Стихотворения, Долгоруков Иван Михайлович, Год: 1810 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СТИХИ
на Мишенскую долину.

(Посвящены А. П. Юшковой.)

Нтъ средства не сказать: прекрасная долина!

Прелестне стократъ, чемъ мертвая руина,

Какую сохранилъ отъ Генуезцевъ Крымъ,

Какихъ мы посмотрть во весь духъ скачемъ въ Римъ.

Живой Натуры тронъ! дыханіе Зефира

Не стонетъ въ заперти подъ сводами порфира,

Въ свобод полной мысль, волшебныя мечты

Являетъ новыя повсюду красоты.

Безсонной чародй, мое воображенье,

На каждомъ шаг духъ приводитъ въ восхищенье.

Здсь Фебовъ западъ зрю, — тутъ вижу всходъ луны.

И слышу вдалекъ Блевскіе звоны.

О родина моя! Москва, къ которой шаю,

Котору въ жизни я подобилъ часто раю,

Которая по смерть пребудетъ мн мила,

Мн слышатся уже твои колокола!

Природа! предъ тобой что наши милліоны?

Люблю твои дары, блажу твои законы!

Божественны мста! еще побудемъ здсь,

Пусть вржется въ умъ гора, лсокъ, вся весь.

Дай, память, вчну кисть — рисуйся въ ней картина,

Дай, сердце, имя ей: блажеяная долина!

1810 года, Августа 28,

К. И. Долгорукій.

‘Встникъ Европы’. Часть LIII, No 19, 1810

Наставленіе влюбчивому пріятелю.

Послушайся меня, — долой тоску съ двора,

Съ подругою такой въ минуту посдешь.

Живи, покамстъ жить не минула пора,

А смерть придетъ съ серпомъ, — хоть дюжъ, не уцлешь.

Ученые давно разсказываютъ намъ,

Что всуе горевать о томъ, въ чемъ мы не властны,

Что всякой долженъ быть покоренъ Небесамъ, —

Твердятъ о томъ вковъ намъ опыты всечасны.

Послдуй мудрецамъ и сердцу дай покой,

Не мучь его, мой другъ, разборчивостью строгой,

Разсудка не лишай чувствительной тоской,

И къ вчности бреди естественной дорогой.

Натурой созданы, въ натур мы живемъ:

Законами ея намъ должно управляться,

По милости ея мы спимъ димъ и пьемъ,

По милости ея мы можемъ наслаждаться,

Тотъ бредомъ зараженъ обманчивыхъ страстей,

Кто мнитъ, что жизни сей минуты драгоцнны,

Такъ точно, какъ жемчугъ на дн густыхъ морей,

Во внутреннихъ жильяхъ сердечныхъ сокровенны.

Въ ошибк тотъ, кто мнитъ, что счастіе сердецъ

Въ обмнъ нжныхъ чувствъ, въ душевномъ восхищеньи,

Что вздохъ, слеза и взоръ суть радостей внецъ,

Что встники всхъ благъ сердечныя біеньи.

О жалкія умовъ испорченныхъ мечты,

Которымъ въ жертву мы несемъ союзъ природы,

И жизни сей цнить не смысля красоты,

Бжимъ въ оковы зла отъ прелестей свободы!

Увы! я самъ искалъ такихъ же въ свт благъ!

Романами пути прокладывалъ ко счастью,

И пагубнымъ считалъ тотъ каждый смлый шагъ,

Которой велъ меня нечаянно къ безстрастью.

Очнулся наконецъ.— Что радости? — прошло

Прекрасныхъ лто дней? весн не возвращаться,

Снгъ старости напалъ на сморщенно чело,

Кумиръ любви разшибъ — и полно заблуждаться.

Натура! виноватъ твой сынъ передъ тобой,

Но ты, какъ нжна мать меня благословила,

Дала мн поиграть въ мечтахъ моей судьбой,

A здравіе мое и силы сохранила.

Въ теб одной я зрю источникъ всхъ отрадъ.

Кто черпать изъ него уметъ осторожно,

Того палящій зной не жжетъ въ тни прохладъ,

Доволенъ, веселъ, бодръ и счастливъ тотъ неложно.

Натура намъ не лжетъ и разуму не льститъ,

Воспользуйся, мой другъ, щедротъ ея богатствомъ,

Купидо журавля на неб намъ сулитъ,

Натура насъ прямымъ довольствуетъ приятствомъ.

Взгляни вокругъ себя на вс ея дары:

Чего нтъ въ естеств вещественнаго міра?

Чего намъ не дадутъ сырой земли пары,

Согртые лучемъ, ниспосланнымъ съ еира?

Тамъ въ житницы поля скирдами платятъ дань,

И грча твой сускъ засыпала крупами,

Тамъ ленъ для слугъ твоихъ готовитъ блу ткань,

A скотъ твой зритъ луга, уставленны стогами.

Тамъ спетъ гибкой хмль вкругъ тоненькихъ жердей,

И скоро бражной чанъ народу разольется:

Съ занозой артишокъ, кудрявой кочень щей?

И млинькой горохъ — все для тебя ведется.

Здсь множествомъ цвтовъ весь воздухъ накуренъ:

Ты въ сладкой тишин ласкаешь обонянье,

Чудесной пестротой твой взоръ обвороженъ.

О, сколько намъ утхъ даетъ благоуханье!

Вотъ Шпанскихъ вишенъ лсъ, царь фруктовъ ананасъ,

Лимоновъ сочныхъ рядъ и груша духовая:

Какой для вкуса пиръ, для пресыщенья часъ!

