РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ
ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВ II И ВИЛЬГЕЛЬМ III II КОРОЛЕВ АНН,
Парламентъ.— Удаленіе Галифакса.— Бюджетъ.— Билль о правахъ.— Злоупотребленія во флот и при веденіи ирландской войны.— Встрча Уокера въ Англіи.— Эдмундъ Лудло.— Мстительность виговъ.— Джонъ Гэмпденъ.— Билль о корпораціяхъ.— Билль о невиновности.— Дло Сойера.— Король хочетъ удалиться въ Голландію.— Виги недовольны его намреніемъ хать въ Ирландію.— Отсрочка засданій Парламента.— Радость тори.— Распущеніе Парламента.— Выборы.— Перемны въ правительств.— Лотеръ.— Парламентскіе подкупы.— Сэръ Джонъ Триворъ.— Неудовольствіе виговъ.— Сношенія нкоторыхъ изъ нихъ съ Сенъ-Жерменомъ, Шрьюсбери, Фергюсонъ.— Новый Парламентъ.— Опредленіе бюджета.— Содержаніе принцессы Датской.— Утвержденіе актовъ прошлогодняго Парламента.— Билль объ отреченіи.— Актъ помилованія.— Отсрочка засданій Парламента.— Приготовленія къ войн.— Дублинская администрація.— Помощь Іакову отъ Людовика.— Планъ англійскихъ якобитовъ.— Кларендонъ, Эльзбери, Дертмоутъ, Престонъ.— Предательство Фуллера.— Арестъ Крона.— Двусмысленные поступки Шрьюсбери.— Совтъ девяти.— Кларендонъ.— Отъздъ Вильгельма въ Ирландію.— Дло Крона.— Флотъ Турвилля въ Британскомъ канал.— Бичигетская битва.— Безпокойство въ Лондон.— Битва при Флрюр.— Духъ націи.— Мужество Шрьюсбери.— Ирландская война.— Прибытіе Вильгельма въ Каррик-Фергусъ.— Битва при Бойн.— Бгство Іакова.— Впечатлнія, произведенныя во Франціи, Рим и Лондон извстіями объ ирландскихъ длахъ.— Прибытіе Іакова во Францію.— Сдланный ему пріемъ.— Высадка Турвилля въ Англію.— Озлобленіе англичанъ противъ французовъ.— Форма якобитской молитвы.— Негодованіе противъ неприсягнувшихъ епископовъ.— Продолженіе ирландской войны.— Неудачная осада Лиммерика.— Возвращеніе Вильгельма въ Англію.
Между тмъ какъ конвокація бушевала въ одной половин Вестминстерскаго Дворца, Парламентъ еще неукротиме бушевалъ въ другой половин. Палаты, отсроченныя 20 августа, снова собрались 19 октября. Въ первомъ же засданіи вс были изумлены неожиданной перемной. Галифаксъ не сидлъ у же на президентскомъ мст. Онъ справедливо ожидалъ, что нападенія, едва непогубившія его въ предшествовавшую сессію, возобновятся. Событія, происшедшія во время парламентской вакаціи, особенно бдственный ирландскій походъ, доставляли его врагамъ новые поводы къ обвиненіямъ. Его управленіе было несчастливо и хотя неудачи надобно было отнести преимущественно къ причинамъ, независящимъ отъ человческой предусмотрительности, отчасти надобно было отнести и къ особенностямъ его характера и ума. Извстно было, что сильная партія въ Палат Общинъ хочетъ требовать его удаленія, а онъ не могъ уже разсчитывать на поддержку со стороны короля. Очень естественно было государю, одаренному характеромъ чрезвычайно практическимъ, утомиться министромъ съ характеромъ созерцательнымъ. Вильгельмъ не любилъ изслдованій и теорій, отнимавшихъ много времени и не приводившихъ ни къ какому выводу. Однажды онъ не удержался даже отъ упрека Галифаксу за нершительность. Галифаксъ, пораженный семейными несчастіями, огорченный непріятностями отъ политическихъ враговъ, тревожимый опасеніями подвергнуться обвиненію отъ Парламента и уже не поддерживаемый королевскою благосклонностію, ршился промнять государственною дятельность на тихую деревенскую жизнь. Въ начал октября стало извстію, что онъ не будетъ предсдательствовать въ Палат Лордовъ, въ то же время по секрету начали шептать, что онъ думаетъ совершенно удалиться отъ длъ и остается министромъ только по имени, пока найдется ему преемникъ. Эткенсъ былъ назначенъ президентомъ Палаты Лордовъ.
По многимъ важнымъ вопросамъ не было, кажется, разногласія въ Парламент. Палата Общинъ единогласно ршила поддерживать короля въ энергическомъ веденіи ирландской и французской войнъ. Также единогласно Палата назначила на военныя издержки два мильона фунтовъ сверхъ обыкновеннаго бюджета и ршила большую часть этой суммы собрать посредствомъ налога на недвижимую собственность. Кром того, были наложены новыя пошлины на чай, кофе и шеколадъ.
Билль о правахъ, надлавшій такъ много раздора въ предъидущей сессіи, былъ снова внесенъ въ Парламентъ и принятъ безъ всякихъ затрудненій. Лорды не настаивали больше на томъ, чтобы опредлить наслдство престола въ томъ случа, когда не будетъ потомкомъ у Маріи, Анны и Вильгельма, и на одиннадцать лтъ вопросъ этотъ оставался забытъ. Но въ билл оправахъ заключались нкоторыя другія статьи, заслуживающія упоминовенія. Точне, нежели въ Деклараціи права, было опредлено, что папистъ не можетъ царствовать въ Англіи, и было прибавлено, что англійскій государь не можетъ вступать въ бракъ съ католичкою. Вопросъ о разршительной власти былъ окончательно разршенъ единственнымъ способомъ, не допускавшимъ никакого двусмыслія. Декларація права говорила только, что разршительная власть въ томъ смысл, какъ присвоивалъ ее Іаковъ, незаконна. Въ томъ, что до извстной степени разршительная власть принадлежала корон, не спорили даже вигистскіе юристы, по въ какой именно степени можетъ корона законнымъ образомъ пользоваться этою властію, юристы не могли ршить точнымъ образомъ. Для устраненія споровъ и опасностей, билль о правахъ совершенно уничтожалъ эту ненормальную власть, бывшую источникомъ столькихъ раздоровъ.
Въ Палат Общинъ возникъ, какъ и надобно было ожидать, рядъ жаркихъ преній о бдствіяхъ, постигшихъ Англію въ послдніе мсяцы. Небрежность, или недобросовстность морскаго управленія, плутни поставщиковъ, грабительства капитановъ, убытки торговаго флота послужили предметомъ для многихъ рзкихъ рчей. Въ самомъ дл, нельзя было не жаловаться на все это. Строгое слдствіе, лично произведенное самимъ Вильгельмомъ, доказало, что соль, которой посолено было мясо для Флота, была испорчена вредными примсями. Поставщики сваливали вину на крысъ, но Палата Общинъ не расположена была слушать подобныя оправданія. Многіе изъ виновныхъ въ обман правительства и отравленіи матросовъ были арестованы. Но не подвергся, никакой непріятности человкъ, боле всхъ виновный — Торрингтонъ. У него были друзья и между вигами и между тори, онъ обладалъ многими качествами, длавшими его популярнымъ, даже пороки его не принадлежали къ числу тхъ, которыми возбуждается общественное негодованіе, нація охотно прощала храброму и прямодушному моряку его пристрастіе къ бутылк, къ разгульнымъ друзьямъ и красавицамъ, и забывала, какъ опасно положеніе страны, охраненіе которой вврено человку, преданному такимъ порокамъ.
Бдствія арміи, посланной въ Ирландію, произвели сильный взрывъ негодованія. Палата Общинъ отдавала честь благоразумію и твердости, съ которыми Шомбергъ велъ этотъ чрезвычайно затруднительный походъ и за вс неудачи компаніи обвиняла Коммиссаріатъ. ‘Даже повальныя болзни были бы легко отвращены, еслибъ Коммиссаріатъ снабдилъ армію нужными припасами, говорили ораторы Палаты:— болзнь вообще пощадила тхъ, у кого была теплая одежда и постель, она тысячами погубила тхъ’ которые безъ теплой одежды спали на мокрой земл. Государство израсходовало страшныя суМмьл,а войскамъ жалованье выплачивалось не аккуратно. Сотни лошадей, десятки тысячъ башмаковъ были куплены на казенныя деньги, а аммуниція не была доставляема къ арміи по недостатку подводъ и солдаты шли по грязи босые. Тысяча-семьсотъ фунтовъ было отпущено на покупку лекарствъ, а въ лагер не было и такихъ лекарствъ, которые найдутся у каждаго аптекаря въ самомъ маленькомъ городк’. Вс громко обвиняли Шельза, бывшаго начальникомъ Коммиссаріата. Палата приняла адресъ королю, въ которомъ просила его вызвать Шельза въ Англію и подвергнуть пересмотру его счеты и бумаги. На это требованіе король охотно согласился, ‘ю вигистское большинство шло дальше. ‘Кто рекомендовалъ Шельза на важное мсто генералъ-коммиссара? Онъ былъ любимцемъ Іакова. Онъ защищалъ вс дйствія произвольной власти. Какимъ же образомъ онъ, креатура Іакова, получилъ завдываніе продовольствованіемъ арміи Вильгельма?’ Горячіе виги предложили Палат просить его величество сказать, кто рекомендовалъ ему Шельза. Умренные виги доказывали, что спрашивать объ этомъ короля было бы неприлично. Это значило бы принуждать его или быть обвинителемъ своихъ министровъ, или ссориться съ представителями націи. ‘Вы можете, если хотите, оросить короля объ удаленіи совтниковъ, склонившихъ его къ этому несчастному назначенію ‘говорилъ Сомерсъ. Вроятно онъ уважитъ такой совтъ, но не предлагайте ему такихъ вопросовъ, на которые тяжело отвчать благородному человку.’ Посл жаркихъ двухдневныхъ преній, новый адресъ былъ принятъ 295 голосами противъ 146. Король, какъ и можно было предвидть, не захотлъ стать доносчикомъ, и Палата не настаннад* больше о своемъ требованіи. На третій адресъ, просившій о томъ, чтобы въ Ирландію послана была коммиссія для изслдованія коммиссаріатскихъ длъ, Вильгельмъ отвчалъ благосклонно и предоставлялъ самой Палат назначить коммиссаровъ. Палата, не желая уступить ему въ деликатности, отвчала, что совершенно ввряетъ мудрости его величества это избраніе.
Среди печальныхъ преній объ орландской войн пріятнымъ эпизодомъ былъ пріздъ. Уокера въ Лондонъ. Мужественный пастырь, защищавшій Лондондерри, былъ принятъ съ единодушнымъ энтузіазмомъ. Во всхъ магазинахъ эстамповъ явились его портреты, корреспонденція о новостяхъ замнявшая тогда газеты, развозила по всмъ концамъ королевства разсказы о его наружности, словахъ и дйствіяхь. На всхъ перекресткахъ продавались панегирики ему и въ стихахъ и въ проз, толпами собирался народъ смотрть на него. Оба университета поднесли ему дипломъ на степень доктора-богословіи. Поклонники его совтовали ему являться во дворецъ въ томъ военномъ мундир, въ которомъ предводительствовалъ онъ вылазками своихъ согражданъ. Но съ благоразуміемъ, которое не всегда удавалось ему сохранять, онъ явился ко Двору въ мирной одежд своего званія, былъ принятъ чрезвычайно милостиво и получилъ въ подарокъ пять тысячъ фунтовъ. ‘Не думайте, докторъ, сказалъ Вильгельмъ: — что я предлагаю вамъ эту сумму, какъ награду за ваши заслуги. Увряю васъ, что считаю себя и теперь точно въ такомъ же долгу у васъ, какъ до этого подарка.’
Уокеръ представилъ Палат Общинъ просьбу, .объяснявшую бдственное положеніе вдовъ и сиротъ, оставшихся посл гражданъ, погибшихъ при защит города. Палата немедленно объявила ему благодарность за то и представила королю адресъ о назначеніи десяти тысячъ фунтовъ для раздачи семействамъ, страданія которыхъ столь трогательно изображались Уокеромъ. На другой день Уокеръ былъ приглашенъ въ Палату. Президентъ, увдомивъ его объ исполненіи его просьбы, благодарилъ его за мужество и просилъ его передать жителямъ Лондондерри, что ихъ храбрость и врность навсегда останутся въ благодарномъ воспоминаніи Палаты Общинъ Англіи.
Около того же времени парламентскія пренія были прерваны другимъ интереснымъ эпизодомъ, возникшимъ также изъ событіи ирландской войны. Предъидущею весною, когда каждый курьеръ изъ Ирландіи привозилъ прискорбныя извстія, и на всемъ остров только за стнами Лондондерри Эннискилена признавалась власть англійскаго правительства, естественно было англичанамъ вспомнить, съ какою грозною энергіею великіе пуританскіе воители подавили возмущеніе ирландцевъ въ предшествовавшее поколніе. Многіе заговорили о Кромвелл, Айртон и ихъ товарищахъ. Одинъ изъ этихъ людей, Эдмундъ Лудло, былъ еще въ живыхъ, онъ былъ уже старъ, но геній его сохранялъ всю свжесть. Мужество его было по прежнему неизмнно, умъ силенъ. Въ годы измнъ и легкомыслія онъ остался вренъ убжденіямъ своей юности, даже враги его сознавались, что онъ во всю жизнь не измнялъ себ и противъ произвольной власти Кромвелла возставалъ, точно также, какъ противъ Стюартовъ. Одно только пятно было на его имени, но во мнніи большинства его соотечественниковъ пятно это не могло быть омыто ничмъ и никогда. Его печать и его подпись были на смертномъ приговор Карла I.
По возвращеніи Стюартовъ, Лудло удалился на берега Женевскаго озера. Съ нимъ ухалъ туда еще одинъ изъ судей Карла, Джонъ Лисль. Но даже въ Швейцаріи эти люди не были безопасны. Ихъ головы были оцнены, и множество ирландскихъ авантюристовъ, одушевляемыхъ національною и религіозною ненавистью, стремились получить богатую награду за убійство. Лисль палъ отъ руки одного изъ этихъ убійцъ, по Лудло уцллъ отъ всхъ преслдованій. Нкоторые изъ самыхъ ршительныхъ виговъ смотрли на него съ уваженіемъ, возраставшимъ по мр того, какъ проходили годы и наконецъ онъ остался единственнымъ представителемъ сонма сильныхъ душой людей, побдоносныхъ въ страшной междоусобной войн. Не разъ враги дома Стюартовъ вызывали его покинуть убжище и стать ихъ предводителемъ, но онъ благоразумно отказывался отъ участія въ предпріятіяхъ, которыя не могли увнчаться успхомъ.
Съ переворотомъ 1688 года открывались ему новыя надежды. Ученіе о безграничномъ повиновеніи, которому до той норы никто не могъ противоречить не подвергаясь опасности, было отвергнуто, какъ противозаконное. Вильгельмъ низвергъ Іакова, основываясь на тхъ же самыхъ принципахъ, которыми руководился Долгій Парламентъ. Люди, уважавшіе Лудло, въ томъ числ нкоторые важные сановники, увряли его, что онъ можетъ безопасно возвратиться въ Англію, мало того, что ему могутъ поручить даже войну въ Ирландіи, гд имя его еще было чтимо ветеранами и ихъ дтьми. Онъ пріхалъ, въ начал сентября разнеслась молва, что онъ въ Лондон. Но друзья его ошиблись въ своихъ предположеніяхъ. Только небольшое число крайнихъ виговъ считало тогда законнымъ тотъ приговоръ, который былъ подписанъ Лудло, вс остальные англичане вспоминали объ этомъ дл съ ужасомъ. Быть можетъ, еслибъ Лудло жилъ отшельникомъ и не показывался въ многочисленныхъ собраніяхъ, старику позволили бы умереть на родной земл. Но онъ не скрывался отъ публики, онъ являлся на улицахъ столицы, разнеслась молва, что онъ говоритъ о своей надежд быть главнокомандующимъ, что его квартира сдлалась сборищемъ всхъ крайнихъ виговъ. Тори заговорили объ этомъ въ Палат Общинъ и потребовали исполненія приговора, произнесеннаго при Карл II надъ людьми, судившими Карла I. Палата Общинъ ршила просить короля о томъ, чтобы Лудло былъ арестованъ. Король сказалъ, что исполнитъ требованіе Палаты, по издалъ повелніе арестовать Лудло тогда, когда отъ усплъ ухать изъ Англіи, и снова скрылся, уже навсегда, въ своемъ альпійскомъ убжищ.
Англійскіе путешественники еще видятъ сохранившимся его домъ на берегу озера и его гробъ въ церкви, среди виноградниковъ, осняющихъ городокъ Веве. Прежде можно было еще прочесть на его дом надпись, говорившую, что каждая земля отчизна тому, кому отецъ — Богъ: ‘Omne solum forti patria, quia patris.’
Тори и виги были, или казались единодушны въ прославленіи Уокера, въ отверженіи Лудло, но вражlа ихъ была теперь сильне, нежели когда нибудь. Король надялся, что во время парламентской вакаціи затихнутъ несогласія, помшавшія въ прошедшую сессію принятію билля о невиновности. Открывая засданіе Палатъ, онъ убждалъ ихъ положить конецъ опасеніzмъ и раздорамъ, которые не прекратятся, пока тысячи людей будутъ трепетать за свои помстья и даже самую жизнь. Но просьба эта была напрасна. Октябрь, ноябрь, декабрь прошли, а Парламентъ все еще ничего не сдлалъ для ея исполненія. Правда, былъ внесенъ въ Палату Общинъ билль о невиновности, по Палата не давала ему движенія. Какъ ни мстительны были виги, покидая Вестминстеръ, по возвратились въ Вестминстеръ они еще боле мстительными. Считая себя непреодолимо сильными, они отвергали всякую мысль объ уступкахъ или примиреніи, какъ во времена папистскаго заговора и доносовъ Отса. Явился снова на сцену и самъ Отсъ. Лишенный права быть свидтелемъ, онъ былъ уже безвреденъ, но надежда видть мщеніе, совершаемое другими, привлекала его въ переднія комнаты парламентскихъ залъ и снова каждый день слышалось въ галлереяхъ его знакомое всмъ восклицаніе: ‘О, Господи! о, Господи!’ Палата Общинъ напала прежде всего на людей, принявшихъ католическую вру при Іаков. Были посланы въ Тоуэръ графы Петерборо и Салисбери, былъ приведенъ къ допросу въ Палату Общинъ и Обагія Уокеръ, тотъ профессоръ Оксфордскаго Университета, который совершалъ католическое служеніе въ своемъ коллегіум. Онъ обнаружилъ малодушіе и лицемріе, лишившее его всякаго права на пощаду. Онъ утверждалъ, что никогда не измнялъ Англиканской церкви, и никогда не соглашался съ ученіемъ папистовъ. Палата съ презрніемъ послала его въ тюрьму.
Между тмъ Палата Лордовъ назначила комитетъ для изсліованія о томъ, кого должно обвинять въ нарушеніи закона при казни Росселя, Сиднея и другихъ знаменитыхъ виговъ. Главнымъ предметомъ слдствія было открыть злоупотребленія со стороны шерифа при составленіи списка присяжныхъ. По сэръ До щи Портъ, знаменитый политико-экономъ, бывшій шерифомъ во время процесса Росселя и Сиднея, усплъ выдержать допросъ, благодаря твердости своего характера и уму. Онъ упорно говорилъ, что при составленіи списка присяжныхъ никогда не руководился политическими соображеніями. Очевидно онъ лгалъ, это прямо говорили ему вигистскіе лорды. По юридическихъ уликъ противъ него не было и Палата не могла наказать его. Тмъ не мене позоръ остается на его имени, къ прискорбію людей, которые, проклиная его свирпость и недобросовстность въ политик, не могутъ забыть, что онъ былъ однимъ изъ глубочайшихъ мыслителей своего времени.
Галифаксъ былъ боле счастливъ: онъ совершенно оправдался не только отъ юридическихъ, но и всхъ нравственныхъ обвиненій. На него нападали съ большею жестокостью, нежели на кого нибудь, по самое строжайшее изслдованіе обнаружило только Факты, приносившіе ему честь. Тиллотсонъ былъ призванъ въ Палату, какъ человкъ, бывшій посредникомъ между Галифаксомъ и Росселемъ, когда Россель находился въ Тоуэр. ‘Милордъ Галифаксъ, сказалъ онъ, длалъ все, что могъ, въ пользу милорда Росселя, и, умирая, милордъ Россель поручилъ мн благодарить милорда Галифакса за его доброту и расположеніе.’ Оказалось, что несчастный герцогъ Монмоутъ испыталъ подобную же доброту отъ Галифакса. Явился только одинъ свидтель противъ Галифакса, Джонъ Гэмпденъ, который нкогда спасся отъ вислицы малодушными просьбами и огромными подарками. Теперь онъ былъ могущественнымъ человкомъ, предводителемъ господствующей партіи въ Палат Общинъ, но, не смотря на все вншнее счастіе, оставался однимъ изъ несчастнйшихъ людей въ мір. Воспоминаніе объ унизительной роли, которую нкогда игралъ онъ передъ Джеффрейзомъ, мучило его, ожесточало его, возбуждало его къ неумолимому мщенію всмъ тмъ, которые, прямо или косвенно, содйствовали его униженію. Изъ всхъ виговъ, онъ былъ самымъ непримиримымъ и упорнйшимъ противникомъ амнистіи. Много мсяцевъ онъ ораторствовалъ противъ Галифакса въ Палат Общинъ, а теперь явился свидтелемъ противъ него въ Палату Лордовъ. Онъ утверждалъ, что интриги Галифакса ввели его въ опасность быть казненнымъ, по эти слова обратились въ стыдъ самому Гэмпдену. Онъ былъ принужденъ сознаться, что посылалъ свою жену просить заступничества у человка, котораго теперь преслдовалъ.— ‘Какимъ-же образомъ, спросилъ Галифаксъ, могли вы искать заступничества у человка, который хотлъ погубить васъ?’ — ‘Тутъ нтъ ничего страннаго, сказалъ Гэмпденъ: — кого же мн было и просить, какъ не тхъ людей, которые тогда имли силу? Я просилъ Джеффрейза, я просилъ Петера и заплатилъ имъ шесть тысячъ фунтовъ за ихъ услуги.’ — ‘Но взялъ ли что нибудь отъ васъ лордъ Галифаксъ?’ — ‘Нтъ, онъ ничего не взялъ съ меня.’ — ‘Кажется, мистеръ Гэмпденъ, вы посылали свою жену еще разъ къ Галифаксу благодарить его за добрыя услуги.’ — ‘Да, кажется, посылалъ, отвчалъ Гэмпленъ, но не знаю хорошенько, дйствительно ли услуги его были мн полезны.’
Словомъ, Гэмпденъ только вновь пристыдилъ себя, жалуясь на Галифакса. Напротивъ, благородная лэди Россель, которая пострадала отъ Іакова гораздо больше, нежели Гэмпденъ, протестовала противъ несправедливости крайнихъ виговъ относительно Галифакса.
Но ожесточеніе Джона Гэмпдена было непобдимо, чрезъ нсколько дней, когда Палата Общинъ разсуждала о состояніи государственныхъ длъ, онъ произнесъ горькую рчь, въ которой вс несчастія настоящаго года приписывалъ вліянію тхъ людей, которые во время папистскаго заговора были обвиняемы Парламентомъ, которые потомъ хотли быть посредниками между Іаковомъ и Вильгельмомъ. Ясно было, что онъ имлъ въ виду преимущественно Галифакса. Онъ даже заговорилъ объ опасности для короля терпть въ своей служб людей съ республиканскими убжденіями,— это опять очевидно относилось къ Галифаксу, который въ теоріи предпочиталъ республиканскую Форму правленія, ходя ни мало не думалъ о вражд къ монархическому устройству Англіи. Но этотъ намекъ навлекъ только заслуженныя насмшки на Гэмпдена. Въ самомъ дл, ему ли, внуку того Гэмпдена, который сражался противъ Карла I, ему ли, соучастнику въ заговор Альлжерпона Сидпея, прилично было упрекать другихъ въ республиканств? Когда затихъ взрывъ общаго хохота въ Палат, многіе ораторы стали говорить въ защиту Галифакса. Сеймуръ сказалъ, что хотя вообще онъ недоволенъ веденіемъ государственныхъ длъ, но по можетъ подать голоса за предложеніе Гэмпдена. ‘Взгляните куда угодно — на Ирландію, на Шотландію, на флотъ, на войско, везд вы увидите обильныя доказательства того, что дла ведутся дурно, сказалъ онъ: — по я не могу осуждать людей за то, что они хотли спасти государство отъ революціи мирнымъ посредничествомъ…’ Наконецъ ршено было просить короля въ общихъ выраженіяхъ о томъ, чтобы онъ удалилъ отъ государственныхъ длъ людей, бывшихъ причиною военныхъ неудачъ. Былъ назначенъ комитетъ для приготовленія адреса.
Джонъ Гэмпденъ, избранный президентомъ, составилъ адреса’ столь жолчный, что возбудилъ неудовольствіе даже въ своемъ отц. Посл горячихъ преній, адресъ былъ возвращена’ въ комитетъ для исправленія, и потомъ уже не было о немъ и рчи.
Дло въ томъ, что вражда виговъ противъ Галифакса около того времени стала ослабвать, потому что Галифакса’, хотя и не сложилъ съ себя должности, по пересталъ уже быть совтникомъ короля. Власть, которою онъ пользовался въ первые мсяцы правленія Вильгельма, перешла къ боле смлому и боле практическому человку. Кэрмэртенъ сдлался сильнйшимъ изъ министровъ, не смотря на вс усилія своего противника Шрьюсбери. Лично, Шрьюсбери пользовался большою благосклонностью у короля, но онъ былъ предводителемъ виговъ, которые часто заставляли его требовать крайнихъ мръ, самъ онъ былъ человкъ умренный, но не имлъ столько твердости, чтобы противиться шумной настойчивости, съ которою Джонъ Гоу и Джонъ Гэмпденъ требовали мщенія врагамъ. Потому его совты въ то время имли мало силы у Вильгельма, не любившаго тори и не врившаго имъ, но твердо ршившагося не преслдовать ихъ.
Между тмъ виги, чувствуя, что въ послднее время упали и во мнніи короля и во мнніи націи, выдумали сдлать смлую попытку доставить себ въ государств силу независимую ни отъ короля, ни отъ націи.
Въ Палату Общинъ внесенъ былъ билль о возвращеніи прежнихъ правъ тмъ корпораціямъ, которыя отдали свои муниципальныя грамоты въ руки правительства при Карл II и Іаков II. Билль этотъ былъ принятъ съ единодушнымъ одобреніемъ людьми всхъ партій и прочитанъ два раза. Третье, послднее, чтеніе было назначено 2 января (1690). Членовъ партіи тори въ этомъ засданіи было мало: никакихъ важныхъ преній никто не ожидалъ, и потому многіе сельскіе джентльмены разъхались на Рождество по своимъ деревнямъ. Но крайніе виги явились вс. Сечревелль, прославившійся въ Парламентахъ Карла II жаромъ, съ какимъ требовалъ исключенія Іакова отъ престолонаслдія, всталъ и предложилъ прибавить къ биллю параграфъ, говорящій, что вс муниципальные сановники, участвовавшіе въ выдач грамотъ правительству, лишаются на семь лтъ права занимать какую бы то ни было муниципальную должность. При Карл II грамоты почти всхъ городовъ выданы были правительству и въ каждомъ город партія тори единодушно содйствовала этой выдач. Потому предложеніе Сечреведля лишало бы нсколько тысячъ богатйшихъ и уважаемыхъ людей на семь лтъ всякаго права участвовать въ городскомъ управленіи, въ этихъ людяхъ партія тори была бы совершенно поражена и виги на семь лтъ пріобртали бы безграничную силу надъ городскими выборами.
Торійское меньшинство начало жаловаться на грубую несправедливость, съ которою виги хотятъ внезапно провести чрезвычайно важную мру, воспользовавшись отсутствіемъ торійскихъ членовъ. Они предложили отсрочить пренія, но это было отвергнуто 127-ю голосами противъ 89-ти. Тогда былъ предложенъ вопросъ, принять ли предложеніе Сечревелля въ составь билля. Это было принято 133-ю голосами противъ 68. Сэръ Робертъ Говартъ немедленно предложилъ, чтобы всякій, лишенный права занимать должность по предложенію Сечревелля, подвергался штрафу въ 500 Фунтовъ и навсегда лишался права занимать какую бы то ни было должность, если осмлится нарушить это правило. И это было принято.
