Стихотворения и поэмы. 1877-1892, Сологуб Федор Кузьмич, Год: 1892

Поэзия
Время на прочтение: 210 минут(ы)
Скачать в PDF
Федор Сологуб. Полное собрание стихотворений и поэм в трех томах
Том первый. Стихотворения и поэмы. 1877-1892
С.-Пб., ‘Наука’, 2012

1877

1
МУДРЕЦ
(басня)

Мудрец на чердаке так рассуждал
(Он сам умнее всех себя считал):
‘Как много есть на свете богачей,
Людей,
Которые лишь деньги тратят,
За лошадей по многу платят,
Добра не делают другим,
А помогают только злым.
Нет, если б я богатым был,
Не так бы жил,
И милостыню раздавал бы щедрою рукою.
Теперь же с голода сам чуть не вою’.
Но вот мудрец наследство получил.
(У мудреца богатый дядя был).
Свое держал ли слово?
Нет, за обновою обнова.
Он накупил домов и дач,
И одеваться стал по моде,
И зажил наш богач
Всех богачей, лишь тароватых, вроде.
Но только так не долго прожил он:
Богатство все прошло, как сон.
По-прежнему он жил убого,
И все роптал на Бога.
6 января 1877

2
МОЯ ДОРОГА

Прекрасно небо голубое,
Нигде не видно облачка,
Оно в недвижимом покое
Заснуло будто на века.
Прекрасно море предо мною,
Ласкает тихо берега,
Оно скрывает за собою
Неизъяснимые блага.
И я пускаюсь в путь далекий
10 На слабом ветхом челноке,
Плыву я в море одинокий,
И страшно мне, и сладко мне.
Но мчится туча грозовая,
И грозный ветер уж подул,
А я, в своем челне мечтая,
Глубоким, чудным сном заснул.
Мне снились дивные виденья,
Мне снились сладкие мечты,
Любви неясной ощущенья,
20 И чистый гений красоты.
В минуту бури я проснулся,
Я позабыл свои мечты,
От сна глубокого очнулся:
Здесь гибель — вместо красоты,
Но вижу светоч лучезарный
За морем вдалеке я там.
Судьбе за это благодарный
Я время лучшее отдам
Борьбе за счастье с бурей злою.
30 Но победить придется ль мне,
Или погибну под волною
На этом темном, мрачном дне?
29 июня 1877

ЗМЕЯ И ПИЛА

(басня)

Змея, забравшись в лавку слесаря,
Пилу грызть начала.
Пила сказала ей:
‘Безумная, не видишь разве ты
В безумной ярости твоей,
Как все твои усилья тщетны,
Как зубы ни остры твои,
Но мне не сделают вреда.
Острей твоих зубцов мои,
И для железа даже я вредна’.
1877

1878

4
ПОДРАЖАНИЕ НЕКРАСОВУ

Тяжко мне, как нищий просит хлеба,
Я любви, любви прошу у неба.
Но напрасно я ее прошу:
Я души живой вокруг не вижу.
Я надеждою отча<я>нья живу,
В ожиданьи всех я ненавижу.
Я взывая <так!> к русскому народу:
Оживи меня скорей,
Окуни меня в живую воду,
В сердце тихий мир навей.
Февраль 1878

5

Льются по комнате звуки рояли,
А под окошком шарманка визжит.
Барыня с барышней морщиться стали.
— Бросить монетку, — пускай замолчит! —
Музыкой стали опять наслаждаться,
И со двора уж шарманщик ушел.
Ведь над шарманкою станет смеяться
Даже и тот, кто не глуп и не зол.
Ну, а об том, кто с шарманкой блуждает,
Чтобы голодных детей воспитать,
Кто из хороших господ вспоминает?
Им нищеты никогда не понять.
21 апреля 1878

6
МОЛИТВА ПОКАЯНИЯ

‘Покаяния отверзи ми двери,
Жизнодавче’
Открой мне двери покаяния,
Создатель и Спаситель мой!
Душа моя к святому зданию
Возносится в храм светлый Твой.
Мольбу Ты слышишь о прощении,
Спаситель и Создатель мой.
Ты милостив, — святым забвением
Все язвы грешные покрой.
Наставь меня на путь спасения,
Невеста неневестная!
Прости мой грех, мое падение,
Пречистая, пречестная.
В грехах прожив все годы лучшие,
Грехами душу осквернив,
В слезах стою, овца заблудшая,
К Твоим ногам главу склонив,
И все грехи мои позорные
Я вижу пред собой,
И низко голова покорная
Лежит перед Тобой.
Внимай мольбе, Господь немстительный,
Меня жестоко не казня:
Твоею благостью спасительной
Покрой, о Господи, меня.
3 мая 1878

7
РУСАЛКА

Луна скользит меж легких туч,
И дремлет серебристый луч
Над спящею землею.
Русалке любо выплывать
И тихо косами играть
Над темною рекою.
В воде любуяся собой,
Поет русалка под луной.
Несутся грустно звуки
Томления и муки.
Поет русалка, смотрит вдаль,
Кого-то ждет, кого-то жаль,
О ком-то все тоскует,
Кого-то зачарует.
9 мая 1878

8
ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ ‘СМЕШНОЙ ЧЕЛОВЕК’

…И я бежал от шума городов,
В глуши неведомой я скрылся,
И, свергнув тяжесть суетных оков,
Среди природы поселился.
И полюбил я глушь лесов, полей,
Докучливых друзей чуждался,
Один бродить в лесу в тени ветвей.
Один по берегам скитался.
И понял я тогда язык зверей,
И листьев свежих тихий шепот,
И разговор задумчивых ветвей,
И ручейка невнятный ропот…

9А
МЕЧТЫ

Рад бежать от людей в глушь лесов,
Здесь мне душно в их скучных чертогах,
А под тенью тех старых дубов
Воздух свежий так чист и так и легок.
Не мешает мне шум городов,
Не пугает толпа рой мечтаний.
Не летит прочь чудесный ряд снов
И надежд золотых — упований.
Но тоскует душа и грустит,
И сжимается сердце печалью,
А мечта все летит да летит
В мир чудесный, волшебный и дальний.
Образ гордый, прекрасный, святой,
Образ вечной, великой свободы —
Он несется везде предо мной,
И во тьме, и в часы непогоды.
3 июня 1878
Таврический Сад

9Б

Убежать бы в леса, отдохнуть
В их широких и вольных чертогах,
Где вливался б в усталую грудь
Вольный воздух, прозрачен и легок!
Не за то не люблю здешний шум,
Что не дружен он с миром мечтаний.
Не развеять ему тихих дум,
Светлых снов и святых упований.
Но чем радостней город шумит,
Тем сжимается сердце печальней,
Тем пугливее ум мой бежит
За мечтою волшебной и дальней,
И чем ярче блестит предо мной
В дикой мгле образ вечной свободы,
Тем страшней для души молодой
Моря жизни суровые воды.
3 июня 1878
Таврический Сад

10

Стой, солнце, и не двигайся!
Одумайся, родимая страна!
Ты язвами покрыта вся.
Или тебе погибель не страшна?
Взгляни в поля, родимая,
И посмотри на гибнущий народ:
В поту, как вол, работая,
Он падает под бременем невзгод.
Встречая лишь презрение
За свой страдальческий и скорбный труд,
Толпы народа нищего
К последнему пристанищу идут.
Ослеплена страна великая
Хвалебным дымом радостных побед
И жалкими заплатами
Чинит кой-как ошибки прежних лет.
4 июня 1878
Стихотворения и поэмы

11
СОН

Я видел сон: волшебная, святая,
С прелестною поникшей головой,
Каким-то тайным недугом страдая,
Она неслася предо мной.
Тяжелый острый меч в руках прелестной
Обильно кровью вражьей обагрен,
И девы взор пленительный, небесный
Немой враждою притуплён.
Давя в ногах беспомощные силы,
Оковами врага себя сковав,
И на чело подъяв печать могилы,
Спешит, путь гибельный избрав.
Под гром восторженных рукоплесканий
Спешит к бездонной пропасти она,
И перед ней полна воспоминаний,
Победами опьянена.
Я видел язвы ран глубоких, знойных,
Я на нее с презреньем посмотрел,
Но, заглянувши в сердце девы стройной,
О заблужденье пожалел.
20 июня 1878

12 А

Тоска и страстные томленья,
Удел печальный: все молчать,
Надежда — тяжкого мученья
Принять святую благодать,
Боязнь этого мученья,
Пустая, праздная тоска,
К чему-то смутное влеченье —
Вот чем наполнен день с утра.
24 июня 1878
Начато в церкви Всех скорбящих
Божией Матери

12 Б

Желанье страстное — сорвать
На мне лежащую печать,
Печаль и страстное томленье,
Удел безрадостный — молчать,
Надежда — тяжкого мученья
Принять святую благодать,
Боязнь жестокого мученья,
Тоски холодная игра,
К чему-то смутное влеченье, —
Вот чем наполнен день с утра.
24 июня 1878
Начато в церкви Всех скорбящих
Божией Матери

13
ЯР-ХМЕЛЬ

Земля покрыта мглой холодной,
Обвита снежной пеленой,
Бездушной, мертвенной, бесплодной.
В лесу не воет волк голодный,
И не бежит своей тропой.
И леса нет, — одна пустыня,
Ветров безгласная рабыня.
По ней блуждает ветер злой,
И мрачно-тихих гор твердыня
10 Его не сдержит пред собой.
По всей поверхности унылой
Везде и всюду мрак унылый,
Повсюду холод гробовой,
И спят глубоко в недрах силы,
И страшный царствует покой.
Но Солнцебог прогнал туманы,
Оковы холода разбил,
И вихри, бури, ураганы
Лучами солнца он сразил,
20 И зиму взором победил.
Яр-Хмель дохнул, — весна настала,
Природа вышла из оков,
Вода разбила свой покров,
И хлынула, и побежала,
И залила снега лугов.
Земля покрылася цветами,
И воздух жизнью задышал,
И над зелеными лугами,
И над долами, над горами
30 Природы голос прозвучал.
Лес вырос днем, и золотые
Лучи в нем весело прошли.
За днями ночи хмелевые,
Тихи, загадочно-немые
И нежно-страстные текли.
Земля пылает страстью тихой,
Любовью чистой и святой,
И страстный царствует покой,
Забавой не нарушен дикой,
40 Храним живою тишиной.
В кустах горячее дыханье.
Поет так сладко соловей.
Здесь нет тоски и ожиданья,
Везде и шепот, и лобзанья,
И блеск неведомых очей.
Они так скоро пролетели,
Часы тех сладостных ночей.
В лесу уж листья пожелтели,
И птицы вольные не пели,
50 И становилось холодней.
Яр-Хмель уж землю покидает,
И опечалилась она,
И слезы светлые роняет,
И бога тихо упрекает,
Пред ним недвижна и бледна.
— Не плачь, — сказал ей бог могучий, —
Возьми подарок от меня,
Из всех даров природы лучший,
И помни бога, дар храня.
60 К тебе, подруге темноокой,
Вернусь, лаская и любя,
Весною посещу тебя. —
И он припал к груди высокой,
Ее руками он обвил,
И улетел он в путь далекий,
Но пробежал огонь глубоко,
И грудь земную наводнил.
И с той поры огонь сокрытый
Всех обитателей живит,
70 И, мощным гением открытый,
Природу он животворит,
Глаза поэта отверзает,
И силу в грудь его вливает.
27 июня 1878

14
ПАДЕНИЕ

С бессильной скорбью продолжаю
Я жизнь позора и стыда,
И все, мечтатель, ожидаю
Свободы, славы и труда.
Вокруг меня — тоска могилы,
Оковы зла на мне гремят,
И душу, скорбны и унылы,
Проклятья звуки леденят.
Тону в разврате я постыдном,
Я проклинаю свой порок,
Клеймит мой лоб клеймом обидным
Заслуженно суровый рок.
Но цель моих святых мечтаний
Я в мрачной бездне не забыл,
И путь чудесный упований
Душой страдающей открыл.
14 июля 1878

15

Не для всех поэтов
Светлый рай отворен, —
Путь земной для многих
И тяжел и черен:
Мгла кругом немая,
Силы праздно вянут,
И на небе темном
Звезды не проглянут.
31 июля 1878

16
ПОДРАЖАНИЕ ГТЕ

Ты знаешь край чудесный и далекий,
Где дремлет тополей душистых ряд,
Где так отрадно мне в степях широких,
Где звезды тихо надо мной горят?
Ты знаешь этот край?
Туда! Туда!
О, гений мой,
Там отдохнуть мне дай!
Ты знаешь дом? мерцает в нем лампада,
Ночной он полон тишиной.
В душе светло, в душе отрада
С какой-то сладкою тоской.
Ты знаешь этот дом?
Туда! Туда!
Дай отдохнуть
В полумраке святом!
Ты знаешь горы вековые,
Что величаво спят, покой храня?
Там не шумят леса, всегда немые,
Там клевета не оскорбит меня.
Ты знаешь эти горы?
Туда! Туда!
Пусти меня,
Разбей мои запоры!
8 августа 1878

17 А
ПОЭТУ

Уйди в мир народный,
Уйди в мир чудес,
Из степи бесплодной
Несись до небес.
Тот мир веселее,
И нет в нем злодея,
Проклятий, рыданий.
Тебе не изменят,
И песни оценят
Святых упований.
Девица там встретит
Любовью святой,
Приветом ответит,
Утешит красой.
Забудешь ты муки,
Получишь ты мир,
И в чудные звуки
Оденешь кумир.
11 августа 1878
Летний Сад

17 Б
ПОЭТУ

Войди в мир народный
Что в область чудес,
Что в дикий, свободный
Таинственный лес.
Приникни смелее,
И в сердце злодея
Ты правду найдешь.
В свое ль окунешься —
Так сам засмеешься,
Такая там ложь.
Душа встрепенется
На призыв святой,
И сердце зажжется
Призывной тоской.
Оденешь ты в звуки
Свой светлый кумир,
И сладкие муки
Навеет тот мир.
11 августа 1878
Летний Сад

18
ВЕЧЕР

Задумчиво светит лампада,
В ней тихо горит огонек.
В душе моей мир и отрада
На смену минувших тревог.
На скатерти белой и чистой
Тихонько кипит самовар.
Рекою туманной, волнистой,
По комнате стелется пар.
И радость, и мир навевая,
Лампада горит предо мной,
И песню любви напевая,
И манит, и нежит порой.
14 августа 1878

19
НЕВЕСЕЛАЯ КАРТИНА

Нет страны той благодатной,
Где бы не было вражды,
На земле всей необъятной
Здесь любви не встретишь ты.
И народ простой, страдая,
Как во дни своих невзгод,
Тщетно чуда ожидает:
Но спасенье не идет.
Счастлив ты, коль не откроешь
Другу страстную мечту,
И слезою не омоешь
Ты лицо в минуту ту.
Твое сердце чуждо миру,
Его тайны не нужны,
И пустому сонму пира
Все волнения смешны.
Пошлость, мерзость, мрак тяжелый,
Негде сердцу отдохнуть,
Пред картиной невеселой
Страшен, гадок дальний путь.
18 августа 1878

20
ПОЭТ

Молчит упорно скорби муза,
Молчит — и силы бережет,
Придет пора — и рабства узы
Рукой отважною стряхнет.
Тогда она возвысит смело
Свой голос чистый и святой,
И призовет к святому делу,
И праздный проклянет покой.
И зло, и нечисть человека
Она бесстрашно обличит,
Ее поэта злоба века
И ненависть не устрашит.
Не устрашат его гоненья,
Проклятья, злобы приговор,
Снесет он кротко оскорбленья
И незаслуженный позор.
Научит он любить друг друга,
Он в мир свободу принесет,
Свободу жизни, слова, духа,
И смерть без страха призовет.
26 сентября 1878

21

Ну, тащися, сивка,
Улицею грязной!
Мы с тобой наездимся
В этот день осенний.
Еще рано. Хмурится
Небо сизой тучею.
Непролазной грязи
Всюду видны лужи.
Скучно в эту непогодь!
10 Ну, тащися, сивка!
Вместе мы с тобою
Бьемся из-за едева.
Мне глядеть невесело
На заборы длинные,
На дома угрюмые,
На людей нахмуренных.
Слушать мне невесело
Ветра вой осеннего.
Шум дождя немолчного.
20 Ну, тащися, сивка!
Поднялись мы с сивкою
Рано-рано до свету,
И сбирать отправились
Мы с тобою денежки.
Ну, и протаскаемся
Мы до поздней ночи,
И домой воротимся
Впроголодь, усталые.
Накормлю тебя я
30 Скудною едою,
Да водою мутною
Напою я сивку.
21 октября 1878

22

Что, прелестный ребенок, задумчив сидишь,
На красивую ручку головку склонивши,
И лукавым глазком так печально глядишь
Об учителе строгом забывши?
Вспоминаешь ли дом, где ты нежно любим,
Где ты рос, охраняем горячей любовью,
Как бесенок лукав, и красой — херувим,
Облеченный и плотью и кровью?
Иль печалит тебя ряд холодных забот
10 Обо всем, что тебе здесь учитель внушает,
И порядок суровый ребенка гнетет,
И стремленья младые ломает?
Иль, быть может, обидел тебя баловник,
И обидную грубость изведал ты силы,
От тоски и печали головкой поник
И сидишь без движенья, унылый?
Средь товарищей шумных, веселых, грустя,
Ты о матери ль думаешь нежно любимой,
Ты о ласках ее вспоминаешь, дитя,
20 О заботах горячих родимой?
А жива ли родная, далекая мать?
Все ль любимого сына она вспоминает,
И минуты, когда он вернется опять,
Горячо ли она ожидает?…
Иль, быть может, дитя, у тебя ее нет?…
Да и мать ли родная ребенка взрастила?
Иль покинула свет твоя мать в цвете лет,
Иль отцу твоему изменила?…
Но прелестный ребенок задумчив сидит,
На красивую ручку головку склонивши,
Перед ним класс веселый беспечно шумит,
30 Об учителе строгом забывши…
3 ноября 1878

23
К ГОСПОДУ БОГУ

В подвале, где плесень сырая
Покрыла стены и свод,
Девочка больная
Мать свою ждет,
Вздыхает,
И грустно глядит на окно,
Что в темном подвале мерцает,
Как светлое в тучах пятно.
Девочка мечтает
10 Про волю, счастье и свет,
Про все, что далеко блуждает,
Чего здесь нет.
Бог знает, есть ли где, нет ли, —
Ей трудно и больно дышать.
Скрипнули ржавые петли,
Вернулась усталая мать.
Весь день в работе томилась
Она тоской,
А вечером торопилась
20 К дочке больной.
И дочь улыбнулась, сказала: ‘Милая,
Мама моя!
Зачем ты унылая?
Была я больная, хилая,
Умру, — буду счастлива я!
Ты, мама, работаешь много,
И ты будешь больна,
Но есть другая дорога,
К богатству приводит она.
Соседка вчера мне сказала:
30 ‘Красавица может всегда,
Лишь только б она пожелала,
Пожить без забот и труда’.
А ты красивая, мама,
Не знать бы тяжелых работ,
Жить бы, как знатная дама,
Жить бы, как царица живет!
Зачем работою
Себя томить?
Умру я, — простись с заботою,
40 Чтоб весело горе забыть!’
И вдруг, травка, косой подкошенная,
Упала дочь,
Стояла безмолвная мать, утомленная.
Темнела осенняя ночь.
Крепла дума унылая,
А дочь лепетала в бреду:
— Не плачь, мама! не плачь, милая!
Я к Господу иду! —
7 ноября 1878

24
ЗИМА

Кроет уж снег молодой
Мерзлую землю пред мной,
Кроет своей пеленой.
Холод природу сковал,
Лист пожелтел и упал,
Снегом в лесу погребен,
Лес, почернев, облажен.
Снегом мой дом занесен,
Воды покрылися льдом.
Тихо и ясно кругом,
В окна мне солнце глядит,
Снег, как алмазы, блестит
Красным и синим огнем.
19 ноября 1878

25
А. ПОЛЕЖАЕВУ

Роскошные звуки спокойных стремлений
Ты миру оставить бы мог,
Сиял бы лучами святых вдохновений
Тебя осенявший венок,
И, может быть, чуткая душа поэта,
Отважно взлетев до небес,
Очам изумленного, хладного света
Открыла б отчизну чудес,
Сердца поражая, неслися бы звуки,
Как волны, один за другим,
И думал бы мир: усладить наши муки
С небес снизошел серафим.
Судьба погубила поэта младого,
Погиб он, измучен борьбой,
Оставил, дойдя до конца рокового,
Проклятья судьбы за собой.
Страдал он и, полон глубоких страданий,
Наполнил он песни тоской,
В них нет ни надежд, ни любви, ни желаний,
В них плач над могилой немой.
11 декабря 1878

26
СОЛОВЕЙ И РОЗА

Алым пламенем горя,
Встала с запада заря.
Коротко блестит зарница,
Как стыдливая девица,
Слышны песни соловья:
‘Ты, души моей царица,
Роза пышная моя!
И тобой, и страстью нежной,
Бесконечной, безнадежной,
Дума тайная полна.
Я лечу к тебе послушно,
Ты же внемлешь равнодушно,
Безответна, холодна!
Роза гордая, взгляни же!
Мне и взгляд единый твой
Будет лаской дорогой!’
Роза алая все ниже
Никнет милой головой.
Пропоет он до рассвета,
Но желанного ответа
Не дождется соловей
От красавицы своей.
12 декабря 1878

27
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

На заре, на зеркальной воде
Лебединая песнь раздавалася,
А природа, тиха и ясна,
Вкруг печальной реки пробуждалася,
Ивы гнутко склонялись к реке,
В полусне и росой орошенные.
Улыбалися поля и леса,
От полночного сна пробужденные.
Было чудно и ясно кругом,
И на всем скорбь лежала печальная.
А в реке средь густых камышей
Песнь уныло лилася прощальная.
В песне той была тихая грусть,
В песне той скорбь звучала сердечная,
И печальна та песня была,
В ней рыдание слышалось вечное.
15 декабря 1878

28
БЕГЛЕЦ

(из Сибирских народных песен)

Славное море — широкий Байкал!
Рыбный бочонок — чудесная лодка!
Ну, ветерок, пошевеливай вал!
Ну, шевелись, разгуляйся, погодка!
Через Байкал-то не долог мой путь…
Долго в горах и цепях я томился,
Любо теперь мне на воле вздохнуть,
Грудь я расправил, в степи оживился.
Прежние цепи меня не страшат,
Стража беспечно меня пропустила,
Люд деревенский работнику рад:
Там-то работа меня накормила.
Долго я шел и пришел наконец
К берегу синего моря Байкала,
У моря струсил немного беглец….
Бочку, спасибо, судьба мне послала.
Бочка дресвою залита была…
Влез я в суденышко это проворно,
Буря, авось, мне не сделает зла,
Ветер, авось, не подует нагорный.
23 декабря 1878

29
КУКУШКА

Кукушка куковала,
Сидя в своем садочке,
Головкою лежала
Она на свежей почке.
К ней птицы прилетали,
С участьем говорили:
‘С какой такой печали
Вы, милая, заныли’.
— ‘Стряслось несчастье черное,
Свила себе гнездо я
Большое и просторное,
Снесла себе яйцо я.
Вдруг нас орел заметил,
В меня тотчас влюбился,
Гнездо мое приметил,
В него, как волк, вцепился,
Яйцо разбил поспешно,
Меня он взял с собою,
Обнявши страстно, нежно,
И сделал он женою’.
27 декабря 1878

1879

30
ИЗ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ПОЭМЫ ‘ЛИПОВАЯ МАШИНА’

V.

Холод, и ветер, и дождь до костей пробирает,
Судно плывет да плывет,
Ветром суденышко так и качает,
Вал — то его подымает,
Вправо, то влево, то взад, то вперед поддает.
Мы в коридор поскорей перешли,
Думаем мы: ‘Слава Богу!
Теплое гнездышко здесь мы нашли,
Здесь мы запрятались, ровно медведи в берлогу’.
10 Спим или бродим в тепле втихомолку,
С палубы, слышим, вдруг лоцман кричит:
‘В вашем спанье-то не много нам толку.
Эй, вы! вставайте, лежни’, — говорит:
‘Эй, дармовщина! откачивать воду ступайте!’
Мы, как невольники, вверх поплелись.
‘Вот мы! работы давайте’.
‘Вот вам работа — качайте’.
Тут мы качать принялись.
Воду качаем, да песни поем.
20 Воду мы вверх поддаем.
‘Стонет, воет не<по>годушка,
Вдоль по реченьке корабль плывет,
Не в лесу поет соловушка,
Красна девица на нем поет:
Поклонюсь я быстрой реченьке,
Поклонюсь я ветру буйному,
Ты неси меня, ты реченька,
Не топи меня ты гневная,
Не бушуй ты, непогодушка,
Не мешай мне к другу ехати,
К другу милому, желанному.
Поклонюсь я свету батюшке,
Поклонюсь я низко матушке:
Не брани меня ты, батюшка,
Не кори меня ты, матушка,
Выдайте меня за милого,
Выдайте вы за желанного’.
1) 7 января 1879

31
СКУКА

Развлекает ум
Глупый, пошлый шум
Жизни праздной.
Надоело света ждать,
В черной бездне прозябать,
Надоело созерцать
Бесконечный, безобразный
Пошлый вздор.
Светлый взор
Злобным делом отуманен,
Плод моих мечтаний
Дик и странен.
Светлых упований
В сердце нет,
Жду я бед
Безучастно,
Ненавижу пошлый свет
Всей душою, страстно.
2) 7 января 1879

32
ИЗ ПОЭМЫ ‘НОВЫЙ ГОД’

I

Великий день — последний день!
Великий год — истекший год!
Прошел — и нам оставил тень
Минувших бед, страстей, невзгод.
Но что же впереди нас ждет?
Ты мне принес немало дум,
Младенец грустный, новый год.
Но я печален и угрюм.
Вокруг меня толпа забот,
10 И предо мной стоит вопрос,
Что будет впереди со мной?
Туманна ночь. Лежит мороз.
В пустынных улицах покой,
А я все шел, все шел вперед,
Как тот тяжелый, мрачный год,
Что нас безмолвно покидал.
Туманный город в мгле лежал,
И звездный свод над ним блистал,
И, озаря ковер снегов,
20 Спокойно месяц вниз глядел,
А ветер, злобен и суров,
Мне песнь насмешливую пел:
‘Куда, мечтатель молодой?
Кого, чего здесь ищешь ты?
Зачем покинул ты покой,
Зачем оставил ты мечты?
Здесь холод, мгла, туман густой.
А люди — предо мной они
Дрожат. Я в них вселяю страх.
30 Идут, дрожат они. Взгляни:
Мольба на скованных устах,
Слеза отчаянья в очах.
Вернись, мечтатель молодой,
Вернись, вернись скорей домой!’
Но я молчал и дальше шел.
Какой-то дух могучий вел
В тот чудный час меня,
Куда-то вдаль с тоской маня.
3) 7 января 1879

33
ПОЧКА

Тихо грезит почка
Среди майской ночи,
Тяжела ей ночка,
Не хватает мочи
Утра дожидаться,
Чтоб в одежде новой
Пышно красоваться
Розою терновой…
Так поэт: в младые годы
Спит талант его чудесный,
Но полна душа стремленья:
В ней горит огонь небесный!..
25 января 1879

34
СМЕХ

Надо мной смеялись люди,
Я смеялся сам,
Но уста мои в лобзаньи
Прижимались к их устам.
Видел я, что все смеются
Вечно надо мной,
И душа моя печалью
И немой полна тоской.
Но в людей я верил слепо
И стремился к ним. —
Надо мной смеются люди,
Я обижен и гоним.
1) 27 января 1879

35
ДРУЖБА

Поле дышит ароматом,
Ясно небо надо мной,
Лес пред мной вдали синеет,
Над широкою рекой
Мы с товарищем сидели
И глядели в небеса,
И смеялись очень звонко….
Все прошло! И те леса
Зимним снегом уж покрылись, —
Мне сказал товарищ мой:
‘Дай мне два рубля, мой милый,
Иль рассорюсь я с тобой!’
2) 27 января 1879

36
СЛАВА

Я лежал с своею думой
И измученный, и злой,
Занимался день угрюмый
И томил меня тоской.
Предо мной мелькнула слава
При мерцаньи дня,
Горделиво, и лукаво
Посмотрела на меня.
‘Посмотри, — мне говорила, —
Царство славы там:
Я дорогу проложила
По пучинам и волнам.
Со снедающим пороком
Сладить ты не мог
И в разврате одиноком
Ослабел и изнемог.
Ты лежишь, печали полный,
И измученный, и злой,
А туда выносят волны
Только чистого душой’.
3 февраля 1879

37

Мои отцы — казаки были,
Железом страшные врагам,
Они свободу приносили
Ее не знающим рабам.
Наскучив рабством вековечным,
С родной земли они ушли
Под звуки песен тех сердечных,
Что разносились по земли,
Свободны, будто ветер в поле,
10 Как степь шир<ок>ая, горды,
Цвели, росли они на воле
Беспечны, вечно молоды,
Они увянуть не успели,
Судьбою рано сражены,
И их великой колыбели
Остатки русским сожжены.
Но дух свободный, величавый
В сынах Украины уцелел,
И на меня он веет славой
20 Давно забытых, чудных дел.
Во мне Украины дух свободной
Ключом живым из сердца бьет.
На бреге Волги полноводной
Я вижу царственный народ.
. . . . . . . . . . . . . .
4 февраля 1879

38
ПЕСНИ

Идет он, братьев утешая.
Напевы дивные звучат,
Но звуки песни проклиная,
Рабы их слушать не хотят.
Они ведь не накормят нищих,
Оковы рабства не стряхнут
И чудный свет духовной пищи
На темный разум не прольют.
Звучат страданий громче звуки
10 Волшебных, чудных звуков всех,
И замолкает в царстве муки
Веселый, беззаботный смех,
Смолкает песня золотая
Про женщин, розы и вино,
Там скорбь великая, немая
И горе царствует одно.
А если б лютнею волшебной
Поэт родной был одарен,
Он не восторг нашел хвалебный, —
20 Проклятьем встречен был бы он.
Не радость лютня б разливала
В тоской измученных сердцах, —
Нет, слезы горькие рождала
Она на впавших бы очах.
Ее пленительные звуки
Не дали б радость и покой, —
Они прибавили бы муки
Сердцам, измученным тоской.
5 февраля 1879

39
ЖЕЛАНИЯ

Постигнуть тайну вечную
Святой любви,
Изведать жизнь сердечную,
Огонь крови,
И силу страсти мощную
В сердцах мужей,
И радость непорочную,
И блеск огней,
Страданья девы страстные,
И юный жар,
И мудрость безучастную, —
Науки дар,
И подлость непомерную,
И грязь людей,
И доблесть, чести верную,
В крови своей, —
Все чистое и грязное
Хочу узнать,
Чтоб горе неотвязное
Борьбой встречать,
Мечтанья чудно-страстные
Чтоб поднялись,
Созвучия прекрасные
С пера лились.
28 февраля 1879

40
СОМНЕНИЕ

Когда так страстно я люблю,
Зачем же люди ненавидят?
Привет ли я сердечный шлю, —
Меня насмешкою обидят,
Открою ль страстную мечту, —
Меня за правду проклинают,
Друзей ли искренних сочту, —
Но другом кто ж меня считает?
2 марта 1879

41
НОЧЬ

Покрыла ночь сады Украины отдаленной,
В лесах и нега, и покой,
Трудом тяжелым утомленный,
Спит городок над смутно-тихою рекой,
И с неба смотрят звезды ясные
На всех спокойно, безучастные.
Молчанье мертвое на улицах пустынных,
Сады росой орошены,
И вдоль заборов скучно-длинных
Шаги прохожего в ночной тиши слышны,
Их замедляя с восхищеньем,
Прохладу пьет он с наслажденьем.
7 марта 1879

42
КОЛОКОЛ

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
И предо мною жизнь кипит,
Я слышу: где-то, полон думы,
С тоскою колокол звенит.
От этой жизни малодушной,
Из этой сферы пошлой, душной
Он вдаль таинственно влечет,
10 Туда, где трудится народ.
В часы молитвенного пенья,
Когда горит огнями храм,
И все молчит, склонясь в моленьи,
И жгут пред Богом фимиам,
Когда божественное слово
Под сводом сумрачным звучит,
Трапеза чудная готова,
И мощно колокол гремит, —
В минуты чудные, святые,
10 Я слышу колокол иной,
Пред мною лики неземные
Плывут с улыбкой неземной,
Звучит чудесно песнь свободы,
Борцы убитые встают,
Что жизнь святую в наши годы
За благо ближних отдают,
И те, которых люди гнали
Теперь и в прежние года,
Они встают из светлой дали
10 Молят, зовут меня туда.
9 марта 1879

43

Катится жизнь безнадежно-бесплодная,
Жить не давая,
Та же пустыня уныло-холодная, —
Тишь гробовая,
Те же унылые, жалкие радости,
Те же печали…
Чаша еще неизведанной сладости,
Ты не мечта ли?
Мрачно проходят недели печальные,
Света не видно,
Звезды глядят неприветливо, дальние….
Грустно, обидно!…
18 марта 1879

44

Без движенья стоят молчаливые статуи
И с тоскою глядят на меня,
Я рыдаю, склонясь к их подножиям каменным,
Озаряем сиянием дня.
Я рыдаю, и слезы катятся холодные,
И теснят вздохи грустные грудь,
Предо мной в тихий хор соловьев обращался,
И прелестные розы мой путь,
Вырастая из слез моих, тихо катящихся,
Устилают махровым ковром,
Оживают пред мною статуи холодные,
И ликует природа кругом.
Надо мною склоняясь, деревья унылые,
Чудно-звучные песни поют,
И русалки с глазами прозрачно-небесными
Меня в царство покоя зовут,
И, сплетясь в хороводы, цветочки веселые,
Веселяся, ликуют вокруг,
И склоняюсь я, сном золотым успокоенный,
На цветущий, ликующий луг.
23 марта 1879

45

Каждый год неукоснимо
Повторяет это мать:
Воскового херувима
С освященной вербы снять,
И сказать мне улыбаясь:
— Раздевайся и ложись! —
И стегать меня, стараясь,
Чтобы слезы полились.
Тот обряд она свершает
В понедельник на Страстной,
И, смеяся, повторяет
Те же шутки надо мной:
— Верба бела, бей до тела,
Верба хлёст, стегай до слёз,
Чтоб учился и за дело
Принялся молокосос! —
3 апреля 1879

46
ВЕСНА

Весна! Природа торжествует,
Природа сбросила свой гнет,
Все веселится и ликует,
Все блещет, дышит и цветет.
Но всюду, где свои селения,
Построил прочно человек,
Там нет весны, нет возрожденья,
Там злоба царствует и грех.
Железной силе угнетенья
Дана великая страна,
И под спаленными лесами,
И над печальными полями,
И под свистящими бичами,
Рыдая, падает она.
Доселе розгами богата
Страна великая моя,
И ими бьем меньшого брата,
Свою старинушку любя.
О, погоди, моя родная!
Увидишь крови много ты.
Та кровь кипела молодая, —
Весна промчалась золотая,
Разбиты прежние мечты!…
1) 8 апреля 1879

47
СУДЬБА

Не для счастья, не для радости
В свет мы рождены,
Не для нас волненья младости
Небом суждены,
Не для нас любви мгновения
С красотой своей,
Не дождаться утоления
Пламенных страстей,
Не согрета страстью знойною,
Молодость пройдет,
И в кругу своих, спокойная,
Старость нас не ждет.
Нас иное ждет волнение,
Высшая любовь:
Мы прольем — во искупление
Братьев нашу кровь…
В сердце живо упование,
Воля им тверда:
Сменят годы испытания
Лучшие года.
2) 8 апреля 1879

48
ПОЭТУ

Идешь ты, братьев утешая,
Напевы дивные звучат,
Но звуки песен проклиная,
Рабы их слушать не хотят.
Зачем, к чему веселья звуки,
Где нужно падать, чтобы жить,
Народных бед, сердечной муки,
И в сладких звуках не забыть.
Смолкает песня золотая
Про женщин, розы и вино,
Здесь скорбь великая, стеная,
И горе царствует одно.
Нам утешения не нужны,
Не нужно лести и похвал,
Лежим мы, слабы и недужны…
Поэт, который врачевал
Лекарством горьким нас, — в могилу
Сошел, измучен и разбит,
И вновь неправедная сила
Над вечной правдою царит.
29 апреля 1879

49

Чахлая зелень,
Чахлые люди,
Слабые силы,
Слабые груди,
Смерть и порок.
Падаешь, вновь поднимаешься,
Трудишься, бьешься, стараешься,
То от борьбы изнемог,
То наслаждаюсь весною,
Песни слагаю порою,
То упаду глубоко,
То вознесусь высоко…
Падаю, падаю с неба,
Жду я духовного хлеба,
Или глотаю
Черную грязь,
Жизнь ожидаю,
Жизни боясь…
Где ж ты, весна золотая?
Что же тебя не видать?
Жду я тебя, унывая,
Хочется плакать, стонать!
Стон вырывается тихий,
Слезы, как вы бы текли!
Думы, быть может, так дики
Голову мне бы не жгли!
Будущность так безотрадна,
Детство так глупо прошло…
Да, одному не повадно!
Слабы мы, — сильно в нас зло.
16 мая 1879

50

Если б сердце чистое
Я теперь имел,
Был бы голос мой яснее,
Я бы громче пел.
Пел бы я про славу
И свободу прежних дней,
Пел бы я про рабство,
Цепи родины моей.
Пел бы я героев,
Что вперед народ вели,
Что за благо родины
В бой с врагами шли.
1) 27 мая 1879

51

Не думай о беде отчизны,
И о собратьях не жалей:
Для бесполезной укоризны
Рискуешь головой своей!
Будь подлецом! Служа злодеям,
Для всякой мерзости живи
И, зарываясь в грязь, смелее
Свое достоинство дави!
2) 27 мая 1879

52

В мечтанья погруженный,
По улице я шел.
Я был король влюбленный
Пред мной стоял посол.
От милой королевы
Кольцо принес он в дар.
Привет любимой девы
Зажег во мне пожар.
И вот в мою столицу
10 Спешит уже она,
В парчу и в багряницу
Светло облечена.
От счастья мои щеки
Пылают горячо,
И вдруг удар жестокий
Я получил в плечо,
И голос грубый, строгий
Над ухом прогремел:
— Мальчишка босоногий!
20 Толкаться как ты смел! —
Как из лазури ясной
Я на землю упал,
И франт, от злости красный,
Мне уши натрепал.
С поникшей головою
Плетуся я вперед.
Мальчишки надо мною
Смеются из ворот.
30 мая 1879

53

Представляется мне моя родина
Лучезарной, прелестной развратницей:
Наслаждается лаской продажною,
Дома брошены дети голодные.
Отчего же мне жаль ту развратницу,
Отчего же люблю я продажную:
Оттого ль, что страдает родимая?
Оттого ли, что лучшего я дожидаюся?
1 июня 1879

54
ЛЕТОМ

Сладок отдых, тягостны занятия,
Мне мерещатся объятия,
Поцелуи и любовь,
Это солнце страстно-знойное,
Это лето беспокойное
Мне волнует кровь,
Но в ушах звучат проклятия, —
Вновь страдают наши братия,
Загремели цепи вновь.
Нивы жалкие, бесплодные,
Души гордые, холодные,
Зацветет ли в вас любовь?
9 июня 1879

55
ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ

Развратен я, преступен я,
Но я испытывал мгновенья,
Когда рвалась душа моя,
В порывах светлых вдохновенья.
Тогда я искренно любил,
Тогда вперед я порывался,
Мне светоч истины светил,
Меня на муки он манил,
И вдруг — негаданно скрывался.
10 И снова я во тьме ночной,
Непроницаемой, пустой,
Мертвящей душу и холодной,
С моею думою бесплодной
Стоял по-прежнему один.
. . . . . . . . . . . . .
Под небом ясно голубым
Своей отчизны милой —
Украины светлой, но унылой
Лежал он, грустию томим,
И проходили перед ним
20 Его младенческие годы —
Он их с проклятьем вспоминал. —
Над ним спускались мрачно своды,
И солнца луч, герольд свободы,
К ним никогда не проникал.
Сыра была стена подвала:
Там темно, холодно всегда,
Весной и осенью вода
Его едва не затопляла.
Июнь 1879

56
ШВЕЙЦАРСКИЙ ЛАНДСКНЕХТ

(Германская народная песня)

Я стоял на стене на часах,
И услышал я звуки рожка,
Прозвучал на родимых горах
Мелодичный напев пастушка.
И рвался я в родную страну,
Но реку переплыть я не мог,
И когда рассекал я волну,
Захватил меня вражий челнок.
На двор завтра меня приведут,
И поставят пред строем солдат,
И молиться мне время дадут:
Но не тронет их жалобный взгляд.
Ах, я знаю, что будет со мной!
Наконец, смертный час мой настал!
Погубил меня друг молодой,
Что так чудно в отчизне играл!
Июнь 1879

57

Жар тяжелый давит город,
Камни улиц горячи.
Был я нынче утром порот,
Крепки были розгачи.
‘Где гулял вчера?’ — спросила
Утром бабушка. Ответ
Дерзкий что-то мне внушило:
‘Где гулял, меня там нет’.
Рассердилась мать, — за дело, —
Крики, брань, пощечин треск,
Вся одежда вмиг слетела,
Рев мой слышен, розог плеск.
После порки злой тяжеле,
Покраснел, горю стыдом,
Но по улицам велели
Пробежаться босиком.
Бабушка меня позвала,
Гостя к завтраку ждала,
И к Филипову послала,
Да за водкой, — рубль дала.
Я бегу в истоме жара,
Крупно делаю прыжки,
И по плитам тротуара
Звонки ног моих шлепки.
1 июля 1879

58

На лестнице не видно никого,
Бутылку с водкой в рот я опрокинул.
Нельзя сломать сургуч, да ничего,
Лизнул я пробку, но ее не вынул.
Попала только капля на язык,
Но эта капля сладкой мне казалась.
Я водки не пил, к ней я не привык,
Но так была приятна эта шалость.
А Дмитриев из рюмки водку пил,
Он офицер, и очень любит водку.
Вчера, как и всегда, он скромен был,
А все ж луженую имеет глотку.
2 июля 1879

59
ТРИ БРАТА

(Отрывок)

Один конюшни царской
Начальником служил,
Другой — начальником охоты
Он егермейстер был,
А третий был дворецким
И вместе с тем — шутом,
Но он за подвиг молодецкий
Был награжден крестом.
Своею честью лишь рискуя,
10 Они весьма, весьма сильны…
Но лучше умолчу я,
За что они награждены!
С царевной в колеснице
Конюший был один,
И был весьма любезен,
Как светский господин,
Царевну милую целуя,
Бог знает, что затеял он…
Но лучше умолчу я,
20 За что он награжден!
Другой был на охоте,
Царевну он встречал,
И так же, как и старший,
К ней в милость он попал,
И прелесть милой поцелуя
Изведал также он…
Но лучше умолчу я,
За что он награжден!
А третий брат — дворецкий,
30 Царевне он служил,
И вот тот подвиг молодецкий,
За что он так любезен был:
Когда к царевне милой
Являлся тот или другой,
Он караулил их особы,
Ходя пред каменной стеной,
Хотя немногим лишь рискуя,
Ласкаем был и он…
Но лучше умолчу я,
40 За что он награжден!
3 июля 1879

60

Как твои идеальны напевы,
Идеальны и глупы притом:
Воспеваешь ты прелести девы,
Музы кроткой с лавровым венцом.
Вечный лавр достается герою,
И венца не найдешь за мечты,
Не испытанный трудной борьбою,
Не достоин бессмертия ты.
Июль 1879

61
ОТРЫВОК

Толпа шумит, толпа ликует,
Но я печален и угрюм,
Душа моя болит, тоскует,
И сердце страстное волнует
Суровый рой суровых дум.
Мои младенческие лета
И юность темная моя
Лучом отрадным не согреты,
И слова теплого привета
Ни разу не услышал я.
Семья — в моей стране унылой
Она угрюма и мрачна:
Не вечно дышащею силой,
Она глядит всегда могилой,
И тьмой, и холодом полна.
Лето 1879

62

Обширен русский Пантеон,
Богов чужих вмещает он,
А наш святой, великий Бог
Давно покинул свой чертог.
28 сентября 1879

НА РОДИНЕ

Снегом избы заметая,
Ветер злится и шумит,
Плачет, стонет вьюга злая,
Очи страннику слепит.
Странник сбился в снежном поле,
Он деревне близкой рад,
Вьюга злится боле, боле,
В избу просится солдат.
В той избушке ветхой жили
10 Со старухою старик,
В избу странника пустили,
Пообедать дал мужик.
Им рассказывал служивый
Про походы и войну,
Ус покручивал красиво,
Вспоминая старину.
Показал начальством данный
Крест почетный дорогой,
И своей добычей бранной
20 Похвалился гость ночной:
Показал им денег полный
Толстый-толстый кошелек…
И глядел старик безмолвно,
Слова вымолвить не мог.
Баба с завистью глядела,
Не спуская с денег глаз:
Нашептал им злое дело
Бес, заманчивый для нас.
В тьме лучина чуть мерцала,
30 Свет струился на стенах.
Темно было, мгла лежала
Непролазная в углах.
Утомленного дорогой,
Уложили гостя спать,
Стал старик жене с тревогой
Речи злобные шептать.
Вот лучина погасает,
Огонек ее мелькнул
И погас, топор сверкает —
40 И солдат навек уснул.
Ночи бледное светило,
Из-за туч мелькнув, луна
Труп холодный осветила,
Будто скорбию полна.
Злобно ветер дул сердитый
Снегом старых засыпал,
Перед ними сын убитый,
Долгожданный сын лежал.
5 октября 1879

64

Приди ко мне, о муза Клио,
И помоги мне описать
Богатыря добра и правды
И зла тьмачисленную рать.
1) 18 октября 1879

65

Сладкозвучней нет на свете
Курских соловьев:
Мне поет о жарком лете,
Оживляет вновь
Соловей в душе мечтанья,
И душа очарованья,
Как сосуд вина,
До краев полна.
Как вино,
Кровь кипит,
Но душа
Все грустит,
Но душа все полна
Горьких дум,
И опять, как волна,
Грусть злодейка черна,
Мучит сдавленный ум.
2) 18 октября 1879

66

Волны стонут,
Волны бьются,
Люди тонут,
Люди рвутся,
И холодная, суровая,
Поглощает их волна,
Где же наша радость новая,
Где скрывается она?
3) 18 октября 1879

67

Я в области теней,
И глупости, и скуки,
И радости и муки,
И плача и страстей.
Как сон она несется,
Жизнь бледная моя,
И жизни нить не рвется,
И сердце бедное не бьется,
Живу, смеюсь и плачу я.
4) 18 октября 1879

68

Как страдалица безмолвная,
В думу вся погружена,
Ты стоишь, печали полная,
Скорбной радостью полна.
Ты мечтаешь ли, печальная,
Об отрадной старине,
Вспоминается ли дальняя
Там семья в родной стране?
Или тяжкому страданию
Ты, как жертва, отдана,
И в душе нет упования,
И ни думы, ни мечтания
Не исполнена она.
5) 18 октября 1879

69

Застенчив я, и потому смешон.
Моей неловкости мне часто стыдно.
Когда ж в задор бываю вовлечен,
То говорю и дерзко, и обидно.
Я никому б понравиться не мог.
Кто знает, что застенчивость — причина?
Молчу, молчу, но слов прорвется ток,
И будто бы раскрылася пучина.
Когда бы я спокойным быть умел,
10 Я говорил бы кротко и учтиво,
И правду в комплименты б завертел,
И улыбался б вежливо и льстиво.
Но не могу. Волнует все меня,
И долго я в себе таю обиду.
Иной подумает: ‘Вот размазня!’
Когда, сконфуженный, я тихо выду.
Всем кажется, — я, как тростник, дрожу,
И никуда я в жизни не гожуся.
Но я порой внезапно надержу,
20 Или с мальчишками вдруг подеруся.
Тогда бранят меня, стыдят, секут,
Как будто бы со мной нельзя иначе,
Как будто бы березовый лишь прут
Мне нужен так, как кнут упрямой кляче.
9 ноября 1879

70

Покрываются земли снегами
И опять зеленеют, цветут,
Одеваются нивы хлебами,
Реки волны спокойно несут,
В поле колос зерно наливает,
Лес приветливо манит меня,
Солнце землю печет, нагревает,
Дышит жар благодатного дня,
Все спокойно стоит пред тобою
И стремится все к цели одной —
Отчего же с такою тоскою
Ты рыдаешь, поэт молодой?
Пред тобою прошли поколения
С безысходною скорбью в очах,
Они скрыты туманом забвения,
Но их горе живет в их сынах,
И над этими светлыми нивами,
И над этой великой рекой,
Что играет волнами ленивыми
И приветно манит на покой,
Не веселая песенка слышится,
Не свободные люди живут, —
Как в тюрьме, на брегах этих дышится,
Как отрады, сна вечного ждут.
14 ноября 1879

71
ПРОРОК

Я для многих был кумир,
Сотворил я много:
Я прошел с мечом весь мир,
Прославляя Бога.
Я на высший пьедестал
Вознесен судьбою,
Шар земной, как мяч, дрожал
Под моей рукою.
Слабый смертный произнес
Слово отрицания —
И как будто вихрь унес
Славы обаянье.
Храм разрушенный стоит
Мрачен и печален,
И кумир веков лежит
В мусоре развалин.
17 ноября 1879

72

Желанье страстное — сорвать
На мне лежащую печать,
Тоска и страстное томленье,
Надежда тяжкого мученья
Принять святую благодать,
Боязнь этого страданья,
Дней лучших, светлых ожиданье,
И мысль гнетущее сознанье,
Что не видать мне этих дней,
Блестящих радостью своей, —
Какая жизнь! Как мгла густая,
Все темно, темно вкруг меня,
То веселяся, то страдая,
То равнодушно ожидая
Рассвета радостного дня,
То наслаждаяся весною,
То унижаяся порою,
Живу, смеюсь и плачу я.
Как бледный сон, она несется,
Жизнь одинокая моя,
И сердце бедное все бьется,
И ненавидя, и любя.
21 ноября 1879

73

Если б дал Ты мне величье,
Гений, славу, чистоту,
Мыслей чистых совершенство
И мечтаний красоту,
Целомудренные песни
Ты бы мне в уста вложил,
И огнем своим небесным
Грудь мою воспламенил —
Без сомнения и муки
10 Я прошел бы данный путь,
Чтоб в Твоем небесном царстве
Позабыться, отдохнуть.
Если б с сильною душою
Ты послал меня в злой мир
И, отвержен меж счастливых,
Я бродил бы наг и сир,
Если б с юных лет бороться
Мне с судьбою привелось,
Если б крови моей много
20 На каменья пролилось —
Как апостол и глашатай
Новых истин вековых,
Пострадал бы я со славой,
Пострадал бы я за них.
Одарен Тобой стремленьем
К свету истины святой,
Но ничтожный и ленивый,
И развратный, и пустой,
Я живу в наш век холодный,
30 И страдаю, и люблю,
То борюсь со злым пороком,
То о счастии молю,
Нерешителен, печален,
И бездействен, и ленив,
Я стою с тяжелой думой,
Даром силы загубив.
23 ноября 1879
9-й час вечера. Пятница

74

Смерть и сон, сестра и брат
Очень схожи меж собой.
Брату всякий в свете рад,
Все дрожат перед сестрой.
Но порой, наоборот,
Брата гонит человек,
А иной сестру зовет:
— Поскорей кончай мой век! —
Все, что делал здесь злодей,
Брат напомнит в тишине
Очень тягостных ночей.
Стонет злой: — Как тяжко мне! —
А сестра несет покой
Тем, кто жизнью истомлен,
И могильной тишиной
От тоски бедняк спасен.
27 ноября 1879

75

Ангел тихий и прекрасный,
Мир небесный низведи,
С утешением приди,
Улыбнись улыбкой ясной,
И воздушною стопой
Приходи ко мне порой!
Я страдаю, я тоскую,
Призываю я тебя,
То бесплодно негодуя,
То бессмысленно любя.
Жаль невиданного счастья,
Нет к нему пути!
Хоть улыбкою участья
Путь тяжелый освети,
Над взволнованной душою,
С безмятежной тишиною,
Тихий ангел, пролети!
Ангел тихий, ангел нежный!
С тишиною безмятежной
Ты придешь ли, наконец,
И твоей улыбкой ясной
Насладится ли несчастный
И взволнованный певец!
30 ноября 1879

76

Юноша пылкий! Нам жизнь ненадолго дана!
Даром не трать драгоценное время:
Жить, наслаждаться, трудиться спеши,
Смелой рукою карман набивая.
9 декабря 1879

77

Ты у чужих людей взросла,
Ты шла по скользкому пути,
В начале жизни отцвела,
И в гроб торопишься сойти.
Тяжел был путь короткий твой,
Судьбы тебя сломила злость,
И много с горем и тоской
Душевных струн оборвалось.
Давно устала ты страдать!
Конец, страдалица моя:
Тебе не больно умирать,
Отраден сон небытия.
15 декабря 1879

78

Новому Году навстречу
Я посылаю проклятья:
Смело бросалися в сечу
Прежде свободные братья,
Смело сражались за счастье,
Славу, и честь, и свободу,
Но непонятною властью
Скованы руки народу,
И пропадают усилья,
Гибнут могучие люди,
Стонут в сознанье бессилья
Все благородные груди.
20 декабря 1879

79

Разве царственная роза,
Роза нежная, виновна,
Что благоухает,
Но шипы имеет?
Кто ж осудит гений,
Что с волшебной силой
И любви и песнопений
Все ж ничтожностью он полн.
Почвой они оба
Произведены,
И, земли ничтожной дети,
И земную прелесть,
И пороки вместе
Все соединяют.
Рождество пр<авославное> 1879-1880

1880

80
ГАЙДАМАКИ

По лугам зеленым
В гору от реки
На конях поспешно
Едут казаки.
К дому подъезжают,
И в окно стучат,
Отворить скорее
И впустить велят.
Молодая панна
10 Вышла дверь открыть,
И, коня узнавши,
Стала их корить:
— Воры вы! От пана
Отняли коня,
И убили зверски
Мужа у меня. —
— Нет не воры, панна,
Здесь перед тобой, —
Идут гайдамаки
20 На великий бой.
Мы за хлопов ваших,
Наших братии, мстим,
Кровью польской Польшу
Всю мы обагрим.
Мы коня купили,
Мужа твоего
Спать мы уложили
За коня его.
Не поет он песен,
30 Как когда-то пел,
Да и панне долго
Петь он не велел. —
И к осине в поле
Панну повели,
Привязали крепко,
Ствол же подожгли.
Мечется Анеля,
Плачет и кричит,
40 Тлеет ее платье,
Вспыхнуло, — горит.
И горит Анеля,
И клубится смрад.
А казаки дальше
К западу спешат.
15 февраля 1880

81
АПОСТОЛУ

Где нужнее здоровые силы,
Где нужней молодая любовь,
Там найдешь ты, апостол, могилу,
Там прольешь ты горячую кровь.
Ты с глубокою верою в Бога
И с надеждою выйдешь в свой путь.
Настрадается сильно и много
Эта любвеобильная грудь,
И в душе, обливаемой кровью,
Оборвется тогда не одна,
Прозвучавшая вечной любовью,
Беспредельной любовью, струна.
Но над трупом твоим охладелым
Много крови прольется и слез.
Не умрет над безжизненным телом
Роковой и великий вопрос.
Чрез туманы и бури сияя
В продолжение многих веков,
Пока ходит земля молодая
В мириадах небесных миров,
Не исчезнет твой образ прекрасный,
Он в народных сердцах оживет,
И на подвиг святой и опасный
Молодые сердца призовет.
26 февраля 1880

82

Что же, Муза ты обманная,
Не сама ль ты, богоданная,
Напевала, помнишь, мне
О святом твоем огне,
Об огне твоем живительном
И волшебно-упоительном!
Где же твой небесный жар?
Что же твой роскошный дар?
Истомила ты, проклятая,
Обещаньями богатая,
Душу страстию сожгла,
Рой мечтаний привела,
И смеешься ты, прелестная,
Ты, развратница небесная!
12 марта 1880

83
НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО
ТРИ КАРТИНЫ ВЕРЕЩАГИНА

Гром орудий на Балканах
После битвы призатих.
Оба лагеря спокойно
Выжидают битв иных.
Снег сверкает на вершинах,
И в долинах он лежит,
И при месяце огнями
Разноцветными блестит.
Месяц в небе птицей мчится,
10 То укроется меж туч,
То в разрыв их быстро бросит
Зеленеющий свой луч.
Тесной стаей, вперегонку,
Пробегают облака,
Будто гонит их куда-то
Невидимая рука.
Тихо, слышен каждый шорох,
Кручи белые молчат.
На часах стоит, и дремлет,
20 И качается солдат.
Воет ветер над горами,
Гонит в небе облака,
Пелена снегов клубится,
Словно быстрая река.
Потемнел Балкан лесистый,
Встрепенулся ото сна,
Мрачно смотрит, как за тучи
Робко прячется луна.
Точно духи в пляске мчатся, —
30 Вихри стонут и вопят,
И стоит в снегу по пояс
Замерзающий солдат.
Вьюга злится, вьюга плачет,
Кучи снега намело,
Все проходы, все тропинки
Этим снегом занесло.
Ничего вдали не видно,
Ночь бурливая темна,
И не светит из-за тучи
40 Оробевшая луна.
Над волнистыми снегами
Видны шапка да башлык,
Да торчит из снега острый
И блестящий сталью штык.
1) 14 марта 1880

84
МУЗА

Муза — не дева, не резвый ребенок,
Муза — не женщина, стройно-развитая,
Муза — не ангел, не гений небесный,
Муза — не тайна, от века сокрытая.
Честь и невинность давно потерявши,
Все же ты манишь, богиня прелестного,
Но я бегу тебя в страхе и ужасе,
И удаляюсь от ложа бесчестного.
Эти позорны объятия музы,
Гениям праздности вечно открытые,
И порождает конфектные куклы
Лоно твое, широко плодовитое.
Но, гражданин и служитель народа,
Я убегаю из храма напрасного,
И поклоняюсь труду вековому,
Музе невинной труда и прекрасного.
2) 14 марта 1880

85

…Как дитя,
Ты углов боишься темных.
Вся ясна ты и светла,
Лучезарной красотою
И невинностью мила.
Все в тебе так чародейно
И ласкает, и манит:
Бело-трепетные плечи,
Алость нежная ланит,
И коралловые губы,
И лазурные глаза.
С головы, как смоль чернея,
Вьется пышная коса.
23 марта 1880

86
ВЕНЧАНИЕ

Перед налоем в час венчанья
Жених с невестой молодой.
Она вся вера и молитва,
А он холодный и немой.
Невинным взором упованья
Она на лик Христа глядит,
А у него на сердце битва
Не умолкает и кипит.
Она невинностью прелестной
10 И детской радостью полна,
А у него на сердце злоба
Встает, как мощная волна.
Исполнен радостью небесной,
Пред нею новый мир встает,
А он холодной тени гроба,
Покоя вечного он ждет.
Он сердце, полное страданий,
Отравы полное, принес
На тот алтарь, что так прекрасно
20 Ты убрала венками роз.
Молитвы светлых упований,
Молитвы детской чистоты,
Поверь, возносишь ты напрасно
К престолу вечной красоты.
Любви и счастья ты не встретишь,
А он, холоден и угрюм,
Он изнемог под ношей темной
Невыносимо-тяжких дум.
В чертах безжизненных заметишь
30 Ты призрак счастья своего,
Его же горе так огромно,
Что не тебе целить его.
25 марта 1880

87
ПЕРЕД ОТЦОМ

Отрывок из поэмы

Я посетил печальное кладбище,
Последнее, спокойное жилище,
Где похоронен мой отец,
И над его безвременной могилой
Припомнил я, смущенный и унылый,
Его страдальческий конец,
И проносилися в воображеньи
Те темные, печальные мгновенья,
Когда отец мой умирал,
10 И я, в слезах, свои ломая руки,
Томяся от тоски и тяжкой муки,
Впервые горько зарыдал.
Надолго в памяти моей бесплодной
Средь жизни утомительно-холодной
Я эти слезы сохранил.
Безумны и преступны были грезы,
Но вновь упали на могилу слезы, —
Я ими душу вновь омыл.
Я жду, — перед страдальческою тенью
20 (Она не будет предана забвенью)
Мои грехи исповедать.
Услышь, отец, сыновнее воззванье,
Приди, мое немое покаянье,
И слезы жаркие принять!
И ты пришел. Твой дух любвеобильный
Ко мне повеял из тиши могильной,
И встал, сияя, предо мной,
И неземной сиял он красотою, —
И, полон раскаяньем и тоскою,
30 Упал я в прахе пред тобой.
И он стоял, бледнее покрывала,
И тишина внезапная настала,
И вся природа замерла,
И медленно перед смущенным взором,
Покрытая печалью и укором,
Жизнь одинокая прошла.
Нет, лгут они, беспечные поэты,
Что счастливы младенческие леты,
Что безмятежны эти дни.
40 В моей душе безумные мечтанья,
Порочные, преступные желанья
Впервые бросили они.
И разрасталось в сердце семя злое,
И растлевалось тело молодое,
И малодушная душа
Все степени порока и паденья
Прошла, позором едким преступленья
И вечной скорбию дыша.
И вот, объят порывом раскаянья,
50 Стою пред ним. Былые упованья
Несутся, светлы и чисты.
Я Божий голос слушаю так жадно,
И вновь душе и близко, и отрадно
Все упоенье красоты.
30 марта 1880

88
МОГИЛА

Его забытую могилу
Не украшает мавзолей,
Знак долгой памяти людей —
Она печальна и уныла.
Лишь неизвестная рука
Два-три увядшие венка
На крест надела намогильный,
И покосившийся, и пыльный,
Да полустертые слова
На нем виднеются едва.
Но будет время: над могилой,
Теперь заброшенной, унылой,
Возникнет пышный мавзолей,
И поколения людей
Перед страдальческою тенью,
Не предаваемой забвенью,
Пройдут с молитвою живой,
И уберется он цветами,
И благовонными венками
Весны и воли молодой.
31 марта 1880

89

В моем кармане смялась пачка папиросок.
Не в том беда, а в том, что их сыскала мать.
Допрос недолгий был, потом две связки розог,
Раздела догола и начала стегать.
— Еще мальчишка ты, тебе вредит куренье, —
Учила так меня, — Не смей курить, сынок. —
И долго длилося жестокое сеченье,
И долго проливался слез моих поток.
И наставления так ласково звучали,
А розга каждая меня жестоко жгла,
И часто в воздух пятки голые взлетали, —
Так бился я, что мать смеяться начала.
И наконец-то высекла, и отпустила,
Сказала мне она: — Смотри же, не дури!
Тебя слегка сегодня только поучила,
Жестоко выдеру, лишь только закури! —
Но к табаку совсем уж нет во мне влеченья,
На папиросы стыдно мне теперь глядеть.
Не стоят эти папиросы, чтоб мученье
Такое мне за них опять пришлось терпеть.
11 апреля 1880

90

Хорошо ли я одет,
Черезмерно худо ли,
Бодро я гляжу на свет,
Не теряю удали.
Хоть порой душа моя
Никнет и печалится,
Хоть порой тоска-змея
Нестерпимо жалится,
Хоть порою под прутом
Бьется тело голое,
Да придет ко мне потом
И пора веселая.
Удальство и озорство
Будто разгуляются,
Не боятся ничего,
И ни в чем не каются.
Долощить ли хоть лозой,
Чтобы стал я шелковым?
Видно, род мой озорной,
Не добиться толка вам.
14 апреля 1880

91А
КОЛЕИ

Откуда эти колеи?
Кто врезал их в земле глубоко?
По ним катятся одиноко
Дни молчаливые мои.
Зачем, страдая и тоскуя,
Живу на белом свете я,
Зачем любви и поцелуя
Так жадно ждет душа моя?
Не для меня небес сиянье,
Не для меня весны привет,
В холодном сердце упованья,
Как жизни, в мертвом теле, нет.
15 апреля 1880

91Б
КОЛЕИ

Весенний день. Грязна дорога.
На ней, глубоки и резки,
Две колеи. В душе тревога
Немой, таинственной тоски.
Иные вижу колеи.
Они прорезаны глубоко.
По ним катятся одиноко
Дни молчаливые мои.
Томясь в безволии жестоком,
Влекусь по темным колеям,
И в поле чистом и широком
Все странно-тягостно глазам.
15 апреля 1880

92

Незажившая рана таится
В скорбном сердце усталом моем,
И душа, как острожник, томится
Раскаяньем, тоской и стыдом.
Песня тихая горько рыдает,
Как ревниво ее ни глуши,
И, как эхо, она повторяет
Каждый стон наболевшей души.
И какая-то странная сила
Пробуждается в сердце больном,
Если звуки несутся уныло,
Отзывался в теле моем.
И засмейся сама над собой:
В твоем сердце все те же потемки,
Но полно оно новой тоской.
17 апреля 1880

93
ЛИПЫ

Густые старинные липы
Стоят под окошком моим,
Лаская меня красотою
И запахом свежим своим.
Густые старинные липы!
Скажите скорее, где те,
Что в детстве склонялись над мною
В весенней своей красоте?
Молчат ароматные липы…
10 Ах, нет их, и не было их,
Тех лип, под которыми в детстве
Сидел я, задумчив и тих.
Но в городе шумном и пыльном,
Далеко от дубов и ив,
Я рос, постоянно страдая,
Как лань молодая, пуглив.
И сцен возмутительно гадких
Невольный свидетель привык
Я в груди моей наболевшей
20 Удерживать радостный крик.
Привык я удерживать слезы,
Привык их безмолвно глотать, —
С тоской и страданием глядя
На вечно терпящую мать.
И сердце сжималось тоскою
От этих подавленных слез,
И в юном сознании рано
Возник неотступный вопрос.
19, 21 апреля 1880

94

И скучно, и грустно и не на ком душу отвесть,
Сорвать постоянную злобу.
Донесть бы печальный мой крест поскорее, донесть
К спокойно отрадному гробу.
Назад оглянуся: отрадного, светлого нет
В младенчестве глупом и хилом.
И раннею злобою сердце наполнил мне свет
Своею неправедной силой.
Так мало я жил, и изведать еще не успел,
Что значит свобода и счастье.
Стремлюсь, порываясь, напрасно душой я кипел (?),
Объятый огнем сладострастья.
Надежды лишенный, с разбитою верой в груди,
Страданьем давно истомленной.
Не вижу я света спасенья нигде впереди,
Глубокою тьмой поглощенный.
И что впереди там? Страданий предлинная цепь,
Да труд вековой из<-под> палки:
Точь-в-точь как она, безотрадная грязная степь,
На ней мокрохвостые галки.
Вороны летают над нею, кричат и орут
Голодные, так недовольны,
Да некому слушать их! Тяжек напрасный мой труд,
К тому же мой труд подневольный.
25 апреля 1880

95

Молчит… И пусто и туманно
В долинах неба и земли,
Мечты мелькают смутно, странно,
Перемежаясь беспрестанно,
Уничтожался вдали.
О чем мечты? К чему их сладость?
К чему их темная печаль?
Тебя мне жаль, святая радость,
Мной неизведанная, жаль!
Так безутешно, так сурово
Прошли младенческие дни,
И не сулят мне счастья снова,
Вдали, средь сумрака ночного,
Огни, болотные огни!…
1) 28 апреля 1880

96
МАЙ

Светлый праздник, праздник Мая
Уж стучится у дверей,
Но одежда золотая
Вся измокла от дождей.
Жизни дождик благодатный
Крылья Маю подмочил,
И младенец мой развратный
Красный носик опустил.
2) 28 апреля 1880

97
ПРИРОДА И Я

Весна. Какая благодать!
Щебечут птицы, льются воды,
И все бегут на зов природы
В ее объятьях отдыхать.
Все полно жизни и движенья,
И любит все, и все цветет.
Поэт в волшебном упоеньи,
Как птица певчая, поет.
Но этот город многолюдный
10 Не отвечал на зов весны.
Заботой мелочной и трудной
В нем люди бледные полны.
Одно могучее желанье:
Им надо есть, и много есть!
И все приносится в закланье,
И правосудие, и честь!
Не умолкают шум и грохот,
И ходят пыли облака,
И всюду нищих вечный ропот,
20 И всех гнетущая тоска.
Таков и я. Ликуют люди,
И наслаждаются весной,
И вешний воздух в каждой груди
Кипит широкою волной.
А я, как узник одичалый,
Прикованный к стене сырой,
Стою, измученный и вялый,
Не откликаяся, усталый,
На призыв жизни молодой.
3 июня 1880
Вечер. Летний сад

98А

Воздух ароматный
Сладок, как вино…
Поскорее настежь
Распахни окно!
Предо мною липы,
Льется аромат,
Листьями тихонько
Ветви шелестят…
Пламенеет небо,
Горы, облака,
Тихо колыхаясь,
Искрится река…
Вот и наступила
Хмелевая ночь…
Ох, тоска лихая,
Уходи ты прочь!
8 июня 1880

98Б

Тихо веет ветер,
Сладкий, как вино.
Поскорее настежь
Распахну окно.
Предо мною липы,
Льется аромат,
Листьями чуть слышно
Ветки шелестят,
Пламенеет небо,
Горы, облака,
И, колыша струи,
Искрится река.
8 июня 1880

99

Под небом страны полуденной
Я видел позорное зло:
Стяжатель лежит утомленный,
Богатство к богатым ушло.
18 июня 1880

100
ЦЕРКОВЬ

Без колебанья, без сомненья
Я в детстве шел к вечерне в храм.
Какие дивные мгновенья
Переживались мною там!
В углах — таинственные тени,
В окно глядит немая ночь.
Невольно клонятся колени,
Не в силах слезы превозмочь.
В душе светло, тепло, отрадно,
10 Как в свежем венчике цветка.
Святым словам внимаю жадно,
И негодую на дьячка.
Приду домой, — горит лампада,
В душе такая благодать.
Ни чаю, кажется, не надо,
Ни есть не хочется, ни спать.
Всю ночь в слезах и умиленный
Проволновался б, промечтал,
И всё б стоял перед иконой,
20 Всё б эти ризы целовал.
Теперь не то: былые думы,
Былая вера и любовь
Не согревают ум угрюмый
И не волнуют в сердце кровь.
Все обаяние молений
Уже рассеяно, иной
Прекрасный и блестящий гений
Теперь встает передо мной.
Уж храма Божьего бегу я,
30 Лишь поневоле иногда
С досадной думою вхожу я,
И чуть не плачу от стыда.
1) 29 июня 1880