Владльцу ли сихъ мстъ прилично жить скучая!

Тамъ дынь, арбузовъ тьма, тамъ сладкой виноградъ

На рамахъ разложилъ свои тяжелы кисти,

О радостная втвь! — утшне стократъ

Сокъ лознаго плода Дамасскія корысти.

Дай слуху,радость внять пснь ранню соловья,

Войди въ дремучій лсъ, отечество пернатыхъ, —

Тамъ соколъ, чижъ, снгирь, какъ общая семья,

Вьютъ гнзда и птенцовъ выводятъ въ нихъ крылатыхъ.

Рчетъ: — огромной домъ тотчасъ теб готовъ,

Умй лишь изобрсть вещамъ употребленье,

Жги хлбъ, вари стекло, на все достанетъ дровъ, —

И барку съ грузомъ вдаль несетъ воды стремленье.

Что шагъ, то чудеса: изъ камня брызнулъ ключь,

Ударился въ оврагъ и долу покатился,

Чешуйчатую тварь пригрлъ тутъ солнца лучь,

И въ невод твоемъ сонмъ разныхъ рыбъ явился!

Ужели на сію картину естества

Въ окно свое смотрть ты можешь равнодушно,

Природу пренебречь въ день свтла торжества,

И лежа на соф твердишь нахмурясь: скучно!!

Или еще теб твой опытъ не сказалъ,

Сколь суетно въ кругу любовниковъ толпится,

Интригу прясть любви, какъ вертопрашный Галлъ,

И зрнье искосить на то, чтобы слюбиться?

Да будетъ проклятъ тотъ безмозглыхъ книгъ писецъ,

Кто первой въ кровь пустилъ ядъ оспы лжеморальной,

И разумъ помутя, направилъ путь сердецъ

Къ той жизни, кою мы зовемъ сентиментальной.

— Но прежде нежель я (готовъ ты мн сказать)

Воспользуюсь всмъ тмъ, что мн дала природа,

Недолженъ ли мужикъ нагнувъ хребетъ орашь,

Не мучатъ ли его, то зной, то непогода ?

Гд чижъ поетъ въ верьху, тамъ змй шипитъ въ трав,

Не все то хорошо, что взоръ прельщенный хвалитъ.

Червь точитъ красной цвтъ на мягкой мурав,

И прежде чмъ есть медъ пчела тебя ужалитъ. —

Что нтъ добра безъ зла, согласенъ я съ тобой,

Согласенъ въ томъ, что трудъ товарищъ наслажденья,

Поврь же мн и ты, что сладостной покой

Намъ лнь одна не дастъ, — то плодъ есть упражненья.

A если безъ труда нтъ въ свт ничего,

Не лучше ли, мой другъ, въ занятіяхъ полезныхъ,

Основывать столпы блаженства своего,

Чмъ туне тратить жизнь въ тенетахъ у любезныхъ?

Страстей быстра стезя, объ ней ты не тужи:

Натуры путь врнй, съ него лишь не сбивайся,

Ума по пустякамъ въ химерахъ не кружи,

Земное все любя, лишь Небомъ восхищайся.

Восторгъ есть твари дань единому Творцу,

Ему принадлежитъ всхъ смертныхъ изумленье!

Какъ чада, мы сему небесному Отцу

Единому должны воздать благоговнье.

За тмъ — весь міръ для насъ, для разума и чувствъ.

Хорошее люби и длай добродтель,

Наукъ полезныхъ другъ, любитель будь искусствъ,

Сосду доброхотъ и дворни благодтель.

Умренность храня, за лишнимъ не гонись,

Натура никогда насилій не прощаетъ,

Дары ея во зло употребить страшись,

Невоздержаніе болзни привлекаетъ.

На что запасовъ намъ лтъ на сто хоронить?

Кто жаждетъ лишь владть, тотъ жалкой рабъ разсчета,

Всечасно въ страх тотъ, для скорби долженъ жить,

Владльцу нуженъ стражъ — гд стражъ, тамъ и забота.

А я насущнымъ сытъ, природ пснь пою:

Физическимъ любя довольствомъ наслаждаться,

Я сладострастіе изъ полной чаши пью,

И чувственнымъ спшу весельямъ предаваться.

Что можетъ лучше быть при силахъ естества,

Какъ вдоволь пить и сть и спать безъ возмущенья,

Нтъ истиннй добра для смертныхъ существа,

Все прочее мечты и бредъ воображенья.

Доратъ оказалъ (*), и я весьма согласенъ, съ нимъ:

Насъ можетъ острой умъ любезностью прославить,

Но въ правду если мы счастливы быть хотимъ,

Стомахъ намъ лишь одинъ удобенъ то доставить.

Хозяйку я любилъ какъ друга, какъ жену,

Но къ Богу я ее въ стихахъ, не примняю,

Съ ней вмст кое-какъ тягло свое тяну,

Не строю лиры ей, a по просту лобзаю.

Быть можетъ заключатъ, что я матерьялистъ,

Пусть скажутъ — я молвы ужь не пугаюсь ,

Поклепъ съ себя стряхну, какъ дубъ осенній листъ:

Лишь съ совстью въ ладу вседневно быть стараюсь.

Не мни, чтобъ для меня безъ радостей былъ свтъ,

За тмъ что жизнь моя кругъ старости вертится,

Предлъ утхамъ смерть, не номеръ нашихъ лтъ,

И старецъ иногда всмъ сердцемъ веселится.

Царица благъ земныхъ, роскошница забавъ,

Натура! сохрани мои оставши силы,

Блюди отъ новыхъ бурь еще мой пылкой нравъ,

И дай спокойно мн достигнуть до могилы!

