Стихотворения, Челаковский Франтишек Ладислав, Год: 1871 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЭЗЯ СЛАВЯНЪ

СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ

ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ

ИЗДАННЫЙ ПОДЪ РЕДАКЦЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1871

ЧЕШСКЕ ПОЭТЫ.

Ф. Л. ЧЕЛЯКОВСКЙ.

Великая панихида. — Н. Берга

Узникъ. — Н. Берга

Зима. — М. Петровскаго

Всему свое. — Н. Берга

Илья Волжанинъ. — . Миллера

Францъ Ладиславъ Челяковскй, знаменитйшй изъ чешскихъ поэтовъ и восторженный панславистъ, родился 23-го февраля (7-го марта) 1799 года въ Страконицахъ. Отецъ его былъ столяръ и смотрлъ на сына, какъ на своего преемника по ремеслу, хотя тотъ не чувствовалъ къ нему ни малйшаго призваня. По окончани гимназическаго курса, Челяковскй слушалъ философю отчасти въ Линц, отчасти въ Праг, гд сошолся съ Камаритомъ, Хмленскимъ и Винарицкимъ, прославившимися впослдстви какъ чешске литераторы. Первыми печатными его произведенями были ‘Разныя Стихотвореня’ и ‘Славянскя Народныя Псни’, изданныя въ 1822 году. Затмъ, послдовали переводы: ‘Листки изъ Прошлаго’ Гердера, ‘Сестры’ Гте и ‘Два Озера’ В. Скотта. Въ 1825 году онъ издалъ альманахъ ‘Денница’, а въ 1827 — ‘Литовскя Народныя Псни’. Но настоящая извстность Челяковскаго начинается съ 1829 года, когда онъ издалъ свой ‘Отголосокъ Русскихъ Псенъ’, въ которомъ ему удалось весьма мастерски передать характеръ русской народной поэзи. Успхъ книги былъ чрезвычайный, и чешская критика говоритъ до-сихъ-поръ, что ‘если бы Челяковскй не написалъ ничего больше, то одинъ ‘Отголосокъ’ обезпечилъ бы ему, мсто между первыми поэтами’. Его ‘Отголосокъ’ не есть одно подражане русскимъ пснямъ, не ограничивается повторенемъ всмъ извстныхъ народныхъ мотивовъ, но уметъ стать на народно-поэтическую точку зрня и приложить ее къ новому содержаню. Такой же трудъ совершилъ онъ и относительно чешской народной поэзи въ ‘Отголоск Чешскихъ Псенъ’, изданныхъ имъ въ 1840 году. Въ томъ же году вышла и его ‘Столистая Роза’, которая, не смотря на свою космополитическую, отвлеченную и даже нсколько скучноватую поэзю, представляетъ эпизоды весьма живые и интересные, гд авторъ обращается къ своей нацональной дйствительности.

Въ начал тридцатыхъ годовъ Челяковскй задумалъ-было отправиться въ Россю, въ надежд получить тамъ каедру славянскихъ языка и литературы, но дло не устраивалось и онъ, посл долгихъ колебанй, остался въ Чехи, гд ему, около этого времени, предложили мсто адъюнкта при Пражскомъ университет, по каедр чешскаго языка, которую онъ и принялъ. Въ 1834 году ему была вврена редакця ‘Пражскихъ Новинъ’. Во время польскаго возстаня 1831 года Челяковскй горячо защищалъ сторону русскихъ, но по усмирени возстаня его мння измнились — и онъ сталъ сочувствовать полякамъ. Эти симпати перенесъ онъ и въ свою газету. Вмшательство русскаго посольства въ Вн было причиной, что Челяковскй потерялъ и профессуру, и редакторство. Нсколько лтъ посл того прожилъ онъ въ Праг въ большой нужд. Наконецъ, въ 1842 году, его пригласили занять каедру въ Берлинскомъ университет. Здсь провелъ онъ около семи лтъ, но въ 1849 году, вслдстве измнившихся политическихъ обстоятельствъ, онъ оставилъ Берлинъ и занялъ ту же каедру въ Праг. Съ этого времени славянская филологя стала исключительнымъ его занятемъ. Лучшимъ сочиненемъ его по этой части считается ‘Чтене о сравнительной славянской грамматик’, изданное въ 1852 году, уже по смерти автора. Начиная съ первыхъ мсяцевъ 1852 года, всякаго рода несчастья и непрятности стали стрясаться на впечатлительную голову Челяковскаго и сильно пошатнули его здоровье, а внезапная смерть младшаго ребенка и, хотя давно-ожиданная, но тмъ не мене тяжолая, утрата любимой жены, умершей отъ чахотки, повергли его въ глубокую меланхолю: онъ сталъ гаснуть какъ свча — и 5-го августа 1852 года, въ 6 часовъ вечера, Чехя потеряла одного изъ знаменитйшихъ своихъ синоду.