101
РИФМА

Сладкозвучная богиня,
Рифма золотая,
Слух чарует, стих созвучьем
Звонким замыкая.
И капризна, и лукава,
Вечно убегает.
Гений сам порой не сразу
Резвую поймает.
Чтоб всегда иметь шалунью
Рифму под рукою,
Изучай прилежно слово
Трезвой головою.
Сам трудись ты, но на рифму
Не надень оковы:
Муза любит стих свободный,
И живой, и новый.
2) 29 июня 1880

102

В лесу на берегу ручья
Сидит красавица босая.
Там гладко стелется струя,
Тихонько ноги обнимая
И милый облик отражая.
На камнях рядом с ней лежат
Ее чулки, видны ботинки, —
В полдневный зной они теснят
И давят ноги, как пружинки.
10 Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
Где и среди палящих дней
Царят прохлада и дремота.
Ручей, как зеркало, блестит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит,
И вкруг нее вода шумит,
Лаская голые колени.
20 А перед взором молодым
Встает, встает в дали туманной
Мечты пророческой и странной
Чуть различимый, светлый дым.
И в дыме том, полны печали,
Яснеют милые черты
Необычайной красоты,
Которой очи не встречали
В бездонном море суеты.
И к жизни смелой и свободной,
30 Ей незнакомой, он зовет,
И с ним не страшен переход
От жизни лживой и холодной,
И сладко ей. Она одна,
Вдали от суетного света,
От пошлых взоров, и полна
Очарованья и привета.
Она стоит, полураздета,
Снимая трепетной рукой
Свои одежды. Снова входит
40 В ручей, с холодною водой
Игру беспечную заводит,
И бьется в неге студеной,
Мелькая белою спиной.
(3)) 29 июня 1880

103

Мой смех и радость — лишь обман,
Мечты лукавой обаянье.
На сердце слишком много ран,
И слишком тягостно страданье.
И не надеюсь я найти
Любви холодною душою:
Цветам измятым не цвести,
Не красоваться при пути
Березе, сломанной грозою.
Изнемогает часто грудь,
В душе и холодно и больно, —
И опускаюсь я невольно
Хоть раз один вздохнуть привольно
И в свежей тени отдохнуть,
Дышу и весело и жадно,
И призрак счастия ловлю,
И наслаждаюсь, и люблю.
Душе измученной отрадна
Прохлада тихая и тень,
Ловлю я губ желанных шепот,
И их влюбленный, страстный ропот,
Весь обаяние и лень.
2—3 июля 1880

104

Хотел я быть героем
И бабушке сгрубил,
И скоро кухню воем
И ревом огласил.
За дерзостное слово,
Ворвавшееся в речь,
Опять меня сурово,
Раздевши, стали сечь.
У пяток много прыти,
Но в сердце скисла прыть,
И я ору: — Простите!
Не буду я грубить! —
3) 3 июля 1880

105

Ах, зачем ты не затих,
Не умолкнул навсегда,
Мой небрежный, звонкий стих?
Горечь темного стыда,
Капли одиноких слез,
Всю печаль, что я принес
В жизнь печальную мою,
Всю тебе передаю.
Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
Ни среди тоски немой,
Не приветен отзыв твой
На призывную печаль.
Мучит твой унылый стон.
Никому не будет жаль,
Что навек замолкнет он.
8 июля 1880
Вечер, Михайловский Сад

106
НАДЕЖДА

Темна житейская наука
Душе, отравленной тоской,
Но, верь, смешна, друг милый мой,
Твоя младенческая мука.
Мечтатель в наш суровый век
Нигде отрады не находит,
Черна та мгла, в которой бродит
Нам современный человек.
Поверь, не стоит он участья.
10 Навек закрыта для него
Вся прелесть мира твоего,
Вся сладость девственного счастья.
Нетерпеливо он не ждет
Освободителя-пророка,
Идущий к гибели народ,
Опутанный сетьми порока.
Свободы, счастья и любви
Ему дороже звон металла, —
Сердца другие ты лови,
20 Что битва жизни не измяла.
Призыв к труду они поймут,
Призыв из мрака в свет свободы,
И в лоне нового народа
Жизнь обновленную найдут.
13 июля 1880

107

На гулких мостовых подобран он ребенком,
Он худ и бледен был, и мал,
И названный отец, как своего лелея,
Его для жизни охранял.
Любил он мальчика горячею любовью
И много говорил он с ним,
Картины страшные насилия рисуя
Перед сознаньем молодым.
Со светлою душой ребенок развивался,
Любя добро, борясь со злом,
Готов он был один бороться с целым миром
Своим карающим мечом.
И юношею в битву бросился он смело,
Его благословил отец,
Они, проклятьями осыпанные, оба
Нашли себе один конец.
Отец лежал в крови, недвижен и спокоен,
Насквозь пронизанный мечом,
А юный сын и мертвый полн негодованья,
И оба ко врагу лицом.
18 июля 1880
Вечер, возвращаясь из Михайловского сада

108
СМЕРТЬ

Я видел смерть перед глазами:
Она явилась предо мной,
Когда безумными мечтами
Я упивался и стихами
Хвалил паденья стыд и зной.
И прямо мне она в глаза глядела,
Смеялась, в даль таинственно звала,
Как меч, над головой моей висела
И, как невеста, ласкова была.
10 Она мне грудь стеснила грустью черной
И ласками утешила меня,
И взор ее, томительно-упорный,
Во тьме горел, мне душу леденя.
Преодолеть очарованья
Я, обессиленный, не мог,
И, полон странного желанья,
Склонился я у милых ног.
Но не вняла она моленью, —
Она покинула меня,
20 Исчезнув призрачною тенью
В сияньи радостного дня.
Но, исчезая, наложила
Мне на чело свою печать:
Я знаю, — ждет меня могила,
Да не хочу я умирать.
Когда являлась ты, была отрадна
Могила темная душе больной,
Но ты была глуха на призыв жадный.
Я жить хочу, а ты передо мной!
30 Душа больная исцелилась,
Исчезла темная тоска,
Надежда светлая явилась,
И сердце радостно забилось, —
А смерть холодная близка!
20 июля 1880
Воскресное утро

109

Как любовался он тобою,
Как жадно он тебя желал,
С какою нежною тоскою
Твои глаза он целовал!
Теперь он — каторжник печальный,
Гремят оковы на ногах,
Напоминая город дальний,
Где мысль и слово в кандалах.
Ты цепи суетного света
Несешь покорно и легко.
Нет сожаленья и привета
Тому, кто страждет далеко!
22 июля 1880

110А
ПОКОЙ И БИТВА

И. Л. Шаталову

Время спокойное — сеча
Кончилась — жажду я битвы,
Только об ней-то и речи,
Только об ней и молитвы.
Сеча приспеет — кляну я
Шум и волнение битвы,
Лишь о покое тоскуя,
Шлю я о мире молитвы.
Смехом смеются над мною
Те, что в войне терпеливы, —
Дома, с невольной тоскою,
Бурные видят порывы.
Смел я и честен с собою,
Меч мне, — и брошуся в битву.
Стану пред пошлой толпою,
Только читаю молитву.
Будто бы связаны руки, —
Будто бы сломаны крылья,
Много болезненной муки
Стоят мне эти усилья.
25 июля 1880
Михайловский сад. Вечер

110Б
ПОКОЙ И БИТВА

Смолкнет волнение сечи,
Скучно мне, — жажду я битвы,
Только о битве все речи,
Только о ней и молитвы.
Вспыхнет ли сеча, кляну я
Мрачные ужасы битвы
И, боязливо тоскуя,
Миру слагаю молитвы.
Смехом смеются над мною
Те, что в борьбе терпеливы.
Дома со страхом, тоскою
Бурные видят порывы.
25 июля 1880
Михайловский сад. Вечер

111
ИЗ ‘ЭДДЫ’

Отрывок

ВОЛУ-СПА

Дочь могучему Одину,
За пределами веков
Вижу я земли кончину,
Помрачение богов.
Братья в битве меж собою
И смеются над родством.
Мир наполнился бедою,
Тяжело живется в нем.
Век упадка, век разврата,
Век меча и бури век, —
От разгневанного брата
Погибает человек.
Нет прощенья, нет пощады,
Нет спасающей любви.
Полон мир тоски и смрада,
Тонет он в своей крови.
Воют волны океана,
Пламя злобствует в лесу…
Начало августа 1880

112

Мне семнадцать только лет,
Я пишу стихи давненько,
А назвать себя: поэт —
Мне как будто бы стыдненько.
Часто я стихи слагал,
На коленях голых стоя.
Стыд в душе моей стихал
От лирического строя.
После розог иногда
10 Так душа была смиренна,
Что спускалась к ней тогда
Муза, ласкова — блаженна.
Позабыты стыд и боль,
Лом в спине, в коленах усталь,
Все пустяк! В уме темно ль!
И в моих мечтаньях пусто ль?
Но услышать зов потом
Как-то странно для поэта:
— Встань, да сбегай босиком,
20 Да купи вот то и это! —
Встану я, и где ж поэт?
Босиком бегу я гибко,
И стихов в уме уж нет,
Да и жизнь-то вся — ошибка.
Не на кухне бы мне жить, —
В раззолоченных чертогах,
Не по камням бы ходить,
А по мраморным дорогам.
7 августа 1880

113
ПРОШЕДШЕЕ

Мы с ним встречалися, как братья,
Как неизменные друзья,
Я раскрывал ему объятья,
Его с любовью слушал я,
И оживал мой ум угрюмый,
И другу поверял я думы,
Надежды, страсти, и мечты,
И впечатленья красоты.
Ошибся я. Его ничтожность
10 Я понемногу узнавал,
Тогда свою неосторожность
Я, как безумный, проклинал.
Не понял он души правдивой,
Он чистой дружбой пренебрег,
Да ум его, к страстям ленивый,
И оценить ее не мог.
Мне в нем казался чуть не гений:
В его растрепанных кудрях,
В его приглаженных стихах
20 Я видел пламя вдохновений,
Его надменное чело
Казалось ясно и светло,
И взор холодно-величавый,
Слегка насмешливый, пленял:
Казалось, будто отблеск славы
Над головой его сиял.
Но время шло: пришла развязка,
С его лица упала маска,
Под ней знакомые черты,
30 Стереотипно- безразличны,
Пожалуй, даже и типичны,
Как воплощенье пустоты.
8 августа 1880

114
НАСТАВЛЕНИЕ

‘О, скажи мне, неофит,
Не моя ли лучше вера?’ —
Так датчанину епископ,
Торжествуя, говорит.
‘Бей смелее истуканов,
Что слиты из серебра:
Серебро ведь пригодится
Для супруги и двора.
Лучше сделай украшенья
10 Для себя и для своих,
Коль железные, для них
Тоже есть употребленье.
Ты отдай их кузнецу,
Чтобы он наделал плугов,
Пусть трудятся земледельцы,
Вознося хвалу Отцу.
Бог наш — истина и правда,
Поклоняйся ж ты ему
И стремися в свет познанья,
20 Презирая сердцем тьму.
И наделай из Зевеса
Ты себе печных горшков,
Подложи под ними дров,
На которых жертвы бесу
Жег в язычестве твоем:
Пусть его объемлет пламя,
Как в аду объемлет бесов
Несгорающих огнем.
И Нептуна в бездну моря
30 С берегов твоих спусти:
На земле морскому богу
Нет пристойного пути.
Как прилично церкви сыну,
Нашу церковь почитай
Да прилежней отдавай
В нашу пользу десятину’.
14 августа 1880

115

Что за перемена?
Что с тобою сталось,
Милое дитя?
Не поешь, как прежде,
Беззаботных песен,
Мечешься, грустя.
Видно, стало душно
Беззаботной птичке
В клетке золотой.
10 Хочется на воле
Поиграть беспечно
С радостной весной.
Видно, надоело
Ничего не делать,
Красотой блистать.
Рвешься ты на волю,
И решетку клетки
Хочешь разломать.
Заронились в душу
20 Золотые думы
О святом труде,
О полезной жизни,
О бедах народа,
О его нужде.
Что же ты горюешь
И сидишь безмолвно,
Плача и грустя?
Уходи на волю,
Ты ведь уж созрела,
30 Ты уж не дитя.
23 августа 1880

116
ОСЕНЬ

В чистом небе плывут облака,
Так воздушны и светло-прекрасны,
У меня же на сердце тоска,
И как будто бы в осень ненастно.
А ведь так-то и есть: на дворе
Уже осень и листья опали,
Приближался к зимней поре,
Все полно и тоски и печали.
И на сердце не пахнет весной,
А холодной и мрачной могилой,
И звучит там вопрос роковой,
Проносяся с неведомой силой…
2 сентября 1880

117

Все так же ненастно и темно,
Повсюду болото одно,
И бедное, робкое сердце
Все тою же тьмою полно.
На небе звезда загорелась.
Как ярко она ни гори,
Ведь ею не сменишь, как прежде,
Веселое пламя зари.
В душе зародилися думы,
Мечты зароилися вновь,
Да что в них? Они не согреют
Остывшую в сердце любовь.
Я вспомнил святые заветы,
Которым давно изменил, —
Суровым и строгим укором
Мне голос Учителя был.
Когда-то с горячей любовью
Я этим заветам внимал,
Теперь леденящим проклятьем
Возвышенный голос звучал.
7—8 сентября 1880

118
ГРЕЗА

Мне почудилась она
С лаской нежною и лепетом,
Грудь, желанием полна,
Всколыхнулась легким трепетом.
Думы, звуки и мечты
Наполняют сердце знойное,
Полны чудной красоты,
Полны страстью беспокойною.
Все ласкает и манит,
Все полно очарования:
Краска девственных ланит,
Белой груди колыхание,
Брови черною дугой
Пораскинулись над глазками,
Взор горячий, огневой,
Губки с трепетными ласками.
Часто чудится она
Темной ночкою туманная,
И до света грудь полна
Думой сладкою, обманною.
Днем брожу я словно тень,
Деву ночи вспоминаючи,
И ненастный, скучный день
Провожаю, проклинаючи.
12 сентября 1880
СПб. Пятница.
Учительский институт

119

Не лениво
Пьет он пиво,
Не стесняется ничуть,
Не платившись улизнуть,
Что за диво,
Что бока ему намнут!
Не в одном, в другом дадут.
Говорит спесиво:
‘Я зовусь
Гусь!’
Гусь-каплюжник, и задаром
Пьет он с жаром.
‘Гуси даром пьют,
Денег не дают’.
19 сентября 1880

120

Вембер так спесив всегда,
Что к нему не подступиться.
На крахмале борода,
Как же ею не гордиться!
Я недавно шел домой
Босиком, как мне привычно,
Впереди же с бородой
Вембер шел, одет прилично.
Подойти я захотел,
Перемолвиться с ним словом,
На меня же поглядел
Он с презрением суровым.
Отвернулся и прошел
Очень важно, вздернув носик.
Ах, спесивый ты осел!
Бородатый глупый песик!
Экий важный господин!
Не товарищ, знать, босому!
Плюнул вслед я, и один
Зашагал проворно к дому.
Барством разгордился, что ль,
Господин спесивый, строгий!
А в Эстляндии давно ль
Был ты парень босоногий?
25 сентября 1880

121А

Небо спокойно,
Небо прекрасно,
В сердце так стройно,
Тихо и ясно.
Зреет на ниве
В тихом просторе
Хлеб золотой,
Зреет и в теле
Юном и чистом,
Дар неземной.
Дар благодатный
Жизни духовной
И всеобъятной
Силы любовной.
Боже! то небо
Гневные тучи
Пусть не мрачат.
Пусть этой жизни
Мирен и ясен,
Будет закат!
27 сентября 1880

121Б

Шел я угрюмый, —
Ты у ворот.
Радостной думой
Сердце цветет.
В красках румяных
В небе пурпурном
Запад сиял.
Взор твой приветный
Тихим восторгом
10 Грудь наполнял.
Все в тебе стройно,
Тихо да ясно,
Все так спокойно,
Все так прекрасно!
Словно на ниве
Зреет весною
Хлеб золотой,
Зреет и в сердце
Юном и чистом
20 Дар неземной,
Дар благодатный
Жизни духовной
И всеобъятной
Силы любовной.
Боже! над нею
Мрачные тучи
Пусть не гремят!
Пусть не узнает
Юное сердце
30 Горьких утрат!
Пусть этой жизни
Мирен и ясен
Будет закат!
27 сентября 1880

122

Когда домашний мирен быт,
Язык семейный также мирен,
И на созвучья плодовит,
На применения обширен.
Я над тетрадями корпел,
А мать мне: — Карп, оставь тетрадки!
Уж самовар давно вскипел,
И чай горяч, и булки сладки.
Всегда домашней бане рад,
Хожу в нее весьма охотно,
Но к ней названье ‘маскарад’
У нас прилипло очень плотно.
— Большая булка — целый бул,
Сестра придумала недавно.
За то мы лес зовем ‘аул’,
Что там аукается славно.
Меня покликать: ‘Необул’,
Когда я бос, сестре забавно.
Пилой зовем, кто водку пил,
Мы среду называем средством.
Коль грязью гость нам наследил,
Так это мы зовем наследством.
<25-29 сентября 1880>

123

Мне в Институте живется
Скучно, тоскливо и трудно:
То вдруг Смирнов придерется,
Пилит ехидно и нудно,
То математик писклявый,
Латышев, скуку умножит,
Лапкой умывшися правой,
Хитрый вопросец предложит,
То нас Гуревич замает
10 Длинно-сплетенным рассказом,
Быстро по классу шагает,
Пар поддает своим фразам,
Иль, повязав полотенце
(После попойки) чалмою,
С ликом святого младенца
Мучит своей болтовнёю,
Щиплет свои бакенбарды,
Трет покрасневшие веки,
Мямлит он, что Лангобарды
20 Переправлялись чрез реки.
Есть еще глупый Наумов.
Место ж такому невежде!
Не заучив, не подумав,
Врет он и врет, как и прежде.
Есть и Гербач чистописный,
Ухов с гимнастикой пыльной,
Рыбчинский есть закулисный,
Галлер есть брюхообильный.
Выше директор над нами,
30 Богу единому равный,
Красными славный речами,
Строгий, но добрый и славный.
Но Сент-Илера просили
Мама и бабушка вместе…
Что за последствия были,
Я рассказал в другом месте.
Здесь же скажу, что в печальной
Жизни здесь есть и такое
Время хорошее: в спальной
Лечь, наконец, на покое.
29 сентября 1880

124

Я вспомнил повесть давних лет:
Под небом Индии прекрасной
Гонимый пария-поэт,
Томясь всю жизнь тоской напрасной,
Печаль души наивно-страстной
В стихах высоких изливал.
Над ним брамин седой смеялся,
Над ним ремесленник ругался,
Бессильный злобу вымещал,
10 И воин мимо шел с презреньем,
Боясь его прикосновеньем
Свою одежду запятнать.
За слишком смелые проклятья
Его свои же гнали братья,
Страшася сильных раздражать,
И сторонилися в тревоге,
Когда он шел по их дороге,
Родной отец, родная мать.
Не находя ни в ком участья,
20 Он по земле родной бродил,
И солнца зной, и шум ненастья
В открытом поле выносил.
В его груди кипела злоба,
Неукротима и дика,
И, наконец, его тоска
Его домыкала до гроба.
Но дружеской рукою он
В огне священном не сожжен.
В степи глухой, где, умирая,
30 В предсмертных муках он страдал,
С лицом открытым он лежал,
Под знойным солнцем истлевая.
Волков на труп сбиралась стая,
Дрались гиена и шакал,
Но скрылися, орла почуя,
И он, добычу торжествуя,
Глаза потухшие клевал
И грудь холодную терзал.
30 октября 1880

125
ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ ‘ОДИНОЧЕСТВО’

Опять сам-друг с моею думой,
Всегда, как мрачный бор, угрюмой,
Остался я, и жизни дым
Рассеян пламенем иным,
Каким-то голосом чужим:
— Покой на краткое лишь время
К тебе сошел, и ты спеши
Тоски ненужной сбросить бремя
С изнемогающей души.
10 Лови летучие мгновенья,
И, обманув себя на миг,
Забудь душевные томленья
Для мыслей чистых и святых. —
Нет, не забыть мне темной доли,
Как не забыть страдальцу боли
Жестокой пытки, тяжких ран.
Достался жребий мне печальный.
Мой путь, теперь уже не дальный,
Суров, как в бурю океан.
20 Усталый дух в усталом теле,
Томится сердце в мире зла,
Надежды светлые сгорели
В горниле горестей дотла,
И света впереди не видно,
И мгла кругом. Назад взглянуть,
На детство, больно и обидно,
Так безрассветно-темен путь.
Рисует память своевольно
Всю жизнь мою, и сердцу больно,
30 А все же смотришь в эту даль,
Как будто что-то дорогое
Под этой мрачной скрыто мглою,
И детства будто бы мне жаль.
К чему жалеть? Воспоминаний
О нем в душе отрадных нет,
Я узнавал среди страданий,
Что значит жизнь, что значит свет.
Как утро осени ненастной,
В грязи катилося оно.
40 Рассвет пленительно-прекрасный
Мне небом видеть не дано.
Октябрь 1880

126

…Прекрасен был его закат,
Его последние мгновенья…
Угас он тихо, как олень,
Пронизан пулей, умирает,
Как на горах, слабея, день
В вечерних красках догорает,
И закрывается гора
Мохнатой шапкою тумана.
Наутро просветлеет рано,
Настанет дневная пора,
Туман, под солнцем исчезая,
Сползет и скроется, — опять
Все оживет. Но молодая
Уже не будет жизнь сиять,
И будет сломанная сила
Холодным, вечным сном могилы,
Покоясь тихо, почивать.
13 ноября 1880

127

Не придавался надежде,
Стремлений радостных чужда,
Моя душа полна, как прежде,
И раскаянья, и стыда.
Ее томит воспоминанье
О прегрешеньях темных дней,
Об униженьи и страданьи
Безумной юности моей,
И с каждым днем душе больней
10 Моей холодной жизни повесть.
Клеймит сурово ум больной
Моя недремлющая совесть
Своей карающей рукой.
Ее укор неотразимый
Печальной думой сознаю,
Печаль холодную мою
В душе скрывая нелюдимой.
Прости! Я под грозой один,
Прости! Бороться не умея,
20 Своей судьбы не властелин,
Я покорен был рано ею.
Когда б я гордо восставал
И смело шел на бой свободный,
Увы! в моей душе холодной
Напрасно силы я искал.
Как подкошенный в жатву колос,
Бессилен падал я, и голос
Из глубины души звучал,
Холодный, резкий, как металл:
30 ‘Убил в борьбе пустой и ложной
Ты силы лучшие свои.
Смирись, смирись! и невозможной
Надежды в сердце не таи.
Смирись, и тешь себя мечтою,
Что не на долго жизнь дана,
Что скоро скроется она
Навек под сенью гробовою’.
16 ноября 1880

128
ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ

При разделе всемирной тоски и печали
Всемогущие боги на землю послали
Много горя и скорбной, холодной тоски:
Оттого наши дни безрассветно тяжки.
Но упали с рабов их тяжелые цепи,
А на женщине те же осталися крепи.
Непосильную ношу и горя, и зла
Ей на плечи взвалила судьба, но дала
В облегченье тоски ей горячие слезы:
С ними легче душевные бури и грозы.
И завет положила она роковой:
Чтобы женщине быть вековечной рабой
До тех пор, пока слезы из глаз ее льются,
Пока стоны ее над землей раздаются,
Пока будет она, как ребенок, слаба,
Пока сил на борьбу не почует раба.
И я веру ношу, что то время настанет,
Разорвав свои цепи, страдалица встанет,
И свободно расправив усталую грудь,
На свободный и светлый направится путь.
21 ноября 1880

129

Я не слагал горячих стансов
Красивым женщинам, романсов
В угоду им не сочинял,
И по ночам, с тоской, прилежно,
У темных окон не вздыхал,
Томяся страстью безнадежной,
Ни девы ветреной и нежной,
Ни зрелых женщин не любил.
Нельзя сказать, чтоб ненавидел,
10 Но я их очень мало видел,
И с ними слишком скромен был.
И то сказать, — я мало жил.
Но позавидуешь невольно
Иным, счастливейшим, порой,
И как-то трепетно и больно
Стремишься юною душой
К союзу с девой неземной.
В мечтах бесплодных, вечно новых,
Томительно проходят дни,
20 И тяжким гнетом дум суровых
Ложатся на душу они.
Меж ними я в душе ласкаю
Одну прекрасную мечту,
Давно с тоскою призываю
Ее любовь и красоту.
Горда, упорна и прекрасна,
Она является порой,
Но встреча с девой молодой
Одной безвыходной, напрасной,
30 Всегда кончается тоской.
Когда в порыве вдохновенья
Увижу музу, в сердце вновь
Проснется страстное волненье,
Негодованье и любовь.
В уме картины тяжкой муки,
Проходит повесть трудных лет,
В груди рыдающие звуки
Кипят, — но им исхода нет.
Для мысли смелой и свободной,
40 Для воплощенья дивных снов
В душе незрелой и холодной
Не нахожу я верных слов.
30 декабря 1880

1881

130

Ты дежурный был на кухне,
Пышки крал, в углу их жрал.
Офицеров, не распухни.
Кто, скажи, тебя поймал?
24 января 1881

131
ПОДРАЖАНИЕ ПРОРОКУ АМОСУ

Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Чтоб я, один во мгле порока
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
На трудный подвиг укреплен
Сладчайшим ангелом, Идеей.
Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Наемник бедный, пас я стадо.
Сказала мне: ‘Не покидай,
Меня, небесную Идею’.
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.
6—8 февраля 1881

132
СЛЕЗЫ

Ты печальна… друг мой… Слезы
Робкой волей не глуши:
С ними легче жизни грозы
Для тоскующей души.
Слезы — слабому отрада,
Слезы женщине-рабе
Богом даны как услада
В угнетающей судьбе.
У арабов есть сказанье,
Что из светлых женских слез,
Пролитых в ночи страданья,
Появились кущи роз.
Благовонными цветами
Украшается весна,
Но росистыми слезами
Омывает их она…
Не стыдись же слез и плача,
Не стыдись, мое дитя,
Провожай ты горе, плача,
Не безвыходно грустя,
И из слез, тобой пролитых,
В сердце чутком скоро вновь
Вместо горестей забытых
Зацветет твоя любовь.
22 февраля 1881

133
В ТЕМНИЦЕ

Из окна моей темницы
Я гляжу с тоской на волю,
Где волшебница весна —
И приветна, и красна,
Где поют беспечно птицы
Зеленеющему полю
Про свою благую долю,
Песнь их радостно полна,
Так звонка и так нежна.
Солнце светит так приветно,
Так светло сияет небо,
Так прекрасны облака,
Ветерок колосья хлеба
Нагибает чуть заметно,
Прилетев издалека.
Но мрачна моя темница,
Покрывает стены плесень,
И с замком тяжелым дверь,
Я сижу, как в клетке птица,
Для моих свободных песен
Дом, как гроб, угрюм и тесен, —
Не поется мне теперь.
7 марта 1881

134

На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней, под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, — они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.
6 апреля 1881

135

У мужика — разумный пес,
У дамы — глупая болонка.
Щенка топить мальчишка нес, —
Спасла капризная девчонка.
Она бежит к себе домой
С внезапно-милою собачкой,
Мальчишка, грязный и босой,
Утешен скудною подачкой.
Он дрогнет в хижине своей,
Щенок обласкан господами.
Когда же станут у людей
Не псы, а люди же друзьями?
23 мая 1881

136

Ужасно видеть, как тиран
Своих детей гнетет и мучит,
Как он гонением обман
Вселяет в них и злобе учит,
Как беззащитное дитя
Страдает молча дни и годы,
В душе забитой укротя
Призывы страстные свободы.
Но буря губит не всегда,
10 Да и пускай она бушует, —
Борьба возможна иногда,
И над обломками труда
Хоть кто-нибудь да негодует.
Опаснее, чем океан,
Гнилое, мерзкое болото,
И беззаботности обман
Страшней, чем строгая забота.
Сырое, злое баловство,
Ты — равнодушия завеса,
20 И мать им портит своего
Сынка, ленивого балбеса.
Родителям-то как же быть
Для пользы дочери и сыну?
Иль угнетать, иль развратить?
Умейте же соединить
Свободу им и дисциплину.
Семья счастлива, если нет
В ней ни тиранства, ни уступок.
Свободно действуй, но ответ
30 Держи за каждый свой поступок.
6 июня 1881

137

Спишь ты, матушка, в могиле,
Из нее не встанешь,
И на дочь твою любовно
Никогда не взглянешь.
Без привета жить на свете
Тяжело, моя родная.
Тяжко мыкать злую долю,
Отдыха не зная.
Нет тебя, и друга нету.
Стал мне свет тюрьмою.
Сердце бьется, словно птичка,
Нет ему покою.
У чужих людей батрачку
Кто приветит, приголубит,
И какой же парень добрый
Сироту полюбит?
Научи ж, моя родная,
Дочку-сиротину,
Как избыть мне горе злое,
Лютую кручину.
Иль уж мне с ней до могилы,
До могилы не расстаться,
И с приветливою долей
Никогда не знаться?
27 июня 1881

138
АРИАДНА

Где ты, моя Ариадна?
Ах, если б этот клубок!
В тьме моего Лабиринта
Я без тебя изнемог.
Слышу я рев Минотавра…
Грозен и темен мой путь,
Тело усталость сковала, —
Страх не дает отдохнуть.
Неумолимая совесть,
Бледная, всюду со мной:
Но не советы, — укоры
Шепчет мне голос глухой.
Где ж ты, моя Ариадна?
Где эта чудная нить,
Чтобы к разумной и светлой
Жизни могла возвратить.
24 июля 1881

139
ГЕОК-ТЕПЕ

От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,
Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
10 О родимой стороне
И о плачущей жене
Все он тужит и вздыхает.
Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга,
Ширь безжизненных степей,
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.
Долго шли они по степи.
20 Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.
Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.
Только в час кончины
Память привела
30 Бедные картины
Бедного села.
Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
40 Все равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.
15 января,
28 июля 1881

140

Я не люблю девичьих глаз
С покорно-кротким выраженьем,
Хотя они так часто нас
Дарят глубоким наслажденьем.
Когда не ложен этот взор,
Правдивы робкие зеницы,
В них отражается укор
Души невинной голубицы,
Укор страдающей рабы
10 За горечь жизни подъяремной,
За непреклонность злой судьбы,
Губящей силы в доле темной,
За зло небес, за зло людей,
За зло, ей сделанное нами.
Я не люблю ее очей,
Блестящих чистыми слезами.
Порой обманчив этот взор.
Неотразимо обаянье.
Легко поверить, что укор
20 Избытком вынужден страданья.
Но много, много ложных слез,
Несправедливых, злых укоров
Перенести бы привелось
За обаянье кротких взоров.
Так поздно жизнь научит нас,
Что в этих взорах все притворно.
Я не люблю девичьих глаз,
Всегда опущенных покорно.
2 августа 1881
Вечер. Улицы
Перед портретом И. М. Ф.

141

Наконец надо мной зазвучал
Твой призыв, чародейка весна!
Я услышал его, и восстал
От глубокого зимнего сна.
И расстался я с темной тоской.
Пред тобою, весна, я стою.
Я разнежен твоей красотой
И весеннюю песню пою.
Я пою о восстаньи моем, —
Я о темном паденьи забыл!
Я о громе пою, — этот гром
Благовестно меня разбудил.
5 августа 1881

142

В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной
И боялся шумных рек.
Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.
А потом везде дороги
10 Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,
И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.
Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
20 Носят руки по реке.
А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.
Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Но один пустяк, свободу,
Он навеки потерял.
10 сентября 1881

143

Я шел дорожкой средь могил,
Осенний вечер смутен был,
Луна сквозь облака светила,
И все уж с кладбища ушли.
Мне было страшно и уныло.
Кресты как будто стерегли.
Казалось мне в неверном свете:
Кресты качаются все эти,
И скоро встанут те, кто там
Должны в земной утробе стынуть,
Кому лишь только по ночам
Дозволено могилу кинуть.
И под одеждой, мнилось мне,
Холодным пальцем по спине
Водил погнавшийся за мною,
И вызывал холодный пот,
И наполнял меня тоскою
Вплоть до кладбищенских ворот.
Я за оградой очутился,
Холодный ужас с плеч свалился,
И жизнь обычная мила,
И все снести достанет силы,
Чем жизнь трудна и тяжела,
И даже розги стали милы.
8 октября 1881

144

С запретного куста цветок сорвала.
Садовник зоркий на нее ворчит:
‘Сама ведь роз не трогать приказала!’
Она пред ним смущенная стоит,
А он: ‘Для именин мамаши вашей
Вы приказали розы сохранять,
И тронет кто, — березовою кашей
Велели вы на месте угощать.
Ложитесь на траву! Исполнить надо
Приказ ваш, барыня, без лишних слов!’
И розог свист раздался в сенях сада,
И барыни виновной визг и рев.
24 октября 1881

145

Он красив, как херувим
Восковой, тот, что на вербе,
Ну, а в душу поглядим, —
Все приятное в ущербе.
Он завистлив, глуп и зол,
Никому добра не хочет,
Много денег приобрел,
И о деньгах все хлопочет.
И улыбка так мила,
И глаза умильно-сладки,
Но зато его дела
Отвратительны и гадки.
25 октября 1881

146

Снял затворы я с калитки,
Вечерком тревожно жду,
То ли выгляну в окошко,
То ли к двери подойду.
Не идет моя голубка,
А во мне бушует кровь,
Разгорается больнее
Одинокая любовь.
Осень 1881

1882

147

Перед классною доскою
Я стою, попал в тупик.
Единицы нынче стою,
Хоть прилежный ученик.
Ничего-то я не знаю,
Что и знал, то позабыл,
И напрасно вспоминаю,
Что из лекций ухватил.
Сент-Илер моим молчаньем
10 Был немало удивлен.
Что учусь я с прилежаньем,
Был давно он убежден.
— Ну, садитеся! — уныло
Он с досадой проскрипел.
Стало все тогда постыло,
Я на место молча сел.
Вечер был потом печальный.
Сент-Илер к себе привел.
За поступок непохвальный
20 Был урок весьма тяжел.
Капитон мне очень больно
Тридцать розог отсчитал.
Я крепился, но невольно
Заметался, закричал.
Все лицо потом горело,
Был я красен, как кумач,
Но кому какое дело,
Хоть засмейся, хоть заплачь.
— Сент-Илер пробрал вас, видно? —
30 Лопачев спросил потом.
Мне признаться было стыдно,
Бормотал я: — Ни по чем!
— Так пилил, что просто ужас!
Уж умеет в пот вогнать! —
Засмеялся я, натужась,
Чтоб о розгах не сказать.
24 января 1882

148

Парный воздух, гам и мгла.
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.
Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?
Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,
Чтоб нагая и нагой
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.
Но все очень тускло тут,
Все полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.
1 февраля 1882

149

Набегает волна, убегает волна,
И на берег опененный бьет.
И ласкает песок, и к утесу она
Головой серебристою льнет.
Но от века скала безответна была,
На волну не глядит и молчит.
Как скала, тяжела, непроглядная мгла
Без просвета на небе лежит.
Там за бурною мглой край желанный, иной,
И о нем я у моря пою.
Слышит ветер морской да орел молодой
Заунывную песню мою.
Без пути и следа, и туда и сюда
Только крылья да ветер умчат.
Я горю от стыда, порываюсь туда,
А навстречу мне волны шумят!
19 февраля 1882

150

Вот и ночь пришла в село,
А село уж полегло.
Спите крепко до зари —
Спите, братья-косари,
Как настанет ранний час,
Мы разбудим, братцы, вас,
Сами косы мы возьмем,
С вами вместе мы пойдем,
Отгоняя бодро лень,
Луг в один мы скосим день.
Руки мощны, грудь сильна —
Жизнью вольною полна, —
Нашу песню запоем —
С песней поле мы пройдем.
А пройдет рабочий день —
И ночная ляжет тень —
Заночуем мы у вас.
И уйдем мы в ранний час, —
Не останется никто!
Детки спросят: это кто?
Им ответят их отцы.
Это — с тюрем беглецы,
Переходные косцы!
21 марта 1882

151

Охотно напишу вам стансы.
Мне не просиживать ночей,
Чтоб для красавицы моей
Иль для насмешливых друзей
Свои вымучивать романсы.
Художник вереницу тем
Для ненаписанных поэм,
Как мать беременная носит,
И помощи ничьей не просит.
10 Я знаю, стоит мне присесть,
Да взять какую-либо тему
И преогромную поэму
Вам напишу я: рифмы есть,
И много их, — проказниц милых
Теснится шаловливый рой,
Как эльф под полною луной,
В чертогах пышных и унылых
Моей ленивой головы.
Им скучно там, — поверьте вы,
20 И рвутся бедные на волю.
Так, чуя признаки весны,
Тоскует соловей в неволе
И рвется в блещущее поле,
В гнездо оставленной жены.
Поет он, грустный и унылый,
Томясь любовной вешней силой,
В томленьях тусклой тишины.
Поет, как тот, кто верит чуду,
Как тот, каким я вечно буду.
22 марта 1882

152
АРИАДНА

Где ты, моя Ариадна?
Где твой волшебный клубок?
Я в Лабиринте блуждаю,
Я без тебя изнемог!
Светоч мой гаснет, слабея,
Полон тревоги стою,
И призываю на помощь
Мудрость и силу твою!
Много дорог здесь, но света
Нет и не видно пути.
Страшно и трудно в пустыне
Мраку навстречу идти.
Жертв преждевременных тени
Передо мною стоят.
Страшно зияют их раны,
Мрачно их очи горят.
Голос чудовища слышен,
И заглушает их стон:
Мрака, безумного мрака
Требует радостно он.
Где ж ты, моя Ариадна?
Где путеводная нить?
Только она мне поможет
Дверь Лабиринта открыть.
5 апреля 1882

153

В прошлом горечь есть и сладость,
Ласки свет и мрак обид,
И пленительная радость,
И живая боль, и стыд.
Вот открылась предо мною
Даль неведомых мне дней.
Что я сделаю с тоскою
Неотвязною моей?
Милый город я покину.
10 Неужели вдалеке
Я совсем душой остыну
В темной скуке и тоске?
Босоногим мальчуганом
Здесь блуждал я, и мечтал,
Белым северным туманам
Грезы сердца я вверял.
А вернусь домой, да спросят:
— Где ты шлялся до сих пор? —
Вмиг мечты мои подкосят
20 Взор суровый и укор.
И придется вынесть порку.
Что ж мне делать? как мне быть?
Не в мышиную же норку
Все мечты мои забить!
Пусть и дальше чередою
Розог ад и рай мечты
Беспощадною рукою
Будут, розные, слиты,
Только б сердце не томила
30 Эта серая тоска
И мечтаний не губила,
Безнадежно-жестока!
22 июля 1882

154

Когда пойду дорогой новой,
Когда ошибки смутных дней
Тоской и скукою суровой
В душе измученной моей
Вновь отзовутся, — сколько муки
Мне будут стоить эти дни!
Какие тягостные звуки
Из сердца вызовут они!
А ныне праздно и беспечно
Больную молодость гублю,
И равнодушен бесконечно,
И ничего я не люблю.
Склоняясь перед силой тайной,
Душа унылая слаба.
Встает неразрешимой тайной
Моя холодная судьба.
Ее суровое теченье
Меня, как призрак, тяготит,
И разгадать ее значенье
Ничто мой разум не манит.
27 июля 1882

155 А
НАЧАЛО ПОЭМЫ ‘ОДИНОЧЕСТВО’ И НЕКОТОРЫЕ ОТРЫВКИ

ИСТОРИЯ МАЛЬЧИКА-ОНАНИСТА

Можете ли вы показать мне хоть одного здорового ребенка? Я никогда не видел ни одного… Ребенку придется бороться с будущими опасностями, которые могут быть побеждены только здоровым существом, а между тем, он уже сам в себе носит зачатки опасностей, которые можно предвидеть и избежать… И мы не стыдимся этого!

Народная школа, 1882, No 4, с. 17—18

ПОСВЯЩЕНИЕ НЕКРАСОВУ

Печальник общего страданья,
Апостол правды и любви,
Мои благие начинанья
Мой первый труд благослови!
Тебе, учитель, в подражанье
В бессоннице моих ночей
Я начал песню увяданья
Надежд строптивых и страстей.
Странна и необычна повесть,
10 Не строго нравственна она,
Но мне ее внушила совесть,
Картин нерадостных полна.
Быть может, музы своенравной
В труде рожденное дитя
Исчезнет в темноте бесславной,
Мои надежды поглотя.
Но, думой творческой томимый,
Ее лелею, как отец.
Как ты, немногими любимый,
20 Но много думавший певец.
27 июля 1882

ОДИНОЧЕСТВО

Поэма

‘Тоской младенческой души
В моей семье пренебрегали,
А были чудно хороши
Порывы грусти и печали,
Мои неясные мечты
Так были полны красоты,
Наивности и увлеченья,
Что если б я до юных дней
В потоке темного паденья
10 Души ослабленной моей
Их не растратил — те стремленья —
Текла бы молодость моя
Чиста, прекрасна и свободна,
Негодованья не тая,
Не сомневаяся бесплодно,
Я все бы отдал в жертву ей,
Печальной родине моей.
И силой юного размаха
Я разрешил бы грусть мою,
20 А ныне я один стою,
И думу робкую таю,
Исполнен суетного страха.
И ум подавленный молчит,
Страдает грудь моя жестоко,
И над душой моей лежит
Проклятье смрадное порока.
Зимой (тепла была зима)
Дышал я легче и вольнее,
Работа светлого ума
30 Свершалась ярче и свежее.
Но летний зной опять настал.
Каприз судьбы моей ревнивой
Мои надежды разогнал.
В столице душно. Я устал
Под гнетом скуки молчаливой
И светлый день, как день дождливый,
С тоской холодною встречал.
Я вижу: смерть лишь угрожала
Давно. Предсмертный свой укор
40 Мне совесть грозно повторяла
За мой бездейственный позор.
Безумно детство расточало
Мою энергию. В ряды
Дружины смелой не вступая,
Иду один, иду, страдая
Страданьем гибнущей среды.
Давно один — и между мною
И этой темною толпою
Одно лишь общее — порок,
50 Который мощен и глубок.
Куда ни глянь — все язва та же,
Заражена отравой кровь,
И гибнут в мелочной продаже
И убежденья, и любовь.
Среди всевластного обмана,
Отравлен язвой вековой,
Не я один погибну рано
В наш век, холодный и пустой.
Мы все отцов преступных дети,
60 В себе мы носим отчий яд, —
Следы их дел, — и цепи эти
Над нами вечно тяготят.
Ребенок — жертва преступленья!
Какие мрачные виденья
Смущают тихий детский сон!
Порочной жизни впечатленья
Навечно сохраняет он.
Под маской скромного молчанья
Утратив девственность незнанья,
70 Растленным миром окружен,
Он рано гибнет для свободы
И вырастает он, как раб,
Вдали от матери-природы,
Душою низок, телом слаб.
Мы знаем: есть благие всходы,
Лежат святые семена.
Чтобы взошли они, нужна
Теплом богатая весна.
Но в темном рабстве жизнь народа
80 Текла доныне с давних пор:
Свободе никуда нет входа,
Пороку — место и простор.
И в почве, сонны и ленивы,
Лежат святые семена.
Сойди, могучая весна,
На наши жаждущие нивы!
Напой их, светлая, дождем,
И воздух освежи грозою,
И пусть гремит весенний гром
90 Над нашей бедною землею,
И пусть сверкают и блестят
Грозы разгневанные взгляды, —
Ей земледельцы будут рады
И вешний гром благословят!
И ты придешь, гроза святая,
По небу мрачному сверкая,
Придешь, когда в земле сырой
Схоронит сломанную силу,
И не дойдет уже в могилу
100 Ко мне твой голос громовой!
А ныне бурею иною
Над мною небо омрача,
Судьба дорогой роковою,
Где нет отрадного луча,
Меня ведет. Бушует вьюга,
Я жду неведомого друга,
Ищу заветного пути,
Но гаснет вера понемногу…
Где ты, заветная дорога?
110 Где цель желанную найти?
Зову неведомого бога,
Зову без веры и любви,
С огнем сжигающим в крови,
С холодной думой безучастья.
Напрасный зов! Он не придет,
Желанный бог любви и счастья,
И тьмы сурового ненастья
Больная жизнь не переждет!’
Такие тягостные строки,
120 Судьбе напрасные упреки,
Писал нетвердою рукой
Мой умирающий герой.
Он был угрюм, и худ и бледен,
И венерическим венцом
Его высокий лоб изъеден,
Покрытый язвами кругом.
Больная грудь, слаба и впала,
Неровно, трепетно дышала.
К его лицу порою кровь
130 Румянцем ярким приливала
И тотчас отливала вновь.
Он умирал. Какая сила
Его так мощно подавила
И на измученном лице
Резцом жестоким начертила,
Как на холодном мертвеце,
Его глубокие морщины?
Какие горькие кручины
На сердце юноши легли?
140 Какие мощные причины
Его до гроба довели?
Когда тоскливую тревогу
Тая, старик могилы ждет,
Его житейскую дорогу
Рисует память. Он живет
Душой в минувшем, и былое
Пред ним проходит ярко вновь,
Проходит время молодое,
Воскреснет старая любовь,
Воскреснет снова образ милый,
Исполнен прелестью и силой,
150 Воскреснут эти вечера,
Когда он ждал ее ревниво,
Пройдут они так близко, живо,
Как будто было то вчера.
И все, чем долго сердце жило,
Что было дорого и мило,
Пройдет воздушною мечтой,
Наполнив грудь его тоской,
160 Порою грустною улыбкой
Лицо осветит, как в ночи
Свеча порой на влаге зыбкой
Бросает бледные лучи,
Как светит в сумраке лампада.
В его тоске и смерть — отрада.
Но умирать, чуть ощутив
Любви чарующий призыв,
На этот призыв не ответив
И в жизни счастия не встретив!
170 Безумно счастия желать,
Когда оно проходит мимо,
Маня, чаруя, и понять,
Что смерть уже неотразима!
Царит холодная тоска,
И малодушна и дика,
В душе испуганно-унылой,
В уме с неудержимой силой
Проходит повесть трудных лет,
И в ней луча отрады нет!
180 Она печальна и уныла,
Как не зарытая могила,
Как гроб раскрытый. Вдалеке,
В одном уездном городке
Над мелкой, грязною рекою,
Под вечер, позднею зимою
В семье мещанской он рожден.
Отец — зажиточный сапожник,
Всегда работой завален,
Ее любивший, как художник.
190 Он мастером искусным слыл, —
Прилежный, честный с малолетства, —
Работу от отца в наследство
Во многих семьях получил.
Прилежный Библии читатель,
Благочестив он был, как Ной,
И наградил его Создатель
Трудолюбивою женой.
Она сильна, она здорова,
Как холмогорская корова,
200 Неприхотлива, весела,
Всегда кротка, хотя порою
Полна загадочной тоскою,
Она тогда еще цвела
Могучей, юною красою:
Лилеи девственной нежней,
Круглы атласистые щеки,
И волны зыбкие грудей
Лежат, упруги и высоки,
Спускалась русая коса
210 На беломраморные плечи,
Под бровью черною глаза
Горели страстно, как гроза,
И выразительно, как речи,
Как голос страсти молодой,
Как розы, алы, полны губы,
И как жемчужин крупных строй,
Красиво-ровны, стройны зубы.
Ей было восемнадцать лет,
Когда свой роковой обет
220 Елена в храме повторила,
В ее груди дышала сила, —
Ему уж было пятьдесят,
Его работа иссушила,
Старей казался он на взгляд.
Жену любил он, был ей верен,
И сам в жене он был уверен.
И точно, кроткая жена
Была всегда ему послушна, —
Но он не видел, что она
230 К нему глубоко равнодушна,
Что слезы льет порой
Одна, Бог весть о чем скучая
И одиноко изнывая
В борьбе невидимой с собой.
Легла нерадостная доля
На эту бедную рабу:
Гнетущей бедности неволя,
Приказ отца — ее судьбу
Решили. Надо покоряться!
240 Сильна, упряма и горда,
Она умела не бояться
Ни темной жизни, ни труда.
И как ни горьки были слезы,
Как не давили сердце ей,
Она цвела пышнее розы
И утра майского свежей.
Изнемогая от рыданий,
Она склонялася порой
Своей победной головой
250 Под гнетом тягостных страданий.
Но быстро слезы осуша,
Она смеялась, и, как прежде,
Вновь открывалася душа
Туманной, сладостной надежде.
Свою глубокую печаль
И все, чего ей было жаль,
Чего для счастья не хватало,
Она в работе забывала.
И, право, некогда грустить:
260 В его дому она хозяйка, —
Везде, как хочешь, успевай-ка:
Корову надо подоить,
Сварить обед, сготовить ужин,
Все вымыть, вычистить, прибрать,
А утром на базар бежать.
И муж так часто был недужен,
За ним тогда уход был нужен.
И, может быть, была б она
До гроба верная жена.
270 И все, что кровь ей волновало,
И что ее теснило грудь,
И с чудной силой призывало
На новый путь, безвестный путь,
Перегоревши как-нибудь,
Навек заглохло б. До могилы
Она несла бы жребий свой,
Богатые растратя силы
Для жизни вялой и пустой.
Быть может, если б были дети,
280 И счастье улыбнулось ей,
И были б тягостные сети
И неразрывней, и сносней.
Но не было у них детей.
Была весна. Порой весенней,
Когда природа веселей,
Поэт бывает вдохновенней,
Любовь волнует нас сильней.
И если дева молодая
Еще тогда не влюблена,
290 Порой, тоскуя и вздыхая,
Томится, грустная, она.
Девичий сон ее смущают
Ей непонятные мечты, —
Они чаруют и ласкают,
И думы ими заняты.
Невыносимей в это время
Неразделенная любовь.
Ее томительное бремя
Тяжеле пыток и оков.
300 То время юности здоровой,
Зато чахотка той порой
Бывает злей, — и жизни новой
Не ощутить душе больной:
Ее с жестокостью суровой
Весна торопит на покой.
Настали ночи хмелевые,
Теплы, чарующи, живые.
Для ожидающей души
Те ночи чудно хороши.
310 Она в полночь встает босая,
Выходит тихо на крыльцо,
И ветер, грудь ее лаская,
Обвеет грустное лицо.
Она глядит, свободно дышит, —
В полях туманится роса, —
И ухом возбужденным слышит
Везде ночные голоса.
Они зовут, они тревожат,
Волнуют молодую кровь,
320 И одинокую любовь
Опять в больное сердце вложат.
Зато как тягостно потом
Вернутся снова в келью ту же,
Как нестерпим бывает дом
Ее слабеющего мужа
И ложе их!
Был жаркий день,
Стояло солнце близ зенита,
Повсюду тягостная лень
330 В горячем воздухе разлита.
Сном полуденным задремал,
Осилен зноем городишко,
И каждый ветхий в нем домишко,
Как старец, тихо почивал,
Закрывши ставни, словно очи,
И в тихий сумрак полуночи
День своенравно превращал.
Не спали только ребятишки,
Босые прыгали мальчишки,
340 Играли, несмотря на грязь
И в грязи пачкать не боясь
Свои привычные ножонки,
Одежды, лица и ручонки.
В домах все тихо, лишь ревет
Ребенок где-то недалеко:
Должно быть, матушка сечет
Его за что-нибудь жестоко.
Порою брань из кабака
В прогнившем воздухе несется
350 И в детском слухе остается,
Бесчеловечна и дика, —
Порою звучно раздается
Удар удачный кулака,
Порою смех, порой рыданье,
А чаще — мертвое молчанье,
Как будто жителей здесь нет
И невредим от древних лет
Умерший город сохранился.
Еленин муж всегда ложился,
360 Полдневный конча свой обед,
Заснуть часок. Но ей не спится,
И духота ее томит,
И градом пот с нее катится,
И платье грудь ее теснит.
Идет с корзиной за грибами
В соседний городу лесок,
Что за рекой над берегами,
Прохладной тенью позалег.
Дорогой ближнею Елена
370 Переходила реку вброд,
Вода была ей по колено,
Она смеется и поет.
И видит: зноем истомленный,
Помещик юный над рекой
Стоит, любуяся, прельщенный
Ее роскошной красотой.
Еще ничем не пресыщенный,
То был уездный Дон-Жуан.
Над женским полом разных стран
380 Им не одна была победа
Легко одержана, ходить
Он нынче вышел до обеда,
Чтоб аппетит свой возбудить.
‘Она красива!’ — Он подходит
И с нею разговор заводит.
Идет за ним вослед она,
Влеченью тайному послушна,
Желанья страстного полна
И к долгу чести равнодушна, —
390 И входит в лес. Ветвей шатер
Покрыл их сладостною тенью,
И дышит негою и ленью
Из мха разостланный ковер.
Сперва был скромен разговор,
Потом страстнее становился,
Потом и вовсе прекратился,
Язык иной его сменил,
И поцелуев, и движений,
И голос чести заглушил
400 Тот голос тайных наслаждений.
Весна готовила постель,
В лесу их лето сочетало,
И разостлал над ними Лель
Ветвей зеленых покрывало,
И лес, как храм, он весь одел
Красиво-скромными цветами,
И гимны брачные им пел
Ручей игривыми волнами.
Забвенье мелочных забот,
410 Забвенье обыденной прозы,
Что сердце бедное гнетет,
Как непонятные угрозы,
Забвение цепей своих.
Лесная глушь ей подарила
И счастье жизни совместила
В один короткий, чудный миг.
Пила страдалица с отрадой
Из чаши полной бытия,
И опьяняющей усладой
420 Звучали песни соловья,
И говор быстрого ручья,
И листьев говорливых ропот,
И милого влюбленный шепот.
И чаша выпита до дна, —
О, если б жизнь оборвалася,
Была бы счастлива она,
Она угасла бы, смеяся,
Внимая голосам весны,
Что в шумном говоре волны
430 И в птичьем гаме возглашала:
‘Хвала тебе, хвала тебе,
Освободившейся рабе!
Свои оковы ты порвала!’
Но чаша выпита до дна.
Взволнована, опьянена,
Встает от сладостного сна.
Настало скоро пробужденье:
Воды речной прикосновенье
Ее отрезвило, когда
440 Она чрез реку проходила,
И холодна была вода,
Как та таинственная сила,
Что жизнь ее поработила.
Она безжалостна: ничто
Ее оков не разрывало,
Что было с детства привито,
Что в сердце юное запало, —
Один ликующий порыв
Не уничтожит, не изгонит.
450 Тревогу в сердце ощутив,
Она стыдливо, низко клонит
Свое красивое лицо
И слезы горькие роняет
На обручальное кольцо
И долго, тягостно рыдает.
Томима страхом и стыдом,
Окольным крадется путем,
Походкой трепетного вора,
Чтобы никто не мог позора
460 В лице смущенном прочитать
И ядовитого укора
Вослед преступнице послать.
Идет, а что-нибудь услышит —
Остановяся, еле дышит.
Калитка ль близко заскрипит,
Иль голоса где прозвучали,
Или по ветру долетит
Неясный звук из темной дали,
Или шаги, — она бежит,
470 Как лань, дика и боязлива,
Таится тихо где-нибудь,
И как неровно, как пугливо,
Трепещет розовая грудь.
(27 июля 1882>

155 Б
ПРОЛОГ

Тоской младенческой души
В моей семье пренебрегали,
А были чудно хороши
Минуты девственной печали,
Мои наивные мечты
Так были полны красоты,
И свежести, и увлеченья,
Что если б я до юных дней
Их не сгубил в душе моей
10 Безумством темного паденья,
Текла бы молодость моя
Чиста, прекрасна и свободна,
Негодованья не тая,
Не сомневаяся бесплодно,
Я за тебя отчизна-мать,
Умел бы мыслить и страдать,
Умел бы я одним порывом
Вдруг разрешить печаль мою,
А ныне одинок стою,
20 И думу робкую таю
В тоске и трепете стыдливом.
И ум подавленный молчит,
И боль в груди растет жестоко,
И на душе моей лежит
Проклятье жадного порока.
Зимой (тепла была зима)
Дышал я легче и вольнее,
Работа алчного ума
Свершалась ярче и свежее.
30 Но летний зной опять настал.
Удар судьбы моей ревнивой
Мои надежды разогнал.
В столице душно. Я устал,
Поник под скукой молчаливой,
И светлый день, как день дождливый,
Все с той же злобою встречал.
На страже смерть передо мною,
И совесть жесткою рукою
Сковала жизнь в один укор, —
40 За мой бездейственный позор,
За то, что я боролся мало.
Беспутно детство протекало.
Куда идти? Мне не достало
Моей энергии… В ряды
Дружин рабочих не вступая,
Иду один, иду, страдая
Страданьем гибнущей среды.
Давно один — и между мною
И этой темною толпою
50 Одно лишь общее — порок,
Который мощен и жесток.
Куда ни глянешь, язва та же, —
Заражена отравой кровь,
И гибнут в мелочной продаже
И убежденья, и любовь…
Среди всевластного обмана,
Среди порочности мирской
Не я один погибну рано,
В наш век, холодный и пустой.
60 Мы все — отцов преступных дети,
В себе мы носим отчий яд, —
Следы их дел, и цепи эти
Над нами вечно тяготят,
И юность — жертва пресыщенья!
Какие мрачные виденья
У юноши тревожат сон!
Порочной жизни впечатленья
Навеки сохраняет он.
Под маской скромного молчанья
70 Утратив девственность незнанья,
Растленным миром окружен,
Он рано гибнет для свободы,
Оторванный от ласк природы,
Могучей матери, он слаб,
И вырастает он, как раб,
Мы знаем: есть благие всходы,
Лежат святые семена,
Чтобы взошли они, нужна
Теплом богатая весна.
80 Но косный лед на жизнь народов
Ложится мощно с давних пор:
Свободе никуда нет входа,
Пороку — место и простор!
И в почве, сонны и ленивы,
Гниют святые семена.
Сойди, желанная весна,
На наши жаждущие нивы!
Их быстрым напои дождем,
И воздух освежи грозою,
90 И пусть гремит весенний гром
Над пробужденною страною,
Пусть ярко молнии блестят,
Твои разгневанные взгляды, —
Тебе, весна, все будут рады,
Все вешний гром благословят!..
Да, ты придешь, гроза святая,
По небу мрачному сверкая,
Придешь, когда в земле сырой
Укрою сломанную силу,
100 И не дойдет уже в могилу
Ко мне твой голос громовой!
А ныне бурею иною
Над мною небо омрача,
Судьба дорогой роковою,
Где нет отрадного луча,
Меня ведет. Бушует вьюга,
Я жду неведомого друга,
Ищу заветного пути, —
Но где же верная дорога?
110 Где цель желанную найти?
Зову неведомого бога,
Зову без веры и любви,
С огнем сжигающим в крови,
С холодной думой безучастья.
Напрасный зов! Он не придет,
Туманный бог любви и счастья,
И мглы сурового ненастья
Больная жизнь не переждет!
Такие тягостные строки,
120 Судьбе напрасные упреки,
Писал нетвердою рукой
В дневник свой юноша больной.
Он был угрюм, и худ, и бледен,
И венерическим венцом
Его высокий лоб изъеден,
Покрытый язвами кругом.
Больная грудь, слаба и впала,
Неровно, трепетно дышала.
К его лицу порою кровь
130 Румянцем ярким приливала
И вдруг лицо бледнело вновь.
Глаза загадочно блестели,
И лихорадочным огнем,
Как у безумного, горели.
Высокий ум светился в нем,
И в блеске глаз его глубоких,
И в мощных очертаньях лба.
Но силу, стройность дум высоких
140 Сгубила тайная борьба.
Он умирал. Какая тема!
Какая грустная поэма
Пред нами встала впереди!
То будет повесть увяданья,
Тоски душевной, и страданья
Больной, измученной груди,
Любви бесследной и бесплодно<й>,
И многих одиноких дней,
Рассказ о жизни несвободной
150 В стране безвыходной моей.
<1882, 1889>

156

Мой город родной, я прощаюсь с тобою,
Мне надо уехать в безвестную даль,
И сердце томится тяжелой тоскою,
И душу холодная сжала печаль.
В тебе, Петербург, я изведал немало
И радостно-сладких, и горестных дней.
В печальные дни здесь мечта утешала,
И здесь подружился я с музой моей.
Блуждая по улицам и переулкам,
И вдоль исходил тебя и поперек,
10 И рад был всегда этим долгим прогулкам,
Хоть попросту их совершал, без сапог.
Я площади знаю, каналы и храмы,
Колодцы угрюмые тесных дворов,
На улицах видел я фарсы и драмы,
И сам к приключеньям всегда был готов.
Тебе благодарен я, милый мой город,
Везде вспоминать тебя буду всегда,
Хотя в тебе часто я розгами порот,
20 Но знаю, что розги — совсем не беда.
Хоть дома, хоть в дворницкой или в участке
Терпел я мученья от прутьев нагих,
Но знал и участье, заботы и ласки
Не только своих, но и добрых чужих.
Воспитанник доли и бедной, и строгой,
Вступаю, хоть скромно, в открытый мне свет:
Я стану теперь, мальчуган босоногий,
Учитель и, может быть, даже поэт.
13 августа 1882

157

Он был один. Горели свечи,
Лежали книги на столе.
С ним кто-то вел немые речи,
Порой он видел на стекле
За глухо-спущенною шторой
Как будто чей-то яркий взор,
Неуловимо-беглый, скорый,
Как в темном небе метеор.
Порой горячее дыханье
Он над собою ощущал,
И непонятное желанье
В больной душе переживал.
Его мечты неслись нестройно,
Отрывки мыслей были в нем,
А голос тот звучал спокойно
Каким-то гордым торжеством.
19 сентября 1882

158

Покрыты грязи переплесками
Чрез улицу ведущие стези,
Устлали кой-где переходы досками,
Все ж вязнуть надобно в грязи.
Идут прохожие тихохонько,
И по мосткам сырым скользят шаги,
На перекрестках-то грязнёхонько,
И пачкаются сапоги.
А я, — мои привычки скромные, —
Босой, не разбираю я дорог.
Порою долетают брызги темные
До верха покрасневших ног.
Отмыть нетрудно ноги голые.
Насмешливых чего стыдиться слов?
Забавны на мостках шлепки веселые
По мокроте бегущих ног.
6 октября 1882

159

Сегодня утро было ясно,
Уроки хорошо прошли,
А вечерело очень красно,
И тучи в небо поползли.
И вечер темен. Мама хлещет
Нещадно розгами меня,
И тело голое трепещет,
Но что же вся моя возня,
Мольбы, и крики, и рыданья!
10 — Ой! Мама, милая! Ой! ой!
Прости! Помилуй! — Наказанье
Терпи, голубчик! Не впервой! —
Удары медленно считает:
— Вот тридцать два! Вот тридцать три!
Что, больно, милый? — И стегает.
— Без спроса, дурень, не бери! —
— Прости! Прости! — Терпи, сыночек!
Еще один! Вот тридцать пять! —
Ой! ой! — Терпи же, голубочек!
20 Что, будешь сахар воровать?
— Так вот тебе! Еще! Вот сорок!
Да пятками-то не махай!
Коль жить не можешь ты без порок,
Так вот тебе! — Ой! Ой! Ай! Ай! —
Сечет, сечет. — Вот сорок восемь!
Еще один! Вот пятьдесят!
Ну, а теперь сынка мы спросим:
Ты сознаешь, что виноват? —
— Ой, мама, виноват! Не буду!
30 Не буду больше никогда!
Я этой порки не забуду,
Запомню, мама, навсегда! —
— Так! Задний ум, коль слаб передний,
Тебе вколачивает боль!
Горяченький, зато последний,
Десяток получить изволь! —
Еще десяток отсчитала,
Потом спросила: — Что, сынок,
Довольно? Или еще мало? —
Спасибо, мама, за урок! —
19 октября 1882

1883

160

Печальная судьба рабов свободы ждет:
Доколе юн еще и чист — освободитель,
А в старости гнетет униженный народ,
Народной вольности поработитель.
Поэт ли он? Он чтил свободы идеал,
Он проповедовал о ненависти, мщеньи,
Он в каземате за народ страдал,
А в старости народу указал
В тупой покорности властям спасенье,
И пылкой юности твердил о всепрощеньи.
Простой ли гражданин? О нем не говорю,
Он пред судьбою, как тростник прибрежный, гибок.
Зовет он сердцем робким светлую зарю,
Но не прожить ему без роковых ошибок,
Ему, рабу судьбы своей, а не царю.
25 января 1883

161

Только приду я домой,
Та же все кличка мне: Федька!
Надоедает порой
Это, как горькая редька.
Да не заспоришь о том, —
Нравы у нас очень строги.
Крест пред иконой, потом
Маме поклонишься в ноги.
С мамой сноровка нужна, —
Не походить на медведя.
Если довольна она,
Скажет мне ласково: Федя.
Если б я был посмирней,
Мирно бы все обходилось,
Только, что чуть не по ней,
Как уж она рассердилась.
И упрекает, бранит,
Так, что невольно краснеешь.
— Вот я уеду, — твердит, —
— Сам ты живи, как умеешь. —
Стоило многих трудов
Маме мое воспитанье.
Не в богадельню ж! Готов
Вытерпеть я наказанье.
Сам я упрашивал мать
Часто ведь: — Если я стою,
Лучше меня наказать,
Но оставайся со мною! —
Тут говори иль молчи,
А не поможешь уж делу:
Хлещут опять розгачи
Больно по голому телу.
4 февраля 1883

162

Проглядел я очи,
Глядя на дорогу,
Провожал я ночи,
Все молился Богу.
Я молил спасенья,
Ждал любви и друга.
Горького томленья
Моего недуга.
Время не целило,
Люди не узнали, —
Да, близка могила
И моей печали.
18 марта 1883

163

Вот четыре мальчугана
Подошли ко мне, смеясь.
Вижу их, как из тумана,
И смущаясь и стыдясь.
Очень быстро обнажили
И в минуту на полу,
Не стесняясь, разложили, —
А уж розги здесь в углу.
Саша крепко держит руки,
10 Леша ноги захватил.
В ожиданьи стыдной муки
Я дыханье затаил.
Петя слева, Миша справа
Стали с розгами в руках.
Начинается расправа,
Болью гонит стыд и страх.
Мне стерпеть не удается,
И сквозь резкий свист ветвей
Крик и рев мой раздается
20 Громче все и все звончей.
Нестерпима эта кара,
Но приходится сносить,
От удара до удара
О прощении молить.
Розги трепанные бросят, —
Полминуты лишь вздохну,
И уж новые заносят.
Я опять молить начну.
Но суровый Бальзаминов
30 Не прощает ни за что.
Все мольбы мои отринув,
Отсчитал мне ровно сто.
20 марта 1883

164
ДНЕВНИК

Дневник содержит школьный мой
Страницы строгих предписаний,
А дальше поместился строй
Моих проступков и взысканий.
Сперва директорский наказ,
Потом идут десятки правил.
Инспектор строгость их не раз
Меня почувствовать заставил.
Есть правило, что босиком
10 Я быть обязан на уроке,
А как справляться мне с трудом,
Все точно вычислены сроки.
А дальше ряд страниц идет,
Где в выраженьях непреклонных
Точнейший вносится учет
Моих деяний беззаконных.
Графа налево уж страшна.
В ней истолчен я, словно в ступне.
Вина там каждая видна,
20 И надпись у нее: ‘Проступки’.
Четыре главные вины:
Шалил, дерзил, был непокорен,
Ленился, — все они видны,
Дневник мой ими изузорен.
Я уронил случайно стул,
На классной губке есть прореха,
По классу вдруг пронесся гул
От детского живого смеха,
Иль кляксу посадил в журнал,
30 Или на книжную страницу,
Иль пальцем по стеклу стучал,
Иль с шумом уронил таблицу,
Иль мелу в классе накрошил,
В руке почувствовав усталость, —
Инспектор все определил
Одним именованьем: ‘шалость’.
Скажи-ка я: — Не виноват!
Нельзя не шелохнуться детям! —
Ответит он: — Всегда шумят,
40 А ты дерзишь, так и отметим.
Давай живее свой дневник,
Сейчас же будет и награда,
А ты, дежурный ученик,
Неси живее то, что надо. —
Когда инспекторский приказ
Хоть на йоту мной нарушен,
Или замедлен хоть на час,
В дневник он пишет: ‘не послушен’.
Коль из тетрадей хоть одну
50 Не просмотрел я, хоть трудился
Над ними ночь, — мою вину
В дневник запишет он: ‘ленился’.
Все видит он, за всем следит,
Просмотрит каждую тетрадку.
Усерден он и домовит,
И очень предан он порядку.
Графа вторая широка
И вызывает содроганье.
Над нею надпись жестока,
60 Одно лишь слово: ‘Наказанье’.
Ее глазами пробегать
Мне вовсе не бывает лестно.
Пришлося часто мне читать
Там надпись грозную: ‘телесно’.
Столбец цифирью запестрел,
И надпись: ‘уд.’, читай: удары.
В них отмечается предел
Грозящей мне телесной кары.
Но в ‘Наказаньях’ есть слова
70 Слабей: ‘на голые колени
Стань в классе, час’, порою ‘два’,
Иль ‘в зале стой на перемене’.
Порою запись: ’10 плюх’,
Или такая: ‘6 пощечин’.
Хоть розги крепче оплеух,
Доволен все же я не очень.
Таков-то школьный мой дневник.
Учитель я, а в самом деле
Я — босоногий ученик,
80 Без кар почти что ни недели.
3 апреля 1883

165

Погас мечтаний отрадный сон.
Я скудной жизнью утомлен.
И ратью мелочных страданий
Уже коварно побежден.
Рукой злорадною разрушен
Кумир надежды золотой,
И в глубине души больной
Я к жизни странно равнодушен.
Душа усталая моя
Забыла пылкие стремленья,
Давно плыву покорно я
По воле каждого теченья.
Встает блаженная весна,
Как дева юная с постели,
Снегами моется она,
Пока живые семена
Ее цветами не одели.
Но что мне в вешней красоте!
Стою в душевном онеменьи,
И странной предаюсь мечте
О небытьи и о забвеньи.
Одно желанье — умереть,
С природой бесконечной слиться,
Чтоб лжи и мрака не терпеть
И с рабством мысли не мириться.
15 апреля 1883