(*) L’esprit peut rendre un homme aimable, mais l’estomac le rend heureux.

Кн. И. Долгорукій

Владиміръ

‘Встникъ Европы’, No 24, 1811

Къ И. М Долгорукому.
(По случаю моего скораго отъзда изъ Москвы.)

За хлбъ, и соль, при нихъ за ласки,

За добрый, дружескій, любезный твой пріемъ.

Всегда одн бываютъ сказки

Сnасибо отъ души!— А я, какъ въ грязь лицемъ,

Свернулъ Французскимъ оборотомъ,

Къ друзьямъ не снесъ прости, а просто ускакалъ.

Съ такимъ затйливымъ разчетомъ,

Что будто Русскаго учтивства я незналъ,

Что будто бы моимъ поклономъ,

Которой долженъ былъ въ послдній разъ прнесть,

Я погршу передъ бонтономъ,

И наклю себ, увы! пятно на честь!

Винюсь и нтъ мн оправданья…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Къ томужъ, Пвецъ для всхъ приятный!

Ты знаешь, что тебя привыкъ я съ дтства чтить,

Что твой напвъ, всегда понятный,

Люблю я дорогимъ въ душ моей цнить!

И что, небывъ теб извстнымъ,

Я псень, ужъ твоихъ былъ врный, нжный другъ!

Ты знаешь также, что прелестнымъ

Я время то считалъ, когда въ мечтахъ, самдругъ

Съ твоей Раидой, иль съ Парашей,

Съ Глафирой, Сонюшкой и также между ихъ

Въ прибавокъ съ милою Дунящей,

Въ бесд райской быть.— Когда въ мечтахъ же сихъ

Пвалъ имъ счастье за тобою,

Въ восторг сердца, чувствъ какъ ты же ихъ хвалилъ,

И упиваясь сей мечтою,

Блаженнйшимъ себя изъ смертныхъ находилъ!….

Припомню какъ теперь, однажды.

Твое Люблю — какой приятнйщій восторгъ!—

Мн Лила пть велла дважды.

Я плъ его, я плъ и наслаждаться могъ,

Смотря на Лилу несравненну.

Какъ сладко слово ей люблю всегда твердить!

Ты далъ мн радость совершенну

Безцнное люблю ей прямо говорить!

Какой подарокъ! съ чмъ въ замну

Могу теперь предстать, Пвецъ! передъ тобой?

Ему ль назначить можно цну?

Учителю любви заплатишь ли душой?—

Хотлось бы еще хоть слово

Для пользы: мн своей въ прибавокъ написать,

Но что ни вздумаю, не ново.

Я все, что разумлъ, усплъ теб сказать.

Усплъ? и симъ моимъ сужденьемъ

Едва ли предъ тобой себя я оправдалъ?

Въ немъ опытъ сдланъ надъ терпньемъ!

Такъ, чувствую, что ты стиховъ не дочиталъ?

И лучше было бы конечно,

Когда бы я теб все въ проз изъяснилъ,

Какъ я люблю тебя сердечно,

И какъ я отъ тебя отъздъ мой потаилъ.

Но вотъ бда: я на Парнасс

Отчисленъ десять лтъ при должности одной,

Тамъ чищу шерсть я на Пегас,

И въ очередь вожу его на водопой,

То какже съ рифмой мн незнаться,

А Музъ безжалостно стихами не душить?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я получилъ письмо, читаю,

И вижу вдругъ приказъ въ сей встк отъ родныхъ,

Что нужно видться мн съ ними,

Не долго размышлявъ, слъ въ сани, тройка вскачь,

И тмъ предъ ласками твоими

Виновнымъ сталъ теперь приятель твой рифмачь!

Мк—въ.

Пронскъ,

1815 Марта 25 го дня.

‘Встникъ Европы’, No 3, 1816

М. Н. Макарову.

Отвтъ на его Посланіе.

Охотно бы готовъ — но право силы нтъ

Стихамъ твоимъ начать стихами же отвтъ,

Опять сверкнулъ булатъ въ рук Наполеона,

Въ ум у всхъ война (*) — кому до Аполлона!

Пегасъ мой невезетъ ни прозы, ни стиховъ,

Во вс журналы вдругъ не длаетъ прыжковъ, —

Едва переводилъ нашъ бдный міръ одышку,

Москвичъ и такъ и сякъ чинить свою сталъ крышку,

И паки Вавилонъ коварный возопилъ,

Румянецъ ясныхъ дней подъ тучи новы скрылъ!—

О если бы не рокъ, толико вдругъ превратной,

Нарушилъ мой досугъ невинной и приятной,

Когда бы не читалъ вседневно я газетъ,

Изъ коихъ ясно зрю, сколь зло постраждетъ свтъ,

Тотчасъ бы переслалъ къ теб съ попутнымъ втромъ

Спасибо въ длинной листъ широкимъ екзаметромъ,

И въ немъ бы изъяснилъ получше, сколько могъ,

Какъ я люблю читать твой плавной, чистой слогъ,

(*) Стихи сіи писаны предъ начатіемъ послдней и славной войны съ французами. Соч.

Мн многіе твердятъ: — что, братецъ, ты такъ скученъ!