Тогда немедленно Палата ршила передать билль съ этими дополненіями въ комитетъ для составленія окончательной редакціи. Крайніе виги желали покончить это дло не боле, какъ въ два дня. {Читателю извстно, что билль читается три раза, посл перваго и втораго чтенія, подаются голоса о томъ, допускать ли его къ чтенію въ слдующій разъ. Посл третьяго чтенія подаются голоса о томъ, принять ли его какъ законъ или отвергнуть. Но если при томъ или другомъ чтеніи длаются къ биллю дополненія, то онъ возвращается въ комитетъ для произведенія перемнъ, требуемыхъ новыми дополненіями, и потомъ уже подаются голоса. Въ настоящемъ случа дополненія были сдланы при третьемъ чтеніи, потому прежде надобно было дать окончательную редакцію биллю и потомъ уже поддавать о немъ голоса.} Правда, надобно было ожидать, что Палата Лордовъ не будетъ довольна этимъ биллемъ, но нкоторые изъ виговъ ршились не утверждать бюджета, пока ихъ билль не будетъ принятъ Палатою Лордовъ, или даже присоединить этотъ билль къ бюджету и такимъ образомъ поставить Палату Лордовъ въ необходимость, или согласиться на отнятіе правъ у тори, или лишить правительство средствъ къ веденію войны. Но другіе виги имли столько добросовстности, что не хотли пользоваться отсутствіемъ своихъ противниковъ, они требовали, чтобы подача голосовъ была назначена по крайней мр черезъ недлю. Ихъ мене совстливые товарищи горько жаловались на такую измну. ‘Вы хотите вводить новые военные законы, говорили они: — зачмъ оказывать рыцарскую любезность врагамъ, которые позволяютъ себ вс хитрости и никогда не щадили насъ? Мы дйствуемъ по формамъ строгой законности. Обязанность депутата — присутствовать во всхъ засданіяхъ, если ему угодно узжать отъ засданій, чтобы охотиться и пировать въ своей деревн, то онъ не можетъ роптать на то, когда другіе члены, боле внимательные къ своимъ обязанностямъ, совщаются о законахъ и безъ него.’ Но когда они увидли, что Палата непремнно хочетъ отсрочить подачу голосовъ, они перемнили тонъ и стали говорить, что совершенно уврены имть на своей сторон большинство, хотя бы собрались вс до одного торійскіе депутаты. Дйствительно, вс сначала думали, что отсрочка не помшаетъ вигамъ восторжествовать, по когда разнеслось извстіе, что Палата Общинъ 10 числа будетъ ршать предложеніе отнять права у большей части значительныхъ членовъ торійской партіи, торійскіе депутаты, бросивъ свои святочные пиры, поскакали въ Лондонъ, проклиная холодную погоду, дурныя дороги и негодяевъ — виговъ. Къ вигамъ тоже прибыли подкрпленія, но въ гораздоменьшемъ числ, потому что предложеніе Сечревелля возбуждало противъ себя общественное мнніе. Правда, вс благоразумные люди соглашались, что тори, выдавъ Карлу II городскія грамоты, и тмъ давъ ему власть измнить составъ избирательныхъ корпорацій, и, слдовательно, составъ Палаты Общинъ, сдлали большую ошибку. Но въ этой ошибк соучастницею была вся нація. Грамоты были выданы подъ вліяніемъ общаго негодованія на виговъ, общей преданности дому Стюартовъ посл открытія Рейгаузскаго заговора. Если бы тогда меры и альдермены отказались повиноваться требованію Карла, они подверглись бы общему негодованію. Конечно, много несчастій приноситъ государству то, что оно волнуется въ различныя времена различными увлеченіями. Но несправедливо наказывать тхъ, которые поддались общему увлеченію и потомъ раскаялись вмст съ другими, когда оно миновалось. Не должно было также забывать, что люди, которыхъ Сечревелль хотлъ наказать за ихъ поступки въ 1683 году, загладили свою вину въ 1688 году. Почти вс они были лишены своихъ должностей Іаковомъ. Потому не удивительно, что предложеніе Сечревелля возбудило противъ себя общественное мнніе, такъ что многіе виги не ршились его поддерживать.
По мр того, какъ приближался день ршительной борьбы и увеличивалось число тори, возвратившихся изъ деревень, увеличивалось безпокойство Сечревелля и его товарищей. Они видли, что едвали могутъ разсчитывать на полную побду, что необходимо сдлать нкоторыя уступки, что нужно предложить пересмотръ билля, что необходимо объявить себя согласными на разсмотрніе того, нельзя ли сдлать различеніе между главными виновными и большинствомъ, увлеченнымъ въ ошибку дурнымъ примромъ. Но по мр того, какъ увеличивалось уныніе одной партіи, такъ возвышалась гордость другой. Негодующіе тори не хотли слушать никакихъ предложеній.
Настало 10 января и до разсвта еще Палата была уже полна. Втеченіе недли возвратилось въ городъ боле ста шестидесяти членовъ. Съ разсвта до поздней ночи продолжались пренія и никто не покидалъ своего мста, разв только на минуту, чтобы състь кусокъ хлба. Курьеры были на готов, чтобы скакать изъ. Вестминстера въ Кенсингтонъ, гд Вильгельмъ, несмотря на жестокій припадокъ удушья, сидлъ до полночи, ожидая результатовъ пренія.
Преніе было ожесточенное. Одинъ изъ молодыхъ вигистскихъ членовъ говорилъ такимъ рзкимъ языкомъ, что Палата едва не подвергла его аресту. Напрасно президентъ напоминалъ о соблюденіи порядка. Сомерсъ осуждалъ неумренность партіи, къ которой принадлежалъ: онъ хотя былъ докладчикомъ корпораціоннаго билля, не хотлъ докладывать о стать, введенной въ него Ссчревеллемъ, оставивъ это дло людямъ боле пылкимъ и мене предусмотрительнымъ. Но онъ не покинулъ своихъ друзей въ минуту опасности и говорилъ за нихъ, стараясь по возможности защитить ихъ отъ пораженія, которое они сами навлекали на себя. Нсколько разъ о предложеніи Сечревелля подавали голоса, такъ упорна была битва. Въ первый разъ оно было отвергнуто большинствомъ пяти голосовъ. Виги настаивали на своемъ предложеніи, и во второй разъ оно было отвергнуто большинствомъ десяти голосовъ. Виги продолжали настаивать и большинство увеличилось до двнадцати голосовъ, еще дале оно возрасло до восемнадцати. Тогда наконецъ, посл четырнадцати-часоваго бурнаго засданія, уступили виги. Была уже почти полночь, когда къ невыразимой радости гори, секретарь Палаты зачеркнулъ на пергамент билля предложенія Сечревелля и Говарта.
Ободренные этой великой побдой, тори попробовали провести билль о невиновности, который уже много недль лежалъ безъ движенія на стол президента. Но виги, хотя и побжденные въ недавнемъ дл, сохранили за собою большинство въ Палат, многіе члены, не ршившіеся противиться общественному мннію поддерживая предложеніе Сечревелля и Говарта, вовсе не расположены были спшить амнистіею. Какъ прежде, они отвергали ее своею любимою дилеммою. ‘Не возможно, говорили они, защищать амнистію, не осуждая событій 1688 года. Возможно ли говорить, что преступленія, достаточныя для оправданія возстанія, не заслуживаютъ наказаній? Если эти преступленія такъ велики, что потерплъ за нихъ даже Іаковъ, который по закону былъ изъятъ отъ отвтственности, то на какомъ основаніи могутъ быть изъяты отъ наказанія его совтника и прислужники, которые по всмъ законамъ подлежатъ отвтственности?’ Предложеніе начатъ пренія объ амнистіи было отвергнуто 193 голосами противъ 156 и виги предложили составить, въ дополненіе къ биллю о невиновности, другой билль, о наказаніяхъ важнйшимъ изъ совтниковъ Іакова. Это было принято Палатою.
Черезъ нсколько часовъ принято было другое ршеніе, очень ясно доказывавшее, какъ мало было надеждъ на скорую амнистію. Сэръ Робертъ Сойеръ пользовался чрезвычайнымъ уваженіемъ между тори. Онъ былъ человкъ съ большимъ состояніемъ и аристократическими связями, ревностный англиканецъ, опытный и даровитый юристъ и хорошій ораторъ. Онъ былъ генералъ-адвокатомъ во время открытія Рейгаузскаго заговора, правительство поручило ему быть обвинителемъ въ процессахъ заговорщиковъ, и онъ исполнилъ это дло съ ревностію, которая въ наше время всми партіями была бы осуждена какъ жестокость, но которую въ то время тори считали похвальнымъ усердіемъ. Велики были проступки Сойера, но многое онъ сдлалъ потомъ для искупленія ихъ. Онъ мужественно противился папству и произвольной власти, отказался отъ своей богатой должности, когда отъ него потребовали, чтобы онъ поддерживалъ разршительную власть. Онъ былъ главнымъ адвокатомъ епископовъ, обвиненныхъ Іаковомъ, и защищалъ ихъ честно, искусно и безстрашно. Онъ былъ любимцемъ ультра-англиканцевъ, можно было надяться, что онъ заслужилъ прощенія отъ виговъ. Но виги не расположены были прощать, и Сойеръ былъ призванъ къ отвту за свое поведеніе въ дл сэра Томаса Эрмстронга.
Эрмстроегъ, обвиненный какъ участникъ Рейгаузскаго заговора, бжалъ заграницу и былъ объявленъ виновнымъ по закону, говорящему, что обвиненный признается преступникомъ, если не явится по вызову суда {Когда обвиненный не явился на вызовъ суда, его дло уже не разсматривается судомъ, а безъ всякихъ преній постановляется ршеніе о его виновности. Уклоненіе отъ суда считается равносильнымъ сознанію вины.}. Онъ жилъ въ Лейден, Карлъ II подкупилъ лейденскихъ старшинъ, Эрмстронгъ былъ схваченъ, привезенъ въ Лондонъ и представленъ къ суду. Сойеръ потребовалъ, чтобы судъ повеллъ, исполнить приговоръ, уже произнесенный надъ нимъ. Эрмстронгъ просилъ, чтобъ его дло было разсмотрно, ссылаясь на законъ, по которому человкъ, признанный виновнымъ по уклоненію отъ. Суда, иметъ право требовать разсмотрнія своего дла, если впослдствіи явится къ суду. Сойеръ отвчалъ, что Эрмстронгъ не добровольно явился къ суду, а пойманъ и привезенъ какъ арестантъ, а потому не можетъ ссылаться на право, даруемое только лицамъ, добровольно являющимся. Джеффреизъ, бывшій президентомъ суда, и его товарищи согласились съ мнніемъ Сойера, и, не допуская Эрмстронга къ оправданію, составили ршеніе объ исполненіи надъ нимъ смертной казни. Тогда произошла одна изъ тхъ страшныхъ сценъ, которыми опозорились англійскіе суды при Карл II и Іаков II. Вмст съ несчастнымъ пришла въ судъ его дочь. ‘Милордъ, воскликнула она:— нтъ, вы не убьете моего отца, приговоръ надъ нимъ — просто убійство.’ — ‘Что это? что это? проревлъ Джеффреизъ:— что это за женщина? Уведи ее отсюда, сторожъ, вытащи ее.’ Она была силою выведена изъ суда, восклицая съ рыданіями: ‘Да поразитъ васъ Судъ Божій!’ — ‘Божій Судъ поражаетъ измнниковъ, сказалъ Джеффреизъ:— слава Богу, меня не проберешь крикомъ.’ Когда она была выведена, отецъ снова сталъ настаивать на своемъ требованіи. ‘Я прошу, сказалъ онъ, только того, что повелваетъ законъ.’ — ‘И Богъ дастъ, ты получишь, что повелваетъ законъ, сказалъ Джеффреизъ.— Господинъ шерифъ, позаботьтесь казнить его въ пятницу. По твоей просьб, подсудимый, какъ видишь, исполняется, что повелваетъ законъ.’ Эрмстронгъ былъ повшенъ, колесованъ и четвертованъ.
Теперь это дло было внесено въ Палату Общинъ. Дочь Эрмстронга потребовала отмщенія, и начались бурныя пренія. Тори говорили, что Сойеръ исполнилъ только свою обязанность. Если приговоръ былъ несправедливъ, говорили они, то все-таки виновны только судьи, произнесшіе его, а не генералъ адвокатъ, требовавшій его исполненія. Виги называли Сойера убійцею, кровопійцею, разбойникомъ. ‘Если обязанность юристовъ состоитъ не въ соблюденіи справедливости, то надобно уничтожить этотъ классъ людей’, говорили они. Благоразумный человкъ, вроятно, не почелъ бы удобнымъ оказывать относительно Сойера особенную суровость. Правда, онъ былъ виноватъ, но вопросъ состоялъ не въ томъ, виноватъ ли онъ, а въ томъ, такъ ли велико его преступленіе, чтобы лишать права на прощеніе, несмотря на вс его послдующія заслуги. Но виги настояли на томъ, чтобы исключить Сойера изъ амнистіи и изгнать изъ Палаты.
На слдующее утро снова начались пренія о билл невиновности, который былъ теперь измненъ въ билль о проступкахъ и наказаніяхъ. Виги согласились подвергнуть этотъ билль пересмотру, но требовали, чтобы пересмотръ начался составленіемъ списка лицъ, исключаемыхъ изъ амнистіи. Это было принято большинствомъ 190 голосовъ противъ 173.
Король слдилъ за преніями съ неудовольствіемъ, онъ хотлъ соблюдать справедливость относительно обихъ спорившихъ партій, но справедливостью не была довольна ни та, ни другая партія. Тори ненавидли его за покровительство диссидентамъ, виги ненавидли его за покровительство тори. На амнистію теперь было меньше надеждъ, нежели десять мсяцевъ тому назадъ, когда Онъ въ первый разъ предлагалъ дать ее. Ирландскій походъ былъ неудаченъ, мало было надеждъ и на удачу слдующаго похода. Злоупотребленія, отъ которыхъ погибло больше англійскихъ солдатъ, нежели отъ заразительныхъ испареній Дондалькскихъ болотъ, были также чудовищны какъ прежде. Вс отрасли управленія были въ совершенномъ безпорядк, и англичане дивились и сердились зато, что иностранецъ, еще мало ознакомившійся съ ихъ длами и во всемъ встрчавшій отъ нихъ сопротивленіе, не исправилъ въ одинъ годъ весь правительственный механизмъ. Почти вс его министры, вмсто того, чтобы помогать ему, только обвиняли другъ друга, а когда онъ поручалъ дла своимъ одноземцамъ, на преданность которыхъ могъ положиться, вс англійскія партіи поднимали крикъ негодованія, воровство англійскаго Коммиссаріата погубило ирландскую армію, но слухъ, что Вильгельмъ хочетъ призвать опытнаго и врнаго коммиссара изъ Голландіи’, пробудилъ общее неудовольствіе. Король чувствовалъ, что при такомъ положеніи длъ не можетъ оказать никакихъ услугъ великому длу, которымъ была занята вся его душа. Уже начала померкать слава, которую онъ пріобрлъ низверженіемъ Іакова. Даже друзья его въ Англіи начинали сомнваться, дйствительно ли онъ одаренъ тмъ геніемъ и энергіею, которые еще недавно вынуждали удивленіе у его враговъ. Ему такое положеніе стало несносно. Онъ хотлъ воротиться на родину, онъ хотлъ снова довольствоваться саномъ перваго сановвика Республики, побившей имя принцевъ Оранскихъ. Какъ штатгальтеръ Голландіи, онъ могъ еще занимать первое мсто въ союз для защиты Европы отъ Франціи. Вести дла неблагодарныхъ островитянъ, негодовавшихъ на него за то, что онъ не позволялъ имъ терзать другъ друга, онъ хотлъ предоставить своей супруг. Марія родилась въ Аигліи, она говорила но англійски, правда, она мало знала военныя и политическія дла, НО была одарена качествомъ, которое могло внушить любовь къ ней: у ней была женская грація, женскій тактъ, мягкій характеръ, улыбка и ласковое слово для каждаго. Ей, быть можетъ, удастся примирить вражду, раздиравшую государство. Голландія подъ ее управленіемъ, и Англія подъ ея управленіемъ будутъ, вроятно, единодушне, нежели прежде, дйствовать противъ общаго врага.
Онъ тайно веллъ все приготовитъ къ своему отъзду въ Голландію, потомъ призвалъ своихъ главнйшихъ министровъ и сообщилъ имъ свое намреніе. ‘Эскадра, сказалъ онъ, готова для отплытія моего на родину, съ Англіею мои дла кончены, я надюсь, что королева будетъ счастливе меня, и Министры были поражены. Въ минуту были отложены вс раздоры. Тори Кэрмэртенъ и вигъ Шрьюсбери упрашивали его съ жаромъ и рзкостію, рдкими въ конференціяхъ между государственными людьми. Министры плакали. Наконецъ, король былъ убжденъ оставить, по крайней мр въ настоящее время, мысль объ отреченіи и отправленіи. Но онъ отказался отъ нея только подъ однимъ непремннымъ условіемъ. ‘Такъ какъ я остаюсь правителемъ Англіи, то я самъ поду въ Ирландію управлять войною, сказалъ онъ:— тамъ я посмотрю, можетъ ли хотя личный надзоръ короля предупредить воровство и поддержать дисциплину.’
Что онъ серьзно думалъ объ удаленіи въ Голландію, долго оставалось тайной, не только для народа, но и для королевы. Что онъ ршился командовать ирландскою арміею, скоро стало извстно всему Лондону. Вс знали, что сэръ Христоферъ Ренъ строилъ походный деревянный домикъ, который перевозился бы на двухъ Фурахъ въ поход вслдъ за его величествомъ. Виги подняли сильный крикъ противъ этого намренія. Не зная, или притворяясь незнающими, что мысль эта принадлежитъ самому Вильгельму и что никто изъ его министровъ не осмливался совтовать ему хать въ Ирландію, виги громко утверждали, что мысль эта внушена какимъ нибудь измнникомъ, какимъ нибудь тори, хотвшимъ погубить Вильгельма. ‘Могъ ли истинный другъ, говорили они, посовтовать его величеству при слабости его здоровья подвергаться не только опасностямъ войны, по и вредному климату, недавно убившему тысячи людей боле крпкихъ, нежели онъ?’ Въ дружескихъ бесдахъ онъ горько смялся надъ этой заботливостію о его здоровьи. ‘Виги боятся, писалъ онъ Нортлэнду, потерять свое орудіе, прежде чмъ успютъ вполн воспользоваться имъ.— Что касается ихъ дружбы, прибавлялъ онъ, вы сами знаете, что о ней думать. Мое намреніе неизмнно. Отъ успха ирландскаго похода зависитъ все, и я поду въ Ирландію, хотя бы Парламентъ представилъ мн адресъ съ просьбою не здить.’
Онъ скоро узналъ, что такой адресъ будетъ предложенъ въ обихъ Палатахъ и будетъ поддерживаться всми вигами. Тогда онъ увидлъ, что время сдлать ршительный шагъ и дать вигамъ урокъ, который былъ для нихъ очень нуженъ. Онъ разорветъ цпь, которою они думали связать его, онъ не потерпитъ ихъ самовластья, онъ не оставитъ на ихъ мщеніе побжденную партію. Наперекоръ имъ онъ дастъ амнистію, наперекоръ имъ онъ приметъ команду надъ ирландскою арміею. Онъ принялъ свои мры для того съ обычнымъ благоразуміемъ, твердостію и молчаливостію. Необходимо было вврить тайну, хотя одному англичанину, потому что Вильгельмъ не могъ правильно писать по англійски. Свои рчи онъ сочинялъ по французски и поручалъ кому нибудь переводить ихъ. Потому, онъ вврилъ свою мысль одному, но только одному англичанину и этимъ довреннымъ лицомъ онъ избралъ Кэрмэртена.
27 января (1690) королевскій герольдмейстеръ вошелъ въ Палату Общинъ и пригласилъ президента и членовъ явиться въ засданіе Палаты Лордовъ. Тамъ на престол сидлъ король. Онъ утвердилъ бюджетъ, поблагодарилъ за него Палаты, объявилъ свое намреніе отправиться въ Ирландію и отсрочилъ засданія Парламента. Ясно было для всхъ, что за тмъ Парламентъ будетъ распущенъ. При заключительныхъ словахъ рчи: ‘Я ршилъ, что прилично нын окончиться настоящей сессіи,’ тори обихъ Палатъ выразили свою радость громкими восклицаніями. Король между тмъ обозрвалъ своихъ слушателей тмъ свтлымъ орлинымъ взглядомъ, отъ котораго ничто не укрывалось. Простительно было ему чувствовать нкоторое мстительное удовольствіе въ эту минуту, когда онъ наказалъ огорчавшихъ его. ‘Я увидлъ, писалъ онъ на другой день Портлэнду, что нкоторыя лица вытянулись на цлый локоть, я видлъ, что нкоторые, разъ двадцать то краснли, то блднли отъ волненія, пока я говорилъ.’
Черезъ нсколько часовъ посл отсрочки засданій, сто-пятьдесятъ человкъ торійскихъ депутатовъ сидли за прощальнымъ ужиномъ въ Аполлоновой таверн. Они хвалили Вильгельма, какъ никогда еще не хвалили его со времени низверженія Іакова. Они еще не могли опомниться отъ восторга, съ которымъ услышали отъ короля о прекращеніи засданій. Воспоминаніе объ опасности и радость объ освобожденіи отъ нея были еще свжи въ нихъ. Многіе говорили, что надобно явиться во дворецъ всею партіею для выраженія благодарности королю, но ихъ. отклонили отъ того, опасаясь рзкихъ рчей на аудіенціи: джентльмены не вставали въ то время изъ-за стола иначе, какъ слишкомъ веселыми. Тогда избранъ былъ депутатомъ отъ нихъ къ Вильгельму сэръ Джонъ Лотеръ, одинъ изъ богатйшихъ и значительнйшихъ сельскихъ джентльменовъ того времени. ‘Я передаю вашему величеству, сказалъ онъ королю:— чувства многочисленнаго общества честныхъ джентльменовъ. Они поручили мн уврить ваше величество въ ихъ преданности, отъ чистаго сердца они желаютъ вамъ благополучно совершить походъ, желаютъ полной побды, скораго возвращенія, долгаго и счастливаго царствованія.’ На слдующую недлю являлись на аудіенцію къ королю многіе, порывавшіе во дворц со времени переворота. Многіе изъ людей, считавшихся на половину якобитами, такъ горячо хвалили Вильгельма, что истинные якобиты были очень раздосадованы, и горько жаловались на странное ослпленіе Сыновъ Англиканской церкви.
Вс дйствія Вильгельма въ это время обнаруживали твердую ршимость его обуздать горячность виговъ и по возможности примирить съ собою гори. Многія лица, посланныя въ тюрьму Палатою Общинъ, были освобождены, представивъ залогъ въ томъ, что не бгутъ за границу. Прелаты, считавшіе себя еще обязанными врностью Іакову, видли къ себ въ правительств снисходительность, рдкую въ исторіи революцій. Черезъ пять дней посл отсрочки засданій Парламента, настало 1-е февраля, окончательный срокъ присяги, когда неприсягнувшіе духовные сановники должны были лишиться своихъ должностей. іЧногіе неприсягавшіе до той поры дали присягу въ конц срока, чтобы спастись отъ нищеты, но примасъ и пять епископовъ его митрополіи были непреклонны. По закону они лишились должностей, по король приказалъ передать Санкрофту, что онъ еще не лишился наіежды такъ или иначе достичь примиренія, которое избавитъ его отъ необходимости назначать преемниковъ неприсягнувшимъ духовнымъ, и что Санкрофтъ можетъ продолжать жить въ архіепископскомъ дворц точно также, какъ и другіе пеприсягнувшіе епископы въ своихъ дворцахъ. Ихъ казначеи продолжали еще собирать доходы съ бенифицій. Подобная снисходительность была оказываема и неприсягнувшимъ священникамъ.
Около того же времени явилась прокламація, распускавшая Парламентъ. Были назначены общіе выборы, и скоро во всемъ королевств началомъ сильное движеніе, предшествующее выборамъ. Въ Лондон оно было чрезвычайно жарко и поддерживалось брошюрами всевозможнаго рода, отъ проповдей съ шестнадцатью подраздленіями до шутливыхъ уличныхъ балладъ. Тутъ въ первый разъ въ англійской исторіи были напечатаны и распространены въ народ списки о томъ, какъ подавали свои голоса депутаты въ различныхъ важныхъ случаяхъ. Два такихъ списка сохранились, въ одномъ, изданномъ вигами, перечислялись тори, подавшіе голосъ противъ предложенія объявить престолъ упраздненнымъ посл бгства Іакова, въ другомъ, изданномъ тори, перечислялись внітр, попавшіе голосъ за предложеніе Сечревелля.
Скоро обнаружилось, что общественное мнніе значительно измнилось со временъ выборовъ въ Конвентъ. Надобно признаться, что въ этой перемн, по крайней мр отчасти, была виновата неумренная мстительность виговъ. Виги были уврены, что восторжествуютъ на выборахъ въ Сити. Въ предъидущемъ году вс четыре депутата Сити были виги, и были выбраны безъ всякаго соперничества со стороны тори. Но вс четверо они подавали голосъ за предложеніе Сечревелля, а этимъ предложеніемъ лишались права занимать общественныя должности многіе изъ коммерческихъ магнатовъ Лондона. Потому теперь тори могли начать борьбу противъ виговъ. Она была очень горяча. Вильгельмъ писалъ Нортленту, что виги въ Сити вдаются во вс крайности, чтобы избжать пораженія, и что скоро, кажется, амнистія имъ будетъ нужна не мене, нежели тори. Но несмотря на вс усилія виговъ, тори одержали такую ршительную побду, что послдній изъ ихъ кандидатовъ получилъ четырьмя стами голосовъ больше, нежели первый изъ вигистскихъ. Въ Вестминстер безъ соперничества были выбраны два торійскіе депутата, но всего ясне обнаружилось общее недовольство вигами на выборахъ Кембриджскаго университета. Ньютонъ не былъ вновь избранъ. Оба новые депутаты были тори, изъ нихъ получившій наиболе голосовъ былъ Сойеръ, за нсколько дней передъ тмъ исключенный изъ амнистіи Палатою Общинъ. Протоколы университета доказываютъ, что несвоевременная строгость противъ него склоняла теперь всхъ на его сторону. Ньютонъ, хотя вигъ, подалъ голосъ за него: это доказываетъ, что великій натуралистъ, геніемъ и добродтелями котораго справедливо гордится вигистская партія, не одобрялъ упрямой мстительности, которую она обнаружила въ послднее время.
Тори получили большинство въ новой Палат Общинъ, но вс предводители виговъ также были избраны, за исключеніемъ одного Джона Гэмпдена.
Король, между тмъ, почти по всемъ отраслямъ управленія производилъ измненія, сообразныя перемн, произведенной въ состав Палаты Общинъ выборами. Но онъ все еще не думалъ составить того, что нын въ Англіи называется Министерствомъ, то есть, предоставить все управленіе людямъ одной партіи, дйствующимъ единодушно. Онъ еще оставилъ лично себ веденіе иностранныхъ длъ и самъ надзиралъ за всми приготовленіями къ ирландскому походу до самыхъ мелочей. Въ письмахъ къ друзьямъ онъ жалуется, что долженъ пересоздавать все военное управленіе, не находя себ почти ни одного помощника. Вообще правительство сохранялось еще въ прежней систем, по прежнему различныя отрасли управленія были независимы одна отъ другой и почти по каждой отрасли управленія должности раздлялись между вигами и тори, хотя уже не въ прежней пропорціи. Виги ршительно преобладали въ 1689 году, въ 1690 году преобладали тори, хотя не столь ршительно.
Галифаксъ сложилъ съ себя санъ хранителя собственной печати короля. Исправленіе этой должности было поручено Комитету. Кэрмэртенъ сталъ главнымъ совтникомъ короля по всмъ дламъ внутренняго управленія и по веденію преній въ Парламент. Но попрежнему Вильгельмъ не хотлъ никому отдавать санъ Лорда Казначея, и потому Кэрмэртенъ оставался лордомъ-Президситомъ, хотя ему была отдана та квартира въ Сенъ-Джемскомъ Дворц, въ которой обыкновенно жилъ Лордъ-Казначей. Въ прошедшемъ году онъ извинялся нездоровьемъ, рдко являясь въ Совтъ Министровъ. Дйствительно, его здоровье было слабо, онъ былъ очень худъ, глаза его блистали какимъ-то болзненнымъ огнемъ, въ которомъ выражалось и постоянное физическое страданіе, и мученіе недовольнаго властолюбія. Но какъ только получилъ онъ снова власть, онъ ревностно занялся длами, и каждый день работалъ съ утра до ночи съ неутомимостью, изумлявшею каждаго, кто видлъ его блдное лицо и нетвердую поступь.