166

Вот большая перемена
Осенью или зимой.
Каждый день все та же сцена,
Двор училищный — арена,
Где звучит и крик, и вой.
Все зеленые листочки
С веток сорваны: — Ложись! —
И по телу, точно строчки,
Красны полосы и точки
10 Жгучей сеткою сплелись.
На земле лежу я голый,
Крепко связанный. Беда!
В муке горькой и тяжелой
Я ору пред всею школой:
— Ой! Не буду никогда! —
Средь мальчишек смех и шутки,
Но, кровинки увидав,
Прекратили прибаутки.
Ах, для каждого так жутки
20 Эти полчаса расправ!
Всяк теперь припоминает,
Не было ли с ним чего,
И с тоской соображает:
‘Не меня ли ожидает
Та же порка, как его?’
Наказали. — Убирайся!
Ну, Корнилов, твой черед!
Поскорее раздевайся,
На земле располагайся! —
30 И Корнилов уж ревет.
Каждый день нагие ветки
Хлещут голые тела.
Посмеются звонко детки,
Пожалеют напоследки
И поплачут иногда.
19 апреля 1883

167

С судьбою спорить нам напрасно,
Перед судьбою каждый слаб.
Переменяясь ежечасно,
То деспот я, то жалкий раб.
Вот в классе я. Хоть босоногий,
Но господин ученикам,
Хоть молод, но учитель строгий,
Гроза строптивым шалунам.
Быть им товарищем и другом
Вон там, на улице, я рад.
Здесь забавляюсь их испугом,
И не прощаю им досад.
Но вот является на сцену
Начальник строгий мой. Во мне
Он вызывает перемену,
Я перед ним иной вполне.
Душа от высоты мгновенной
К привычным плоскостям бежит.
Уже не деспот я надменный, —
Исполню все, что он велит.
Власть человека развращает,
Я знаю этот злой закон:
Коли сильнее, угнетает,
Коли слабее, угнетен.
25 апреля 1883

168

Среди ночной прохлады
На берегу ручья
Мы слушали рулады
Ночного соловья.
Пленительною трелью
Всю ночку напролет
К любви и новоселью
Подружку он зовет.
Уселись мы на пенья.
Я не пойму никак,
Что слаще, это пенье
Иль крепкий наш коньяк.
Товарищ горло мочит
От сырости ночной,
А иногда хохочет
Над тем, что я босой.
А надо мной нависли
И душу мне гнетут
Опасливые мысли,
Что дома розги ждут.
Приду домой я пьяный,
Послушав соловья,
И утром, больно драный,
Отправлюсь в школу я.
19 мая 1883

169

Так величавы сосны эти,
В лесу такая тишина,
А мы шумливее, чем дети,
Как будто выпили вина.
Мы веселимся и ликуем,
В веселии создавши рай,
И наших девушек волнуем
Прикосновеньем невзначай.
6 июня 1883

170

Не знаю лучшей доли, —
С сумою, с посошком
Идти в широком поле
Неспешно босиком.
Вздыхают томно травы
В канавках вдоль дорог.
Бесшумные дубравы
Не ведают тревог.
Не спорит здесь с мечтами,
10 Не шепчет злую быль
Под голыми ногами
Податливая пыль.
В истоме знойной лени
Даря мне холодок,
Целует мне колени
Прозрачный ручеек.
И струями омытым
Ногам не страшен жар,
И никнет к ним, открытым
Всем ветеркам, загар.
Легки и звонко-зыбки,
Стихи в душе звенят,
Как ландышей улыбки,
Как томный запах мят.
И всем я чужд отравам,
Когда иду босой
По придорожным травам,
Обрызганным росой.
22 июня 1883

171

Две дамы ехали в коляске,
Я мимо с мальчиками шел.
Здесь ожидать плохой развязки
Не догадался б и осел.
Да вот беда, — не снял я шапки,
Не видел, что из дам одна,
Хоть и сидит порою в лавке,
Но Розенбергова жена.
Вот вечером приказ явиться
10 К инспектору я получил.
Он начал на меня сердиться,
И долго он меня бранил.
— Ну что ты нос-то задираешь!
Какая дерзость! срам какой!
Вот погоди, ужо узнаешь,
Мальчишка, озорник босой!
Зазнался! Думаешь, — учитель,
Так очень важен и хорош!
Он — наш почетный попечитель!
20 Его жену не ставишь в грош?
Что? не заметил? Дуралея,
Негодный, корчить погоди!
Иван! возьми его! Живее
С ним к Розенбергу в дом иди! —
Пред Розенбергом стоя, красный,
Босой, взволнован и смущен,
Все объяснил я, но напрасно, —
Не захотел мне верить он.
Я у него просил прощенья
30 Смиренно, долго, но отверг
Мои все слезы и моленья,
Спесивый, злобный Розенберг,
И молвил: — Кончить не пора ли?
Иди-ка в кухню. Там в саду,
Тебе уж розог наломали.
Себе накликал ты беду. —
Приказ он отдал: — Босошлепу,
Чтоб нос не задирал вперед,
Нарисовать покрепче …..
40 Погорячее, в переплет. —
И, разогретый очень знойно,
Урок я слушал: — Не зевай!
Вперед веди себя пристойно,
Да кланяться не забывай! —
24 июня 1883

172

Твоя забытая могила,
Как тяжкий жребий твой, уныла.
Как мальчик робкий пред отцом,
Нагнулся низко крест могильный,
Венок качается на нем,
Давно засохнувший и пыльный,
И буквы, смытые дождем,
Едва заметны за венком.
Но вспыхнет ярко свет победный
Тобой взлелеянных идей,
И, где твой крест качался бедный,
Высоко встанет мавзолей,
И разукрасится венками
Тебе воздвигнутый гранит,
И золочеными чертами
Твое названье заблестит.
1—2 июля 1883

173

Поскорее добрести бы
До ближайшего леска!
Под ногами глины глыбы,
Слой горячего песка.
С неба солнце светит ярко,
Так что все кружит в глазах…
Груди душно, телу жарко,
Как свинец в босых ногах.
Вот добрел, и повалился.
Мягкий мох, лесная тень.
Словно камень отвалился, —
Так в лесу отрадна тень.
3 июля 1883

174

Все прекрасно в мире нашем!
Слышишь, бьется в жилах кровь, —
Как вино по емким чашам,
По сердцам кипит любовь.
Как светильники на пире
Ярким пламенем горят,
Светлой правды в нашем мире
Взоры яркие блестят.
Как фиалки запах нежный,
В мирозданьи разлита
И стихиею безбрежной
Нежно плещет красота.
Есть печали, есть разлуки, —
Утешительница есть,
Дружба, дружеские руки
Торопящаяся свесть.
Путь ли трудный выбрать нужно,
Но сладчайшая одна
Есть утеха, — с мужем дружно
В путь идущая жена.
6 июля 1883

175

Как дух отчаянья и зла
Ты над душой моей стояла,
Ты ненавистна мне была,
Ты жизнь ребенка отравляла.
Я был беспомощен и слаб,
И под ферулою твоею
Склонялся, гнулся я, как раб,
Душою юною моею.
И с каждым годом все сильней
10 Твоя могучая отрава
В груди измученной моей
Кипела злобно и лукаво.
Я цепенел, я угасал,
Я тщетно к воле порывался, —
И вот желанный час настал, —
С тобой я радостно расстался.
Твои приносят семена
В душе отравленные всходы,
И уж не кажется весна
20 Желанным праздником свободы.
Да, ты разбила жизнь мою,
Но я тебя не проклинаю,
Я повесть скорбную твою
Душою чуткой понимаю.
И я узнал, что ты больна,
Что, может быть, ты угасаешь,
Быть может, ты лежишь одна,
Бессильна, мертвенно-бледна
И жизнь больную проклинаешь.
12 июля 1883

176

От шумной жизни я бежал,
В пути неведомый я скрылся,
Себя как будто погребал,
И от призыва хоронился.
И полюбил я глушь лесов, полей,
И был я к людям равнодушен,
Лишь музе искренней моей,
И то порой, я был послушен.
И понял я тогда < >
21 июля 1883

177

Уж скоро осень будет зрелой,
Повиснет яблок наливной,
А на березе пожелтелой
Все гибки ветки, как весной.
Осенней ночью я, как прежде,
В чужой залезу сад опять
С двумя мальчишками в надежде
Там сладких яблоков нарвать.
А если попадусь, — березы
Стоят недаром у плетня:
Услышу снова брань, угрозы,
И тут же высекут меня.
Но в сердце жажда приключений
Так необузданно сильна,
Что и мучения сечений
Не испугается она.
Притом же этою ценою
Дешевле яблоки достать,
Чем с тощею моей мошною
Их на базаре покупать.
Провал бывает не всегдашний,
И, значит, не всегда секут,
А взятое в ночи вчерашней
Сегодня не отнимет прут.
30 июля 1883

178

Вчера меня в чужом саду
За кражу яблок розгами пороли,
А ныне красть опять пойду.
Коли поймают, — что ж бояться боли!
На пять удачливых ночей
Одна порой достанется мне порка,
Зато в подполице моей
Плодов румяных вырастает горка.
Учитель я, но мал почет, —
В училище хожу я босоногий,
И мама розгами сечет,
Сечет и в школе наш инспектор строгий.
От розог мне не убежать, —
За яблоки приму охотно муку,
И весело мне изучать
Полночных краж опасную науку.
20 августа 1883

179

Старый муж давно наскучил,
Подвернулся кстати я,
И ее недолго мучил,
И купчиха уж моя.
Для чего тебе, лабазник,
Эта милая жена?
Мне же с нею — светлый праздник:
И красива, и умна.
Только жаль, таиться надо.
10 Пробираюсь в сад, как вор,
И под яблонями сада
Сладок краткий разговор,
Сладки нежные объятья,
Поцелуи горячи,
Беспорядок в женском платье
Скрыла темнота в ночи.
Шум ли старый муж почует,
Не успею ль убежать,
Он подумает: ворует
20 Кто-то яблоки опять.
Выйдет сам, — метнусь к забору,
А она — обходом в дом.
Коль меня поймает, — вору
Будет мука поделом.
А ее, так скажет: — Кто-то
Мне почудился в саду.
Погнала меня забота,
Дай-ка сад наш обойду.
— Слышишь, вор уж убегает:
30 Не схвати, поймала б я! —
Муж похвалит, приласкает:
— Ай, хозяюшка моя! —
30 августа 1883

180

Какая низменная проза!
Объелся яблоками я,
И виснет надо мной угроза,
Что плохо ночь пройдет моя.
Желудок нестерпимо режет,
Раздулся бедный мой живот,
И понял я зубовный скрежет,
Который грешников нас ждет.
Во рту погано так и кисло,
Ни усидеть, ни стать, ни лечь.
Угроза новая нависла:
Грозится мама больно сечь.
Я знаю, сбудется угроза,
Мне кары той не избежать.
Какая низменная проза, —
В стыде и в страхе трепетать!
3 сентября 1883

181 А

Наконец-то купили мы счастье
Дорогою ценой!
Выносили мы бурю, ненастье
И палящий томительно зной,
Выносили бессонные ночи,
Когда плакали жаркие очи,
И в труде надрывалася грудь…
Миновали те дни роковые!
И невзгоды минувшие, злые,
Позабудь, милый друг, позабудь.
И пускай разбросало ненастье
Серебро по моей голове!
Мои кудри я отдал за счастье,
За минуту иль две.
24 августа 1883
Крестцы

181 Б

Наконец-то добились мы счастья
Но какою ценой!
Претерпели мы холод ненастья
И палящий томительно зной,
Претерпели бессонные ночи,
Когда плакали жаркие очи,
И в труде надрывалася грудь…
Миновало тяжелое время!
Испытанья минувшего бремя
Позабудь, милый друг, позабудь.
Говоришь ты: ‘Промчались невзгоды,
Но оставили тягостный след,
И не смоют житейские воды
Отпечатков промчавшихся лет’.
Милый друг! Не крушися напрасно,
Не мрачи опасеньем души.
Пока небо над нами так ясно,
Наслаждаться и верить спеши.
Если б снова порывы печали
О прошедшем тебя взволновали, —
Облегчи ты рыданьями грудь,
А потом, осушив свои глазки,
Расточай мне любовные ласки,
И былую тоску позабудь.
Не беда, что уж мы пред могилой:
Как река в водопаде, полна
Наша жизнь ожиданьем и силой.
Нам и смерть не страшна.
И пускай разбросало ненастье
Серебро по моей голове!
Мои кудри я отдал за счастье,
За минуту иль две.
24 августа, 8 сентября 1883
Крестцы

181 В

Наконец-то добились мы счастья,
Но какою ценой!
Выносили мы холод ненастья,
И палящий томительный зной.
Миновало тяжелое время.
Позабудь истомившее бремя.
Говоришь ты: — Промчались невзгоды,
Но глубокий оставили след,
И не смоют Летийские воды
Отпечатков промчавшихся лет. —
Милый друг, не крушися напрасно,
Не мрачи опасеньем души.
Если небо над нами так ясно,
Наслаждаться и верить спеши.
Если б снова порывы печали
О прошедшем тебя взволновали,
Подымая рыданьями грудь, —
Поскорей осуши свои глазки,
Расточай мне желанные ласки,
И былую тоску позабудь.
24 августа, 8 сентября 1883
Крестцы

182

Мне сегодня не придется
Выйти из дому гулять.
Скучный вечер провлечется
Над тетрадями опять.
Не веревками я связан,
Не заложены пути:
Был я розгами наказан,
И не велено уйти.
— Вишь, тетрадок сколько! груда! —
Мне сказала строго мать, —
Раньше кончишь, так не худо
Раньше лечь и раньше встать. —
К чаю кончил я тетрадки.
— Отпусти, хоть на часок! —
— Ну уж нет, такой повадки
Не увижу я, дружок.
— Попросил бы раньше, что же,
Отпустила б, так и быть,
А теперь совсем не гоже
Ночью попусту бродить.
— По домам все разошлися,
Ночь темна и холодна.
Помолись-ка, да ложися.
Что на свете лучше сна! —
9 сентября 1883

183

Их суд, быть может, был и прав,
Так резко осудив мой нрав
Больной, тяжелый. Злоба века
Неотразима и сильна,
И правит волей человека,
Как деспот бешеный, она.
Но все ж сознаться в этом стыдно,
И больно думать и обидно,
Что много сил унесено,
И что моя живая нежность
Тобой подавлена давно,
О — роковая неизбежность!
29 сентября 1883
Вечер. В постели

184

Из отуманенного сада
Вливается в окно прохлада.
Поутру ветки шелестят,
Щебечут птицы там на ветках,
И семь приятелей сидят,
Поссорившися, в двух беседках.
А мне в какую же идти?
Где чушь мне пьяную плести?
Пора домой. Уроки скоро
Начнутся. Уж проснулась мать,
И с нею, знаю, будет ссора,
И будет долго упрекать.
Бреду, держуся ближе к тыну,
От водки и прохлады стыну, —
И точно, мать уже в дверях,
Суровая, меня встречает,
Еще молчанье на губах,
Но уж и взором упрекает.
30 сентября 1883

185

Я — учитель, ну так что же!
Малый дома мне почет,
И меня по голой коже
Мать частехонько сечет.
От пощечин рдеют щеки,
Дома я босой сижу,
Даже в школу на уроки
Босиком всегда хожу.
Там строптивости и лени
10 Бальзаминов не простит,
И на голые колени
Стать нередко мне велит.
Так порою час за часом
С шалунами я стою,
И хоть стыдно перед классом,
Но уроки им даю.
По щекам прибьет, ругает
Бальзаминов, иногда
Он и розгами накажет
20 Так жестоко, что беда.
Он прикажет, и мальчишки
Подбегут ко мне, сдерут
И рубашку, и штанишки,
Бросят на пол и секут.
Я реву, молю пощады,
Слышу звонкий смех детей,
Точно все мальчишки рады
Свисту резкому ветвей.
Даже те, кто сами были
30 Ныне драны иль вчера,
Точно разом позабыли,
Что ведь порка — не игра.
А инспектор не прощает,
Он всегда неумолим,
И удары он считает
До назначенного им.
2 октября 1883

186

Бальзаминов собирал
В классе за ученье плату.
У окошка я стоял,
Вспомнил поле, кашку, мяту.
Был я в блузе, босиком,
Как всегда бываю в школе
За учительским трудом,
А в уме — леса да поле.
Замечтался я, светло
10 На душе внезапно стало,
А под пальцами стекло
Запотевшее визжало.
Вдруг я слышу крик: — Шалить
Вздумал в классе! Розог! Живо!
Оголить да разложить! —
Подбегают торопливо
Четверо учеников.
Вмиг раздет я, вмиг разложен,
И упал, как с облаков,
20 Я, в мечте неосторожен.
Раздался свистящий звук,
Началася порка злая.
Я кричал, томясь от мук,
О прощеньи умоляя.
Но инспектор был суров, —
Сорок розог отсчитали.
Ни мольбы, ни крик, ни рев
Мне ничуть не помогали.
Бальзаминову дана
30 Власть большая надо мною, —
Мне расправа суждена
Вслед за каждою виною.
13 октября 1883

187

Побледнел твой облик ясный,
Отуманились глаза,
Но чиста, мой друг прекрасный,
Эта светлая слеза.
Я любви моей безмерной
Малый дар тебе принес,
Дар живой, нелицемерный,
И он стоит этих слез.
13 октября 1883

188

Забудь, прости и не люби,
Не негодуй, не возмущайся,
Бесцельно молодость губи,
И словом правды не смущайся.
14 октября 1883

189

Речь про босняков зашла.
Услыхавши это имя,
Мать смеяться начала:
— Ты по слуху сходен с ними.
Ты ведь ходишь босиком
От весенних ранних почек,
И теперь я босняком
Буду звать тебя, сыночек.
14 октября 1883

190

Когда купцы Измаильтяне
Иосифа с собой вели,
Он пал, рыдая, на кургане,
Где мать недавно погребли.
‘Мать моя, встань, посмотри
Как в рабство уводится сын твой,
И никто не сжалится над ним.
Защити меня против братьев,
Жестокость которых меня отняла
От старика отца.
Пробудись, посмотри на отчаянье его,
Который любил тебя и для тебя подвергался
Продолжительной тяжелой работе,
Утешь его своим голосом,
И услади скорбь, сокрушающую старые дни его!’
Из могилы послышался голос:
‘Сын мой, Иосиф! Я слышу
Твой голос, рыдания, вопли.
Знаю, что терпишь. Моя скорбь
Глубока, как море.
Надейся на Иегову, дитя, и не бойся!
Он с тобою и защитит,
Встань, иди в Египет с твоим господином,
Будь спокоен: Бог сопутствует’.
19 октября 1883

191

Дождик льет без перерыва,
День и ночь, и день, и ночь,
И тоскливо мне, тоскливо,
И тоски не превозмочь.
За тетрадями скучаю,
Грустно голову склоня,
И за чаем я мечтаю:
‘Хоть бы высекли меня!
Все же было б развлеченье,
Злой растаял бы туман’, —
И в порыве раздраженья
Пролил чай, разбил стакан.
— Что хотел ты, совершилось, —
Шепчет дождь, меня дразня.
Мать не в шутку рассердилась,
Больно высекла меня.
И тоска моя пропала,
Вся исчезла без следа,
Словно стал я жить сначала,
Ну, а розги — не беда.

* * *

Так в минуты нудной скуки
Бури жаждет человек,
Жаждет он хотя бы муки,
Не валандаться бы век
С этой нудною тоскою,
С этой тусклой ерундой,
Что зовется здесь порою
‘Самобытный, крепкий строй’.
2, 27 октября 1883

192 А

Я полюбил. Мечтою чистой
Я оживил больную грудь.
Моя любовь — цветок душистый,
Но будет смят он как-нибудь.
Быть может, родственной душою
Меня пленил, ребенок, ты, —
И вот, как летом под грозою
Цветут роскошные цветы,
В душе, отравленной тоскою,
На миг отрадные мечты.
Но им предаться не могу я,
И светлый образ твой, дитя,
Как дар мгновенный, негодуя,
Ношу, страдая и грустя.
Быть может, будет так же светел,
Как в день, когда тебя я встретил,
Твой облик милый и простой.
Не осквернится ль он?!
31 октября 1883

192 Б

Я полюбил. Мечтою чистой
Отрадно оживил я грудь.
Моя любовь — цветок душистый,
И сладок с ним мой трудный путь.
Быть может, родственной душою,
Дитя, меня пленила ты, —
И вот, как летом пред грозою
Льют слаще запах свой цветы,
В душе, встревоженной тоскою,
Теснятся дивные мечты.
Но им предаться не могу я
И светлый образ твой, дитя,
Ношу я в сердце, все тоскуя,
Страдая, плача и грустя.
Быть может, будет так же светел,
Как в день, когда тебя я встретил,
Твой образ, милый и простой —
Но кто мне даст залог нетленный,
Что над душой твоей бесценной
Не воцарится гений злой?
31 октября 1883

192 В

Я полюбил. Я грезой дивной
И очарован и смущен.
Любовью девственно-наивной
Мой путь суровый освещен.
Невинной, чуткою душою,
Дитя, меня пленила ты, —
И, как под яркою грозою
Льют слаще запах свой цветы,
В душе, наполненной тобою,
Теснятся светлые мечты.
Но им предаться не могу я,
И милый образ твой, дитя,
Мечтою в сердце начертя,
Храню, беспомощно тоскуя,
И сомневаясь, и грустя.
Быть может, будет долго светел,
Как в день, когда тебя я встретил,
Твой облик милый и простой.
Но кто мне даст залог нетленный,
Что над душой твоей бесценной
Не воцарится гений злой?
31 октября 1883

193

Где ты, моя Ариадна?
Бросишь ли мне свой клубок?
Я в Лабиринте блуждаю,
Я без тебя изнемог!
Есть переходы, но света
Нет, и не видно пути,
Гаснет мой светоч и страшно
Мраку навстречу идти.
Жертв, здесь погубленных, тени
Передо мною стоят,
Страшно зияют их раны,
Гневно их очи горят.
Голос во тьме раздается
И заглушает их стон:
‘Крови, неволи и мрака!’ —
Требует радостно он.
Светоч мой гаснет, слабея, —
Полон тревоги, стою,
И призываю на помощь
Мудрость и благость твою.
Где ж ты, моя Ариадна?
Где путеводная нить?
О, помоги мне скорее
Выход из мрака открыть!
7 ноября 1883

194

Никак не позабыть мне ныне,
Что и в плохие времена
Всегда заботами о сыне
Бывала мать поглощена.
Отец мой умер от чахотки,
Хотя еще и молод был.
Я был слабей, чем одногодки,
И больше игр мечты любил.
И вот, чтоб вырос я здорово,
От пустяка не стал хворать,
Меня закаливать сурово
Давно уж принялася мать.
От ранних весен до морозов,
А дома также и зимой,
От холода нередко розов,
Я постоянно был босой.
Вошло в домашний быт сеченье
За все, про все: за лень, за ложь,
За шалость, грубость, непочтенье,
Да больно так, что невтерпеж.
Продлилось и поныне это:
Я часто розгами секом,
И босиком хожу все лето,
А дома год весь босиком.
Не споря, не ропща, не хныча,
Согласен это я терпеть, —
Я верю: может тот обычай
Наследственность преодолеть.
10 ноября 1883

195

Молюсь я за тебя,
Дитя мое, тебя любя,
Твой милый облик, взор твой ясный, —
Чтоб без томлений и без слез
Ты грозы жизни перенес,
И сохранил свой нрав прекрасный,
Чтоб с той же светлою душой,
С какой стоишь передо мной,
Ты прожил счастлив до могилы.
Но знаю я, суров наш рок.
Тебя, весенний мой цветок,
Сомнут безжалостные силы.
Душой увянешь рано ты,
Как вянут нежные цветы,
Когда их ранний холод губит.
О, если жизнь так жестока,
Пускай тебя судьбы рука
Хоть сладким детством приголубит!
10 ноября 1883

196 А
НА КОРНЮ

Ярко блещет безбрежное море,
Тишина, на полях ни души,
И колосья несжатого хлеба,
Наливаяся, зреют в тиши.
По настилке дощатого моста,
По щебенке дороги стуча,
Мимо пашен, лугов и погоста
Бричка мчит кулака-богача.
Едет он, пот с лица отирая,
Мимо узкой полоски лугов,
10 Где кипит уж работа страдная
Истомленных жарой мужиков.
Старый коршун рукой закрывается
И на поле с усмешкой глядит,
Как от ветра в нем рожь колыхается
И, как море под бурей, шумит.
В недоимках село обнищало,
Мало ценится тягостный труд,
Этот хлеб, как бы сердце ни сжало,
20 Мужики на корню продадут.
Соберется гроза боевая,
Ополчаться народу велят,
И, родное село покидая,
В ближний город ребята спешат.
Все здоровые, рослые люди,
На подбор молодец к молодцу,
Соколиные крепкие груди,
И румянец живой по лицу.
Их везет, спотыкался, кляча,
30 Едут бодро они умирать,
Провожают до города, плача,
Молодуха и старая мать.
А потом, обливаясь слезами,
И с разбитой, усталой душой,
О, печальницы, вы сиротами
Уж одни возвратитесь домой.
Засверкают штыки боевые,
И подымется грозная рать,
Чтобы юные силы России,
40 Словно хлеб на корню, запродать.
13 ноября 1883

196 Б
НА КОРНЮ

Лучезарное летнее небо
Раскалилось, в полях ни души,
И колосья несжатого хлеба,
Наливаяся, зреют в тиши.
Только белая шляпка мелькает:
Это — барышня рвет васильки,
И прилежной рукою сплетает
Для красивой головки венки.
С высоты поднебесья на землю
10 Песня птички какой-то летит.
Эту песню я слушаю жадно,
И в душе моей эхо звучит.
Забывается в свежем просторе,
Все, что душу томит и гнетет:
И людская неправда, и горе,
И судьбы неприветливой гнет.
‘Золотишься ты, нива родная, —
Думал я, — для трудящихся рук’.
Вдруг донесся ко мне, возрастая,
20 Приближаясь, трепещущий звук.
И, заслыша знакомые звуки,
Я смутился: так цепи гремят.
Вновь нахлынули думы и муки,
А мечты отступили назад.
По настилке дощатого моста,
По щебенке дороги стуча,
Мимо пашен, лугов и погоста
Бричка мчит кулака-богача.
И забота деревни родимой,
30 Нищетой и незнаньем давимой,
Вдруг мне вспомнилась, злая, опять:
Недоимку и подать сбирать.
В недоимках село обнищало,
Мало ценится тягостный труд,
Этот хлеб, как бы сердце ни сжало,
Мужики на корню продадут.
Чтобы хлеба с родной десятины
До весны им хватило, мякины
Промышляет голодный народ, —
40 А богатство к богатым уйдет.
То обычные старые траты,
Забывать мы привыкли о них,
Но иные, отчизна, несла ты
Траты жизней и сил молодых.
Соберется гроза боевая,
Ополчаться народу велят,
И, родное село покидая,
Мужики в ближний город спешат.
Все здоровые, рослые люди,
50 На подбор молодец к молодцу,
Соколиные крепкие груди,
И румянец живой по лицу.
Их везет, спотыкался, кляча,
Едут бодро они умирать,
Провожают до города, плача,
Молодуха и старая мать.
А потом, обливаясь слезами,
И с разбитой, усталой душой,
О, печальницы, вы сиротами
60 Уж одни возвратитесь домой.
Засверкают штыки боевые,
И подымется грозная рать,
Чтобы юные силы России,
Словно хлеб на корню, запродать.
13 ноября 1883

196 В

Лучезарное летнее небо
Зноем дышит. В полях ни души,
И колосья несжатого хлеба,
Наливался, зреют в тиши.
Как-то чисто, свежо и отрадно
С высоты чья-то песня летит,
И певунью я слушаю жадно,
И в душе отголосок дрожит.
Забывается в свежем просторе,
Что томило всегда и гнело:
И людская неправда и горе,
И победное гордое зло.
13 ноября 1883

197

Многострадальная Россия,
Твоя судьба так тяжела,
Такие тучи грозовые
Она над нами собрала,
Что часто тягостным сомненьем
Томится угнетенный ум,
Давно измученный кипеньем
Запретных, но живучих дум.
Когда ты встанешь, торжествуя
В борьбе, которую ведут
Твоих сынов любовь и труд,
С насильем тягостным враждуя?
Или ошибки роковой
Ты до могилы не узнаешь
И неожиданной грозой
Своих врагов не покараешь?
Но, им послушная, детей,
Тебе несущих кровь и силу,
Враждой кровавою своей
Проводишь в раннюю могилу?
О, как их много, жертв святых!
Прославят наши их потомки,
Когда от зданий роковых
Одни останутся обломки.
21 ноября 1883

198

В тревогах жизни одинокой,
Увы! — достигнуть он не мог,
Чтобы тоски его глубокой
Потух зловещий огонек.
И, разгорался с годами,
Росла ревнивая тоска
И, как свинец, была тяжка.
Не за горами
Могила темная — близка.
22 ноября 1883

199

Промчалась жизнь, как смутный сон,
И к гробу приближался он,
И часто думал: — Где ты, счастье? —
Безрадостен был жизни путь,
Как день осеннего ненастья,
И нечем юность помянуть.
Он не стоял перед грозою,
Он в бурях жизни не тонул,
Над ним промчался стороною
Весенних гроз могучий гул.
Он много видел. Юность вянет,
И сила гордая устанет,
И жаркая остынет кровь,
И смолкнет пылкая любовь.
1) 23 ноября 1883

200

И под гнетом темных дум
Долго жил он одиноко,
Уносил высокий ум
От среды его далеко.
Неба ясного лазурь
Над тобой, родное поле, —
Дни жестоких, злобных бурь
Позабудешь поневоле.
И душа его тиха,
Как простор родного поля.
Нет в ней злобы и греха,
Для нее любовь и воля.
И головка на плечо
Пала бедная без стона.
Глубока и хороша,
Как в затишье море, —
Эта детская душа
С ложью вечно в ссоре.
И коснеющий язык
Призывал еще кого-то.
2) 23 ноября 1883

201

Жил в России властелин,
Был он счастия достоин,
Из владык почти один
За престол он был спокоен.
Был он рыцарь, у него
Был девиз: свобода.
И народ любил его:
Жил он для народа.
И народ свой верный знал,
И в народе был уверен,
И народ владыке верил,
Властелина обожал.
Но его сгубила злоба,
Необузданная страсть,
Не спасла его от гроба
Императорская власть.
3) 23 ноября 1883

202

Вспоминаю родную страну,
Вспоминаю отеческий дом,
В нем я комнату вижу одну
С невысоким да узким окном.
Все в ней памятно: образ, и стол,
И цветы на окне, и постель.
От тебя я далеко ушел,
Дорогая моя колыбель.
23, 24 ноября 1883

203

Пал верблюд мой, а я изнемог,
Десять дней я бродил, как шакал,
И вокруг меня жгучий песок
Пеленой бесконечной лежал.
Износились мои сапоги
И упала одежда с плечей,
Что ни день, то пустыни пески
Под босою ногой горячей.
Что ни день, обнаженной спине
Горячее и жгучей лучи,
Умираю от жажды, и мне
Скоро смерть повелит: замолчи!
24 ноября 1883

204
ЛИСИЦА И ЕЖ

Раз иду один в лесу,
И встречаю там лису.
Тихо крадется она,
Сразу видно — голодна.
Где ж добыча? — думал я,
А лисица-то меня
Не боится, не бежит
И в кустах себе стоит.
Я шагнул еще, — и вот
10 Еж навстречу мне ползет.
И сказал я: ‘Глупый еж!
Ты зачем к кустам ползешь?
Там лисица залегла,
Голодна и страх, как зла!’
Еж расхвастался: ‘Меня
Все боятся, как огня.
Жгусь я больно, как огонь.
Что смеешься? Тронь-ка, тронь!
Я скажу себе: не трусь,
20 И в клубочек весь свернусь, —
Тронь лисица, — вся в крови
Будет морда, — не лови,
Значит, милая, вперед!’
И, надувшись, еж ползет
Дальше в свой опасный путь!..
Захотелось мне взглянуть,
Что-то станется с ежом?..
Притаившись за кустом,
Я стою себе, гляжу
30 Вслед ползущему ежу.
Вдруг ему навстречу — прыг
Из куста лиса — и вмиг
Цап-царап его!.. Но что ж?
Вмиг в клубок свернулся еж!
И со всех сторон торчат
Иглы острые. Назад.
Тут лиса, на лапах кровь:
Укололась. Смотрит, вновь
Тронет лапою ежа,
40 Но игла больней ножа!
То, рассерженная, рот
Широко раскрыв, возьмет
В зубы ежика: но тот
Невредим! — а у лисы
Заалели вдруг усы!
То отскочит, то слегка
Подтолкнет его в бока,
Словно хочет разбудить, —
Еж недвижен!.. Как тут быть?
50 Призадумалась кума, —
Дело требует ума!
Да недаром, видно, брат,
Про лисицу говорят,
Что ума-то ей не стать
У соседей занимать!
Нам и в ум бы не пришло
Одолеть такое зло.
А лисица — ничего,
Все ж добилась своего!
60 Лапой толк клубочек в бок! —
Покатился наш клубок.
Что же выйдет из того?
Думал я, а та его
Катит дальше. Тут ручей
Поперек дороги ей.
И прямехонько к ручью
Лиска ношеньку свою
Прикатила, — и туда
Бух ежа!.. Ему волна
70 Показалась холодна,
И в испуге еж свой щит,
Развернул, да и лежит
Кверху брюхом на песке,
В неглубоком ручейке.
Тут его лисица хвать!
Поспешила разорвать…
Только, бедный, он и жил!
А ведь как хвастлив-то был!..
24 ноября 1883

205

Уж я-то пол не наслежу:
Когда мороз не очень строгий,
Так я в училище хожу,
Вернее, мчуся босоногий.
30 ноября 1883

206

Алым пламенем горя,
Встала с запада заря.
Коротко блеснет зарница,
И скрывается она, —
Как стыдливая девица,
Быстро глянув из окна.
Ой, заря, заря, не падай!
Ты румяна и бела, —
Как невеста, ты мила.
Будь нам утренней отрадой,
Как вечернею была.
Веет из лесу прохладой.
Слышны песни соловья:
— Роза милая моя!
И тобой, и страстью нежной,
Бесконечной, безнадежной,
Вся душа моя полна.
Я лечу к тебе послушно, —
Ты внимаешь равнодушно,
Безответна, холодна!
Роза гордая, взгляни же!
Мне и взгляд единый твой
Будет лаской дорогой! —
Роза алая все ниже
Никнет пышной головой.
Пропоет он до рассвета,
Но желанного ответа
От красавицы своей
Не дождется соловей.
12 декабря 1883

207

Как, рыбачка моя, хороша ты!
Как хорош у тебя весь наряд!
Я не знаю, что более ярко:
Эти рыбки иль глазки горят.
1) Декабрь 1883

208

Ты — лилея долин, ты лилеи нежней,
Вся зеленая, белая, красная,
Но за то, что нет красного цвета лилей,
Я скажу: ты — лилея прекрасная.
2) Декабрь 1883

209 А

Скоро будет весна, прилетят соловьи,
Зацветут и фиалки и розы.
Я хотел бы подслушать в те дни
И заветные мысли твои,
И твои затаенные грезы.
Ты сама среди пышных цветов
Будешь розы махровой милее,
И певуньи лесной веселее,
Ты, достойная лучших венков,
В Вертограде Господнем лилея.
Декабрь 1883

209 Б

Скоро будет весна, прилетят соловьи,
Расцветут и фиалки, и розы,
Расцветут и надежды твои,
И твои потаенные грезы.
Ты сама, как весна, хороша,
Ты весны ароматной милее,
И твоя молодая душа —
В Вертограде Господнем лилея.
Декабрь 1883

1884

210

Доля моя, доля,
Доля-горемыка!
Кто же тебя, доля,
На свет спородил,
Кто тебя повил
Горем-злосчастьем.
До того ты, доля,
Дошутилась ныне,
Что себе уж даже
Душа не верит,
Людей боится,
Бури трепещет.
11 января 1884

211

Близка уж стрелка часовая
К часам, томительно пустым.
Стоит красавица нагая
Перед любовником своим.
Скорее надо одеваться.
Какая скука и печаль —
От милой ласки оторваться
И поспешать в дневную даль!
Им расцелованные ноги
Втеснить в чулки и в башмаки.
Высокие, ей по дороге
Так будут скучны каблучки!
А за обедом муж постылый,
Усталый, скучный и седой,
Вновь полюбезничает с милой
Своею верною женой.
А ночью медленные ласки
И надоевшая постель.
Ах, неужель отбросить маски
Нельзя вовеки, неужель!
16 января 1884

212 А

Далекая странница! где ты?
Ты бодро идешь под грозою, —
И, светлым лучом не согреты,
Гневны небеса над тобою…
Сердца наши бури жестокой
Одним дуновеньем разбиты,
И в общей могиле далекой
Любимые наши забыты.
Жесток был удар! Как и я же,
Ты тою же скорбью страдаешь,
Но ты остаешься все та же,
Все той же весны ожидаешь.
И этой душевною силой,
Быть может, победу ты купишь.
А нет, и пред темной могилой
Ты, смелый мой друг, не отступишь.
А я малодушно тоскую,
Не верю я, верить желая,
И трачу я жизнь молодую,
В бесплодной тоске изнывая.
19 января 1884

212 Б

Подруга бесстрашная! где ты?
Ушла ты вперед под грозою, —
И, радостным днем не согреты,
Тернисты пути пред тобою.
Сердца наши, в буре жестокой,
Одним дуновеньем разбиты,
В стране неприветной далекой
Товарищи наши забыты.
Суров был удар! Как и я же,
Ты скорбью глубокой страдаешь,
Но ты остаешься все та же,
Все той же весны ожидаешь.
Великой душевною силой,
Быть может, победу ты купишь.
А нет, и пред темной могилой
Ты, смелый мой друг, не отступишь.
А я малодушно тоскую,
Надежды и веры не знаю,
И трачу я жизнь молодую
Без пользы родимому краю.
19 января 1884

213

Хорошо в широком поле
Посбирать цветки-цветы
И на летней вольной воле
Поиграть в свои мечты,
Да не плохо и зимою
У окошка посидеть,
Как вечернею зарею
Снег чуть станет розоветь.
Все равно, мечта покорна,
Унесет в далекий край,
Где сверкающие зерна,
Сколько хочешь, собирай.
20 января 1884

214

I

Я стоял пред тобой и не знал,
Хороша ль ты, мой друг, или нет,
Словно взоры мои ослеплял
Этих глазок чарующий свет,
Словно был я улыбкой твоей,
Как железною цепью, окован,
И мелодией звучных речей,
Как волшебством каким, зачарован.

II

Лишь потом, в полуночной тиши
Вспоминая, дитя, о тебе,
Я всей силою пленной души
Твою прелесть усвоил себе.
И я понял, что душу живит,
Что в ней ярко и радостно блещет,
Если сердце дрожит и молчит,
И душа, замирая, трепещет.
22 января 1884
Крестцы

215

Ваши юные ланиты
С розой спорят красотой,
Словно с неба вы облиты
Лучезарною зарей.
Ваша светлая улыбка
Не землею рождена,
Но Господнею ошибкой
Милой деве отдана.
Да и все в вас, ангел милый,
Мне о небе говорит.
Верю я: наш мир унылый
Вами райский мир дарит,
Чтобы люди не забыли
И добра, и красоты,
Чтобы им утехой были
Ваши милые черты.
23 января 1884

216

Живу не богачом,
Да и не вовсе голью,
И чай пью с калачом,
Ем кашу с маслом, с солью,
И чисто вымыт пол,
И печка разогрета.
Положим, я провел
Босой все это лето,
Но потому, что я
Воспитан был сурово,
И босота моя
Приятна и здорова.
Тебя я не боюсь,
Морозец красноносый,
Тебе в издевку мчусь
Нередко в школу босый.
Себя не простужу
Морозными щелчками,
Хоть в класс тогда вхожу
Я с красными ногами.
Зима! и твой закон
Моей не сломит воли:
Я с детства приучен
И к холоду, и к боли.
23 января 1884

217 А

В дни непогоды и мороза
Я к Вам вхожу, как в зимний сад,
Чтоб к Вам, пленительная роза,
Свой приковать усталый взгляд.
Как силы благодатной много
В сияньи Вашей красоты,
Одно из лучших чад у Бога,
Созданье ангельской мечты!
Очаровательны и милы
Лица прекрасного черты,
И много благодатной силы
В сияньи Вашей красоты.
24 января 1884

217 Б

От власти крепкого мороза
К тебе вхожу, как в зимний сад,
И твой, пленительная роза,
Вдыхаю сладкий аромат.
И как бы ни было мне больно
И от врагов, и от друзей,
Но вмиг утешен я невольно
Мерцаньем девственных очей
И милой прелестью речей.
Так много благодатной силы
В сияньи нежной красоты,
И так неотразимо милы
Душевной прелести черты!
24 января 1884

218

И целый день мучений!
Целый день! Потом
Заснешь без сновидений
Тяжелым, мертвым сном.
Заснешь, — а завтра снова
На битву, на страду.
И жестко и сурово
Она зовет к труду.
Январь 1884

219

Кто, скажи, бескорыстно и пламенно любит
Мать свою, любит так, что ничья красота
В нем любви этой чистой вовек не погубит? —
Сирота!
3 февраля 1884

220

Утро. Солнце светит мне в окошко,
А в душе тревога, скука, лень.
Вижу, тучка крадется, как кошка, —
Вот сейчас тут на пол ляжет тень.
День опять пройдет в труде и в скуке,
Буду вновь мальчишкам толковать
О Петре Великом, да об луке,
Да о том, где надо ставить ять.
Может быть, все мирно обойдется,
Может быть, придут и боль и стыд,
К пустяку инспектор придерется,
Выдрать розгами меня велит.
Дома вновь докучные тетрадки,
Где ошибок бестолковых сеть,
Где все буквы кривы, косы, гадки,
И за полночь с ними мне сидеть.
В этой скуке словно развлеченье,
Если мать случайно рассержу,
И под мукой жаркого сеченья
На полу я голый полежу.
7 февраля 1884

221А

Был вид его мрачен, был голос суров,
И холоден тон укоряющих слов, —
И все же его я с надеждою ждал,
Как будто он раны мои врачевал.
Как будто бы слаще суровых речей
Не знал я в душе истомленной моей.
Но были те речи отравы полны,
Горьки и суровы, и страшно мрачны.
18 февраля 1884

221 Б

Был взор его мрачен, и облик суров,
И холоден строй укоряющих слов, —
И все ж я с надеждой его ожидал,
Как будто он раны мои врачевал,
Как будто бы слаще и выше речей
Не ведал я в жизни печальной моей.
18 февраля 1884

222 А

Неотвязна тоска,
Жестока, глубока.
Безрассветная ночь
Уж давно над душой,
И работа невмочь,
И не сладок покой.
И везде тишина,
И не светит луна,
И, отрадно горя,
10 Не забрезжит заря,
И куда ни взгляни —
Непроглядная мгла
Над землей залегла,
Только светят одни
На могилах огни,
Только ветер порой
Заунывно шумит,
И настойчивый, злой,
Чей-то голос твердит:
20 ‘Оставь несбыточные грезы,
Оставь их детям.
К чему любовь твоя и слезы,
Тоска об участи чужой?
К чему бесплодные усилья
Луч правды в жизнь один хоть внесть?
Ты знаешь: у орла есть крылья,
У льва пустыни когти есть.
Ты беззащитен, безоружен.
Ты миру страждущих не нужен
30 Тоскою любящей души.
Смирись перед жестоким роком,
И в сердце чутком и широком
Тоску живую заглуши’.
Но холодная мгла,
Жестока и дика,
И живая тоска
На душе залегла.
Был бы рад не страдать
Бесполезной тоской,
40 Кабы справиться знать
С непослушной душой.
21 февраля 1884

222 Б

В непросветную тьму
Пробираюсь с трудом,
Ничего не пойму
Ни в себе, ни в другом.
И душою сгорев,
Ослабел я в борьбе,
И внимаю в себе
Чей-то злобный напев:
‘К чему бесплодные усилья
10 Свет правды в жизнь народа внесть?
Ты знаешь: у орла есть крылья,
У льва пустыни когти есть.
Ты беззащитен, безоружен.
Ты миру страждущих не нужен
Тоскою любящей души.
Смирись перед жестоким роком,
И в сердце чутком и широком
Тоску живую заглуши’.
Но глубоко тоска
20 На душе залегла.
Жестока и дика,
Как полночная мгла.
Хорошо б не страдать
Бесполезной тоской,
Кабы справиться знать
С непокорной душой.
21 февраля 1884

223

Как этот час был беспощаден!
Я истомился, как в аду,
И множество кровавых ссадин
Пылает на моем заду.
Инспектор был весьма рассержен
Непослушанием моим,
И вот я в классе был повержен
На голый пол совсем нагим.
За локти, за ноги держали
10 Меня мои ученики,
И два ученика стегали
Меня во весь размах руки.
Немного дети посмеялись,
Потом затихли все, и вот
Одни лишь в классе раздавались
Мой рев, мольбы, ударов счет.
Вот насчитали сто. — Довольно!
В рубашке на коленях стой.
Ну что, мерзавец, стыдно? больно?
20 Да постоишь и в мастерской. —
Звонок. Ушли на перемену.
Потом опять даю урок,
Весь красен. Каждому колену
Пол одинаково жесток.
Не слышно вовсе разговоров,
И не смеется уж никто,
И только раз сказал Егоров:
— Небось, взревешь, как всыплют сто! —
3 марта 1884

224 А

Говорят, но я не верю,
Что любви теперь уж нет,
Что давно ее потерю
Весь оплакивает свет.
Может быть, цепями моды
И обычаев оно,
Неизменный друг свободы,
В наше время стеснено,
Может быть, теперь ей тесно
Средь житейской толкотни,
Но, клянусь, оно известно,
Это чувство, в наши дни.
И пускай ей места мало,
И заботою о той (?)
Время бурно взволновало
Утомленный род людской,
Но отраден блеск святыни,
Что блестит порой в пустыне,
По которой мы идем
Равнодушно, день за днем.
7 марта 1884

224 Б

Много знали мы потерь,
Но не верь толпе лукавой.
Пусть твердят: ‘В наш век кровавый
Нет любви’, — ты им не верь!
Может быть, теперь ей тесно
Средь житейской толкотни,
Но, клянусь, она известна,
Как всегда, и в наши дни.
И пускай ей места мало,
Пусть заботой, и борьбой
Время бурно взволновало
Годы жизни молодой,
Но не раз сиял в пустыне,
По которой мы идем
Равнодушно, день за днем,
Светлый, юный лик богини.
7 марта 1884

225 А

Если жизнь ни на что не нужна,
Если молодость вянет развратная,
Отчего ж не приходит она, —
Разрушения весть благодатная?
А живу, все живу день за днем,
Необъятно тоскою томимый,
Не встречая участья ни в ком
И никем горячо не любимый.
И в усталой душе не найти
И на то мне растраченной силы,
Чтоб суметь самому подойти
К рубежу неизбежной могилы.
16 января, 10 марта 1884

225 Б

Жизнь моя безотрадно течет
По кремнистому руслу мученья.
Ах, когда же мне смерть принесет
Благодатную весть разрушенья?
И к чему я живу день за днем,
Раскаяньем, тоскою терзаем?
Нет мне доли и счастья ни в чем,
Позабыт я и адом и раем.
В утомленной душе не найти
И настолько растраченной силы,
Чтоб<ы> стать, наконец, на пути
К рубежу неизбежной могилы.
16 января, 10 марта 1884

226

В переплетной мастерской
Клей поставил на плиту я,
И работою другой
Занялся, беды не чуя.
Кто-то дров не пожалел
Сунуть в печку потрудился,
Живо клей перекипел,
И по всей плите разлился.
Неприятен клейный смрад,
И убыток — порча клея,
И мальчишки все глядят
На меня, вперед жалея.
И кастрюлька вмиг снята, —
Горячее клей, чем надо, —
И очищена плита.
Бальзаминову досада,
Рассердился, стал вопить:
— Захотел ты, видно, порки!
Оголить и разложить!
Отодрать на обе корки! —
И пришлось мне на пол лечь.
Начинается расправа, —
Мальчуганы стали сечь,
Хлещут розги слева, справа.
13 марта 1884

227
РУЧЬЮ

Спасибо, милый мой ручей!
Ко мне один ты ласков был, —
Ты в зной холодною водой
Меня, скитальца, напоил.
Полдневной жаждой утомлен,
Я рад был шуму светлых струй,
И думы скорбные прогнал
Твой тихоструйный поцелуй.
13 марта 1884

228

Город вовсе небольшой
Над Холовою рекой.
Где ни стань, увидишь поле
И окрестные леса,
А расширился б ты боле,
Не видал бы чудеса,
Не видал бы диких леших
На лесных зыбучих плешах,
Не видал бы домовых
10 И коварных водяных.
И тебя бы замостили
Камнем сплошь и плитняком.
На базар бы не ходили
В старых платьях босиком
Чинодралов мелких жены,
Чтоб дешевле покупать:
Мы ведь, вишь, не наряжены,
Из чего нам передать?
И мещане не срывали б
20 Ветки гибкие с берез,
И в садах своих не драли б
Голых жен пучками лоз.
Дочерей насильно замуж
Не сдавали б, как теперь.
Да, расширься ты, а там уж
Все изменится, поверь.
23 апреля 1884

229

Лучше в бедной доле жить
И под розгами вопить,
Чем истлеть в роскошном гробе,
Покоряясь адской злобе
Смерти, правящей свой бал,
Свой бесовский карнавал.
23 апреля 1884

230

Мошки вьются надо мной
Надоедной, серой тучей.
Как прогнать несносный рой,
Зыбкий, легкий и летучий?
Словно тянет их ко мне:
Я бегу, — они за мною,
Я стою, — и в тишине
Окружен стеной сквозною.
Отмахнуться? — не берет!
Обмануть их, лечь на травку?
Рой обманутый плывет
К перелеску за канавку.
29 мая 1884

231

Так много на себя мы взяли
И знаний, и одежд,
Но как же много потеряли
Наивных, радостных надежд!
6 июня 1884

232

Ее никак не переспоришь.
Порою маме я скажу:
— Меня ты слишком часто порешь. —
Ответит: — Глуп ты, погляжу. —
Так убежденьем в пользе порки
Вся пропиталась мать моя,
Что все напрасны оговорки,
Какие б ни придумал я.
— Потачка портит, розга учит, —
Она с улыбкой говорит, —
Пусть розга иногда помучит,
Зато от зла тебя хранит. —
6 июня 1884

233

Весенний вечер. Спит дорога.
Тихонько свищут соловьи.
Молчит недавняя тревога,
И близко плещутся ручьи.
Иду березового рощей.
Скажи мне, милый соловей,
Что может быть милей и проще
Весенней песенки твоей?
Качнулась тонкая береза
10 Под легким, свежим ветерком, —
Но где ж пленительная роза,
Сдружившаяся с соловьем?
И вот березовые ветки
Несут мне горестный ответ:
— Здесь нету розовой беседки,
И розы соловьиной нет.
— А если розочек желаешь,
То в садик свой иди скорей,
Там, сколько хочешь, наломаешь
20 Себе березовых ветвей.
Сегодня раннею порою
Не розги пели там твои, —
Ручные звонко над тобою
Тогда свистали соловьи.
— На Юге соловей и роза
Для сладких песенок сошлись,
Тебе ж веселая береза
И соловей в одно слились.
8 июня 1884

234

В ночной воде купаться мило:
Она темна, она тепла,
Пленительная охватила
И так любовно повлекла.
В полях туман блуждает белый,
Трава ночную влагу пьет,
И в роще соловей несмелый
О чем-то сладостно поет.
Я слышу близко поцелуи.
Иль это — вздохи? Не пойму.
Отрадные согрели струи
Меня, влюбленного во тьму.
14 июня 1884

235

Высоко в небе я парил,
Мечтой весь мир вокруг обшарил,
Меня полдневный зной томил,
Все тело мне, как в бане, жарил.
Как будто с неба я слетел,
И вот, — один я на дороге.
Себя смущенно оглядел:
Бедна одежда, босы ноги.
Ах, легкокрылая мечта!
В тебе какая мне отрада?
Корзина все еще пуста,
А мне ее наполнить надо.
Бегом чрез поле в лес я мчусь,
Забыл, что уж пора обедать:
С пустой корзиною вернусь, —
Придется розог мне отведать.
2 июля 1884

236

По дальней улице прохожий
Тихонько босиком идет.
Довольно крепко пахнет кожей, —
Вблизи кожевенный завод.
Вся улица мягка, горбата,
Но стружка ногу иногда
Царапнет остро и рогато,
И я поморщуся тогда.
Ведь это мне пришлось по кожам
Ногами голыми идти,
А я назвал себя прохожим,
Чтоб тон рассказа соблюсти.
1) 4 июля 1884

237

Принес чернику я домой,
Но губы черны от черники,
И над моею головой
Грозою понеслися крики:
— Полна корзинка! Дуралей!
Какую выдумал причину!
Домой бежал бы поскорей,
Другую б захватил корзину!
Поесть хотел, так повинись,
А не виляй: ведь врать-то гадко!
Уж ты, мой милый, не сердись:
Посечь придется для порядка! —
2) 4 июля 1884

238

В ночь, как папоротник цвел,
В чащу я босой пошел
Потихоньку ото всех,
Поискать себе утех,
Тайну ночи той открыть,
Клад найти, счастливым быть.
Но я тьмою был пленен,
В сон ленивый погружен,
Час заветный я проспал,
10 И цветок не отыскал.
Просыпаюсь, — день давно,
А в душе моей темно.
Надо мне домой идти,
Но забыл я все пути.
К счастью, встретил я людей,
Помогли беде моей.
Но вернулся я домой
Только в полдень золотой.
— Где ты был? — спросила мать.
20 Что сказать, чтоб не соврать?
Говори или молчи,
Знаю, — будут розгачи,
И признался я во всем,
И пришлось мне голышом
Наказание терпеть
И под розгами реветь.
10 июля 1884

239

Да будет проклят этот час,
Когда беспечно в первый раз
Свои младенческие силы
Могиле ранней я обрек…
И необузданный порок
Меня влечет на край могилы.
О, пощади! Жизнь хороша,
И жаждет гордая душа
Ее страстей и наслаждений.
И просыпается порой
В душе усталой и больной
Полупогубленный мой гений.
22 июля 1884

240

Страдать ли нам, еще ль терпеть,
Еще ли ждать освобожденья?
Нам в мире нечего жалеть,
Мечты не знают воплощенья.
Проходим скованной толпой,
Как в старину, по стогнам Рима,
Вели германцев на убой, —
И к нам судьба неумолима!
Мир чудный видя впереди,
Но, непонятные народу,
Зовем напрасно мы свободу
С немым отчаяньем в груди,
А к этой жизни безучастны.
Не страшно рано умирать,
Не страшно и в цепях страдать, —
Жить преждевременно ужасно.
22 июля 1884

241

К первоначальной чистоте
И к первобытной простоте
Я возвратиться рад.
Я вышел из дому босой,
И по дороге полевой
Иду я наугад.
Прошел поля, вошел в лесок,
Бреду задумчив, одинок,
Стихи слагаю я,
И ноги голые мои
С улыбкой погружу в струи
Веселого ручья.
31 июля 1884

242

Отважный атаман
Ватаги босоногой,
Я взял добычи много,
В ночных набегах рьян.
И яблоков немало
Из сада тащим мы.
Густым покровом тьмы
Нас полночь защищала.
Когда в недобрый час
В саду мы попадемся,
Мы скоро разревемся:
Дерут пребольно нас.
Тогда мы без добычи
Бежим домой тишком
По грязи босиком,
От резкой боли хныча.
Настанет ночь опять,
На кражи нас толкает,
Опасность подстрекает:
— Ребята! не зевать!
На хитрости пускайся!
Жалеть ли богачей!
Бояться ль розгачей!
Воруй, не попадайся!
13 августа 1884

243

Кое-где еще остался
Снег, нетронутый весной,
Как впервые показался
Я на улице босой.
Слишком белы были ноги,
Легкий стыд меня схватил,
Но, не медля на пороге,
Я в училище спешил.
Дни за днями проходили,
Возрастали свет и жар,
И на кожу наложили
Все густеющий загар.
Ноги очень темны стали,
Быстры легкие шаги,
И теперь уже едва ли
Вспомню я про сапоги.
Мне теперь ничуть не стыдно,
Что босой все время я,
И совсем мне не обидна
Бедность скромная моя.
19 августа 1884

244

Пошел мне год уже двадцать второй,
И в Крестцах я учителем год третий,
А на уроках я еще босой
Сижу в училище, одет, как дети.
Просила мать, директор разрешил,
И каждый год вновь пишет разрешенье,
По бедности, и чтобы я служил
Примером скромности и береженья.
Простым я подпоясан ремешком,
В рубашке ситцевой, зимой суконной.
По улицам я в школу босиком
Хожу, храня порядок заведенный.
18 сентября 1884

245

С праздничной отрадой,
С вещею мечтой
Тихою лампадой
Озарен покой.
Звуки замолчали,
Яркий свет погас.
Горькие печали,
Позабыл я вас.
Только если взглянешь
10 В угол у дверей,
То на миг вспомянешь
Происки людей.
У дверей на стуле
Видны два письма,
Но они заснули,
Вышли из ума.
Больно или стыдно
Было, — что же мне!
Вовсе не обидно
20 Стало в тишине.
Улеглась досада, —
Я к мечтам вернусь.
Вспомнив, что же надо
Людям, улыбнусь.
Милая отрада,
Ты опять со мной.
Тихая лампада,
Озаряй покой.
26 сентября 1884

246

Вот и последняя лачуга,
Последний низенький плетень,
И уж ползет назад их тень.
Теплей повеял ветер с юга.
Запахло полем и травой, —
И вот из города он вышел,
И уж последний за собой
Вдали трещотки звук услышал.
Дорога при луне блестит.
Жестка ее сухая глина.
Глубоки колеи. Молчит
Кругом недвижная долина.
По сторонам, как бы дремля,
Леса стоят живой стеною,
И легкой серебристой мглою
Уж одевается земля.
На месяц тучки набегают,
И вкруг него порой сплетают
Неясной радуги венец,
И кажется, что месяц мчится,
Как бледный, трепетный беглец.
10 октября 1884

247

Как старухи, согнулись березы,
Опустили намоклые ветки.
Как певуньи на дальние лозы,
Так умчались куда-то все грезы,
Ненаглядные, чистые детки.
Под дождями осенними смокли
Ветви тонкие, листья опали.
Я от битвы мирской изнемог ли,
От мучительных, страстных тревог ли,
От сердечной ли тайной печали?
Разукрасятся снова березы,
И туманы опять разбегутся,
И вернутся беспечные грезы,
И жемчужные песни, как слезы,
Слезы радости, снова польются.
Да теперь-то, ненастной порою,
Злобный ветер сгибает березы,
И холодный туман над землею,
И печаль над усталой душою,
И тоска заплетает угрозы.
10 октября 1884

248

Ночью вышел я тайком из дома.
Барыня Матрена ждет меня.
Мне любовь ее — одна истома,
Но иду я к ней, себя кляня.
На столе, на скатерти красивой
С водкой снеди разные видны.
Спит мальчишка, сын ее ленивый.
Шепот наш не будит тишины.
Не хочу Матрены, но не смею
Я об этом ей в глаза сказать,
Перед толстой бабою робею.
— Ну, пойдем, голубчик! — Вот кровать.
Быстро барыня меня раздела.
Рядом с ней лежу я, как чурбан.
Жирное мне так противно тело,
Похоть спит во мне, хоть я и пьян.
Гневом пышет толстая Матрена,
Видит, что не вышло ничего,
Шепотом бранит меня: — Ворона!
Сам не хочешь счастья своего! —
Проводила все же до калитки,
Оплеух мне надавала там,
Обняла меня потом в избытке
Чувств, — и смех, и слезы пополам.
23 октября 1884

249
ЕЙ

Дитя! ты долго и с терпеньем
Искала верного пути, —
И вот — печальных дум кипеньем
Полна, ты страждешь опасеньем,
Что в жизни цели не найти.
С тоской мучительной и жадной
Последний призрак ловишь ты
Когда-то светлой и отрадной,
Теперь тускнеющей мечты.
Тебе казалось, что в ней сила
Несокрушимая была,
Но жизнь твою мечту разбила,
И что ж взамен тебе дала?
В твоей душе растет тревога,
Ты всюду видишь в жизни ложь,
Твой разум шепчет сердцу строго,
Что вместо свергнутого Бога
Ты ничего уж не найдешь.
С самодовольствием невежды
Осудит равнодушный свет
Твою тоску, твои надежды,
Которым исполненья нет.
17 ноября 1884

250

Забыты вмиг и честь, и стыд,
И с окровавленного поля,
Где братья гибнут, к дому мчит
Его изнеженная воля.
А вспомнить, как недавно он
Давал торжественные клятвы
Сражаться у своих знамен
И сгибнуть для иных времен,
Как семя предстоящей жатвы!
Но бледной смерти страшный взгляд
Он встретил вдруг, — и, малодушный,
Бежит он с трепетом назад,
Под иго робости послушной.
Его гостеприимный кров
Вместил таких же удальцов.
Там поле битвы вспоминают,
И, им внимая, их отцы
Самодовольно повторяют:
— Мы тоже были молодцы!
18 ноября 1884

251

Еще немало мне осталось
Тетрадок школьных просмотреть.
Уж поздно. Я гоню усталость,
Чтоб завтра не пришлось реветь.
Но клонит сладкая дремота,
Туман в глазах, темно кругом,
Потяжелели отчего-то
Босые ноги под столом.
Дремлю, дремлю, и, засыпая,
Вдруг мамин окрик слышу я:
— Задрыхнул! Ж..у настегаю! —
И вмиг дремота где ж моя!
И снова спорится работа,
Бежит рука с карандашом,
Тихонько отбивают что-то
Босые ноги под столом.
Чулок на спицах быстро вяжет,
На стуле сбоку сидя, мать,
И знаю, — розгами накажет,
Коль снова вздумаю дремать.
27 ноября 1884

252

В том ветхом домике жила
Старушка с дочерью Любашей,
Она была стройна, мила,
Не избалована мамашей.
Старушка кой-каким трудом
Одна поддерживала дом,
Что завещал ей муж покойный,
Армейский старый капитан,
Да пансион по муже дан.
10 А дочке черноокой, стройной
Заботы нет ни до чего:
Одевшися, прильнет к окошку,
Любимую ласкает кошку,
Лишь утром чаем своего
Напоит брата-гимназиста,
Да последит, чтоб были чисто
Служанкой вымыты ее
Платки, и платье, и белье.
Старушка веником прилежно
20 Кряхтя, сгибаясь, пол метет,
А дочка дремлет безмятежно,
На кресла ножки подберет.
Раз как-то, в первых числах мая,
В каком-то настроеньи злом,
Наш Логин, городом гуляя,
Был позван Любой в ихний дом.
Вошел, сидел, тихонько злился,
В уме хулил ее наряд,
И вдруг такою разразился
30 Филиппикой, что сам не рад
Остался Любину смущенью.
Зардевшись, глазки опустя,
Как виноватое дитя,
Она внимала поученью
О всей великости стыда
Быть белоручкой бесполезной,
О неизбежности железной
Великодумного труда,
О суетных ее нарядах,
40 И об ее лукавых взглядах.
Всю ночь проплакала она,
А утром, маленькие ножки
Едва обув, свои сапожки
Сняла, решимости полна,
Надела простенькое платье,
Краснея, маленький свой дом
Весь обежала босиком
И пала матери в объятья:
‘Тепло сегодня, — я пойду
50 Работать в огород босая,
Хочу я привыкать к труду,
И прочь изнеженность былая.
Хочу я сразу привыкать
К труду и кой к каким лишеньям!’.
И на нее смотрела мать
С неизъяснимым удивленьем.
9 декабря 1884

253

Мудрый знает все причины,
Но есть мудрости предел:
На века закон судьбины
Над землей отяготел.
Своенравна, своевольна,
Что захочет, то творит.
Ей причин всегда довольно,
И конец всех дел сокрыт.
Натворит добро иль худо,
Глупый скажет: — Не пойму. —
Мудрый скажет нам, откуда,
Отчего и почему.
Все причины знает ясно,
Но не знает, — вот беда! —
Тут и спрашивать напрасно:
Для чего, зачем, куда.
Здесь немеет наше знанье,
И Один лишь знает Бог,
Для чего же все скитанья,
Где конец земных дорог.
9 декабря 1884

254 А
ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Безмерно душен и тяжел
Горячий воздух. Солнце красно,
Как печь далекая, и ясный
Вокруг сверкает ореол.
Природу сонную объемлет
Изнеможение и лень,
И тишина в полях, и дремлет
Лесная тень.
Земля и душный воздух страждут
И бури жаждут…
Изнемогая, в этот зной,
Не отдыхает только жница:
Хотя невольною слезой
Не раз увлажнена ресница.
Все жнет, да жнет себе она,
Не подымая глаз к лазури, —
Но близость неизбежной бури
Ей, утомленной, уж ясна…
Как будто ждет чего долина,
И чутко вся кругом молчит,
И только робкая осина
Тихонько листьями дрожит.
13, 14 декабря 1884

254 Б
ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Безумно душен и тяжел
Горячий воздух. Лютый, красный,
Дракон качается, — напрасный
И безнадежный произвол.
Долину сонную объемлет
Изнемогающая лень,
И тишина в полях, и дремлет
Лесная тень.
Не отдыхает в поле жница.
Ее бичует лютый зной.
Не раз невольною слезой
Ее увлажнена ресница.
С серпом сгибается она,
Не видя грозных нив лазури, —
Но близость бури, милой бури,
Ее томлению ясна…
И ярой бури ждет долина,
И неподвижно вся молчит,
И только робкая осина
Тихонько листьями дрожит.
13, 14 декабря 1884

255

На чердаке средь лета жарко.
Там Дуня с матерью жила.
А мать ее была кухарка,
Давно от места отошла.
Вот к лету без угла остались.
Их приютили на чердак.
Они от дворников скрывались,
И там питались кое-как.
Висела там в углу икона,
Евангелье лежало там.
Слова священного закона
Там слышались по вечерам.
Старуха там чулки вязала,
А Дуня, сидя у окна,
Ей вслух Евангелье читала,
Худа, бледна и голодна.
Они оставлены своими,
Но место к осени нашлось,
А мне потом встречаться с ними
Уже ни разу не пришлось.
18 декабря 1884

256

I

Бесславно жизнь моя течет,
Слабеют мощные когда-то силы,
Мне больно, словно кровь мою сосет
Вампир свирепый. Близок сон могилы!
Едва ли проживу еще я год.
И дни, как небо осени, унылы,
И страсти жизни мне не милы.

II

Мне ласки девичьи не милы,
И скучно, скучно жизнь моя течет,
10 Но я боюсь моей могилы.
Я жить хочу, хоть дни мои унылы,
Хочу творить, пока достанет силы,
Хочу прославить хоть последний год.
Но злой вампир все кровь мою сосет.

III

Вампир — порок, он грудь мою сосет,
Но и остатки жизни сердцу милы,
И если дни мои унылы,
То будет светел после этот год.
Не без борьбы дойду я до могилы,
20 Я соберу остатки силы,
Которая еще в крови течет.

IV

Ведь кровь еще течет,
Хотя вампир ее сосет,
Но хватит крови хоть на год
. . . . . . . . . . . . . . .
Декабрь 1884

1885

257

Все вместе: проворная пляска,
Свист розог, и рев мой, и вой.
Ветвей беспощадная ласка
Так мучит, что сам я не свой.
Лишь пятки танцуют без лени,
Совсем неподвижен живот.
Меня, положив на колени,
Мать порет, а боль все растет.
Все порет, браня, упрекая.
Реву я и вою, как зверь,
Вдруг, новым стыдом обдавая,
Скрипит, открывался, дверь.
Мещанка знакомая входит
И сын ее, мой ученик,
И страх на мальчишку наводит
Мой, розгами вызванный, крик.
Лукаво смеется бабенка,
И стала мальчишку пугать:
— И ты заревешь так же звонко,
Как стану тебя я стегать.
Учитель от этакой порки,
Наверное, встанет сердит,
И мне тебя на обе корки
Пороть хорошенько велит.
30 января 1885

258

Что лучше, веник иль венок?
Венок дубовый иль лавровый,
Он служит, маленький кружок,
Герою сладкою обновой.
Венок, сплетенный из цветов,
Где не обсохли еще росы,
Пока он свеж, всегда готов
Украсить девушкины косы.
Порой он на гробах лежит.
10 Он из цветов иль из металла.
Он сон покойный сторожит,
Хоть нужды в этом очень мало.
Коль золотой, так он венец,
Украшен яркими камнями.
Склоняются и раб, и льстец
Перед венчанными царями.
Украшен митрой архирей.
Не терны там вплелись кровавы,
Чем был среди пасхальных дней
20 Увенчан Сам Христос, Царь Славы.
Все это — вздор, все это — чушь.
Мещанка всякая смеется.
Пойдет в лесок, где дичь и глушь,
И вениками запасется.
Хоть сотню можно принести,
Сарай набей, — не стоит тысяч,
А пол им можно подмести,
И много раз детей всех высечь.
27 февраля 1885

259

Он стар, как мир, зовется он пороком.
Меня в добычу он обрек.
Томясь в бессилии жестоком,
Несчастлив я и одинок.
Сжигаюсь я безумно и развратно,
Как будто мне не жаль тех сил,
Что плоти рок так щедро, благодатно
И так напрасно подарил.
1 марта 1885

260

Мудрый видит, что напрасны
Все стремленья к бесконечному,
Силы тайные бесстрастны,
На земле нет места вечному.
Человек — лишь форма силы,
Жизнь — недолгое движение.
Нет от холода могилы
Духу гордому спасения.
Этот холод предстоящий
Есть покой или ничтожество.
В нем всей жизни настоящей
Прекратится в мире множество.
Но из этой же могилы
После холода и тления
Вновь возникнут жизни силы,
Возродится вновь движение.
Без начала и без цели
Происходит бесконечное,
И напрасно б мы хотели
Бренным духом вызнать вечное.
Февраль, 3 марта 1885

261

Пятью восемь сорок!
Лес пиши чрез ять!
Филин ночью зорок!
Припять, не Припять!
Повторяю это
Вот уж третий год.
Вот уж третье лето
Скоро подойдет.
Хоть и надоело,
Да не спросят нас.
Уж такое дело, —
Живо шлепай в класс!
13 марта 1885

262

Потрясенной душой созерцая
Ваших глазок чарующий свет,
Я стоял перед Вами, не зная,
Хороши ль Вы, мой друг, или нет.
Как железною цепью, был скован
Я лучами прекрасных очей,
Как волшебством, я был очарован
Тихой негою сладких речей.
Лишь потом я, в полуночной тиши,
Безотчетный восторг успокоил,
И всей силою пленной души
Вашу прелесть постиг и усвоил.
И я понял, что душу живит,
Что в ней ярко и радостно блещет,
Если разум холодный молчит,
И сердце горит и трепещет!
16 марта 1885

263

И наша жизнь бывает хороша
В те редкие и светлые мгновенья,
Когда наполнена душа
Восторгом чистым наслажденья.
Когда у нас отнимет свет
Возможность радости и счастья,
Когда для сердца в мире нет
Ни сожаленья, ни участья,
Не все ль равно, что даст порой
Забвенье наших мук сердечных,
Мужей, измученных душой,
Вдруг обратив в детей беспечных.
В душе царит такая смута,
Такая слабость, скорбь и лень.
И каждая отравлена минута,
И каждый скорбен день.
О, жизнь печали и позора!
Как чаша скорбная полна!
Все наполняется она
За каплей капля… Скоро, скоро.
Март 1885

264

Нет желания жить,
Нет и мысли о том,
Чтоб упорным трудом
Скромный дом
Сколотить.
Без моих неустанных забот,
Без работы ночей
Через мало уж дней
Вечный дом мне собьет
Гробовщик.
Март 1885

265

Наша жизнь так пуста, холодна,
В ней мы искры не видим живительной.
Лишь из чаши глубокой вина
Пьем мы изредка нектар спасительный.
За единый светлый миг,
За единый час отрады,
Мы всю цепь годов своих
Смерти бросить были б рады!
<Март> 1885

266

I

Жил бы я повеселей,
Побогаче, посчастливей,
Если б был я посмирней,
Выносливей, терпеливей,
Если б гнулася спина
Перед силою и властью,
Но, хоть горем жизнь полна,
Не завидую я счастью.
Лучше выпить штоф вина
10 С братом по несчастью,
Чем идти на пышный пир,
Чем трусливо смолоду
Чтить людской кумир, —
Поклоняться золоту.