Какая намъ печаль, что смертныхъ родъ замученъ:

Пускай дерутся тамъ, — надъ ними бы тряслось,

Лишь только бы примкнуть самимъ недовелось,

Чужія племена пускай злоди губятъ,

Не нашу тысячу вдь, слава Богу, рубятъ.—

Прекрасной егоизмъ!— Я, гршный человкъ,

Такъ мыслить никогда не выучуся въ вкъ,

Подобнаго себ люблю равно съ собою,

Въ какой бы онъ климатъ ни брошенъ былъ судьбою:

Всхъ връ и языковъ, своихъ, чужихъ ли странъ,

Глазетовой на немъ, сермяжной ли кафтанъ,

Равно мн ближній милъ, равно о немъ жалю,

Доколь онъ гражданинъ спокойной, — разумю:

А сколько же такихъ теперь злоди бьютъ,

Которыхъ сироты кровавы слёзы льютъ?

Которые, во зл не будучи участны,

Всей тягостію зла подавлены, несчастны!

Колико робкихъ душъ въ сей самой краткой часъ

На томъ конц земли, въ виду ста тысячъ глазъ

Плотской сатанаилъ мечами поражаетъ,

Имущества, семьи и родины лишаетъ!

Какъ можно, слыша гулъ тревогъ, не трепетать,

Смешься въ тишин — сть сладко — крпко спать!

Есть древняя, мой другъ, Россійскаго народа

Пословица у насъ: — съ семь не безъ урода!

Такъ думалъ, да и могъ такъ думать старой вкъ,

За тмъ что былъ тогда незлобенъ человкъ,

И всякой, кто чужимъ невзгодьемъ наслаждался,

По рдкости своей — уродомъ всмъ казался,

Но нын вкъ другой — съ изнанки мы возмемъ

Пословицу свою и такъ перевернемъ:

Въ толп лихихъ людей и доброй попадется.

Ктожъ доброй, зря его въ бд, не содрогнется?

Но дло не о томъ — забудемъ на часокъ —

Ты въ Пронск, я въ Москв — и Западъ и Востокъ,

Займемся лишь собой.— Послушай же, приятель,

Княженья безъ Князй свободной обыватель!

Прекрасно ты поддлъ на старости меня!

Спросилъ на дняхъ, гд ты, — и слдъ простылъ.— А я

Лишь только за тобой послать вчера сбирался

(Вчера полвка мн и съ годикомъ промчался),

И думалъ, что съ тобой за рюмкою вина,

Еще кой съ кмъ въ кругу — я, дти и жена,

О вздор нашихъ дней приятельскій поспоримъ,

Подпустимъ въ кровь огня и сердце раззадоримъ.

Бжитъ къ теб слуга — и между тмъ на двор

Почтарь несетъ ко мн различныхъ писемъ сборъ,—

Въ нихъ одно твое. ‘Откуда?’ — Изъ Рязани!—

Екъ на, куда твои по лужамъ плыли сани

Признаться, я качнулъ разъ пять, шесть головой,

Ухать, не простясь!— какой обычай злой!…

Прочтя письмо, гляжу — стихи, стихи прекpаcны

И собственно ко мн.— Вс оправданья ясны,

Сердиться не могу, — быть такъ!— простилъ стократъ!

Кто хвалитъ, тотъ когда бываетъ виноватъ?

Да ты же весь причетъ моихъ Раидъ возносишь,

Такъ мило, такъ остро въ вин прощенья просишь,

Что не хотя его перо теб даетъ,

Повинной головы и мечь вдь не счетъ.—

Но все таки мн жаль, что мы съ тобой разстались

Боюсь, сойдясь на часъ, чтобъ году невидались,

Кто знаетъ, что родитъ грядущій съ неба день?

Меня прижметъ карман, тебя задержитъ лнь,

И будемъ слышать мы другъ другъ лишь всти,

По крайней мр дай ты слово мн по чести,

Хоть изрдка писать.— Я правиломъ себ

Поставилъ навсегда,— скадку тожъ и теб:

Заочная приязнь перомъ лишь только дышетъ.—

Какой тотъ къ чорту другъ, кто строчки не напишетъ?

Въ грх такомъ ты мн не будешь, чай, пнять,

Смотри, какой я листъ изволилъ намарать,

Но если надостъ посланіе ужасно,

Меня ты невини пожалуй въ томъ напрасно!

Во всякомъ есть изъ насъ свой собственной изъянъ,

И самолюбья червь всеобщій нашъ тиранъ!

Прекраснйшій приславъ картель (*) мн стихотворной,

На поединокъ сей приятель твой покорной

Съ плохимъ своимъ перомъ явиться принужденъ,

Я знаю напередъ, что буду побжденъ:

Но струсить не велятъ ни чести долгъ надмнной,

Ни рыцарской уставъ, ни Музъ соборъ священной.

(*) Это относится къ присланнымъ ко мн четыремъ стихотворнымъ піесамъ отъ М. Н.

Довольно ли въ строкахъ начальныхъ погрустилъ,

Довольно ли, мой другъ, въ конц письма шутилъ?

Прости!— Дай Богъ теб здоровья и покой!

Желаю я что бы ты, дла твои устрой,

И жатвою былъ сытъ и деньгами богатъ,

Въ приязни никогда лукавствомъ виноватъ,

Еще хочу, чтобъ мать всхъ благъ земныхъ натура,

Хранила бы тебя подъ крылышкомъ Амура:

Амуръ еще твой другъ, а мой — ужь явной врагъ,

Отъ Лилы при теб не отлталъ на шагъ,

Чтобъ Лила, коей ты, какъ кажется мн таешь,

И пламенно еще до сихъ поръ обожаешь,

Любила пть съ тобой ту псеньку мою,

Которую ужъ я едва, едва пою.

К. И. Долгорукой

Москва

1815 Апрля 8 дня.

