, взбесившись, мать, отец Купили наконец Кота, да уж такого - Большого, злого, И отдали сей час На целый дом приказ, Чтоб ни крох_и_ коту съестного не давали, Отнюдь не баловали. Вот мера умная заметно впрок идет. И кот День ото дня, глядят, становится жирнее, Да и съестное всё целее, Да и в подполице смирнее. И слава разошлась в народ: Печатают об Ваське все газеты И продают его портреты, Становятся во фронт солдаты и кадеты, И дамские к нему направлены лорнеты, И наконец поэты Шлют сонеты. Меж тем со славою кот Васька год, другой Ест провиант всё только свой. А если при столах чуть просьбу промяучит, Одно только всегда получит: Брыс! Ешь крыс! А крыс уж стало, И от него же, в доме мало. А что осталося, то сделалось умней, И Ваське стало голодней. Уж он мяучит чаще. Ответ не слаще. Вот Ваське старость подошла, И крыса не одна уж из когтей ушла... Он походя 'мяу!' невольно повторяет, Всё ничего не получает. И вот честнейший в мире кот, Увидевши, что честью не берет, Как он усердно ни мяучит (Какая честь, коль голод мучит!), Кой-что у повара стянул И, услыхав, как тот ругнул По-старому, хватясь пропажи, крысу, А на него, на кису, Нет подозрения, - вот он на счет чужой, Что день, то утолит нечисто голод свой. И вскоре по привычке Он в клетку к барской птичке Меж проволочек лапу запустил, За крылышко одним уж ногтем зацепил, Пока та билась. Но так случилось, Что тут зараз И клетка сорвалась, И в комнату вошли и двери затворили. Взглянув на встрепанную птичку, возопили. Хоть кот шмыгнул Под стул, Хоть в темный угол, - но блестели И прямо привели с грозой идущих к цели И сами - некогда мышиная гроза - С отливом золотым зеленые глаза. Все прямо на кота кричат: 'Убить злодея! Убить тирански, не жалея! Ворам в урок!' Велели повару сейчас принесть мешок, Кота за шиворот схватили, - Хоть натопорщился, урчал, но усадили... И вот Несчастный кот Завязан. Кто чем попало бил нещадно по мешку - И после брошен был в реку. За дело и наказан. Есть часто, говорят, пресытые места: Хоть жалованье там и мало значит, Так, совесть в ком чиста, На этом месте, верно, плачет. Коль приношениями он, Какие ввел уже в закон Его предместник-прижимало, И не побрезгует сначала, Так будет еще бога он за место прославлять! Но если вновь еще не станет прижимать, Так будет у него дохода Всё меньше, меньше год от года. Конечно, с этим честь растет, И взятки вкруг него, как мыши, Скребут законы тише (А от чего же и доход?), Но скоро он зато до своего дойдет - До маленького жалованья только. Тогда изволь-ко, Коль свыше жданных нет наград, Коль штатное и одному не сыто, А тут еще, глядишь, супруга плодовита! Пособия хоть сам проси стократ, То, может, вслух не скажут, Но миною ему покажут: Брыс! Ешь крыс! Вот всё и награжденье. Дай бог ему терпенье, Чтоб не окончил он потом Моим котом. 24 сентября 1850 256. ТЕНЬ И СОЛНЦЕ Давно когда-то от богов, Не знаю, кажется, посредством облаков. Сообщено на Солнце было отношенье, Что на него к богам пришло с земли прошенье, Что будто бы оно Не греет всех равно, А Солнце, кажется, на то и создано, Что на земле цветки иные не от лени Цвести не могут, а от тени. Нельзя ли чем-нибудь поправить это зло? - И Солнце раз пятьсот прочло И со вниманием со всех сторон глядело Это дело, Желая угодить богам. Да только что в бумагах там Из главных слов одно такое было слово, Которое для Солнца вовсе ново. И Солнце стало в пень. То слово было: _тень_. Ну, разумеется, сейчас за лексиконом Академическим, и в оном, Открывши с словом _тень_ листок, Понявши с первых строк Намек На недостаток света, Вскричало Солнце: 'Вздор всё это! Гоняя землю век на корде кувырком, Я знаю всю ее кругом И в жизнь не видело ни одного предмета, Чтоб света не было на нем! Конечно, круглые к краям всегда темнее, Но нет ли в словаре чего и поумнее?' Давай опять Про тень читать. Тень, сказано, лежит всегда за тем предметом, Который озарится светом. Давай исследуем, свал_и_м любой предмет, Да коли сзади тени нет, Так боги подшутили. И тот же час предмет для опыта свалили. Глядь, подлинно, за ним светло. 