II

И пускай клевещет мой
Неприятель и гонитель,
Пусть он горем и тоской
Омрачит мою обитель.
Не согнусь пред ним в дугу,
20 И мириться с ним не стану,
Мстить богатому врагу
Мне не по карману,
Правду ж высказать могу
И назло его обману.
И уж там пускай идет
Непогода мглистая,
Смелый все снесет,
Если совесть чистая.
Март 1885

267

Невинный день и голубой,
Моими воплями ты встречен.
На кухне гибкою лозой
Я утром был жестоко сечен.
Мою печаль от злого сна
Укрыли ласковые своды.
Со мной лесная тишина
И тихо дремлющие воды.
Сегодня поутру лоза
Мне тело голое лобзала, —
А здесь последняя слеза
С моей щеки в траву упала.
И жгучий стыд, и боль, и страх
Я забываю понемногу.
Ручей звенит, и луг в цветах,
И я забыл мою тревогу.
13 июня 1885

268

— Глупый мальчик! что за спех!
Подождать немного надо,
А иначе людям смех,
А тебе и мне досада.
— Ты еще молокосос,
У людей немного стоишь,
Ежеденком ходишь бос
И полы в субботу моешь.
— Хорошо, что мать строга,
Не жалеет сыну розог.
Эта сласть не дорога,
Здесь немало есть березок.
Двадцать лет! Руки моей
Все ж теперь не добивайся,
Поцелуй меня скорей,
Да и к маме отправляйся.
23 июня 1885

269

Ты слышишь гром? молись, не смейся
Над бурей страшною и злой,
И, лежа в прахе, не надейся,
Что буря мчится стороной.
1) 28 июня 1885

270

Вон там, в тени, рыбак ретивый
С удой склонился на песок,
И ждет добычи, но ленивый
Не шевелится поплавок.
2) 28 июня 1885

271

Чтоб облегчить людскую муку,
Чтоб сделать слаще нашу часть,
Своим мечом возьми науку
И света истины не засть.
3) 28 июня 1885

272

В рай бабенкам не дорога:
И в аду им места много,
А уж пустишь бабу в рай, —
И корове место дай.
4) 28 июня 1885

273

Дело с бездельем мешай,
Так и с ума не сойдешь.
Час поработай да час погуляй, —
Весело век проживешь.
5) 28 июня 1885

274
СИВКА

Был мой сивка хоть куда,
Крепкий, сильный, быстроногий,
И отведал он труда,
И померил он дороги…
Нынче сивка у меня
Тоньше, суше черствой корки:
Поумыкали коня
Трудный путь, крутые горки!
6) 28 июня 1885

275

Коли спится до обеда,
Так пеняем на соседа:
Он и рано, вишь, встает,
Да нас в гости не зовет.
7) 28 июня 1885

276

Чем браниться да ругаться,
Так не лучше ли подраться?
Ссора кончится скорей.
Прежде недруга отдую,
А потом на мировую,
Тут уж, значит, пей да пей.
30 июня 1885

277

На песке, пыли и глине
Оставляя легкий след,
Проходил я по долине,
По-домашнему одет,
Не стыдясь людей нимало,
Засучив штаны, и бос.
Лишь фуражка прикрывала
Пряди спутанных волос.
Солнце жгло мои колени,
10 И горячим стал песок.
От усталости и лени
В тихий я вошел лесок.
Лег я на землю спокойно,
Подо мной теплели мхи,
Было так в душе спокойно,
И слагалися стихи.
А когда я возвращался
Ясным вечером домой,
Я невольно улыбался,
20 Кой-где след увидев мой.
Зимний след мне вспоминался, —
Я нередко вечерком
Через двор проворно мчался
По морозу босиком,
А порой и вовсе голый.
В баню быстро я вбегал,
И внезапно жар веселый
Мне все тело обнимал.
Виден был порою утром,
30 Коль не выпал ночью снег,
Хрупким скован перламутром,
Ясный след, где был мой бег.
22 июля 1885

278

Жарким летом нива зреет,
Колыхаясь, как волна.
К жатве скоро пожелтеет
И приляжет спать она.
С навостренными серпами
Жницы на поле придут,
И под жаркими лучами
Будет долог страдный труд.
Ты — в подъем лишь мощным бремя,
10 Эта летняя страда,
Это тягостное время
Непосильного труда.
Иноземцы, слышно, паром
Движут множество машин,
Чтоб не гнуть на ниве даром
По неделям целым спин.
Говорят, барыш огромен, —
К нам же новость не идет:
Слишком беден, слишком темен
20 Наш безграмотный народ.
Страдный труд его неволит,
Он привык к трудам таким:
Каждый ломоть хлеба залит
Жарким потом трудовым.
Беден он, — да сил в нем много,
Темен он, — да помнит Бога
И радушно подает
Всем, кто просит ради Бога,
Всем, кто сам не соберет.
30 Нищи духом и смиренны,
От одной избы к другой,
Вот, идут они с сумой,
Неудачники, согбенны
Горем, Жизнью и Нуждой.
Хлеб, истомною работой
Приобретенный, жена
Бедняка с большой охотой
Подает им из окна.
О, народ трудолюбивый!
40 Много, долго кормишь ты
И несчастной, и ленивой,
И смиренной, и спесивой,
Даже наглой нищеты.
Вы, питомцы наслажденья,
Вялой праздности друзья,
В скромной области терпенья
Вас невольно вспомнил я.
Камнетеса тяжкий молот
Обтесал кой-как плиты,
50 Те, что свеж, здоров и молод,
Башмаками гладишь ты.
И зато, гордясь собою,
Молвишь важно иногда:
Установлено судьбою
Разделение труда.
Этот принцип очень важен
По практичности своей:
Кто умыт и напомажен, —
Сладко ешь и сладко пей.
60 Кто оборван, бос и беден, —
Позабудь про калачи,
Подымайся до обеден
И работай до ночи.
Малы ножки, белы ручки —
Звезды, звездочки хватай,
С пуд кулак, грязны онучки, —
Хлеб свой квасом запивай.
Если есть в уме смекалка,
Скажет: ‘Доли не равны,
70 Мужика как будто жалко’.
Как же быть? — И мы бедны.
Хоть и есть у нас деньжонки,
Да ведь денег нам не есть,
А ножонки да ручонки, —
Еле хлеб до рта донесть.
Что за горе? Не забыла
Тля, что есть у мужика
Здоровенная рука
И железная в ней сила.
24 ноября 1883, 18,
29 июля 1885

279

Под солнцем страны полуденной
Я видел великое зло:
Стяжатель идет утомленный
К лачуге своей разоренной,
Богатство к богатым ушло.
Искал я по целому миру,
Где царствуют счастье и труд,
И где золотому кумиру
Бесценных даров не несут.
Повсюду все та же картина
Неправых стяжаний и зла,
Повсюду плелась паутина,
Повсюду рабочих судьбина
В нее неизбежно вела.
Разбил я свои упованья,
Я проклял исканья свои,
И горькой тоскою страданья
Исполнены песни мои.
17 августа 1885. Крестцы

280

Господь мои стенанья слышит,
И видит кровь мою Господь.
Его святая благость дышит
На истязуемую плоть.
На теле капли крови рдеют,
И влажен пол от слез моих,
Но надо мною крылья реют
Его посланников святых.
И как ни страшны эти звуки
Несущих пламя боли лоз,
Покорно я приемлю муки,
Как принимал их Ты, Христос.
Смиренно претерпев удары,
Я целованьем строгих рук
Благодарю за лютость кары,
За справедливость острых мук.
14 сентября 1885

281 А

Лес, озаренный луною,
Полный незримых чудес, —
Тени над гладью речною,
Звезды в пустыне небес, —
Поле под ризой туманной, —
Ветер ползучий, как сон…
В сон, непонятный и странный,
Лес, как душа, погружен.
Под неподвижные сени
Тихо, одна за другой,
Бледные, мрачные тени
Тянутся грустной семьей…
Лес их зовет, наклоняя
Ветви в суровой тиши…
Так призывается Майя
Страстной тоскою души.
19 сентября 1885

281 Б

Лес, озаренный луною,
Ждет, не дождется чудес.
Тени плывут над рекою.
Звезды сияют с небес.
В поле, в одежде туманной,
Ходит неведомый сон.
В сон, непонятный и странный,
Лес, как душа, погружен.
19 сентября 1885

282

Что моя судьбина,
Счастье иль беда?
Движется машина
Общего труда.
Винтик очень малый —
Я в машине той.
К вечеру усталый,
Я сижу босой.
Скучные тетрадки
Надо поправлять,
На судьбу оглядки
Надо забывать.
15 октября 1885

283

Настала светлая минута, —
Совсем не император я.
Вообразил я почему-то,
Что вся Америка — моя.
Я был встревожен и взволнован,
Я Новый Свет завоевал,
И, дивной силой очарован,
Мою столицу основал.
Передо мной лежала карта,
10 Я из Аляски шел в Чили.
Воскреснул гений Бонапарта
В походах средь иной земли.
А если б я открыл для света
Мои надменные мечты,
То мне ответили б на это:
— Вот дурень! Сумасшедший ты! —
Но это — поприще поэта.
Не так ли поступал Шекспир,
Когда, сознав в себе Гамлета,
20 Его пустил в широкий мир?
Он был Ромео и Отелло,
И Лир он был, и был Шейлок.
Все это — творческое дело,
А не в безумие прыжок.
Того безумцем не зовите,
Кто в мир мечтательный влеком.
Его веревкой не вяжите,
Не прячьте в сумасшедший дом.
Но знаю, люди не поверят
30 В красу мечтательных долин,
И все мечтания измерят
Они на малый свой аршин.
Молчу… Очнулся от мечтаний.
Я за столом сижу босой,
И груз безграмотных писаний
Лежит в тетрадках предо мной.
Уж поздно. Лампа начинает
Коптить. — Ну, прозевал опять! —
Мне мама говорит: — Мечтает!
40 Уж лучше бы ложился спать! —
И высмеян опять мечтатель,
И затаилася мечта,
Но в ней я все ж завоеватель,
Хоть жизнь моя совсем не та.
3 декабря 1885

284

Перецеловала семь подруг,
Переворовала все вокруг,
Перещеголяла семь мотов,
Перековыляла семь мостов,
Переговорила семь шутов,
Перехоронила трех мужей,
Перебаловала семь детей.
Что ж осталось ей на свете?
Пить вино и сладко есть.
10 Есть любовник на примете,
Только как к нему подлезть?
Мать его сурова и строга,
Видит в каждой женщине врага.
Сына часто водит на чердак,
Перепорет розгами, да так,
Что едва он только может слезть,
И потом ему ни стать, ни сесть.
Мать зовет его: молокосос.
Летом он повсюду ходит бос.
20 К бабам он не смеет сунуть нос,
Перемолвиться не может с ней,
Чтобы не отведать розгачей.
Как же барыне Матрене
С этим делом поступить?
Не остаться ж ей в уроне!
Надо парня заманить.
Ах, соблазны
Очень разны
Безобразны?
30 Ну так что ж!
Без мужчины
Вдоль перины
Невтерпеж.
Перетолстела,
Пережирела,
А все же страсть
Имеет власть.
— Перелезь ты ночью чрез забор,
Перекинешься ко мне на двор.
40 Угощу колбаской да винцом,
И в постели часик проведем. —
— Ну, а ежели поймает мать? —
— Ты скажи ей (нечего плошать),
Яблоки ходил, мол, воровать.
Яблок дам тебе с собой мешок, —
Будешь после кушать их, дружок. —
Соблазнился,
Ухитрился,
И явился
50 К бабе в дом
Босиком,
Насладился,
И напился,
Возвратился, —
Все тайком.
Шито-крыто все осталось,
А Матрена улыбалась.
10 декабря 1885

285

Запросто просили,
Да не просты были,
Сплетни завели,
И слова тугие,
Мертвые, гнилые,
С языков ползли.
Речи, как иголки,
А глазенки колки,
На губенках яд.
Как тебя умалить,
Побольней ужалить
Так и норовят.
Жалить перестанут,
Ласкою обманут,
Мед из уст течет,
А под языками, —
Вы поймете сами, —
Заморожен лед.
Таковы людишки
В нашем городишке,
Да и он таков, —
Дураков охапка.
Да, по Сеньке шапка —
Приговор веков.
29 декабря 1885

1886

286

И рад бы не пошел,
И рад бы не давался,
Да схватят за хохол:
— Терпи, коли попался! —
И рад бы я не лег, —
Рубашку с плеч стащили,
Штаны стянули с ног,
Меня же разложили.
И рад бы убежал,
Да держат очень крепко.
И рад бы не кричал,
Да розги хлещут лепко.
Сподручней быть смирней,
Без спора покориться,
И на пол поскорей,
Раздевшися, ложиться.
4 февраля 1886

287

Дивный неслыханно дар
Мне подарила природа:
Делу и слову — несказанный жар,
Мысли и чувству — свобода.
Весь погрузился я в труд,
Плод принесет мне искусство:
В сильных картинах моих оживут
Строгие помыслы, свежие чувства.
28 марта 1886

288

Злобно ли буря бушует,
Солнце ль приветливо светит, —
Сердце все так же тоскует, —
Знает, что счастья не встретит.
Пусть бы возникло и счастье, —
Знаю, — оно опоздает:
В тьме рокового ненастья
Сила моя угасает.
Радость живая умчится
Славою, счастьем, любовью.
Гордый мой дух не мирится
С горем, неправдой и кровью.
Если навстречу надежде
К миру сойдет примиренье, —
Буду я жаждать, как прежде,
Слез, и тоски, и волненья.
Вечно, как ветер, тревожен,
Вечно, как море, мятежен.
Путь мой и темен, и ложен,
Близкий конец неизбежен.
23 апреля 1886

289

Гибнет радостная сила,
Опьянен тоскою взгляд,
Разверзается могила,
И дороги нет назад.
Погубил я, раб мгновенья,
Яркоцветные цветы, —
И высокие стремленья,
И прекрасные мечты.
Ко всему я равнодушен,
И не дорог никому,
И бреду, судьбе послушен,
В неразгаданную тьму,
И не рад я, что порою,
Проносяся надо мной,
Веет страстью и грозою
Чувств и мыслей быстрый рой.
27 апреля 1886

290

Верю я: пройдут невзгоды,
Снова розы расцветут,
Зеленеющие всходы
В долгозимье не умрут.
Верю я: пройдут страданья,
Оживет моя душа,
Вся полна благоуханья,
Вся любовию дыша.
Жизни творческая сила
В озимых моих сильна:
Ни зима их не сгубила,
Ни холодная весна.
И в душе, рабыне рока,
Почивает много сил:
Гений знойного порока
До конца их не сгубил.
27 апреля 1886

291
СМЕРТЬ

Смутен взор, зрачок расширен,
В теле трепет и томленье.
Весь пылая, тих и смирен,
Ждет он смерти, избавленья, —
И отрадное волненье
Вдруг по телу пробежало!
Это — радость избавленья,
Смерть желанная настала.
29 апреля 1886

292 А

Пред вами, прекрасные звезды,
Горевшие в небе высоко,
Я проклял рождения час.
То было безумною ночью,
Когда на вопросы всей жизни
Просил я ответа у вас.
То было в ту ночь роковую,
Когда во мне пламень надежды
И веры навеки угас.
Но знал я тогда несомненно,
Что понял, насколько возможно
И Бога, и вечность, и вас.
30 апреля 1886

292 Б

Пред вами, бесстрастные звезды,
Прекрасных миров бесконечность,
Душа моя в муках рвалась.
То было безумною ночью,
Когда на вопросы всей жизни
Искал я ответа у вас.
То было томительной ночью,
Когда во мне пламень надежды
И веры навеки угас.
То было мучительной ночью,
Когда во мне пламенем жгучим
Любовь к человеку зажглась.
30 апреля 1886

293 А
ПОКИНУТАЯ АРИАДНА

Сны царевны улетели…
Тихо, тихо все вокруг,
И не дремлет на постели
Вероломный ее друг…
Смотрит, ищет и рыдает,
И понятно стало ей,
Что коварно покидает
Обольщенную Тезей.
Легким веяньем зефира
Увлекаемы, вдали,
В светлой синеве эфира
Исчезают корабли.
Паруса их чуть мелькают,
И за милым ее вслед,
Безудержу улетают
Жизни радость, жизни свет.
30 апреля 1886

293 Б
АРИАДНА

Сны внезапно отлетели…
Что ж так тихо все вокруг?
Отчего не на постели
С нею мил желанный друг?
Смотрит, ищет, — и рыдает,
И понятно стало ей,
Что коварно покидает
Обольщенную Тезей.
Мчится к морю Ариадна, —
Бел и легок быстрый бег, —
И на волны смотрит жадно,
Голосящие о брег.
Легким веяньем зефира
Увлекаемы, вдали,
В синем зареве эфира
Исчезают корабли.
Парус черный чуть мелькает, —
И за милым вслед спеша,
Улетает, тает, тает
Ариаднина душа.
30 апреля 1886

294

В окне кисейная гардина,
За ней блестит лукавый взор, —
Довольно милая картина,
Которою украшен двор.
Порой гардину отодвинет
Соседка, и, открыв окно,
Словечко бойкое мне кинет,
А что сказать — ей все равно.
Порой, сорвав за веткой ветку
И листья сбросивши в саду,
Увижу резвую соседку,
Когда я на крыльцо взойду.
Румянцем щеки вдруг зажгутся,
Но эти ветки, как ни прячь,
Ведь все равно к ней донесутся
Чрез узкий двор мой крик и плач.
2 мая 1886

295

Глуповат был Сеня бедный,
А в начальники попал,
И хоть лоб имел он медный,
Но исправно воровал.
Узколобое нахальство
Возрастя в пустой груди,
Лыком шитое начальство
Нам кричит: ‘Не подходи!’
Май 1886

296

Свинья за свинью заступается:
Она, мол, по грязи валяется,
Не оттого, что по нраву грязна, —
А насекомых боится она.
Май 1886

297

— Пять товарищей изволь
Ты принять, покуда молод:
Страх ты знай, да стыд, да боль,
Холод знай, да знай и голод.
— Холод душу веселит
И здоровье закаляет.
Кто закутан, не спешит,
Босый весело шагает.
— Вечный голод — вот беда,
10 Но за дикое обжорство
Он карает иногда
И смиряет непокорство.
— Страх спасает от греха,
А не слушаешься страха,
Розга сыщет жениха,
Будет сдернута рубаха.
— И тогда ты поревешь,
Как и все, кого пороли,
И грешки свои поймешь,
20 Да поймешь и пользу боли.
— Стыд к тебе тогда придет.
Что же делать! постыдися,
Поумнее будь вперед,
От греха остерегися.
— Знай же страх, и стыд, и боль,
Знай и холод, знай и голод.
Пять товарищей изволь
Полюбить, покуда молод. —
6 июня 1886
Стихотворения и поэмы

298 А

Вышел днем я на крыльцо,
Летним облитое жаром.
Руки, ноги и лицо
Сильно тронуты загаром.
Сад — мой радостный приют.
Все цветы мне здесь смеются,
Пташки на кустах поют,
Ветки ласковые гнутся.
Хрупкий, ласковый песок
Щекотит приятно ноги.
Каждый след мой, голышок,
Знак оставил на дороге.
Далеко мечты летят.
Боль от розог позабылась.
Мир веселостью богат,
Тихий сад мой — Божий крылос.
24 июня 1886

298 Б

Выхожу я на крыльцо,
Летним обнятое жаром.
Ноги, руки и лицо
Посуровлены загаром.
Сад — мой радостный приют.
Здесь цветочки мне смеются,
Птички весело поют,
Ветки зыблются и гнутся.
Хрупкий, ласковый песок
Щекотит забавно ноги.
Каждый голый мой следок
Отпечатан на дороге.
Мысли легкие летят.
Помнить темное не надо.
Мир веселием богат,
В мире есть для всех отрада.
24 июня 1886

299

В окна открытые ветер бежит,
Летнего дня с ним вливается жар.
Я на колени поставлен. Жужжит,
В голую ногу впиваясь, комар.
Брошены голые ветки берез,
И шевельнуться не смеет рука —
Скинуть докучного. Стыдно до слез.
В небо гляжу, где плывут облака.
Вольная тучка, плыви да лети.
Там не понятен ни стыд мой, ни плен.
Как хорошо бы на речку пойти,
С удочкой в воду залезть до колен!
25 июня 1886

300

Река совсем от дома близко.
С корзиной, с удочкой иду.
Еще прохладно, солнце низко.
Хорошего улова жду.
Ну вот и берег наш отлогий.
Река медлительно течет.
Немного жутко, — голоногий
Вхожу я тихо в холод вод.
Вода к утру похолодела,
10 И не прогрелася пока.
Краснеют ноги, — что за дело!
Глаз не свожу я с поплавка.
Клюет отлично. Я в корзину
Одну бросаю за другой
Скользящих рыб, и уж не стыну,
Плещусь холодною водой.
Уже теплеет воздух сонный,
И уж на солнце горячо.
Домой бы, к чаю? Увлеченный,
20 Я все ужу, еще, еще!
И вот корзина уж до края
Полна совсем. На сердце рай.
Бегу я, ног не закрывая,
Домой, где ждет горячий чай.
Спешу я поскорей напиться,
Но мысли все на берегу.
Никак мне дома не сидится,
Я на берег опять бегу.
28 июня 1886

301
СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

В глухой деревне запертая,
Три тяжких года ты жила,
Уча, трудяся, увядая,
И, наконец, ты умерла.
И мирно спишь ты на погосте.
Цветы вокруг тебя цветут,
И каждый праздник — дети в гости
К тебе с приветом прибегут.
Они почтят тебя слезою,
10 Пока томительных забот
С иною, мелкою бедою
Им жизнь на долю не пошлет.
И жизни их промчится время,
И память о тебе умрет,
Но с верой брошенное семя
Сторицей плод свой принесет.
Имеют жизненную силу
Прекрасной правды семена:
Своей чредою их могилу
20 Вскрывает светлая весна.
В душе доверчивой и чистой
Живое семя прорастет,
Раскроет свой цветок душистый
И плод богатый принесет.
И семена плода живого
Падут в сердца его детей,
И в поколениях людей
Ввек не умрет живое слово.
1885, 3 июля 1886

302

Полный стан колышет ровно
Хохот звонкий, молодой.
Босоногая поповна
Возвращается домой.
— Вы куда же собралися?
За грибами на обед?
Эх, поздненько поднялися, —
А грибов-то уж и нет. —
И с грибами показала
10 Две корзинищи она.
— Вон я сколько насбирала!
Ух, и ломит же спина!
— Хорошо, что я босая,
Да и то едва плетусь,
А уж дома-то до чая
Как дорвусь, так уж напьюсь!
— Вышла в лес я нынче рано,
Глядь, уж солнце высоко!
Квасу б выпила два жбана,
20 Да до квасу далеко.
— Маме, видите ль, не жалко
До зари меня будить:
‘В лес живей, епархиалка!
Ленью Бога не гневить!’
— Ну, а с мамой плохи шутки,
Не поспишь тут, нет, вскочи,
А не то, пожалуй, сутки
Будешь помнить розгачи!
Засмеялась вновь, и косы
30 Заметались по плечам.
На ногах трепещут росы,
Травки льнут к босым ногам.
— Что вы, Катя, неужели? —
Катя, опустив глаза,
Шепчет мне: — На той неделе
Мама секла два раза. —
— Да за что же? — Да за то же:
Скажет: ‘Катька, не шали!’
Скажет: ‘Эй, дерзить не гоже!’
40 Скажет: ‘Вздору не мели!’ —
— Да ведь вас она так любит? —
— Ну, на то она и мать:
Приласкает, приголубит,
Да нельзя не наказать.
— Зря не тронет, а за дело
Хорошо похворостит.
Вот теперь иду я смело:
Провинюсь, так уж простит.
Ведь грибы-то все, как надо,
50 На подбор грибочки все! —
И смеется, детски-рада
Утру, солнцу и росе.
3 июля 1886

303

Настало снова лето.
Пленительные дни!
Все зноем разогрето,
Прохлада лишь в тени.
Приучен к доле строгой,
Хожу я босоногий,
Хотя порой стыжусь,
Зато не простужусь
Я осенью, зимою
И раннею весною.
Один Декабрь страшит, —
Тогда не то, что болен,
Но словно я разбит,
Живу, как приневолен.
А нынче босиком
Брожу себе леском,
Здоровьем запасаюсь,
С черникой возвращаюсь
Не поздно я домой,
Лишь ослабеет зной.
11 июля 1886

304

Уже на запад солнце клонит,
А воздух дышит горячо.
На речку мама снова гонит:
— Иди-ка, поуди еще! —
Хоть лень идти, но с мамой споры
Мне наказанием грозят,
И вот мои недолги сборы,
Менять не надобно наряд.
Я в легкой полотняной блузе,
В коротких до колен штанах,
В потертом стареньком картузе,
В природных прочных сапогах.
Забрел я в реку. Удят рядом
Со мной мои ученики,
Завистливым взирая взглядом
Все на чужие поплавки.
Улов удачен. Не осудит
Меня взыскательная мать,
И, улыбаясь, ужин будет
Из свежих рыб приготовлять.
17 июля 1886

305

На что мне пышные палаты
И шелк изнеженных одежд?
В полях мечты мои крылаты,
Подруги сладостных надежд.
Они летят за мной толпами,
Когда, цветам невинным брат,
Я окрыленными стопами
Иду, куда глаза глядят.
Слагать стихи и верить смело
Тому, Кто мне дарует свет,
И разве есть иное дело,
Иная цель, иной завет?
25 июля 1886

306

Трепещет робкая осина,
Хотя и легок ветерок.
Какая страшная причина
Тревожит каждый здесь листок?
Предание простого люда
Так объясняет страх ветвей:
На ней повесился Иуда,
Христопродавец и злодей.
А вот служители науки
Иной подносят нам урок:
Здесь ни при чем Христовы муки,
А просто длинный черешок.
Ученые, конечно, правы,
Я верю умным их словам,
Но и преданья не лукавы,
Напоминанья нужны нам.
15 августа 1886

307

<1>
НОЧНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Рассказ в стихах

Только что вырыта яма могильная.
Гроб на подмостках стоит.
Вокруг гроба теснится толпа.
Вьется дым ладана,
И его благовоние
Смешивается с запахом зелени
И гнилыми испарениями
Красноватой и мелкой воды,
Что течет по канавам.
10 Слышится заунывный голос священника,
И черна его траурная риза,
И равнодушен его взгляд.
И холодно стоит толпа,
И смотрит с тупым любопытст(вом)
На тот белый глазетовый гроб.
Откинуто белое покрывало.
И мертвое лицо девушки
Лежит белое и прекрасное.
Как холодны эти люди!
20 Могильным холодом веет
И от ее чудного лица.
А как она прекрасна!
Как прекрасна она была —
Была — потому что теперь она
Кусок гниющего, безобразного мяса.
Как прекрасны были эти губки,
Холодные, бледноватые,
И как мило они смеялись,
И при ее соловьином смехе
30 Обнажалися милые зубки.
И пытливо глядели эти глазки,
Закрытые мертвыми ресницами,
Которые теперь уже темнеют,
И упругие были эти щеки,
Строго и красиво очерченные,
Словно изваянные Фидием
Из бледно-розового мрамора.
И как они были прекрасны,
Когда приливала к ним волна крови,
40 И, полная стыда и смущения,
Она опускала на них длинные
Шелковистые ресницы.
А теперь побелелые, желтые
Лежат они окостенелые,
И ангел разрушения
Провел на них черты,
Бледные, близкие, скрещенные,
Как нитки на куске полотна.
Не всколыхнутся они снова,
50 Не затрепещут от смеха,
И нет на них милых ямочек,
Не засмеются милые губки,
Как смеялися часто,
Не раскроются широко черные
Удивленные глазки,
Не покраснеют эти щеки,
И уши, маленькие уши,
И эта лебединая шея.
Не подымется милая ручка
60 И волос распущенных, темных,
Не оправит роскошные волны.
Что-то горькое и беспомощное
Застыло в углах ее рта,
И каждая черта ее лица
Изображала глубокое страдание.
Давно уже это милое личико
Не было беззаботно весело,
Тяжелое горе теснило
Ее молодую, высокую грудь.
70 Я верю, что лучше ей было
Пораньше окончить свой путь.
Лежишь ты без тени сознания.
Для милого тела опять
Не будет тоски и страдания,
Не будет безжалостно гнать
Судьба тебя — мачехой злою.
Живых только гонит она,
А ты вековому покою
На лоне природы дана.
80 Она родилась в богатом доме
После смерти своего отца.
Ей было четыре года,
Когда умерла ее мать.
Она осталась сиротою
На руках своего деда.
Но он ее горячо любил.
Она была одна у него,
И баловал свою внучку,
И красиво ее наряжал,
90 И многое ей позволял,
И смехом ее любовался,
И лаской ее наслаждался.
В его темной старости
Она была ярким лучом,
Оживляла его застывающее сердце
И милым лепетом своим
И своею наивною резвостью
Напомнила ему невозвратное
Золотое, далекое детство.
100 И старик свою внучку берег,
Холил нежное слабое тело,
Как садовник красивый цветок,
И хоть был он был <так!> угрюм и жесток,
Но она обращалася смело,
Не боялась она старика:
Не иначе как только лаская,
До нее прикасалась рука.
В ее детстве ни печаль, ни тоска
Не тревожили детских дум.
110 Так росла она до 14 лет.
И тут настала перемена.
Дед полюбил свою ключницу,
Женщину молодую, здоровую,
Кровь с молоком.
И угрюмое сердце всецело
Преклонил он покорно перед ней,
Неразвитой служанкой своей,
За красивое белое тело,
За огонь сладострастных очей,
120 За веселые вольные речи
И за круглые белые плечи.
Тесное сердце его не вмещало
Больше одной привязанности зараз —
И он охладел к своей внучке.
Она была его наследницей,
И к ней по его смерти
Должны были перейти его богатства:
И большая деревня,
И старый барский дом на краю города,
130 С его большим заглохшим садом,
Где она любила гулять и бегать.
И деньги — целый капитал.
И женщина, опутавшая деда
Своими обольстительными сетями,
Исполнилась завистью и гневом,
И стала сеять семена раздора
Между дедом и внучкою.
Как ядовитая змея
Отравляла она тихое течение
140 Ее девической жизни.
И ряд мелких гонений
Посыпался на бедную девочку.
Дед был с нею холоден.
Прекратилися его ласки,
И наветы злой женщины
Часто вызывали его гнев
На непривычную девочку.
Так прошло два мучительных года,
Жила она в холодном уединении,
150 Становясь все печальнее и грустнее.
Никого она не встречала,
Никто почти не бывал
В том суровом доме.
И случайного гостя скоро
Прогоняла сухость хозяйки.
Подруги ее были глупые,
И ей было скучно у них.
Она была очень красива,
А потому старик с любовницею
160 Зорко за нею следили,
И нигде не могла она избавиться
От докучливого надзора.
Ей минуло 16 лет,
И она все хорошела,
Как сказочная царевна
В заколдованном замке.
Удлинились и сделались строже
Черты прекрасного лица,
Покруглели плечи и руки.
170 Высоко поднялась ее грудь,
Словно расширяемая страстью,
Что таилась в девственной душе.
Одинокая, полная неясной тоски,
Она ощутила в себе желание
Неопределенное и таинственное.
Негодующий протест поднимался
И зрел в ее робкой душе.
Она убегала от их надзора
И стремилась к запретному.
180 Возле спальни ее деда
Была <комната> обширная и мрачная,
Вся уставленная шкафами
С длинными рядами книг.
Когда она в нее приходила,
Дед ворчливо доставал ключ,
Отпирал один из шкафов
И давал ей том Аамартина
Или Державина — или другую
Книгу — скучную и образцовую.
190 Но были там и другие книги,
И заглавия их, которые случайно
Прочитывала она, были
Заманчивы — веяло тайной
От этих недвижных рядов,
И она захотела их прочесть.
Ночью, когда все засыпало,
Вставала она с своей постели
И выходила из своей комнаты, без башмаков
В чулках, через которые
200 Каменные плиты лестницы
Обдавали ее щекотанием холода.
Пробиралась она со свечою,
Закутанная в одеяло,
И, найдя заветные ключи,
Открывала дрожащей рукою
Шкафы. Захватив книгу,
Поспешно она удалялась
И, лежа на своей постели,
Всю ночь она читала
210 При дрожащем свете свечи.
Читала, волнуясь и трепеща.
Обольстительные тайны раскрывались
Перед ее удивленными глазками.
И они широко раскрывались,
Полные сначала любопытства,
А потом страстного огня.
И привязалась она к этим книгам
И полюбила эти ночные прогулки
С их странными наслаждениями.
220 Она уже не <текст стерт>
Выходила на лестницу
Холодные плиты лестницы
<текст стерт> маленькие
И, <текст стерт> на каждом шагу,
Она неслышно <текст стерт>,
Словно <текст стерт>,
И сердце ее с <текст стерт>
Мимо темных углов проходило,
И темнота обдавала ее страхом,
230 И было ей <текст стерт>
Воротясь в свою комнату,
Она ложилась на кровать
Не <текст стерт>
И красноватый отблеск свечи
Освещал ее <текст стерт>
Обнаженная, когда она подымала
Свои красивые розовые ножки.
Мечта уносила ее далеко,
Туда, где совершался роман,
240 И она переживала его.
И потом, дочитав последнюю страницу,
Она с тяжелым вздохом смотрела
На свои прекрасные ноги.
Днем давно уже зеркало
Сказало ей, что они прекрасны.
А ночью, обнаженная, она
Горделиво думала, что Венера
Не прекраснее ее формами.
И никто не приходил к ней,
250 Не целовал милых губок,
И не согревал милых ножек,
Которые стыли в тоске ожидания.
И досадливо плача,
Закрывалась она одеялом
И забывалась тяжким сном.
Порой эти мысли
Казались ей греховными:
Она становилась перед образом
Босая на голые колени
260 И долго прилежно молилась.
У некоторых подруг
Ей случилося встретить
Молодых агентов заблуждения.
Их речи увлекали ее.
В тайне от деда
Она познакомилась с ними,
И часто, тайком, убегала
Она к ним ночью
И жадно внимала их речам.
270 Она уходила, забывая осторож<ность>.
И однажды молодая беглянка
Была поймана и возвращена домой.
Безумный гнев встретил ее,
Она была наказана розгами
И заперта в темный чулан,
Где ее кормили черным хлебом
И ставили ей кувшин с водою.
И целую неделю в заточении
Она тосковала и плакала.
280 И когда ее заперли в другую темницу,
В комнату, где она прежде жила,
Она стала думать о смерти,
Оскорбленная и подавленная
Своим неисходным горем.
Головки фосфорных спичек
Были опущены в воду —
Их было много, две сотни,
И готово было питье,
Когда опустилася на землю
290 Темная, ужасная для нее, ночь.
Она опустилась на колени перед иконою
Вся исполненная скорби и муки,
Пережитого горького зла,
Она Бога на помощь звала
И ломала прекрасные руки.
Небеса не открылися. Лик
Богоматери был безмятежен.
Кроткий взор ее, девственно-нежен,
Пред иконой ее не поник.
300 Ах, дитя! не молися напрасно,
Торопися — застанут, прибьют.
Это небо к тебе безучастно,
Да и люди тебя не спасут.
Не моли ж никого о спасении,
И с надеждой в окно не гляди:
Скоро робкое стихнет биение
У тебя в наболевшей груди.
Скоро в землю сырую положат,
Хоть полна ты и жизни и сил,
310 И разбитое сердце изгложат
Гости темных, холодных могил.
От иконы она отошла,
Тихо звезды и т. д.
11 мая 1884

<2>

Вот кладбище, и гроб, и могила.
И вокруг с безучастьем немым
Собралася толпа. Из кадила
Легкой струйкою ладана дым
Подымается и расплывается,
Льется запах его и мешается
С свежим запахом листьев и трав,
С испареньем гниющих канав.

<3>

Холодные бледные губы
Когда-то наивно смеялись,
И ровные белые зубы
При смехе ее обнажались.
И светлые милые глазки,
Исполнены жизни и ласки,
На мир широко раскрывались.
А ныне их давят ресницы,
Как тяжкие камни гробницы.
И милые губки безгласны,
И руки ее костенеют,
И белые щеки хладеют,
А как они были прекрасны,
Когда к ним густая волна
От сердца ее приливала,
И вся, застыдившись, она
Ресницы свои опускала.
Теперь они, смертью отмечены,
Как воск, беловато-желты,
И ангелом смерти иссечены
На них гробовые черты.
Скрещенные и бледноватые,
Как нитки в куске полотна.
Не двинутся вновь губки сжатые,
Не рассмеется она.

<4>

Вновь я вспомнил, ребенок, тебя.
Вся в цветах ты лежала в гробу.
Через год я вернулся домой
В тишину черноземных полей,
Утомленный трудом и борьбой,
Да измученный думой своей.
И невесело встречен я был,
Как приехал, в родимом краю:
В первый день я уже хоронил
10 Молодую подругу мою.
И одно мне осталось: ее
На руках до кладбища донесть,
А потом услыхать про нее
Леденящую страшную весть.
И лежала она вся в цветах,
Хороша и сама, как цветок,
И застыл в неподвижных чертах
Или страх, или робкий упрек.
А давно ли, припомнишь, цвела
20 Эта смятая смертью краса
Беззаботно, свежа, весела,
И чиста, как весной небеса.
Ей шестнадцатый год миновал
И, скончалась, малютка, она,
Когда мир зеленел-расцветал
И цвела молодая весна.
И убор из весенних лилей
Ароматный лежал на груди.
Если б слезы нашлись — я рыдал,
30 Проклинал бы, коль слово нашлось,
Но я, слушая, мрачно молчал,
Запоздалых не пролил я слез.
Как та повесть горька ни была,
Я сумел и ее перенесть,
Только бременем лишним легла
Мне на сердце тяжелая весть.
Но твою роковую судьбу,
Негодуя, поведаю всем,
Отчего ты лежала в гробу,
40 Умерла ты, малютка, зачем.
Там, где город кончался, стоял
Одиноко в саду барский дом.
И казалось, как старец, скучал,
И, казалося, не жили в нем.
Оживлялся он летом порой
Звонким смехом и детской игрой.
И аллей бесконечных песок
Там и здесь то и дело хрустел
От бегущих девических ног.
50 Из окна на малютку глядел
Старый дед, и была разлита
В его взорах живая любовь.
Его внучка была сирота.

<5>

Я окно отворил, — и прохлада
Донеслась из цветущего сада,
И ко мне пролился аромат.
Небеса и блестят, и молчат,
Переполнены чарами ночи,
И светила ночные глядят
На меня, как далекие очи.
А в душе пробудилася вновь,
И в ночи не смолкает тревога.
И забытая мною любовь
Говорит о прошедшем так строго.
О тебе и любовь и тоска,
О ребенок, пленительно-чистый.
О, моя дорогая рабыня.
И печаль о тебе глубока,
Моей жизни печальной святыня.
11 мая 1884

<5>

Ночь тиха, отворил я окно,
Летней ночи живая прохлада
Пролилась из цветущего сада,
И донесся цветов аромат.
Небеса надо мною блестят,
Переполнены чарами ночи,
И светила ночные глядят
На меня, как далекие очи.
А в душе пробудилася вновь,
И растет, не смолкая, тревога.
Не убитая смертью любовь
Говорит мне о прошлом так много.
Все тебе, и любовь, и тоска,
О ребенок, пленительно-чистый.
И печаль о тебе глубока
В моей жизни пустой и тернистой.

<6>

Еще юношей пылким я был,
Уезжал я учиться в столицу, —
Об одном лишь тогда я грустил,
Что оставил свою голубицу.
С ее губ поцелуй я сорвал
Еще первый, и нежный, и длинный .
Он глубоко мне в сердце запал,
И от многого после спасал
Поцелуй этот, детски невинный.
Лето 1886

<7>

Лежа
В прохладе девственного ложа,
Волнуяся, увлечена,
Читала до утра она.
От света пальмовой свечи
Предметы вкруг казались красны,
А думы были горячи,
И упоительны, и страстны,
И света чуждого ей тайны
Так для нее необычайны.
11 мая 1884

<8>

Молодость просит участия,
Жаждет свободы, любви, —
Ты ж наслажденья и счастья
Сердцем больным не зови,
Но в заточеньи суровом,
В старом, холодном дому,
Скована старческим словом,
Будь в послушаньи ему.
Звезды на небе, да поле,
Дальше неведомый мир,
Ой ты, печальная доля!
Не для тебя этот пир.
Птичке-певунье беспечной
В мире простор бесконечный,
Нет запрещенных дорог.
Ты ж — воплощенная радость,
Жизни не знаешь ты сладость,
Жизни не знаешь тревог.
Кельи убогой скучнее
Комнаты стали твои…
За полем в роще звончее
Нынче поют соловьи.
В прошлом году так же звонко
Пели они — да ребенка
Не удалось им смутить.
Ныне ж их страстные звуки
В сердце внезапные муки
Сладкие стали будить.
Эти бессонные ночи
Были томленья полны,
Хрупкой девической мочи
Невыносимо трудны.

<9>

Все переменилось, сделался тюрьмой
Для малютки милой этот старый дом.
Зина-экономка с пряной красотою
Скоро овладела дряхлым стариком.
Прихотям красотки он повиновался,
Словно в транс глубокий ею погружен, —
С каждым днем сильнее внучки он чуждался,
Холодел душою к милой внучке он.
Зинаида Катю сильно невзлюбила,
Из корысти ль тайной, просто ли со зла,
Может быть, богатство старика прельстило,
Может быть, укором девочка была,
А верней, что слились обе те причины.
В самом деле, если девочка умрет, —
То старик откажет в пользу ловкой Зины
< >

<10>

Когда ее в тюрьму иную,
Где прежде, бедная, жила,
Свели, она в минуту злую
О смерти думать начала.

<11>

Ты осилить тоски не могла,
И под бременем скорби и муки
Заломила ты белые руки
И на помощь ты Бога звала,
Небеса безучастно молчали.
Ты отраву, рыдая, пила.
Тихо звезды на небе мерцали,
Голоса замирали,
И ни звезды, ни люди не знали
Как, страдая, она умерла.

<12>

В наш осенний и пасмурный день,
Когда в небе туманно и серо,
И в грядущее падает вера,
И на ум надвигается лень, —
И душа поддается тоске, —
Мне мечтается образ печальный:
На окраине дикой и дальней,
В невеликом степном городке,
На кладбище, близ церкви, могила,
10 Еще свежая, с белым крестом.
В ней почиет убитая сила…
Я бездумно иду, а кругом
Безмятежно покойны могилы,
Непробудным покояся сном, —
Не воскреснут убитые силы,
И не встанут они из могил,
И измученных тел не покажут,
И о тех никогда не расскажут,
Кто их гнал и нещадно губил.
20 Не для горького слова проклятия
Они в землю сырую легли,
Но погибшие наши собратия
Рассказать бы немало могли.
Здесь журнальные спят пролетарии,
И судьбою забитые парии,
И забитая мужем жена,
Здесь и кости Миная-рассыльного,
Здесь и дочь одинокого ссыльного,
И несчастная жертва вина,
30 Нищеты и гнетущего горя,
Проститутка… с судьбою не споря,
Добралась до могилы она.
И покончивший век пистолетом,
Промелькнувший на свете поэтом,
И висевший в смоленой петле,
В несвященной зарытый земле,
И солдат, на войне изувеченный,
И мужик, господином засеченный.
Все покорные темной судьбе,
40 Все тяжелой судьбою задавлены,
Обесчещены иль обесславлены,
И погибли в неравной борьбе.
Победители! Вы наслаждалися,
Возвышалися лестью и злом
С неимущими вы не браталися,
И гнушалися вы мужиком.
Но и вы были все же рабами,
Все же был и у вас господин,
И от порки, от пыток с петлями,
50 Безопасен ли был хоть один?
Раб боялся немилости барской,
А вельможа немилости царской.
Кто повыше ступенькой стоял,
Тот тебя беспощадно и злобно угнетал
< >
11 мая 1884, лето 1886

<13>

Начинается пасмурный день,
В небе темном туманно и серо.
И в грядущее падает вера,
И на ум подвигается лень.
И в душе зарождаются думы,
Боязливы, мрачны и угрюмы,
И болит, замирает она,
Словно кровью, она обливается.
Мне в такие минуты мечтается
Все могила одна.
Дам же волю мучительным думам,
Что давно я на сердце таю, —
Все мне кажется, будто с тобою
На кладбище угрюмом,
Я бездумно иду, — а кругом etc.

<14>

Бьется сердце неровно, тоскливо, —
Стынет кровь, и душа холодна,
За работу возьмешься ль лениво,
Все из рук выпадает она.
Предаешься ль на волю мечтаньям:
Ах, и сам этим грезам не рад.
Они полны томящим страданьем,
Сокрушительный разлит в них яд.
Поглядишь на людей: точно в сказке
Промелькнет вереница теней,
Ни живого лица: все-то в маске,
Все боится пытливых очей.

<15>

Посреди бесконечных степей,
Где не видно движения жизни,
Благодатной волною своей
На пески необъятные брызни,
Неожиданный чистый родник, —
Как изменится степи картина.
И оазис внезапно возник,
И шумят молодые вершины.
11 мая 1884, лето 1886

308

Загрустила, расплакалась девица,
И на грудь ее зыбкую, белую
Покатилися слезы соленые,
Словно брызги ручья недалекого.
С покрасневшего милого личика
Отирала она слезы частые
Рукавом своего сарафанчика,
И дрожащими трепетно губками
Изливала словами нестройными
Свое горе, кручинушку лютую:
Воротился жених ее с ярмарки,
Не привез ей платочка шелкового,
Не привез ей обещанных <бусинок?>.
Милый <кает ?> ей, милый тянется,
Целовать ее губки и личико, —
Убегает невеста упрямая,
И слезами сама заливается…
Помирились они позже, к вечеру.
Лето 1886?

309

Различными стремленьями
Растерзана душа,
И жизнь с ее волненьями
Темна и хороша.
Измученный порывами,
Я словно вижу сон,
Надеждами пугливыми
Взволнован и смущен.
Отравленный тревогою,
Я все чего-то жду.
Какою же дорогою,
Куда же я пойду?
19 сентября 1886

310

Ярко солнце блещет, —
Взор к земле прикован,
Тленной красотою
Разум очарован.
Потемнеет небо,
Звезды загорятся, —
Смело в бесконечность
Думы устремятся.
Солнце — лжи источник,
Обольстивший очи,
Правда — собеседник
Бодрствующей ночи.
28 сентября 1886

311

Ветер кинул снег в стекло,
Но пускай там вьюга злится,
У меня здесь так тепло,
У меня здесь так светло,
Только скучно вечер длится.
Тот же труд мне каждый день
Без уклона, без новинки,
Длится та же дребедень,
И, как встарь, меня за лень
10 Мать сечет и за провинки.
Тот же весь домашний строй,
Все по-прежнему осталось.
В праздник, как и в день простой,
Дома я всегда босой,
Чтобы обувь не трепалась.
Но еще скучней ходить
По знакомым скучным в гости,
Картежом себя томить,
Есть селедку, водку пить,
20 Слушать сплетни глупой злости.
Нет, уж лучше посидеть
Дома после скуки школьной,
Со своими сердце греть,
И домашний строй терпеть,
И суровый, и привольный.
17 октября 1886

312

Арендатора дочки, шляхтянки,
В поле ходят, как девки простые,
И работают славно, смуглянки,
Загорелые все и босые.
На руках трудовые мозоли, —
Не новинка для них, не обновка.
Если в город придут, мудрено ли,
Что в наряде не очень им ловко.
Но хохочут они очень звонко,
И вокруг них всегда кавалеры
Запускают любезности тонко,
Не дичась католической веры.
Каждой муж будет мелкий чиновник
Иль помещик какой-нибудь мелкий.
Бытия их усатый виновник
Наградит их приданым, безделкой.
Будет все же и шубка из зайки,
Будут платье, белье и посуда,
И шляхтянки, вдобавок, хозяйки
Будут мужу такие, что чудо!
12 ноября 1886

313

Привыкнуть можно ко всему,
А все же к розгам не привыкну.
К стыду большому моему,
При первом же ударе вскрикну.
Сбирает мама прутья в пук,
Лежат другие прутья розны,
А мне уж страшно острых мук,
И шелестенья прутьев грозны.
Велит совсем раздеться мне,
И даже сдернута рубаха,
И пробегает по спине
Холодное дыханье страха.
Сечет, и слезы в три ручья,
Мечусь напрасно, крепко связан,
Такая боль, как будто я
Сегодня в первый раз наказан.
— Не буду больше! больно! ой!
Ой! ой! прости! — кричу невольно.
— Ой! мама! сжалься надо мной!
Ой! ой! прости, помилуй! больно! —
Хотя случалося порой,
Что и не раз в неделю секла,
А все ж привычки никакой
К домашнему преддверью пекла.
8 декабря 1886

314

Упадешь ты в лужу или в грязь,
Или свалишься ты на сухое, —
Соберется вкруг толпа, смеясь.
Но веселье людям здесь какое?
И зачем упавший на пути
Держится, как виноватый?
Средство есть насмешки отвести.
Дам совет я, не гонясь за платой.
Ты в глаза им прямо погляди, —
Просто все, что в жизни ни случится, —
И своей дорогою иди,
Тотчас смех в толпе угомонится.
Я недавно это испытал.
К имениннику меня позвали.
Я средь грязной улицы упал.
Два мальчишки на мостках стояли.
Устремленный к ним мой взгляд простой
Сделал то, что слышим в небылицах:
Ни одной насмешки озорной,
И улыбки нет на детских лицах.
10 декабря 1886

315

Люблю мою родную землю,
Люблю я жизнь, и потому
Страданье всякое приемлю,
Покорен всякому ярму.
Страданье иногда полезно
Для тела, как и для души,
И, кто признал закон железный,
Тому и розги хороши.
Стыда и боли злая вьюга
Ведет насилием к добру,
И потому ее, как друга,
Без отговорок я беру.
Но все же мы упрямо спорим,
Как с диким и жестоким злом,
С напрасным, безнадежным горем,
С ужасным, мстительным врагом.
Перед Бедою, ведьмой черной,
Что сторожит у всех дверей,
Склоняться в страхе так позорно,
Невыносимо для людей.
Мы ведьму мерзкую прогоним
Усилием ума и рук,
Но не сглупим мы, и не тронем
Семью стыда и кратких мук.
21 декабря 1886

316

Что ж ты, моя доля?
Как же быть с тобою мне?
Мрак, тоска, неволя,
Сердце страстное в огне.
Смело мы ходили
В битву с лютою судьбою.
Что же? Загубили
Только силы мы с тобою.
Проползти-то змеем
Можно б, счастья добывая,
Да ведь не умеем
Мы склоняться, доля злая.
Смерти не страшились,
И разбитым нам не стыдно.
Рано мы родились,
Рано: вот что нам обидно.
28 декабря 1886

317 А

Я на землю принес
Песни, полные слез,
Не утешат они
В трудные дни.
И когда, утомленный борьбой
С непогодою злой,
Я хочу позабыть хоть на миг
О невзгодах своих,
Предо мной они властно встают,
И летят, и растут.
Ты не смеешь о братьях забыть,
Ты для них должен жить.
Должен быть твоих уст каждый звук
Воплощеньем надежд и разлук.
6 сентября 1885,
28 декабря 1886

317 Б

Я на землю принес
Песни легкие слез,
Утешают они
В грозовые дни.
И когда, утомленный борьбой
С непогодою злой,
Я хочу позабыть хоть на миг
О невзгодах моих,
Предо мной эти песни встают,
Алым маком цветут.
Скорби здешней нельзя позабыть,
Надо в песни ее перелить,
Сделать каждый пронзительный звук
Воплощеньем надежд и разлук.
6 сентября 1885,
28 декабря 1886

1887

318
КАК ЗВЕЗДА

Видишь, милое дитя,
Как звезда горит над нами,
Между мелких звезд блестя
Разноцветными огнями?
Пусть бы жизнь твоя была,
Как звезда небес далеких,
Разноцветна и светла
Светом радостей высоких,
И осталась бы чиста,
Как звезда, краса ночная,
Гордых мыслей красота,
Не тускнея, не сгорая.
1) I января 1887

319 А

Изваять тебя, прелестную,
Был бы Фидий самый рад,
Только сбрось одежду тесную.
Ведь роскошный твой наряд
Безобразит грудь чудесную.
Пред твоею красотой
Грубы ткани драгоценные,
Стан и ноги несравненные!
Красота дружна с свободою,
10 Непорочности полна,
Кратковременною модою
Только скована она.
И грядущим поколениям
Будет странно и смешно,
Что покорны мы давно
Моды странным повелениям.
Лишь отдельные черты
Несравненной красоты
Тела чудного, прекрасного
20 Ты даешь мне созерцать.
Брось скорей стыда напрасного
Лицемерную печать!
Скинь одежду всю тяжелую,
Непорочную и голую
Дай тебя мне изваять.
2) 1 января 1887

319 Б

Изваять тебя, прелестную,
Был бы Фидий славный рад,
Только сбрось одежду тесную.
Как уродливо теснят
Эти ткани многоценные
Стан и ноги несравненные!
Непорочна и нежна
Красота дружна с свободою,
Кратковременною модою
Грубо скована она.
Ты раба стыда напрасного,
Лишь отдельные черты
Несравненной красоты
Тела дивного, прекрасного
Ты даешь мне созерцать.
Скинь одежду всю тяжелую,
Чтоб царицу Правду голую
Мог художник изваять.
2) 1 января 1887

320 А

Где ты, прелесть несравненная,
Чародейка, красота?
Где твоя неоцененная,
Нестыдливо-откровенная
Чувств и тела нагота?
Жизни суетной оковами
Изуродована ты.
Не заметны под покровами
Прежней прелести черты.
Только в дымке сновидения
Ты являешься на миг!
И душа, полна смятения,
Видит вольные движения
Членов стройных и нагих.
Внемлет с тайным содроганием
Звуки ласковых речей,
И томится раскаянием
О порочности своей.
Но скрывается прелестная,
Снова жизнь моя темна,
Снова вкруг толпа бесчестная,
И моя дорога тесная
Утомительна, грязна.
5 января 1887

320 Б

Где ты делась, несказанная
Тайна жизни, красота?
Где твоя благоуханная,
Чистым светом осиянная,
Радость взоров, нагота?
Хоть бы в дымке сновидения
Ты порой явилась мне!
Хоть бы поступью видения
В краткий час уединения
Проскользнула в тишине!
5 января 1887

321

Мороз все стекла расписал.
Еще в снегах он щеголяет,
Но, хоть мосты он нам сковал,
Я знаю, скоро лед растает.
Снега достойны хвал больших.
Есть назначенье им и время.
Господь на землю сыплет их
Одеть поля, взлелеять семя.
Даны нам снежные деньки,
Ночные лунные сиянья,
Морозный дух, детям снежки,
Сочельник, елка да гаданья.
Езда мила нам всем в санях.
Как мчится бешеная тройка!
Летишь, как будто на крылах,
И бубенцы лепечут бойко.
31 января 1887

322

В бане жарко и туманно,
И четыре мальчугана
На скамью велят мне лечь,
Моют быстро, осторожно,
Очень ловко. Я тревожно
Жду конца: ведь будут сечь.
Со скамейки сняв, водою
Обольют вдруг ключевою,
И разложат на полу.
Вот и розги уж готовы
И топорщатся, суровы,
На скамеечке в углу.
Все четыре мальчугана
Мной недавно были драны, —
Вот полоски как сини!
Мне случайность не забавна, —
Усмехаются, и славно
Будут сечь меня они.
Пред бедою неминучей
Догадался я, — не случай
Надо мной их нынче свел:
Когда в баню посылала,
Мать таких и подбирала,
Чтобы каждый всласть порол.
6 февраля 1887

323

Настали времена суровы.
Коварство злобное тая,
Тебе, отчизна, строят ковы
Тобой спасенные друзья.
Что день, грядущее туманней.
Заносчив, дерзостен и яр,
Зажечь огонь всеобщих браней
Готов воинственный мадьяр.
Но перед общим ополченьем
Не подымаешь ты меча,
И тесным бранным облаченьем
Не жмешь могучего плеча.
Ты знаешь крепость русской славы,
Ты знаешь: царь подымет стяг,
И пред грозой его державы
Не устоит надменный враг.
7 февраля 1887

324

Последний луч зари упал,
Блеснула звездочка, другая,
Как спящий отрок, задышал
Зеленый сад, благоухая.
Он с нею вышел на балкон,
Она бледнела и вздыхала,
И руку ей, сжимая, он
Заметил, что она дрожала!
‘Прекрасна, милый, эта ночь,
А я предчувствую разлуку,
И не могу я превозмочь
В груди поднявшуюся муку.
Унять тревожную печаль,
Напрасно Бога я просила, —
Тоска холодная, как сталь,
Мой бедный ум заполонила.
Но если так нам суждено,
Что Бог накажет нас войною,
Решилась я, мой друг, давно
Туда идти вслед за тобою’.
Ее он молча целовал,
И как заря, она пылала,
И взор ее огнем сверкал,
И грудь, как парус, трепетала.
2) 8 февраля 1887
Стихотворения и поэмы

325

Огнедышащей грозою,
Непросветны и могучи,
Над твоею головою
Пронеслись, отчизна, тучи.
И судьба тебе дарила
Испытаний в прошлом много,
Но твоя живая сила
Укреплялась верой в Бога.
И, как часто ни гремела
Над тобою буря злая,
Ты, отчизна, крепла, зрела,
Бога в помощь призывая.
Пронеслися дни печали,
И суровой и кровавой,
И, по воле Бога, стали
Эти грозы нашей славой.
Враг грозит нам бурей снова,
Мы же вспомним дни былые,
Как, могуча и сурова,
Ополчалась ты, Россия.
9 февраля 1887

326
РОЗА И ДЕВА

В томно нагретой теплице
Алая роза цветет,
Рядом, в высокой светлице
Юная дева живет.
Роза, как дева-соседка,
Никнет, грустна и больна,
Юная дева нередко
Плачет, оставшись одна.
Розе мечтается поле,
Солнце, сияющий луг,
Деве — лазурная воля,
Счастье и любящий друг.
Роза сквозь окна теплицы
Видит простой василек,
А под окошком девицы
Бедный поет пастушок.
Краше цветков ароматных
Розе цветок полевой,
Лучше блестящих и знатных
Деве красавец босой.
15 февраля 1887

327 А

Прозрачной ночи обаянье,
Очарование весны,
Реки невнятное журчанье,
Сиянье звезд и блеск луны,
И ветра нежное дыханье,
И где-то песня соловья…
Но ты не спишь, мое страданье,
Тоска ревнивая моя!
И вновь в душе встает тревога,
И снова слезы на глазах,
И совесть мне твердит так строго
О юных невозвратных днях,
О том, что я порочным чадом
Безумно омрачил свой путь!..
И воздух льется жгучим ядом
В мою раздавленную грудь.
22 февраля 1887

327 Б

Благоуханье по весне,
В прозрачной ночи трепетанье,
Лучи от звезд, и блеск в луне,
В реке порожистой журчанье,
И ветер, нежное дыханье,
Подъемлет шепот по волне,
И ты, полночное мечтанье,
Опять разбужено во мне.
Опять в душе встает тревога,
И совесть поверяет строго
Всю жизнь безумную мою.
Но то, что было горьким чадом,
Теперь блаженным стало ядом,
И этот яд я тихо пью.
22 февраля 1887

328 А

Я вяну. Дни мои унылы.
Меня объемлет лень и сон,
И звуки жизни мне не милы,
Как скорбный раненого стон.
Не зная светлых впечатлений,
Не зная светлого труда,
Ищу порочных наслаждений
И сладострастного стыда,
И низшей степени паденья…
И ты, богиня прежних дум,
Не пробуждаешь криком мщенья
Мой тяжко угнетенный ум.
Простите ж, светлые надежды!
Сомкнитесь, плачущие вежды!
И, смертью страсти заглуша,
Усни, усталая душа.
24 февраля 1887

328 Б

Больные дни твои унылы.
Тебя смущает вещий сон,
А звуки внешние постылы,
Как чей-то неумолчный стон.
Бежишь от тяжких впечатлений,
От неотвязного труда,
Ты ищешь грешных наслаждений
И упоения стыда,
И низшей степени паденья…
Уже богиня прежних дум
Не пробуждает зовом мщенья
Твой тяжко угнетенный ум.
Простите ж, светлые надежды!
Сомкнитесь, плачущие вежды!
И, смертью страсти заглуша,
Усни, усталая душа.
24 февраля 1887

328 В

Больные дни мои унылы.
Меня смущает вещий сон,
А звуки внешние постылы,
Как чей-то неумолчный стон.
Бегу от тяжких впечатлений,
От неотвязного труда,
Ищу порочных наслаждений
И упоения стыда,
И низшей степени паденья…
Уже богиня прежних дум
Не пробуждает зовом мщенья
Мой тяжко угнетенный ум.
Простите ж, светлые надежды!
Сомкнитесь, плачущие вежды!
И, смертью страсти заглуша,
Усни, усталая душа!
24 февраля 1887

329

Однообразны и ленивы,
Идут стадами облака,
Деревья голы, пусты нивы,
И под дождем шумит река,
И вновь в душе свои извивы
Влечет, как змей, моя тоска.
Она мой бедный ум объемлет,
И вновь душа ей чутко внемлет.
И вы так стали далеки,
Мечтанья юности мятежной,
И злой порыв моей тоски,
Как бурный океан безбрежный,
Рассеял вас, как лепестки
Едва расцветшей розы нежной.
Опять душа моя нема,
Опять царят в ней страх и тьма.
Такая жизнь невыносима!
Уснуть навек — тоску убить!
Но, горе мне! неистребимо
В моей душе желанье жить,
И я, как раб, неутомимо
Тяну постылой жизни нить,
И дни мои текут, как годы,
Без наслажденья и свободы.
25—26 февраля 1887

330

Когда царицы скромно косы
Плели, как жены пастухов,
И почасту ходили босы
По стогнам тихих городов,
Ремнями тесными сандалий
Не жали голые стопы,
И не затягивали талий
На удивление толпы.
В те дни цветущая Эллада
Рождала то, чем живы мы,
В чем наша верная ограда
От вековечной нашей тьмы.
Воскреснет в сердце человека
Давно погибшая мечта,
И дети будущего века
Поймут, что значит красота.
25 марта 1887

331

…Идти, — скучать, зевать, молчать,
До утра в карты проиграть,
Послушать сплетен самых свежих,
И самому порассказать.
Пристанешь к барышням, — потешь их
На немудреный их манер:
Замысловатой болтовнёю,
Не очень хитрой клеветою,
Насмешкою не очень злою,
10 Цинизмом, но не свыше мер,
А так, густою тенью скрытым,
Чтоб догадаться и без слов
Их пол лукавый был готов, —
И словом, по тропам избитым,
Водить их тонко и умно,
Чтоб им казалося смешно
И весело, не слишком старо,
Не слишком ново и темно,
Не черезмеру много жара,
20 Не черезмеру холодно.
Но он насквозь их сердце видит,
К задорным ласкам он привык.
Бес болтовни навряд ли снидет
На неприветливый язык.
Стрелянье их очей проворных,
Зеленых, синих, карих, черных,
Уж не волнует в сердце кровь,
И перед каждым бюстом белым
Не вспыхнет в сердце охладелом
30 Ежеминутная любовь.
Когда он был юнцом незрелым,
Его пленяли модести.
Порой от груди нежной, зыбкой,
Лукавой поощрен улыбкой,
Не мог он взоров отвести.
Пока смотрел он так нескромно,
Пока она болтала томно,
В его мечтах обнажена
Вставала перед ним она.
40 Но что мечты? На самом деле
Он видел прелесть наготы,
И любовался в голом теле
Сияньем юной красоты,
И насмотрелся, и, пожалуй,
Как ты, красотка, с ним не балуй,
Хоть покажи ты как-нибудь
По пояс голую всю грудь,
Иль обнажи по пояс ноги,
Его, увы! не бросит в дрожь.
50 В его душе ты не зажжешь
Знакомой юношам тревоги…
Март 1887

332

И наши смиренные песни
Исполнены слез.
Воскресни, воскресни,
Воскресни, Христос!
1 апреля 1887

333
ВОСКРЕСНИ

Замолкнули праздные речи,
Молитвою строится храм,
Сияют лампады и свечи,
Восходит святой фимиам.
Возносим пасхальные песни
От слезно-сверкающих рос.
Воскресни, воскресни,
Воскресни, Христос!
Вливаются светлые вести
В ответный ликующий стих,
К сберегшей венец свой невесте
Нисходит небесный Жених.
Апрель 1887

334

В окне моей темницы
На склоне злого дня
Ликующие птицы
Наведали меня.
Но мгла моей темницы
Вспугнула скоро их.
Ликующие птицы
В просторах голубых.
8 мая 1887

335
ВЕШНЯЯ РОЗА

Я купалась одна. Отдыхая
На траве под развесистой ивой,
Распустив свои косы, нагая,
Я лежала в дремоте ленивой.
Это было полдневной порою.
Солнце жарко и страстно горело,
Знойный воздух прозрачной волною
Обнимал обнаженное тело.
Загоралась звенящая греза,
И, послушна пленительным чарам,
Я пылала, как вешняя роза,
Непонятным, томительным жаром.
Я впервые в себе ощущала
Муку страсти и трепет желанья.
Я любовных объятий желала,
И уста мои ждали лобзанья.
16 мая 1887

336

Все в себе поругал, осквернил я и сжег
В пожирающем юность огне,
И частицу ничтожную только сберег
Из сокровищ бесценных, дарованных мне.
Безысходною скорбию долго томясь,
Тот обломок хранила живая любовь,
И его, из разбитого сердца точась,
Согревала горячая кровь.
Так в душе утомленной мятежной моей
Только малую часть ту сберечь я и мог.
Ярко блещет она, как залог светлых дней,
Моего возрожденья залог.
26 мая 1887

337

Приникни, пыль дорожная,
К моим босым ногам.
Душа моя тревожная,
Послушай птичий гам.
Под лепеты струящейся
В лесном ручье воды
Забудь роптанья злящейся,
Томительной Нужды.
Замыканной тетрадками
И тупостью детей,
И глупыми загадками
Неумолимых дней.
Хоть на минуты малые
Пойми, что есть цветы,
Просторы, зори алые
И радость красоты.
2 июня 1887

338

Сплетают тени на песочке, —
И в тенях много красоты, —
Акаций узкие листочки
И кленов крупные листы.
А где смешались тени эти
С тенями плотными кустов,
Там на песке трепещут сети
Из мелких золотых кружков.
В саду, подальше, — там березки,
10 Такие светлые, стоят.
От веток их порой полоски
По телу моему скользят.
Когда нарвут зеленых веток
От белоствольных тех берез,
Иной уж цвет тогда у сеток,
На тело брошенных от лоз.
Сперва они на белом поле
Ложатся, узки и красны,
А после, с возрастаньем боли,
20 Смотря по степени вины,
Они синеют, багровеют,
На поле красном так близки,
И вот уж капли крови реют,
Сливаясь скоро в ручейки…
Но все ж березы, липы, клены,
Акаций запыленный ряд,
И даже галки и вороны
И глаз, и ухо веселят.
14 июня 1887

339

Как ты ночью ни гуляй,
Хоть и в майские субботы,
Не спасешься, так и знай,
От дремоты-потяготы.
Уж иди скорей домой,
А не то под кустик ляжешь,
И кому-то с зевотой
Ты ‘покойной ночи’ скажешь.
17 июня 1887

340 А

Чем глубже в себя погружаюсь,
Тем лучше людей познаю,
И с миром полней сообщаюсь
Чрез грешную душу свою.
Читаю деяния злые
Прожитых бессмысленно дней, —
И ясны мне битвы мирские
И злое безумье людей.
Объята внезапной тоскою,
Раскаяньем жгучим полна,
Горюет душа над собою,
Над миром рыдает она.
Первая половина 1887

340 Б

Чем строже себя наблюдаю,
Тем лучше людей узнаю, —
И с миром теснее сплетаю
Печальную душу мою.
Припомню деяния злые
Напрасно растраченных дней, —
Мне ясны тревоги мирские
И злое безумье людей.
Первая половина 1887

341

Где Аннета искупалась,
Вольдемар туда идет.
Если ленточка осталась
От Аннеты, — подберет.
Все исполнилось, как в сказке,
Что хотел, то получил:
Две лиловые подвязки
Он у сердца положил.
Ах, не знает он, что это
Обронила у ручья
Не прелестная Аннета,
А курносая швея.
6 июля 1887

342 А

В стране сурового изгнанья,
На склоне тягостного дня,
Святая сила заклинанья
Замкнула в тайный круг меня.
Кому молюся, я не знаю,
Но знаю, что услышит Тот,
Кого молитвой призываю,
Кому мечта моя цветет.
Его мимолетящей тени
Шепчу молитву, прост и бос,
Склонив смиренные колени
На травной ласковости рос.
И заклинанья не обманут,
Но будет то же все, что есть,
И страх, и стыд, и боль предстанут,
Все кары надо перенесть.
И с этой ласковой березы,
Где листья клейки по весне,
Покорно наломаю лозы,
Сулящие мученья мне,
И непреложность заклинанья
Зажжет восторги в муке злой,
Когда звенящий крик страданья
В протяжный перельется вой.
7 июля 1887