‘Встникъ Европы’, No 3, 1816

Нчто для весельчаковъ.

Скажи, пожалуй, мн, любезной мой пріятель,

Обрядовъ календарь и модъ образователь!

Кто выдумалъ законъ, которой вс такъ чтутъ

И пышнымъ титломъ здсь приличія зовутъ?—

Не читывалъ о немъ въ уставахъ я церковныхъ

Ни въ правахъ, у Римлянъ, ни въ книгахъ баснословныхъ,

И думаю, что онъ уставленъ для людей,

Наскучившихъ другимъ свободою своей.

Охотно дань платить готовъ связямъ сердечнымъ,

Обязанностямъ всхъ народовъ вковчнымъ,

Безъ коихъ намъ нельзя между собою жить,

Ни людямъ, ни властямъ, ни Небу угодить.

Позволь однако мн обычаямъ смяться,

И явно противъ тхъ изъ нихъ вооружиться,

Которые людей безъ пользы тяготятъ

И часто старику мальчишкой быть велятъ.

Любить веллъ намъ Богъ отъ чиста сердца ближнихъ,

Покорствовать властямъ и миловати нижнихъ.

Сносить свою судьбу, какая намъ дана,

И совсть уберечь отъ всякаго пятна.

Простой душою чтить родства священны узы,

На чести основать житейскіе союзы.

Чужаго ничего себ не присвоять,

Убожество снабдить, несчастью сострадать,

И словомъ, такъ собой управить осторожно,

Чтобъ счастья въ тишин достигнуть было можно.

Законъ сей сколько разъ изъ книгахъ я читалъ

И въ школахъ натвердилъ, отъ батюшки слыхалъ.—

Морали долгъ прямой я очень понимаю,

Совтъ ее цню, восторги ощущаю.

Но что съ обрядомъ въ ней есть общаго, скажи?

Коль можешь, растолкуй, коль мастеръ, — докажи.

Я знаю тьму людей, воспитанныхъ прекрасно,

Обширнаго ума, хваленыхъ всми гласно,

Которые проказъ своихъ теряетъ счетъ,

А весь обрядовъ листъ у нихъ на перечетъ.

Иныеже совсмъ обычаевъ не знаютъ,

Различныхъ сихъ причудъ оковы низлагаютъ,

И чистое добро за правило принявъ,

По немъ кроятъ и мысль и образуетъ

Приличіе въ глазахъ моихъ не что иное,

Какъ модныхъ сорванцовъ условіе пустое,

Шагни лишь чуть не такъ, какъ вс они хотятъ,

Не принято, бда, тотчасъ и закричатъ!—

Непринято? да кмъ? Господь ихъ право знаетъ!

И етотъ деспотизмъ чрезмрно досажаетъ!

Будь честенъ, добръ, уменъ, но ежели не такъ

Живетъ какъ вс, — прощая, на вки сталъ чудакъ,

Какъ будто, чтобъ имть отраду наслажденья,

Я мученикомъ быть сужденъ предубжденья!

Не смй надтъ кафтанъ такимъ покроемъ сшитъ!

Которой въ Декабр отъ стужи защититъ,

Какъ мальчикъ въ двадцать лтъ издрогни на диван

И втеръ пропусти сквозь девять дыръ въ кафтан,

Не смй купить судна, коль любишь яркой цвтъ,

Чтобъ теменъ былъ твой фракъ, еще темнй жилетъ,

Чтобъ воротъ былъ похожъ на выкройку такова,

А будь одтъ на вкусъ совсмъ не свой, — другова!

На балъ ли позовутъ?— Не зди въ семь часовъ,

Какая старина! нашъ вкъ ужъ не таковъ!

Старайся трафить такъ, чтобъ около полночи

Прихавши торчать до бла дня сверьхъ мочи.

А тамъ, какъ повалитъ къ заутренямъ народъ,

Ступай назадъ домой и спи хоть цлый годъ,

Хворай, лежи, умри, — знакомства не бывала,

Прихать навстить не вздумаютъ ни мало.

Общественный законъ ни въ чемъ не пророни?

Обдать въ два часа — Владыко сохрани!

А голодъ коль пройметъ, — ему вить нтъ уставу,

Съ бефштексомъ заказавъ хорошеньку приправу,

Тарелочку спроси безъ лишнихъ прихотей,

Пожуй минутъ пятокъ, да водочной запей,

Потомъ, макъ позовутъ къ вечернямъ преподобныхъ,

Въ карету, — и начай искать обдовъ злобныхъ.

Хоть кушай, хоть не шь, да только не молчи,

Сентенціями плюй и бъ горло хохочи.

Такъ въ свт жить большомъ уставщикъ превосходной

По конституціи приказываетъ модной,

И Боже упаси — опомнясь какъ нибудь,

Къ забавамъ захотть другой назначить путь.

Да только ли нарядъ, иль суточное время

Такое выкосить обязываютъ бремя?

Нтъ! цлу жизнь хотятъ по своему вертть,

И дома не дадутъ спокойно усидть!

Ты, какъ бы поскромнй подъ крышку задерешься,

Дв трети года снгъ, вдь надобно погрться?—

А наши молодцы одно свое несутъ:

Непринято! не такъ!— и весь догматъ ихъ тутъ.

Руби внцы насквозь, тяни во всю палату.

Гостиныхъ цлый рядъ, что нужды до климату!

Рукъ сотню вдругъ заставь ударить въ топоры,

Окошкамъ свту дай сажени въ полторы,

Чтобъ втеръ въ Ноябр взвывалъ какъ на паром,

А баринъ бы не зналъ, куда дваться въ дом.