ВЕЛИКАЯ ПАНИХИДА.

То не градомъ побиты, не дождикомъ,

Не пшеница лежитъ со гречихою:

Полегло подъ Москвою, подъ матушкою,

Много воинства храбраго русскаго,

Много воинства тамъ и французскаго,

Преклонясь головой во сырой земл,

Переколотаго, перебитаго,

Что мечами, штыками и копьями,

Что картечью, гранатами, пулями.

Ой, вы дти единыя матушки!!

Стороны ли родной вы защитнички,

Мы за вашу любовь и за подвиги,

Панихиду свершили великую,

Панихиду, какой не привидано,

О какой никогда и не слыхано.

Не достало свчей воску яраго,

Не хватило на каждаго ратника,

Мы одну вамъ свчу всмъ затеплили,

Въ храм Божьемъ, подъ синимъ подъ куполомъ:

Мы зажгли вамъ свчу — Москву-матушку,

Милымъ дтушкамъ на спокой души,

И на диво, на страхъ — врагу лютому!

Н. Бергъ.

II.

УЗНИКЪ.

Какъ въ Азов то было въ славномъ город,

Что у моря ли у Азовскаго:

Тамъ стояла тюрьма, темна тмница,

Въ той темниц сидлъ добрый молодецъ,

Доброй молодецъ — донской козакъ,

Атаманъ лихой войска возацкаго.

Нтъ у молодца друга-товарища,

Только есть у него злые недруги,

Злые недруги — раны смертельныя:

Еще есть у него злой насмшничевъ,

Злой насмшничекъ — свтлъ мсяцъ:

Чрезъ окошко онъ круглое, косящетое

Все заглядываетъ въ тюрьму, усмхается,

Надъ бдою козака издвается.

Какъ возговоритъ донской козакъ,

Говоритъ козакъ ясну мсяцу:

‘Гой ты, гой еси, яснъ мсяцъ!

Что ты такъ у а до иною насмхаешься,

Надъ бдой моей, невзгодой издваешься!

Кабы плавалъ я по Дону по тихому,

На байдарк моей блопарусной

И взошолъ бы, показался ты на неб,

Отразился бы въ водяныхъ струяхъ:

Я досталъ бы тебя удалымъ копьемъ,

Не копьемъ, такъ стрлами калными,

Я прогналъ бы тебя съ неба синяго,

Пригвоздилъ бы тебя я ко дну рки —

И лицо бы твое затуманилось,

Помрачилось бы, какъ мое теперь!

Ты не сталъ бы впередъ, мсяцъ, тшиться,

Надъ невзгодьемъ чужимъ насмхатися!’

То сказавъ, провщавши, донской козакъ,

Атаманъ лихой войска козацкаго,

Обнажилъ свои раны глубокя:

Потекла изъ нихъ кровь горячая,

Преклонился козакъ головой на грудь,

Изъ груди душу смлую выпустилъ,

Душу смлую — козацкую.

Тутъ померкли на неб звзды ясныя,

Скрылся мсяцъ за темными тучами,

А т тучи дождемъ разразится,

Окропили слезами мать сыру землю.

Н. Бергъ.

III.

ЗИМА.

На разсвт разъ, въ утро зимнее,

Не соколъ летлъ во чистомъ пол —

На кон лихомъ летлъ молодецъ.

Онъ съ крутой горы, какъ стрла, летитъ:

Отъ копытъ коня его врнаго

Только пылью снгъ къ облавамъ летитъ,

Изъ ноздрей коня не огонь валитъ —

Изъ ноздрей летятъ блестки инея.

