КСЕНІЯ БОРИСОВНА ГОДУНОВА.
(По поводу картины художника Неврева.)
Н. Костомаровъ.
‘Историческій Встникъ’, No 1, 1884, т. XV.
Ксения Борисовна Годунова, Костомаров Николай Иванович, Год: 1884
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Въ русской исторіи едва ли найдется такой грустный женскій образъ, какъ образъ царевны Ксеніи Борисовны. Судьба какъ будто измышленно и утонченно сопоставила для нея все, чтобъ сдлать ее несчастною и притомъ такъ, чтобъ она какъ возможно сильне ощущала свое горе. По извстному поэтическому выраженію Данта, всякое злополучіе тмъ тяжеле и невыносиме, чмъ боле предшествовало ему благополучіе. Въ жизни Ксеніи это выразилось самымъ язвительнымъ способомъ. Она родилась въ эпоху блестящихъ надеждъ для ея родителя, когда все, казалось, пророчило всему роду Годуновыхъ величайшія земныя блага, ея дтство и отрочество протекали въ добр и хол, среди всякаго избытка окружавшаго знатную русскую семью, она возрастала подъ непрерывными ласками родителей и родныхъ, а достигши лтъ взрослой двицы, очутилась первою по знатности двицею на Руси, единственною дочерью царя. Природа надлила ее красотою и, судя по оставшемуся въ Кубасовскомъ хронограф описанію ея наружности, она представляла собою типъ великорусской красной двицы, какъ создаетъ ее народная псенная поэзія {Отроковица чюднаго домышления злною красотою лпа, бла и лицемъ румянна, очи имя черны велики, свтлостню блистаяся, когда же въ жалости слезы от очню испущаніе, тогда наипаче свтлостию злною блисташе, бровми союзна, тломъ изобильна, млечною блостию облиянна, возрастомъ ни высока, ни ниска, власы имя черны велики, аки трубы по плечемъ лежаху (Рус. Достоп. 1, 174).}. Какого еще благополучія для двицы! Если бы она родилась царевною, то и вполовину не испытала бы того наслажденія, какое должна была ощущать когда стала царевною, не бывши ею съ колыбели. Такого благополучія было мало. Судьба, казалось, доставляла ей то, въ чемъ отказывала вообще другимъ русскимъ царевнамъ, осуждаемымъ за свой почетъ на всегдашнее одиночество, ради того только, что отдавать ихъ въ замужество за иноврцевъ считалось грхомъ, а православнаго мужчины, который по своему происхожденію достоинъ бы былъ руки царской дочери, не находилось. Съ Ксеніей было не такъ. Ея отецъ хотлъ во что бы то ни стало дать въ женихи свой дочери какого нибудь иноземнаго принца высокаго рода, не жаля надлить его удломъ изъ своихъ обширныхъ владній. Попытки въ этомъ род слдовали одна за другою: неудачи не останавливали чадолюбиваго родителя, какъ вдругъ неожиданный ударъ судьбы разбилъ въ прахъ вс его замыслы и надежды. Царевна стала свидтельницею внезапнаго паденія своего рода, на ея глазахъ совершается трагическая смерть матери и брата, она остается горемычною сиротою, безъ родныхъ, безъ друзей, отдается на посрамленіе врагу, захватившему престолъ отца ея, нсколько времени противъ воли служитъ предметомъ его гнусной забавы и, наконецъ, въ угоду ожидаемой въ жены царю иноземк, отсылается въ монастырское заточеніе. И тутъ еще не окончены ея страданія! Ей суждено еще разъ, уже подъ иноческою одеждою, достаться на поруганіе дикой военной толп… нтъ бдняжк покоя и въ святыхъ стнахъ отшельницъ, нтъ ей успокоенія отъ ударовъ судьбы, пока не успокоится вся Россія, взбаламученная грхами отца ея.
Этотъ образъ злополучнйшей изъ русскихъ женщинъ не созданъ вымысломъ поэта: онъ существовалъ нкогда въ дйствительности. Неудивительно, что этотъ образъ былъ излюбленъ нашими художниками, посвящавшими свой талантъ изображенію событій отечественной исторіи. Назадъ тому лтъ двадцать, на выставк въ Академіи Художествъ мы любовались картиною г. К. Маковскаго, изображающею страшное событіе смерти Борисовой жены и сына, царевна Ксенія изображена здсь плачущею надъ трупомъ только что предъ тмъ удавленной матери, а за нею убійцы расправляются съ ея братомъ едоромъ Борисовичемъ. Съ этой картины къ настоящей книжк ‘Историческаго Встника’ прилагается копія въ гравюр исполненной г. Зубчаниновымъ. По нашему мннію, это лучшее произведеніе талантливаго художника, но оно мало было оцнено въ свое время. Тогда у знатоковъ господствовалъ вкусъ къ рутинной живописи съ античными позами, картину г. Маковскаго находили слишкомъ реальною и грубою, ставили ей въ недостатокъ даже врность исторіи, однимъ словомъ порицали за то, что составляло въ ней достоинства. Въ боле недавнее время явилась другая картина изъ жизни Ксеніи Борисовны, не мене талантливаго художника г. Неврева, снимокъ съ которой также прилагается къ настоящей книжк ‘Историческаго Встника’, въ прекрасно сдланной гравюр извстнаго гравера Паннемакера. Художникъ избралъ тотъ моментъ, когда Рубецъ-Мосальскій, въ день погибели Борисова семейства взявшій Ксенію къ себ въ домъ съ цлію доставить ее въ жертву сластолюбію новаго царя, приводитъ ее къ названому Димитрію. По поводу этого художественнаго произведенія мы позволимъ себ нсколькими словами помянуть изображенную въ картин г. Неврева историческую личность.
Борисъ Годуновъ еще за долго до своего воцаренія былъ однимъ изъ тхъ немногихъ русскихъ сановниковъ, которые начинали сознавать необходимость просвщенія и убждались, что это просвщеніе можетъ водвориться въ Россіи не иначе, какъ чрезъ сближеніе съ Западною Европою.