Въ Италіи де такъ вками введено!—

Злоди! тамъ печетъ, тамъ можетъ быть оно.

А здсь, когда мятель съ полей траву всю сдернетъ,

Не только въ жилахъ кровь и ртуть на стнкахъ мерзнетъ.

Пожалуй имъ толкуй, что Негру рожу мытъ,

Такъ точно ихъ на ладъ другой переучить.

А боле всего мня визитъ замучитъ.

Кому сей площадной обычай не наскучитъ?—

Изъ край въ край гоняй, безъ пользы, безутхъ,

Чтобъ только доказать пріязни видъ, — на смхъ.

Не хать, зашумятъ: да, жить онъ не уметъ,

Почтенья къ старикамъ и къ роду не иметъ!

Хоть вовсе не люби, да лишь въ завтной день

Толкнись къ никъ приссть на полчаса какъ пень.

Или — еще того забавне затя —

Отправь по всмъ дворамъ съ каретою лакея.

Онъ съ именемъ твоимъ колоду картъ возметъ,

Въ знакъ дружбы къ господамъ швейцарамъ ихъ свезетъ.

За вздоръ готовы стать врагами человки:

Визиту не отдай — поссоришься на вки!

При нужд бросятъ вс, и бабушка и ддъ,

Травою заростетъ къ твоимъ хоромамъ слдъ.

Но смй объ Рождеств, илъ на Святой недл,

Кататься на горахъ, явиться подъ качели,

А къ нимъ не завернуть, хоть не за чмъ? Да такъ, —

Прощенія себ не ожидай никакъ,

На память приведутъ старинное знакомство,

И предковъ воскресятъ и разродять потомство.

За что, скажи, всмъ тмъ приязнью долженъ я,

Которы какъ-то мн случилися родня?

Будь родственникъ мн другъ, его я буду другомъ,

Быть съ нимъ не отзовусь подложнымъ недосугомъ,

Копейку раздлю. А ето кто сказалъ,

Чтобъ въ жизни часъ одинъ я попусту терялъ

И столько-то разъ въ годъ оказывалъ бы ласки

Тому, о комъ слыхалъ отъ мамы вмсто сказки,

Что ддушку его, когда Петръ Первый жилъ,

Съ моимъ одинъ отецъ приходской окрестилъ?—

Роднымъ зову того, кто мыслитъ благонравно,

Во счастьи твердый другъ,— въ несчастіи подавно.

А тмъ отнюдь не льзя въ душ согрть любовь,

Что пращуровъ однихъ смшалася въ насъ кровь!—

Намедни на пиру, непомню гд-то, званомъ

-Нечаянно подалъ я съ моднымъ истуканомъ

На этотъ же предметъ.— Онъ много говорилъ,

лъ плотно ветчину, прилжно пиво пилъ,

Да хвастался еще, что можетъ пофранцузски

Свободнй говорить гораздо чмъ порусски.

Охотникъ всякой споръ пословицей ршитъ,

И тотчасъ отпустилъ: съ волками надо выть.

Еще что? въ монастырь чужой, какъ говорится,

Съ своимъ уставомъ вамъ мшаться негодитися.

Конечно!— я и быть отнюдь не хлопочу

Уставщикомъ нигд.— Не етаго хочу!

Весь свтъ перемудрить мечтаютъ лишь уроды,

А только самому себ прошу свободы.

Не вамъ законъ пишу, а вы напротивъ мн

Препятствуете жить съ разсудкомъ наровн,

Хотите, чтобы я и лъ и спать ложился,

И нюхалъ и дышалъ и Богу бы молился

Такъ точно, какъ и вы, и въ тотъ же самый часъ,

Когда найдется мн обычая указъ.

Нтъ, слишкомъ тяжело, живите, какъ угодно,

А волю дайте жить другимъ, кому какъ сходно.

Но ктожъ вамъ не велитъ?— ударилъ какъ въ набатъ,

Подслушавъ нашу рчь, душистой отоматъ,

Ходячій косметикъ, простеганъ весь на ватк,

Мурашки не стряхнетъ безъ лайковой перчатки,

Чинится день и ночь напудренный шкелетъ,

Поношенъ какъ букварь — а старъ какъ етикетъ,

Лишь чуть пахнетъ зефиръ, перхота не умолкнетъ,

И съ кашлемъ васъ въ глаза послднимъ зубомъ щелкнетъ:

Да кто же вамъ велитъ, твердитъ мой молодецъ,

Снимать съ другихъ для васъ противной образецъ?

Какъ кто сударь?— какъ кто?— приличіе проклято,

Которое, Богъ всть, съ какого края взято.

Насмшки попрыгутъ, и страшный судъ повсъ,

Въ которыхъ на бду вселялся модной бсъ,

Такой трезвонъ дадутъ и фраку и жилету

Что завтражъ попадешь какъ чучела въ газету

Сидите дома.— Ахъ! душою бы я радъ,

Да хвостъ великъ, не льзя, робята тормошатъ,

Имъ хочется везд на праздникахъ болтаться,

И я за ними въ слдъ повиненъ тамъ шататься.

Сто разъ бы лучше звалъ къ себ гостей содомъ,

По милости Творца большой имю домъ.

Умлъ бы кое-какъ еще пирушку сладить,

Неровной въ зал полъ веллъ бы позагладить.

И были по зим рога у насъ въ торгу.

Бда!— такихъ потхъ сносить я не могу.