И примчался вонь прежде времени

На знакомый дворъ, имъ оставленный.

Добрый конь заржалъ громко, весело,

Громкимъ голосомъ гикнулъ молодецъ.

Во свтлиц же красна двица

У окна стоитъ у замерзшаго,

Не признавши вдругъ коня борзаго,

Не признавши вдругъ добра молодца,

Но размысливши женскимъ разумомъ,

Про себя она такъ промолвила:

‘Что за старецъ тамъ, что за ддушка

На двор у насъ? Какъ отъ старости

Посдлъ его длинный усъ и бровь!

Какъ блы его кудри длинные!’

Снова гикнулъ тутъ добрый молодедъ,

За узду коня привязалъ къ кольцу

И громчей вскричалъ: ‘Гей, душа моя!

Выходи встрчать меня, милый другъ!’

И узнала тутъ она милаго,

И, узнавъ его, къ нему бросилась,

Обвилась рукой блоснжною

Вокругъ ворота добра молодца…

Глядь — сдыхъ кудрей словно не было:

Такъ тепло она обняла его,

Посмотрлася въ очи милаго —

Почернла вдругъ и сдая бровь,

А къ устамъ его лишь прижалася —

Почернлъ-стемнлъ богатырскй усъ.

М. Петровскй.

IV.

ВСЯКОМУ СВОЕ.

ОНЪ.

Какъ хороша природа! утромъ вставъ,

Я пью въ саду благоуханье травъ

И слушаю, какъ на деревьяхъ птицы

Поютъ привтъ явленю денницы.

Межь-тмъ волшебнымъ зеркаломъ волны

Зеленые брега отражены,

И лсъ, и неба утренняго своды…

Какъ хорошо мн посреди природы!

ОНА.

Да! много есть чудесъ: и я, отъ сна

Кофейникомъ моимъ пробуждена,

Встаю — и въ нг сладкой и прятной

Глотаю Мокки нектаръ ароматный,

А тутъ несетъ портниха мн нарядъ,

И въ зеркало спшу я бросить взглядъ,

Чтобъ видть — все ли въ мру и по мод…

Да! много есть прекраснаго въ природ!

ОНЪ.

Пойдемъ, мой другъ, природы въ пышный храмъ,

Пойдемъ бродить по бархатнымъ лугамъ,

Гд розы и лилеи нгой дыщутъ,

Гд ихъ зефиры сладостно колышутъ,

И розанами тми и плющмъ

Себ чело и кудри мы увьмъ,

Забывъ на мигъ житейскя невзгоды…

Пойдемъ, мой другъ, скоре въ храмъ природы

ОНА.

Нтъ! лучше, другъ, пойдемъ мы въ магазинъ:

Мн тамъ уборъ понравился одинъ,

На немъ фалки, розы и лилеи

Мн настоящихъ краше и миле,

Не суждено имъ вовсе увядать,

Зефиръ ихъ также будетъ колыхать

Какъ на бульваръ отправлюсь я порою…

Пойдемъ скоре въ этотъ храмъ съ тобою!

ИЛЬЯ ВОЛЖАНИНЪ.

Ужь покрылась земля ночнымъ сумракомъ,

Въ неб звздочки загорлися,

И съ прогулки домой дти малыя

Къ матерямъ своимъ воротилися,

Лишь одно дитя — молодой Илья,

Сынъ честной вдовы, Мары Андреевны,

Не пришолъ домой къ своей матери.

Залегла тоска въ сердце вщее

Молодой вдовы Мары Андреевны,

Знать недоброе сердце почуяло.

Вотъ зоветъ она въ страх, въ горести

Врныхъ слугъ своихъ и прислужниковъ,

И ведетъ ямъ такую рчь:

‘Ой вы, слуги мои, слуги врные!

Вы зажгите свчи воску яраго

И подите вс въ разны стороны,

И ищите везд, и спрошайте у всхъ,

Не видалъ ли кто моего Ильи,

Моего сынка ненагляднаго.

Кто найдетъ его, приведетъ ко мн,

Тому дамъ въ награду сто рублей,

Дамъ въ придачу шубу соболиную.