'Ну! - Солнце говорит, - от сердца отлегло! А то и вправду б было стыдно, Что если от меня кому-нибудь обидно, Что если бы и мой На вещи взгляд был не прямой, Так это слово _тень_ - лишь выдумка пустая Для пополненья словарей!' И жалоба земная За недостатком смысла в ней Назад отправлена скорей. ----- Естественно, что радостью сияют Те, кто по счастью попадают На луч светил земных. Любуясь, солнышки, судьбою озаренных Собою, нехотя довольные за них И видя всё в лучах своих, Поймут ли горе заслоненных?.. 1849 или 1850 257. САДОВНИКИ Всё вовремя свое берет! Быть дорогим всему черед, Когда что надо. Садовник, школенный на английский манер Для разведенья парков, сквер, Из своего превычурного сада В простой фруктовый сад зашел Да глазом как кругом обвел - Смутился! Так глаз его к дорожкам приучился, К их красноватому песку, К обстриженному дерну по шнурку, Где по аллеям в грунте, Ровней солдат во фрунте, Стоят подстриженны деревья и кусты, Где всюду столько чистоты, Не говоря уж про цветы! А это: без толку деревьями засажен: Где между них - аршин, где - сажень, Подбора вовсе нет пород: Там вишня между груш растет, Тут между яблонями - слива, Всё в беспорядке, как пришлось, Везде неряшество, навоз, - Куда как некрасиво!.. То подпертой тычиной сук, То сам хозяин, как паук, Оплел всё дерево сетями, Не ладя, видно, с воробьями... 'Ну уж сад!.. - Сказал наш садовод, с хозяином столкнувшись. - Забрался я к тебе, любезный, да не рад! Ходить совсем нельзя, тут лазей всё нагнувшись, Дорожек нет, в глаза торчат Сучки, листы! Тут с раза Иль ногу вывихнешь, или уйдешь без глаза! А звал еще смотреть!.. Нет, в нашем - хоть танцуй!..' - 'Толкуй себе, толкуй! - Хозяин отвечал. - Твой садик - точно, загляденье, А мой хоть некрасив, нечист, Зато уж объеденье! По осени, убрав свой желтый лист, Приди ко мне опять - дам фруктов и варенья!' Не унывай, артист, Что всё в тебе для света модного шершаво, Зато подчас за твой талант Тебе и самый модный франт, Завидуя, воскликнет: 'Браво!' Право!.. 1849 или 1850 ПРИМЕЧАНИЯ В настоящий сборник вошли произведения четырнадцати поэтов 1840-1850-х годов, чье творчество не представлено в Большой серии 'Библиотеки поэта' отдельными книгами и не отражено в коллективных сборниках (таких, например, как 'Поэты-петрашевцы'). Некоторые произведения Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, И. И. Панаева были включены в сборник 'Поэты 1840-1850-х годов', выпущенный в Малой серии в 1962 году (вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба, подготовка текста, биографические справки и примечания В. С. Киселева). В настоящем издании творчество их представлено полнее. Из других поэтов П. А. Каратыгин, П. А. Федотов, Ф. Б. Миллер, Н. В. Берг представлены в различных выпусках 'Библиотеки поэта' лишь отдельными произведениями, стихи И. П. Крешева, Н. Д. Хвощинской, Е. Л. Милькеева, М. А. Стаховича в издания 'Библиотеки поэта' не входили. Для создания правильного представления о поэтах, творческий путь которых начался в 1830-е годы (Ростопчина, Губер, Гребенка, Кони, Каратыгин) или продолжался в 1860-1870-е (Каратыгин, Миллер), в сборник включены произведения и этих периодов. При установлении порядка следования авторов в сборнике принимались во внимание как биографические данные (дата рождения, время начала творческой деятельности, период наибольшей активности), так и жанровые: в особую группу выделены водевилисты (Кони, Каратыгин) и сатирики (Панаев, Федотов), завершают книгу переводчики по преимуществу (Берг, Миллер). При подготовке настоящего сборника были просмотрены отдельные, прижизненные и посмертные, издания данных поэтов, журналы, альманахи, некоторые газеты за ряд лет, рукописные материалы. Одиннадцать стихотворений, принадлежащих Ростопчиной, Милькееву, Копи, Миллеру, публикуются впервые. Тексты публикуемых стихотворений сверялись с обнаруженными в архивах рукописями. В результате этой сверки ряд текстов печатается в более полном или измененном, по сравнению с прежними