Еще при цар Иван Васильевич Грозномъ онъ постоянно благопріятствовалъ англичанамъ, которые вели торговыя сношенія съ Россіею. То же самое было еще въ большей степени при цар едор Иванович, при которомъ, вслдствіе слабоумія государя, всмъ государствомъ управлялъ онъ, Борисъ Годуновъ. Когда, по кончин царя едора Ивановича, Борисъ былъ избранъ на престолъ, тогда его просвтительныя намренія стали высказываться вполн. Онъ не только дозволилъ нмцамъ, жившимъ близъ столицы въ Нмецкой слобод, построить себ церковь для отправленія богослуженія по своимъ обрядамъ (что очень не нравилось приверженцамъ старикы), не только привлекалъ во множеств иноземцевъ въ военную службу, съ цлію устроить войско по западноевропейскому образцу, не только приглашалъ въ Россію опытныхъ ‘рудознатцевъ’ для отысканія золотыхъ и серебренныхъ рудъ, часовщиковъ и другаго рода мастеровъ, въ особенности же врачей:— онъ возъимлъ намреніе завести въ Московскомъ государств школы для народнаго обученія и выписать изъ Западной Европы учителей и наставниковъ. Въ архив министерства иностранныхъ длъ сохраняется письмо одного нмецкаго учонаго изъ Гамбурга, отъ 24-го января 1601 года, къ царю Борису. Онъ восхваляетъ Бориса за намреніе (о которомъ онъ узналъ отъ одного посланнаго царемъ московскаго нмца) основать въ своемъ государств университетъ и училища, и съ этою цлію пригласить иностранныхъ учоныхъ людей. ‘Ваше величество, выражался въ своемъ письм этотъ нмецъ — пріобртете себ безсмертную славу во всемъ мір, если даруете своему народу величайшее благодяніе, ибо нтъ драгоцнне сокровищъ, какъ знанія и изящныя искусства: этому доводомъ служить можетъ судьба всхъ образованныхъ народовъ’ (Карамз. т. XI. прим. 125). Но когда царь по этому вопросу сталъ совтоваться съ свтскими и духовными сановниками, духовные рзко воспротивились и говорили: ‘наша страна велика и обширна, но въ ней одна вра, одинакіе нравы и одна рчь, а какъ вндрятся къ намъ люди иного языка, тогда уже не будетъ прежняго единства, начнутся раздленія и споры, и не будетъ мира внутри страны нашей, какъ было прежде’.
Духовенство въ т времена имло громадную нравственную силу, а царь Борисъ не чувствовалъ еще большой силы за собою и за своимъ, только что воцарившимся, родомъ: онъ долженъ былъ уступить и ограничился только посылкою въ чужіе края для обученія наукамъ и для знакомства съ иностранными языками восемнадцати молодыхъ дворянъ, изъ которыхъ впослдствіи только одинъ воротился въ отечество, прочіе же отреклись отъ него. (Bussov. Chron. изд. Археогр. Ком. Eerum rossicorom scriptores externi, I, стр. 9).
Цня такъ высоко просвщеніе для народа, естественно царь Борисъ прилагалъ стараніе о собственныхъ дтяхъ. О сын его едор Борисович, наслдовавшемъ престолъ, но преждевременно погибшемъ, лтописецъ современникъ отзывается такъ: ‘аще бо и юнъ сый лтними числы бысть, но да смысломъ и разумомъ многихъ превзыде сдинами совершенныхъ, б бо зло изученъ премудрости и всякаго философскаго естественнословія и о благочестіи же присно упражняшеся, злобы жъ и мерзостии всякаго нечестія отнюдь всяко ненавистенъ бысть’ (Врем. И. М. О. И. и Др. XVI, 92).
Другой старинный лтописатель говоритъ о немъ: ‘царевичъ Феодоръ, царя Бориса отроча зло чюдно… наученъ же б отъ отца своего книжному почитанню, въ отвтехъ дивенъ и сладкорчивъ вельми, пустошное же и гнилое слово никогда-же ізо устъ его исхожданіе, о вр и о поученіи книжномъ со усердиемъ прилжаше’ (Руск. Достои. I, стр. 174). Памятникомъ образованія, какое получалъ сынъ царя Бориса, осталась начертанная имъ карта Россіи, напечатанная въ Германіи въ 1614 году (Карамз. XI, прим. 132). О дочери Бориса, Ксеніи, тотъ же лтописатель, изобразившій ея брата едора, отзывается такъ: ‘во истинну во всхъ женахъ благочиннйша и писанию книжному многимъ цвтуще благорчиемъ, во истинну во всхъ длехъ чредима, гласы воспваемыя любляніе і псни духовныя любезн слышати любляше’ (Рус. Достоп. I, 175). Какія это писанія книжныя, которыми занималась царевна, а также къ какому ‘поученію книжному со усердіемъ прилежаше’ ея братъ царевичъ едоръ, мы можемъ опредлить только приблизительно, по соображенію какія книги могли быть тогда читаемы. Кром довольно ограніченнаго еще числа печатныхъ книгъ того времени, тогдашняя литература не бдна была по количеству рукописныхъ книгъ, преимущественно религіознаго содержанія, но отчасти и свтскаго: хронографы, гд излагалась древняя исторія, начинавшаяся отъ Ноя, переходившая къ дяніямъ византійскихъ царей, потомъ къ русской исторіи, сборники, заключавшіе ‘альфавиты, азбуковники, цвтники, космографіи’ и т. д. Изъ нихъ можно было почерпать разныя энциклопедическія свднія, космографіи сообщали о странахъ свта, о государствахъ и народахъ въ нихъ обитающихъ, альфавиты и азбуковники заключали разныя житейскія ходячія свднія, напр. какъ измряется время по годамъ, мсяцамъ и недлямъ, что значатъ семь свободныхъ мудростей: грамматика, діалектика, риторика, музыка (подъ которою разумлось собственно пніе), ариметика или числительница, геометрія (въ которую включались свднія, касавшіяся математической и физической географіи) и астрономія или звздозаконіе (счисленіе обращенія луны и теченія планетъ и звздъ). Самый процессъ тогдашняго наученія письма представлялъ нелегкое и кропотливое занятіе, при необходимости изучить правильное употребленіе разныхъ надстрочныхъ и междустрочныхъ знаковъ {Варія, врахія, оксія, исо, камора, звательцо, вопросительная, удивительная, вмстительная, пераспомени, маіора, раздвижка, атрикаль, слогія, стяга, чашка, дасія, статія, сквады (Чт. М. О. И. и Др. 1861. Т. 4. стр. 62).