342 Б

В стране сурового изгнанья,
На склоне тягостного дня,
Святая сила заклинанья
Замкнула в тайный круг меня.
Кому молюся, я не знаю,
Но знаю, что услышит Тот,
Кого молитвой призываю,
Кому печаль моя цветет.
Его мимолетящей тени,
Что исчезает, смерть поправ,
Молюся я, склонив колени
На росной ласковости трав.
И заклинанья не обманут,
Но будет то же все, что есть,
Опять страдания предстанут,
Все муки надо перенесть.
Что Тот вкусил, кто жало Змея
Навеки вырвал, надо мне,
Жестокой мукой пламенея,
Вкусить в последней тишине.
7 июля 1887

343

Любопытные соседки
У себя в саду стоят
И на окна той беседки,
Где секут меня, глядят.
Я заметил их местечко
У ольхового ствола
В час, как мама от крылечка
Наказать меня вела.
И один из мальчуганов,
10 Что пришли меня стегать,
Молвил: — Барышни, Степанов,
Захотели много знать. —
Я крепился и старался
Не орать и не реветь,
Только все же разорался, —
Больно так, что не стерпеть.
После порки в сад я вышел,
Раскрасневшийся, как мак,
И насмешки их услышал:
20 — Разрумянили вас как!
— Эти яркие румяна
Где, скажите, продают? —
И хохочут мальчуганы,
И Лежонов кажет прут.
— Вам урок мальчишки дали?
Вот какие смельчаки! —
И, смеяся, убежали, —
Все мои ученики.
— Ну и громко ж вы кричите,
30 Ой-ой-ой да ай-ай-ай!
Мы утешим вас, хотите?
Приходите к нам пить чай.
— Вас березовой лапшою
Угостила ваша мать, —
Мы вас будем пастилою,
Сладким чаем угощать.
— Есть варенье из малины,
И сироп такой густой, —
Все забудете кручины,
40 Не стесняйтесь, что босой. —
Отказаться не умею,
К перелазу я иду,
От стыда и боли рдею,
Очутившись в их саду.
Самовар уже в столовой,
И варенье тут как тут.
— Поздравляем с баней новой!
— Ну и часто вас секут! —
Три сестры за самоваром
50 Наострили язычки.
— Поздравляем с легким паром!
— Молодцы ученички! —
Посмеялись, но немного, —
Мы дружны уж с давних пор, —
И сказала Вера строго:
— Розги дома не в укор!
— Вы простите, мы без злости.
Малость надо постыдить,
А теперь пришли к нам в гости,
60 Будем мирно говорить. —
14 июля 1887

344 А

Мои безрадостные дни
Текут медлительной рекою,
И переполнены они
Безумной скукой и тоскою.
Ты видел, как мальчишка злой
В весенний день пьет сок березы,
И по коре, виясь струей,
Текут недопитые слезы.
Так я, безумец, с детских дней
Прильнул губами к сердцу жадно,
И кровью жаркою моей
Питаться стало мне отрадно.
И кровь течет из тайных ран,
Слабеет воля, вянут силы,
На разум падает туман,
Объемлет душу страх могилы.
21 июля 1887

344 Б

В весенний день мальчишка злой
Проколет стройный ствол березы,
И по коре, виясь струей,
Текут недопитые слезы.
Я страстью сердце с ранних дней
Пронзил в безумии жестоком, —
И силы юности моей
Лились неудержимым током.
21 июля 1887

344 В

В весенний день мальчишка злой
Пронзил ножом кору березы, —
И капли сока, точно слезы,
Текли прозрачною струей.
Но созидающая сила
Еще изникнуть не спешила
Из зеленеющих ветвей, —
Они, как прежде, колыхались,
И так же нежно улыбались
Привету солнечных лучей.
21 июля 1887

345

Сгорала злость моя дотла
В кровавой ярости сеченья.
Была медлительна и зла
Вся эта пытка исправленья.
Наказывали на дворе.
Соседки из окна смотрели,
Смеясь, как в бешеной игре,
Свистали розги и свистели.
Их брат, веселый мальчуган,
Меня с товарищем пороли.
Держали двое. Как чурбан,
Лежал я и орал от боли.
Когда секут, сгорает стыд.
Хоть все в окрестности сбегитесь,
Но об одном лишь боль вопит:
— Простите! Сжальтесь! Заступитесь! —
Нет не заступятся: ‘Секут,
Ну, значит, так ему и надо!’
И даже розги принесут,
Взамен истрепанных, из сада.
27 июля 1887

346

— Ты и молод и здоров,
Так не слушай дураков,
— Не жалей, голубчик, ног
И ходи-ка без сапог.
— Будет больше денег в дом,
Как походишь босиком,
— И болезнь того неймет,
Кто босой везде идет.
— Что тут, впрочем, говорить,
Что язык-то теребить!
— Коротка для сына речь:
За ослушку буду сечь.
28 июля 1887

347

Твои дары, о, Царь Всесильный,
Хотел я ныне перечесть,
Но были так они обильны,
Что их и оком не обвесть.
Но клеветник, Твой враг, приставил
Ко мне приспешников своих,
И с ними предо мной лукавил.
Я поздно злобу их постиг.
Я обозрел свои стяжанья:
Увы! Я только расточал
Твои благие дарованья!
Внезапный стыд меня объял.
Я был Тебе рабом лукавым!
И вот я ныне слезы лью
Перед Тобой, благим и правым,
И дара одного молю:
К дарам духовным дар телесный
Даруй такой мне жизни строй,
Чтоб человек иль дух небесный
Меня наказывал лозой.
30 августа 1887

348

Если верит произвол,
Что приказ исполнят скоро,
Грубо крикнет он: — Пошел! —
И пойдешь себе без спора.
Что там будет впереди,
В размышленья не вступая,
Строго скажет он: — Иди! —
И пойдешь, не рассуждая.
Иногда и ласков он,
Скажет вежливо: — Идите! —
Что ж! исполнить принужден,
Ведь не скажешь: — Погодите! —
4 сентября 1887

349

Сосулька злился, морщил лоб,
Сжимая в пальцах табакерку,
Понюшку маленькую сгреб,
Взысканьям делал он примерку,
И злобно верещал: — Хрю-хрю!
Давно уж мною ты замечен!
Должно быть, мало был ты сечен,
Так уж сегодня отпорю! —
Впивались глазки, точно пульки,
В босого мальчика: нахал!
Наверх забравшись, у Сосульки
Он пару яблоков украл!
Корзина яблок, это — взятка.
Вчера он сладко пел: — Хрю-хрю!
За яблоки благодарю!
Сегодня счел, уж нет десятка.
Один неловкий ученик,
Там зазевавшися, попался.
Хоть слышались мольбы и хнык,
Но он послушно раздевался.
Сосулька ныл: — Воришка, хрю! —
И пальцем в табакерку стукал.
А взятку-то кто брал? кто хрюкал:
— Благодарю! благодарю!?
21 сентября 1887

350

Я проснулся ночью. ‘Вспомни!’ —
Словно кто-то прошептал.
Вот глядит луна в окно мне,
На пол свет ее упал.
Сердце бьется, — вспомнил сразу,
Что, стыдом меня казня,
По Сосулькину приказу
Завтра высекут меня.
Что сказал я, было ль дерзким,
Я не знаю. Был я прям,
Очень возмущаясь мерзким,
Плутовским его делам.
Слушать истину не лестно…
Вечером позвал он мать.
Решено меня телесно
Завтра в школе наказать.
Что, луна, в окно ты светишь?
На меня зачем глядишь?
Что мне скажешь? чем приветишь?
Чем забавить поспешишь?
Не томи ты желтым светом,
Издеваясь и дразня!
Сам ведь помню я об этом:
Завтра высекут меня.
26 сентября 1887

351

Запросили в гости,
Да не скрыли злости,
Начали шпынять:
Очень уж я скромен,
Обиход мой темен,
И строптива мать.
Чем же недовольна?
Часто ли и больно,
И за что сечет?
10 Иль мне так и надо?
Розги где: из сада
Иль в лесу берет?
Правда ль: бережлива
Так, что всем на диво.
И велит ходить
Мне босым? Жалею
Денег иль не смею
Обуви носить?
Мне б сказать им смело:
20 — Вам-то что за дело?
Что за разговор? —
Но совсем смущаюсь,
Мямлю, запинаюсь,
Потупляю взор,
И язык, что пробка,
И сижу я робко,
Красен, словно рак.
И язвят нещадно,
Думая злорадно:
30 ‘Этакий дурак!’
4 октября 1887

352

Как походишь по беседам
К этим глупым дуракам,
Так и станешь домоседом.
Ведь в гостях-то, — стыд и срам!
Злые сплетни, карты, водка,
Иль ничтожный разговор,
Да и люди — не находка:
Или взяточник, иль вор,
Иль тупица бестолковый,
Иль заносчивый болван,
Иль придирчиво-суровый
Вздорный, пьяный грубиян,
Иль в речах весьма затейный
Еле грамотный педант,
Иль весьма галантерейный,
Весь в помаде липкой, франт.
Жены, тетки глупы, злобны,
Дочки, сестры — рой кривляк,
В обращеньи неудобны,
Их полюбит лишь дурак.
4 октября 1887

353

Осенью скучной
Дождь однозвучный
В окна стучит,
Думы мрачит.
Там на поляне
В белом тумане
Никнет трава,
Еле жива.
Лист увядает,
С веток спадает.
Голых ветвей
Ропот слышней.
Грустные взгляды,
Нет вам отрады.
Близь или даль,
Всюду печаль.
Все же не стану
Злому туману
Плачущий раб.
Так ли я слаб?
В трудной работе,
В скучной заботе
Я с золотой
Дружен мечтой.
15 октября 1887

354

Душа и тело нам даны,
А третье — Дух, его не знаем.
К нему стремленья направляем
Из нашей темной глубины.
Признали два лица за нами, —
То скажут: ‘Вы’, то скажут: ‘ты’.
Разъединенные черты
Не слиты этими словами.
Когда мне мать или сестра
‘Ты’ говорят, слышна здесь ласка,
10 Но ‘ты’ Сосулькино — указка
Для тыканья, она остра.
Все имена для нас игрушка,
И как меня ты ни покличь,
Иль уважительно на ‘ич’,
Или презрительно на ‘юшка’,
Ведь все не то! Я — Божий Дар,
Но это имя слишком ярко,
Я звался б Дашка или Дарка,
20 А то так с ‘ичем’ Божидар.
О, если бы мы в Духе жили!
Какой бы славой заалел
Наш удивительный удел,
И как друг друга мы б любили!
Но Дух от нас еще далек.
Не душу даже, видим тело.
Любовь нам сердца не согрела,
И каждый каждому жесток.
Стремлюся к Духу я всечасно.
30 Живу ли в Духе, как мне знать!
Ужели буду возжигать
Я светочи мои напрасно?
Враг Духу — тело. Я смирял
Его жестокостью страданий,
И от телесных наказаний
Его ни разу не спасал.
И говорит мне мой Хранитель,
Что верен мой суровый путь.
О, если бы хоть раз взглянуть
40 На лучезарную Обитель!
28 октября 1887

355

Носит пышные наряды,
Блеском дни ее полны,
И завистливые взгляды
На нее устремлены.
Красоте ее чудесной
Удивляется весь свет,
И прелестной, и небесной
Объявил ее поэт.
Но она вздыхает тайно,
10 Мужа старого клянет
И клянет судьбы случайной
Золотой, но тяжкий гнет.
Что ей свет? Нужна ей воля,
Свет небес, лугов цветы,
Ширина родного поля,
Радость свежей красоты.
Детство скромное вспомянет
Дама знатная подчас,
И слеза украдкой канет
20 Из ее широких глаз.
Дом в деревне, сад фруктовый,
Папа — старый генерал,
Снисходительно суровый,
Вместе нянька и капрал.
Весела ей жизнь степная:
И резвится, и поет,
Дома бегает босая,
Босиком и в лес пойдет.
Улыбаются ей воля
30 Свет небес, лугов цветы,
Ширина родного поля,
Радость свежей красоты.
Не без туч на небе ясном,
Жарким летом не без гроз,
И на девичьем прекрасном
Светлом лике не без слез.
Напроказничает Лиза, —
А старик, любя, был строг,
Лжи, упрямства и каприза
40 Ни за что стерпеть не мог.
Гнева отчего боялась
Наша Лиза, как грозы:
В те минуты доставалось
Ей отведать и лозы.
После лозы Лиза в поле
Убежит срывать цветы,
Утешается на воле
Блеском вешней красоты.
28 октября 1887

356

Исправник старый мирно жил
И зубы мужикам лощил.
Его жена была портниха,
И учениц лупила лихо.
Два сына были озорные
Мальчишки. Не умела мать
Унять их, и городовые
На двор вели их часто — драть.
Порой заказчица-купчиха,
10 С улыбкой слушая их вой,
Промолвит: — Сын-то мой — блажной! —
— Пришлите! — скажет ей портниха.
И смотришь: точно, вечерком,
Послушав розочного свиста,
Мамаша в полицейский дом
Тащила сына-гимназиста.
Городовым дает на чай,
А те: — Барчонок, получай! —
Они, подачке щедрой рады,
20 Секут мальчишку без пощады.
Иной мальчишка сам придет,
Неся суровое посланье,
А после порки сам дает
На чай за это наказанье.
Я одного спросил: — Пришел
Зачем ты сам? — Сказал: — Послали!
Когда б отец меня привел,
Ударов вдвое больше б дали. —
Увы! Я скоро поспешил
30 И сам туда ж дорогой близкой.
Пришел я с маминой запиской,
И все, что надо, получил.
5 ноября 1887

357

— Все повторять одно и то же
Тебе не стану по сто раз,
И накажу тебя построже.
Неси, дежурный, розги в класс.
— Да накажу тебя иначе,
Чтоб побольней да постыдней,
И положенье не лежаче
Сейчас займешь ты, дуралей, —
— Разденься, да живей ложися,
Живот на стол, а ноги — вниз. —
Смеяться дети принялися
На тот инспекторский каприз.
А мне и стыдно и неловко.
И руки, ноги мне тотчас
Связала крепкая веревка,
И злая кара началась.
Со стороны смешно движенья
Ног оголенных наблюдать,
Но в этом странном положеньи,
Ах, мне-то каково лежать!
20 ноября 1887

358

Утро. В классах шум. Тоскливо
Жду я. В карцер входит врач.
С ним Сосулька, крикнул: — Живо
Раздевайся, да не плачь! —
Я снимаю, холодея,
Все надетое на мне,
И мурашки, страхом вея,
Побежали по спине.
Врач мне грудь послушал, кожу
Щупал, мял со всех сторон,
Буркнул: — Жалостную рожу
Корчить нечего, — силен.
— Сердце, легкие в порядке.
Двести розог можно дать.
Розгачи хоть и несладки,
Да придется пострадать. —
28 ноября 1887

359

Длинным школьным коридором,
Мимо классов, где шумят,
Провожаем злобным взором,
Прохожу тоской объят.
Вся одежда там осталась,
В этом карцере глухом,
Где мечта моя металась
Двое суток под замком.
И теперь иду я голый,
Весь румянцем залитой.
Предстоит мне час тяжелый
На полу там в мастерской.
29 ноября 1887

360

Иногда мне станет тошно,
Если долго не секут.
Нагрешу тогда нарочно,
Стану дерзок, зол и крут.
Разобью иль поломаю
Хоть линейку, хоть стекло.
Сам себя не понимаю,
Так на сердце тяжело.
Покоряясь грозной воле,
На пол я потом ложусь,
И когда от резкой боли
Наорусь и наревусь,
Вдруг в душе спокойно станет,
Жизнь покажется легка,
И уж сердце не тиранит
Посрамленная тоска.
Но такие промежутки
Мать не часто мне дает.
С нею очень плохи шутки,
За пустяк порой сечет.
Пусть из прутьев от березы
Солона была лапша,
Но едва обсохнут слезы, —
Успокоится душа.
30 ноября 1887

361

Сам себя не понимаю,
Только верю я себе,
Потому что твердо знаю:
Верить надо нам судьбе.
Я бываю зол порою,
Раздражителен, угрюм,
И, отравленный тоскою,
Полон горьких мыслей ум.
Становлюсь я мрачно-дерзок,
10 Все б ломать да отрицать,
И себе тогда я мерзок,
Но с грозой приходит мать.
Розги гибкие взовьются
Беспощадно надо мной,
В тело голое вопьются,
Вызывая крик и вой.
И душа моя смирится,
Муками утомлена,
И на сердце водворится
20 Благодатно тишина,
Точно это мне и надо,
Точно иначе б не мог
Сердце вырвать я из ада
Необузданных тревог.
Так, умом не понимаю,
Но смиренною душой
Все покорно принимаю,
Что мне послано судьбой.
4 декабря 1887

362

В душевной глубине бушует
Звериная, нагая страсть.
Она порою торжествует,
Над телом проявляя власть.
Вот дама рощицей проходит,
Легки одежды у нее,
А за кустами уже бродит
Вблизи двуногое зверье.
Вот повстречались. Даме жутко,
10 Но уже похоть в ней горит,
А парень к ней. — Ай, баба! Ну-тка!
Ложись на травку! — он кричит.
Она бежит, он догоняет,
В его руках дрожит она.
Хватает, на землю бросает, —
И вмиг она оголена.
Из-под разорванной рубашки
Прерывистый чуть слышен стон.
На голые он давит ляжки, —
20 И труд веселый совершен.
— Пошла! — И дама убегает,
Закрыв лицо. В глазах туман.
Смеясь и плача, повторяет:
— Вот негодяй! Какой мужлан! —
Но в сердце нарастает радость,
Идет все медленней она,
Звериную изведав сладость,
Как от шампанского пьяна.
Порою все же недовольно
30 Объятий грубых и простых,
И тело жаждет своевольно
Метаний и безумств иных.
Тоска томит, и нетерпенье,
И все досадует и злит,
И кто же это все волненье
Поймет и быстро исцелит?
Целители не понимают,
Целимые же не хотят,
Но все же то они свершают,
40 Что силы тайные велят.
Настала грозная минута,
И розги в воздухе взвились,
И раздражение и смута
В душе внезапно улеглись.
В тройном союзе все сплелося:
Ликуют боль, и стыд, и страх,
И все томление сожглося
В мольбе, и в криках, и в слезах.
Пусть после этих наказаний
50 Мне стыдно, а другим смешно,
Но стихло пламя беснований,
В крови погашено оно.
12 декабря 1887

363

Морозным вечером по снегу
Бегу я в баню нагишом,
И кажется тогда с разбегу,
Что и мороз мне нипочем.
Нигде не встретится прохожий,
Никто не глянет из окна,
И только лупоглазой рожей
Мне ухмыляется луна.
А если кто мне попадется, —
10 Бабенка, пьяненький купец, —
Посторонившись, засмеется,
И крикнет вслед мне: — Молодец! —
Мостки, заборы, перекресток,
Другая улица, и вот
Калитка, двор, и лунных блесток
Пред баней кружит хоровод,
И, весь багровый от мороза,
Вбегаю в банное тепло.
Захлопнул дверь. Какая проза
20 Заглянет в мерзлое окно?
Мальчишки мокрые смеются.
Помылися, и ждут меня.
Из шаек их на тело льются
Потоки жидкого огня.
Хлопочут вкруг веселым роем,
Проворны эти восемь рук,
И милый пар объемлет зноем,
Вплетаяся в журчащий звук.
Омытый с головы до пяток,
30 Я весь горяч, как дикий зверь.
Срок обтиранья очень краток.
Бегу в распахнутую дверь.
Мороз нагое тело лепко
Теснит и давит, — но броня,
Жарою скованная крепко,
До дому не спадет с меня.
16 декабря 1887

364

Крутой мороз и хрупкий снег.
По улицам бегу я голый
Из бани, все проворней бег,
Немножко жуткий, но веселый.
Все спят, в домах везде темно,
Никто на улицу не выйдет,
Никто не поглядит в окно,
Никто не встретит, не увидит.
Сменив морозом банный жар,
Я с головы до пяток красен.
Мне весело, но самовар
Горячий будет не напрасен.
Вбежал в домашнее тепло,
Облекся простыней суровой.
Как здесь уютно и светло!
И самовар шумит в столовой.
Торопит мать: — Чай налит, пей! —
Босыми шлепая ногами,
Бегу в столовую — скорей
Пить чай горячий с сухарями.
22 декабря 1887

365 А

Я слушаю детское пенье
В торжественный праздничный день,
И в душу сошло умиленье, —
Утраченной юности тень.
Исчезли мирские печали,
Рой мелких желаний исчез.
Под сводами храма звенели
Их песни, как звуки небес, —
Те звуки ловил я так жадно
Усталой душою моей,
И было смотреть мне отрадно
На милые лица детей.
27 декабря 1887

365 Б

Звенящее детское пенье
Я слушал в торжественный день,
И в душу сошло умиленье,
Утраченной юности тень.
Под сводами храма звучали
Как будто бы гимны небес.
Забылись мирские печали,
Рой мелких желаний исчез,
И звуки встречал я так жадно
Раскрытой душою моей,
И было смотреть мне отрадно
На глупые лица детей.
27 декабря 1887

1888

366

Избродил я все окрестности
Летом, осенью, весной,
Исходил все эти местности
Вдоль и поперек босой.
Я парнями-забияками
Был издразнен в деревнях,
И облаян был собаками,
Но не знал, что значит страх.
Раз под вечер, темной рощею
Проходя неспешно, я
Повстречался с бабой тощею.
Смелость сникнула моя.
Мне в лицо старуха глянула.
— Где корона, царь босой? —
Прошептала мне, и канула
В сумрак осени сырой.
20 января 1888

367 А

Гляжу на грустный листопад,
Томим его нагою далью,
Листы поблекшие летят, —
И веют на душу печалью.
Напоминают мне они
Своею пестрой вереницей,
Что неудержно мчатся дни,
Как в небе птица вслед за птицей.
28 февраля 1888

367 Б

О, листопад, твой грустный вид
Томит меня нагою далью,
Листва поблеклая летит
И веет на душу печалью.
Как быстро сыплются они!
Как злобно ветер торопливый
Их мчит над опустелой нивой!
Так мчатся быстро дни мои
Навстречу осени дождливой.
28 февраля 1888

368

Правда! где же твоя сила?
Над землей царит обман,
Доблесть мирно опочила,
На умах — густой туман.
Юность — жертвой заблуждений
И погибельных страстей,
Ложных, мелких наслаждений
Погибает в цвете дней.
Возраст мужа — холод тайный,
Легкомысленный расчет
На какой-нибудь случайный
И нежданный поворот.
Старость — мелкие заботы,
Недовольство, воркотня, —
Но и тут свои расчеты
Убегающего дня.
Детство — и подумать жалко,
Для чего оно растет —
Палка
Ждет.
12 марта 1888

369

Наш неудавшийся философ,
Недоразвившийся мудрец,
Ты в море жизненных вопросов
Пустился смело, наконец.
Но и сюда — знать, покарала
Судьба за некие грехи, —
Как в отвлеченные начала,
Ты внес немало чепухи.
8 апреля 1888

370

Денег нету ни гроша,
Зато слава хороша.
Зададут порой вопрос:
— Отчего ты ходишь бос? —
Но на это прост ответ:
— Оттого, что денег нет. —
А на нет ведь нет суда,
Значит, нету и стыда.
Тот осудит, кто глупей,
10 Тот похвалит, кто умней.
Глупый скажет: — Босиком
Не пойдешь в богатый дом. —
Умный скажет: — Примечай,
Как босые входят в рай. —
Глупый скажет: — Скуп иль нищ.
Для сапог не нужно тыщ. —
Умный скажет: — Знать, не мот,
И копейки бережет. —
Глупый скажет: — Холодно,
20 Босиком ходить смешно. —
Умный скажет: — Закален,
Бережет здоровье он. —
И такой вопрос дадут:
— Отчего тебя секут? —
Так же можно отвечать:
— Ведь родная учит мать. —
Глупый скажет: — Стыд какой!
Все смеются над тобой! —
Умный скажет: — В пол лицом,
30 Мать проучит прутовьем.
— Ей покорен, — молодец!
Тут греху всему конец.
— Прут с березы не убьет,
А на добрый путь взведет. —
Умных меньше, чем глупцов,
Да боятся мудрецов.
То, что умный говорит,
После глупый повторит.
И со мной сбылося то ж:
40 Скажет умный, так поймешь.
Посмеялись надо мной,
Покачали головой,
Но меня они ж потом
Называли молодцом.
Значит: денег ни гроша,
Зато слава хороша.
18 апреля 1888

371

Бесцельные и поздние проклятья
Я вам не раз во мраке посылал:
Зачем во мне разбили вы, о, братья,
Сладчайшей веры блещущий фиал!
Погасла вера. Радостной надежде
Я сам давно сказал: прости! Любовь
Одна во мне еще горит, как прежде,
Волнуя холодеющую кровь.
Храню ревниво светоч мой последний.
10 Так, возвращаясь по домам в ночи,
Хранят огонь, зажженный за обедней,
И ветром задуваемой свечи,
И старец, и задумчивая дева…
Но весело ночная их семья
Встречает без печали и без гнева
День Воскресенья Светлого… А я!
Темна моя дорога! Безотрадно
Идти невесть куда, в немую даль.
Ищу я света трепетно и жадно,
20 И нет его, и детской веры жаль.
Надежды нет! Не верю я ни в Бога,
Ни в самого себя, ни в лживый свет,
И как душа ни жаждет веры, строго
Ей разум говорит, что веры нет.
Бессильные и поздние проклятья
Я вам не раз во мраке посылал:
Зачем во мне разбили вы, о братья,
Святым нектаром налитый фиал!
22 апреля 1888

372 А

Доля — злодейка моя!
Тяжкое сердцу мучение —
Темная злоба твоя,
Жизни постылой течение.
Бурная, пылкая кровь,
Сила, когда-то богатая,
Вера, надежда, любовь, —
Все ты сгубила, проклятая.
Из упоительных чар
Ты у меня взяла каждую,
Худший оставив мне дар:
Сердце, томимое жаждою.
23 апреля 1888
Великие Луки.
Великая Суббота

372 Б

Злая недоля моя!
Ты мне твердишь: — Не помилую! —
Темная злоба твоя
Жизнь отравила постылую.
Вера, надежда, любовь
Смяты недолей проклятою.
Что ни взгляну в себя, вновь
Встречусь с душевной утратою.
Из упоительных чар
Лишь обольстив меня каждою,
Горький дала ты мне дар, —
Сердце, томимое жаждою.
23 апреля 1888
Великие Луки.
Великая Суббота

373

Во цвете лет в обитель удалилась
Княжна Елена. Стали звать ее
Монахиней Ириною. Молилась
Усердно. Свято было житие.
Архиепископ, посетив обитель,
Прозорливо ей посмотрел в лицо,
И молвил, улыбаясь: — Не хотите ль
Сапфирное опять надеть кольцо? —
И, покраснев, она ему сказала,
10 Дрожа всем телом: — Нет, владыко, нет! —
И строго ей сказал владыко: — Мало,
Ирина, поняла ты свой обет.
Всегда, везде пути Господни правы.
Повиновение — долг первый твой.
Одним — блюсти церковные уставы,
Другим — идти дорогою иной.
Ирина здесь, Елена там: двойная
Тебе повинность чрез меня дана,
Домой отсюда ты пойдешь босая,
20 Как по обету нищая жена.
И сбудется с тобой по воле Бога,
Что им начертано в твоей судьбе.
В широкий мир указана дорога
Через меня, мятежная, тебе.
Не возражай! Иди! — Склонилась низко,
Его благословенье приняла,
И в тот же день (село родное близко)
Босая в отчий дом она пошла.
Непозабытое, вставало горе
30 Сквозь шелесты ветвей и ласку трав.
В коляске вдруг проехал князь Григорий.
— Стой! — крикнул кучеру, ее узнав. —
Елена, ты! Прости мою ошибку!
Всегда тебя любил, и ты — моя! —
О, как же скрыть внезапную улыбку
На этот сладкий призыв бытия!
И все родные в радости великой.
Обет велит Ирине быть босой,
Но разрешил охотно ей владыко
40 Обутою Еленой быть порой.
24 апреля 1888

374 А

В палящий полдень в темный лес
Унес я к светлому ручью
От ярко-блещущих небес
Тяжелый стыд и боль мою.
Деревья, ветви наклоня,
С участьем внятным, хоть немым,
Отвеивали от меня
Недавней кары едкий дым.
Когда под голою ногой
Раздастся ветки слабый треск,
Я вспомню, — розги надо мной
Перемежали свист и плеск,
И голос матери моей
Мне ласково твердил упрек,
И длился гибкий свист ветвей,
И лился слез моих поток.
И чем больнее розга жгла,
Тем я все больше сознавал,
Что велика вина была,
И что за дело я страдал,
И усмирившейся душой
С признаньем слив мольбу мою,
Вопил я: — Ой! прости! ой! ой!
Ой! Заслужил! ой! сознаю! —
27 апреля 1888

374 Б

В палящий полдень в темный лес
Унес я к светлому ручью
От ярко блещущих небес
Заботу скудную мою.
Деревья, ветви наклоня,
С участьем внятным, хоть немым,
Отвеивали от меня
Воспоминаний едкий дым.
Все тихо, только под ногой
10 Порой раздастся слабый треск.
Вдруг слышу я в тиши лесной
И шум ручья, и смех, и плеск,
И на поляне, где поток,
Задержан грудою камней,
Разлился, светел и широк,
Я вижу в нем из-за ветвей
Нагую деву. Вся бела,
Гибка, как рыбка, и стройна,
Резва, беспечно весела,
20 Она купалася одна.
Невольный зритель наготы
В ее невинности простой,
Ловил я милые черты
Порабощенною душой.
И стало ясно мне тогда,
Какою тягостью оков
Обременили нас года
Людских усилий и трудов.
27 апреля 1888

375

Можно быть скотиной,
Подлым наглецом,
Можно, как картиной,
Торговать лицом.
Можно грабить ловко,
Не боясь суда,
Если есть сноровка,
Если нет стыда.
Можно втайне взятку
10 Получить и дать,
Можно волчью хватку
В нужде показать.
Беззаботно птичка
Вьется ль на пути, —
Можно, как лисичка,
К глупой подползти,
Выпить без остатка
Молодую кровь,
Облизнуться сладко,
20 И таиться вновь.
Всякую затею,
Всякий подлый грех
Мы простим злодею
За его успех.
В нашем поколеньи
Встретит дружный смех,
Злобу и презренье
Только неуспех.
29 апреля 1888

376 А

Ребенком был я слаб и хил:
К тому свои причины были,
Они родник могучих сил
Камнями смерти задавили.
Меня порою посещал
Сон страшный и необъяснимый,
И чуткий разум ужасал
Загадкою неразрешимой
И в тишине моих ночей
Ко мне иной слетать стал гений
С коварной ласкою очей,
С толпою знойных наслаждений.
И поцелуй его и взгляд
Я привыкал ловить украдкой,
И пил беспечно жгучий яд
В них разлитой и чудно сладкий.
10 мая 1888

376 Б

…Ребенка часто посещал
Тяжелый сон, необъяснимый,
Он детский разум ужасал
Загадкою неразрешимой.
И в тишине его ночей
К нему являлся некий гений
С коварной прелестью речей,
С утехой знойных наслаждений.
Ребенку мил был чудный взгляд,
И поцелуи вражьи милы, —
Он пил беспечно сладкий яд,
Играя с вестником могилы.
10 мая 1888

377

Как весел сад, душист и зелен!
Как птицы радостно поют!
А мне невесело, — мне велен
Здесь очень невеселый труд.
Сказала мать: — Иди, проказник,
Покрепче розог там нарви.
Ужо задам тебе я праздник,
Знай, будет задница в крови! —
И в этом птичьем щебетаньи,
В пленительном земном раю
Себе готовлю наказанье
И муку стыдную мою.
С березы ласковой и нежной
Я ветки подлиннее рву,
Чтоб с них потом рукой прилежной
Оброснуть листья на траву.
25 мая 1888

378

Я люблю весной фиалки
Под смеющейся росой,
В глубине зеленой балки
Я люблю идти босой,
Забывая пыль дороги
И лукавые слова,
Высоко открывши ноги,
Чтоб ласкала их трава,
Опустившись по ложбинкам,
Через речку вброд брести,
Выбираться по тропинкам
На далекие пути,
Где негаданны и новы,
Как заветная земля,
И безмолвные дубровы,
И дремотные поля.
26 мая 1888

379

Где ты, радость! Хоть каплями брызни
На печальные лица порой!
Замутились источники жизни,
Она льется угрюмой рекой.
Не дождешься на призыв ответа!
Даль туманная всюду видна,
В темных тучах не видно просвета,
А в реке — неизвестного дна!
6 июня 1888

380

Слова весьма разнообразны,
Окраска разная у них.
Воспоминанья с ними связны
Побыток тех или иных.
И есть два облика у слова:
Один к тому, кто говорит,
И очень часто для другого
Совсем не так оно звучит.
Жестокие слова угрозы
Сказавшему, как ал венец,
Другому ж — черные обозы
Речей тяжелых, как свинец.
11 июня 1888

381

Из-под летней светлой блузы
С полотняным пояском
До колен штаны кургузы,
Да фуражка с козырьком,
Вот и весь наряд мой скромный
И в дороге, и в лесу.
Что найду в тени укромной,
Все в корзинке унесу.
17 июня 1888

382

Переплетчик, милый малый,
Хоть порой немножко шалый,
К речке с удочкой идет.
Нет работы, он гуляет,
Босиком он щеголяет,
А с лица струится пот.
17 июня 1888

383

Мелка широкая река.
Вода мои колени лижет,
И на крючок моя рука
Приманку лакомую нижет.
Недолго дремлет поплавок.
Тяну, — все мелкую плотицу.
В ней небольшой, конечно, прок,
А все ж годится на ушицу.
30 июня 1888

ПОЛУДЕТСКИЕ ГРЕЗЫ

Не понимаешь ты, что стало вдруг со мной,
И смотришь на меня, качая головой.
Ты прав, — уж я не та, совсем не та, что прежде.
Мой звонкий смех теперь, как прежде, не звучит,
И равнодушна я к прическе и к одежде.
Как мне веселой быть! Тоска меня томит.
Так мысли спутаны, и так мечты неясны!
Хочу их разобрать, — усилья все напрасны.
Мечты меня влекут в неведомую даль,
10 И трудно мне сказать, о чем моя печаль.
То — думы странные и чудные мечтанья.
Сопротивляться им нет воли и желанья.
В ком кружатся они, наверное, едва ль
Он хочет убежать от их очарованья!
Я думаю о том, что правды в мире нет,
А правда для людей нужна, как нужен свет.
Я думаю о том, что без нее нет счастья,
И мы несчастны все. Не знаем мы о том,
И счастья ищем ложным и кривым путем.
20 Безумцы жалкие, достойные участья,
Встречаются меж нами. Мало нужно им,
Чтобы они довольны были и собою,
И светом, и людьми, и жалкою судьбою.
Им, бессердечным, свет не кажется дурным.
Их души так черствы! На братние страданья
Они глядят, холодные, без содроганья,
В пустые груди их не льются ядом злым
Ни слезы детские, ни старика стенанья.
Я знаю: прежде мир был хуже и глупей,
30 И люди были злы, жилося им трудней:
Разврат, коварство, месть, убийства, злоба, казни, —
Рассказы прежних дней и слушать тяжело.
Царило меж людьми бессмысленное зло,
Таилась правда, и порок не знал боязни.
Но эти дни прошли. Страдания отцов
Не вовсе без следа над миром пролетели.
Что день, то новый шаг! К заветной, тайной цели
Судьба нас двигает. Но этот путь суров,
И как еще велик безмерно он пред нами!
40 Как мало пройдено! И кровью, и слезами
Еще заплатим мы в течение веков
За счастье правнуков, манящее веками!
Я думаю опять: настанет светлый день,
Его не омрачит завистливая тень,
И солнца яркий луч рассеет все туманы,
На правде заблестит блистательный венец,
Свободен станет мир, и счастлив наконец!
И племена, забыв измены и обманы,
Взаимную любовь в сердцах своих зажгут.
50 Чистейшие мечты отживших поколений,
Услада их среди безвыходных мучений,
Как пышный летний цвет, роскошно оживут.
За этот жданный миг все муки жизни темной,
Все тягости борьбы и доли подъяремной
С тупым отчаяньем толпы людей снесут,
И лучшие из них — с покорностию скромной.
Вспомянут внуки нас в те радостные дни,
И тихою тоской проникнутся они.
Когда же развернет историк беспристрастный
60 В творениях своих картины наших зол,
Он будет сам не рад той правде, что нашел:
Насилия позор, и правды вопль напрасный,
И мрак невежества, и цепи, и бичи,
На совести людской бесчисленные раны,
Хищенья, клеветы, безбожные обманы,
Пророки распяты, и правят палачи.
Как юность пылкая, исполнена волнения,
Оплачет наши дни, дни скорби и томленья!
И старость скажет ей: — Утешься и молчи, —
70 Они покоятся блаженным сном забвенья.
4 июля 1888

385

Пускай толпа возносит над собою
Лик человека новых дней,
Но человек склоняться пред толпою
Не смей и не умей.
13 июля 1888

386

Каждый день люблю подняться
Я на вал и, стоя там,
Городским подивоваться
Улицам, церквам, садам.
Как за белою вуалью,
Очертанья смягчены,
И закутанные далью
Шум и крики не слышны.
Вольный ветер веет, реет,
Как внизу не веет он,
И, кусты качая, деет
Легкий, хрупкий перезвон.
15 июля 1888

387 А

Людей томит июльский зной,
На небе тают облака
И обнажила берег свой
Уж пересохшая река.
А где поглубже — слышны в ней
Плесканье, смех детей нагих.
Сложили платье на песок,
В воде им сладко и легко,
Удары их проворных ног
10 Взметают брызги высоко,
И раздаются, как звонки,
По всей реке их голоски.
Порой промчится ветерок
И, как ребенок, он шумлив,
Там приподымет он песок,
А там задвинет ветви ив,
Что наклонились над рекой…
И вновь томит июльский зной.
Вот начала жара спадать,
20 Склонилось солнце на закат,
На небе начал уж сиять
Жемчужных тучек светлый ряд,
И уж выходят рыбаки
Отвсюду на берег реки.
Вот мальчик по реке бродит,
И мимо голых, стройных ног
Добыча юркая скользит.
Вода шумливая бежит,
Колеблет легкий поплавок,
Колени лижет. И другой
30 Забрел в реку, и целый строй
То там, то здесь торчит в реке.
Иной ютится на плоту,
А тот под камнем на песке.
И в алый блеск картину ту
Уж стало солнце наряжать,
И начала жара спадать.
15 июля 1888

387 Б
ИЮЛЬ

Сгорает день, как фимиам,
Тихонько тают облака,
Блестит песок по берегам,
И, обмелев, журчит река.
А где поглубже, слышны в ней
И плеск, и смех, и крик детей.
Одежды сбросив на песок,
Плывут. Им дышится легко,
Удары их проворных ног
10 Взметают брызги высоко,
И раздаются, как звонки,
По всей реке их голоски.
Порой промчится ветерок,
И, как ребенок, он шумлив,
Там приподымет он песок,
Там закачает ветви ив,
Что наклонились над рекой…
А после снова тишь и зной.
Прохладой веет наконец,
20 Склонилось солнце на закат,
И, как сверкающий венец,
Над ним пурпурных тучек ряд.
И вот выходят рыбаки
Отвсюду на берег реки.
Вот мальчик на мели стоит,
И мимо обнаженных ног
Вода шумливая бежит,
Колышет легкий поплавок,
Вот в реку сходит и другой,
30 И скоро пестрою толпой
Ребят усеяна река,
И каждый чутко, чутко ждет,
И глаз не сводит с поплавка.
А солнце блещущее льет
На них лучей косых поток, —
И веет свежий ветерок.
15 июля 1888

388
НЕЛЮБИМАЯ

Отчий дом, как тюрьма,
А уйти не велят.
Я робка, я нема,
А меня все бранят.
Вечерком, у окна,
Про свободу и труд
Замечтаюсь одна, —
Забранят, засмеют!
О прекрасном моем,
10 Но гонимом судьбой
Женихе молодом
Я заплачу ль порой, —
Забранят, засмеют!
А подчас и прибьют.
Отчий дом, что тюрьма,
Я здесь юность гублю,
И не знаю сама,
Что же здесь я люблю!
Сладко ль мне вспоминать
20 Про покойницу-мать?
Иль я дружбу свела
С этим темным углом,
Где я слезы лила
О бездольи моем?
Уж я в сад проберусь,
Я к березке прижмусь,
Уж я плачу тогда:
— Горемычная я!
Ой, беда! Ой, беда!
30 Злая доля моя!
27 июля 1888

389

На широком и бойком пути,
Из-за моря варяжского в греки,
Где лишь волок один перейти,
А то всё многоводные реки, —
Наша бойкая Русь начала
Сознавать себя сильным народом,
Встрепенувшись, она поплыла
В Цареград, по бунтующим водам.
И дрожал перепуганный грек
10 Пред дружиной Аскольда и Дира,
Но смерила их буйный набег
Пресвятая владычица мира.
Осенила сердца дикарей
Умиленья святой благодатью,
И князья, побежденные ей,
Возвратились с крещеною ратью.
То был первый Христов огонек,
Он таился чуть видимым тленьем,
Но уж скоро весь русский Восток
20 Озарился Христовым явленьем.
Для могучей России ты был,
Юный Киев, в те дни колыбелью.
Через век твой ручей послужил
Для крещенья народа купелью.
Как красавец ты рос на холмах,
Ты днепровской волной умывался,
Ты был силен и славен в боях,
И заморской парчой одевался.
И с тобой не по дням, по часам
30 Вырастала славянская слава,
Раздвигалась, на горе врагам, —
Широко молодая держава.
Стал Владимир княжить молодой:
Он в бессильных богах усомнился,
К вере новой, чудесной, святой
Он всей пылкой душой устремился.
21, 29 июля 1888

390

Смуглый мальчик, стоя перед мамой,
Шепчет: ‘Сознаю, что виноват’.
Мама улыбается: ‘Упрямый
Гриша! мальчики всегда шалят.
Милый, я тебя бранить не стану.
Что за вздор! Какие пустяки!’
‘Не брани, а позови Татьяну, —
У нее ведь руки-то крепки!’
‘Лучше спать бы, Гриша, собирался.
10 Ну, какая же вина твоя!’
‘При гостях я дерзко разболтался,
Покраснеть тебя заставил я’.
‘Гриша, ну так что ж, что покраснела!
Ты и сам, мой ангел, покраснел.
На тебя я только поглядела,
Ты сейчас же, милый, присмирел’.
Гриша хмурится, твердит упрямо:
‘Ну, а все-таки я грубиян.
Очень ты меня балуешь, мама,
20 Мне от розог невелик изъян.
Ну, конечно, зареву от боли,
И в руках Татьяны замечусь.
Только потакать мне хорошо ли?
Ведь от порки я не растреплюсь.
Ведь сама меня ты закаляешь,
И сечешь меня ты иногда,
Босиком ходить ты заставляешь,
Право, мама, розги — не беда’.
Мать смеется: ‘Гришка босоногий!
30 Милый мой спартанец! Ангел мой!’
А потом, вдруг сделавшися строгой,
Оттолкнула мальчика рукой.
‘Обойдемся, Гриша, без Татьяны.
Если хочешь, надо наказать’.
И бежит в вечерние туманы
Гриша в сад, чтоб розог наломать.
Мать стоит босая у ступенек,
Слышит шум срываемых ветвей,
Видит, — Гриша тащит целый веник.
40 Неизвестно кто из двух красней.
Мама Гришу в спальню проводила.
Взмахи рук, и по щекам хлоп! хлоп!
Догола раздела, положила
На колени. ‘Вот тебе!’ Чжик! шлеп!
‘Вот тебе!’ Чик! ‘Два!’ Чик! ‘Три! Четыре!
Будешь мне дерзить?’ Чик! ‘Пять!’ Чик! ‘Шесть!’
‘Ой! не буду!’ — ‘Ну, дыши пошире!
Отстегаю, — больно будет сесть!
Не дерзи!’ Чик! ‘Семь!’ — ‘Прости!’ — Чик! — ‘Восемь!’
50 ‘Ой!’ Чик! ‘Девять!’ ‘Ой!’ Чик! ‘Десять!’ ‘ Ай! ‘
Чик! ‘Одиннадцать!’ ‘Ай!’ ‘Что, голосим?’
Чик! ‘Двенадцать! Пяток не кидай!’
Чик! ‘Тринадцать!’ ‘Миленькая, больно!’
Чик! ‘Четырнадцать! Что, озорной?’
Чик! ‘Пятнадцать! Милый, не довольно?’
Чик! ‘Шестнадцать!’ Чик! ‘Семнадцать!’ ‘Ой!’
‘Восемнадцать!’ Чик! ‘Ай, ай! Не буду!’
‘Девятнадцать!’ Чик! ‘Ай, ой! Прости!’
‘Двадцать!’ Чик! ‘Ну, будет. Эту груду
60 Прутьев, Гриша, надо в сад снести’.
Живо снес. ‘Целуй мне ноги, милый!’
‘Мамочка, спасибо за урок!’
‘Больно?’ ‘Да!’ ‘Господь тебя помилуй!
Спи себе спокойно, мой сынок!’
8 августа 1888

391

У матери отняли сына,
У сына — любимую мать.
Тоскует и плачет ребенок,
И некому слезы унять.
15 августа 1888

392
КСЕНИЯ

Наивная повесть в стихах

1

В покое век свой доживал
С прелестной дочкой генерал
В одном из городов
У черноморских берегов.
Как роза, Ксения цвела, —
Его прелестное дитя, —
Как утро ясное, мила,
Путь старой жизни осветя
Едва раскрытой красотой,
10 Улыбкою живой,
И ясным взором милых глаз,
И нежной лаской в тихий час.

2

Пленяли милые черты
Слияньем детской чистоты
Со страстью дремлющей, но жаркой,
И на щеках ее румянец яркий
Сменялся бледностью такой,
И так глаза прекрасные темнели,
Как будто пред встревоженной душой
20 Виденья мрачные летели.

3

Сияла тихая весна, —
Цветами сеял май,
Тоскою вещею полна,
Призыв услышала она:
‘Пришел твой ясный май.
Люби иль умирай’.
Шумит ли море под скалой, —
И в ропоте валов
Она встревоженной душой
30 Все тот же чует зов.
Горит ли тихая заря,
Румяня небосвод,
Она стоит и, вся горя,
Чего-то чутко ждет.
Блестят ли звезды, и луна
Их жнет своим серпом,
Бродит в саду своем она
С задумчивым лицом.
Пестреют ли, чаруя взгляд,
40 Весенние цветы,
С их ароматом к ней летят
Тревожные мечты.

4

Нетерпеливая, ждала
Она с ним даже краткой встречи.
Он страстно говорил ей речи
Об идеалах, силе зла,
О правде вечной, о прогрессе,
Свободе, дружестве племен,
И даже о родимой прессе
50 Порой говаривал ей он.
Она ему внимала жадно,
В груди дыханье затая.
Так по весне, в тени прохладной
Ты слушал рокот соловья,
И под нависнувшей ракитой,
Где варят ужин рыбари,
Ветвями сонными укрытый
Стоять готов был до зари.

5

Могучею волною
60 Лилась его пылкая речь, —
И падали кудри до плеч,
И очи горели грозою.
‘Ольхин — удивительно мил’, —
Решили все здешние дамы.
Он ревность в мужьях возбудил
И две-три семейные драмы:
Не то чтоб желал покорять
Сердца он скучающим дамам
И важных мужей покрывать
70 Легко разглашаемым срамом, —
Нет, был он и дерзок и зол,
Заботился мало о дамах,
Злословил их суетный пол
В насмешливо-злых эпиграммах.
А нравился блеском очей,
Речей вдохновенным задором,
Красой молодою своей,
Глубоким да пламенным взором, —
Так, внешностью их он пленял,
80 Да был он при том и не глуп же.
Но в Ксении он возбуждал
Любовь посильней и поглубже.

6

Любил ли он ее, играл ли, равнодушный,
Доверчивой душой, как жертвою послушной,
Дразня наивный ум несбыточной мечтой, —
Но поздно вечером, под ясною луной,
Они сходили в сад, прохладный и тенистый,
Где веял аромат волнующий и чистый,
И время их текло свободно и легко,
90 Был долог разговор, и было глубоко
Значенье тех речей, пленительно-прекрасных,
Живых, как жизнь сама, как страсть живая, — страстных.

7

В городе новость промчалась:
Женится он, —
Прелесть невеста досталась
И капитал в миллион.
Все жениха поздравляют.
Радостен он:
Прелести ль девы пленяют
100 Или ее миллион?
Свежую новость узнала
Скоро она,
И ничего не сказала,
Только вдруг стала бледна.
Ночью в саду все блуждает.
Плачет она?
Нет, только тяжко вздыхает,
Только грустна и бледна.

8

Дитя наивное! Зачем тоскуешь ты?
110 Не стоит он ревнивого страданья:
Он погубил в себе для пышной суеты
Твоей любви живое обаянье.
Сокровищам души, пленительно-живой,
Тобой пред ним доверчиво раскрытой,
Он предпочел кумир, прославленный толпой,
Из золота блистающего слитый.
Так некогда дикарь, когда к нему примчал
Пустынный вал испанский смелый парус,
Лукавым морякам охотно отдавал
120 Горсть золота за бедный их стеклярус.
О, если бы узнать он мог когда-нибудь
Твоих даров чарующую цену,
Упал бы он к ногам твоим, моля: ‘Забудь,
Забудь мою безумную измену!’
Но нет. В таких людях царит над духом плоть,
Любовь для них — одно страстей кипенье.
Бредут они во тьме, и не дал им Господь
Для красоты духовного прозренья.
Всегда бы ты была ему душой чужда,
130 Как вазе пышной розы цвет пурпурный.
Увянет он, и не сдружит его вода
С раззолоченной, но холодной урной.

9

У калитки, где бывало
Ты глядела часто вдаль,
Ты стоишь, и сердце сжала
Неотвязная печаль.
Здесь, бледна и молчалива,
С замирающей душой,
Ты ждала его ревниво
140 Под вечернею зарей.
Увидала, услыхала,
Рдела вся, как маков цвет,
Улыбалась, и роняла
Недосказанный привет.
И свершились чары ночи:
Вот он здесь с тобой сидел
И в мерцающие очи
С упоением глядел.
Здесь он маленькие руки
150 Тихо брал и тихо жал,
И к губам их в миг разлуки
Потихоньку прижимал.
Грудью лежа на заборе,
Вслед за ним глядела ты,
Сколько нежности во взоре,
Чистом, как твои мечты!
А потом вздохнешь легонько,
Склонишь голову свою,
И воротишься тихонько
160 На любимую скамью.
Мысль взволнованная бродит:
Вся желанием полна,
Смотришь ты, как в небе ходит
Серебристая луна,
Дышишь нежною прохладой.
Реют ясные мечты, —
И с тревожною отрадой
Поздно в дом вернешься ты.
А теперь — луна стремится,
170 Чист и ясен небосвод, —
А в тебе душа томится,
А тебя тоска гнетет.

10

Увы! пожар ее души
Огнем разросся роковым,
Тем ненасытней, что в тиши
От глаз людских он был храним.
Померкли зори смуглых щек,
И яркий смех ее погас,
И был страдальчески глубок
180 Тоскливый взор прекрасных глаз.

11

‘Оксана милая моя!
Скажи мне, дочка, что с тобой?
О чем страдаешь ты душой,
Тоску глубоко затая?
Давно толпою женихов
Ты, ангел мой, окружена.
Сулит им счастье и любовь
Твоя цветущая весна’.
— ‘Отец, отец! Любила я, —
190 Он не любил… он разлюбил.
Ах, как болит душа моя!
Ах, как мне белый свет постыл!’

12

И дни бегут, она грустна,
Отец печалью поражен,
Ее ласкает нежно он,
И говорит ему она:
‘Не тоскуй, мой дорогой.
Трудно горе перенесть.
Погоди: ужо весной,
200 Как природа будет цвесть,
Снова буду весела,
Снова песни буду петь, —
Время дай мне, чтоб смогла
Я тоску преодолеть’.

13

Но не сбылись его надежды:
Своей чредой пришла весна, —
И Ксения сомкнула вежды
Для разрушительного сна.
‘Прости, отец, прости: я знаю,
210 Что смертью раннею моей
Тебе я сердце разрываю, —
Но обо мне ты не жалей.
Не зеленеет лист засохший,
Цветам измятым не цвести,
И кипарис, от бури легший,
Не встанет, чтоб опять расти.
Милее, чем зари сиянье,
Мне непробудной смерти сон,
И сладок сердцу будет он,
220 Как час желанного свиданья’.

14

Как луна пред зарею, бледна,
В блеске новой своей красоты,
Под фатою лежала она.
Благовонною вязью цветы
Всю ее обежали вокруг
И, ласкаясь, как дети, легли
На груди, на плечах, возле рук, —
Но ее разбудить не могли.
Не схватилась малютка-рука
230 За цветочную нежную вязь,
Чтоб лицо ароматом цветка
Освежить, оживясь.
Август 1888. <1909>

393

Сладок, точно карамель,
Кисел, точно барбарис,
Голосенок, что свирель,
Да и тот насквозь прокис,
И Сосулькой оттого
Называют здесь его.
3 сентября 1888

394
СЕРБСКОЙ ЧЕТЕ

Как вы в ссоре яры!
Вам бы не до спора:
Ведь плетут мадьяры
Сети очень скоро.
На границе сербской
Корпусы австрийца
Уж стоят, как дерзкий
За углом убийца.
Поздно или рано,
Время не за далью,
А турнут Милана,
Как и он — Наталью.
26 сентября 1888

395
ЗАРУБЕЖНОМУ КЛЕВЕТНИКУ

Редко встретишь сына,
Чтобы он на мать
Стал пред чужими
Дерзко клеветать.
Глупо и бесчестно
В стороне чужой
Издеваться злобно
Над землей родной.
Если не имеешь
В почве ты корней,
Не она виновна
В чахлости твоей.
С духом воробьиным
Из душевной мглы
Не взлетал бы в сферы,
Где парят орлы.
Знал бы: не удержат
Крылья, — упадешь,
Грудь свою пустую
Даром разобьешь.
8 апреля,
26 сентября 1888

396

Он был всегда немножко странен:
Порою резов и шумлив,
Порою робко молчалив,
И бледен, словно тайно ранен.
Но бледный цвет его лица
К нему пристал необычайно.
И от упавшего случайно
На лоб упрямого кольца
Его волос смолисто-черных,
Лицо казалося бледней,
А блеск очей его упорных
Неотразимей и мрачней.
5 октября 1888

397

Друг и товарищ юных дней,
Он после многих лет разлуки
Опять со мной, в глуши моей,
Мы жмем опять друг другу руки.
Его мечтательный рассказ
Напомнил многое мне в прошлом,
Порой пленительном для нас,
Порой безрадостном и пошлом.
Он с детства был мне брат и друг,
Хоть не одной мы шли дорогой,
Он был изнеженный барчук,
А я — питомец доли строгой.
Он, избалованный, не знал
Ни принужденья, ни угрозы.
Меня никто не баловал,
И я ребенком привыкал
Глотать непрошенные слезы.
5, 8 октября 1888

398

Гражданин никогда
Не уйдет без суда
Из своей угнетенной отчизны.
Но не верь, что я слаб:
Я не больше, как раб,
И не стою я слов укоризны.
Верь, мой друг, я бы мог
Свой лавровый венок
Променять на позор эшафота, —
Если грянет гроза,
Не закрою глаза,
В битву брошуся я без расчета.
Но ведь чист небосвод,
И спокойно плывет
Лучезарное, жгучее солнце,
И нарядно блестят
Окна пыльных палат
И убогое в хате оконце.
10 октября 1888

399

Много сказок мы в детстве слыхали.
Всех лукавее сказка одна,
И тому, кто ей верит, едва ли
Смерть страшнее глубокого сна.
Верит он, что душа его с телом,
Этой бренной тюрьмой, не умрет,
Но в прекрасном Едином и Целом
Благодатно вовек оживет.
Верит он, что во всем мирозданьи
Невидимо присутствует Тот,
Кто все создал, Кто это созданье
Охраняет и к благу ведет.
Верит он, что неправда и злоба
Перед образом Божьим дрожат,
А за гранью сурового гроба
Божья Правда с Любовью царят.
23 октября 1888

400

Не боюся я старости, нет!
И теперь уж я сердцем старик,
Юной страстью давно не согрет,
Мой лукавый, мой лживый язык.
Что ты, старость, возьмешь у меня?
Этот гнев, что вскипает порой,
Когда подлость людскую кляня,
Я страдаю усталой душой?
Эти вспышки меня тяготят,
А на битву не бросят они…
Бесполезные чувства кипят,
Безотрадные тянутся дни.
Что с тобою мне, старость, грозит?
О загубленной жизни печаль?
Раскаяния жгучего стыд?
Или будет кого-нибудь жаль?
Этих мук пожирающий ад
Мое сердце тиранит давно.
Бури жизни его не щадят,
И навеки разбито оно.
Приходи же, седая, скорей,
Беспощадную смерть приводи.
С леденящей улыбкой своей
Приходи поскорей, приходи.
6 ноября 1888

401

Что напишу? что изреку
Стихом лилейным, томно-алым?
Какую правду облеку
Его звенящим покрывалом?
Писать о том, как серый день
Томительно и скучно длился,
Как наконец в ночную тень
Он незаметно погрузился?
Писать о том, что у меня
В душе нет прежнего огня,
И что мечта уже устала
Пить сны из легкого фиала?
О том, что мой мундирный фрак
Я наконец возненавидел,
Или о том, что злой дурак
Меня сегодня вновь обидел?
— Ну нет, мой друг, не городи
О пустяках таких ни строчки:
Ведь это только все цветочки,
Дождешься ягод впереди. —
Так говорит мне знанье света.
Увы! его я приобрел
Еще в младые очень лета.
Вот оттого-то я и зол.
8 ноября 1888

402

Ох ты, русский сон, уж и долог ты,
Уж и лют же ты, старый наш злодей.
Стали жители старой Вологды
Из Москвы к себе поджидать гостей…
Грозный царь Иван собирается
Царство русское обозреть кругом,
И на Вологду подвигается
Ходом медленным он большим путем.
27 ноября 1888

403

Переложил он сласти много,
Назвал: ‘Федорушка Кузьмич’.
Охотно б обошелся строго,
Да и над ним начальство — бич.
А впрочем, угодить он может
Тому, кто в мире посильней,
И знаю, скоро переложит
Он мне того, что погорчей.
6 декабря 1888

404

В прекрасный храм моих надежд,
Влекомый юными мечтами,
Я мнил не в красоте одежд
Войти, но голыми ногами,
Чтобы дыханьем суеты
Не осквернить чертог прекрасный,
Обитель светлой красоты,
Богини чистой и всевластной,
Но ей себя поработить,
10 И на холодные ступени
Пред алтарем ее склонить
Смиренно голые колени.
Когда ж, завидев дивный храм,
Я сел на придорожном камне,
И обувь, сняв, оставил там, —
Дорога стала вдруг трудна мне.
Друзья смеялись надо мной,
Враги мои жестоки стали, —
Они, связав меня, лозой
20 Меня безжалостно хлестали.
И каждый плеск ветвей нагих,
Терзая тело, словно эхом,
Сопровождался бранью злых
И общим ядовитым смехом.
И каждый шаг я покупал
Ценою крови и страданий,
И жгучий стыд меня терзал,
И страх грядущих истязаний.
Я малодушно отступил,
30 Мои обул, краснея, ноги,
И грезы пылкие смирил,
И стал искать иной дороги.
9 декабря 1888

405

Сердечный жар я охладил,
Смотрю на мир, как старец дряхлый,
И грезы прежние забыл,
Для бредов этой жизни чахлой,
И покорился я судьбе.
Лишь об одном гнетет кручина:
Увы! С мечтателем в себе
Похоронил я гражданина.
Я, пахарь, в поле кинув плуг,
Перековал лемех на свайку,
Я, нежной флейты верный друг,
Ее сменял на балалайку.
9 декабря 1888

406

Непритязательный и скромный,
Я все же чувствую в себе
Так часто недовольство к темной,
Печальной, злой моей судьбе.
Гляжу ль на счастие невежды,
Внимаю ли его речам,
Иль упоение надежды
Читаю по его глазам, —
Теснит мне душу зависть злая,
10 Тоска сжимает смутный ум,
И сам себя не понимая,
Я полон недостойных дум.
Мне самому немного надо:
Какой-нибудь простой приют
Для размышлений, — мне услада
От жизни отнятых минут.
Но ты, сопутница моя,
Тебе пустынный путь наш труден
Быть может оттого, что я
20 Был в жизни зол и безрассуден.
Оставя торные пути,
Я шел неведомой тропинкой.
Мечтал я лавром расцвести
И вял растоптанной былинкой.
И я мечтал: сохранена
Ты будешь под моею тенью,
Пока повеет к нам весна
Любви душистою цветенью.
Но солнца жгучие лучи
30 Тебя палят, и ты в них вянешь.
Печаль скрывать не хлопочи,
Мой друг, — меня ты не обманешь!
И вот, что дальше, то все злей
К чужому счастью я ревную,
И в тишине моих ночей
Бессильно плачу и тоскую.
28 декабря 1888
Среда

407 А

Когда остановился я
На перепутьи бытия,
Чтобы избрать себе дорогу,
Я страх и слабость ощутил,
И недостаток юных сил
В моей душе рождал тревогу.
Тогда явились предо мной,
На выбор данные судьбой,
Два духа: гений светлой грезы,
Нездешней полный красоты,
И враг пленительной мечты,
Суровый дух житейской прозы.
Надежды и мечты фиал
От первого я жадно взял,
И на фиале надпись: Слава!
Не отрываясь, грезы пью,
И в кровь горячую мою
Течет холодная отрава.
И понял я: судьбы обман,
В фиал блистающий влиян,
И выбор мой был злой ошибкой.
Фиал разбил я, рок кляня,
А гений жизни от меня
Летит с презрительной улыбкой.
29 декабря 1888
Четверг

407 Б
ВЫБОР

На перепутьи бытия,
Томясь таинственной тревогой,
Стоял, и долго думал я,
Какою мне идти дорогой.
И появились предо мной
Два духа: светлый дух мечтаний,
Сиявший горней белизной,
И строгий дух земных исканий.
Надежды радостный фиал
От духа нежного я взял,
И на фиале надпись: ‘Слава’.
Не отрываясь, грезы пью, —
И вот, холодная отрава
Сгущает быстро кровь мою.
Я вижу, — выбор был ошибкой, —
И кубок падает, звеня,
А гений жизни от меня
Летит с презрительной улыбкой.
29 декабря 1888
Четверг

408 А

В разгаре сумрачной зимы,
Когда мороз крепчал и злился,
Сойдясь, беседовали мы,
И разговор за полночь длился.
И был хорош наш разговор,
Он так был чужд вседневных сплетен,
Он в нашей жизни был заметен,
Как ночью светлый метеор.
Мы были трезвы, не мечтали,
10 Но вознеслись на высоту,
И без смущенья созерцали
Свободной мысли красоту.
И с нетерпеньем будем ждать
Мы той же благодатной встречи,
Чтоб, не краснея, повторять
Свои кощунственные речи.
Расстались мы, — и ночь прошла,
Мы утром вышли на работу,
Чредой обычною пришла
20 К нам неотвязная забота.
И как смутила нас она!
И то, к чему приложена
Была в тот день вся наша сила,
Идеям нашим чуждо было!
Легко предались мы опять
Интригам, сплетням и злословью
И наложили мы печать
На мысли, полные любовью,
На мелочь низменных затей
30 И на практичные идеи,
И стали мы еще смирней,
И ниже гнулись наши шеи.
Довольны были мы собой,
Нам вовсе не казалось странно,
Что честны мы в словах порой,
А в жизни подлы постоянно.
Зима 1884, 1888

408 Б
СЛОВА

В средине сумрачной зимы,
Когда седая вьюга злилась,
Под вечерок собрались мы, —
И за полночь беседа длилась.
Про все, что в мире той порой
Свершалось доброго иль злого,
Была у нас в беседе той
Речь благородная готова.
Расстались мы, — и ночь прошла,
Нас утром встретила работа,
Неотразимая, ползла
К нам повседневная забота,
Но не смутила нас она, —
А то, чему посвящена
Была в тот день вся наша сила,
Словам ночным так чуждо было…
Довольны были мы собой, —
Нам вовсе не казалось странно,
Что честны мы в словах порой,
А в жизни — робки постоянно…
Мы с нетерпеньем будем ждать
Опять такой же мирной встречи,
Чтоб, не краснея, повторять
Свои кощунственные речи.
1888

409

Когда стоял Наполеон
У стен трепещущей Москвы,
Перед грозой его знамен
Не преклоняла ты главы.
1888

1889

410

Битвой со злом бесконечным
Я утомлен уж, едва ли
В шуме и в смехе беспечном
Сердце забудет печали.
Пусть на минуту обманет
Сердце веселая радость, —
Все ж из могилы не встанет
Горем убитая младость.
2 января 1889

411

И в тиши, незримой свету,
Нетревожимый толпой,
Я чеканю, как монету,
Стих мой звонко-золотой.
Разукрашены, согреты
Жаром мыслей, звоном слов,
Стройно нижутся куплеты
Вязью крупных жемчугов.
8 января 1889

412

Бесконечны преферансы.
Поиграем, встанем, выпьем водки.
На закуску — вкусные селедки.
Посравним с хитринкой шансы.
‘Этакое невезенье!’
— ‘Полно, мы ведь вашу запись видим’.
‘Ох, хитрец!’ И снова тихо внидем
В область карточного бденья.
15 января 1889

413

Жил бы я повеселей,
Побогаче, посчастливей,
Если б был я поскромней,
Посмирнее, терпеливей,
Если б гнулася спина
Перед силою и властью,
Но хоть горем жизнь полна,
Я горжусь своею частью.
Пусть ведет меня она
10 К темному несчастью,
Но не скажет злобный мир
Над моей могилою:
Чтил он наш кумир,
Гнулся перед силою.
И пускай клевещет мой
Неприятель и гонитель,
Пусть он горем и тоской
Омрачит мою обитель.
Не согнусь пред ним в дугу,
20 Не пойду на мировую
И не стану мстить врагу
За его обиду злую.
Поборюсь, пока смогу
Я за истину святую, —
И уж там пускай идет
Непогода мглистая,
Смелый все снесет,
Если совесть чистая.
15 января 1889

414

Свершались древле чудеса
Во тьме обители случайной,
И оглашались небеса
Глаголом безначальной Тайны.
Господь пророков посылал,
А после в мир послал Он Сына,
Но мир преступный не узнал
В Назарянине Властелина.
Не понят суетной толпой,
10 Терпел Он муки смерти крестной,
И предуставленной чредой
Восстал от мертвых в день воскресный.
Свершились снова чудеса
Во мгле обители случайной, —
Христос взошел на небеса,
Открыв Божественные Тайны.
Прошли века, — Христов закон
В мир разлился волной могучей,
Но все мрачится небосклон
20 Безверья тягостною тучей,
И, солнце правды заслоня,
Царят холодные туманы,
И не боятся блеска дня
Надменно-властные обманы,
И мнится, мертво все кругом, —
Но вдруг из мрачной тучи грянет
Никем нежданный грозный гром,
И молния на землю прянет.
Заговорит в громах Господь,
30 Над тьмою свет восторжествует,
И всякая живая плоть
Дыханье Божие почует,
И верный в веру оживет,
Безбожник хладным сердцем дрогнет,
И мир разбуженный поймет,
Что мимо Бога и дорог нет.
29 октября,
15 ноября 1888, 5 февраля 1889

415

Не гаси в своем сердце пожар,
И часы-мимолетки лови
Упоительно-сладостных чар
Восхитительно нежной любви.
Ненадолго нам юность дана.
Скоро стынет горячая кровь.
Знает молодость только одна
Молодую, живую любовь.
21 февраля 1889

416

Я песню пропою
Про Ксению мою.
По нежной красоте,
Знакомой лишь мечте,
Ей равных в мире нет.
Мила, как вешний цвет,
Как лилия, бела,
Как роза, расцвела,
Но раннею весной
Жестокою рукой
Погублена она,
И в жертву предана
Холодной, злой тоске.
Так роза на песке
Измятая лежит,
И грустен ее вид.
21 февраля 1889

417

Под солнцем весны благовонной,
Когда все так пышно цвело,
Я видел великое зло:
Работник стонал утомленный
Над нивой своей истощенной,
Богатство к богатым ушло.
Искал я по целому миру,
Где царствуют счастье и труд,
И где золотому кумиру
Бесценных даров не несут.
Повсюду я видел картины
Неправых стяжаний и зла.
Рука неизбежной судьбины
Путем нищеты и кручины
Рабов беззащитных вела.
Разбил я свои упованья,
Я проклял исканья свои.
И горькой отравой страданья
Исполнены песни мои.
26 февраля 1889

418

Болтун и враль, Корчаг-Гречина,
Пред новым годом ожидал,
Что будет он, прямой дубина,
Наверно штатский генерал.
Но эту чванную затею
Не удалось осуществить:
Пришлось Гречине получить
Увы! Владимира на шею.
Гречина лапки опустил,
Печально нос свой красный свесил,
И непомерно загрустил, —
А прежде был куда как весел.
Мой друг! доволен будь и тем:
Ведь это много лучше, чем
За беззаконные затеи
Быть протуренным вдруг в три шеи.
12 марта 1889

419

Я написал бы вам куплеты:
Мне не просиживать ночей,
Чтоб для насмешливой Анеты
Искать рифмованных речей.
Мечта растет в душе поэта,
Как тучка в небе голубом,
И разрешается потом,
Полдневным солнцем разогрета,
На солнце блещущим дождем.
10 Но над душой моей царила
Давно томительная тьма,
Моя душа была уныла,
И равнодушна, и нема.
Вы появились предо мною,
Приветами меня даря, —
И над душой моей немою
Горит прекрасная заря.
Перед явленьем благодатным
Вся встрепенулася душа,
20 И я, с волненьем непонятным,
Печаль былую заглуша,
Тревожно жду: на смену тучам
Ужели ясный день взойдет,
И милый взор ваш солнцем жгучим,
Но обольстительным, блеснет?
13 марта 1889

420

И так я долго сердце мучил
Тоской напрасной о себе,
Мне самому мой стон наскучил,
И покорился я судьбе.
Здесь ум и сердце праздно дремлет,
На труд не движется рука,
И утомленный дух объемлет
Невыносимая тоска.
16 марта 1889