Получивъ приказъ, слуги врные

Разошлись поспшно по городу,

Исходили его изъ конца въ конецъ,

Въ поле чистое путь направили,

Поперекъ и вдоль его избгали,

Въ темный лсъ пошли — никого не нашли,

Долго кликали — не докликались

И домой безъ Ильи воротилися.

Вотъ идетъ сама, закручинившись,

Молода вдова Мара Андреевна

Съ двумя слугами по городу,

Воздыхаючи, будто пташечка,

Будто горлица одинокая,

Вотъ идетъ она горемычная,

Изъ воротъ идетъ въ поле чистое,

Переходитъ его до большой рки,

До широкой рки Волги-матушки,

На крутомъ берегу становится,

Сама плачетъ — разливается.

Не цвточекъ блетъ подъ кустикомъ:

То сорочка лежитъ полотняная,

Та ль сорочка ея сына милаго.

Какъ возговоритъ Мара Андреевна,

Горючьми слезами обливаяся:

‘Ты дитя мое безталанное,

Мое дитятко ненаглядное!

Не всегда ли я, мое дитятко,

Заркала теб крпко nа крпко:

Не ходи ты, дитя, въ Волг-рк,

Не купайся въ ней — унесетъ тебя,

Унесетъ тебя на дно въ себ,

Вдь завистлива Волга-матушка:

Не родилось у ней молодцовъ-сыновей,

А родились у ней только дочери,

Одн дочери — волны быстрыя,

Вотъ и крадетъ она чужихъ сыновей,

Выдаетъ за нихъ своихъ дочерей,

Сердце матери горемъ сокрушаючи!’

Да не слышитъ, не видитъ молодой Илья,

Какъ тоскуетъ мать его родимая,

Горемычная вдова Марфа Андреевна.

Онъ гуляетъ себ веселхонекъ

Подъ ркой внизу, подъ зеленой волной,

Въ золотомъ дворц Волги-матушки.

Онъ смотритъ кругомъ — не насмотрится

И на вс чудеса не надивуется:

Потолки и стны тамъ хрустальные,

Изумрудами и алмазами,

Будто звздами, поуснпаны,

А полы-то изъ чистаго золота,

Изукрашены цвтами серебряными.

Вотъ выходитъ Илья изъ воротъ дворца,

Онъ выходитъ въ садъ Волги-матушки.

Тамъ не яблоки цвтутъ, не смородина,

А деревья какя-то чудесныя,

Да кусты еще того чудесне,

Кто не видлъ ихъ — не представитъ себ,

Кто увидитъ ихъ — не повритъ очамъ:

На деревьяхъ кругомъ, вмсто яблоковъ,

Дорогя висятъ все жемчужины,

А кусты-то вс корольковые

Съ изумрудными все листочками,

Съ бирюзовыми все цвточками,

И блестятъ они, какъ облитые

Яркой радугой семицвтною.

Вотъ и ночь пришла — молодой Илья

На постельку лгъ изъ рчной травы,

Моху мягкаго, что лебяжй пухъ.

Вдругъ не гусли запли, не гудокъ загудлъ,

Заиграла музыка диковинная:

Будто стны вс кругомъ съ потолкомъ

Въ струны звонкя обратилися,

И вс дочки Волги-матушки,

Дочки рзвыя — струйки быстрыя,

Прибжали къ нимъ, заиграли на нихъ

И запли надъ нимъ псню чудную,

И отъ псни той дрма сладкая,

Золотые сны навваючи,

Очи молодца подернула.

Какъ проснется онъ, какъ захочетъ онъ

Пость, испить, позабавиться,

Ему пищею — рыбки вкусныя,

А питьемъ ему — янтарный мдъ,

А въ забаву, въ утху дтскую —

Нанесетъ ему Волга-матушка

Разныхъ дивъ рчныхъ, цвтныхъ раковинъ

Изъ далекаго моря синяго.

Такъ живетъ себ во хрустальномъ дворц,

Подъ рчной волной, молодой Илья,

Илья Волжанинъ по прозваню,

И живетъ ужь онъ — не годъ, не два —

А ровнешенько двнадцать лтъ,

Возмужалъ, окрпъ онъ въ двнадцать лтъ

И почуялъ свою силу богатырскую,

Но прискучило ему, одинокому,

Безъ товарищей и безъ сверстниковъ,

Захотлось ему на людей посмотрть,

На людей посмотрть и себя показать,

И онъ молвилъ такъ Волг-матушк:

‘Гой, ты Волга-рка, мать названая!

