Перейти к контенту
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Издание: ‘Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой‘, СПб., 1897
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Date: 5-9 ноября 2009
Восточные сказания:
I. Грех Бен-Азара
II. Раб Гассана
III. Два повеления
IV. Азраил
Из поэмы ‘Свет Азии‘
Отрывок первый
‘ второй
‘ третий
‘ четвертый
Однажды Бен-Азар — ‘Друг Божий’, — по прозванью,
Великий патриарх и праотец святой
Прогневал Господа, — есть древнее сказанье:
К палаткам праотца, вечернею порой,
Подъехал старый путник, жаждой истомленный.
Уже два дня в пустыне раскаленной,
В волнах песков сыпучих, бедствовал старик,
Глаза его слезились, губы почернели,
Ворочался с трудом запекшийся язык:
— ‘Воды… напиться дайте!..’ — мог он еле-еле
Сказать, подъехав к стану, а верблюд худой,
Измученный, упал и, вытянувши шею,
Казалось, издыхал.
Когда кувшин с водой
Студеной, блещущий живительной росой,
Был подан страннику, — он тотчас, — сожалея
Верблюда, — позабыв, что сам два дня не пил,
Сперва к усталому животному склонился
И свежею водой заботливо омыл
Ему глаза и рот, и горло промочил,
Потом с молитвою усердной обратился
На запад, — к солнцу. Благодарный взгляд
Он поднял с верою на пламенный закат
И заходящему светилу возлиянье, —
Обряд отцов своих, — свершил.
Тогда лишь сам
Напиться собрался, но к жаждущим устам
Он не успел кувшин поднесть…
В негодованьи,
Ревнитель правой веры, Бен-Азар
Сказал рабам:
— ‘Отнять кувшин с водою
У нечестивого! Он, скверною рукою,
Молясь на запад, вылил Божий дар!
Он солнцу кланялся, — не истиниому Богу!
Так пусть воды моей не пьет неверный пес!’
Послушались рабы и выполнили строго
Хозяина приказ…
Но кто-то вновь поднес
К губам страдальца чашу с влагою живою,
И жадно к ней приник он бледной головою…
— ‘Кто повеление мое нарушить смел?..’ —
Воскликнул Бен-Азар, взглянул — и обомлел,
И понял — ‘Кто’…
Посланник светлый рая
Язычника поил, крылами осеняя,
И лучезарною десницей обнимал.
Язычник пил, рабы глядели в изумленьи
И в ужасе немом на светлое виденье…
И вот посланник кроткий праотцу вещал:
‘Друг Милосердного! Прогневал ты Владыку.
Молись, да не зачтет тебе твой грех великий!
Знай, что язычнику Всеведущий простил
Неведенье его. Он — праведней, чем ты.
Знай, — увидал Господь с небесной высоты,
Как, о себе забыв, верблюда он поил,
Как был он милосерд к скотине бессловесной,
Как к небу возносил он благодарный взгляд
И как, в неведеньи, молился на закат,
Знай, — ту молитву к солнцу принял Царь небесный,
Творец и Повелитель неба и светил,
Создатель всеблагой восхода и заката!..
А ты не пожалел страдающего брата, —
Ты, Бен-Азар, ‘Друг Божий’, Бога оскорбил!’
Виденье скрылося… А патриарх смиренно
К ногам язычника главою сокрушенной
Припал и со слезами жгучими молил:
— ‘Прости мне, праведник, как Бог тебя простил!’
Роскошно пирует Гассан-Бен-Али,
К нему все старейшины в гости пришли,
Шатер его полон людей именитых,
В одеждах шелками и золотом шитых,
Как горный родник от весенних лучей,
Веселием искрятся речи гостей.
Подносит им кушанья раб молодой
На блюде хрустальном, цены дорогой,
Украшенном сплошь жемчугом-изумрудом,
Но вдруг с драгоценным, сияющим блюдом
Запнулся несчастный, упал второпях, —
И чудо искусства рассыпалось впрах.
Вскочили все гости: — ‘Когда б он был мой, —
Кричали они, — так сейчас с головой
Простился бы пес!’ — ‘Я мерзавца такого
Повесил бы! Шкуру содрал бы с живого!’
Гассан, словно грозная туча, молчал.
И раб перед ним на колени упал.
‘Хозяин, помилуй!.. Писанъе гласит:
‘Блажен, кто в душе своей гнев укротит!’ —
Сказал он, в груди заглушая рыданья.
Ответил Гассан: — ‘Да! Я вспомнил
Писанъе. Уж я не сержусь, от души отлегло!’
И стало вновь ясно Гассана чело.
‘Хозяин! — молил, припадая к ногам
Гассана, невольник, — написано там:
‘Прости виноватого!’ — ‘Помню. Прощаю!’ —
Ответил Гассан и, раба поднимая,
С улыбкою руку ему протянул,
К ней раб благодарный губами прильнул.
‘Хозяин! Да будет Господь наш с тобой!
Он — Бог милосердных и кротких душой,
Бог милости, щедрости, правды и света,
И щедрых Он любит! — написано это!’