Попросишь въ семь часовъ, ждешь въ восемь, — ошибешься,

Устанешь, отдохнешь, задремлешь и проснешься,—

А милые мои голубчики точь въ точь,

Ни ранй, ни позднй, какъ въ самую полночь,

Аравою къ теб какъ шавочки нагрянутъ,

Поклонятся едва и по ранжиру станутъ.

Начнется толкотня, и не подстереги

Лихова слова врагъ, хоть со двора бги,

Хоть трсни параличъ, не жди себ покою,

Пока бурливой вальсъ не выпуститъ изъ строю.

И сколько прихотей приложится къ тому:

Посмшище за все, не ради ничему.

Для того встрчать гостей и требовать поклона?—

Учтивости сіи худаго признакъ тона!

За чмъ горятъ свчи? Стократъ милй кинкетъ!

Къ чему огроменъ столь, какъ свадебной банкетъ.?

Не лучше ли вкругъ дамъ, взявъ вилку на удачу,

Съ тарелокъ ихъ ловить приятную подачу,

И въ страшныхъ торопяхъ, какъ будто сводъ летитъ,

У стнки прислонясь, потшить аппетитъ?

Короче, если ихъ уважить предложенья,

Откажешься ей ей отъ вотчинъ, отъ имнья,

Или за каждый балъ схлебнешь горячекъ пять,

И вся потха въ томъ, чтобъ нагло осмять!

Поврьте, имъ нейдетъ на разум веселиться,

Лишь толькобъ язычкамъ на счетъ чужой остриться!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ отвтъ ко мн тотчасъ на проповдь жестоку,

Пословица летитъ: не всяко лыко въ строку*

Межъ тмъ одна изъ дамъ свой голосъ вознесла,

Поступковъ прочихъ всхъ она превыше чла

Искусство на себя принять добра личину,

И гршниковъ щадя, любить грха причину.

Живой родн помочь не тронется ногой,

По мертвымъ, то и знай, что шепчетъ упокой.

Нижайшая раба, какъ скоро зазритъ ленты,

И даже на медаль особы комплементы.

Помилуйте, рекла приходившись она,

Не лвой ли ногой воздвиглись вы отъ. сна,

Или какой нибудь въ угодность Дульцинеи

Хотите расплодить Жанъ-Жаковы идеи?

Когда изъ пустяковъ такъ желчь у васъ кипитъ,

За чмъ живете здсь, — бгите лучше въ скитъ*

Съ медвдями вы тамъ попробуете силы,

Докажете имъ всъ чудесной Русской вилы.

А ель, береза, дубъ въ награду за труды

Листами зашумятъ — бесда хоть куды!—

Насмшки слышать мн, сударыня, не въ диво,

Отвтствовалъ я ей довольно терпливо:

Когда бы жить въ лсахъ съ дубинами хотлъ,

Товарищей такихъ и здсь бы я нашелъ.

Къ чему вы объ Руссо теперь напоминали?—

Я самъ его читалъ, — вы — можетъ быть слышали!

Вселенная надъ нимъ произнесла свой судъ:

Средину потерявъ, испортилъ онъ свой трудъ.

На четверенькахъ ползть ни мало не забавно,

Да и за чмъ?— когда на двухъ ногахъ исправно

Иной такъ мастерски въ глазахъ у насъ ползетъ,

Что самый гнусный червь того не переймешь.

Мн сходьбяща людей ни надо не постылы,

Напротивъ, — безъ вреда и сплетни даже милы,

Люблю ходить въ театръ, охотно я пляшу,

И чувство всхъ забавъ въ груди своей ношу.

Въ деревн жить одинъ не чувствуя отваги,

Скрываться не привыкъ во мрачные овраги,

И паче всхъ твержу и въ проз и въ стихахъ,

Что смерть сама красна бываетъ на людяхъ.

Веселью не злоди, — кляну лишь принужденье.

Обряды ваши мн Танталово мученье!

И сколько я люблю въ свобод суету,

Столь ненавижу модъ ужасну тяготу.—

Послушайте меня, Дельфина въ рчь вступила!

Нашъ домъ она давно и искренно любила,

Дельфина нжной другъ, любезная жена,

Которая на то, казалось, рождена,

Чтобъ твердости примръ, ума и сердца къ слав,

Предъ свтомъ развернутъ въ чувствительнйшемъ нрав.

Свтъ созданъ не теперь, онъ былъ всегда таковъ.

Вотще хотите вы громадою стиховъ

Исправить смертныхъ родъ какъ школьника лозою,

Обычая никто не сломитъ головою.

Вамъ должно напередъ весь міръ переродить

И заново потомъ вселенну сотворить:

Иначе, мой совтъ съ приличьемъ соглашаться,

Чтобъ страннымъ чудакомъ въ собраньяхъ не казаться,

Тмъ боле, что какъ неволя ни тяжка,

Не людямъ вдь безъ васъ, а вамъ безъ нихъ тоска.

И что за похвальба при разум немаломъ,

Обычаю на зло, прослыть оригиналомъ?

По чести торжества не вижу вовсе тушъ.

Живите лучше такъ, какъ люди вс живутъ..’

Какъ люди! я вскричалъ съ горячностью душевной,

Изъ устъ ли вашихъ ждалъ сей общій крикъ вседневной?

И вы ли, — отъ кого назадъ бжитъ порокъ!

Со всми сговорясь, даете сей урокъ?—

Все въ свт прощено намреньямъ постыднымъ,

Лишь только ихъ прикрой предлогомъ благовиднымъ.