Отпусти ты меня, добра молодца,

Погулять наверхъ, на зеленый лугъ,

Полетать на немъ вольной пташкою:

Подышу я тамъ свжимъ воздухомъ,

Полюбуюсь тамъ краснымъ солнышкомъ,

Да порадуюсь на другихъ людей.

Мн прискучило во дворц твоемъ,

Мн давнымъ-давно опостылли

Яства сладкя, игры дтскя,

Да и дочки твои блогрудыя.

Дай коня ты мн черногриваго,

Дай мн лукъ тугой, да булатный мечъ,

Дай доспхи мн богатырске,

Да колчанъ со стрлами калными

И, какъ мать сынка, снаряди меня

Въ путь-дороженьку далекую.’

Но ни слова въ отвтъ ему Волга-рка,

Будто рчи его не разслышала:

Не хотлось ей бтпустить его.

И разгнвался добрый мблодецъ,

Разгорлась въ немъ кровь богатырская,

И промолвилъ онъ слово грозное:

‘Слушай, Волга-рка, не гнви меня!

Не вскормить теб волка сраго,

Не взлелять орла сизокрылаго!

Коль не пустишь меня вольной волею,

Разобью въ конецъ твой хрустальный дворецъ,

Поломаю деревья диковинныя,

Лишь осколки оставлю да щепочки

И насильно уйду на зеленый лугъ!’

И, промолвивъ, рукою могучею

Какъ ударитъ въ сердцахъ Илья Волжайинъ

По широкому столу, по хрустальному —

Въ мелки дребезги разлетлся столъ,

Будто искрами весь разсыпался.

Испугалась тогда Волга-матушка

И вс дочки ея разбжалися.

Снарядила она въ путь-дороженьку

Своего сынка нареченнаго

И простилася съ нимъ съ горькимъ ропотомъ,

Волны чорныя воздымаючи,

Корабли въ сердцахъ разбиваючи.

Какъ увидлъ себя Илья Волжанинъ

На зеленомъ лугу, на муравчатомъ,

Какъ дохнулъ онъ впервой свжимъ воздухомъ,

Такъ сердечко въ немъ и запрыгало,

Такъ по жилкамъ всмъ какъ огонь пробжалъ.

Видитъ молодецъ — ходитъ nф лугу,

Травку щиплючи, богатырскй конь:

Грива чорная до земли виситъ,

Очи ясныя какъ огни горятъ.

На кон сдельце черкасское,

У сдельца виситъ броня крпкая,

Дорогая броня, вся серебряная,

Съ золотою насчкой, съ разводами,

И булатный мечъ, и лукъ тугой,

И колчанъ со стрлами калными.

Одвается Илья Волжанинъ

Въ т доспхи богатырске:

Грудь широкую, молодецкую

Покрываетъ броней со кольчугою,

А шеломомъ златымъ — кудри русыя,

Опоясалъ станъ булатнымъ мечомъ,

Заложилъ за плеча лукъ со стрлами

И, садясь на коня черногриваго,

Поклонился рк Волг-матушк

За подарки ея драгоцнные,

Струйкамъ — дочкамъ ея — рукой махнулъ

И стрлой полетлъ въ поле чистое.

Вотъ и вспомнилъ тогда Илья Волжанинъ

Про свою родимую матушку,

Про богатую вдову Мару Андреевну,

Захотлось ему повидаться съ ней,

Повидаться съ ней, поклониться ей

И сказать ей слово привтливое.

И прхалъ онъ къ тому городу,

Гд жила она одинокая —

И не можетъ узнать своей родины,

Измнилось все на святой Руси,

Знать не доброе съ него подялось:

Тамъ, гд городъ стоялъ, гд домъ матери,

Груды камней лежатъ почернлыя,

Да столбы торчатъ обгорлые,

Гд сады красовались тнистые,

Тамъ разросся бурьянъ со крапивою,

Гд гулялъ-ликовалъ православный народъ,

Тамъ лишь зми шипятъ полосатыя.