Хотя онъ не усплъ получить санъ Лорда-Казначея, по сила его въ государственномъ казначейств была велика. Монмоутъ, первый коммиссаръ, и Деламеръ, канцлеръ казначейства, два изъ самыхъ крайнихъ виговъ въ Англіи, должны были отказаться отъ своихъ должностей. И въ этомъ случа, какъ во многихъ другихъ, оказалось, что между ними не было ничего общаго, кром горячности вигистскихъ мнній. Легкомысленный Монмоутъ, понндимому, вовсе не былъ огорченъ отставкою. Онъ съ благодарностью принялъ пенсію, которая была необходима ему при расточительныхъ привычкахъ, и продолжалъ засдать въ Совт, являться при Двор и исполнять обязанности каммергера, старался помогать правительству своими совтами по военнымъ дламъ, которыя понималъ если и не совершенно хорошо, то все же лучше финансовыхъ, и нкоторое время оказывалъ большое уваженіе Кэрмэртену. Деламеръ вовсе не такъ спокойно принялъ свою отставку. Напрасно Вильгельмъ вознаградилъ его услуги почестями и богатствами, далъ ему титулъ графа Уэррингтона, подарилъ ему вс земли, принадлежавшія іезуитамъ въ пяти или шести графствахъ, уплатилъ вс издержки, которыя, по его словамъ, сдлалъ онъ во время возстанія, кром того далъ ему значительную сумму денегъ: Деламеръ до конца жизни горько жаловался на неблагодарность Вильгельма къ нему и его партіи.
Сэръ Джонъ Лотеръ сдлался первымъ Лордомъ Казначейства, и правительство предоставило ему веденіе преній въ Палат Общинъ. Лотеръ былъ человкъ старинной фамиліи съ большимъ состояніемъ, сильнымъ вліяніемъ въ Парламент и замчательными дарованіями, по своимъ мнніямъ, онъ былъ умренный тори и находился въ близкихъ отношеніяхъ къ Кэрмэртену. Они единодушно дйствовали при сверномъ возстаніи и соглашались въ политическихъ, мнніяхъ на столько, на сколько хитрый политикъ можетъ соглашаться съ прямодушнымъ сельскимъ джентльменомъ. Кэрмэртенъ поставилъ теперь Лотера на одинъ изъ важнйшихъ государственныхъ постовъ. Но это мсто требовало вовсе не тхъ качествъ, которыя доставляли честь Лотеру. Онъ не былъ довольно находчивъ, въ рчахъ для управленія парламентскими преніями, и слишкомъ легко смущался возраженіями и насмшками. Кром того, на его обязанности лежало теперь такое дло, для котораго онъ былъ слишкомъ совстливъ. Дломъ этимъ не занимались министры Генриха VIII и Елисаветы, не занимался также никто изъ англійскихъ министровъ ныншняго вка. Но со временъ Карла II до временъ Георга III оно было одною изъ главнйшихъ заботъ правительства.
Исторія появленія, усиленія и потомъ ослабленія парламентскихъ подкуповъ въ Англіи еще мало изслдована. Нтъ предмета, который вызвалъ бы такой потокъ краснорчивыхъ осужденій и язвительныхъ сарказмовъ. Три поколнія серьзныхъ и комическихъ писателей смялись и плакали надъ продажностью Англійскаго Парламента. Эта продажность была изобличаема на выборахъ, проклинаема съ каедръ, осмеваема на театр, на все нападалъ Попе блестящими стихами и Болингброкъ величественною прозою, Свифтъ съ дикою ненавистью и Ге съ шутливой колкостью. Голоса тори и виговъ, Джонсона и Женсайда, Смоллета и Фильдинга соединялись въ общемъ крик. Но никто изъ смявшихся и проклинавшихъ не принялъ на себя труда анализировать Факты, или изслдовать ихъ дйствительныя причины.
Иногда это злоупотребленіе было приписываемо порокамъ того или другаго министра, но по низверженіи этого министра, когда т, которые громче всхъ обвиняли его, занимали его мсто, то оказывалось, что перемна лицъ ни мало не измнила системы. Иногда это злоупотребленіе приписывалось тому, что испортился національный характеръ. Роскошь и жадность, говорили многіе, произвела въ Англіи тоже самое, что нкогда произвела въ Римской Республик. Англичане XVIII вка, въ сравненіи съ англичанами XVI вка, тоже самое, что Верресъ и Куріонъ въ сравненіи съ Куріемъ Дентатомъ и Фабриціемъ. Люди, говорившіе такъ, были столь же невжественны и пусты, какъ вообще т люди, которые превозносятъ прошедшее насчетъ настоящаго. Человкъ съ здравымъ смысломъ могъ бы понять, что еслибы англичане временъ Георга II были боле корыстолюбивы и мене честны, нежели ихъ предки, то паденіе нравственности не ограничивалось бы однимъ Парламентомъ. Продажность судей и чиновниковъ увеличилась бы соотвтственно увеличенію парламентской продажности. Но совершенно достоврно то, что между тмъ, какъ члены Парламента становились все боле и боле продажными, англійскіе судьи и чиновники становились все боле и боле неподкупными. Представители народа, безъ сомннія, были боле продажны по времена Гердвика и Пельгема, нежели во времена Тюдоровъ. Но канцлеры Тюдоровъ брали серебряные сервизы и брильянты отъ просителей, вовсе не стыдясь того. А Гердвикъ посадилъ бы въ тюрьму за личную обиду себ просителя, который осмлился бы припссть ему подарокъ. Казначей Тюдоровъ пріобрталъ себ громадныя богатства продажею мстъ, титуловъ и прощеній за преступленія, а Пельгемъ веллъ бы своимъ лакеямъ выгнать человка, который осмлился бы предложить ему деньги за титулъ или должность. Изъ этого очевидно, что парламентская продажность по можетъ быть приписываема общей порч нравственности. Порокъ этотъ ограничивался однимъ мстомъ, потому пагубно искать для него какой нибудь мстной причины, и не трудно найти такую причину.
При Тюдорахъ и раньше, Палата Общинъ рдко вмшивалась въ дла исполнительной власти. Президентъ обязанъ былъ не допускать членовъ разсуждать о государственныхъ длахъ. Безпокойнаго члена призывали въ совтъ министровъ, допрашивали, длали ему выговоръ, посылали его подумать о раскаяніи въ тюрьму. Палата Общинъ старалась защищаться тмъ, что держала свои совщанія подъ секретомъ, не допускала присутствіе постороннихъ людей, наказывала какъ преступленіе, если кто нибудь изъ членовъ разсказывалъ вн Палаты о томъ, что происходило въ Палат. Но эти предосторожности приносили мало пользы. Въ собраніи изъ нсколькихъ сотъ человкъ по необходимости было всегда нсколько наушниковъ, переносившихъ каждое смлое слово во дворецъ. Быть въ оппозиціи Двору, было тогда дломъ серьзной опасности. Въ такія времена, конечно, не могло быть подкупа членовъ со стороны Двора. Честнаго человка нельзя было подкупить, а безчестнаго человка гораздо дешевле было запугать, нежели покупать.
Совершенно по другой причин невозможны подкупы въ настоящее время. Палата Общинъ нын сильнйшая власть въ Англія, но она подлежитъ контролю со стороны націи. Каждое слово, сказанное въ Палат, печатается, каждый поступокъ какого нибудь члена подвергается критик, каждая важная фраза, произнесенная въ преніяхъ, читается на слдующее утро мильономъ людей. Черезъ нсколько часовъ посл подачи голосовъ о какомъ нибудь важномъ предложеніи, списки членовъ, подавшихъ голоса за и противъ, разсматриваются и разбираются отъ Плимута до Инвернесса. Если чье нибудь имя окажется не на той сторон, гд должно было находиться, отступнику неизбжно напомнятъ рзкимъ языкомъ о нарушенныхъ имъ общаніяхъ и покинутыхъ имъ принципахъ. Потому теперь для англійскаго правительства лучшій способъ упрочить за собою большинство въ Палатахъ Общинъ, есть пріобртеніе доврія отъ націи.
Но, между тмъ временемъ, когда Англійскій Парламентъ пересталъ находиться подъ контролемъ королевской власти, и тмъ временемъ, когда начался надъ нимъ постоянный и серьезный контроль общественнаго мннія, прошло много лтъ. По возвращеніи Стюартовъ, ни одинъ правитель не осмлился прибгнуть къ тмъ мрамъ, которыми до междоусобной войны стснялся кругъ совщаній Парламента. Депутатовъ уже нельзя было подвергать отвтственности за ихъ рчи и мннія. Они могли отвергнуть бюджетъ, они могли составлять обвиненія противъ министровъ, и никто изъ нихъ не боялся зато гоненій, какимъ подвергалъ Карлъ I Эліота. Депутаты уже не опасались Двора. И, однако же, вс т правила, которыми защищался противъ преслдованія Двора слабый Парламентъ XVI вка, нетолько были сохранены, но расширены и усилены. Ни одинъ государственный человкъ не замчалъ, повидимому, что эти правила уже не нужны были для достиженія прежней цли, для доставленія независимости парламентскимъ совщаніямъ и начали служить для совершенно иной цли. Тайна совщаній и подачи голосовъ, установленная первоначально для охраненія честныхъ депутатовъ отъ гнва власти, теперь уже ограждала нечестныхъ депутатовъ отъ гнва націи и послднему длу была она гораздо полезне, нежели когда нибудь была первому. Естественна и неизбжно было, что Парламентъ, освободившись отъ стсненій XVI вка и не подчинившись еще контролю XIX вка — естественно было, что такой Парламентъ, независимый ни отъ короля, ни отъ націи, сдлался доступенъ злоупотребленіямъ:
Язва подкуповъ начала обнаруживаться въ правленіе Карла II при министерств Кабаль. Клиффордъ, самый смлый изъ членовъ этого министерства, первый догадался, что многіе крикуны, которыхъ уже нельзя было обуздывать отправленіемъ въ тюрьму, могутъ быть, можетъ быть, обращаемымъ придворныхъ слугъ векселями. Скоро стало поговоркою, что Парламентъ похожъ на помпу. Часто, когда кажется, что помпа вовсе не дастъ воды, говорили остряки, нужно только влить въ нее очень не много воды, и вода польется изъ нея въ огромномъ количеств, точно такъ, когда Парламентъ кажется скупымъ, нужно только благоразумно раздать членамъ на десять тысячъ фунтовъ взятокъ и они дадутъ правительству мильонъ. Язва эта не ослабилась, а напротивъ усилилась событіями 1688 года, избавившими Англію отъ столь многихъ другихъ бдствій. Палата Общинъ пріобрла теперь боле, нежели когда нибудь, власти надъ правительствомъ и по прежнему оставалась Независима отъ націи. Правительство имло новую причину подкупать членовъ, а члены не имли никакой новой причины отказываться отъ взятокъ. Вильгельмъ имлъ отвращеніе отъ подкуповъ, онъ ршился не прибгать къ нимъ, и въ первый годъ своего правленія выдержалъ эту ршимость. Къ несчастно, событія того года не были таковы, чтобы поддержать его въ этомъ благомъ намреніи. Какъ только Кэрмэртенъ сталъ во глав внутренняго управленія, все совершенно измнилось. Онъ былъ не новичекъ въ искусств покупать голоса. Шестьнадцать лтъ тому назадъ, сдлавшись преемникомъ Клиффорда въ сан казначея, онъ принялъ по наслдству его тактику, усовершенствовалъ ее и разширилъ до такихъ размровъ, которые изумили бы самого изобртателя. Съ того дня, въ который Кэрмэртенъ снова былъ призванъ къ управленію длами, парламентскіе подкупы почти безъ всякихъ перерывовъ продолжались при всхъ министрахъ до конца Американской войны. Ни одна изъ двухъ великихъ англійскихъ партій не можетъ похвалиться чистотою въ этомъ дл передъ другою. Тори первые ввели систему подкуповъ и послдніе отказались отъ нея, но величайшаго развитія своего достигала она во время владычества виговъ. Точной пропорціи, въ какой парламентская поддержка покупалась за деньги, нельзя опредлить, но вроятнымъ кажется, что число покупнымъ приверженцевъ правительства преувеличивалось молвой, хотя часто и было такъ значительно, что отъ него завислъ перевсъ магистерской партіи. Министръ, не слишкомъ совстливый, съ радостію принималъ услуги этихъ наемниковъ. Честный министръ противъ воли подчинялся для государственнаго блага обычаю, который казался ему постыднымъ грабежемъ. Но втеченіе долгихъ лтъ каждый министръ, каковъ бы ни былъ его личный характеръ, охотно или невольно долженъ былъ пріобртать парламентскую поддержку единственнымъ способомъ, какимъ тогда можно было пріобрсти ее. Наконецъ всмъ было Извстно, что голосами торгуютъ въ Палат Казначейства, Многіе государственные люди, пока въ министерств были ихъ противники, возставали противъ этого торга, но каждый изъ нихъ, какъ только длался правителемъ, долженъ былъ по какой-то роковой необходимости или самъ вести эту торговлю, или ободрять ее. Изрдка человкъ съ идеальными понятіями о государственной честности не хотлъ вмшиваться въ это дло, и отворачивался, когда видлъ, какъ покупаютъ голоса его товарищи. Но и такое воздержаніе было рдко. Общимъ правиломъ считалось даже между честнйшими государственными людьми, что депутаты, продающіе свой голосъ, люди безчестные, но что покупать ихъ голоса необходимо. Замчателенъ тотъ фактъ, что торговля эта достигла высочайшаго своего развитія во время управленія Генри Пельгема, человка съ честными политическими стремленіями, безукоризненно строгихъ правилъ и примрнаго безкорыстія въ частной жизни. Не трудно угадать, какими умозаключеніями успокоивали свою совсть онъ и другіе благонамренные люди, подчинявшіеся общему обычаю. Самые строгіе моралисты соглашаются, говорили они, что иногда не безчестно давать деньги, принимать которыя безчестно. Безчестно было Джеффрейзу требовать денегъ за пощаду жизни тхъ несчастныхъ, которыхъ судилъ онъ въ Дорчестер и Таунтон. Но не безчестно, напротивъ, благородно было со стороны родственниковъ и друзей этихъ несчастныхъ жертвовать своимъ имуществомъ для сохраненія ихъ жизни. Африканскій пиратъ, который мучитъ плннаго христіанина, пока не получитъ за него выкупъ, есть гнусный разбойникъ. Но выкупать отъ него христіанскихъ плнниковъ есть дло похвальное. Подкупъ продажныхъ депутатовъ необходимъ для того, чтобы эти безчестные люди не давали воли своимъ испорченнымъ наклонностямъ: если ихъ не удерживать подкупомъ, они готовы погубить родину.
Подобными разсужденіями былъ склоненъ Вильгельмъ дозволить подкупъ. Честный Борнетъ упрекалъ за то короля. ‘Нтъ въ мір человка, боле гнушающагося подкупомъ, нежели я, отвчалъ Вильгельмъ. Но я имю дло съ людьми, съ которыми невозможно управляться иначе, какъ этимъ низкимъ средствомъ. Я долженъ уступить въ этомъ случа, чтобы не погубить государства.’
Кэрмэртену необходимо было имть въ Палат Общинъ агента лля покупки голосовъ. А Лотеръ быль и слишкомъ неловокъ, и слишкомъ честенъ для такого дла. Но безъ труда нашелся человкъ, въ которомъ чрезвычайная ловкость соединялась съ чрезвычайной безсовстностію. Это былъ Сэръ Джонъ Триворъ, бывшій президентомъ Палаты Общинъ при Іаков. Черты лица его были такъ уродливы, что каррикатура не могла утрировать ихъ. Быстрое соображеніе дало ему возможность сдлаться искуснйшимъ интриганомъ. Карты и пари на конскихъ скачкахъ были его любимыми развлеченіями и онъ умлъ извлекать выгоду для своей карьеры изъ своихъ страстей. Онъ считался оракуломъ въ ршеніи споровъ, возникавшихъ на скачкахъ и при азартной игр. Скоро онъ умлъ сдлаться однимъ изъ тхъ любимцевъ Джеффрейза, съ которыми ужасный канцлеръ былъ такъ любезенъ въ ночныхъ пирушкахъ и которыхъ такъ безпощадно ругалъ днемъ. Подъ его руководствомъ, Триворъ быстро достигъ совершенства въ томъ краснорчіи, которымъ отличался Джеффреизъ въ проклятіяхъ и ругательствахъ. Разсказываютъ о томъ, какъ иногда Канцлеръ и его любимецъ бились объ закладъ, кто изъ нихъ лучше уметъ ругаться и какъ ученикъ выказывалъ не меньше искусства, нежели учитель. Между ультра-англиканцами Триворъ, несмотря на свою извстную безнравственность, пользовался уваженіемъ за свою ненависть къ дессидентамъ. Въ новой Палат Общинъ тори имли большинство и ему, при содйствіи Двора, легко было быть избрану президентомъ. Онъ жадно искалъ этого мста, которое умлъ длать однимъ изъ доходнйшихъ въ королевств и съ радостію принялъ онъ на себя тайную и постыдную торговлю, для которой Лотеръ былъ слишкомъ честенъ.
Ричардъ Гэмпденъ, отецъ Джона, былъ назначенъ Канцлеромъ Казначейства, вроятно, за умренность своего поведенія и за усердіе, съ которымъ онъ въ прежнемъ Парламент старался удерживать своихъ друзей виговъ и особенно своего сына.
Годольфинъ отказался отъ должности третьяго Лорда Казначейства. Составъ Адмиралтейскаго Комитета былъ измненъ. Главою морскаго управленія былъ сдланъ Томасъ Гербертъ, графъ Пемброкъ, умренный тори. Правительство старалось утшить Торрингтона, который лишился этой должности. Оказавшись дурнымъ администраторомъ, онъ однако же продолжалъ пользоваться славою хорошаго моряка и правительство не хотло потерять его. Ему дали пенсію въ три тысячи Фунтовъ, подарили десять тысячъ акровъ земли и онъ, къ несчастію для Англіи, согласился остаться командиромъ Флота, охранявшаго безопасность государства. Въ тоже время произведены были многія перемны въ управленіи провинцій. Въ предъидущемъ году тори жаловались, что имъ не дано въ областной администраціи участія пропорціональнаго ихъ богатству и вліянію. Теперь въ многихъ графствахъ намстниками были назначены тори, на что, конечно, горько жаловались виги. Неудовольствіе достигло до того, что многіе богатые вигистскіе купцы въ Лондон, у которыхъ до того времени правительство длало займы, отказали Казначейству въ денежной помощи.
Но вообще вигистскля партія, при всемъ своемъ недовольств, не могла е поддерживать Вильгельма, потому что паденіе настоящаго правительства могло повести только къ возвращенію Іакова и было бы странно, если бы виги промняли на Іакова Вильгельма, которымъ и недовольны были только за то, что онъ не позволяетъ имъ мстить бывшимъ министрамъ Іакова. Билль объ амнистіи былъ непріятенъ вигамъ, но они не забыли Кроваваго Суда, и потому, при всемъ своемъ ропот на Вильгельма, они усердно поддерживали его.
Изъ этого правила были исключенія, но очень не многочисленныя и при томъ только въ двухъ классахъ людей, совершенно различныхъ по общественному положенію, но сходныхъ по недостатку добросовстности. Виги, находившіеся въ сношеніяхъ съ Іаковомъ, были исключительно или изъ самого высшаго, или изъ самого низшаго сословія. Они были аристократы, занимавшіе первыя мста въ государств, или жалкіе люди, добывавшіе себ хлбъ интригами. Къ первому классу принадлежалъ Шрьюсбери. Представителемъ втораго былъ Фергюсонъ. Со времени распущенія того Парламента, въ которомъ большинство принадлежало вигамъ, Шрьюсбери началъ колебаться между Вильгельмомъ и Іаковомъ, но долго никто не могъ и подозрвать, что онъ колеблется. Напротивъ, всмъ было извстно и никому не должно было бы казаться удивительно, что Фергюсонъ сталъ яростнымъ якобитомъ вскор по низверженіи Іакова. Вильгельмъ далъ ему пенсію въ пятьсотъ фунтовъ, но этого было ему мало. Правда, онъ любилъ деньги, но была въ немъ страсть сильне корыстолюбія: онъ привыкъ интриговать, поднимать политическія смуты было его наслажденіемъ. Самыя безпокойства бродяжнической жизни подъ преслдованіемъ закона имли для него странную заманчивость. Ему скучно было спокойно жить въ довольств, онъ томился потребностію снова предсдательствовать въ тайныхъ обществахъ, управлять тайными типографіями, распространять рзкіе памфлеты, видть на перекресткахъ объявленія о наградахъ за его поимку, носить шесть или семь различныхъ именъ съ особеннымъ костюмомъ и парикомъ для каждаго и раза три въ недлю перемнять квартиру.
Якобитамъ былъ пріятенъ каждый новый союзникъ, они въ это время занимались планами, для которыхъ нуждались въ руководств опытнаго заговорщика. Надежды ихъ оживились при извстіи, что Вильгельмъ отправляется въ Ирландію. Пока онъ въ Лондон, трудно было надяться на успхъ мятежа. Его мужество, проницательность, искусство хранить тайну пугали толпу недовольныхъ. Злйшіе враги боялись его не меньше, нежели ненавидли. Пока онъ оставался въ Кенсингтон, готовый подавить возстаніе, люди, дорожившіе головами и помстьями, довольствовались тмъ, что за бутылкою проклинали его крючковатый носъ и съ выразительными жестами раздавливали апельсинъ, его эмблему {Orange — апельсинъ, prince of Orange — принцъ Оранскій.}. Но мужество ихъ пробудилось при мысли, что скоро море будетъ преградою между ними и Вильгельмомъ. Въ военныхъ и политическихъ разсчетахъ того времени тридцать миль водянаго пути были тоже, что нын триста миль. Втры и бури часто прерывали всякое сношеніе между Англіей и Ирландіей. Иногда по дв и но три недли Дублинъ не имлъ никакихъ извстій изъ Лондона. Возстаніе могло охватить двадцать графСтвъ въ Англіи, прежде чмъ хотя какой нибудь слухъ о томъ, что готовится возстаніе, дойдетъ до Ульстера. Потому, въ начал весны, предводители якобитской партіи собрались въ Лондон, чтобы составить планъ обширнаго возстанія, и дятельно переписывались съ Франціей и Ирландіей.
Таково было состояніе англійскихъ партій, когда собрался новый Парламентъ, 20 марта (1690). Прежде всего Палата Общинъ должна была заняться избраніемъ себ президента. Триворъ былъ предложенъ Лотеромъ и выбранъ безъ сопротивленія. Утвердивъ этотъ выборъ, король въ своей рчи обратилъ особенное вниманіе Палаты на два важные предмета: государственный бюджетъ и амнистію. Онъ сильно говорилъ о невозможности медлить, о томъ, что каждый день дорогъ, что наступаетъ пора дйствовать. ‘Не останемся въ раздор между собою, сказалъ онъ, когда выходятъ въ поле наши враги.’
Палата Общинъ прежде всего занялась разсмотрніемъ государственныхъ доходовъ. Многія пошлины со времени вступленія на престолъ Вильгельма и Маріи собирались по разршеніямъ Парламента, даваемымъ на краткіе сроки, теперь время было нормальнымъ образомъ устроить это дло. Списокъ жалованья и пенсій былъ представленъ Парламенту и огромность его возбудила справедливыя жалобы со стороны людей независимаго мннія. Но къ сожалнію, неудовольствіе истощилось жалобами и насмшками, не произведя никакой реформы.
Обыкновенный доходъ правительства, до переворота 1688 года, состоялъ отчасти изъ наслдственныхъ, отчасти изъ пожизненныхъ податей и пошлинъ. Наслдственный доходъ короны перешелъ къ Вильгельму и Маріи вмст съ короною. Сюда принадлежали доходы съ королевскихъ имуществъ, ленъ, оброковъ, винной продажи, почтъ и той части акциза, которая по возвращеніи Стюартовъ была дана Карлу II и его преемникомъ въ замнъ уничтоженныхъ феодальныхъ правъ. Сумма всхъ этихъ доходовъ оцнивалась въ 400—500 тысячъ фунтовъ.
Акцизные и таможенные сборы, пожизненно данные Іакову, доставляли въ конц его царствованія около 900,000 фунтовъ. Вильгельмъ очень естественно желалъ, чтобы этотъ доходъ и ему былъ данъ пожизненно, какъ его тестю, министры его старались склонить Парламентъ на это желаніе. Лотеръ предложилъ опредлить эти доходы Вильгельму и Маріи до конца жизни того изъ нихъ, который переживетъ другаго. Онъ много разъ сильно говорилъ въ защиту своего предложенія, выставляя великія услуги Вильгельма англійскому народу. Но напрасны были въ этомъ случа усилія Лотера. Виги и тори одинаково думали, что неосторожная щедрость прежнихъ Парламентовъ была главною причиною дурнаго управленія въ послднія тридцать лтъ, что если бы Парламентъ 1660 года не назначилъ такого огромнаго пожизненнаго бюджета Карлу II, то не было бы возможно Министерство Кабаль, что если бы Парламентъ 1685 года не назначилъ такихъ же доходовъ Іакову, то Іаковъ не ршился бы издать Декларацію о вроисповданіяхъ, и об партіи единодушно говорили, что Парламенту 1690 года непростительно было бы не воспользоваться столь продолжительными, тяжелыми и ясными уроками. Посл долгихъ преній согласились на взаимныя уступки. Часть акциза, пожизненно данная Іакову и доставлявшая около 300,000 фунтовъ, была опредлена пожизненно Вильгельму и Маріи. Вмст съ наслдственнымъ доходомъ эта сумма давала королю и королев отъ 700 до 800 тысячъ фунтовъ дохода, независимаго отъ парламентскихъ ршеній. Этимъ доходомъ должны были покрываться расходы на содержаніе Двора и на жалованье тмъ гражданскимъ чиновникамъ, списокъ которыхъ былъ представленъ Парламенту. Потому доходъ этотъ и сталъ называться спискомъ гражданскаго управленія, Civil List. Теперь расходы королевской фамиліи совершенно отдлены отъ расходовъ по гражданскому управленію, но по странному случаю имя гражданскаго списка, Civil List, удержалось за тою частію дохода, которая предназначена на издержки королевской фамиліи. Еще странне, что это неврное названіе перешло и въ сосднія государства, напримръ во Францію, гд доходы, назначаемые для царствующей фамиліи, также называются теперь Liste Civile. Напротивъ, таможенные доходы, которые были даваемы Карлу и потомъ Іакову пожизненно и которые въ годъ, предшествовавшій перевороту, доставила 600,000 фунтовъ, были опредлены Вильгельму и Маріи только на четырехлтній срокъ.
Вильгельмъ былъ очень недоволенъ такимъ ршеніемъ. Ему казалось несправедливой неблагодарностію то, что нація, свободу которой онъ спасъ, хочетъ сохранять контроль надъ его управленіемъ посредствомъ краткихъ сроковъ бюджета. ‘Англичане доврялись Іакову, который былъ врагомъ ихъ религіи и законовъ, сказалъ онъ Борнету, и не хотятъ довряться мн, защитнику ихъ религіи и законовъ.’ Борнетъ очень врно отвчалъ, что вопросъ этотъ разсматривался не какъ вопросъ о лиц, по какъ вопросъ о постоянномъ правил, что Палата Общинъ хотла дать послдующимъ Парламентамъ обязательный примръ, соблюденіемъ котораго будетъ ограждено потомство отъ злоупотребленій, подобныхъ тмъ, какія были допущены неблагоразумной щедростью прежнихъ Парламентовъ. Вильгельмъ не былъ убжденъ, но у него достало ума и характера, чтобы подавить свое неудовольствіе.