}. Еще боле трудностей въ мелочахъ представляло изученіе церковнаго пнія, котораго любительницею изображается царевна Ксенія. Въ ‘Чтеніяхъ Московскаго Общества Исторіи и Древностей’ (1846 г., No 3) помщена очень любопытная ученая статья покойнаго Ундольскаго о церковномъ пніи, представляющая поразительно странную кучу названій, терминовъ, которые должны были заучить, понять и удержать въ памяти занимавшіеся пніемъ люди стараго времени {Тутъ есть разныя иты: грамогласная, громозльная, громосвтлая, двоестрльная, душеполезная, двическая, двоечельная, златокрылая, положительная, постоятельная, преложительная, скорбная, смирная, степенная, тихая, страшливая, троицкая успенская, храпливая, и другія, кулизмы, полукафизмы, змицы, дербицы, голубчики перелетки, перескоки, переступы, перевертки, перегибки, перехваты, переемы, перекладки, переклички, перевязки, и проч., и проч.}. Кром чтенія и церковнаго пнія, въ кругъ стариннаго воспитанія входило иконописаніе, а женскому полу вышиваніе золотомъ, серебромъ и шелками. Конечно и царевна Ксенія училась тому, чему обязательно учились тогдашнія барышни. Подъ 1589 годомъ есть письма Бориса Годунова іерусалимскому патріарху Софронію. Борисъ писалъ: ‘и дочь моя Аксинья теб великому господину и государю челомъ бьетъ икону Спасовъ образъ и ширинку’ (Др. Русск. Вивл. XII, 414). Такъ какъ Ксенія тогда еще была малолтнею, то нельзя считать какой нибудь изъ даровъ произведеніемъ ея рукъ, но принесенные патріарху отъ ея имени подарки имютъ смыслъ, какъ будто посылается ея собственная работа. Это въ особенности можно замтить о ширинк, такъ какъ этотъ предметъ входилъ въ кругъ женскихъ занятій исключительно. Наконецъ, мы позволяемъ себ думать, что воспитывая дтей своихъ съ особеннымъ вниманіемъ, Борисъ не оставлялъ ихъ безъ знакомства съ иностранными языками. Хотя объ этомъ не сохранилось нигд ни малйшаго намека, но мы считаемъ возможнымъ это на томъ основаніи, что Борисъ былъ большой поклонникъ знанія иностранныхъ языковъ и когда думалъ заводить школы, духовенство вооружилось противъ такого намренія именно въ опасеніи распространенія иностранной рчи въ Россіи. Не можетъ быть, чтобы, признавая большую пользу въ изученіи иностранныхъ языковъ для своихъ подданныхъ, Борисъ не сознавалъ въ томъ же большой пользы для собственныхъ дтей. Считаемъ вроятнымъ, что Борисъ, готовя своего сына едора быть царемъ, училъ его языкамъ, покрайней мр латинскому, какъ языку интеллигенціи во всей Европ, а можетъ быть еще нмецкому или англійскому, тмъ боле, что тогда уже нкоторые изъ бояръ начинали учиться, не смотря на неодобреніе благочестивыхъ духовныхъ. О Ксеніи можно предположить что нибудь подобное, такъ какъ отецъ готовилъ ее быть женою иностраннаго принца.
Чадолюбивый отецъ старался, чтобъ москвичи заране полюбили его дтей. Посл его избранія на престолъ, московскіе чины поднесли царевичу едору и царевн Ксеніи хлбъ-соль и подарки состоящіе въ золотыхъ и серебренныхъ издліяхъ. Борисъ приказалъ дтямъ принять хлбъ-соль, а золото и серебро отвергнуть, затмъ всхъ приносившихъ дары пригласить къ царскому столу (Карамз. XI, 8).
Для сына отецъ назначалъ престолъ, а дочери хотлъ доставить жениха изъ иноземныхъ принцевъ, который бы согласился принять православіе и жить въ Россіи. Борисъ такому принцу предполагалъ дать удльное владніе въ предлахъ своего государства. Нсколькихъ принцевъ, одного за другимъ, пытался Борисъ поставить въ такое положеніе и все ему не удавалось.
Первымъ изъ кандидатовъ въ зятья московскому царю явился Густавъ, сынъ низложеннаго шведскаго короля Эрика XIV. Онъ скитался изгнанникомъ по Европ и поселился въ польскихъ владніяхъ въ г. Гданск, потомъ въ Торун. Его наслдственное право захватили родичи и оспаривали его другъ у друга. По низложеніи Эрика, шведскимъ королемъ сталъ братъ послдняго Іоаннъ, а по смерти его — сынъ Іоанна, Сигизмундъ, польскій король, который, самъ проживая въ Польш, назначилъ своимъ намстникомъ въ Швеціи дядю, брата отца своего, Карла герцога Зюдерманландскаго. Тогда въ Швеціи образовалась партія, недовольная Сигизмундомъ, главное за его привязанность къ католичеству, и предложившая шведскую корону Карлу. Отъ этого между двумя лицами, носивигами титулъ шведскаго короля, возникла вражда, перешедшая на шведскую и польскую націи и ставшая причиною многихъ войнъ между ними. Борисъ завелъ сношенія съ Густавомъ еще при цар едор, а вступивши на престолъ приглашалъ его пріхать въ Россію и уврялъ, что тамъ онъ найдетъ въ цар покровителя и втораго отца. Московская политика нашла возможнымъ сдлать этого изгнаннаго принца орудіемъ своихъ политическихъ замысловъ. Борисъ предполагалъ сдлать изъ своего будущаго зятя то, что сдлалъ царь Иванъ Васильевичъ изъ датскаго принца Магнуса, котораго, женивъ на своей племянниц, назначилъ королемъ ливонскимъ въ вассальной зависимости отъ московскаго царя. Борису казалось, что этотъ принцъ-скиталецъ, неимвшій постояннаго пріюта, и, какъ говорили, терпвшій скудость, на все согласится. Въ август 1599 года, принцъ Густавъ пріхалъ въ Россію, былъ встрченъ съ большимъ почетомъ 19-го августа въ Москв и тотчасъ щедро одаренъ со всею своею свитою (Исаакъ Масса. 70. Bussov. Chronic. 9). Царь отправилъ служившихъ у него нмцевъ склонять ливонцевъ, находившихся подъ властію короля Сигизмунда, къ отпаденію отъ Рчи Посполитой, одинъ изъ нихъ Кляузенъ здилъ въ Ригу убждать рижанъ отдаться подъ покровительство московскаго царя, и признать надъ собою власть его подручника Густава, царь писалъ къ рижанамъ, что соболзнуетъ о ихъ судьб, слыша, что іезуиты посягаютъ на ихъ лютеранское вроисповданіе, самъ же Густавъ, по наученію царя, написалъ къ считавшемуся шведскимъ королемъ Карлу Зюдерманландскому, чтобъ онъ добровольно уступилъ ему Эстонію и общалъ за то союзъ и дружбу со Швеціею отъ себя и отъ царя, вмст съ тмъ онъ уврялъ, будто Сигизмундъ желаетъ уступить ему Ливонію и по ходатайству его уже приказалъ прекратить начатыя непріязненныя дйствія противъШвеціи (Карамзинъ, XI, прим. 42). Если Сигизмундъ не сдлаетъ ему добровольно уступки, то царь будетъ оружіемъ добывать для него владніе. Но вс эти зати не имли послдствій. Самъ Густавъ оказался неподходящимъ человкомъ царю. Когда царь стороною сообщилъ ему, что онъ можетъ искать руки царской дочери, но долженъ принять православную вру, и за это царь общалъ ему не только добыть владніе въ Ливоніи, но даже и шведскую корону, которой онъ прямой и законный наслдникъ, Густавъ заявилъ на отрзъ, что онъ ни за что не перемнитъ вры и не хочетъ искать шведской короны, если это соединено будетъ съ кровопролитіемъ и нанесеніемъ вреда его отечеству (Bussov. Chron. 