— ‘Ты кстати про ‘щедрых’ напомнил, дружок
Дарю тебе волю и мой кошелек’.
Потом Бен-Али обратился к гостям:
— ‘Вот бедный невольник напомнил всем нам
Про вечную книгу. А строчка оттуда,
Не правда ль, — дороже разбитого блюда?
Не правда ль, — он славно его починил
Словами, — и волю свою заслужил?’
Вечный Престол окружая несметною, грозною Силой,
Ждет повелений Аллаха посланников сонм легкокрылый,
Молний быстрее вселенную всю облетая,
Вмиг исполняется воля святая,
Звездам на небе сияющим, моря пучине глубокой, —
Близко, далеко, — куда б ни взглянуло всезрящее Око,
Всюду относят посланники правды и Света
Бога живого заветы.
Голос предвечный воззвал: — Джебраил!’ — и
как грома раскаты
В небе вечернем раздался: — ‘Лети, мой наперсник крылатый,
Вниз, ко дворцу золотому царя Солимана,
Он, — удостоенный царского сана,
Избранный мною, хранимый всечасно, возлюбленный мною,
Ныне готов позабыть час молитвы ко Господу-Богу,
Вижу, — любуется он на коней златогривых,
Статных и дивно красивых,
Не замечая, как солнце клониться ко западу стало,
Ты, Джебраил, возвести ему: ‘Время молитвы настало!’
Да не погибнет избранник под гневом Владыки, —
Нужен народу правитель великий!..
Стой, — погоди еще!.. Вижу, на склоне горы Арафата
Трудится тщетно день целый, от ранней зари до заката,
С тяжкою ношей своей, муравей запоздалый, —
Да не погибнет и малый:
Он своему муравейнику нужен!..’ И ангел, — в молчаньи, —
Молний быстрее исполнил Творца своего приказанья:
Во-время стал на молитву избранник Аллаха,
Полон смиренья и Божьего страха,
И муравью запоздалому силу и жизнь возвратила
И привела в муравейник могучая длань Джебраила…
Так в необъятной вселенной, от края до края,
Воля творится святая.
Индийский царевич, — краса Индостана,
Приехал к царю-мудрецу Солиману,
Стремясь молодою душой вдохновенною
Постигнуть все тайны небес сокровенные.
И тихой вечерней порою с царем
Сидел он, — речам его вещим внимая,
В премудрые притчи вникая, —
В чертоге его золотом.
А резвые джины, лукавые духи,
Порхали как птицы, роились как мухи,
Кружились, жезлу Солимана послушные,
И видел царевич их пляски воздушные
И ждал от царя еще бРльших чудес,
Как вдруг появился в чертоге, — нежданный,
Какой-то печальный и странный,
Крылатый посланник небес.
То был ангел смерти. С царевичем рядом
Он встал и взглянул вопросительным взглядом,
И мрачно глядели глаза удивленные,
Как будто бы юноши видом смущенные.
— ‘Кто это?’ — тихонько царевич спросил.
Ответил мудрец: ‘Ои людей исцелитель,
И воли Отца исполнитель,
А имя ему: Азраил!’
— ‘Мне страшно здесь!’ — молвил царевич бледнее. —
Я смерти боюсь! Повели поскорее,
Чтоб в Индию милую джины проворные,
Твоей всемогущей деснице покорные,
Сейчас же на крыльях меня отнесли’.
Махнула жезлом Солимана десница,
И джины, как птиц вереница,
С царевичем скрылись вдали.
Тогда ангел смерти к царю обратился:
— ‘Ты видел, премудрый, как я удивился,
Как в очи ему поглядел в изумлении,
Найдя его здесь? Знай, что мне повеление:
Сыскать его в Индии нынче дал Бог.
Он там и умрет в золоченых палатах,
Ты дал ему джинов крылатых,
Чтоб взять его душу я мог’.
И с бледной улыбкою ангел печальный
Сказал: ‘Мне пора! Он уж в Индии дальней!’
Расправил широкие крылья могучие,
По небу вечернему грозною тучею
Пронесся в сияньи последних лучей…
На утро был найден царевич убитый,
Застывшею кровью облитый,
На мягкой постели своей.
Страдалица земля!.. Вся жизнь твоя — обман,
Все радости твои обращены в мученья,
Твоим несчастным детям, пойманным в капкан,
Приговоренным к смерти прежде их рожденья,
Защиты нет ни в ком, — нигде спасенья нет.
В насмешку мне дана была душа живая
И в ней зажжен любви животворящий свет…
Цель нашей жизни — смерть…
Чья ж это шутка злая?
Неужто создал Ты нарочно этот мир
Отчаянья и смерти, — Брама Вседержитель?
И радует Тебя червей голодных пир,
Костров и трупов смрад?.. Неужто Ты — мучитель
Всего живого? Ты — установил закон
Безжалостной борьбы, друг друга пожиранья?
Ты видишь кровь и слезы, слышишь вопль и стон
Молящихся Тебе беспомощных созданий
И не поможешь им, Ты, — всемогущий Бог?..
Жесток и зол Ты, Брама!.. Я бы всем помог,
И не было бы в мире смерти и страданий…