Въ списокъ расходовъ было внесено Парламентомъ жалованье въ двадцать тысячъ Фунтовъ принцесс Анн сверхъ тридцати тысячъ, которыя уже выдавались ей со времени ея замужества. Эта цифра была слдствіемъ сдлки, стоившей многихъ раздражительныхъ преній. Съ самого начала своего правленія, король и королева имли неудовольствіе на свою сестру. Не удивительно было, что Вильгельма не любила эта женщина, не имвшая столько ума, чтобы оцнить его великіе таланты, но имвшая ума на столько, чтобы видть угрюмость его характера и непріятность его манеръ. Но Марія была всми любима. Конечно, королева, добротою своею внушавшая привязанность всмъ до послдней своей горничной, едва ли могла бы возбудить вражду въ сестр, если бы постороннее вліяніе, чрезвычайно сильное и чрезвычайно злонамренное, не заботилось постоянно о пробужденіи раздора между Анною и Маріею. Привязанность принцессы къ леди Марльборо была такъ велика, что въ суеврномъ вк приписали бы ее какому нибудь талисману или волшебному элексиру. Анна и ея подруга въ дружескихъ бесдахъ отлагали всякой этикетъ, вс титулы, и называли другъ друга просто мистриссъ Морли и мистриссъ Фриманъ, даже принцъ Георгъ, который заботился объ этикет, насколько могъ заботиться о чемъ нибудь, кром ды и питья, соглашался быть просто мистеромъ Морли. Графиня хвалилась, что выбрала имя Фриманъ собственно потому, что оно соотвтствовало прямот и откровенности ея характера {Free — свободный, man — человкъ.}, и надобно отдать ей справедливость, она пріобрла и долго сохраняла деспотическую власть надъ слабымъ умомъ Анны не тми средствами, какія обыкновенны у придворныхъ. Въ ней было мало женскаго такта, она не могла ни льстить, ни притворяться, по рзкости своего характера. Но характеръ ея подруги былъ таковъ, что ршительная, неуступчивая воля могла очаровывать ого. Въ этой странной дружб привязанность, терпливость, самопожертвованіе было со стороны госпожи. Капризы, высокомріе, обидчивость на сторон подчиненной.
Необыкновенно интересно отношеніе обихъ этихъ женщинъ къ мистеру Фриману, какъ они называли графа Марльборо. За границею извстно было, что Анною управляютъ Чорчилли. Извстно было также, что человкъ, пользовавшійся ея милостію, не только великій полководецъ и политикъ, но также одинъ изъ первыхъ красавцевъ своего времени, что его станъ и лицо прекрасны, характеръ вмст мягокъ и ршителенъ, манеры очаровательны и благородны. Естественно было полагать, что онъ Фаворитъ Анны. Такъ и называли его Французскіе пасквили. Въ Англіи этому никогда никто не врилъ. Для Анны Марльборо былъ только супругомъ ея подруги. Онъ не имлъ прямой власти надъ принцессою. Онъ могъ управлять ею только посредствомъ своей жены, а его жена не была страдательнымъ орудіемъ его воли. Нельзя найти ни въ ея дйствіяхъ, ни въ ея словахъ и письмахъ ^признаковъ особеннаго ума, но ея сильныя страсти и твердая воля часто давали ей власть надъ мужемъ при всей его геніальности. Его храбрость, которая даже въ опаснйшія минуты битвъ, казалось, только крпнетъ, измняла ему, когда жена встрчала его слезами и упреками, съ наморщенными бровями, покачивая головой. Мало въ исторіи случаевъ боле интересный, нежели эти отношенія, когда геніальный человкъ, задумавъ обширные и глубокіе политическіе планы, могъ исполнять ихъ только тмъ, что уговаривалъ женщину, часто не принимавшую никакихъ убжденій, приказывать другой женщин.
Въ одномъ графъ и графиня были совершенно единодушны. Они оба равно любили деньги, хотя располагали деньгами вовсе неодинаково: онъ копилъ ихъ, она проматывала. На расположеніе принцессы они смотрли, какъ на рудникъ. Еще при Іаков они начали богатть отъ ея щедрости. Отъ природы она была наклонна къ скупости и даже когда сдлалась королевою, ни столъ ея, ни экипажи не отличались роскошью. Потому надобно бы думать, что тридцати тысячъ фунтовъ въ годъ для принцессы слишкомъ достаточно: въ цлой Англіи не было двухъ людей, которые бы имли тогда такой доходъ. Но никакой доходъ не удовлетворялъ жадности людей, управлявшихъ ею. Она нсколько разъ входила въ долги, которые каждый разъ уплачивалъ Іаковъ и сердясь и удивляясь.
Переворотъ 1688 года открылъ Черчиллямъ новую и безграничную перспективу обогащенія. Вс поступки ихъ принцессы во время кризиса доказывали, что у ней самой нтъ ни воли, ни мннія: все это влагалось въ нее единственно внушеніями Чорчиллей. Для нихъ пожертвовала она привязанностями, предразсудками, привычками, выгодами. Повинуясь имъ, она вошла въ заговоръ противъ своего отца, бжала изъ Вайтголля среди зимы по гололедиц и грязи въ наемной карет, передалась инсургентамъ, согласилась уступить свое мсто въ порядк престолонаслдія принцу Оранскому. Они съ удовольствіемъ видли, что она, безусловно подчиненная ихъ вліянію, сама иметъ огромное вліяніе на другихъ. Едва совершился переворотъ, какъ многіе тори, равно не любя ни Іакова, ни Вильгельма, равно опасаясь и іезуитовъ и латитударіанцевъ, обнаружили сильное расположеніе соединиться вокругъ Анны. При Двор отца она осталась глуха ко всмъ увщаніямъ въ пользу католичества. При Двор зятя она осталась также глуха ко всмъ убжденіямъ въ пользу примиренія протестантскихъ вроисповданій. Эта непреклонность давала ей важность въ государств. Она была въ королевскомъ семейств единственнымъ лицомъ равно искренно ненавидвшимъ и папистовъ и пресвитеріанъ. Огромная партія имла ее своимъ идоломъ. Чорчилли понимали, что она можетъ быть очень опасна правительству и ршились воспользоваться этимъ выгоднымъ положеніемъ, чтобы истребовать денегъ на словахъ — для нея, надл — для себя. Марльборо командовалъ войсками въ Нидерландахъ, потому исполненіе плана зависло отъ жены и она исполнила его не такъ, какъ исполнилъ бы, конечно, мужъ, не съ благоразуміемъ и осторожностію, а съ бурною наглостію, какъ видно даже по ея собственному разсказу. У ней были страсти, отъ которыхъ онъ былъ совершенно свободенъ. Онъ при всей своей жадности къ деньгамъ былъ вовсе не золъ по характеру, а въ ней злости было еще больше, нежели жадности. Ненависть въ ней пробуждалась легко, была безгранична и была непримирима. Предметами ея ненависти были между прочимъ вс родственники ея принцессы и съ отцовской и съ материнской стороны. Никто изъ этихъ родственниковъ не могъ спокойно смотрть на безумную привязанность Анны. Графиня знала это. По ея мннію, королевская фамилія и фамилія Гайдовъ, какъ ни враждовали он между собою по другимъ дламъ, были въ союз противъ нея и она ненавидла ихъ всхъ: Іакова, Вильгельма, Марію, Кларендона и Рочестера. Теперь пришло время излить эту ненависть, разгоравшуюся много лтъ.
Мало было того, чтобы получить огромный доходъ для Анны, получить его хотла она средствами оскорбительными и унизительными для людей ненавистныхъ ей. Не просить, а требовать хотла она, не какъ для родственницы отъ родственника, но какъ отъ врага насильственнымъ образомъ. Она совтовала Анн не говорить объ этомъ ни королю, ни королев, и они съ удивленіемъ узнали, что леди Марльборо ведетъ неутомимыя интриги съ торійскими членами Парламента, что образуется партія принцессы, что въ Палат Общинъ будетъ сдлано предложеніе назначить принцесс доходъ, независимый отъ короны. Марія спросила у сестры, что значитъ такой образъ дйствія. ‘Я слышала, сказала Анна, что мои друзья хотятъ опредлить мн содержаніе’. Разсказываютъ, что королева, оскорбленная этимъ выраженіемъ, исключавшимъ ее и ея супруга изъ числа друзей ея сестры, отвчала съ рзкостію, несвойственною ея привычкамъ: ‘О какихъ друзьяхъ вы говорите? Какихъ друзей имете вы, кром короля и меня?’ Посл того уже не было рчи между сестрами объ этомъ предмет. Марія вроятно чувствовала, что ошиблась, обратившись къ женщин, бывшей слпымъ орудіемъ въ чужихъ рукахъ. Попробовали начать переговоры съ графинею. Нсколько второстепенныхъ агентовъ имли съ ней напрасныя объясненія, потомъ явился къ ней Шрьюсбери. Отъ его посредничества можно было ожидать успха: по тогдашней молв, онъ пользовался большой благосклонностію графини. Король далъ ему полномочіе общать, что если принцесса прекратитъ свои интриги въ Парламент, то доходъ ея будетъ увеличенъ отъ тридцати до пятидесяти тысячъ фунтовъ. Графиня на отрзъ отвергла это предложеніе, она имла наглость замтить, что слово короля не кажется ей достаточнымъ ручательствомъ, ‘Я увренъ, сказалъ Шрьюсбери, что его величество точно исполнитъ свое общаніе. Если онъ нарушитъ его, я тотчасъ же выйду изъ службы’.— ‘Это будетъ очень благородно съ вашей стороны, отвчала дерзкая женщина:— но мало принесетъ пользы принцесс’. Шрьюсбери, видя безуспшность переговоровъ съ графинею, добился аудіенціи у принцессы. Анна, повинуясь урокамъ своей подруги, сказала, что теперь уже поздно останавливать начатое дло и что оно должно быть предоставлено ршенію Палаты Общинъ.
Дло состояло въ томъ, что Чорчилли надялись.получить отъ Парламента сумму боле значительную, нежели та, какую предлагалъ король. Они желали никакъ не мене семидесяти тысячъ. Но излишняя жадность повредила имъ. Палата Общинъ обнаруживала большую готовность увеличить содержаніе принцессы, но когда агенты ея объявили, какой суммы требуетъ она, въ Палат раздался громкій ропотъ. Семьдесятъ тысячъ въ годъ въ такое время, когда необходимыя издержки государства съ каждымъ днемъ возрастали, а таможенные доходы съ каждымъ днемъ уменьшались, когда торговля падала, когда каждый землевладлецъ, каждый фермеръ долженъ былъ сокращать издержки на свой столъ! Общее мнніе было, что очень достаточно той суммы, какую предлагалъ король. Мало по малу съ обихъ сторонъ согласились на уступки. Принцесса должна была удовольствоваться пятьюдесятью тысячами, а Вильгельмъ согласился, чтобы эта сумма была назначена ей не просто по вол короля, а по парламентскому акту. Принцесса наградила лэди Черчилль пенсіею въ тысячу фунтовъ, но это было, вроятно, только ничтожною частію выгодъ, полученныхъ Черчиллями отъ увеличенія доходовъ принцессы.
Посл этихъ переговоровъ королева и принцесса довольно долго сохраняли другъ съ другомъ учтивость и даже видимую дружбу. Но Марія, не сердившаяся на сестру, конечно, чувствовала противъ лэди Марльборо досаду, на сколько доступно было досад ея доброе сердце. Марльборо былъ за границею, во время этихъ интригъ, веденныхъ его женою, и хотя безъ сомннія участвовалъ въ нихъ, но соблюдалъ по обыкновенію чрезвычайную осторожность и приличіе, такъ что продолжалъ получать отъ Вильгельма знаки милости, не сопровождаемые никакими намеками на неудовольствіе.
Въ преніяхъ о бюджет доходовъ не было раздоровъ между вигами и тори: об партіи согласны были въ томъ, что государственная польза требуетъ не опредлять таможенныхъ пошлинъ боле какъ на четыре года. Но по другимъ вопросамъ старинная вражда обнаружилась во всей сил. Виги теперь составляли меньшинство, но меньшинство страшное по числу и еще боле страшное по искусству. Они вели парламентскую войну не аіене жестоко, по боле благоразумно, нежели въ прошломъ голу. Они внесли много предложеній такого рода, что ни одинъ ультра-англиканецъ не могъ согласиться на нихъ, но ни одинъ слуга Вильгельма и Маріи не могъ противиться имъ безъ нарушенія приличій. Тори, подававшій голосъ за эти предложенія, подвергался опасности прослыть измнникомъ въ своей партіи. Тори, подавшій голосъ противъ нихъ, подвергался опасности навлечь на себя неудовольствіе Вильгельма.
Вроятно вслдствіе этой тактики виги предложили въ Палат Лордовъ билль, объявлявшій законы, принятые прошлогоднимъ Парламентомъ, имющими полную силу. Тотчасъ же возобновились споры, бывшіе прошлой весной. Къ вигамъ присоединились въ этомъ случа вс лорды, находившіеся въ хорошихъ отношеніяхъ къ правительству. Строгіе тори, предводителемъ которыхъ былъ Ноттингэмъ, соглашались признать, что вс статуты, принятые въ 1689 году, должны имть ту же самую силу, какъ если бы были приняты Парламентомъ, созваннымъ по законной форм, но ни что не могло склонить ихъ къ признанію законнымъ Парламентомъ такого собранія, которое было созвано грамотами, неимвшими королевской печати. Горячность преній доходила до того, что Ноттингэмъ готовъ былъ отказаться отъ должности государственнаго секретаря, но Вильгельмъ, знавшій цну честнаго человка въ безчестномъ вк, убдилъ его остаться. Наконецъ въ Палат Лордовъ билль былъ принятъ большинствомъ семи голосовъ и перешелъ въ Палату Общинъ. Вс ожидали въ ней долгихъ и рзкихъ преній, но одна рчь, произнесенная Сомерсомъ, прекратила всякое сопротивленіе. Съ краснорчіемъ и силою, удивившими даже собраніе, привыкшее слушать его съ удовольствіемъ, онъ изложилъ нелпость системы строгихъ тори. ‘Если Конвентъ не былъ Парламентомъ, то и настоящее собраніе — не Парламентъ, сказалъ онъ. По статуту Елисаветы никто не можетъ засдать въ Парламент, не давъ присягу супрематства по старой форм. Никто изъ насъ не далъ этой присяги. Вмсто-того, мы дали присягу супрематства по новой форм, установленную прошлогоднимъ Парламентомъ въ замнъ старой. Потому, если статуты прошлогодняго Парламента не имютъ силы, то и наши ршенія не могутъ имть никакой силы.’ Посл этого непобдимаго доказательства билль былъ принятъ безъ сопротивленія.
Это была единственная побда, одержанная вигами въ цлую сессію. Вообще на сторон тори было сильное большинство. Раздраженные своими неудачами, виги сдлали предложеніе, чрезвычайно затруднившее тори. Присяга на врность, говорили виги, составлена въ выраженіяхъ слишкомъ неопредлительныхъ, она можетъ удержать отъ занятія должностей немногихъ добросовстныхъ якобитовъ, но ее могутъ давать вс т якобиты, которые заражены іезуитскими правилами. Многіе изъ ихъ ученыхъ богослововъ утверждаютъ, что, давая присягу въ врности Вильгельму, можно подразумевать при этомъ, что она дается вовсе не въ томъ смысл, въ какомъ давалась Іакову, что Іакову они общали полную сердечную врность, какая должна быть въ подданномъ къ законному государю, но что общаніе быть врнымъ Вильгельму заключаетъ только тотъ смыслъ, что дающій присягу будетъ повиноваться ему до появленія законнаго короля въ Англіи. Такое недобросовстное толкованіе, продолжали виги, принято многими якобитами, и вслдствіе того вс отрасли государственной службы наполнены измнниками, которые готовы содйствовать всми своими силами возвращенію Іакова. Государственная безопасность требуетъ прекращенія такого порядка длъ: уже и безъ того положеніе правительства довольно затруднительно: война съ Франціею, война въ Шотландіи, война въ Ирландіи — при такихъ опасностяхъ безумно терпть измнниковъ въ каждомъ арсенал и въ каждой таможн. Потому надобно составить для должностныхъ лицъ новую присягу, въ такихъ опредлительныхъ выраженіяхъ, чтобы смыслъ ея не могъ быть перетолкованъ и чтобы никакой якобитъ не могъ оставаться въ государственной служб. Съ этою цлію виги внесли въ Палату Общинъ актъ отреченія, постановлявшій, что каждое лицо, занимающее какую бы то ни было гражданскую, военную или духовную должность, обязано торжественно отречься отъ изгнаннаго короля, или лишиться своей должности, что мирный судья можетъ требовать такого же отреченія у каждаго частнаго человка, и тотъ, кто не согласится дать отреченіе отъ Іакова, можетъ быть заключенъ въ тюрьму и быть содержимъ въ тюрьм, пока остается упоренъ въ своемъ отказ.
Строгость послдней статьи была справедливо осуждаема. Давать каждому мирному судь власть длаться инквизиторомъ, требовать, чтобы какой нибудь простякъ, смирно живущій въ своемъ уголк и никогда не ломавшій головы надъ государственными вопросами, выражалъ ршительное мнніе о такомъ вопрос, который затруднялъ людей ученыхъ, и посылать его въ тюрьму, если онъ не дастъ присяги о томъ, чего не понимаетъ — это было бы величайшимъ тиранствомъ. Статья, обязывавшая давать отреченіе людей должностныхъ, была разумне, но и противъ нея представлялись важныя возраженія. ‘Человкъ съ честнымъ сердцемъ и прямымъ умомъ, говорили тори, достаточно обязывается врностію Вильгельму и при настоящей присяг. Такой человкъ, присягая повиноваться Вильгельму, конечно, чувствуетъ, что уже тмъ самымъ отрекается отъ повиновенія Іакову. Конечно, между должностными людьми есть такіе, у которыхъ мало совсти и чести, и которые, ради выгодъ, готовы присягнуть въ томъ, чего не хотятъ соблюдать, конечно, есть и такіе, которые имютъ пагубную привычку перетолковывать іезуитскимъ образомъ самыя священныя обязательства. Отъ якобитовъ того и другаго рода настоящая форма присяги не ограждаетъ государственную службу. Но будетъ ли дйствительна противъ нихъ предлагаемая присяга, или вообще какая бы то ни была присяга? Человкъ безсовстный или привыкшій убаюкивать свою совсть софизмами, побоится ли присягнуть въ чемъ угодно? Теперь онъ іезуитски перетолковываетъ смыслъ словъ, которыми обязывается врно служить Вильгельму. Тогда онъ будетъ точно также перетолковывать смыслъ словъ, которыми отркается отъ Іакова. Не льстите себя надеждой, что юристы могутъ придумать такую точную форму, которая не поддалась бы безсовстнымъ софизмамъ. Междоусобныя войны и перевороты послднихъ пятидесяти лтъ доказали англичанамъ, что присяга не можетъ спасти правительства отъ паденія.
Пренія были жарки и результатъ ихъ нсколько времени казался сомнительнымъ, потому что нкоторые тори, находившіеся въ служб, боялись обнаружить недостатокъ усердія къ Вильгельму подачею голоса противъ акта отреченія. Носамъ Вильгельмъ сказалъ, что не хочетъ налагать новой присяги на своихъ подданныхъ. Этими словами было ршено дло, и Палата Общинъ отвергла билль 192 голосами противъ 165.
Но и посл этого пораженія виги не отказались отъ нападеній. Проигравъ дло въ одной Палат, они возобновили битву въ другой. Черезъ пять дней посл того, какъ билль отреченія былъ отвергнутъ Палатою Общинъ, они внесли въ Палату Лордовъ другой билль отреченія, нсколько смягчивъ прежнія статьи. Теперь предлагали они, чтобы никто не могъ засдать въ той или другой Палат Парламента, или занимать какую нибудь должность безъ объявленія о томъ, что онъ будетъ защищать Вильгельма и Марію противъ Іакова и его приверженцевъ. Каждый англичанинъ, имющій боле шестнадцати лтъ, долженъ былъ до истеченія извстнаго срока дать такое же объявленіе, иначе онъ долженъ былъ платить двойныя подаги и лишался права быть избирателемъ.
Въ день, назначенный для втораго чтенія этого билля, король явился въ Палату Лордовъ. Онъ утвердилъ нкоторые билли, принятые Парламентомъ, потомъ слъ на трон и съ большимъ вниманіемъ слушалъ пренія. Къ общему удивленію, два лорда, ревностно участвовавшіе въ переворот, говорили противъ предлагаемой присяги. Лордъ Гуэртонъ, пуританинъ, воинъ Долгаго Парламента, сказалъ съ комической простотой, что онъ старикъ, что онъ жилъ во времена очень смутныя, что онъ давалъ очень много присягъ въ свое время и не увренъ въ томъ, вс ли ихъ сдержалъ, что онъ молится о прощеніи ему этого грха и не хочетъ ставить новыя сти для собственной души и души ближняго. Графъ Меккельсфильдъ, капитанъ англійскихъ волонтеровъ, сопровождавшихъ Вильгельма изъ Голландіи въ Англію, сказалъ, что его положеніе точно таково же, какъ положеніе лорда Гуэртона. Марльборо поддерживалъ билль, онъ сказалъ, что дивится, какъ можетъ противиться биллю лордъ Меккельсфильдъ, принимавшій столь важное участіе въ переворот. Меккельсфильдъ, раздраженный упрекомъ въ непостоянств, возразилъ съ грозной суровостью: ‘благородный графъ преувеличиваетъ мое участіе въ освобожденіи Англіи. Правда, я былъ готовъ и всегда буду готовъ жертвовать жизнью для защиты ея законовъ и свободы. Но есть граница, за которую не переступлю я даже для защиты законовъ и свободы. Я только возсталъ противъ злоупотребленій человка, насъ угнетавшаго, есть люди, которые сдлали гораздо больше.’ Марльборо трудно было сконфузить, но тутъ онъ сконфузился. На лиц Вильгельма выразилось неудовольствіе, вся Палата смутилась. Ршено было 51 голосомъ.противъ 40 возвратить билль въ комитетъ для исправленія и посл того не было о немъ рчи.
Пораженіе виговъ было довершено ршительнымъ поступкомъ короля. Кэрмэртенъ явился въ Палату Лордовъ съ пергаментомъ въ рук, утвержденнымъ подписью Вильгельма. Это былъ актъ помилованія за политическія преступленія.
Актъ помилованія, даваемый властію короля, значительно отличается отъ акта о невиновности, принимаемаго Парламентомъ. Актъ о невиновности проходитъ чрезъ вс инстанціи, по которымъ идетъ каждый англійскій законъ, и при совщаніяхъ о немъ каждая изъ двухъ Палатъ можетъ исправлять его. Актъ помилованія читается только по одному разу въ каждой Палат, а не по три раза, какъ другіе законы, и долженъ быть или совершенно отвергнутъ или принятъ безъ всякихъ измненій. Вильгельмъ не ршился предложить такой актъ прошлогоднему Парламенту, но онъ увренъ былъ, что въ настоящемъ Парламент будетъ имть большинство. Дйствительно, актъ помилованія былъ немедленно принятъ обими Палатами безъ всякаго разнорчія.
Этого единодушія не было бы. если бы нкоторые великіе преступники не исключались изъ амнистіи. Повторенъ былъ въ акт смертный приговоръ противъ судей Карла I — о нихъ напомнило появленіе Лудло въ прошедшемъ году. За ними слдовали тридцать именъ, изъ числа людей наиболе участвовавшихъ въ нарушеніи законовъ при Іаков. За этими исключеніями вс политическіе проступки, совершенные до дня подписи акта Вильгельмомъ, покрывались общимъ забвеніемъ. Но даже и т преступники, которые были исключены изъ амнистіи, не должны были трепетать за свою жизнь. Нкоторые изъ нихъ жили за границею, а находившіеся въ Англіи получили увреніе, что ихъ не будутъ безпокоить, если они не провинятся вновь.
Актомъ помилованія нація была обязана исключительно Вильгельму, и этотъ актъ — одно изъ благороднйшихъ и чистйшихъ правъ его на славу. Отъ начала междоусобныхъ волненій XVII вка до 1688 года за каждымъ торжествомъ той или другой партіи слдовало кровавое мщеніе противникамъ. Когда Кромвелль восторжествовалъ надъ Карломъ, когда роялисты восторжествовали надъ республиканцами, когда сказка о Папистскомъ заговор дала перевсъ вигамъ, когда открытіе Рейгаузскаго заговора передало торжество тори, каждый разъ текла кровь, кровь и кровь, каждый взрывъ сильныхъ политическихъ чувствъ велъ за собою жестокости, превозносимыя тогда торжествующею партіею, по осужденныя потомъ исторіею и потомствомъ. Ни одинъ благоразумный и гуманный человкъ, каковы бы ни были его политическія мннія, не говоритъ теперь безъ ужаса о смерти Лоуда или Вэна, Стаффорда или Росселя. Изъ всхъ казней самыя жестокія были послднія, соединенныя съ именами Іакова и Джеффрейза. Но, наврное, он не были бы послдними, если бы Вильгельмъ не былъ такъ благороденъ и твердъ, чтобы непоколебимо воспротивиться настойчивости ревностнйшихъ своихъ приверженцевъ. Эти люди хотли страшно отмстить за все перенесенное ими втеченіе семи ужасныхъ лтъ. Эшафотъ Сиднея, вислица Корниша, костеръ, на которомъ погибла въ пламени Елисавета Гоунтъ за то, что дала убжище изгнаннику, паперти соммерсетширскихъ церквей съ головами и четвертованными тлами убитыхъ поселянъ, трюмы ямайскихъ кораблей, изъ которыхъ каждый день выкидывались акуламъ трупы плнниковъ, умершихъ отъ жажды и духоты,— все это было свжо въ памяти людей, которымъ переворотъ 1688 года доставилъ на нкоторое время владычество въ государств. Изъ предводителей этой партіи одни откупились отъ смерти тяжелыми штрафами, другіе долго томились въ темницахъ, третьи долго скитались по чужбин. Естественно имъ было желать, чтобы враги ихъ, въ свою очередь, испытали хотя часть этихъ страданій. Цлый годъ они хлопотали о мщеніи. Имъ удалось отвергнуть нсколько биллей о невиновности одинъ за другимъ. Ихъ жертвы ограждались отъ нихъ только неизмнной волею Вильгельма, чтобы слава совершеннаго имъ освобожденія не была помрачена жестокостями. Его кротость была совершенно особеннаго рода. Это не была кротость человка тщеславнаго, сантиментальнаго или мягкаго. Она была холодна, непривлекательна, непоколебима. Она не производила театральнаго эффекта. Она навлекала на него жестокіе упреки отъ людей, страстямъ которыхъ онъ противился. Она не пріобртала ему признательности отъ людей, обязанныхъ ему сохраненіемъ имущества и жизни. Между тмъ какъ пылкіе виги издвались надъ его милосердіемъ, слуги павшаго правительства, увидвъ себя въ безопасности, оскорбительнымъ языкомъ смялись надъ милосердіемъ, пощадившимъ ихъ. Его актомъ помилованія, говорили они, совершенно опровергается та декларація, съ которой явился онъ въ Англію. Еслибы въ обвиненіяхъ, которое тогда взводилъ онъ на Іакова, была хоть часть правды, то разв далъ бы онъ безнаказанность виновнымъ? Теперь онъ самъ признавался, что выдумки, которыми онъ и его друзья возстановили противъ короля обманутую націю, были совершенною клеветою. Уловка эта принесла свою пользу и теперь онъ холодно забываетъ о сказкахъ, взволновавшихъ общество. Но эти насмшки были спокойно переносимы имъ. Онъ поступилъ благородно. Онъ рискнулъ привязанностію людей, бывшихъ наиболе преданными ему, чтобы оградить безопасность и спокойствіе людей, проклинавшихъ его. Спасая враговъ, онъ тмъ самымъ спасалъ и друзей. Одну партію избавлялъ онъ отъ преслдованія въ настоящее время, другую избавлялъ онъ отъ такого же преслдованія въ близкомъ будущемъ, потому что за жестокостями послдовало бы паденіе партіи, совершившей жестокости. Его поступокъ не былъ оцненъ англичанами. Но онъ исполнилъ свой долгъ относительно ихъ, и не боялся упрековъ, не нуждался въ благодарности.
20 мая актъ помилованія былъ, принятъ Парламентомъ, тогда король объявилъ Палатамъ о томъ, что его поздка въ Ирландію не терпитъ промедленія и что потому онъ отсрочиваетъ ихъ засданіе до слдующей зимы. ‘Тогда’, сказалъ онъ, ‘я надюсь, что наше свиданіе съ вами будетъ радостно.’
Парламентъ принялъ законъ, передававшій Маріи управленіе королевствомъ на время отсутствія ея супруга, съ прибавленіемъ, что она будетъ только намстницею его, а верховная власть остается при немъ.
На успшное веденіе ирландскихъ длъ было теперь больше надежды, нежели полгода тому назадъ. Вильгельмъ самъ съ чрезвычайной дятельностью занимался устройствомъ коммиссаріатской части и укомплектованіемъ войска. Запасы были сдланы огромные, а число англійскаго войска въ Ульстер простиралось къ концу мая до 30,000.