10). Посл такого заявленія, обращеніе съ нимъ царя и вообще царскаго двора измнилось, не стало прежняго вниманія и предупредительности. Къ тому же онъ возбуждалъ соблазнъ своимъ поведеніемъ: живучи въ Гданск, онъ вошелъ въ любовную связь съ женою своего хозяина Христіана Катера и привезъ ее съ собою въ Москву. Она здила въ карет, запряженной четвернею блыхъ лошадей, какъ въ Москв здили только царицы. Люди указывали на нее пальцами. Притомъ были недовольные и изъ собственной свиты принца: говорили, что она имла на него вліяніе и подъ этимъ вліяніемъ онъ сталъ дурно обращаться съ своими людьми (Is. Massa, перев. стр. 72). Царь приказалъ ему передать, что поступки его неприличны званію королевскаго сына. Густавъ раздражился и собирался ухать изъ Россіи. Передъ пріздомъ въ Москву онъ получилъ отъ царя Бориса опасную грамоту, по сил которой предоставлялось ему свободно выхать изъ Московскаго государства, но эту грамоту онъ оставилъ въ Риг, а царь Борисъ чрезъ посредство какого-то Іоанна Шульта досталъ ее въ свои руки. Утративши этотъ важный документъ, Густавъ все-таки требовалъ отпуска, ссылаясь на царское общаніе и замчая, что царское слово должно быть неизмнно. Не смотря на вс домогательства, царь не торопился исполнить его желаніе и тогда Густавъ, въ порыв досады и притомъ разгоряченный выпитымъ передъ тмъ виномъ, произнесъ такую похвальбу: ‘я уйду, да еще и городъ зажгу! ‘ Это было тотчасъ сообщено боярину Семену Годунову, а послдній донесъ объ этомъ царю. Тогда Ворисъ, сильно разгнвавшись, приказалъ отобрать у принца серебренный приборъ, подаренный ему прежде, и другія драгоцнности, отнялъ у него подаренный ему удлъ въ Калуг, приказалъ поставить у его жилища караулъ и не веллъ посылать ему каждодневнаго обда изъ царской кухни. Этотъ гнвъ продолжался не долго. Борисъ ршилъ, что такой принцъ не можетъ сдлаться его зятемъ, но не хотлъ отпускать его за рубежъ: царь назначилъ ему городъ Угличъ, съ уздомъ, съ котораго принцъ могъ получать ежегоднаго дохода до 4.000 рублей, но управлять этимъ удломъ должны были назначенные отъ царя дворяне, а принцу на его содержаніе доставлять доходы (Petr. Chron. Eer. rossicar. scriptores externi. Изд. Арх. Комм. 1, стр. 156.— Маржеретъ.— Сказ. соврем. о Дим. самози. III, 69). Густавъ ухалъ туда и тамъ занимался химіей, живя въ Углич безвыздно до конца Борисова царствованія и жалуясь на непостоянство женщины, которой въ жертву онъ принесъ счастіе своей жизни (Bussov. Clironic. 10).
Вскор посл первой неудавшейся попытки достать для дочери жениха послдовала другая. Царь Борисъ узналъ, что у датскаго короля Христіана есть братъ Іоаннъ и отправилъ посольство какъ бы для улаженія нкоторыхъ пограничныхъ недоразумній, но въ то же время поручилъ сообщить королю о своемъ желаніи отдать свою дочь за его брата. Мы не знаемъ условій, на которыхъ датскій король согласился отпустить своего брата въ Московское государство, но достоврно то, что датскій королевичъ герцогъ Іоаннъ долженъ былъ навсегда поселиться въ Россіи въ удл, который назначитъ ему тесть. Іоаннъ не былъ тогда въ отечеств: онъ воевалъ въ Нидерландахъ. По возвращеніи въ Данію, онъ слъ на корабль и отправился въ Россію чрезъ Балтійское море. 6-го августа 1608 года, онъ вступилъ на берегъ въ Иванъ-город съ многочисленною свитою, доходившею числомъ до четырехсотъ человкъ (Is. Massa, перев. 86). Отсюда до Москвы путешествіе его было праздничнымъ шествіемъ: на каждомъ стан предупредительно угощали его и всю его дружину, при възд въ города встрчали его пушечными выстрлами и выстроенные въ рядъ ратные люди отдавали почесть высокому гостю. Онъ халъ черезъ Новгородъ, Торжокъ, Старицу, халъ медленно, длая не боле тридцати верстъ въ день, останавливался, забавлялся охотою. Провожали его бояринъ Михаилъ Салтыковъ и дьякъ Аанасій Власьевъ, люди боле прочихъ знакомые съ иноземными обычаями и потому приставленные къ чужестранному гостю. Герцогъ Іоаннъ бесдовалъ съ ними, узнавалъ отъ нихъ о жить-быть русскаго народа, о гражданскомъ и церковномъ строеніи въ Московскомъ государств. Царь посылалъ ему подарки: деревянный возокъ съ парадною окраскою и дорогою обивкою внутри, породистыхъ упряжныхъ лошадей и различныя одежды, украшенныя дорогими каменьями (Карамз.ХІ, примч. 60—62). 19-го сентября Іоаннъ въхалъ въ Москву, встрчаемый множествомъ народа. при оглушительномъ звон всхъ московскихъ колоколовъ. Бояре и дворяне встрчали его верхомъ, въ нарядныхъ одеждахъ. Его помстили въ Китай-город въ лучшемъ дом, нарочно заране къ его прізду убранномъ, и въ первый же день доставили ему и всей его дружин изъ царской кухни обдъ на тридцати золотыхъ блюдахъ и множество сосудовъ съ виномъ и медомъ. 28-го сентября онъ представлялся царю. Царь Борисъ и царевичъ едоръ, одтые въ бархатныя порфиры, унизанныя жемчугами, въ коронахъ на голов и съ бармами на груди, на которыхъ блистали крупные рубины, изумруды и яхонты, обняли его какъ роднаго и посадили рядомъ съ собою. Въ тотъ же день происходилъ обдъ въ грановитой палат. Царь сидлъ на золотомъ трон, посреди царевича и принца Іоанна, какъ своего будущаго зятя: кром членовъ царской семьи, никто не могъ сидть рядомъ съ государемъ. По окончаніи пиршества. царь и царевичъ сняли съ себя толстыя золотыя цпи и возложили на герцога. Въ тотъ же день постановили отложить бракосочетаніе до наступленія зимы. Царевны Ксеніи здсь не было, по извстному московскому обычаю, она. какъ невста, не могла до сватьбы видть своего суженаго лицомъ къ лицу. Она видла его изъ скрытаго мста, стоя въ верхнемъ корридор (Карамз. XI, прим. 63. — Busching’s Magazine, t. VIII. Moskowitisclie Eeise. dp. 257—277).