Оставя шутки вс, дадимъ уму просторъ:

Коль можетъ быть терпимъ безъ лести разговоръ,

Взгляните на людей блистательнаго свта?—

Душа какъ уголекъ, — но щегольски одта.

Иной у всей родни имнье отобралъ,

Прекрасной человкъ — онъ праздники давалъ!

Другой съ своихъ крестьянъ сдираетъ по три кожи,

Не тронь его, — смотри — онъ родственникъ вельможи.

Мондоръ почасту пьетъ, да только по ночамъ,

А днемъ любезенъ всмъ — за колкость епиграммъ.

Въ кругу большихъ господъ разсыпавъ денегъ слитки,

Проигрывай шутя все, до послдней нитки,

Ты принятъ какъ родной, зовутъ тебя везд.

Лишь карты подадутъ, да гд же онъ?— да гд?—

Невинность оболги поносной клеветою,

И добродушія ругаясь надъ слезою,

Безсовстнымъ лицомъ вдругъ ржь и лобызай,

Мышенка бей съ плеча, а крысу незамай —

Вотъ что между людьми, кощунствуя безбожно,

Временщики зовутъ жить въ свт осторожно.

На это будь похожъ и страннымъ въ наши дни

Небось, не прослывешь, т странны лишь одни,

Кто правду говорить готовъ непринужденно,

Чтить доблесть въ нищет и рубище смиренно,

Кто друга для того, чтобъ къ стати притакнуть,

Въ компаніи не дастъ злорчію кольнуть.

Мы въ совсти своей, хотя всю цну знаемъ

Сердечной правоты, — но вн уничижаемъ.

Ревнивый злобы духъ геройской молитъ ростъ:

Подобно какъ лиса, подрзавши свой хвостъ,

Хотла, чтобъ у всхъ лисицъ его не стало.

Я часто примчалъ, на пиршествахъ бывало

Явится мужъ какъ лунь, и спросить: кто таковъ? ~

Съ насмшкою отвтъ: педантъ, иль философъ.

И думаютъ, что тмъ возвысили отчизну,

Когда кому нибудь изволятъ въ укоризну

Такія имена безъ смысла придавать.

Какія древній міръ любилъ провозглашать!

Когда такую часть имютъ добры нравы,

Чего же могутъ ждать невинныя забавы,

Къ которымъ, признаюсь, неравнодушенъ я,

И кои рвётъ изъ рукъ обычай у меня?—

Еще бы иногда по милости природы

Я могъ забыть мои пятидесяты годы,

Одышки не страшась, я могъ бы танцевать,

И, въ обществ друзей комедію сыграть.

Вреда нтъ никому, да говорятъ, что стыдно,

Благопристойности, приличію противно.

Бесду бы завелъ.— Да разв ты Вольтеръ?

Все хочешь жить на свой особенный манеръ!

Сберешься посмотрть къ деревн хороводовъ,

Наскучивши толпой вертлявыхъ сумазбродовъ,

И тутъ все не въ попадъ, — наскажутъ тотчасъ всмъ!

Сосдей разогналъ! не знается ни съ кмъ!

Пошутитъ ли къ семь, пасквиль прескверной сложатъ?

Я къ сочиненіямъ его твоимъ приложатъ.

Отъ шуму не уйдешь, вертись и такъ и сякъ,

Уменъ ли, — все ты плутъ, а скроменъ все дуракъ:

Вотъ такъ-то волю жмутъ въ желаніяхъ сердечныхъ

Законодатели обрядовъ безконечныхъ! —

Дельфина, можетъ быть я вышелъ изъ себя,

И слишкомъ горячо оспоривалъ тебя,

Тебя, въ комъ зрю добротъ толь многихъ совершенство,

Семейства моего, души моей блаженство!

Прости, я виноватъ! Желалъ бы такъ, какъ ты,

Оставя далеко владычества мечты,

Отъ общества сокрывъ сердечныя вздыханья,

Природы лишь одной вкушать очарованья,

Гулять, писать, цвты рукой своей садитъ

И чтеньемъ отъ. друзей сладчайшихъ писемъ жить,

Но, ахъ! сама велитъ въ томъ истина признаться,

Что въ твердости души съ тобой нельзя равняться.

Не всмъ дано сіе небесное добро,

Терпньемъ что нарекъ языкъ нашъ и перо!—

Воротимся къ теб, всхъ тоновъ провозвстникъ,

Судилищъ ихъ органъ, державы ихъ намстникъ,

И слдующій здсь опредлимъ конецъ:

Чему не учитъ насъ небесный нашъ Отецъ,

Не требуютъ чего, гражданскіе законы,

По мыслямъ то моимъ пустыя лишь препоны.

Докол будутъ насъ поддльные друзья

Водить на помочахъ, не будетъ здсь житья.

Гд страха вовсе нтъ, тамъ нечего страшиться,

Въ чемъ нтъ стыда, того напрасно и стыдиться.

Таковъ мой приговоръ — внесите въ свой журналъ.

Піитъ одинъ давно въ побасочк сказалъ:

Когда мы будемъ вс чужія слушать рчи,

Придется намъ осла взвалить себ на плечи,

Идею ту же здсь хотлъ я намекнуть,

И полно, — ужъ пора дать пальцамъ отдохнутъ.

К. И. Долгорукій.

——

Долгорукий И.М. Нечто для весельчаков (‘Скажи, пожалуй, мне любезной мой приятель…’) / к. И.Долгорукий // Вестн. Европы. — 1815. — Ч.80, N 5/6. — С.38-54.

СТИХИ на Мишенскую долину.

Читайте также:

СТИХИ
на Мишенскую долину.