Іаковъ долженъ былъ бы точно также воспользоваться временемъ зимняго бездйствія. Если бы онъ занялся обученіемъ и дисциплиною своей арміи, то могъ бы отъ ноября до мая сдлать хорошихъ солдатъ изъ крпкихъ и проникнутыхъ энтузіазмомъ рекрутовъ. Но время было имъ потеряно. Дублинскій Дворъ цлую зиму занимался костями и кларетомъ, любовными письмами и дуэлями. Видъ столицы, правда, былъ не очень блистателенъ. Всхъ каретъ въ ней, считая экипажи короля и французскаго посольства, не набиралось до сорока. По если мало было блеска, то много разгула, серьзные люди, качая головами, говорили, что Дублинскій замокъ не похожъ на дворецъ короля, защищающаго свою вру. Военная администрація была въ такомъ же жалкомъ положеніи, какъ прежде. Кавалерія еще поддерживалась въ надлежащемъ порядк усиліями нсколькихъ храбрыхъ офицеровъ. Но пхотные полки не многимъ отличались отъ огромныхъ шаекъ бандитовъ. Аво рзко представлялъ Іакову злоупотребленія, длавшія ирландскую пхоту стыдомъ и раззореніемъ для Ирландіи. Цлыя роты, говорилъ онъ, покидаютъ въ поход свои знамена и шатаются по сторонамъ, раззоряя и опустошая страну. Солдатъ не заботится о своемъ оружіи, офицеръ также не заботится, въ порядк -ли оружіе у его солдатъ, потому изъ трехъ человкъ у одного ружье потеряно, а у другаго испорчено такъ, что не стрляетъ. Аво умолялъ короля запретить мародерство, приказать, чтобы войска были обучаемы и наказывать офицеровъ, допускающихъ между солдатами небрежность объ оружіи и аммуниціи. Если его величество позаботится объ этомъ, то къ началу весны будетъ имть армію, противъ которой непріятель не можетъ устоять. Совтъ былъ хорошъ, но Іаковъ не только не считалъ нужнымъ исполнять, но едва хотлъ и слушать записку Аво. Едва посланникъ прочелъ восемь строкъ, онъ вспыхнулъ и началъ упрекать своего совтника въ преувеличеніи. ‘Эта бумага, государь, написана не для печати, она назначена только для ознакомленія вашего величества съ положеніемъ длъ, а въ бумаг, написанной исключительно съ такою цлію, лесть и утайка были бы неумстны. Но я перестану читать, потому что это вамъ непріятно.’ — ‘Продолжайте, съ досадою сказалъ Іаковъ, я выслушаю все.’ Мало по малу онъ успокоился, взялъ записку и общалъ исполнить нкоторые изъ находившихся въ ней совтовъ, но это общаніе было скоро забыто.
Его финансовое управленіе соотвтствовало военному. Единственнымъ источникомъ доходовъ былъ у него грабежъ, прямой или прикрытый. Вс протестанты, оставшіеся въ трехъ провинціяхъ, подвластныхъ Іакову, подверглись прямому грабежу: у нихъ взяли изъ сундуковъ деньги, а изъ шкаповъ — одежду. Прикрытый грабежъ состоялъ въ томъ, что Іаковъ выпустилъ монету очень легковсную и очень низкой пробы. Даже мдь начала исчезать въ Дублин и необходимо было просить помощи у Людовика, который обязательно далъ своему союзнику старую негодную пушку для перечеканки въ кроны и шиллинги.
Но французскій король ршился также послать Іакову помощь совершенію иного рода, онъ предложилъ взять въ свою службу и довести до превосходнйшей дисциплины четыре ирландскіе полка. Онъ соглашался принять ихъ въ изорванныхъ рубищахъ, безъ оружія и требовалъ только, чтобы солдаты были люди здоровые, а офицеры люди хорошихъ Фамилій. Въ замнъ этого отряда, составлявшаго мене, нежели четыре тысячи, онъ послалъ въ Ирландію отъ семи до восьми тысячъ превосходной французской пхоты, которая въ битв могла принести боле пользы, нежели вся ирландская пхота.
Но Людовикъ сдлалъ одну большую ошибку. Армія, посылаемая въ Ирландію, была малочисленна сравнительно съ французскими арміями, стоявшими во Фландріи и на Рейн. Но отъ той вой мы, на которую она посылалась, могла зависть судьба Европы и потому надобно было бы отдать команду на съ этимъ отрядомъ талантливому генералу. Въ такихъ генералахъ у Людовика не было недостатка. Но Іаковъ и его супруга просили прислать къ нимъ Лозна, Людовикъ исполнилъ ихъ желаніе, въ противность совтамъ Аво и собственному мннію.
Когда Лознъ явился въ кабинетъ Лувуа за инструкціями, этотъ искусный министръ разговоромъ своимъ обнаружилъ, что очень мало полагается на разсудительность странствующаго рыцаря: ‘Ради Бога, не увлекайтесь вашей наклонностію къ отважнымъ битвамъ. Всю славу свою поставляйте въ томъ, чтобы утомлять англичанъ и больше всего заботьтесь о дисциплин.’ Назначеніе Лозна не только было неудачно само но себ, но для того чтобы дать этому человку мсто, на которое онъ былъ негоденъ, необходимо было удалить двухъ людей отъ мстъ, на которыхъ они были чрезвычайно полезны. Розенъ и Аво были безнравственны и жестоки, но Розенъ былъ искусный генералъ, а Аво искусный дипломатъ. Едва ли они могли бы совершенно предотвратить покореніе Ирландіи, но вроятно, они могли бы надолго протянуть борьбу, а интересъ Франціи очевидно требовалъ, чтобы война въ Ирландіи длилась. Но подчинить Лозну старика Розена, значило бы обидть его, а Лознъ и Аво были между собою непримиримые враги.
Потому Розенъ и Аво были отозваны во Францію съ различными изъявленіями королевской милости. Они возвратились весною на томъ флот, который привезъ Лозна. Сошедши съ корабля, Лознъ увидлъ, что хотя его давно ждали, но ничто не приготовлено къ его прибытію. Войскамъ его не было отведено квартиръ, для перевоза ихъ аммуниціи не было ни лошадей, ни телгъ. Отъ Корка до Дублина войска его шли по пустын и только въ Дублин могли нсколько оправиться отъ похода: ихъ размстили по домамъ протестантовъ и хозяева должны были не только даромъ содержать ихъ, но и платить каждому солдату по четверти шиллинга въ день. Лознъ былъ назначенъ главнокомандующимъ ирландскою арміею и получилъ восемь тысячъ якобусовъ (десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ) жалованья. Іаковъ предложилъ выдавать ему сумму не своимъ ирландскимъ билономъ, а французскимъ золотомъ, но Лознъ, человкъ не корыстолюбивый, не захотлъ наполнять свой кошелекъ на счетъ казны, почти пустой.
Бдность ирландскаго народа и ничтожность ирландскаго правительства, чрезвычайно поразили Лозна и прибывшихъ съ нимъ французовъ. Лознъ писалъ къ Лувуа, что Дворъ и все королевство находится въ такомъ состояніи, какого не можетъ и вообразить человкъ, привыкшій жить въ благоустроенныхъ государствахъ. Вся Ирландія, говорилъ онъ, царство хаоса, ея правители заняты только взаимными ссорами да грабежемъ казны и народа. Проживъ мсяцъ во дворц Іакова, онъ писалъ, что ни за какія блага въ мір не согласился бы прожить тамъ еще мсяцъ. Лучшіе его офицеры подтверждали это свидтельство.
Около этого времени, Шомбергъ счастливо открылъ походъ взятіемъ Шарльмопа, единственной важной крпости, остававшейся у ирландцевъ въ Ульстер. Но покореніе трехъ южныхъ провинцій отложилъ онъ до прибытія Вильгельма, который между тмъ занимался распоряженіями объ управленіи и защит Англіи въ свое отсутствіе: онъ зналъ, что замыслы якобитовъ оживились. До сихъ поръ они не составляли одной плотной и организованной партіи. Много было, по выраженію Мельфорта, шаекъ, сносившихся съ Іаковомъ или съ его супругою, остававшеюся въ Сенъ-Жермен, но не было между этими шайками ни связи, ни взаимнаго доврія. Когда же стало извстно, что Вильгельмъ узжаетъ въ Ирландію и управленіе переходитъ въ женскія руки, шайки эти сблизились и сталъ составляться обширный союзъ. Кларендонъ, недавшій присяги Вильгельму, и Эльсбери, вроломно давшій ее, были глазами соумышленниковъ. Дергмоутъ, присягнувшій Вильгельму, но бывшій однимъ изъ опаснйшихъ враговъ его, принялъ на себя то, что можно назвать морскою частію заговора. Его умъ былъ постоянно занятъ позорными для англійскаго моряка планами уничтоженія англійскихъ флотовъ и арсеналовъ. Онъ былъ въ тсныхъ сношеніяхъ съ нсколькими морскими офицерами, которые, служа Вильгельму, оставались въ душ якобитами, и онъ надялся, что щедрыми общаніями и искуснымъ воспламененіемъ ихъ нелюбви къ голландскому флоту, можно склонить ихъ отдаться съ ихъ кораблями въ руки французовъ.
Но главнымъ заговорщикомъ былъ Ричардъ Грэгэмъ, виконтъ Престонъ, бывшій при Гаков государственнымъ секретаремъ. Онъ былъ шотландскимъ перомъ, но въ Англіи имлъ только титулъ баронета, Іаковъ прислалъ ему изъ Сенъ-Жермена грамоту на достоинство пера Англіи, но Палата Лордовъ признала этотъ патентъ недйствительнымъ и подвергла Престона тюремному заключенію за незаконное присвоеніе титула. Униженными просьбами онъ вымолилъ себ прощеніе. Смиреніе его при этомъ случа не показывало въ немъ непреклоннаго характера, но тмъ не мене онъ считался въ своей партіи человкомъ отважнымъ. Онъ пользовался милостью Людовика, при Двор котораго нкогда находился посланникомъ и теперь получалъ отъ Французскаго правительства большія суммы для веденія политическихъ интригъ.
Престонъ въ столиц велъ переговоры съ другими предводителями лондонскихъ якобитовъ, а между тмъ якобиты въ провинціяхъ заготовляли оружіе, въ тихомолку набирали и учили солдатъ. Въ Уоотерскомъ графств замтны были сборы къ возстанію. Въ Ланкастерскомъ графств многіе джентльмены получили отъ Іакова патенты на чины полковниковъ и капитановъ. Изъ графства Йоркскаго приходили всти, что въ болотахъ, около Нерсборо, собираются большія толпы людей, повидимому, не съ добрыми намреніями. Письма изъ Ньюкестля разсказывали объ огромныхъ сборищахъ народа на сельскихъ праздникахъ въ Нортомберленд, служившихъ, повидимому, предлогомъ для якобитскихъ сходбищъ.
Измнническіе переговоры дятельно велись между англійскими якобитами, Дублиномъ и Сенъ-Жерменомъ. Изъ Кента въ Пикардію, изъ Уэльса въ Ирландію и обратно, безпрестанно перезжали тайные агенты, многіе изъ нихъ были честные фанатики, но другіе были люди продажные и торговали секретами, которые имъ поручались.
Изъ этихъ предателей, измнявшихъ вмст обимъ сторонамъ, замчательнйшимъ былъ Уильямъ Фуллеръ. Онъ самъ сообщаетъ намъ, что въ молодости попался ему памфлетъ, разсказывавшій позорную жизнь и страшную смерть Данджерфильда, который былъ товарищемъ Отса въ лживыхъ доносахъ на папистовъ. Этимъ чтеніемъ воспламенилось воображеніе юноши, онъ пожиралъ книгу, онъ выучилъ ее почти наизусть и скоро имъ овладло странное предчувствіе, никогда потомъ не покидавшее его,— предчувствіе, что судьба его будетъ подобна судьб низкаго авантюриста, исторію котораго читалъ онъ съ такимъ наслажденіемъ. Казалось бы, что перспектива умереть въ тюрьм съ растерзанной спиной и выткнутымъ глазомъ не должна была имть особенную привлекательность. Но опытъ доказываетъ, что есть испорченные умы, для которыхъ очаровательна знаменитость, даже соединенная съ страданіями и позоромъ. Воодушевленный этимъ гнуснымъ честолюбіемъ, Фуллеръ сравнялся съ своимъ идеаломъ и, быть можетъ, превзошелъ его. Воспитанный въ католической вр, онъ служилъ пажомъ у лэди Мельфортъ, когда она блистала красотою при Двор Іакова. Посл переворота, онъ послдовалъ за своею госпожею во Францію, много разъ исполнялъ опасныя порученія и получилъ въ Сенъ-Жермен репутацію преданнаго слуги Стюартовъ. А на самомъ дл, при одной изъ своихъ поздокъ въ Лондонъ, предался новому правительству и отрекся отъ вры своихъ отцовъ.
Весною 1690 года Марія Моденская, супруга Іакова, желала переслать своимъ лондонскимъ сообщникамъ нкоторыя, очень важныя депеши. Депеши эти были такъ обширны, что не могли быть спрятаны въ одежд одного агента, и потому необходимо было послать двухъ. Однимъ былъ Фуллеръ, другимъ ревностный молодой якобитъ Кронъ. Передъ отправленіемъ они получили полныя инструкціи отъ самой Маріи. Ни клочка бумаги нельзя было найти на нихъ при обыкновенномъ обыск, но въ ихъ пуговицахъ скрывались письма, написанныя симпатическими чернилами.
Они вмст отправились въ Кале. Губернаторъ этого города далъ имъ шлюпку, которая подъ покровомъ ночи высадила ихъ на низменный болотистый берегъ Кента, близъ Дондженескаго маяка. Они пришли на сосднюю Ферму, наняли лошадей и различными дорогами похали въ Лондонъ. Фуллеръ поспшилъ во дворецъ и передалъ свои депеши Вильгельму. Первое письмо, развернутое Вильгельмомъ, заключало, по видимому, только цвтистые комплименты. Но принесли жаровню съ угольями, намазали бумагу жидкостью, хорошо извстною дипломатамъ того вка, тяжелый паръ наполнилъ кабинетъ короля и начали выступать на бумаг строки очень важнаго политическаго содержанія.
Прежде всего нужно было захватить Крона, онъ, къ несчастію, усплъ передать свои письма прежде, нежели былъ пойманъ. Уликъ противъ него не было, по онъ легко попался въ разставленныя сти: искренніе якобиты были вообще плохими заговорщиками, между ними находилось необыкновенно много хвастливыхъ и болтливыхъ глупцовъ, и Кропъ былъ однимъ изъ такихъ. Если бы онъ былъ уменъ, онъ избгалъ бы публичныхъ мстъ, держалъ бы языкъ за зубами, и остерегался бы бутылки. Агенты правительства нашли его въ таверн, пьющимъ тосты за короля Іакова, кричащимъ о скоромъ возвращеніи Іакова съ французскимъ флотомъ и о томъ’ что тысячи честныхъ англичанъ ждутъ только сигнала, чтобы взяться за оружіе въ защиту законнаго короля. При допрос онъ сначала’ держался бодро, не сознаваясь ни въ чемъ, но когда явился Фуллеръ въ числ агентовъ правительства, въ щегольскомъ плать, со шпагою при бедр, арестантъ упалъ духомъ такъ, что не могъ почти ни слова отвчать на вопросы.
Быстро разнеслась по Лондону молва, что Фуллеръ продалъ себя правительству, что Кронъ арестованъ, что важныя письма изъ Сенъ-жермена находятся въ рукахъ Вильгельма. Заговорщики были поражены ужасомъ. Правда, показанія одного свидтеля, хотя бы и боле достойнаго вры, нежели Фуллеръ, не было достаточно для улики въ государственной измн. Но Фуллеръ устроилъ дло такъ, что многіе свидтели могли подтвердить его показаніе противъ Крона, а если Кронъ, подъ страхомъ смерти, послдуетъ примру Фуллера, жизнь всхъ главныхъ участниковъ заговора будетъ во власти правительства. Но якобиты ободрились, узнавъ, что Кронъ на всхъ допросахъ упорно молчалъ, не смотря на увренія допрашивающихъ, что только откровеннымъ сознаніемъ можетъ онъ спасти свою жизнь. Оставалось теперь видть, какое дйствіе произведетъ на него смертный приговоръ и страхъ вислицы. Заговорщикамъ никакъ не хотлось, чтобы его мужество подверглось столь тяжелому испытанію. Они употребили вс законныя и незаконныя средства для того, чтобы онъ не могъ быть уличенъ и осужденъ. Женщина, у которой онъ жилъ въ Лондон, по фамиліи Клиффордъ, принадлежавшая къ числу дятельнйшихъ и хитрйшихъ агентовъ заговора, продолжала постоянно видться съ нимъ, укрпляя въ немъ мужество и поддерживая надежды. Когда насталъ грозный день суда, Фуллеръ лежалъ больной въ постел и не могъ явиться въ судъ, потому дло было отложено. Онъ утверждалъ, что болзнь его происходитъ отъ отравы, что ему дали яду въ суп, что ногти у него посинли, что волосы у него выпадаютъ, что доктора находятъ въ немъ признаки отравленія, но разсказамъ такого человка, какъ Фуллеръ, нельзя врить.
Между тмъ какъ Кронъ ожидалъ суда, другой агентъ Сенъ-жерменскаго Двора, Темпестъ, былъ схваченъ на дорог изъ Дувра въ Лондонъ, съ письмами къ англійскимъ якобитамъ. Съ каждымъ днемъ становилось очевидне, что государству грозятъ опасности* а между тмъ Вильгельму было необходимо ухать изъ Англіи.
Онъ готовился къ отъзду съ мучительнымъ безпокойствомъ, скрывать которое подъ наружностію стоическаго спокойствія не достало бы силъ у другаго. Марія мучилась опасеніями. Ея печаль огорчала его больше, нежели могли воображать люди, судившіе о его сердц по его холодному обращенію. Онъ зналъ, что оставляетъ ее среди затрудненій, бороться съ которыми не имла она привычки. Ей необходимъ былъ разумный и врный совтникъ, а между министрами Вильгельма трудно было найдти такого человка. Правда, было между ними много способныхъ людей и нсколько честныхъ людей, но даже при немъ ихъ политическіе и личные раздоры часто длали безполезными ихъ умъ и честность. Будетъ ли въ состояніи кроткая Марія удерживать въ границахъ эти раздоры, которыхъ не могъ усмирить даже ея ршительный и искусный мужъ? Если дать въ довренные совтники королев исключительно виговъ или тори, половина націи будетъ недовольна. А если соединить въ этомъ совт виговъ и тори, они будутъ мшать другъ другу ссорами. Положеніе Вильгельма было таково, что онъ могъ только выбирать изъ двухъ золъ меньшее.
Вс эти затрудненія увеличивались образомъ дйствій Шрьюсбери. Характеръ этого человка составляетъ любопытный предметъ для психолога. Казалось, натура и счастіе избрали его своимъ любимцемъ. Знаменитый родъ, высокій санъ, огромное состояніе, блестящія дарованія, обширныя знанія, пріятная наружность, чрезвычайно изящныя и очаровательныя манеры, все соединилось, чтобы сдлать его предметомъ удивленія и зависти. По при всхъ этихъ выгодныхъ условіяхъ, имлъ онъ въ характер и ум качества, сдлавшія его мученіемъ для самого себя и всхъ близкихъ къ нему. Его ршительныя дйствія въ 1688 году подали свту высокое понятіе не только о его патріотизм, но также о его отважности и энергіи. Но кажется, что юношескій энтузіасмъ и ободреніе, внушаемое общимъ сочувствіемъ и похвалами, придало ему тогда силу, чуждую его натур. Послдующая жизнь его совершенно не соотвтствовала своему блистательному началу, едва онъ сдлался государственнымъ секретаремъ, какъ обнаружилось, что характеръ его слишкомъ слабъ для такого мста. Ежедневная работа, тяжелая отвтственность, непріятности, неудачи, упреки, неразлучные съ властію, доводили его до унынія и разстроивали его здоровье. При своихъ великихъ талантахъ онъ былъ человкъ слабый и при своихъ привлекательныхъ качествахъ не можетъ быть названъ честнымъ человкомъ. Рдко встрчаются люди, которые, имя такъ мало силы противиться искушеніямъ, такъ жестоко мучились бы угрызеніями совсти и стыдомъ.
Для человка съ такимъ темпераментомъ положеніе министра въ годъ, слдовавшій за переворотомъ, должно было быть постояннымъ мученіемъ. Опасности, со всхъ сторонъ окружавшія правительство, злоба его враговъ, неблагоразуміе его друзей, ожесточеніе враждебныхъ партій другъ противъ друга и противъ каждаго, желавшаго стать посредникомъ между ними — тутъ могъ бы упасть духомъ и человкъ боле сильнаго характера. Не прошло еще полгода съ той поры, какъ Шрьюсбери занялъ мсто министра, а онъ уже совершенно потерялъ мужество и голову. Онъ началъ писать Вильгельму письма, которыя государь, столь твердый душою, едва ли могъ читать безъ состраданія, смшаннаго съ презрніемъ. ‘Я чувствую (таково было постоянное содержаніе этихъ писемъ), что совершенно не гожусь для своего мста. Я не могу работать. Я не тотъ человкъ, какимъ былъ за полгода. Здоровье мое слабетъ. Мой умъ изнемогаетъ. Память измняетъ мн. Только спокойствіе и уединеніе можетъ возстановить мои силы.’ Отвты Вильгельма были дружественны и ободрительны, и на время успокоивали смущенный умъ министра. Но наконецъ распущеніе Парламента, выборы, перемны въ состав областнаго управленія и пренія о двухъ билляхъ отреченія довели Шрьюсбери до состоянія, близкаго къ умственному разстройству. Онъ досадовалъ на виговъ за то, что они несправедливы къ Вильгельму, еще больше досадовалъ на Вильгельма за его благосклонность къ тори. Когда именно и подъ чьимъ вліяніемъ этотъ несчастный ршился на измну, воспоминаніе о которой омрачило всю остальную его жизнь, опредлительно мы не знаемъ. Но очень вроятно, что его мать, которая, не смотря на чрезвычайную шаткость своей нравственности, имла надъ нимъ большую силу, воспользовалась какою нибудь несчастною минутою, когда онъ былъ раздраженъ невниманіемъ Вильгельма къ его совтамъ и предпочтеніемъ короля къ Кэрмэртену и Ноттингэму. При всей своей безнравственности, она была ханжа, и, вроятно, надялась загладить убійство обманутаго ею мужа склоненіемъ сына на сторону законнаго короля. Достоверно то, что весною 1690 года Шрьюсбери предложилъ свои услуги Іакову и Іаковъ принялъ ихъ. Іаковъ потребовалъ отъ новообращеннаго слуги доказательствъ преданности, и говорилъ, что онъ долженъ отказаться отъ должности, данной ему похитителемъ престола. Вроятно Шрьюсбери, едва совершивъ проступокъ, уже разкаявался въ немъ. Но онъ не имлъ въ характер той силы, чтобы остановиться на дурной дорог. Проклиная свою низость, боясь огласки, гибельной для его чести, боясь идти впередъ, боясь вернуться назадъ, онъ испытывалъ мученія, о которыхъ нельзя подумать безъ сожалнія. Истинная причина его отчаянія оставалась еще глубокою тайною. Но странность какой-то нравственной борьбы, въ немъ происходившей, замчалась всми, и нсколько недль была предметомъ городскихъ толковъ. Однажды вечеромъ онъ вошелъ во дворецъ съ намреніемъ отказаться отъ своей должности, но Борнетъ уговоритъ его отложить хотя на нсколько часовъ это намреніе. Черезъ нсколько дней, точно также пришлось уговаривать его Тиллотсону. Три или четыре раза онъ клалъ печати своего сана на столъ короля, и три или четыре раза ласковая просьба короля, измною которому мучился онъ, убждала его принять ихъ обратно. Такимъ образомъ, Шрьюсбери оставался на своемъ мст до самаго вечера наканун отъзда короля въ Ирландію. Тогда волненіе Шрьюсбери усилилось до того, что бросило его въ лихорадку. Бентинкъ, посланный убждать его не отказываться отъ должности, нашелъ его въ постели, и такомъ слабымъ, что нельзя было говорить съ нимъ. Наконецъ принята была отставка, которую онъ столько разъ просилъ, и на нсколько мсяцевъ Ноттингэмъ одинъ оставался государственнымъ секретаремъ.
Для Вильгельма было чувствительной потерей то, что правительство его въ критическое время ослабляется удаленіемъ Шрьюсбери. Но онъ старался по возможности воспользоваться людьми, оставшимися въ его распоряженіи, и окончательно избралъ членами совта, оставляемаго на помощь Маріи, девять сановниковъ. Изъ нихъ четверо: Девонширъ, Дорсетъ, Монмоутъ и Эдуардъ Россель были виги. Другіе пять: Кэрмэртень, Пеморокъ, Ноттингэмъ, Марльборо и Лотеръ были виги.
Онъ пригласилъ ихъ собраться на аудіенцію къ нему въ залъ Государственнаго Секретаріата. Когда вс собрались, онъ ввелъ въ залъ королеву, попросилъ членовъ Совта ссть, и сказалъ имъ короткую, зрло обдуманную рчь. ‘Ей не достаетъ опыта, сказалъ онъ, но я надюсь, что, избравъ васъ ея совтниками, я восполнилъ этотъ недостатокъ. Вручаю вамъ королевство. Ни одно изъ внутреннихъ или вншнихъ длъ не будетъ скрываться отъ васъ. Прошу васъ быть дятельными, прошу васъ быть единодушными.’ Наедин онъ объяснилъ своей супруг, какъ онъ понимаетъ характеръ каждаго изъ девяти совтниковъ. И, судя по ея письмамъ къ нему, надобно полагать, что о немногихъ только говорилъ онъ ей съ уваженіемъ.
Марльборо поручено было руководить ее въ военныхъ длахъ и командовать войсками, остававшимися въ Англіи. Россель, бывшій адмираломъ синяго флага и въ награду за свой заслуги при переворот получившій богатое мсто Моренаго Казначея, могъ быть хорошимъ совтникомъ по морскимъ дламъ. Но на Кермартэна указалъ своей супруг Вильгельмъ, какъ на человка, мннію котораго проимущественно должна она доврять при случаяхъ разногласія въ Совт. Проницательность и опытность Кермертэна были несомннны. Его нравственныя правила были, правда, шатки, но если былъ на земл человкъ, которому не ршился бы измнить Дэмби, то этимъ человкомъ была Марія. Онъ долго былъ ея личнымъ другомъ и преданнымъ лично ей слугою, онъ пріобрлъ ея чрезвычайную признательность, устроивъ ея бракосочетаніе съ Вильгельгомъ, онъ въ Конвент доводилъ усердіе къ ея выгодамъ до такой горячности, которую она сама осудила, какъ излишнюю. Потому, все заставляло надяться, что онъ будетъ служить ей при настоящихъ трудныхъ обстоятельствахъ съ искреннею преданностію.
Напротивъ, одинъ изъ ближайшихъ ея родственниковъ былъ однимъ изъ злйшихъ ея враговъ. Улики, находившіяся въ рукахъ правительства, несомннно доказывали, что Кларендонъ сильно участвовалъ въ замыслахъ возстанія. Но королева огорчилась бы, если бы съ ея родственникомъ было поступлено сурово, и Вильгельмъ, помня, какими узами родства пожертвовала она для него, какимъ упрекамъ подверглась, охотно оставилъ, но ея просьб, жизнь и свободу ея дяд. Но передъ отправленіемъ въ Ирландію, онъ серьзно переговорилъ объ этомъ съ Рочестеромъ. ‘Вашъбратъ ведетъ заговоры противъ меня. Я достоврно это знаю. Его уличаютъ бумаги, писанныя его рукою. У меня требовали, чтобы онъ былъ исключенъ изъ акта помилованія, но я ее хотлъ огорчать этимъ королеву, для нея я забываю прошедшее. Но благоразуміе велитъ милорду Кларендону быть осторожне въ будущемъ, или онъ узнаетъ, что это дла не шуточныя.’ Рочестеръ передалъ эти слова Кларендону. Кларендонъ, находившійся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Дублиномъ и Сенъ-Жерменомъ, уврялъ, что единственное его желаніе — спокойствіе, и что если совсть не позволила ему дать присягу, то тмъ не мене правительство не иметъ подданнаго боле покорнаго, нежели онъ.