Закручинился младъ Илья Волжанинъ

И промолвилъ слово печальное:

‘Гой, ты городъ большой, моя родина!

Ты повдай мн, добрый городъ мой,

Какой недругъ злой разорилъ тебя,

Сокрушилъ твои стны крпкя,

Попалилъ огнемъ храмы Божи

И хоромы твои величавыя,

И родимый домъ моей матушки,

Той разумной вдовы Мары Андреевны?

Гд, скажи мн, твой православный народъ

И гд матушка моя родимая?’

И въ отвтъ ему голосъ невдомый

Изъ развалинъ сказалъ всть недобрую:

‘Охъ! свирпый врагъ, супостатъ лихой

Разорилъ меня, сокрушилъ меня,

Гордый ханъ Угадай со своей ордой

Налетлъ на меня безпощадной грозой

И мечомъ порубилъ, и огнмъ попалилъ

Вс домы мои, стны крпкя,

Храмы Божи, златоверхе,

И весь добрый мой православный народъ,

И родимую твою матушку,

Ту богатую вдову Мару Андреевну.

Но послушай еще, что затялъ врагъ:

Онъ затялъ, злодй, все низовье спалить,

Онъ затялъ еще всю въ конецъ разорить

Нашу родину — Русь православную!’

Какъ болло тогда, надрывалося

Сердце молодца отъ всти той!

Дв слезинки изъ глазъ его канули:

И одна была въ память городу,

А другая была въ память матери.

И на полдень, вздохнувъ, обратился онъ,

И помчался опять въ поле чистое.

Не орелъ летитъ по поднбесью,

Скачетъ молодецъ на лихомъ кон,

Скачетъ онъ черезъ долъ, черезъ темный боръ,

По высокимъ горамъ, по широкимъ ркамъ,

Видитъ сла кругомъ разоренныя,

Городовъ пепелища печальныя,

Видитъ трупы повсюду гнюще

Я по нимъ свой путъ держитъ на полдень.

Скачетъ дал младъ Илья Волжанинъ,

Скачетъ день и ночь безъ устали,

И увидлъ онъ на четвертый день

Поле чистое, на томъ на пол,

Будто озеро пораскинулось,

И блеститъ оно, и торитъ оно

При лучахъ золотыхъ зари утренней:

То двухъ ратей броня вороненая

И блеститъ, и горитъ на солнышк.

И одна то изъ нихъ, небольшая рать,

Наша русская, православная,

А другая рать несмтная —

То поганая рать татарская.

И кипитъ межь ними кровавый бой,

И густымъ столбомъ вьтся пыль кругомъ,

И щиты о щиты, и мечи объ мечи

И звучатъ, и трещатъ, ударяяся,

Стономъ стонетъ земля, колыхается…

Но слабетъ рать православная:

Будто волны, Орда окаянная

На нее набгаетъ со всхъ сторонъ,

Пруныли сердца русскихъ витязей.

Не стрла пролетла громовая

Сквозь ряды татаръ супротивные:

То ударилъ на нихъ Илья Волжанинъ,

Распалясь богатырской отвагою,

Гд стрлу метнетъ, гд мечомъ махнетъ,

Такъ я валятся татары поганые,

Какъ отъ втра порой осеннй листъ,

Какъ трава подъ косой заострнною.

И побилъ онъ ихъ, потопталъ конемъ

Да ни мало, ни много — дв тысячи.

Вдругъ на встрчу ему богатырь летитъ,

Молодой Багадуръ, Угадаевъ зять.

Вотъ столкнулись они, какъ скала со скалой,

Вотъ вступаютъ они въ одиночный бой:

Какъ взмахнутъ мечами булатными,

Только искры доведемъ съ брони сыплются,

Да ни тотъ, ни другой не шелохнется.

Тмный боръ гудитъ отъ ударовъ мечей,

Пна клубомъ валитъ съ богатырскихъ коней

И земля дрожитъ подъ копытами.

Красно солнышко въ полудн стоитъ,

А у витязей бой сильнй кипитъ,

Распаляется Илья Волжанинъ,

Распаляется Угадаевъ зять.