421

Вокруг меня немая мгла,
Во мне несносное страданье,
И жизнь, как буря, унесла
Все молодые упованья,
И перед мрачной силой зла
Померкли светлые мечтанья,
И стала жизнь мне не мила.
А жизнь была мне так мила,
Пока ее не скрыла мгла
10 Невыносимого страданья, —
Сплетались светлые мечтанья,
И вызывал я силы зла
На грозный бой, — но унесла
Судьба святые упованья.
Где вы, былые упованья!
Беда при вас, и та мила,
И не страшит немая мгла.
Но если буря унесла
Надежды те, — победы зла
20 Рождают тяжкие страданья,
И гонят светлые мечтанья.
И думаешь: одни мечтанья —
Все те былые упованья,
И станет юность не мила!
О, это горшее страданье, —
В себе самом источник зла
Искать, как будто жизни мгла
И гордость даже унесла.
Да, жизнь у многих унесла
30 Надменной юности мечтанья
И золотые упованья.
Их всех объемлет злая мгла,
И все покорны силе зла,
И всем их участь не мила,
Горька, как тяжкое страданье.
Когда бы жгучие страданья,
О смерть, ты с нами унесла,
Воскресли б прежние мечтанья,
И ты бы стала нам мила.
40 Но долговечны силы зла, —
Живое семя упованья
Глушит полуночная мгла.
17 марта 1889

422

В те дни насмешливый мой гений
Подсказывал немало мне
Непоэтических сравнений.
Я в поле вышел при луне, —
На мякоть зрелого арбуза
Похожа красная луна,
А иногда и жабье пузо
Напоминала мне она.
26 марта 1889

423

Горька мне жизнь, как питие с отравой,
Но горечь бытия покорно пью,
Мольбой униженной или хулой лукавой
Не обнесу я жизнь мою.
Пустынными, тернистыми путями
Иду, и мгла окрест,
Но не омыть бессильными слезами
Мне плечи режущий, суровый крест.
Один бы шаг, надменный, своевольный,
Угасла б жизнь, — всему конец!
Так, бранными трудами недовольный,
Спешит к врагу трепещущий беглец.
Но я, как воин, преданный знаменам:
Он не покинет ратный стан,
И бьется до конца, и малодушным стоном
Не выдает мучения от ран.
31 марта 1889

424
КАННА

В грустном раздумьи стою перед канной,
Великолепной и благоуханной.
Узкий цветок заалел лепестками,
Словно кто сердце горячее вынул,
Сжал над цветком беспощадно руками,
И любовался потоком, что хлынул
Неудержимо и, венчик обнявши,
Узкую желтую чашечку минул,
В землю неслышно по капле сбежавши.
10 Новой красой лепестков обагренных
Узкие листики чашечки были
Так пленены, что на время забыли
Думать о братьях своих отдаленных.
Да, позабыли на время, что каннам
Цвесть бы на родине, в Индии жаркой,
Там, под лазурью пленительно-яркой,
В крае покинутом, в крае желанном.
Да не надолго. Богатая зала
Тесно смыкалась над бедною канной,
20 Света так мало, и воздуха мало,
День такой серый, холодный, туманный.
Листики поняли грустную долю,
Прокляли мрак наш и нашу неволю,
Тихо свернулись, уныло поблекли,
И, наклоняясь, медлительно сохли.
6 апреля 1889

425

Ковром зеленой ряски
Затянут, дремлет пруд.
И, мнится, оживут
Осмеянные сказки:
Зеленой головой
Всплывет из вод русалка,
Бела, стройна, нага,
И тонкая, как прялка,
Задвижется нога.
Но пруд спокоен, ряска
Едва-едва плывет,
И бабушкина сказка
Увы, не оживет.
6 апреля 1889

426

Под черемухой цветущей
Я лежал в июльский зной,
И вероники ползущей
Цвет увидел голубой.
Стало весело. На небе ль,
На земле ли, — я не знал.
Я сорвал ползучий стебель,
И листки поцеловал,
И, покрыты волосками,
Были нежны те листки,
Словно я прильнул губами
К локтю девичьей руки.
6 апреля 1889

427

Пришли мы от обедни ранней,
Спешим отведать кулича.
Пасхальный скромный стол желанней,
Чем пышный пир у богача.
Святая Пасха благодатна,
Когда пред нею сам ты прост,
И разговеться так приятно,
Когда был строг и долог пост.
Кулич и пасха — посредине,
Вкруг — яйца, окорок, вино.
Все темное забыто ныне,
Греховное все прощено.
В домашней праздничной одежде
Сажуся я босой за стол,
Как будто в радостной надежде
В обитель горнюю вошел,
Где все невинно, свято, бело,
Где под ногами облака,
И где к святейшим брашнам смело,
Легко касается рука.
Со мной сидят сестра и мама,
И свято наше торжество,
Как будто бы пришли мы прямо
К престолу Бога своего.
9 апреля 1889

428 А
СВИДАНИЕ

Долго играла заря, и смеялася,
Вся золотая, багровая, алая,
Долго пожаром в реке отражалася, —
И побледнела, и никнет усталая,
Тихо иду я тропинкой знакомою
Между кустами в долину глубокую,
И над рекою, с тоскливой истомою,
Жду я красавицу, ночь звездоокую.
Там, где целуясь с прибрежными лозами,
10 Речка журчала под утлою лодкою,
Там я сдружился с весенними грезами,
Там я слюбился с красавицей кроткою.
Тихо спускается ночка желанная.
Всех усыпила, ревниво-стыдливая,
Всю ее кроет одежда туманная,
Еле видна мне улыбка счастливая.
Тихо прильнула, осыпала ласками,
Вся под прозрачною ризой колышется,
В очи мерцает мне ясными глазками,
20 Шепот пленительно-ласковый слышится.
Что ж ты не молкнешь, тревога сердечная?
Нет да и нет для тебя утоления…
Горе житейское, грусть бесконечная,
Муки и слезы — все нет вам забвения.
С ночью поделимся, долюшка бедная,
Думами злыми да злыми вопросами —
И опечалится ноченька бледная,
И вся заплачет холодными росами…
11 апреля 1889

428 Б
НОЧНАЯ ЖАЛОБА

Долго играла заря, и смеялася,
Вся золотая, багровая, алая,
Ярым пожаром в реке отражалася, —
И побледнела, и никнет, усталая.
Чутко иду я тропинкой знакомою
Между кустами в долину глубокую,
И над рекою, с тоскливой истомою,
Жду я прекрасную, ночь звездоокую.
Там, где журчала под утлою лодкою
10 Речка, целуясь с прибрежными лозами,
Там я слюбился с красавицей кроткою,
Там я сдружился с весенними грезами.
С неба спускается ночка желанная.
Всех усыпила, ревниво-стыдливая.
Всю ее кроет одежда туманная.
Еле видна мне улыбка счастливая.
Тихо прильнула, осыпала ласками,
Круг очертила мечтами согласными,
Нежно играет прозрачными масками,
20 Кротко сверкает зарницами ясными.
Что же не молкнут тревоги сердечные?
Нет им забвения, нет утоления.
Жалобы вечные и бесконечные, —
Слушай же, ночь, заунывное пение.
Знаю, заплачешь полночными росами,
Знаю, уйду от тебя опечаленный,
Теми же злыми, больными вопросами
Весь отуманенный и опечаленный.
11 апреля 1889

429

— Не люблю чинуш я чинных:
Заработают гроши,
И топорщатся в гостиных,
Дома ж — щи не хороши.
— Дети ль, взрослые ль — спесивы,
Дома треплют сапоги.
Ты не бойся, сын, крапивы,
Сапоги побереги.
— Посмотри-ка на иконы,—
Что святых-то босиком!
А приходят без препоны,
Да не в барский, в Божий дом.
12 апреля 1889

430

Румяный, бойкий ученик,
Веселый, но благочестивый,
Любитель интересных книг,
Вошел с улыбкою стыдливой,
Страстной недели тихий звон
Тогда носился над землею.
Старательный земной поклон
Он положил передо мною,
И ноги целовал, к стопам
Моим нагим лицом склонившись.
— Иду я к исповеди в храм.
Нельзя идти не примирившись, —
Он мне смиренно говорил, —
Вы, ради Бога, мне простите
Все то, чем я вас огорчил,
И злом меня не помяните. —
— Господь простит, ты мной прощен,
Одним покорны мы законам. —
И на земной его поклон
Ответил я земным поклоном.
Он предо мной стоял босой,
Оставив обувь на пороге.
Пред ним склонившись головой,
Ему поцеловал я ноги.
15 апреля 1889

431

Кто любит мать?
Сирота.
Где пленил нас Христос?
У креста.
Где невеста прелестна?
В могиле.
Когда сын не испорчен?
Когда рано умрет.
Когда друг не клевещет?
Когда он далеко.
Когда жизнь не обманет?
Когда прервется.
17 апреля 1889

432 А

Мне не дожить до светлых дней,
Когда усильями народа
Престолы гордые царей,
Как некий прах, сметет свобода.
Но после смерти я б желал,
Чтоб на свидание с землею
Бог пред концом меня послал,
Чтоб я бесплотною душою
Судьбу потомков увидал.
Пришли ли к вожделенной мете?
Освободились ли они?
И правда ль царствует на свете,
Как ложь лихая в наши дни?
26 апреля 1889

432 Б

Не доживу до светлых дней,
Когда грядущие народы
Преданья битвы и цепей
Заменят песнями свободы.
И умереть не жаль. Но я
Хотел бы, чтоб душа моя,
Когда пройдут века неволи,
Мир посетить могла на миг,
Узнать, как света он достиг,
Как зло потомки побороли.
26 апреля 1889

433 А

Родился ль слишком рано я?
Или несбыточные грезы
Тая в пустыне бытия,
Я лью бессмысленные слезы?
Томит меня тоска о том,
Что в жизни все так чуждо мысли,
Сомненья над моим челом,
Как тучи грозные нависли.
Так чуждо светлой красоты,
Любви доверчивой и чистой,
Так полно злобной клеветы
И лжи удушливой и мглистой.
Иль, может быть, вся эта тьма,
В которой я мечусь тревожно,—
Мираж бессильного ума,
И жизнь иная невозможна?
И, может быть, весь этот мрак
Не злобой темных дней навеян,
А мной самим, как тощий злак
На ниве бед моих взлелеян?
Так, пробудившись поутру
Под впечатлением кошмара,
Порой я сам не разберу,
Что явь и что ночная мара.
26 апреля 1889

433 Б

Живу ли довременно я?
Или несбыточны мечтанья,
И мир в пустыне бытия
Навек лишен очарованья?
Или мучительная тьма,
В которой я мечусь тревожно, —
Мираж бессильного ума,
И жизнь иная невозможна?
И горьких дум унылый мрак
Не злобой темных дней навеян,
А мной, многоколосный злак
На ниве бед моих, взлелеян?
Так, пробудившись по утру
Под впечатлением кошмара,
Порою сам не разберу,
Что явь, и что ночная хмара.
26 апреля 1889

434 А

Когда стою в оранжерее
Меж роз и лавров я один,
Роскошных всех цветов милее
Мне ты, пахучий мой жасмин.
Зеленый куст, цвет белоснежный
И запах сладкий, как вино,
Родят в душе моей мятежной
Воспоминание одно.
Всех милых образов дороже,
10 Один всплывает предо мной,
И, сам не знаю, отчего же
Я полон светлою тоской.
Сладчайшим ароматом вея,
И, как жасмин, мила, нежна,
Все мне пленительная фея
Воспоминается одна.
Давно осмеянные грезы,
Давно забытая любовь,
Давно подавленные слезы
20 В душе владычествуют вновь.
Я полон счастьем невозможным
И горько плачу над собой,
Отрадным мукам и тревожным
Я предаюся всей душой.
Часы бегут. В оранжерее
Стою, задумчив, я один,
И ты мне всех цветов милее,
Пахучий, нежный мой жасмин.
30 апреля 1889

434 Б
ЖАСМИН

Когда стою в оранжерее
У роз и лавров я один,
Из всех цветущих мне милее
Прохладой дышащий жасмин.
Зеленый куст, и цвет столь снежный,
И запах сладкий, чуть живой,
Зовут к мечте моей мятежной
Забытых слов певучий строй.
Очарованьем ранним вея,
Как непорочный цвет, бела,
Томяся в чарах вешних, фея
Ко мне невестою сошла.
Все, что погибло без возврата,
Мечта, и радость, и любовь,
Так успокоено и свято
В душе владычествует вновь.
Часы бегут. В оранжерее
Я с белой девою один, —
И тихо смотрит в очи фее
Прохладно-дышащий жасмин.
30 апреля 1889

435

Печать божественного Духа
Я не напрасно получил, —
Внимательную чуткость слуха,
И напряженность мощных сил,
И наблюдательное око,
Которое, орла быстрей,
В сердца и помыслы людей
Глядит пытливо и глубоко.
Я призван многое свершить,
10 Пройти дорогой чрезвычайной,
Духовный мир обогатить
Трудом и мыслью неслучайной,
И овладеть великой тайной.
Но я лукаво пренебрег
Судьбы богатыми дарами,
И фимиам постыдный жег
Перед чужими алтарями.
Забыл я заповедь Того,
Кто зажигает зори наши,
20 И пил забвение всего
Из знойно-ядовитой чаши.
Так Богом избранный народ
Забыл сияние Синая,
Вдали от Иорданских вод
В пустыне сорок лет стеная.
Обетованная земля!
Войду ли я в твои пределы?
Или, как кормчий оробелый
Волнуемого корабля,
30 Погибну, плача и моля?
4 мая 1889

436

Я проснулся. В окно
Солнце светит давно,
И душа ему, светлому, рада.
Я оделся молчком
И бежал босиком
По дорожкам цветущего сада!
И смеюсь, и пою,
И рубашку мою
На бегу ветерок раздувает.
10 Вот кусты лозняка,
Вот и наша река,
Извиваясь, журчит и сверкает.
Я одежду долой,
И вперед головой
Прямо с берега в реку ныряю,
Опускаюсь до дна,
А вода холодна,
Я проворно наверх выплываю.
Я плыву, и кругом
20 Брызжу воду столбом,
По воде ударяя ногами,
Солнце в брызгах блестит
И волну золотит,
Ветер тихо играет кустами.
12 октября 1888,
7 мая 1889

437

Я рано вышел на дорогу,
И уж к полудню утомлен,
Разочарован понемногу,
И чадом жизни опьянен.
В душе мечта, — свернуть с дороги,
Где камни острые лежат,
Так утомившие мне ноги, —
Но я и отдыху не рад.
Короткий отдых к лени манит
И утомленный ум туманит,
А неотвязная нужда
Идет со мной везде, всегда.
Нужда — наставник слишком строгий,
И страшен взор ее, как плеть,
И я тащусь своей дорогой,
Чтобы на камнях умереть.
Когда богач самолюбивый
Промчится на коне верхом,
Я молча, в зависти стыдливой,
Посторонюсь перед конем,
И сзади, в рубище смиренном,
Тащусь я, бледный и босой,
И на лице его надменном
Насмешку вижу над собой.
12 мая 1889

438

Порос травой мой узкий двор,
В траве лежат каменья, бревна.
Зияет щелями забор,
Из досок слаженный неровно.
Из растворенного окна,
Когда сижу один лениво,
Под тем забором мне видна
Полынь да жгучая крапива.
И ветер, набежав порой,
Крапиву треплет и качает,
Играет ею, вот как мной
Судьба капризная играет.
И я, как та крапива, жгусь,
Когда меня случайно тронут.
И я, как та крапива, гнусь,
Когда порывы ветра стонут.
9, 13 мая 1889

439

По милым свежим травам,
Обрызганным росой,
В смиреньи нелукавом
Опять иду босой.
Меня от зимней лени
Спасти пришла весна,
И голые колени
Ласкает мне она
И солнечным сияньем,
10 И вздохом ветерка,
И радостным лобзаньем
Лесного ручейка.
И ландыш, и фиалка
Торопятся цвести,
Но мне срывать их жалко
И жаль домой нести.
Ведь так они привольно
И радостно цветут.
Когда сорвешь, им больно,
20 Как мне, когда секут.
Но все ж пора за дело:
Сегодня утром мать
Побольше мне велела
Лесных цветов набрать.
Ах, к телу ближе, видно,
Своя рубашка! Что ж,
Хоть перед вами стыдно,
Но поневоле рвешь.
Точись, цветочных слезок
30 Невинный, чистый сок,
Чтобы себя от розог
Я нынче уберег.
С тяжелым состраданьем
Лесную жизнь гублю,
Зато непослушаньем
Я мать не прогневлю.
16 мая 1889

440

Пока задумчивый мой гений
Лениво спал или дремал,
Обилием плохих стихотворений
Меня мой рок безбожно наказал.
Писака я уж слишком ярый,
Марать бумагу стал давно,
Но вдохновительною чарой
Владеть порою мудрено.
Потратил времени я много,
И жаль, что некому порой
Мой труд ценить решительно и строго,
И сечь меня жестокою лозой.
Чтоб я иль вовсе бросил пенье,
Иль, помня лозовый урок,
Свои незрелые творенья
Одеждой брачною облек.
21 мая 1889

441

Пустынный путь. Иду босой.
В песке сыпучем ноги вязнут, —
Я утомлен. Спадает зной.
Заходит солнце. Краски гаснут.
Все та же степь лежит кругом,
Я не встречал давно жилища.
Но вот на поле золотом
Краснеет что-то: старый дом?
Забор забытого кладбища?
10 Старинной крепости стена?
Излом глубокого обрыва?
И я спешу, — желаньем сна
Душа окована лениво.
Я вижу каменных палат
Полуразрушенные стены.
Здесь, полстолетия назад,
Такой не ждали перемены.
Кипела жизнь, — толпы гостей
Под разукрашенные своды
20 Вносили блеск и шум речей
И для завистливых очей
Затеи прихотливой моды.
Но все промчалось, — много лет
Жильцов в пустынном доме нет.
Стоит он, дряхлый, в думе строгой,
Уныло разрушенья ждет, —
И только странник босоногий,
Измучен дальнею дорогой,
На двор широкий забредет.
30 И я, не сняв своей котомки,
Присел уныло на обломки.
Там стекла выбиты, а там
Зияет трещина, как ранка,
И в ней приют своим корням
Нашла цветущая румянка.
Лучом прощальным облиты,
К обветренной стене кирпичной
Прижались синие цветы
С какой-то лаской необычной.
40 Излом неровный кирпича
Тычинки красные лобзают,
И листья узкие сметают
Пыль волосками, трепеща.
25 мая 1889

442

Три зверенка не зверенка,
Три чертенка не чертенка
По зауголью живут,
В неподобный час выходят,
Игры жуткие заводят,
И орут, и вопиют.
Первый — желтый, липкий, кволый,
Ростом с палец, но тяжелый,
Что кошмарный камень, вздох.
10 В несуразный ведьмин праздник
Не последний он проказник,
И его покличут: — Ох! —
А второй вертлявый, тонкий,
Взор мышиный, голос звонкий,
Друг его — крикливый Зой.
На пирушке у колдуньи
Про него гнусят шептуньи:
— Голосистый вырос Ой! —
Третий юркий и визгливый,
20 Топотун нетерпеливый,
Взвизгнет, уши затыкай.
У шишиги на пирушке
Шелестиные старушки
Шепчут: — Хват же этот Ай! —
Чуть заслышат запах лозы,
Набегут быстрей, чем слезы,
И пока меня дерут,
Забавляются, кривляясь,
Вдоль по розгам кувыркаясь,
30 И пронзительно орут.
25 мая 1889

443 А

Светло-розовый блеск
Разлился по воде.
Голых мальчиков плеск
В речке слышен везде.
Своей синей волной,
Как прозрачной фатой,
Их река обняла.
От зари золотой
Их алеют тела.
10 Кто, смеяся, идет
По песчаному дну,
Кто проворно плывет,
Рассекая волну.
Что за прелесть, — смотри
На зеленых кустах
Алый отблеск зари,
Стекла блещут в домах.
Там на белых стенах
Нашей церкви какой
20 Нежно-алый отлив!
Какой блеск золотой
Там, на зелени ив!
Пыльный столб с мостовой
Сизой тучкой встает,
И в простор полевой,
Колыхаясь, плывет.
Свой летучий навес,
Колыхаясь, несет.
Что за прелесть, — смотри,
30 Как с последним лучом
Догоревшей зари
Все бледнеет кругом.
Желтый берег отлог
И на солнце блестит,
И от ветра пылит
Прибережный песок, —
Желтой лентой лежит,
И сосновый лесок
Ярким светом облит.
40 В его тихую тень
Из вечерних лучей
Едет русская лень
На тележке своей.
27 мая 1889

443 Б

Вечереет. Смотри:
Там, на серых домах,
Алый отблеск зари,
Там, на белых стенах,
Нашей церкви — как чист
Нежно-алый отлив!
Воздух тих и душист,
И горит каждый лист
У берез и у ив!
10 Светло-розовый блеск
По реке разлился,
А в воде что за плеск
У ребят поднялся!
За рекою песок
Желтой лентой лежит,
И сосновый лесок
Ясным светом облит.
Укрываяся в тень
От вечерних лучей,
20 Едет русская лень
На тележке своей.
Пыльный столб за рекой
По дороге ямской
Сизой тучкой встает
И за клячею в лес
Свой летучий навес,
Колыхаясь, несет.
Свечерело. Смотри,
Как с последним лучом
30 Догоревшей зари
Все бледнеет кругом.
27 мая 1889

444 А
ГЕРМАНКА

Рукою матери меч острый занесен
Над милым, тихо спящим сыном,
Чтоб сын Германии не был порабощен
Надменным римским гражданином.
Там слышен бранный крик, мечей и треск, и гром,
Здесь смотрит мать полунагая,
Как льется кровь из сердца мальчика ручьем,
Как он трепещет, угасая.
Лежит пред ней красавец-сын ее нагой, —
А в лагерь враг уж проникает.
Бесстрашная, она на меч тяжелый свой
Бесстрашно грудью упадает.
29 мая 1889

444 Б
ГЕРМАНКА

Тяжелый меч над сыном занесен
Рукою матери над спящим сыном,
Чтоб не был сын ее порабощен
Надменным римским гражданином.
Там слышен бранный крик и звон мечей,
Здесь смотрит мать, изнемогая,
Как льется холодеющий ручей,
Как сын трепещет, угасая.
И вот лежит, лежит он, кровью облитой,
А в лагерь враг уж проникает.
Она на меч тяжелый свой
Бесстрашной грудью упадает.
29 мая 1889

445

Поверьте, синего чулка
Равно несносны мне приметы
И у блуждающей кометы,
И у ночного мотылька.
Весна 1889

446

Этих ягод темно-синих,
Соблазнительных не тронь.
Поскорей, малютка, кинь их:
Смертоносный в них огонь!
Это — одурь. Красотою
Не прельщайся, — в ней обман.
Он завистливой судьбою
На погибель детям дан.
1 июня 1889

447

Шипит вино в моем бокале.
Его один я грустно пью.
Развей, вино, мои печали,
И усыпи тоску мою!
Пускай мое воображенье,
Согрето пеною твоей,
Послужит мне, как отраженье
Иной страны и лучших дней.
Из этой области мороза
Неси, неси меня, мечта,
В тот край, где зреющая лоза
Вся жарким солнцем облита!
Где смуглой красотой прельщая
Разочарованный мой взгляд,
Стоит у лоз она, босая,
Сбирая зрелый виноград!
3 июня 1889

448

На могилу милой
В день ее поминок
Я пришел, унылый,
Посадить барвинок.
И цветки синеют,
Глазок милой просинь,
Листья не желтеют
И в глухую осень.
Буду вспоминать я
Голубые глазки,
Нежные объятья,
Радостные ласки.
4 июня 1889

449 А

Ландышей букеты
Я нарвал в лесу,
И, легко одетый,
Их домой несу.
Распустились ясно,
Аромат простой.
С ними так согласно,
Что иду босой.
Кто-то шепчет дрожью
Свежего куста:
— Жизнь по слову Божью
Быть должна проста. —
Шепчет, тихо вея,
Ветки шевеля:
— Что тебя милее,
Мать сыра Земля? —
8 июня 1889

449 Б

Только солнце встало,
Был уж я в лесу.
Ландышей не мало
Я домой несу.
Распустились ясно,
Аромат простой.
С ними так согласно,
Что иду босой.
Ветер, ветвь качая,
Тихо шепчет мне:
— Жизнь мила простая
В кроткой тишине. —
Шепчет, тихо вея,
Листья шевеля:
— Что тебя милее,
Мать сыра Земля?
8 июня 1889

450

Какой здесь топкий, вязкий ил!
Какие медленные гады!
Болотный воздух сыр и гнил,
Толкутся мошек мириады!
Терпеть все это я устал,
Бороться с этим бесполезно:
Пусть скорпион один упал, —
Ведь все же вкруг кишит их бездна.
Жди, — сгинут гадины болот,
На месте топи будет нива,
И колокольчик зацветет,
И над ручьем нависнет ива.
Но может быть, пройдут века,
И поколения без счета
Над зыбью будут бресть, пока
Иссохнет мерзкое болото.
9 июня 1889

451

С врагом сойдясь для боя злого,
Свой меч я тяжко опустил.
Казалось мне, врага ночного
Я пополам перерубил.
Но вдоль согнувшегося тела
Безвредно сталь моя прошла
И, раздробившись, зазвенела,
Как отлитая из стекла.
Тогда последнего удара
Я равнодушно ожидал,
Но мой противник, злая мара,
Вдруг побледнел и задрожал,
Холодным тягостным туманом
Обоих нас он окружил,
И, трепеща скользящим станом,
Он, как змея, меня обвил.
Глаза туманит, грудь мне давит,
По капле кровь мою сосет.
Мне душно! Кто меня избавит?
Кто этот призрак рассечет?
10 июня 1889

452 А

Туманная осень пришла,
Листы пожелтели, опали,
На небе ползучая мгла,
В лесу — обнаженные дали.
Безвременник лишь луговой
Цветок распустил свой лиловый,
Но, кажется, стебель нагой
Уже не гордится обновой.
Он помнит, как цвета того
Так долго листы его ждали,
И вот, не дождавшись его,
Увяли и на землю пали.
24 июня 1889

452 Б

Осень холод привела,
Листья на землю опали,
Мгла в долинах залегла,
А в лесу — нагие дали.
Безвременник луговой
Распускает цвет лиловый,
Но, печальный и нагой,
Не гордится он обновой.
24 июня 1889

453

<1>

— Клянуся блещущей одеждой
Твоею, светлый херувим,
Твоею сладкою надеждой
И миром радостным твоим, —
Клянусь твоим эфирным телом,
Твоей нетленной красотой, —
Нет, не утонет в гордом целом
Свободы жаждущий, дух мой!
— Клянешься мною: знай же, я
Сгорел бы сам в огне мучений,
Чтоб дверь живого бытия
Тебе открылась, гордый гений.
25 июня 1889

<2>
САТАНА

К ее девичью изголовью
Приник могучий Сатана,
И жгучей, пламенной любовью
Вдруг переполнилась она.
25 июня 1889

454

Услышав строгий призыв твой,
Прошел я шаткие ступени,
И стал смиренно пред тобой
На обнаженные колени.
Слегка кружилась голова.
От страха и стыда краснея,
Я слышал гневные слова,
Ответить ничего не смея,
Порою ветер залетал
В окно открытое беседки,
И на скамейке колыхал
Свежо нарезанные ветки.
Ал! предварительный урок,
Я знаю, будет слишком краток,
И засмеется ветерок
Мельканьям быстрых голых пяток.
Со щебетаньем звонких птиц
Смешаются иные звуки:
Посвистыванье крепких виц,
Мольбы и вопли резкой муки.
25 июня 1889

455

Когда проходят предо мною
Виденья бедных детских лет,
Сквозь тучи мрачные порою
От них отрадный блещет свет.
И сладко мне — давно забвеньем,
Сокрытый случай вспоминать,
И неожиданным волненьем
Больные думы оживлять.
По шумной улице, близ рынка,
10 Я пыльным летом проходил.
Не все мне было здесь новинкой,
Но чутко я за всем следил.
Толпы, шумя, спешат куда-то,
Колеса гулко дребезжат,
Бегут крикливые ребята, —
Везде стучат, пылят, гремят.
Но вот сквозь этот шум и рокот
Я слышу чей-то пьяный крик,
И чью-то брань, и чей-то хохот:
20 Бьет бабу пьяную мужик.
Вокруг толпа — и всем так любо,
И я туда же поспешил, —
И вдруг старик какой-то грубо
Меня за плечи захватил.
‘Ступай, малыш, своей дорогой,
Тебе здесь не на что смотреть!’
Сказал он мне, и голос строго
Звучал, слегка звеня, как медь.
И я, противиться не смея
30 Словам седого старика,
Ушел, смущаясь и краснея,
От грязной двери кабака.
29 июня 1889

456 А

Когда я бился безнадежно
За свой высокий идеал,
Людей любил я так мятежно
И так глубоко презирал.
Но, закаляясь в пытке лютой,
Давно усталая душа
Черствела с каждою минутой
Тоской холодною дыша.
Ее пятнали впечатленья,
Дел безобразных лжи и зла,
И даже жажда возрожденья
В душе порочной умерла.
Мне не воскреснуть к жизни новой
С душой запятнанной моей,
И не свернуть мой путь терновой
На путь надежды золотой.
30 июня 1889

456 Б

И я стремился безнадежно
К мечтам, которых тщетно ждал,
И всех любил я так мятежно,
И так надменно презирал!
И закалялась в пытке лютой
Моя суровая душа,
Хладея с каждою минутой,
Тоскою тусклою дыша.
Ее пятнали впечатленья
Презренной пошлости и зла,
И скоро жажда возрожденья
Во мне навеки умерла.
Не одолеть тоски суровой
Душе поруганной моей,
И не свернуть с тропы терновой
К надеждам первозданных дней.
30 июня 1889

457

Жнешь ты через силу
В долгий жаркий день.
Рада б лечь в могилу,
Только б сон да лень.
Ночи ли дождешься,
Надо чутко спать, —
Ты к серпу вернешься
До зари опять.
Снова гнуться надо,
Жать густую рожь.
Не пахнет прохлада,
Смены не найдешь.
3 июля 1889

458

Ты к сплетням людским равнодушна,
Судьбе, как раба, ты послушна.
Движенья уверенно стройны,
Черты твои строго спокойны.
Но верить ли этим приметам?
Давно ты боролась со светом,
Давно уж во мраке ненастья
Не знаешь ни ласки, ни счастья…
И море, затихнув от бури,
Блестит отраженьем лазури,
Но стихла ли в бездне тревога,
Спроси, если смеешь, у Бога.
3 июля 1889

459

Трава свежа, земля мягка,
Ничто не мучит, не заботит.
На небе тают облака,
А солнце ноги мне золотит.
Тропы над берегом реки,
Не знаю я, куда приводят.
Мои мечтания легки
И так беспечно колобродят.
На берегу ряды кустов
10 Порою ветер нежно клонит,
А лес от птичьих голосов
Поет, звенит и нежно стонет.
Покой над тихою рекой
С покорной кротостью знакомит,
И ветки гибкой ни одной
Моя рука не переломит.
Душа, как верная раба,
У Бога ничего не просит,
Но если что ей даст судьба,
20 Возьмет, и ничего не бросит.
А если горе ей сулит,
А если муки ей готовит,
Она за все благодарит,
За все Владыку славословит.
Всегда покорна и светла,
Она ни с чем, ни с чем не спорит,
Не разделит добра и зла,
И смерти с жизнью не поссорит.
От зноя не стремится в тень,
30 И вечной ночи не торопит,
Настанет неизбежный день,
И будет кубок жизни допит.
4 июля 1889

460

Средь ночи иногда мне нравится
Тихонько вылезти в окно
И на берег реки отправиться
Купаться: жутко и смешно.
5 июля 1889

461

Там, где статуя блистала
Обнаженной красотой,
От цветного пьедестала
Выделяясь белизной,
Там, где мрамор тот холодный,
Оживлен мечтой свободной,
Жизнью страстною кипел,
Грудь волнисто серебрилась,
Сердце мраморное билось,
10 Взор потупленный горел, —
Там, где стройные вершины
Ясень гордо возносил,
И теснилися руины,
И фонтан среди долины
Белым призраком сквозил, —
Я просиживал, случалось,
Пред статуей по ночам, —
Дума в край заветный мчалась,
И богиня улыбалась
20 Детским трепетным мечтам.
Там, задумчивый ребенок,
Только вышед из пеленок,
Я о счастии мечтал,
И на ласковой свирели
О заветной, тайной цели
Песню робкую играл.
Раз, при блеске лунной ночи,
Только стихло все кругом,
Беломраморные очи
30 Страстным вспыхнули огнем.
Наяву или в мечтаньи,
Я потом понять не мог,
Но я видел колыханье
Белых персей, колебанье
Белых уст и трепет ног.
Шепот ласково призывный,
Взор манящий, огневой,
На щеках румянец дивный
Переливною зарей.
40 Полон дикою мечтою
Я дрожащею рукою
Одеяния сложил.
И у ног богини стройной,
Весь трепещущий и знойный,
Обнаженный, я молил
Хоть единого лобзанья,
Ласки страстной хоть одной
За былые ожиданья,
И за долгие блужданья
50 В роще темной и глухой.
И она ко мне склонилась,
Вся сияя и маня,
И легла, и вдруг обвилась,
Как змея, вокруг меня.
Страстью дикою волнуем,
Я богиню обнимал,
Поцелуй за поцелуем
С бледных уст ее срывал.
Целовал ее ланиты,
60 Ее плечи целовал,
И, мечась, ногами плиты
Пьедестала, все облиты
Лунным блеском, поражал.
В небесах, скользя, глядела
Серебристая луна,
И в лучах ее смуглело,
Извиваясь, мое тело,
И, колышась, как волна,
Блеском искристым блестела
70 Ее тела белизна.
Вдруг богиня стройно встала
На граните пьедестала.
Я к ногам ее упал.
Ночь прошла, заря сияла,
На востоке солнце встало, —
Все недвижим я лежал.
И когда сияло утро,
Нежным блеском перламутра
Мои плечи осеня,
80 На траве, под пьедесталом,
Сном объятого, усталым,
Наконец, нашли меня.
Я свои ночные грезы
Никому не рассказал.
<Ветви гибкие -- ?> березы
< > с дерева сорвал,
И когда < >
Пред статуей милой,
я < >
90 Не < >
< >
И < >
И < > плиты
Пьедестала поражал.
6 июля 1889

462

Мечты, бесценные мечты
Его душою завладели.
Приманкой жгучей красоты,
Как ярким солнцем, облиты,
Они во мгле ночей горели
Перед встревоженной душой.
Как голова его пылала,
Когда мир звездно-золотой
Мечта лукаво рисовала!
10 Во дни, в ночи, всегда в себя
Неразделимо погруженный,
Он жил, отрочество губя,
В рассеянности полусонной.
Блуждал лениво тусклый взор, —
На все взирал он равнодушно,
На всем пленительный узор
Мечта плела ему послушно.
Глядит на небо: облака
Совьются в рой прелестных духов.
20 Одежда их бела, легка,
И сладок строй их звонких звуков,
Ему лишь слышных одному,
И этих дев нагие плечи
Видны на небе лишь ему,
И понимает он их речи
И страстно жаждет с ними встречи.
6 июля 1889

463

Тяжело вспоминать мне детские годы,
Тоскливые, мрачные, душные дни,
Под неистовым воем свирепой невзгоды,
В нищете безотрадной томились они.
Оглушен и подавлен гремящей столицей,
Посреди неприветливых, темных громад,
Рано стал я встречаться с моею царицей,
Рано стал наслаждаться звенящей цевницей, —
Но немного богиня дала мне отрад.
10 По ночам ко мне мрачная муза слетала,
Поражая суровою, дикой красой.
Беспокойная грудь ее бурно дышала,
На устах ее звонкая песнь трепетала,
А глаза загорались безумной грозой.
Сладкозвучнее флейты и звонче свирели
Разливались напевы в полуночной тьме.
В них рыданья, проклятья и стоны звенели,
Как тоскливые отзвуки зимней метели,
Как предсмертные девичьи крики в тюрьме.
20 И волшебная сила печального пенья,
Подхватив, поднимала меня, как волна,
Уносила меня в города и в селенья,
И внезапно глубокого, злого значенья
Непонятная жизнь становилась полна.
Перед детским моим негодующим взором
Восставали победы коварного зла,
Побежденная правда клеймилась позором
И отвсюду немолчным, ликующим хором
Торжествующей силе гремела хвала.
30 Злобно знойная буря вставала
В истомленной, измученной детской груди,
Сердце билося тяжко, и кровь закипала,
И мечта, точно птичка больная, взлетала
Поглядеть: не блестит ли заря впереди.
Улететь далеко не хватало ей мочи,
И во мрак упадала бессильно она.
И скрывалася муза за пологом ночи,
И смыкала мои утомленные очи
Поцелуем горячим для горького сна.
40 И во сне мне мерещилось вечное горе,
И давил мою грудь неотвязный кошмар,
Торжествующий, злобный, как гневное море,
С необузданной бурею в диком просторе,
Сожигающий сердце, как лютый пожар.
Просыпался я, ужасом тяжким томимый,
С замиравшим дыханьем, бледнея, дрожа,
Сердце билось и рвалось в тоске нестерпимой,
Словно мне угрожал в этом мраке незримый
Неизбежный удар рокового ножа.
50 Годы шли, — и обрушила злая судьбина
Бремя мук и тоски на усталую грудь,
Разогнала былые мечтанья кручина,
Обыденная пошлость, как влажная тина,
Уж готова навеки меня затянуть.
До расцвета развернуты, вянут уж силы,
Гаснет в сердце, спаленном тоскою, пожар,
Впечатления жизни ни горьки, ни милы,
Раскрываются жадные двери могилы,
Исполняется въяве проклятый кошмар.
8 июля 1889

464

Кто живет в мире мысли и сладостных грез,
У того не замолкнет гремящая лира,
Не затихнет в душе неотвязный вопрос,
Не иссякнет источник томительных слез
О неправдах и муках порочного мира.
На заоблачных кручах альпийских высот
Не растают вовек снеговые громады,
В ледниках не исчезнет ползучий их лед,
Не иссякнут источники горные вод,
Не устанут греметь и кипеть водопады.
10 июля 1889

465 А

Бор печальный и дремучий,
Перекаты, омута,
Глинозем, песок сыпучий, —
Вот родимые места.
В чаще леса леший бродит,
Принимая разный вид,
То в трущобы нас заводит,
То на месте нас кружит.
В омутах русалки плещут,
10 Пляшут по ночам они,
И сквозь мглу их очи блещут,
Как болотные огни.
Домовой ведется в бане
Или дома, на печи,
Он дохнет, — и, весь в тумане,
Задрожит огонь свечи.
В поле летнею порою,
Вырастая из земли,
Над проезженной тропою
20 Пляшет вихорь, весь в пыли.
Много силы некрещеной
Обитает возле нас, —
И трясется люд крещеный
Каждый день и каждый час.
Нашу грустную природу
Осветила раз одна
Фея светлая: свободу
Обещала нам она.
К нам спустилася нагая,
30 Красотой и чистотой
Несравненною сияя,
Точно ландыш полевой.
Стали мы смелей,— и видим:
Скрылась нечисть кто куда.
В поле, в лес, на речку выйдем, —
Воздух тих, чиста вода.
Да умчалась наша фея,
Словно ветром унесло,
И вкруг нас еще мрачнее
40 Мракобесие легло.
12 июля 1889

465 Б

В темной чаще леший бродит,
Принимает страшный вид,
То в трущобы он заводит,
То в кустарниках кружит.
В омутах русалки плещут,
Ночью пляшут над водой,
И глаза их жутко блещут
Над опасной глубиной.
Домовой таится в бане
10 Или в доме на печи,
Он дохнет, — и, весь в тумане,
Задрожит огонь свечи.
В поле, жаркою порою
Подымаясь от земли,
Над протоптанной тропою
Пляшет вихорь, весь в пыли.
Нашу скорбную природу
Осветила раз одна
Дева светлая, — свободу
20 Обещала нам она.
Стали мы смелей, и видим:
Скрылась нечисть кто куда.
В поле, в лес, на речку выйдем,—
Воздух чист, чиста вода.
Но пропала наша фея,
Иль, быть может, умерла,
И вкруг нас, еще мрачнее,
Злая нечисть залегла.
12 июля 1889

466

Искать грибы довольно скучно,
Но лес! Но тень! Но влажный мох!
Вдали ‘ау’ так звонко звучно,
Вблизи — как будто чей-то вздох.
Одни лишь ветки шелестят,
Да под нагой стопой порою
Сухие листья зашуршат.
Корзинку бросив, под кустами
Лежать бы долго, и мечтать!
Но там, за пыльными путями,
Меня уж поджидает мать.
И вот наполнена корзина,
Грибы как будто на подбор.
Вот кончен лес. Дорога, глина,
Песок, канава и забор,
Мостки, ворота и калитка,
И вот я дома, наконец,
И мама говорит: ‘Поди ж-ка,
Грибов-то сколько! Молодец!’
12 июля 1889

467

Он свел ее с ума своими поцелуями
И нежными пожатьями руки,
И стали сны ее желаньями волнуемы,
И дни полны томительной тоски.
15 июля 1889

468

Еще и этот день неслышно в вечность канул.
Как медленно он шел, как скоро пролетел!
Ты на закат его с тревогою смотрел,
Как будто ждал чего. Того ль, чтоб в небе грянул
Над головой твоей внезапный гневный гром,
И небо все зажглось излучинами молний,
И перед их святым, карающим огнем
Долина сделалась мрачнее и безмолвней,
И, в дикой ярости внезапно разрешась,
10 Громады туч таким на землю пали б ливнем,
Как будто слезы все людские потекли в нем,
Как будто небо плачет, скорбию томясь?
Но шуму ярых бурь и воплям непогоды
Заветных, знойных дум в душе не заглушить.
Сияет день, гремит ли гром, — но без свободы
И безотрадно так, и трудно в свете жить.
К ярму тяжелому привязанный, послушно
Глубокий тук полей вол плугом бороздит,
И пред собой бессмысленно и равнодушно
20 На ширь степей и неба он глядит.
Не для него блестят синеющие дали,
Не для него горят на небе облака,
Не для него сверкает острым блеском стали
Потоками лучей облитая река.
Ярмо, да плуг, да бич, да тяжкие усилья, —
Вот весь душевный мир послушного вола.
Но ты не вол. Ты был орел, да только крылья
Жестокая рука судьбы оторвала.
Влачася по земле, угрюмой и холодной,
30 Не можешь ты забыть про яркую лазурь,
Про чистый воздух гор, где ты парил свободный,
И выше облаков внимал стенанью бурь.
10 сентября 1888, 16 июля 1889

469

День опять встает, ликуя,
И смеется надо мной.
Жизнь докучную влеку я.
Сердце глупое, не ной!
Веселися. В стекла окон
Бьется жаркий, яркий луч.
Пронизать пространства мог он,
Прям, настойчив и могуч.
Он сметает жизни горечь,
Паутину серых дней,
И без слов звучит его речь
Все понятней, все ясней.
22 июля 1889

470

Сидел я под окном. Два мальчика босые
Пришли к окну и робко подали букет,
Дар детской их любви, кувшинчики речные, —
Звездою белою раскинувшийся цвет.
Их речь звенящая и смех их серебристый
Наполнили теплом и светом мой приют,
Я взял от них букет, весь влажный и душистый,
И резво от окна к реке они бегут.
Вновь тихо все. Смотрю рассеяно, лениво,
10 Как правильно в цветке сложились лепестки,
А дума вьет мечты, и чайкой мчится живо
За ними к берегам извилистой реки.
Вот тинистый затон. Кувшинчики и ряски
Сплелись в воде ковром, — причудливый узор.
Вот мошки над водой кружатся в быстрой пляске,
На берегу лоза с лозой заводит спор.
В воде ребята. Лица — точно цветик маков,
А ноги голые блистают белизной.
Иной под камнями усердно ищет раков,
20 Тот удочку припас, тот брызжется водой.
И память предо мной развертывает ясно
Картины сереньких и чахлых дней,
И я завидую, завидую так страстно
Беднейшему из тех оборванных детей!
Я им завидую: на празднике природы
Не мял я свежих трав проворною ногой,
Я в душном городе без счастья и свободы
Томился жгучею, недетскою тоской.
И грустно мне, что я уныл, как старец хилый,
30 Что колесницей жизни смята моя грудь,
Что лет младенчества, поры святой и милой,
Средь жизненных тревог мне нечем помянуть.
20, 22 июля 1889

471

Черты кровавые, бессмысленна и зла,
Рука судьбы в душе пугливой провела,
Напечатлев свои постылые угрозы, —
Их не стирает труд, их не смывают слезы.
Напрасно я от них хочу отвлечь мой взор,
По ним я вновь и вновь читаю мой позор.
Их вязь горящая, как язвы истязаний,
Хранит следы моих пороков и страданий.
А если надо мной веселье пролетит
И в глубине души, ликуя, отразит
Игру своих лучей, так прихотливо свитых,
Венки своих цветов, сиянием облитых —
Как сторож мрачный, вслед за ней идет тоска,
И как стирает мел с доски его рука,
Так светлые черты она с души стирает,
И блеск лазоревый слезами затемняет.
22 июля 1889

472

Да будет проклят этот час,
Когда беспечно, в первый раз,
Порока бездне беспощадной
Я силы юные обрек.
Вампир, полуночный порок
Меня объемлет кровожадный.
Смерть, пощади! Жизнь хороша,
И жаждет страстная душа
Ее кипучих наслаждений,
И просыпается порой,
Как искалеченный больной,
Полузагубленный мой гений.
24 июля 1889

473

Давно судьбой моей унижен,
Но злою долей не обижен,
Людей о дружбе не прошу,
Дарю их холодом презренья,
И терпеливо выношу
Их сплетни, злость и осужденья.
И если б как-нибудь в пути
Случилось друга мне найти,
Я отравил бы дружбу нашу
Своей медлительной тоской
И другу злых раздоров чашу
Поднес бы мстительной рукой.
24 июля 1889

474

Раскрыв окно,
Я в сад гляжу, где все темно.
Шипит вино в бокале.
Его я жадно, жадно пью,
И слезы тягостные лью
О невозможном идеале.
Как я кипел, как я мечтал,
Как беспокойно я желал
Отдать всю жизнь святым порывам,
Как я опасностей молил,
Какой источник жгучих сил
Таился в сердце горделивом!
Как сон, рассыпались мечты.
А в жизни скорбь и труд слиты
С позором рабского терпенья,
И упоенье юных дней
Сменило блеск своих лучей
На чад ползучий опьяненья.
24 июля 1889

475 А

Верь, — упадет кровожадный кумир,
Станет и волен, и счастлив наш мир.
Царские троны рассыплются в прах,
Дрогнет на них притаившийся страх,
Имя тирана покроет позор,
И племена прекратят свой раздор.
Пусть мы уж будем в могиле давно,
Да не тужи, милый друг, — все равно,
Чем это темное рабство терпеть,
Лучше в борьбе беспощадной сгореть.
25 июля 1889

475 Б

Верь, — упадет кровожадный кумир,
Станет свободен и счастлив наш мир.
Крепкие тюрьмы рассыплются в прах,
Скроется в них притаившийся страх,
Кончится дикий и долгий позор,
И племена прекратят свой раздор.
Мы уже будем в могиле давно,
Но не тужи, милый друг, — все равно,
Чем разъедающий стыд нам терпеть,
Лучше за нашу мечту умереть!
25 июля 1889

476

Как много людям ты даешь,
На солнце зреющая лоза!
От солнца силы ты берешь,
Храня их и во дни мороза.
В корзинах много дорогих,
Разнообразных формой ягод.
Вкусны на месте. Хватит их,
Коли умно уложат, на год.
То яйцевидны, то круглы,
10 То спорят с пальцами ребенка,
Желты иль сини, все милы,
Их любит всякая бабенка.
Названья вин не перечесть.
Послаще есть, и есть посуше,
Шипучие меж ними есть, —
Резвят умы и тешат души.
Изюм готовится, кишмиш,
От греков мелкая коринка,
В гастрономических, глядишь,
20 Вот за корзинкою корзинка.
В изюме радость солнца спит, —
Еврею ведома сноровка,
Семью еврея веселит
В великий праздник пейсаховка.
И это все, чтоб знали мы
В обителях земного мира,
Что мы — не дети здешней тьмы,
Что наши души из эфира.
27 июля 1889

477

Презрен, кто ищет правды в человеке,
Презрен!
Он лишний в нашем лживом веке,
И жизнь его — печальный плен.
Блажен, кто понял рано лживость света,
Блажен!
Смеясь над святостью завета,
Он обойдет преграды стен.
Презрен, кто полон пламенной любовью,
10 Презрен!
За сердце, облитое кровью,
Мир горе даст ему в обмен.
Блажен, кто рано охладел душою,
Блажен!
Смеясь над общею бедою,
Он не страдает от измен.
Презрен, кто жизнь отдать добру желает,
Презрен!
Он из-за призраков страдает,
20 Он не дождется перемен.
Блажен, кто вечно злу быть может другом,
Блажен!
Он понесет навстречу вьюгам
Коварство, крепче прочных стен.
Презрен, прельщенный вечной красотою,
Презрен!
Безумец! жизнь с ее красою
Ему обман, призрак и тлен.
Блажен, довольный мелким и условным,
30 Блажен!
Безумным пламенем любовным
Он, наслаждаясь, не спален.
25 августа 1887,
1 апреля 1888, 30 июля 1889

478

Не называй ее пленительной и нежной,
Невинности души ее не доверяй,
И жар своей души глубокой и мятежной
Мечтой о чистоте прелестной не питай.
Она пред зеркалом стоит одна, нагая,
Прельщенная своей роскошной красотой,
И формы стройные красиво одевая,
Она волнуется безнравственной мечтой.
Располагает так она одежды складки,
Чтоб в них сокрытая сквозила красота,
Чтоб в их стремительном и пышном беспорядке
Не скрылась ни одна манящая черта.
Изучен каждый шаг и каждое движенье,
Улыбка каждая и каждый беглый взгляд.
И все притворно в ней — и радость, и волненье,
Обманчивым огнем глаза ее горят.
Не верь румянцу щек: служанка ее щеки
Сплеча колотит крепкой, сильною рукой, —
Удары сыплются и звонки, и жестоки,
Зато в лице горит румянец огневой.
31 июля 1889

479

Утром открыл я окошко.
Влагою нежною дышит,
Ветер струится веселый,
Сонные травы колышет.
Там на траве засияли,
Словно алмазы, росинки,
Яркие, словно как звезды,
Чистые, словно слезинки.
Алым, зеленым, лиловым,
Синим, и желтым, и красным,
Так и горят огоньками,
Блеском пленительно-ясным.
Ой вы, шалуньи-росинки,
Что вы так жарко горите,
Что вы так сладко смеетесь,
Что так любовно глядите?
Так вот и проситесь в душу!
Как не ответить улыбкой
Вашей игре беспечальной,
Пляске лукавой и зыбкой?
Да и сквозь слезы улыбкой
Вам я отвечу невольно,
Хоть на душе моей темно,
На сердце жутко и больно!
1 августа 1889

480

Не ходи ко мне, тоска!
Я ль горел да горемыка?
Хоть и очень ты дика,
Я с тобой расправлюсь лихо.
Как поймаю, разложу
На короткую скамейку,
Да покрепче привяжу
К ней тебя, мою злодейку,
Сдернув траур риз твоих,
Отдеру на обе корки, —
Розгой будет мерный стих,
Рифма — свист жестокой порки.
2 августа 1889

481

Послужил я родине усердно,
За нее немало пролил поту.
Как кузнец, сплеча, немилосердно,
Я рубил, рубил свою работу.
В лес идешь, — боишься ль с волком встречи?
Лес сечешь, — жалеешь, что ли, плечи?
Хочешь рыбы, — замочи, брат, ноги!
Нужен черт, — хватай его за роги!
Много, братцы, мне истомы было.
Все ломил я, ждал, спасибо скажут.
Все, все дочиста ухлопал силы,
Мне ж, на посмех, медом губы мажут.
Ой, возьмись же ты за ум, детина.
Поумнеть тебе давно бы надо:
Знай работай, не жалея спину,
И не жди за труд себе награды.
2 августа 1889

482

В своей постели одинокой
Не засыпает мальчуган,
Тоскою горькой и жестокой
Он, как отравой, обуян.
Застенчивый ребенок, нежный,
Остался рано сиротой, —
И побратался с неизбежной,
Непереносною бедой.
Его взял дядя, Христа ради, —
10 И мальчик кое-как живет
В семье неласковой у дяди.
Не то беда, что дядя бьет
Его порою очень больно, —
Упреки, злоба — вот беда,
Вот от чего тайком невольно
Струит он слезы иногда.
В ничтожной шалости замечен
Сегодня бедный мальчик мой,
И с злою руганью иссечен
20 Несправедливою рукой.
Не розог боль — но яд упрека,
Насмешки едкой острый стыд
Его младенческое око
Слезою жгучею кропит.
Горят пылающие щеки,
Дрожит приподнятая грудь,
И очи, влажны и глубоки,
Не может долго он сомкнуть.
Блуждают трепетные руки,
30 Невольно рвется тихий стон,
И вдруг он слышит сладки звуки,
К нему летят, как арфы звон.
Он видит — тенью белоснежной
К нему приникла тихо мать, —
И утешенью речи нежной
Он начал радостно внимать.
‘Не плачь, не кручинься, мой милый,
Придут и веселые дни.
Не плачь, не кручинься, мой милый,
40 Обиженный мальчик, усни!
Я сны золотые навею.
Увидишь ты тенистый сад,
В нем тополей стройных аллею,
Меж ними статуи стоят.
Свернешь в боковые дорожки,
На запах жасмина пойдешь
И девушку — белые ножки,
Лилейные ручки — найдешь.
Веселые, бойкие глазки,
50 Улыбка на милых губах,
В лице переливные краски,
Венок на душистых кудрях.
На поясе — камень на камень
Нанизаны — лал и алмаз,
Под поясом ярким — не платьем,
А золото нижет (?) атлас.
А тонкие ножки нежнее
Атласистой ткани, белей
Душистой и свежей лилеи,
60 И ранней зари розовей.
Заснул ты, мой мальчик любимый!
Бедняжка, сиротка, терпи,
Дождешься успеха, родимый!
Обиженный мальчик мой, спи!’
Весь разметавшись, весь пылая,
Ребенок беспокойно спит,
А под глазами, засыхая,
Слеза последняя блестит.
2 августа 1889

483

Измучен вечною заботой,
Нуждой злорадной угнетен,
За нелюбимою работой
Все дни свои проводит он.
Как раб, нагнувшийся над плугом,
Идет он с твердостью вола,
И над нерадостным досугом
Судьба отраву разлила.
Не для него сулило счастье
10 Свои роскошные дары.
Ему — иль ветер и ненастье,
Или палящие жары.
Страдая мукой чрезвычайной,
Неразделенною тоской,
Он все ж послушен воле тайной,
Идет оборванный, босой.
Идет тернистою дорогой,
Бог весть зачем, Бог весть куда,
Идет он полный веры строгой
20 В святыню тяжкого труда.
Он в недалекую могилу
Без страха бодро донесет
Свою надломленную силу, —
И с чистой совестью заснет.
3 августа 1889

484

Мила, как ландыш полевой,
Румяной зорьки краше Кира,
Так хороша, что ей хвалой
Моя язвительная лира
Служить готова в эти дни
И лжи, и мрака, и печали,
Какие б страшные огни
Больное сердце не пугали.
Забудешь мрак, и мглу, и ложь,
10 Когда на этот облик глянешь,
За ним стремительно пойдешь,
И разум верою обманешь.
Мой стих и холоден и вял
Изобразит тот свет лучистый,
Что из очей ее сиял,
Как луч зари, живой и чистый.
Моя хвала, мои цветы,
Пестро наряженные речи,
В лучах невинной красоты
20 Бледнеют, как при солнце, свечи.
Но лиру слабую мою
Я все же кое-как настрою,
И песнь о Кире пропою
Хотя нестройною хвалою.
3 августа 1889

485

Страх и стыд владеют мною.
Мама высечет меня,
Беспощадною рукою
За ленивый час казня.
Тонет стыд в жестокой боли.
Розги хлещут. Боль и страх.
Проступает кровь по голи.
Рев и крики: ай! ой! ах!
Наказание свершилось.
Страх уж больше не томит.
Боль осталась, хоть смягчилась.
Весь я красен, голый стыд.
3 августа 1889

486

Что больше думать, злая боль
Людских насмешек все сильнее.
Так всыпанная в раны соль,
Что ни минута, жжет больнее.
Тебя язвят со всех сторон,
А ты, бедняк, что сам зеваешь,
И только жгучей боли стон
В себе стыдливо подавляешь?
Вооружись и ты кнутом
Насмешки ядовитой,
Да и валяй по всем по трем,
Нападки — лучшая защита.
4 августа 1889

487 А

Простите мне, вы — ангел чистый,
Я — бессердечно-глупый гном.
Блеснули вы, как серп лучистый
Луны на небе голубом.
Пленился вашей я улыбкой,
Беспечно-сладкой, но она
Судьбы жестокою ошибкой
В мою нору занесена.
Внезапно так и так отрадно
10 Красою вашей поражен,
Молил я ласки вашей жадно,
Мечтой безумной распален.
Но ваше милое смущенье,
Румянец быстрый нежных щек,
В очах — пытливое сомненье,
В устах — подавленный упрек, —
Мне показали, как жестоко
Я обманулся, темный гном,
Когда завистливое око
20 Блуждало в небе голубом,
Когда надменною мечтою
Я в небо дальнее летел
И безмятежною луною,
Безумец, овладеть хотел!
Простите мне: любви не стоя,
Я вас осмелился любить,
И прелесть вашего покоя
Мольбой безумной возмутить.
Простите мне любовь и грезы,
30 Меня забудьте как-нибудь,
И не роняйте ваши слезы
На вашу девственную грудь.
6 августа 1889

487 Б

Стоишь пред ним, ты, ангел чистый,
А он смеется, дерзкий гном.
Блеснула ты луной сребристой
В глубоком небе голубом.
Он был пленен твоей улыбкой,
Блаженно-нежной, но она
В его нору занесена,
Судьбы лукавою ошибкой.
Красой твоею поражен
Внезапно так и так отрадно,
Молил твоей любви он жадно,
Мечтой безумной распален.
Но милое твое смущенье,
Румянец быстрый нежных щек,
В очах пытливое сомненье,
В устах подавленный упрек
Ему сказали, как жестоко
Он обманулся, темный гном,
Когда завистливое око
Блуждало в небе голубом,
Когда надменною мечтою
Он в небо дальнее летел
И безмятежною луною,
Безумец, овладеть хотел!
6 августа 1889

488

Выйду в поле, свистну, крикну:
Гой ты, конь мой удалой!
Стань-ка ты передо мною,
Точно лист перед травой!
Уж и я ли в твое ухо
Заползу кой-как ужом,
Из другого уха выйду
Разудалым молодцом.
Выше леса, выше бора
Полечу я на коне
Под серебряною тучей
При полунощной луне.
Гриву дыбом подымая,
Скачет конь золотошерст,
Из ноздрей пускает пламя.
Что ни скок, то сотни верст.
8 августа 1889

489

Росою весь обрызган двор,
Как звездами крупными и яркими.
И блуждает, любуется подарками
Веселого солнца мой взор.
Любуется каждою росинкою,
На каждый дивится листок.
Вот блестит зеленою спинкою,
В траве притаился жучок.
Вот у забора чернокудренник
Прижался весь в слезах.
‘О чем ты плачешь?’ — ‘Утренник
Такой был холодный, что страх’.
8 августа 1889

490 А

Лезет в голову нелепица,
Безобразный всякий вздор, —
Словно лепится сурепица
На поваленный забор.
Вьются мошки тучей пыльною
Над недвижимым прудом, —
Думы горькие обильною
Вязью реют над умом.
То не мальчик, густо пчелами
Весь облепленный, кричит:
Сердце стонет под уколами
Злобных, мелочных обид.
Что ни день, вершина снежная
Солнцем вновь озарена.
То душа моя мятежная
Истиной оживлена
8, 9 августа 1889

490 Б

Словно лепится сурепица,
На обрушенный забор, —
Жизни сонная безлепица
Отуманила мой взор.
Словно мальчик, быстро пчелами
Весь облепленный, кричит, —
Стонет сердце под уколами
Злых и мелочных обид.
9 августа 1889

491

Иду, путей не выбирая,
В лесу по ласковости мхов,
И, взоры низко наклоняя,
Ищу рассеянно грибов.
Босым, высоко загорелым
Ногам нежны седые мхи.
Подобные звенящим стрелам,
Поют, слагался, стихи.
10 августа 1889

492

Не боюсь ни бедности, ни горя,
И живу, с судьбой печальной споря.
Неужель с ней спорить до могилы?
Все ль на глупый спор растрачу силы?
Вот, согнуть дугою меня хочет,
Да напрасно старая хлопочет, —
Есть такая сила, что пред нею
Поневоле склонишь низко шею,
Но едва ли сыщется где сила,
Чтобы век давила, не сломила.
Надоест мне гнуться, выпрямляться,
Так сумею разом я сломаться.
11 августа 1889

493

Жизнь пуста и холодна,
Мир несчастливым так тесен!
Чаша, полная вина,
Ты — источник звонких песен!
Соберемтесь же, друзья,
Как сбирались мы, бывало,
В час, как пенная струя
В наших чашах закипала.
Давит нас лишений гнет,
Ломят вражеские силы,
Перед нами влажный вход
В сень зияющей могилы.
Дружно боремся со злом,
Всюду тын нам да помеха.
Чаша, полная вином,
Ты — одна для нас утеха.
За один лишь светлый миг,
За один лишь миг отрады
Мы всю цепь годов своих
Смерти бросить были б рады.
Март 1885, 12 августа 1889

494

Что ни песня, все было мечтою мятежной,
Но не все, что промечтано, вылилось песней:
Не облечь мне стихами мечты самой нежной,
Всех мечтаний светлее, душистей, прелестней.
12 августа 1889

495

Что в жизни мне всего милей?
Не это ль светлое мечтанье
Под тихозвучное журчанье
Твое, пленительный ручей?
И так мне радостны пески,
Кусты, и мирная равнина,
И нежная от влаги глина,
И разноцветные жучки.
18 августа 1889

496 А

Ризой бледно-голубою
Ночь ложится над землею,
Звезды трепетно мерцают,
Тучи бледною толпою,
Точно призраки, мелькают,
В бледной мгле почили дали, —
И на всем печать печали.
19 августа 1889

496 Б

Небо бледно-голубое,
Звезды трепетно мерцают,
Тучки бледною толпою,
Точно призраки, мелькают.
Спит в тумане бледном поле.
Мглой задернулися дали.
Внемля горькой, горькой боли,
Сердце ноет от печали.
19 августа 1889

497

Сколько раз я сердцу говорил,
Что ему навек пора уняться,
И что больше нет во мне и сил
Вслед за ним кипеть и порываться.
Нет, оно, безумное, горит,
На людские стоны стонет эхом,
И никак его не охладит
Злобный мир своим жестоким смехом.
21 августа 1889

498 А

Сердце просит любви, сердце полно тоской,
Сердце ноет и тягостно бьется…
Так на берег волна за разбитой волной
С возрастающим гулом несется.
Но опененный ряд прибережных камней
Не поглотит бурливое море…
Море жизни с души омраченной моей
Не стряхнет неотвязное горе.
29 августа 1889

498 Б

Сердце жаждет любви. В двери жизни немой
Рой мечтаний томительно бьется.
Так на берег пустынный волна за волной
С негодующим плачем несется.
Но опененный ряд прибережных камней
Не исчезнет в объятиях моря…
Грезы бурные! С жизни унылой моей
Не стряхнуть вам прильнувшего горя.
29 августа 1889

499 А

Влачу несносное житье,
В нем проку вижу очень мало.
Мировоззрение мое
Зато на диво просто стало:
Жизнь хороша — и стоит жить —
Но если нет охоты биться,
То надо револьвер купить
Или украсть и застрелиться.
7 сентября 1889

499 Б

Влачу бесцветное житье
Так равнодушно, так лениво.
Мировоззрение мое
Зато упростилось на диво:
Пока живется, надо жить,
Как надо спать, доколе спится,
А надоест тоску сносить,
Так можно удавиться.
7 сентября 1889

500 А
НЕМАЯ АРФА

В безмолвной и дикой пустыне,
Где блещет на солнце песок,
И где не виднелись доныне
Следы человеческих ног, —
Стоит у скалы одинокой
Забытая арфа и ждет,
Что ветер примчится далекий
И струны ее шевельнет.
Но дни пролетают за днями,
Немые, горячие дни,
И арфу с немыми струнами
Не будят, минуя, они.
И ночи мелькают, как тени,
Но их молчаливый полет
Ни радостных звуков, ни пени
С натянутых струн не зовет.
8 сентября 1889

500 Б

В безмолвной пустыне,
Где жаркий песок и гранит,
Где небо безоблачно-сине,
Где жгучее солнце блестит,
Стоит под скалой одиноко
Забытая арфа и ждет,
Что ветер, примчась издалека,
Тихонько в струнах запоет.
Встречает пустыня нагая
Нагие, горючие дни.
Над арфой немой пролетая,
В ней звуков не будят они.
И ночи летят торопливо, —
На их молчаливый полет
Молчание смотрит ревниво,
И струн им задеть не дает.
8 сентября 1889

501

Глаза горят, лицо пылает,
Но все же мальчик приучен
К повиновенью, и снимает
С себя одежды, плача, он.
Мне на квартиру Скоморошко
Поставил сына. Петька мил,
Но мне посечь его немножко
Пришлось, — он двойку получил.
8 сентября 1889

502 А

Вечерние упали тени,
И даль закуталась в вуаль.
Восходят шаткие ступени
Туда, где скрылася печаль.
Молчанье жуткое настало,
Тихонько затворилась дверь,
И то, что только что пылало,
Угомонилося теперь.
Усталое коснеет тело,
Но успокоилась душа,
Как бы опять из-за предела
Эдемским воздухом дыша,
Как будто сходит на ступени
Эдемский гость, небес посол,
И озаряет кротко тени,
Земной прощая произвол.
И я, на голые колени
Поставлен после розог здесь,
Стихи слагаю про ступени,
Ведущие в святую весь,
Где боль и стыд преобразились
В свободно восходящий дым,
И слезы в росы обратились
Под небом, вечно голубым.
13 сентября 1889

502 Б

Вечерние упали тени,
В туман закуталася даль.
Восходят шаткие ступени
Туда, где скрылася печаль.
Молчанье жуткое настало,
Тихонько затворилась дверь,
И то, что только что пылало,
Угомонилося теперь.
Усталое коснеет тело,
Но успокоилась душа,
Как бы опять из-за предела
Эдемским воздухом дыша,
Как будто сходит на ступени
Эдемский гость, небес посол,
И озаряет кротко тени,
Земной прощая произвол.
И я, склонив мои колени
Перед Христом, распятым здесь,
Стихи слагаю про ступени,
Ведущие в святую весь,
Где муки все преобразились
В свободно-восходящий дым,
И слезы в росы обратились
Под небом, вечно голубым.
13 сентября 1889

503

Ты слышишь гром? Склонись, не смейся
Над неожиданной грозой,
И легковерно не надейся,
Что буря мчится стороной.
Уж демон вихрей реет грозно,
Свинцовой тучей облачен,
И облака, что плыли розно,
К себе зовет зарницей он.
Он налетит, гремя громами,
Он башни гордые снесет,
Молниеносными очами
Твою лачугу он сожжет.
28 июня 1885,
25 сентября 1889

504

В час молитвы полуночной
Пред иконою святой
Встал хранитель беспорочный,
Ангел Божий, предо мной.
Купиной неопалимой
Озарялся трепет крыл.
Взор его невыразимый
И суров, и нежен был.
Тихо речь его звучала,
Как Эдемский вздох чиста,
И улыбкой колебала
Возвещавшие уста.
С укоризной вместе ласку
В сердце мне он проливал,
И в руке большую связку
Пламеневших лоз держал.
26 сентября 1889

505

Он изнемог под тяжестью креста,
И пал со стоном на колени, —
Но вновь сомкнулися пречистые уста,
И не роняли пени.
Бездушная толпа теснилася кругом,
Ругаяся его страдальческому лику,
И молча, он, склоненный под крестом,
Внимал их бешеному крику.
14 октября 1889

506

И вкривь и вкось толкуем часто мы,
Суждений много очень диких:
‘Шекспир, Бэкон — великие умы!’
А что мы знаем о великих?
Что нам сквозь пыль столетий сберегли
Их славы жалкие потомки?
Слова и сплетни к нам едва дошли, —
Их жизни хрупкие обломки.
15 октября 1889

507

Истомившись от капризов
И судьбу мою дразня,
Сам я бросил дерзкий вызов:
— Лучше высеки меня!
Чем сердиться так сурово
И по целым дням молчать,
Лучше розги взять, и снова
Хорошенько отстегать. —
Мама долго не томила,
Не заставила просить, —
Стало то, что прежде было,
Что случалось выносить.
Мне никак не отвертеться.
Чтоб удобней было сечь,
Догола пришлось раздеться,
На колени к маме лечь,
И мучительная кара
Надо мной свершилась вновь,
От удара до удара
Зажигалась болью кровь.
Правда странная побоев
Обнаружилася вся:
Болью душу успокоив,
Я за дело принялся.
27 октября 1889

508

Кафтан свой береги,
Покудова он нов.
Здоровье береги,
Покудова здоров.
По мостику беги,
Покудова лежит.
От ворога беги,
Покудова не бит.
День ясный не хвали,
Покуда не пройдет.
При маме не шали,
Покуда не сечет.
Ну, а если износился
Твой кафтан, так не тужи.
Ну, а если простудился,
Так смирнехонько лежи.
Если мостик провалился,
Реку вброд переходи.
Если ворог вдруг явился,
Речь о мире заводи.
Если туча налетела,
От дождя домой спеши.
Мама высечь захотела,
Жди березовой лапши.
5 ноября 1889

509

Есть обороты слова
Такие, что беда.
Звучат они сурово,
Уступишь им всегда.
— Уж лучше сделай то-то,
А то я рассержусь. —
Такого оборота,
Конечно, я боюсь.
— Не стану прибаутки
С тобою разводить,
Со мною плохи шутки! —
Ну, где уж тут шутить!
7 ноября 1889