Наканун отъзда Вильгельмъ пригласилъ въ свой кабинетъ Корнета и твердымъ, но печальнымъ тономъ говорилъ объ опасностяхъ, отовсюду грозившихъ королевству, о ярости враждующихъ партій, о нерасположеніи духовенства. ‘Но моя надежда — Богъ. Я совершу свое дло или погибну совершая его. Мн жаль только бдную королеву’, и два раза онъ повторилъ съ нжностію, которую рдко обнаруживалъ: ‘бдная королева, бдная королева!’ — ‘Если вы любите меня, прибавилъ онъ: — навщайте ее часто, и сколько можете укрпляйте ее. Еслибъ не она, я радовался бы теперь, что буду скакать верхомъ, жить въ палатк, потому что лучше я умю управлять походомъ, нежели вашими Палатами Лордовъ и Общинъ. Но, хотя я знаю, что иду по пути обязанности, тяжело моей жен, что я и ея отецъ должны стоять другъ противъ друга на пол битвы. Дай Богъ, чтобы онъ остался здоровъ. Помолитесь за меня, докторъ! ‘Борнетъ удалился разстроганный и, конечно, очень усердно возсылалъ къ Богу т молитвы, о которыхъ просилъ его король.
На слдующій день, 4 іюня, король отправился въ Ирландію. Принцъ Георгъ предложилъ сопутствовать ему, снарядился великолпнымъ образомъ и съ полной увренностью разсчитывалъ на мсто въ королевской карет. Но Вильгельмъ, не общавшій себ особеннаго удовольствія отъ бесды его высочества, и не любившій церемониться, посадилъ съ собою Портлэнда и не разу во все продолженіе похода не показывалъ и вида, что замчаетъ присутствіе принца. Самъ по себ, Георгъ едва ли понялъ бы обиду. Но если его тупость не давала ему чувствовать оскорбленій, ихъ чувствовала за него жена, а ея досада старательно поддерживалась хитрыми Черчиллями. И при этомъ, какъ при многихъ другихъ случаяхъ, недостатки характера Вильгельма оказались серьзно вредными для интересовъ, защитникомъ которыхъ онъ былъ. Его царствованіе было бы гораздо боле счастливо, если бы съ его мужествомъ, талантами и возвышенностію мыслей соединялось въ немъ хотя нсколько веселости и обходительности его дяди, Карла II.
Въ четыре дня король дохалъ до Честера, гд ожидалъ его флотъ транспортныхъ судовъ. Онъ слъ на корабль 2 іюня и переплылъ въ Ирландію подъ конвоемъ эскадры, командуемой сэромъ Клаудесли Шовелемъ.
Мсяцъ, слдовавшій за отъздомъ Вильгельма изъ Лондона, былъ однимъ изъ самыхъ замчательныхъ и тяжелыхъ въ исторіи Англіи. Черезъ нсколько часовъ но отбытіи короля, началось дло Крона въ Ольдбелійскомъ суд. Фуллеръ выздоровлъ и могъ явиться свидтелемъ. Пренія начались. Якобиты неутомимо хлопотали о томъ, чтобы присяжные были люди благопріятствующіе ихъ мнніямъ. Адвокаты Крона отвергали столь многихъ изъ списка присяжныхъ, что едва возможно было набрать изъ него двнадцать человкъ, нужныхъ по закону, въ числ этихъ двнадцати находился человкъ, на котораго якобиты вполн надялись. Они и не ошиблись въ немъ. Онъ цлую ночь и половину слдующаго дня упорно не соглашался съ одинадцатью своими товарищами, находившими Крона виновнымъ, и, вроятно, онъ голодомъ побдилъ бы ихъ, если бы мистриссъ Клиффордъ, бывшая съ нимъ въ союз, не была поймана, когда подавала ему черезъ окно пирожки. Когда прекращена была такимъ образомъ доставка ему пищи, онъ уступилъ и присяжные объявили Крона виновнымъ, двумъ изъ нихъ этотъ приговоръ, говорятъ, стоилъ жизни. Адвокаты Крона потребовали тогда отсрочки ршенія судей, ссылаясь на то, что въ протокол одно изъ латинскихъ словъ написано съ орографическою ошибкою. Это возраженіе безъ всякаго сомннія было ничтожно. Джеффреизъ отвергъ бы его съ ругательствами на адвокатовъ и съ сладкими для него описаніями того, какъ онъ велитъ повсить и колесовать осужденнаго. Но Гольтъ и его товарищи помнили, что они ршаютъ первое со времени переворота дло о государственной измн и что потому необходимо выказать несомнннымъ образомъ, что началась въ англійскихъ судахъ новая эра и что отнын судьи скоре готовы будутъ отступать отъ строгаго закона въ пользу подсудимаго, нежели подражать кровожадному легкомыслію, съ которымъ отнято было право защищаться у Корниша. Произнесеніе судейскаго приговора было отсрочено, назначенъ день для разсмотрнія вопроса, поднятаго адвокатами Крона и дана имъ полная свобода защищать свое мнніе. ‘Этого не сдлали бы, г. Кронъ, ни при Карл II ни при Іаков II,’ сказалъ Верховный Судья. Выслушавъ рчи адвокатовъ, судьи единодушно ршили, что возраженіе ихъ неосновательно, и Кронъ былъ приговоренъ къ смерти. Онъ признался, что защит дана была полная свобода, благодарилъ судей за ихъ терпніе и просилъ ихъ ходатайствовать за него предъ королевою.
Скоро его извстили, что судьба его въ его собственныхъ рукахъ, что правительство готово пощадить его, если онъ пріобртетъ право на пощаду полнымъ сознаніемъ. Его душа подверглась страшному испытанію. Однажды мистрисвъ Клиффордъ, имвшая доступъ къ нему въ тюрьм, объявила предводителямъ якобитской партіи, что онъ въ страшномъ волненіи, что онъ говоритъ: ‘я не могу умереть, я слишкомъ молодъ.’ На слдующее утро, она нашла его бодрымъ и твердымъ. Онъ выдержалъ душевную борьбу до самого вечера наканун дня, назначеннаго для казни. Тутъ онъ послалъ сказать, что желаетъ видться съ государственнымъ секретаремъ. Ноттингэмъ пріхалъ въ тюрьму, но Кронъ уже измнилъ свое намреніе и ршился молчать. ‘Если такъ, сказалъ Ноттингэмъ, мы съ вами уже не увидимся, потому что завтра, вы знаете, вашъ послдній день’. Но когда ушелъ Ноттингэмъ, явился въ тюрьму Монмоутъ и, по видимому, поколебалъ ршимость преступника. Поздно ночью получено было приказаніе отсрочить казнь на недлю. Однако недля прошла безъ всякихъ сознаній. Въ Тибурн была приготовлена вислица и колесо, толпа собралась уже на мст казни, но явился курьеръ съ вторичною отсрочкою и Кронъ вмсто Тибурна былъ приведенъ въ залъ Совта въ Вайтголл. Мужество измнило ему при наступленіи смертнаго часа и онъ далъ важныя показанія.
Для государственной безопасности эти показанія были тогда очень нужны. Съ часу на часъ надо было ожидать и внутренняго возстанія и вторженія вншнихъ враговъ. Едва Вильгельмъ покинулъ Лондонъ, какъ сильный французскій флотъ подъ командою графа Турвилля отплылъ изъ Бреста и вошелъ въ Британскій каналъ. Турвилль былъ въ то время лучшимъ изъ французскихъ адмираловъ. Онъ изучилъ морское дло до малйшихъ подробностей, говорили о немъ, что онъ можетъ исполнять обязанности каждаго чина отъ корабельнаго плотника до адмирала, говорили о немъ, что съ неукротимою отважностію моряка соединяетъ онъ любезность свтскаго человка. Теперь онъ ходилъ около англійскихъ береговъ такъ близко, что его корабли видны были съ Плимутскихъ укрпленій. Отъ Плимута медленно поплылъ онъ вдоль береговъ Девоншира и Дорсетшира. На юбпо было думать, что его маневры совершаются по условію съ англійскими якобитами.
Королева и ея Совтъ поспшили принять мры для защиты государства противъ французовъ и внутреннихъ враговъ. Торрингтонъ вышелъ въ море, и соединившись съ голландскимъ флотомъ, поплылъ на встрчу французамъ. Казалось, что скалы острова Уайта будутъ свидтельницами одной изъ величайшихъ морскихъ битвъ, упоминаемыхъ въ исторіи. Съ сторожевой башни Св. Екатерины можно было вдругъ насчитать сто пятьдесятъ линейныхъ кораблей. На востокъ отъ громаднаго Блекгенгчайнскаго утеса стояли на якор флоты Англіи и Голландіи, на западъ — флотъ Франціи.
Флоты сошлись такъ близко 26 іюня, мене чмъ черезъ дв недли по отплытіи Вильгельма въ Ирландію. За нсколько часовъ передъ тмъ, происходило совщаніе Вайтголльскаго совта о важномъ и трудномъ дл. Якобиты, вступившіе въ союзъ съ Франціею, готовились взяться за оружіе. Толпы ихъ собирались въ Гандъ-парк. Совтъ единодушно ршилъ, что необходимо арестовать нкоторыхъ заговорщиковъ, полныя улики противъ которыхъ были въ рукахъ правительства. Когда названо было имя Кларендона, его другъ и родственникъ сэръ Генри Кепель сказалъ нсколько словъ въ его защиту. Другіе члены Совта посмотрли на него съ удивленіемъ, но не сказали ни слова: неловко было обвинять родственника королевы въ присутствіи королевы. Марія почти никогда не говорила ни слова въ Совт, но теперь, видя бумаги, написанныя рукою своего дяди и неоспоримо доказывавшія его измну и зная, что уваженіе къ ней удерживаетъ ея совтниковъ отъ предложенія мръ, необходимыхъ для безопасности государства, она нарушила свое молчаніе. ‘Сэръ Генри, сказала она, я знаю и вс знаютъ также какъ я, что противъ милорда Кларендона такъ много уликъ, что нельзя обойти его.’ Приказъ объ арест былъ написанъ и Кепель подписалъ его вмст съ другими. ‘Мн жаль милорда Кларендона, писала Марія къ мужу, больше нежели могутъ поврить люди.’ Въ тотъ вечеръ Кларендонъ и другіе значительные люди якобитской партіи были заключены въ Тоуэръ, По окончаніи засданія Совта Министровъ, королева и Совтъ девяти занялись вопросомъ чрезвычайной важности. Какія приказанія надобно послать Торрингтону? Отъ его талантовъ и ршительности зависло спасеніе государства, а многіе изъ совтниковъ Маріи полагали, что въ немъ нтъ качествъ, нужныхъ адмиралу при настоящихъ обстоятельствахъ. Ихъ безпокойство возрасло, когда они узнали, что онъ отступаетъ передъ французами. Проницательный Кэрмэртенъ и отважный Монмоутъ одинаково осуждали такую осторожность. Правда, у Торрингтона было меньше кораблей, нежели у Турвиля, но Кэрмэртенъ думалъ, что въ настоящее время необходимосразиться хотя бы съ слабою надеждою на успхъ, а Монмоутъ во всю свою жизнь желалъ битвы при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ. Россель, безспорно одинъ изъ лучшихъ моряковъ своего времени, думалъ, что неравенство силъ не такъ велико, чтобы серьзно затруднить англійскаго адмирала, потому онъ предлагалъ послать Торрингтону выговоръ въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ, на которыя не согласилась королева.Тонъ депеши былъ смягченъ, но смыслъ ея остался сообразенъ съ мнніемъ Росселя. Торрингтону было положительно приказано не отступать боле и немедленно дать битву. Девонширу казалось и этого мало. ‘Я обязанъ сказать вашему величеству дйствительное свое мнніе объ этомъ дл, сказалъ онъ, а мое мнніе таково, что милордъ Торрингтонъ не такой человкъ, которому можно поручать судьбу трехъ королевствъ’. Девонширъ былъ правъ, но вс его товарищи полагали, что опасно было бы подчинять Торрингтона новому адмиралу въ присутствіи врага, наканун битвы. ‘Вы должны, сказалъ Россель, или оставить за нимъ команду или послать его въ Тоуэръ’. Были предложены разныя средства помочь длу. Кэрмэртенъ предлагалъ, чтобы Россель отправился въ товарищи Торрингтону. Монмоутъ пылко просилъ позволенія отправиться на флотъ или командиромъ или волонтеромъ. ‘Только пустите меня на корабль, и я ручаюсь жизнію, что будетъ битва’. Посл многихъ преній и колебаній ршено было, что Россель и Монмоутъ оба должны отправиться на берегъ. Они отправились, но уже поздно: депеша, повелвавшая Горрингтону сразиться, предупредила ихъ. Онъ получилъ ее, когда былъ близъ мыса Бичигелъ. Прочитавъ, ее онъ очень затруднился, не сражаться было бы прямымъ ослушаніемъ, сразиться по его мннію, значило бы слишкомъ рисковать. Вроятно пришло ему въ мысль при его подозрительномъ характер, что инструкціи, поставившія его въ такое трудное положеніе, сочинены его врагами и завистниками съ дурнымъ замысломъ противъ него. Его раздражала мысль, что ему присылаетъ повелніе Россель, который, какъ одинъ изъ Совта Девяти, имлъ верховный надзоръ за всми длами, а между тмъ по морской служб былъ моложе Торрингтона. Въ измн подозрвать Торрингтона нельзя. Еще мене можно думать, чтобы воину, который всегда смло встрчалъ опасность и сражался храбро, не доставало личной храбрости, какая была у каждаго матроса. Но есть боле трудное мужество и его-то былъ совершенно лишенъ Торрингтонъ. Онъ боялся отвтственности, боялся отвтственности и за то, если сразится, и за то, если не сразится, и онъ придумалъ средній путь, соединявшій вс т невыгоды которыхъ онъ хотлъ избжать. Онъ придумалъ исполнить букву своей инструкціи, но не рискуя ничмъ: ввести въ дло нсколько кораблей, но не вводить въ битву цлаго флота. Очевидно было, что корабли, отправленные въ такое сраженіе, будутъ въ самомъ невыгодномъ положеніи и сильно пострадаютъ, и Торрингтонъ былъ такъ низокъ, что ршился всю опасность и весь уронъ предоставить голланцамъ. Онъ не любилъ ихъ, а въ Англіи такъ досадовали на нихъ, что погибель всей ихъ эскадры, думалъ онъ, возбудила бы мене ропота, нежели потеря одного англійскаго фрегата.
29 іюня онъ получилъ приказаніе сразиться, а на слдующее утро подошелъ къ французскому флоту и выстроилъ свой флотъ. У него не было и шестидесяти линейныхъ кораблей, а у французовъ по крайней мр восемьдесятъ. Но его корабли были сильне числомъ матросовъ. Онъ поставилъ голландцевъ въ авангард и далъ имъ знакъ начать битву. Битва началась и голландцы сражались съ храбростію, которой должны были отдать полную справедливость и англичане и французы, не смотря на національную нелюбовь къ нимъ. Нсколько часовъ они выдерживали неравную битву, наконецъ присуждены были отступить, не получая помощи отъ англичанъ. Посл такой несчастной и безславной битвы невозможно было держаться въ открытомъ мор противъ французовъ. Голландскіе корабли вышли изъ сраженія въ жалкомъ состояніи. Торрингтонъ сжегъ нкоторые изъ нихъ, другіе взялъ на буксиръ и скрылся въ усть Темзы. Вошедши въ рку, онъ снялъ вехи, указывавшія фарватеръ, и французы не ршились идти за нимъ.
Но многіе, особенно французскіе министры, думали, что еслибы Турвилль не побоялся опасностей незнакомаго фарватера, то могъ бы уничтожить весь англо-голландскій флотъ. Кажется, подобно Торрингтону, онъ при всей личной храбрости былъ робкимъ командиромъ. Жизнію рисковалъ онъ съ безпечной веселостью, по, говорятъ, слишкомъ трепеталъ за свою славу. Упреки, которымъ онъ подвергся при этомъ случа, заставили его потомъ, къ несчастно Франціи, быть отважнымъ до безразсудства.
Страшно грустенъ въ Лондон былъ день, когда узнали о Бичигедской битв. Стыдъ былъ невыносимъ, опасность близка. Что, если врагъ послдуетъ примру Рюйтера, войдетъ въ Темзу, будетъ бомбардировать Тоуэръ? Мало того: въ тотъ же самый день прибыло извстіе о пораженіи союзныхъ армій при Флрюс герцогомъ Люксембургскимъ. Маршалъ Дюмьеръ съ значительнымъ войскомъ находился близъ Дуврскаго пролива: проливъ этотъ былъ теперь во власти Французовъ и говорили, что Дюмьеру, помощь котораго стала не нужна герцогу Люксембургскому, велно сдлать высадку въ Англію. Въ нсколько часовъ онъ могъ ссть на корабли, въ нсколько часовъ переплыть каналъ и ежеминутно Лондонъ могъ ждать извстія, что въ Кент явилось тридцать тысячъ французскихъ ветерановъ и во всхъ концахъ королевства якобиты берутся за оружіе. Все количество регулярныхъ войскъ, оставшихся въ Англіи, не простиралось до десяти тысячъ, и едва ли когда нибудь былъ для Англіи кризисъ боле страшный, нежели первая недля іюля 1690 года. Но самое бдствіе принесло съ собою избавленіе. Мало знали Англію люди, воображавшіе, что она можетъ въ одно время опасаться вншнихъ и внутреннихъ враговъ: опасность отъ вншняго врага была лучшимъ средствомъ противъ опасности отъ внутренняго. Іаковъ былъ союзникомъ Франціи, и хотя поверхностнымъ наблюдателямъ французскій союзъ казался главнымъ источникомъ его силы, на самомъ дл этотъ союзъ былъ непреоборимымъ препятствіемъ къ возстановленію его власти въ Англіи. Въ патріотизм англичанъ, патріотизм часто узкомъ и подозрительномъ, заключалась тайна и силы и слабости Вильгельма. Англичане не довряли ему за любовь къ Голландіи, но всею душою раздляли его ненависть къ Франціи. Сил ихъ національнаго чувства надобно приписать мелочные раздоры, такъ часто нарушавшіе спокойствіе Вильгельма. Но тому же самому чувству надобно приписать, что его престолъ, такъ часто потрясаемый, не былъ низвергнутъ. Нація ненавидла его голландскихъ любимцевъ, но еще сильне ненавидла его французскихъ противниковъ. Слова ‘идутъ французы’, будто какимъ-то волшебствомъ заглушали весь ропотъ на налоги и злоупотребленія, на холодное обращеніе Вильгельма и богатые доходы Портленда, и пробуждали то непоколебимое мужество, съ какимъ нкогда встрчали англичане Непобдимую Армаду. Если бы французская армія явилась въ Англіи, въ ряды воиновъ англійскихъ сталъ бы каждый взрослый мужчина, и не только мушкетовъ и пикъ, но косъ и вилъ не достало бы для сотенъ тысячъ людей, забывшихъ вс внутренніе раздоры для единодушной защиты англійской земли.
Потому-то неудачныя битвы на мор и во Фландріи только соединили на минуту вс партіи въ одинъ народъ. На время забыта была нелюбовь къ голландцамъ, ихъ мужество въ Бичигедской битв громко превозносилось. Лондонъ подалъ примръ единодушія и смлости. Вс раздоры прекратились. Лордъ Меръ былъ приглашенъ къ королев. Она просила его узнать, какъ можно скоре, что сдлаетъ столица въ случа высадки. Онъ созвалъ лондонскихъ выборныхъ сановниковъ и по совщаніи съ ними возвратился въ Вайтголль съ отвтомъ, что они единодушно хотятъ жертвовать на защиту отечества жизнію и состояніемъ, что сто тысячъ фунтовъ приготовлены для внесенія въ Казначейство, что десять тысячъ хорошо вооруженныхъ лондонцевъ готовы черезъ часъ по востребованіи выступить въ походъ и что, кром того, вооружается на городскія суммы шесть пхотныхъ полковъ, сильный конный полкъ и тысяча драгунъ, что отъ ея величества городъ проситъ только одного: чтобы она благоволила назначить начальниками этого войска людей, которымъ довряетъ. Тотъ же самый духъ обнаруживался во всхъ провинціяхъ. Народъ въ южныхъ графствахъ, хотя занятъ былъ уборкою хлба, съ чрезвычайной готовностію сходился на сборные пункты милиціи. Сельскіе джентльмены якобитской партіи, втеченіе нсколькихъ мсяцевъ готовившіеся къ возстанію по удаленіи Вильгельма и при появленіи французовъ, теперь, когда Вильгельмъ удалился и явились французы, сжигали патенты, данные имъ отъ Іакова и прятали собранное оружіе. Якобиты, жившіе въ городахъ, не смли выходить изъ домовъ, боясь народнаго ожесточенія.
Интересно для наблюдателей человческаго сердца дйствіе, произведенное общею опасностію на Шрьюсбери. Онъ вдругъ сталъ опять тмъ Шрьюсбери, какимъ былъ въ 1688 году. Его натура при всемъ своемъ жалкомъ непостоянств не была низка, и мысль, что онъ загладитъ свой проступокъ и возвратитъ себ свое собственное уваженіе явившись первымъ въ рядахъ защитниковъ отечества при столь опасномъ кризис, придала новую силу его душ и тлу. Онъ жилъ въ Эпсом, надясь, что тишина и чистый воздухъ благотворно подйствуютъ на его изнемогавшій организмъ и больное сердце. Но черезъ нсколько часовъ посл извстія о Бичигедской битв, онъ былъ уже въ Вайтголл, предлагая свой кошелекъ и шпагу королев. Совтъ думалъ поручить команду надъ флотомъ какому нибудь изъ важнйшихъ вельможъ государства, подчинивъ ему Торрингтона и Росселя. Шрьюсбери просилъ, чтобы ему дали это порученіе. ‘Выгода и честь каждаго англичанина требуетъ не позволять врагу владычествовать надъ Британскимъ каналомъ, говорилъ онъ, и я охотно пожертвую жизнію для возвращенія утраченной славы англійскому флагу.’
Его предложеніе не было принято, потому что совтъ благоразумно отказался отъ мысли раздлить команду надъ флотомъ между вельможею, чуждымъ морскому длу, и двумя опытными моряками. Нo дятельно заботились объ исправленіи поврежденныхъ кораблей, употреблены были вс средства для примиренія справедливо негодовавшихъ голландцевъ. Королева отправила посланникомъ къ Генеральнымъ Штатамъ одного изъ членовъ Совта Министровъ съ письмомъ, въ которомъ превозносила мужество, оказанное ихъ эскадрою, увряла ихъ, что голландскіе корабли будутъ починены на англійскихъ верфяхъ, а раненные голландцы будутъ предметомъ такой же заботливости, какъ и раненные англичане. Объявлено было, что причины Бичигедскаго пораженія подвергнутся строгому изслдованію, и Торрингтонъ, который, впрочемъ, не могъ тогда показаться на улиц, не подвергаясь опасности быть растерзаннымъ на части, былъ заключенъ въ Тоуэръ.
Втеченіе трехъ дней посл прибытія несчастныхъ извстій изъ Бичигела, видъ Лондона былъ тревоженъ и мраченъ. На четвертый день все измнилось: повсюду звонили въ колокола, повсюду развевались флаги и были приготовлены въ окнахъ свчи для иллюминаціи, люди, встрчавшіеся на улиц, горячо пожимали другъ другу руки. Утромъ этого дня прибылъ въ Вайтголль курьеръ съ важными извстіями изъ Ирландіи.
Въ теченіе всей весны Вильгельма нетерпливо ожидали въ Ульстер. Въ продолженіе мсяца мая протестантскія колоніи вдоль береговъ этой провинціи постоянно волновались ложными извстіями объ его прибытіи. Но не ране, какъ 14 іюня, въ полдень, онъ высадился въ Каррик-Фергус. Жители города толпились по главной улиц, и привтствовали его громкими восклицаніями. Однако жь, имъ удалось видть Вильгельма только мелькомъ, на минуту: лишь только сошелъ съ корабля, онъ слъ на лошадь и отправился въ Бельфастъ. На дорог онъ былъ встрченъ Шомбергомъ. Свиданіе произошло близь Благо Дома, единственнаго человческаго жилища, которое было видимо на пространств многихъ миль, тянувшихся по берегамъ Лаггэнскаго лимана. Теперь на томъ мст, гд одиноко стоялъ этотъ Блый Домъ, расположена деревня и хлопчатобумажная фабрика, весь берегъ украшенъ веселымъ рядомъ богатыхъ формъ, покрытъ садами и цвтущими кустарниками. Бельфастъ сдлался нын однимъ изъ богатйшихъ и замчательнйшихъ складовъ великобританской промышленности. Трудолюбивое населеніе въ восемьдесятъ тысячъ душъ населяетъ его. Но Бельфастъ, въ который вступилъ Вильгельмъ, было небольшое англійское поселеніе, состоявшее мене, чмъ изъ трехъ-сотъ домовъ, надъ которыми возвышался красивый замокъ, теперь исчезнувшій, резиденція благородной фамиліи Чичестеровъ. Въ ихъ покояхъ, которые сравнивались нкогда по своему великолпію съ Вайтголльскимъ дворцомъ, были сдланы необходимыя приготовленія для принятія короля. Магистратъ и знатнйшіе граждане, въ парадной одежд, встртили его у Сверныхъ Воротъ. Толпа стснилась при его прозд съ криками: ‘Боже храни протестантскаго короля!» Восторгъ этотъ понятенъ. Городъ былъ убжищемъ протестантской религіи — изъ послдующихъ переписей видно, что на пятнадцать человкъ протестантовъ приходился въ немъ только одинъ католикъ.
Наступила ночь, но протестантскія графства бодрствовало. Со стнъ замка раздался пушечный выстрлъ въ знакъ прибытія короля. Этотъ выстрлъ подхватили орудія встовыхъ постовъ, расположенныхъ Шомбергомъ для передачи извстій, и вскор гулъ пушекъ, разнесенный эхомъ, возвстилъ всей стран, что прибылъ король Вильгельмъ. До наступленія полночи высоты Антрима и Доуна пылали огнями и фейерверками. Пламя было видимо черезъ заливы Кирлингсфорда и Доплалька, и возвстило непріятельскимъ аванпостамъ, что наступаетъ день ршительной борьбы. Сорокъ часовъ спустя по прибытіи Вильгельма, Іаковъ изъ Дублина отправился въ ирландскій лагерь, расположенный близъ сверной границы Лейнетера.
Страшное безпокойство овладло Дублиномъ. Не было никакого сомннія, что кризисъ приближается, и тоска ожиданія раздражила до высшей степени страсти обихъ враждебныхъ партій. Во взглядахъ утсненнаго меньшинства, большинство легко открывало признаки, обличавшіе надежду скораго освобожденія и неумолимаго мщенія. Симонъ Люттрель, которому было вврено попеченіе о спокойствіи столицы, поспшилъ принять предосторожности, внушенныя страхомъ и ненавистью. Явилась прокламація, предписывавшая всмъ протестантамъ не выходить изъ своихъ домовъ отъ полуночи и до утренней зари, и запрещавшая, подъ страхомъ смертной казни, собираться имъ гд бы то ни было и подъ какимъ бы то ни было предлогомъ въ числ боле пяти человкъ. Не было даровано никакого снисхожденія даже тмъ духовнымъ господствующей церкви, которые никогда не переставали проповдывать ученіе о безграничномъ повиновеніи предержащей власти. Докторъ Вильямъ Кингъ, который началъ было въ послднее время колебаться въ своихъ политическихъ врованіяхъ, былъ немедленно заключенъ въ тюрьму. Во всемъ город не находилось достаточно пространныхъ тюремъ, чтобы вмстить въ себ хотя половину всхъ тхъ, которыхъ комендантъ подозрвалъ въ неблагонамеренности. Училище и многія приходскія церкви были обращены въ темницы, и, при всемъ томъ, люди, обвиненные новъ преступленіяхъ, а въ врности къ своей религіи, томились въ этихъ зданіяхъ въ такомъ количеств, что едва могли дышать.