Вотъ собралъ подъ конецъ епду-нощь свою

Молодой Багадуръ и ударилъ Илью,

И упалъ подъ нимъ черногривый конь,

Да и самъ Багадуръ подъ мечомъ Ильи

На земь палъ съ копя, не шелохнется,

Какъ утесъ вковой, отъ горы родной

Громомъ Божимъ отсченный.

Да и съ нимъ бда приключилася,

Съ молодымъ Ильею Волжаниномъ:

Вдь не конь подъ нимъ черногривый палъ,

А рчной песокъ разсыпался,

Вдь не острый мечъ изъ руки скользнулъ,

Щука-рыба скользнула проворная,

Шлемъ и щитъ его, броня крпкая

Обратились вс въ черепахъ рчныхъ,

Стрлы острыя, завалныя

Стали рыбками серебристыми.

Такъ разсыпались передъ мимъ во прахъ

Вс подарки рки Волги-матушки!

Такъ остался младъ Илья Волжанинъ

Одинокъ, безъ коня, безъ оружя,

Посреди враговъ многочисленныхъ!

Вотъ сбжались татары большой толпой

И, со всхъ сторонъ окруживъ его,

Полонили они добра молодца

И къ царю привели, къ хану грозному,

Къ Угадаю тому Угадаевичу.

И, веллъ его ханъ, горемычнаго,

Запереть въ тюрьму подземную

И за шею цпями желзными

Въ двумъ столбамъ приковать крпко на крпко,

И веллъ потомъ лютой мукою

Изнурять его тло блое,

За татаръ своихъ, побитыхъ имъ,

Да за зятя своего любимаго.

И на первый день его мучили:

Твердо вынесъ Илья муку страшную,

На второй день опять его мучили,

Да не дрогнулъ Илья и отъ муки той,

Вотъ на третй день самъ ханъ пришолъ

И другихъ съ собой палачей привелъ

И такую рчь онъ къ Иль повелъ:

‘Добрый молодецъ, Илья Волжанинъ!

Коли хочешь ты быть со мной за одно,

Коли примешь нашу вру татарскую,

Дамъ награду теб я великую,

Дамъ почетъ теб и высокй санъ,

Своей милостью тебя пожалую

И отдамъ за тебя дочь любимую,

Молодую Кончаку Угадаевну.

Коль откажешься, заупрямишься

Ты исполнить мою волю царскую,

Ужь тогда теб, добрый молодецъ,

Не сносить своей буйной головушки:

Я отдамъ тебя въ муку лютую,

Изорву въ куски тло блое,

Разниму его по суставчикамъ

И голоднымъ псамъ на съдене

Размечу по полю широкому.’

И смутился душой Илья Волжанинъ,

И впервой тогда онъ извдалъ страхъ.

Онъ ни слова царю не сказалъ въ отвтъ,

Лишь молитву послалъ во Всевышнему,

Съ теплой врой молитву усердную:

‘Ты Создатель мой! Ты Заступникъ мой!

Ниспошли Ты мн избавлене

Изъ татарскихъ рукъ, неврныхъ рукъ,

И спаси отъ конечной погибели

Мою душу гршную, недостойную!’

И услышалъ Господь то молене

И послалъ Онъ ему избавлене:

Вдругъ ударилъ громъ сокрушительный

Въ ту тюрьму, гд сидлъ Илья Волжанинъ,

И убилъ на повалъ палачей его,

Оглушилъ самого хана грознаго

И разбилъ вандалы-цпи тяжкя,

И одинъ невредимъ и свободенъ сталъ

Чудомъ Божимъ Илья Волжанинъ.

И воспрянулъ тогда добрый молодецъ,

Вырвалъ мечъ отъ бедра Угадаева,

Распласталъ мечомъ врага на-полы,

Быстро вскинулся на коня его

И назадъ, на сторонку родимую,

Полетлъ стрлою пернатою.

Какъ увидлъ онъ Землю Русскую,

Свою родину православную,

Соскочилъ съ коня и на землю палъ

И молитву принесъ благодарную,

Онъ Заступнику милосердому

За чудесное свое избавлене.

. Миллеръ.

СБОРНИКЪЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНЙСЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ

ЧЕШСКЕ ПОЭТЫ.

Ф. Л. ЧЕЛЯКОВСКЙ.

Читайте также:

СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