По общему отзыву современниковъ, герцогъ Іоаннъ былъ очень красивъ и статенъ и произвелъ пріятное впечатлніе на царевну.
Не суждено было и этому преднамченному Борисомъ жениху его дочери сдлаться ея мужемъ. Вскор посл представленія его царю, государь со всмъ семействомъ похалъ въ Троицко-Сергіевскую обитель. Такъ нужно было предъ совершеніемъ важнаго семейнаго дла по благочестивымъ обычаямъ. Королевичъ не похалъ и остался въ Москв. Каждый день продолжали угощать его и всю его дружину обдами изъ царской кухни, а невста, бывшая лично съ родителями на богомоль, прислала ему въ даръ, какъ жениху, по обычаю, богато убранную постель и блье, расшитое серебромъ и золотомъ. Королевичъ употребилъ время отсутствія царя съ семействомъ на занятіе русскимъ языкомъ. Онъ за него принялся ревностно и говорилъ даже, что иметъ желаніе принять православную вру. Послднее извстіе находится только въ Степенной книг Латухина (Рукоп. Археогр. Коммисіи) и не подтверждается никакими иноземными свидтельствами, но оно вполн достоврно. При тогдашнихъ воззрніяхъ было бы не въ порядк вещей отдавать царскую дочь въ замужество за иноврнаго человка, хотя Борисъ, отличавшійся уже издавна любовью къ иноземщин, могъ самъ иначе смотрть на это, но онъ бы никогда не ршился на такой шагъ изъ страха вооружить противъ себя духовенство и потерять любовь народную. Вроятно, если объ этомъ не было объявлено датскому королевичу еще до его прізда въ Россію, то ему объявили бы позже, и онъ, зная это и предупреждая русскихъ, самъ заявлялъ желаніе сдлать то, чего бы, какъ онъ уже предвидлъ, отъ него непремнно потребовали.
Оставаясь въ Москв и пользуясь знаками чрезвычайнаго къ себ вниманія, герцогъ, по извстію одного современиника (Маржер. русс. пер. Сказ. о Дим. самозв. III, 77), неосторожно нарушилъ предлы воздержанія и умренности, вроятно, по поводу громаднаго количества яствъ, доставляемыхъ изъ дворца ежедневно. Царь узналъ о его болзни 16-го октября, находясь въ Братошин на возвратномъ пути отъ Троицы. Болзнь сначала казалась неопасною: каролевичъ былъ въ состояніи написать о себ нареченному тестю. Царь умолялъ врачей и своихъ и прибывшихъ въ герцогской дружин спасти дорогаго будущаго зятя и сулилъ за его выздоровленіе великія милости. По примру благочестивыхъ предковъ, которые въ виду грозившей опасности давали разные обты, царь общалъ, если королевичъ останется живъ, отпустить на свободу 4,000 узниковъ (Карамз. XI, 52). Врачи увряли государя, что болзнь королевича неопасна и излечима. Но на перекоръ ихъ увреніямъ, болзнь со дня на день принимала все боле и боле зловщій характеръ. 27-го октября, царь съ патріархомъ и съ боярами постилъ больнаго. Герцогъ лежалъ уже безгласенъ. Съ нимъ сдлалась сильнйшая горячка. По одной разрядной книг онъ умеръ 27-го октября, во второмъ часу ночи, по другой — 29-го октября, въ третьемъ часу ночи (Карамзинъ, XI, примч. 68).
Говорили, что Ксенія, услышавши о смерти жениха, чрезвычайно убивалась по немъ, а Борисъ, соболзнуя дочери, сказалъ, ‘погибло дочь, твое счастье и мое утшеніе’ (Moskovit. Reise. Bsch. VIII 272). Но есть иного рода извстіе, занесенное въ тогдашнія русскія лтописи: Борисъ съ семьею ухалъ къ Троиц, оставивши королевича подъ наблюденіемъ своихъ бояръ, но когда до него стали доходить слухи, что молодой королевичъ пріобртаетъ большую любовь, Борисъ, до того сердечно расположенный къ Іоанну, сталъ ему завидовать: ему приходило въ голову, что такимъ образомъ москвичи посл его смерти могутъ избрать на престолъ его зятя, а не сына. Онъ сообщилъ свое опасеніе Семену Годунову. Тутъ заболлъ королевичъ. Доктора говорили Семену Годунову, завдывавшему аптекарскимъ приказомъ, что болзнь королевича излчима. Семенъ Годуновъ посмотрлъ на нихъ свирпо: изъ этого доктора уразумли, что царю вовсе не желательно, чтобъ королевичъ выздоровлъ (Лтоп. о мятеж. Никон. VIII, 50. Нов. лт. Времен. И. М. О. И. и Д. XVII, стр. 56). Это извстіе достопримчательно только въ томъ отношеніи, что показываетъ, какъ много было нелюбившихъ Бориса и какъ легко возниали всякаго рода клеветы на него и принимались съ довріемъ.
И такъ, два раза не удалось Борису выдать дочь свою за нарочно привлеченнаго иноземнаго принца. Еще до несчастнаго прізда королевича датскаго, Борисъ, какъ кажется, намревался съискать для своей Ксеніи жениха между членами императорскаго дома Габсбурговъ. Сохранилось латинское письмо императора Рудольфа къ Борису, въ которомъ императоръ сообщаетъ московскому царю, что не можетъ отвчать на секретное сообщеніе царскаго посла Аанасія Власьева, не поговоривши съ своими братьями, но, поговоривши съ ними и узнавши ихъ расположеніе, будетъ отвчать или письменно или словесно чрезъ посла (Карамз. XI, прим. 82). Карамзинъ предполагаетъ, что тутъ дло шло о сватовств, что Борисъ думалъ отдать Ксенію за одного изъ герцоговъ. Но это не имло никакихъ послдствій. И понятно. Никто изъ Габсбурговъ не ршился бы перемнять религіи. По смерти герцога Іоанна, Борисъ нашелъ боле умстнымъ найти для Ксеніи такого жениха, которому не нужно было бы перемнять вры. Въ Закавказьи было нсколько владтельныхъ особъ грузинскаго происхожденія, православнаго исповданія. У Карталинскаго князя Юрія была дочь Блена и молодой родственникъ, воспитанникъ матери Юрія, по имени Хозрой или Фозра. Елена годилась быть супругою едора Борисовича, а Хозрой могъ быть женихомъ Ксеніи. Собственно Борисъ посылалъ просить руки одной Елены, женихомъ же Ксеніи предполагался другой грузинскій князекъ — Теймуразъ, иверскій царевичъ, но онъ оказался въ отсутствіи и князь Карталинскій самъ предложилъ послу Борисову, Михаилу Игнатьевичу Татищеву, замстить Теймураза Хозроемъ. Московскій посолъ въ своемъ донесеніи царю такъ описываетъ и молодца и двицу: ‘Хозрою отъ роду 23 года, онъ высокъ ростомъ и строенъ, лицо у него красивое и чистое, но смуглое, глаза свтлые, каріе, носъ съ горбиною, волосы темнорусые, усъ тонокъ, бороду уже бретъ, въ разговорахъ уменъ и рчистъ, знаетъ языкъ турецкій и грамоту турецкую, однимъ словомъ хорошъ, но не отличенъ, вроятно, что полюбится, но не врно. Елена бла и еще нсколько блится, глаза у нея чорные, носъ небольшой, волосы крашеные, станомъ пряма, но слишкомъ тонка отъ молодости, ибо ей только 10 лтъ, а въ лиц не довольно полна. Отецъ вымрялъ ея ростъ деревцомъ, и подалъ мн сію мрку, чтобы сличить съ данною отъ государя’ (Карамз. XI, стр. 70). Изъ этого донесенія видно, что Борисъ, отправляя посла просить руки невсты для царевича, указывалъ заране какого роста должна быть эта невста, словно дло шло о покупк животнаго или дерева.
Сватовство это не имло послдствій, князь Карталинскій согласился на бракъ дтей своихъ, но Елену оставилъ у себя за ея малолтствомъ, а Хозроя отпустилъ съ Татищевымъ къ московскому царю. По причин происшедшихъ тогда въ Закавказь переворотовъ, Татищевъ оставилъ его въ Сонской земл, а самъ воротился въ Москву, уже въ царствованіе названаго Димитрія. Въ то время, когда Татищевъ по царскому наказу отыскивалъ въ Закавказь жениха и невсту для царскихъ дтей, Борисъ пробовалъ еще отыскать для Ксеніи жениха въ той же Даніи, откуда прізжалъ ея умершій женихъ. Въ 1603 и 1604 годахъ были царскіе послы Михайло Глбовичъ Салтыковъ и дьякъ Аанасій Власьевъ у герцога Шлезвигскаго Іоанна и предлагали ему послать въ супруги для царевны Ксеніи одного изъ сыновей своихъ, которому царь Борисъ назначитъ особый удлъ въ своихъ владніяхъ. Герцогъ указалъ на третьяго изъ сыновей своихъ Филиппа. Состоялось согласіе. Послы ухали и съ тхъ поръ уже не было никакого отзыва изъ Московской державы объ этомъ дл. Настали такія обстоятельства, при которыхъ царю Борису было уже не до исканія жениховъ (Карамз. XI, прим. 77).
Наступила великая смута, Борисъ умеръ, и совершилось страшное событіе 10-го іюня 1605 года, такъ мастерски изображенное кистью художника Константина Маковскаго. Царица Марья, вдова Бориса и сынъ ея едоръ были удавлены, а народу объявлено было, что они сами себя отравили ядомъ: этому никто не поврилъ, такъ какъ боле сотни лицъ и въ ихъ числ историкъ этой эпохи Петрей (Сказ. иностр. о Россіи. т. I. 175) видли явные слды удавленія веревками. А царевна ‘едва оживе’ — замтилъ кратко, но тмъ не мене очень много сказавши этимъ, современный лтописецъ (Никон. VIII. 70).
По другому лтописному извстію, названый Димитрій самъ далъ тайное приказаніе умертвить царя едора Борисовича и мать его, ‘а дщерь повеллъ въ живыхъ оставити, дабы ему лпоты ея насладитися еже и бысь’ (Времен. И. М. О. И. и Др. XVI, 29), хотя самъ показывалъ, будто это совершилось мимо его воли. Осиротвшая царевна взята была однимъ изъ губителей Борисова семейства, княземъ Рубецъ-Мосальскимъ, и содержалась у него въ дом, ожидая страшнаго дня, когда ее поведутъ на посрамленіе. Этотъ день пришелъ. Названый Димитрій установился въ Москв, вс москвичи признали его царемъ, попытка Шуйскаго низвергнуть его въ первые же дни его воцаренія — не удалась, возвратилась изъ ссылки мать настоящаго царевича Димитрія и всенародно признала царя своимъ сыномъ, совершенъ былъ надъ нимъ обрядъ царскаго внчанія, укрплявшій его право въ глазахъ обрядолюбивыхъ людей Московскаго Государства, и тутъ-то, по его приказанію, князь Рубецъ-Мосальскій привелъ къ нему во дворецъ бдную Ксенію. Вотъ это-то мгновеніе изобразилъ талантливый художникъ г. Невревъ въ своей картин. Какой же день былъ ужасне въ жизни злополучной царевны: тотъ ли, когда передъ ея глазами удавили ея мать и брата, или этотъ, когда ее привели къ названому Димитрію? Чтобы ршить этотъ вопросъ, нужно знать всю душу Ксеніи. Во всякомъ случа трудно себ вообразить что нибудь унизительне и оскорбительне положенія женщины, отдаваемой на забаву тирану-сластолюбцу, котораго она считала убійцею своихъ дорогихъ родныхъ. И при томъ какой женщины? Той, для которой такъ недавно царствующій родитель отправлялъ довренныхъ пословъ въ разныя страны искать жениха высокой крови!
Но это мгновеніе важно для исторіи еще и потому, что оно боле всего помогаетъ намъ разгадать, что за существо былъ этотъ названый Димитрій, этотъ по истин сфинксъ русской исторіи.
Бываютъ личности, умющія такъ искусно личиною добродтели прикрывать свои внутреннія порочныя наклонности и побужденія, что невольно привлекаютъ къ себ и располагаютъ составить о нихъ такое мнніе, какое не составилось бы тогда, когда мы знали бы ихъ поглубже. Одною изъ такихъ личностей въ исторіи представляется названый Димитрій. Въ немъ замчается столько благородныхъ и свтлыхъ чертъ прямоты, искренности, великодушія, что при изученіи его судьбы не одного изъ насъ волновала мысль: не могъ онъ быть сознательный обманщикъ! Подъ вліяніемъ такого воззрнія иные готовы были признавать его за дйствительнаго царевича Димитрія, которымъ онъ себя называлъ, другіе же, соображая, что онъ никакъ не могъ быть тмъ, кого уже давно не было на свт, останавливались на томъ предположеніи, что если онъ на самомъ дл не былъ тмъ, за кого себя выдавалъ, то по крайней мр былъ самъ въ томъ увренъ, потому что еще въ дтств его настроили другіе въ этомъ убжденіи. Къ такому взгляду склонялся и покойный С. М. Соловьевъ, историкъ въ высшей степени трезвый въ своихъ сужденіяхъ и осторожный въ заключеніяхъ. Но обратимъ вниманіе на поступокъ его съ Ксеніею: это такой поступокъ, въ которомъ онъ виднъ весь насквозь — и тутъ невольно склоняемся мы къ тому, что вс качества такъ подкупающія насъ въ его пользу, не боле какъ блестящая мишура. И мы когда-то, подкупленные этими качествами, долго хотли, чтобъ этотъ поступокъ не имлъ исторической достоврности и могъ быть отнесенъ къ разряду тхъ пятенъ, которыя въ такомъ изобиліи наложили на него, названаго Димитрія, монахи, и несостоятельность которыхъ легко изобличается исторической критикой. Къ сожалнію, здсь облить эту личность невозможно. Не только русскіе, но также иноземные современники, не имвшіе повода чернить названаго Димитрія, говорятъ положительно, что онъ приказалъ доставить къ себ Ксенію Годунову и, противъ ея воли, продержавши у себя наложницею, сослалъ въ монастырь. Всего важне въ этомъ вопрос письмо будущаго тестя его Юрія Мнишка: ‘Есть, писалъ онъ, у вашей царской милости непріятели, которые распространяютъ о поведеніи вашемъ молву, хотя у боле разсудительныхъ эти слухи не имютъ мста, но я, отдавши вашему величеству сердце и любя васъ какъ сына, дарованнаго мн отъ Бога, прошу ваше величество остерегаться всякихъ поводовъ, и такъ какъ двица, дочь Бориса Годунова, живетъ вблизи васъ, то по моему и благоразумныхъ людей совту, постарайтесь ее удалить и отослать подале’ (Собр. госуд. грам. и догов. II, 243). Жившій въ то время въ Москв голландецъ Исаакъ Масса на счетъ Ксеніи (Русс. перев. стр. 171), сообщаетъ, кром того, о сношеніяхъ названаго Димитрія съ другими особами женскаго пола въ чрезвычайно циническомъ вид (ibid. 172).
Ксенія жила во дворц названаго Димитрія нсколько мсяцевъ. Намъ неизвстенъ способъ обращенія съ нею въ то время. Посл письма Мнишка, писаннаго 25-го декабря 1605 года, въ начал слдующаго 1606 года бдную сироту отвезли для постриженія въ монастырь, но въ какой именно, о томъ просходитъ разнорчіе: по однимъ во Владимирскій, по другимъ въ Кириловскій, (Никон. лт. VIII, 70.— Масса, русс. перев. 171) или точне въ Горицкій женскій близъ мужскаго Кириловскаго. Думаютъ согласить это разнорчіе такъ, что Димитрій отправилъ ее въ Горицкій, а Василій Шуйскій, по своемъ воцареніи, перевелъ ее во Владимирскій Княгининъ монастырь.
Царь Василій Шуйскій устроилъ торжественное перенесеніе праха Годуновыхъ изъ убогаго Варсонофьева монастыря въ Троицкій Сергіевъ. Когда двадцать монаховъ несли гробъ царя Бориса, а двадцать бояръ и думныхъ людей гробы Маріи и едора Ворисовича къ Троицкимъ воротамъ, за погребальнымъ шествіемъ хала въ закрытыхъ саняхъ Ксенія, постриженная съ именемъ Ольги, и горько вопила, такъ что народъ слышалъ ея причитанія: ‘Горько мн бдной сирот. Злодй воръ. что назвался ложно Димитріемъ, погубилъ моего батюшку, мою сердечную матушку, моего милаго братца, весь родъ нашъ залъ! И самъ пропалъ, и при живот своемъ надлалъ бдъ Русской земл и по смерти продолжаетъ. Господи! осуди его, накажи его!’ (Buss. Chronic. 69). Тогда же носились слухи о явленіи новыхъ обманщиковъ, взявшихъ на себя продолжать дло перваго названаго Димитрія, тогда уже убитаго, и этимъ объясняются слова Ксеніи, что онъ и по смерти продолжаетъ длать зло Русской земл.
Въ 1609 году, мы видимъ старицу Ольгу, бывшую въ мір Ксенію Годунову, въ Троицко-Сергіевомъ монастыр. Думаютъ объяснить ея появленіе тмъ, что она прибыла туда для поминовенія родителей и была застигнута осадою отъ полчищъ Сапги и Лисовскаго. Въ Актахъ Историческихъ (т. XI, стр. 212—213) напечатано письмо ея къ тетк княгин Домн Богдановн Ноготковой. Эта тетка была дочь Богдана Юрьевича Сабурова, сесгра Евдокіи Богдановны, одной изъ женъ царевича Ивана, старшаго сына царя Ивана Васильевича Грознаго. Пишущая, называя себя ‘дочь Бориса едоровича’, но неозначая своего имени, извщаетъ, что она: ‘и я у Живоначалные Троицы въ осад марта по 59-й день въ своихъ бдахъ чуть жива, конечно болна со всми старицами, и впредь, государыня, никако не чаемъ себ живота, ‘ъ часу на часъ ожидаемъ смерти, потому что у насъ въ осад шатость и измна великая. Да у насъ же за грхъ за нашь моровоя повтрея, всякихъ людей изняли скорби великія смертныя, на всякой день хоронятъ мертвыхъ человкъ по двадцати и по тридцати и болши, а которые люди пося мсто ходятъ, и т собою не владютъ, вс обезножли. Да пожалуй отпиши ко мн про московское житье, про все подлинно. а изъ теб, государын своей, много челомъ бью’ (А. И., II, стр. 212).
Рядомъ съ этимъ письмомъ инокини Ольги, въ Актахъ Историческихъ помщено письмо ея служительницы Соломоніи Ржевской къ своей матери еофаніи Ржевской на Новомонастырскомъ двор. Она пишетъ: ‘я, государыня матушка, жива посл Петрова дни недлю, а нту мн, государыня матушка, здся никоторыя мужи, Ольги Борисовны милостью’. Дале — она разсказываетъ о приступ непріятелей, бывшемъ наканун Петрова дня, но не причинившемъ большаго вреда монастырю,— жалуется, что мать не писала къ ней отъ Великаго мясода до Петровыхъ заговнъ, спрашиваетъ: есть ли у матери ‘жоначька или двька’, проситъ передать Макарій Карякину, что едоръ Карьцовъ живъ, а Кашпировъ сынъ Димитрій умеръ, и Ольга Борисовна пожаловала рубль на похороны, а то было схоронить нечмъ. Въ заключеніе, Соломонія извщаетъ мать, что у нихъ въ монастыр свирпствовавшій моръ унялся, ‘а не осталося людей ни трети’.
Вмст съ дочерью бывшаго царя Бориса, у Троицы въ осад находилась тогда другая особа стараго царственнаго рода, Марья Владимировна, племянница царя Ивана Васильевича Грознаго, вдова Магнуса, короля ливонскаго, продолжавшая и въ иноческомъ званіи носить прозвище Королевы ливонской. Старцы монастырскіе обвиняли ее въ измн, она же посылала извтъ на своихъ недоброжелателей (А. И., II, 286). Это совпадало съ возникшею ссорою между собою двухъ царскихъ воеводъ, защищавшихъ Троицко-Сергіевскій монастырь, княземъ Долгоруковымъ-Рощею и Алексемъ Голохвастовымъ. Не видно, чтобы дочь Бориса вмшивалась въ эти дрязги, хотя въ письм къ тетк, приведенномъ выше, длается намекъ на шатость и измну въ осажденномъ монастыр.
По освобожденіи Троицко-Сергіевскаго монастыря отъ осады, находившіяся тамъ инокини изъ Владимира не похали въ свой монастырь, быть можетъ оттого, что въ то смутное время трудно и не безопасно было туда прохать. Он посл того очутились въ Московскомъ Новодвичьемъ монастыр. Этотъ монастырь находился во власти бояръ, сидвшихъ въ Кремл вмст съ поляками и присягнувшихъ королевичу Владиславу. Для охраненія монастыря помщено было въ немъ четыреста польскихъ казаковъ и двсти нмцевъ. Въ начал августа 1611 года, казаки Заруцкаго, стоявшіе подъ разоренною Москвою и воевавшіе противъ поляковъ, взяли приступомъ Новодвичій монастырь. Бояре, сидвшіе въ Кремл и составлявшіе верховное правительство отъ имени царя Владислава, въ январ 1612 года, разослали окружную грамоту, и въ ней говорилось такъ: ‘какъ въ Новомъ девичье монастыре сидли ратные люди отъ насъ с Москвы, и они церковь Божію соблюдали что свое око, а какъ Ивашко Заруцкой с товарищи Двичь монастырь взяли, и они церковь Божію разорили и образы обдирали и кололи поганскимъ обычаемъ, и черницъ королеву княжъ Владимпрову дочь Андревича и царя Борисову дочь Ольгу, на которыхъ прежъ сего и зрти не смли, ограбили донага, и иныхъ бдныхъ черницъ и двицъ грабили и на блудъ имали, а какъ пошли изъ монастыря, и они и досталь погубили, и церковь и монастырь выжгли’ (Собр. госуд. грам. и догов., II, 585).
Всхъ монахинь, находившихся въ Новодвичьемъ монастыр временно изъ Владимирскаго княгинина монастыря отправили обратно въ ихъ монастырь. Тогда и злополучная дочь Вориса Годунова, претерпвшая это новое, но уже послднее надъ собою поруганіе, была возвращена во Владимиръ, и съ тхъ поръ объ ней нигд нтъ помина до 1622 года. Въ этомъ году, 30-го августа, прекратились вс ея страданія на 41 году ея возраста. Передъ смертью она изъявила желаніе, чтобъ тло ея было погребено вмст съ прахомъ ея родителей. Сохранился отрывокъ безъ конца грамоты царя Михаила едоровича суздальскому и торусскому архіепископу Арсенію, въ которой говорится: ‘Вдомо намъ учинилося, что царя Бориса едоровича дочери царевны старицы Ольги не стало, а по общанію де своему, отходя отъ свта, приказала намъ бить челомъ, чтобъ намъ пожаловати тло ея велти погрести у Новоначальной Троицы въ Сергіев монастыр съ отцомъ ея и съ матерью вмст. И какъ къ теб ея наша грамота придетъ, и ты бъ, богомолецъ нашъ, да съ тобою ахримандритъ Спаской Еуфиміева монастыря, по нашему указу и по грамот отца нашего великаго государя святйшаго патріарха Филарета Московскаго… (А. А. Э. III, 176).
Здсь царская грамота прерывается, но смыслъ того, что заключалось въ утраченномъ конц ея, очевиденъ самъ собою: царь указывалъ поступить согласно желанію почившей.
Прахъ злосчастной царевны былъ привезенъ по назначенію и преданъ земл рядомъ съ прахомъ ея родныхъ въ трапезной паперти Успенскаго собора Троицко-Сергіевскаго монастыря. Эта паперть была сломана въ 1781 году, а надъ могилою семейства Годуновыхъ воздвигли каменную палату, существующую и въ наше время близъ входа въ Успенскую церковь.
Тамъ покоится прахъ страдалицы, пережившей своихъ родныхъ, свидтельницы ужаснйшихъ дней въ жизни русскаго народа и разомъ съ нимъ испившей горькую долю сиротства и всякаго рода посрамленій и поруганій. Много трогательнаго и привлекательнаго въ этой давно уже отшедшей въ вчность личности, невинной жертв преступленій своихъ предковъ. Русскій народъ вспоминаетъ о ней въ своихъ псняхъ, почтили память ея несчастій русскіе художники, коснулся ее, хотя вскользь, но достойно своего поэтическаго генія, и великій русскій поэтъ въ своемъ ‘Борис Годунов’.