Между тмъ, два государя-соперника занимались сосредоточеніемъ своихъ силъ. Вильгельмъ не измнилъ и теперь самому себ. Его духъ и энергія, подавленные восьмнадцати-мсячнымъ пребываніемъ въ нездоровомъ для него климат Лондона, посреди партій и интригъ, едва ему понятныхъ, тотчасъ же пробудились и окрпли, едва лишь онъ увидлъ себя среди палатокъ и знаменъ. Удивительно было видть, какъ быстро и легко этотъ человкъ, такъ непопулярный въ Вестминстер, пріобрлъ полную власть надъ сердцами своихъ собратьевъ по оружію. Они съ восхищеніемъ замчали, что онъ, не смотря на свою немощь, подвергалъ себя всмъ лишеніямъ, какимъ подвергались и они, что онъ больше думалъ объ ихъ удобств, чмъ объ своемъ собственномъ, что онъ сурово порицалъ тхъ офицеровъ, которые хлопотали о роскоши своего стола, забывая о нуждахъ простыхъ солдатъ, что онъ съ тхъ поръ, какъ вступилъ въ лагерь, ни однажды не захотлъ отдохнуть въ покойномъ дом, а, напротивъ, даже въ сосдств городовъ и дворцовъ, всегда проводилъ ночь въ своей маленькой подвижной палатк, что никакія просьбы не могли склонить его удалиться отъ густыхъ облаковъ пыли, которыя поднимаются въ поход надъ арміею и бываютъ тяжелы даже для людей съ грудью боле здоровою, нежели онъ. Каждый солдатъ его коротко ознакомливался съ его лицомъ и его голосомъ, потому что не было такого полка, котораго онъ не осматривалъ бы нсколько разъ съ самымъ заботливымъ вниманіемъ. Солдаты долго вспоминали его веселый видъ и шутливыя рчи. Одинъ илъ этихъ храбрыхъ воиновъ разсказываетъ въ своемъ дневник, съ какимъ добродушіемъ и внимательностью король принялъ отъ него корзинку первыхъ сплыхъ вишень, и какъ охотно и весело его величество разговаривалъ съ тми, кто прислуживалъ ему за ужиномъ.
24 іюня Вильгельмъ двинулся къ югу со всми своими силами. Онъ твердо ршился воспользоваться первымъ случаемъ къ сраженію. ТНомбергъ и нкоторые другіе генералы совтовали ему нести войну осторожной медлительно. Но король отвчалъ, что онъ прибылъ въ Ирландію не затмъ, чтобы сидть сложа руки. Событія доказали, что онъ былъ правъ, какъ полководецъ. Что онъ былъ права, какъ государственный человкъ,— не можетъ быть сомннія. Онъ зналъ, что англійскій народъ недоволенъ системою, по которой война велась досел, знала, что только быстрые и блистательные успхи могутъ оживить энтузіазмъ, сто приверженцевъ и смутить духъ его враговъ, понималъ, что самое пораженіе едва ли повредитъ его слав и интересамъ боле, чмъ медлительная и нершительная кампанія.
Первоначально Іаковъ хотлъ ожидать врага въ укрпленномъ лагер, между Лейнстеромъ и Ульстеромъ. По это намреніе было оставлено беза, исполненія, вслдствіе, какъ кажется, представленій Лозна, который, но своему характеру, была, мало склоненъ и способена, придерживаться Фабіевой системы войны, но который, однакожь, боялся рисковать, потому что у него все еще звучали за, ушахъ наставленія Лувуа. Іаковъ согласился отступать до тхъ пора, пока не представится выгодной для боя позиціи. Поэтому, когда авангардъ Вильгельма достигъ Дондалька, онъ уже не нашелъ тамъ ирландской арміи, и только по дорог виднлось большое облако пыли, тихо удалявшееся ка, югу, по направленію Арди. Вильгельма, послдовала, за отступающимъ непріятелемъ и настигъ его при Бойн.
Кинувъ взоръ на эту долину, она, не могъ удержаться отъ восклицаній восторга. Онъ опасался, что непріятель станетъ избгать ршительнаго дла и хочетъ протянуть войну до осеннихъ дождей, приносящихъ съ собою заразительныя болзни. Теперь онъ успокоился: было ясно, что предстоитъ битва. Шатеръ Іакова была, расположенъ на высот Донора. Флаги дома Стюартовъ и дома Бурбоновъ вяли вмст на валу Дрогеды. Весь южный берега, рки была, покрытъ лагеремъ и баттареями непріятельской арміи. Тысячи вооруженныхъ людей двигались между шатрами, и каждый солдатъ, конный или пшій, ирландецъ или французъ, имлъ блый значекъ на своей шляп. Этотъ цвтъ служилъ знакомъ признательности къ дому Бурбоновъ. ‘Радъ видть васъ, господа,’ сказалъ Вильгельмъ, зоркимъ глазомъ окинувъ ирландскія линіи: ‘Если вы ускользнете отъ меня теперь, виноватъ буду я самъ.’
Каждый изъ враждебныхъ государей имлъ относительныя выгоды надъ своимъ противникомъ. Стоя въ оборонительномъ положеніи, за ретраншементами и ркою, Іаковъ имлъ выгоду сильной позиціи, но его войска, какъ числомъ, такъ и качествомъ, уступали войскамъ противника. Его армія приблизительно простиралась до 30,000 человкъ. Почти третья часть этой силы состояла изъ превосходной французской пхоты и не мене превосходной ирландской кавалеріи. Но остальная часть была очень дурна. Ирландскіе драгуны были плохи, ирландская пхота еще хуже. Говорили, что ихъ привычка состоитъ въ томъ, чтобы сдлать по непріятелю одинъ выстрлъ, а потомъ обратиться въ бгство, съ воплями ‘смерть и пощада.’
Подъ командою Вильгельма находилось около 36,000 людей, рожденныхъ въ разныхъ странахъ, и говорившихъ на различныхъ языкахъ. Едва ли какая нибудь протестантская церковь, какой нибудь протестантскій народъ, не имли своихъ представителей въ этой арміи, предназначенной, по странному стеченію обстоятельствъ, сражаться за протестантскую религію на отдаленнйшемъ остров западной Европы. Почти половина солдатъ состояла изъ уроженцевъ Англіи, остальные были голландцы, шотландцы, нмцы, датчане и французскіе гугеноты, превосходные воины, дышавшіе браннымъ жаромъ, и горвшіе ненавистью къ своимъ гонителямъ-католикамъ. Ирландцы замчали, что только одни гугеноты никогда не просили и не давали пощады.
Утренняя заря только что освтила небо. Вильгельмъ тихо похалъ вдоль свернаго берега рки, и внимательно разсматривалъ позицію ирландцевъ, къ которымъ по временамъ приближался на двсти шаговъ. Ему сопутствовали Шомбергъ, Ормондъ, Сидней, Гольмъ, принцъ Георгъ, Книгсби и другіе. ‘Ихъ войско не велико,’ сказалъ одинъ изъ голландскихъ офицеровъ. Дйствительно, оно, казалось, состояло не боле, какъ изъ шестнадцати тысячъ человкъ. Но было хорошо извстно, по донесеніямъ дезертеровъ, о что многіе полки скрывались изъ виду неровностями и изгибами почвы. ‘Пусть будутъ сильне, чмъ кажутся,’ сказалъ Вильгельмъ: — ‘но сильны они или слабы, я это скоро узнаю коротко’.
Наконецъ, онъ сошелъ съ коня напротивъ Ольдбриджа, слъ на небольшомъ пригорк отдохнуть, и приказалъ подать себ завтракъ. Съ вьючныхъ лошадей сняли поклажу, открылись манерки съ виномъ, и скатерть была постлана на трав. Пока Вильгельмъ закусывалъ, группа кавалеристовъ съ противоположной стороны подъхала близко къ рк. Между ними спутники Вильгельма могли различить людей, которые появлялись нкогда на парадахъ Гайдъ-парка, на балахъ въ галлереяхъ Вайтголля: тутъ виднлись молодой Варвикъ, Лознъ, Тирконнель, нкогда бывшій любимцемъ женщинъ, какъ образецъ мужской силы и красоты, но теперь подавленный старостью и разбитый параличемъ, и надъ всми ними возвышалась величественная голова Сэрсфильда.
Начальники ирландской арміи скоро замтили, что человкъ, окруженный блистательною свитою и завтракающій на противоположномъ берегу, долженъ быть Вильгельмъ. Они послали за артиллеріею. Дв полевыя пушки, маскированныя эскадрономъ кавалеріи, были придвинуты почти къ самому краю берега и помщены позади плетня. Вильгельмъ, только что поднявшійся изъ-за стола и теперь сидвшій въ сдл, служилъ цлью обоимъ орудіямъ. Первый выстрлъ ударилъ въ пистолетную чушку принца Георга и убилъ на повалъ его лошадь. ‘Ахъ!’ вскричалъ король, ‘бдный принцъ убитъ!’ Пока онъ произносилъ эти слова, второе ядро, шести-фунтовое, поразило его самого. Оно разорвало лишь его платье, и слегка оцарапало плечо. Об арміи видли, что король склонился къ ше своего коня. Радостный крикъ послышался со стороны ирландскаго лагеря. Англичане и ихъ союзники пришли въ смятеніе. Сольмсъ въ отчаяніи кинулся на землю и залился слезами. По самообладаніе Вильгельма скоро успокоило его друзей. ‘Не случилось никакой бды,’ сказалъ онъ: ‘однако ядро просвистло мимо меня очень близко’. Книгсби положилъ на рану свою перчатку, послали за лекаремъ, приложили пластырь, и король, какъ только перевязка была кончена, объхалъ верхомъ вс посты своей арміи, привтствуемый громкими восклицаніями. Такова была сила и энергія его духа, что онъ, не взирая на свое слабое здоровье, не взирая на только что полученную рану, находился въ этотъ день девятнадцать часовъ на лошади.
Каноннада продолжалась съ обихъ сторонъ до вечера. Съ особеннымъ вниманіемъ Вильгельмъ наблюдалъ за дйствіемъ, производимымъ ирландскими ядрами надъ тми англійскими полками, которые никогда еще не находились въ дл, и объявилъ, что онъ доволенъ результатомъ своихъ наблюденій. ‘Все хорошо,’ сказалъ онъ, ‘они выдерживаютъ огонь славно’. Долго спустя по солнечномъ закат, онъ сдлалъ послдній смотръ своимъ силамъ, при свт факеловъ, и отдалъ приказанія, чтобы все было готово къ переправ черезъ рку на слдующее утро, въ виду непріятеля. Каждый солдатъ долженъ былъ воткнуть зеленою втвь въ свою шляпу. Багажъ и лишняя аммуниція должна была оставаться позади. Пароль былъ данъ ‘Вестминстеръ’.
Наступило 1 іюля, день битвы при Бойн, день, котораго годовщина въ послдствіи возбуждала собою весьма различныя душевныя движенія въ двухъ племенахъ, населяющихъ Ирландію. Солнце поднялось свтлое и безоблачное. Въ пятомъ часу утра об арміи были уже въ строю. Вильгельмъ приказалъ, чтобы правое крыло его арміи, находившееся подъ командою Мейнгарта Шомберга, одного изъ сыновей герцога, двинулось по направленію къ слэнскому мосту, перешло въ этомъ мст черезъ рку и обогнуло лвый флангъ ирландской арміи. Іаковъ, предвидя подобное намреніе, уже послалъ къ мосту полкъ драгунъ, подъ командою сэра Нэля О’Нейля. О’Нейль велъ себя какъ храбрый воинъ, но скоро получилъ смертельную рану, тогда его солдаты обратились въ бгство, и правое крыло англичанъ перешло рку.
Этотъ обходъ обезпокоилъ Лозна. Что если англійское правое крыло станетъ въ тылъ арміи Іакова? Поэтому, онъ самъ, съ кавалеріею Сэрсфильда, направился къ слэнскому мосту. Такимъ образомъ-укрпленія близь Ольдбриджа были оставлены въ защиту однимъ ирландцамъ. Время подходило теперь къ десяти часамъ. Вильгельмъ сталъ во глав лваго крыла, которое исключительно состояло изъ конницы, и приготовился перейдти рку недалеко отъ Дрогеды, вверхъ но теченію. Центръ его войскъ, состоявшій почти исключительно изъ пхоты, быль ввренъ начальству Шомберга и выстроенъ насупротивъ Ольдбриджа. При Ольдбридж сосредоточилась вся ирландская инфантерія. Берегъ рки Меты сверкалъ пиками и штыками.
Шомбергъ далъ сигналъ. Полкъ Сольмса долженъ былъ двинуть первымъ. Онъ тронулся молодецки, при бо барабановъ, на окраину Бойны. Тутъ барабаны смолкли, и люди, но десяти въ рядъ, сошли въ воду. Только тогда, какъ нападающіе вышли на середину рки, они замтили всю трудность и опасность предпринятаго ими дла. Днемъ они видли только половину непріятельской арміи. Теперь цлые пхотные и кавалерійскіе полки казалось выросли изъ земли. Дикій крикъ опасенія и недоврчивости огласилъ весь берегъ…… Одну минуту дло казалось потеряннымъ, но протестанты ршительно напирали впередъ, и еще черезъ минуту вся ирландская линія обратилась въ бгство. Тирконнель смотрлъ съ безнадежнымъ отчаяніемъ. Онъ не лишенъ былъ личной храбрости, по его военное искусство было такъ ничтожно, что даже на мирныхъ парадахъ и ученьяхъ дло у него никогда не обходилось безъ ошибокъ. Поэтому, соединить и привести въ порядокъ ряды, разорванные и разметанные-непріятелемъ, не* могло быть дломъ генерала, который пережилъ энергію своего тла и духа, и не зналъ азбуки своего ремесла.Многіе изъ его лучшихъ офицеровъ погибли въ тщетныхъ стараніяхъ ободрить соліать. Ричардъ Гамильтонъ приказалъ одному пхотному отряду напасть на Французскихъ изгнанниковъ, которые находились еще по поясъ въ вод. Онъ двинулся первый, и въ сопровожденіи нсколькихъ храбрецовъ вошелъ въ рку, со шпагой въ рук. Но ни его голосъ, ни его примръ не могли вдохнуть мужества въ эту презрнную толпу грабителей и мародровъ. Его оставили почти одного, и онъ удалился отъ берега съ отчаяніемъ въ душ. Дивизія Антрима разсыпалась, какъ стадо барановъ, при приближеніи англійской колонны. Цлые полки побросали оружіе, знамена и аммуннцію и вскарабкались на близь лежащіе холмы, не нанеся ни одного удара, не сдлавъ ни одного выстрла. Но не вс ирландцы сражались такимъ образомъ: кавалерія поддержала себя и подъ командою Гамильтона выдержала отчаянный бой въ русл рки съ отрядомъ Сольмса. Она же оттснила датскую бригаду назадъ въ потокъ, напала стремительно на гугенотскіе полки, которые, не будучи снабжены пиками для защиты отъ конницы, начали было уже уступать поле сраженія. Шомбергъ, остававшійся на сверномъ берегу и наблюдавшій за ходомъ боя окомъ полководца, увидлъ, что уже приспла минута дйствовать ему лично, какъ солдату. Тщетно окружавшіе пытались удержать его, или, по крайней мр, надть на него кирассу. Безъ всякаго оборонительнаго оружія, переправился онъ черезъ рку и присоединился къ гугенотамъ, разстроеннымъ паденіемъ своего предводителя, Кайлльмота. ‘Впередъ,’ закричалъ онъ по французски, указывая на папистскіе эскадроны: ‘впередъ, друзья мои: тамъ ваши гонители.’ То были послднія его слова. Въ то время, какъ онъ говорилъ, толпа ирландскихъ всадниковъ кинулась на него и окружила его въ одну секунду. Когда они’ удалились, Шомбергъ лежалъ на земл. Друзья подняли его, но подняли уже трупъ. Дв сабельныя раны были на голов, карабинная пуля засла въ ше. Почти въ ту же минуту, Уостеръ, увщевавшій колонистовъ Ульстера стоять мужественно, былъ убитъ. Въ теченіе получаса битва продолжала свирпствовать вдоль свернаго берега рки. Все обратилось бъ дымъ, пыль и непрерывный гулъ. Но когда дло находилось въ такомъ положеніи, показался Вильгельмъ съ своимъ лвымъ крыломъ. Ему встртились большія препятствія при проход. Теченіе оказалось весьма стремительнымъ’. Боевыя лошади пускались вплавь, и въ нкоторыхъ мстахъ вязли въ тин. Едва лишь король ступилъ на твердый грунтъ, онъ взялъ мечъ въ лвую руку, ибо правая онмла отъ раны, полученной наканун, и повелъ свой отрядъ къ мсту, гд киплъ самый лютый бой. Его прибытіе ршило судьбу дня. Однако ирландская кавалерія, отступая, упорно сражалась. При развязк битвы, Ричардъ Гамильтонъ, длавшій все возможное, чтобы мужествомъ возвысить свою репутацію, заклейменную вроломствомъ, былъ тяжело раненъ, схваченъ и немедленно, черезъ дымъ и рзню, приведенъ предъ лицо государя, котораго онъ оскорблялъ такъ глубоко. Ни при какомъ случа характеръ Вильгельма не выказался съ такою поразительною рзкостью, какъ теперь, ‘Что, кончилось ли дло?’ спросилъ онъ, ‘или ваша конница продолжитъ еще битву?’ — ‘Клянусь честью, государь,’ отвчалъ Гамильтонъ, ‘я глубоко убжденъ, что продолжитъ. ‘— ‘Вашей честью!’ проворчалъ Вильгельмъ: ‘Вашей честью!’ Въ этомъ, вполовину подавленномъ восклицаніи, заключалось все мщеніе, которое онъ дозволилъ себ выразить за нанесенное ему оскорбленіе,— оскорбленіе, за которое многіе государи, гораздо боле привтливые и пріятные въ обращеніи, чмъ Вильгельмъ, совершили бы кровавую отплату. Но Вильгельмъ, сдержавши свой порывъ, приказалъ призвать своего собственнаго медика и перевязать плнному раны.
Теперь битва кончилась. Гамильтонъ ошибся, думая, что его кавалерія можетъ продолжать сраженіе. Ирландскія войска были разсяны совершенно. Въ одномъ изъ ирландскихъ полковъ оставалось, кром раненыхъ, только тридцать человкъ, вс остальные разбжались. Кавалерія, правда, дралась прекрасно, но и она должна была уступить, когда ея предводитель попался въ плнъ, а король бжалъ.
Какъ согласить съ этимъ бгствомъ прежнюю репутацію Іакова, какъ человка храбраго: должно ли приписать ее случаю плести или объяснять его робость въ битв при Бойн тмъ, что, длаясь старе, онъ утрачивалъ вмст съ молодостью и свою бодрость? Извстно только, что въ юности ему присвоивали не одну лишь неустрашимую стойкость солдата, ной свтлое спокойствіе среди опасностей, которое составляетъ первое достоинство полководца. Столь же извстно и то, что въ свои позднйшіе года, онъ неоднократно, въ такихъ обстоятельствахъ, когда даже робкая и слабая женщина прониклась бы чувствомъ геройскаго мужества, выказывалъ малодушную тоскливость и тревогу за свою личную безопасность. Вс побужденія, какія только могутъ заставить человка встртить геройски опасность, вс соединились для Іакова въ день битвы при Бойн. На него были устремлены взоры современниковъ, друзей, преданныхъ его длу, и враговъ, жадныхъ видть его униженіе. Онъ защищалъ, какъ ему казалось, священныя права, и долженъ былъ мстить за жестокія оскорбленія. Онъ былъ король, пришедшій биться за три королевства. Онъ былъ отецъ, пришедшій биться за наслдственныя права своего сына. Онъ былъ католикъ, пришедшій биться въ священнйшемъ изъ крестовыхъ походовъ. Если всего этого было недовольно, то онъ, съ высоты занимаемой имъ крпкой позиціи, видлъ зрлище, которое могло бы подвигнуть къ соревнованію самого апатичнаго человка. Онъ видлъ, что его соперникъ, слабый, больной, раненый, переплываетъ черезъ рку, пробивается по вязкимъ болотамъ, ведетъ аттаку, останавливаетъ бгущихъ, держитъ мечъ лвой рукой, управляя поводами своего копя перевязанной правой рукой. Нo ничто не увлекло къ геройству эту безпечную и неблагородную натуру. Онъ наблюдалъ на безопасномъ разстояніи начало битвы, отъ которой зависла его судьба и судьба его потомства. Когда побда стала склоняться на сторону враговъ, онъ былъ охваченъ опасеніемъ, что ему отржутъ путь къ бгству, и тотчасъ же поскакалъ къ Дублину. Его сопровождала стража подъ командою Сэрсфильда, который въ этотъ день не имлъ возможности выказать свое искусство и храбрость — свойства, которыя признавались за нимъ даже врагами. Французы-союзники, удерживавшіе цлое утро правое крыло Вильгельма, прикрывали бгство разбитой арміи. Отступленіе совершилось съ меньшими потерями, чмъ можно было ожидать: даже почитатели Вильгельма признавались, что въ преслдованіи онъ не обнаружилъ той энергіи, какую, даже но мннію порицателей, выказалъ въ самомъ сраженіи. Быть можетъ, его физическія немощи, его рана и усталость, сдлали его неспособнымъ къ дальнйшимъ усиліямъ. Изъ послднихъ сорока часовъ, онъ тридцать-пять провелъ верхомъ на лошади. Шомбергъ, который могъ бы замнить его, уже не существовалъ. Въ лагер говорили, что король не можетъ же длать все самъ, а чего не сдлаетъ онъ самъ, то не длается вовсе.
Между тмъ, Дублинъ находился въ сильномъ смятеніи. Тринадцатаго іюня стало извстно, что арміи стоятъ другъ противъ друга, раздляемыя Войной, и что битва почти неизбжна. Извстіе, что Вильгельмъ раненъ, пришло въ этотъ же вечеръ. Первый слухъ былъ, что рана смертельна. Этому поврили, и всюду радостно повторяли, что похититель не существуетъ боле, курьеры понеслись, чтобъ передать пріятную всть его смерти французскимъ кораблямъ, стоявшимъ въ гаваняхъ Мюнстера. Съ разсвта 1 іюля улицы Дублина наполнились народомъ, жадно слушавшимъ и распространявшимъ новости. Тысячи странныхъ слуховъ бродили въ толп. Съ высоты одного холма (говорили въ народ) примтили военный флотъ, съ войсками, а на корабляхъ разввался блый флагъ. Армія, подъ командою французскаго маршала, высадилась въ Кент. Сраженіе произошло при Бойн: ирландцы выиграли дло, правое крыло англичанъ все разсяно, принцъ Оранскій схваченъ въ плнъ. Пока католики слушали и повторяли на улицахъ эти выдумки, немногіе протестанты, которые не были еще заключены въ темницу, опасаясь быть разорванными въ клочки скрывались, запершись въ своихъ внутреннихъ покояхъ. По, около пяти часовъ пополудни, нсколько бглецовъ прискакали на измученныхъ коняхъ, разссвая печальныя новости. Къ шести, стало извстно, что все потеряно. Вскор но солнечномъ закат, Іаковъ, сопровождаемый двумя стами всадниковъ, въхалъ въ замокъ. На порог его встртила жена Тирконнеля, нкогда очаровательная и прекрасная Фанни Дженнингъ, плнительная кокетка въ блистательномъ Вайтголл Реставраціи. Ей-то побжденный король долженъ былъ возвстить паденіе ея счастія и своего собственнаго. Приливъ бглецовъ увеличивался теперь быстро. До самой полуночи вс сверные възды въ столицу были загромождены рядами повозокъ и отрядами драгунъ, истощенныхъ бгствомъ и здой, густо покрытыхъ пылью. Одни потеряли свои ружья, другіе сабли. Нкоторые были обезображены недавно полученными ранами. Только въ два часа утра заснулъ Дублинъ, но, передъ раннимъ лтнимъ разсвтомъ, спящіе были встревожены звономъ трубъ, и кавалерія, которая, въ минувшій день, такъ славно поддержала честь своей страны, явилась, разливаясь по улицамъ, ряды ея были страшно уменьшены битвою, но все еще сохраняли, даже въ несчастіи, нкоторый видъ военнаго порядка. Двумя часами поздне послышались барабаны Лозна, и французскіе полки, въ плотныхъ рядахъ, маршемъ вступили въ городъ. Многіе, глядя на нихъ, думали, что можно еще противиться. Но, не пробило шести часовъ, какъ лордъ-мэръ и знатнйшіе граждане-католики были потребованы поспшно въ замокъ, Іаковъ простился съ ними, произнеся рчь, которая длаетъ ему мало чести. Ею часто предостерегали, сказалъ онъ, что ирландцы, какъ ни воинствененъ ихъ видъ, никогда не исполнятъ порядочно своей обязанности на мол сраженія, и теперь онъ находитъ, что это предостереженіе, къ сожалнію, оказалось слишкомъ справедливо. Онъ такъ несчастливъ, что видитъ себя, мене, чмъ въ два года, оставленнымъ двумя арміями. Его англійскія войска имли храбрость, но не имли честности. Его ирландскія войска, безъ сомннія, были преданы его длу, которое было ихъ собственнымъ длимъ. Но какъ только имъ приходится стоять лицомъ къ лицу съ непріятелемъ, они тотчасъ обращаются въ бгство. Числительная потеря, правда, оказалась незначительна, но тмъ боле стыда для тхъ, которые бжали при такой малой потер. ‘Я никогда не буду больше командовать ирландскою арміею, сказалъ онъ: — я самъ позабочусь о себ, тоже длайте и вы.’ Унизивъ такимъ образомъ своихъ солдатъ за то, что самъ не обучилъ ихъ дисциплин, и за то, что они послдовали примру трусости, который онъ самъ подалъ имъ, Іаковъ произнесъ нсколько словъ, боле достойныхъ короля. Ему извстно, сказалъ онъ, что нкоторые изъ его приверженцевъ объявили, что скорй сожгутъ Дублинъ, нежели потерпятъ, чтобы ихъ городъ впалъ въ руки англичанъ. Подобное дло навлекло бы на виновниковъ такія наказанія, которыхъ въ противномъ случа они вовсе не имютъ причины опасаться: ибо безжалостность къ побжденнымъ врагамъ никогда не считалась недостаткомъ принца Оранскаго. Потому Іаковъ убждалъ своихъ слушателей воспрепятствовать, на сколько то отъ нихъ зависитъ, раззоренію или сожженію города. Тогда, простившись, онъ вскочилъ на коня, проскакалъ Уайкловскіе холмы, и безъ остановки отъхалъ отъ Дублина пятьдесятъ миль. Едва лишь сошелъ онъ съ коня отдохнуть и освжиться, какъ былъ жестоко встревоженъ ложнымъ слухомъ, что преслдователи гонятся за нимъ по пятамъ. Онъ тотчасъ вскочилъ, и проскакалъ цлую ночь, везд приказывая разрушать за собою мосты. При солнечномъ восход, 31 іюля, онъ достигъ Уагсрфорда. Отсюда онъ отправился моремъ къ Кинсэлю, а здсь слъ на французскій фрегатъ и поплылъ къ Бресту.
Посл его отъзда смятеніе въ Дублин увеличивалось съ каждымъ часомъ. Стеченіе цлаго дня, который слдовалъ за сраженіемъ, пхотные солдаты-бглецы, измученные переходомъ, постоянно прибывали въ городъ. Граждане римско-католическаго исповданія съ своими женами, семействами и домашнимъ скарбомъ толпами удалялись. Къ вечеру, Тирконнель и Лознъ собрали вс свои силы и вышли изъ города, оставивъ его непріятелю. Тогда положеніе длъ въ Дублин мгновенно измнилось. Протестанты со всхъ сторонъ явились на свтъ изъ своихъ убжищъ. Нкоторые изъ нихъ ворвались въ дома своихъ гонителей и требовали оружія. Двери темницъ открылись. Епископъ Мэты и Лиммерика, Докторъ Кингъ и другіе, которые долго проповвывали ученіе о безграничномъ повиновеніи, но наконецъ вслдствіе утсненія обратились въ умренныхъ виговъ, образовали временное правительство и послали встника въ лагерь Вильгельма, увдомляя его, что Дублинъ готовъ привтствовать побдителя. Въ восемь часовъ вечера прибылъ отрядъ англійскихъ драгунъ. Сотни людей обнимали солдатъ, вшались въ восторг на шею лошадямъ и бгали радостно кругомъ, пожимая другъ другу руки. Ночью прибылъ значительный корпусъ конницы, и вскор распространились извстія о результатахъ бойнской побды. Іаковъ покинулъ островъ. Вексфордъ объявилъ себя за короля Вильгельма. На разстояніи двадцати пяти миль отъ столицы не оставалось ни одного воруженнаго паписта. Вильгельмъ основалъ свою главную квартиру въ двухъ миляхъ отъ Дублина. Въ воскресенье, 6 іюля, онъ прибылъ въ.Дублинъ. Протестанты ликовали.