публикациями, виде. Тексты, как правило, печатаются в последней авторской редакции. Отдельные случаи, когда предпочтение отдается посмертному изданию, главным образом из-за цензурных купюр в прижизненном, оговорены в примечаниях. Произведения, впервые опубликованные после смерти поэта, печатаются по наиболее авторитетным посмертным изданиям. Особую трудность представляет выбор текста для произведений Федотова. Большая их часть публиковалась по спискам (автографы, за редкими исключениями, не сохранились), причем публикации и известные нам списки одного произведения часто имеют множество разночтений. В подобных случаях нами выбирался наиболее авторитетный, наиболее исправный из имеющихся текст, явные искажения исправлялись по другим публикациям и спискам, все эти исправления отмечены в примечаниях. Слова в тексте, заключенные в угловые скобки, являются редакторскими конъектурами. В угловые скобки, кроме того, взяты заглавия и подзаголовки, данные редакцией. Слова, зачеркнутые автором в рукописи, заключаются в квадратные скобки. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам. Явные опечатки в источниках текста исправляются без оговорок в примечаниях. Стихотворения каждого автора расположены в хронологическом порядке, недатированные стихотворения помещены в конце. Многие датировки стихотворений уточнены по первым публикациям, автографам, письмам и другим источникам, в необходимых случаях обоснование датировок приведено в примечаниях. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, было написано произведение, для водевильных куплетов - это нередко год первой постановки водевиля на сцене, для других - год первой публикации или цензурного разрешения издания. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком. Подборке стихотворений каждого автора предшествует биографическая справка, где сообщаются основные сведения о жизни и творчестве поэта, приводятся данные о важнейших изданиях его стихотворений. Здесь, как и в примечаниях, использованы, наряду с опубликованными, и рукописные материалы. В примечаниях после порядкового номера указывается первая публикация, затем, через точку с запятой, последовательные ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются) и, после точки, источник, по которому печатается текст. Источник текста вводится формулой 'Печ. по...', эта формула носит условный характер, обозначая издание, в котором текст впервые установился. Указание только одной (первой) публикации означает, что текст в дальнейшем не изменялся. Авторские сборники, часто встречающиеся в примечаниях к стихотворениям одного автора, полностью описаны лишь при первом упоминании, а в дальнейшем даны в сокращении. Описания книг и журналов, часто встречающихся в примечаниях к стихотворениям нескольких авторов, также даны в сокращении (см. список сокращений). Сведения о музыкальных переложениях произведений нами заимствованы из книги: Г. К. Иванов, Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 года), справочник, вып. 1-2, М., 1966-1969, причем приводятся фамилии только сколько-нибудь известных композиторов, остальные даны суммарно, по формуле: 'Положено на музыку одним композитором (двумя и т. д. композиторами)'. Сокращения, принятые в примечаниях БдЧ - 'Библиотека для чтения'. Булгаков - Ф. И. Булгаков, П. А. Федотов и его произведения художественные и литературные, СПб., 1893. Вольф - А. Вольф, Хроника петербургских театров, ч. 1-3, СПб., 1877-1884. ГБЛ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ГПБ - Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ГРМ - Рукописный отдел Государственного Русского музея (Ленинград). ЕИТ - 'Ежегодник императорских театров'. ИВ - 'Исторический вестник'. ЛГ - 'Литературная газета'. Лещинский - Я. Д. Лещинский, Павел Андреевич Федотов - художник и поэт, Л.-М., 1946. ЛН - 'Литературное наследство'. М - 'Москвитянин'. ОЗ - 'Отечественные записки'. П - 'Пантеон', 'Пантеон русского и всех европейских театров'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР. Ростковский - Ф. Ростковский, История лейб-гвардии Финляндского полка, отд. 2 и 3. 1831-1881, СПб., 1881. PC - 'Русская старина'. С - 'Современник'. СО - 'Сын отечества'. Сомов - А. И. Сомов, П. А. Федотов, СПб., 1878. ССНП - (И. И. Панаев), Собрание стихотворений Нового поэта, СПб., 1855. ГБЛ - Государственная театральная библиотека им. А. В. Луначарского (Ленинград). 'Тетрадь Пушкина' - рукописная тетрадь, содержащая автографы стихотворений Е. П. Ростопчиной, принадлежавшая ранее А. С. Пушкину (ПД). ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва). ЦГИА - Центральный государственный исторический архив (Ленинград). ц. р. - цензурное разрешение. ЦТМ - Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина (Москва). СТИХОТВОРЕНИЯ 247. 'Военный сборник', 1902, No 11, с. 244, в статье В. В. Жерве 'Павел Андреевич Федотов. Биографический очерк', с искажениями. Печ. по автографу (ГРМ). Датируется годом создания картины 'Свежий кавалер' (1846, другие названия картины: 'Следствия пирушки и упреки', 'Утро чиновника, получившего накануне орден'), тематически связано с ней. Друзей под масть уж подбирают. Имеется в виду пьяный полицейский, изображенный на картине лежащим под столом. Ср. прозаическое описание картины, также принадлежащее Федотову: 'Под столом заднего плана виден пробуждающийся, вероятно оставшийся на поле битвы, тоже кавалер, но из таких, которые пристают с паспортами к проходящим' (Лещинский, с. 178). 249. П, 1854, No 1, с. 35 (см. примеч. 248), 'Русское слово', 1862, No 4 (см. примеч. 248), PC, 1889, No 1, Булгаков, Лещинский. Печ. по списку ГРМ, где текст наиболее исправный (так, здесь имеются конец 42 - начало 46 ст., отсутствующие во всех других дореволюционных публикациях). Датируется по PC. Басня посвящена трагической судьбе художника в царской России. В. В. Толбин писал, что Федотов 'хотел изобразить художника, у которого нет средств окончательно образовать себя и который поэтому должен оставаться в тени и нейти дальше посредственности' (П, 1854, No 1, с. 34-35). Л. М. Жемчужников отмечал автобиографический смысл басни, 'заключающей исповедь Федотова, в которой он говорит о своем душевном состоянии и под видом 'цветка' жалуется 'пчеле', что утерял свой рост, цвет и аромат, потому что стена, север и тень заслоняют ему солнце' (Л. М. Жемчужников. Мои воспоминания из прошлого, Л., 1971, с. 111), далее следует рассказ о глубоком воздействии этой басни в авторском чтении на слушателей. 251. ЛН, т. 67, М, 1959, с. 589. Печ. с исправлением ст. 34 и 47 по автографу ПД. Предположительно датируется 1849 г., временем усиления произвола царской цензуры, против которой и направлена 'притча'. Так, в 1848 г. был запрещен 'Иллюстрированный альманах'. Федотов сделал для него иллюстрации к рассказу Достоевского 'Ползунков' (в 1849 г. альманах вышел, но в урезанном виде, без иллюстраций Федотова). 'Притча' была известна современникам: В. В. Толбин упоминает о ней как о 'замечательном произведении' (П, 1854, No 1, с. 43). Но, вследствие своей антицензурной направленности, 'притча' не могла в то время быть напечатана. Тарпейская скала - утес Капитолийского холма в Древнем Риме, откуда сбрасывали приговоренных к смерти преступников. Крест - здесь: орден. 252. П, 1854, No I, с. 38 (см. примеч. 248), PC, 1890, No 4, под загл. 'Хавронья', Булгаков, Лещинский. Печ. по П, с восстановлением ст. 28 по PC (тот же вариант стиха - в списке ГРМ) и ст. 66-67, отсутствующих во всех публикациях басни, - по кн.: 'Московская Румянцевская галерея'. Редакция и объяснительный текст Н. И. Романова. М., [1905], с. 63, где приведены ст. 59-67, по указанию Романова, первоначально басня была озаглавлена 'Цензура'. Предположительно датируется 1849 г., временем усиления произвола царской цензуры, олицетворенной в басне в образе Хавроньи. А. Н. Майков, ценивший эту басню выше других стихотворений Федотова, писал: 'Под нею не отказался бы подписать свое имя и Крылов и, конечно, поставил бы ее наряду с удачнейшими своими произведениями' (ОЗ, 1854, No 3-4, отд. 4, с. 46). 253. Лещинский, с. 117, где опубликовано по черновому автографу из рукописной тетради Федотова (ГРМ), с искажениями н ст. 1, 3 и пропуском ст. 5-8. Печ. по автографу. К ст. 8 в автографе- приписка сбоку: 'Да против репки - и сей и оный крепки'. Датируется по месту в тетради. Сенковский О. И. (1800-1858) - писатель, журналист и востоковед, редактор журнала 'Библиотека для чтения'. Стреляет а сей и оный репой. Имеется в виду разгоревшаяся в середине 1830-х годов оживленная журнальная полемика между Сеиковским и Н. И. Гречем об употреблении местоимений ' сей' и 'оный' ('этот' и 'тот'), Сенковский считал их устаревшими и требовал заменить, Греч же (на его стороне был и Н. А. Полевой) упорно отстаивал их, обвиняя Сенковского в порче русского языка. Отправило за Енисей - т. е. в сибирскую ссылку. Гусиное перо Крылова и т. д. Подразумевается басня И. А. Крылова (17681844) 'Гуси' ('Предлинной хворостиной...'). 254. П, 1854, No 1, с. 47 (см, примеч. 248) - отрывки (71 ст.), связанные пересказом неприемлемых для цензуры мест, 'Поправка обстоятельств, или Женитьба майора', Лейпциг, 1857, без указания автора (см. примеч. 248), 'Русское слово', 1862, No 4, PC, 1872, NoNo 5 и 8 (дополнения и варианты по нескольким спискам), Лещинский. Печ. по кн. Ростковекого, Приложение, с. 30, где опубликовано как самостоятельное произведение по списку П. И. Рейслера, с исправлением искажений в ст. 56, 120 и 188 (правильное чтение этих стихов в целом ряде списков и публикаций). По предположению А. И. Сомова, стихотворение было набросано вчерне еще в бытность Федотова в полку и только впоследствии было переработано (Сомов, с. 10). Датируется началом 1850 г. согласно следующему указанию В. В. Толбина: 'Будучи в Москве, где стихи его читались с восторгом, он сам поспешил оградить себя от неуместных похвал, написав воззвание к своим почитателям...' (П, 1854, No 1, с. 47). Многочисленные списки с различными, порой значительными, разночтениями хранятся в архивах Москвы и Ленинграда, в некоторых списках стихотворение в качестве предисловия или первой главы входит в состав поэмы 'Поправка обстоятельств'. Стихотворение с поэмой органически не связано и было включено в нее, вероятно, уже после смерти автора, так, редакционное предисловие в PC указывает на самостоятельный характер произведения: ''Предисловие к читателям' написано автором вообще по поводу его стихотворений, но оно всего более соответствует его поэме, а потому и предпослано нами 'Рассуждениям майора'' (No 5, с. 773). В одном из списков (ЦГАЛИ) - под загл. 'Гарнизонная крыса' и с подзаг. 'К читателям'. Кто б ни был, добрый ной читатель и т. д. Перифраз стихов Пушкина из романа 'Евгений Онегин': 'Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой Расстаться нынче как приятель' (гл. 8, строфа 49)....То перо, что носят в шляпе. Перо в треугольной шляпе - деталь офицерской формы того времени. Аванпосты - передовые посты. Феб - здесь: солнце. Звезды земные - награды, ордена. Ведь есть же Лизин пруд у нас и примеч. Имеются в виду герои повести Карамзина 'Бедная Лиза'. С трубою, с крыльями кумир - богиня победы. Косарь - здесь: большой нож с толстым и широким лезвием. 255. PC, 1890, No 4, с. 195, без ст. 31 и 104 и с др. изменениями, Лещинский. Печ. по списку ГРМ. 256. П, 1854, No 1, с. 37 (см. примеч. 248), PC, 1890, No 4, Булгаков, Лещинский. Печ. по списку ГРМ, где текст наиболее исправный. ''Тень', - писал Ф. И. Булгаков, - это обстоятельства, парализующие развитие таланта, в таких высоких сферах, откуда светит благодатное солнце, как бы не существует понятия о тени, которая лишается солнечных лучей, озаряющих и согревающих всех одинаково, и потому талант в этих сферах от самого 'Солнца' не встречает себе ни сочувствия, ни помощи против гнетущих его обстоятельств. Ярче трудно выразить взгляд самого художника на безвыходно роковое положение своего таланта' (Булгаков, с. 3). Стать в пень - недоумевать. 257. П, 1854, No 1, с. 32 (см. примеч. 248), Лещинский. Печ. по П, где текст более исправный. Список - ГРМ.