510

Недавний раб Пентефрия Иосиф,
Со смуглых плеч покров дырявый сбросив,
В саду трудился. Подошла жена
Пентефрия: смеялася она,
На обнаженного раба глядела
И пламенем любовным пламенела.
. . . . . . . . . . . . . . . .
И отрока вельможа возлюбил
И яркой ризой стан его обвил!..
. . . . . . . . . . . . . . . .
У фараона муж. — Иосифа введите, —
Сказала госпожа, — вина мне принесите.
Он входит к ней. Лежит обнажена,
Вся смуглая, вся жаркая, жена.
Послушный раб стоял, склонивши шею,
В смущеньи целомудренном пред нею.
Она зовет: ‘Приди ко мне, приди,
И ляг, мой отрок, здесь, к моей груди’.
Но он молчит. Встает она нагая
И, отрока на ложе увлекая,
Его объемлет жаркою рукой.
Рванулся он и плащ свой дорогой
В руках ее оставил, убегая,
Свою невинность гордую спасая.
19 ноября 1889

511

Я опять в этой чудной стране,
Где моя чаровница царит.
При мерцающей тихо луне
Ее терем огнями горит.
Колоннадой украшен фасад,
Над колоннами — статуи в ряд,
Вкруг серебряной кровли блестит
Золотая решетка. Портал
Весь из мраморных белых колонн,
10 А за ним ряд сверкающих зал.
Там в прозрачном сосуде зажжен
И, синея, дымит фимиам,
Упоительно-сладостный, там,
Благовонием роз напоен,
Воздух мягкой клубится волной.
По стенам малахит и порфир,
И картины, — пленительный мир
В них искусной воссоздан рукой.
Чу! — бряцанье невидимых лир
20 Пронеслося над арками зал, —
И я сладостный хор услыхал,
В изумленьи пред ним онемел,
И все слушал бы, слушал бы. Пел
Он о чем-то прекрасном, — я слов
Не расслушал, но понял я вмиг
Обаянье, разлитое в них,
И до утра был слушать готов.
Но затих восхитительный хор.
Я по залам бродил без конца,
30 И бродил очарованный взор
По несметным богатствам дворца.
Вдруг я слышу журчащую речь,
Тихий ропот, и шепот, и стон,
И явленьем небесным смущен,
Видом светлой царицы, совлечь
Поспешил я сандалии с ног,
И смиренно, и в страхе, босой,
Я колени склонил на порог,
И в смятеньи поник головой.
40 Но царицы сияющий взгляд
На меня не склонился. Она…
11, 19 ноября 1889

512 А

Пролетал по полночному небу сияющий ангел Господний,
На него злобный демон смотрел из окутанной в мрак преисподней.
Был ниспослан когда-то на землю тот ангел в обитель страданья,
И с тех пор пронеслись над землею урочные годы изгнанья.
Светлейший свой взор устремлял к воротам превысокого рая,
И не видел лица его враг, светозарный полет наблюдая.
Видел он лишь края светлых риз да открытые ангела ноги,
На ногах же пресветлого пыль земной многотрудной дороги.
Враг смеялся над ангелом, голые ноги свои запятнавшим.
Не внимая, к обителям вечным летел ангел в небе сиявшем.
21 ноября 1889

512 Б

Пролетал в час полуночи небом
сияющий ангел Господень,
И смотрел на него злобный демон
в преддверьи своих преисподень.
Был когда-то ниспослан тот ангел
на землю в обитель страданья,
И с тех пор пронеслись над землею
урочные годы изгнанья.
Светлый дух устремлял кроткий взор
к воротам вожделенного рая,
И не видел лица его враг,
светозарный полет созерцая.
Белой тучей сияли одежды,
и крылья в размахе, и ноги,
И темнела на светлых ногах
пыль земной многотрудной дороги.
Перед сонмами душ нечестивых
над ангелом демон смеялся,—
Светлый дух не внимал клеветам,
и в обителях горних скрывался.
21 ноября 1889

513
СЕРЕНАДА

Серенады нежной звуки
Раздались вдруг под окном, —
И невольно ищут руки
Платье в сумраке ночном.
Кровь взволнованная бродит…
Живо свернута коса…
На балкон она выходит,
Чуть прикрыта и боса.
Желтый месяц озаряет
Ее бледное лицо…
Милый тихо напевает,
Опершися на крыльцо.
21 ноября 1889

514

По улицам грязным деревни
Под мелким осенним дождем
В час раннего утра мальчишки
Учиться бегут босиком.
Вот школа. Убогая хата
Тесна, и темна, и дымна.
Как лавка старьевщика, тесно
Набита столами она.
Пришли и уселися шумно
На старых, избитых скамьях,
Внимание жадное видно
В пытливых и зорких глазах.
Ох, бедные вы босоножки!
Не азбуку нужно бы вам, —
Сознание права нужнее
Забитым и робким рабам.
И раньше, чем песни о детях,
Чем даже молитвы твердить,
Прекрасную песню свободы
Вам, дети, пора б заучить.
Да сложатся песни такие
Тогда лишь, как все мы умрем,
Когда побегут наши внуки
По свежей траве босиком.
27 ноября 1889

515

Сумерки, серые тени,
Вестники ночи и сна.
Вялость тоскующей лени.
Скучная вкруг тишина.
Зорька потухла. Белеет
Снег, подтаявший днем.
Что-то маячит и реет
Там, наверху, за окном.
Крыльями быстро махая,
Чайки ль уносятся вдаль?
Молча сижу я вздыхая,
В душу закралась печаль.
Что это? Боже мой! Слезы.
Вот чем в душе облиты
Грезы, лазурные грезы
И золотые мечты!
6 декабря 1889

516

Если знаешь за собою
Грех большой иль небольшой,
Ставь его перед душою,
В глубине души не крой.
Пусть томится от смущенья
Посрамленная душа,
И суровость искупленья
Пьет из полного ковша.
Пусть и тело пострадает
В аскетических трудах,
Пусть лоза его стегает,
Сея боль, и стыд, и страх.
После этого святого
Покаянного труда
Над душой, спокойной снова,
Всходит ясная звезда.
8 декабря 1889

517

О, душа, ни на что не надейся.
Ной от боли, усталое сердце, томимое горем,
И в груди беспокойно и тягостно бейся, —
Может быть, мы тоской и тревогой развязку ускорим.
Изнывая любовью бессильной,
Догорай, словно факел под бурей сердитой, —
Насыпь свежая, крест надмогильный
Нас прикроют надежной защитой.
На земном безмятежном просторе
Нет ни пяди, не облитой кровью людской да слезами.
Что ни сеяло кровью суровое Горе,
Все сберет, будет время, румяное Счастье цветами.
9 декабря 1889

518 А

Не жалей о разбитом бокале!
О разлитом вине пожалей, —
Не об юности светлой твоей,
О забытом жалей идеале.
Пусть измучена бурею грудь,
Пусть усталое сердце разбито, —
Лишь была бы душой не забыта,
Та любовь, нам казавшая путь,
Та любовь, за которую страстно
Ты боролся, которою жил,
И призывы которой так ясно
Ты ребенком в душе ощутил.
И пока ты прекрасное знамя
Напряженной рукою держал, —
Ты безумной отвагой пылал
И бросался в смертельное пламя.
Знамя вырвано… кубок разбит,
Драгоценный нектар под ногами,
Застилаются очи слезами,
Стыд и страх твою душу томит.
13 декабря 1889

518 Б

Что жалеть о разбитом бокале!
Пролитое вино пожалей.
Не об юности пылкой твоей,
О забытом тоскуй идеале.
Пусть трудами измучена грудь,
И неправдами сердце разбито, —
Лишь была бы любовь не забыта,
В дикой мгле указавшая путь,
Та любовь, что предстала так рано
Пред тобой, оробелым от зла,
И завесу немого тумана
Над твоею душой подняла,
И, как солнечный луч, озарила
Бездну зла и неправды людской,
И не раз на решительный бой
За собою тебя выводила.
Но любовь позабыта, разлит
Драгоценный нектар идеала,
Если сердце порой и горит,
Так душа отзываться устала.
13 декабря 1889

519 А

Когда в лачуге бедняка,
В ночи пронзительно и звонко
Раздался первый крик сынка,
Новорожденного ребенка,
Вошла, незрима никому,
Старуха, Безнадежность злая,
В судьбе ребенка через тьму
Несовершенного читая.
Пока привычною рукой
10 Его свивала повитуха,
Стояла за ее спиной,
Как тень, ужасная старуха.
И вдруг костлявою рукой
На красном личике бедняжки
Знак положила роковой,
Людьми невидимый, но тяжкий.
Прошли года, и вырос он,
И вместе с горькою нуждою
Пошел в дорогу, окружен
20 Непроницаемою тьмою.
Сбылось веленье злобных слов:
Все, что нам небо посылало,
И вечно посылает вновь,
Пред знаком роковым бежало.
И все, что ад на землю шлет, —
Нужда, обман, тоска и злоба,
К нему, несчастному, все льнет,
Не расставаясь с ним до гроба.
15 декабря 1889

519 Б

Родился сын у бедняка.
В избу вошла старуха злая.
Тряслась костлявая рука,
Седые космы разбирая.
За повитухиной спиной
Старуха к мальчику тянулась,
И вдруг уродливой рукой
Слегка щеки его коснулась.
Шепча невнятные слова,
Она ушла, стуча клюкою.
Никто не понял колдовства.
Прошли года своей чредою, —
Сбылось веленье тайных слов:
На свете встретил он печали,
А счастье, радость и любовь
От знака темного бежали.
15 декабря 1889

520 А
СЧАСТЬЕ

Счастье — это тучка в небе голубом,
На землю прольется проливным дождем, —
Над страной далекой, над страной счастливой,
Не над нашей бедной выжженною нивой.
Счастье — это светлый, золотой чертог,
Мраморные стены, в сводах потолок.
Но туда не пустят даже и к воротам
Нас, одетых бедно и пропахших потом.
Счастье — это зрелый, сочный виноград.
Вкус его так нежен, сладок аромат.
Голыми ногами гроздья мы топтали,
Вин же ароматных мы и в рот не брали.
Счастье — это поле вешнею порой
С пестрыми цветами, сочною травой,
Где смеются дети, где щебечут птицы…
Мы на них дивимся из окна темницы.
18 декабря 1889

520 Б
СЧАСТЬЕ

Счастье, словно тучка в небе голубом.
Пролилась на землю радостным дождем
Над страной далекой, пышной и красивой,
Не над нашей бедной выжженною нивой.
Счастье, словно зрелый, сочный виноград.
Вкус его приятен, сладок аромат.
Ягоды ногами дружно мы топтали,
Вин же ароматных мы и в рот не брали.
Счастье, словно поле вешнею порой,
С пестрыми цветами, с сочною травой,
Где смеются дети, где щебечут птицы…
Мы на них дивимся из окна темницы.
18 декабря 1889

521

Царь Ирод, избивший младенцев,
Из ада на землю сбежал,
И, тенью повсюду блуждая,
От радости злой хохотал.
За бледною, злою Нуждою
В деревни он шел, в города, —
Душила костлявой рукою
Малюток лихая Нужда.
Пошел за надменным Богатством,
И снова смеялся злодей:
Губили жестоко Пороки
Живую невинность детей.
И в школы идет он, и слышит
Убийственно тонкую ложь.
Ну что же, царь Ирод! теперь ты
И в ад, торжествуя, сойдешь.
24 декабря 1889

522 А

Разорвалося сердце от боли,
От глухой, неотвязной, гнетущей всегда,
От томительной боли житейской неволи,
Безнадежной тоски и стыда.
Разорвалось, — и кровью облита,
Наслаждается смертною мукою грудь:
Наконец, наконец, эта жизнь пережита,
И пройден утомительный путь.
Смерть грозит мне костлявой рукою.
Нет, покончены муки, я твердо умру:
Я всю жизнь посвятил непосильному бою,
Порываясь к свободе, к труду.
25 декабря 1889

522 Б

Разрывается сердце от боли
Неотвязной, томившей всегда,
От житейской неволи,
Безнадежной тоски и стыда.
Жаркой кровью облита,
Наслаждается муками грудь:
Наконец эта жизнь пережита,
Завершен утомительный путь.
Смерть горит незакатной зарею, —
К ее ласкам я смело иду.
Я был честен и кроток душою,
И покорен труду.
25 декабря 1889

523

Лучи заходящего солнца сквозили
Сквозь темную зелень задумчивых ив,
И светлые кудри ее золотили.
Головку больную к груди наклонив,
Бледна и обвеяна смертным дыханьем,
Глядела на запад невеста моя.
Измучен тоскою, разбитый страданьем,
Сидел с нею рядом под ивами я.
И тихо любимая мне говорила:
10 ‘Прости, мой желанный, прости! не для нас
Весна все цветами вокруг расцветила,
В зеленый да пышный наряд убралась!
Не нам по лесам соловьиные трели,
Не нам улыбается светлая ночь.
Болезнью испуганы, грезы слетели
С очей моих жарких давно уже прочь.
В душе поселилась давно безнадежность,
Я к мысли о смерти привыкла давно,
И только к тебе сохранила я нежность,
20 К тебе только страстное чувство одно.
Но ты не крушися над бедной могилой,
Где буду так скоро я мирно лежать:
Ты силой владеешь, могучею силой,
Не личной тоскою тебе тосковать!
Припомни свои вдохновенные речи,
В те дни, когда ты мое сердце пленил,
И в наши короткие, беглые встречи
Для мыслей суровых мой ум разбудил.
Тогда, мой желанный, тогда поняла я,
30 Как тягостен многих угрюмый удел.
Над ними царит безнадежность, вливая
Яд скорби и немощи в кубок их дел.
Теперь, погляжу ли, как бедные дети,
Резвяся, играя, бегут предо мной,
Я думаю: жизнь вас запутала в сети,
И пленники вы до доски гробовой.
На мать ли с ребенком гляжу, — и сказала б
Я матери бедной: надежд не лелей,
Нет счастия сыну — и матерних жалоб
40 Заранее чашу проклятую пей.
Ты, бедный мужик, рассевающий зерна,
Чего ты желаешь, — не знаю, но все ж
Я вижу — удел твой — сгибаться покорно,
Ты счастья и воли вовек не найдешь.
Как много их бедных, голодных, бездольных,
Лишенных надежды на счастье и свет,
И отблеском счастья ничтожным довольных, —
Но им и ничтожного отблеска нет.
Мне кажется, мир золотой изгородой
50 И тыном стальным пополам разрублен:
Одни наслаждаются светом, свободой,
В другой половине проклятья и стон.
Мысль эта последние дни отравляет…
Я сердце тебе разорвала, мой друг…
И пусть оно страстью вперед не пылает,
Забудет любви мимолетный недуг.
Но нашей пленительной, краткой любовью
Тебя заклинаю я, милый, иди
Пожертвовать даже свободой и кровью
60 За счастье чужое, что ждет впереди.
Борись, как борец терпеливый и смелый,
С насильем, с неправдой, с коварством и злом,
И веруй — рассеется мрак оробелый
И зло затрепещет под светлым мечом…
Клянись мне любовью прекрасною нашей,
Клянися мне честью и верой своей,
Что ты не отступишь пред смертною чашей,
Что ты не забудешь надежды моей…’
И клялся я, милые руки целуя.
70 Вечернее солнце лицо ее жгло.
Вечернее солнце и звук поцелуя,
И жаркие клятвы с собой унесло.
26 декабря 1889

524 А

Отрок слабый и недужный,
Долго музу я искал,
И венец ее жемчужный
Я в тумане увидал.
Я услышал голос музы:
‘Лишь терпение и труд
С возмущенной мысли узы
Лжи и немощи сорвут’.
Но покорен темной лени,
10 Безрассудно я искал
Недозрелых песнопений
И работы избегал.
И призрел я голос Бога,
Арфу звонкую разбил
И в постыдной лени много
Я растратил юных сил.
Сбился я с прямой дороги,
Но окольного пути,
В кровь избив о камни ноги,
20 Я не мог, не мог найти!
И воззвал я к музе снова:
— Я подъемлю всякий труд!
Спит медлительное слово, —
Мысли ж быстрые бегут! —
Говорит мне муза: ‘Труден
Путь любимца светлых муз.
Верь, несчастный, безрассуден
С ними искренний союз:
Будешь жертвою вечерней.
30 Не введу тебя в чертог,
Но из лавра и из терний
Подарю тебе венок.
С песней, облитой слезами,
Загражденные пути
Необутыми ногами
Должен будешь ты пройти.
И когда послы владыки
Принесут тебе наряд,
Чтоб ты шел туда, где крики
40 Раболепные гремят,
Славить голосом гремящим
Разукрашенный кумир
И согреть восторгом вящим
Торжествующий их пир, —
Необузданные музы
Увлекут тебя вперед
На труды, на скорбь, на узы,
Может быть, на эшафот!’ —
Так мне муза тихо пела,
50 Вдохновенно глядя вдаль,
И в очах ее горела
Нестерпимая печаль.
И, пленен ее очами,
Я пошел за ней вперед
Необутыми ногами,
Может быть, на эшафот.
24 августа,
27 декабря 1889

524 Б

Отрок слабый и недужный,
К музе громко я воззвал,
И венец ее жемчужный
Я в тумане увидал.
Слышу сладкий голос музы:
— Лишь терпение и труд
С возмущенной мысли узы
Лжи и немощи сорвут. —
Но покорен темной лени,
10 Я везде искал одну
Мимолетных вдохновений
Белопенную волну.
Я в тоске нарядной много
Даром тратил пылких сил, —
И суровый рок мой строго
Арфу звонкую разбил.
Мрак сгустился надо мною,
Но во мгле моих невзгод
Кто-то девственной мечтою
20 Все манил меня вперед.
И воззвал я к музе снова:
— Подниму я тяжкий труд.
Дай мне огненное слово, —
Мысли блещут и бегут.
Говорит мне муза: — Труден
Путь любимца чистых муз.
Верь, мечтатель, безрассуден
С ними, гордыми, союз:
Повеленья их суровы,
30 И закон их воли строг.
Не лавровый, нет, терновый
Подарю тебе венок.
С песней, облитой слезами,
Загражденные пути
Неистомными ногами
Должен ты один пройти.
Нет друзей тебе в народе.
Верен сладостной мечте,
Пой о свете, о свободе,
40 О любви, о красоте. —
Так мне муза тихо пела,
Вдохновенно глядя вдаль,
И в глазах ее горела
Неизбывная печаль.
24 августа,
27 декабря 1889

525 А
СЕ ЖЕНИХ ГРЯДЕТ В ПОЛУНОЩИ.

В час внезапный, неизвестный,
В час полуночи глухой
К нам сойдет Жених Небесный
Потаенною стезей, —
И блажен, кто, бодр и светел,
Будет ждать его в ночи,
Кто ночные тени встретил
Ярким пламенем свечи.
Кто ж, унывши в мертвом мраке,
Загасил свой слабый свет,
Для того на пышном браке
Места праздничного нет.
Так блюди же за собою,
Да не снидет в душу сон,
И кромешной смертной мглою
Да не будешь полонен.
Но молись, оставя ложе,
Приснодеву призывай:
Трижды свят Ты, вечный Боже,
Отвори нам светлый рай.
29 декабря 1889

525 Б

В час, лишь Господу известный,
В час полуночи глухой
К нам сойдет Жених небесный
Потаенною тропой,—
И блажен, кто бодр и светел,
Ждал Желанного в ночи,
Кто ночные тени встретил
Ясным пламенем свечи.
Кто ж, печалясь в мертвом мраке,
Не поддерживает свет,
Для того на браке
Места нет!
29 декабря 1889

526

Песенка иная
Нам не ко дворам, —
И певца из края
Гонят по шеям.
За китайской стенкой
Наша спит земля,
А певцу коленкой
Дали киселя.
Если ж он в отчизне,
То, помилуй Бог,
Как его при жизни
Гнут в бараний рог.
Вспорют — небу жарко,
Да и протурят
В край, куда Макарка
Не гонял телят.
29 декабря 1889

527

Узколобое нахальство
Возрасти в пустой груди,
Лыком шитое начальство
Нам кричит: ‘Не подходи!’
1886-1889
Великие Луки

528

Невыносимо тяжкое воспоминанье
На утомленный ум безжалостно легло,
Терзает сердце мне, как коршун злой, страданье.
В груди подавлено звенящее рыданье,
От дум, как обручем, оковано чело.
1889

1890

529

Мигом оставлен полок,
Дверь отворил я, — как в пламя.
Наледеневший порог
Вдруг потеплел под ногами.
Ты ли, Снегурка, меня
Сжала так сильно в объятья?
Что ты смеешься, дразня?
Ты, как и я же, без платья.
— Я-то привычна, а ты?
Дедко стучит по воротам! —
В круге ночной темноты
Мчусь я не бегом, а лётом.
А у дверей постою:
— Ну, поцелуй на прощанье! —
Медленно стыну, и пью
Нежной Снегурки лобзанье.
Вот я и дома, в тепле,
Вьюга за окнами хнычет,
И самовар на столе
Тихую песню мурлычит.
Я лишь в одной простыне,
Теплой, забавно суровой.
Чай лучше нектара мне,
Так мне уютно в столовой.
Только Снегурки мне жаль.
Так и растает весною?
Иль в ледовитую даль
Птичкой порхнет полевою?
9 января 1890

530
ЗВЕЗДАМ

В небе звезды ярко блещут,
Дали светом осияны.
Мысль моя летит с тоскою
В те неведомые страны,
Где сияют эти звезды,
Где толпы миров кружатся,
И напрасные вопросы
На душе моей родятся:
Есть ли там такие ж люди?
Правят так же ль ими страсти?
Так же ль дики там и злобны
Бед бессмысленных напасти?
19 января 1890

531
ВОДЫ

Весенние воды, что девичьи сны:
В себе отражая улыбки весны,
Шумят и сверкают на солнце оне
И шепчут: ‘спасибо весне!’
Осенние воды — предсмертные сны:
С печальным журчаньем, всегда холодны,
По вязкой земле, напоенной дождем,
Текут они мутным ручьем.
28 января 1890

532

Так я, в моем темном изгнаньи,
В глуши безответно-немой
Не выразил в песне страданья,
Ни радости светлой, живой, —
Но долу поникнув очами,
В душе затаивши упрек,
Я ждал, обливаясь слезами,
Когда переменится рок,
Когда говорливые волны
Житейских страстей набегут,
И стройный, и звучный, и полный
Аккорд из души извлекут.
Но жизни печальной и трудной
Не встретиться с бурей мирской,
Все тот же в ней сон непробудный,
И тот же все мертвый покой.
31 января 1890

533
ИЖЕ ХЕРУВИМЫ

Изображая таинственно лики святых херувимов,
Жизнедающую Троицу чтим трисвятым песнопением.
Ныне простимся на время со всяким земным попечением.
С нами, ликуя, подъемлют Зиждителя рати незримых.
Ангелов сладкие песни сливаются с нашим хвалением.
2 февраля 1890

534

Не обнажай моих сокрытых ран,
Не говори мне о моих пороках.
Развеялся, как утрений туман,
Весь дар, который мне природой дан.
Что пользы мне в язвительных упреках!
Погибельной дорогою идти
Оставь меня, надежды не питая,
Что я сверну с печального пути.
Поломанной березе не расти,
И труп не встанет, зову отвечая.
Когда ладью помчит в водоворот,
Она в пучине сгибнет неизбежно.
Пускай ловец дрожит или гребет, —
Неумолимый рок его влечет,
И бездна требует мятежно.
2 февраля 1890

535
ВРЕМЯ БИТВЫ

Наше злое время — время лютой битвы.
Прочь кимвал и лиру! гимнов не просите,
Золотые струны на псалтири рвите!
Ненавистны песни, не к чему молитвы.
О щиты мечами гулко ударяя,
Дружно повторяйте клич суровой чести,
Клич, в котором слышен голос кровной мести,
Клич, в котором дышит сила огневая.
Песни будут спеты только после боя,
В лагере победы, — там они зажгутся,
Там с гремящей лиры звуки понесутся,
Там польется песня в похвалу героя.
Над телами ж мертвых, ночью после сечи,
Будет петь да плакать только ветер буйный
И, плеща волною речки тихоструйной,
Поведет с лозою жалобные речи.
6 февраля 1890

536 А

Склонилася гнуткая ива
Над тихо журчащей рекой
И, ветви качая лениво,
В воде любовалась собой.
Прозрачные, гладкие струи
Так тихо плескались у ног,
И свежие их поцелуи
Ласкали прибрежный песок.
На небе вечерние краски
Тонули в серебряной мгле,
И ангелов яркие глазки
Склонились к заснувшей земле.
Внизу становилося сыро,
Клубился ползучий туман, —
Во мне только не было мира,
Лишь я был тоской обуян.
В порывах тоски и сомненья
Рвалася душа пополам,
И сладостной чаши забвенья
Не мог поднести я к губам.
17 февраля 1890

536 Б

Был вечер задумчивый мая.
Из кельи суровой моей
Ушел я, мой труд забывая,
В раздолье широких полей…
Глубоко заснули печали,
И грезы вились над челом,
Но где мои мысли блуждали,
Не мог я припомнить потом.
Вдруг нежного ветра дыханье,
Кусты над рекой наклоня,
Щемящей тоской ожиданья
Вернуло к природе меня.
Безмолвно стоял я под ивой
И вновь о нездешнем мечтал,
И вновь над душой горделивой
Смиряющий ангел сиял.
<17>

536 В
МАЙСКИЙ ВЕЧЕР

Склонилася гибкая ива
Над тихо журчащей рекой
И, ветви качая лениво,
В воде любовалась собой.
Упругие, светлые струи
Чуть слышно плескались у ног,
И нежные их поцелуи
Ласкали прибрежный песок.
На небе вечерние краски
Тонули в серебряной мгле,
И звездочек яркие глазки
Склонялись к заснувшей земле.
17 февраля 1890

536 Г

Склонилась плакучая ива
Над тихой рекой,
И, ветви качая лениво,
В воде любовалась собой.
Упругие, светлые струи
Чуть слышно плескались у ног.
Смеялся на их поцелуи
Ленивый и влажный песок.
На небе вечерние краски
Тонули в серебряной мгле,
И звезд безмятежные глазки
Сияли приветом земле.
Безмолвно стоял я под ивой
И вновь о нездешнем мечтал,
И вновь над душой горделивой
Смиряющий ангел сиял.
17 февраля 1890

537

Пряным запахом сирени
Сладко дышит темный сад.
Нежный ландыш ищет тени,
Льет невинный аромат.
Там под тенистым каштаном
В летний зной нам есть приют.
Там, обрызганный фонтаном,
В сладкой лени дремлет пруд.
Выбегая из-под тени
К освещенному пруду,
Гнутся шаткие ступени,
По которым я иду, —
И, пока меня объемлет
С тихим ропотом волна,
Сад задумался и дремлет
И царит в нем тишина.
4 марта 1890

538

У древних была откровенна любовь,
Был Эрос крылатый и голый,
Румяный, как роза, простой, как морковь,
Как вешнее солнце, веселый.
У нас в подвенечном наряде любовь,
А все-таки дело не проще:
Невестку ругает за шашни свекровь,
И тещи от злобности тощи.
5 марта 1890

539

Жила-была когда-то,
Могуча и богата,
Царица Белена,
Красивая да белая,
Веселая да смелая,
Пленяла всех она.
11 марта 1890

540
ОЗЕРО

Спокойно озеро: широко,
Как чаша, полная водой,
Зарей подчеркнуто с востока,
Хранит пленительный покой.
Одета дымкой розоватой,
Не шелохнется осока,
Туманом скрыта, словно ватой,
Вдаль убежавшая река.
Прилив бодрящей, свежей сырости
Отрадно душу веселит:
Казалось, где б тревоге вырасти, —
А все ж она томит,
Томит отравой сладко-горькой,
Слезами кроет даль,
И я, любуюсь алой зорькой,
Сам не пойму, о чем печаль.
Хочу ль сказать я солнцу: — Брызни
В туман потоками лучей,
И жарким веянием жизни
Тишь приумолкшую обвей?
Иль жалко мне, что обаяние
Прохлады утренней сбежит,
И солнца гордое сияние
Опять глаза мне утомит?
13 марта 1890

541
ОЛЕГОВ ЩИТ

Олег повесил щит на медные ворота
Столицы цезарей ромейских, и с тех пор
Олегова щита нам светит позолота,
И манит нас к себе на дремлющий Босфор.
Века бегут на нас грозящими волнами,
Чтобы отбросить нас на север наш немой
И скрыть от наших глаз седыми облаками
Олегов светлый щит, блистающий звездой.
Но не сдержать в горах движенья снежной лавы,
Когда, подтаяв, вдруг она летит на дол, —
И Русь влечет на щит не звонкий голос славы,
Но мощно-медленной судьбины произвол.
18 марта 1890

542

Я люблю только грустные книги,
Отголоски тоски и страданий.
Оторваться от них не могу я,
Словно в них нахожу утешенье,
И смеющейся радости повесть
Я порою с отрадою кину
Для страниц, переполненных ядом
Трудных дней и свинцового горя.
Оттого ли я грустные книги
Так люблю, так читаю их жадно,
Что в моей отуманенной жизни
Так сильны и печаль и томленье?
Оттого ли, что часто я вижу
Озабоченно-грустные лица,
Да печальные жалобы слышу,
Да отзывы жестокого смеха?
25 марта 1890

543
НА ЗАКАТЕ

Кротко день умирал,
Угасая в предчувствии ночи.
В этот вечер я юность свою вспоминал.
Вспоминал я угасшие очи
Догоревшей до срока подруги моей
И горячие, милые речи.
Быстролетнее летних ночей
Проносились печальные встречи.
Мы едва обменяться могли
Впечатленьями скованной мысли.
Над раздольем родимой земли
Непросветные тучи нависли,
И, как змеи, зарницы над нашей судьбой
Загоралися пляскою зыбкой,
И, скользя, погасали во тьме роковой
Неразгаданно-вещей улыбкой.
Чем короче, тем ярче был наш разговор,
Словно молния в мраке упорном,
И угрюмей и жарче твой взор
Загорался огнем непокорным.
Пронеслися года,
Ты убита неравной борьбою, —
Я бреду по суровой дороге труда,
И смирился пред злою судьбою.
Я душою ослаб,
Догорел я в тоске бесполезной,
И молчу, как измученный раб,
Изнемогший под цепью железной.
Твой страдальческий образ порой
Над моею душой загорится, —
Но в печальных стихах моих только тоской,
Только жгучей тоской отразится.
30 апреля 1890

544

Для тоски беспредельной, для горьких тревог,
Омрачивших безумные, темные годы,
Не умел я найти воплощенья, не мог,
Как не мог, не умел я добиться свободы.
Беспокойная память красивых картин
Быстрой цепью на выбор ко мне не приводит,
И метафор душистых, как белый жасмин,
Мысль моя для суровых стихов не находит.
В этой песне не звуки, лишь стоны одни,
В этой песне не мысли, лишь вопли страданья, —
10 Бьется песня моя, словно бьются огни,
Обнимая пожаром высокие зданья,
Поднимался к небу багровой волной.
Догорают остатки сараев и хижин,
Бесполезно сожженных внезапной грозой, —
И небесный огонь бесполезно унижен.
Эти песни в сырой и холодной тюрьме
Мог сложить бы измученный пытками узник.
Не в своем их нашел я печальном уме, —
20 Мне неволя их пела, мой робкий союзник.
В каземате одна только дума живет,
Лишь одно ожидание страстное воли, —
Так во мне, что ни час, не смолкая, растет
Жалкий плач угнетенной, обиженной доли.
Весь избыток невзятых работою сил
Отдает мое сердце печали и гневу.
Оттого-то и звук моей песни уныл,
И подобен надгробных канонов напеву.
Но пойду я на вольном и трудном пути,
30 Пусть ведет он меня на печаль и на муки,
И для мысли свободной дано мне найти
И могучие краски, и стройные звуки!
1) 1 мая 1890

545

Люблю я в шахматы играть,
Хоть бестолково я играю:
Игру мне скучно изучать,
И я теории не знаю.
Мои партнеры не сильны,
Играют в шахматы, как в карты,
И никакие не страшны
Мне в строгих шахматах азарты.
<2>) 1 мая 1890

546

Пойду на речку слушать соловья,
И ничего, что очень сыро.
Там не ужалишь ты меня, змея
Всегда враждебного мне мира.
4 мая 1890

547

И дымят, и свистят пароходы,
Сотни барок тяжелых и гонок,
Долговязых плотов и лодчонок
Бороздят оживленные воды.
Здесь веселые резвые дети,
Словно чайки, снуют над рекою,
Там идут бурлаки бечевою,
Там разложены мокрые сети.
Опрокинута старая лодка
Перед чьею-то ветхой избою,
И полощет умелой рукою
Чьи-то тряпки босая молодка.
Как мятежное, вольное море,
Воздух яркими звуками стонет,
В их разливе стремительно тонет
Песня личного мелкого горя.
Отойдешь от реки, — на погосте
Все так тихо, так сладко-покойно!
Надмогильные насыпи стройно
Прикрывают истлевшие кости.
Обомшали седые каменья,
И накрестные надписи кратки,
Как неясного смысла загадки
Или цепи разорванной звенья.
Лишь ворона порой над крестами
Пролетит, лишь кукушка кукует.
Тихо ветер порою подует
И качнет молодыми кустами.
Здесь, в приюте забытом, угрюмом
Песня скорбная, горькая зреет
И, что свечка в тиши, пламенеет,
Негасима движеньем и шумом.
11 мая 1890

548

Не на то я рожден, чтобы петь соловьем,
Да нужда заставляет по-птичьи свистать.
Я умел бы сердца жечь палящим огнем,
Я умел бы народ на борьбу призывать…
С обнаженным моим и суровым стихом,
Без блестящих метафор, без ярких картин
Долго шел я вперед многотрудным путем,
Долго был я во мгле одинок и один.
Беспокойному вихрю я песню мою
Отдавал на его удалое крыло.
Как кораблик-игрушку к малютке ручью,
Опускал я свой стих на живое стекло.
В жаркий полдень стрелу из палящих лучей
Золотого светила я радостно брал
И на луке упругом надежды моей
Извитую из дум тетиву напрягал.
В безмятежную ночь опускала луна
Серебристые, нежные струны ко мне.
Тихо каждая, зыбляся, пела струна,
Тихо песня моя отвечала струне.
1) 17 мая 1890

549

На заре моей жизни сплетала мечта
Разноцветную вязь ароматных цветов.
И в природе была для меня разлита
Песня звонкая, сладкая, точно любовь.
Но промчались над мною постылой чредой,
Как тяжелые тучи, больные года,
И померк, и затих мир мечты молодой,
И в душе от него не осталось следа.
2) 17 мая 1890

550 А

Для иного мой тяжкий удел
Был бы вечным источником слез,
Но я с ним примириться сумел,
Хоть я беден, оборван и бос.
Пусть я немощен телом и слаб, —
Я душой непреклонною тверд,
И хотя я тружуся, как раб, —
Но, как царь, я свободен и горд.
И всегда наяву и во сне,
Я царем на природу смотрю,
И она покоряется мне,
Как покорный сановник — царю:
Для меня в пору вешних ночей,
Как артисты, поют соловьи,
Как невольник целует ручей
Обнаженные ноги мои,
И светило надменное дня,
Золотые лучи до земли
Предо мною покорно склоня,
Их волочит по серой пыли.
3) 17 мая 1890

550 Б

Одинок я, и беден, и слаб, —
Но душой непреклонною тверд.
Я тружуся, как скованный раб, —
Как орел, я свободен и горд.
И в невзгодах я счастлив вполне, —
Я царем на природу смотрю,
И она покоряется мне,
Точно чернь — самодержцу-царю.
Для меня в пору внешних ночей,
Заливаясь, поют соловьи.
Как невольник, целует ручей
Запыленные ноги мои.
И светило надменное дня,
Золотые лучи до земли
Предо мною покорно клоня,
Их волочит по серой пыли.
<17 мая 1890 .
<Не позднее 11 августа 1894>

550 В

По жестоким путям бытия
Я бреду, бесприютен и сир,
Но зато вся природа — моя,
Для меня наряжается мир.
Для меня в тайне вешних ночей,
Заливаясь, поют соловьи.
Как невольник, целует ручей
Запыленные ноги мои.
И светило надменное дня,
Золотые лучи до земли
Предо мною покорно склоня,
Рассыпает их в серой пыли.
17 мая 1890

551

Он поэтом рожден. В колыбельку ему
Рой волшебниц принес беззаботные сказки.
Золотыми лучами прорезали тьму
Перед ним заревые улыбки и ласки.
Как прозревший слепец, безотчетно дивясь,
Он на все обращал беспокойные взоры,
И цветов и созвучий звенящая вязь,
С яркоцветной мечтой прихотливо сплетясь,
С ним играла всегда и вела разговоры.
Улыбалася травка ему от земли,
Улыбались зеленые, гибкие лозы.
На заре в небесах ему розы цвели,
Зорьки наземь сошли, по кустам залегли,
На шиповнике диком раскинулись в розы.
Много сказок шептал серебристый ручей,
Обнаженные ноги его обнимая,
И целуя чету прибережных камней,
Он прозрачной струей извивался, как змей,
И смеялся, и пел, и звенел, убегая.
Песни звонкий напев, тихий ропот струны,
Струи света дневного, ночное мерцанье,
Бриллианты зимы, ароматы весны,
В ярких красках и звуках нарядные сны,
Сладкий трепет надежд, жаркий говор желанья…
17 мая 1890 <1912-1913>

552 А

Под солнцем палящим и жарким
Расплавленным золотом ярким
Горело речное стекло,
Лобзалися с воздухом воды,
Трещали стрекоз хороводы.
На радостном пире природы
Я встретил угрюмое зло.
Стонал исполин утомленный
Над нивою, солнцем спаленной,
10 Широкой рекой златозвонной
Богатство к пигмеям текло.
Я бросил звенящую лиру,
И с жалобным стоном одна
Рвалась за другою струна.
Блуждая, как Каин по миру,
Ищу я, где царствует труд
И где золотому кумиру
Бесценных даров не несут.
Но всюду встречал я картины
20 Неправых стяжаний и зла:
От века путями кручины
Рука неизбежной судьбины
Рабов беззащитных вела.
И меркнут мои упованья,
Как меркнет пред ночью заря,
И жгучей отравой страданья
Исполнена песня моя.
17 мая 1890

552 Б

Стрекоз говорливая стая
Звенела, и облачко, тая,
Тихонько по небу ползло.
Был полдень торжественно-светел,
А мне было так тяжело!
В просторе веселом я встретил
Все то же постылое зло:
Над зрелою нивой
Стонал исполин терпеливый, —
10 Волною гулливой
К пигмеям богатство текло.
Ушел я из милой страны,
Где сердце ласкали
Лазурные сны,
Где грезы мои расцветали
В объятиях ясной весны…
Широкие дали
Одна за другою мелькали…
Искал я ту землю, где труд
20 Желанен и радостен миру
И где золотому кумиру
На жертву людей не ведут.
Но всюду путями кручины,
Стяжаний неправых и зла
Железная воля судьбины
Людей непреклонно влекла.
Померкли навек упованья,
Замолкли в душе соловьи, —
Отравлены ядом страданья
30 И сказки, и песни мои.
17 мая 1890

553

Непорочно зачатое Слово
В целомудренном лоне созрело,
Без болезни на свет народилось,
Без греха в тишине возрастало,
Наконец перед миром явилось,
И пошло по лачугам убогим,
По дорогам и рынкам шумливым,
Исцеляло чудесно недуги,
Врачевало душевные раны.
Ополчилась коварная злоба,
И нашелся предатель Иуда
И казнили невинное Слово, —
На высоком кресте пригвоздили.
Но воскресло могучее Слово,
И возносится в горние дали
И высоко над миром сияет.
Эта древняя, чудная повесть
На земле повторяется вечно.
24 мая 1890

554
В ЦЕРКВИ

Сегодня в церкви долго я смотрел
На девочку, которая молилась
С таким восторгом, будто бы слетел
К ней ангел блещущий. Она склонилась
И стала на колени, и потом
Не подымалась долго, очень долго,
Как будто над поникнувшим челом
Лежало неотпущенного долга
Беремя тяжкое. И думал я,
10 О чем ее смиренное моленье?
Иль на показ стоит она, тая
Совсем иное, плотское волненье?
Но кроток был ее прилежный взор,
Просительно прикованный к иконам,
И видел я, — когда церковный хор
Звучит торжественно-молящим стоном,
В ее глазах заискрится слеза,
Чуть видная, как нежная росинка.
Ужели лгут, дитя, твои глаза,
20 Как лжет твоя нарядная ботинка?
Как будто бы наказана она,
Или усердно просит о прощеньи,
Раскаянья печального полна
В невольном или вольном прегрешеньи.
И мне хотелось ей тогда сказать:
Ты не напрасно стала на колени,
Чтобы себя смиренно наказать
За мрачный счет забытых прегрешений.
В беспечной праздности виновна ты!
30 Как многие, и в том ты виновата,
Что в мире зол и бледной нищеты
Ты счастлива, нарядна и богата.
Грешна ты тем, что можешь ты носить
Твою воздушно-розовую шляпку,
А там себя торопиться рядить
Дитя в тобою брошенную тряпку.
Грешна ты тем, что стройный сапожок
Теснит твою хорошенькую ножку,
А там внизу и рваных нет сапог,
30 Чтобы обуть озябнувшую крошку.
И потому молися, — за себя
И за других, молися со слезами,
И, может быть, несчастных полюбя,
Прозреешь ты духовными очами.
2-3 июня 1890
Ночь. Семинария

555

Разнообразно примененье
Коры, ствола, корней и лоз,
Но близко мне употребленье
Одних лишь северных берез.
Метлою пол мету я дома,
Годится веник в банный пар,
Мила с ним банная истома,
Но розги — неприятный дар.
5 июня 1890

556
НА СОВЕТЕ

<1>

Хоть ты пой соловьем,
Иль кукуй кукушкой,
Иль трещи скворцом,
Голоси старушкой,
Хоть волчонком вой,
Хоть девчонкой пой,
— Все-таки придется
Исполнять приказ:
Никогда не удается
Оппозиция у нас.
1) 6 июня 1890

<2>

‘Какие нужно достигать
Ученьем цели?’
— ‘Знать катехизис, — и таскать
Часы из-под чужой постели!’ —
— ‘Ах! Неужели!?’
2) 6 июня 1890

<3>

Хоть знаний тьма,
Но нет ума!
3) 6 июня 1890

<4>

Саранча, Тертуллиан,
Марица и Шипка,
А письмо напишет — ан,
Что ни слово, то ошибка!
4) 6 июня 1890

<5>

Наша религия очень высокого сорта:
Верим мы в Бога, но верим и в черта.
5) 6 июня 1890

<6>

Я сегодня замечаю
(Впрочем, случай тот не нов):
Льется в глотки больше чаю,
Чем из глоток слов.
6) 6 июня 1890

<7>

В уме учеников найдется
Тертуллиан и Августин,
А неизвестен остается
Им Иисус Христос один.
7) 6 июня 1890

<8>

Назвался груздем, так в кузов
Полезай! Честная публика,
Ведь у нас не у французов, —
Не республика!
8) 6 июня 1890

557

Когда твой смех весельем дышит,
И влажный взор блестит,
И, как заря на небе, пышет
Огонь твоих ланит, —
Томит печалью несказанной
Меня твой ясный лик.
Из тьмы души моей туманной
Несется скорбный крик:
— О, не ужель настанет время, —
Склонясь перед судьбой,
Ты тусклых дней поднимешь бремя,
И станешь ты рабой,
Как я, безумна и порочна,
Тоскою сожжена,
И так же в страшный час полночный
Ты не дождешься сна? —
9 марта, 9 июня 1890

558
СКАЗКИ

Невесте

Время сплетает чудесные сказки, —
Старые сказки пред былями жизни бледнеют.
Так и твои безмятежные ласки
Рано иль поздно, мой друг, охладеют:
Вся ты отдашься житейской заботе,
Детки пойдут, — и не будет любовного жара.
В сказке царевич летал на ковре-самолете,
Ныне же даль пожирается силою пара,
Ныне беседуют люди без встречи, —
Вот и у нас телефон заведется:
Будут не нужны ни клятвы, ни пылкие речи,
Сердцем без слова любимое сердце поймется.
9 июня 1890

559

Посмеялась ты, жизнь, над моими мечтаньями смелыми,
Разогнала, как дым, обаянье ребяческих снов.
Я мечтал, что засыплю мечтами, как розами белыми,
Золотую решетку певучих и звонких стихов.
Я мечтал, что войду я бесстрашно тропой потаенною,
Словно в чашу лесную, в сокрытый душевный тайник,
И приникну во тьму, мне любовью моей освещенную,
И пойму затаенных страстей непонятный язык.
Но скитаясь в толпе, как в пустыне, бесплодно томительной,
Ни цветка в ней сыскать я не мог средь сыпучих песков.
Мне открылись лишь сотни сердец, пустоты поразительной,
Пустоты поразительной многие сотни голов.
11 июня 1890

560

Бедный дом мой не украшен,
Домострой мой очень строг,
Но, когда огонь погашен,
Мне мерещится чертог.
В нем на мраморных колоннах
Поднялся высоко свод,
Где из многих лампионов
Свет торжественный течет.
Дам и рыцарей улыбки,
Лица детские пажей,
А литавры, трубы, скрипки
Все звончей и веселей.
Я, король, на новосельи
Открываю светлый бал,
Чтобы каждый гость в весельи
Все печали забывал.
13 июня 1890

561
ТУЧКИ И ВЕТЕР

Тучки реют под ласковым небом,
Точно дети купаются в речке.
Ветер мчится над зреющим хлебом,
Точно конь без седла и уздечки.
Дети плещутся в речке глубокой,
Словно тучки на ясной лазури.
Тройка мчится дорогой широкой,
Как могучее веянье бури.
14 июня 1890

562

Раз шалунье-капле стало скучно в море:
Высь ее прельстила,
Солнце заманило,
Сладко улыбаясь в голубом просторе.
Солнце посылало золотые струи
Из небесной дали,
И они ласкали
Маленькую каплю, словно поцелуи.
С каждым их лобзаньем капля загоралась
Новым, сладким жаром,
И незримым паром
Наконец на волю радостно умчалась,
И навстречу солнцу устремилась смело…
Но, увы! Светило
Недоступно было,
Капля ж поневоле в небе холодела.
И земля родная маленькой беглянке
Снова милой стала,
И она упала
С дождиком шумящим на лесной полянке.
15 июня 1890

563

Не верь таинственным преданьям,
Не верь наивным упованьям
Своей неопытной души,
И даже самым отрицаньям,
Дитя, поверить не спеши.
20 июня 1890

564

Когда цвела Александрия,
Когда царил в ней Птолемей,
Дивилась пышная Азия
Величью города царей.
Возникли пышные чертоги,
Сады раскинулися там,
Где за сто лет не зрели боги
Теперь воздвигнутый им храм.
Но имя суетной столицы
10 Я не затем упомянул,
Чтоб звоном девственной цевницы
Воспеть и блеск ее и гул, —
Давно богатство не тревожит
Мечту свободную мою,
Я лишь о том, что благо множит,
Стихом восторженным пою.
В седую древность устремила
Меня свободная мечта,
Затем, что мысль мою прельстила
20 Совсем иная красота,
Не красота бездушных зданий,
Садов, фонтанов и колонн,
И сладостных благоуханий,
Воздушно-ласковых, как сон,
Не красота звенящих песней,
Не прелесть эфиопских жен, —
Красою выше и чудесней
Я в эту древность устремлен.
30 В лачуге бедной и смиренной
Жил уважаемый старик.
Ничей ни разу дерзновенный
Не оскорбил его язык,
Хоть был он беден. Все считали
За чародея старика,
Иные слов его алкали,
Чтоб его твердая рука
Их повела меж заблуждений,
Страстей, коварства, горя, зла
40 В тайник нетленных наслаждений.
Другим порой нужна была
Его прозорливость: гадали.
23 июня 1890

565

О родина! если б источники слез
Послать мне суровый твой Бог соизволил,—
Под небом, суровым порывами гроз,
О бедах твоих я бы слезы те пролил.
24 июня 1890

566

По сырой земле весною
Босиком я проходил,
И прохладою лесною
Песню вешнюю будил.
Звонко щебетали птицы,
Ландыш был пахуч и бел,
Голос радостной девицы
За деревьями запел,
Долго ждал я, — лик певицы
Я увидеть захотел.
Вот она мелькнула мимо,
Засмеялась и прошла,
Как мечта, неуловима,
Как надежда, весела.
И опять стихи слагаю
Про цариц и про девиц,
Про безжалостную стаю
Баловниц и чаровниц,
Сети милые сплетаю,
Чтоб ловить лукавых птиц.
25 июня 1890

567

В далекой Индии, давно, в былые годы
В богатом городе прелестница жила,
Пленяя красотой, изменчивой, как воды,
Очами черными, как яркая смола,
И обращением, исполненным свободы,
И ризой алою, которая ей шла,
Как мрачной полночи светила золотые,
Горящие теперь, как и в года былые.
Бывало, только ночь распустит свой хитон
И с плеч пурпуровых его на землю бросит, —
В дому прелестницы уж слышен лютни звон,
И тихий ветерок по городу разносит
Напевы жгучие, смущающие сон
Того, кто только сна от темной ночи просит,
Кто день провел в труде и хочет отдохнуть,
Как странник, кончивший тяжелый, долгий путь.
Но юность праздная, от тягостной работы
Трудом рабов своих избавленная, там
Сходилась, что ни ночь, без думы и заботы,
И свежестью ланит подобная цветам,
И рьяностью — орлу в часы его охоты,
Пила продажных ласк пьянящий фимиам,
И с юной силою прелестнице немало
Даров блистательных в награду оставляла.
28 июня 1890

568

Оскверняешь ложью
Ты простор полей,
Называешь Божью
Землю ты своей.
Даже гор уступы
Осквернил хулой.
О, какой ты глупый!
О, какой ты злой!
1 июля 1890

569

Да, эликсир из юных поросят, —
Вот лучший способ для продленья жизни.
Тебя, старик, пусть годы не страшат,
Есть средство верное: под кожу брызни
Поганой жидкостью, и станешь вдруг
Неутомим, как утренний петух,
И выйдешь ты отличною подделкой
Под юношу: хоть тотчас под венец.
Вот хорошо! Теперь уж жизни мелкой, —
Лет в шестьдесят, — совсем пришел конец.
Мы станем жить по десяти столетий,
Но во сто лет еще ль мы будем дети?
2 июля 1890

570

Вблизи колодца мне мальчишка
В деревне встретился, горлан.
Он — озорник? или воришка?
Иль просто бойкий мальчуган?
Лицом он писаный красавец,
Орет он бранные слова.
Да кто ж он? будущий мерзавец?
Иль удалая голова?
Большой, босой, расстегнут ворот.
Подходит девушка с ведром:
— Опять ты, Степка, нынче порот! —
Хохочет он: — Мне нипочем!
Всех богачей на дым развеять!
Мне не мешай озоровать!
На …е-то не репу сеять,
А ты молчи, ….а мать! —
Звериные сверкают зубы,
Улыбка поперек лица,
Но, хоть слова крепки и грубы,
Он все ж похож на мертвеца, —
Так механичен хохот звонкий,
И так свободно брань летит
Из уст румяного ребенка,
Забывшего, что значит стыд.
Тускнеет вся вокруг природа,
Где эта брань и эта грязь,
И как бы светлая свобода
В болоте тусклом родилась?
Ты силы копишь или тупишь,
Россия? Где твой талисман?
Что ты продашь и что ты купишь
На торжище великих стран?
Грабеж, убийства и пожары,
Тюрьма, петля, топор и нож,
Вот что, Россия, на базары
Всемирные ты понесешь!
13 июля 1890

571А

Средь боя брошен, одинокий,
Я помощи напрасно ждал:
Меня свалил мой враг жестокий,
В груди моей его кинжал.
Лежу я, весь облитый кровью,
В мученьях корчась на земле,
И жизнь с враждою и любовью
Скрывается в зловещей мгле.
Померк над мною свод небесный,
Окутал очи смертный мрак,
С хрипеньем воздух в груди тесной
Переливается кой-как.
И, слабо простирая руки,
Молю врага: о пощади!
Дай умереть без лишней муки!
Не поверни ножа в груди!
2 июля 1890

571 Б

На бой я вышел одинокий,
Напрасно помощи я ждал:
Свалил меня мой враг жестокий,
В моей груди его кинжал.
Я, простирая слабо руки,
Молю врага: — О, пощади!
Пускай умру без лишней муки!
Не поверни ножа в груди! —
2 июля 1890

572

Не верь певцу, властитель:
Тебе он песней льстивой лжет,
Когда в твою обитель
Его случайность заведет.
Пускай он в звучной оде
Тебя до неба вознесет,
Но песня о свободе
Одна его переживет.
Полюбит песню эту,
И станет петь ее народ,
И с этой песней к свету
Пойдет, и цепи разорвет.
4 июля 1890

573

Не хочет судьба мне дарить
Любовных тревог и волнений,
Она не дает мне испить
Из кубка живых наслаждений.
И грезу я плотью облек,
И дал ей любовные речи,
Надел ей на кудри венок,
Прозрачное платье на плечи.
Услышав зовущую речь,
Она в мою ночь приходила,
И, сбросив с мечтательных плеч
Одежду, мне радость дарила.
Когда же разрежет восток
Лучами багряное солнце,
И, встретив их яркий поток,
Зардеются стекла в оконце, —
Она становилась бледна,
Печально меня целовала,
И в узком просвете окна
В сияньи зари исчезала.
4 июля 1890

574

Как злобу победить свирепую
Жигучих трав?
Сложи поэму, хоть нелепую,
И будешь прав.
Как отогнать воспоминание
О боли лоз?
Сложи об ангелах сказание, —
Нет больше слез.
Как погасить стыдом зажженные
Огни ланит?
Сложи молитвы умиленные, —
Погаснет стыд.
Как призрак отогнать пугающий
В грядущих днях?
Сложи напев благоухающий, —
И где твой страх?
30 июля 1890

575 А

Мы едем возле речки
На рьяных лошадях.
Горят мои лобзанья
У милой на щеках.
Сияют наши взоры,
Сияет все вокруг:
Река, холмы, деревья,
И облака, и луг.
С веселою улыбкой,
И розовой мечтой
Мы, глядя друг на друга,
Торопимся домой.
Несутся наши кони,
И следом пыль летит,
Как будто бы дорога,
Где едем мы, горит.
4 августа 1890

575 Б

Верхом я еду с милой,
И пыль столбом летит,
Как будто бы дорога
Дымится и горит.
С веселою улыбкой,
С забавною мечтой
Мы, глядя друг на друга,
Торопимся домой.
Горят мои лобзанья
У милой на щеках.
Над нами вьются грезы
О вожделенных днях.
Сияют наши взоры,
Сияет все вокруг:
Река, холмы, деревья,
Поля, леса и луг.
Верхом я еду с милой,
И пыль столбом летит,
Как будто бы дорога
Дымится и горит.
4 августа 1890

575 В

Верхом я еду с милою,
Восторга не тая.
За нами вьется пыльная
Лиловая змея.
С веселою улыбкою,
С забавною мечтой
Друг другом мы любуемся
И не спешим домой.
Горят мои лобзания
У милой на устах.
В душе мечтанья светлые
О незакатных днях.
Сияют взоры ясные,
Сияет все вокруг:
Кусты, холмы над речкою,
Поля, леса и луг.
Верхом я еду с милою, —
Желанная моя!
Взгляни, как вьется легкая
Лиловая змея.
4 августа 1890

576 А

Город дымом заволочен:
Топят печи, воздух сыр.
Словно чем-то озабочен,
Принахмурился весь мир.
В небе — тучи без просвета,
От реки встает туман.
Мрачно все, как будто где-то
Замышляется обман…
4 августа 1890

576 Б

Город чадом заволочен:
Топят печи, воздух сыр.
Черной скорбью озабочен,
Принахмурился весь мир.
В небе — тучи без просвета,
От реки встает туман.
Мрачно все, как будто где-то
Замышляется обман.
Но обмана нет, все просто
В этом мире, как и в том.
Меж двумя мирами моста
Не построим, не найдем.
4 августа 1890

577

Матовая песня,
Светоч без лучей, —
Ты — дитя родное
Северных полей.
Как больная дева,
Без веселых грез
Смотришь ты на землю
Сквозь завесу слез.
В жарком, чутком сердце
Каждый стон людской
Будит отголосок
Скорбный и больной.
4 августа 1890

578

Надутый ветром парус,
Как рьяный конь, лодчонку мчит.
Вода от весел, как стеклярус,
Сверкая брызгами, летит.
Ты приумолкла. Пышет зноем
Твое лицо, глаза горят.
Каким пленительным покоем
Нас лес и берег подарят!
5 августа 1890

579 А

Пора, пора мне умирать…
Давно созрел недуг грозящий…
Я стал о смерти помышлять
И равнодушнее и чаще.
Уж не тянусь, как прежде, я
Беспокойными устами
К блестящей чаше бытия
С его обманчивыми снами.
Так гордый дуб на склоне дней,
Дуплистый и грозой оббитый,
Своих питательных корней
Не шлет вглубь почвы плодовитой.
7 августа 1890

579 Б

Уж не тянусь, как прежде, я
Нетерпеливыми устами
К блестящей чаше бытия
С его отравленными снами.
Так мрачный вяз, на склоне дней
Дуплистый и грозой спаленный,
Не посылает, утомленный,
Во глубину своих корней.
7 августа 1890

579 В

Не прильну, как прежде, я
Воспаленными устами
К звонкой чаше бытия,
Полной снами да мечтами.
Тяжкий дуб на склоне дней,
Весь грозою опаленный,
Не подымет, утомленный,
К небесам своих ветвей.
7 августа 1890

580
ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ

ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА

Христос распятый умирал.
Толпа жидов над ним ругалась,
А Матерь Божия в слезах
У ног Распятого металась.
Его любимый ученик
Терзался страхом и сомненьем, —
Тогда к кресту архистратиг
Слетел с небесным ополченьем.
В его руке огонь, как меч,
10 Сверкал невидимый, но грозный,
Дух света пал к ногам Христа
С мольбою пламенной и слезной:
‘Сойди, сойди, Господь, с креста!
Ты искупил довольно муки!
Сойди, Страдалец, обопрись
На наши преданные руки!
Сойди, Христос, и соизволь,
Чтоб в мир явились наши рати,
Чтоб злым погибель принесли,
20 А добрым — царство благодати, —
Чтоб знал утешенный народ,
Что Ты — Могущество и Сила,
И чтоб спасение Твое
Людей навек соединило!’
Но умирающий Христос
Молитвы ангелов отринул
И слово пламенной любви
Из бледных уст в толпу их кинул:
‘Пусть торжествуют силы зла
30 Борьбой, насилием и кровью, —
Я не тому людей учил, —
Спасется мир одной любовью.
Знай, беззащитная любовь
И в вечном холоде могилы
Сильней земных, ничтожных сил,
Сильней небесной вашей силы.
Иди же прочь!’ И отлетел
Небесный воин, размышляя,
Зачем Спаситель на кресте
40 Томится, в муках, умирая!
9 августа 1890

581

Душе моей, страдающей жестоко,
Твердят лукавые уста,
Что станет грезою пророка
Моя лазурная мечта,
Что в мир войдет царицею свобода,
И золотой настанет век,
И, предстоя сильнейшим из народа,
Не задрожит от страха человек,
И смолкнет алый вопль страданья
Вкруг изукрашенных столиц,
И белый ужас истязанья
Не исказит румяных детских лиц.
16, 17-18 августа 1890

582
УТРО

Мутное утро грозит мне в окно,
В сердце — тревога и лень.
Знаю, — мне грустно провесть суждено
Этот неласковый день.
Знаю, — с груди захирелой моей
Коршун тоски не слетит.
Что ж от его беспощадных когтей
Сердце мое защитит?
Сердце, сбери свои силы, борись!
Сердце мне шепчет в ответ:
— Силы на мелочь давно разошлись,
Сил во мне больше и нет!
10 сентября 1890

583

Вот сангвиник, — все смеется,
Что б ни делалося с ним.
Если что не удается,
Скажет: — После поглядим!
Мудрецы не унывают,
А мозгами шевелят.
Ведь по осени считают,
Верно сказано, цыплят. —
Вот холерик, — он тревожен,
Беспокоен он всегда,
Часто он неосторожен,
Ну, и все ему беда!
Говорит он: — Люди — свиньи,
Да и сам-то я болван!
Нахлебался я ботвиньи,
И не сыт, а словно пьян. —
Вот флегматик, — толстый, жирный,
Равнодушный ко всему,
Он как будто парень смирный,
Добрый, злой ли, не пойму.
— Ни за что не отвечаю, —
Говорит, зевая, он:
— Моя хата, значит, с краю,
Мне бы щей да крепкий сон. —
Меланхолик все скучает,
Все мерещатся враги.
Если кто поутешает,
Скажет злобно он: — Не лги!
На меня уж точат зубы,
И отставку мне дадут.
Видишь, как со мною грубы.
Заместитель тут как тут.
14 сентября 1890

584 А
МОЛИТВА

Молю Тебя, Владыко Правосудный,
Молю Тебя, Распятого Христа,
Чтоб не осталась грезой безрассудной
Моя горячая мечта,
Чтоб злым, бессмысленным развратом
Не коротался юный век,
Чтоб, говоря с владыкой или братом,
Не трепетал от страха человек,
Чтоб смолк навек ужасный вопль страданья
Вокруг украшенных столиц,
И чтобы ужас истязанья
Не исказил невинных детских лиц.
16 августа 1890

584 Б

В душе моей, измученной жестоко,
Есть вера чудной красоты,
Что станут грезами пророка
Мои горячие мечты:
Что в мир войдет всеобщая свобода
И будет жить из века в век,
Что, говоря с сильнейшим из народа,
Не задрожит от страха человек,
Что смолкнет ярый вопль страданья
Вкруг изукрашенных столиц,
И бледный ужас истязанья
Не исказит невинных детских лиц.
17—18 августа 1890

584 В

Душе моей, страдающей жестоко,
Твердят лукавые уста,
Что станет грезою пророка
Моя лазурная мечта,
Что в мир войдет царицею свобода,
И золотой настанет век,
И, предстоя сильнейшим из народа,
Не задрожит от страха человек,
И смолкнет алый вопль страданья
Вкруг изукрашенных столиц,
И белый ужас истязанья
Не исказит румяных детских лиц.
17—18 августа 1890

585

Не жалуйся, что ты на свете одинок,
Зови свою тоску пороком и развратом:
Пока в дому твоем есть хлеба хоть кусок,
Спеши делить его с своим голодным братом.
Бедняк застенчивый! К чему жалеть о том,
Что нет тебе жены — делить свою судьбину:
Ребенка сирого возьми в свой бедный дом,
Работай для него, служи ему, как сыну.
Забывши о себе, заботься о других,
И темная тоска твой скромный угол кинет,
И жар мятежных дум и грез твоих больных,
Как горница, зимой открытая, остынет.
9, 30 октября 1890

586

<1>

Четыре свечки на столе
Блестят шандалами стальными.
Вверху их свет в вечерней мгле
Дрожит, боряся с тенями ночными.
Из жести скованный колпак
Блестит под лампою висячей,
Над ним клубится зыбкий мрак
Гиеною незрячей.
Лоснятся пестрым чертежом
10 Стенные белые обои,
И блеск, и мат перед огнем
На них свои наводят слои.
Как водится, на всех стенах
Висят портреты в рамках пестрых.
Среди стены печь в белых изразцах,
В углах изломанных и острых.
Парадно стол покрыт сукном,
Сидят нахмуренные мужи,
Склонились все к столу челом,
30 Как утки вкруг зеленой лужи.
И сходство тем еще полней,
Что все мы пьем, стаканы с чаем
Опорожняются, и тем быстрей,
Чем больше мы болтаем,
Или скучаем.
Блестит потертый мельхиор,
Бряцаньем ложек ухо теша,
Мерцает письменный прибор,
Мерцают лысины и плеши.
30 Под каждой лысиной тоска
По сладком отдыхе в растяжку,
Как распояшутся бока,
И членам можно дать поблажку.
Но есть усердные: корпят
И ставят хладнокровно баллы,
Или за преньями следят,
Иль потихоньку точат балы.
Один занятие нашел:
В стихах плохих, совсем нестройных,
40 Ведет отчет и протокол
О прениях спокойных,
А именно: отсутствует Дроздов,
А председатель — сам директор,
Сидят от вечера, с шести часов,
Пока не возгласит алектор.
1) 1 ноября 1890

<2>

Вопрос о штемпелях,
Вопрос необычайно важный,
И ах!
Какой протяжный!
2) 1 ноября 1890

587 А
ВПОТЬМАХ

Иду тропой безлюдной и тернистой.
Вокруг молчит слепая ночь.
Зовут на помощь, — но в долине мглистой
Кому помочь?
Я сам давно без света на удачу
Иду во тьме, боясь свернуть,
и, может быть, я даром силы трачу
На ложный путь!
И стонет все, как в бурю лес сосновый,
Как волны беглого ручья,
Полна тоски непонятой, суровая
Любовь моя.
Оставить их, пройти надменно мимо,
Куда мечта моя летит,
Я не могу — за них неутолимо
Душа болит.
И волю дав сомненью и тревоге,
Иду, куда они велят.
То шаг вперед по выбранной дороге,
То шаг назад.
3 ноября 1890

587 Б

Дорогою, где гулко воют страхи,
Меня застигла злая ночь.
Зовут на помощь там, стеная в прахе.
Но как помочь?
Я долго шел упрямо, на удачу,
Мне страшно в сторону свернуть,
Хоть, может быть, я даром силы трачу
На ложный путь!
Оставить их, пройти надменно мимо,
Куда мой замысел стремит,
Не в силах я, — за них неутомимо
Душа болит.
И вот стою в бездействии, в тревоге,
И обращаю робкий взгляд
То вдаль вперед, по темной, злой дороге,
То вдаль назад.
3 ноября 1890

588

Как буря гневная, над мглой души моей
Дыханье мощной силы
Неумирающих и вечных, как могилы,
Идей.
Как быстрая река, стремительно влечет
Меня поток их бурный
К стране неведомой, мечтательно-лазурной,
Вперед!
Но брошен в глубину бушующих валов,
В их буйное кипенье,
Я на руках своих услышал злое пенье
Оков.
Цепь жизни пасмурной насмешкою гремит
Над радужными снами,
И я, закованный, жестокими скалами
Разбит.
22 ноября 1890

589

Как в раны жгучие прольется
Боль утоляющий елей, —
Как слуха чуткого коснется
Отрада ангельских речей, —
Как вожделенная могила
Улыбкой горе осенит, —
Как дым возженного кадила
Молитвой сердце окадит, —
Как виноградной влаги чаша
На прозу жизни бросит флер, —
Так разойдется скука наша, —
Когда желанный встанет спор, —
Затем, что пресной жизни пена
Давно наш ум заволокла, —
И даже речи перемена,
Как ласка милой, нам мила.
Так в душный день, в неволе тесной
Иного воздуха струя
Течет отрадою небесной,
Страдальца радостью поя.
Пусть будет все, как было прежде,
Пусть не изменится ничто,
Но обольстительной надежде
Едва ли не поверит кто.
20 декабря 1890

590

В мире нет ничего
Упоительней сна, —
Наша жизнь без него,
Как могила, темна.
Как сады без цветов
Или ночь без светил,
Без обманчивых снов
Трудный путь наш уныл.
Утомленный борьбой,
В мертвом мраке засни:
Сойдет сон золотой,
Загорятся огни.
Рой прекрасных падет
И пленительных грез
В блеске алых одежд,
И в венке белых роз.
Над тобой пролетит
Вереницею дев,
Над тобой зазвенит
Серебристый напев.
Если день был уныл
И отравлен тоской,
То хоть сон будет мил,
Этот сон золотой.
16 мая, 31 декабря 1890

1891

591
ЗОЛУШКА

Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, —
Это, смиренная, ты.
Вечно в загоне,
Вечно в тяжелых трудах.
Сестры — ленивые сони,
Дом у тебя на руках.
Чем тебе плотят?
10 Брань да попреки всегда,
А иногда поколотят!
Ты говоришь: ‘Не беда!’
Только немного,
Если уж станет невмочь,
Плачешь, таясь у порога,
О, нелюбимая дочь.
Ясные глазки,
Золушка, вытри скорей,
Верь в исполнение сказки,
20 Жди утешительных дней.
Скоро хрустальный
Будет готов башмачок,
И повезут тебя в дальний,
Раззолоченный чертог.
Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, —
Это, смиренная, ты.
8 января 1891

592

Неусыпный наш директор
Ввел отличный строй:
Бдит над школой, как алектор
Над ночною тьмой.
Он находит, что все эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Только дети, дети, дети,
И груба у них среда.
10 Мы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Пансион для малолеток,
Ясли для сирот,
Школку очень малых деток,
Что он заведет?
Он сказал сегодня: ‘Эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
10 Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Вы ссылались на незнанье,
Что я здесь творю,
Все — пустые оправданья,
Я вам говорю:
Вы поймите же, что эти
20 Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Облегчить себя хотите?
Это — вам позор!
Вы за ними учредите
40 Бдительный надзор!
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
В воспитаньи очень важен
30 Для детей пример!
Всяк быть должен авантажен,
Словно офицер!
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
60 Господа!
Нет для вас совсем печали,
Как себя повесть:
То вы задом к детям стали,
То забыли сесть.
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
70 Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Соберут с столов объедки,
Вы должны внушить:
‘Вы теперь свободны, детки,
Можете ходить!’
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
80 Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Вы меж них всегда, конечно,
Не должны торчать, —
Но должны вы с ними вечно,
Вечно пребывать!
Вы поймите же, что эти
90 Бородатые юнцы
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
Сердце внутреннее ваше
Вам должно сказать,
Что толпой ребята наши
100 Не должны гулять.
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
Господа!
В город дети пусть уходят
110 Только за нуждой!
Что они там даром бродят
Да еще толпой!?
Вы поймите же, что эти
Бородатые юнцы —
Не большие молодцы, —
Это — дети, дети, дети!
И груба ведь их среда!
Вы ж — лентяи,
Шалопаи,
120 Господа!’
Наконец, в недоуменье
Секретарь пришел.
Много вложит он терпенья
В этот протокол!
Ох, и солоны нам эти
Бородатые юнцы, —
Не большие молодцы,
Но ведь, право же, не дети!
Разве ж так груба среда!
130 Мы ль лентяи,
Шалопаи,
Господа!
1) 24 января 1891

593 А

Амбар с зерном собаки стерегли.
Хозяин был — помещик экономный,
И не желал, чтоб воры унесли
В глухую ночь запас его огромный.
Собаки злы — то знают все кругом,
И подойти к амбару все боятся.
Кому с голодным, разъяренным псом
Придет охота в драку увязаться?
Мужик заезжий ночью проходил,
Не зная псов, близенько от сарая,
А утром поп его уж хоронил.
Хвала вам, псов недремлющая стая!
2 февраля 1891

593 Б

Хранители ревнивые основ,
Чему ваш крик и пыл ваш уподоблю?
По ярости похожи вы на псов,
По глупости — на тяжкую оглоблю!
К чему ведет нелепый ваш задор?
Но, впрочем, как стыдиться вас заставлю?
Для вас то честь, что для других позор!
Уж лучше я вас притчей позабавлю!
Амбар с зерном собаки стерегли.
Помещик был хозяин экономный,
И не хотел, чтоб воры унесли
В глухую ночь запас его огромный.
Собаки злы, то знают все кругом,
И подойти к амбару все боятся.
Кому с голодным, разъяренным псом
Придет охота в драку увязаться?
Мужик заезжий ночью проходил,
Не зная псов, близенько от сарая,
А утром поп его уж хоронил.
Хвала вам, псов недремлющая стая!
2 февраля 1891

594 А

Мне сегодня снилось: в дикую пещеру
Занесен, глубоким я забылся сном.
Бросил кроткий гений радостную веру
Мне на грудь немую сладостным цветком.
Запахом надежды, чистой, безмятежной,
Нежным ароматом сладких, юных грез
Тот цветок курился, как кадильник нежный,
Как алтарь, увитый алой вязью роз.
Снилось мне, что венчик начал колыхаться,
10 Словно грудь младенца под полетом снов,
И оттуда тихо стала подыматься
С грустными очами жаркая любовь.
На губах румяных закипали речи, —
Я услышал звуки, легкие, как сон,
Тихие, как шепот потаенной встречи,
Как далекой тройки серебристый звон.
Я не столько слышал слухом утомленным,
Скучным гулом жизни, шипом клеветы,
Сколько понял сердцем, жарким и бессильным,
20 И давно привыкшим к говору мечты.
‘На плечах усталых вечное страданье, —
Говорил тот голос, — тяжело носить.
И созрело в сердце горькое желанье
Оборвать насильно бледной жизни нить.
Как не жаль невесте куклы позабытой,
Так разбитой жизни для тебя не жаль,
Как соседка злая с руганью сердитой,
В грудь твою стучится чуждая печаль.
Лишь ее порывы, злобные, как змеи,
30 Горестны и жалки сердцу твоему,
Тягостно сознанье, что твои идеи,
Словно недоноски, рушатся во тьму.
Страстною мечтою, сквозь туман столетий,
Ты б хотел проникнуть в даль иных времен.
Для тебя исполню я желанья эти:
Как неправда, долог будет чудный сон,
И когда на свете правда воцарится,
И с последним звоном злой падет кумир,
В этот миг прекрасный сон твой прекратится,
40 Ты увидишь вольный, обновленный мир’.
Я внимал с восторгом сладкие мне речи.
И замолкли звуки, пала тишина,
Словно одеялом, брошенным на плечи,
Грудь мою стеснило тяжестию сна.
Я забылся. Долго ль продолжалось это
Сладкое забытье, я не мог понять.
Но биенье сердца, жаркого, как лето,
Не давало думам безмятежно спать.
В сердце закипали прежние страданья,
50 Прежняя тревога, прежняя тоска…
Но пока горел я муками страданья,
Над землей промчались целые века.
‘Только звук неясный долети от жизни,
Оживи отрадой неподвижный слух!
Только луч, дрожащий в диком мраке, брызни,
Упади на грудь мне, как желанный друг!’ —
Так молило сердце и в тревоге жадной
В грудь мою стучало, но сомкнутых губ
Разомкнуть не мог я для мольбы отрадной
60 И лежал в пещере, как горячий труп.
Знаю я: столетья мчатся над землею,
Правда все страдает, Зло еще царит, —
Я лежу в пещере, мертвой тишиною,
Тишиной могилы скован и повит.
23 мая, 28 июня 1890, 13 февраля 1891

594 Б

Странный сон мне снился: я кремнистой кручей
Медленно влачился. Длился яркий зной.
Мне привет веселый тихий цвет пахучий
Кинул из пещеры темной и сырой.
И цветочный стебель начал колыхаться,
Тихо наливаться в жилки стала кровь, —
Из цветочной чаши стала подыматься
С грустными очами девушка-любовь.
На губах прекрасной стали ясны речи, —
10 Я услышал звуки, легкие, как сон,
Тихие, как шепот потаенной встречи,
Как далекой тройки серебристый звон.
‘На плечах усталых вечное страданье, —
Говорила дева, — тяжело носить.
Зреет в темном сердце горькое желанье
Сбросить бремя жизни, душу погасить.
Страстною мечтою рвешься в жизнь иную,
Хочешь ты проникнуть в даль иных времен.
Я твои мечтанья сладко зачарую.
20 Ты уснешь, и долог будет чудный сон,
И когда в народах правда воцарится
И с бессильным звоном рухнет злой кумир,
В этот миг прекрасный сон твой прекратится,
Ты увидишь ясный, обновленный мир’.
Девушка замолкла, легкой тенью скрылась,
И внезапно тихо стало все вокруг.
Голова безвольно на землю склонилась,
И не мог я двинуть онемелых рук.
Омрачался ль дух мой сладостным забвеньем,
30 И слетали грезы лишь по временам,
Неустанно ль сердце трепетным биеньем
Жизнь мою будило, — я не знаю сам.
Бурно закипали прежние страданья,
Вновь меня томила жадная тоска,
Но пока пылал я муками желанья,
Над землей промчались многие века.
‘Донеси от жизни только звук случайный,
Ветер перелетный, гость везде родной!
Только раз весною, с радостью и тайной,
40 Донеси случайно запах луговой!’ —
Так молило сердце и в тревоге жадной
В грудь мою стучало, но холодных губ
Разомкнуть не мог я для мольбы отрадной
И лежал в пещере, как тяжелый труп.
Снилось мне: столетья мчатся над землею,
Правда все страдает, Зло еще царит,
Я один во мраке, мертвой тишиною
Скован, тишиною мертвою обвит.
23 мая, 28 июня 1890, 13 февраля 1891

595

Под пальмами играли в кости
Два негра, черные, как ночь,
И проигравший лютой злости
Не догадался превозмочь.
Ножи сверкают в лютом зное,
С бойцов свирепых льется пот.
Судьба одна в игре и в бое,
Уж не везет, так не везет.
Зарезан дважды-побежденный,
А победитель, кровью пьян,
К ручью приникнул, утомленный,
Изнемогающий от ран.
Взглянул в последний раз он тупо
На раскаленный небосклон.
Шакалы ночью на два трупа
Сбежалися со всех сторон.
14 февраля 1891

596

Шалунья-барышня опять
Придумала себе забаву:
Она пошла грибы сбирать
Босая в ближнюю дубраву.
И скромен был ее наряд.
В руках — плетеная корзинка,
На всякий случай в ней лежат
Два очень маленьких ботинка.
Пылали щеки — маков цвет,
Горели глазки — уголь черный, —
В них недосказанный привет
С насмешкой едкой и проворной
Боролся, словно как заря
С короткой летней нашей ночью
Лукаво борется, горя
Веселой молодою мочью.
2 декабря 1889, 19 февраля 1891

597

Высоко солнце. Я уныло
Иду в густой тени аллей.
Меня печаль приосенила
Широкой ризою своей.
А город весь обвеян светом,
И что ни дом, то светлый сад.
От них полуденным приветом
Благоухания летят.
Щебечут птицы, словно детки,
10 В тени шныряя по ветвям, —
И словно птенчики на ветке,
Лепечут детки здесь и там.
Река причудливой лукою
Смеется мне в просвет ветвей…
Но все тоска идет за мною
В тени задумчивых аллей.
Тоска — владычица издавна
Ожесточенных жизнью дум, —
Неумолима, своенравна.
20 Пред ней, как раб, немеет ум.
Пред ней мечты и вдохновенья
В дыму горят и не горят, —
Так свечи гаснут в час моленья,
И серой змейкой вьется смрад.
Вначале долго сердце мучил
Я тщетной скорбью о себе,
И самому мне стон наскучил,
И покорился я судьбе.
Но терны выросли другие
30 На почве омраченных дней, —
За мной несутся думы злые
В тени задумчивых аллей.
Былые, личные печали,
Замкнувши сердце в тесный круг,
Его ревниво защищали
От внешних вьюг.
Когда ж рассеялись обманы
Самолюбивой, злой тоски,
Как предрассветные туманы
40 От озаряемой реки, —
Уж я не обнят вязкой тиной,
Я в море мирового зла,
И, вея страхом, над пучиной
Челнок мой буря понесла.
Кто раз прозрел, тот не затворит
Дневным лучам своих очей, —
И общей скорби сердце вторит,
Как ветру — тихий шум ветвей.
С тех пор чужда очарованья
50 Душа холодная моя.
В плоде багряном сок страданья
Пытливым взором вижу я.
Над сердцем власть теряют грезы,
Надежды розовая тень
Скользит вдали, роняя слезы,
Унылым кажется мне день.
Что для другого символ счастья
И наслаждения залог,
В моих глазах дождем ненастья,
60 Как сетью, разум заволок.
И не эмблемой процветанья
Мне кажется навес ветвей, —
Мне вспоминаются страданья
В тени задумчивых аллей.
23, 24 февраля 1891

598

Мы все гордяся вспоминаем,
Что все мы — люди, не скоты,
Но часто, часто различаем
В себе звериные черты.
А если скажут: — Небылица! —
Возьмем в пример хоть птичьи лица:
Сознайтесь сами, господа,
Кому спросить: — Он что за птица? —
Не приводилось иногда!
1 марта 1891

599

Столбцы газеты пробегая,
Негодованьем я горел:
Везде на свете мгла такая,
Так много недостойных дел,
Так наглы богачи и власти,
Так рабски угнетен бедняк,
Так дерзко низменные страсти
Несут повсюду ложь и мрак,
Так сила властвует сурово,
10 И так строптиво все гнетет,
И перед силой робко слово
Таким дискантиком поет!
Негодованием пылая,
Суров, рассержен и угрюм,
Я на кушетку лег, страдая
От несказанно-горьких дум,
И, утомлен их быстрой стаей,
Под их немолчно-скорбный гул,
Как Одиссей пред Навзикаей,
20 Я неожиданно заснул.
Кто много требует от жизни,
Пусть это примет за урок:
В моей возлюбленной отчизне
Негодование не впрок.
Негодование бывает
Опасным даже иногда:
Оно порою усыпляет
Неосторожных навсегда.
1 марта 1891

600
ПЕРЕД СОВЕТОМ

Блажен в совете нечестивых
Не открывавший уст,
Затем, что смысл речей болтливых
Ничтожен так и пуст.
Беги от праздных рассуждений,
Как избегаешь зла:
Ведь проку-то от этих прений, —
Как шерсти от козла.
1) 4 марта 1891

601
НА СОВЕТЕ

I

Наши мальчики любят друг друга так страстно,
Что совместно и спят,
Разгонять их по койкам, ей Богу, напрасно,
Пусть слегка пошалят:
Ведь ребенка они не родят,
Значит, вместе им спать неопасно.
2) 4 марта 1891

II

Когда по классам бурная
Возня везде кипит,
Обязанность дежурная
В учительской сидит.
Беседы (неприличные
По времени) ведет,
На шохоры различные
Вниманья не берет.
Один директор бдительный
Ведет себя не так:
Он с миной повелительной
И спит, надевши фрак.
В минуты рекреации,
Забравшись в кабинет,
Тоскует он, что грации
В ребятах наших нет.
Лишь шохор возникающий
Услышит у детей, —
Свой палец угрожающий
Он кажет из дверей.
3) 4 марта 1891

602

<1>

Привычек прежних не оставил
Отец непримиримый Павел:
О чем бы речь не завелась, —
Готов он спорить целый час,
И час, и два!
Пока не закружится голова
И не смешаются слова:
‘Дежурную обязанность
Внесите-ка в совет!’ —
Есть к шохорам привязанность,
Да толку только нет!
1) 9 марта 1891

<2>

Я дремлю — и спора отголоски
Долетят порой ко мне:
О<тец> П<авел>
Не согласен.
М<аккавеев>
Это проски
И тем паче от казне.
Есть, которых помакают,
Т. е. помогают.
2) 9 марта 1891

<3>
ГИМН

Слава Богу! Слава Богу!
Кончился совет!
В путь дорогу, в путь дорогу
На обед, обед!!!!
Ой, люли, люли, люли,
На обед!
3) 9 марта 1891

603

I

Когда я был в любезном Пскове,
То я пособий не трепал,
Об Риме, Вене и Тамбове
По книжке детям толковал.
Когда ж мне мало было книжки,
Иль не хватало в ней картин,
Я брал пособие под мышки,
И в класс тащил его один.
Даю урок я, — из-под мышек
10 Края пособия торчат,
А у завистливых мальчишек
Глаза от жадности горят.
Но я ни при едином слове
Его из рук не выпускал.
Когда я был в любезном Пскове,
То я пособий не трепал.
10 марта 1891

II

Когда служил я в славном Пскове,
То я не думал о чинах,
Себе не портил даром крови
20 Мечтой тщеславной о крестах.
Раз, — неожиданность какая! —
Совсем случайно я прочел,
Пакет по службе получая,
Что я в чины произошел.
Узрев себя в солидном чине,
Возликовала вдруг душа,
И я по этакой причине
Невольно сделал антраша.
Но, впрочем, тотчас с строгой миной
30 Свой фрак на плечи натянул,
И ровно в восемь с половиной
Сел на учительский мой стул.
11 марта 1891

III

Я сам, когда служил во Пскове,
Простым наставником там был.
Когда я даже был и внове,
Директор мне не говорил
О всякой мелочи подробно:
Я сам понять все сразу мог.
Я там трудился бесподобно,
40 И замечаний не навлек.
А здесь одно непониманье,
Одно упрямство застаю.
Но, господа, вам в назиданье
Открою доброту мою:
Я мог смирить вас и заставить
Ваш дерзкий укротить язык,
Но я хочу иначе править:
Ведь я гуманен и велик.
12 марта 1891

604 А

Братья, любите друг друга!..
Ныне безжалостный век:
Злоба — людская подруга,
Ею живет человек…
Злоба Христа проклинает,
Втайне — Его предает,
Въяве — Его распинает,
Тело Его стережет:
Умер Христос — и печати
10 Злобы на гробе Его…
В станах ликующей рати
Злое гремит торжество.
Но не смятеньем испуга
Дышит апостольский зов:
‘Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!’
Братья, не верьте наветам!
Слышите? — злоба шипит:
‘Бог ваш, отвергнутый светом,
20 Умер, — и в землю зарыт!’
Пусть Его тело зарыто, —
В ад Он душою сошел,
В область, где столько сокрыто
Бедствий, страданий и зол.
Все, что во мраке томилось,
Сбросило тягостный гнет,
Сердцем к Христу обратилось,
Радостно Господа ждет.
Слышите? В царстве испуга
30 Тихий проносится зов:
‘Братья! Любите друг друга!
В свет изведет вас любовь!’
Пусть, обагренная кровью,
В землю зарыта любовь —
Слышите, жаркой любовью
В сердце зажглася вся кровь,
Сердце поет откровенней
Светлые грезы свои,
Словно порою весенней
40 Сладко звенят соловьи.
В сердце не молкнет тревога,
Думы и грезы кипят, —
Это — дыхание Бога
В ваш опускается ад.
Кроткий, как нежного друга
Голос, вы слышите ль зов:
‘Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!’
В шуме борьбы и наживы,
50 В море обманчивых слов,
Тих, как шептание нивы,
Божий спасительный зов.
Кто его слышит порою
Чуткой душою своей,
Тот не пойдет за толпою
В стан равнодушных людей.
Смирну тоски и тревоги,
Ладан любовных забот
Он по тернистой дороге
60 Гробу Христа понесет.
Жизни завистливой вьюга
Не охладит его вновь.
Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!
Мир чудеса отрицает,
Мир, погруженный в обман!
Мудрый же истину знает:
Разум не лживый нам дан.
Тайны безмолвной могилы
70 Только для злобы страшны.
Жизни нетленные силы
Только любви суждены.
Бог наш восстанет из гроба,
Бог всемогущий, — пред Ним
Дрогнут коварство и злоба
И расточатся, как дым.
Жаркий, как веянье юга
Призыв послышится вновь:
‘Братья! Любите друг друга!
80 Благословляйте любовь!’
17, 18 марта 1891

604 Б

Злоба Христа проклинает,
Втайне Его предает,
Въяве Его распинает,
Тело Его стережет.
Умер Христос, и печати
Злобы на гробе Его.
В станах ликующей рати
Злое гремит торжество.
Но не смятеньем испуга
10 Дышит апостольский зов:
— Братья, любите друг друга!
Благословляйте врагов!
Пусть Его тело зарыто,
В ад Он душою сошел,
В область, где столько сокрыто
Наших страданий и зол.
Все, что во мраке томилось,
Сбросило тягостный гнет,
Сердцем к Христу обратилось,
20 Радостно Господа ждет.
В сердце не молкнет тревога,
Думы и грезы кипят, —
Это дыхание Бога
В наш опускается ад.
Бог наш восстанет из гроба,
Бог всемогущий, — пред Ним
Дрогнут коварство и злоба,
И расточатся, как дым.
Жаркий, как веянье юга,
30 Призыв услышим мы вновь:
— Братья, любите друг друга!
Благословляйте любовь!
17. 18 марта 1891. <1918>

605
ЧЕРТОГ ТВОЙ ВИЖУ, СПАСЕ МОЙ…

Чертог, украшенный цветами,
Перед веселыми гостями
Широко входы отворил,
Он блещет ясными огнями, —
А я печален и уныл.
У двери светлого чертога,
Откуда слышен призыв Бога,
Стою, — и как же мне войти:
Моя одежда так убога,
Так износилась на пути.
Шепчу молитву со слезами:
Одеждой новой и цветами
Меня, Всещедрый, надели,
Взгляни безгневными очами,
И муки сердца утоли.
И я, покрыв одеждой брачной
Все язвы жизни неудачной,
Войду в желанный Твой чертог,
Забывши мрак юдоли мрачной
И грязь неправедных дорог!
22 марта 1891

606

Чужой усилишь только смех,
Когда секут, и непокорно
Начнешь вертеться, иль на грех
За розги схватишься проворно,
Или прикроешься рукой,
Потом ее отдернешь снова,
Когда свистящею лозой
Она обожжена сурово.
Себя от розог не спасешь,
Да не избегнешь и прибавки.
Ори уж, если невтерпеж,
Прижавшись к полу или к лавке,
Или к коленям строгой той,
Кому кричишь ты: — Больно! Мама!
Прости! Не буду! Ой! ой! ой! —
Ори, но все ж держися прямо.
23 марта 1891

607 А
Д. М.

Пусть в жизни все обман, мечта,
Одна пленительная ложь,
Пусть жизнь по-прежнему пуста, —
Я жить хочу!
К.
Нет, ты умрешь!
24 марта 1891

607 Б
Д. М.

Есть в жизни светлая мечта,
Пленительна в ней даже ложь,
Мила земная красота.
Я жить хочу!
К.
Нет, ты умрешь!
Д. М.
Пускай умру, — и в краткий миг
Я все же счастие постиг.
24 марта 1891

608

Что же, что с долею бедной
Я незаметен, и мал!
Путь мне не вовсе бесследный
Бог на земле начертал.
Путь мой другого не хуже,
Путь нищеты и труда.
Плещет в болотистой луже
Та же, что в море, вода.
3 апреля 1891

609

Не научаетесь примерами
Простого и здорового житья,
И остаетесь староверами,
Поклонники крахмального белья.
И шеи ваши перетянуты,
И ноги ваши глупо стеснены.
Приличиями вы обмануты
И в жертву прихотям вы отданы.
Ходили б лучше босоногие,
Открывши тело солнечным лучам,
И знали б утешенья многие,
Теперь совсем неведомые вам.
4 апреля 1891

610

Ты всем как-нибудь помоги,
Кто смят беспощадной судьбою,
Но им не вверяйся душою:
Твои они будут враги.
Их можно любить издалека,
Но близко любить их нельзя:
Увы! они пали глубоко,
От страха к бесстыдству скользя.
4 апреля 1891

611

День сияет, румяный и белый.
Посмеявшись над маленьким горем,
Мать сказала: — Еще раз так сделай,
Побольней непослушного вспорем. —
У меня на щеках еще слезы,
На коленях стоять еще надо,
Но не страшно мне гневной угрозы,
И душа моя солнышку рада.
И на розги гляжу я без страха:
Обломавшись, они замолчали,
И на мне уже снова рубаха,
И рыданья мои отзвучали.
12 апреля 1891

612

Передо мною узенький проселок,
В лицо мне веет ласка ветерка,
Босым ногам песок порою колок,
Сухая ж глина вовсе не жестка.
Зову кого-то тихими стихами.
Быть может, где-то спрятался в траву
Тот, кто живет, обвеянный мечтами,
Кто не приходит к людям наяву.
Не он ли жемчуга рассыпал в травы,
И сделал их прохладною росой?
Не он ли кличет в глубине дубравы,
Пугая деву с русою косой?
Он не был мною на дороге встречен,
Но кажется, что рядом он идет,
И шепчет мне: — Твой день тоской отмечен,
И та ж тоска тебя и завтра ждет.
Но я тебя опять утешу лаской
Моей таящейся в лесу мечты,
И, забавляясь непонятной сказкой,
Все тени злобные забудешь ты. —
8 мая 1891

613

Шутить порой мы начинаем,
Когда кому-то не смешно.
Шутливый смысл тогда влагаем
В слова, известные давно.
Утратив прежние значенья,
Слова причудливо звучат.
Ору я в грозный час сеченья,
Ну, значит, я — аристократ.
Как будто бы на самом деле
Значенья разные смешав,
Наделав ссадин-граф на теле,
Мать вспоминает телеграф.
Недавно рассердил я маму,
Потом я на полу лежал,
И с громким криком телеграмму
Довольно долго принимал.
Мать назвала меня обломом:
— Вишь, обломала веник весь. —
Сестра дразнила насекомым,
Значений составляя смесь.
И грозный смысл был приурочен
К простым словам, — сказала мать:
— Простеган славно и прострочен,
Как одеяло на кровать. —
12 мая 1891

614

На лугу я вижу стадо, —
Все коровы рослы, жирны.
Корму больше, чем им надо,
И довольные, все смирны.
Что их тупость потревожит,
Что их помыслы разбудит?
Червь тоски сердец не гложет,
Беспокойство их не нудит.
Не гордись перед быками
10 Ты, собрат мой равнодушный:
Ты, как бык, идешь пред нами
Так же с сонными глазами,
Только выгоде послушный.
Говоришь: ‘От обезьяны
Род вести мне непригодно:
Мне и речь, и разум даны,
Вместе с волею свободной.
Этой сказкою нелепой
Вольнодумцы мир морочат’, —
20 Человек с душой свирепой
Братом ангела быть хочет!
Не гордись, глупец, напрасно:
Неужель тебе не ясно,
Что душой ты — зверь-губитель,
Необузданный и страстный,
Злобный, лживый похититель.
22 мая 1891

615

Любил людей я пылкою любовью,
Как любят женщину, подругу вешних дней.
Мою любовь запечатлел бы кровью,
Проливши кровь над жизненною новью
Без сожаленья к жизни суетной моей.
Но грозы жизни проносились мимо,
Моих смиренных жертв не требовал алтарь,
Судьба меня влекла неодолимо, —
И скрылось все, что было так любимо,
Чему так трепетно я поклонялся встарь.
Отброшен на берег стремительным потоком,
Едва свои одежды осушив,
Гляжу вокруг неверующим оком,
Томясь в сомнении горячем и жестоком,
Свои ошибки горько осудив.
Гляжу вокруг пытливо и тревожно,
И тает грез моих пленительный туман.
Все то, чему я отдал жизнь неосторожно,
К чему стремился я, все было ложно, —
Ошибка глупая, предательский обман.
25 мая 1891

616

Тепло мне потому, что мой уютный дом
Устроил ты своим терпеньем и трудом:
Дрожа от стужи, вез ты мне из леса хворост,
Ты зерна для меня бросал вдоль тощих борозд,
А сам ты бедствовал, покорствуя судьбе.
Тепло мне потому, что холодно тебе.
25 мая 1891

617

Безочарованность и скуку
Давно взрастив в моей душе,
Мне жизнь приносит злую муку
В своем заржавленном ковше.
7 июня 1891

618

Мой сад и зелен и прохладен,
Березки пахнут по весне.
Их аромат порой отраден,
Но иногда и страшен мне.
В саду песочная дорожка.
Идти приятно босиком.
Но и песочная дорожка
Порой напомнит об ином.
Порою рву с березок ветки,
Стыдливо голову клоня,
Чтоб на дорожке иль в беседке
Мать больно высекла меня.
— Разденься! — говорит, — и голый
Ложусь я в страхе на песок,
И под рукой ее тяжелой
Срок наказания жесток.
7 июня 1891

619

Зверь-человек купается от века
В напрасно пролитой крови!
Но разве нет на свете человека,
Достойного любви?
И разве осужден я вечно
Скитаться с холодом в душе,
И жизнь свой яд бесчеловечно
В своем заржавленном ковше
Нести мне будет бесконечно!
Как жадно, страстно я искал
В толпе завистливой и злобной,
В душе тая свой идеал,
Души, ему хоть чем-нибудь подобной!
Увы! Кого я ни встречал, —
Старик ли, дева ль с пылким взором,
Муж, полной зрелой красоты, —
Неотразимым приговором
Житейской пошлости черты
На них читалися так ясно,
Что и сомнение напрасно.
11 июня 1891

620

Избрать из двух грозящих зол
Одно, где менее мученья?
Не даст внезапный произвол
Минуты даже для сравненья.
И затруднительно решить,
Что легче, розги иль крапива.
Ведь проще было бы сравнить,
Что слаще, вишня или слива.
Крапивой высекут, — так жжет,
Как будто вырвался из пекла,
А если розги мать берет, —
Ах, лучше бы крапивой секла!
Но опыт мальчику твердит,
Что все же розги выбрать надо:
Укус крапивы ядовит,
А в розгах нет такого яда.
Крапивы зуд невыносим,
Укусы долги и жестоки,
А после розог только дым
Стыда раскрашивает щеки.
11 июня 1891

621

Украшать могилы свежими цветами,
Заглушать их тленье ароматом роз,
Обнимать кресты их жаркими руками,
Проливать над ними реки горьких слез, —
19 июня 1891

622

Душа моя болит сомненьем и тоскою,
Тускнеет дум моих былая красота:
Мне сердце обвила шипящею змеею
Людская хитрая и злая клевета.
Поруганы мои чистейшие стремленья,
Невинный, чистый цвет заветнейшей мечты
Измят грозой тоски и бурею сомненья,
Отравлен он дождем презренной клеветы.
Как каторжник клеймом, навек неизгладимым,
Ползучей клеветой навек отмечен я.
Но я не побежден: боец неукротимый,
Одной награды жду, — венца небытия.
30 июня 1891

623

Каждый месяц подвожу я
Счет на всю казну мою.
Если все сошлось, — ликуя,
Счет я маме подаю.
Хоть в Казенную Палату
Подавай, так точен счет.
Но за каждую растрату,
Хоть в копейку, мать сечет.
— Знаешь сам, что есть прорехи,
Надо то и то купить,
Получай же на орехи,
И умней старайся быть.
Помни: каждая копейка
Целый рубль побережет. —
Сотрясается скамейка,
На которой мать сечет.
Не соскочишь, коль привязан,
Никуда не убежишь.
После, розгами наказан,
На коленях постоишь.
Ах, не пряник и не бублик
За растраты мать дает, —
За копеечку, за рублик
Больно розгами сечет.
9 июля 1891

624 А

При виде алтарей, воскресшему Христу,
Смерть победившему, властительному Богу,
Лелею я в душе тоскливую мечту.
Она во мне родит гнетущую тревогу.
В уме моем встает при имени Христа
Голгофа мрачная и Крест позорной казни,
Христос, повешенный на высоте Креста,
Перед Крестом толпа и вопли неприязни,
У ног его лежит рыдающая мать.
10 Как море, глубока души ее кручина!
Нет радужных надежд — осталось ей обнять
Лишь ноги голые повешенного Сына!
Избит, измучен он, отвергнут, осужден,
Покрыт позором он, висит он обнаженный,
Висит он, сын ее, Христос ее казнен,
Загашен свет ее, на радость ей зажженный.
С убийцами висит, как равный им, Христос,
Ругается толпа страдальческому лику,
А он, нездешний царь, без злобы и без слез,
20 Внимает на кресте их бешеному крику!
Повешенный злодей ругается над ним:
‘Когда ты Божий сын, зачем же ты повешен?
Спасись и нас спаси могуществом твоим
И докажи, что Ты всесилен и безгрешен!’
Поник в немой тоске смущенный ученик,
Любимый Иоанн, наперсник откровений.
Звучит в его душе отчаяния крик,
Безумный ураган безверья и сомнений.
И нет ни одного, кто верил бы, кто б знал,
30 Кто мог бы угадать в печали или в злобе,
Что это — Божий Сын страдал и умирал,
Чтоб вечной жизни свет возжечь в холодном гробе.
Нет, верующий был, — уверовал один,
И то — разбойник был, вор Бога исповедал,
Насилья грубого и алчной мести сын, —
Он сыну Божьему греховный дух свой предал.
А сколько раз потом, в течение веков,
Когда обречено на казнь бывало Слово, —
К Нему взывала лишь разбойника любовь,
40 Любовь, горящая средь мрака рокового.
9 мая 1890, 9 июля 1891

624 Б

Под сению Креста рыдающая Мать.
Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.
Оставил Мать Свою, — осталось ей обнять
Лишь ноги бледные измученного Сына.
Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним:
— Когда ты Божий Сын, так как же ты повешен?
Сойди, спаси и нас могуществом твоим,
Чтоб знали мы, что ты всесилен и безгрешен. —
Любимый ученик сомнением объят,
И нет здесь никого, в печали или в злобе,
Кто верил бы, что Бог бессильными распят
И встанет в третий день в своем холодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,
Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,
Бессильным естеством медлительно страдая,
Воззвал: — Зачем меня оставил Ты, Отец! —
В Христа уверовал и Бога исповедал
Лишь из разбойников повешенных один.
Насилья грубого и алчной мести сын,
Он Сыну Божьему греховный дух свой предал.
И много раз потом вставала злоба вновь,
И вновь обречено на казнь бывало Слово,
И неожиданно пред ним горела снова
Одних отверженцев кровавая любовь.
9 июля 1891

625

Вдоль реки заснувшей прохожу лугами
По траве росистой голыми ногами,
И гляжу на звездный недоступный строй,
И мечта забавит легкою игрой.
От лучей палящих ноги загорелы,
А во тьме посмотришь, кажется, что белы,
Да и все иное, чем бывает днем, —
Дальняя избушка кажется холмом,
Мглистая дорога кажется рекою,
А туман в лощине — снежной пеленою.
Спать давно пора бы, а домой идти, —
Словно позабыты к дому все пути.
Точно чародейка шарф из мигов вяжет,
А когда окончит, ни за что не скажет,
И следишь мельканье чародейных спиц,
Вещее сверканье полевых зарниц,
И не видишь молний, и не слышишь грома,
Но душе зарница каждая знакома,
И с паденьем каждой пасть в траву готов,
Позабыться в беге неразгадных снов,
Прикоснуться к тайне, к волшебству и к чуду,
Посмотреть, каким же я в Эдеме буду.
17 июля 1891

626
СТРАННИК

Стоит без звука и без тени
Горячий полдень, солнце жжет,
Тяжелый воздух, полный лени,
Сухой травой не шелохнет,
На небе тучка быстро тает,
Как в теплых струйках поздний лед,
И даже время замедляет
Свой необузданный полет.
Один ручей, играя с солнцем
10 Струей прозрачною своей,
Кует червонец за червонцем
Из золотых его лучей,
Волна ручья, песок лаская,
Звенит как детский поцелуй, —
И смотрит странник, отдыхая,
На вольный бег холодных струй.
Дорогой жесткой и бестенной,
В палящий полуденный зной,
Издалека он шел смиренный,
20 В лохмотьях нищенских, босой.
Он молод был. Надеждой жаркой
Порой сверкал усталый взор,
Как ночью в небе блещет яркий,
Но мимолетный метеор.
Из дома отчего ушел он
Тому назад уж много дней,
Неутолимой жажды полон,
С мечтой осмеянной своей,
И без пристанища, без крова,
30 Один скитался он с тех пор,
И жизнь несла ему сурово
Тоску, страданья и позор.
Сказать рассудочно и ясно,
Зачем он взял такой удел,
К чему стремится он так страстно, —
Едва ли б он и сам сумел.
Но с детства он кипел тоскою,
Ловя тревожно каждый стон
Того, кто с горем и нуждою
40 Суровым роком обручен.
Жить в доме пышном и богатом
Ему казалось все стыдней,
Когда и счета нет утратам,
Печалям, бедствиям людей.
Когда, как ночь, вокруг нависла
Мгла неразумия и зла,
Так нестерпима жизнь без смысла
Для сердца жаркого была.
Хоть луч спасительного света
50 Внести в томительную ночь!
Хоть словом братского привета
Рабу усталому помочь!
Хотя слезу тоски стыдливой
Лобзаньем дружеским стереть!
Хоть раз от жертвы терпеливой
Отвесть карающую плеть!
Однажды, утренней порою,
Из дома вышедши тайком,
Он шел окольною стезею.
60 Наряд богатый был на нем.
Он встретил нищего, который
Дрожал от холода, — и вот
Свои роскошные уборы
Ему скиталец отдает.
Прикрыв изнеженное тело
Одеждой ветхой, в край иной,
В тяжелый путь пошел он смело.
Одно сокровище с собой
Он нес: как спутник вечно милый,
70 Всегда Евангелие с ним, —
Поит его чудесной силой,
Живит учением своим.
Когда полдневный зной прогонит
Его с дороги — отдохнуть,
Уныло головы не клонит
Он на измученную грудь,
Прикрыт от солнца свежей тенью,
На берегу шумящих вод
Он усладительному чтенью
80 Досуг невольный отдает.
И все, что в книге прочитает,
Во тьму, к собратьям он несет,
И без боязни поучает
В грехах погрязнувший народ,
И проходя по бедным селам
И по богатым городам,
По кручам гор, по злачным долам,
Он поучается и сам.
Там льется жизнь волною мутной,
90 Там тиной жизнь заволокло,
Там блещет радости минутной
Недолговечное стекло,
Там накопившиеся слезы
Жизнь одинокую мрачат,
А там обманчивые грезы
В уме неопытном кипят, —
Томим любовью бесконечно,
Сам о себе давно забыв,
Готов ответить он сердечно
100 На каждый жизненный призыв.
И если лживою змеею
Пред ним коварство зашипит, —
Он пред грозящею бедою
Своих очей не отвратит.
А люди были злобны, дики, —
То было в злые времена, —
Не раз в толпе он слышал крики:
‘Долой пустого болтуна!
— Прочь, проходимец босоногий!
110 — Молчи, проклятый попугай!
— Иди, иди своей дорогой,
И слабых сердцем не смущай!’
Не раз в оковах пред судьею
Он безбоязненно стоял,
Не раз изгнаньем иль тюрьмою
Неправый суд его карал,
И бичевал его сурово
Палач не раз перед толпой,
Но он, от ран оправясь, снова
120 Шел дальше с книгою святой.
И думал он: ‘Беглец гонимый,
Для всех повсюду я чужой,
Но ты, мой друг незаменимый,
Всегда останешься со мной.
Мне легче с жизнью распрощаться
И умереть во цвете лет,
Чем малодушно отказаться
От усладительных бесед’.

——

Стоит без звука и без тени
130 Горячий полдень, солнце жжет,
Тяжелый воздух, полный лени,
Сухой травой не шелохнет,
На небе тучка быстро тает,
Как в теплых струях поздний лед,
И даже время замедляет
Свой необузданный полет.
Один ручей, играя с солнцем
Струей прозрачною своей,
Кует червонец за червонцем
140 Из золотых его лучей,
Волна ручья, песок лаская,
Звенит, как детский поцелуй, —
И странник смотрит, отдыхая,
На вольный бег холодных струй,
И отдается он потоку
Неуловимо быстрых дум.
Вдруг слышит он неподалеку
Природе чуждый гул и шум:
Людская речь, и плачь, и стоны
150 Взамен дремотной тишины,
Так странны в степи утомленной,
Так поразительно звучны.
Толпа людей к ручью степному
Спешит. Один измучен, стар.
Неужли вышел он из дому
Своею волей в этот жар?
Унылый взор, в оковах руки,
Согбенный стан, — все говорит,
Что он в тюрьму или на муки
160 Покорной жертвою спешит.
Жена и дочка молодая
И двое малых сыновей
За ним идут, стеня, рыдая
Все неутешней и больней.
Вокруг тюремщики. Им скучно, —
Порой смеются над детьми,
Порою режут воздух звучно
Своими длинными плетьми.
И сердце говорит скитальцу:
170 ‘Вот новый труд, иди скорей
Хоть чем-нибудь помочь страдальцу,
Несчастный он или злодей:
Несчастный жаждет утешенья,
Но и преступник — твой же брат,
И если люди ищут мщенья, —
Бог милосердием богат!’
Привал: тюремщики устали,
Под сенью пальм они лежат.
Сын утешенья, сын печали,
180 Друг с другом тихо говорят.
‘Нет, утешитель мой случайный,
Я рук в крови не обагрил,
Не явный грех, не грех и тайный
Меня в оковы заключил…
Вчера я был владелец поля,
В трудах обычных жизнь текла, —
Сегодня горестная доля
И дом, и поле отняла…
Прошедший год был трудным годом:
190 Стоял невыносимый зной,
И тучки под небесным сводом
Не зародилось ни одной.
Пожаром солнце обливало
Простор сияющих небес.
Земля от жажды изнывала,
Дымился, смрадом вея, лес.
Сгорела жатва в почве чадной,
А там — и новая беда:
Пришла чума, губя нещадно
200 Изнемогавшие стада.
Когда стучится горе в двери
Нетерпеливою рукой,
И за потерями потери
Идут жестокой чередой,
Тогда напрасно гнать с порога
Их кровожадную семью:
Безумен тот, кто воле Бога
Противоставил бы свою!
Трудом, борьбой, сопротивленьем
210 Он злые муки только длит,
И что казалося спасеньем,
Лютейшей гибелью грозит,
Оставь же замысел упорный
И, как душе ни тяжело,
Клони, клони в тоске покорной
Свое печальное чело!
Но, как безумец, доле строгой
Я покориться не хотел:
Меня страшил удел убогий,
220 Труда наемного удел.
Обременив себя долгами,
Напрасно радовался я:
Разбита гневными волнами
Надежды суетной ладья.
Моих трудов былым успехом
Теперь Господь не награждал,
Заимодавец только смехом
На все моленья отвечал.
Родных и близких я напрасно
230 Просил, — никто мне не помог…
Как камни, люди безучастны,
Закон неумолимо строг.
Вчера — тяжелый день печали! —
В слезах, безмолвно я глядел,
Как вещь за вещью продавали
Все, что сберег я, чем владел.
Но всем, что скоплено годами,
Долг безрассудный не покрыт,
И участь сделаться рабами
240 Мне, детям и жене грозит’.
Замолк старик, сидит угрюмый…
Поникнул странник головой,
В его уме несутся думы,
Как резвых пчел гудящий рой:
‘Нужны ли речи утешенья,
Слова участия тому,
Кто, полный страха и смущенья,
Идет в неведомую тьму?
Когда в молчании суровом
250 Ночь воцарится на полях,
К ней выходи не с громким словом,
А с ярким светочем в руках…
Чем помогу семье унылой?
Со мной Евангелье одно…
Увы! с тобою, друг мой милый,
Мне расставаться суждено!
Твой свиток ярко позолочен,
Он в золотом ларце лежит,
Ларец красив, тяжел и прочен,
260 И весь алмазами горит.
К чему сокровище такое
В моей скитальческой суме?
Ученье врезано живое,
Неизгладимое — в уме!’

——

Промчались сутки. К тем же стройным,
Высоким пальмам у ручья
Идет под солнцем ярко-знойным
Освобожденная семья.
Их ноги радость окрыляет,
270 Глаза их счастием горят,
И всяк скитальца вспоминает,
И Бога все благодарят.
22, 28 ноября,
9, 23, 31 декабря 1890,
4, 6, 8, 11, 12, 14, 15 января,
26 июля 1891

627

Выбираешь это, то ли,
Часто вовсе невпопад.
Хошь не хошь, а поневоле
Делай, что тебе велят.
27 июля 1891

628

Люблю детей не так, как любит
Обычно и прилично тот,
Кто их ласкает и голубит,
И наряжает, и блюдет.
Нет, принаряженные дети
Во мне всегда родят печаль,
Как рыбки, пойманные в сети.
Мне этих милых деток жаль.
Мне дети нравятся — босые,
В одеждах легких и простых,
Непринужденные, живые,
С весельем в глазках удалых,
От них я требую немножко:
Побольше правды и стыда,
Да пусть бы их босые ножки
Почаще трогала вода.
2 августа 1891

629

Мы слышали давно, что Средние века
Оригинальности имеют отпечаток,
И если жизнь была безумна и дика,
Как старое тряпье со множеством заплаток,
Все ж силы юные кипели в них ключом,
И чувства пылкие царили без преграды,
И сильный не просил и не давал пощады,
И были их сердца исполнены огнем.
Какие сладкие слыхали мы баллады
10 Про дев и про любовь минувших этих лет,
Про дев пленительных, что звезды полуночи,
Любовь кипучую, какой теперь уж нет.
Про ласки страстные, про огневые очи,
Про муки ревности, про тайный страх измен,
Сердечную борьбу, внезапную измену,
Преступницы-жены страдания и плен.
И, наконец, про ту ж трагическую сцену:
Любовники в крови, — торчит в груди кинжал,
Она как бледный крем , он — с важностью героя.
20 Иль яда быстрого разделенный фиал
Несет им сладкий дар совместного покоя.
И стали думать мы, что наш тревожный век
Условностью одет, и тесен стал, и бледен,
Что холоден и слаб стал ныне человек,
И злою ржавчиной практичности изъеден.
Трагедии нигде глубокой не найдешь, —
Сменили мы любовь на купленную ласку,
На нашем языке коварство или ложь,
И прячем мы лицо в условленную маску.
30 А если иногда случится нам узнать,
Что рядом с нами вдруг свершилося злодейство
Иль подвиг доблестный, способный взволновать
Сердца и помыслы, как будто чародейство,
Или нашла приют гонимая любовь
Под окровавленной, суровой крышей гроба,
И над могилой ранней своей жертвы, — вновь
Бледнеет и дрожит униженная злоба, —
Мы удивляемся. Толпою мы спешим,
Волнуясь и крича, заняться яркой драмой,
40 Загадку сплетнями кой-как мы разрешим,
Да пошлой болтовней, да плоской эпиграммой.
Все чрезвычайное, все, что из ряда вон,
Нам как-то нравится, как редкая новинка,
Как нравится порой нелепо-страшный сон
Иль соблазнительно-красивая картинка.
Не от того ль до нас из прежних лет дошло
Такое множество трагедий и скандалов,
Что чрезвычайное всегда к себе влекло,
Как роскошь римская влекла к себе вандалов?
50 Как мирные стада пасутся на лугах
С такой же тупостью, как и в былые годы,
Так бледное житье в отеческих домах
Влачили, как теперь, различные народы.
А эти редкости — любовь, кинжал и яд,
И замки и луна, и месть и преступленье,
Баллад таинственных истасканный наряд, —
В театре жизненном без платы представленье,
С их пошлостью дают друг другу поколенья.
А взглянешь вкруг себя — неслышный миру плач
60 Таится ото всех, невидимые муки, —
Там улыбается безжалостный палач,
Там жертве трепетной завязывают руки,
И сколько ты найдешь и горя, и страстей,
Отчаяний немых, бессмысленных проклятий.
И столько пыток злых, безвременных смертей, —
Растерзанных сердец, разорванных объятий,
Обманутых надежд, униженных собратий, —
Что помутится ум, и сердце задрожит,
Молох властительный перед тобой восстанет,
70 Весь кровью жертвенной обрызган и облит,
И с дикой радостью в глаза тебе заглянет.
Зачем ты, злобный бог забытых городов
Прибрежья Тирского, былого Карфагена,
Пережил их позор и тяжесть их оков,
И смерти нет тебе, и ты не знаешь тлена?
Не пышный здесь Сидон, — здесь бедный городок,
Не знаю почему, зовется он Туманом,
Заброшен он в глуши, ни длинен, ни широк,
Домишки ветхие — что нищий в платье рваном.
80 Знакомство здесь сведешь, будь рад ей иль не рад,
Со злой старухою, завистливою Сплетней,
Хоть, по обычаю, везде ее бранят,
Но слушают ее тем чаще и приветней.
К ее затейливой и вредной болтовне
Порою, каюсь, я прислушивался жадно,
Но после каждый раз так делалося мне
И скучно, и смешно, и вместе безотрадно.
Как мутный ручеек, вился ее рассказ,
И было много в нем бессмысленного вздора,
90 Безбожных вымыслов, догадок и прикрас, —
Так в сточном ручейке несется много сора.
Но иногда, сквозь весь обильный этот сор,
Сверкали мне в глаза, как зарево пожара,
Обида кровная, и муки, и позор,
И мстительной судьбы внезапно-злая кара.
Я верить не хотел, но тягостней горы,
Обрушенной на грудь, тоска меня томила,
И вот передо мной являлись две сестры,
И в области беды меня их мощь стремила.
100 И первая была воздушна и легка,
Одежды легкие роняла и манила, —
То, радостно смеясь, наряднее цветка,
Звенящим голоском, как пташка, щебетала.
Краснела, как кумач, лукавые глаза
Зарницей заревой рассеянно мерцали,
И гнулся ее стан, как тонкая лоза,
И груди белые порывно трепетали.
И пряди светлые распущенных кудрей
На плечи сыпались широким водопадом,
110 Любуясь и сама красой живой своей,
По зеркалу реки она скользнула взглядом.
Пред нею забывал я горе и печаль,
Была одарена она волшебной властью, —
И только к ней пылал томительною страстью,
И с нею улетал в таинственную даль.
Картины дивные мелькали предо мною.
И дева юная, прекрасная Мечта,
Летела как орел над морем и землею,
Крылами светлыми высоко поднята.
120 Я вам перескажу один рассказ ее,
Не знаю почему, так душу взволновавший,
Так надорвавший сердце робкое мое,
И в разум мой свинцом так глубоко запавший.
5, 6, 7, 8, 13 августа 1889,
2 августа 1891

630

Полон ты желаньем дела,
И на подвиг ты готов.
Пред тобою заалела,
Как заря, твоя любовь.
Что ж, иди, пора приспела,
Только знай, что путь суров.
Много встретишь ты врагов.
Слышишь, злоба зашипела?
Клевета растет, язвит,
И ничто не защитит
Грудь твою от злого жала.
Жертвуй людям, но не жди,
Чтоб хвала тебя венчала, —
Нет, осмеянный, иди.
2 августа 1891

631

Губы сжаты, строги взоры,
На меня и не глядишь,
Но понятны мне укоры,
Что сурово ты таишь.
Что сердиться так упрямо
На меня уже два дня?
Поскорее кончи, мама,
Больно высеки меня.
Заслужил я это, — знаю,
Что вина так тяжела.
Сам я розги наломаю,
Сам разденусь догола.
Чтобы темная досада
Не печалила наш дом,
Накажи меня как надо,
Наказав, прости потом.
<Около 2 августа 1891>

632

Услышишь ты вокруг себя шипенье
Коварного, таящегося зла, —
Но обходи с улыбкою презренья
Бесстыдные и злобные дела:
Есть горшие на свете преступленья,
Их скрывшая, губительнее мгла.
Смотри, чтоб жажда грозного отмщенья
Пред ними в ужасе не умерла.
Могучих сил не трать в борьбе бесплодной, —
Иди вперед, бесстрастный и свободный,
Вперяя взор во тьму, не ведай сна:
Опасен путь, таится там химера.
На битву грозную тебе нужна
Вся мощь, любовь, надежда вся и вера.
4 августа 1891

633 А
СОНЕТ

Аюбитель радости играющих детей,
Кто б ни были они, с восторгом наблюдает.
Пусть грязь дорог босые ноги их марает, —
Они так веселы в наивности своей.
Но мысль печальная мой разум посещает,
Когда гляжу на них, степного тигра злей,
Полуночной грозы суровей и мрачней,
Огнем отчаянья она в душе пылает.
Грозящим манием безжалостной руки
Начерчен жребий ваш, о дети-бедняки!
И если в ком-нибудь из милых глаз мерцая,
Зародыш гения на дне души лежит,
Ночь дикой косности, угрюмая, немая,
Его бессмысленно навеки заглушит.
4 августа 1891

633 Б

Старик улыбчивый, ты медлишь на пороге,
И смотришь на толпу играющих детей.
Хоть ноги голые марает грязь дороги,
Забавны милые беспечностью своей.
Но думы у меня безрадостны и строги,
Когда гляжу на них, они в душе моей,
Как зарево больных и медленных огней,
Обнявших светлые, надменные чертоги.
Давно определен, бессмысленно суров,
Начертан наш удел, о, дети бедняков!
И пусть в иной душе, из милых глаз мерцая,
Зародыш гения дает свои ростки,
Бессмысленная жизнь, и косная, и злая,
Покровом тягостным сомнет его цветки.
4 августа 1891

634

Нарядная мечта, сдружившаяся с песней,
Воздвигшая дворцы из вековечных глыб,
Насколько стала б жизнь свободней и чудесней,
Когда твои цветы равно для всех цвели б!
Когда б все голоса слилися в братском гимне
О солнце благостном, о счастии земном,
То вопли гибнущих: о брат мой, помоги мне!
Не гасли б попусту в безмолвии немом.
Но петь о том, в чем нам навек не будет части,
Что огорожено незыблемой стеной,
Поэт, найдешь ли <ты> довольно гордой власти
Над изнемогшею, мятущейся душой?
Что мне природы всей чарующая прелесть,
Румяный свет зари, блеск и сиянье дня,
И звезды яркие, что в небе загорелись,
Недостижимые, как счастье для меня!
Что девичья краса, пленяющая очи
И в сердце пылкая волнующая кровь,
Когда в душе моей темнее полуночи,
Иная стонет в ней, суровая, любовь!
Для сердца жаркого ужасно это счастье,
Когда ликующий и пьяный шум пиров
Шлет только дикий смех тупого безучастья
На стон и жалобы страдающих рабов.
1890, 4 августа 1891

635

Я упивался негой счастья,
Безумным праздником любви.
Струился ядом сладострастья
Избыток сил в моей крови.
Я говорил: — И от ненастья
Часы отрадные лови,
Во всех пирах бери участье,
Для грез пленительных живи! —
Не видел я, безумец бедный,
Обманов жизни этой бледной!
Но вдруг отвергнутого стон
Смешался с песней звонкой нашей, —
И с пира я бежал, смущен
И не допив заздравной чаши.
4 августа 1891

636

Влечется злая жизнь! Ни счастья, ни свободы!
Ленивей тяжких змей ползут немые дни,
Летят, как ураган, стремительные годы,
И гаснет радость грез, как бледные огни.
Заставлены пути, заграждены исходы.
Не трать остатка сил, неправды не кляни.
Пускай твою ладью неведомые воды
Несут лесным ручьем в таинственной тени.
Лежи на дне ладьи, следи ветвей мельканье,
И слушай сонных струй ленивое роптанье,
И жди, спокойно жди. Бездействие — не стыд,
Когда для битвы нет оружия и силы.
Усталого раба ничто не устрашит, —
Ни холод жизни злой, ни холод злой могилы.
7 августа 1891

637

Когда замрет желаний жадных
Неугомонно-дерзкий спор,
В разливе бедствий беспощадных
Себе услышишь ты укор.
И ты поймешь, что за мечтою,
Безумец бедный, гнался ты,
А жизнь смеялась над тобою,
Неумолимою волною
Смывая гордые мечты.
16 августа 1891

638

Я из училища пришел,
И всю домашнюю работу
Я сделал: сам я вымыл пол,
Как делаю всегда в субботу.
Я мыл, раздевшись догола,
А мать внимательно следила,
Чтоб пол был вымыт добела.
Порой ворчала и бранила.
В одной рубашке стол наш я
10 Накрыл. — Живей! Не будь же копой!
Ну, а салфетка где твоя?
Да ты ногами-то не шлепай!
Варила я, а ты носи!
Неси-ка щи, да осторожно, —
А то ведь, Боже упаси!
И обвариться щами можно. —
Сходил ко всенощной, потом
Возился в кухне с самоваром.
Весь раскрасневшись, босиком,
20 Я внес его, кипящий паром.
Чай выпит. — Ну, пора и спать. —
И все благополучно было:
Сегодня не сердилась мать
И ласково благословила.
Сказала: — Раньше поднимись
Тетрадки править пред обедней,
Теперь же поскорей ложись,
И не читай ты светских бредней. —
28 августа 1891

639
СОНЕТ

Ал<ексан>дру Влад. Дурново

В пустынных небесах скиталася комета,
Везде встречая мрак и холод гробовой,
Но солнце встретило ее потоком света,
И вспыхнула она красивою звездой.
Вы озарили путь безвестного поэта
Речами теплыми, отзывчивой душой,
И робкие стихи в созвучие сонета,
Звеня в его душе, сбегаются толпой.
Комета бедная, по небесам блуждая,
О солнце ласковом с тоскою вспоминая,
Свиданья нового с светилом жарким ждет.
А я утешуся отрадною мечтою,
Что Ваш приветный взор порою упадет
На стих, начертанный нелживою рукою.
1 сентября 1891

640 А

В теченье многих дней и лет
Привлечь внимательного друга,
Навеки врезать яркий след —
Невелика еще заслуга.
Не слишком трудно изловить
В капкан лукавую лисицу,
Иль щедрым кормом приманить
В силок доверчивую птицу.
Но разом на лету свалить,
Послав вдогонку выстрел меткий,
Но разом сердце полонить,
И неразрывной дружбы нить
В короткий миг навеки свить, —
Удел и завидный, и редкий.
И Вам дарован он судьбой
На счастье всех, кто Вами встречен,
Кто Вашей чуткою душой
И очарован, и отмечен.
3 сентября 1891

640 Б

Не слишком трудно изловить
В капкан лукавую лисицу
Иль щедрым кормом заманить
В силок доверчивую птицу.
Так после долгих дней и лет
В душе внимательного друга
Навеки врезать яркий след —
Не велика еще заслуга.
Но на лету орла сразить
Трудней, — здесь нужен выстрел меткий.
Как разом душу полонить —
Удел и завидный, и редкий.
3 сентября 1891

641 А
СОНЕТ

Энтузиазмом скоротечным
Не обольщай себя, мой друг:
В твоей душе не будет вечным
Великодушный твой недуг.
Покуда юношей беспечным
Глядишь ты весело вокруг,
И гонишь пламенем сердечным
Суровый строй житейских вьюг.
Но будет день: душа устанет
И грезы пылкие проклянет,
Благоразумным станешь ты,
Пойдешь ты торными путями.
И к пьедесталу Суеты
Приникнешь робкими устами.
25 сентября 1891

641 Б

Восторгом ярким скоротечно
Воспламенен ты, милый друг,
Но верь, пылать не будет вечно
Великодушный твой недуг.
Теперь, пока ты юн, беспечно
И весело глядишь вокруг,
Пылаешь ты простосердечно
И в холоде житейских вьюг.
Но день придет, душа устанет,
И грезы пылкие проклянет,
Благоразумен станешь ты,
Пойдешь обычными путями.
И будешь робкими устами
Хвалить томленья суеты.
25 сентября 1891

642 А

Навеки замкнут в рамках тесных
Строй жизни пасмурной, немой.
Недостижимей звезд небесных
Свободной жизни блеск и зной.
Одной мечтою в час досуга
Я обтекаю вольный свет,
Где мне ни подвига, ни друга,
Ни интересов жгучих нет.
Томим завистливой печалью,
10 Слежу задумчиво тогда,
Как раскрываются за далью
Деревни, степи, города,
Мелькают лица, платья веют,
Смеются дети, солнце жжет,
Шумят стада, поля пестреют,
Несутся кони, пыль встает…
Ручья лесного нежный ропот
Сменяет рынка смутный гул.
Признания стыдливый шепот
20 В базарных криках потонул.
Разнообразна, прихотлива,
Значенья тайного полна,
Как океан в часы прилива,
Жизнь необузданно-грозна.
Я на нее гляжу, как узник
Из-за решетки смотрит вдаль,
И, как единственный союзник,
Ко мне ласкается печаль.
25 сентября 1891

642 Б

Навек налажен в рамках тесных
Строй жизни пасмурной, немой.
Недостижимей звезд небесных
Свободной жизни блеск и зной.
Одной мечтою в час досуга
Я обтекаю вольный свет,
Где мне ни подвига, ни друга,
Ни наслаждений бодрых нет.
Томясь в завистливой печали,
Слежу задумчиво тогда,
Как выплывают из-за дали
Деревни, степи, города,
Мелькают лица, платья веют,
Смеются дети, солнце жжет,
Шумят стада, поля пестреют,
Несутся кони, пыль встает…
Ручья лесного нежный ропот
Сменяет рынка смутный гул.
Признания стыдливый шепот
В базарных криках потонул.
25 сентября 1891

643 А

Картин блестящих, звонких песен
Ты от меня не жди:
Мой мир уныл, угрюм и тесен,
И холодно в груди.
Привык я слышать только звуки
Насмешек и угроз,
Привык везде я видеть муки,
Смотреть на мир сквозь слез.
Привык я в радости беспечной
Сокрытый видеть яд, —
И вспышки теплоты сердечной
Меня не веселят:
В них много блеску, правды мало,—
Людей я разгадал,
Душа будить себя устала,
И мрак ее объял.
25 сентября 1891

643 Б

Поэм веселых, милых песен
Ты от меня не жди, —
Тяжелый путь мой пуст и тесен,
И бездна впереди.
Я в мире слышу злые звуки,
Моленья да угрозы,
Я в мире вижу только муки,
Смотрю на мир сквозь слезы,
И даже в радости беспечной
Провижу скрытый яд, —
В рубинах радости сердечной
Не мне венец отрад.
В них много блеску, жизни мало,
Их скоро мрак объемлет.
Душа будить себя устала,
И безнадежно дремлет.
25 сентября 1891

644

— Знаешь: голод! Люди мрут!
— Что ж, мы как-нибудь поможем:
Мы копейки наши сложим,
Их по почте перешлют…
— Половину украдут,
Купят хлеб по ценам схожим,
И по ломтю раздадут
Нашим братьям… толстокожим!
— Ах, зачем же клеветать!
Кто же станет воровать!
Предводители дворянства?
Председатели управ?
— Промотавшееся чванство,
Ненажравшийся удав!..
1) 27 сентября 1891

645

Весь мой талант — на полстраницы.
Над мной лежит печальный гнет.
Мечта летит быстрее птицы,
Как черепаха, ум ползет.
2) 27 сентября 1891

646

Словами горькими надменных отрицаний
Я вызвал Сатану. Он стал передо мной
Не в мрачном торжестве проклятых обаяний,—
Явился он, как дым, клубящийся, густой.
Я продолжал слова бесстрашных заклинаний,—
И в дыме отрок стал, прекрасный и нагой,
С губами яркими и полными лобзаний,
С глазами, темными призывною тоской.
Но красота его внушала отвращенье,
Как гроб раскрашенный, союзник злого тленья,
И нагота его сверкала, как позор.
Глаза полночные мне вызов злой метали,
И принял вызов я, — и вот, борюсь с тех пор
С царем сомнения и пламенной печали.
<2>) 27 сентября 1891

647

За мрак изображений
Меня ты не брани, —
Таков мой скорбный гений,
Такие наши дни!
Суровых песнопений
Моих ты не кляни, —
То в мглистости томлений
Горящие огни!
Гореть как можно жарче,
Светить как можно ярче,
Страданий не тая,
За черною горою
Встать красною зарею, —
Вот заповедь моя.
29 сентября 1891

648

Иссяк источник вдохновенья,
Уходит юность, стынет кровь!
Не знал я сладкого мгновенья:
Не улыбалась мне любовь!
Напрасно жаркою волною
Вся в сердце закипала кровь:
Не пролетала надо мною,
Не улыбалася любовь!
Безумства дикого мученья
Грозят, грозят мне вновь и вновь.
Не знал я светлого мгновенья,
Не улыбалась мне любовь!
4 октября 1891

649

Вальс, кадриль, мазурка, полька,
Это — танцы для балов.
Танцевал бы их, да только
Им учиться бестолков.
А гопак, трепак, присядка —
Деревенский это пляс.
Недоступная ухватка,
Горожане, в них для вас.
Я иную пляску знаю.
10 Может быть, нехороша,
Но частенько исполняю
Этой пляски антраша.
Для нее костюм несложен,
Научиться просто ей:
Догола раздет, разложен
Под мелодию ветвей
Да под собственное пенье
Этой арии простой,
Что из оперы ‘Сеченье’
20 И с припевами ‘ай! ой!’
Высоко взметаю пятки,
И танцую трепака
Прытче вальса и присядки,
Даже прытче гопака.
Не однажды на неделе
Проплясавши так, поймешь,
Что в здоровом только теле
И здоровый дух найдешь.
Это тело укрепляет,
30 Изгоняет всяк порок,
И грехи уничтожает,
И притом в короткий срок.
5 октября 1891

650

Поставил я недавно Войку
В его небрежную тетрадь
За множество ошибок двойку.
Подвинуть надо хоть на пядь
Лентяя мерою суровой,
Хоть чрезвычайной, но простой.
К его хозяйке Балашовой
Иду я вечером босой.
(Чтоб не рискнуть домашним миром
10 И маму вновь не рассердить,
По ученическим квартирам
Пришлось мне босиком ходить).
Да кстати и на Балашова
Ахутин жаловался мне.
— Его приструньте заодно вы, —
Он с Войком в вашей стороне. —
Вхожу. Подростка два босые
Встают, и кланяется мать.
В беседе с ней вины большие
20 Пришлось не долго разбирать.
По моему приказу бойко
Тотчас послушный Балашов
С таким усердьем выдрал Войка,
Что поднял тот прегромкий рев.
И на полу потом вот этом,
Где Войка розгами хлестал,
И Балашов лежал раздетым,
И Войк его усердно драл.
— Спасибо вам, что так вы строги! —
30 Вдова меня благодарит,
Целует мне босые ноги,
Мальчишкам целовать велит.
17 октября 1891

651—652
КТО В ОТВЕТЕ?

1. Бесполезно рассуждать
Слишком долго на совете,
Ваше дело — подписать,
Вы не будете в ответе.
2. Управляю только я, —
Так дела идут на свете, —
Воля полная моя,
Вы не будете в ответе.
3. Вот нагажу я когда,
10 Не пойму ни черта в смете,
В этом разе, господа,
Вы уж будете в ответе.
4. Я хочу вам рассказать:
Я в мудреной вашей смете
Ничего не мог понять,
Вот за это — вы в ответе.
5. Я совсем не виноват:
Я работал в прошлом лете,
Помогли б, я был бы рад,
20 Вы ж останетесь в ответе.
6. Я пассивно исполнял,
— Про постройки же все эти
Ведь и округ даже знал,
Вы не будете в ответе.
7. Вот обои у меня, —
Поиспачкали их дети, —
Обновил, конечно, я.
Кто ж тут должен быть в ответе?
8. Я душою чист всегда,
30 Я попался в ваши сети.
Вы молчали, господа,
И за это вы в ответе.
9. Все исправить, улучшить,
К этой лишь стремлюсь я мете,
Мне ль страдать-то, мне ль платить,
Мне ли, мне ли быть в ответе?
1) 18 октября 1891

НА СОВЕТЕ

И приятно, и полезно
Иногда твой хвост пришпилить,
И с улыбкою любезной
На тебя помои вылить.
2) 18 октября 1891
Тогда же. Там же

653
ИСТИНЫ

Истина 1
— Тяжесть не вредит,
Вреден только гнет.
Истина 2
— Что директор говорит,
Столько он и врет.
Истина 3
— Штукатурка — это вздор,
Нужен лишь печник.
Истина 4
— И ворует — да не вор, —
А всего Сквозник.
25 октября 1891

654

Мечты напрасны, зов бесплоден, —
Могильным сном народ мой спит.
И необузданен, свободен
Над ним тиран еще царит.
27 октября 1891

655
ПОЭМА ‘РОССИЯ’

Была мечта, стремленья были,
Надежда двигала вперед.
27 октября 1891

656
БОТФОРТЫ ПАЖА АДЕЛЬСТАНА

Простившись во вторник с женой,
Уехал барон на охоту.
Хотел возвратиться домой
Он к вечеру только в субботу.
Но спел ему хитрый певец,
Что рыцарь обманут женою,
Что в спальню ее молодец
Взбирается ночью глухою.
Вернувшися ночью верхом
10 Ко рву неприступного замка,
Барон увидал, что тайком
Калитку лукавая мамка
Открыла (светила луна, —
Он скрыт был под сенью каштана).
Звала к баронессе она
Красавца, пажа Адельстана.
Он видел, как паж у стены
Разул свои бойкие ноги,
Чтоб слуги неверной жены
20 Не подняли сдуру тревоги,
И тихо за мамкою он
В калитку потайную скрылся.
И взял его обувь барон
И, скрыв под плащом, удалился.
Он в среду вернулся домой,
И в зал он, плаща не снимая,
Вошел, ни жене молодой,
Ни слугам своим не внимая.
Испуганный паж побледнел, —
30 Припомнил он утренний случай:
Когда горизонт заалел,
И солнце блеснуло за тучей,
И тихо, потайным путем
За дверь увела его мамка,
Он обувь искал под кустом
За рвом неприступного замка.
Следы от тяжелых ботфорт
На влажной земле он увидел,
И думал: — Разбойник иль черт
40 Меня здесь некстати обидел? —
Уселся на кресло барон,
Неспешно свой плащ он откинул,
Ботфорты красивые он
Ботфортой тяжелой подвинул,
И молвил: — В дороге со мной
Случилось великое диво.
Я ехал дорогой глухой,
Росла у дороги крапива.
Назад посмотрел я: спешат
50 За мною ботфорты, вот эти!
И голосом звонким кричат:
‘Плохое житье нам на свете.
В объятьях предутренней тьмы,
В росистой траве, средь тумана,
Владельцем оставлены мы,
Ботфорты пажа Адельстана.
Досадно на мокрой земле
Валяться в холодном тумане,
Когда наш хозяин в тепле
60 Сидит на пружинном диване,
Вино искрометное пьет,
Со знатною дамой смеется,
Ей сладкие песни поет,
В горячей любви признается.
Вели ему, грозный барон,
Чтоб снова нас принял на службу,
Да лучше ценил чтобы он
С ботфортами крепкими дружбу.
Отец, хоть дворянчик, да нищ, —
70 Босой дома бегал мальчишка,
Так в паре таких голенищ
Красавчику не было б лишка’. —
И паж, раскрасневшись, дрожит,
Ни слова промолвить не смеет, —
Безмолвная стража стоит,
Лицо баронессы краснеет.
Барон головой покачал,
И молвил: — Ботфорты красивы!
А я в них вчера напихал,
80 Чтоб крепче сидели, крапивы. —
Сияет обеденный зал,
Пирует барон, и не тужит,
Вино наливая в бокал,
Наказанный паж ему служит.
Лицо Адельстана горит,
И жжет ему ноги крапива.
Краснеет жена и молчит,
И шепчутся слуги: — Вот диво! —
4 января 1890, 30 октября 1891

657

Отец

Ты опозорила мой дом,
И где же он, твой соблазнитель?
Как тать, он в честную обитель
Проник — и убежал потом.

Дочь

О нет, отец, о нет! Быть может,
Страдает так же он, как я, —
И, верно, сердце ему гложет
Тоска такая ж, как моя!

Отец

Покрывши тягостным позором
10 Мои седины, ныне ты
Свой грех искупишь. Сладким взором
И блеском юной красоты
Ты и теперь еще прельщаешь,
И есть один, — своей женой
Он назовет тебя. Ты знаешь,
О ком я говорю с тобой!

Дочь

О нет, мне муж иной противен.

Отец

Подумай. Твой ответ наивен.
Упрямство отложи свое,
20 Не откажи отцу седому,
Или проклятие мое
Ты унесешь с собой из дому.
И ты пойдешь отсюда прочь,
И у тебя отца не будет,
И скоро город весь забудет,
Что я имел когда-то дочь.
И если нищая, больная
Ты упадешь к моим ногам,
Их обнимая и лобзая, —
30 Тебе приюта я не дам.

Дочь

Пускай так будет. Я готова,
Но не забуду я того,
Кто силой мысли, правдой слова
Был ключ прозренья моего…

Отец

Опомнись, дочь. Три дня дам сроку,
Ты мне ответ в них приготовь…
Смирися, помолися Богу
И позабудь свою любовь.
И он ушел, замкнувши двери,
40 А я осталася одна.
Одна, тоской моей потери
Взволнована, поглощена.
Моей любви и поцелуям
Не для жены он изменил,
Мой дух не ревностью волнуем
И не сомненьем полон был.
Нет, силу своей юной страсти,
Я знала, в жертву он принес
Иной, суровой, грозной власти, —
30 Виновнику великих слез.
И я решилась. Если милый
Пошел на честную борьбу
С неправедной и злобной силой, —
С его судьбой мою судьбу
Свяжу я цепью неразрывной, —
Пора, пора народам знать,
Что на призыв свободы дивной
Умеют жены отвечать,
Умеют смело умирать!
60 Прошли 3 дня. Полна смятенья,
Я гневного отца ждала,
И сила твердого решенья
В моей груди не умерла.
Сняла с себя я украшенья,
Надела платье победней,
Простой платок, разула ноги,
Чтоб из обители моей
Не брать ненужного. Дороги
Не знала, да покажут мне.
70 Отец приходит. ‘Я готова
К изгнанью’, — говорю сурово,
И вся дрожу, и вся в огне.
‘Ты вспомнишь, тварь, об этом дне, —
Сказал мне, взорами сверкая, —
Иди’. И я ушла босая,
Отцовский гнев неся с собой, —
Свободу и любовь спасая,
Я не смутилась пред бедой.
Я верила: найду я хлеба,
80 Как до меня его нашли.
Широк простор родной земли…
Спускалась ночь. Темнело небо,
С востока тучи наползли.
Мне было страшно: гром гремел,
Так близко молния сверкала,
Как будто острие кинжала
Мне в сердце буря опускала,
И вся в слезах дрожала я,
А дождь жестокими струями
90 Лился, моими волосами
Играла буря < >
Я встала рано. Освеженный
Вчера гремевшею грозой,
Веселым утром пробужденный
Мир ликовал передо мной.
Как алы блестки перламутра,
Дышали свежестию утра
В небес глубокой сине