Слава этихъ великихъ событій разнеслась быстро, и произвела сильное впечатлніе по всей Европ. Извстія о ран Вильгельма всюду предшествовали нсколькими часами извстіямъ объ его побг. Парижъ поднялся въ глубокую ночь при прибытіи курьера, который привезъ радостное извстіе, что еретикъ, смертельный врагъ величія Франціи, убитъ на повалъ пушечнымъ ядромъ, въ виду двухъ армій. Полицейскіе чиновники разсыпались по всему городу, стучали у каждой двери и призывали народъ къ иллюминаціи. Черезъ часъ вс улицы, набережныя и мосты сверкали огнями, гремли барабаны и звучали трубы, колокола церкви Парижской Богоматери оглашали столицу звономъ, пушечные выстрлы гудли съ батарей Бастиліи. Накрыты были на улицахъ столы, и вина предлагались всмъ, кто проходилъ мимо. Соломенную чучелу принца Оранскаго влачили по грязи, и наконецъ предали пламени. Вмст съ нею сожгли безобразное подобіе дьявола, который держалъ въ рук свитокъ, со словами: ‘Я ждалъ тебя уже цлыхъ два года.’ Лавки и магазины многихъ гугенотовъ, которые были обращены драгунами въ католическую религію, но все еще подозрвались въ искренности своего обращенія и считались еретиками во глубин души, были разграблены чернью. Не безопасно было выражать сомнніе въ истин донесенія, которое такъ жадно было привтствовано толпою. Скоро, однако, люди хладнокровные отважились замчать, что фактъ смерти Вильгельма не засвидтельствованъ такъ неопровержимо, кань бы то было желательно. Тогда поднялись горячія пренія касательно ранъ отъ пушечнаго ядра: общее мнніе говорило, что человкъ, пораженный ядромъ въ плечо, уже не можетъ остаться въ живыхъ. Спорящіе прибгали къ авторитетамъ медиковъ, двери знаменитыхъ хирурговъ были выломаны чернью, какъ будто свирпая чума постигла Парижъ. Скоро вопросъ былъ разршенъ письмомъ Іакова, который возвщалъ ‘свое пораженіе и прибытіе въ Брестъ.
Въ Рим всти изъ Ирландіи произвели впечатлніе совершенно различнаго рода. Тамъ втеченіе нкотораго времени врили извстію о смерти Вильгельма. Во французскомъ посольств водворилась радость и торжество, по посланники австрійскаго дома пришли въ отчаяніе. Видъ двора Его Святйшества также вовсе не возвщалъ восторга. Мельфортъ, въ чувств восхищенія, слъ писать поздравительное письмо Маріи Моденской. Это письмо еще существуетъ, и достаточно его одного, чтобы объяснить, почему Мельфортъ оставался постояннымъ любимцемъ Іакова. Иродъ,— такъ былъ названъ Вильгельмъ,— погибъ. Будетъ реставрація, а реставрація должна сопровождаться грознымъ мщеніемъ и возстановленіемъ деспотизма. Власть надъ государственнымъ бюджетомъ отнимется отъ Парламента. Политическіе преступники должны быть судимы, не судомъ присяжныхъ, а судьями, назначенными отъ короны. Habeas Corpus уничтожится. Виновники Революціи накажутся съ безпощадной строгостью. ‘Если’, писалъ свирпый ренегатъ, ‘король вынужденъ будетъ миловать, то, молю Бога, чтобы спаслось какъ можно мене этихъ мошенниковъ.’ Но истеченіи нсколькихъ, полныхъ тоскливаго ожиданія, часовъ, встникъ, привезшій съ собою послднія и боле достоврныя извстія, сошелъ съ коня у дворца, занимаемаго представителемъ французскаго короля. Въ минуту все измнилось. Враги Франціи, а все населеніе за исключеніемъ французовъ и англичанъ-якобитовъ было ея врагами, радостно ликовали и поздравляли другъ друга. Первая копія съ привезенной депеши послана была къ Пап, и, безъ сомннія, не была ему непріятна.
Радостныя извстія изъ Ирландіи достигли Лондона въ ту минуту, когда столица очень нуждалась въ радостныхъ извстіяхъ. Англійскій флагъ потерялъ свою власть на англійскихъ моряхъ. Вншній врагъ угрожалъ берегамъ. Измнники замышляли недоброе внутри государства. Марія была въ самомъ затруднительномъ положеніи. По своей нжной природ, она не была способна твердо противостоять постигшимъ ее испытаніямъ, и жаловалась, что едва можетъ найти минуту, свободную отъ дловыхъ занятій, чтобы успокоить себя молитвой. Ея тревога достигла высшей степени, когда она узнала, что ея супругъ и отецъ расположились близко другъ-противъ друга, и что ежеминутно можно ожидать извстій, о совершеніи битвы. Она улучила свободную минуту, чтобы удалиться въ Кенсингтонъ и въ тамошнемъ саду, представлявшемъ вс выгоды сельскаго уединенія, провела три спокойныхъ часа. Но вспоминаніе дней, проведенныхъ здсь съ тмъ, кого она могла никогда уже боле не увидть, овладвало его. ‘Это мсто’, пишетъ она къ Вильгельму, ‘заставляетъ меня думать, какъ счастлива была я тогда, какъ наслаждалась твоимъ драгоцннымъ для меня обществомъ. Но теперь лучше не скажу ничего больше, потому что иначе я испорчу свои глаза, а теперь они мн нужне, чмъ когда нибудь. Прощай. Думай обо мн, и люби меня столько, сколько я люблю тебя, а ты мн миле моей собственной жизни.’
Рано поутру, посл того, какъ эти нжныя строки отправились по назначенію, Вайтголль былъ пробужденъ прибытіемъ почты изъ Ирландіи. Ноттингэма подняли съ постели. Королева, которая только что удалилась въ капеллу, гд она ежедневно слушала литургію, получила увдомленіе, что Вильгельмъ раненъ.Она съ самого отъзда Вильгельма плакала много, но до этой минуты плакала одиноко, и принуждала себя казаться передъ Дворомъ и Совтомъ веселою и спокойною. Но когда Ноттингэмъ передалъ ей въ руки письмо супруга, она зарыдала. Она еще дрожала отъ сильнаго волненія, и едва кончила письмо къ Вильгельму, въ которомъ изливала свою любовь, свои опасенія и благодарность, съ краснорчіемъ сердца, нжнымъ и привлекательнымъ, свойственнымъ ея полу, когда прибылъ другой посланный, извщавшій, что англійская армія совершила переходъ черезъ Бойну, что ирландцы бжали въ смятеніи, и что король здоровъ. Однако, она оставалась видимо тревожною, пока Ноттингэмъ не успокоилъ ее’, увдомивъ, что Іаковъ спасся. Серьзный секретарь, который, дйствительно любилъ и уважалъ королеву, описалъ впослдствіи съ большимъ чувствомъ эту борьбу дочерней и супружеской привязанности. Въ тотъ же день, она писала къ мужу и заклинала его наблюдать, чтобы никакое несчастіе не постигло ея отца. ‘Я знаю, писала она, мик не нужно просить тебя, чтобъ ты о томъ позаботился, потому что я уврена, ты это сдлаешь по внушенію собственнаго чувства, однако, дай знать сонатамъ, что теб было бъ очень не пріятно, еслибъ онъ получилъ какую нибудь рану.’ Эта заботливость не оказалась нужною. Ея отецъ былъ вполн способенъ позаботиться самъ о себ. Втеченіе битвы онъ ни разу нс. подвергался хотя бы малйшей опасности получить рану, и пока его дочь трепетала, думая объ опасностяхъ, которымъ онъ подвергается въ Ирландіи, онъ находился уже на половин пути къ Франціи.
На девятый день посл битвы при Бойн, Іаковъ высадился въ Брест, съ превосходнымъ аппетитомъ, необыкновенно веселый и въ разговорчивомъ расположеніи духа. Онъ разсказывалъ исторію своего пораженія всякому, кто хотлъ его слушать. Однако, французскіе офицеры, понимавшіе военное дло и сравнивавшіе его исторіи съ разсказами другихъ, говорили, что хотя его величества присутствовалъ при сраженіи, однакожь, не зналъ объ немъ ровно ничего, исключая того, что его армія потерпла пораженіе. Изъ Бреста онъ отправился въ Сенъ-Жерменъ, гд, недолго спустя по его прибытіи, былъ посщенъ Людовикомъ. Во французскомъ корол было слишкомъ много деликатности и великодушія, чтобы произнести хотя одно слово, которое звучало бы, какъ упрекъ. Напротивъ, онъ объявилъ, что, сколько зависитъ отъ его власти, ничто не будетъ упущено, чтобы доставить царственному семейству Великобританіи возможныя удобства и комфортъ. Но онъ вовсе не былъ расположенъ слушать военные и политическіе планы своего несчастнаго гостя. Іаковъ совтовалъ совершить немедленно высадку въ Англіи. Это королевство, говорилъ онъ, совершенно лишено войскъ, вслдствіе ирландскихъ длъ. Семь или восемь тысячъ регулярнаго войска, оставленнаго въ стран, не въ силахъ сопротивляться военной французской арміи. Народъ стыдился, по его словамъ, своихъ заблужденій, и горлъ желаніемъ загладить ихъ. Какъ только законный король покажется своимъ подданнымъ, они толпами сбгутся къ нему. Людовикъ былъ слишкомъ вжливъ и великодушенъ, чтобы доказывать своему собесднику ошибочность его мнній. Онъ удовольствовался холоднымъ отвтомъ, что ничего не можетъ ршить касательно великобританскихъ острововъ, пока не получитъ боле подробныхъ извстій отъ своихъ генераловъ. Іаковъ обидлся и вообразиль себя оскорбленнымъ,— тмъ, что дв недли спустя посл бгства отъ одной арміи, ему не ввряютъ начальство надъ другою. Людовика трудно было вызвать на оскорбительное или сердитое слово, но тмъ не мене, онъ оставался твердъ, и чтобы избгать просьбъ, которыя были ему крайне непріятны, сказалъ, что чувствуетъ себя нездоровымъ. Втеченіе нкотораго времени, всегда, какъ Іаковъ появлялся въ Версали, ему почтительнйше доносили, что его величество христіаннйшій король не способенъ еще къ отправленію важныхъ длъ.
Остроумные и проницательные вельможи, тснившіеся въ залахъ Версаля, не могли удержаться отъ насмшливой улыбки, отвшивая низкіе поклоны царственному постителю, который, благодаря своей трусости и неспособности, вторично сдлался изгнанникомъ и нищимъ. Они даже шептали свои сарказмы на столько громко, что вызывали гордую кровь Гвельфовъ на щеки Маріи Моденской. Но безчувственность Іакова не принадлежала къ числу обыкновенныхъ: она побдоносно выдерживала нападки остроумія и обидной жалости. Она выдержала теперь гораздо суровйшее испытаніе, чмъ когда либо, и оказалась непроницаемою даже противъ презрнія.
Въ то время, какъ Іаковъ сносилъ вжливое презрніе французской аристократіи, и искушалъ терпніе своего благодтеля постояннымъ повтореніемъ, что наступила настоящая минута высадки въ Англію, и что весь острова’ нетерпливо ожидаетъ своихъ заграничныхъ освободителей,— случились событія, которыя поразительно доказали, какъ мало изгнанный притснитель понималъ характеръ своихъ соотечественниковъ.
Турвилль попробовалъ сдлать высадку въ Англію, но высадка оказалась неудачною, потому что вс англичане возстали противъ французовъ, какъ одинъ. Но этому, Турвилль отступилъ безъ всякихъ результатовъ.
Напыщенное описаніе экспедиціи появилось въ парижской газет. Но на дл подвиги Турвилля были безславны, и еще не столько безславны, сколько противополитичны. Между вредомъ, который онъ нанесъ, и негодованіенъ, которое возбудила’, не было никакой пропорціи. Вредъ былъ ничтоженъ, возбужденная имъ ненависть громадна. До сихъ поръ якобиты пытались убдить народъ, что французы придутъ, какъ друзья и освободители, что они соблюдутъ строгую дисциплину, что воздадутъ почтеніе храмамъ и обрядамъ Англиканской церкви и тотчасъ же удалятся, какъ только голландскіе утснители будутъ изгнаны и возстановлена старинная конституція королевства. Короткій визитъ Турвилля на англійскіе берега показалъ, какъ неосновательно ожидать подобной умренности отъ солдатъ Людовика. Они находились на британскомъ остров лишь немного часовъ, и занимали немного селъ. Но они повторили въ миньятюр опустошеніе Палатината.
Вся литература наполнилась тогда воплями патріотическаго негодованія противъ французовъ, даже Драйденъ примкнулъ къ общему голосу. Только якобитскія типографіи выпускали въ свтъ памфлеты, кипвшіе злобою противъ протестантовъ и говорившіе о французахъ, какъ о благодтеляхъ. Изъ многочисленныхъ произведеній, которыя были пущены въ свтъ этими тайными типографіями, ни одно не произвело такого сильнаго впечатлнія, какъ одна книжечка, предназначенная для народнаго употребленія, какъ ‘форма молитвы и покаянія.’ (Form of Prayer and Humiliation). Десять тысячъ экземпляровъ ея были разсяны, различными средствами, по всему королевству. Никогда не появлялось пасквиля, боле лживаго, боле злонамреннаго. Хотя правительство обращалось съ своими врагами съ мягкостью, безпримрною до той поры въ исторіи Англіи, хотя, со времени Революціи ни одно лицо не потерпло смерть за какое бы то ни было политическое преступленіе, но авторъ этого памфлета не постыдился молоть Бога, чтобы Онъ укротилъ ненасытную жажду крови враговъ, и смягчилъ лютость, мучителей. Онъ жаловался, что англійская церковь, нкогда совершенство красоты, стала виноградникомъ дикихъ лозъ, что совершаемая къ ней служба перестала заслуживать имя общественнаго Богопочитанія, что ея священнослужители, совершивъ присягу въ врности похитителю, потеряли священный характеръ, полученный ими при посвященіи.
Новая литургія была составлена, распространена и читана, говорили потомъ, въ нкоторыхъ конгрегаціяхъ якобитовъ, еще до отъзда Вильгельма въ Ирландію, но не обратила на себя общаго вниманія, пока появленіе иностраннаго флота не воспламенило національный духъ. Тогда поднялся вопль негодованія противъ англичанъ, которые осмливались, подъ лицемрнымъ покровомъ набожности, призывать проклятія на свое отечество. Не присягнувшіе епископы подверглись подозрнію, и, какъ казалось, не безъ нкоторыхъ основаній. Ибо вс не присягнувшіе, до одного человка, были ревностными приверженцами Епископальной церкви. Ихъ ученіе заключалось въ томъ, что въ духовно-церковныхъ длахъ ничто не могло предприниматься безъ освященія отъ епископовъ. А было ли вроятно, чтобы человкъ, преданный этому ученію, ршился составить требникъ, напечатать его, разсять его и дйствительно употреблять въ публичномъ богослуженіи,— сдлать все это безъ одобренія Сальрофта, котораго вся партія почитала не только какъ истиннаго и дйствительнаго примаса Англіи, но и какъ святаго и проповдника? Было извстно, что прелаты, отказавшіеся отъ присяги, недавно имли совщанія въ Ламбет. Не трудно отгадать, говорили теперь, предметы этихъ совщаній. Святые отцы были заняты придумываніемъ молитвъ о погибели протестантскихъ поселеній въ Ирландіи, о пораженіи англійскаго войска въ Ла-Маншскомъ навал, и о скоромъ прибытіи французской арміи въ Кентъ. Партія виговъ налегала на это обвиненіе съ мстительною ревностью. ‘Вотъ каковъ (говорили эти неумолимые политики) плодъ отъ милостиваго обращенія короля Вильгельма. Никогда не поддавался онъ боле великому заблужденію, какъ въ то время, когда возъимлъ надежду, что сердца духовенства могутъ быть пріобртены милосердіемъ и умренностью. Ему ге угодно было врить людямъ, которые долгимъ и горькимъ опытомъ узнали, что никакое добросердечіе не смягчитъ мрачную свирпость и фанатизмъ англиканцевъ. Онъ лелялъ и гладилъ, когда долженъ былъ испытать дйствіе голода и цпей. Покровительствуя своимъ злйшимъ врагамъ, онъ рисковалъ привязанностью своихъ лучшихъ друзей. Эти епископы, которые публично отказалось признать за нимъ право на корону, и которые, вслдствіе отказа, утратили свое достоинство и доходы,— эти епископы продолжаютъ жить ничмъ нетревожимые во дворцахъ, которые должны бы быть отданы людямъ боле достойнымъ. И за эту снисходительность,— снисходительность безпримрную въ лтописяхъ революцій, чмъ же заплатили они королю? Тмъ, что они, люди, которыхъ съ такою, поистин, материнскою нжностью, онъ скрылъ отъ справедливой кары, имютъ теперь безстыдство описывать его въ своихъ молитвахъ, какъ гонителя, упоеннаго кровью праведныхъ, просятъ, какъ небесной милости, силу сносить терпли во его кровавую тиранію, взываютъ къ Небу, да пошлетъ оно иностранный флотъ и армію освободить ихъ отъ его ига, боле того, намекаютъ на желаніе, столь гнусное, что даже сами не имли безстыдства высказать его вполн. Одинъ писатель, въ памфлет, произведшемъ большое впечатлніе, выразилъ удивленіе, почему народъ, въ то время, какъ Турвилль разъзжалъ побдоноснымъ по каналу, не растерзалъ не присягнувшххъ епископовъ. Принимая въ соображеніе тогдашнее возбужденіе народнаго духа, можно было опасаться, что это внушеніе двинетъ взбшенную толпу на Ламбетъ. Въ Норвич народъ взбунтовался дйствительно, атаковалъ дворецъ, въ которомъ позволяли еще оставаться епископу, и непремнно разрушилъ бы зданіе, еслибъ не своевременное прибытіе полицейскаго отряда. Правительство начало уголовный процессъ противъ издателей сочиненія, которое произвело такое Тревожное нарушеніе спокойствія. Отршенные прелаты напечатали, между тмъ, защиту своего поведенія. Въ этомъ документ они объявляли со всею торжественностью, и какъ бы въ присутствій Бога, что не прилагали руки къ составленію новой литургій, что имъ неизвстно, кто составилъ ее, что никогда они не пользовались ею при богослуженіи, что не имли никогда никакихъ сношеній, прямыхъ или косвенныхъ, съ французскимъ Дворомъ, что не составляли никакого заговора противъ существующаго правительства, что они охотно прольютъ свою собственную кровь скоре, чмъ допустятъ покореніе Англіи иностраннымъ государемъ,— государемъ, который въ своемъ королевств жестоко преслдовалъ ихъ протестантскихъ собратій. Что же касается до писателя, который предалъ ихъ публичному мщенію, они поручаютъ его милосердію Господню и сердечно молятъ, да отпустится ему сей великій грхъ. Большая часть подписавшихъ бумагу были совершенно чистосердечны, но вскор оказалось, что, по крайней мр, одинъ изъ нихъ прибавилъ къ преступленію измны отечеству преступленіе кощунства — призываніе Бога въ свидтели лжи и коварства.
Между тмъ, Вильгельмъ подвигался къ Лиммерику. Въ этомъ город собралась армія, имъ побжденная, но мало уменьшившаяся въ числ. Онъ избавленъ былъ бы отъ труда осаждать крпость, если бы жители послдовали совту Лозна и его соотечественниковъ. Французы хохотали при одной мысли защищать такія укрпленія, и не признавали, чтобы можно было дать имя укрпленій этимъ кучамъ навозу, которыя, дйствительно, мало походили на валы Валлангьена или Филипсбурга. ‘Вовсе ненужно (говорилъ Лознъ) привозить англичанамъ орудія противъ подобной крпости. То, что вы называете валами, можетъ бытъ сбито до основанія гнилыми яблоками.’ Поэтому онъ подалъ голосъ за оставленіе Лиммерика, и объявилъ, что во всякомъ случа, вовсе не расположенъ въ безнадежномъ сопротивленіи губитъ жизнь храбрыхъ, ввренныхъ его попеченію. Но сужденіе блестящаго и предпріимчиваго Француза было ему диктовано личными склонностями. Ему и его спутникамъ надола Ирландія. Они готовы были встртить смерть храбро, даже весело — на пол сраженія. Но дикая, неопрятная, варварская жизнь, которую они вели уже нсколько мсяцевъ, превышала ихъ силы. Въ Ирландіи они были такъ же далеки отъ цивилизованнаго міра, какъ еслибъ находились на Шпицберген или въ Томбукту. Климатъ вредилъ ихъ здоровью и омрачалъ духъ. Въ этой несчастной стран, опустошенной годами хищнической войны, гостепріимство могло предложить только связку гнилой соломы, кусокъ мяса, на половину сыраго, на половину пережженаго, и глотокъ прокислаго молока — и ничего боле. Почти нельзя было достать за деньги корку хлба и пинту вина. Годъ такого бдствованія казался вкомъ людямъ, которые привыкли переносить съ собою въ боевой станъ вс прихоти Парижа — пуховики, богатые ковры, серебряные буфеты, корзинки съ шампанскимъ, оперныхъ танцовщицъ, поваровъ и музыкантовъ. Лучше сидть узникомъ въ Бастиліи, лучше быть заключеннымъ въ Ла-Траппъ, чмъ быть генералиссимусомъ полунагихъ дикарей, которые гомозятся въ вонючихъ болотахъ Мюнстера. Да будетъ благословенна всякая рана, которая послужитъ предлогомъ къ возвращенію изъ этой ужасной ссылки въ страну пшеницы и виноградниковъ, позолоченныхъ каретъ, бальныхъ салоповъ и театровъ.
Совершенно иныя чувства проникали обитателей страны. Островъ, который французскимъ придворнымъ казался печальнымъ мстомъ ссылки, былъ отечествомъ ирландца. На этой земл находились вс предметы его любви и честолюбія, на ней, онъ надялся, его прахъ смшается нкогда съ прахомъ его отцовъ. Кром того, ирландцы хотли поправить свою военную репутацію, погубленную посл битвы при Бойн. Когда вс они соединились при Лиммерик, кровь ихъ воспламенилась. Патріотизмъ, стыдъ, мщеніе, отчаяніе и фанатизмъ возбудили силы ирландцевъ до высшей степени напряженія. Единодушно вс офицеры и солдаты настаивали, что города’ долженъ быть защищаемъ до послдней крайности.
Наконецъ, посл долгихъ споровъ, приняли окончательное ршеніе. Тирконнель и Лезнъ, съ французскими войсками, удалились. Большой корпусъ изъ уроженцевъ страны, около двадцати тысячъ, оставался въ Лиммерик. Едва (крылись изъ виду Лознъ и Тирконнель, какъ показался авангардъ Вильгельмовой арміи. Вскор самъ король, сопровождаемый отрядомъ конницы, похалъ впередъ осмотрть укрпленія. Когда стало извстно, что французскія войска оставили Лиммерикъ, общее мнніе за’ англійскомъ лагер было таково, что городъ достанется безъ большаго труда, и такое ожиданіе не казалось неразумный а’, потому что даже Сэрсфильдъ отчаявался. Но его мннію, оставался одинъ шансъ успха. Вильгельмъ привелъ-съ собою лишь орудія малаго калибра. Многія тяжелыя осадныя пушки, большое количество припасовъ и аммуниціи, также понтонный мостъ, необходимый въ озерной долин Шаннона, слдовали тихо отъ Кашеля. Если бы возможно было перехватить порохъ и орудія, дла могли бы поправиться. Сэрсфильдъ представилъ свой проэктъ совту, и ему самому, какъ способнйшему, поручили привести этотъ планъ въ исполненіе. Этотъ отважный подвигъ, ршившій судьбу осады, удался вполн и поставилъ Вильгельма въ затруднительное положеніе.
Сэрсфильдъ долго былъ любимцемъ своихъ согражданъ, но его послдній удивительно своевременный подвигъ, благоразумно обдуманный и ловко приведенный въ исполненіе, поднялъ его еще выше въ общественномъ мнніи. Духъ ирландцевъ ободрился, и осаждающіе начали терять бодрость. Вильгельмъ сдлалъ все возможное, чтобы исправить потерю. Два разорванныя порохомъ орудія оказались еще годными къ употребленію. Два другія были присланы изъ Ватерфорда. Баттареи были построены изъ небольшихъ полевыхъ орудій, которыя, хотя, конечно, были бы безполезны противъ крпостей Брабанта, производили нкоторое дйствіе на слабыя укрпленія Лиммерика. Многія крпостныя работы разрушила буря и въ стн начала показываться брешь.
Но вскор печальныя обстоятельства начали тревожить Вильгельма и самыхъ опытныхъ его офицеровъ. Ударь, нанесенный Сэрсфильдомъ, отозвался: осадная артиллерія была слаба: запасъ пороху началъ истощаться, а между тмъ полились осенніе губительные дожди. Солдаты въ своихъ траншеяхъ погружались по колна въ воду. Приняты были вс предосторожности: однако, хотя рвы тщательно осушались проведенными трубами, припадки лихорадки уже появились въ войскахъ. Можно было опасаться, что, Сели армія останется хотя немногими днями доле на этой болотистой почв, то распространятся заразительныя болзни, еще боле ужасныя, чмъ т, которыя свирпствовали годъ тому назадъ подъ стнами Дондалька. Собрался военный совтъ. Ршили сдлать послднюю попытку, и, если усиліе не удастся, снять осаду.
Двадцать-шестаго августа, въ три часа по-полудни, былъ поданъ сигналъ. Пятьсотъ гренадеръ ринулись изъ англійскихъ траншей къ контръ-эскарпу, выстрлили изъ ружей и метнули зажженныя Гранаты. Ирландцы бжали въ городъ и увлекли за собою осаждающихъ, которые, въ увлеченіи побды, разстроили свои ряды. Тогда Навязался страшный уличный бой. Ирландцы, такъ только пришли въ себя, мужественно схватились за оружіе, и англійскіе гренадеры, пересиленные превосходствомъ силъ, съ большою потерею отступили къ контръ-эскарпу. Тутъ произошла сшибка, продолжительная и отчаянная. Въ самомъ дл, когда же и было сражаться католику-кельту, и сражаться геройски, если не въ этотъ день? Самыя женщины Лиммерика вмшались въ сраженіе, твердо выдерживали жесточайшій огонь, и кидали камни и разбитыя бутылки на непріятеля. Въ минуту самого жаркаго боя, вспыхнула пороховая мина и взорвала на воздухъ храбрый германскій батальонъ. Втеченіе четырехъ часовъ продолжались рзня и смятеніе. Густое облако, поднявшееся отъ взрыва, развялось втромъ на многія мили. Поздно вечеромъ осаждающіе отступили въ свой лагерь, тиxo и мрачно. Они надялись, что завтра прослдуетъ второй приступъ, и солдаты поклялись взять городъ или умереть. Но порохъ истощился почти весь, дождь лилъ потоками, угрюмыя массы тучъ надвигаюсь съ сверо-запада и угрожали смертностью боле ужасною, чмъ самыя битвы. Было надобно опасаться, что дороги, уже безъ того, глубоко тонувшія въ грязи, скоро придутъ въ такое состояніе, что по нимъ нельзя будетъ прохать ни одной телг. Король ршился снять осаду и отвести свои войска въ боле здоровую мстность. Въ самомъ дл, онъ стоялъ уже слишкомъ долго: только съ великими усиліями, запрягая но нскольку воловъ въ фуру, удалось провести оружіе и повозки.
Тирконнель и Лознъ отправились во Францію, а Вильгельмъ достигнулъ Ватерфорда, и отсюда поплылъ въ Англію. Шестаго сентября, король, посл суточнаго плаванія, высадился въ Бристол. Оттуда онъ направился къ Лондону, останавливаясь по дорог во дворцахъ нкоторыхъ знатныхъ лордовъ. Всюду его встрчали съ изъявленіями радости и почтенія. Его походъ, правда, кончился не такъ счастливо, какъ начался, но, въ цломъ, его успхи далеко превзошли вс ожиданія, и вполн оправдали его ршимость командовать арміею лично. Высадка Турвилля была еще слишкомъ свжа въ памяти англичанъ, и на нкоторое время примирила всхъ, исключая немногихъ отчаянныхъ фанатиковъ-якобитовъ, другъ съ другомъ и съ трономъ. Магистратъ и духовенство Лондона явились въ Кенсингтонъ съ изъявленіемъ благодарности и съ поздравленіями. Народъ звонилъ въ колокола и зажигалъ фейерверки. Французскій король занялъ теперь мсто папы, котораго привыкли приносить въ жертву добрые протестанты, и Людовикъ XIV пострадалъ въ отплату за т оскорбленія, которымъ подвергся образъ Вильгельма отъ парижской черни. Восковая фигура, отвратительная каррикатура самаго привлекательнаго и великолпнаго изъ государей, возилась на телг кругомъ Вестминстера. На верху, огромными буквами, было написано: ‘Людовикъ, величайшій тиранъ изъ всхъ четырнадцати’. Посл совершенія процессіи, чучело предали огню въ Ковентгарден, посреди громкихъ восклицаній и свиста.
‘Современникъ’, No 9, 1857
Прочитали? Поделиться с друзьями:
